- Она стала требовать деньги за жильё? А сколько вы прожили?
- Да года полтора. Да нет, она не требовала, она позже обвинила меня, что я жил за ее счет. Мы уже расстались, бросили снимать квартиру. Тут всё несколько странно...
- Да что тут странного! Все хотят сделать виноватым другого. - Глаза Маруси изумительно сверкнули.
Она во мне души не чаяла, эта Маруся. Не знаю почему, но я ей рассказывал самое сокровенное, и она была бы лучшим моим прототипом и персонажем из будущей книги, которую я не хочу писать.
По началу я вёлся на ее "слабо". Мол, тебе слабо ответить просто и прямо. И при этом ее взгляд, настолько пытливый, что я забывал, что она практически еще девушка, а не какой-то там кореш.
Еще меня тревожила мысль, что она чего-то хочет, использует некий приём, чтобы помериться со мной силой, пусть ума, а не интеллекта, и самое главное, что ее появление означает попытку доказать мне, что не все дамы одинаковы, что что-то святое еще осталось...
- Как она могла от тебя требовать оплаты за квартиру, если ты ее трахал? Ты!
От нее я не ожидал такого вопроса, как и многих других вопрошений.
Но уже был озадачен некоторыми из них, которые мне представлялись чисто мужскими. Или она мне хотела показать, что не имеет отношения к ограниченности половой принадлежности?
Еще я знал свою природу, которая всякого приблизившегося человека постепенно выводит на чистую воду. Это была душевная задачка, и Маруся всё усложняла ее своими вопросами, иногда пугая меня подозрением, что через нее я их задаю себе сам.
Раньше я считал, что прежде чем вот так откровенничать и сидеть, тягая канат за чашкой чая, стоит переспать, после чего многое отпадает само собой. И зачастую мозги дамы становятся чистым листом, на которым пиши себе, что угодно.
- Трахал... Мне не очень ловко говорить в таких терминах с тобой.
- Ну она-то трахалась? А ты, конечно, ее любил.
- Причем здесь это?
- Если бы я не знала, кто ты есть, я бы согласилась с ней и посоветовала заранее назначить за ночку цену. Хоть ты и не спишь с проститутками. А тут... Она что, не знала, кто ты есть?
- Ты имеешь в виду, что у меня нет денег, - решил я оттянуть ее определение меня, и вспоминая, когда же я проболтался, что не был с проститутками.
ВТОРАЯ ПОСИДЕЛКА
- Она что думала, что у тебя просто никого нет, поэтому ты сидишь сиднем и не продаешь свои вещи, а вот коли ты бы влюбился, то разбился бы в лепёшку, чтобы дать благосостояние своей возлюбленной? Так как - она не знала, кто ты есть?
- Знала - не знала... Вот ты-то хоть сама знаешь, кто ты есть? Не отвечай. - Я-то точно знал, что Маруся начнет рассказывать свою биографию, чтобы признаться, что она просто хороший человек, отстоящий от меня на миллион парсеков. - Но я признаюсь, что совершил несколько ошибок. Я связался. Хотя мог и не связываться...
- В тот период это было необходимо. А она...
- Давай не будем обвинять ее, критиковать и осуждать.
- Но она же обвинила тебя, хотя ты ни в чём...
- Ты пойми, у нее же ничего нет, она же лист. Чистый лист, на котором накалякали всякие. Я разрушил эти каляканья, она вновь стала чистой. Я вновь написал на листе. И она убежала с этим...
- Она воровка?
- Почему воровка... Так она хоть что-то...
Маруся заёрзала, и скрыла свое волнение за прихлёбыванием чая. Я заметил, что её пальчики, что кружку держат, подрагивают.
- Ей нелегко пришлось. Но она жестоко и с тобой обошлась. А должна была хоть чуток по-матерински.
- Это у тебя двое детей, и ты со мной ведешь себя слегонца по-матерински. А она не хотела детей. Или может быть и завела, если бы кто-то взял на себя обязательства по их содержанию. Чего ей обременяться. Она же королева.
- Ты всё-таки уязвлён, - Маруся и сама была не прочь поязвить. - Но я считаю ее дурой. Или просто слабосильной трусихой. То же - что и дура. Вот ты меня хоть тоже считаешь не очень-то... Но я зато знаю, кто ты...
- Ну как ты можешь знать, Маруся! Потому что ты прочла мои вещи?
- Точно!
- Ну, тогда ты есаул...
- Какой есаул?
- Что догадлив был.
Мы хорошо посмеялись, сбрасывая накал эмоций. Марусе надо было идти за детьми в сад, но я знал, что она продолжит эти допросы.
ТРЕТЬЯ ПОСИДЕЛКА
Маруся молода, она словно сдобное изделие. Такая вся белая, я бы подбирал к ней только съедобные эпитеты, кажется, что в ней можно плавать, как в свежем молоке...
Но для нее я представляюсь таким надежным и очень стойким дядечкой, и своей сокрытой сущностью она прекрасно чувствует мой эротизм к ней, хотя я тщательно избегаю частых контактов с ней, и боюсь прикосновения ее рук, пальчиков ее чувствительных... Ее муж погиб, и она в каком-то отрешенном периоде, и, возможно, мой тип или темперамент ей напоминает мужа... Отчего она пытается сканировать меня, проглотив какое-то количество страниц из моих книг. Возможно, этой зоркой сущностью она и знает, кто я... Чего только не случается в этом ядовитом мире.
Но Маруся не знала, что сегодня я дико разрыдался, слушая простецкую песню "Идёт солдат по городу". Я свалился на постель и закрыл лицо полотенцем, и захлёбывался в него. Как можно знать Марусе - отчего бы это? Вот и спрошу ее.
- Это... потому что ты всегда ее ждал, даже тогда, в твоих грязных войсках (Маруся вкратце знала мою историю), и я же читала, как ты умирал за пределами части под солнцем тем... Ты знал, что она есть, но не знал, где. И сегодня ты рыдал по своей армейской юности... Слушай, она же родилась именно тогда, когда ты рыдал под тем солнцем, валяясь в пыльной траве... Боже мой! Она же тогда и зачалась!
- Глупости! Ей уже было полтора года.
Я начал подсчитывать, и получалась эта цифра 21... и все отсчеты вокруг нее. Мистическая математика. Но и Маруся была наполовину права. Известное только мне жертвоприношение своими расчлененными кусками горело во мне всё это стремительное время. Эти куски вспыхивали и жгли моё сердце, проникая в мой стойкий мозг. Я всегда рыдал по себе без нее.
- Я тоже удивляюсь, какой надо быть незрячей или себялюбкой предельной, чтобы не понять тебя... - Марусино лицо мне увиделось злым, и это было слишком. Потому что тут уже было недалеко и до злости на меня - за непонимание мною уже Марусиных чувств ко мне. Женщины бывают очень разворотливы.
И тогда я зачем-то вспомнил:
- Была одна читательница "Психоэмы". Так она мне потом рассказала, что за время чтения только и ждала в напряжении - трахнет ли герой героиню или нет.... Хотя там речь шла о мировоззренческих подвигах и смыслах бытия...
Маруся смеялась.
- Это ты про ту прототипку училку, которая два года к тебе, шестнадцатилетнему, была не равнодушна? Сам то не сожалеешь, что у тебя с ней так и не случилось?
- Сожалею, - признался я, смеясь.
ЧЕТВЁРТАЯ ПОСИДЕЛКА
- Ну, а читательница была разочарована Психоэмой? Сергей Юрьевич ее разочаровал? А химичка Наталья Аркадьевна не получила своего неземного счастья?
- Нет, она считает "Психоэму" одной из крутейших моих книг.
- Так это она написала тебе те прощальные письма? Ты ответил? Она пишет, что любила тебя ужасно.
Для женщин главная страсть - покопаться в отношениях. Маруся не исключение. Я и сам в малые лета искал в произведениях эротические сцены. Представить трудно, что на всю советскую литру были жалкие куски с описанием голых женщин. Это сколько же мне пришлось перелопатить литературы, роман-газет, классики и полу-классики, "Иностранных журналов" ... Как-то я наткнулся на жаркие сцены в романе Задорнова Николая Павловича "Амур-батюшка". Как только это пропустила советская цензура! Не от этого ли голода у меня развилось воображение? Если вспомнить, что в один период я видел всех одетых красавиц Владивостока голыми. Они прятали от меня свои тела, но я их на раз раздевал. Еще я маниакально глядел в окна.
Владик среди сопок и обрывов. Некоторые дома упираются в стены сопок, сидишь себе напротив пятого этажа общаги и в упор смотришь за неиспорченными еще созданиями. И сидишь-то в позе - Демона Сидящего. Смотришь на беготню студенток по комнатам, но видишь только ее одну. Ее нет, а ты видишь. Всяких много и все они входят в одну. И она, зараза, всюду. Такая беспомощность от ее вездесущности. Была одна студентка с английского, подружка одной Елены очень прекрасной. Елене я писал стихи, и иногда провожал до дома, любуясь ее грацией. Лучшая походка в мире!
Ее подружка была хороша, но я даже не пытался ей ничего писать, и никогда с ней не говорил. Но мне было важно что-то понять в ней.
Зимний Владивостокский сумрак, вязкий снег, нечищеные во льду тротуары. Мы ехали долго в тесноте троллейбусов. Потом она шла в универсам, покупала что-то, я топтался у дверей или на расстоянии среди сугробов. Я много курил. Пачка "Беломорканала", жеваный мундштук, скрип зубов на морозе и обувь в слякоти. Потом она шла в темные проулки многоэтажек, переходила дороги, несла свой портфель, пакет с продуктами. Иногда ее фигура требовала заговорить, словно ее тело знало обо мне. Ну, конечно, знало - на то оно и тело. Знала ли ее душа? Но я расставался с желанными женщинами. Я решил не искать никаких вторых половинок или четвертинок. Я не выбирал одиночество. Я был нем, косноязычен, но выбирал путь Слова. А скорее - он (путь) или оно (Слово) тоже выбирали меня. Мне оставалось чуть-чуть - чтобы порвать с Еленой и поблагодарить ее за писание ей стихов.
Я проводил много времени за этими хождениями. Иногда каждый день. Я тягуче или же стремительно размышлял по пути. И я до сих пор думаю, что за все эти походы она меня не вычислила своей англичанской головкой. Я так и остался в ее жизни не узнанным наблюдателем. Но однажды всё закончилось, словно захлопнулись дверцы в какие-то секреты, которые я познал разом.
Дело в том, что я долго не мог вычислить ее квартиру. Но потом обнаружилось, что ее окна тоже выходят на стену сопки. И я забрался, спрятался и смотрел.
Спроси сейчас, что произошло - мне нужно использовать много ажурных слов в духе Набокова. Я не очаровывался ею никогда, я не был в нее влюблён, она не вызывала во мне даже серьёзных эротических чувств. Она была мила, стройна и фигуриста. На ней всегда приличная одежда и всё такое. Она была выбрана мною и случайно и не случайно.
Я был маньяк. Маньяк-идеалист. Но и не только. Я был жутким натуралистом. Я не замечал особенностей ее одежд, но я исследовал ее душу, ее ментал, так сказать. Она мне заменяла охоту на бабочек, за их индивидуальностями.
Вот она переходит улицу и по-своему смотрит по сторонам (только по-своему), вот она надевает перчатки - и тоже только по-своему. Вот она ищет ключи, открывает двери, разувается... - я увидел, как она сняла пальто, надела тапочки, потом переоделась во что-то домашнее, сказала кому-то что-то на кухне. Всё мирно, никакого волосатого сожителя, никакой ругани, ничего особенного.
И неожиданно всё лопнуло. Я ее познал (не в смысле библейского стиля), я ее познал абсолютно - от волос, до ногтей.
Не скажу, что я познал ее пустоту, я познал женскую обыденность. Именно то, что скрывают женщины, почему они прячутся. Они же прячут не тела, а души, мутные и пустые в основном.
Нет, я не был разочарован, наоборот - уходил навсегда - как натуралист, подглядевший за жизнью одного из диковинных зверей, за развенчанной таинственностью бабочки.
Я уходил с добычей. Я тащил на себе тушу ее души и ее хрупкие крылышки. Я нес добычу, чтобы приготовить и съесть, насытиться. Единственное, что я понял гораздо позже - в мире пронеслась волна маньячеств, и эти маньяки сплагиатничали, но на низком телесном уровне, и они всюду, по всем странам (особенно, как не смешно, в высокоразвитых государствах, надутых, как ЮпитерА) кромсали и резали женские тела.
Рассказать ли об этом Марусе? Нет, возможно, позже, погодя.
ПЯТАЯ ПОСИДЕЛКА
- Ты ответил на прощальное? - Маруся, итак, уже отважно помолчала.
- Нет. Я не прощаю женщинам жадности и измену моему делу.
- А что такое? Она жадная?
- Маруся, на тебя больно смотреть, так обострился твой буратинистый носик.
Но она на этот раз даже не сделала попытки изобразить обиду.
- Женская жадность показывает, что они еще не люди, что они отождествляют себя с самками, которых нужно содержать. И еще гордятся этим. Дура говорит - я женщина! То есть, она говорит - я не человек, я дура и жадная особь.
- Ладно, - почему-то покраснела Маруся, - я никогда не стану называть себя женщиной и даже гражданкой, только человеком.
Я тут совершенно аморально промолчал, не сказав, что человеком нужно еще стать.
- И ты простил обвинения в том, что ты жил за ее счёт... Нет, нет! - заметила она моё недовольство. - Ты не жил так, я это точно знаю, но ведь такие обвинения ... Они же лживые. И ты не избегай моих вопросов, а то, что же, мы будем сидеть с одним блином твоей истории? и смотреть друг на друга, не зная о волнениях души?
Ну и наговорила! Я ей вкратце объяснил, что свои скромные накопления потратил на участие в бизнесе той распрекрасной Королевы, что она привлекла меня к этому бизнесу, а потом всё забросила, что она лишила меня былого заработка, поставив ультиматум - либо я, либо твоя работа, что после нашего расставания я оставался без жилья и три месяца кантовался в сарае, перебиваясь шабашками... Оставался один шаг до блуждания по свалкам.
- И ты ей простил? - праведность Маруси мне всё же виделась напускной.
Сколько женщин топчут и пинают предыдущих - как мужчин, так и тени соперниц, чтобы встать на свой звёздный пьедестал!
- Мне не прощать опасно, - попытался увильнуть я, - тут дело в другом.
Опять эта боль заёрзала у меня под рёбрами, и если бы была такая вилка, какой я бы мог ее оттуда выковырять... А еще каким-нибудь пинцетиком выхватить ее образ из мозга, и кромсать скальпелем на мелкие частички, и жечь, жечь, как прах какого-нибудь Гришки Отрепьева, раздувая всё ее былое могущество по грязным водам Оки-реки.
Но нужно же было так попасться! В чудном фильме "Генри Фул" есть такая ключевая фраза "Я попался". Она подходит к моей ситуации. Мне только сбежать некуда, и отсидеть за это "преступление" я не могу, хотя бы и сидел пожизненно.
Шестая посиделка
- Пойдем, прогуляемся, а то этот компьютер тебя уже изъел.
Маруся отвозила детей и заглядывала ко мне, всегда с каким-нибудь сюрпризом к чаю. Машинка у нее не новая, и водит она не очень, но мне всегда симпатичны женщины за рулем.
Давно в "Иностранке" я прочел роман "Женщина в авто", если не путаю. Детектив такой, но там подробно и с вожделением описывалась шикарная красавица именно в авто, как она ведет классную машину, как выходит из нее, что в ней делает, как закуривает...
Это было так необычно: сидеть в безлюдном поселке на краю у моря, где не было ни одного частного авто, и представлять южные городки, зной, гостиницы, заправки, ее - то в нижнем белье, то в платьицах, то... Я часто чувствовал ветер на своих щеках, будто незримо несся с ней по шоссе, среди курортного пейзажа, и ел и пил, что ела и пила она, и мучился порой от зноя, а порой вдыхал запахи южного моря... Наверняка автор писал это с тяжкой озабоченностью, и передал мне, подростку, это знойное волнение. Хорошие вещи всегда пишутся слегонца сумасшедшими. С тех пор и мне стали любопытны женщины в авто. Я испытываю к ним дурацкое уважение.
Хотя... у меня есть подозрение, что наши переводчики делали западные вещи гораздо живописнее, чем их авторы. Ведь переводчики тоже ярко воображали западный мир, закрытый, как и ворота в Кремле.
И еще я жалел, что Она не имела машину, хотя имела права, и не насладила меня созерцанием Ее за рулём. Я сказал об этом Марусе.
- В тебе столько намешано, - холодно ответила она, не посмотрев мне в глаза. - Ещё, небось, мечтал заняться с ней сексом в машине.
Я сказал, что не мечтал, что я никогда не занимался с ней просто сексом, но Маруся вряд ли поверила. И тут же молниеносно и между прочим я увидел, как сама Маруся когда-то проделала это с кем-то... Но что мне до ее былых утех.
Много гулять не пришлось, потому что недавно выпавший снег таял, и, хотя стоял январь, но температура болталась около нуля. И я понимал, что все эти последние перемены с климатом зависят от меня.
Мы вернулись, пили чай, и я знал, что через 40 минут Маруся уйдёт, а я лягу, чтобы прийти в себя. Я лягу буквально на 5-10 минут, как и Она ложилась когда-то по три-четыре раза в день, чтобы качнуть из вакуума энергию. Она меня заразила этим.
Я дал себе зарок - не связываться с Марусей интимами, хотя и понимал, что такие разговоры и посиделки уже часть соития - если и не тел и не душ, то трепета умственного.
- Сегодня ты слишком напряжен для вопросов, - сказала она при уходе, не спросив меня ни о чем существенном. - Наверное я надоела тебе.
- Ещё как! - воскликнул я так, чтобы это выглядело противоположностью, и хотел поправить ее немного непропорциональный кант на вязанной шапочке... Маруся стремглав исчезла.
- Я не дура! - крикнула она от калитки.
Седьмая посиделка
- Ты хотел, чтобы Она была твоим личным водителем? - начала Маруся на следующий день.
И я подумал, что она лихо запомнила мои слова о том, что умный человек отличается от глупого тем, что всегда помнит, на чём он остановился в разговоре с кем-либо, пусть пройдет и 10 лет.
- Ну что ты! - возразил я, подумав: а почему бы и нет?
- Я тоже считаю, что так она хоть как то оправдала бы смысл своего существования. - Маруся сказал это без иронии.
Я не стал продолжать эту тему личного водителя, хотя и сладко представил Ее - шевелящую ножками по педалям. Ведь она такая эгоистка, что мало не покажется, и если бы даже и повозила меня с неделю, то тот или иной счёт выкатился бы потом с лихвой, она умела считать и складывать. Я даже подозреваю, что она и меня высчитала и просчитала так, что в конечном итоге ошиблась, потому что сейчас большая часть населения заражена вирусом Глюка - этого знаменитого деятеля всех наук наших.
Мы шли с Марусей по бесснежной земле на краю просеки, куда она меня всё же отвезла подышать лесом.
- Она всё-таки не любила тебя, раз поступила так резко. Кто выдержит такое расставание, если действительно любит, - она явно приберегла эту фразу.
- Я давно не верю, что женщина может любить, тем более, если она еще не человек. Тем более, современные женщины, которые с пеленок усваивают, что нужно дорого себя сдать.
- Продать?
- Деть, - усмехнулся я. - Я не осуждаю. Мне теперь ясно видно, что назначение женщины очень прикладное, что ее свободное существование невозможно и более сужено, чем мужская свобода. И это не от традиций и устоев, а от натуральной природы, от той точки, когда Адаму дали куклу, чтобы он не скучал, как последний тинейджер. Он и перестал скучать, ибо гражданка Ева подставила его в истории со змеем. Тот, кто это выдумал, гениальный поэт. Назначение женщины - подставлять и лгать, искушать и кидать. Потом это стало и деятельностью многих обабившихся мужчин.
- А как же - быть музой?
- Это и есть музонистость, - изобрел я словечко. - Муза - это та, что подставит и кинет. Именно это, наряду с контрастной привлекательностью личика и фигуры, вызывает желание постичь природу этого ужасного явления или доказать, что ты выше элементарных инстинктов. Блядь Керн вызвала у Пушкина стих "Я помню чудное..." Блока вдохновляли гулящие шлюхи. Лучшие музы - это просто насмешницы, вульгарные, шаловливые, фривольные, потаскушные, прыткие, просто ногастые и часто моргающие длинными ресницами...
- Но сколько же посвящений прекрасным женщинам... - не сдавалась, моргая, Маруся.
- Беатриче смеялась над Данте. Лаура была родильным аппаратом, она произвела 11 детей к 40 годам, и скончалась в день встречи с Петраркой, только через 21 год. Кстати, ее потомком стал маркиз де Сад. Натали Гончарова была причиной смерти Пушкина из-за своего желания порхать на балах даже беременной. Лермонтова убили из-за девки. Гоголь умер из-за дамы и чокнулся, когда ему отказали в женитьбе. Я бы не удивился, если бы узнал, что Михаила Булгакова медленно травили его воспетая всеми жена с ее сестричкой. Они были агентами ГПУ. Кого ты хочешь назвать музой - жену Льва Толстого, которая изъела его мозги своими претензиями и от кого он бежал, аки от черта?
- Но ты лукавишь! - не сказала же всё-таки "врёшь", как сходу бухала Та, что поселилась в моих мозгах пушинкой. - Ты же сам начал своё творчество с обращения к той, как ее...
- К СШ. Ну да, ну да, начал, - сделал я долгую паузу. - Я хочу сказать, что если и есть музонистость и музы, то это в основе своей нечто тягостное и жестокосердное, что-то опасное и убийственное, особенно когда это идет от очарования образом, обликом. Можно получить как будто укол, инфекцию, вирус, о котором даже это прекрасное чучело ничего знать не будет. Начинается мания. Тот самый Змей оживает, и наверняка этот укол-укус исходит от него. Нет покоя, ничто не насыщает и в райском саду. И если даже вы на время сольетесь в гениальном счастье, она всё равно будет жалить тебя смертельно и омрачать существование ядом. Змей.
- Поехали, мне пора. - Маруся вообще не смотрела на меня.
--------------------
Далее последует - Второй сезон Идеальной манИи.
В авторском исполнении можете знакомиться на канале