Аннотация: Часть первая. В тёмном углу или ленточка японского шёлка
Главасемнадцатая
Часть Первая
ВТёмномУглу,
илиленточкаяпонскогошёлка
Кто не боится родственников своего мужа? Да ещё когда они все - национальности, противоположной вашей собственной? Не по себе было и Дунечке, когда та собиралась на встречу с Орфами.
В последний раз причёсываясь перед выходом, Дотти заметила, что её пальцы дрожали: мелко, противно.
Но странное дело: когда она спустилась вниз и двинулась по холлу, как-то сразу стало легче. Возможно, потому, что Дуня была общительным, открытым человеком - из тех, для кого на миру и смерть красна. А может быть, также и оттого, что графиня быстро почувствовала: Джурайя своё дело знает. Наверное, любая женщина тут же, инстинктивно понимает, производит она впечатление - или нет. Хотя... Этого ведь - мало. Надо ведь ещё и - правильное впечатление!
А как это знать, заранее-то? Ведь полагаться на "предварительные" суждения (и уж особенно - других женщин!) в таких вопросах нельзя. Это всё равно, что гадать о завтрашней погоде по вчерашнему метеопрогнозу. Может, всё так и будет, как те говорят. А может, - и совсем иначе. Ведь правильное впечатление - это образ, видимость. А видится в каждой конкретной ситуации - по-разному. Иной раз всё вроде бы, как надо: а платье не смотрится, и сидишь в нём дура дурой, даже пошевелиться боишься. И невозможно сказать, почему! Просто какой-то флюид в воздухе не тот, неподходящий. Флогистон неправильный, как наши предки говорили.
И вообще: в вопросах моды верить подругам или родственницам нельзя. Только мужчинам! Потому что врать те по-настоящему даже во Франции не умеют, а в Англии и тем менее. Английские мужчины, в целом, простодушны до бестолковости. Даже если они и попытаются вам соврать - то так снуют глазками (а иной раз даже и краснеют!), что их любая школьница застукает. С джентльменами голубой ориентации (или: розовой, согласно британскому цветовому ГОСТу по департаменту секс-плюрализма), конечно, сложнее - но их среди Орффов (если верить конфиденциальным сведениям, которые Дотти ранее получала от сэра Никласа) не было. Вернее: практически не было. В том смысле - что не было сегодня, в списке приглашенных на обед.
Поэтому, когда Дотти пресловутым женским чутьём зафиксировала, что на неё (естественно, исподтишка, боковым и затылочным зрением) уставились чуть ли не все мужчины, толпившиеся в холле, - ей стало проще. Мессиры, что называется, повелись. А тем самым -
хотя бы часть проблемы решена.
Оставалась самая трудная часть - дамы. И, естественно, самая трудная часть самой трудной части - те две или три леди, которые рассматривали сами себя в качестве наследниц титула (и оставшегося) состояния графа Норчестерского, - пропавшего неизвестно где и неизвестно куда.
Но увы! Тут мне снова придется помучать терпеливого читателя скучными историческими информациями и просто байками о временах и людях, давно улетучившихся в Лету. Потому что иначе разобраться в закулисных хитросплетениях нынешнего пошного саммита непросто даже и специалистам по истории, к каковым я не причислила бы себя и в самых дерзких мечтах.
Постараюсь быть краткой.
До-английская история гугенотского рода Орффов так сложна и романтична, что я надеюсь когда-нибудь углубиться в неё отдельно. Вот лишь основные исторические ориентиры.
Род Орффов происходит из Базеля и некогда входил в число столбовых баденских дворян. Орффы традиционно были истыми католиками, и даже в швейцарской гвардии папы и по сю пору один Орфф, как по цепочке, сменяется следующим.
Правда, вотчина у них уже давно не в Базеле - но это уж особая история.
Потому что времена - они меняются. И хотя Йоханнес фон Орфф, будущий основатель английской ветви клана, тоже родился в Базеле и тоже получил классическое военно-католическое образование, - но Рима он не увидел. Наоборот: так уж случилось, что Йоханнес познакомился с тогдашней ипостасью антихриста, то есть с Мартином Лютером. Нельзя сказать, чтобы швейцарец испытывал личную симпатию к саксонцу (впрочем, это долгая история), но всё же вполне разделял отрицательное отношение народного переводчика Библии - к попам и папистам.
Помимо других военных времяпрепровождений, Орфф сражался во Фландрии в армии некогда легендарного и в Англии, но сейчас скорее забытого адмирала Колиньи. Тот активно протежировал Орффу и при дворе, так что базелец довольно быстро приобрел (также) и французское дворянство. Я не могу исключить, что орффическим успехам в Лувре и прочих Елисеях способствовали и отношения с одною прелестной парижанкою (о, самых прогрессивных взглядов!)
25 августа 1570 года 50-летний Йоханнес фон Орфф (он же - Жан де Орфф) гибнет в парижских диспутациях о Символе Веры, которые получили затем название Варфоломеевой ночи. Как известно, Колиньи был убит папистами одним из первых. В отличие от своего рационального покровителя, капитан Жан бился и долго, и трудолюбиво (одно слово - швейцарец!) - но ровно с тем же печальным результатом.
Его старший сын Мартин (урождённый фон Орфф) в Париже в это время отсутствовал, - потому как был с секретной миссией в Вене. В сравнении с рьяным протестантизмом своего отца, Мартин был скорее арелигиозен. Более того, - по своему несколько иезуитскому мировоззрению и по роду шпионских занятий, он скорее тяготел к папистике (которая предоставляла ему куда большее пространство для экспериментов как нравственного, так и пропагандного характера). Не говоря уже о том, что официально он и был католиком.
Однако после убийства кардиналистами сначала его отца, а потом и брата, даже у Мартина, привыкшего к большой размытости границ между Добром и Злом, не оставалось иного выбора, - кроме как мстить. Короче говоря, после долгих зло- и приключений (и нельзя сказать, чтобы добровольно) Мартин попадает в Лондон, а оттуда - в Норчестер, который стал родовым гнездом английской ветви рода. Лишь в конце 18 века часть клана Орффов переселилась из Норчестера на Оксфордширщину. Причины были сложны и запутаны; сыграли свою роль как внутрисемейные дрязги, так и расхождения во взглядах на внешнюю политику Лондона и деятельность герцога Марлборо.
Титул Первого Ёрла Норчестерского Мартин де Орфф получил от короля Чарльза (в русской традиции - Карл Первый) за некие заслуги перед английской короной, о которых граф Николас сообщать Дотти отказался. Впрочем, Дунечка уже достаточно изучила мужа, чтобы заподозрить, что граф Мартин, похоже, был задействован и в каких-то анти-российских подпольных операциях.
Надо полагать, из-за них-то он и сгинул в Москве, при весьма подозрительных для любого русского патриота обстоятельствах. Однажды об этом прискорбном событии зашла речь на очередном рождественском ритуальном диннере, явиться на который граф и графиня Норчестерские приглашали Никласа и Дотти уже в сентябре, - тем самым отметая любые возражения и уловки. Сэр Юджин пребывал в тот день в жовиальном настроении и уже хотел было позлословить со своей любимой русской невесткой о Москве XVII века...
Но лицо Никласа приобрело такое страдальческое выражение, что Дотти срочно сменила тему, - к вящему восторгу всё понявшего ёрла.
Если читатели позабыли, - напомню. Слово ёрл (earl) исходно означало "человек высокого положения". Старо-английские грамотеи транскрибировали его как eorl, - в отличие от ceorl или churl, значащего "простолюдин". Кстати говоря, считается, что слово ceorlпретерпело в языках германской языковой семьи удивительные трансформации, - пока не осело в славянских с точностью до наоборот, - т.е. "королём"! Впрочем, от знакомых датчан я слышала совсем другие версии этимологии этого слова.
В современной британской аристократической табели о рангах ёрл занимает третье место, - после дьюка (в немецко-российской традиции - герцога) и маркиза. А дьюк следует непосредственно за принцем (который, с легкой варяжской руки, по-русски именуется князем).
Ёрлы считаются самым древним аристократическом титулом Англии (после кинга и принса, разумеется). Ёрлы документально известны уже с 9-го века, - в то время как бароны упоминаются лишь с эпохи Уильяма (по-русски - Вильгельма) Завоевателя, то есть, после 1066 года. Дьюки и маркизы - еще моложе, они известны соответственно с 1337 и 1385 годов. А виконты - так те вообще прижились в Англии лишь в 15 веке.
Уильям Завоеватель придавал ёрлам особое значение. Так как сей Гийом-Конкерор и сам был, в современных категориях, французом, то пытался ввести в английский обиход как французское понимание "графства", так и само наименование: комт (английское искажённое произношение: каунт). Однако для того, чтобы изменить что бы то ни было в Англии, уже и в 11-м веке потребны были нечеловеческие усилия. Так что, ёрлы остались ёрлами. Но вот английские дамы (в отличие от джентльменов) уже и тогда благоволили французским модам. Как следствие, супруга (по-прежнему) ёрла скоро стала официально именоваться каунтессой (или контессой, - что куда привычнее звучит для русского уха).
Для понимания конфликтов внутри клана Орффов важно помнить о том, что в английской традиции титул принца (князя), дьюка (герцога) и ёрла (графа) наследует только старший сын.
Все прочие сыновья хотя номинально и фигурируют как титульные лорды, - однако в повседневной жизни обязаны выступать под своими "нормальными" фамилиями, то есть без дворянских завитушек и макияжиков.
Соответственно, эти "прочие" сыновья не имели и наследного пэрства. То есть, были правомочны заседать только в нижней (мещанской или обывательской) палате парламента, - но отнюдь же не в благородной палате пэров. Сейчас ситуация постепенно меняется, - но очень уж непрозрачным образом. Так что, лет через сто, возможно, эти изменения прозрит и широкая (и не-английская) общественность Европы.
Таким образом, с т.н. правовой точки зрения (только не спрашивайте у меня, что конкретно в Англии понимают под правом!), нестаршие сыновья ёрла номинально приравнены к недворянским классам общества (то есть, буквально - по имени, а вернее - по фамилии, так как заслужить право на личное имя в Англии - это высокая честь!)
Еще хуже ситуация у детей не-старших сыновей ёрлов, - которые даже и формально не имеют права ни на какой дворянский гарнир к своему нэйму. Что, вообще говоря, сильно отличает англичан от, к примеру, французов или немцев, - у которых дворянские частицы де или фон рассматривается государством как неотъемлемая часть их фамилий, и тем самым передаются и всем без исключения де- или фон-детям, внукам и т.д. (в том числе и прекрасного пола).
Вот вам, в качестве наглядного примера, эволюции дворянских "ников" в клане, пожалуй, наиболее известного английского аристократа 20-ого века (разумеется, после ройялзов) - Уинстона Спенсер-Черчилля.
Батюшка будущего Лорда Войны именовался приличным островитянским обществом лордом Рэндолфом Черчиллем, - потому как он был третьим (с маленькой буквы) сыном Седьмого (непременно с Большой буквы!) Дьюка (Герцога) Марлборо. И тем самым - с первого дня своего рождения имел мало шансов получить герцогское титло.
А как вы, надо полагать, и без меня уже понимаете, титул Седьмого Герцога Марлборского носил шестой старший потомок мужеского пола Первого Герцого Марлборского. "Природным" же именем этого родоначальника клана Марлборо было: Джон Черчилл. И если бы в Англии тогда имелись внутренние паспорта (а их тут нет и по сю пору), то (пока ещё не) Марлборо намбер ван был бы обозначен там как мистер Чёрчилл, личное имя: Джон.
Кстати говоря, подобным же образом вёл себя и супруг Дотти, который, как правило, покидал велико-британские пределы с иностранным паспортом на имя просто: Николас Орфф (вняв коллегам, которые ненавязчиво рекомендовали графу опустить даже и благородное французское де перед фамилией).
Соответственно, сын лорда Рэндолфа Черчилла (а именно: Уинстон) вправе был именоваться только лишь мистером Черчиллем, без каких бы то ни было статусных примет его несомненно аристократического происхождения (а мало ли в Англии и США - мистеров Черчиллей?)
Эта вполне ханжеская мимикрия под "коммонного" обывателя и мещанина уже многие века смущает даже и самоё британское хай-сосайэти. Потому как: разумеется, и юный Уинстон (несмотря на то, что был отъявленным балбесом, недорослем и хроническим двоечником) получил то же самое артистократическое образование в тех же самых закрытых учебных заведениях, каковые посещали и его троюродные братья - герцоги и лорды.
Ведь - на самом-то деле! - даже и самые что ни на есть младшие сыновья английского герцога или графа автоматически входят в элиту Великобритании. То есть, в номенклатуру из пары сотен практически одних и тех же семей, которые уже много столетий правят Эмпайром и Кингдомом (и не только ими одними). И, в общем, недурно справляются со своими правами и обязанностями.
Однако, согласитесь, у юного Винстона были некоторые основания обижаться на Судьбу (а его сетованиям на собственную "бедность" и "невзгоды" - нет числа!) И чего уж удивительного в том, что "рыжий Винни" был не только пламенным ройялистом, но и откровенным эмпайр-шовинистом (и, не в последнюю очередь буде сказано, - расистом, чего он никогда и не скрывал), - когда речь заходила об отстаивании Инглиш Увэй оф Лайф.
Он просто из кожи вон лез, дабы приобрести себе, любимому, вожделенное личное дворянство. Каковое и было ему пожаловано - но лишь в 1953 году, в почтенном возрасте 79 лет, - Елизавета Вторая сжалилась над стариком!
Только после этой милости королевы мистер-в-юности-Черчилл получил право официально именовать себя Сэром Уинстоном. И если вы считаете это английское право справедливым, - то, сорри! - моя точка зрения не обязательно совпадает с вашей.
Однако вернемся же в Норчестер!
Аналогичное и никак не зависящее от доброй воли Дунечки обстоятельство являлось и главной её проблемой в общении с оксфордскими родственниками мужа. Потому как, после скоропостижной и трагической смерти своего отца, сэр Николас, как старший сын, неожиданно для самого себя стал номерным (а именно: Одиннадцатым) Ёрлом Норчестерским, - со всеми вытекающими отсюда номенклатурно-аристократическими дискриминациями для прочих Орффов.
Из сказанного выше понятно, что жившего в Оксфорде младшего брата Николаса (всё ж таки!)звали ещё лорд Джон де Орфф. А вот уже его старший сын был простым мистером Сэмуэлом де Орффом, без всяких шансов на элитарные запонки. Еще хуже ситуация была у двоюродного дяди Николаса, наследника вудстокского имения рода. Так как он происходил из боковой ветви клана, то не имел даже и французского де перед фамилией! А именовался невыносимо постыдно и голо - Майкл Орфф.
Что касается Сэма де Орффа, обаятельного и умненького мальчишки восьми лет, то лично его - пока что - все эти семейные титульные заморочки заботили очень мало. Но вот австралийская матушка Сэма считала сложившуюся ситуацию жутко несправедливой, завидовала Дотти и организовывала против нее разнообразнейшие заговоры, - которые, впрочем, вовремя пресекались бдительными агентами баронета Гелбшилдта.
И нельзя сказать, чтобы у оксфордчан совсем уж не было оснований для недовольства. Граф Николас всегда отличался, мягко говоря, странностями. Он не только занимался делами, которые английскому ёрлу, вообще говоря, не пристали. И не только едва не спустил всё фамильное наследство на мероприятия крайне сомнительной (если не сказать обскурной) природы. Он еще и женился - вопиюще мезальянсно! Так, во всяком случае, казалось всем оксфордчанам.
Впрочем, норчестерский клан Орффов всегда сильно отличался от своей оксфордской ветви. Ранее я уже пыталась рассказать о некоторых существенных расхождениях в мировоззрении между, так сказать, англичанами - и британцами. Так вот: если многих графов Норчестерских можно было бы назвать едва ли не эталонными англианскими личностями, то оксфордские Орффы гордились своей службой во имя бритишнессти.
Николас де Орфф был верен заветам предков. Он никогда не скрывал своих симпатий к Парижу и даже (какой ужас!) регулярно нахваливал Рим. Мировоззрение же многих британских политиков (не в последнюю очередь Маргарет Тэтчер), наоборот, вызывало у графа Николаса неприятие и критику. Когда же он, на торжественном званом обеде в Оксфорде, посвященном 80-летнему юбилею полковника Орффа (который очень гордился своими подвигами в Нормандии в 1944 году, - каковые его бахвалы всегда вызывали у Николаса скептическую ухмылку), - так вот, когда на этом торжественнейшем оксфордском мероприятии граф Норчестерский, мило улыбаясь, посмел заявить, что он-де недавно гостил в Бёрлине и "просто влюбился в этот город" - то бравого колонела Орффа едва не хватил удар!
Короче говоря, все упования оксфордского клана состояли в том, что у Николаса и Дотти так и не будет детей.
* * * *
Большие настенные часы показывали без десяти минут восемь.
Дунечка в очередной раз явилась слишком рано. Нет, так дело не пойдёт! Она здесь с официальной миссией! И Дотти прошествовала в строго противоположную сторону от входа в отдельный ресторанный зал, зарезервированный Орффами на всю ночь.
В дальнем и темноватом уголке, рядом с холодным камином, стояли два больших пустых кресла. Дунечка уселась и сделала вид, что листает "Таймс" (хотя терпеть не могла эту газету!) - а на самом деле разглядывала публику перед входом в "орффовский" сепарэ. Слава Богу, зрение у нее было хорошее.
Дамы сверкали голыми спинами, хорошими зубами и блингом (по-нашему, по-комсомольскому: брюликами). Джентльмены прогуливались в отутюженных смокингах с патологически белыми сорочками и черными бабочками. Впрочем, один представитель старшего поколения даже для такой оказии не пожелал расстаться с излюбленным твидовым пиджаком и рубашкой с обмахрившимся воротничком. Человек устоявшихся привычек, знаете ли. Сложно сказать, был ли он местным скупым рыцарем, или, по старой памяти, гордился своей сарториальной индепендентностью. Скорее всего - нечто среднее между мистером Плюшкиным, эсквайром, и сэром Юджином Онегиным, баронетом.
-Г`ааафиииня?... - протяжный, приторный, совершенно невозможный в приличном обществе голос раздался настолько близко от уха, что Дунечка бы непременно вздрогнула. Если бы этого голоса можно было хоть немножечко напугаться!
-О, Господи! Да это же Тимоти! - вскочила на ноги Дотти. -Ох, как же я рада вас видеть!
Дотти не лукавила. Напротив, она втайне от самой себя надеялась, что Тимоти сегодня всё же появится, каким бы чудом это ни было. Потому что Тимоти Уотфорд, троюродный брат Николаса, отличался такими классически розовыми манерами, что только чудо могло бы занести его в тот черно-белый пингвинарий, который толпился сейчас у врат орффических.
-А я-то как `ад, да`линг! Оу, моя `ооооза `усских снегов! - пропел Тимоти, и по его голосу было видно, что он действительно - рад.
Тимоти был чистокровным, непробиваемым и неисправимым пошем. Так как он еще и жутко картавил, то звук "р" (у которого с пошами и без того давняя вендетта) претерпевал в его устах метаморфозы вполне овидические. По боьшей части, Тимоти просто игнорировал "р". Если же уклониться от смертельной дуэли было никак невозможно, то он издавал вместо "р" нечто, напоминающее испанские терзания с "х" в начале слова перед гласной, - каковые, в свою очередь, можно сравнить с жаберной агонией рыбы, выброшенной на сушу. Иногда, если Тимоти был в ударе, из него со свистом вырывалось нечто вроде фрикативного украинского "г" (допустим, в слове "горилка"). Дотти это ужасно нравилось - тем более что и у нее самой бывало не без проблем с английским "р", которое она несколько грассировала, на французский лад.
-Вы - еднствнный `азуууумный человек в этом обезьяннике, кнтесса!-немного грустно произнес Тимоти. - Но клянусь Синнигундою, как же вы великолееееепны!
Тимоти не договорил - и вздохнул.
Кто такая эта Синнигунда - Дотти понятия не имела. А потому, на всякий случай, не стала наводить справки. Проявила, так сказать, добрую волю к миру во всем мире. К тому же, возможно, Тимоти и не её помянул. У него ведь не только были проблемы с нормальной английской дикцией. Он еще и вечно пребывал в таких (не обязательно высших) эмпиреях английской истории и литературы, - что, право же, лучше его было оттуда не возвращать на грешную землю. Уж больно сложным был характер у голубого лорда.
-Правда, Тимоти? Вы мне точно не льстите? - Дотти очень-очень хотелось, чтобы Тимоти еще раз похвалил её костюм. Потому что вкус у Тимоти был безукоризненный. Дунечка не встречала другого человека, который бы так тонко разбирался в цветовых гаммах и парфюмерных нюансах, как сэр Тим. Когда они жили в Лондоне, Дотти нередко призывала его на помощь, если Никлас упрямился и при сборах на тот или иной светский приём пытался надеть не сочетающиеся, с точки зрения Дуни, вещи. И каждый раз Тимоти подтверждал Доттину правоту - а потом быстро, точно и ненавязчиво давал дельные советы и ей самой.
-Дотти, вы же знаааааате, - я никогда не лгу! - и Тимоти подмигнул Дунечке левым глазом. - Во всяком случае, - вам! Кто вам делал этот костююююм? Пзнакомьте меня с ним нп`еменно! Он - гений! А вы - самая к`асиииивая женщина, которуя я видел за последние т`и года!
-Тимоти! Гадкий вы человек! - засмеялась Дотти,- ну, что вам стоило сказать: "в моей жизни"?!
-Но кнтесса, вы же знааааате, - я никогда не лгу! - по-европейски прищёлкнул каблуками своих лакированных брогов Тимоти, - я же ведь лишь т`и года назад с вами познакомился!
(...)
* * * *
Сэр Тимоти и повел Дотти в залу, где собрались Орффы. Тот факт, что приглашен он отнюдь же не был, не смущал его ни в малейшей степени. Он знал тут всех и вся, - а не боялся вообще никого в Эмпайре (с его-то родословной это не особенно трудно!) Зато вот его самого здесь многие побаивались: как из-за острого языка, так и из-за "фирменного" снобизма и ноншалантности.
Тимоти был одним из тех (к сожалению, немногих) великосветских англичан, сам факт существования которых примирял Дунечку с чванством и самодурством, которые кое-где у нас порой еще - увы! - присущи аристократам.
А ещё он был настоящим английским снобом. Или, пользуясь выражением Киплинга, - котом, который всегда гулял только сам по себе.
Пресса третировала сэра Тимоти попеременно то как гения, то как буйнопомешанного. Муза его изъяснялась на неповторимом фьюжне александрийской эпики с челсийским модернизмом. Один критик видел в Тимоти "герольда ревайвела поэзии Старой, Доброй Англии". А иная критикесса - "лондонского Гомера". Ах, да кем только Тимоти не объявляли! И какие только детали из его частной жизни время от времени не обсуждались в так называемых избранных кругах! Только вот - слухи это были, да сплетни. Потому что доподлинно-то в приватные обстоятельства мистера Тимоти Уотфорда (как его неизменно величала так называемая левая пресса) - были посвящены только очень немногие.
Широкую читательскую аудиторию он презирал, деньги и гонорары - тем более. А после того, как он в одном закрытом клабе избил своей тяжелой викторианской тростью самого видного литературного критика Лондона, вся прогрессивная пресса ЮКей, ЮСэй энд Ко. объявила бойкот этому "аррогантному бездарю, этой отрыжке старой, самодурной Англии, которую давно уже пора снести на свалку истории" (пассаж из одной донельзя влиятельной нью-йоркской газеты).
Ясно, что найти книжки сэра Тимоти в книжном магазине - практически невозможно. Цены на его оригинальные издания баснословны. А рынок наводнен нелегальными перепечатками. (Прям Советский Союз, с его самиздатами!) Печатать же себя легально сэр Тимоти не позволяет никому, и с его связями во властных кругах Англии и США, разорить пиратского паблишера - пара пустяков. Поэтому владельцам лондонских антиквариатов дурнеет уже от одной фамилии Уотфорд, - ведь им приходится носиться по всему миру, выслеживая, в какую дыру на сей раз угодно было отправиться Его Тимотическому Сиятельству, дабы осчастливить родную планету новой публикациею имени себя. Предпоследнюю свою книжку Лысый Тим (еще одна его ласковая кличка) тиснул (естественно, на собственные средства и минимальным тиражом) в Патагонии.
А последнюю - вообще в КНДР!
В юности он даже сам, собственными руками, печатал себя, любимого, - под псевдонимом Альмиро Икарион. Возился над каждой книжкой годами - и не зря. Покупал специальные кожи для переплётов, заказывал гравюры у лучших художников-графиков, делал серебряные тиснения... А одну книжку поручил выписать исламской вязью, специально отправился для этого в Исфахан, где крепил контакты с т.н. исламистами (впрочем, это происходило задолго до эпохи бин Ладена, так что, проблем с ЦРУ у сэра Тимоти из-за этого - не возникло).
Не только у лондонских, но даже и у римских букинистов начинали трястись руки, стоило им вцепиться в один из этих легендарных фолиантов. А отдирать их алчные конечности от книги было потом неимоверно трудно. Дотти как-то сама при одной такой процедуре присутствовала, - и это было совсем не смешно! Она прекрасно помнила, каких трудов стоило Николасу вырвать одну из первых книг Тимоти из мертвой хватки почти рехнувшегося от счастия библиофила, которого занесла нелегкая к ним в лондонскую квартиру.
Когда Николас еще не промотал свой капитал, он многократно требовал от Тимоти, чтобы тот продал ему первый свой книжный опыт за сколько хочет, - и клялся, что будет хранить эту роскошь в сейфе у баронета Гелбфилдта. Аргументация у графа Норчестерского была вполне убедительной: всё равно ведь сам Тимоти где-нибудь бездарно потеряет и эту книгу (как он, дэвил знает где, лишился четырех прочих экземпляров своего первенца!)
Какова же была радость Дотти, когда через пару дней после знакомства с ней Тимоти прислал своему кузену в подарок прелестный сафьяновый томик, с драгоценным камушком на лазоревой ленточке-закладке японского шёлка. И - с краткой посвятительной надписью: "Это не тебе, идиот! Это - твоей жене!"