Поезд метро переезжал из города в город, от киевской станции "Святошино", к московской "Новослободской", затем к лондонской "Бэйсуотер", нью-йоркской "Пенн-Стэйшн" и дальше к филадельфийской "Бридж-Пратт". Потом всё повторялось по кругу -- от " Святошино" до "Бридж-Пратт", затем ещё раз, и ещё..., пока он не проснулся, но даже тогда он не вспомнил, на какой станции вышел...
Кажется, была ночь, или просто было темно, потому, что никто не освещал дорогу, да и дороги не было... Впрочем, дорога была... Для похода нужна дорога... Для похода нужны две вещи -- дорога и утро. И ещё туман. Нет, тумана не было. Никакого тумана! Всё было ясно и просто -- мир начался с настольной лампы со шнуром-выключателем: потянешь -- загорится, потянешь -- погаснет, два простых состояния: ноль -- единица; истина -- ложь. Утром лампа была не нужна и её выключали.
Никакая лампа не заменит утро.
Потом мама пропала куда-то на несколько дней, он бы и не заметил, если бы не отец, роняющий кастрюли на кухне. Но это продолжалось недолго. "Мы едем к маме," -- сказал отец; и они приехали в странный дом, где люди скрывали лица под белыми повязками на носу. "Где же мама ?" -- спросил он тогда, с испугом рассматривая повязки. "Наверху" -- ответил отец.
Наверху -- свет и хорошо, внизу -- тьма и очень плохо -- это он знал.
Затем они с отцом поднялись куда-то, где действительно было очень светло, и к ним вышла мама с чем-то белым и розовым на руках. "Это твой брат," -- почти прошептала мама. "Люби его, Стасик" -- сказал отец.
Брат -- это такой же, как и ты сам...
Теперь по ночам совсем не было страшно -- во-первых, потому, что стало их четверо в одной комнате, во-вторых, братик ночью плакал и мама пела ему колыбельную.
Когда братик подрос немного, всем стало вдруг тесно, хотя места вокруг было много -- от розового утреннего солнца, до красного вечернего...
Под вечер они и пришли -- люди с гортанным говором, в разноцветных одеждах. Было их много, они просили пить, потом указывали на брата и шептали: "Ромалэ, ромалэ...". Мама схватила брата и крикнула: "Уходите!". Они рассмеялись.
Одна из женщин потянула Стаса за руку, приговаривая:
-- Дай погадаю, счастливый ! Ждёт тебя дальняя дорога. Будет у тебя сын и дочка, дом и богатство. Жить будешь долго и весело... -- и вдруг закричала, убегая, закрыв руками лицо, -- Аллорайдо!!! Аллорайдо!!!
Остальные переполошились, похватали свои торбы и подстилки, заторопились прочь со двора, повторяя: "Аллорайдо... Аллорайдо..."
-- Жить будешь долго, -- продолжала гадалка, однако подойти уже не решалась, -- Но если выйдешь в поход... -- и она прошептала что-то очень тихо, так тихо, что уловил Стас одно лишь слово -- "никогда".
Никогда больше не приходили они.
Однажды отец принёс продолговатый зелёный мешок, внутри позванивали металлические планки, застёжки и прочие невиданные вещи.
-- Это палатка, -- объяснил отец. -- Мы пойдём в поход.
Мама чистила картошку на ужин, проросшую и грязную, остатки из мешка, запасённого на зиму. Брат тянул маму за юбку и хныкал: "Кушать, кушать". В щель под окном надуло немного снега и он таял, рисуя мокрый узор под подоконником.
Отец отбросил палатку, ему тоже хотелось есть.
Палатку продали через год, так ни разу и не раскрыв.
Да она была и не нужна -- сам дом был большой палаткой в прозрачном высоком сосновом лесу.
Отец уходил на работу, когда все ещё спали в доме, все кроме Стаса... Стас видел как уходит отец -- незаметно и быстро. Лес провожал и встречал отца, лес всегда был рядом, даже на старых фотографиях, где отец, такой же, как Стас, держал деда за руку, лес был всегда...
Перед грозой сосны раскачивались на ветру, но отец говорил, что они танцуют.
Когда сестра отца выходила замуж, заболел братик и мама осталась с ним дома. Отец взял Стаса с собой в город, на свадьбу. Никогда раньше не видел Стас столько людей одновременно, столько весёлых людей... Вдруг ударила музыка, Стас испугался, но потом привык. Гости обнимали Стаса, говорили как он вырос, у них плохо пахло изо рта и к этому привыкнуть было трудно. Потом все встали со своих мест, топали ногами, размахивали руками, вертелись и приседали, и музыка играла всё громче и громче...
Возвращались они с отцом поздно ночью, лесом.
-- Тебе понравилась свадьба ? -- спросил отец.
-- Нет, -- ответил Стас. -- Они дрыгали ногами.
-- Они танцевали, -- поправил отец.
Стас вспомнил, как танцуют сосны перед грозой...
-- Нет. Они дрыгали ногами, -- повторил он.
Когда они подошли к дому отец остановился.
-- Я не устал, -- сказал Стас.
Женщина в доме пела колыбельную. Наступало пятое время дня -- между ночью и утром...
Через несколько лет, когда Стасу было тринадцать, отец снова взял его с собой в город. Но это была не свадьба, они слушали Баха, органный концерт.
Орган звучит как сосновый лес перед грозой.
Стасу показалось, что он дышит очень громко, и это мешает ему слушать. Тогда он стал дышать тише, потом ещё тише... Очнулся он в небольшой комнате, отец был рядом...
-- Это бывает в его возрасте, -- сказал кто-то. -- Это пройдёт...
Они ушли незаметно.
Отец всегда уходил незаметно и быстро, пока не сказал о нём человек, слушающий орган каждый день: "Он ушёл от нас незаметно и быстро".