Яйцеголовый
Он был счастлив. Неестественно растянутые, придавленные к полу врачи в белых пятнах халатов сказали ему, что есть надежда.
После того, как он стал видеть приплюснуто, кончилась нормальная жизнь. Всё вокруг, в том числе и люди, смешило его своим сдавленным видом, когда настроение истерически улучшалось, или раздражало, когда на душе становилось совсем плохо. Потому и плохо, что видел не как все.
А так хотелось посмотреть на себя в зеркало и увидеть пропорциональное тело! О своей кривобокости, сутулости и прочих природных недостатках он не думал. Пусть кривое, главное - правильное, почти как у всех. Да, это было главное.
Он шел по короткой, но нескончаемой, как ему казалось, асфальтовой дорожке. Впереди стелился по земле неестественно растянутый параллелограмм больницы, карликовые деревья обрамляли его путь, а сплюснутый овал солнца слепил ненавистные глаза. Нет, в глубине души он не был на них зол, тем более сегодня, когда наконец-то все это закончится.
Его проводили в щель кабинета.
Он был подавлен, как будто сам стал частью видимого окружения. Его бесконечные хождения в больницу вынудили их обратить на него внимание, но ему никто не обещал вернуть зрение. Все оказалось совсем не так, как он рассчитывал.
Психологи работали с ним долго. И тогда, когда он приходил с мольбой о помощи, и теперь, когда он добился у хирургов согласия на операцию. Зачем безвозвратно себя уродовать, ради чего? Чтобы смотреть на себя в зеркало и наслаждаться видом? Но это же самообман! Нет, - говорил он. - Если я все вижу не так, как все, то дайте мне возможность видеть хотя бы что-то. В итоге он убедил всех.
Операция длилась долго. Ему вытягивали ноги и руки, плющили с боков голову, грудь и таз. И тянули, тянули, тянули, пока он не стал длинным и узким. Прошли долгие месяцы постельного режима, прежде чем ему разрешили встать. Он тут же стукнулся яйцеобразной головой о потолок, требуя зеркало...
Он был прекрасен, наконец-то выглядел, как все. Нет, даже гораздо лучше! Они оставались такими же сплющенными, а он - красавец. В ходе операции самоустранились его физические дефекты, и его теперешнему телу мог бы позавидовать сам Аполлон. Он не замечал ухмылок врачей, для него лица были одинаковыми у всех.
Дни напролет он проводил перед зеркалом, а когда уставал любоваться собой, выходил на сплющенную улицу и любовался небом, которое не плющилось. Над ним смеялись, но он не понимал, почему они смеются, и веселился вместе с ними. Иногда ему удавалось поиграть с ними в баскетбол, корзина казалась такой низкой. Он даже прославился, но в клуб его не взяли. Потом с ним перестали играть, - ему слишком легко давались броски, - а если он напрашивался, то невзначай пинали и роняли. Над ним стали издеваться, и он, наконец, понял - почему.
Он перестал выходить на улицу - боялся, - и даже небо больше его не вдохновляло. Ему оставалось лишь смотреть в зеркало, где он видел себя таким, как прежде, да иногда, запоздало, вспоминать советы психологов. А однажды весной произошло непоправимое: к нему вернулось нормальное зрение...
|