Неимоверная жара стояла тем летом, когда началась моя новая жизнь.
На мне были джинсовые шорты и модная майка, изрезанная на спине, будто кто-то прошелся гигантской пятерней с когтями-ножами. Да, ловил ты меня, но не поймал. Убежала. Свободна!
При каждом шаге в кармане позвякивали ключи - тихий ангельский смех. Я шла от автобусной остановки...
...мимо двух желтых, длинных домов, которые те, кто в них никогда не жил, презрительно именовали бараками;
...мимо детской площадки, где дети возносились в небеса на качелях и копали куклам могилки в песочнице;
...мимо турников, на которых здешние простодушные сушили выстиранную одежду - от ползунков до семейных трусов;
...мимо колонки, возле которой говорливые тетки в тазах полоскали узнаваемо советское постельное белье, пережившее больше стирок, чем я - ночей страсти.
Я перешагнула ручей из мыльной воды, сбегавший в дренажную канаву. Вошла в подъезд. Притаившийся в сумраке под лестницей велосипед подмигнул светоотражателем. Дверной замок поддался не сразу. "Я" - "тут" - "живу" - три оборота ключа.
Разуваться не имело смысла: пол давно не мыт. Не стала задерживаться в темной прихожей, прошла в комнату. Стены будто давно в ссоре - изо всех сил стараются держаться друг от друга подальше, так что кажется, будто пространства здесь вдвое больше, чем должно быть. В углу сиротливо приютилась табуретка.
Телефон, висевший на шее в чехле, вдруг завибрировал.
- Да, уже приехала. Да, мне здесь нравится. Нет, адрес не скажу... Вещи потом заберу... Закажу такси... Да и что такое вещи? - Я засмеялась. - Когда ты в такой пустоте, то...
На той стороне нажали на "отбой". Я так и не договорила: "...то чувствуешь, как пахнет солнечный свет".
В кухне я попыталась открыть окно. Прокуренно хрипнув, подалась старая деревянная рама. Лето, заходи, ты мой первый гость!
Прежние хозяева оставили кое-какую посуду. Я сбегала в ближайший магазинчик, купила продуктов. На большой черной сковороде жарила блинчики, масло зло искрило, норовя попасть в глаз, но я не сердилась на него. Я напевала длинную песню без припева о женщине, которая ушла от бабушки и дедушки, от мамы и папы, от хищных волков и хитрых лис, от самой себя - к другой себе.
Снова - телефонный звонок.
- Да, я теперь живу отдельно! Ну, сколько скопила, за столько и купила. Нет, ну почему сразу: дыра? Нормальное место. На автобусе от города чуть больше часа. Знаешь, какие тут нетронутые места... Нет, я не тронулась! Ладно, скажи, как ты... Так и сказал: выметайся? Типа: не мешай бухать? А ты что? Погуляла полчаса вокруг дома и вернулась? Ну как так, а? Слушай, Натах, хочешь ко мне? Тут на двоих места хватит! Да я не издеваюсь, ты что! Мебели немного, да... В комнате есть табуретка, в коридоре вешалка. В ванной... Ха-ха-ха, у меня блин сгорел! Да, я блины жарю! Тут здорово, слушай! Я могу делать что хочу... Приглашать кого хочу! Кого? Да вот тебя, например! Ну приезжай, бросай его...
Она бросила, но - трубку.
А мне хотелось кричать: бросай, разрывай, разбрасывай...
Хотелось ловко подбросить блин на сковороде, чтобы он перевернулся в воздухе и шлепнулся в масло другой стороной. Не получилось - блин упал на грязную плиту. Смеясь, я схватила его, обжигающий руки, и выбросила в помойное ведро.
Чайник был закопчен снаружи и покрыт толстым слоем накипи внутри. Я долго чистила его, добиваясь если не сверкания, то пристойного внешнего вида. Можно было его выбросить, но я знала, что не смогу. Этот дом - весь, целиком - принял меня - всю, целиком, и я не чувствовала за собой права лишать его предметов, так же как он не пытался лишить меня глаз или рук. Я терла чайник щеткой и продолжала напевать бесконечную песню без припева о женщине, которая сбежала от принца и выстроила себе башню, окружив ее высоким забором и глубоким рвом.
Телефон снова завел свое.
- Здравствуй, мама! Да, теперь буду жить одна. Ну, прости, что не у вас. Ну, прости, что не сказала. Мам, ну какая разница, что люди скажут? Вон Наташку ее алкаш гонит, а она не уходит, это лучше, что ль? Мам, ну...
Ты тоже когда-то не захотел меня слушать. "Мой дом - мои правила", - сказал ты. Ты был не прав, все наоборот: это твои правила были твоим домом. Ты жил в их стенах и был по-своему счастлив. А я не смогла.
Я налила в чайник воды и разожгла огонь. Стопка блинов остывала на тарелке.
За окном назревал дождь. Ребятня у песочницы, под окрики мам, собирала игрушки, кто-то надсадно рыдал: наверное, закопал что-то в песок и теперь не найдет, потерял навеки. Хозяйки с ожерельями из прищепок на шеях поспешно обрывали с веревок сушившееся белье. Деревья шумели, махали руками: быстрее, быстрее!..
Не успели. Дождь снес небесные двери с петель и хлынул вниз.
Я закрыла окно: за стихией лучше наблюдать из безопасного места. Из дома. Как же хорошо, что я приехала сюда именно сегодня!
На плите надрывался чайник. Он пел бесконечную песню без припева, и я догадывалась, о чем она была.