- Быть может, ты зря сходу назвался маньяком. Читатель мог бы постепенно прийти к пониманию, кто ты есть.
- Наверное, ты права. Я всегда страдал несдержанностью, хоть и терпел многих.
Маруся улыбнулась - так по-матерински, и протянула конфетку от фабрики Крупской, что в Питере. Это напомнило мне дикие ночные поездки за этими конфетами в Питер из Москвы. Я был мелкий одиночный коммерсант, с деньгами в поясе под свитером. Маруся знала эту историю - целый пласт из моей жизни, но там столько подробностей и важных мелочей, что время от времени я возвращался к изложению их. Но не сегодня.
Моя несдержанность однажды выручила меня. А может быть, и не единожды. Я был не сдержан во многом, в том числе и в семяизвержении. Уже никто не знает (и скоро не останется свидетелей моих, в том числе, и эротических историй), что в меня, физрука, влюблялись ученицы. Во мне бушевали тысячи ватт энергии. И я начал рассказывать Марусе, как был физруком, как от всей школы, от любого кабинета у меня были ключи, как параллельно я придумал и ввёл кружок "Юных лаборанток" (чтобы самому не мыть пробирки), как крутил учебные фильмы на аппарате "Украина", как сделал радиорубку, поставил два громкоговорителя в коридорах, и на переменах звучала музыка, хотя иногда уже звенел звонок и начинались уроки. Училки бегали ко мне в радиорубку, чтобы сообщить о начале урока, где я часто забывался за ворохом дел.
Это было так интересно - открыть ящики с аппаратурой, которая пришла в школу несколько лет назад, и до которой никому не было дела, а там - новенькие не троганные усилители, всяческие девственные приборы... При этом я вёл секции - лыжную, баскетбол и волейбол, и проводил занятия с 3 по 10 класс по физ-ре. Мне даже приходилось соительствовать в кабинете физики с неожиданно появившейся полузабытой одноклассницей - на столе и на полу, под стрёкот кинопроектора "Украина" и стуки озадаченных восьмиклассниц в двери. Жанка вставала и не уходила, жалкая, пока я не называл дату следующего ее прихода. И я называл, помучавшись и страдая от жалости.
Еще я писал статейки в районную газету для конкурса на поступление в универ и штудировал учебники за старшие классы. Жесткий армейский флёр пока не выветрился из меня, я привык выживать всюду, и уже точно знал, что передо мной открывается огромное будущее. Я видел, что мне суждено выразится. И не только матом.
Я порвал с предел контролем матери, ушел оттуда, куда меня засунули, и никто не верил, что я, в сущности, распиздяй (драгоценное армейское звание), поступлю в универ. И действительно - мои знания мною же отчаянно оценивались близкими к нулю. Но во мне горело пламя, я бы даже сказал, что это был термоядерный синтез. Мне помнится, я не ходил, а слегка летал над землёй.
Маруся заслушалась, полузакрыв глазки.
- Ты устала?
- А как же в том случае несдержанность тебя выручила?
Наверняка она уже знала - как и что. Если есть завораживающая нота в рассказе, то последующие события часто выстраиваются как бы сами по себе, опережая повествователя. Мне не очень хотелось об этом вспоминать, я бы лучше передал тот случай, как сон (что отчасти так и есть), тем более, что нужно как-то расширить предысторию этого несдержанного выстрела энергии.
И важно вот еще что - моё острое влечение к женщинам было лишь теневой стороной некоего объемного влечения к тайнам вселенского масштаба, к раскрытию моей вселюбящей религиозной природы, к самоосознанию себя. Поэтому мне нужен был толчок - какое-то событие, могущее, как острие бильярдного кия, влупить меня в нужную сторону. Мой организм, моё тело, если хотите, моё Альтер Эго, мое второе "я" - рыскали в поисках этого Толчка. Для того и нужна женская природа, для того ее высшее назначение. Она рожает ментального мальчика - меня - во мне, пробивая черепную коробку и инфицируя клетки мозга вирусом неудержимого осознавания. Это событие случилось уже в универе.
А тогда я никого не любил. История со Светкой П. свернулась, так как ее полудоступные ягодицы и тугая грудь, ее насмешливые интонации уже отсутствовали в посёлке.
В старших классах я написал ей несколько стихов, но это не было молниевидным толчком. Я оказался не зрел словесно, и даже гибель моего друга, собаки Икара, повлияла на меня больше, чем все эротические фантазии. Светка всегда мучила меня неотдаванием, и, наверное, от этого у меня случались припадки ненависти к ней.
- Это ты хорошо сказал, - расхохоталась Маруся.
Я смотрел на ее белозубый рот, на заискрившийся взгляд, на колышущиеся грудь, и - наслаждался. Маруся напоминала мне одну (тоже вдову), которая была так сладка - что казалось, что если ее полить, то она будет таять и растекаться, как кусочек рафинада под тяжестью моего тела. Я и поливал. Она и растекалась. Потом уехал от нее, смотря из окна автобуса на лицо, припухшее от рыданий.
Помнится, что девичьи слёзы, которые обычно провоцировали меня на мучительное страдание, не вызывали в тот день ничего, кроме холодного созерцания.
- Что это за история? - Маруся привстала, как бы сделав движение рукой за чайничком, что стоял на моем миниатюрном каминчике, который я вмонтировал в свои апартаменты совсем недавно. Но ей нужна была история про вдову, а не чайничек.
- Ты всё узнаешь, дай только я допью свой крепленый чай и полюбуюсь на тебя в полной тишине.
Маруся зарделась, поправила рукава кофточки и замерла на минуты две.
Девятая посиделка
Под каким-то дутым предлогом я отложил рассказ про рафинадную вдову. Во-первых, мне не нравится определение "вдова". Рисуется что-то тяжелое и трагическое. Хотя Маруся очень оптимистичная, и не потому, что равнодушна к гибели мужа, а просто у нее такая жизненная позиция. Она может родить еще десять малышей и до конца дней кокетничать не очевидно.
Главная проблема Маруси и всех, кто имел со мной контакт - это проблема ума. Очень смешная проблема для меня, но для них - это мучительнейшее переживание, ибо здесь громадное влияние эго, которое не желает выглядеть дурындой, недотёпой и просто бытовым куском плоти с дырочками, ножками и волосиками. Я понимаю это волнение. В принципе, это важно - иметь развитую голову, в которой ума палата. Многие даже не расширяют границы до пределов, данных от рождения. И хотя я посмеиваюсь над женскими потугами доказать мне, что они головастики еще какие, всё же периодически испытываю уважение к таким потугам. Ведь известно, что от потуг рождаются дети. А что, если и при умственных нагрузках и тяготах родится нечто летучее. Родил же и я, зачав от стрелы Светланы Ш., себя-мальчика в мире потустороннем.
Про Светлану Ш. Маруся уже частично в курсе, да и что там рассказывать, если почти ничего не было, а было какое-то жуткое оплодотворение ее обликом.
- Ты не хочешь продолжать про случай несдержанности в бытность твою физруком и с другими многочисленными нагрузками?
Маруся частенько меняет одежду. В основном для меня. Я бы не сказал, что она вредная модница, но всё же ей тоже хочется, чтобы ее облик на меня воздействовал. Что я, увы, уже не властен воспринять в полной мере.
Поэтому я частенько пичкаю Марусю ретро-песенками. В чем она тоже оказалась несведущей, как и Та, которую я напичкал еще и фильмами, и шоколадом.
И дни, словно годы, тянулись, пока
Не встретила снова того паренька
"Меня - говорю - хоть ругай и брани,
Возьми мое сердце, а песни верни!"
Про жаркий день, про яркий снег,
Про ночь, про солнце, про рассвет,
Про то, что жить нам вечно
И про любовь, конечно.
Ни Маруся, ни Она не знали многих выдающихся фильмов и их авторов. Я показывал Eй эти фильмы и следил за ее восприятием и ценил Её суждения, даже самые наивные и поверхностные. Я ценил в Ней всё.
С Марусей я смотрел всего лишь несколько фильмов, потому как она всегда занята, и вечерами мы не встречаемся, когда я ужинаю и смотрю любое - как это делал и Зевс на своём Олимпе. Пока не кончился. Его фильм или фильм о нём.
Я и сейчас печатаю под очень громкое звучание песен-ретро или под Пинк Флойд, а то Мишель Жара с Энио Мариконе.
Я знаю, что советская эстрада, все эти ведищевы и мулерманы, вымывали русское из голов. Все советские тексты песен и их ритмы - это насилие. Но я вырос среди этой чумы, и мне прикольно наблюдать внутри себя всплывающие волны эмоций, которые явлены припоминанием юных чувств. В этом я слегка мазахист. Но у меня не было другой юности на Дальнем Востоке. Я вообще там появился впервые, в этом смертельном поиске Её.
- Так это Она твоя Мания? - Маруся частично прослушала вышеизложенное.
Я решил промолчать. Вдруг мне захотелось, чтобы Маруся сама собрала все эти осколки моих историй в целое.
- Давай я тебе лучше расскажу про то, как я несколько раз был Дедом Морозом.
Маруся пожала плечами, и слегка надменно согласилась: "Давай". Хотя она еще не знала, что я был, возможно, единственным Дедом Морозом в мире, который потерял девственность.
В 15 лет в школе меня чуть ли не принудили стать Дедом Морозом, потому что до этого несколько лет им являлась школьная повариха, и все прекрасно знали, кто скрывается под бородой. Она всем надоела своим идиотским басом и была туга к шуткам. С ней не считались и чуть ли не сдергивали бороду с усами и воротник, бесцеремонно лезли в мешок с подарками и не слушали ее призывов водить хороводы. Полностью игнорировали ее программу.
Я же явился сюрпризом. К 15 годам я вытянулся, и вряд ли потом добавлял в росте, у меня полу-сломался голос, и я участвовал во всех самодеятельных театральных постановках, читал стихи Маяковского и Межерова так, что у училок ноги сводило, и все классы стояли по стойке "смирно".
И вот я вышел в праздничный спортзал под призывы: "Дедушка Мороз!" И мне, пятнадцатилетнему, было жутко жарко под шапкой, бородой, в этой ватной одёжке - с мешком и дубиной, в валенках, в этом душном зале. Две училки наряжали меня и смеялись. Никто не знал, что это я, не знали даже одноклассники, я потел и страшно беспокоился за текст - ведь нужно было водить хороводы... Вот и вру. Ведь в начале я был на утреннике, с младшеклассниками и их родителями, а потом, уже через день, на вечере, где девчонки были наряжены в самое лучшее, а пацаны щеголяли в основном в виде пиратов и индейцев, как и я в предыдущие годы.
Настал вечер. Пионервожатая терлась о мое плечо грудью, наклеивая мне усы...
Маруся увлеклась моим рассказом и забыла про чай.
- Ты пей, а то остынет, - я пристально на нее смотрел, прикидывая, как помягче изложить дальнейшее.
- Я пью, - сглотнула она, предчувствуя невероятный поворот в этой истории.
Я услышал, как бьется ее сердце.
Десятая посиделка
- Представляешь, вспоминал на днях имя одного знакомого из далекого поселка, а он сегодня мне написал в Инете. Я о нем много лет не слышал. Он оказался Сашкой.
- Ты же главный на этой планете, - у Маруси чувство юмора становится ироничным.
Но я согласился. Уже давно не придаю особого значения мистическим совпадениям и осуществлениям мною пожелаемого. Я воспринимаю свои возможности как данность. Но иногда бывает обидно, что нет богатого наследства от родственников или меценатов, а то и просто падения кусков злата с небес. И Она тоже не поддается моим пожеланиям.
Это я так пошутил для Маруси, которая тоже как то спрашивала, почему я не пристраиваю свои вещи для продажи. И я часа три ей объяснял своё положение. Но и этого времени не хватило, потому как приходилось расширять фактические причины до геополитических и национальных проблем и интересов. Но Маруся поняла, что у меня есть серьезные враги, как на социальном, так и на национальном и ментальном уровнях.
И этот Сашка сообщил мне о том, что Мишка К. умер лет 7 назад от пьянства. А Мишка К. был моим персонажем в одной вещи, и нас связывали драчливо сопернические отношения. Я зачем-то, как великий генсек, испытал глубокое удовлетворение. Мишка был серьёзный и опасный провокатор. И я бы с удовольствием посетил то лесное кладбище, постоял бы у его могилы и поговорил с ним, слабо-ментальным. Наверняка недалеко от его захоронения и могилка той, что много лет назад покончила с собой не без его участия...
Но Маруся поторопила вернуться к белым сугробам, ко льдам на Амуре - гигантским торосам, к снегопаду и уютному спортивному залу с музыкой. Кстати, Амур назван так не в честь каких-то греческих амурчиков, а в честь Черного Дракона. Китайцы точно так же произносили "амур", и называли мутный водный поток Рекой Черного Дракона, какой ее считали и все представители древних на Амуре. Если бы я тогда это знал! Может, и мучился бы по-другому и не был бы так робок в тот Новогодний вечер.
- Ты был робок? Трудно представить.
- В начале дослушай.
- Я не пойму - как Дед Мороз мог вступить в интимные отношения... - Маруся уже прозревала продолжение.
Я почему-то начал злиться. Мне представилась на месте Маруси Она - как бы Она слушала эту историю с возрастающим любопытством и сверлила бы меня скептическим взглядом, и на Ее лице всё больше бы проступала ее знаменитая ирония с ядком.
И ведь на самом деле, история эта, с одной стороны весёлая, а с другой - ужасная. Наверное, я тогда еще был предан Светке П., и попал в передрягу, которая затронула мои внутренние основы. История, можно сказать, издевательская. Надо мною.
Ведь после всей дедо-морозной программы, раздачи подарков и драматических постановок, народ стал плясать, а я превратился типа в свадебного генерала. Все уже знали, что это я, и втихаря одноклассники уже налили мне из наших запасов, которые скоро кончились, и хотя у меня уже шапка и борода съезжали набок, и завуч уже что-то тревожно понимала, но я требовал продолжения банкета.
Я хитростью избавился от своей Снегурочки, которая тоже мечтала со мной целоваться, и умчался по юношеской надобности - покурить. Так мы попали в тёмный кабинет химии, где уговорили молодую лаборантку (подвыпившую) и ее подругу налить нам спирта. И пока суть да дело, пока лаборантка, вся такая крепкая упругая двадцатидвухлетняя девица, переодевалась, не стесняясь меня (ведь я Дед Мороз), мы с ней шутейно и страстно и вдруг оказались в объятиях, и моя борода, шапка и поцелуи мешали нам дышать.
Я возбудился необычайно. Еще бы! Столько пьянящих запахов - от мандарин, от хвои, от ее духов и волос, от хлопушек и сигарет... Под душной одеждой Деда Мороза, после плясок, вина и бенгальских огней с серпантинами... Я ее атаковал так, что теперь не помню - как - но мы очутились уже внизу, в кабинете физики, в запретной кандейке, где на стеллажах кучи приборов, и где физик выкуривал по три пачки "Примы" в день (мы, кстати, приворовывали у него эту "Приму"). Скорее всего, я всё-таки сбегал домой и переоделся, и, наверное, мы с ней и поплясали, и уединялись не раз, пока, наконец, не очутились на полу в ворохе пальто. Не в шубе же Деда Мороза и в большущих валенках я на ней оказался. И хорошо, что то была не малолетка-Снегурочка.
Мне пришлось что-то снимать, я стремился и дрожал, как окрестный лес в осеннюю пору. Я точно не знал, что такое должен по уму делать с этим материком-телом, мраморно белым при свете луны от окна. Этого тела было так много! Запретное вдруг предстало предо мной бесстыдно доступным, и я, потрясенный, даже на минутку включил свет, чтобы лучше его разглядеть - ах, вот это запретное! И, наверное, как истинному эротоману, мне бы было этого достаточно, но трепетная физиология требовала завершения, а девушка была пьяна (ей так было выгодно выглядеть)... Я беспомощно возился над ее бедрами, и в какой-то момент взмолился, чтобы она пальчиками сама направила чресла по путям оным. Она это сделала как-то легко и быстро, что я даже не понял, где очутился и куда попал.
На какой-то момент я вывалился из вселенной.. Там, где я вывалился, была гигантская планета, состоящая из одного бескрайнего тела, которое, как огонь, нацелилось поглотить и испепелить меня... Я несколько раз по-щенячьи дернулся и, возможно, слегка заскулил. И тут в двери стали стучаться - то мои друзья, то учителя... что-то подозревая, звать по именам. Я быстро вставал, она быстро натягивала одежду... Потом ей было плохо, и ее появившаяся подруга выгнала меня.
У меня тотчас возникло чувство, с одной стороны - какого-то возвеличивания ее до небес, а затем - наплыв тягостного ужаса, непоправимой беды, будто я совершил нечто смертельное - не то по отношению к себе, не то по отношению ко всему миру...
- Не то, по отношению к тебе, Маруся.
У моего приятеля оставался спирт. Мы его допивали уже среди снегов, по дороге, когда шли по бурану в ночи - с желанием отрезветь, и я в слезах хохотал, размазывая снег по лицу, а из меня выливались центнеры не то экстаза, не то слезы прощания с невинностью, не то флюиды трагедии ветхо-языческой... Мой дружок тоже вдруг дико запереживал, кружил вокруг, видя мои неподдельные страдания, и всё не мог понять - почему я, такой счастливчик, звезда вечера, лучший Дед Мороз в мире, отхвативший милую грудастую лаборантку, рыдаю, получив кучу призов. И то ли призрак Светки П., то ли она действительно тогда была вместе с нами, - с жадным любопытством следил за моими переживаниями.
И до сих пор я чувствую тот, именно в ту ночь летящий (изготовленный лично для меня по секретному рецепту), снег на моих припухших губах - от наших долгих и изнуряющих поцелуев. Так я лишился девственности.
- Ты стал мужчиной? - на лице Маруси не было улыбки, хотя я почему-то увидел, что она хохочет.
- Как я мог им стать, когда я потерял и потерялся. Я наоборот - стал никем. Я стал Никто. До того хотя был мальчишкой, пацаном.
- И вы стали встречаться?
Я же говорил, что женщинам нужен не секс, а тайны отношений.
Одиннадцатая посиделка
- Я не встречался с ней по интимным вопросам, - Маруся задержалась у меня дольше обычного. - Посмейся, я еще в кандейке задал ей вопрос, будто она была мудрой женщиной: не забеременеет ли она? На что она пьяненько бормотала, что у нее не будет детей... Я не верил, и на уроках по химии, когда она разносила подносы с реактивами, и касалась меня жарким бедром, поглядывал - не раздался ли ее животик. У меня почему-то возник дикий страх перед беременностью. Но и чувство греховности не отпускало. Природу этого чувства я до сих пор смутно вижу.
- Скорее, это страх перед матерью, - быстро сказала Маруся, - ты же говорил, что она была авторитарной личностью...
- Да, типа того, может, ты права. Вот скажи, нужно ли было продолжать с ней отношения? Они с подружкой где то через дня два, когда у нее были еще опухшие от моих поцелуев губы, весело и пьяненько подскочили ко мне на танцах в поселковом клубе, предлагая и выпить и где-то продолжить веселье, а я отказался.
- А ты хотел секса?
- За кого ты меня принимаешь! Чтобы я, гипер-активный подросток, хотел секса! Я даже слово такое не произносил!
- Не знаю, ты же вроде не трус...
- Нет, я трус! Не такой, конечно, как наш президент, но я дико боялся с ней встречи, будто связь с ней грозила мне наказанием.
- Ну-да, наказанием, это явно от влияния твоей матери. Хотя...- Маруся лукаво улыбнулась, - ты бы мог с ней научиться сдержанности. Эта школа порадовала бы будущих твоих подруг.
- Нет уж, это ты своего мальчика научишь сдержанности.
- Что ты имеешь в виду?
- Сведешь его с какой-нибудь для школы половой.
Она не обижалась на такие шутки. Просто задумалась, а потом заключила:
- Значит, ты стал Никем. Мне нравится это определение. Ведь и я до сих пор Никто.
- Брось, ты мать, этого более чем достаточно.
- Какой же ты всё-таки хам! Забыл, что я тебе рассказывала о своем детстве?
Действительно - забыл. Да и мало она рассказывала. Не красочно. Да и ничего там, в ее детстве, не было существенного.
Я вспомнил, как Она (Королева) реагировала на мои истории - начинала вспоминать одно и тоже - Серебринка да Серебринка - только и слышалось название местечка, где она провела несколько последних школьных лет. Мои рассказы возбуждали ее ответить рассказом. Видимо, в своих историях я представал влиятельной фигурой, и ей нужно было тоже отметиться влиятельностью. На самом деле Она бы удовлетворилось присутствием раба, воспевающего Ее и угождающего Ей. И мои рассказы только вызывали нарастающее раздражение. Кстати, я не прочь был бы и побыть Ее рабом, если бы Она была действительно состоятельной царицей. Но мы становились нищими, как церковные или дворцовые крысы.
- На кого это ты злишься? - заметила Маруся.
- Не на тебя, да и не злюсь я. Просто представил, как живу, сытый и пьяный, во дворце, а за это меня царица топчет острыми каблуками. Кстати, одной из первых моих стихотворных поэмок была провальная вирша с подзаголовком "Слуга - Царице". Там есть несколько гениальных строчек, а в целом ерунда.
- Значит, ты уважал женщин.
- Еще как. Может, поэтому в той дед-морозовской истории у меня возникли дикий диссонанс и реакция отторжения. И дело не только в матушке. А еще и Светка, с которой я как-то должен был утрясти слухи о произошедшем. Ведь мы частенько встречались с ней вечерами, и я грел под ее пальто озябшие руки и был причиной ее вечно припухших губ.
- Утряс?
- Не помню. Вряд ли Светка могла поверить, что лаборантка со мной связалась до половой степени. Я и сам скоро отошел от испуга, потому как и лаборантка сменилась. А мы со Светкой так часто ссорились, что последние пару лет я стал дико от нее уставать, находя раскрепощение в поллюциях.
- А как же твоя, никуда не девшаяся несдержанность, спасла тебя в другой раз?
- Там была такая девушка, Валя...- Но я был не готов, и не потому, что чего-то опасался. А нужно было знать психологически эту тему. - Вот как ты видишь проблему педофилии?
- Ах, вот в чем дело! - Маруся поняла, что меня можно потроллить. - Всё, что угодно, могла о тебе предполагать, но только не это. Чтобы ты - любил деток! Ты же говорил, что не любишь.
- Ну вот - любишь, не любишь. Я могу возиться и играть с детьми. Я же Игривый. Но у меня нет терпения...
- Ну да, ты же не сдержанный.
- Я тебя побью.
- Еще одна твоя мания - бить женщин? Ты женщин не бил до 15 лет, в 15 ударил впервые...- она знает мой репертуар. - Не обижайся, рассказывай.
- Конечно - педофил, если сижу с тобой, а у нас разница в 2000 лет.
- Точнее - в 2020, и я не заметила, чтобы ты меня совращал, больше я в твою сторону поглядываю искоса. Хотя я давно не нимфетка.
Мне осталось только сладко улыбаться.
Двенадцатая посиделка
И я ей рассказал. Очень подробно, ничего не утаивая. Она к финалу сморщила носик, мол, какой конфуз. Потому что я натуралистически описал процесс и процедуру, и шутейно призналась:
- А я таких больших и с резинками широкими уже не носила, цивилизация шагнула вперед, - и добавила достаточно убедительно: - Ты это не описывай, не публикуй. Ты ничего не объяснишь олухам. Твои недруги будут потирать ручки, хотя это никакая не педофилия, а твоё гигантское эротоманство.
Что значит - "ты это не публикуй"! Во мне тотчас вырос протест. Это потому, что я вспомнил, как и Она давала указания: это убери, это вырежи, это сделано не так, это ты заигрываешь с такой-то, это мне не нравится, и вообще ресурс твой стал плохим, о который я не хочу мараться... Будто это не благородная леди, а советская цензура.
Все дамы соперничали со мной на уровне воли. Они желали оставаться на первом месте, в приоритете, а уже все мои действия, мои дела, моё творчество - это вторично после их особ, это прикладное к их величественным фигурам. Они знали про набор моих маниакальных свойств физического порядка, и поэтому им чудилось, что они обладают мной, владеют исподволь. Часто так и бывало - я шел на поводу у них, не сопротивлялся до поры, когда во мне загорался творческий инстинкт - самая непреодолимая моя мания, не подвластная никаким чарам. В этом была и моя беда - дамы зверели от этого соперничества.
Я мог уступать во многих формулировках, мог по их требованию исправлять что-то, но когда это касалось главного и сокровенного - я не сходил с места. Они просто не имели доступа к тому, о чем здесь начиналась речь. Они не были ни посвящены, ни готовы, ни сведущи. Их озверение оборачивалось гримасничаньем, паясничанием и блудом. Они страстно возгорались желанием меня покарать, наказать. Она не оказалась исключением.
- Что ты чернеешь? Про презиДеда пушистого вспомнил? - (Я же публикую "шпаргалки для презиДеда"). - Не дуйся. Можешь рассказывать про эту древнюю Валю всему свету по секрету.
- А я тебе говорил, что меня, оказывается, здесь считали педофилом?
- Да, ты что-то писал про девушку, которая покончила с собой, и что ее родственницы считали, что она ходит к тебе, а ты...
- А я играл с ней в шахматы. При этом я жил один и изучал воздействие алкоголя, но в каком бы состоянии не был, у меня даже мысли не возникало - много лет подряд, когда ей было 12, 13. 14, 15, 16, 17 лет... Она была уже как близкая родственница. Вот я играю с твоей дочкой...
- Да ладно, что ты завёлся. Не надо мне доказывать, но будь я нимфеткой, то пособлазняла бы тебя...
- Во-во, с кого надо начинать - соблазнялки...
Но после того случая я стал присматриваться - а есть ли во мне это? Может, за месяца два до ее самоубийства я узнал о "подозрениях" ее родственниц. Я воспринял этот несуразный навет серьезно, потому как с уважением относился к ее отцу. Она засиживалась у меня допоздна, иногда за ней заходили родственницы, не проходя в дом, но мне никогда не предъявляли никаких претензий. Чего они годами ждали? Или сошли с ума? Для меня она была просто растущий человечек.
Я еще раз убедился, что не терплю насилия, тем паче сексуального. И у меня нет влечения к девочкам уже потому, что они еще сами не покупали себе даже трусов. И еще мне неприятна девчоночья инфантильность, их ломкость, угловатость. Есть, конечно, скороспелые, и от этого многие попадают впросак, тем более, когда скороспелки прыгают к ним на колени, как это бывало и с тамошними школьными девицами. Помнится, была дивчина четырнадцати лет, так рядом с ней восемнадцатилетние казались подростками. Она еще и ходила на секцию баскетбола, и ее формы приводили в трепет старшеклассников, с которыми она наравне гоняла мяч. Но вот именно с ней у меня почему-то не было искры притяжения, хотя я спокойно не проходил мимо хотя бы и тамошних аборигенок. Наверное, такие скороспелые гренадёрши пугают меня тем, что их трудно будет прокормить.
Этому Маруся посмеялась, и как-то искоса попыталась оценить свои формы на предмет веса и величины.
Меня, к слову, иногда обманывала Её фигура. Чаще всего Её тело мне представлялось большим, и рост Её чудился не маленьким, хотя всё было наоборот. Я до сих пор не понимаю, отчего так. Однажды мимоходом и шуточно я что-то сказал про Её большие величины. Она тут же возмутилась, начала называть цифры своего веса, и тогда я с недоумением сам себя поймал на этом искаженном восприятии Ее тела. Она была даже хрупкой. Но видимо от жёсткости в характере, от некоего раздувания в спорах и конфликтах, от настаивания на своём и от нависания в виде мрачной тучи, от сексуального растворения в Ней, словно в морских водах... - Она представлялась величиной масштабной. Хотя... Она бы сказала, что у Нее просто статус астрального тела весомый и высокий. Что она еще тот архат.
Но правда и в том, что для меня Она была величиной исключительной.
Тринадцатая посиделка
- А каким способом ты осуществляешь свои глобальные желания? Как ты их проводишь в реальность?
- Три способа - политики, безумцы и климат.
Ответил я так быстро, потому что уже давно ждал этого вопроса от Маруси.
- И ты правду сказал, что хотел выкурить ее из Китая?
- Хотел тот, кто чуток поболее меня...
- Но он - тоже ты?
- Тоже. Но хорошо, что, кроме тебя, в это никто не поверит.
- Почему же он так поступает?
Мне пришлось с полчаса рассказывать о структуре осуществления мною-обширным моих мыслей, порывов, пожеланий...
- Он рассаживает твои пожелания в головы безумцев, политиков и климатических сил? - поняла Маруся. - Но зачем ты желал, чтобы эта стареющая девица не была в Китае?
- "Стареющая девица"?! Что с тобой, Маруся? Как ты смеешь...
- Ну, не знаю, после того, что я о ней узнаю, мне именно так хочется ее определять.
- Нет, я не хотел бы, чтобы ты так Её определяла.
- А как? Твоя космическая девочка? Или Великолепная Подстава? Ты уничтожаешь ради нее кучу людей!
Я вышел из комнаты. Долго мыл руки, повторяя: "Вирус. Вирус..." Лично я никого не уничтожал. А это она, моя Мания. И всё же я нёс груз частичной ответственности за происходящее. Частичной ли?
Я сел перед Марусей и с издёвкой спросил:
- Знаешь, какое у меня было однажды острое желание?
Мне показалось, что внутри Маруси загорелся испуг. Она подумала о себе. Но я ее успокоил:
- Мне хотелось лететь на самолёте вместе с Ней. И чтобы мы, обнявшись, разбились вместе, сгорев при взрыве. Как тебе? Но это же не осуществилось. Это была моя навязчивая картинка. Потому что я знал, что так бы разрешилось всё. Всё, понимаешь?
- Ха, - не сдалась Маруся, - нужно посчитать, сколько после этого разбилось самолётов. Не возросла ли втрое цифра катастроф? И вообще - жива ли она, стареющая девица? Долетела ли из Китая?
Но я уже не раздражался. Я понимал, что Маруся делает вид, что защищает меня.
- Ты же порой хотел избавиться от Её чар?
- Ещё как! Чего я только не хотел.
- Ну, например?
- Всяко обзывал Её про себя. Материл. Ничего не помогало. У меня тотальное чувство. А у Неё нет, хотя у нас сразу был договор с термином "тотальная любовь". Она подписалась, а потом сказала, что важнее какое-то "обманутое доверие". Ты не встречала его?
- Кого? - изумилась Маруся.
- Обманутое доверие. Оно не пожимало тебе руку?
- Я тебя чувствую. - Не ответила Маруся. - Тебе незачем мне доказывать, что твое чувство сильнее всех твоих критических суждений о Ней, отверганий Её. Ты же говорил, что попал в ловушку.
Можно ли знать переживания другого. Можно. Но общедоступные, простейшие переживания. А, так сказать, высокие желания, исключительные переживания от зрелой личности - можно ли вобрать весь этот кошмар? Истерику души? Немощь души? Гнёт души? Ее вопли и стенания? Ее вечную изнуряющую тоску?
- Но ты не выглядишь подавленным, тоскливым.
- Еще бы! Это потому, что я целостный. Если бы во мне было что-то одно, или два, или три... то стала бы ты слушать меня?
- Я бы тебя тупо использовала в своих целях. По хозяйству, - Маруся умеет заразительно смеяться. И всё-таки она научилась у меня психологическим контрастам: - И как же ты объясняешь, что пожелания твои на Неё не действуют? Она же к тебе не вернулась. Наверняка Она просто банальная расчетливая самка.
Мне захотелось возмущенно и даже классически воскликнуть "Как ты смеешь!", но тут же я вспомнил, что называл Её про себя еще хлеще.
- Объясняю... всяко. Но самое основное - Она под управлением...