Под Рождество вдруг резко захотелось какого-нибудь счастья. Однако его решительно не просматривалось сквозь настойчивые осадки за окном и фармацевтический туман в голове.
Надо было что-то предпринять, и тогда на ум пришёл Марракеш.
Нельзя сказать, что он не приходил туда раньше. Ох, приходил - чуть ли не с детства. Уж так влекло отправиться по психоделическим стопам Кроссби, Нэша, Стиллса, Янга (помните их старую песенку "Марракеш экспресс"?), и, не в последнюю очередь, - раннего Мика Джэггера!
Хотя, технически говоря, сверхзадача такого путешествия: побалдеть - давно отпала за ненадобностью. К примеру, перспектива очутиться в североафриканском зиндане за попытку достижения внутренней гармонии рискованными способами вдохновляет не особенно. Эксперименты с дешёвым каннабисом с высоты достигнутого возраста уже не кажутся чрезвычайно насущными. К тому же, по объёмам производства "зелёного золота" страна актуального проживания давно и вполне бесславно обскакала Марокко.
Тем не менее, Марракеш по-прежнему называют воротами в Сахару, а это, согласитесь, звучит куда притягательнее, чем, скажем, "страна туманов и дождей". Особенно, - в самый разгар их сезона.
Вот и полетели, с песнями. Лёту туда из Гатвика - три с половиной часа. Быстро, надёжно, хотя и не сказала бы, что особенно выгодно. Тем более - под Рождество.
Кстати, о песнях. Рекламный буклетик авиакомпании "Атлас Блю" рекомендует для приятного прослушивания марокканскую рок-группу "Хоба Хоба Спирит". Её ещё (неофициально) называют "аль-каидным "Моторхедом". Прослушала - понравилось. Вот уж не знаю, пляшет ли под эту музыку Аль Каида, а по мне, так лучше бы плясала, чем... Одним словом: зажигательно!
Направляясь в Королевство Магриб (так традиционно называется Марокко), нужно ещё дома себе уяснить, чего ты там ищешь, и на что рассчитываешь. Соразмеряя с желаниями свои деньги и время. Ведь в Магрибе, в принципе, есть всё. Не исключены и приключения. Но опять же, приключения бывают разными. Можно совершить марш-бросок по Атласским горам. Можно по ним же с ветерком погонять на кводбайке (который по-русски: квадрацикл). Можно попытаться покорить Сахару на джипе или, на авантюрный конец, на верблюде. Можно поваляться на песочке под пальмой, понырять с маской в голубых волнах Средиземного моря или Атлантики. Впрочем, последнее - вряд ли назовёшь приключением, но это я так, для полноты картины.
А можно и, разомлев под жарким африканским солнышком, ввергнуть себя в пучину соблазнов. Они тут подстерегают простодушного путника на каждом углу. Самого разного рода. Я не имею в виду употребление сомнительных табачных изделий. И не обязательно - хороводы местных прелестниц с танцующими животами. И даже - не неизъяснимый порыв отведать на базаре чего-то пряного и экзотичного из бурлящего, закопчённого чана.
Нет, случаются приключения совсем будничного свойства.
Приблизится к тебе, скажем, на улице человек, преданно глянет в глаза и скажет, что всю жизнь мечтал с тобой познакомиться. И что он - никакой не гид, не зазывала, и не торговец, а простой погонщик мулов. Или башмачник, горшечник, хлебопёк, крестьянин (по здешнему:феллах), и т.д. И что он просто хочет попрактиковаться в своём (безупречном, замечу) инглише. И что он - добровольно и бескорыстно - быстренько сейчас тебе покажет дорогу на рынок, в музей, в туалет, в пещеру Али-Бабы, в женскую мечеть, да хоть бы и в Джанну (по-арабски: рай).
-Нам - сюда, - гостеприимно укажет этот аль-Сусанин в тёмный переулок прямо у входа в тот же музей.
Значит, так: это не самый удобный повод продемонстрировать свой необузданный интернационализм и безграничное доверие к радушному местному населению. Сколь ни казался бы тебе этот деятель его типичным представителем. Девяносто девять шансов из ста, что он хочет тебя надуть. Правда, совсем не обязательно ты сфинишируешь в глухом тупичке с перерезанной глоткой. Потому что хотят, собственно, не тебя. Хотят - известно чего: денежек. И практически гарантировано, что в результате такого общения ты, так или иначе, благополучно освободишься от своих дирхемов (местная валюта). Нет уж, дорогой, шукран, фи аман Алла! (спасибо и ступай, дескать, с Богом). А если совсем уж достанет, придётся и резче сказать: хиди, мол, нахийя! - спокойно: это означает всего лишь: "посторонись"!
Ну что ж, страна-то живёт, в основном, за счёт туризма. И каждый здесь зарабатывает себе на жизнь так, как может. Аллах им в помощь. Вот только стоит ли непременно подставляться в качестве лоха навязчивым энтузиастам местной топографии, рисовальщицам узоров хной на твоей руке, торговкам квази-серебряными браслетами и легиону неотвязных попрошаек в самых изобретательных обличьях ? Вопрос риторический.
А так - народ здесь действительно на редкость гостеприимный, дружелюбный и терпимый, в самом хорошем смысле. К слову сказать, и уровень преступности в Марракеше вполне умеренный.
Эта страна замечательна во всех отношениях. Подкупает нехарактерный для исламского мира симбиоз консерватизма и либерализма. Поскольку критерием последнего для пришельцев с Запада обычно служит процентаж (не)покрытости тела и лица у женщины Востока, то отмечу: в Марокко он сильно варьируется. На марракешской улице часто можно встретить леди, укутанную от макушки до пят. Лицо её прикрыто кокетливой салфеточкой, оставляющей на обозрение лишь дивные, ярко подведённые глаза. Под ручку с ней будет прогуливаться её подружка (вариант: дочь) - в хиджабе на голове и джинсах в обтяжечку, заправленных в сапожки типа, простите, "садо-мазо", на высоченных каблучках. А в компании с ними - пэри вполне западного облика, без единого традиционного элемента в своём прикиде.
Мужчины же (включая даже, например, таксистов) почти поголовно предпочитают как раз стиль "этно", который выражается в ношении длинной красивой хламиды - джеллябы, или эквивалента нашего пальто - тёплого бурнуса (как правило, в полосочку) с капюшоном. На ногах почти у всех - т.н. бабуши - тапочки из мягкой кожи, часто без задника. Эти одеяния радуют богатством цветов и их оттенков - бирюзового, небесно-голубого, розового, нежно-салатового, оранжевого, лимонного... Такой мультиколор тешит взор. Тогда как вид господ с Запада, облачённых в кафтаны, бурнусы и джеллябы, да ещё и в бедуинских тюрбанах, - просто потешен. Выглядят они во всём этом как, пардон, полные идиоты.
Лица местных жителей, в их совокупности и разнообразии (здесь много чернокожих африканцев), отличаются поразительной красотой черт и одухотворённостью выражения.
В Магрибском Королевстве, с его колоритным и местами - загадочным - прошлым, тесно сплелись и благополучно соседствуют разнообразные этносы, верования, традиции и культуры. Здесь Африка встречается со Средиземноморской Европой и якшается с Азией и Ближним Востоком. С глобализацией тут нет проблем. И никто, и ничто, никому не помехой. Мне вот этот симбиоз культур больше всего в Марокко понравился. И сами магрибинцы им гордятся. Можно же, если захотеть! Сунниты, шииты, иудеи, христиане - сосуществуют в мире и согласии. Это правда - я сама видела! И слышала. Берберы болтают себе по-берберски, арабы - по-арабски (вернее, на его марокканском диалекте дарийя), испанцы - по-испански. И все поголовно парлируют по-французски. В Марракеше, круглогодично забитом туристами, в ходу инглиш. Русскоговорящих вот только мне не повстречалось - ни одного. Слышала, будто туристы из России приезжают сюда группами, но и группы мне тоже не попались. Не сезон, что ли?
Риад
Прибыв в Марракеш, можно остановиться где угодно. Кстати, гостиница по-арабски фундук называется. Город изобилует отелями любой звёздности и постоялыми дворами на всякий кошелёк и вкус. Вот, Уинстон Чёрчилль, к примеру, патронировал легендарную и увековеченную Хичкоком "Ла Мамунию". Впрочем, кто её только не патронировал - Чарли Чаплин, Марлен Дитрих, да тот же сэр Мик. Пока не купил себе виллу в пальмовой роще в предместьях Марракеша. Однако "Ла Мамуния", этот парадиз невообразимой колониально-ориентальной роскоши в стиле ар(т)-деко, доступной за невыносимые деньги, сейчас всё равно на ремонте.
Можно отринуть этнический вариант и поселиться в каком-нибудь "Софителе", где всё чистенько, обезличено и стандартно-предсказуемо. Но зачем тогда ехать в Марракеш? "Софител" - он и в Африке "Софител".
Свидетельствую: лучшее место для постоя в Марракеше - т.н. риад. Это - магрибская версия караван-сарая. Садик, окружённый домом. Или дом вокруг садика. Точнее, прямоугольный дворик-патио, отороченный галереями. На галереи выходят двери комнат, в которых живут. В центре дворика лепечет фонтан, прямо из земляных выемок в полу, выложенном цветной кафельной плиткой (по-здешнему: зелидж) растут апельсиновые дереца и гибискус. По углам расставлены столики и диваны резного дерева. На них раскиданы уютные, мягонькие подушки.
Представьте: ночь, луна. Ты, как бы, на улице. Но в то же время - как бы, дома. Сидишь, пьёшь чай. Мятный (тут все пьют мятный, про него - ниже). Можно коньяк. Можно и вовсе не пить, а только глядеть в чёрное марокканское небо с голубоватой луной, похожей на круг замороженного снятого молока, и бормотать себе под нос что-нибудь такое:
Была я как буква "алеф", буквой "даль" стала ныне,
Была я как сахар сладка, стала горше полыни,
Была я как роза меж роз, не дал счастья Аллах,
И стала теперь я засохшей колючкой в пустыне
(с?)
Ай, Ена Би Хайяр! ("Хорошо" значит)
А лучший из риадов в Марракеше - тот, где мы остановились: "Джебел Лахдар" в старом городе, который в этих краях зовётся мединой.
Неприметная дверь в неприметном доме старинного квартала, но откроешь её, а там - дворец, хотя и вполне компактный.
По утрам в открытом проёме над головой здесь звонко щебечут птицы. Крупные такие, пригожие, синеголовые воробьи и упитанные, но вполне мобильные стрижи.
Неотъемлема от звукоряда Марракеша и особая пунктуация дня:
Алла`у акбар, Алла`у акбар... Ашхаду ан ла Ила ила Алла... Хайя ала ас-сала... Хайя ала ас-сала...
Пятикратный (в течение дня) призыв к молитве доносится с минарета знаменитой главной мечети города ЛаКутубия, которая отсюда в двух шагах. А если взобраться на крышу, вернее, на верхнюю галерею риада, где стоят кадки с пальмами, и откуда открывается дымчато-розовая панорама медины, над которой парят снежные вершины Атласских гор, то услышишь почти синхронные воззвания муэдзинов со всех её минаретов... Не знаю, что испытывают при этом другие инфиделы, но лично мне этот зов сообщал чувство некой упорядоченности, структуры и осмысленности дня. И внутреннего протеста никак же не вызывал.
Каждый квадратный сантиметр риада чем-нибудь и как-нибудь да изукрашен: узорчатые металлические балюстрады лестниц, расписные потолки, тяжёлые медные задвижки дверей, затейливый зелидж на стенах. Ковры, лампы, сундучки, шкатулочки, подсвечники, полочки, мисочки, лампы, пузатые вазоны, гигантские блюда, кувшинчики, подносы, кинжальчики, подушечки, табуреточки, светильники, шёлковые кисточки, графинчики, досочки, футлярчики и миллион сосудов и ёмкостей неизвестного мне назначения. Всё вокруг - резное, литое, кованое, витое, тканое, инкрустированное, вышитое, чеканное, рассеребрённое и раззолоченное. Всё - блистает, сверкает, переливается, играет сочными красками, бликует и ликует. И всё это натворили искуснейшие руки местных мастеров-ремесленников. Особенно поразили меня антикварные стол со стульями из верблюжьей кости с инкрустированными бараньими головами на спинках.
Имеется в риаде и свой хамам - разновидность турецкой баньки хаммам, - небольшое, но впечатляющее помещение, отделанное мраморными плитами, где опытная массажистка по вызову (не то, что вы подумали) с удовольствием намнёт вам бока, при желании.
Но дело, конечно, не только в декоре и не в комфорте по-мароккански.
Душа, властитель, повелитель распорядитель, информационный и эмоциональный центр риада - его хозяин Маджуб (по-французски: Мажу). Лицом он нежен и округл, как персик, глазами - влажен и блестящ, как чернослив, а голосом - сладок, как халва. Решениями и поступками - стремителен, как горный джейран. Сердцем же - горяч и щедр, как солнце Магриба. Мажу был рождён для отельного бизнеса. И нет ему в этом деле равных. Как нет равных и его людям - брату Джемалю, человеку многих талантов, и гениальному шеф-повару (она же горничная) - чернокожей Рашиде.
Рашида каждый день бросала алый цветок гибискуса на мою подушку в аккуратно прибранной комнате. По утрам она встречала нас ослепительной улыбкой, вкуснейшим в мире апельсиновым соком, крепчайшим кофе и свежеиспечёнными (но - увы! - далеко не диетическими) круассанами и блинчиками с джемами широкого ассортимента. А вечерами, если мы не отправлялись ужинать в город, готовила для нас несравненные тажины (мясо или рыба , томлёные с овощами и пряностями; подают их в той же посуде, что и тушат, - в терракотовых глубоких тарелках с высокими коническими крышками для выхода пара; хорошо идут с кус-кусом и под красненькое).
Джемаль бережно и пунктуально транспортировал нас на своём Рено-Мегане в самые замысловатые и отдалённые точки города и окрестностей, сервировал стол, подавал гостям мятный чай, безостановочно крутился по хозяйству.
И ещё там время от времени появлялся Мустафа - смуглый юноша несусветной красоты, в длинной снежно-белой джеллябе, похожей на ночную сорочку, и с метлой в руках.
И хотя в риаде, кроме нас, находились какие-то другие постояльцы, мы чувствовали себя избранными, единственными, любимыми, желанными, долгожданными и самыми лелеемыми. Мы были избалованы, умиротворены, обласканы и убаюканы неустанными добротой и заботой, как дети. В кругу собственных родственников не всегда такого обращения удостоишься. Уезжать определённо не хотелось, а расставались со слезами, поцелуями, жаркими объятьями и взаимными клятвами в вечной любви.
Вот что такое: магрибский риад.
-Так ведь вы же за это заплатили! - обрадуется какой-нибудь циник.
Ну и что ж, что заплатили? Во-первых, не сумасшедшие деньги (хотя и совсем не скупой бакшиш, причём, добровольно и без сожалений). А во-вторых, сознайтесь: везде ли, где вы платили, вас так принимали?
Медина. И за чертой города
В Марракеше жарко даже в конце декабря. Но днём. Но на солнце. Стоит солнцу зайти за тучку, а дню - повечереть, - и всё. Тут же, без предупреждения, наступает конкретный дубняк, от которого клацают зубы и синеют конечности. Теперь понятно, для чего к бурнусам приторочены капюшоны! А вообще-то, идеальной экипировкой для прогулок по городу послужила бы шуба-макси, надетая поверх бикини. И тёмные очки с панамкой. Вот только, боюсь, даже либерально настроенные слои местного населения вряд ли одобрили бы.
Зато зелень окрест свежая - ни одного жёлтого листика. И настоящие спелые апельсины свешиваются с веток.
Выйдя на улицы медины после заката, я попала в т.н. ловушку времени. Живо вспомнилось детство золотое, ну очень раннее. Конец пятидесятых, губернская окраина в сердце России. Никаких тебе неоновых огней большого города - кругом тусклые лампочки Ильича. Первородное электричество слабо освещает улицы, скромные витрины лавочек и магазинчиков, какие-то крохотные ремесленные мастерские, где немолодые, усталые мужчины, согнувшись в три погибели, что-то лудят, паяют, тачают и химичат.
Правда, у нас уже и тогда были светофоры, а в медине их и по сю пору нет. Тут что для водителей, что для пешеходов, проводятся ежесекундные тесты на выживание. Авто, мотоциклы, повозки, велосипеды - осатанело несутся по всякой полезной поверхности, будь она даже тем, что ты опрометчиво принял за тротуар. Разевать рот, метаться или столбенеть при их приближении не рекомендуется. Но реакция должна быть молниеносной и выверенной, как у рыси, иначе: ахер. Конец, короче.
По-настоящему разглядеть медину можно только днём. Она вся розовая. Это не поэтическая метафора. Фасады домов и городские стены выкрашены краской того цвета, что портнихи моего детства называли фрэз. Только колер более пастельный - не самой ягоды, а, пожалуй, клубничного шербета. Почему все путеводители называют Марракеш "красным" городом, мне неведомо. Может быть, авторы ни разу не снимали здесь тёмных очков?
Духовный центр и ориентир старого города - уже упомянутая мечеть 12 в. Ла Кутубия, с её высоченным гранёным минаретом андалузского образца. К мечети примыкает роскошный парк с пальмами, фонтанами, апельсиновыми деревьями и розариями. Парков и сквериков в Марракеше немало. И, что приятно, везде имеются скамеечки, хотя и не на всякую сядешь. Ключевое слово тут: птички. Но, невзирая на них, на явную перенаселённость города, и даже на армаду туристов, в Марракеше, в основном, чисто. Во всяком случае, народ тут не швыряет себе под ноги пакетики из-под чипсов, окурки, пивные банки и прочую дрянь, как это принято на цивилизованном Западе.
В Марракеше много всяких исторических и архитектурных див. Мечети, медресе, гробницы, сады и, конечно, дворцы и их руины. У нынешнего короля - молодцеватого и прогрессивного (запретил гаремы) Мохаммеда Шестого - здесь целых два дворца: старый и новый. По слухам, он частенько туда наезжает. А уж в котором дворце ночует, - этого не скажу.
В касбе (древней цитадели, обнесённой высокими и, конечно, розовыми стенами) есть много всякой всячины, в частности, дворец Эль Бади ("Несравненный"), построенный одной королевской династией в 16 в., и разрушенный другой - в 17-м. Сохранились лишь внушительные стены, островки мозаики и так кое-что, по мелочи. Теперь его можно с полным правом назвать "остатками прежней роскоши". Зато на руинах дворца гнездится множество аистов.
Странная всё-таки штука - звуковые ассоциации. Я сразу не могла понять, отчего во время осмотра этих руин мне навязчиво и остро вдруг захотелось поваляться на волжском песочке в выцветшем ситцевом сарафане и стоптанных сандалиях, жуя вяленую рыбёшку-чебачка. Потом, наконец, осенило: да это же из-за аистов! Их клёкот ужасно напомнил тарахтенье катеров и моторных лодок на Волге, вот туда и потянуло - на волнах моей памяти. Вернее, т.н. подсознания.
Марракеш населяют полтора миллиона людей. Кроме медины, есть ещё и современный город - Вилль Нувелль. Тоже розовый. Вот там можно найти и светофоры, и магазины европейского типа, банки, рестораны, кинотеатры и просто жилые кварталы.
Но туда нас почему-то не особенно повлекло.
* * *
В общем-то, я подозревала, что жизнь есть и за городской чертой Марракеша. Но не предполагала, что она такая скудная и трудная. Проехав несколько километров в направлении Высокого Атласа, и миновав виллы среди пальм и бугенвиллий, новостройки, гольф-клубы и городской аква-парк, попадаешь в пустынную и призрачную местность.
Красная, каменистая земля, редкие клочки колючего кустарника, кактусы... Это ещё не Сахара, она - за горами. Это - предатласье, полупустыня. Изредка мелькают бедные глинобитные жилища. Людей мало. Библейские сцены - женщина в длинном одеянии бредёт вдоль пыльной дороги, пастухи гонят по каменьям смешанные отары овец и коз. Куда она направляется средь этого безлюдья и пустоты? Как пастухи отделяют овец от козлищ? Чем кормятся те и другие? Как и на что живут люди в этом краю?
Город, при том, что у него - свои история, быт, повседневные реалии, заботы и проблемы, - отсюда представляется оазисом, возделанным для туристов. А настоящее Марокко, с его настоящей жизнью, начинается здесь. И простирается дальше, дальше... За несколько дней не поймёшь, не охватишь, не почувствуешь, не узнаешь.
С тоской вспомнила, что перед отъездом прочла рассказик Дж. Оруэлла о Марракеше, написанный в 1939 г. Что здесь изменилось с тех пор? Здесь, а не на городских площадях, не в дорогих ресторанах и отелях, не на морских пляжах и не в клубах по виндсёрфингу?
Вот цитатка из Оруэлла:
"Никто бы и не подумал организовывать дешевые экскурсии в районы Великобритании, пострадавшие от экономического спада. Но там, где у жителей коричневый цвет кожи, их нищета незаметна. Что Марокко означает для француза? Апельсиновая роща или государственная служба. Для англичанина? Верблюды, замки, пальмы, Иностранный Легион, латунные подносы, и бандиты. Здесь можно прожить много лет, не замечая, что для девяти десятых населения повседневная жизнь -- это непрекращающиеся каторжные усилия по добыванию пропитания из эродированной почвы. Большая часть Марокко настолько пуста, что не может прокормить ни одно животное размером больше зайца. Огромные площади, которые некогда были покрыты лесами, сейчас -- пустоши без зелени, где почва сильнонапоминает крошёный кирпич. Тем не менее, значительная часть их возделывается при помощи чудовищного труда. Все делается руками. Длинные вереницы женщин, согнутых в три погибели, как оборотная буква L, медленно продвигаются по полю, руками выдергивая колючие сорняки; крестьянин, собирающий люцерну, вытягивает ее стебель за стеблем, а не срезает, тем самым экономя дюйм-два на каждом стебле".
Что изменилось? Вопрос риторический. Ах, да. На крышах глинобитных хибар появились спутниковые тарелки.
В Марракеше, в скверике возле дворца Эль Бади белокурая туристка в джинсах и маечке устроилась на скамейке по-турецки. Она рассеянно поглядывает в путеводитель. В руке - мобильник, в ушах - айпод, в зубах - сигаретка.
Рядом с ней, сгорбившись, сидит молодая марокканка в запылённом и поношенном кафтане до пят, с небольшим узелком в руках. Её голова, повязанная платком, скорбно опущена, лицо печально, в глазах слёзы. Что с ней случилось? Несчастная любовь? Кто-то умер? Обидел муж?
Они сидят на одной скамейке. Между ними - полметра. И - целые века.
Дело не в мобильнике, конечно. И не в айподе. И уж, тем более, - не в сигарете.
Суук
В 1956 году Альфред Хичкок снял фильм "Человек, который слишком много знал". Кто не смотрел, - сюжет таков, пунктирно: американская семья (Джеймс Стюарт, Дорис Дэй и мальчик-сын) прибывают в Марракеш с туристскими целями. По дороге (в автобусе) они знакомятся с неким подозрительным французом, который задаёт слишком много вопросов. Все останавливаются (естественно) в "Ла Мамунии". На следующий день семья идёт на рынок (по-здешнему: суук), там - столпотворение, переполох, этого француза-шпиона убивают, но он в последний момент успевает шепнуть на ухо Дж. Стюарту важную весть. Потом мальчика крадут негодяи, а дальше - неинтересно. То есть, как раз очень даже интересно, просто к теме уже не относится.
Зловещая сцена на рынке некогда вселила в меня такой страх, что многие годы образ марракешского суука служил мне синонимом Хичкокова фирменного саспенса. Вместе с музыкой, стимулировавшей нагнетание жути (дудка, барабан, бешеный ритм, вводящий в транс). Ещё задолго до того, как я там очутилась.
И никакие личные впечатления впоследствии уже не смогли во мне поколебать эту смесь трепета, восторга и полуобморочного оцепенения. Суук в моём представлении так и остался: ужасным ровно настолько, насколько и прекрасным.
Благополучно прорвавшись сквозь кордоны подлинных и тайных гидов, и, миновав стоянку прогулочных фиакров, мощно благоухающую конём, попадаешь на самую-пресамую знаменитую площадь Марракеша - Джемаа эль-Фна. Знаменита она, собственно, сууком. Больше там ничего хорошего нет. Да и не надо.
Суук неописуем. Чтобы передать его атмосферу, надо быть Хичкоком, но я - не он. Разве что, фрагментарно...
Первым делом, тебя атакуют татуировщицы рук. Их много. Они настойчиво демонстрируют тебе картинки с узорами, инструменты для татуировки, пакетики с хной и свои собственные руки, как образец. Узоры по-своему хороши и что-то символизируют - кажется, счастливое замужество. Но ты живо представляешь себе, например, как расплачиваешься т а к о й рукой на кассе, в норвичском "Марксе & Спенсере", и в смятении бежишь, бежишь прочь...
Тут к тебе приближается импозантный местный мужчина со змеёй в кулаке (бонжур, месье Эрве Базен!). Приглашающим жестом подзывает тебя к своим коллегам, которые совершают разнообразные музыкально-мануальные эволюции (дудка, бубен, бешеный ритм, транс) с кобрами и гадюками, беспокойно выглядывающими из мешков. Змеи нехотя вытягивают шеи, извиваются, раздувают капюшоны - словом, работают. Здесь все работают: позируют туристам водоносы в навороченных шляпах, картинно обвешанные игрушечными бурдючками, блескучими плошечками и фляжечками. Уличные акробаты исправно ходят на руках, ясновидящие ясно видят, гадатели гадают, факиры факирствуют, нищие нищенствуют. А ты слоняешься и глазеешь. За дирхемы, естественно.
В общем, весело.
Чуть поодаль расположились обжорные ряды. Там, источая ароматы специй, булькает мясное варево в котлах, шкворчат кебабы и кефта на решётке, бойко идёт раздача круглых лепёшек и зелени. Народ оживлённо кушает марокканский фаст-фуд из мисочек, по-бивуачному. Кто - стоя, кто - сидя за длинными столами, застеленными белыми бумажными скатертями. Рядом - лотки с изюмом, сушёным инжиром, курагой, орешками, финиками. Голосисто зазывают к себе продавцы апельсинового, грейпфрутового и мандаринового сока - он тут же свежевыжимается из фруктов, выстроенных правильными горками.
Блестят на солнце лаковой глазурью хлебобулочные и кондитерские изделия, и вот уже рука сама тянется ухватить с лотка какой-нибудь кааб эль г`зал ("рог газели", местное миндальное печенье), пастилу, пахлаву или румяную плюшку, но стоп! Так же, как и соседние сухофрукты, восточные сладости сплошь оккупированы мухами. Так вот почему тебе подмигивал чернослив! То был не глюк и не джет-лэг, а крылатые разносчицы холеры и бубонной чумы, ползающие по красиво аранжированным плодово-ягодным пирамидкам. Но вон же, люди покупают! И едят всё прямо с лотка, не помыв. И никто не умирает. Хотя за всех не поручилась бы.
Когда непосредственный контакт с рыночной площадью становится чрезмерно утомительным, можно нырнуть в одну из близлежащих кофеен, в которых всё устроено на французкий манер. И рассматривать площадь с террасы, на безопасном расстоянии. Тут можно попить и мятного чайку. Заваривают его из свежей мяты и подают в особом латунном чайничке с фигурной крышкой, на чеканной латунной тарелочке. Наливают в украшенную тонким орнаментом мензурку с высоты и с лихостью. Чаёк приятный, успокаивает нервы. В дешёвых заведениях, однако, он слегка отдаёт псинкой. Отчего - не знаю. Да и знать не хочу.
Но вот, напившись чайку до икоты, наглазевшись на обитателей площади до помутнения рассудка, и чудом увернувшись от смертоносных мотороллеров и велосипедов , ты, наконец, устремляешься в пахучее чрево суука, в тёмные, страшноватые лабиринты его бесчисленных рядов, крытых коридоров, молелен, лотков, ларьков, прилавков, каморок, ворот, арок, улиц, закоулков, закутков и тупиков.
Суук - это такая форма бесконечности.
Кого и чего тут только нет... Если раскрыть глаза нараспашку, навострить уши и гдубоко вдохнуть ЗАПАХ суука, то, пожалуй, увидишь самогО халифа Гарун-аль-Рашида или даже Птицу Рух из сказочного травелога Синдбада-морехода (копирайт: Шехерезада). Запах же действительно достоин заглавных букв. Эту могучую конкокцию из пряностей, благовоний, свежевыделанной кожи, шерсти, рогожи, дешёвого сладкого парфюма, трав, кошки, мула, козы и человека - словами не передать.
Уже трудно понять, то ли ты скользишь вдоль сотен пещер Аладдина, то ли они проплывают мимо тебя, словно в горячечном бреду:
бусы, ожерелья, бурнусы, кож. изделия, сапожки, подвески, серёжки и фески, ковры, накидушки, кофры и подушки, джеллябы, рюмки, шляпы и сумки, тапочки, покрывала, шапочки, одеяла, мониста из бирюзы, рога дикой козы, пряжки, пинетки, фуражки, танкетки, щётки, кроватки, чётки, "арафатки", чашки, скатёрки, рубашки, отвёртки, чулки и носочки, очки и платочки, зонты и саквояжи, комплекты макияжа, янтарные уборы, слесарные наборы, кисейные шарфы, струны для арфы, мягкие бабУши, нефритовые груши, свистелки и сопелки, тарелки и грелки, чепчики-кружавчики, детские слюнявчики, крышки для "тажина", лампы для джинна, браслеты и кольца, стилеты, колокольцы, чучело верблюда, медная посуда, кинжалы, ятаганы, мангалы и кальяны, узорная тесьма, кисти, бахрома, фермуары, кошёлки, фуляры из шёлка, кулоны, кораллы, хрустальные бокалы, гребни, ремешки, холщовые мешки,
занавески и лейки, стамески, батарейки, галстуки и майки, кофты-разлетайки, кресла, чемоданы, масло из арганы, малахит, шампуры, старинные гравюры, лампы, кошельки, ложки и шнурки, вышитые шали, ленты и вуали...
И т.д.
Отчаянно завлекают в свои лавочки вездесущие торговцы восточными пряностями - их огненно-алыми, кирпично-красными, шафранно-жёлтыми, сахарно-белыми конусообразными горками заполнены лари, ящички, мешки, кульки, жбанчики, цинковые чаны, медные бочата. Тут же и всевозможные целебные снадобья - в банках, бутылочках, фиалах и флакончиках цветного стекла. Прилавки завалены пучками трав, сушёных цветов и кореньев, живыми черепашками, коробочками, пакетами и мисками с семенами, стручками, кусочками коры, сухими листьями и ягодами, стеблями, рогами, крашеными бутонами каркадэ, каменьями, костями, комочками мха и густо-синими комьями краски индиго, чем-то мелко порубленным, толчёным, молотым, вяленым, выпаренным. Продавцы, прицокивая языками, расхваливают какие-то мутно-белые, полупрозрачные кристаллы и прикладывают их к своим тёмным, морщинистым лицам. Кто-то протягивает тебе на деревянной лопаточке ком изжелта-чёрной мазеобразной субстанции - на, мол, продегустируй! (дёготь? мазут? мыло, сваренное из гюрзы?) Над лотками висят гирлянды, сплетённые из трав, гигантские, выдолбленные изнутри тыквы и кабачки, шкуры загадочных мелких животных (мангустов?) ...
Зовут на все голоса, манят, завлекают к себе мастера серебряных, оружейных, ювелирных, горшечных, плиточных, ковроткацких и многих других дел. Не счесть сапожников, косторезов, портных, краснодеревщиков, стеклодувов, медников, кузнецов, скорняков, чеканщиков, антикваров...
Самое смешное, - даже по этим узким, тёмным проулкам, как оглашенные, носятся джигиты на мотороллерах.
Наперебой кричат зазывалы:
-Али-Баба! Миракль эксибишен!
Угу, можно догадаться, чтО это за миракли: входишь туда с деньгами, а выходишь - без. Элементарно, Ватсон.
И надо всем этим гордо парит универсальный оберег арабского мира - рука Фатимы. Стилизованное изображение открытой ладони дочери пророка Мохаммеда в Марракеше встречаешь на каждом шагу: в виде дверных колотушек, ручек и замочных скважин, неисчислимых табличек, пристроенных тем или иным способом к торговым точкам, подвешенных над входами в дома, кофейни, харчевни, аптеки, парикмахерские, хамамы...
Согласно легенде, добродетельная и прекрасная Фатима так огорчилась при виде своего супруга (между прочим, кузена Мохаммеда - Али) в компании очередной одалиски, что уронила ложку, которой помешивала горячее кушанье. И не заметила, как, вместо ложки, погрузила в него свою руку - настолько сильной была другая боль, пронзившая её сердце. Всё закончилось благополучно. Рука была извлечена из соуса и быстро зажила, одалиска - изгнана из дома, а супруги потом жили долго, мирно и счастливо. На Востоке издревле сложился культ Фатимы, а её рука считается символом любви, терпения и мудрости. Кроме того, она способна уберечь от греха, порчи, сглаза и прочих неприятностей.
Разумеется, рука Фатимы служила источником неиссякаемого вдохновения для здешних ювелиров на протяжении многих веков. Она служит им и поныне. Браслетов, колец, серег и кулонов с рукой Фатимы в Марракеше видимо-невидимо. Рука всегда - серебряная или посеребрённая, т. к. золото - оно от Иблиса, т.е. шайтана.
Могла ли я не возжелать такого амулета? Риторический вопрос. Но, поскольку на сууке его собратьев - тысячи, - сделать выбор не так-то просто. И тут вмешался сам Мактуб (рок, судьба). И звали его: Хасан.
Точнее, Хасана было два. Один - молодой, смазливый, коварный, как снежный барс, ласковый и настырный. Того типа, что, как говорят англичане, "своим шармом охмурит и птичку на дереве". Другой - постарше, посдержаннее, посолиднее. Ироничный, вальяжный, с честными, усталыми глазами. Но тоже обаятельный. Великолепные Хасаны стояли у порога своей ювелирной лавки в ослепительно-белых одеждах и белых же шапочках, торжественно сложив руки на груди, как два визиря у трона султана.
-Руку Фатимы ищете? - почти беззвучно шепнул мне на ухо молодой Хасан.
-Ну, предположим, ищу... - неуверенно промямлила я.
Он нежно и без слов взял меня за руку и быстро коснулся ею своей прохладной, бархатной щёчки. Затем, поддерживая за т.н. талию, не особенно церемонясь, провёл в свою пещеру сокровищ. Следом уж вошли другой Хасан и мой благоверный. Не прошло и мгновения, как младший Хасан уже по-хозяйски прикладывал к моей груди около дюжины рук Фатимы разной величины и разных степеней художественного достоинства. Причём, одновременно поглаживал меня по спине и жарко нашёптывал что-то насчёт синеоких газелей с золотыми локонами. Паршивец с натягом годился мне в поздние сыновья. Едва сдерживая нервный хохот, выбрала тяжёленькую серебряную ладошку Фатимы с узором из цветной эмали.
Было бы большой ошибкой держать торговцев суука за простаков и неотёсаных пейзан. Для начала, почти каждый здесь свободно владеет несколькими языками. А по знанию психологии смог бы заткнуть за пояс и оксфордского профессора. Старший Хасан, как быстро выяснилось, защитил в Сорбонне диссер по генеративной лингвистике Ноама Чомского и читает на ночь трагедии Шекспира. Из которых он тут же и начал обильно цитировать. Дискурс, однако, сменил направление, когда я тихонько спросила, почём кулончик-то.
Дальше пошёл уже настоящий фан.
Торги велись между Хасаном-лингвистом и моим супругом.
-Шестьсот, - сказал Хасан, - хорошая цена.
-Двести пятьдесят, - реальная цена.
-Я за пятьсот его спокойно продам через пять минут.
-Бог в помощь.
-Четыреста. Вместе со шнурком из верблюжьей кожи. Только для вас!
-Двести пятьдесят, и ни дирхема больше..
-Это - смешная цена, таких не бывает. Мне же нужно платить двадцати поставщикам.
-Двести пятьдесят - моя последняя цена.
-Вы меня разоряете.
-Жена, верни ему кулон.
-Ладно: триста. Но я сегодня останусь без ужина.
-Двести пятьдесят - и по рукам.
Тяжко вздыхая, Хасан завернул кулон, которому (и оба это знали) в базарный день красная цена - от силы сто дирхемов.
Хасаны вышли на крылечко нас провожать. Младший посылал вдогонку воздушные поцелуи. Всем было хорошо.
Каждый участник этого маленького гешефта исполнил предназначенную ему роль.
Однако, в Марракеше меня всё-таки не переехали: ни машина, ни фиакр, ни даже - мотороллер. И это - чистая случайность. Хотя - как знать? - может, и Фатима приложила к тому свою руку...
* * *
Хотите приключений? Отправляйтесь на суук ночью. Они вас там ждут. Начать с того, что на площадь придётся добираться по малоосвещённым, узким и безлюдным улочкам. И любая тень, отделившаяся от стены, и последующая за вами, не покажется случайной. А дальше приключения будут зависеть от вашего собственного выбора мероприятий по достижению острых ощущений.
Площадь Джемаа эль-Фна полна народу и озарена поистине бесовским светом. Всё так же жарятся кебабы на шпажках, булькает мясо в котлах. Стайки восточных и западных красавиц лакомятся мороженым и сладостями с лотков. Бегают и кричат дети всех национальностей. Рассекают мотороллеры. Курятся благовония. Мужчины в бурнусах плотным кольцом обступили какого-то народного сказителя, или то- предсказатель судеб? Бурнусы - светлые, поднятые капюшоны - острые, и мужчины похожи на пельмени в кастрюльке.