На зеленой траве блестела роса. В каждой капельке отражался солнечный луч, и маленькой искоркой он давал о себе знать, не подозревая, что его не отличить от любого другого из сотен лучей, так же призывно сверкающих на зеленом полотне. Джек шел по траве босиком. Скорее всего, из практических соображений, ведь он очень хорошо знал, как вода, даже в таком привлекательном виде, как утренняя роса, крайне непривлекательно хлюпает в ботинках. Он шел по траве, дышал этим утром... но не чувствовал вкуса этого особенного воздуха, не чувствовал, как трава мокро щекочет его ступни. Он остановился, непонимающе оглянулся, но кроме бескрайнего поля зеленой травы на многие мили вокруг ничего не было. Он посмотрел на небо и с удивлением увидел, что на нем горит не только солнце. В центре поляны, безжалостно сжигая траву, садился космический корабль.
- Нет, - выдохнул Джек и побежал к кораблю. - Нет! - уже кричал он, увеличивая скорость. - Нет, пожалуйста, только не здесь!
Он знал, что он бежал, что он кричал так громко, как только мог. Он знал, как оглушительно должны реветь двигатели корабля, но он не слышал ничего. Трава не хлестала его по лодыжкам. Потоки горячего воздуха, плывущие от корабля и заметные даже невооруженным взглядом, не оставляли своего тепла на его лице. Не было запаха сгоревшего топлива или сгоревшей травы.
Не было ничего. Чувства исчезли.
*
Джек проснулся под рев двигателей. Он долго не мог понять, где находится, он думал, что его сон продолжается. Должно быть, это оттого, что он по-прежнему ничего не чувствовал. Только через несколько минут Джек сел в гелевой ванне. Над головой погасла мигавшая красным лампа.
Джек прогнал остатки сна и вылез из капсулы. Медленно обходя корабль, он проверял состояние систем и показания счетчиков. Объем кислорода увеличился, объем углекислого газа уменьшился, объем сероводорода и азота остался неизменным. Пройденное расстояние увеличилось на девяносто миллионов восемьсот четырнадцать миль. Двигатели работают нормально, расход топлива стандартный. Запаса топлива хватало на то, чтобы при сохраняемой скорости бороздить Вселенную еще четырнадцать лет и три месяца. Этого было вполне достаточно для исследования туманности или на шесть полетов от Земли до скопления черных дыр.
Черные дыры. Джек окинул взглядом внушительный ряд справочников в одинаковых светло-серых переплетах. Они были намертво запечатаны в стенные отсеки, защищенные прозрачным оргстеклом. Джек подошел ближе. "Глубины космоса", "Малые звездные системы", "Возникновение галактики", "Признаки жизни и смерти во Вселенной", "Появление черных дыр: закономерности и последствия", и еще, и еще... Крупные заголовки ярко читались на рифленых корешках книг. Как исследователь, Джек имел представление обо всем, что было изложено в этих справочниках, для полета изучил три четверти книг, досконально знал половину написанного и помнил одну четвертую всех цифр и показаний. Однако его цель - черные дыры - внушала ему ужас.
Джек всегда считал, что даже все человечество слишком мало и незначительно по сравнению с безграничностью Вселенной. Что было и говорить о ничтожности одного-единственного человека, тем более такого самокритичного, как он сам. Джек ощущал себя мелкой сошкой практически везде, исключая, пожалуй, университет, в котором преподавал. Там он был любимым учителем всех студентов, потому что объяснял свой предмет очень понятным и в то же время содержательным языком. Конечно, свою роль играло и то, что он занимался также и научными исследованиями в своей области. Исследованиями космоса.
Джек прошел на мостик корабля и зачарованно уставился в носовой иллюминатор. Бесконечно глубокая темнота и неясные, то и дело исчезающие, пятна звезд, размытые силуэты туманностей пугали и завораживали его ничуть не меньше, чем собственное нахождение в глубинах Вселенной. Каждый раз, окунаясь в эту безграничность, он чувствовал себя счастливой песчинкой на дне океана.
Джек бросил взгляд на счетчики - показания были в норме - и достал из ящика расчеты для прыжка через космическое пространство. Смысл скачка был в том, что к двигателям поступала особое топливо, которое было получено в результате долгих десятилетий работы ученых. Скорость корабля резко возрастала, а вместе с ней росли перегрузки, нагрев, риск полета в целом. Поэтому требовалось особое внимание к расчету траектории и длительности прыжка, а сам Джек должен был все время находиться в анабиозной ванне. При выходе из скачка все системы возвращались в свое нормальное состояние, и исследователь выходил из анабиоза. Траектория должна быть прямой, поэтому очень важно было исключить столкновение с каким-нибудь астероидом. Джек не хотел сгинуть вот так, не выходя из сна. Никто бы не узнал.
Но он не беспокоился за свои расчеты. Он "прыгал" раз двенадцать, и всегда блестяще проводил этот маневр. Если он когда-нибудь и испытывал этот страх, то он прошел уже давно. Много лет назад.
Джек ввел все параметры для скачка в бортовой компьютер, запустил таймер для впрыскивания топлива и прошел в отсек с ванной. Погружаясь в прохладный гель, и сразу же ощущая сонливость, он слышал, как пищит таймер и видел на стенах отблески красной сигнальной лампы. Засыпая, он думал о черных дырах.
*
Корабль сел, влажная трава под его разгоряченными двигателями шипела и тускнела, умирая. В воздухе поплыла мутная паровая дымка, которая быстро уносилась куда-то в поле под дуновением утреннего ветра. Джек по-прежнему не чувствовал ни тепла, ни прохлады, хотя он знал, что должен чувствовать и то и другое, как ни странны эти ощущения в сочетании. Он бежал к кораблю, отчаянно желая его прогнать, всеми силами вытолкнуть прочь с этой поляны, даже с этой планеты, в каких бы глубинах космоса она не находилась. Вдруг Джек поскользнулся и, даже не почувствовав падения, упал на траву, которая не была для него ни мягкой, ни твердой, ни холодной. Корабль на поляне молча взирал на его неуклюжесть, и Джеку показалось, что он дрожит от беззвучного смеха. Он почувствовал страшную злость и ненависть, которую он почувствовал к этой железке. Это было дня него новым чувством, обычно он ненавидел только людей, не испытывал особых чувств к бездушным машинам, однако этот корабль он ненавидел. Джек поднялся и пошел к нему с медленной и холодной уверенностью. Хотя холода он не чувствовал.
Кто бы ни был на этом корабле, он явно не спешил выходить на знакомство с местом. Это было не странно и не пугающе, это было просто подозрительно. Но Джека даже не интересовало, кто и зачем прилетел сюда, он хотел только, чтобы эти гости убрались отсюда.
Около корабля должно быть очень жарко, ведь трава, робко выбивающаяся из-под гладкого металла, совсем поникла и лежала на земле омертвевшей пылью. Но Джек безбоязненно подошел почти вплотную, пользуясь своей потерей чувств полностью. Он поднял глаза вверх - возвышающаяся перед ним махина загораживала небо полностью. Секунду помедлив, Джек поднял кулаки и забарабанил по обшивке. Звуки, наверное, были долгими и гулкими и наполняли воздух объемным волнением.
Но никто не отозвался.
*
Размеренный сигнал заставил Джека проснуться. Еще сквозь опущенные веки он различал мигание этой надоедливой красной лампы. Все в этом отсеке было направлено на то, чтобы ни в коем случае не возникло желания подольше поваляться в так называемой постели в сладкой полудреме. Надо сказать, эта схема работала отлично. Джек открыл глаза и сел. Сигнал смолк, лампочка погасла. Так внезапно, что Джеку показалось, будто он все еще в своем сне без ощущений.
Сонливость испарилась за долю секунды. Нет, даже быстрее.
Выбираясь из анабиозной ванны, он решил, что это самое кошмарное ощущение в его жизни.
Он прошел к пульту управления и проверил показатели. Результаты его удовлетворили - траектория была рассчитана настолько блестяще, что корабль прошел на критическом расстоянии от шести планет и одной кометы. Джеку были известны случаи, когда одна небольшая комета, траекторию которой не включили в расчеты, обрывала жизни очень многих людей. Но сам он, как обычно, учел все.
В иллюминаторах по-прежнему темнела Вселенная, а сотни и тысячи звезд сверкали, будто ее желтоватые глаза. Подумав об этом, Джек усмехнулся. Обычно глаза сравнивают со звездами, а не наоборот. Но ему и правда казалось подчас, что звезды смотрят на него, оценивают, одобряют или осуждают, смеются над ним или просто укоризненно сверлят тяжелыми взглядами. Порой глаза людей также оставляли его в недоумении - он не мог понять, что выражают их полупустые глазницы. В них могло быть что угодно и ничего одновременно: безысходность и отчаяние граничили с гордостью и чрезмерной самоуверенностью, а смех был больше похож на шарканье сотен ног по тротуару. Таких людей было большинство, они приходили и уходили, не оставляя напоминания о себе, за что Джек был безмерно им благодарен. Он не любил мусор, особенно, если он заполнял его собственные мысли.
Приборы тихо жужжали. Джек настроил датчики и включил экран. Звезды как будто окружала блекло-оранжевая аура. Кое-где виднелись красные всполохи, они перекликались с грязно-желтыми бликами и чуть заметно покачивались. Джек замер, хотя был готов увидеть нечто подобное. Звезды в коллапсе выглядели тускло с земных обсерваторий. Излучение и его масштабы можно было определить с трудом. Но здесь все было несравненно ярче и значительнее. Красный спектр означал, что состояние коллапса этих звезд прогрессировало. Они становились черными дырами.
Джек подошел к столу, на котором были закреплены его расчеты и заметки. Там же, привязанная, висела его любимая ручка. Он покрутил ее в руках. Эту ручку подарил ему отец в тот день, когда Джек защитил свою докторскую диссертацию. Никто не верил, что тихий и незаметный среди громкой и известной городу толпы студентов "инопланетный Джек", как его называли, столь сильно и блестяще выстрелит своим интеллектом прямо в космос. Никто - кроме отца. Потом казалось, что только эта вера и давала ему жизнь - через шесть недель после того памятного дня он умер. Именно тогда Джек начал видеть сны, в которых ничего не чувствовал. Эти сны преследовали его уже пятнадцать лет.
Показания приборов впечатляли. Соотношения частиц определялись с точностью до сотых процента - небывалые значения, с Земли можно было легко ошибиться и в десятках. Коллапс приближался к своей финальной стадии. Для надежности Джек произвел несколько расчетов и на выходе получил значение в полтора миллиона лет. Именно столько времени требовалось для того, чтобы ближайшая звезда сжалась до своего гравитационного радиуса. Ничего опасного. Можно спокойно продолжать. Насвистывая мотив себе под нос, Джек приступил к подготовке исследовательского зонда.
*
Небо пестрело всполохами красного и оранжевого. Почти не было голубого и даже серого, только огненные разводы. Лишенный чувств, Джек думал, не подводит ли его и зрение. Однако очертания были на удивление четкими и ясными, поэтому наиболее правдоподобным казалось то, что само небо, это бездонное и неприкосновенное небо, к которому обращались взгляды людей в момент печали, страха и одиночества, горело в аду. Джек мечтал о том, чтобы корабль, по-прежнему безмолвный, оторвался от земли и исчез, растворился в этом адском пламени. Но мечты оставались мечтами, и в полной тишине Джек вдохнул безвкусный воздух бескрайнего поля и закрыл глаза.
*
Когда Джек открыл глаза, он сразу почувствовал, что что-то пошло не так. Это было похоже на озарение, несмотря на то, что сирена ревела так оглушительно, что звук, казалось, разносился по всей Вселенной. Даже когда Джек выпрыгнул из анабиозной ванны, красно-оранжевые лампы не погасли и только тревожно моргали, образуя с сиреной идеально паникующий тандем. В сотый раз, проклиная угнетающие системы корабля, Джек помчался на мостик.
Тревогу поднял прибор, контролирующий полет зонда. Пару дней назад Джек запустил его в открытый космос, чтобы лучше изучить погибающие звезды. Еще сонный и медленно соображающий Джек долго не мог понять, что именно означают показания прибора и изображение на экране. И только через минуту он понял, что зонд исчез.
Джек протер глаза, каким-то глубинным сознанием понимая, насколько картинным получился этот жест, и снова уставился на экран. Ничего не изменилось - несколько часов назад приборы просто перестали видеть зонд, словно он внезапно испарился. Джек внимательно изучил последние данные, полученные с исследователя, и заметил одну странность. Буквально за несколько секунд до исчезновения температура поверхности зонда подскочила до четырех тысяч градусов. Цифры были в высшей степени странными, однако они объясняли, почему зонд потерялся - он попросту сгорел. С другой стороны, появление этих температур не объяснялось ничем. Показатели остальных приборов отличались от нормы не более чем на четыре процента, что было объяснимо и вполне ожидаемо. Задумавшись и глядя куда-то в пустоту, Джек краем глаза заметил на экране ярко-фиолетовое пятно. "Невозможно!", пронеслось в его голове, но, когда он повернул голову и всмотрелся в спектры, фиолетовый цвет исчез. Словно помешанный, он всматривался в костер излучений, однако ничего не изменилось. Оранжево-красные туманы кружились на экране, как будто под космическую музыку сфер. Джек выругался сквозь зубы и проверил состояние второго зонда. Через несколько минут, наблюдая, как похожий на огромный кабачок зонд выплывает из недр корабля, Джек убеждал себя, что все хорошо.
*
Тяжесть на душе становилась физически ощутимой. Она приковывала к земле, конечности были даже не свинцовыми, они просто срослись с этим лугом, который был частью целого мира, поддающегося измерению, но безграничного для крошечного человека. А разве возможно движением руки поднять целый мир и самого себя в этом мире?
*
Впервые в жизни Джек проснулся от страха. Он не мог понять, в чем было больше ужаса - в его снах, которые каждую ночь, словно фильм одного актера, складывали по кадру все самые невероятные опасения в единое целое, или в том трепете, который сквозил в замкнутом пространстве корабля, и, не находя выхода, снова и снова сталкивался с единственным разумным существом в этой галактике. Лампа еще не горела, сирены тоже молчали. Впервые страх разбудил Джека раньше будильника.
На мостике было непривычно тихо. Системы были как будто сонными, хотя первое правило космических полетов гласило: приборы не спят. Не существовало даже команды или кнопки, которая бы отключала хоть самый завалящий термометр, ведь от работы систем зависела жизнь исследователя. От этого никуда не деться, хотя Джек не одобрял повсеместное внедрение электроники или искусственного интеллекта. Он любил говорить, что все приборы, датчики и счетчики не более чем вспомогательные механизмы для человеческой мысли. Но его голос был одинок, поэтому в этой безумной гонке под названием "наука" мысль и сам разум уступали извилинам из микросхем. Это можно было не одобрять, но с этим приходилось мириться. Джек подошел к экрану и с облегчением выдохнул, когда увидел небольшую мигающую точку на радаре. Второй зонд за ночь никуда не исчез. Хотя... здесь все время ночь.
Огненная окраска звездных аур никуда не исчезла, напротив, стала намного ярче и насыщеннее. Однако Джек не беспокоился. Более насыщенный спектр указывал лишь на то, что коллапс набирал обороты. Пару раз ему мерещились фиолетовые разводы, но, когда он приглядывался, они исчезали. В нем говорил страх, и он знал это. Однако не имело смысла вообще соваться в космос, если сердце уходит в пятки от малейшей опасности. Джек старался дышать медленно и глубоко, представляя, как вместе с воздухом его легкие покидает вязкая серая субстанция - страх.
Работа текла своим чередом, Джек все время обновлял расчеты и следил за динамикой изменения показателей. К середине дня он пришел к выводу, что его полет не имеет смысла для науки. Качество сна в космосе явно было ни к черту.
Через некоторое время Джеку надоело решать бесконечные уравнения, и он просто смотрел на экран. Вопреки ожиданиям, его уставшие глаза не замечали на нем ничего необычного. Все казалось размытым, как будто он смотрел сквозь звезды и излучения, ожидая, когда же в этих линиях и дымках образуется трехмерная фигура, совсем как в журналах его детства. Но когда черты наконец обретали объем, Джек поспешно отводил взгляд. Он боялся, да, но была еще причина - жизнь научила его не искать смысла там, где его не могло и быть.
Из глубины раздумий его резко вывела сирена. Скользнув взглядом приборам, показателей которых не могло быть ни в одном справочнике, Джек поднял глаза на экран. Точка зонда приближалась к погибающим звездам, излучение которых стало угрожающе бордового цвета. Само скопление звезд поредело, чему Джек даже не мог поверить. Он увеличил изображение и сверился с показаниями зонда. Его скорость уже увеличилась в разы, температура приближалась к тем самым четырем тысячам градусов, а скорость корабля тем временем явно не вписывалась в размер "дрейфующей". Джек понимал, что сейчас и настал тот момент, когда уже можно начинать бояться, но, что странно, страха в нем не было и грамма. Мысли носились в голове со скоростью, которой позавидует любой компьютер, перед глазами проносились строки расчетов, показания приборов, все звуки слились в один непрерывный гул. На задворках сознания какая-то идея билась в запертую дверь, которая вела наружу, туда, где ее возможно заметить и понять. Но эта идея была невероятно слаба в сравнении со всем тем, что служило опорой для ее темницы, ее кокона. Джек наверняка знал о ее существовании, однако, подобно этой самой идее, он был недостаточно силен, чтобы пробиться сквозь стены, сдерживающие ее.
Скорость корабля увеличивалась. Системы не справлялись, и Джек ощущал, как перегрузки тянут его тело назад, подобно парашюту. Он вцепился в край приборной панели и сильно наклонился вперед, чтобы не упустить ни одной цифры. Точка зонда с экрана исчезла, погасла так же одна из звезд, и уже не нужно было напрягать зрение, чтобы увидеть, как темнеет фиолетовое излучение. Очень отдаленно послышался грохот - из шкафа вывалились книги, и Джек скорее домыслил, чем услышал, как обложки отрываются от страниц. Перед глазами поплыли разноцветные круги, каждая клеточка тела словно стремилась оторваться и просочиться в открытый космос, однако это чувство нельзя было назвать неприятным. Скорее, оно было бесцветным. Совершенно прозрачным. Даже зажмурившись, Джек продолжал видеть эти фиолетовые разводы и огненного цвета небо, горевшее в аду. Звук стал напоминать ему рев двигателей космического корабля, а внезапный удар содрогнул его мир так, будто многотонная ревущая машина опустилась в самый его центр, в святая святых его личной Вселенной.