Галаган Эмилия : другие произведения.

Одинокие чудовища

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Если вы не считаете себя чудовищем - у вас завышена самооценка.

  Одинокие чудовища
  
  Попытаешься рассказать историю с самого начала - ничего не выйдет: клубок будет разматываться и разматываться - а начало упрятано там, в сердцевине... И вот ты уже вся опутана нитью, которая не раз завязалась узлом... Как теперь распутать, как понять, что произошло и почему?
  Никак.
  Поэтому, если хочешь рассказать историю, начни с любого места.
  Дом из слов можно строить, начиная с крыши. Или с окна. Или с подвала.
  Я начну с двери.
  Дверь открылась, и на пороге появилась мама. В одной руке у нее была сумочка, в другой - пакет, а под мышкой - коробка.
  - Смотри, что я купила!
  Мы в то время редко что-то покупали, нам на еду-то не всегда хватало. Поэтому я была заинтригована.
  Мама небрежно швырнула в угол пакет и сумочку, аккуратно поставила на пол коробку и открыла ее.
  Там были туфли. Жемчужно-серые лодочки на невысоком каблуке.
  - Завтра у меня открытая лекция в четыре часа. Надо хорошо выглядеть. Костюм у меня есть, а вот туфли старые уже разваливаются... Зашла в магазин, увидела эти и решила: возьму. Денег, если что, дозайму до зарплаты. Ведь ничего страшного, правда?
  - Ничего, конечно.
  Мы с мамой - всегда заодно. Она мне доверяет, а я - ей. Поэтому и советуемся всегда. На равных. Да, отца у меня нет, зато мама - просто супер!
  - Я суп сварила с фасолью и помидорами, - говорю я.
  Мама тут же бросается на кухню и приоткрывает кастрюлю, стоящую на плите.
  В своем строгом, "учительском" бледно-голубом костюме, без тапочек, в одних капронках она стоит на линолеумном полу, зачерпывает половником суп, пробует, причмокивает:
  - М-м-м, вкуснятина, молодец, Санька!
  У мамы коротко стриженные темные волосы и озорные карие глаза.
  Она смеется и идет в спальню переодеваться.
  Тапочки в коридоре в этот вечер ужасно, смертельно обижены, но я приношу их к дверям спальни, зная, что мама, выходя, заметит и наденет, а тапочки уж как-то смирятся с тем, что ими слегка пренебрегли.
  Я разливаю на кухне суп, мы ужинаем, мама что-то рассказывает про своих студентов, но мне не дает покоя одна мысль.
  Мамины новые туфли. Надеть бы их завтра в школу! Если буду идти достаточно быстро, успею вернуться как раз до того момента, когда маме надо будет выходить на работу. Я могу даже припустить из школы бегом, чтоб успеть наверняка.
  - В этот раз суп просто потрясающий! И в прошлый раз было вкусно, но...
  - В прошлый раз я то ли фасоли много положила, то ли какая-то фасоль неправильная была - горчила... Ма-ам, - сменила я тон со взрослого на детский. - А можно мне туфли твои надеть? В школу?
  - Можно. Послезавтра, если погода будет хорошей.
  - А завтра?
  - Завтра нельзя.
  Но я хочу надеть их завтра. Завтра мы сдаем чтение стихов наизусть - а это значит, что я выйду к доске. А если выйду в таких туфлях, то их точно все заметят! К тому же завтра погода, скорее всего, будет еще ничего, а послезавтра... Сейчас октябрь, пока стоят теплые деньки бабьего лета, но в любой момент может затянуть небо тучами - и привет, резиновые сапоги!
  - Я завтра платье надеть хотела свое серое...
  Серое платье - моя гордость, я придумала пришить к нему воротничок, вышитый искусственным жемчугом. Этот жемчуг был когда-то мамиными бусами, которые она мне отдала. Платье я укоротила сильно, хотя, конечно, не до такой степени, как бывает у наших девчонок, которые и в мини-юбке могут в школу заявиться. Мне очень хотелось предстать перед одноклассницами при полном параде, а не в старых своих туфлях, которые, конечно, еще ничего, но... в общем, в этих... таких подходящих для меня туфельках я была бы звездой!
  - Сань, послушай, - сказала мама, вставая из-за стола. У нас был уговор: когда готовлю я, посуду моет она. - Я тебе, конечно, доверяю, но я знаю жизнь... вас, например, могут задержать на какой-нибудь классный час, или тебе понадобится книга в школьной библиотеке...
  - Ничего такого не случится. И классный час у нас по вторникам, и в библиотеку мне не нужно. У нас для программы этого года все в домашней библиотеке есть... Мам, ну ты прикинь: я буду дома ровно в три, а если буду бежать - то без пяти три! Ты добираешься до работы за полчаса...
  - Саня, поверь моему опыту: никогда не получается так, как запланировано. А для меня важно, очень важно, - мама посмотрела на меня со всей убедительностью, - не волноваться перед лекцией. Саня - это наш хлеб, суп и пакет сушек к чаю, понимаешь?
  Я кивнула. Спорить не хотелось.
  Я встала из-за стола и пошла повторять стих. Это был Пушкин "Редеет облаков летучая гряда..." Честно говоря, стих давался мне трудно, и, чтобы себя успокоить, я решила: оно и к лучшему, что мама не разрешила мне надеть свои туфли: стояла бы я такая красивая у доски и мямлила бы, как дура.
  
  Если ребенок не по-детски серьезен и рассудителен, родитель может совершить ошибку, слишком сильно доверяя своему чаду. Так получилось и в этот раз.
  Проснувшись, я твердо намеревалась надеть клетчатую рубашку и джинсы. Я любила эти джинсы - на коленку я, как мне казалось, удачно пришила заплату в виде ярко-алого пятна - то ли крови, то ли чернил - из кусочка бархата, украденного тайком из запасов в кабинете труда.
  Но на рубашке обнаружилось пятно - на этот раз настоящее, видно, в столовке я зазевалась и комочек странной массы, которую наши повара выдают за пюре, упал мне на рубашку.
  Я заглянула в шкаф. Вот и мое новосшитое серое платьице.
  И тут я подумала: "Коробку с туфлями мама спрятала в шкаф. Вряд ли она полезет туда до того, как начнет собираться на работу. Значит, ей не придет в голову волноваться. А к тому времени, как ей надо будет выходить из дома, я уже позвоню в дверь. Она увидит туфли на моих ногах и только посмеется..."
  Итак, я надела платье, туфли, спрятала коробку в шкаф и пошла в школу. Мама спала: вечером она допоздна готовилась к своей лекции.
  
  Есть такие люди, которых никто не замечает.
  И сказал Бог:
  - Сейчас слеплю девчонку. У нее будут густые темно-русые волосы, умные глаза и грудь третьего размера.
  - Да не вопрос, - сказал дьявол. - А я сделаю ее замкнутой и необщительной.
  - И у руки у нее будут расти откуда надо.
  - И все равно никто не будет ее замечать. Я гарантирую это, - бросил дьявол, и, как он сказал, так оно и вышло.
  Вот кажется: так не бывает. Но так было.
  Самая экстравагантная девочка в классе была человеком-невидимкой и тщетно старалась хоть как-то обратить на себя внимание. Я не знала, как это делается. Сейчас я понимаю, что достаточно быть просто милой и приветливой, чтобы с тобой хотели общаться, но тогда это почему-то не приходило мне в голову. Я была букой, вяло огрызалась, если меня подкалывали, но умела напустить на себя более-менее равнодушный вид, чтобы не превратиться в главную мишень для издевательств. Мало того - я никогда никому не признавалась - даже себе! - что мне вообще нужны друзья.
  У мамы тоже не было друзей. И она тоже никогда не жаловалась. Своих коллег она всегда называла "псевдоучеными", а декана - Олухом Царя Небесного. Совсем маленькой я думала, что это его имя. Мама, такая веселая и разговорчивая, в плане умения заводить друзей была ничем не лучше меня с моей угрюмой физиономией.
  Нам просто повезло, что мы были друг у друга - иначе просто умерли бы от одиночества и никто бы даже не заметил этого.
  Кто знает, может, сейчас где-то кто-то умер от одиночества. Прямо сейчас - а мы не знаем об этом...
  Но я отвлеклась.
  
  Когда я зашла в класс, то заметила какое-то странное скопление народа перед первой партой среднего ряда. Наши девчонки сбились в кучку и что-то обсуждали. Я подошла поближе, пробралась сквозь толпу и заметила, что в центре стоит незнакомая девочка. Высокая, стройная, в светло-голубых джинсах и бледно-розовой толстовке. Длинные волосы, какие-то непривычно ровные и блестящие, лицо безо всякой косметики. Очень светлое и нежное лицо.
  - Новенькая, - сказал кто-то мне в ухо.
  - Наташа, - сказала девочка, обращаясь ко мне. - Мы с братом будем учиться в вашем классе. У меня есть брат. Мы двойняшки.
  Я смотрела на Наташу, пытаясь понять, что в ней есть такое - необычное? Что-то, чего нет в нас, в других девчонках? Мы так же распускали волосы, хотя они нам очень мешали. Но наши волосы казались мохнатыми и часто были неровно подстрижены. Челки мы сами подравнивали перед зеркалом, частенько получалось кривовато и оставалось только уповать на то, что волосы - не зубы, вырастут, и можно будет подровнять заново. Эти кривые челки мы часто "ставили" розовым, противно пахнущим гелем - смазывали им круглую расческу, наматывали на нее челку и высушивали феном, утренним гудением которого будили соседей. Еще мы носили свитера со стразами, туфли с тупыми носами и красились настолько ярко, насколько позволяла собственная смелость. На каждой перемене надо было непременно "обновить" блеск на губах и полюбоваться собой в зеркале: достаточно ли то сочно подведены глаза, не осыпалась ли тушь?
  Наташа смотрела на нас очень доброжелательно.
  - Коля, мой брат, опаздывает, - сказала она.
  - А вы не вместе ходите в школу? - спросила я.
  - Обычно вместе, но он сегодня он так нервничал, что за завтраком выронил бутерброд с маслом и испачкал брюки... - Она тряхнула головой, и я залюбовалась, как красиво блестят ее волосы. - А он ведь не пойдет в школу в чем попало...
  Тут зазвенел звонок.
  Мы все расползлись по своим местам. Наташа, как у нас всегда бывало с новенькими, села на последнюю парту.
  Я вообще-то сидела с Катькой, но она занималась акробатикой и часто пропадала на соревнованиях, поэтому место рядом со мной сейчас пустовало. Когда Катька бывала на уроках, она сидела, вывернув тощую шею и уткнув нос в мою тетрадь, и нагло списывала все подряд: из-за постоянных пропусков занятий успевала она так себе.
  Сейчас ее отличное место за второй партой ряда "у стены" пустовало. Я всегда клала на свободный стул свою сумку, желая подчеркнуть, что никого рядом с собой не желаю видеть.
  В класс вошла учительница и уже открыла было рот для традиционного приветствия, как дверь распахнулась и на пороге появился мальчик в светлом костюме.
  - Извините за опоздание, можно? Я новенький, - с улыбкой представился он. Улыбался он здоровски - от уха до уха, так радостно, как будто случилось что-то очень хорошее, а не начался унылый школьный день. Сиял прямо-таки. Он решительно прошел вперед, хотя Наташа кивнула ему на место рядом с собой.
  - Я плохо вижу, - сказал он. - Можно, я сяду вот здесь?
  Он бессовестно выселил мою сумку с ее жилплощади и захватил стул. Бедная сумочка скорчилась на полу от боли и унижения. Я сказала:
  - Это место Кати. И сумку мою дай сюда!
  - Раз Кати нет, то место свободно! - спокойно ответил он. - Держи свою сумку!
  Я заботливо пристроила сумку, зацепив ручки за спинку стула.
  - Я Коля, - представился он и снова улыбнулся во все тридцать два.
  - Саша, - представилась я. - Можно: Саня. Нельзя: Шура.
  - Хорошо, - кивнул он. - Ладно, никаких Шур.
  Я еще раз внимательно на него посмотрела. Надо же, какой! В костюме-тройке. И волосы, хоть и кудрявые, но лежат аккуратно. Франт!
  Спустя минуту у меня вообще отвисла челюсть: Коля достал из портфеля футляр для очков! Изящный бархатный футляр, какого я ни у кого не видела. Вот это да! Коля между тем достал из футляра очки, в тоненькой золотистой оправе, надел их и стал смотреть на доску, где наша учительница уже написала "Второе октября. Классная работа".
  Я была потрясена.
  На перемене к нам подошла Наташа.
  - Хитрый ты, как близко сел! А мне не хватило смелости напроситься к Саше, хотя я и пришла раньше...
  - Смелости? - Я удивленно посмотрела на Наташу.
  - Ну мне сказали, что ты любишь сидеть одна и никого к себе не подпускаешь...
  "Тупые болтливые козы! - неприязненно подумала я. - Их-то, конечно, не подпущу..."
  - Она подпускает, - прервал мои мысли Коля. - Только не всех. А лучших из лучших.
  - Хвастун! - усмехнулась Наташа. - Костюм-то какой надел! Праздничный!
  - Скромность украшает... девочек, - хитро сказал Коля. - И я не виноват, что тот костюм, который более приличествует случаю, стал жертвой бутерброда...
  Я слушала, как они говорят, и ушам свои не верила. Никто в нашей школе так не говорил. Как в книгах. Без "типа", "значит", "э-э-э". Я даже не знала, что так бывает!
  - Э-э-э, - сказала я. - Ребята, а вы где раньше учились? В какой-нибудь гимназии или где-то типа того?
  - В обычной школе. Но с нами много занималась мама, - сказала Наташа.
  - Три дня в неделю никакого телека, только книжки! - сказал Коля и вдруг посмотрел на меня с такой болью, что я даже вздрогнула. - Ты не представляешь, как нам живется! А в гимназию нас не отдают, чтоб мы знали, насколько сурова жизнь!
  - Коля, хватит! - Наташа в шутку легонько толкнула его в бок. - Он вечно кривляется!
  Коля не кривлялся, а совершенно потрясающе играл. На литературе он с таким выражением прочел Пушкина, что никакие мои туфли или платье не сравнились бы с этим. Тем более я, хоть и не сбилась, но пробубнила все на одной ноте, как у меня всегда и бывало. Но то, что никто в тот день и не заикнулся о моих туфлях, меня никак не задело. Я сама о них забыла.
  - А где вы живете? - спросила я, не веря своему счастью, когда мы втроем спустились со школьного крыльца.
  Оказалось, что Наташе и Коле надо идти в сторону, противоположную моей. Но погода была хорошая, мне не хотелось с ними расставаться, и я предложила дойти до дороги и распрощаться у светофора.
  Когда мы подошли к самой дороге, мигал желтый свет. Коля неожиданно сорвался и побежал, а мы с Наташей как благоразумные девочки остались ждать.
  - У тебя очень красивое платье, - сказала Наташа. - Где ты такое купила?
  Тут она покорила мое сердце целиком и полностью. Далеко не всем девчонкам нравились мои наряды. Я сооружала свои "прикиды" не для красоты, потому что красивыми у нас считали свитера со стразами, мини-юбки, кофточки с глубоким вырезом и джинсы с заклепками.
  Я придумывала свои наряды, потому что у нас не было денег на все эти дорогие вещи, но был огромный шкаф, забитый мамиными и даже бабушкиными вещами. Огромный советский шкаф, пахнущий деревом. В нем можно было жить - вместе со всеми этими старыми вещами и беспорядком, с которым я тщетно пыталась бороться.
  - Это было платье моей мамы. Я его немного переделала и пришила жемчуг к воротничку, - сказала я и даже специально приподняла свою лохматую гриву, чтобы Наташа могла оценить мое мастерство.
  - Вот это да! - сказала Наташа. - Ты прям как Коля! Он обожает разные дизайнерские вещи! Я, ты знаешь, как-то вообще ко всему этому равнодушна.
  - Эй-эй-эй! - Коля кричал нам с другой стороны дороги. - Вы идете или как?
  
  Я вспомнила про туфли только когда вошла в дом.
  В коридоре была разбросана обувь - вся наша обувь, даже зимние сапоги, из которых были вынуты комья газеты, что мы запихивали в них, когда прятали на лето в шкаф. Разумеется, не было никакого смысла в том, чтобы тревожить несчастные сапожки раньше времени, но мама, когда нервничала, и не на такое была способна.
  Об этом говорила надпись помадой на зеркале в прихожей: "Убью!"
  Мне предстояло готовиться к смерти, но я решила, что, как бы то ни было, а подкрепиться мне не помешает, и пошла разогревать остатки вчерашнего супа.
  Потом я села за уроки, поэтому, когда до моего уха донесся звук ключа, поворачиваемого в замке, я была занята старательной подгонкой решения задачи под готовый ответ из конца учебника.
  Мое сердце слегка замерло.
  - Эге-ге-гей, Санька! - донеслось из коридора. - Иди сюда!
  Я нехотя выглянула из комнаты:
  - Мам?
  - Тащи вазу! - в руках у мамы был большой букет желтых хризантем. - Красота?
  - Ага.
  Я пошла за вазой, а мама, пнув попавшийся по дороге сапог, прошла на кухню.
  - Все прошло просто обалденно! - крикнула она в восторге. - Я так волновалась, что сначала не слышала, что говорю, а потом так увлеклась! А в конце, когда одна девочка задала вопрос, я вообще почувствовала себя на коне!
  Я украдкой бросила взгляд на мамины ноги. Она была в летних босоножках, с голыми ногами. Я подумала, что она замерзла, но спросить об этом не решилась.
  Когда поток маминого красноречия иссяк, она сказала:
  - Зеркало вымоешь, обувь сложишь как было.
  И все. Убила, называется.
  Лучше б убила: она простудилась и кашляла после этого целую неделю!
  Засыпая, я слышала за стеной ее "кха-кха", и было мне совсем-совсем невесело.
  Так началась моя дружба с Наташей и Колей - с неудачно позаимствованных туфель и чувства вины перед мамой...
  
  Родители Наташи и Коли были, как мне тогда казалось, странными. Отец занимался бизнесом. Но каким-то другим бизнесом, не тем, привычным, которым занимались родители некоторых моих одноклассников, торговавшие у нас на рынке шмотками made in China. Отец Наташи и Коли выглядел другим. Он чем-то походил на Олуха Царя Небесного, то есть маминого декана, тоже ходил в костюме, при галстуке, но его вид был более внушительным, лицо строгое, глаза серьезные. Я видела его только несколько раз, да и вообще, судя по рассказам Коли и Наташи, он уделял им очень мало внимания. Много работал.
  Колина мама была домохозяйкой. Она оказалась необычной - слишком, как мне показалось молоденькой, но очень милой. Наташа была на нее очень-очень похожа. Потом я узнала, что когда-то Наташина мама работала моделью. Совсем недолго. Наташа показывала мне журнал, где были ее фотографии. И такая женщина со мной разговаривала! И очень приветливо! И угощала чаем с печеньем! Печенье было очень вкусным, я никогда раньше не ела такого. А потом я узнала, что в нашем городе его можно было купить только в одном магазине. И продавалось оно поштучно! И сто-о-олько стоило!
  Все это было ужасно необычно.
  
  Потом я также узнала, что Наташа вытягивала волосы специальными щипцами - и от этого они казались такими блестящими и гладкими. А еще, оказывается, можно краситься так, что этого почти не видно. Сама Наташа, впрочем, говорила обо всех этих удивительных вещах безо всякого интереса. Если кто в доме и был озабочен своим внешним видом, так это Коля. У него было несколько костюмов - и он совершенно не стеснялся ходить в них в школу, словно не замечая, что для наших мальчишек "формой" были джинсы и какой-нибудь древний свитер. В кармане пиджака Коля носил маленькую расчесочку и, если проходил мимо зеркала, всегда бросал туда взгляд. Он делал это украдкой, но я все равно замечала. И если волосы были растрепанными - тут же в несколько взмахов расчески его кучеряшки ложились так, как он хотел. Красиво.
  
  Почему-то вышло так, что Колю наш класс принял, а Наташу - нет. Хотя должно было быть наоборот, наверное. Но Коля сразу показал, что умеет быть смешным. И полезным.
  Может, мальчишки и побили бы его (за такой-то внешний вид!), но он на первой же неделе учебы умудрился отличиться. Вышло так, что на перемене в столовой кто-то всыпал Машке в кисель соль. То есть не кто-то, а Витька, больше некому. У них с Машкой была давняя вражда, они даже как-то подрались в коридоре.
  Машка его отвалтузила по полной, она деваха крупная. Потом, в десятом классе, у них был роман, но сейчас я не об этом.
  И вот Машка попробовала кисель. И рожа у нее перекосилась.
  - Кто? - взревела она. - Какая падла это сделала? На башку вылью!
  - Правда, выльешь? - изумленно спросил Коля, широко улыбнувшись.
  - Вылью, конечно! - уверенно заявила Машка. - А то нет!
  - Ну я это сделал! - так же улыбаясь, заявил Коля.
  - Ты? - недоверчиво спросила Машка, недоумевая, зачем новенькому так себя подставлять. - На фига?
  - Я, я, - спокойно продолжал Коля. - Для смеху!
  - Ах для смеху! - Машка одним движением опрокинула стакан киселя ему на голову. - Дурак!
  Весь облитый киселем, Коля продолжал улыбаться.
  - Ты чего? Ты чего? - нервно дергала я его за руку. - Это же не ты, не ты!
  - Не я, - улыбнулся Коля. - Зато теперь на математику не пойду!
  И так, с липкой головой, в мокром пиджаке, подхватив свой портфель, Коля преспокойно пошел к классухе, чего-то ей наплел про старшеклассника с подносом, на которого он нечаянно налетел, и был отпущен домой приводить себя в порядок.
  - Вот за это я его терпеть не могу! - говорила Наташа, когда мы возвращались домой. - Вечно всюду лезет и всем врет. Даже от мамы ему ничего не было. Наверняка!
  
  Моя мама очень смеялась, когда я ей рассказывала эту историю.
  - Мам, ну как так можно? - удивлялась я. - Весь облитый киселем ушел. Да лучше двойку схватить, чем такой костюм испортить!
  Мама качала головой.
  - Что костюм?.. Теперь он себе место в классе отвоевал - может спокойно жить...
  Мама всегда очень уверенно судила об отношениях между моими одноклассниками. Она утверждала, что две самые лучшие подружки, Ирка и Кристинка, рано или поздно вдрызг рассорятся из-за какого-нибудь парня, что Машка и Витька тайно влюблены друг в друга, что Катька, моя соседка по парте, под прикрытием соревнований прогуливает школу... Так все оно и оказалось впоследствии.
  Насчет Коли мама тоже оказалась права - все поняли, что он шут, "дурик", даже его внешний вид стал казаться не выпендрежем, а чем-то вроде колпака с бубенчиками или клоунского носа.
  
  Наташе повезло меньше. Сперва оказалось, что она очень хорошо учится - прямо-таки круглая отличница. А потом выяснилось, что списывать она не дает. Никому. Из принципа. Они с Колей дали маме честное слово, что никогда не будут списывать. Каждый должен решать все сам. И только сам. Они с Колей даже уроки делали в разных комнатах.
  Конечно, Наташу невзлюбили. К тому же она была немного замкнутой и отстраненной.
  Я ее очень жалела, хотя понимала не всегда.
  Например, однажды произошел такой случай.
  Я была у них в гостях, мы возились над стенгазетой по географии. Газета была посвящена обитателям мирового океана. Наташа писала текст под мою диктовку, Коля рисовал рыб и осьминогов. (Как позже выяснилось, зря мы ему это доверили: рыба-пила в его исполнении походила на тощую Кристинку, кит - на Машку, морской конек - на Витьку, а большая медуза, вся в кружевах, на меня - я тогда пришила к одному своем платью кружевные манжеты...)
  Вошла Наташина мама. Она держала, брезгливо взяв за уголок двумя пальцами с красиво накрашенными ярко-красными ногтями, потрепанную пеструю книжку в мягкой обложке.
  - Что это? - спросила она, поведя бровью. Спросила спокойно, но тон ее голоса все равно мне не понравился. - Лежало у тебя под подушкой!
  - Так это я положил! Чтобы ей виделись эротические сны! - Коля закусил кисточку.
  - Прекрати паясничать! - Мама была не расположена шутить. - Наташа, эту книгу тебе кто-то дал? Ты должна ее вернуть?
  - Нет, - Наташа покачала головой.
  - Хорошо. Тогда я ее выброшу. - Увидев удивление на моем лице, она спросила: - Саша, может, ты читаешь подобные книги?
  - Моя мама читает, - сказала я. - А я вообще только по учебе. Книги - это не совсем мое, - попыталась оправдаться я. - Я больше по хозяйству...
  Такой ответ не очень понравился маме Коли и Наташи, но она, вздохнув, сказала:
  - Ладно, не буду вас отвлекать. Работайте.
  Мы продолжили свое море.
  Чтобы подбодрить Наташу, я шепнула:
  - Ты и так много читаешь. По учебе. Вот мама и волнуется. От книг глаза портятся, а зрение - это очень важно.
  Наташа только еще ниже нагнулась над газетой. Думаю, на глазах у нее были слезы.
  Тогда я добавила:
  - Я посмотрю, есть ли у нас такая книжка, и если есть - принесу тебе.
  - Что там дальше? Не спи, диктуй! - сказала она громко, а когда я начала читать, чуть слышно назвала мне книгу, которая ей была нужна.
  
  - Мам, у нас есть "Неотразимая герцогиня" Бертрис Смол? - спросила я.
  Мама проверяла контрольные заочников. Судя по ее лицу, ей хотелось собраться и сделать эту неинтересную работу как можно быстрее, но мысль все время соскакивала - в такие моменты ее взгляд проходил сквозь нашу стену с ковром и терялся на просторах бесконечности...
  - А? - Она встряхнулась.
  - Роман у нас есть такой? "Неотразимая герцогиня"?
  - Отвлекаешь по пустякам, - мама слегка рассердилась. - Не помню я, что есть у нас, чего нет.
  - Да ты все равно о своем думала, а не об этой фигне... - пробурчала я.
  - Я думала о том, что ковер надо бы пропылесосить... Или выкинуть? Как думаешь?
  Я покачала головой:
  - Под ним же обои старые! Мы ж с тобой новые поклеили только на пустых местах...
  - И то верно! - мама снова уткнулась в свои контрольные. - А книгу поищи в кладовке. Там много этой макулатуры. Я ж такое читаю и забываю. Отдых для мозгов после формул...
  Герцогини я не нашла, но нашла кое-что другое...
  
  Наша математичка ушла в декрет, и на ее место пришла новая учительница с новыми методами работы. Мне она сначала не понравилась: слишком суетливая. Что-то мечется, мечется... Невысокого росточка, с короткой стрижкой, вечно перепачканная мелом. Периодически это замечает и начинает нервно отряхиваться. Еще больше пачкается. Смешная тетка.
  Главное ее новшество было - контрольные работы по уровням. На уровень "три-четыре" и "на пять". Когда она в первый раз объяснила, в чем суть этого задания, Коля, даже не дав ей договорить, заявил:
  - Отлично. Значит, я на пятерку делать буду.
  Я только скептически хмыкнула. Коля до этих пор отличался только в чтении стихов наизусть да устных ответах "пальцем в небо".
  Сама я не колеблясь принялась за вариант на "три-четыре" - математика никогда не была моей сильной стороной.
  Коля, нервно сопя и мохнатя руками волосы, мучительно думал над своей задачей, пока я не спеша, припоминая аналогичные задания с прошлых уроков, возилась со своими троечными уравнениями.
  В конце концов Коля не выдержал:
  - Слушай, ничего не выходит... Можно... я у тебя спишу? А в следующий раз, если я решу "на пять", то я тебе дам... Без вопросов!
  Я подняла брови. Коля просит списать. Вот так-так...А как же строгое воспитание?
  - Ну, списывай... Получим четверку на двоих... - бросила я, развернув к нему тетрадь.
  Что оказалось самым забавным - так это то, что и в следующий раз Коля попытался решить на вариант "на пять". И история повторилась!
  Его упрямство меня очень забавляло. Всякий раз он был преисполнен энтузиазма и уверял, что в этот раз он готов на все сто, что дома он щелкает как орешки задачки из сборника Сканави, так что в этот раз у нас точно будет пятерка.
  Но все заканчивалось тем, что он толкал меня локтем в бок и умоляюще просил:
  - Дай списать, а?
  А потом добавлял:
  - И не говори Наташе, пожа-алуйста!
  Наташа решала на пять сама. На то она была и Наташа.
  
  Однажды в столовке Наташа предложила мне свою котлету.
  - Почему ты не ешь? - спросила я. - Не очень, конечно, вкусно, но все же лучше, чем с пустым желудком...
  - У нас пост, - виновато сказала она. - Мы дали маме честное слово, что выдержим пост...
  - О, - я растерялась, - ну это дело... Ладно, как хотите...
  Разумеется, я все съела. Три порции, ага. Наташина котлета устроилась в прихожей моего желудка, а Колина втиснулась в кладовку.
  На уроке я даже покряхтывала - сидеть было неудобно, организм отчаянно стремился занять горизонтальное положение.
  Коля что-то долго искал в портфеле, затем послышалось шуршание фольги, наконец он протянул мне кусок шоколадки:
  - Только Наташе ничего не говори!
  Я только пожала плечами и безо всякого интереса посмотрела на шоколад.
  Потом задала вопрос, которого стеснялась раньше:
  - А почему у вас пост?
  Коля вздохнул:
  - Мама. Ей просто нравится все такое... Когда-то все время палочки вонючие жгла... теперь пост...
  - А папа?
  - Папа деньги зарабатывает. - Коля как-то помрачнел. - Ты параграф-то выучила?
  Интересно, что за вонючие палочки? Но этот вопрос задать я не решилась.
  
  Как-то раз у нас с Наташей получился странный разговор:
  - У тебя глаза такие... я прямо завидую...
  - Чему? - я искренне удивилась.
  - Такие глаза можно назвать "безнадежными карими вишнями"... А мои что? Подмерзшие лужицы? А еще у тебя фигура...
  Мои фигура мне решительно не нравилась: при шитье надо было возиться с вытачками, а еще придурки в школьном коридоре так и норовили за грудь схватить, поэтому я не понимала восторга Наташи.
  - Ты яркая девушка, - подытожила она. - А я нет...
  Я никогда не считала себя яркой. Скорее наоборот.
  - Ты прямо создана для того, чтобы стать героиней истории - не то что я... - Она вздохнула. - Мне даже в лифчик положить нечего, какие уж тут страсти...
  - Ну, можно ватой набить, как Кристинка... - протянула я. - Ну и одежду можно подобрать...
  Но она, как показалось, меня не слушала...
  Тогда я просто обняла свою подружку. Грудь все-таки нужна - в нее плакаться удобнее.
  
  Под Новый год мы с мамой вынесли и выбросили ковер. Стена, покрытая старыми, бледно-розовыми обоями, дышала какой-то младенческой свежестью и беззащитностью...
  Мы решили оставить все так. Пока.
  Перед праздником у мамы на кафедре был банкет, где она довольно сильно напилась.
  Пока я помогала ей раздеться, она костерила своих коллег-псевдоученых, а потом, поинтересовавшись, как я провела день, и услышав, что я после уроков ходила в гости к Наташе и Коле, брякнула:
  - А ты не влюблена в них, а? В обоих? Чем вы там, кроме уроков, занимаетесь у них дома?
  Я вытаращила глаза:
  - Ма-а-ма!
  - И спросить нельзя! - Мама пьяно качнула головой. - Я же знаю вас, современную молодежь... куда ж без секса? Я ж не осуждаю, мне все равно с кем ты там - с мальчиком, с девочкой, с девочкой даже лучше - внуков мне пока не хочется...
  - Ма-а-ма! - Я так и замерла с ее халатом в руках. - Зачем ты все опошляешь?
  Мама, подняв брови, смотрела на меня долгим пьяным взглядом.
  И вдруг ее затряс приступ смеха, она хохотала и хохотала, до слез. А я стояла, скрестив руки на груди и глядя на нее насупившись, исподлобья.
  - Давай халат! - бросила она. - Маленькая ханжа...
  31-го декабря я, Коля и Наташа весь день расписывали бледно-розовые обои.
  - Можно все! - сказала я.
  - И слово из трех букв? - спросил Коля.
  - Все что угодно! - ответила я.
  - И даже нарисовать?
  - Я же сказала: все что угодно!
  - А твоя мама? - робко поинтересовалась Наташа.
  - Ей понравится, будьте спокойны, - сказала я и про себя добавила: "До того разврата, что у нее в голове, вы все равно не додумаетесь!"
  Никакого разврата и не получилось. Просто надпись огромными буквами "С Новым годом! Всем счастья!" И еще какая-то белка с шишкой.
  Маме понравилось. Даже если в шишке она и увидела какой-то намек, то промолчала.
  
  Математическая подстава обнаружилась перед каникулами.
  Когда новая учительница выставляла четвертные оценки, то, добравшись до моей фамилии, вдруг на некоторое время задумалась.
  У меня выходила четверка. За три контрольные у меня четыре, за две - три. Итого - четыре, чего тут думать?
  - Четыре, - наконец отрезала математичка и добавила: - В следующей четверти, Ковалева, будешь решать задания на пять.
  Я онемела.
  - Крутецки! - тут же выкрикнул Коля. - Будем вместе решать на пять! Мы их всех сделаем!
  - Коля! - взревела я. - Какое там пять? Я и эти-то задачи еле-еле решаю!
  - Ковалева! - Учительница смотрела мне прямо в лицо. - Я считаю, что вы с соседом должны обменяться самооценкой! Если вы думаете, что я слепая и не вижу, что между вами происходит на каждой контрольной, то вы очень сильно ошибаетесь!
  - А что, что там между ними происходит? - побежало по классу.
  А Катька, изгнанная со своего законного места и потому разобиженная на меня и на Колю, процедила сквозь зубы тихо, но так, что все слышали:
  - Безудер-р-жная стр-р-асть!
  
  Проклиная свою горькую долю (и Колю!), я взялась за математику и все каникулы просидела над задачником. Я чертила графики функций цветными ручками, чтобы было веселее, и горько вздыхала о том, что мама спокойненько смотрит телек в соседней комнате. Но если я не решу задание на пять - получу два. Тут по-другому никак, так что приходилось вгрызаться в гранит науки.
  Те каникулы стали поворотным пунктом всей моей жизни.
  
  С начала новой четверти я стала решать задания на пять.
  Коля несколько раз у меня списывал, но по невнимательности постоянно терял где-то знаки, из-за чего ответ его получался неправдоподобным, математичка перечеркивала решение и ставила ему двойку.
  Так что пришлось Коле переходить на задачки на три-четыре. Он воспринял это как личную драму и даже мрачно пошутил:
  - Связался с этой... Софьей Ковалевской... то есть Санькой Ковалевой...и теперь вынужден страдать в тени ее математического гения!
  Шутки шутками, но постепенно я втянулась.
  Даже на школьной олимпиаде по математике заняла второе место. Это я-то!
  Так вот и получилось, что из-за Колиной самоуверенности... а может, из-за особой проницательности нашей математички - уж потом-то я узнала, что у нее куча публикаций в педагогических журналах и слава "звезды" - я определилась со своим путем в жизни...
  
  Время шло, 8 Б превратился в 9 Б, а 10 и 11 класс проскочили незаметно - будто я уснула в поезде, а проснулась только на конечной остановке.
  К выпускному классу у меня скопилось множество воспоминаний. Помню, как однажды в девчачьей раздевалке Машка, Катька и Кристинка принялись плясать канкан, пол аж гудел от их топанья, они звали нас с Наташей к себе, а мы смеялись, как сумасшедшие, складываясь пополам от хохота, и поэтому не могли присоединиться к танцу...
  Помню, как Коля однажды решил заделаться рокером и пришел в школу в джинсах, косухе и майке с "Нирваной". Он тогда назвал меня "деткой", а я чуть не оторвала ему ухо, он обиделся, а я ответила, что потом пришила бы - мне это раз плюнуть...
  Помню, как я отрезала косу и пришила ее снизу к шапке - чтобы, придя в школу, ошеломить всех, сняв шапку вместе с косой...
  
  Все это прошло.
  После 11-го класса я поступила на математический факультет университета в нашем родном городе. Хотя Коля с Наташей уговаривали меня попробовать поехать в столицу и поступить в главный вуз страны - я отказалась: мне не хотелось оставлять маму одну.
  Они уехали.
  И я стала очень и очень скучать.
  В вузе - среди потока из почти ста человек - найти друзей мне оказалось очень сложно. Я вообще не была приучена искать. Один раз меня нашли, это было здорово, не спорю, но больше такого везения не повторялось.
  Наташа писала мне письма (за себя и за "того парня", т. е. Колю, который к письмотворчеству был совершенно не расположен), делилась впечатлениями.
  Я писала им, но письма у меня выходили скучными, отрывочными. Я поняла, что писать-то мне не о чем. Кроме учебы, ничего интересного в моей жизни не было. Но лекции в письмах к подруге не перескажешь. Была еще стипендия, конечно, но она уходила в основном на дела хозяйственные. Один раз, прельстившись, я купила себе потрясающей, как мне казалось, красоты кеды - правый в фиолетовый цветочек, а левый - в розовый горошек.
  Про них я даже упомянула в письме.
  Наташины письма были интереснее. Она, правда, жаловалась на то, что учиться скучно, общаться не с кем, а в общежитии очень убого и тараканы. Поэтому к началу второго семестра она переехала на квартиру. Она и еще одна девушка - Марина - жили в однокомнатной квартире, недалеко от учебных корпусов вуза. Марина, правда, не училась, а работала, и вообще, как писала Наташа, была очень странная.
  Коля же в общежитие вписался и даже полюбил его всей душой. "У нас, в общаге..." - звучало очень залихватски и бодро. Он казался себе ужасно крутым, костюмы надевал только в дни сдачи экзаменов и, по словам Наташи, ходил вечно лохматым и голодным. Коля, кстати, учился на платном, так что моя мама как-то раз в шутку спросила:
  - Интересно, кто обходится родителям дороже: платник в общаге или бюджетница на съемной квартире?
  
  Один раз Наташино письмо показалось мне особенно грустным и странным. Тогда она еще жила в общежитии:
  "Милая Саня, - писала она, - я готовлюсь к парам, но мне ужасно тоскливо и тошно. Я ведь совершенно не хочу изучать все это. Мне тесно в этом мире, мне здесь ничего не нравится. Одна из девочек в нашей комнате храпит - вообрази! Я сижу ночью у окна, пытаясь высмотреть хотя бы одну звезду, а она храпит... Я включаю наушники, только они и спасают... Музыка - моя любимая, меланхоличная и темная, леденит сердце, оно сжимается с острой и в то же время приятной болью, так что стискиваешь зубы и слезы набегают на глаза... Я бросаю на пол тень. Но она - не я. Одиночество - ее имя. И никого в мире нет, кроме нас. И хочется, чтоб настал рассвет, и не хочется, чтоб он наставал... За окном город, где слишком мало воздуха, чтобы такой птице, как я, можно было расправить крылья... И нет того ветра, что подхватил бы меня и унес куда-то... к синему морю, к огням маяков и звезд..."
  
  Я ответила простецки: "Не грусти, моя дорогая Наташенька, купи в аптеке беруши, пей на ночь чай с ромашкой, грейся... А настанет в душе тепло, душа сама поднимется вверх по законам физики. И улететь можно будет, куда захочешь, совершенно самостоятельно".
  
  А потом пришло от Наташи письмо новое, неожиданное, в нем она сообщила, что в ее жизни случилось очень важное событие - она познакомилась с Олегом. Точнее, Коля их познакомил. С его слов, этот Олег "отличный чувак", с которым они после вуза собирались "мутить бизнес". Для Наташи же этот Олег стал "ее парнем".
  А еще Наташа хвасталась, что в газете опубликовали несколько ее стихов и зарисовку.
  Я была рада за подругу, но все-таки слегка обиделась, когда узнала, что на лето они с Олегом планируют поездку к морю. Мне казалось, что, как только закончится учеба, Коля и Наташа рванут обратно домой и мы вволю наобщаемся, наверстав упущенное.
  Конечно, мы встретились тем летом. Встречались мы каждое лето - ненадолго, потому что традиция ежегодных выездов к морю утвердилась. Коля - хоть и не ездил вместе с сестрой и Олегом - тоже выбирался летом на юга, ходил со своими друганами в клубы и вообще весело проводил время.
  Я с горечью думала о том, что стала неинтересной для своих друзей. Как будто наша дружба, наши школьные годы стремительно отдалялись от меня - знаете, как бывает, когда едешь в поезде: сперва картинка за окном движется медленно-медленно, а потом поезд набирает ход... Те, кто тебе дорог, стоят на перроне и машут вслед. А ты уже ощущаешь, что скучаешь по ним - острей всего это чувствуется именно в миг расставания...
  
  А тут еще мама затеяла ремонт. То есть настоящий ремонт, конечно, мы осилить не могли, поэтому взялись за дело по частям, так сказать, кусочками. И эти кусочки все равно застревали временами в глотке так, что не проглотить. То в ванной не помыться, потому что там меняют плитку, то всю мебель надо передвинуть, потому что надо клеить обои, то полы не отмыть от побелки и ужасно липкого, противного обойного клея.
  Дом переставал быть домом, и это угнетало.
  Я отстояла бабушкин шкаф, и даже отвергла мамину идею оклеить его бумагой под цвет обоев. Да, он был старый, да, в детстве я нарисовала на нем каких-то девочек в треугольных платьицах, а на дверце было налеплено немало наклеек от популярной в школьные годы жвачки. Пусть хоть он один останется таким как раньше.
  Время лепить наклейки и время их отдирать. Но эти - мои, никому не отдам.
  Мне было очень жалко, что новогоднее поздравление Коли и Наташи скрылось под слоем новых обоев.
  Школьные годы ушли навсегда. Совсем-совсем.
  
  Хотя я осталась в городе из-за мамы, наши отношения стали портиться.
  Однажды она сказала:
  - Знаешь, ты странная.
  Это было за завтраком, и поэтому я подумала, что ее слова относятся к еде.
  - На самом деле это вкусно.
  - Бутерброд с колбасой и киви - вкусный?
  - Если киви достаточно кислое, то вполне...
  Она покачала головой:
  - Я не об этом. И вредно читать, когда ешь. Отложи телефон хоть на пару минут!
  - Тут сообщение от Наташи пришло... Пишет, что Коля хочет прыгнуть с парашютом, представляешь?
  - Сань, я все понимаю, конечно, но... как по мне, так довольно странно так сильно скучать по людям, с которыми... - Я посмотрела на нее и - клянусь! - прочитала в ее глазах продолжение фразы: "...ты не спишь!" - ты видишься раз в год... - закончила она.
  - Они мои друзья!
  - Сань, я не пытаюсь как-то на тебя надавить, но... может быть, тебе нужны... другие отношения... может, тебе пора... ну я не знаю, завести парня?
  - Мама!
  Я нахмурилась.
  - Что - мама? Уже вроде как пора...
  - Знаешь что - я сама решу, что мне и когда пора! Сейчас мне пора на пары!
  Когда я наклонилась, чтобы застегнуть сапоги, мама вышла из кухни. Застегивание сапог было трудной задачей - на одном из них заедала молния.
  - Я надеюсь, ты понимаешь, что если, например, тебе нравятся девочки, то я...
  - Мама! - Я слишком резко дернула за "собачку" и молния застегнулась, но тут же разошлась. - Твою мать!..
  - Возьми мои! - Мама сделала несколько шагов ко мне навстречу. - Мне кажется, они молодежно смотрятся...
  - Не подмазывайся!
  - А в выходные купим тебе новые. Хочешь сапоги, а хочешь - ботинки зимние, на меху!
  - Не знаю я, чего хочу, - пробурчала я, - чего и кого... Отстань, а?
  Мама пожала плечами и скрылась на кухне. Я несколько минут провозилась со сломанной молнией, а когда наконец-то смогла застегнуть сапог, она вышла из кухни, держа в руке бутерброд с колбасой и киви и сосредоточенно жуя.
  - Вкусно, - бросила она мне.
  - А что я говорила.
  - Ты подумай насчет ботинок на меху. Круто смотрятся.
  Я только кивнула и уже взялась за ручку входной двери, как она сказала:
  - Я спала с Олухом Царя Небесного. Пару раз.
  Я замерла.
  - Ну, я это сообщаю, чтоб между нами была откровенность... полная... и доверительные отношения...
  Ну как тут было не заржать?
  - И... и... как он тебе?
  - Олух и есть!
  Я знала, что опоздаю, но все-таки крепко обняла маму. От нее ужасно вкусно пахло колбасой и безбашенностью.
  
  Той ночью мне приснился странный сон: будто мы с Наташей и Колей играем снежки в школьном дворе. Коля заливисто хохочет, Наташина шапочка сбилась на ухо, мы все в снегу... все вокруг пляшет и дразнится... И хочется повалить их обоих в снег, устроить кучу-малу... Но вдруг я думаю: "Ботинки или сапоги?" - смотрю на свои ноги и вижу, что я босиком. И тут же чувствую, что ногам нестерпимо холодно.
  Одеяло сползло, только и всего.
  
  Я смогла съездить к Наташе в гости только после защиты диплома. К тому моменту стало ясно, что она уже не вернется в родной город. Олег сделал ей предложение, она согласилась, так что они собирались пожениться и - поскольку Олег был столичным жителем - остаться в Минске. Все это было в высшей степени удачно и разумно.
  Коле, который вообще учился на платном, никакое распределение не грозило, и он все еще носился с идеей "замутить бизнес" вместе с Олегом. В общем, в какой-то момент Наташа и Коля как-то завязались на этом Олеге, и я с болью подумала, что на его месте когда-то была я.
  Итак, я приехала в гости к своим друзьям...
  Я сошла с поезда в удивительном городе. С первых шагов он показался мне таким аккуратно причесанным и приветливым, что я ощутила себя очень легко и радостно. Вышагивая по нему в своих любимых кедах - правый в фиолетовый цветочек, левый - в розовый горошек, в джинсах-многокарманниках и обтягивающей кофточке с одним рукавом, я с интересом смотрела на горожан, спешащих по своим делам. Я была горда своим внешним видом, кофточку, разумеется, сшила сама, вдохновившись увиденной в каком-то фильме.
  Больше всего впечатлило меня одно кафе-кулинария. Вдоль длиннющей стойки, располагавшейся прямо за огромным окном, народ, стоя рядом друг к другу, плечом к плечу, спокойно ел. Если б такое было у нас, по крайней мере в нашем районе, то в одном конце стойки была бы уже драка гопья, в другом сцепились бы какие-нибудь склочные бабы, одна из которых заляпала другую кетчупом, а в центре пьяндыги втихаря жрали бы водку, наливая ее незаметно в пластиковые стаканчики.
  А здесь все так культурно стоят рядком, едят, смотрят на прохожих... Красота...
  Я так засмотрелась на них, что наступила левой ногой на развязавшийся шнурок правого ботинка. Сделала шаг - и шнурок порвался.
  
  Наташа жила в тихом, зеленом дворике.
  Она с радостью встретила меня.
  Со "странной" Мариной мы познакомились тут же. Когда я зашла в комнату, она работала за компьютером, сидя спиной ко входу в комнату и, обернувшись, бросила через плечо:
  - Привет!
  - Привет! - ответила я.
  - А ты... - начала она.
  - Саня, - закончила я и хотела добавить что-то вроде "школьная подруга Наташи", но Марина тут же продолжила:
  - Чем занимаешься?
  - Математикой, - сказала я. - Буду преподавать в школе. Правда, в деревне. По распределению.
  - А еще?
  - Шью.
  - Сама? - Марина кивнула на мою кофточку.
  - Да.
  - Молоток. - Она повернулась к монитору. - А я в игрухи играю.
  И принялась мочить каких-то монстров. Я вновь уставилась в затылок ее короткостриженой головы.
  Наташа махнула мне рукой "пошли со мной", и мы отправились на кухню.
  - Она всегда такая, - пояснила мне подруга, - не обращай внимания. По большей части неразговорчивая. А вообще она удаленно работает на каком-то сайте. Целыми днями дома сидит. Мало с кем общается. Хотя мы с ней говорили по душам несколько раз. Она хорошая.
  Я кивнула.
  - Я поняла.
  
  Потом уже, когда мы гуляли с Наташей и Колей по городу, ели мороженое, плавали среди моря солнечного света - в тот год стояла жуткая жара - Наташа сказала:
  - Маринка и правда очень и очень странная, я одно время ее опасалась...
  - Нашла мне маньячку, - бросила я.- Девчонка и девчонка.
  - Девчонка! - Коля присвистнул. - Да ей за тридцать!
  - Живет в съемной квартире, порой неделями из дому не выходит, - продолжила Наташа. - Парня у нее нет, с родней не общается. Я пыталась расспрашивать, что и как, а она мне и слова не сказала на этот счет. Питается одними пельменями и бульонными кубиками. Разведет кубик в воде, сварит в этой воде пельмени - и ест. А главное...
  - Ты мороженым обляпалась, - заметила я.
  - Тьфу ты! - Наташа принялась вытираться. - Новая футболка же. Блии-и-ин! Жалко, - заныла она.
  - Сунешь в стиралку, и все дела, - бросил Коля. - Нашла проблему.
  - Сломана стиралка уже второй месяц, - огрызнулась Наташа. - Думаешь, я совсем тупая!
  - На самом интересном месте... - протянула я. - Тайна Марины становится все таинственнее и таинственнее...
  - Короче, - перевел разговор в нужное русло Коля. - Я бывал в этой квартире не раз и заметил, что эта Марина на Наташку такие взгляды бросает... недвусмысленные совершенно... Наташка то и дело краснеет. Что и говорить - она и меня не раз в краску вгоняла...
  Я подняла брови:
  - А почему же ты с ней живешь тогда?
  - Дешево. Папа мне переводит, конечно, хорошую сумму, но я лучше поживу с Маринкой, а разницу проем...
  - Проешь, угу! - Коля засмеялся. - Вон какая тощая! Скажи лучше: потратишь на книжки.
  - Все равно как-то оно... неловко. - Я была искренне обескуражена. - А вы уверены, что она... прямо на вас двоих?
  - Насчет себя я полностью уверен, - хохотнул Коля. - Она сидит, сидит за компом целый вечер, а потом как бросит в мою сторону взгляд...
  - А когда сильно жарко было, она по дому голышом ходила... Я ем на кухне, а она прямо у меня перед носом нагибается - типа за солонкой...
  Перед моим взором предстала голая Марина, перегибающаяся через стол, приближающая ко мне свое лицо и спрашивающая, почему-то голосом мамы:
  - Ты фисташковое будешь или лимонное?
  - Фисташковое, - бормочу я, потому что вообще не знаю, как у мороженого может быть вкус фисташек. Они же к пиву.
  
  - Ты точно не хочешь пойти? - спрашивала меня Наташа уже в сотый раз.
  - Точно. Абсолютно точно. Не люблю фейерверки. - Я скорчила гримасу, должную изображать отвращение.
  - Не понимаю, как их можно не любить... - Наташа посмотрела на меня с тем мечтательным выражением, которое делало ее лицо особенно привлекательным. - Это же чистый восторг.
  - А еще я толпы не люблю. Не люблю, когда наступают на ноги.
  - Ну смотри сама... С тобой мне было бы веселее...
  - А Коля?
  - Что Коля? Коля с толпой друзей будет пьянствовать где-то... Олег, как назло, уехал по делам...Эх, Санька, приехала в гости и дома сидишь?
  - Ага. - Я киваю. - Такая я.
  Наташа стоит в коридоре перед дверью, на ней светлые узкие джинсы и бледно-розовая футболка. На футболке изображена дама с вьющимися волосами, в которых поблескивают пайетки. Рот дамы приоткрыт, глаза выпучены от удивления - видимо, она в шоке от того, что ее обсыпало звездами.
  Наташа надевает босоножки и уходит.
  
  Заглянув в комнату, вижу Марину, сидящую за компом, заглядываю в ванную - в корзинке с грязным бельем вижу Наташину футболку и еще несколько вещей. Вид у них совершенно сиротский.
  Беру таз, набираю воду, замачиваю белье.
  Потом иду на кухню. В холодильнике нахожу несколько сморщенных картофелин и морковок - хочется их спасти, нахожу в морозильнике полкурицы и хочу приготовить суп. Не хватает только лука. Возвращаюсь в комнату.
  - Марин!
  Она оборачивается. Замечаю, что в этот раз на ее мониторе - вордовская страница.
  - Марин, у тебя не найдется луковицы?
  - Не знаю. Найдешь - разрешаю присвоить.- Она улыбается.
  - Я суп варю, - почему-то оправдываюсь я. - Угощу, если получится сносно.
  Она снова улыбается.
  - А я пишу рассказ. Дам почитать, если получится сносно.
  - Отлично!
  Я снова спешу на кухню. Не знаю, почему мне мерещится издевка в ее словах?
  Лука я не нашла, но нашла головку чеснока, а также пакетик сушеного укропа. Суп получился неплохой, и я решила пригласить Марину поужинать.
  Ели мы молча. Марина была одета и вообще вела себя прилично, даже не прихлебывала.
  Только смотрела на меня, как-то ее взгляд проскальзывал над ложкой и упирался прямо в мои глаза.
  - Здорово! - сказала она. - Отличный суп. А я могу рассказать тебе свой рассказ... Пока он еще не написан... до конца...
  - В каком он жанре? - Я старательно разбирала на мелкие косточки куриное крыло.
  - Это фантастика. О будущем. Далеком.
  Это звучало безопасно. Хотя чего я боялась? Сама не знаю.
  Я посмотрела на Марину, и в этот раз выдержала ее взгляд.
  - Людей на Земле стало слишком много. Их не прокормить. Никак. И поэтому, - Марина достала из тарелки куриную ногу и внимательно посмотрела на нее, - вводится принудительное людоедство. - Она вонзила зубы в мясо, и уже с набитым ртом продолжила: - Вводится на государственном уровне. Среди людей проводится активная пропаганда - "Отдай себя на съедение! Пожертвуй собой ради других!" Религия, опять же, благословляет... И находятся, находятся такие... самоотверженные... которые добровольно уходят на убой...
  - И что же? - у меня к тому времени осталось полтарелки супа, но ни грамма аппетита.
  - Я все думаю: почему человек может допустить мысль, что он нужен другим только как кусок мяса? Неужели можно всерьез видеть свое предназначение только в этом?
  - Если вокруг только голодные... - сказала я тихо.
  - Что? - В ее глазах что-то вспыхнуло, так что кровь прилила к моим щекам, словно я раскусила горошину черного перца.
  - Если вокруг только голодные, - с запинкой продолжила я, - разве им вообще может быть нужно что-то другое, кроме пищи?
  - А я думаю, что тех, кто решился пожертвовать собой, в последний момент надо было оставлять в живых. И съедать кого-нибудь... кто совсем этого не хотел... Хотя - с другой стороны - некоторых и жрать-то мерзко...
  Марина встала и подошла к плите.
  - Я налью себе добавки.
  - Только оставь Наташе. Она вернется голодная.
  Марина плеснула себе в тарелку еще супа и бросила мне:
  - Почему ты все-таки не пошла?
  И я ответила правду:
  - Хотела поговорить с тобой.
  - Ну и?
  - И поговорила...
  
  Наташа пришла под утро. Я постирала, поговорила по телефону с мамой, почитала журналы.
  Я звонила ей на мобильный, но сеть была перегружена - это неудивительно, все-таки День Города, в центре многолюдные шумные гуляния.
  Я не то чтобы слишком волновалась - Наташа ответственная, взрослая, она не пьет, с сомнительными личностями не якшается - с чего бы с ней что-то случилось?
  Но когда она пришла - я поняла: случилось.
  Не знаю, как это объяснить, она не была пьяной или помятой. Она была обычной - но в то же время какой-то другой, что-то в ее глазах билось и дергалось, а тетка на майке вопила от нахлынувших на нее эмоций.
  - Санька! - Наташа схватила меня за руки. - Санька, я его нашла!!!
  - Кого? - Я смотрела на нее во все глаза, и беспокойство надувалось внутри воздушным шаром.
  - Его! - Наташа нагнулась, чтобы расстегнуть босоножки, я не видела ее лица. - Его! Любовь всей моей жизни!
  - Ты пила или курила? - Из комнаты выглянула Марина. Она была взлохмачена и щурилась спросонья.
  - Я встретила его! - Наташа не удостоила ее ответом. - Он такой... Пошли пить кофе.
  На кухне, на веревке, протянутой у потолка, сушились Наташины вещи.
  Я заваривала кофе, а она говорила и говорила. Отрывочно, бессвязно повествовала о том, что в толпе на площади она заговорила с мужчиной, который оказался приезжим, москвичом...
  - Он просто стихийный путешественник... садится в машину и едет, куда глаза глядят... Когда начался концерт, он так метко высказался про всех этих певцов... Такой умный! Он по возрасту как мой папа, но выглядит совсем иначе... он носит на шее сушеную птичью лапу... а глаза у него черные...черные-черные... а волосы седые... и на голове, и на груди...
  Удары моего сердца заглушали ее слова.
  - Я уеду с ним, Саня, завтра я уеду с ним!
  - Ты ошалела?! - часовой механизм закончил обратный отсчет, бомба сработала. - Ты хочешь уехать с мужиком, которого видела в первый раз? С каким-то сомнительным типом из Москвы? Ты? У тебя свадьба на носу! Ты о чем вообще думаешь?
  - Я люблю его!!! - взвопила Наташа.
  - Иди спать, дура!!! - заорала я еще громче. - Иди спать!!! А завтра чтоб встала и забыла об этом!!! Поняла?
  - Чего ты орешь? - Наташа смотрела на меня с искренней злобой. - Я решила, что уеду, и буду собирать вещи!
  - Завтра договорим, - бросила я и вышла в коридор. Наташина сумочка висела на ручке двери. Я знала, что ее ключи, деньги и телефон - в ней, поэтому быстро схватила ее и сказала: - Спать. Утро вечера му...
  - Отдай! - Наташа кинулась на меня, как бешеная, но мне удалось отскочить.
  Пулей я влетела в ванну и заперлась там. Наташа колотила в дверь руками и ногами, но я не отвечала ей.
  Наконец послышался голос Марины:
  - Мне ментов вызвать или твоим родакам позвонить?
  - Я все равно уйду! - крикнула напоследок Наташа.
  Я ничего не ответила. Несколько часов я пролежала, скорчившись в ванной. Было холодно и жестко.
  Я набирала номер Коли с Наташиного телефона - но он не брал трубку. Звонить ее родителям я не решилась.
  
  Вышла я очень тихо, чтобы никого не разбудить. Марина и Наташа спали.
  Заварила чай на кухне. Спрятала в холодильник кастрюлю с остатками супа.
  Марина зашла в кухню в растянутой майке, надетой на голое тело. Можно было рассмотреть все, но у меня не было никакого желания на нее пялиться. Она пожарила себе яичницу, молча позавтракала и ушла к себе, а через полчаса, уже одетая и причесанная ушла, бросив:
  - Хочу подышать.
  Я осталась одна в квартире со спящей Наташей и надеждой, что, проснувшись, она станет прежней.
  Моя надежда умерла, когда она заглянула в кухню. Глаза были те же. В них не было сна.
  Но она молчала.
  - Чай будешь?
  Она молча налила себе чашку. Выпила. Потом ушла в комнату. Я знала, что она делает: собирает вещи. Я просто сидела и думала, что будет дальше.
  Она что-то бормотала, перерывая шкафы. Иногда кричала мне что-то типа: "Синий свитер я тебе оставляю, носи!" или "То, что я на стуле сложу, вышлете мне потом почтой..."
  Я взяла стул и поставила его возле входной двери. Села. Наташину сумку я держала в руках. У меня была мысль ее спрятать, но почему-то страшно было выпускать ее из рук. Пальцы болели, а ноги нервно подрагивали.
  Наконец я услышала:
  - Мы встречаемся у метро через полчаса. Я хочу выйти заранее. Саня, пропусти меня.
  Я не шевелилась.
  - Саня, послушай меня! - Она подошла, нагнулась и посмотрела мне в лицо: - Мне правда жаль уходить. Но это мой шанс улететь, понимаешь? Он бывает у каждого из нас только раз в жизни, ты пойми!
  - Это он тебе сказал?
  - Нет, он тут ни при чем... это я...я так чувствую!!! Санечка, милая, пойми меня, ты тоже ведь живая... Хорошая моя, добрая Санечка! Пожалуйста, уйди!
  Я молчала.
  - Санечка, со мной ничего не случится, я все время буду на связи!
  - А если он тебя убьет?
  Она только головой тряхнула.
  - Глупости, какие глупости! Пусти меня!!! Это любовь, Саня, я знаю, знаю...
  - Это не любовь! - взревела я.
  - Откуда тебе знать?
  - Я маме твоей позвоню!
  - Да кому хочешь звони, только пусти!
  - Нет.
  - Саня, ну что ж ты за человек такой? Если сама трусиха убогая, так нечего других такими же считать!
  - Я трусиха? - если бы в моих руках не было этой проклятой сумочки, я бы ее ударила.
  - А кто же еще? Будь ты активнее - Коля был бы твой! А так просто слюни пускаешь, как дура!..
  - Я не пускала никаких слюней!!! - у меня в глазах побелело. - Не нужен мне твой брат, и ты не нужна!!!
  - Не нужна - так отпусти!
  - Не пущу! Все, я маме твоей звоню!!! - я полезла в ее сумочку и достала телефон. Но позвонить не успела - Наташа схватила меня за запястье, и так больно сжала его, что я выронила телефон, а когда нагнулась его поднять - она просто со всей силы толкнула меня в сторону, так что я повалилась на пол. Секунда - и она была у двери. И - за дверью. Она жила в этой квартире давно, открыть замок ей не составило труда.
  - Наташа! - Я была уже на ногах. Она стояла за порогом. - Наташа, возьми! - Я протянула ей сумочку. Теперь от ее веса я ощутила сильную боль в запястье. У Наташи, оказывается, крепкая хватка. - У тебя хотя бы деньги есть?
  - Есть. Наличка и на карте. И телефон.
  Я подняла с пола мобилу.
  - Позвони маме. Пожалуйста.
  - Обязательно.
  Через одно плечо у нее была перекинута объемистая сумка с вещами. Свою дамскую сумочку она перекинула через другое. Орущая дама на футболке оказалась перечеркнута крест-накрест.
  А потом она развернулась и ушла.
  А я звонила и звонила Коле, который все не брал и не брал трубку.
  Когда я отважилась набрать Наташину маму - у нее было занято.
  
  Коля позвонил мне сам.
  - Я все знаю.
  Его голос был ужасно чужим и страшным.
  - Она жива?!! - К тому моменту я уже два часа не прекращая рыдала.
  - А что ей сделается, шлюхе?! - рявкнул он. - Жива и здорова.
  - Он ее не убил?
  - Да лучше б убил!!! - Коля рявкнул на меня так, что я перестала всхлипывать. - С ней все в порядке, как приедет в Москву, обещала выйти в скайп!
  - Я...я так боялась... я думала... маньяк... с сушеной птичьей лапой...
  - Что я Олегу скажу? Как я с ним вместе теперь работать буду? - истерически кричал Коля. - Она вообще о нем думала?
  - Я...я ей говорила!..
  - Что, что ты ей говорила, дура ты безмозглая!
  - Говорила, что это не любовь!..
  - Любовь? Какая, на хуй, любовь?!! Саня, при чем тут любовь вообще? Ты знаешь, сколько у меня баб было? Но чтоб я ради бабы всю семью подвел?
  - С-семью?
  - И себя, и меня, и родителей - всех!!! Из-за мужика...
  Я не знаю, зачем я это сказала, но у меня вырвалось:
  - А если любовь важнее всех?
  - Все вы бабы одним местом думаете!.. Я думал, ты другая, но и ты такая же...
  - Я удержать ее хотела...
  - Ой, иди ты со своим "хотела"...
  - Коля, я же...я вас обоих люблю!
  - Когда любят, так не поступают, - вдруг очень серьезно сказал он. - Не отпускают одного... любимого человека и не подставляют второго. Так что ты, Санька, или идиотка, или дрянь!
  Он бросил трубку.
  
  Я не стала перезванивать.
  На память о той поездке в Минск у меня остался порванный шнурок от кеда...
  Порванный, но снова связанный, да так крепко, что хрен развяжешь.
  Маме я сказала только то, что, похоже, мы с друзьями поссорились.
  - Помиритесь! - сказала мама. - Это бывает!
  Но я посмотрела на нее так, что она вздохнула и тише повторила:
  - Ну бывает же?
  - Все бывает, - сказала я. - Но не со всеми.
  Тогда мама обняла меня и сказала, что я очень поумнела и она мной гордится.
  Это так на нее похоже.
  - Мама, а что бы ты подумала о человеке, который разгуливает по дому голышом? - вдруг спросила я.
  Она пожала плечами.
  - Такой человек, наверное, всегда говорит правду, но самым шокирующим образом.
  Я тоже горжусь своей мамой.
  
  Мне нравится моя работа. Почему-то школьники думают, что, выпендриваясь и задираясь, они могут оскорбить учителя, но на самом деле это не так. Боль может причинить только тот, кто тебе близок, самое ценное украсть может только тот, кто знает пароль от сейфа - или, что еще хуже, может подобрать этот пароль, безошибочно вычислить его, перебрав памяти все твои памятные даты, номера телефонов и адреса...
  Правильный подбор цифр вообще очень много значит. Я часто придумываю для своих учеников задачи и стараюсь, чтобы ответом было целое число. Это внушает уверенность в правильности решения. Но иногда во мне просыпается вредность - и я нарочно изобретаю такой ход решения, чтобы целое число было неправильным, ошибочном ответом. А правильным оказывалась какая-то адская дробь. Дети должны отказаться от искушения красивым результатом. Это важно.
  Ученики считают меня странноватой, но одна девочка - я сама слышала! - в коридоре говорила другой, что искала в магазинах такое же пальто, как у меня. Ха! Пальто я сшила сама, удалось найти прекрасный драп ярко-красного цвета и подобрать к нему крупные темно-синие пуговицы, получилось безумно и здорово, так, как я всегда любила.
  
  Когда-то давно, отыскивая в кладовке "Неотразимую герцогиню", я нашла там, среди прочей макулатуры, несколько сплошь исчирканных карандашом книжек. Это были книги о воспитании. "Как любить ребенка", "Как вырастить ребенка счастливым", "Как наладить отношения с подростком"...
  Мама училась по этим книжкам воспитывать меня! Моя мама, которая никогда и ни в чем меня не ограничивала, не "промывала мозги" и "не наставляла на истинный путь" - она просто училась этому в психологических книжках. Старалась быть современной, иметь широкие взгляды, быть готовой к чему угодно - только бы не потерять со мной контакт, только бы сохранить дружбу и взаимопонимание. Не очень-то умея ладить с людьми, она усиленно работала над тем, чтобы научиться их понимать.
  В одной из книг сохранилась закладка. Календарик с видом красивого города. Я знаю, что это Прага.
  Мама побывала там давно, еще до моего появления на свет, это было ее единственное путешествие за границу. И, я думаю, его стоит повторить. Я скопила достаточно денег, чтобы подарить ей на День Рождения маленькое путешествие. Это будет сюрприз.
  
  Правда, не обошлось и без искушений целыми числами.
  Неделю назад я обнаружила в почте письмо следующего содержания:
  "Милая Саша! Догадалась ли ты, кто тебе пишет? Это я, твоя подруга (о да, я имею смелость так себя именовать!) Наташа.
  Да, я все еще считаю тебя своей подругой, несмотря на свой тогдашний поступок. Просто никогда в моей жизни не было другого человека, который понимал бы меня лучше, чем ты. Так что я считаю, что ты моя подруга - пусть и обиженная, пусть раненная мною. Но, так хорошо понимая меня, так зная мою душу, разве ты не сможешь меня простить? Ведь сколько было между нами задушевных бесед, столько общих воспоминаний нас связывает! Если тебе все еще любопытна моя судьба, то знай: она незавидна.
  Человек, с которым я сейчас живу, - не тот, с которым я уехала тогда, с тем все стало ясно в первый месяц нашей совместной жизни, ты была права, дорогая, тот человек был просто ужасен! - не работает, я тоже не могу найти ничего подходящего. Да, у нас любовь, да, я бываю очень счастлива, но жить, постоянно переживая о том, что завтра есть, - невероятно тяжело. Я такая худая, что могла бы работать моделью, но, увы, в тот бизнес мне уже поздно соваться...
  Моя родня ничего не хочет обо мне знать, даже Коля от меня отвернулся. Кстати, он работает в Москве, в одной оч-чень крутой фирме, но не желает меня знать и не отвечает на мои письма. Знаю, что он много времени проводит в клубах, вроде даже на наркоту подсел... Саня, ведь ты, именно ты должна была быть с ним рядом... вы созданы друг для друга!
  Мама увлеклась сыроедением и еще каким-то учением об астральных полетах. Отец открыл новый магазин, кажется, в твоем районе. Но ни у кого из них нет ни копейки денег для меня!
  Наверняка ты осуждаешь меня за тот поступок. Но ведь у каждого из нас есть сердце, которое может увести нас за собой - и эти мгновения, когда решительно следуешь зову души, и есть истинное счастье, не так ли? Ты была моим разумом, но ты не смогла удержать меня... И вот я здесь.
  Я бы хотела начать жизнь сначала - но у меня сейчас 20 руб. в кармане и некуда идти...
  Милая Саня, если ты вдруг чем-то сможешь помочь - я буду тебе благодарна до конца жизни. Можешь сделать перевод через "Яндекс. Деньги". Или на карту.
  И сообщи, если собираешься в Москву. Очень рада буду тебя видеть.
  Следишь ли ты за жизнью наших? Развод Машки и Витьки меня потряс! А Кристинка-то Кристинка! Как грудь увеличила, такая стала секс-бомба! Катька, как эмигрировала в Штаты, так и пропала, никаких вестей от нее. Жива ли?"
  
  Единственное, о чем я думала, дочитав письмо: надеюсь, он ее не бил. Она не заслужила этого. И этот, второй, надеюсь, не бьет ее. А если бьет? Если ей просто не хватило смелости написать о таком - да и стыдно?
  Если она замазывает тоналкой синяк, прежде чем выйти за хлебом? За самым дешевым хлебом, что там можно купить за 20 рублей?
  Я прошлась по комнате. Денег на "Яндексе" у меня не было. Банк уже закрыт - вечер. Да и сколько я могу ей послать? В Москве такие цены, что любая доступная для меня сумма будет для Наташки выглядеть как мелкая подачка. А отложенные на мамино путешествие деньги я не хочу трогать. Хотя мама ничего об этом не знает, а значит, я ее не разочарую, если откажусь от этой затеи. В этом году по крайней мере.
  Черт!
  
  "Ты не смогла меня удержать..."
  Проклятие!
  Зато меня удержали.
  Следующим утром в одной из социальных сетей в друзья ко мне добавилась некто Independence Forever.
  На аватаре - девушка с короткой стрижкой, смотрит куда-то в сторону. Я даже не сразу поняла, кто это. Но первые строки письма, которым загадочная Независимость сопровождала заявку в друзья, быстро расставили все точки над i.
  
  "Привет, Sunny!
  "...никогда в моей жизни не было другого человека, который понимал бы меня лучше, чем ты" - спорим, она и тебе такое написала? Полночи вспоминала твою фамилию, перерыла горы Ковалевых, но надеюсь, что это было не зря. Ты же еще не перевела ей деньги?
  Я очень хорошо помню тебя, солнце, и твою трогательную преданность двум избалованным существам, которые умели юзать других легко, используя каждый свое обаяние, свой Дар. Стоит ли их винить? Не думаю, они не виноваты, что родились такими, что выращены взбалмошной мамашей, мечущейся от духовности к духовности, и большими деньгами папочки. Они несчастны, да, но они - чудовища. Чудовища, маскирующиеся под людей и пытающиеся среди них выжить. Пожалей и забудь.
  Коля смог устроиться (хотя его образ жизни я бы не назвала удачным), Наташа - нет. Ей, видите ли, захотелось жить по сердцу. Это было правильно, но есть одно "но".
  Я живу по сердцу. Я ушла от нелюбимого мужчины, от нелюбимой работы и делаю то, что мне нравится. Но я сама плачу за это, плачу жизнью на съемных квартирах, плачу ненормированным рабочим днем - и тем отношением, которое проявляют ко мне люди вроде твоих друзей. Бывших, я надеюсь, друзей.
  Я ведь догадываюсь, что ничего хорошего они обо мне не говорили. Почему? Догадайся сама. Это просто.
  Будь счастлива, Sunny!
  На фото роскошно выглядишь, просто фантастически! (Ну да, я тоже как бы подмазываюсь, но это искренне, короче, прости, полночи без сна и все такое...)"
  
  "Меня не съели".
  Так я написала ей сперва. Но затем заменила точку вопросительным знаком.
  
  Она ответила смайлом.
  Потом добавила: "Не съели. Я рада".
  
  Я написала: "А как уж рада я!"
  
  Она: "Я думала, ты не ответишь! Они тебя мною, наверное, сильно запугали. Ты тогда смотрела на меня как на демона из преисподней".
  
  Я: "Да уж, было дело..."
  
  Она: "Наташа мне тоже про тебя очень... своеобразно рассказывала... Скажем так, ты со школьных лет только и мечтаешь с ними обоими переспать... А они тебя так жалеют, так жалеют, но не могут взаимностью ответить... Они маме обещали: никакого разврата!"
  
  Я: "Фигассе!"
  
  Она: "Ну да, ну да. Им так и правда кажется. Когда ты сам в себя влюблен, то так и мерещится, что каждый второй хочет тебя поиметь! Я знаю из достоверных источников, что и Коля, и отец, и мать помогают Наташе. Да и черт бы с ней - но некоторых вещей я не могла ей позволить! Например, откусить кусочек от такой славной девочки".
  
  Я. "Спасибо! Но я едва не перевела ей деньги. Теперь мне стыдно".
  
  Она. "Забей".
  
  Я. "А ты не в курсе, что с тем Олегом?.. Почему Наташа не упомянула о нем? О Машке и Катьке - так пожалуйста, а о нем - нет".
  
  Она. "Съеден и забыт. К счастью, только символически. Могу скинуть ссылку на его страничку в ВК: жив-здоров, бизнес развивает".
  
  Я. "Ну и хорошо. Все в порядке, значит".
  
  Она. "В порядке. Ты в Минске давно была?"
  
  Я. "Давно. Но очень хочу приехать. Одно кафе мечтаю найти..."
  
  Она. "Да тут многое можно найти. И потерять..."
  
  У меня будет отличный отпуск. Мама поедет в Прагу. Я поеду в гости к Марине.
  Моя история не закончилась, она движется, поглощая все новых и новых персонажей.
  Все хорошо, все прекрасно, только иногда я смотрю на свой старый шкаф, на наклейки из 90-х на его дверце, и вспоминаю радостную до дури улыбку Коли, Наташины грустные глаза, и - "когда любят, не отпускают одного любимого и не подставляют другого"... Я никому не рассказываю об этом, но иногда мне кажется, что, раз они оба по-прежнему живут внутри меня, то и я их съела. Съела и перевариваю до сих пор.
  И Марину я, пожалуй, тоже с большим удовольствием проглочу. Или - это я уже у нее внутри?
  Все мы - одинокие чудовища. И наша охота друг на друга будет длиться вечно.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"