Видела паруса и темное дерево палубы корабля, ощущала еле слышное хлопанье недовольного ветра в парусину, видела, как человек - совсем мальчишка - уронил что-то в пенящуюся за бортом воду. И только горький вздох, пронесшийся над рекой тихим эхом. Ни чаек, ни гусей-лебедей не было видно. Высоко в сизом небе висел, раскинув острые крылья, одинокий коршун. Судя по тяжелым, висящим над головой облакам, собирается дождь.
Я закуталась в синий, теплый платок, озябнув от холодного воздуха, что гнал от реки непокорный сегодня ветер.
- Ну, что ты опять мерзнешь, - толкнула меня в бок сестра. Я встрепенулась, словно стайка воробьев, вспугнутая наглым котом. Жаркий день сиял ярким солнечным светом - в просвете меж листьев деревьев, в отблесках окон соседних домов, в хриплом дыхании нашего старого пса Пирата, что забрался в отбрасываемую дощатым забором тень.
Я снова взглянула на не полотый огород - сорняки: лебеда да мокрица, вьюнок, душащий нежные ростки вылезших из-под земли стрелок недавно посаженого зеленого лука. Ягодки клубники стеснительно выглядывали из-под закрывающих их сорняков.
Я поняла, что опять обхватила себя руками, сплошь покрытыми мурашками. Я вытерла влажный от пота лоб дрожащей ладонью.
Много позже местная детвора, в числе которых были мальки лет по восемь - девять и более взрослые две мои сестры - Вика и Алёна - на велосипедах поехала купаться на пруд. Раньше там ничего не было, всего лишь протекал тоненькой голубой жилкой в траве ручеек, но сделали запруду. Купаться там было приятно - хорошее дно, неглубоко, и вода, как ни странно чистая, в которой уже плескала какая-то рыбешка. Взрослые все грозились запустить туда карпов - но то ли денег не было, то ли времени. И пока дети ездили купаться - близко, потому что до реки было часа три пути, и никого туда бы не пустили.
Сознательные девчонки смотрели за ныряющими головастиками и с высокомерным видом загорали на берегу. Я, не так давно научившаяся более-менее держаться на воде, с удовольствием отплывала подальше от мутивших воду мальчишек.
Старательно загребая воду ладонями, я пыхтела словно старинный паровоз, идущий в гору. Что-то мелькнуло перед глазами. Я подслеповато прищурилась - очки я оставила у старшей сестры, что сейчас подставила вечернему солнышку спину и пятую точку. Я вскинула голову, перед лицом в ввысь уходили крутые бока древнего судна. Я раньше воображала их сплошь сделанными из досок, но здесь было по-другому сделано, цельный ствол огромного дерева послужил основой для корабля. Какое же это дерево было при жизни, если...
Я окинула взглядом Ладью. В оглушающей тишине за борт свалился мальчишка - тот самый - он барахтался выбиваясь из сил. На ладье носились тени сражающихся воинов, вот порубленная собака плачет - её скулеж ударил меня по ушам. Я поняла, что сейчас услышу и вопли людей, испугавшись, я ушла ко дну, глотнула воды. Последнее, что я увидела перед погружением - как мальчика вынес на берег крепкий старик в порванной рубахе.
Едва вынырнув, я поспешила выбраться на траву, где валялись сестрицы. Крики и вопли мальков заглушили мои всхлипы - никто и не заметил, что я, перепугавшись, чуть не утонула.
- А где панама? - строгим голосом спросила Вика, переворачиваясь на спину, чтоб загар был равномерным.
Не обнаружив панаму в её сумке, пискнула - панамка качалась голубым корабликом у камышей на другом конце пруда. Идти минут пять не больше - пока я надела шлепки, пока сбегала за головным убором, девчонки решили, что уже слишком прохладно стало для купания, выгнали детей на берег сушиться.
Я крутила педали велосипеда автоматически, не чувствуя прилипшей к спине майки и надоедливого гудения проснувшихся рыжих речных комаров, которые вдруг поняли, что ужин сам к ним приехал.
Вечером, когда мои сестры, закончив поливать в огороде огурцы и помидоры, умчались к ожидавшим их кавалерам, я сидела на крыльце и чистила картошку.
Бабушка села рядом.
Я прижалась к ней:
- Эней, я вчера ракушку в земле видела.
- Эх, говорят когда - то давно озеро около соседнй деревни было таким большим, что занимало все окрестности.
- Не, не озеро, река, - качнула я головой. - И корабли.
- Иш, корабли, - фыркнула бабушка. - Как свекруха моя прямо. Та то же все говорила, что корабли видит.
И снова холодный ветер в лицо. Я стою и провожаю кого-то, а может, даже встречаю.
Косой парус маленьким клочком висит над горизонтом и кажется, что, то ли краешек уходящего красного солнца, то ли ещё не проснувшаяся, не вступившая в свои права луна вот-вот заберет в свои ладони хрупкую ладью.
Я и бегу по зеленому склону бегу, бегу навстречу кому-то, кого жду. И понимаю. Он не вернется. Я падаю, качусь кубарем, долго - долго лежу в траве, пока окончательно не замерзаю....
Я просунулась с колотящимся сердцем.
Вскочила с постели, отдернула светлую штору, еле открыла форточку - свежий ночной воздух, словно обжигал. Я заморгала, прогоняя сон - шорох, и тихий смех.
Ах, я вам задам. Мальчишки залезли воровать клубники, опять все цветы потопчут.
И взяв тяжелую кочергу, которой до сих пор бабушка доставала из старой печи готовые хлеба, я пошла через маленький коридорчик к двери.
В саду обнаружились сестры и их друзья. Компания сидела под нашей красавицей-елкой, что посадили мои тетки, когда были детьми, а сейчас она - высокая, разлапистая красавица, на которой сова каждый год выводила птенцов. Когда мать начинала учить совят летать, она переставала их кормить. Сначала совята не понимали, отчего им не приносят вкусных мышек и ящериц, сидели на ветках, пушистые, красивые, глядя на нас большими глупыми глазами. Птенцы ночь на пролет плакали детскими голосами. А потом, вдруг научившись летать, исчезали - видимо, совы улетали в лес.
Оказывется, один из мальчишек уронил свои модные солнцезащитные очки около кустов смородины. Очки искали, не нашли, бросили это дело до утра, когда все будет видно, сейчас же просто сидели на скамье.
Я аккуратно спрятала в малинник кочергу, чтоб не позориться.
Столько шума из-за очков. А вот я люблю смотреть на солнце, хоть это и вредно.
Оно теплое, ласковое и иногда в солнечный день мне кажется, что я вот-вот смогу взлететь без всяких крыльев или пойму, кого я всегда жду во сне...