Лешка Сиротин очнулся и разом понял - ах, ты ж, проспал! Так крепко ему давно уже не спалось, с самого Саратова, наверное. Снились ему зеленые берега тихоходной Медведицы, жаркое солнце, кудрявые молочные облака на голубом небе и, почему-то, лягушки. Во сне он думал - к дождю. А какой зимой дождь? Лешка вылез из угла за остывшей печкой, вытянул доверенную ему командованием винтовку Мосина образца тридцатого года, матерчатый сидор, худой, как он сам, и большой свалявшийся пуховый платок. Который, вроде как, "не по уставу", но зимой всегда очень выручал.
Он выскочил на мороз, притворив за собой дверь избенки, похлопал глазами, привыкая к утреннему полумраку, и дунул по единственной в деревне дороге. Отряд ушёл по ней дальше, обратно же не мог? Уши под шапкой горели - проспал! Ох и будет же ему нынче от старшего лейтенанта Берегового, а сильней всего достанется от отрядного хохмача Дудко. Ох и позлорадствует на потеху всему отряду, ох и позубоскалит. Лешка так и видел широкий зубастый рот Дудко, слюнявую самокрутку в уголке, и хитро прищуренные глаза: "Тэкс, говорит Москва, сообщаем важное известие: недоразумение опять попало в недоразумение".
"Недоразумением" Лешку прозвали с самого начала, когда старший лейтенант перед всем строем остановился, склонил голову и произнес своим чуть заикающимся голосом, глядя ему прямо в глаза: "А это ч-что еще за недоразумение?". А все с чего? Так ведь шинель выдали не по росту, висела она на Сиротине, словно на пугале. Шапка была старой, а сапоги он одеть еще не успел: обучался искусству навертывания портянок. "Сколько лет?", - а Лешка до того оробел перед суровым командиром, что еле прошептал: семнадцать. "Семь?", - переспросил Береговой, и строй зашелся хохотом.
Ух! И он припустил еще быстрей. Пусть смеются, пусть хоть помрут от смеха, только бы в дезертиры не записали.
Бежал он правильно, то слева, то справа замечая следы прошедшего отряда: обрывки бумаги, какие-то клочки материи, обломки веток. Да и сама дорога, утоптанная сотней ног, ясней ясного показывала, куда направлялся отряд Берегового. Фронт был близко, вчера половину вечера до деревеньки доносилась гулкая перебранка тяжелых пушек, а когда Лешка прислушался, сержант Васильев, разводящий дозора, кашлянул в кулак и заявил - танки бьют, не иначе. В дозоре сидеть было холодно, напарник, Сагалаев, как-то умудрялся дремать, привалившись спиной к сосне, а он сам только дрожал и приплясывал.
Зато потом, едва войдя в тепло и отыскав уголок у печки... Лешка скрипнул зубами и на бегу вытер выступивший на лбу пот.
Догнал он отряд часа через два: три раза пришлось останавливаться и отдыхать. Винтовка отбила ногу под коленкой, худой мешок весил, наверное, несколько пудов. Сиротин почти отчаялся, когда заметил слабое мельтешение у далекого ещё леса. Подошел ближе и чуть не крикнул от радости. Но висящий у горизонта черный дым осадил: вот он, фронт, прямо, наверное, за этим вот лесом. И орать от радости совершенно не годилось.
Теплившаяся надежда, что его отсутствия не заметили, быстро оказалась погашенной: первый же встретившийся, Тихонов, окликнул:
- Тебя старлей искал. Я сказал, как только найду, сразу направлю к нему.
- Давно?
- Как дошли, с полчаса назад.
Береговой сидел в тонкой палатке, натянутой среди деревьев, больше от лишних глаз, чем от мороза и ветра. Полотняные стены тряслись и ходили мелкой рябью.
- Разрешите...- начал было Лешка.
- Сиротин? Нашелся, значит.
- Так точно. Я не...
- Не кричи, голова раск-калывается и без тебя. Я уж думал, потеряли. Нет? Г-где пропадал?
Лешка помялся - и так плохо и так нехорошо, и ответил:
- Проспал.
Старший лейтенант хмыкнул:
- А я смотрю раз, д-другой, нет солдата Сиротина. Хм.. Иди, пока, свободен. И передай шутникам, что за тебя крикнули, с-спасибо, за сон.
Лешка козырнул, развернулся и вышел из палатки в полном непонимании. Заметил, что нет, и даже не подумал, будто он сбежал? И никакого наказания? Неужто, пронесло. Сзади подкрались, обняли за плечи и радостно сообщили голосом Степана Дудко:
- Вот и все, товарищи! Берегись теперь фашист, недоразумение приключится теперь. Хана Гитлеру!
Лешка покраснел, как всегда. А кругом заулыбались, посыпались смешки и предположения, как он всех фрицев одной левой, да и покрикивать станет, мол, маловато ему одному этих, подавайте ещё. Дудко так и шагал с ним, обнявшись за плечи, и махал всем приветливо рукой: встречай, солдаты, героя!
- Мыж чего? Думали, что ты специально отстал, чтоб и мы немного повоевать успели. Обрадовались как дурачки, а тут ты и объявился. Я тя прошу: дай хоть одним глазком поглядеть на захватчиков, сразу всех не уничтожь.
- Да отстань ты, - дернул плечом Лешка. - Чего привязался!
Вывернулся и порскнул куда подальше. Уселся у малого костерка, протянул руки, вроде как озяб, хотя самому-то было жарче-жаркого. Вот ведь заноза какая, прицепится, не отстанет. Зла особого он за словами Дудко не чувствовал, было обидно, конечно, и немного стыдно. Но он же не виноват, что все так вышло? Ну, замерз, ну спал чуть крепче, чем всегда...Но он же тоже в отряде, в Красной Армии, на фронте! Как все они! И пусть смеется, если охота, внимания на него не обращать! Вот когда Лешка десять танков за один бой уничтожит, посмотрим, кто будет смеяться!
Зимнее солнце холодное, и греть не греет, и само побыстрее спешит убраться. Покуда стояночная суетня, обед и дозор, день закончился. Сумерки набрякли темнотой, серые тучи набежали из за леса, заполнили небо, толкаясь и перекатываясь друг через дружку. Сизые тени заполнили каждое место под кустом, скопились в низинках и за старыми пнями. Мороз к ночи набирал силу, начинал покусывать за щеки.
- Отряд, стройся! - пронеслось между деревьями.
Бойцы, урвавшие лишний часок мирной жизни, поспешно вскакивали, лагерь вновь наполнился суетой и сутолокой. Палатку старлея уже убрали, и сам Береговой, по уши закутавшийся в бушлат, стоял у большого дуба. Строй замер, сержант скомандовал смирно, и стало необычайно тихо, слышно было, как далеко где-то в лесной темноте трещит сорока.
- Слушай мою команду! - старший лейтенант прошелся вдоль строя. Десятки глаз внимательно следили за его покрасневшим лицом. - Верховное к-командование и лично товарищ к-командующий фронтом Филипп Иванович Г-голиков...
Командир смотрел на замерших притихших солдат.
- ...приказывают! Занять позицию на возвышенном месте, от деревни Забаркино, до реки Талавки и удерживать позицию! Товарищи, враг рвется в сердце нашей страны, он ск-копил значительные силы по направлению к-к Волге, куда его допустить никак нельзя. Я собираюсь выполнить приказ, во что бы то ни стало! Я надеюсь, что к-каждый из вас предан стране Советов, предан армии и лично товарищу Сталину... Слушай мой приказ! Под пок-кровом сумерек выдвинуться на десять километров на северо-запад, окопаться и к-как можно дольше сохранять элемент неожиданности. Никаких к-костров и г-громких звуков. По имеющимся сведениям, завтра с утра вражеские силы предпримут наступление. Тут мы их и встретим.
Береговой прошелся вдоль строя, вернулся на середину, вдохнул, словно намереваясь сказать что-то еще, но лишь добавил:
- Задача у нас простая: стоять к-как можно крепче и дольше. Подк-крепление будет только через день. Десять минут на сборы. Сержантам проследить, чтобы ничего и ник-кого не оставить! Разойдись!
Оказалось, до сего момента, Лешка особо и не задумывался, какой он, фронт. Казалось: дело простое и обычное, дойти до фронта, который представлялся отчего-то в виде синей линии прямо по снегу, засесть в окопы, и, метко поражая противника, остановить, а затем и перейти в наступление. Быстрое и победоносное. Он часто представлял себе, как, уже бывалым, стреляным воином, будет сидеть у костра на очередном привале и рассказывать зеленым новобранцам, как в первом же бою наклепал танков, да накосил фрицев.
Но никак он не ожидал, что по-настоящему, все будет совсем иначе. Звездно-ледяная морозная темнота, неприятно щекочущие то ли страх, то ли ожидание будущего утра, сутолока, легкие перебранки сержанта Васильева, распределяющего дополнительные припасы и боекомплекты. Лешка достоял, получил свою порцию, почуял вес и поморщился. Плечи ныли после утренней пробежки нещадно, а тут получи-ка еще несколько кэгэ.
- Недоразумение, - окликнул его Васильев. - На сменку с Сагалаевым несете ящик патронов к ПТРД.
Лешка только что не взвыл и в сердцах пробурчал подсердечное ругательство. Впрочем, сержант не обиделся, а, может, не расслышал. Только нравоучительно заметил:
- Кто долго спит, тому и работать дольше. Усек?
Ящик оказался не слишком большим, но увесистым. Эх, пересыпать бы их в мешок, да на плече тащить. На плече можно хоть памятник унести, а руки того и гляди оторвутся.
Остальным было, конечно, не легче. Ящики и мешки распределялись, и мало кто радовался такой "прибавке". Везшие припас до леса сани были засветло отпущены обратно в деревеньку вместе с бородатым одноногим дедом - извозчиком. Тот храбрился и норовил остаться, но Береговой довольно жестко осадил: отец, не время спорить! Еще пригодишься, а ну как привезти что еще будет нужно? Больше лошадей в деревеньке не проживало и одноногий огорченно признал правоту командира.
В потемках идти даже по дороге плохо. Поначалу балагурили, потом попритихли, только шумно дышали и шмыгали носами. Сиротину быстро надоели проклевывающиеся одна за другой на небе звезды, приелась мрачная темнота обступающего дорогу леса, опротивела детская романтика ночной прогулки. Он шагал и все больше утверждался в том, что война - дело мерзкое и глупое. Еще не сделал ни одного выстрела, а все уже надоело. Хотелось только присесть, пригреться и спать.
На коротком привале услыхал, как седой, словно лунь, Легаев рассказывал:
- У меня тут мамкин брат двоюродный жил. Мать подалась к Волге, а он, вроде как, донским завсегда себя считал. Сам я не был тут ни разу, но, вроде как, немного разумею. Мамка рассказывала, что тут есть всхолмок, местные зовут его Лысой горой и Ведьминым холмом. Будто шабаши там проводили, огни светятся по ночам, и звуки странные слышаться. Получается, где-то там он и находится, куда идем.
Раньше Лешка слушал бы не отрываясь, а сейчас даже головы не повернул, чтобы удостовериться - точно Легаев или кто другой говорит. Холод и усталость вогнали в безразличное оцепенение - ну ведьмин и ведьмин. Хорошо, что обернутый поверх шинели платок хоть немного, но грел. Привал закончился резко, разом. Лешка поднялся вместе со всеми, подхватил тяжеленный ящик противотанковых, и зашагал, словно сам заколдованный, ничего не видя и не слыша в наступившей ночной темноте. Шаг, еще, еще...
Казалось, идут они целую вечность. Вещмешок давно уже набили угловатыми камнями, вместо мосинки на плече висела как минимум "сорокапятка" вместе с колесами. Рук Лешка почти не чувствовал, до того одеревенели пальцы. Когда вес патронов казался уже совершенно невыносимым, он толкал локтем бредущего рядом смуглого узбека Сагалаева и передавал ему ношу. Почти не ощущая ее отсутствия двигался дальше. Толчок - принял обратно.
Лес закончился, был и... только усыпанное серебряными гвоздями небо впереди!
Командир собрал сержантов и старшин, совсем ненадолго, но вполне хватило брякнуть ящик на снег и усесться сверху. Лешка смотрел на раскинувшуюся перед ним необъятность и усталость, словно сама, проходила. Насколько он мог заметить, большинство бойцов бросились курить, пряча огоньки в кулаках. Забормотали тихие разговоры, зашуршала бумага. Как они могут не восхищаться таким? Он почувствовал некую гордость: эх вы, бравые бойцы, а умались хлеще безусых, даже сил нету смотреть на красотищу.
Сидели недолго: как понял Сиротин из дальнейшей толкотни, тут отряд разделялся на десятки, дальше путь пролегал по сугробам, прямиком в открывающиеся за лесом поля. Их задачей был правый холм, за которым лежала, скованная льдом, Талавка. Группа старшины Дудко шла с ними и чуть дальше, к небольшой березовой рощи, десяток ефрейтора Далехина прямиком на холм. Они, стало быть посерединке.
- Патроны дотащите до Далехина, - сурово предупредил Васильев. - Чтобы потом не искать их по всему холму.
- Недоразумения бы не вышло, ага, - поддакнул вполголоса Дудко, ну вот, что за дурень?
Лезть по занесенному снегом полю оказалось делом не просто нелёгким, оно было абсолютно невозможным, каждый шаг как маленький подвиг. Они почти ползли, проваливаясь, порой, "по самое нехочу". Одно было хорошо - согрелись так, что пар валил как от коней. Ночь была тихой, не в пример предыдущей: ни одного громкого выстрела, ни противного автоматного стрекота. Словно и нет войны, лишь ночь и звездная бесконечность над головами.
Когда, наконец, Лешка упал за огромным поваленным деревом на краю рощи, то наперво, несмотря на мороз, хватанул ладонью снега и отправил колючие обжигающие крупинки в рот. Патроны сданы, получены последние указания сержанта Васильева, хотя и так всем понятные и известные: стоять до последнего! Темень не давала видеть ничего далекого, а внутри поселился тревожный червяк, не дававший Лешке ни задремать, ни даже спокойно сидеть. Эх, надо было спросить табаку, хоть покурить. Говорят же - успокаивает.
- Батыр, - негромко позвал он. - Ты спишь?
Невидимый в ночи Сагалаев не ответил. Сиротин позвал его еще раз, снова не дождался ответа и от нетерпения пополз вперед. Почти наощупь разыскивая товарища. Тот дремал совсем рядом, в пяти метрах.
- Батыр?
- Чейво те?
- У тебя курить есть?
- Эт, шайтан, спал бы лущше, - беззлобно выругался Сагалаев. - На вот, держи.
Самокрутки Сиротин сворачивать не умел, хорошо хоть протягивали ему уже готовую. Он неумело прикурил от спички, закашлялся, сел рядом с Батыром. Тот, поняв, что просто так от Недоразумения не отстать, закурил тоже.
- У нас тоже сейчас холодно, - чтобы не молчать, начал Лешка. - Медведица подо льдом чистая. Веришь, разгребешь снег днем, видать даже рыбу сквозь лед!
- У мени речка грязная, желтый. И зимой, и летом, и весной, всегда одна. Тепло потомушто.
- Вот разобьем фрицев, поеду по стране, посмотрю обязательно, кто как живет,- пообещал Лешка.
- Приезжай, жив буду, я тебе сам все покажу. Дыни летом как мед.
Помолчали.
- Ты спать пробуй, а то завтра какой польза от нас будет? - посоветовал Батыр.
Лешка хотел ответить - не могу, не спиться, - но не стал: зачем?
- Спасибо, Батыр. Ты спи, я тут посижу, не против?
- Сиди сколько нада, - Сагалаев прикрыл лицо воротником и засопел.
Сиротин прислонился к шершавой коре и прикрыл глаза. В ушах шумело, а под веками в темноте словно бы плясали желтые светящиеся мушки...
... - Подъем! - он открыл глаза и несколько мгновений смотрел на расплывчатое мутное пятно в утреннем полумраке. - Вставай, недоразумение, готовься к бою.
Дудко словно специально приползший, чтобы разбудить, улыбнулся своей лошадиной улыбкой.
- Передай дальше, чтобы там тоже не спали. И напомни: никаких костров! Рубайте сухпаи и ждите. Сейчас сержант от командира вернется, получим приказания и того... Дай-ка огоньку, узбекистан.
Лешка протянул закоченевшие руки и ноги, повращал скрипнувшей шеей.
- Недоразумение, ты сегодня в атаку не рвись, но и обратку не давай, ага?
- Как-нибудь не дам, - пробурчал Сиротин.
- Во-во, как-нибудь и не дай.
Еда была холодной и состояла в основном изо льда. Но поев, Лешка почуял тепло, разливающееся по конечностям, и обрадовался. Солнце показало алый как капля крови краешек над далеким, закутанным в туман горизонтом. Под невысоким холмом, на котором они засели, пролегала дорога, занесенная снегом почти до неузнаваемости, пересекаясь у распадка косым перекрестком. Направо она упиралась в речку, с крутым берегом; сломанными костями торчали обломки раскуроченного моста. Другой дорожный рукав скрывался в неизвестности, убегая, видимо, к деревеньке. Небольшие рощицы, как та, у края которой они сидели. Все окрестности - как на ладони.
Внимание привлекло быстро растущее облако снежной пыли, Лешка не сразу понял, что это. А когда дошло, он не удержался и вскрикнул:
- Машины! На дороге!
- Тише, не ори, - раздался голос сержанта Васильева. - Поперло воронье. А-атряд, слушай приказ командира: к бою! За Родину, не пропустим врага!
Сержант, пригибаясь чуть не до земли, пробежал за спиной напряженно вглядывающегося в приближающуюся пелену Сиротина.
- Без команды не стрелять!
Внутри у Лешки звенело. Да и острый морозный воздух, словно тоже дрожал от тягучего ожидания. Лешка сдвинул шапку, вслушиваясь и вскоре услыхал гулкое подвывание моторов. "Как же они едут?", - мельтешила в голове надоедливая и совершенно несвоевременная мысль.
- Батыр, видишь? - окликнул он Сагалаева.
- Вижу, где тут не увидишь...
- Как они не застревают-то?
- Танки впереди идут.
Танки! И как он сам не додумался? Постоянно мыслил про них и вот тебе - вылетело из головы. Гудение усиливалось и вот уже можно расслышать отдельные порыкивания и клацанье гусениц. Сколько же их? Один, два, три... десять... больше не видно пока, но, получается, должно быть два взвода: четырнадцать штук. Лешка до рези в глазах вглядывался в снежную белизну. И еще грузовики, две, три, четыре...
Сердце стучало все сильней и сильней. Вот тяжелые машины достигли перекрестка и остановились, замерев. Почему не едут?
- Батыр...
- Тише ты, шайтан!
- Чего они встали?
- Откудава я знаю?
Что-то почувствовали? Гады! Ну конечно, соваться без разведки между двух высот... неужели встанут? От волнения Лешка кусал губы, а мороз моментально прихватывал, замерзая тонкими льдинками, которые тут же исчезли от дыхания. Что же медлят?
Словно услыхав, танки взрыкнув и выпустив облачка черного дыма медленно пришли в движение: четыре грязно-серые машины поползли по дороге прямиком поближе к Сиротину. Еще одна уродливая стальная улитка так же неспешно поползла по дороге между холмами. Достигнув неведомой Лешке точки, танки замерли, завращали башнями, направив трубы пушек прямиком на холм и рощицу, у края которой сидели Батыр и Лешка. От вида замершей прямо перед ними, всего в двухстах метрах, смерти в животе будто поселился комок льда. На лбу выступил пот, несмотря на холод.
Танк, ползущий в распадок, скрылся за холмом. Медленно ему вслед двинулся еще один.
И тут вдарил взрыв, и в воздух взметнулся столб серо-белого снега, такой высокий, что поднялся даже из-за вершины холма. Заминировали? Значит подбит? Выходит...
С вершины холма ударил первый выстрел, второй. Правый замерший перед Лешкой танк вдруг задымился, и из него на снег стали выпрыгивать маленькие человечки.
- Бензобак попал, - радостно сказал Сагалаев.
В груди у Сиротина радостно екнуло: что уже два подбито, а фрицы еще даже не поняли?
Гулко ударило по ушам, еще. С труб-пушек сорвались языки пламени и совсем рядом, оглушив и заставив присесть, вверх взметнулся снег и комья земли. Танки заурчали, разворачиваясь, меняя положение, не давая повторить удачный выстрел. Противотанковое ружье ударило снова, с другого края рощи стукнуло второе. Враг тоже не мешкал, разворачивая боевую цепь, гнали на помощь зеленые машины, внезапно откуда-то разом высыпало множество немцев: целый муравейник. Пушки вновь дали залпы, снаряды свистнули и разорвались за спиной Лешки. А он лихорадочно мял цевье, не зная - была ли команда стрелять, или еще нет.
На вершине холма грохнуло, полетели словно черные галки. Такие же птицы взметнулись перед рощей. А танки, дождались подкрепления и неровной дерганой линией неторопливо поползли вперед. За ними, увязая в снегу, двигалась тонкая ниточка фрицев. Затарахтели пулеметы, застрекотали автоматы.
Пора!
Лешка передернул затвор, пристроил мосинку на шершавом стволе, прицелился и стрельнул. Приклад сильно лягнул в плечо. Получи, фашист! Он прицелился снова, выстрелил опять. Над ним тоже свистели пули, но все выше пока, не его!
Стукнула дегтяревка в роще. А вот на холме...
- Батыр, почему противотанковые не стреляют? - заорал он.
- Пердислокация, - прокричал в ответ Сагалаев. - Не боись, Леха!
Они садили и садили, а танки подползали, замирая и харкая огнем. Из рощи, пригибаясь прибежал рыжеволосый солдат... как же его?... ах ты черт!
- Что на холме? Почему не стреляют? - повторил рыжий сиротинский собственный вопрос. - Старшина переживает.
Лешка покрутил головой - откуда я знаю? Рыжий махнул рукой, вдохнул, побежал было дальше, но тут же дернулся в сторону, упал и замер.
- Эй, ты чего? - окликнул Лешка его.
Мертвый? Убит!
И тут Лешку словно кто толкнул - черт, а вдруг там тоже все убиты? Вдруг некому стрелять? Туда же было попадание?
- Батыр, я на холм, разведаю! Ты тут один справишься?
- Куда, шайтана, стой?
Но Лешка уже не слушал. Он и свиста пуль не слышал, и взрывов, и противного автоматного тарахтения, вообще ничего. Он намечал себе следующе укрытие: дерево, валун или просто сугроб, и бежал к нему. Потом - снова намечал и опять бежал. Даже бояться некогда было. Мельком отмечал: жив Аляй, бьёт Василий Дмитриевич, хорошо, с такими не попадешь.
- Стой, куда? - Васильев на миг оторвался от боя, обернулся на присевшего рядом Сиротина.
- Я наверх. Там не стреляют! - прокричал Лешка.
- Да голый склон же! Не добежишь, Тихонова вон убило, он тоже хотел.
- Я добегу, товарищ сержант, я быстрый! Я поползу если что!
И побежал, покуда не отговорили, пока страх не догнал. Справа, краем глаза, видел ненавистные мышастые танки, грохающие и плюющиеся огнем. Точки-люди, хотя какие они люди-то? Нелюди. Но главное - это бежать, согнувшись, проваливаясь в белый снег. Как можно быстрее, чтобы успеть добраться до следующей кочки. Не сразу дошло, когда укрылся за чем-то матерчатым, серым - это же Тихонов! В животе противно закрутило, и Лешка порскнул дальше, стараясь выкинуть из головы только что увиденное.
Вдарило. Да так, что на некоторое время Алексей Сиротин потерял представление о том, где верх и низ. Мир крутнуло, заволокло красной пеленой, засыпало черной крошкой пополам с серым льдом. Алексей лежал на спине и смотрел в небо. А там, по сероватому своду, с редкими проблесками синевы в разрывах туч, плясали белоснежные светящиеся шары. Сиротин вздохнул и скривился от боли: все тело словно разрывали на части. А в голове били барабаны.
Сержант бросил взгляд назад. На миг всего оторвавшись от цепи врагов с застывшими, на этот же миг, танками. Оглянулся Васильев, увидел на не совсем белоснежном склоне еще одну рваную большущую грязную дыру и сплюнул. Выдохнул ругательство, крепкое, жесткое... и, повернувшись к врагу, послал длинную очередь по ненавистным фигурам.
И чего же он разлегся, обожгла Леху мысль. Засмотрелся на небушко, а там может быть под гусеницами гибнет Батыр, или Береговой, а пусть бы и Дудко. Наши пропадают! Злость накатила такая, что даже боль спряталась подальше, за спину. Лежит тут, любуется! Леха осторожно приподнял голову и увидел фашистские танки там же, где они были до взрыва. Тишина стояла абсолютная, видать, сильно контузило его. Дотронулся до щеки - красно, мотнул головой и скривился: лучше бы так не делать! Во всем теле поселилась ужасная слабость, и бежать можно даже не пробовать. И Леха пополз, оставляя за собой кривой след. Лицо порой ныряло в снег целиком, но Сиротин ничего не чувствовал. Он полз.
Оказавшись на плоской вершине, сразу разглядел куда прилетел вражеский снаряд. Понятно почему отсюда больше не стреляли. На глаза, в иное бы время, навернулись слезы, но не сейчас. Леха скрипнул зубами, и сполз в ров, пропаханный снарядом. Слева глаза наткнулись на скрюченные пальцы руки. Остального тела не было, только рука.
Танки вновь закурились черными дымками, двинулись вперед. Леха посмотрел направо, нашел два скрюченных тела и пополз, едва не вгрызаясь в землю. Далехин и Иван... как же его? Дегтяревки не было, зато отыскался раскрытый ящик, который он сюда и притащил вчера - патроны. Оттащив его в ров, Леха извернулся и посмотрел на обратную сторону склона. Еще один мертвец. Пополз: Валентин Баринов, мертвый, как и остальные. Подобрался поближе, рука наткнулась в снегу на твердое.
Леха потащил и едва не вскрикнул, а может и закричал, только сам себя не услышал. Тускло блеснуло длинным дулом противотанкое ружье Дегтярева, целое и невредимое! Ну, держись теперь, гады!
Стрелять - дело нехитрое. Это много раз говорили ему, Лехе, и на стрельбищах, и во время пути на фронт в холодных вагонах. Разные люди - и бывалые, и, наверное, не очень. Хорошо стрелять - трудно, а просто так... ничего особенного. Заряжай и тяни крючок. Только смотри, береги плечо, чтоб не отбило. Леха, конечно, уже стрелял, но только из обычного, а из такого... Патроны какие огромные!
Он зарядил, дернул затвор, устроился поудобнее, поймал в прицел ближайший танк. Перевел бы дыхание, да какое тут уж. Звука выстрела Леха не услыхал, да и в плечо толкнуло совсем не так, как он ожидал от эдакого патронища. Первый ушел мимо, чиркнув по броне, и от досады на себя Леха вдарил кулаком по ящику. Лучше целься, дурак, времени мазать нету! Патронов нету! Ничего нету!
Открыть патронник, вставить длинную дуру, дернуть за рычаг.
Ствол дрожал и никак не хотел задержаться хоть на миг в одном месте на ползущей гадине мышастой машины. Надо попасть, очень надо, наползут сейчас на своих вражеские железные чудища. Подавят, разорвут, уничтожат! И вдруг - яркой точкой вспыхнул светлый шар чуть за башней, и мушка точно приросла к нему, а Леха, больше от неожиданности, надавил на спуск. В плечо толкнуло. А мерзкая махина дернулась, задымилась и вспыхнула желто-красным пламенем. "Бензобак попал!".
Второй танк еще дальше, целится сложней. Хоть и ползут прямо перед глазами: Леха покуда сюда не залез, не понял, что им обходить его как ни крути, а, значит, поворачиваться фрицам боками к нему! Ни один танк в лоб на холм не залезет, хоть и не высокий он особо. Тут и природа мать за нас! Засветился снова шар у борта с крестом, прямо за мушкой дегтяревки, и Леха уже больше не сомневался - выстрел!
Человек, когда ему очень надо, может стать кем угодно. Так говорил дед, а уж он кем только не был: на все руки мастер, что хочешь делал: и игрушки, и ножи. Ах ты ж, жарко то как. Леха извернулся, развязал узел и стянул с себя пуховый платок.
На себя - вниз, гильзу прочь, новый, закрыть.
Третий танк встал намертво и задымился. Васильев, сдвинувшийся было к роще, удивленно выругался.
- Кто там так метко долбит? - Дудко восхищенно улыбнулся.
- Ты чего тут? Где твое место? - одернул сержант.
- Так двигался в сторону холма, хотел наладить стрельбу оттуда. А вон оно что, видишь?
- Давай, дуй назад!
- Скажи хоть, кто там?
- Леха Недоразумение туда пополз. Только я думал, убило его.
Фрицы почувствовали Леху, он понял это: замерли, развернув на его вершину пушки и заботали, только что не единым гулом. Мир вокруг превратился в сплошную снежно-грязевую кашу, земля вздрагивала и стонала, так казалось Лехе. Он вжался в нее, родимую, закрыл глаза. Нет, вовсе не от страха, а чтобы ненароком не повредило. Так же как и винтовку, которую заботливо положил под себя. Но едва земля перестала колебаться, как Леха вновь был готов: прицел, неистовое желание попасть во что бы то ни стало, вспышка светящегося шара далеко, у клятой брони, выстрел.
Леха с радостью отмечал - снова попадание. Пусть и не такое удачное, пусть. Еще патрон - и танк с поврежденным траком окутывается дымом.
А еще с большей радостью отмечал Леха, что, покуда он так удачно отвлек внимание, отделение старшины Дудко подбило целых две бронемашины. Одна крутнулась на месте, неудачно завалилась, наверное попав в невидимую под снегом ямину. А дальше в дело вмешались обычные солдаты, подобравшиеся ближе по роще и забросавшие танк бутылками со смесью Молотова. Что творилось за деревьями, в распадке, видно не было, но тянущиеся оттуда черные полосы дыма говорили ясней ясного - враг и там получил, что заслуживает.
Толчок в плечо - пять!
И Леха увидел, как последний танк, пытавшийся обойти его справа, развернувшись по пологой дуге стремительно заскользил обратно. А за ним, сбившись в неровный строй, отступали вражеские солдаты. Бегут, гады, бегут!
А была - не была! Он зарядил дегтяревку, вскочил, и, ни на что не надеясь, прицелился в уходящий танк, поймал уже знакомый светящийся шар в прицел, и выстрелил, понимая, что уж очень он далеко, да и никто не стреляет вот так вот - стоя! Отдача повалила на снег. Но Леха и так знал - попал. Просто не мог не попасть! Эх, жалко все-таки, что не десять! Он лежал и улыбался, глядя в небо, а вокруг кружили необычные белые шары.
Враг отступил, оставив после себя дымящиеся обломки, пятна серых шинелей на снегу, гарь. Пока не пошел снег, да не наступила темнота, лейтенант приказал собрать и унести раненых и погибших, перераспределить патроны и оружие, людей и места - немцы отступили, но завтра-послезавтра придут снова. И не дело встречать их с бухты-барахты, неподготовленными.
А потом, уже не таясь, приказал развести огонь и накормить солдат горячим.
- Я и говорю, лежит Степка Тихонов, а чуть выше Сиротин. В Степке две пули, в Лешке пара осколков, один прям в голове, даже шапка улетела, - Васильев подул на кашу, отправил в рот и продолжил рассказ слушавшим его солдатам. - Отправил бойцов с ними вниз, а сами дальше идем. Кто стрелял, непонятно вообще, чуешь?
- Я же говорил, Ведьмин это холм, - добавил Легаев авторитетно. - Лысая Гора, как рассказывали.
- Лысая или ведьмин, один хрен непонятно, - откликнулся Васильев. - А наверху, мама дорогая: все перепахано, как плугом с боронами. Каша, как есть. Там Далехин со своими... разбросаны с верхушки. Видно еще до всей кучной стрельбы туда, прям с самого первого попадания.
- Сразу замолчало ружье, - подтвердил Дудко. Он не улыбался, бинт с прокрасневшим пятном обвивал голову. - Я еще посылал Рыжего узнать... тоже убило пацана. Сам потом двинулся, а там мастер работать начал, как в мишень, в десятку. Сашко мне и сказал, что это Леха туда побег.
Васильев кивнул - так и было.
- Точно говоришь, ровно на стрельбище бил, - подтвердил кто-то еще.
- Не дополз же он? - не поверил третий.
- Ну, так вот, тут и есть самое странное, - сержант качнул головой. - Посреди всего этого лежит чистая винтовка, ни грязинки, рядом почти пустой ящик патронов и пуховый платок Лехи, помните? Смеялись еще над ним, а он, мол, мамка всегда так делала, чтоб теплей было.
На миг разговоры замерли.
- Вот ведь недоразумение, - хмыкнул молодой боец Титков. - Прям так и вышло недора...
- Слышь ты, шутник, - резко одернул его Дудко. - Ты-ты. И остальные послушайте, кто надумал поржать. Кто еще раз Леху недоразумением назовет... я... я тому лично... Да так, что... Если кто не верит, я скажу - некому больше было там стрелять, некому. Он это, Леха всех их побил, один! Шесть танков - один! И десять бы подбил! Как хотел! Никто не побежал, Степка да Леха. И вот им надо спасибо сказать, что сидим тут сейчас, да едим-пьем. Шутник! Лично, в морду дам, понял?
Отставил котелок, встал и ушел куда-то к роще, в подступающие зимние сумерки.
Батыр Сагалаев просто отвернулся от костра, будто посмотрел ему вслед. А по щекам бойца, обмерзшим и обветренным, прочертились тонкие соленые дорожки.