На его месте Колин, надо полагать, бросился бы вызывать вертолёт скорой помощи Эйр Эмбьюланс. И уж во всяком случае - тщился бы влить в Дунечкупинты две настойки диджиталиса,местного варианта валерьянки. Эту травку здесь называют фоксглав ("лисья перчатка"). Англичане давно отучены туземными и пришлыми фарма-монстрами от сколько-нибудь самостоятельного медицинского мышления. Поэтому даже и фоксглав не у всех имеется. А в аптеках и подавно просто так не найдешь ничего осмысленного - на любую ерунду нужен специальный рецепт. Такая уж тут Система Национального Здоровья. Нельзя сказать, чтобы особенно эффективная.
Эта бестолковость давно раздражала Дотти. В России она с детства привыкла на собственный страх и ответственность врачевать всю семью. Был у неё еще и такой талант - медсестры и знахарки. Она и Колина не раз вылечивала, как миленького, - то от гриппа, то от его классического английского насморка. Не говоря уже о бесконечных порезах, лопнувших волдырях и даже вывихнутых пальцах, - каковые в пять минут организовывал себе дабл-леворукий лорд, как только принимался что-нибудь делать по своему аристократическому хозяйству.
Уэйн же, в отличие от сострадательного Колина, исходил из того, что слезы для женщины - это вроде как дождь для Нустеровского неба. Ну, капает себе и капает, - реагировать на это нормальному мужчине нет особенной надобности.
Возможно, что не очень типичные обстоятельства семейной жизни мистера Коннора усугубили эту его базовую установку на межгендерный диалог. Впрочем, лично у меня нет сомнений, что аналогичных взглядов он придерживался и задолго до персонального вступления в брак. Как и большинство англичан, Уэйн вообще медленно менял свои воззрения на мир. Собственные заблуждения были ему много дороже "правильного" (с точки зрения учителя или начальника) ответа. Поэтому "правильных" вещей Уэйн знал не очень много. Это оставляло ему больше времени на всякого рода не очень "правильных" занятий, - в которых он немало преуспел. Нельзя сказать, чтобы занятия эти были совсем уж нелегальными. Скорее, они находились в специфической английской "серой зоне" того, - что не запрещено светскими и духовными властями (но вовсе не обязательно поощряется ими же).
Короче говоря, Дунечка рыдала и подвывала всласть, по полной нижегородской программе. Уэйн же тем временем был занят ведением стратегических переговоров с разными этажами власти. Второй их этаж (где заседали особо ненавидимые Уэйном проперти-эстейтники), каковой вознамерился было отправить Дотти в часовую командировку по магазинам канцелярских товаров, был с ангельским благочестием дезинформирован Уэйном, что Дотти - уже давно умчалась по делам ("И даже кофе не допила, бедняжка!"). И будет обратно лишь - "Ну, я не знаю, дорогой сэр, - позвоните часа через полтора, плиииииз!"
Третий этаж (где группировались в меру нелюбимые Уэйном солиситоры) вынужден был поверить, что Дотти копирует пять тысяч страниц для проп-
эстейтников, на эстейтниковской же аппаратуре. Так как Уэйн был детально информирован о том, в какой стадии находится очередная война между эстейтниками и солиситорами, то не без основания полагал, что любой из солиситоров скорее выпрыгнет в окно (если сломается лифт), чем спустится за чем бы то ни было на этаж ниже. Равно как и наоборот.
А сам Уэйн, - право же, сэр! - никак же не может прийти на помощь, так как вынужден чинить важнейший медицинско-транспортный электроаппарат, каковой - ну, вы меня понимаете, сэр! - только что выведен из строя непосредственно Чиф-Боссом Тони, - так что уж извиняйте, придется обождать маненько...
Нужно отдать Уэйну должное - врать он умел. Впрочем, враньё об аппарате, сломанном Главным Шефом, было лишь относительным. Этот аппарат и в самом деле пребывал скорее в перманентно-сломанном, чем функциональном состоянии.
Дело в том, что Тони Абрахамс (единственный из совладельцев фирмы, который каждый день являлся в контору) передвигался по дому только на инвалидной коляске. И она действительно невозможно часто ломалась. А если уж не ломалась по собственной инициативе, - то у всех этажей власти была разработана сложная система мер, как этому можно посодействовать.
Потому как Главного Шефа с уникальной для фирмы солидарностью ненавидели все шесть её этажей. И нельзя сказать, чтобы на то не было оснований.
Тони был потрясающе способным руководителем - то есть, снова и снова умудрялся стравливать подчиненных между собой. Разделяй и властвуй, как говорится. Уэйн был убежден, что актуальная война между солиситорами и эстейтниками - была исключительною заслугою Тони. И если бы не Тони, то оба этажа давно бы помирились (что существенно осложнило бы субверсивные махинации самого мистера Коннора).
Впрочем, не один Уэйн был такой сообразительный. У каждого этажа была давно разработана собственная тактика по воспрепятствованию внезапных и деструктивных, как визит одного из российских нацменьшинств, вкатываний шефа. В каждом крупном отделе фирмы даже имелся собственный ловкий адвокатик, едва ли не главной задачей которого была - ненавязчиво пеленговать перемещения Любимого Руководителя. И, по возможности, препятствовать спонтанности явления Вождя народу.
Если же (такое хотя и редко, но тоже случалось) вездеходность коляски шефа никого особенно не мотивировала, то аппарат, для разнообразия, ломал Уэйн. (Естественно, он заранее и отнюдь не за спасибо информировал об этом нужных ему людей.) А потом долго и всегда очень тщательно и добросовестно - чинил.
Вы скажете: "Фу, как можно?! Какое мелкое, гнусное злодейство! Ведь он же - инвалид!" Поначалу именно это выкрикнула в лицо криво ухмыляющемуся Уэйну честная (но немного наивная) экс-комсомолка Дунечка.
Но - не спешите, не спешите, дорогой читатель! Не забывайте, что Англия - это страна шпионов, эксцентриков и привидений. И далеко не всё тут действительно так, как это сначала кажется честным россиянкам.
Что же до самого аппарата, то он произвел на Дотти сильное впечатление.
В нормальной Европе этот монстр красного дерева с золотыми инкрустациями был бы давно сдан в музей. Вернее - сначала арестован полицией по причине опасности для жизни сразу нескольких человек. Во-первых, того, кто в этом иногда мобильном средстве передвижения сидит, во-вторых, - того, кто его толкает, когда в очередной раз выходит из строя так называемый мотор, и в-третьих - того, кто вынужден этот так называемый мотор снова чинить.
Но что делать? Мистер Абрахамс был легендарно и чисто по-английски скуп. Чтобы хотя бы отчасти закамуфлировать этот очевидный смертный грех, он скреатировал версию, что аппарат был произведен "в героическом 1940-м" не кем-нибудь там, а самим Ролл-н-Ройсом, и всего в трех экземплярах.
Первый уже через пару дней седально дефектировала леди-тёща шефа РР-концерна (воспоследовали немалые проблемы для сэра начальника, который категорически запретил дальнейшее производство такого эксклюзива). Второй экземпяр сгорел после точечного бомбового удара неприятеля в 1941 году по Вестминстеру (к несчастию для британской демократии - соло, так как архи-реакционный во всех прочих отношениях пэр-наездник внял увещеваниям дружков-роялистов и буквально в последний момент сменил своего монстра на более прогрессивную модель, - естественно, американского конкурента).
"А третий - полюбуйтесь сами, еще в самом прекрасном состоянии! А всё потому, что это настоящее, английское качество!..."
* * *
Итак, обманув по возможности бОльшее количество юристов сразу, Уэйн с артистичной непринужденностью шулера-рецивидиста снял телефонную трубку и аккуратно положил её рядом с аппаратом. Затем - запер входную дверь на ключ, предварительно прикрепив снаружи кривую записку:
"Все на ответсном. Буду через час."
Так и написал - "на ответсном". И без существительного. Почерк у паралегального мистера Коннора с детства был настолько эксцентрическим, что расшифровать даже этот краткий тезис было бы по плечу не всякому местному мастеру аптечных рецептов.
Затем Уэйн включил на полную громкость актуальное выступление принца Филиппа перед сингапурской общественностью в портативной трансляции БиБиСи Уорлд Сервис, налил себе в большую фарфоровую кружку с надписью "Чиики баггер!" стриктли-иллегального в это время дня эспрессо, уютно расположился в своем колченогом кресле стайла Босс (оф Пост), бодро зевнул, деликатно рыгнул в ладошку и, наконец, сделал ценное указание:
-Эээ, кончайте ныть, леди! Ну, что вы, русские, за народ?! Вечно или грузитесь, как ослик Мафин в Тимбукту, - или ноетесь, как лысый принц Валлийский!
Судя по поэтичности сравнений, Уэйн следил за параллельным развитием событий сразу и на других теле-каналических театрах действий.
-Дотти! Ты слышешь, нет? Короче - выкладывай обстоятельства, все по порядку!
И Дотти - выложила.
И про обстоятельства, сопутствовавшие исчезновению сэра Колина.
И про обстоятельства Лорда Войны, о которых читала в дорффовском фолианте.
И про обстоятельства создания Булгаковского списка с бесовского подлинника.
И про обстоятельства театрального субботнего вечера, - вплоть до антрактной беседы с доктором W.
Слушать Уэйн умел. Он не перебивал взволнованного, путаного рассказа Дотти. Знаками показывал, что понимает, о чем идет речь. И лишь пару раз переспросил детали, когда Дуня замолкала, чтобы выпить воды или собраться с мыслями.
Пока Дотти выкладывала обстоятельства, лицо Уэйна всё более мрачнело. Особенно ему не понравился эпизод с беседой в театре. Он заметно побледнел.
Наконец, наступила пауза.
Дотти сидела, уставившись взглядом в стол, и молчала. Чувствовала она себя - скверно. Она слишком много сказала, и уже корила себя, что вообще завела речь об исчезновении Колина. Уэйн раньше никогда не спрашивал о происхождении её звучной фамилии, - и Дотти была ему очень за это признательна. Теперь же, когда она сама заговорила о клане д`Орффов, Авдотья Андреевна вовсе не была уверена в том, что Уэйн поймет её правильно. Ведь в этой чертовой Англии всё решают - полутона, нюансы, акценты. А откуда было этому простому парню в таких делах разбираться?!
На реальную помощь от Уэйна Дотти не надеялась вовсе. В этой стране урожденной гражданке Варфоломеевой когда-то помогал только муж - да и тот не всегда.
Наконец, Уэйн с силой выдохнул воздух. Затем произнес что-то кокнийское. Судя по патетичности интонации и витиеватости фразы, последняя вряд ли предназначалась для дамских ушей. Поэтому Дотти вежливо воздержалась от уточнения смысла высказывания, половину из которого она не поняла даже приблизительно.
-Короче, так, - Уэйн милостиво вспомнил о существовании инглиша.
-Вот что я тебе предлагаю, Дотти-гёрл! К ментам не ходи. Всё равно - без толку. В Нустере был только один приличный сыщик, - и тот сплыл. Я тут маленько ориентируюсь. Как-никак, моя матушка - из местных купчих.
Уэйн помолчал. Было заметно, что он что-то хотел прибавить, - но не был уверен, нужно ли это делать. Похоже, что у Уэйна были свои причины не доверять леди дОрфф. Наконец, мастер почты, аппаратов и Аппарата решился.
-Короче, я тебе так скажу: твоего доктора порешил кто-то с Томблэнда. Есть там такие... авторитеты. Уже лет пятьсот... пошаливают. И всегда по субботам. У томблэндских и надо справляться. Может быть, всё ещё не очень далеко зашло... Глядишь, еще и образуется... как-нибудь!
Особого оптимизма слова мистера Коннора не излучали. Особенно - паузы между ними, когда он определенно трудился над формулировками.
Пауза затянулась. Дотти боялась шелохнуться. Лицо Уэйна стало совсем уж мрачным.
-Ох, гнилые тут у нас места, мэдм! Да еще эти лондонские идиоты прикатили! Не трогали бы они лиха... Больше всего меня заботит - ну, причем тут Чёрчилл? Почему это он к нам заявился?! Он же в Вудстоке родился, - то есть не из местной братвы, а из оксфордской! И почему это наши так на него повелись? Что произошло? Или это ваш русский их сбил с панталыку? Как его там - Буллокоу? Имя-то какое! Из местных , что ли?
-Бул-га-ков, - поправила Дотти. И тоже удивилась странности звучания.
Уэйн кивнул.
-Что же до сэра Колина, - то это мне не под силу! Это тебе в Оксфорд нужно ехать, с тамошними поговорить! Был у меня там один френд, - постараюсь с ним для тебя связаться! Может быть, он и про Черчилля что-нибудь слыхал...
Новая пауза. Новый взгляд Уэйна - острый, цепкий, холодный. Ох, что-то не похож он сейчас на овечку Долли! Но Дотти - тоже не кисейная барышня. Пуганая уже.
Она не отвела глаз, не стала суетиться, охать да ахать. Просто сидела и ждала продолжения. Захочет сказать - сам скажет. Совать нос в Уэйновские тайны Дотти было без надобности. Ей и своих более чем хватало.
Выдержка Дотти Уэйну явно понравилась. Он заметно помягчел, заговорил быстрее, интонация стала свободнее.
-Скажи, Дотти... Ведь ваша, д`Орффовская бригада, - тоже вудстокская, правильно? Вот потому-то ОН к тебе и подошел в театре, так ведь?
От этого ОН Дотти стало холодно и страшно. Она медленно, неохотно кивнула. Глаза бы её этот Вудсток не видели, - провались он пропадом! У клана д`Орффов в тех оксфордских краях действительно было второе родовое гнездо. С ним у Дотти
были связаны сплошь неприятные воспоминания. А если Уэйн не ошибся - и из Вудстока еще и Черчилль родом, то...
Бедная Дунечка снова заплакала. Слезы просто взяли и потекли сами собой по щекам...
Ох, а еще стойкой спартанкой прикидывалась!
Но терпимость Уэйна к природным осадкам оказалась не безграничной.
-Всё, мэдм! Кончайте ныть! А то нас обоих отсюда вышибут, - а я еще за домик не расплатился. Моргидж - это тебе не ломоть торта! На, вот тебе пакет, - тащи его за реку! Да смотри - не торопись особо, приди в себя по дороге! А с местными кашалотами я уж как-нибудь и один расправлюсь! Сломаю что-нибудь для виду, - да и буду чинить себе до вечера! Ну-ка, скажи еще раз, - как там будет по-вашему оффисный прибор на букву "ф"?... ФАкс-машин? - Гы-гы-гы! Га-га-га! А ещё говорят, что у русских нет чувства юмора!...
* * *
Сдав пакет по назначению, Дотти побрела обратно на фирму.
Город был красив и абсурден, как средневековый молитвенник в компьютерном мониторе. Ей казалось, что она видит норчестерские улицы впервые в жизни, - и в то же время знает их с детства. Странное ощущение.
Внезапно рядом с Дотти резко затормозил синий "Ровер". Сидевший за рулём дружески махнул ей рукой. Автоматически, подсознательно учитывая, что в этой стране игнорировать любое приветствие - невежливо, Дотти сделала ответную отмашку и на всякий случай улыбнулась. И в то же мгновение с диким смущением поняла, что мистер приветствуют не её, а стоявшую рядом даму почтенного облика. К счастью, поток машин, мчащихся в местном бесовском направлении (то есть справа - налево) остановился перед красным зраком светофора. Пунцовая от стыда, Дотти бросилась через дорогу.
-Сколько уже можно повторять, - самоедствовал внутренний голос Авдотьи Андреевны, - никто тебя тут не знает! Если на улице приблизился человек, то никаких: "ба, сколько лет, сколько зим!" не последует. Не вглядывайся во встречные лица, - всё равно никого не узнаешь. А если кто-нибудь к тебе обратится, то разве что - осчастливить "бесплатным" отпуском на Бермудах. Или чтоб выудить фунт под газетку для бездомных. В лучшем случае, - поинтересоваться, какие косметические продукты ты втираешь в свой фэйс, и не угодно ли вот эдаких, куда как лучших...
В этом городе Дотти вполне могла бы продефилировать по центральной стриит имени Св. Стефана в ночной рубашке и с бигудями в волосах. Могла бы, приди ей такая фантазия, зайти в бутик "Коко де Шмер" и выплыть оттуда в сплошном интиме. Могла бы, потряхивая колокольчиками, выйти на площадь и гнусавить: "Харе Кришна, Кришна, Кришна..." Почему, собственно, и нет?
Местным жителям всё равно до неё нет никакого дела. И она не попалась бы на глаза в самом непотребном виде ни своей седой преподавательнице из университета, ни друзьям родителей, ни когдатошним коллегам, ни однокласснику, питавшему к ней романтические чувства. Никто бы ей и слова не сказал, не остановил и не отсоветовал!
Но вот кому надо - тот бы и заметил, и даже и снимочек сделал бы неприметненько, и уже на следующее утро имя Колина поливалось бы грязью в "Герольде"...
Дунечка была из породы экстравертов. Говоря по-русски, она не мыслила жизни без друзей, без компании, без поминутно трезвонящего телефона, без спроса на себя. На российском материке она была постоянно всем нужна. И ей тоже до всех было дело. Но после переезда на остров и ей пришлось вырабатывать иммунитет самодостаточности.
Время от времени Доттина вакцина давала сбои, - но, в целом, она научилась справляться с ностальгией. Впрочем, тут надо сначала разобраться в терминах. В СССР застойных времен из разных значений слова "ностальгия" в народном сознании закрепилась прежде всего - Тоска по Родине. Исторически это понятие ассоциировалось с трагедией русских эмигрантов, бежавших от большевиков. Со смутными образами отобранных Великим Хамом прекраснейших набоковских имений и недосягаемых (во Франции и Калифорнии) прелестнейших берёзок. Ну, и с пьяными парижскими слезами безработных таксистов-подполковников, с непременной наклонностью застрелиться.
Позже к этим образам добавился образ нашего страдальца-разведчика, этакого сэра Исаева-Филби, ворошащего кочергою картошку в шикарном (но ведь бездушном!) камине свой кембриджской виллы на День Советской Армии и Военно-Морского Флота, - дабы выпить затем нашей, русской... И с чувством, со слезою в голосе спеть классическо-капиталистическое: "Какое мне дело до вас до всех, а вам - до меня?..."
С тех пор много воды утекло. Сейчас не только отставные англо-советские шпионы, но и лощеные актуальные эм-айшники могут спокойно отовариваться винтажным оксфордским мармалейдом в Черкизовском супермаркете. А не страдать по этому мармеладному привету с Родины (подобно царскому есаулу в Париже - по черному хлебу) двадцать лет в квартирке в Мазутном переулке, - как тосковал реальный мистер Филби.
Сейчас большинство соотечественников Дуни Варфоломеевой, которые по разным причинам живут за рубежом, легко исцеляют свою Ностальгию по берёзкам и картошкам, сев на ближайший самолёт в Москву. Как правило, симптомы болезни исчезают уже в таможне аэропорта "Шереметьево-2".
Но вот тоску по утраченному времени заглушить труднее. Войти дважды нельзя не только в одну и ту же воду. С людьми ситуация - намного хуже. А скучаешь ведь - не по пропаганде, не по вождям, которые везде одинаковы. А по реальным, добрым людям, которые везде - разные. И у нас они совсем не такие, как в Англии. Не лучше и не хуже. Просто - другие, русские.
И еще скучаешь - по языку, по живому и красивому, по "великому и могучему". Потому что он действительно - и Великий, и Могучий. И только эмигранту, знающему и другие великие и могучие языки, дано это понять по-настоящему. Ах, как порой тоскуешь по не поддающейся определению, летучей и загадочной субстанции, которую в старых сказках смешно называли: русский дух.
Теперь-то Дотти над такими вещами не смеется! Она уже не пытается разобраться в ингредиентах национального характера и не замахивается на обобщения и выводы. Живет, как живется. Бросилась, как в омут головой, - в эту вот Англию. И выяснила, что совсем не то страшно-то, чем стращали товарищи руководители...
Поначалу всё шло хорошо: хороший муж, хороший контракт в хорошей фирме, хороший дом, хорошие друзья, которые быстро помогли с видом на жительство и прочими бумажками.
Но... Во время доткомовского кризиса фирма разорилась. Все былые друзья куда-то подевались. Самый лучший - сбежал с остатками кассы. Кажется, в Парагвай. Другой - сломался и невероятно быстро спился. Дотти видела его один раз в Сохо - бомж бомжом. Хотела было дать ему денег, но не успела. Как сквозь землю провалился!
Дела у Колина шли не намного лучше. Лондонское жилье стало не по карману. Затем погиб в авиакатастрофе в Южной Африке отец Колина. Поехал туда по каким-то загадочным клановым делам - и всё. Мать Колина почти сразу же убежала к себе во Францию и больше в Норчестере не объявлялась. Колин был вынужден в одиночку разбираться с делами отцовских фирм. Наследник титула и состояния явно повел себя не так, как требовалось. Залез в большие долги. И, наконец, - исчез.
Уехать отсюда домой Дотти не может. Не такой у Варфоломеевых характер! Стиснет зубы - и будет бороться до конца. Лучше сдохнет, - но не уступит этим оксфордским змеям, которые только и ждут, что она сбежит! Ну, и что с того, что она тут никому не нужна? Не нужна - значит, не нужна. Привыкла.
- Дотти, милая! - раздался за спиной Дунечки неповторимо нустеровский вопль, - какое счастье! Тебя-то я и ищу!...