Галимов Брячеслав Иванович : другие произведения.

"универсальное государство" в России. От древних времен до Крымской войны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Универсальное государство" - термин А. Тойнби, считавшего Россию одним из наиболее характерных примеров такого государства. В данном очерке сделана попытка проследить развитие "универсального государства" в России, начиная от образования Руси и до Крымской войны.

  

"Универсальное государство" в России. От древних времен до Крымской войны

Предисловие

   "Человек - мера всех вещей" - было сказано еще 2,5 тысячи лет назад (Протагором); человек не средство, а цель - утверждал Иммануил Кант двести с лишним лет назад, однако в государствах с древних времён до настоящего времени человек часто (очень часто) становился средством для достижения чьих-либо целей. Самое поразительное, что люди сами шли на это; отчасти о причинах такого самопожертвования писал в прошлом веке Арнольд Тойнби ("Война и цивилизация"):
   "Существует факт веры в бессмертие универсальных государств, веры, которая переживает века и тысячелетия, когда на то нет, казалось бы, никаких оснований. Каковы причины этого феномена, столь странного на первый взгляд?
   Одна из явных причин заключена в силе личного обаяния, производимого основателями универсальных государств и их последователями. Причем, как правило, эти впечатления передаются последующим поколениям с сильными преувеличениями, превращаясь в легенду.
   Другая причина устойчивости веры в бессмертие универсальных государств -- впечатляющая грандиозность самого учреждения. Эта грандиозность вырастает из смутного времени и символизирует оживление распадающегося общества, поэтому она и завоевывает сердца людей.
   Третья причина -- тоталитарность, всеобъемлющий характер универсального государства. В политическом плане универсальное государство -- высшее выражение чувства единства, которое является психологическим продуктом процесса социального распада. Универсальное государство устанавливается основоположниками и воспринимается подданными как панацея от бед смутного времени".
   Для России это характерно в наибольшей степени. Ее история состоит из постоянно повторяющихся периодов "смутного времени", единственным спасением от которого казалось "универсальное государство". Оно воспринималось как панацея от всех бед, во имя него русские готовы были терпеть любые лишения. В то время как на Западе шла непрерывная и успешная борьба за благополучие каждого конкретного человека, в России высшей целью существования считалось укрепление государственной машины. В результате, чудовищно разросшееся, гипертрофированное государство своими политическими амбициями и военными потребностями деформирует естественное развитие экономики и общества. Известный историк Василий Ключевский отмечал, что на протяжении русской истории "внешнее территориальное расширение государства идет в обратно пропорциональном отношении к развитию внутренней свободы народа".
   Одним из способов доказать необходимость "универсального государства" и, соответственно, ограничения свободы народа было постоянное напоминание о внешних угрозах. Пожалуй, нигде в мире не говорили так много о враждебном окружении страны, как в России: со времен Московского царства и до нашего времени вновь и вновь реанимируется тезис о "чужих" и "хищниках", готовых растерзать страну и уничтожить ее. Каждое вражеское нашествие служит дополнительным подкреплением этого тезиса, каждое внутреннее потрясение объясняется влиянием враждебных России сил. Между тем беспристрастный анализ хода мировой истории показывает, что Россия вовсе не была исключением из общего правила. Как отмечал все тот же Тойнби, любое государство в своем развитии вынуждено было постоянно отвечать на вызовы и угрозы внешнего мира, а также решать неизбежные внутренние проблемы.
   В историческом очерке об "универсальном государстве" в России автор сделал попытку объективно разобраться, были ли оправданы ограничение свободы и забвение прав личности борьбой за выживание страны. В конечном счете именно в этом заключается ответ на вопрос, чем является человек для государства - целью или средством.
  
  

От Рюрика до Александра Невского: зарождение русского "универсального государства"

  
   Ядовитый парадокс истории заключается в том, что русские начинали свою историю как раз в качестве "хищников" и "чужих". Предки русских - славяне - появились на юго-восточных окраинах Европы довольно поздно, в V - VI веках после Р.Х., и сразу начали хищнические набеги на земли Византийской империи. Славяне стали сущим проклятием Византии, - разорения, которые они наносили ей, сопоставимы с разорением Западной Римской империи германцами и гуннами.
   Когда образовалась Киевская Русь, ее князья продолжали совершать походы на византийские земли, то есть грабить, насиловать, убивать местных жителей, и эта традиция сохранялась до XI века, потому что даже после принятия христианства русские продолжали вторгаться в причерноморские области, принадлежащие Византии. Удивительно, что эти кровавые и жестокие набеги подаются в российских учебниках истории как славная страница прошлого нашей страны, а князь Святослав, всю жизнь проведший в завоевательных походах, является положительным героем.
   Следует отметить также, что территория, на которой поселились русские, им не принадлежала: до них тут жили финно-угорские племена, бесцеремонно оттесненные или ассимилированные пришельцами. Большинство топонимов на географической карте центральной России имеют финское происхождение, даже название "Москва" - финское.
   Впрочем, русским тоже приходилось страдать от "хищников": находясь у границ Великой степи, тянущейся на тысячи миль до самого Китая, они постоянно подвергались нашествиям азиатских кочевников; был период, когда русские земли были покорены Хазарским каганатом и входили в его состав.
   "Нашествие чужих" проявлялось и в походах викингов-"варягов", которые быстро взяли под свой контроль важнейший торговый путь от Балтийского до Черного моря, проходивший через Русь. Закончилось все тем, что викинги полностью подчинили себе русские земли, основали здесь свою династию и создали государство. Эта династия, ведущая свое начало от полулегендарного Рюрика, правила Россией на протяжении более семи веков. Примечательно, что в русском языке слово "русские" - прилагательное, а не существительное, в то время, как обозначения других национальностей - существительные. Видимо, это отражает восприятие древними русскими себя как принадлежащими викингам, одно из имен которых было "роусь" или "русь", что дало название всему государству и его жителям. Таким образом, слово "русские" отвечает на вопрос "вы чьи?", а не "вы кто?", и в этом заключен особый смысл русской ментальности. Как писал Николай Бердяев, в русских заложен некий "соблазн покорности", - по словам Бердяева, "вечно бабье в русской душе". В статье с аналогичным названием он пишет:
   "Русские отдаются соблазну пассивности, покорности, рабству у национальной стихии, женственной религиозности. Огромной силе, силе национальной стихии, земли не противостоит мужественный, светоносный и твердый дух, который призван овладеть стихиями. Отсюда рождается опасность шовинизма, бахвальство снаружи и рабье смиренье внутри... Великая беда русской души -- в женственной пассивности, переходящей в "бабье", в недостатке мужественности, в склонности к браку с чужим и чуждым мужем".
   "В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варягов-иностранцев для управления русской землей, так как "земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет", - продолжает Бердяев. - Как характерно это для роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия -- земля покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении к государственной власти -- так характерна для русского народа и для русской истории. Нет пределов смиренному терпению многострадального русского народа".
   В российской историографии, однако, можно проследить постоянные попытки объявить Рюрика славянином, в чем, впрочем, виноваты и немецкие историки. В XVIII - XIX веках они разработали так называемую "норманнскую теорию", которая утверждала полное превосходство немцев над русскими, - в том числе из-за того, что русские якобы не способны были даже создать государство без помощи викингов-норманнов. "Норманнская теория" всегда служила оправданием экспансионистских германских планов в отношении России, так что русским историкам волей-неволей приходилось ее опровергать, прибегая даже к таким сомнительным с точки зрения исторической правды аргументам, что Рюрик был не норманном, а славянином.
   Но, кажется, дело не только в этом: поздно появившиеся на подмостках сцены мировой истории, вынужденные жить на окраине европейской цивилизации, а затем надолго отрезанные от нее и задержавшиеся в своем развитии русские до сих пор чрезвычайно болезненно относятся ко всему, что хоть как-то умаляет их страну и нацию. То, к чему французы, например, отнеслись бы с юмором и посмеялись, поскольку непоколебимо уверены, что Франция - лучшая страна в мире, а французский народ - наилучший их всех народов, и поколебать эту уверенность не может ничто, - русские воспринимают как оскорбление.

***

   Подлинное вторжение "чужих" русские испытали в начале XIII века, когда (в 1237 году) на Русь обрушились монгольские орды. За три года хан Батый, внук Чингисхана, покорил почти все русские земли, и более чем на двести лет Русь оказалась под монгольским игом.
   Борис Кагарлицкий в своей книге "Периферийная империя" так описывает монгольское вторжение на Русь:
   "Жестокость монгольского нашествия была поразительной даже по средневековым понятиям... Население подвергалось немыслимым насилиям, зачастую просто поголовно истреблялось. Истребление людей было планомерным и хорошо продуманным, причем происходило это не только в городах, но и в сельской местности. "После того, как крестьяне закончили для них уборку урожая, они всех убивали, точно так же, как они убивали (первоначально изнасиловав) всех женщин в землях, откуда они уходили; после чего переходили разорять другие земли", - [отмечает средневековый летописец].
   ...Русь, впрочем, не послужила "заслоном" на пути монгольских орд из Азии в Европу. Пройдя Русь, полчища Батыя вошли на территорию западных стран вполне боеспособными. Разгромив Польшу и Венгрию, победив немецких рыцарей в Силезии и разграбив Чехию, монголы даже планировали двигаться дальше в Италию и Францию, где их ожидала богатая добыча. "Фактически войска Батыя победили европейских рыцарей во всех сражениях, - отмечают западные историки. - Не усталость татар или географические факторы спасли Европу, а внезапная смерть Великого хана Угедея, из-за которой разразился кризис наследования в Монгольской империи".
   После нашествия Батыя монголы стали назначать правителя Руси ("великого князя"), кроме того, она платила им тяжелую дань. Ричард Пайпс пишет ("Собственность и свобода"):
   "Взятие на себя русскими князьями ответственности за поддержание порядка и сбор дани от имени монголов имело различные последствия для политического будущего страны, причем все они были неблагоприятны для самоуправления. Во-первых, эти крайне непопулярные действия внесли отчуждение между князьями и их народом, создали ставшую постоянным фактом русской истории пропасть между правителями и управляемыми. Во-вторых, это поощрило князей на использование автократических методов. До монгольского завоевания русские княжества управлялись князьями в совете с вече, аналогом англосаксонского фолькмота. Немецкие купцы, посещавшие Новгород в средние века, поражались сходству вече с учреждением, которое они знали у себя в Германии под названием ghemeine ding или "общее дело", причем "дело" (ding) понималось в старинном значении "собрание". В домонгольское время вече были во всех русских городах, притом самые сильные среди них часто изгоняли князей, проигравших битву или как-либо иначе им не угодивших. Поэтому не без оснований можно предполагать, что при естественном ходе событий русские города, подобно западным, стали бы центрами самоуправления и гарантами гражданских прав для своих жителей.
   Монголы предотвратили такое развитие. У них не было никакой нужды в вече, которое было опорой сопротивления их требованиям. Русские князья, обязанные собирать дань для монголов, также не имели причин благосклонно относиться к собраниям, которые мешали им выполнять свой долг перед монгольскими властителями. В результате во второй половине XIII века эти собрания остались без употребления. Исключение составил север, особенно Псков и Новгород, в других же местах вече исчезли, оставив князей единственными носителями власти. Там, где князья сталкивались с неповиновением своих подданных, они обращались за помощью к хозяевам-монголам. Князь Александр Невский, которого Сарай назначил великим князем во Владимир (1252-1263) и который позднее был канонизирован русской церковью, отличился жестоким подавлением народного сопротивления монгольским поборам. То же можно сказать и о московском князе Иване I Калите.
   Таким образом, в условиях татаро-монгольского владычества шел естественный отбор, приводивший к тому, что наибольшая власть доставалась самым деспотичным князьям, теснее всего сотрудничавшим с завоевателями. Монгольский способ управления Россией через князей-прислужников привел к устранению демократических институтов и заложил основы будущего самодержавия. Проблема монгольского влияния на русскую историю -- выпячиваемая одними и загоняемая далеко в тень другими -- может быть решена на основе признания, что монгольскую политическую систему русские не перенимали, потому что созданные завоеваниями и поддерживаемые военной силой институты империи кочевников для занятого сельским хозяйством населения не годились. Но русские, безусловно, усвоили политические приемы и понятия монголов, ибо в роли монгольских порученцев они привыкли обращаться со своим народом, как с побежденным, как с людьми, лишенными каких бы то ни было прав. Такой образ мышления и поведения пережил монгольское иго". [Конец цитаты].

***

   Парадоксально, но это страшное время, унесшее сотни тысяч, а может, миллионы русских жизней и наложившее неизгладимый отпечаток на русское государство и менталитет русского народа, не вызывает у русских неприязни к Востоку в широком смысле этого слова, - между тем Запад, принесший нам куда меньше бед, всегда воспринимается с подозрением и враждебностью.
   Нам могут возразить, что Россия слишком многое потеряла во Вторую мировую войну, когда армии Гитлера нанесли колоссальный урон ее населению и хозяйству. Это так, но враждебность к Западу возникла задолго до Второй мировой войны, еще в глубокой древности. Истоки ее можно найти все в том же XIII веке, а связана она с именем упомянутого Пайпсом князя Александра Невского, младшего сына великого князя Ярослава, прославившегося тем, что он первым из всех русских князей поехал к хану Батыю и признал его власть (в 1239 году) - и это тогда, когда Русь еще не была полностью завоевана монголами: Киев они захватили лишь в следующем году. Действуя как типичный коллаборационист, князь Ярослав (а затем и даже в большей степени - Александр) убеждал русских, что им необходимо смириться с монгольским игом и приводил доводы, доказывающие чуть ли не полезность монгольской власти для Руси. Главным доводом стала "угроза с Запада", а доказательством - шведский и немецкий походы в 1240 и 1242 годах на земли Великого Новгорода.
   Между тем, вот как описывает причины и основные события шведского и немецкого походов Борис Кагарлицкий ("Периферийная империя"):
   "Новгородский экспорт того времени представлен прежде всего пушниной, воском. Среди европейской аристократии той эпохи распространяется мода на меховые шубы. В Англии XIV века церковь вынуждена принимать специальные запреты, чтобы монахини перестали носить меха. Английский король Ричард II потряс воображение современников, заплатив за шубу целых 13 фунтов! Сумма действительно немалая: в то время на эти деньги можно было купить целое стадо - 86 быков.
   Некоторое количество меха поступало из Норвегии, но, как отмечают западные авторы, "к концу XI века большая часть мехов приходила в Западную Европу из России, а не из Скандинавии. Датчане и шведы по-прежнему могли получать дань с народов, живших на Балтике, но не могли уже свободно заходить на русскую территорию, как раньше. Русские князья все более эффективно контролировали территорию, а Новгород особенно заботился о том, чтобы держать под контролем Карелию. Купцы, которые хотели получать лучшие меха в больших количествах, должны были ехать за ними на новгородский рынок, который становился для них все важнее".
   Именно "почти монопольное господство на меховом рынке", по мнению Покровского, обеспечивало Новгороду его место в новой системе европейской торговли, складывавшейся на Балтике. Однако за это господство надо было бороться. Пограничные конфликты со шведами становятся в XIII веке обычным делом, пока в XIV веке граница не стабилизируется. Война с немецкими рыцарями в Прибалтике идет тоже почти непрерывно, с переменным успехом. Орден меченосцев и сменивший его Ливонский орден превращаются во внушительную военную силу.
   Советские историки постоянно подчеркивали оборонительный характер развернувшейся борьбы, доказывая, что благодаря походам новгородцев "Русь не стала добычей немецкого рыцарства". Но правда состоит в том, что хотя порой немцы доходят до Пскова, большая часть сражений происходит на территории, подвластной Ливонскому ордену, куда, в свою очередь, регулярно вторгаются новгородские дружины. Именно в Эстонии были одержаны главные победы новгородцев. В 1234 году князь Ярослав Всеволодович разгромил немцев на реке Эмбах под Дерптом. Знаменитое Ледовое побоище 1242 года, когда Александр Невский наголову разбил немецких рыцарей, состоялось во время возвращения новгородцев из набега на территорию Ливонии. Ожесточенная Раковорская битва 1269 года, закончившаяся с неопределенным исходом, состоялась также на эстонской земле...
   Конфликт со шведами в Карелии и на берегах Невы развивался по той же логике, что и противостояние с немцами. Впоследствии масштабы и значение Невской битвы были преувеличены русскими летописцами и историками до таких масштабов, что стало возникать сомнение в том, имела ли эта битва вообще место (в шведских хрониках упоминаний о ней мы не находим). В советских исторических книгах неоднократно повторяется утверждение, будто целью шведского войска, высадившегося на берегу Невы, был поход на Новгород, однако ни имеющиеся данные о численности шведского отряда, ни его действия об этом не свидетельствуют.
   Описание сражения в "Житии" святого Александра Невского настолько фантастично, что воспринимать его в качестве исторического источника невозможно: шведы названы здесь римлянами (видимо, имеется в виду их принадлежность к римско-католической церкви), а неприятельские войска оказываются в итоге сокрушены архангелами. Новгородская летопись дает более правдоподобную картину, хотя тоже довольно размытую. По мнению историка Александра Нестеренко, это был обыкновенный грабеж: "дружина князя Александра неожиданно напала на лагерь шведских купцов... Если немцы приходили в эти края торговать, проповедовать христианство и просвещать, то русские - грабить и получать дань". Когда же новгородская летопись пишет про большое шведское войско, высадившееся на Неве, он решительно с этим спорит, доказывая (кстати, совершенно справедливо), что столь многочисленной силы там быть не могло.
   Судя по всему, небольшой отряд шведов пытался построить в устье Невы укрепленный торговый пост. Новгородцы, поняв, какую это представляет угрозу для их торговли, отправили дружину Александра и согнали шведов с берега. Говоря современным языком, имел место пограничный инцидент на спорной территории (историк Александр Широкорад возмущается тем, что ряд "русофобствующих историков" попытался "свести битву до уровня малой стычки", но сам же признается, что шведов было "меньше, чем предполагали наши патриоты-историки", не более тысячи человек).
   Хотя рассказы позднейших русских и советских историков про агрессию шведских феодалов на Русь, отраженную Александром Невским, представляют собой явный плод идеологического творчества, конфликт между Новгородом, Швецией и Ганзой на протяжении большей части XIII века совершенно реален. Причем новгородцы отнюдь не всегда были обороняющейся стороной. Уже в 1187 году они (если верить "Хронике Эрика") разграбили и сожгли шведскую столицу Сиггурну. Из разрушенного города в Новгород привезли врата, украшенные бронзовыми барельефами, которые приделали к входу в храм Святой Софии. Сиггурна была разрушена настолько, что восстанавливать ее не имело смысла. Выжившие жители основали на новом месте новый город - Стокгольм...
   Природа конфликта на берегах Балтики была совершенно иной, чем она представляется в патриотическом мифе. Князь Александр вообще может считаться патриотом только по недоразумению: ведь именно он был основным проводником татарского влияния и защитником интересов Золотой Орды в землях русского Севера. В борьбе с немцами и шведами новгородцы отстаивали не свою независимость, а свои торговые интересы (не в последнюю очередь - свое право брать дань с угро-финских племен Прибалтики). Шла борьба за контроль над судоходством и за торговые пошлины.
   Окончательные результаты пограничных конфликтов XIII века оказались в целом благоприятны для Новгорода. При этом, как показывают исследования, почти перманентное состояние войны с Ливонским орденом на торговле с немецкой Ганзой "никак не сказывалось". Формально, пока орден воевал с Новгородом, купцы из города Любек - главного торгового партнера и новгородцев, и рыцарей - преспокойно вели дела на территории обеих враждующих сторон. Собственно, за долю в этой торговле и шла борьба. А прекращение торговли стало бы катастрофой в равной степени для новгородцев и "псов-рыцарей".
   Если XIII век является временем почти непрерывной войны с немцами, то XIV и большая часть XV столетия проходят исключительно мирно. Причем партнерские отношения у Новгорода устанавливаются не только с купцами, но и с рыцарями. Тевтонский орден ведет оптовые закупки мехов в Новгороде, одновременно снабжая купеческую республику столь необходимым ей серебром. В известном смысле оптовые сделки с рыцарями были для новгородцев даже выгоднее торговли с немецкими купцами". [Конец цитаты].

***

   Прибавим к этому, что патриотический миф об Александре Невском был чрезвычайно выгоден правящей российской верхушке, ибо как нельзя лучше служил оправданием любых ее действий. Однако кое-кто из наших историков приписал Александру великие подвиги: он будто отразил крестовый поход на Россию. Это не подтверждается документами: римским папой был тогда Григорий IX, и у него не было буллы (постановления) о Крестовом походе на Русь. В той булле, которую он выпустил, содержался призыв переводить в христианскую веру язычников-финнов, которые нападали на христианские поселения на Балтийском море.
   Между тем наши историки утверждают, что в булле Григория IX говорилось именно о борьбе с православными, то есть с русскими - обращение "язычников в христианство", следует якобы понимать как призыв обращать православных в католичество. Но римские папы никогда не называли православных "язычниками": для католиков православные были "еретиками", "схизматиками", но не язычниками - последнее абсурдно, ведь православные поклоняются единому Богу и молятся Христу. К этому надо прибавить, что в папской булле, к тому же, есть названия подлежащих покорению языческих финских племен.
   "Крестовый поход" на Русь еще потому не мог состояться, что она была разделена на десятки княжеств, и немало русских князей имели союзнические отношения и родственные связи с европейскими правителями. Если бы римский папа призвал к походу против Руси, это был бы, в сущности, Крестовый поход против всей Европы.
   Наконец, не следует забывать, что большинство русских княжеств уже были покорены монголами, и Крестовый поход против русских обернулся бы войной с монгольской Ордой, но Европа находилась тогда не в лучшем положении, потому что сама очень сильно пострадала от монгольского нашествия: земли Польши, Германии, Венгрии, Австрии, Италии и даже отчасти Франции, как уже упоминалось выше, разорили монголы. В этих условиях русские вызывали в Европе сочувствие: Фридрих II Гогенштауфен, император Священной Римской империи, писал о монгольском нашествии и сопротивлении русских: "Время пробудиться от сна, открыть глаза духовные и телесные. Уже секира лежит при дереве, и по всему свету разносится весть о враге, который грозит гибелью целому христианству. Уже давно мы слышали о нем, но считали опасность отдаленною, когда между ним и нами находилось столько храбрых народов и князей. Но теперь, когда одни из этих князей погибли, а другие обращены в рабство, теперь пришла наша очередь стать оплотом христианству против свирепого неприятеля".
   Европейские короли, герцоги, бароны и рыцари откликнулись на этот призыв и многие погибли в борьбе с монголами. Магистр рыцарского ордена Храма доносил французскому королю Людовику IX: "Знайте, что татары разорили землю, принадлежащую герцогу Генриху Польскому, и убили его с великим количеством его баронов, а также шестью нашими братьями и пятьюстами нашими воинами. Трое из наших спаслись, и знайте, что все немецкие бароны и духовенство, и все из Венгрии приняли крест, дабы идти против татар".
   В это же самое время князь Александр Невский на Руси принял, по примеру своего отца, власть от монголов, обложил народ данью и разорял его, - а когда народ восстал, Александр с ужасающей жестокостью убивал русских людей. Не случайно, в Орде хан Батый принимал его, как родного брата; между прочим, Александр был даже лицом похож на монгола и имел соответственное сложение тела. Одна его бабушка была осетинка, другая - половчанка; на посмертном покрывале Александра Невского, на котором его лицо было списано с натуры, он имеет явно выраженные монголоидные черты и узкую бородку, как у хана Батыя.
   Но в фильме "Александр Невский", снятом перед войной, роль Александра сыграл актер Николай Черкасов, высокого роста, с типично русскими чертами лица; таким же Александр Невский изображен на картине Корина, официозного художника сталинской эпохи. Мы видим здесь прямое продолжение самодержавной православной традиции, когда Святой Благоверный князь Александр Невский изображался как идеал русского человека во всех отношениях.
   Кстати, воссоздать истинный облик этого князя по его останкам не представляется возможным, поскольку мощи Александра сгорели во время пожара 1491 года во Владимире, - правда, потом они чудесным образом были вновь обретены. Позже они были перенесены в Петербург по личному приказу Петра Великого, а гробницу для них изготовила из чистого серебра императрица Елизавета, дочь Петра. Ведь деяния князя Александра как нельзя лучше соответствовали официальной идеологии - во что превратится вся история России, если хоть на одну минуту предположить, что союз с Западом, вхождение в число западных стран было бы полезнее для русских, чем союз с Востоком! Выходит, русские правители веками запугивали свой народ западной угрозой, дабы править, подобно восточным деспотам. Не случайно в официальной историографии деятельность Святого Благоверного князя Александра Невского представлена возвышенной, благородной, преисполненной любовью к Отечеству. Скрепя сердце, он укрепил отношения с Ордой, пишут официозные историки, видя в ней щит от злонамеренных притязаний западных владык. Таким образом он сохранил на Руси православную веру и заложил основы дальнейшей политики русских князей, которая привела с течением времени к возвышению Москвы, объединению вокруг нее русских земель и созданию великой российской державы.
   Вот выдержка из одной недавней работы на эту тему: "Земные подвиги князя Александра снискали ему признание Отца нашего Небесного: после кончины Александра мощи его были обретены нетленными, и Православная Церковь причислила его к лику святых. Чудеса, которые случаются около его гробницы, свидетельствуют о том, что и на небесах Святой Благоверный князь Александр Невский остается таким же хранителем российского народа, каким он был при своей жизни".
  
  

Московское царство

   Политику Александра Невского восприняли его потомки, самым успешными среди которых были князья, обосновавшиеся в Москве. Вновь предоставим слово Борису Кагарлицкому ("Периферийная империя"): "Ханский сборщик податей - баскак - стал прообразом российского чиновника. В первую очередь, как признает Карамзин, татарские дани обогатили Москву, выступавшую фискальным посредником между Ордой и другими русскими княжествами: "Иго татар обогатило казну великокняжескую исчислением людей, установлением поголовной дани и разными налогами, дотоле неизвестными, собираемыми будто бы для хана, но хитростью князей обращенными в собственный доход: баскаки, сперва тираны, а после - мздоимные друзья наших владетелей, легко могли быть обманываемы в затруднительных счетах. Народ жаловался, однако же платил..." Финансовые услуги, предоставлявшиеся московским князем Иваном Калитой ордынскому хану, позволили ему не только накопить изрядное состояние, но фактически скупить земли более бедных правителей. Понятно, что в глазах историков Иван Калита предстает коллаборационистом и фактически предателем, тем более что его донос погубил князя Александра Тверского, пытавшегося поднять народ на борьбу с татарами". [Конец цитаты].
   Впрочем, московские князья, усилившись, уже не желали делить власть с кем бы то ни было, и если раньше они подавляли выступления против татар, то теперь сами возглавили подобные выступления. Московский князь Дмитрий бросил открытый вызов Орде, а когда хан Мамай повел на Москву огромное войско (в 1380 году), русские войска под командованием Дмитрия разгромили татар в верхнем течении Дона. Воспрянувшие духом русские увидели в этом князе своего спасителя, они сплотились вокруг Дмитрия в едином патриотическом порыве, но, увы, через два года он фактически предал их: когда войско нового ордынского хана Тохтамыша подступил к Москве, князь Дмитрий бежал из города, оставив его жителей на растерзание татарам. Москва была сожжена, ее население уничтожено, а "образумившийся" Дмитрий изъявил свою покорность Орде и признал все прежние условия вассальной зависимости.
   Окончательное освобождение от ига пришло лишь через сто лет: Орда к этому времени распалась, а Московское государство, напротив, усилилось; тогда Иван III, правнук Дмитрия, провозгласил себя "царем" (официально этот титул принял его внук Иван IV Грозный) и "государем всей Руси". В короткий срок он сделался правителем громадного государства, превосходившего по размерам Францию. Но власть в России сильно отличалась от европейской - русская власть переняла самые худшие черты азиатской деспотии.
   Разумеется, чудовищу российской государственности, этому Левиафану, терзающему Россию, были необходимы сакральные мотивы, оправдывающие его существование. "Чужие" и "хищники", со всех сторон окружающие страну и желающие ее гибели, являлись необходимым, но недостаточным условием. И тогда рождается мессианская идея об особом предназначении России в мире - не случайно рождение этой идеи совпало с рождением российского государства в деспотическом азиатском виде.
   В XV веке монах Филофей из города Пскова создает теорию "Москва - Третий Рим", надолго ставшую идеологической базой государства в России. Вот как об этом писал Арнольд Тойнби ("Война и цивилизация"):
   "...Финалы универсальных государств свидетельствуют, что эти учреждения одержимы почти демоническим желанием жить, и если мы попробуем посмотреть на них не глазами сторонних наблюдателей, а как бы изнутри, глазами их собственных граждан, то обнаружим, что и сами граждане искренне желают, чтобы установленный миропорядок был вечным. Кроме того, они верят, что бессмертие институтов государства гарантировано... Тому, кто удален от объекта наблюдения Временем или Пространством, чужое универсальное государство всегда представляется нетворческим и эфемерным. Но почему-то всегда получается так, что сами жители универсального государства неизбежно воспринимают свою страну не как пещеру в мрачной пустыне, а как землю обетованную, как цель исторического прогресса!
   Это непонимание столь удивительно, что могло бы быть поставлено под сомнение, если бы не огромное количество свидетельств в пользу того, что, несмотря на всю свою парадоксальность, оно действительно существует, и очень многие становятся жертвами этой странной галлюцинации.
   В качестве примера приведем универсальное государство в России во время правления Ивана III. Когда прозрачная тень возрожденной Римской империи -- призрак призрака эллинского универсального государства -- была, наконец, ликвидирована оттоманским завоеванием Константинополя в 1453 г., русская боковая ветвь православия в это время прилагала усилия, чтобы создать свое собственное универсальное государство. Установление русского универсального государства приходится на период с 1471 по 1479 г., когда Московский Великий князь Иван III (1462-1505) присоединил к Московскому княжеству Новгородскую республику.
   Быстрая смена событий в основной области православия и его русской боковой ветви, драматический контраст между падением Константинополя и триумфом Москвы произвели глубокое впечатление на воображение русских. Современный исследователь Н. Зернов пишет: "Расширение нации, рост империи -- это обычный внешний признак внутреннего убеждения народа, что ему дана особая миссия, которую он должен выполнить. Неожиданное превращение маленького Московского княжества в самое большое государство в мире невольно привело его народ к мысли, что он наделен миссией спасти восточное христианство". Следует сказать, что и другие православные князья до Ивана III жаждали получить знаки отличия Восточной Римской империи. Они не раз обращали свои жадные взоры в сторону Константинополя, но их постоянно постигали неудачи в их нетерпеливых и дерзких попытках.
   Исторически сложилось так, что московиты получили некоторое преимущество. В 1472 г. Великий князь Иван III женился на Софье Палеолог, племяннице последнего константинопольского императора Константина, и принял герб -- двуглавого восточно-римского орла. В 1480 г. он сверг власть татарского хана и стал единолично править объединенными русскими землями. Его последователь Иван IV Грозный (1533-1584) короновал себя в 1547 г. и стал первым русским царем. В 1551 г. Собор русской православной церкви утвердил преимущества русской версии православия над другими. Во время правления царя Федора (1584-1589) митрополит Московский получил в 1589 г. титул Патриарха Всея Руси.
   Так серия последовательных политических акций обеспечила русским более благоприятную ситуацию, чем та, в которой оказались их болгарские и сербские предшественники, конец которых был ничтожен. Русские не были узурпаторами, бросающими вызов живым владельцам титула. Они остались единственными наследниками. Таким образом, они не были отягощены внутренним чувством греха. Чувство того, что греки предали свое православие и за это были наказаны Богом, сильно отразилось на далекой русской церкви, где антилатинские настроения были очень сильны. Русским казалось, что если греки были отвергнуты Богом за Флорентийскую унию, мыслившуюся как измена православию, то сами они получили политическую независимость за преданность церкви. Русский народ оказался последним оплотом православной веры. Таким образом, он унаследовал права и обязанности Римской империи.
   Русская вера в высокое предназначение России усиливалась библейскими и патриотическими авторитетами. Мотив книги Даниила -- четыре последовательных универсальных государства (Даниил 2, 27-49; 7, 1-28; 9, 24-27).
   ...Политическая миссия Третьего Рима никогда не сводилась к тому, чтобы спасать или реформировать Второй Рим. Она виделась в том, чтобы заменить его... Следствием идеи "Москва -- Третий Рим" стало устойчивое убеждение русских в осознании ими своей судьбы, что Россия призвана быть последним оплотом, цитаделью православия". [Конец цитаты].

***

   О русском православии следует поговорить отдельно. Оно считается основой основ России - без православия нет русского народа, без русского народа нет России, утверждают официозные историки. Со вторым утверждением никто не собирается спорить, но что касается первого, оно сомнительно. Тезис об исключительной роли православия в России издревле поддерживался прежде всего самой православной церковью. После раскола христианства на католичество и православие, католики становятся опаснейшими соперниками православного священства, и оно упорно настраивает против них народ. Обоснование, конечно, все то же: католическая церковь хочет погубить Россию, католики - злейшие враги русского народа.
   И тут снова надо вспомнить об Александре Невском. Выбрав союз с Ордой, а не с Западом, взяв себе за образец азиатские порядки, он первым из русских правителей категорически отказал католической церкви в праве на существование в России. Это решение стало одной из причин, по которой он был канонизирован православной церковью и объявлен Святым и Благоверным князем.
   Между тем позволительно задать вопрос: а что случилось с другими славянскими государствами, принявшими католичество, действительно ли они погибли? Нет, мы этого не видим. Ближайший сосед России - Польша, приняв католичество, сделалась одним из самых сильных и развитых государств в Европе и оставалась таким восемьсот лет, вплоть до уничтожения польской независимости Россией, Австрией и Пруссией в конце XVIII века. Чехия, другая славянская страна, принявшая католичество, также являлась весьма значимым европейским государством на протяжении многих веков.
   Почему же Россия, приняв католическую веру, непременно должна была погибнуть? Принятие католичества не гарантировало, естественно, для России мирные отношения с европейскими католическими странами, - единая вера не мешала европейским междоусобицам, - но католичество являлось тем фундаментом, на котором строилась европейская цивилизация, а ей суждено было в дальнейшем стать лидирующей в мире. Отказавшись от католичества, Россия осталась на задворках истории, что, однако, соответствовало интересам русского Левиафана. Мессианская идея в совокупности с "единственно правильной" религией, которую эта власть, по византийскому образцу, поддерживала и олицетворяла, давала русскому "универсальному государству" карт-бланш на какие угодно действия.
   Союз государства и православной церкви окончательно оформился под татарским игом. Борис Кагарлицкий так пишет об этом ("Периферийная империя"):
   "...Говорить о враждебности татарских ханов по отношению к христианству не приходится. Татарские ханы не только отличались веротерпимостью (точнее, индифферентностью к вопросам религии), но и прямо сотрудничали с православной церковью.
   "Одним из достопамятных следствий татарского господства над Россиею было еще возвышение нашего духовенства, размножение монахов и церковных имений, - констатирует Карамзин. - Политика ханов, утесняя народ и князей, покровительствовала церкви и ее служителям; изъявляла особенное к ним благоволение; ласкала митрополитов и епископов; снисходительно внимала к их смиренным молениям и часто, из уважения к пастырям, прелагала гнев на милость к пастве".
   Сотрудничество церковной верхушки с захватчиками осталось одним из наиболее позорных эпизодов в истории русского православия, а воспоминания о нем неизбежно подрывали претензии церкви на особую "национальную роль" в России. Задним числом идеологи официального православия оправдывались, объясняя, что никаких общих интересов у ханов и церковных иерархов не было, а татары поддерживали православие исключительно потому, что испытывали "суеверный страх перед неведомым Богом христиан". На самом деле, разумеется, ханы прекрасно представляли себе, что такое христианство - священники и миссионеры появились при их дворе уже в 50-е годы XIII века. Ханские грамоты предоставляли иммунитет церкви. В свою очередь, православные иерархи призывали свою паству молиться за ханов. "Союз православной церкви и татарского хана на первых порах был одинаково выгоден для обеих сторон, - пишет Покровский, - а что впоследствии он окажется выгоднее первой, чем последнему, этого татары не умели предусмотреть именно потому, что были слишком практическими политиками". [Конец цитаты].

***

   С самого начала православная церковь требовала от государства для себя защиты, а для всех, не согласных с ней - кары. В XVII веке в самом полном сборнике законов феодальной России - Соборном Уложении 1649 года - преступления против церкви и патриарха считались тягчайшими, ничего хуже быть не могло; все это рассматривалось как богохульство и каралось "квалифицированной казнью" - сожжением на костре, четвертованием, колесованием или сажанием на кол. Но и до этого православная церковь жестоко расправлялась со своими противниками; многие подобные эпизоды приведены в книге видного русского историка Ефима Грекулова "Православная инквизиция в России":
   "Православие было встречено русским народом без особого восторга. Киевлян крестили привезенные Владимиром из Крыма греческие священники. Как мы знаем из летописей, народ загоняли в реку, "как стадо", многие "не по любви, а из страха перед князем крестились". Таким же было крещение в Новгороде - там Добрыня, дядя Владимира, крестил непокорных новгородцев огнем и мечом. Бунты, сопровождающие распространение православия, были неосознанным протестом, - народ будто предчувствовал, во что его ввергают, какой гнет будет давить его на протяжении тысячи лет. Православные иерархи и князья сделались двумя личинами страшного Януса власти. Митрополит Никифор, автор послания к Владимиру Мономаху, писал: "Как Бог царствует на небесах, так и князья избраны от Бога".
   Одно из первых упоминаний о жестокости церкви относится к XI веку, когда православию на Руси не исполнилось еще ста лет. Новгородского архиерея Луку, жившего тогда, летописец называет "звероядивым". "Сей мучитель, - говорит летописец, - резал головы и бороды, выжигал глаза, урезал язык, иных распинал и подвергал мучениям".
   В XII веке "немилостивым мучителем" был владимирский епископ Федор. Он многих "еретиков" заключил в тюрьмы или казнил, а их имущество присвоил себе. Но после Федор сам был обвинен в еретичестве, и по приговору митрополичьего суда ему отрезали язык, отсекли правую руку и ослепили. Почти в то же время сожгли на костре некоего Мартина, который выступал против церковных злоупотреблений.
   Татары, подчинившие себе Русь в тринадцатом веке, быстро поняли выгоды православия для собственной власти. По указу хана Менгу Темира, русским митрополитам было предоставлено право наказывать смертью за хулу на православную церковь и за нарушение церковных привилегий. В церковной истории любят вспоминать, как Сергий Радонежский благословил князя Дмитрия на Куликовскую битву, но о тесном сотрудничестве церкви с Ордой предпочитают молчать.
   После освобождения от ордынского ига в России окончательно восторжествовала византийская идея о нерушимом союзе церкви и государства: Москва была объявлена "Третьим Римом". Все, что противоречило догматическому православию, беспощадно душилось. В новгородской земле накануне ее вхождения в Московское царство возникло мощное движение, в чем-то напоминающее европейскую Реформацию. Русские протестанты назывались "стригольниками" по особой стрижке, которую они носили. Они отвергали прежде всего тиранию православной церкви, выступали против накопления ею богатств; нельзя служить двум Богам одновременно: Богу и Мамоне, - сказано в Евангелии. Несмотря на это ясное недвусмысленное правило, церковь осудила стригольников как еретиков. Их учение прозвали "прямой затеей сатаны", а самих стригольников - "злокозненными хулителями церкви", "развратителями христианской веры". Новгородские епископы настояли на том, чтобы руководителей ереси - дьякона Никиту, ремесленника Карпа и других - утопили в реке Волхов. Затем казнили остальных участников движения в Новгороде и Пскове.
   Уничтожение стригольников одобрил и московский митрополит Фотий. В своих посланиях он благодарил псковичей за расправу над еретиками и просил применять все средства для их уничтожения. По примеру западных инквизиторов, о деятельности которых в России хорошо знали, Фотий советовал казнить еретиков "без пролития крови", во имя "спасения души" казненных. Это означало смерть на костре: послушные псковичи последовали советам московского митрополита - они переловили и сожгли стригольников, еще остававшихся на свободе.
   Чуть позже в Новгороде и Москве появилось новое движение, отрицающее православные догмы. Его сторонники требовали уничтожения церковного землевладения, выступали против церковной знати, осуждая ее стяжательство. Для борьбы с ересью был созван церковный собор, который отлучил от церкви и предал проклятию участников этого движения и потребовал от власти их смерти. Одним из ярых гонителей еретиков был новгородский архиепископ Геннадий, прозванный современниками "кровожадным устрашителем преступников против церкви". Невзирая на ненависть к католикам, Геннадий был в восторге от испанских инквизиторов, особенно от великого инквизитора Торквемады, который за пятнадцать лет сжег на кострах и предал различным наказаниям многие тысячи человек. Настаивая на казни русских еретиков, Геннадий писал московскому митрополиту Зосиме: "Смотри, франки по своей вере какую крепость держат! Сказывал мне при проезде через Новгород посол цесарский про испанского короля, как он свою землю очистил, и я с тех речей список тебе послал". Геннадий советовал митрополиту Зосиме поставить деятельность испанских инквизиторов в пример царю Ивану Третьему.
   Не ограничиваясь советами, Геннадий схватил новгородских еретиков и устроил им позорное шествие по городу. Их посадили в шутовской одежде на коней "хребтом к глазам конским", то есть задом наперед, а на головы им надели берестяные шлемы с надписью "Се есть сатанино воинство". Городские жители обязаны были плевать на еретиков и говорить: "Это враги божьи и христианские хулители". Затем на их головах были сожжены берестяные шлемы, после чего некоторых еретиков, как рассказывает летопись, сожгли на Духовском поле, а других посадили в темницу.
   Вскоре главным борцом с ересями стал игумен подмосковного Волоколамского монастыря Иосиф Санин, провозглашенный православной церковью святым Иосифом Волоцким. Подобно новгородскому архиепископу, он восхищался деятельностью испанской инквизиции и переносил ее способы в Россию. В "огненных казнях" и тюрьмах Иосиф видел "ревность" к православной вере. Он проповедовал, что руками палачей казнит еретиков сам "святой дух" и призывал всех "истинных христиан" "испытывать и искоренять лукавство еретическое", грозя строгим наказанием тем, кто "не свидетельствовал", то есть не доносил на еретиков. Одно лишь сомнение в законности сожжения противников церкви Иосиф считал "неправославным". Ни о какой свободе совести, ни о какой свободе слова нельзя было даже помыслить: жестокие русские законы, преследующие гражданские свободы, Иосиф называл "божественным писанием", подобным пророческим и апостольским книгам". [Конец цитаты].

***

   Не ограничиваясь средними веками, Грекулов продолжает дальше свой рассказ о влиянии православия на жизнь в России:
   "...При Петре I был создан Приказ инквизиторских дел; выступление против православной церкви, критика ее догматов и обрядов рассматривались как "богохуление". "Хулители веры, - говорил Петр, - наносят стыд государству и не должны быть терпимы, поелику подрывают основание законов". Виновным выжигали язык раскаленным железом, а затем предавали смерти.
   ...В годы правления Екатерины II, "философа на троне", как ее называли льстецы, духовное ведомство всюду видело мятеж против церкви и настаивало на суровых мерах для искоренения "злых плевел". По поручению Синода (главный орган по управлению церковью в России, созданный Петром I) петербургский митрополит Гавриил представил свои соображения о том, как бороться с церковными противниками. Гавриил предложил виновных смирять прежде всего публично - одевать в позорную одежду и выставлять как преступников на всеобщее осмеяние. Затем им следовало дать тридцать ударов плетью о двенадцати хвостах, выжечь каленым железом клеймо на лбу - буквы ЗБХ (злобный богохульник) и сослать навечно в каторгу, где использовать на самых тяжелых работах "вместо скотов". Жестокость этого наказания Гавриил объяснил тем, что отступление от православной церкви, безверие и богоотступничество являются заразой для государства.
   Предложения митрополита нашли широкое применение. Так, например, на Волыни крестьянина Генриха Немирича обвиняли в том, что он "безбожный оскорбитель тела и крови Христовой". По настоянию церковников его предали суду, и суд вынес решение: "Отдать его под меч палача, предать тело четвертованию, а перед тем живцом вырвать язык и драть полосы из тела, затем все тело порубить на мелкие куски и раскидать по дорогам в пищу диким зверям".
   ...При Николае I в Севастополе двадцать солдат были осуждены за отход от православия. Часть солдат забили до смерти шпицрутенами, прогнав через строй в пятьсот человек, остальных пороли розгами.
   ...Православное духовенство насаждало неприязнь и вражду ко всему западному; на церковных соборах утверждались индексы запрещенных книг, - книги, признанные вредными, предлагалось сжигать на теле лиц, у которых они были обнаружены. Даже Академия наук не была свободна от бдительного контроля церкви. Священники проверяли издания Академии, выискивая в них места "сумнительные и противные христианским законам, правительству и добронравию". Особенную ненависть вызывал у церковников Ломоносов, - Святейший Синод требовал, чтобы произведения Ломоносова были сожжены, а сам он был отослан в монастырь "для увещания и исправления"!
   Тогда же была публично сожжена книга Аничкова, профессора математики Московского университета, потому что митрополит Амвросий счел эту книгу "вредной и соблазнительной". Другой профессор, Мельман, по доносу митрополита Платона был отстранен от преподавания и отправлен в Тайную канцелярию, где его подвергли пыткам.
   Синод организовал еще особую духовную цензуру, которой были предоставлены самые широкие полномочия. Книги сжигали на кострах десятками: произведения Вольтера, Дидро, Руссо, Гольбаха летели в огонь. Не избежал этой участи и "Левиафан" Гоббса: обличения власти и церкви, которые там сделаны, стали причиной того, что она была признана "наивреднейшей" и тоже сожжена.
   ...Много неприятностей от церкви претерпел знаменитый историк, профессор Московского университета Грановский - на своих лекциях по истории в университете он, де, не упоминал о божественном промысле, критически отзывался о российском средневековье, а западному, наоборот, придает слишком большое значение. Писателю Загоскину пришлось основательно переделать свои романы, потому что московский митрополит Филарет нашел в его произведениях "смешение церковных и светских предметов". [Конец цитаты].
   Как пишет Грекулов, по российским законам, действовавшим и в XIX веке, любого "опасного и вероломного насмешника", представляющего опасность для православной церкви, можно было поместить в Соловецкий монастырь. Это была, по сути, тюрьма для инакомыслящих, в XIX веке для таких "насмешников" в монастыре было построено специальное здание. Там, в нижнем этаже, были небольшие чуланы, без лавок и окон, куда часто помещали вольнодумцев, - без решения суда, в административном порядке. Стража и тюремные служители находились в полном подчинении архимандрита и содержали узников весьма сурово.
   Некоторые из арестантов сходили с ума в этих каменных мешках, но бывало и так, что психически ненормальными объявляли совершенно здоровых людей. Ненормальность их заключалась лишь в том, что они выступили против церкви.

***

   Самый точный диагноз симбиозу православной веры и государства дал Петр Чаадаев. Его считают чуть ли не русофобом, а между тем это был человек, всей душой болевший за Россию. К тому же он храбро сражался против Наполеона в 1812 году, участвовал во многих сражениях - в отличие от тех критиков, кто ругает его в тихой тиши кабинетов, подвергая себя только одной опасности - нажить геморрой.
   Чаадаев писал о том, что православие обрекло Россию на отсталость, на замкнутость в своем религиозном обособлении от европейских принципов жизни. В католичестве, а не в православии, было заложено объединяющее начало, которое создало западный мир, то есть его политический уклад, философию, науку, литературу, улучшило нравы, создало предпосылки для свободы личности.
   Русская история оказалась заполнена тусклым и мрачным существованием, лишенным силы и энергии, отличающимся злодеяниями и рабством. Самодержавие и православие - вот главные пороки русской жизни, ее темные, позорные пятна. "Мы - пробел в нравственном миропорядке, враждебный всякому истинному прогрессу, - говорил Чаадаев. - Раз уж Бог создал Россию, то как пример того, чего не должно быть: роль русского народа велика, но пока чисто отрицательная и состоит в том, чтобы своим прошедшим и настоящим преподать другим народам важный урок".
   Безусловно, нельзя отрицать, что русская культура богата выдающимися достижениями, но кто может сосчитать то, чего мы лишились? Государство и церковь безжалостно отсекали все, что не вписывалось в прокрустово ложе официальной идеологии. Еще при Иване Грозном на Стоглавом соборе было заявлено, что искусство, не соответствующее духу православия, не должно существовать в России. Российские живопись, зодчество, литература должны были оставаться такими, как это было заведено "у наших отцов". В результате в Европе наступила эпоха Высокого Возрождения, а в России продолжали копировать древние византийские образцы. Только благодаря непостижимому искусству русских мастеров в российском искусстве удавалось создавать шедевры даже в этих жестких рамках, но в России в принципе не могло быть своего Леонардо, Рафаэля, или Микеланджело. Им для творчества нужна была свобода, а в России ее не было и в помине. Русские мастера творили под гнетом власти и церкви, не смея рассчитывать на малую толику того уважения, которые имели их собратья по искусству в Европе. Печальная легенда гласит, что Барму и Постника, построивших храм Василия Блаженного на Красной площади в Москве, царь Иван Грозный приказал ослепить, дабы они не создали еще чего-нибудь столь же прекрасного. Если это выдумка, то правдоподобная, характерная для русской жизни. Можно ли себе представить Леонардо да Винчи, которому герцог Медичи выколол глаза, чтобы тот не написал вторую "Джоконду"?
   Карл V, всемогущий император, чья власть простиралась почти на всю Европу, поднял кисть Тициана, когда тот уронил ее. Правитель, перед которым дрожали целые народы, перед которым сгибался мир, сам склонился перед художником, признавая, что настоящий талант выше власти, - а в России власть в лучшем случае оказывала снисходительное покровительство таланту, часто оскорбительное для него. Пушкину, национальному гению России, царь Николай I обещал, что сам будет его цензором, и проверял его работы, будто строгий учитель у нерадивого ученика.
   Пушкин вообще числился в первых рядах вольнодумцев. Грекулов писал, как некий духовный пастырь сказал про Пушкина, что тот "нападает с опасным и вероломным оружием насмешки на святость религии, этой узды, необходимой для всех народов, а особенно для русских". Другой пастырь соизволил заметить: "До Пушкина все наши лучшие писатели - Державин, Карамзин, Жуковский - были истинные христиане. С него же, наоборот, лучшие писатели стали прямо и открыто совращаться в язычество... Даровитейшие, самые модные из писателей взывают к общественному перевороту... Помолимся, - да сгонит господь эту тучу умственного омрачения, нагнанную отчасти и предосудительным примером поэта!" Рясоносных защитников алтаря и царского престола не останавливало даже то, что Пушкин прежде всего был русский поэт, его любовь к России не подлежит никакому сомнению.
   Он ответил своим гонителям убийственным стихом:
  
   ...Мы добрых граждан позабавим
   И у позорного столпа
   Кишкой последнего попа
   Последнего царя удавим.
  
   Что касается православия, то оно до сего дня не потеряло своей мракобесной сущности. "Православные активисты" набирают сейчас силу в России, они имеют все большее влияние на ее жизнь. Их действия становятся все более вызывающими и жестокими: с криками "Русь святая, храни веру православную!" эти "активисты" нападают на всех, кто, по их мнению, чем-либо оскорбляет "святую православную Россию". Никто не застрахован от таких нападений, им подвергаются как случайные люди на улице, почему-то не понравившиеся "православным активистам", так и деятели науки и культуры, имеющие дерзость иметь свободный образ мысли. "Православные активисты" срывают спектакли, громят выставки, разбивают скульптуры, повреждают картины; выступают с прямыми угрозами в адрес своих противников. Эти выходки очень редко получают со стороны властей квалификацию уголовных преступлений: в большинстве случаев "активистам" все сходит с рук. Создается ощущение, что власти выгодна поддержка православных молодчиков.
   Официальная церковь, на словах якобы осуждая их, на деле сама нагнетает обстановку своим заявлениями "об угрозах православию" и "российским традициям". Прямым следствием этого является рост соответствующих настроений в обществе - показательно, что когда известный журналист и политик Леонид Гозман в своей передаче на радио дал возможность высказаться одному из самых одиозных "православных активистов", называющему себя "Энтео", то большинство слушателей поддержало "активиста". Гозман тогда сказал: "Меня крайне огорчает, что дикая, средневековая позиция, которая высказывалась сегодня нашим гостем, получила поддержку 56 процентов наших слушателей. Это заставляет тревожиться за будущее нашей страны".
   Невольно вспоминаются слова Спинозы: "Все религии - это предрассудки, которые превращают людей из разумных существ в скотов и которые будто нарочно придуманы для окончательного погашения света разума, так как совершенно препятствуют верующим пользоваться своим собственным суждением и отличать истину ото лжи"...
  

Иван Грозный

  
   Возвращаемся к историческому очерку. Иван IV Грозный (1530 - 1584) - знаковая фигура для России. При слове "царь" обычно вспоминают именно его. Он в самом деле первым официально венчался на царствование (в 1547 году) и олицетворял известные качества русского царя: грозную силу власти, ее божественный характер, безусловное подчинение ей и безжалостную расправу со всеми, кто осмеливался или мог осмелиться выступить против нее. При этом Иван Грозный вел бескомпромиссную борьбу с Западом и замирял для России восточные страны: при нем Россия разгромила и присоединила к себе последние остатки Золотой Орды и шагнула за Урал, начав присоединение Сибири.
   Сама личность царя была необыкновенно колоритной: он не получил хорошего образования, потому что рано потерял отца и мать, а боярам, занятым яростной борьбой за влияние при дворе, не было, в сущности, никакого дела до молодого Ивана. Недостаток образования он восполнял чтением, но оно было хаотичным и бессистемным: впоследствии историков поражала "каша", которая содержалась в его посланиях - в них были перемешаны, часто безо всякого смысла, ссылки на римских, греческих авторов, на библейских и мифических героев, а также на незначительные исторические персонажи, запавшие в голову Ивану только потому, видимо, что ему попалась какая-то случайная книга о них.
   Развитый не по годам Иван разделял, однако, дикие суеверия, свойственные этому времени: вера в колдунов, в духов, привидения, в порчу и черную магию удивительным образом сочеталась у него с православием.
   Он был подозрительным, мнительным и патологически жестоким правителем. Даже в этот жестокий век жестокость царя Ивана ужасала современников. Сам он оправдывался тем, что является хранителем "святой Руси" и истинной православной веры; он считал себя наместником Бога на земле, и как Бог может по своей воле миловать или казнить своих рабов, то есть весь род человеческий, так и царь может распоряжаться жизнью своих подданных. Иван прямо писал об этом в письме к князю Курбскому, когда-то своему другу и ближайшему советнику, бежавшему потом от жестокости царя в Литву: "Жаловать мы своих холопов вольны, а и казнить вольны же". Под "холопами" понимались все жители государства. А "православная пресветлость", пишет царь, состоит в том, чтобы "царство свое в своей руке держать, а рабам своим не давать властвовать".
   За годы правления Ивана Грозного в России было убито (главным образом, зверски казнено) одной только высшей аристократии около 4 000 человек. Царь аккуратно заносил их в свой поминальный список ("синодик"), чтобы помолиться за них, но люди низшего сословия этой чести удостаивались редко - как типичный представитель феодальной эпохи, царь Иван считал низшее сословие "подлым", не достойным упоминания. Даже имена дворян не всегда упоминались царем в его "синодике" - часто там было написано, что истреблено "великое число" мужчин, женщин и детей, а имена их "ты, Господи, знаешь". Впрочем, личная гвардия царя - "опричники" - были более пунктуальны и в своих отчетах царю сообщали, сколько людей из низшего сословия уничтожили. Так, при разгроме Новгорода (в 1570 году), где царь заподозрил измену, в одном лишь из отчетов опричников, составленным главным царским палачом Малютой Скуратовым, значатся 1490 человек, а всего в Новгороде погибло, по разным оценкам, от 4-5 тысяч (по данным историка Руслана Скрынникова) до 10-15 тысяч человек (по данным историка Владимира Кобрина) - и это при общем количестве населения города в 30 тысяч человек!
   Впрочем, опричники убивали не только жителей собственно Новгорода, но и всей новгородской земли, разъехавшись на 200-300 верст по окрестностям города. Русская летопись, приводимая в книге "Повесть о походе Ивана IV на Новгород" (Москва, 1969) сообщает, что царь Иван велел обливать новгородцев зажигательной смесью и затем, обгорелых и еще живых, сбрасывать в реку Волхов; иных перед утоплением волочили за санями; "а жен их, и мужеского, и женского пола младенцев" он повелел вязать по рукам и ногам, "младенцев к матерям своим", и "с великой высоты метать их в воду". Кроме того, царь устроил в Новгороде настоящий ад, каким он описан в церковных преданиях, - людей жарили в раскаленной муке, заживо варили в котлах, резали на части. Новгородский летописец рассказывает, что были дни, когда число убитых достигало полутора тысяч; а дни, в которые избивалось 500 -- 600 человек, считались счастливыми.
   Общее число жертв жестокого царя неизвестно, но все современники единодушны в том, что после Ивана Грозного русская земля "сильно запустела". Не случайно москвичи с запредельным ужасом проходили мимо места его захоронения в Архангельском соборе Московского Кремля; они крестились и просили Бога, чтобы царь Иван не воскрес.

***

   Первым подробный анализ правления Ивана Грозного провел Николай Карамзин. По своим убеждениям он был убежденным монархистом: по его мнению, Иван Грозный стал тем испытанием для России, которое должно было проверить на прочность приверженность народа к самодержавию и православию. Вот как Карамзин пишет об этом в "История Государства Российского":
   "Между иными тяжкими опытами Судьбы, сверх бедствий Удельной системы, сверх ига Моголов, Россия должна была испытать и грозу самодержца-мучителя: [Россия] устояла с любовью к самодержавию, ибо верила, что Бог посылает и язву, и землетрясение, и тиранов; не преломила железного скипетра в руках Ивановых и двадцать четыре года сносила губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпением...
   В смирении великодушном страдальцы умирали на лобном месте, как греки в Фермопилах за отечество, за Веру и Верность, не имея и мысли о бунте. Напрасно некоторые чужеземные историки, извиняя жестокость Иванову, писали о заговорах, будто бы уничтоженных ею (сейчас эту традицию подхватили российские апологеты Ивана Грозного, но об этом позже. - Б.Г.): сии заговоры существовали единственно в смутном уме Царя, по всем свидетельствам наших летописей и бумаг государственных. Духовенство, бояре, граждане знаменитые не вызвали бы зверя из вертепа Слободы Александровской, если бы замышляли измену, взводимую на них столь же нелепо, как и чародейство. Нет, тигр упивался кровью агнцев - и жертвы, издыхая в невинности, последним взором на бедственную землю требовали справедливости, умилительного воспоминания от современников и потомства!..
   Жизнь тирана есть бедствие для человечества, но его История всегда полезна, для Государей и народов: вселять омерзение ко злу есть вселять любовь к добродетели - и слава времени, когда вооруженный истиною писатель может, в правлении Самодержавном, выставить на позор такого Властителя, да не будет уже впредь ему подобных! Могилы бесчувственны; но живые страшатся вечного проклятия в Истории, которая, не исправляя злодеев, предупреждает иногда злодейства, всегда возможные, ибо страсти дикие свирепствуют и в веки гражданского образования, веля уму безмолвствовать или рабским гласом оправдывать свои исступления.
   ...Если иго Батыево унизило дух Россиян, то без сомнения не возвысило его и царствование Иваново". [Конец цитаты].
   В конце XIX века Василий Ключевский, являющийся признанным классиком русской исторической науки, так писал об Иване Грозном ("Исторические портреты"):
   "Иван рано осиротел - на четвертом году лишился отца, а на восьмом потерял и мать. Он с детства видел себя среди чужих людей... Как все люди, выросшие среди чужих, без отцовского призора и материнского привета, Иван рано усвоил себе привычку ходить, оглядываясь и прислушиваясь. Это развило в нем подозрительность, которая с летами превратилась в глубокое недоверие к людям.
   Безобразные сцены боярского своеволия и насилий, среди которых рос Иван, были первыми политическими его впечатлениями. Они превратили его робость в нервную пугливость, из которой с летами развилась наклонность преувеличивать опасность, образовалось то, что называется страхом с великими глазами. Вечно тревожный и подозрительный Иван рано привык думать, что окружен только врагами, и воспитал в себе печальную наклонность высматривать, как плетется вокруг него бесконечная сеть козней, которою, чудилось ему, стараются опутать его со всех сторон. Это заставляло его постоянно держаться настороже; мысль, что вот-вот из-за угла на него бросится недруг, стала привычным, ежеминутным его ожиданием. Всего сильнее работал в нем инстинкт самосохранения...
   По природе или воспитанию он был лишен устойчивого нравственного равновесия и, при малейшем житейском затруднении, охотнее склонялся в дурную сторону. От него ежеминутно можно было ожидать грубой выходки: он не умел сладить с малейшим неприятным случаем. В 1577 г. на улице в завоеванном ливонском городе Кокенгаузене он благодушно беседовал с пастором о любимых своих богословских предметах, но едва не приказал его казнить, когда тот неосторожно сравнил Лютера с апостолом Павлом, ударил пастора хлыстом по голове и ускакал со словами: "Поди ты к черту со своим Лютером".
   В другое время он велел изрубить присланного ему из Персии слона, не хотевшего стать перед ним на колена. Ему недоставало внутреннего, природного благородства. Он был восприимчивее к дурным, чем к добрым впечатлениям. Он принадлежал к числу тех недобрых людей, которые скорее и охотнее замечают в других слабости и недостатки, чем дарования или добрые качества. В каждом встречном он прежде всего видел врага...
   Черты его личного характера дали особое направление его политическому образу мыслей, а его политический образ мыслей оказал сильное, притом вредное влияние на его политический образ действий, испортил его.
   Одностороннее, себялюбивое и мнительное направление его политической мысли при его нервной возбужденности лишило его практического такта, политического глазомера, чутья действительности, и, успешно предприняв завершение государственного порядка, заложенного его предками, он незаметно для себя самого кончил тем, что поколебал самые основания этого порядка. Карамзин преувеличил очень немного, поставив царствование Ивана по конечным его результатам наряду с монгольским игом и бедствиями удельного времени..." [Конец цитаты].

***

   Развернутый психологический портрет Ивана Грозного составил Павел Ковалевский - дореволюционный русский психолог, психиатр, историк, публицист и общественный деятель. В своем исследовании "Иоанн Грозный" он, в частности, отмечал:
   "Этот от природы нервно неустойчивый, впечатлительный и раздражительный человек, унаследовавший жестокость и бессердечие от своих предков, постепенно развивал в себе жестокосердие и кровожадность: сначала на животных, потом на низшем классе людей и, наконец, на боярах и вельможах. И что ужаснее всего, так это то, что на все эти ужасы наталкивали его приближенные. Они не только будили в царе присущего ему от рождения зверя, а поселяли и развивали в нем нового зверя. Они не только будили лежащую в глубине его души кровожадность, но и возбуждали полное презрение к людям и воззрение на людей, как на материал для кровожадной забавы и излияния своей злобы и мести.
   В юные годы молодой царь, видимо, отличался крайнею неустойчивостью характера, жаждою новых впечатлений и неудержимым стремлением к изменению образа жизни и перемены обстановки. Царь-отрок постоянно ездил по разным областям своей державы, не с целью изучения нужд государства и чинения правосудия, а для забавы звериной охотой. Так он был с братьями Юрием Васильевичем и Владимиром Андреевичем во Владимире, Можайске, Волочке, Ряжске, Твери, Новгороде, Пскове, где, окруженный сонмом бояр и чиновников, не видал печалей народа и в шуме забав не слыхал стенаний бедности; он оставлял за собою слезы, жалобы, новую бедность, ибо сии путешествия государевы, не принося ни малейшей пользы государству, стоили денег народу: двор требовал угощения и даров.
   Знаменитый наш историк С. Соловьев говорит так: "Окруженный людьми, которые в своих стремлениях не обращали на него никакого внимания, оскорбляли его, в своей борьбе не щадили друг друга, позволяли себе в его глазах насильственные поступки, Иоанн привык не обращать внимания на интересы других, привык не уважать человеческого достоинства, не уважать жизни человека..."
   ...Как наследственник болезненной нервной системы Иоанн еще с детства должен был проявлять черты характера, свойственные этим лицам. В нем рано проявились: замкнутость в себе, сосредоточенность, скрытность, усиленная наблюдательность ко всему окружающему (Ключевский говорит по этому поводу: "Иоанн усвоил себе привычку ходить, оглядываясь и прислушиваясь"), недоверие, подозрительность, крайняя неустойчивость и переходы от одного состояния к другому, отсутствие крепкой привязанности, резкая раздражительность, еще более резкая вспыльчивость, чрезмерное самолюбие и самомнение, трусость и выжидательность, отсутствие прочной любви и привязанности, хитрость, жестокость, чувственная разнузданность, безмерная злость и кровожадность.
   Большую роль в жизни Ивана играли придуманные им самим и для самого себя фантазии... Лица с неустойчивою нервною системою и дегенераты имеют ту особенность, что подобные фантастические рассказы они не только принимают за факты, но и относят эти рассказы к своей собственной личности. У этих людей, если позволительно так сказать, нет чувства действительности, и они лишены способности полагать грань между правдою и вымыслом, между возможным и фантазией. Мало того, нередко они сами измышляют какую-либо фантастическую историю и затем настолько глубоко бывают убеждены в ее правдивости и действительности, что готовы за нее положить голову на плаху.
   Чрезвычайно метко охарактеризовал Иоанна К.С. Аксаков: "Натура Иоанна влекла его от образа к образу, от картины к картине, - и эти картины любил он осуществлять себе в жизни. То представлялась ему площадь, полная присланных от всей земли представителей, - и царь, сидящий торжественно под осенением крестов на лобном месте и говорящий народу речь. То представлялось ему торжественное собрание духовенства, и опять царь посредине, предлагающий вопросы. То являлась ему площадь, установленная орудиями пытки, страшное проявление царского гнева, гром, губящий народы... и вот ужасы казней Московских, ужасы Новгорода... То являлся перед ним монастырь, черные одежды, посты, покаяние, труды и земные поклоны, картина царского смирения, - увлеченный ею, он обращал и себя, и опричников в отшельников, а дворец свой - в обитель"...
   "Он любил показывать себя, - говорит Карамзин, - царем, но не в делах мудрого правления, а в наказаниях, в необузданности прихотей; играл милостями и опалами; умножая число любимцев, еще более умножал число отверженных; своевольствовал, чтобы показать свою независимость..."
   Внимал ли венчанный царь стонам своего народа? Принял ли он царство, как пастырь принимает стадо? Отнесся ли он милостиво и внимательно к своим подданным? Захотел ли он венчанием показать своим боярам, что отныне он есть отец Отечеству?.. Увы, это только была игра в царство...
   Почти все историки высказывают тот взгляд, что Иоанн Грозный обладал недюжинным умом и твердым характером. На наш взгляд, ум Иоанна Грозного был не выше среднего уровня, а характер у него вовсе отсутствовал.
   Во всем царствовании Иоанна мы не видим ни одной определенной мысли, которою бы он руководился, ни одного прочного убеждения, ни одного твердого правила. Это был ум крайне поверхностный, неустойчивый и неопределенный. Одну минуту он думал одно, другую - другое, а третью - третье. Он не имел своих убеждений, а поступал так, как ему внушали другие. Узкий и недальновидный во взглядах, он не замечал, как ему окружающие внушали. Болезненно самолюбивый и любивший фигурировать, он охотно выдавал чужие мысли за свои. Гордый и строптивый, он радостно приводил в исполнение чужие внушения, принимая их за свои.
   В его душе не было ни Бога, ни любви к родителям, ни любви к детям, ни любви к ближним, ни любви к Родине. По существу, он был ханжа: днем - нигилист, а ночью - молящий Бога о спасении до завтра. Отец - в черном клобуке убивающий своего сына. Престарелый человек - пред смертным одром заигрывающий со своей невесткой. Царь - ищущий жительства в Англии. Отец Отечества - выжигающий целые города дотла. Во всем его характере масса противоречий, неустойчивости, несостоятельности и несамостоятельности.
   Любопытно желание Иоанна примирить свои бесчеловечные жестокости с религиозною трусливостью и ханжеством. Желая себя обелить то в собственных глазах, то в глазах своих подданных, он изыскивал различные оправдания на этот счет. Так, раз он объяснял свои лютости правосудием, объявляя, что бояре злоумышляли против него, а следовательно, и против Церкви, и против Христа - и были изменниками веры и Отечеству. Другой раз он смиренно каялся и винился пред Богом и людьми, называя себя гнусным убийцею невинных, и утешал себя тем, что он посылал по церквям даяния на поминовение умерших. Вместе с сим он надеялся со временем отмолить свои грехи, когда он оставит государство, поступит в мирную Кирилло-Белозерскую обитель и сподобится чина ангельского. Разумеется, это раскаяние имело чисто формальный характер, принимая вид обмана людей, самообмана, а может быть, и попытки обмана Высшего Существа...
   Не можем не упомянуть о том, что произошли резкие перемены во внешнем виде Иоанна. Прежде высокий, стройный, крепкий, мощный и цветущий, он резко изменился. Он неузнаваемо постарел, подряхлел и осунулся. На лице выразилась мрачная свирепость. Взгляд угас; а на голове и бороде не осталось почти ни одного волоса... Вероятным кажется предположение Костомарова, что такой перемене в его организме много содействовала его развратная жизнь и неумеренность во всех чувственных наслаждениях. Принимая во внимание его предсмертную болезнь, невольно напрашивается предположение, что в данном случае имели влияние не только нравственная разнузданность, содомский грех, бессонные ночи, разгул и разврат, но и последствия всех сих деяний с сопряженными с ними болезнями.
   Терзаемый подозрением, бредом преследования и тесно связанными с ними болезненными образами своей фантазии и воображения, Иоанн искал утешения своим мукам в религиозной обрядности. Всю свою жизнь и обстановку он расположил соответственно своему болезненно религиозному настроению. Самый свой дворец он обратил в монастырь, опричников - в монахов, а себя произвел в игумены. Игумен окружил себя братиею из самых злейших опричников в 300 человек. Вяземского он сделал келарем, Малюту Скуратова - параклисиархом. Всю эту братию Иоанн одел в тафьи или скуфейки и черные рясы, под коими были прикрыты расшитые золотом блестящие кафтаны с собольей опушкой. У седел этой братии, при царских выездах по государству, висели метла и собачьи головы как символ того, что они призваны мести Россию от сора и грызть царских лиходеев.
   Смесь аскетизма и строгой религиозности и кровожадного зверства дополнялась безнравственной половой необузданностью. Так, царь часто приказывал силою приводить к себе чужих жен, обесчестив которых, отдавал на поругание опричникам, а затем возвращал мужьям. Иногда, опасаясь, чтобы муж не вздумал мстить за это безобразие, царь приказывал мужей умерщвлять, в некоторых случаях он не брезгал и издевательствами над опозоренными мужьями. Так, передают, что в одном случае Иоанн приказал изнасилованную жену повесить над порогом дома мужа и оставить труп в таком положении две недели, - в другой же раз повешена была жена над обеденным столом своего мужа... Чиновник Мясоед имел красивую жену. Ее схватили, обесчестили, повесили пред глазами мужа, а затем отрубили голову и ему.
   Мучениям и истязаниям, придумываемым Иоанном для своих подданных, не было конца. Для этого их ставили на раскаленные проволоки, сажали на особо для этого устроенные печи, мучили железными клещами, острыми ногтями и длинными иглами, разрезывали по суставам, перетирали тонкими веревками надвое, сдирали кожу, выкраивали из спины ремни и т.п. Святая инквизиция могла бы смело поднести ему премию за изобретательность.
   ...Жажда крови усиливалась в Иоанне. Его рассудок все более и более затемнялся (Костомаров). Постоянный ужас и боязнь за свою жизнь все более и более овладевали царем. Он был убежден, что вокруг него множество врагов и изменников, - а отыскать их он не в силах. Он готов был то истреблять поголовно чуть не весь русский народ, - то бежать от него в чужие края. Уже и своим опричникам он не верил. Он их ненавидел, и уже близок был и их конец. В это время Иоанн приблизил к себе лекаря Бомелия. Хитрый голландец поддерживал в Иоанне страх астрологическими суевериями, предрекая бунты и измены. Он же внушил Иоанну мысль - искать у английской королевы Елизаветы пристанища на случай бегства из России во время бунта и мятежа. Иоанн писал Елизавете, что изменники составляют против него заговоры, злоумышляют с его врагами и хотят истребит его со всем семейством. На эту просьбу Елизавета отвечала полной готовностью служить Иоанну". [Конец цитаты].

***

   Здесь надо отметить, что, к прискорбию апологетов Ивана Грозного, видящих в нем настоящего русского православного царя, он действительно готовил себе побег из России в Англию и просил убежища у королевы Елизаветы I. Все царские сокровища были вывезены в Вологду, откуда их легко было доставить в Архангельск, главный форпост английской Московской компании в России. В случае опасности царь мог сесть тут на английский корабль и покинуть свою страну.
   Вообще торговля с англичанами была для Ивана Грозного столь важна, что заниматься этими делами он приказал Борису Годунову, - восходящей звезде кремлевской администрации. Англичане называли Годунова на свой манер "протектором". Как пишет Борис Кагарлицкий, царь Иван покровительствовал иностранцам настолько, что в этом было "много оскорбительного для его подданных, которых он охотно принижал перед чужеземцами".
   Особым влиянием при дворе царя пользовался английский астролог, известный в Москве как Елисей Бомелий. Помимо предсказания будущего, он выполнял и более практические задания правителя: готовил ему яды, собирал сведения о подозреваемых в измене боярах. Как писали современники, проклятый "Елисейка" мог приготовить такой яд, который убивал царских недругов точно в назначенный день и час. Царю Ивану от этого была большая радость: ему было любо смотреть, как его враг с довольным видом сидит за пиршественным столом и не знает, что скоро будет корчиться в страшных муках. Были у "Елисейки" и яды иного действия: кто-то из отведавших их переставал узнавать родных, становился буен и мог напасть на близкого человека - так погиб, например, отважный полководец ("воевода") Василий Прозоровский, внезапно убитый на царском пиру своим обезумевшим братом Николаем. Были и такие, кто напрочь забывали свое имя и происхождение, теряли рассудок и превращались в слабоумных, - помимо того, что они переставали представлять опасность для царя, его немало забавляло их поведение.
   Бомелий был способен не только предать человека неминуемой смерти, но и спасти от нее. Однажды он спас любимого царского шута Осипа Гвоздева, имевшего неосторожность отпустить колкую остроту насчет Ивана. Несмотря на свое расположение к нему, царь выплеснул в лицо Осипу миску горячих щей, а после ударил его кинжалом. К корчившемуся в луже собственной крови шуту подбежал Бомелий, который напоил его чудодейственным снадобьем. Осип сразу заснул и спал долго, а после того, как проснулся, быстро выздоровел.
   Бомелий удачно лечил и самого царя Ивана, который после смерти первой и любимой жены Анастасии сделался "зело прелюбодейственен и яр" - хвастаясь тем, что растлил тысячу дев и лично душил своих незаконнорожденных детей, Иван не оставлял вниманием и смазливых юношей. К такому же образу жизни он приучил своего старшего сына, тоже Ивана, - хотя они часто ссорились, но вместе участвовали в буйных оргиях, меняясь любовницами и любовниками. Между тем в Россию в это время уже была занесена "французская болезнь" - сифилис. Он так широко распространился, что в "Домострое", главной книге русского быта, ему отвели особое место среди прочих болезней, описывая способы приготовления мазей от сифилисных "нарывов и болячек". Царь Иван и его старший сын тяжело страдали от этой болезни, и Бомелий лечил их с помощью ртутных притираний и сулемы. Такими же мазями он растирал больные суставы царя, чем приносил ему облегчение.
   Бомелий был сведущ и в астрологии. Один историк писал об этом так: "Почти каждую ночь, чтобы наблюдать небесные светила, он поднимался на колокольню кремлевской церкви Иоанна Лествичника (позже перестроенную и ставшую известной как "Иван Великий"). Царь Иван, прочитавший немало астрологических трактатов, нередко составлял компанию Бомелию во время этих наблюдений и тут же решал судьбу несчастных, чьи звезды складывались в опасную для Ивана комбинацию. Мирные московские жители, едва заметив на площадке колокольни темные силуэты, в панике шептались: "Опять Елисейка с царем колдуют!" - и запирались на все замки в надежде, что минует их злая чаша царской немилости".
   Но скоро закатилась и счастливая звезда "Елисейки": царь заподозрил его в измене. Перед этим Бомелий сделал предсказание, вызвавшее сильное раздражение царя Ивана. Когда царь в очередной раз потребовал предсказаний о будущем своего рода, Бомелий запросил ответ у волшебного хрустального шара. Тот поведал, что вторая жена царевича Ивана, испугавшись лютости свекра, родит раньше времени и умрет вместе с младенцем; что вслед за ней умрет сам царевич Иван; что средний сын Федор скончается рано, не оставив наследника, а младший сын Дмитрий погибнет, не дожив до совершеннолетия.
   Разъяренный царь Иван швырнул в голову недавнего любимца тяжелый серебряный кубок. Бомелий остался жив, хотя удар мог стать роковым, но судьба, с которой "Елисейка" так долго играл, не сулила ему легкой смерти и тем более спасения. Через короткое время он был обвинен в предательстве, заключен в темницу и подвергнут пыткам. Руки и ноги Бомелия были вывернуты из суставов, а спина и все тело изрезаны проволочным кнутом. За пыткой наблюдал царевич Иван, а порой он сам заменял палача.
   "Елисейка" признался не только во всем, в чем его обвиняли, но и во многом таком, о чем его даже не спрашивали. Когда царю доложили о признаниях Бомелия, он приказал зажарить его живьем. Бывшего лекаря привязали к деревянному шесту, выпустили кровь, дабы она не закипела от жара, и муки казнимого не прервались раньше времени, а потом зажгли огонь и поджаривали до тех пор, пока Бомелий подавал признаки жизни. Затем его бросили в сани и повезли в Кремль показать царю; тут Бомелий внезапно открыл глаза и проклял Ивана, после чего испустил дух.
   Проклятье ли стало тому причиной, или болезнь, разъедавшая тело царя, но Иван прожил после этого недолго. Как и предсказал Бомелий, царевич Иван умер еще до отца, став жертвой его бешеного нрава. Царю не понравилось, что жена Ивана вышла неодетая в горницу, и он избил ее; досталось и царевичу, пытавшемуся вступиться за жену. В результате побоев и потрясения она скинула ребенка и умерла; царевич Иван также скончался.

***

   В последний год своей жизни царь выглядел страшно. Николай Карамзин отмечал: "В сие время он так изменился, что нельзя было узнать его: на лице изображалась мрачная свирепость, все черты исказились, взор угас, на голове и в бороде не осталось почти ни одного волоса".
   "Мы видели жизнь Иванову: увидим конец ее, - продолжает Карамзин, - страшный для воображения: ибо тиран умер, как жил - губя людей, хотя в современных преданиях и не именуются его последние жертвы. Можно ли верить бессмертию и не ужаснуться такой смерти?.. Всегдашний трепет гнева и боязни, угрызение совести без раскаяния, гнусные восторги сластолюбия мерзостного, мука стыда, злоба бессильная в неудачах оружия, наконец, адская казнь сыноубийства истощили меру сил Ивановых..."
   Павел Ковалевский писал:
   "Пьянство, разврат, бесконечные оргии, распутная жизнь, душевная болезнь и связанные с нею душевные терзания, - все это не могло не отозваться на Иоанне и не расшатать его здоровья. А между тем оно становилось все хуже и хуже. У него явилась болезнь: какое-то гниение внутри, и от него исходил отвратительный и смрадный запах. Грехи опричнины и содомии дали себя знать... Иностранные врачи усердно лечили Иоанна. Еще усерднее он раздавал милостыни по монастырям на поминовение о здравии болящего царя. Вместе с сим он не брезгал другою рукою раздавать милости волхвам и чародеям.... В это время на небе явилась новая комета. Царь долго смотрел на нее и наконец заявил: "Се знамение моей смерти". И он был прав.
   А между тем болезнь усиливалась. Вся внутренность начала гнить, а тело пухнуть. Днем мучился царь физическими немощами, ночью его преследовали видения. Враги и злоумышленники были всюду вокруг царя. Он их страшился, он их трепетал. А тут еще казненные им жертвы восстали из гробов и требовали ответа от немощного царя... Кто может описать ужас такой ночи больного человека?.. Где найдутся силы и мощь вынести сообщество костяных мертвецов, требующих от убийцы отмщения за их мучения, истязания и смерть... Астрологи предсказали Иоанну скорую смерть, но он приказал им молчать, угрожая в противном случае всех их сжечь в доме живьем.
   И вот измученный, изнуренный и ожидающий смерти царь находит себе развлечение и утешение в рассматривании своих сокровищ и драгоценных камней и толкования их значения.... Летописи передают невероятный и потрясающий факт о безграничном нравственном разврате Иоанна. К разбитому, угнетенному, страждущему и умирающему Иоанну явилась супруга его сына Федора навестить немощного отца. И этот находящийся на смертном одре и заживо разлагающийся царь и отец не погнушался обратиться с похотливым вожделением к жене своего сына и наследника престола.... Несчастная невестка с омерзением должна была бежать от сладострастного бесстыдства тестя... Обманутый, разозленный и сконфуженный Иоанн приказал казнить всех благородных свидетелей этого последнего своего позора, а сына убеждал развестись с распутной женой и вступить в новый брак". [Конец цитаты].
   Состояние умирающего царя Ивана действительно было ужасным - он сильно располнел, его носили в кресле; при каждом движении в животе царя булькала жидкость (цирроз печени - непременный спутник сифилиса, сопровождающийся накоплением жидкости в брюшной полости). Только в бане он чувствовал себя немного лучше, поэтому проводил там каждый день по два-три часа; после бани он и умер - внезапно упал на пол и испустил дух.
   Династия Рюриковичей, древняя династия России, прекратилась вскоре после смерти Ивана Грозного, и царь приложил к этому руку. Он истребил почти всех детей и внуков своих дядьев Андрея Старицкого и Юрия Дмитровского. Причем Мария Старицкая была убита в десятилетнем возрасте, ее сестра Евдокия - в девять лет, их брат Юрий - в шесть лет. Иван Грозный не пощадил даже жену своего слабоумного родного брата Георгия - она была утоплена в реке вместе с теткой Ивана.
   Средний сын царя, слабоумный Федор, унаследовавший его власть, умер через четырнадцать лет, не оставив потомства, а Дмитрий, сын царя Ивана от шестой жены, погиб в Угличе, бросившись в припадке эпилепсии на нож, которым игрался с дворовыми детьми.

***

   Как уже было сказано, в России сейчас немало апологетов Ивана Грозного, которые превозносят его, называя истинным русским царем, "болеющем за Россию". Его злодеяния они объявляют несуществующими и объясняют их клеветой врагов России, - таким образом, все, что писали об этом царе Карамзин, Соловьев, Ключевский, Костомаров, Иловайский, Ковалевский и многие другие историки, признанные авторитеты исторической науки, объявляется "сплошной ложью".
   Что же говорят защитники царя? Иван Васильевич Грозный должен считаться в русской истории примером настоящего православного государя. Человек огромного ума и обширной образованности, он с молодых лет поразил мощью своей исполинской натуры приближенных к нему бояр. Они плакали от умиления, видя, как юный государь с легкостью разрешает сложнейшие вопросы внутренней и внешней политики. Царская корона, которую он надел на себя семнадцати лет от роду, увенчала голову, которая была во всех смыслах достойна ее. Реформы, кои провел молодой царь Иван вскоре после своего венчания на царство, укрепили его славу великого правителя России и величайшего политического деятеля Европы.
   Рассказы же о его зверствах, о том, как он любил мучить людей и изобретал специальные жестокие казни для них - боярские сказки, подхваченные все теми же врагами России. Иван Грозный был милосердным и гуманным царем; милосерднее и гуманнее, чем современные ему европейские короли и императоры. Мы знаем, напоминают нам апологеты царя Ивана, что в Париже за одну лишь Варфоломеевскую ночь было убито от 5 до 7 тысяч протестантов-гугенотов, а царь Иван Васильевич за почти 50 лет своего правления казнил только 4 тысячи человек - это явствует из его "синодика". Это были изменники и заговорщики. О каждом убиенном он плакал и молился, - хотя вина их была несомненной, Иван Васильевич скорбел о пролитой им крови как подлинный православный христианин.
   Заботясь об интересах России, продолжаю защитники Ивана Грозного, он присоединил к ней Казанское и Астраханское ханства, а также Сибирскую Орду. Царь Иван боролся и за выход к Балтийскому морю, но потерпел поражение в Ливонской войне из-за действий "пятой колонны" в России. "Пятую колонну", разумеется, поддерживал и снабжал деньгами Запад, который ненавидел царя Ивана, бросившего вызов западному могуществу. Агенты Запада и русские изменники в конце концов убили Ивана Грозного ядом, а до этого таким же способом уничтожили царевича Ивана. Большое количество мышьяка, сулемы и ртути в останках царя и его сына неопровержимо свидетельствует об этом.
   В целом, если Иван Грозный был в чем-то неправ, так это лишь в том, - здесь мы должны вспомнить мнение на этот счет Сталина, - что он не до конца истребил боярские семьи.
   Приводя оценку личности царя, которые дают его защитники, мы нисколько не преувеличиваем: сейчас в России выходит немало книг, где все это выдается за непреложную истину. Их авторы делают вид, что не знают, как обстояло дело в действительности. Что "синодик" Ивана Грозного, где поминаются 4 тысячи убитых, дошел до нас не полностью, - к тому же, как уже говорилось, простой народ редко удостаивался чести быть помянутым царем... Что присоединение новых земель велось с той же жестокостью, которой отмечено все правление царя Ивана, - на Волге, например, против русского завоевания было три крупных восстания "черемисов", потопленные в крови... Что беспощадный и бессмысленный террор, проводившийся царем в России, затронул даже православное духовенство, десятки представителей которого были казнены, - погиб и глава русской церкви митрополит Филипп...
   Что касается легенды об отравлении царя, она просто нелепа. По всей Европе тогда лечились мышьяком, ртутью и сулемой от разных болезней, в том числе от сифилиса, - не говоря уже о свинцовой посуде и оконных рамах из свинца, содержащих ядовитые примеси, о которых в то время не знали. В останках многих европейских правителей находят большие дозы этих веществ, - так что же, все были отравлены?..
   Но самое страшное - это аргумент о минимуме зла, который причинил Иван Грозный, если сравнивать с западными королями и императорами. Во-первых, как уже было сказано, это неправда, а во-вторых, разве можно оценивать степень злодеяний в сравнении с другими злодеяниями? Если один злодей убил 4 тысячи человек, а другой - 7 тысяч, то первый лучше второго? А если будет третий злодей, который убьет 10 тысяч людей, то второй злодей станет лучше третьего? А если будет четвертый, который убьет 100 тысяч человек, то третий сделается лучше него? Значит, чтобы оправдать злодея, надо лишь найти еще большего злодея? Апологеты Грозного рассуждают именно так, не понимая, что только моральные уроды могут оправдывать убийцу тем, что существуют еще большие убийцы.
   Некоторые защитники Ивана Грозного говорят, что если жестокость и была, то она оправдана "высшими интересами России", т.е. снова вспоминается тезис об "универсальном государстве". А некоторые договариваются до того, что Россия вообще нуждается в грозном правителе. Видимо, прав был Некрасов, когда писал:
  
   Люди холопского звания
   - Сущие псы иногда:
   Чем тяжелей наказания,
   Тем им милей господа.
  
   Между прочим, в России недавно открыли памятник Ивану Грозному, а до этого был установлен памятный знак в Александровской слободе, главной резиденции опричников, месте самых жутких казней. Этот знак был посвящен не памяти замученных жертв, а "православному русскому царю" Ивану Грозному.
   Что же касается оправдания царских злодейств "интересами России", то если бы кто-нибудь из защитников оказался в том времени, если бы на глазах такого защитника изнасиловали и убили его жену, а затем зверски убили и детей; если бы его самого посадили на кол или бросили в котел с кипящей водой, - если бы после всего этого он продолжал защищать Ивана Грозного, можно было бы поверить такому защитнику, хотя вряд ли можно было бы считать его психически нормальным. Но нет, все апологеты Ивана Грозного - вполне благополучные люди, и когда они с высот своего благополучия оправдывают убийства, совершенные эти царем, на ум приходит лишь одно слово - подлость. Можно допустить, однако, что следует применить и слово "глупость"; непонятно, какие внутренние мотивы ими движут, но объективно они приносят огромный вред России, потому что оправданием злодеяний власти они предоставляют ей право на подобные злодеяния в настоящем и будущем, если того потребуют "высшие интересы страны".
  

Воцарение Романовых

  
   ...XVII век плохо начался для России. "Смутное время" явилось причиной разорения страны и гибели тысяч ее жителей. В официальной российской историографии этот период однозначно показывается как "нашествие чужих", в первую очередь поляков. Примечательно, что среди современных российских праздников есть "День народного единства" (4 ноября), посвященный освобождению Кремля от поляков в 1612 году.
   Однако независимые исследователи, свободные от полонофобии, рисуют иную картину Смутного времени. Признанный специалист по этому периоду Руслан Скрынников определял Смутное время (в книгах "Русская история IX-XVII веков", "Смутное время. Крушение царства" и других) как династический кризис, сопровождающийся Гражданской войной. Дело в том, что тогда не было резких отличий межу Россией и Речью Посполитой (так называлось польско-литовское государство, образовавшееся в 1569 году). Войны между этими государствами сменялись миром, а мир - войной, но в целом связи были тесными. Многие знатные русские рода имели польско-литовское происхождение: переезд на постоянное жительство из Литвы в Россию и обратно был обыкновенным явлением. Помимо родственных отношений, русских и польско-литовских князей и бояр связывала общность языка и веры: в Литве русский язык долгое время был государственным, а православная вера господствовала во всех восточных областях. Несмотря на принятие в 1596 году Брестской унии, согласно которой православная церковь в этом государстве признала главенство римского папы, "униатскими" стали лишь несколько епархий, но и там сохранялось служение по православному образцу на церковнославянском языке.
   В общем, отношения между Россией и Польшей действительно были похожи на отношения родственников, которые ссорятся и мирятся, но в любом случае остаются близки. Это подтверждается и взаимными притязаниями на престол, которые воспринимались обеими сторонами как нечто само собой разумеющееся. Так, Иван Грозный сватался за сестру литовского "великого князя" (правителя государства) Сигизмунда Августа, надеясь получить под свою власть Литву, а позже, после смерти Сигизмунда, ставшего первым королем объединенного польско-литовского государства, пытался добиться своего избрания на польский престол, и шансы царя были достаточно велики. В свою очередь, сын польского короля Владислав в период "Смутного времени" (в 1610 году) был избран русскими царем - избрание происходило в полном соответствии с русскими законами и обычаями. Владиславу помешало приехать в Москву и править Россией только желание его отца Сигизмунда III самому занять русский престол.
   Поэтому будет ошибкой делить участников "Смутного времени" на два лагеря: русских и нерусских, "своих" и "чужих". Как показал Скрынников в своих книгах, разделение существовало не по принципу национальности, а по династическим и социальным группам: кто-то поддерживал Владислава, кто-то - свергнутого царя Василия Шуйского, кто-то выступал за самозваных русских царей, появлявшихся один за другим, - наконец, были и такие, кто воевал "против всех", исключительно в собственных интересах. При этом как русские не составляли единого лагеря, так и поляки - между последними случались порой более ожесточенные столкновения, чем у поляков с русскими. Следует добавить, что большинство предводителей польско-литовских отрядов в России были православного вероисповедания, и русский язык был для них родным, - так же, как и для значительной части рядовых воинов, которые были выходцами из "Белой Руси", то есть будущей Белоруссии.
   Но, вопреки всему этому, в царское время "Смуту" упорно называли отражением иноземного вторжения в Россию, а главными врагами были, разумеется, поляки. Это не удивительно, ведь после уничтожения польской независимости и вхождения значительной части Польши с Варшавой в состав Российской империи поляки неустанно боролись за восстановление своего государства, а российское правительство жестоко подавляло польское национально-освободительное движение. Для официозной российской идеологии крайне важно было показать поляков с черной стороны, как извечных противников русских и России, - таким образом, утверждалось, что поляки понесли "заслуженное наказание", а уничтожение Польши было "актом исторической справедливости". По схожим мотивам почти так же изображались события "Смутного времени" в сталинский период - тогда даже был снят фильм "Минин и Пожарский" о предводителях "Второго ополчения", которое освободило Москву от поляков и литовцев и заняло Кремль 4 ноября 1612 года. Примечательно, что фильм был снят в том же году (1939), когда Сталин заключил пакт о ненападении с Гитлером ("пакт Молотова-Риббентропа"), по условиям которого Польша была поделена между Германией и СССР.
   Надо сказать, что в российской историографии были все же попытки объективно разобраться в событиях "Смутного времени". Наряду с работами Скрынникова и других авторов, писавших в 1960-е - 1980-е годы, аналогичными исследованиями занимался ранее видный русский историк Михаил Покровский. Он верно отмечал, что самодержавие эксплуатировало историю "Смуты" в династических целях и ради популяризации идеи народной поддержки института монархии. На самом деле ополчение Минина и Пожарского было создано не по воле народа, а по инициативе и на деньги русского купечества: торговому капиталу в лице русского купечества и близких к торговле дворян необходимо было сильное русское правительство, способное преодолеть междоусобную войну. К тому же поляки оказались не в силах прекратить демократическую революцию, и тогда, пишет Покровский, торговый капитал выдвинул своего вождя - Кузьму Минина: "Купечество в воззваниях призывает встать не только за православную веру, но и за свою землю и, - прибавляют они, - за достояние, которое нам дал Господь Бог. Защита Родины и защита мошны у этих людей, как у буржуазии всех времен, сливались таким образом в одно". Военным предводителем торгового капитала стал князь Дмитрий Пожарский, помышлявший, между прочим, избрать на русский престол шведского принца. Союз буржуазии и дворянства выразился в организации ополчения, которое разбило поляков и литовцев, а с другой стороны, подавило крестьянскую революцию.
   Невзирая на явно прослеживающийся классовый подход, характерный для советской исторической науки, нельзя не признать, что Покровский был во многом прав. В нынешнее время исследования Покровского тоже вызывают озлобление "русских патриотов", а на того, кто пытается ссылаться на них, тут же навешивают ярлык "русофоба".

***

   В то же время, настоящий русский патриот не может не искать в каждой неприятности, случающейся с Россией, следы Англии: она подозревается во всех мятежах, заговорах, войнах и политических убийствах, которые когда-либо были в России. Нечего и говорить, что организаторами "Смутного времени" тоже считаются англичане. Правда, исторические факты опровергают эту версию - как пишет Борис Кагарлицкий в своей книге "Периферийная империя", англичане, напротив, пытались оказать помощь русским торговым городам в годы смуты:
   "Смута нанесла катастрофический удар по внешней торговле России, однако купцы из "Московской компании" страну не покинули. В 1612 году, когда Москва была захвачена поляками, головная контора компании эвакуировалась в Вологду. К тому времени Вологда превратилась в важнейший торговый центр. Здесь, как отмечает И. Любименко, возникло своего рода интернациональное купеческое сообщество, объединившее русских и иностранцев. "Еще зимою 1608 - 1609 гг., из-за осады Москвы поляками, в Вологде задержались русские и иностранные купцы, направлявшиеся в Москву с товарами. Узнав об этом, царь Василий приказал воеводам организовать оборону города, в котором неожиданно сосредоточилось столько ценностей. К этой обороне были привлечены и иностранные купцы - собственники застрявших товаров. Их выборные должны были участвовать в руководстве военными действиями, "быть с головами и ратными людьми за один". Таким образом, составился своего рода мирской совет, руководивший вообще городскими делами".
   В это самое время некий капитан Чемберлен, служивший в русских войсках, направляет английскому королю Якову I Стюарту проект интервенции в Московию. Суть проекта состояла в том, чтобы высадить английские войска в Архангельске (где англичане, кстати, и высадились во время интервенции 1918 года), а потом продолжить движение на юг с целью освобождения Москвы. В результате русское государство было бы восстановлено, но уже под протекторатом Стюартов. При этом Чемберлен настаивал, что интервенция не будет стоить Лондону сколько-нибудь существенных денег. Все расходы оплатит русское купечество.
   Советские историки, крайне негативно оценивавшие план Чемберлена, признают, что его проект действительно был основан на переговорах "с какими-то представителями русского общества", а англичане пытались "использовать страх некоторых представителей знати перед движением угнетенных масс". Между тем в проекте Чемберлена совершенно четко давалось понять, что речь идет не об аристократии, а именно о купечестве. Проект английской интервенции был явным порождением "вологодской обороны". Если учесть, что именно в это время в Нижнем Новгороде торговая буржуазия по инициативе купца Минина собирала деньги на создание русского ополчения, легко догадаться, что речь идет об одних и тех же социальных интересах.
   Как отмечал М. Покровский, освободительному походу князя Пожарского на Москву в 1612 году предшествовал "наем" дворянской армии буржуазией. Однако после череды неудач русских войск на протяжении почти 20 лет доверие купечества к дворянской армии находилось на самой низкой точке. Иностранные военные специалисты и без того составляли существенную (и наиболее боеспособную) часть русской армии, а потому идея нанять англичан выглядела для купцов вполне привлекательной - тем более что русский и английский торговый капитал объединяли общие коммерческие интересы.
   Показательно, что королевский двор в Лондоне отнесся к идее Чемберлена об английском протекторате как к фантазии авантюриста, но отнюдь не исключил возможность интервенции. Однако слишком многое оставалось неясным. В Лондоне хотели знать подробнее, кто с русской стороны просил об отправке английских войск и насколько эти люди представительны. Джон Мерик, главный агент "Московской компании" в России, был вызван в Англию, а затем направлен назад вместе с Уильямом Расселом, одним из директоров компании. В сопроводительных документах также упоминалось некое предложение, сделанное в прошлом году Мерику "видными и главными лицами", касавшееся вопросов "безопасности" и восстановления мира "при помощи нашего вмешательства".
   Джон Мерик был своим человеком в среде русской бюрократии и купечества. Будучи сыном высокопоставленного сотрудника "Московской компании" Уильяма Мерика, он вырос в Москве на Английском дворе, свободно говорил по-русски и провел здесь значительную часть жизни. Среди русских он был известен под именем Ивана Ульянова. Это был просто идеальный посредник, прекрасно понимавший и отстаивавший не только английские интересы, но и интересы русского торгового капитала.
   В 1612 году на севере России уже действовал английский отряд под предводительством Артура Астона. Когда в 1613 году "приходили на Колмогоры литовские люди и русские воры", этот отряд принимал участие в обороне города. Взять Холмогоры литовцам не удалось.
   Прибыв в Архангельск, Мерик и Рассел обнаружили, что вопрос об отправке английского экспедиционного корпуса отпал сам собой: Москва уже была взята войсками князя Пожарского, а на царство был избран Михаил Романов. Англия немедленно признала нового царя, хотя, как отмечают русские историки, "прочность его положения представлялась многим сомнительной". Позиция Лондона тем более показательна, что остальные западные правительства не торопились признавать Романовых. Иоганн-Готтгильф Фоккеродт в своих мемуарах о России на рубеже XVII и XVIII веков напоминает, что Михаил Романов "не мог бы доказать своих прав ни в одном немецком учреждении"". [Конец цитаты].

***

   В 1613 году на русском престоле воцарилась династия Романовых. Первым русским царем из этой династии был Михаил Романов, избранный на царство в шестнадцатилетнем возрасте. Его права на престол подтверждались родством с последним царем из династии Рюриковичей - Федором, сыном Ивана Грозного. Родство это было, однако, довольно отдаленным: Михаил приходился Федору всего лишь двоюродным племянником. Среди претендентов на царскую корону были более близкие родственники Федора, но Михаил имел могущественного покровителя - своего отца, патриарха русской православной церкви. К тому же за годы смуты Романовы сблизились с дворянством, принимавшим в ней активное участие, и это также определило избрание Михаила.
   Если говорить об извечном делении на "чужих" и "своих", то Романовы были скорее "чужими" для России: как в случае с Рюриковичами, их предки были иностранцами - они приехали в Московское царство из Пруссии в начале XIV века. Но важнее этого была их политика в России, особенно показательная в "Смутное время". Историк Николай Коняев в своей книге "Романовы. Творцы Великой Смуты" доказывает, что Федор (Филарет) Романов, отец Михаила, был одним из главных организаторов смуты. Подвергшийся преследованиям при Борисе Годунове, он сделал ставку на подрыв русской государственности как таковой, чтобы в начавшейся буре вновь подняться наверх. Показательно, пишет Коняев, что Филарет Романов митрополичий сан принял из рук Лжедмитрия I, а патриархом его сделал Лжедмитрий II.
   Когда ополчение Пожарского и Минина штурмовало Кремль, продолжает Николай Коняев, все Романовы, и будущий царь в том числе, находились не с народным ополчением, а по другую сторону кремлевской стены вместе с осажденными поляками.
   Однако, заняв престол, Михаил провозгласил беспощадную борьбу с "чужими", в которой больше досталось его собственному народу, чем внешним врагам. Из числа последних были отражены поляки (в 1616 году), пытавшиеся посадить на трон Владислава, которого они продолжали считать законным русским царем, поскольку Михаил в их глазах был узурпатором. На этом успехи Михаила в борьбе с внешними врагами закончились, - правда, в 1632 году русские войска вторглись в Речь Посполитую, чтобы отнять у нее приграничные территории и, главным образом, город Смоленск (камень преткновения в отношениях Польши и России; этот город в древности был столицей одноименного русского княжества, затем вошел в состав Литвы, затем с большим трудом был завоеван русским "великим князем" Василием III, отцом Ивана Грозного, затем отвоеван поляками и литовцами в "Смутное время"). Однако эта война была неудачной для русских, они были разгромлены поляками, и Смоленск пока продолжал оставаться за Речью Посполитой.
   Зато в борьбе с врагами внутренними, подлинными и мнимыми, Михаил преуспел. Сначала были казнены все оставшиеся в живых самозванцы и их дети: в числе прочих был казнен через повешение (на воротах Спасской башни московского Кремля) трехлетний сын Лжедмитрия II, причем толстая веревка не затянулась на тоненькой шее мальчика, и несчастный ребенок провисел несколько часов в петле на холоде, пока не замерз насмерть. Глава казаков Иван Заруцкий был посажен на кол, расправились и со многими рядовыми участниками этих событий.
   Кровь и жестокость сопровождали весь период правления Романовых в России вплоть до последнего царя Николая II. Зловещим предзнаменованием сочли современники "ходынскую катастрофу", когда в Москве на Ходынском поле, на торжествах по случаю коронации этого царя погибло более тысячи человек из-за страшной давки. Константин Бальмонт написал позже стихи "Наш царь", в которых были такие строки:
  
   ...Наш царь - убожество слепое,
   Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,
   Царь-висельник, тем низкий вдвое,
   Что обещал, но дать не смел.
  
   Он трус, он чувствует с запинкой,
   Но будет, - час расплаты ждет.
   Кто начал царствовать - Ходынкой,
   Тот кончит - встав на эшафот.
  
   Пророчество Бальмонта в отношении Николая II сбылось, а строки о правлении с помощью "тюрьмы и кнута, суда и расстрела" можно отнести ко всем Романовым...
   Апофеозом борьбы власти за укрепление своего влияния в XVII веке стало "Слово и дело государево". Это настолько необычная практика судопроизводства, что на ней надо остановиться подробнее.
   Под "Словом и делом" понималось доносительство о "злых умыслах" по отношению к царю, о государственной измене, об оскорблении царского имени, царской семьи, просто неосторожное слово в отношении царя. Каждый, кто знал о таких преступлениях (они считались тягчайшими), был обязан под страхом смертной казни донести об этом властям, объявив "Слово и дело государево" в отношении какого-то человека. После этого обвиняемый заключался в тюрьму, где подвергался допросам и пыткам. Окончательное решение по всем подобным делам, где бы они ни разбирались, принималось в Москве.
   Русский историк Николай Новомбергский еще до революции опубликовал обширное исследование по практике "Слова и дела", изучив тысячи таких дел (Н. Новомбергский. "Слово и дело государевы", в 2-х томах). Его выводы неутешительны: "Слово и дело" помогло выявить очень мало настоящих случаев государственной измены, - подавляющее большинство этих дел касались обычных бытовых эпизодов, когда подвыпивший человек мог нелестно отозваться о царе и, по русскому обычаю, о его матери. Иногда повод для судопроизводства по "Слову и делу" был совсем пустяковым: например, во время застолья первый тост был поднят не за царя, а за присутствовавших гостей, или за именинника, и тому подобное. Наказание за эти мелкие провинности было, однако, вовсе нешуточным: в лучшем случае виновного били кнутом (после десяти ударов кожа сползала со спины, после пятнадцати - рассекалась до костей, а опытный палач-кнутобоец мог перебить хребет с пяти ударов), вырезали язык (кончик или по горло) и выжигали на лице клеймо. В худшем случае полагалась квалифицированная, то есть особо жестокая смертная казнь, как за настоящую государственную измену, покушение на царя или патриарха (мы уже упоминали об этом в связи с "Соборным Уложением 1649 года").
   Таким образом, в России было запрещено даже высказываться о власти. От наказания не был освобожден никто: при Петре I двум знатным княжнам и их служанке вырезали языки, а затем били кнутом и сослали на каторгу за неосторожные слова о царе, сказанные во время ничего не значащего женского разговора. При царице Анне, племяннице Петра, по "Слову и делу" было осуждено более 20 тысяч человек, среди них было немало людей "благородного" сословия.
   Введенная при царе Михаиле практика "Слова и дела" просуществовала более ста лет, до 1762 года; естественно, ни о каком уважении человеческой личности, а уж тем более о свободе слова в России и речи быть не могло.

Расширение России

   При втором царе из династии Романовых, которого звали Алексей "Тишайший" (царя презрительно прозвали так за то, что он боялся воевать и первым из русских правителей не принял участие ни в одном военном походе), в России окончательно утвердилось крепостное право. Закрепощенные крестьяне и ремесленники подвергались такому угнетению со стороны своих владельцев и государства, что, доведенные до отчаяния, не раз восставали. Эти восстания государство подавляло с неслыханной жестокостью: например, в ходе подавления крестьянской войны (1667 - 1671), которую возглавлял Степан Разин, по Волге пускали плоты с повешенными крестьянами, - очевидцы насчитали, по меньшей мере, 15 тысяч трупов на этих страшных плотах.
   Чуть раньше в Москве случился "Медный бунт" (в 1662 году), вызванный значительным повышением налогов и волюнтаристским решением правительства производить свои выплаты медными деньгами, которые народу было приказано брать как серебряные, но при этом подати надо было отдавать настоящим серебром. Это вызвало обнищание населения, москвичи пошли жаловаться царю Алексею. Застигнутый врасплох царь обещал разобраться с налогами, но своего обещания не выполнил. Между тем в его резиденцию были стянуты войска, и когда москвичи пришли во второй раз, их ждала жестокая расправа. Вначале по ним был открыт огонь, и сотни людей были убиты наповал. Потом стали рубить саблями и колоть копьями; наконец, оставшихся в живых схватили и учинили им казнь: более тысячи человек посадили на большие суда, связали руки за спиной и потопили в реке Москве; около двухсот человек повесили, остальным (их число превышало 3 тысячи человек) отсекали руки и ноги, били кнутом, выжигали клеймо на лице. Те, кто выжили, были сосланы "на вечное житье" в отдаленные области России.
   Во второй половине XVII века ко всем бедам народа добавились еще гонения за веру. Патриарх Никон провел церковную реформу, которая далеко не всеми была принята. Значительная часть православных верующих отказалась ее признать, в результате русская церковь распалась на два непримиримых лагеря: сторонники Никона и его противники, которых стали называть "раскольниками". Как отмечают исследователи церковного раскола, он был, по сути, протестом народа против усиливающегося гнета государства, но в российских условиях раскольники не видели никакой положительной перспективы в будущем, - оно, по их мнению, несло лишь новые, еще более тяжелые испытания, - поэтому обращали свои взоры к идеализированному прошлому.
   Как бы там ни было, государство не намерено было прощать своевольство, и раскольников начали безжалостно преследовать. Ефим Грекулов так описывает это ("Православная инквизиция в России"):
   "Протопоп Аввакум (вождь раскольников) писал о патриархе Никоне, что тот "епископа Павла Коломенского мучил и сжег в новгородских пределах; протопопа костромского Даниила уморил в земляной тюрьме в Астрахани; священнику Гавриилу в Нижнем приказал отрубить голову; старца Иону Казанца в Кольском остроге на пять частей рассекли; в Холмогорах сожгли Ивана Юродивого, в Боровске -священника Полиевкта и с ним четырнадцать человек. В Нижнем сожгли народу много, в Казани тридцать человек, а живущих на Волге в городах и селах и не хотевших принять антихристовой печати клали под меч тысячами". "А со мной, - продолжал далее Аввакум, - сидело шестьдесят человек, и всех нас мучил, и бил, и проклинал, и в тюрьме держал".
   Андрей Денисов в "Повести о жизни Никона" сравнивает участь раскольников с участью первых христиан в Римской империи. Перечисляя орудия пыток - бичи, клещи, тряски, плахи, мечи, срубы, он упоминает и о железных хомутах - типичном орудии инквизиции: "Хомуты, притягивающие главу, руки и ноги в едино место, от которого злейшего мучительства по хребту лежащие кости по суставам сокрушаются, кровь же из уст и ушей, и из ноздрей, и из очей течет".
   В другом раскольническом письме гонения против них изображены так: "Везде бряцают цепи, везде вериги звенят, везде Никонову учению служат дыбы и хомуты. Везде в крови исповедников ежедневно омываются железо и бичи. И от такого насильственного лютого мучительства залиты кровью все города, утопают в слезах села, покрываются плачем и стоном пустыни и дебри, и те, которые не могут вынести таких мук, при нашествии мучителей с оружием и пушками сжигаются сами".
   "Кто заповедовал так мучить людей, - спрашивал Аввакум, - разве Христос этому учил? Мой Христос велел проповедовать словом, а не кнутом и огнем". Самого Аввакума много лет держали в земляной тюрьме в цепях, а потом сожгли заживо вместе с его учениками Лазарем, Епифанием и Никифором.
   Для расправы с раскольниками был издан указ, известный под именем "Двенадцать статей о раскольниках". Указ предписывал пытать тех, кто не подчинялся церкви и ее служителям, сжигать в срубе, а пепел развеивать по ветру. Раскольников, раскаявшихся под пытками, предписывалось заключать в монастырские тюрьмы и держать пожизненно в строгом заточении. Имущество мятежников - крестьянские дворы, лавки посадских людей, промыслы - отбиралось.
   Преследование раскольников шло с такой силой, что стали массовыми случаи их самосожжения. В Пошехоновской волости Белосельского уезда сожглись две тысячи человек; на реке Березовке в Тобольском крае сожглось около тысячи семисот раскольников. В других волостях, жалуясь на притеснение духовных властей, крестьяне писали, что священники держат их без одежды на морозе, и что если их не избавят от разорения, то они готовы "в огне сгореть". [Конец цитаты].
   Такого самоистребления в таких масштабах не было больше нигде, кроме России; до какого отчаяния надо было довести людей, чтобы они добровольно сжигали себе вместе с женами и детьми, лишь бы не попасть в руки своих мучителей!

***

   Чем более жестоко обходилось с народом государство, тем больше русских покидало свою страну. По числу эмигрантов Россия уверенно держала (и держит) одно из первых мест в мире. В XVII - XVIII веках были случаи, когда люди уходили тысячами, однако перейти границу было не так легко; в то же время дорога на Восток - за Урал и в Сибирь - была проще, и там лежали бескрайние земли. Как писал один из классиков русской исторической науки Сергей Соловьев, чем больше государство давило на народ, тем больше он растекался по территории. В итоге возникла странная ситуация: с одной стороны, власть не хотела, чтобы народ уходил на новые земли, - собственно, чтобы не допустить этого, и было введено крепостное право; с другой стороны, чрезвычайно низкая степень развития хозяйства в России неизбежно подталкивала власть к освоению новых территорий; страна шла по экстенсивному пути развития.
   Николай Бердяев отмечал в своей книге "Судьба России":
   "Не раз уже указывали на то, что в судьбе России огромное значение имели факторы географические, ее положение на земле, ее необъятные пространства. Географическое положение России было таково, что русский народ принужден был к образованию огромного государства... и в огромном деле создания и охранения своего государства русский народ истощал свои силы. Требования государства слишком мало оставляли свободного избытка сил... Отказ от исторического и культурного творчества требовался русским государством, его сторожами и хранителями.
   Государственное овладение необъятными русскими пространствами сопровождалось страшной централизацией, подчинением всей жизни государственному интересу и подавлением свободных личных и общественных сил. Всегда было слабо у русских сознание личных прав, и не развита была самодеятельность классов и групп.
   Огромная, превратившаяся в самодовлеющую силу русская государственность боялась самодеятельности и активности русского человека, она слагала с русского человека бремя ответственности за судьбу России и возлагала на него службу, требовала от него смирения. Через исторический склад русской государственности сами русские пространства ограничивали всякую ответственную самодеятельность и творческую активность русского человека. И это порабощение сил русского человека и всего русского народа оправдывалось охранением и упорядочением русских пространств.
   С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира. Силы народа... отдаются колоссу государственности, превращающему все в свое орудие. Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства. Классы и сословия слабо были развиты и не играли той роли, какую играли в истории западных стран. Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные требования... Россия -- самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики. Бюрократия развилась до размеров чудовищных". [Конец цитаты].
   Сейчас в России есть исследователи, которые считают, что европейский путь - путь частной инициативы, предпринимательства и, как следствие, интенсивного развития во всех областях хозяйственной жизни - для России вообще неприемлем. Вслед за Бердяевым они говорят о значительном влиянии природно-географических факторов на развитие страны, но абсолютизируют эти факторы. На наш взгляд, наряду с климатом и природой - а также с историей - большое влияние на замедленное развитие России оказала ее власть. Может быть, это был главный сдерживающий фактор...
   Но вернемся к расширению страны. Уже в XVII веке к России была присоединена вся Сибирь, русские вышли на восточную оконечность евразийского континента. Сибирь стала проклятьем России: дело не только в том, что власть превратила ее в ужасную гигантскую тюрьму, где на каторге в царское время и в ГУЛАГе - в сталинское - страдали и умирали сотни тысяч людей (сибирские тюрьмы и лагеря используются и нынешней российской властью для отправки туда заключенных). Но Сибирь, к несчастью для России, обладала огромными природными богатствами - пушнина, лес, почти весь спектр полезных ископаемых, включая золото и алмазы, и, конечно, нефть превратили Сибирь в донора, дающего России возможность жить за счет сырьевых запасов. Российская и советская империи существовали во многом за счет природных богатств Сибири, а это способствовало укреплению все того же экстенсивного хозяйства в ущерб интенсивному. Такое положение сохранилось и до наших дней - не будь у путинской России сибирской нефти и газа, чем бы она жила?..
   Нам могут возразить, что европейские страны тоже прошли через нечто подобное: Англия и Франция создали громадные колониальные империи. Колонии обеспечивали метрополию дешевым сырьем и рабочей силой; торговля колониальными товарами приносила колоссальные доходы жителям метрополий. Это так, но Англия, Франция и другие европейские государства присоединили колонии, будучи уже высокоразвитыми странами, поэтому колонии лишь ускоряли интенсификацию хозяйства. Россия присоединяла новые территории, будучи слаборазвитой страной, поэтому ее движение по пути прогресса замедлялось.
   В мировой истории такие примеры уже были: Испания, едва освободившись от власти мавров и еще не успев развить свое хозяйство, вдруг обрела сказочные богатства в открытых и завоеванных ею государствах Центральной и Южной Америки. В результате испанская империя стала самой мощной в мире, но это продолжалось недолго - стоило иссякнуть потоку золота из Америки, как Испании стало нечем жить, ведь ее экономика оставалась на прежнем уровне, в то время, как экономика других европейских стран стремительно развивалась.

***

   Страшный гнет власти, все усиливающийся по мере создания "Великой России", наложил неизгладимый отпечаток и на характер русского народа. Вот как об этом пишет русский мыслитель Николай Лосский ("Характер русского народа"):
   "...В русской жизни немало проявлений жестокости. Многие отрицательные стороны поведения крестьян объясняются чрезвычайною нищетою их, множеством несправедливостей, обид и притеснений, переживаемых ими и ведущих к крайнему озлоблению. Измученный заботами о том, как спасти семью и себя от полного разорения, живущий в крайней тесноте неуютной избы, кишащей тараканами и клопами, крестьянин мог доходить до крайних степеней озлобления и зверства; например, говорит Достоевский, "наложив непомерно воз, он сечет свою завязшую в грязи клячу кнутом по глазам" и сам угнетен, как эта кляча.
   Аптекман... объясняет так же, как и Достоевский, "жестокости народа". Он говорит, например, о том, как мать привела в амбулаторию "свою дочь, всю избитую ее обезумевшим от нужды, горя и водки мужем".
   ...Одним из характерных явлений русской жизни было самодурство. Как объяснить это грубое самодурство, иногда выражающееся в совсем уж нелепых поступках, например, когда разгулявшаяся в роскошном ресторане компания начинает бить дорогую посуду, зеркала, все, что попадает под руку? Как это ни странно, в таких поступках выражается примитивная форма любви к свободе. Возвышенный характер имеет любовь к свободе тогда, когда человек любит свободу как принцип, который должен быть положен в основу жизни всякой личности. Такой человек заботится не столько о своей свободе, сколько о том, чтобы не стеснять свободу других людей и отстаивать свободу как принцип общественной жизни.
   У грубых эгоистических натур свободолюбие выражается лишь в требовании: "моему нраву не препятствуй". Богатство разнуздывает прихоти такого человека, и он становится самодуром, угнетающим прежде всего наиболее близких к нему людей, членов своей семьи и всех, кто зависит от него.
   Утратив устои и начав бунтовать против них, русский человек, по словам Достоевского, испытывает потребность "хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и -- броситься в нее, как ошалелому, вниз головою".
   Не только среди крестьян, и в других слоях русского общества молодые люди, усомнившиеся в существовании добра, не обладая выработанным устойчивым характером и пользуясь живым изобретательным воображением, способны совершать изумительные хулиганские выходки. В романе Ремизова "Пруд" рассказана жизнь одной семьи в Москве, явным образом на основании наблюдения действительных фактов. Это была купеческая семья, в которой умер отец и, спустя некоторое время, повесилась мать; дети-сироты жили из милости у своего дяди во флигеле, находившемся во дворе фабрики его. Дети эти были добрые по существу, однако, наблюдая кругом несправедливости и жестокости, испытывая нередко обиды, страдая от нищеты и чувствуя на каждом шагу свое зависимое положение, они изверились в добре. Во всем они видят отрицательную сторону и мстят за нее, издеваются надо всем, совершая поразительные хулиганские выходки. Они, например, способны были вымазать навозом или даже накормить куриным пометом пришедшего к ним в гости мальчика. Имея много знакомых среди духовных лиц и дружа с некоторыми из них, они в то же время давали им насмешливые и даже отвратительные прозвища, например, отец Алфей -- Сосок, о. Иосиф -- Блоха, о. Геннадий -- Курья шейка, о. Никодим -- Гнида, о. Никита -- Глист.
   На какой почве возникло хулиганство этих детей-беспризорников, можно живо представить себе, знакомясь с восприятием жизни одного из них, который вспоминает дни, "когда тихонько в дверь нужда постучалась, верная спутница неудачи, -- она тебя никогда не забудет. И впустили ее, приняли дырявую, гнилую, рваную, с плоским безволосым черепом, с загноившимися, мутными от слез глазами. Как не принять! И вот будто в уголку где-то примостилась она зимовать. Разбухшие прелые челюсти ей рот перекосили, и хрипло и гнусаво затянула она свою песню: "Родненькие, сердечные, есть мне хочется; дайте, голубчики, кусочек, хоть завалящий какой, родненькие!" А вокруг ее тараканы шуршат, мыши грызутся, клопы кишат". [Конец цитаты].

***

   Все крайние, запредельные черты русского характера выразились в поведении своеобразной русской вольницы - казачества. Именно казаки были основной силой, участвующей в присоединении новых территорий и охране их от внешних посягательств.
   Слово "казак" происходит от тюркского "казгак", что означает лошадь, отбившуюся от табуна. В переносном смысле это "бродяга, скиталец". Известно, что русские заимствовали слово "казгак" или "казак" от татар, которые называли "казгаками" воинов, не имевших семьи и имущества; эти воины служили авангардом в походах и при нападениях татарских орд. Предводители таких отрядов звались "ватаманами" ("атаманами"), они выбирались из самых отчаянных "казгаков" и отличались таким буйным нравом, что их боялись сами великие ханы.
   После того, как Россия была покорена татарами, здесь тоже образовались казачьи отряды. Один из историков отмечал, что первыми русскими казаками были крестившиеся татарские "казгаки", поскольку до конца XV века все казаки, которые находились как в степях, так и в славянских землях, могли быть только татарами. Влияние татар проявлялось у казаков во всем - в образе жизни, военных действиях, способах борьбы за существование в условиях степи. Оно распространялось даже на духовную жизнь и внешний облик русских казаков.
   Вскоре они сделались сущим бедствием для России, - казаки были неорганизованной, стихийной силой, способной в любой момент обратиться против государства, которое казаки якобы защищали, но на деле приносили ему больше вреда, чем пользы. Казаки часто действовали как свирепые, безжалостные, вероломные и беспринципные разбойники, что особенно проявилось в "Смутное время". Много бед принесли они тогда России и ее народу, который боялся казаков намного больше, чем поляков.
   Так продолжалось до правления Петра I, требовавшего от своих подданных неукоснительного подчинения власти. Петр привел казаков к повиновению; его дело закончила Екатерина II - при ней казакам пришлось прекратить свои разбойничьи вылазки против мирного населения и приучиться к труду.
   Однако государство вместо того, чтобы окончательно избавиться от казаков, рассеять их среди прочего народа, выделило их в особую привилегированную группу. Они имели специальный порядок управления, им были предоставлены большие наделы земли; к услугам казаков существовали бесплатное медицинское обеспечение и образование. Причины подобного благоволения к казакам со стороны государства понятны: оно использовало казаков для устрашения народа и расправы с недовольными.
   Позже правительство поручало казакам разные задания - от разгона митингов и демонстраций до охраны важных объектов в городах, а также для усиления полиции при патрулировании и поддержании порядка. Казаки беспрекословно выполняли все приказы командования, поскольку считали себя избранным народом России, пренебрежительно относились к прочим народностям, а помимо того, отличались консерватизмом мышления.
   Топча недовольных лошадьми, казаки использовали нагайки. Это действительно жуткое оружие, дошедшее из той эпохи, когда человеческая жизнь ни во что не ценилась, а человеческие страдания не вызывали ни капли жалости. Нагайка - это оплетенная кожей тонкая цепочка со специальным мешочком на конце, в котором лежат пули или куски свинца. Такая нагайка весила до пяти фунтов и причиняла тяжелые увечья. Казаки хлестали своим нагайками направо и налево, не разбирая мужчин, женщин или детей; русские по праву говорили, что казаки душат свободу, и называли их опричниками. Какой парадокс, - казаки, когда-то боровшиеся против деспотизма, призывавшие пусть к дикой, но свободе, стали затем на одну доску с самыми свирепыми защитниками деспотической власти!
   Борис Кагарлицкий так пишет о казаках в своей книге "Периферийная империя":
   "Проблема казачества была прежде всего проблемой демографической. "Самоколонизация" в европейской части страны одновременно требовала экспансии на восток и ограничивала ее возможности. Старая добрая Англия могла выделить гораздо больше свободных людей для колонизации, нежели Россия, которая сталкивалась с неразрешимым противоречием: с одной стороны, люди были нужны для освоения новых земель, с другой - для производства товарного зерна на европейской территории страны...
   В таких условиях колонизация требовала еще более активной поддержки государства, чем в Америке. Казачьи общины не только находились под постоянным давлением со стороны самодержавного правительства, но, существуя на окраинах страны, подвергались регулярным нападениям внешних врагов, с которыми они не могли справиться без поддержки центра. В свою очередь и государство было вынуждено терпеть казачество на окраинах в той мере, в какой казаков можно было использовать для охраны границ.
   Получалось так, что казаки начинали служить тому самому государству, от которого они бежали. Сотрудничество это, однако, было непостоянным, а отношения с властью - нестабильными. Время от времени правительство предпринимало меры для того, чтобы укрепить контроль над казаками, что вызывало, естественно, сопротивление последних. В периоды ослабления центральной власти казаки могли фактически не считаться с правительством и его воеводами, следуя лишь распоряжениям своих атаманов и "казачьих кругов", своеобразных "представительных органов" военной демократии, складывавшейся на окраинах России. Коллективное землевладение, не допускавшее слишком большого имущественного расслоения в рядах казачества, позволяло поддерживать эту разновидность самоуправления в течение длительного исторического периода. Казачьи отряды были своеобразными самоуправляющимися общинами, всячески оберегавшими свою самостоятельность. Казаки также играли ключевую роль во всех крупных антиправительственных восстаниях, потрясавших Россию с XVI по XVIII век. Вожди народных восстаний - Болотников, Разин, Пугачев - либо сами были казаками, либо опирались на их поддержку, хотя основную массу восставших, как правило, составляли крепостные крестьяне. Многочисленные самозванцы, претендовавшие на русский трон в XVII и во второй половине XVIII века, также обращались к казакам за помощью.
   Тем не менее при всем демократизме своей военной организации казачество вовсе не было носителем передовых общественных отношений. Меньше всего казачьи хозяйства были похожи на буржуазные или семейно-фермерские. Напротив, бежав из центральных областей страны на окраины, казаки стремились восстановить на новом месте старые патриархальные порядки, подорванные правительственной политикой. По словам историков, "вольное" казачество Дона, Яика и Терека начала XVII века по "своему социальному развитию было много архаичнее общественного устройства русского государства того же времени".
   В конечном счете благодаря долгой борьбе казачество добилось свободы и привилегий для себя, но свобода эта пришла в форме средневековых сословных вольностей, а потому неудивительно, что к середине XIX века окрепшее казачество из периодически бунтующей и политически ненадежной массы превратилось в консервативную силу, помогающую режиму удерживать в рабстве остальные сословия и социальные группы. Если протестантские колонисты первоначально были более или менее лояльными подданными короны и лишь позднее превратились в бунтовщиков, то русское казачество проделало обратную эволюцию. Уже в XVII веке казаки периодически грабили крестьян, облагая их всевозможными поборами. К началу XX века казачьи части стали главной силой, на которую (в отличие от ненадежной регулярной армии) правительство могло твердо рассчитывать при подавлении любых городских и сельских бунтов, стачек и восстаний". [Конец цитаты].

Петр I и Екатерина II

   ...Петр I, младший сын царя Алексея "Тишайшего", вырос вблизи так называемой Немецкой слободы в Москве. Этот район, заселенный выходцами из Европы, находился поблизости от царской резиденции Преображенское, в которой Петр провел молодые годы. Юный царь часто бывал в Немецкой слободе и был восхищен всем, что здесь видел. Под влиянием своих друзей-иностранцев Петр приступил к широким реформам, которые должны были модернизировать России по образцу европейских государств. Необходимость этого была неоспорима: православная русская держава, хотя и носила гордое название "Третий Рим", сильно отстала от ведущих европейских государств.
   Но эти реформы царь проводил с поистине азиатской жестокостью: рядом с дворцом, в котором вырос Петр, был построен страшный Преображенский приказ, в котором царский родственник Федор Ромодановский творил расправу над всеми подлинными и мнимыми врагами Петра. Царь настолько доверял Ромодановскому, что пожаловал ему титул "князя-кесаря" и поручал все государственные дела в свое отсутствие; московские жители боялись "князя-кесаря", как самого дьявола, и говорили, что Ромодановский "видом, как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по вся дни; но его величеству верной так был, что никто другой". Вместе с царем Петром он люто пытал арестантов в застенках Преображенского приказа, отчего по Москве пошла молва: "Которого дня великий государь и Ромодановский крови изопьют, того дня они веселы, а которого дня они крови не изопьют, и того дня им и хлеба не естся".
   Много народа было наказано в Преображенском приказе после того, как царь завел пассию в Немецкой слободе - Анну Монс. В Москве ее считали высокомерной, злой и падкой до земных благ, которые она и ее многочисленные родственники, пользуясь слабостью к ней Петра, получали в избытке. Царь щедро одаривал "милую Анхен" подарками: начал со своего миниатюрного портрета, украшенного алмазами, затем построил ей двухэтажный дом в Немецкой слободе, а закончил поместьем с 295 крестьянскими дворами недалеко от города Козельска и ежегодным пансионом в 708 рублей, - в то время, как русские министры, главы Приказов, получали по 200 рублей в год. При этом царя бесили малейшие намеки на злоупотребления "Монсихи", как называли ее в народе, - подобное злословие тоже приравнивалось к государственному преступлению со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями.
   Некоторое удовлетворение пострадавшие за "Монсиху" смогли получить лишь через тринадцать лет, когда выяснялось, что она отнюдь не любила Петра и не была ему верна. Во время пиршества в новой русской столице Санкт-Петербурге в реке Неве утонул саксонский посланник Кенигсек; в его вещах нашли любовные письма от Анны и ее медальон. Эти письма относились к тому периоду, когда Петр на полгода уезжал в Европу. Один иностранный представитель при русском дворе написал после этого об Анне Монс: "Она, хотя и оказывала Петру свою благосклонность, не проявляла нежности к этому государю. Более того, есть тайные сведения, что она питала к нему отвращение, которое не в силах была скрыть. Государь несколько раз это замечал и поэтому ее оставил, хотя и с очень большим сожалением. Но его любовница, вследствие особенностей своего характера, казалось, очень легко утешилась".
   Вскоре Анна вышла замуж за прусского посланника Георга-Иоанна фон Кейзерлинга, но через несколько месяцев он внезапно скончался. Тогда она нашла нового возлюбленного: пленного шведского капитана Карла-Иоганна фон Миллера, которого одаривала ценными подарками до тех пор, пока не скончалась от скоротечной чахотки.
   Резкий поворот Петра в сторону Запада некоторые историки объясняли именно влиянием Анны Монс, "иноземки, дочери виноторговца, из любви к которой Петр особенно усердно поворачивал старую Русь лицом к Западу и поворачивал так круто, что Россия доселе остается немножко кривошейкою".

***

   Арнольд Тойнби по-своему оценивал поворот России к Западу ("Война и цивилизация"):
   "Петровская политика ставила своей целью превращение русского православного универсального государства в одно из местных государств современного западного мира, с тем, чтобы русский народ мог занять определенное место среди других западных наций. Стратегия Петра Великого была направлена на то, чтобы при включении России в западное сообщество в качестве равноправного члена сохранить ее политическую независимость и культурную автономию в мире, где западный образ жизни уже получил широкое признание. Это был первый пример добровольной самовестернизации незападной страны.
   Однако... процесс вестернизации не затронул всех сторон жизни России и был жестко ограничен определенными рамками. Собственно, Запад так и не оказал глубокого влияния на жизнь и культуру России. Отсталая страна осваивает материальные и интеллектуальные достижения развитых стран. Но это не означает, что она раболепно следует чужим путем, что она воспроизводит все стадии их прошлого. Возможность перешагнуть через несколько ступеней, разумеется, ни в коей мере не абсолютна и в значительной степени определяется всем ходом экономического и культурного развития страны.
   Отсталая нация, кроме того, нередко вульгаризирует заимствованные извне достижения, приспосабливая их к своей более примитивной культуре. При этом сам процесс ассимиляции приобретает противоречивый характер. Таким образом, усвоение некоторых элементов западной науки и техники, не говоря уже о военных и промышленных заимствованиях, привело при Петре I к усилению крепостничества. Европейское оружие и европейские займы -- продукты более высокой культуры -- привели к усилению царизма, который становился тормозом развития страны.
   Петровские реформы были половинчатыми, ибо царский режим не мог допустить полной либерализации русской политической и социальной жизни, хотя принятие западной индустриальной техники могло потребовать этого в качестве цены за сохранение русской независимости и военного паритета с Западом". [Конец цитаты].
   Примерно так же оценивают петровские реформы независимые российские исследователи. Борис Кагарлицкий пишет ("Периферийная империя"):
   "Критерием успеха петровских реформ в традиционной историографии принято считать победу в Северной войне и внешнеполитические успехи петербургской империи. Однако сразу же возникал вопрос о цене этих побед. Знаменитый либеральный историк и политик начала XX века Милюков, подвергший петровские реформы уничижающей критике, писал: "Новые задачи внешней политики свалились на русское население в такой момент, когда оно не обладало еще достаточными средствами для их выполнения. Политический рост государства опять определил его экономическое развитие". В итоге, продолжает Милюков, "ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы".
   С ним вступает в полемику М. Покровский: "Банкротство петровской системы, - пишет Покровский, - заключалось не в том, что ценою разорения страны Россия была возведена в ранг европейской державы, а в том, что, несмотря на разорение страны, и эта цель не была достигнута".
   По сути дела, историческая трагедия России была вовсе не в отсутствии у народа свободолюбия или привычки к свободе, а в отсутствии организованных структур гражданского общества. Именно поэтому Россия не раз завоевывала свободу, но никогда не могла закрепить ее. Включение России в мировую экономику и развитие связей с Западом вело не к становлению и расцвету гражданского общества, а к укреплению авторитаризма". [Конец цитаты].
   К этому следует добавить, что за годы петровских реформ население России существенно уменьшилось. Если об убыли населения за годы правления Ивана Грозного мы можем судить лишь приблизительно, поскольку переписи тогда проводились редко, нерегулярно и не охватывали всю страну, то со времен Петра I в России стали проводиться регулярные переписи налогоплательщиков ("ревизии"); они проводились примерно раз в 20 лет.
   Первая "ревизия" была проведена в России в 1718-1722 годах. Согласно данным этой ревизии в 1722 году в России насчитывалось 5 миллионов 369 тысяч 313 человек. А согласно уточненным данным 1724 года - 5 миллионов 361 тысяча человек. По сравнению с переписью 1678 года численность населения уменьшилась примерно на 20 %. Следует заметить, что когда Петру I представили первые результаты переписи, то там убыль населения получилась еще большей. Это вызвало гнев царя, он обвинил помещиков в утайке сведений об их крестьянах, и в 1722 году цифра численности населения выросла.
   Однако убыль населения действительно существовала. Она объяснялась военными потерями (с 1680-х годов по 1722 год они составили более 100 тысяч человек), потерями умерших на государственных постройках (примерно 40 - 60 тысяч человек), а главное, потерями в результате бегства населения на окраины страны, в отдаленные районы севера или в соседние государства (например, в Турцию в это время ушло несколько тысяч человек, спасающихся от преследования царских войск после поражения восстания Кондрата Булавина). Историками подсчитано, что население дальних окраин России увеличилось в годы правления Петра I примерно на 75%, что невозможно объяснить естественным приростом населения в этих районах. По данным ревизии 1722 года, "в бегах" находилось более 200 тысяч одних только крестьян.
   Заметим также, что за время правления Петра I сумма налогов выросла в 2,7 раз, при этом сумма прямых налогов - в 3,7 раза. Косвенных налогов в России собиралось более 40 видов. Все это не способствовало процветанию населения и увеличению его численности.

***

   В 1721 году Петр I официально провозгласил Россию империей, а себя - императором. Владения России были самыми большими в мире, но и этого было мало российской власти. Империя продолжала неуклонно расширяться, особенно много земель было присоединено при Екатерине II (правила с 1762 по 1796 год). Россия вступила в Среднюю Азию, присоединив Киргизию и Казахстан, отобрала у Турции значительную часть черноморского побережья и Крым, а у Польши - вначале большой кусок ее восточных территорий, а затем вообще захватила саму ее вместе с польской столицей Варшавой.
   На всех этих землях почти сразу начались восстания, направленные против России, потому что она использовала присоединенные территории как свои колонии, а кроме того, проводила политику насильственной русификации и обращения местных жителей в православие. Отношение к ним при этом было пренебрежительным: в России их называли "инородцами" и считали людьми второго сорта. Не случайно за Российской империей прочно закрепилось название "тюрьмы народов". Впрочем, современные шовинистически настроенные российские историки стараются опровергнуть это и говорят, что Россия, напротив, несла прогресс и культуру на присоединенные земли; эти историки подобны английским и французским шовинистам, утверждающим, что Англия и Франция несли культуру и прогресс в Индию, в Африку, во все свои колонии, разбросанные по миру...
   По мере расширения российского государства власть в нем, как это всегда было, становилась все более бесконтрольной и жесткой по отношению к народу. При Екатерине II в России сложилась абсолютная монархия, когда верховная власть не была ограничена ничем. Это привело к поражающим воображение произволу и коррупции в высших кругах России; показательна в этом смысле метаморфоза, произошедшая с самой Екатериной. Чистокровная немка, она выросла в маленьком немецком княжестве Ангальт-Цербст, в котором власть князя было ограничена множеством законов, а все его расходы утверждались специальным Советом. Протестантская вера лютеранского толка, принятая в Ангальт-Цербсте, требовала от своих последователей бережливости и умеренности во всем. Злоупотребления властью были здесь нонсенсом: правитель, который попытался бы выйти за строго ограниченные рамки, не продержался бы сколь-нибудь долго.
   Несмотря на то, что София Фредерика Августа (так звали будущую русскую императрицу до переезда ее в Россию и принятия православия) с детства отличалась живым нравом и не любила ограничений, ей пришлось бы со временем смириться с существующими порядками, а если и грешить, то понемногу и в тайне. Но в России все было по-другому: приехавшая сюда немецкая принцесса-лютеранка с удивлением, а потом с восхищением увидела, что русская власть не знает слова "нет", когда дело касается ее прихотей (императрица Елизавета, дочь Петра, имела более 40 000 платьев в своем гардеробе; Екатерина, став императрицей, будет покупать себе ювелирные украшения, предпочитая бриллиантовые: из всех сокровищ дома Романовых, приобретенных за триста лет, доля украшений Екатерины составляет примерно 45 %). Не удивительно, что эта немецкая принцесса всей душой захотела сделаться настоящей русской правительницей и добилась своего: свергнув в 1762 году своего непутевого мужа Петра III, она узурпировала престол.
   Екатерина полностью постигла мастерство лицемерия и притворства; всю жизнь она играла роль, которую сама себе придумала и которая представляла ее в самом лучшем свете. Искусная лицемерка, Екатерина изображала из себя просвещенного монарха, но на деле действовала в полном соответствии с худшими традициями российской власти: именно при Екатерине был принят закон, запрещающий крестьянам жаловаться на своих помещиков - за попытку подать подобную жалобу несчастных ждало битье кнутом, вырывание ноздрей и ссылка в Сибирь. В результате помещики благословляли "матушку-императрицу", но крестьяне лютой ненавистью ненавидели "поганую немку". При ней они потеряли последнюю надежду на защиту государства, и до этого весьма слабую; издевательства над бесправным народом приняли ужасающий характер, достаточно вспомнить дело Дарьи Салтыковой, помещицы знатного рода, которая обладала садистскими наклонностями и зверски замучила несколько десятков своих крепостных девушек-служанок. Крестьяне не раз пытались жаловаться на нее, но их жестоко наказывали и ссылали; каким-то чудом им все-таки удалось довести жалобу до властей. Преступления Дарьи Салтыковой были столь вопиющими, что даже дворянский суд приговорил ее к смерти, однако императрица Екатерина распорядилась отправить Салтыкову в монастырь.
   В годы правления Екатерины голод был обычным явлением в русской деревне, но она лгала иностранным послам, что "если в России крестьяне отчего и умирают, так это от переедания". Народ жил скудно и бедно, однако высшая власть утопала в роскоши, сравнимой с роскошью двора древнеримских императоров. И еще в одном двор Екатерины был похож на древнеримский - тут процветал безудержный разврат в самых крайних формах. Пример подвала сама императрица: она была явно выраженной нимфоманкой с ненасытными сексуальными желаниями.
   О ее любовных похождениях до сих пор ходят легенды, - большинство из них настолько неприличные, что мы не рискнем пересказывать их. Ограничимся короткой заметкой, размещенной в Рунете под названием "Екатерина II. Секс-бомба русского престола" (http://tatianis.ucoz.ru/publ/ekaterina_velikaya/5-1-0-53):
   "При дворе Екатерины II в России фаворитизм стал новой должностью, и постельные карьеристы признавались людьми, служившими Отечеству и престолу. За свои любовные старания получали они дворцы и немалые финансовые средства из русской казны. Екатерина была женщиной страстной и жить без мужчины не могла. Она питала слабость к огромным, исполинского роста мужчинам с чувственным лицом. Представляли потенциальных любовников императрице канцлер Панин и графиня Брюс, которую при дворе называли "пробир-дамой". Панин был постоянным любовником Екатерины - он был умен, не требователен, не ревнив. Являлся в спальню императрицы не чаще раза в неделю, а свободное время проводил в своем гареме, состоящем из крепостных наложниц - каждый день он приобретал новую девушку, а надоевших раздаривал друзьям или продавал.
   Однажды Панин и графиня Брюс порекомендовали красавца Потемкина. После ночи любви Екатерина произвела Потемкина в генерал-лейтенанты, подарила ему великолепный дворец и миллион рублей на обустройство. Вот так за одну ночь делались постельные карьеры при Екатерине". [Конец цитаты].
   Блестящую характеристику эпохи Екатерины II дал Александр Пушкин ("Заметки по русской истории XVIII века"):
   "Со временем история оценит влияние ее [Екатерины] царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве.
   ...Мы видели, каким образом Екатерина унизила дух дворянства. В этом деле ревностно помогали ей любимцы. Стоит напомнить о пощечинах, щедро ими раздаваемых нашим князьям и боярам, о славной расписке Потемкина, хранимой доныне в одном из присутственных мест государства: Потемкин послал однажды адъютанта взять из казенного места 100 000 рублей. Чиновники не осмелились отпустить эту сумму без письменного вида. Потемкин на другой стороне их отношения своеручно приписал: "Дать, е... м...".
   Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Одобренные таковою слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностию пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно. Таким образом, развратная государыня развратила и свое государство". [Конец цитаты].
   Слова Пушкина о Екатерине можно дополнить его высказыванием о деяниях Петра I: "Россия вошла в Европу, как спущенный на воду корабль, при стуке топора и при громе пушек..." - эту первую часть пушкинской фразы приводят во всех российских учебниках истории, но она имела продолжение: "...Однако Россия явилась Европе не как равная среди равных, но окровавленная, с искаженным от ужаса лицом".
   Отметим еще две характерные черты петровского времени, оказавшие сильное влияние на будущее России: полное подчинение церкви государству и чудовищную коррупцию, разъедающую государственный механизм.
   Как потомок православных царей, воспитанный в православной вере, Петр жестоко карал за отступление от нее и личным примером показывал благочестие: принимал участие в обрядах, служил на клиросе и даже пел вместе с церковным хором. Как деспот он лишил церковь самостоятельности, уничтожил патриаршество; он сделал церковь одним из государственных учреждений. Чего стоит указ Петра от 1722 года об обязанности священников докладывать светским властям о сведениях, полученных от прихожан на исповеди! В этом указе говорилось, что разглашение тайны исповеди "не есть грех, но полезное злодейству пресечение", потому что "от такого необъявления многие происходят вредные действа". Духовник должен донести о злодействе "без всякого прикрывательства и сомнения тотчас, кому надлежит", а тем следует немедля арестовать злодея, на которого показал духовник, и расспрашивать далее в Преображенском приказе.
   А впредь будет так, продолжал Петр в своем указе: кто из священников донесет о злодеяниях, о которых узнал на исповеди, тот "награжден будет достойною, по мере верности... А ежели кто из священников сего не исполнит, тот без всякого милосердия, яко таковым злодеям согласник, паче же государственных вредов прикрыватель, будет сана извержен, имения лишен и от гражданского суда, по жестоком на теле наказании, в галерную работу послан, а ежели что важное явится, и смертью казнен будет".
   Но была еще одна сторона в отношении Петра к православию: насмешка и издевательство над этой верой. Они возникли у Петра от неприятия православной косности, от видения того, что православие надолго задержало развитие России и по-прежнему мешает ей двигаться вперед. Борясь с этой преградой, Петр подверг церковь неслыханному по оскорбительности поношению, его Всешутейший и Всепьянейший Собор был неприличной пародией на церковные порядки. Нельзя рассказать, что выделывали Петр и его соратники на этом Соборе, какие обряды они проводили, какие слова произносили! Церковь, однако же, пережила это поношение и при наследниках Петра заняла прочное и выгодное место в государстве, - каковое она занимала и до петровских времен. Но теперь она стала типичным органом государственной власти и несла полную ответственность за все действия государства. В народном сознании государство и церковь стали нераздельны, и когда в 1917 году царизм рухнул, одновременно началось крушение церкви.

***

   Что касается коррупции, она была неизбежным злом в российских условиях. Петру казалось, что он может справиться с ней с помощью строгих законов и показательных расправ над ворами и мошенниками. Однако каждый, кто имел доступ к казенным средствам, грел на них руки, и никакие, даже самые жестокие меры не могли остановить лихоимство. Царь Петр вешал воров, четвертовал, клеймил раскаленным железом - все впустую. Соблазн был так велик, что перед ним не способны были устоять не только люди, распоряжающиеся казенными деньгами, но и суровые чиновники, поставленные надзирать за этими людьми, - равно, как еще более суровые чиновники, поставленные наблюдать за всеми чиновниками вообще.
   Любая "вертикаль власти" обязательно вызывает коррупцию; любые "приближенные к телу" особы подвергаются соблазну коррупции в силу своего положения.
   Во времена Екатерины II это проявилось в полной мере: вседозволенность для небольшого круга лиц и вопиющее бесправие для всех остальных, процветание воровства и взяточничества, величайший разврат и прожигание жизни этими избранными, а с другой стороны, жестокий гнет и тяжелая нужда народа. Это верно отразил Александр Радищев в "Путешествии из Петербурга в Москву", где подверг резкой критике существовавшие в России при Екатерине II порядки. Он поплатился за свою откровенность: был приговорен к смертной казни, которая затем была заменена ссылкой; позже покончил с собой.
  

"Православие, самодержавие, народность"

  
   В начале XIX века в России закончилось правление Павла I, сына Екатерины II. Он был убит заговорщиками в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. Этого императора называли "сумасбродным", многие его начинания вызывали сомнения в том, что он находится в нормальном состоянии ума. Тем не менее в течение пяти лет даже абсолютно безумные его указы выполнялись без возражений, и только после того, как он обидел многих важных лиц в верхах общества, судьба Павла было решена. Он забыл, что власть - это не только правитель, это еще его окружение. Оно готово многое простить ему, но лишь до тех пор, пока он не затрагивает жизненные интересы своего окружения - тогда жди предательства.
   При этом заговор против Павла не был исключительным явлением для России: весь XVIII век в России происходили дворцовые перевороты, и два императора уже были убиты: Иван VI и Петр III. Дворцовые перевороты порождались произволом власти, с одной стороны, а с другой, - отсутствием каких-либо действенных правовых механизмов для влияния на нее. Таким образом, произвол власти порождал ответный произвол, насилие порождало насилие, беззаконие приводило к столь же незаконным методам, применявшимся в ответ.
   В заговоре против Павла участвовали почти все, кто его окружал, в том числе его сыновья. Старший из них, Александр, занял место отца на троне и правил Россией четверть века, до 1825 года. В первые годы своего правления он начал было проводить либеральные реформы, рассматривал проекты Конституции и освобождения крестьян, но затем, к несчастью для России, выиграл войну с Наполеоном. Победоносная война - всегда тяжелое испытание для власти, а в России - особенно. Положение власти после такой войны укрепляется, и если до этого волей-неволей приходится думать о реформах, то триумф победителя позволяет забыть ненужные хлопоты.
   Между тем Александр мог получить куда больше от союза с Наполеоном, чем от войны с ним. Накануне войны, во время переговоров в Тильзите, а потом в Эрфурте французский император предлагал, чтобы Франция и Россия создали великий евроазиатский союз от Атлантического до Тихого океана. Франция получила бы больше выгоды в Европе, а Россия - в Азии, и нет сомнений, что они стали бы мощнейшими державами. Для Александра, однако, Наполеон был ненавистным символом Великой французской революции, которая бросила дерзкий вызов всему, на чем держалась самодержавная российская власть. Естественно, царь предпочел иметь дело с противником Наполеона - Англией, которая, хотя тоже пережила когда-то революцию и была монархией лишь по форме, но не стремилась распространять свои опыт на другие страны. Если французы были своеобразными идеалистами, которые хотели преобразить весь мир на принципах "свободы, равенства, братства", то англичане оставались реалистами, полагавшими, что для Англии лучше, чтобы другие страны как можно дольше оставались архаичными, то есть не были их соперниками. Таким образом, Россия, выбрав Англию, а не Францию, не только подставила себя под удар Наполеона, но и была обречена на отсталость.
   Английские козни в период наполеоновских войн проливают бальзам на душу "настоящих русских патриотов", ибо доказывают, что Англия вечно гадит России. Им как-то не приходит в голову, что, представляя Россию вечно обманутой, а русский народ - постоянной жертвой русофобов, именно они, "настоящие русские патриоты", унижают свою страну и свой народ. Получается, что власть в России настолько никчемна, а народ наивен, что каждый злоумышленник может помыкать ими, как захочет. Мы ни в коем случае не стремимся оправдать российскую власть, напротив, постоянно пишем о ее худших чертах, однако было бы большой ошибкой считать ее кисейной барышней, которую ничего не стоит обмануть. Как показывает история, власть в России ни в чем не уступала по коварству и хитрости своим соперникам; если чего ей не хватало, так это политического реализма.
   Выше мы упоминали об убийстве императора Павла, - прибавим, что заговор против него поддерживал английский посол Чарльз Уитворт, который, хотя и отсутствовал в Петербурге в роковую ночь с 11 на 12 марта 1801 года, но не терял связи с заговорщиками и, возможно, снабжал их деньгами. Это, разумеется, служит лишним доказательством для "русских патриотов" о вредоносном влиянии Англии на судьбы России. Однако если взглянуть чуть раньше на деятельность лорда Уитворта, мы убедимся, что она полностью соответствовала интересам Павла и русского дворянства. Уитворт от имени Великобритании подписал (в 1797 году) торговый договор с Россией, который был жизненно необходим для русских помещиков, так как позволял им продавать хлеб в Англию. Более того, английский посол добился от своего правительства субсидий для России, после чего император Павел просил короля Георга III о пожаловании Уитворта в пэры Англии.
   Уитворт начал действовать против Павла, когда тот стал нарушать англо-русские договоренности и заключил союз с Францией, - и тогда английский посол нашел полное понимание в окружении императора. Как уже говорилось, либеральные идеи, которая несла Франция, были смерти подобны для консервативной верхушки русского общества, и если полубезумный Павел не понимал этого, то его окружение понимало очень хорошо. К тому же без хлебной торговли с Англией русским помещикам пришлось бы нелегко, что тоже вызвало острое недовольство политикой этого императора. Не будем забывать о сумасбродных указах и произволе Павла, и нам станет понятно, что заговор против него был чисто русской затеей. Английский посол лишь воспользовался ситуацией, но ничего не смог бы сделать, если бы русские сами не захотели избавиться от Павла.
   Александра I, пришедшего к власти в результате заговора, тоже трудно назвать "английским ставленником": он принимал помощь Англии лишь постольку, поскольку это соответствовало его интересам. Между прочим, в 1805 году он получил от Великобритании субсидий на 250 тысяч фунтов стерлингов (1 миллион 491 тысяча русских рублей), - колоссальная сумма по тем временам. В 1806 году Великобритания дала русскому царю еще 300 тысяч фунтов стерлингов; с 1807 года, когда Александр заключил Тильзитский мир с Наполеоном, явная выдача субсидий прекратилась, но они все равно поступали в Россию через финансовых посредников (в их числе были, кстати, знаменитые Ротшильды). Заметим, что Англия в это время сама вела активные действия против Франции на суше (в Испании) и на море (например, триумфальная для англичан Трафальгарская битва) и несла большие потери. Так что дежурный тезис российских историков-"патриотов" о том, что "английским золотом оплачивалась русская кровь", не проходит.

***

   В 1812 году Наполеон начал поход в Россию. Его целью было не завоевание страны: он хотел принудить Александра подписать новый прочный договор с Францией, так как прежний постоянно нарушался русским императором, - главное, Россия продолжала продавать тайком хлеб англичанам, а без этого "континентальная блокада" Англии, проводившаяся Наполеоном, теряла всякий смысл. Интересно, что, уже начав войну, Наполеон продолжал надеяться склонить Александра на свою сторону и не терял надежды на союз с ним. Чтобы не оттолкнуть от себя Александра, Наполеон никак не затрагивал русских порядков: даже крепостное право не было отменено на занятых французами территориях.
   Это, безусловно, было ошибкой Наполеона: если бы крестьяне получили свободу, они вряд ли стали защищать своих помещиков: во всяком случае, среди русского крестьянства ходили упорные слухи, что Наполеон несет "волю", а раскольники-староверы добавляли, что он - предсказанный еще в XVII веке "царь Развей", который освободит русский народ. На стенах московских домов в 1812 году появились надписи масляной краской: "Вольность!" Полиция провела расследование и арестовала грамотных дворовых людей Петра Иванова и Афанасия Медведева, которые на допросе заявили: "Скоро Москву возьмут французы, будут все вольные, а помещики будут на жаловании". "Я боюсь прокламаций, боюсь, чтобы не дал Наполеон вольности народу, боюсь в нашем крае беспокойства", - писал в первые дни войны известный русский генерал Николай Раевский.
   Позже Наполеон сам признал, что допустил просчет, не отменив крепостное право в России: "Я провозгласил бы свободу всех крепостных в России и уничтожил бы привилегии дворянства. Это создало бы мне массу приверженцев", - сказал он, находясь в ссылке на острове Святой Елены, своему врачу О'Меару.
   Царь и церковь после вторжения Наполеона немедленно выпустили манифесты, в которых объявлялось о нашествии "двунадесяти языков" на Россию (наполеоновская армия действительно была многонациональной) - таким образом, поход Наполеона показывался как поход всего Запада против России. Более того, петербургский митрополит Платон явно намекал, что Наполеон - это Антихрист, вышедший из бездны, чтобы сокрушить православную святую Россию: "Он пришел к берегам Двины и Днепра провести третью новую реку - страшно выговорить - реку крови человеческой". Наполеон грозит "потрясением православной грекороссийской Церкви во всей чистоте ее и святости"; в молитве к Богу говорилось: "Сей враг смущает землю Твою и хочет положить Вселенную в пустоту; ее люди собрались, чтобы погубить достояние Твое, разорить честный Иерусалим Твой, возлюбленную Твою Россию".
   Все это вызвало взрыв патриотизма в русском обществе, а царь Александр, возглавлявший страну в этот трудный момент и не сложивший оружия, стал национальным героем. Взяв Москву, Наполеон ничего не добился: Александр категорически отказался от мира с ним.
   Москва сгорела, причем в ее поджоге французы обвиняли русских, которые якобы предпочли уничтожить свою древнюю столицу, чем отдать ее врагу. Русские же вначале обвиняли в поджоге французов, которые уничтожили Москву, чтобы нанести удар по русскому самосознанию и культуре, но затем согласились с французской версией о том, что сами сожгли город. Эта патриотическая версия была принята в официальной российской историографии; прав же, наверное, был Лев Толстой, который в "Войне и мире" писал, что огромный деревянный город, каким была Москва, и без войны горел почти каждый год, а когда сюда пришла неприятельская армия, солдаты которой мало заботились о пожарной безопасности, Москва просто не могла не загореться.
   Остаться в сгоревшем городе на зиму Наполеон не мог; к тому же вокруг действовали партизанские отряды, отрезавшие французов от снабжения. Заметим, что крестьяне нападали не только на французские отряды, но и на помещичьи усадьбы: в занятых французами районах отмечено несколько десятков таких случаев. Подобный эпизод есть и у Толстого в "Войне и мире": княжна Мария Болконская стала свидетелем крестьянского бунта в своем имении; крестьяне не хотели ее выпускать, велев ждать французов, которые несут "настоящие порядки". Только вмешательство отряда регулярной русской армии спасло княжну.
   Уйдя из Москвы, Наполеон попытался прорвать в богатые южные губернии России, но неудачно; поход закончился полным поражением французской армии; русские войска вошли в Европу и восстановили там монархические порядки. В 1814 году Наполеон отрекся, во Франции к власти пришел Людовик XVIII, брат казненного во время революции Людовика XVI. Талейран остроумно заметил о вернувшихся во Францию былых "хозяевах жизни": "Они ничему не научились и ничего не забыли".
   Почти в то же время Александр I сказал: "Думал я дать Конституцию, да вижу теперь, что она России не нужна", - и последний период правления этого царя был отмечен крайней реакционностью. Еще раз повторим, что победоносная война всегда тяжелое испытание для власти, а в России - особенно.

***

   Тогда же в России появились тайные общества, которые ставили себе задачу изменить политический строй страны. Число их участников, впрочем, было невелико, четкого плана действий не было. В большинстве своем эти ниспровергатели были молодыми дворянами, прошедшими войну с Наполеоном, повидавшими Европу и европейские порядки и от того остро почувствовавшими несовершенство русской жизни. Имея благородные души, они особенно переживали за рабское состояние своего народа, тем более что он только что проявил беззаветный героизм в борьбе с французским нашествием, а получил в "благодарность" еще больший гнет государства и помещиков.
   Собственно, вся деятельность русских "якобинцев" ограничилась одними беседами, а более того, бесконечными спорами. Но и это не дало никакого результата: единого плана действий по-прежнему выработано не было, программы - также, дата выступления переносилась несколько раз.
   Все это в полной мере проявилось в ходе восстания в Петербурге 14 декабря 1825 года. Этот день был выбран для восстания не случайно - после скоропостижной загадочной смерти Александра I в стране началась неразбериха с наследником престола. Детей у Александра не было, и трон должен был бы занять Константин, следующий по старшинству брат почившего царя. Но Александр еще при своей жизни отлучил Константина от наследования, поскольку тот был непопулярен у русского дворянства, к тому же, вопреки запрету, женился на полячке. Об этом указе Александра мало кто знал, поэтому в России присягнули Константину; он, однако, после долгих колебаний отказался от царствования. Тогда была назначена присяга Николаю, третьему сыну Павла, которая должна была состояться 14 декабря.
   Неразбериха с наследованием вызвала волнение в России, чем решили воспользоваться участники тайных обществ. Их целью было захватить Сенат, чтобы не допустить присяги Николаю, и заставить сенаторов объявить в России республику или конституционную монархию (участники тайного общества так и не определились до конца).
   Но восставшие прибыли на Сенатскую площадь с большим опозданием и обнаружили здание Сената совершенно пустым: по случаю воскресенья сенаторы собрались пораньше, быстро приняли присягу новому царю и разошлись по домам. Таким образом, планы восставших были сразу же нарушены, и это обстоятельство оказало роковое влияние на дальнейший ход событий. Восставшие так растерялись, что простояли на Сенатской площади до вечера, не предпринимая никаких действий и лишь убив добродушного петербургского генерал-губернатора Милорадовича, героя войны 1812 года. Между тем, пойди они на Зимний дворец, императорскую резиденцию, которая находилась в полумиле от Сенатской площади, неизвестно, удалось бы Николаю сохранить свободу и жизнь. Охрана дворца была столь малочисленной, что вряд ли она смогла бы защитить царя, - когда же подошло подкрепление, то выяснилось, что по чьей-то халатности солдатам не выдали заряды для ружей, а когда подтянули артиллерию, не подвезли порох. Так что жизнь Николая действительно висела на волоске, и если бы не сенаторы, исход этого дня мог быть иным.
   В благодарность император Николай I многое прощал после Сенату, служба в этом высшем государственном учреждении России стала почетной синекурой; сенаторы относились к своим обязанностям спустя рукава. Количество не разобранных дел в Сенате все увеличивалось, и Николай со временем перестал удивляться этому. Интересно, что в начале своего правления он поинтересовался, сколько таких дел числится за министерством юстиции (которое должно было являть пример аккуратности прочим государственным учреждениям). Оказалось, 2 миллиона 800 тысяч; через некоторое время царь снова спросил о количестве дел, ждущих своего рассмотрения - ему доложили, что теперь их стало 3 миллиона 300 тысяч. Николай махнул рукой и больше не интересовался этим вопросом.
   Но все же и его терпение однажды лопнуло: явившись в Сенат к десяти часам утра, царь застал на месте одного сенатора Дивова (да и тот, как выяснилось, заснул здесь с вечера, будучи сильно нетрезвым), а больше никто еще не пришел. Царь велел передать сенаторам, что был у них с визитом, но никого не застал; после этого специальным указом обязал членов Сената являться на службу к шести часам утра ежедневно. Однако они слезно молили царя отменить "сей жестокий указ", ибо, по их словам, "царское посещение Сената само по себе уже сделало полезную электризацию параличному". Николай Павлович смягчился, и жизнь Сената пошла по-прежнему спокойно и беззаботно...
   А восстание на Сенатской площади 14 декабря закончилось трагически: когда правительственная артиллерия получила, наконец, порох, по восставшим был открыт огонь картечью. Многие были убиты, а те, кто остались в живых - арестованы; пятерых ждала виселица, прочих - каторга в Сибири. Восстание "декабристов" оказалось полезным только в том смысле, что оно показало, как не надо делать революцию.

***

   В день казни пятерых декабристов, 13 июля 1826 года, Николай I выпустил манифест, в котором была определена идеологическая основа правления этого царя. Там, в частности, говорилось:
   "Преступники восприняли достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы, столько лет среди его таившейся... Не в свойствах, не во нравах русских был сей умысел. Составленный горстью извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную; но сердце России для него было и всегда будет неприступно...
   Все состояния да соединятся в доверии к правительству. В государстве, где любовь к монархам и преданность к престолу основаны на природных свойствах народа; где есть отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут все усилия злонамеренных: они могут таиться во мраке, но при первом появлении, отверженные общим негодованием, они сокрушатся силою закона. В сем положении государственного состава каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и, спокойный в настоящем, может смотреть с надеждою в будущее".
   Как можно видеть из этого документа, в результате неудачи восстания "декабристов" в России восторжествовали самые отвратительные формы деспотии и мракобесия. Страна, и без того отставшая от Европы в отношении неотъемлемых свобод человека, теперь была обречена на еще большее отставание.
   Чтобы не допустить проникновения "гнилых идей" Запада, в России вернулись к обновленной идее "Третьего Рима". Граф Сергей Уваров, назначенный Николаем I министром просвещения, в одном из своих циркуляров написал про "общую нашу обязанность", которая состояла в том, чтобы "народное образование, согласно с высочайшим намерением августейшего монарха, совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности".
   Детство графа прошло в доме князей Куракиных, где он увлекся сочинениями монахов Московского царства, писавших о "Третьем Риме". Эта идея оказалась как нельзя кстати при дворе Николая I, благодаря чему граф Уваров приобрел благосклонность царя и множество проистекающих от этого приятных последствий: если к началу своей службы Уваров не обладал существенным движимым и недвижимым имуществом, то на вершине деятельности являлся владельцем 11 тысяч крепостных крестьян. Богатство графа Уварова не мешало ему, однако, наравне со всеми запускать руку в государственную казну, причем он не брезговал даже мелочами - присваивал, к примеру, дрова, купленные на казенные деньги.
   Затем он едва не сделался богатейшим человеком в России, когда тяжелая болезнь поставила на край могилы Дмитрия Шереметьева, единственного наследника громадного состояния графов Шереметьевых. Будучи дальним родственником Шереметьевых, Уваров должен был получить все их богатства, но Дмитрий Шереметьев неожиданно выздоровел. Пушкин написал по этому поводу стихи:
  
   ...Наследник твой,
   Как ворон к мертвечине падкий,
   Бледнел и трясся над тобой,
   Знобим стяжанья лихорадкой.
   Уже скупой его сургуч
   Пятнал замки твоей конторы;
   И мнил загресть он злата горы
   В пыли бумажных куч.
  
   Он мнил: "Теперь уж у вельмож
   Не стану няньчить ребятишек;
   Я сам вельможа буду тож;
   В подвалах, благо, есть излишек.
   Теперь мне честность - трын-трава!
   Жену обсчитывать не буду,
   И воровать уже забуду
   Казенные дрова!"
  
   Надо заметить, что у графа Уварова была еще одна причина не любить Пушкина. Граф был гомосексуалистом и состоял в интимной связи с попечителем Санкт-Петербургского учебного округа Михаилом Дондуковым-Корсаковым. По протекции графа Дондуков-Корсаков занял место вице-президента в Академии наук, где президентом был сам Уваров. Ни для кого не являлось секретом, почему провинциальный чиновник Дондуков-Корсаков так возвысился при Уварове: один из петербургских господ, вращающихся в высшем свете, сделал следующий комментарий к этой новости: "Уваров прочищал Корсакову задницу, а первая любовь не забывается. Оn revient toujours a ses premiers amours. Вот Уваров и доставил затем Корсакову место вице-президента в Академии".
   Пушкин на назначение Дондукова-Корсакова немедленно откликнулся эпиграммой:
  
   В Академии Наук
   Заседает князь Дундук.
   Говорят, не подобает
   Дундуку такая честь;
   Почему ж он заседает?
   Потому что ж... есть.
  
   Граф Уваров не забыл эту эпиграмму: являясь членом Цензурного комитета, он бесцеремонно сокращал стихи Пушкина и многие вовсе не допустил до печати. А сразу после гибели поэта Уваров приказал увеличить количество занятий в учебных заведениях и сам приезжал с проверкой посещаемости, - чтобы студенты не ходили к дому Пушкина для выражения своей скорби и тем более не пришли на отпевание в церковь.
   В эти же дни он сказал одному петербургскому журналисту, посмевшему поместить некролог в своем печатном издании: "К чему эта публикация о Пушкине? Что это за черная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения на государственной службе?.. Ну, да это еще куда бы ни шло! Но что за выражения! "Солнце поэзии!!" Помилуйте, за что такая честь? "Пушкин скончался в средине своего великого поприща!". Какое это такое поприще? Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?! Писать стишки не значит еще проходить великое поприще!".
   Из этого высказывания следовало, что человеком, проходившим великое поприще, был не обедневший дворянин Пушкин, писавший какие-то там стихи, а граф Уваров, государственный муж, не жалевший сил во имя России и способствующий воплощению ее национальной идеи.

***

   Уверовав в то, что Россия - носительница особого духа и имеет вселенскую миссию, Николай I стремился диктовать свою волю Европе. Любые возражения воспринимались им с крайним раздражением, он постоянно напоминал Европе об огромной русской армии, нависающей над ней. Не ограничиваясь угрозами, царь вводил войска в европейские страны, если там шло что-то не так, как он хотел. Особую его ненависть вызывало революционное движение, организаторами которого он считал все тех же "злонамеренных извергов", пытавшихся вызвать волнения и в России.
   В 1848 году во Франции началась революция, в результате которой была провозглашена республика. Очень скоро революция вышла за пределы Франции, охватив многие европейские страны. Демократически настроенная молодежь, в том числе из России, сочувствовала восставшим; русские, находящиеся за границей, вступали в их ряды. В Австрии и Пруссии тоже произошли демократические перемены: монархическая власть была ограничена в пользу выборных органов.
   В марте 1848 года Николай I выпустил манифест, в котором говорилось:
   "После благословений долголетнего мира запад Европы внезапно взволнован смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства... Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает, в безумии своем, и Нашей, Богом Нам вверенной России... Мы готовы встретить врагов наших, где бы они ни предстали, и, не щадя Себя, будем в неразрывном союзе со святою Нашей Русью защищать честь имени Русского и неприкосновенность пределов наших".
   Заметим, что "неприкосновенность русских пределов" тогда никто и не думал нарушать: как это часто случалось в истории, будущий агрессор заранее оправдывал свои действия якобы готовящимся нападением на него.
   В 1849 году 150-тысячная русская армия вошла в Европу. Целью были венгры, которые сражались за свою независимость от Австрии (царю было важно сохранить Австрийскую империю как своего последнего союзника в Европе). Венгры были разбиты, Австрийская империя была спасена.
   Как отмечают многие российские историки, эти события оказали заметное влияние и на самого Николая I, и на проводимую им внешнюю политику:
   "С одной стороны, усилилось его высокомерное презрение к Европе, не способной последовательно противостоять "революционной заразе"; с другой стороны, Николай ощущал великую гордость за свой непоколебимый порядок и за самого себя, этот порядок создавшего. Ведь Россия оказалась чуть ли не единственной из великих европейских держав, устоявшей среди всеобщего "мятежа и безначалия" и сохранившей в своих пределах "тишину и спокойствие". Мало того, именно Россия спасла своего незадачливого соседа -- Австрийскую империю от полного развала.
   В результате у Николая I появляется твердое убеждение в полном превосходстве России над своими возможными противниками, и с конца 1840-х годов русская внешняя политика приобретает все более авантюрный характер. Эти новые тенденции сказались прежде всего в подходах Николая к решению Восточного вопроса". [Конец цитаты].
   Главным объектом давления России стала Турция, переживавшая не лучшие времена. Ее сотрясали как восстания христианских народов, так и военные заговоры. Так, в 1832 году Мухаммед Али, правитель Египта, входившего в состав Турецкой империи, поднял мятеж против султана Махмуда II. Основные военные действия развернулись на территории Сирии, где войска Мухаммеда Али (во главе которых стоял его сын Ибрагим) разгромили турецкую армию. Возникла реальная угроза Стамбулу, но на помощь султану пришел Николай I, пославший в Турцию русский флот и армейский корпус.
   В результате султану Махмуду II удалось сохранить власть, однако он должен был пойти на большие уступки России по условиям заключенного в 1833 году русско-турецкого договора. После этого у Николая I возник план раздела Турции, который получил название "политика в отношении слабого соседа" или "раздел наследства больного человека". Думая о разделе, царь рассчитывал захватить территории в районе черноморских проливов, а на Балканах создать православные государства.
   "После событий 1848 - 1849 годов царь явно потерял способность трезво оценивать соотношение сил в Европе. Будучи твердо уверен в превосходстве России, презирая или недооценивая своих европейских противников, Николай I все больше утверждался в намерении решить Восточный вопрос военным путем, - пишут независимые российские исследователи. - Царь надеялся, что Австрия поддержит его в благодарность за свое спасение от верной гибели в 1849 году; рассчитывал он договориться и с Англией, пообещав ей часть османского "наследства". Что же касалось Франции, то Николай I не скрывал своего презрения к стране, которая, по его мнению, уже не способна была ни на что, кроме постоянных бунтов и анархии. В сближение Франции с Англией, которое становилось все более очевидным, царь не верил, переоценивая разногласия этих двух держав, возникавшие в борьбе за колонии и сферы влияния".
   Николай не учел, однако, что его вмешательство в европейские дела, стремление диктовать свою волю Европе, применение военной силы для подавления революций объединило против России все передовые государства Запада - даже сочувствующие ей ранее европейцы отвернулись от нее; Россию назвали не иначе как "жандармом Европы".
   В конце концов, войска Англии, Франции, Турции и Северной Италии высадились в Крыму (в 1854 году), и началась Крымская война. Русские солдаты оборонялись героически, но были обречены на поражение. В ходе войны выяснилось, что православие, самодержавие и народность отбросили Россию далеко назад: она так сильно отстала от Европы, что сражаться с ней на равных была не в состоянии. К тому же казавшаяся крепко спаянной российская власть не выдержала проверку на прочность: всюду проявились гниль, неспособность к управлению, всеобщее воровство, из-за которого солдаты в Крыму не получали даже самого необходимого. Николай I, потрясенный открывшейся его взору безобразной картиной разложения, скоропостижно скончался.
   В 1855 году русские войска оставили Севастополь; на следующий год был заключен унизительный для России мирный договор в Париже. Россия потеряла военный флот и все крепости на Черном море, отдала туркам города в Закавказье, лишилась придунайских земель, отказалась от влияния на Румынию и Молдавию. От нее требовали и более значительных уступок, в том числе на Балтике, и только разногласия среди европейских стран позволили России избежать еще худших для нее итогов Крымской войны.

***

   Закончить исторический обзор "универсального государства" в России мы хотели бы словами Чаадаева, сказанными в годы правления Николая I:
   "Сейчас в России сложились условия, невозможные для нормальной жизни человека; проклятая действительность подавляет все усилия, все порывы ума. Чтобы совершить какое-либо движение вперед, сначала придется себе все создавать, вплоть до воздуха для дыхания, вплоть до почвы под ногами, - а главное, уничтожить в русском раба! Для этого нужно воспитание, аналогичное тому, какое прошло западное человечество, - воспитание по западному образцу...
   Я верю, придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы сейчас являемся ее политическим средоточием, и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество, опирающееся на военную силу; если России выпадет миссия облагородить человечество, то, конечно, не военными средствами...
   Настанет пора, когда мы вновь обретем себя среди человечества; мы пришли позже других, а значит, сможем сделать лучше их, если сумеем правильно оценить свое преимущество и использовать опыт западной цивилизации так, чтобы не входить в ее ошибки, заблуждения и суеверия. Более того: у меня есть глубокое убеждение, что именно мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают цивилизованный мир. Мы должны сочетать в себе два великих начала духовной природы - воображение и разум - и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара...
   России поручены интересы человечества, - в этом ее будущее. Но прежде чем Россия станет "совестным судом" по тяжбам человеческого духа, она должна понять свое прошлое, признать свои собственные заблуждения, раскаяться в них и сделать плодотворные выводы".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"