Аннотация: Палеонтологическая экспедиция в Марий Эл. 2014 год.
Сейчас: август 2014, берег Чебоксарского водохранилища, республика Марий Эл.
Тогда: Пермский период, ~260 миллионов лет назад, Восточно-Европейский плаккат, суперконтинент Пангея.
Часть 1. Keepcalmandwait
После моей первой экспедиции в Вязники минуло десять месяцев, полевой сезон открылся и упорно проходил без моего участия, так что я уже пала духом и ударилась в ремонт. Как всякое пораженческое действие, он меня и подвел: когда от руководителя прошлогодней экспедиции поступило сообщение о том, что нужен еще раскопщик на мероприятие другого человека, я не могла присоединиться к нему сразу и договорилась на встречу в Чебоксарах через неделю.
В тот день руководитель нынешней экспедиции должен был отправить некоторое количество студентов поездом в Москву и мог одновременно забрать меня. Самой мне добраться до лагеря было затруднительно, поскольку находился он где-то в районе Чебоксарского водохранилища вне населенных пунктов, как настоящее "взрослое" поле. Ни где именно базируется лагерь, ни кто и что конкретно будет там копать, я не знала. Меня только уверили, что палатку, спальник и коврик-пенку выдадут на месте, поэтому я ехала до Чебоксар в полном неведении с верным сплавовским рюкзаком для вылазок и древней дорожной сумкой, найденной на антресолях.
Поезд студентам значился в девять часов вечера, но я решила приехать заранее и караулить группу в Чебоксарах. Чтобы не скучать и не ударяться в панику от неизвестности, разработала хитрый план прогулки по городу с посещением местного музея и Макдональдса.
Не успела я отойти от вокзала, как в киоске с печатной продукцией мне попались фигурки животных, среди которых нашелся относительно наш пациент - диметродон. Прототип игрушки в реальной жизни обитал в Пермский период, поэтому и был радостно приобретен на тот случай, если я ничего реально пермского не найду. Относительность же заключалась в том, что я точно не знала, какой именно момент в Пермском периоде мы будем копать и попадет ли туда конкретно это животное. Отдельно покупка радовала тем, что среди теплой компании древних животных того киоска диметродон был не только единственным пермским видом, но и синапсидом - представителем группы, из которой впоследствии вышли млекопитающие. "Команда пушистых", как я про себя называла эту группу, имея ранее дело с представителями из терапсид (Therapsida), мне особенно импонировала, пусть их фактическая пушистость и оставалась под вопросом. Диметродону пришлось срочно купить маленькую миску для микроволновки, потому что положить его было некуда.
Воодушевленная столь приятным началом и гостеприимством Чебоксар я бодро дошла национального музея, где ознакомилась с историей округи, посидела в компании галок на открытой веранде Макдональдса и вышла в итоге к берегу Волги. Вода в ней оказалась удивительно зеленого цвета от размножившихся водорослей.
Тем временем солнце клонилось к закату, а час Х все приближался. Я вернулась на вокзал и засела на ступенях сверху, чтобы не пропустить явление группы к поезду. Оттуда хорошо просматривалась парковка перед вокзалом, а происходящее в здании самого вокзала я могла слышать. Пока я напряженно вглядывалась в подъезжающие машины, внутри по громкой связи объявили, что поезд на Москву прибыл. Студентов все еще не было видно, когда та же громкая связь сообщила, что посадка на поезд началась. Она продолжилась, но студентов так и не было. Я лихорадочно представляла себе, что будет, если они опоздают, и уже думала, что это вот-вот случится, когда мне позвонил руководитель экспедиции, после чего группа вырулила откуда-то из-за вокзала, к огромному моему облегчению. Двоих сопроводили на поезд, а с остальными мы погрузились в нежно любимую мной еще с Вязников машину и поехали в магазин. В этот счастливый момент вдруг начался ливень, да такой, что уже через несколько минут нас на заднем сидении щедро окатило водой из лужи на дороге сквозь приоткрытые окна впереди. Мокрые мы по списку собрали довольно странную продуктовую корзину, в которой соседствовали морковка и тоник для джина. В мою спартанскую картину палеонтологических работ джин с тоником и тортик не вписывались, поэтому я снова начала нервничать, а мы меж тем загрузились обратно в машину и в кромешной темноте под дождем поехали прочь из Чебоксар. За окном почти ничего не было видно, но я успела заметить, что мы сменили республику: из Чувашии въехали в Марий Эл.
Когда же мы заехали в леса и начали продираться сквозь заросли, я уже порядком утомилась от впечатлений и мечтала залезть в палатку и уснуть, поскольку предыдущую ночь дома не спала в волнениях и работе. Коридор в растительности вывел нас на площадку, с одной стороны освещенную двумя фонарями над длинным столом под тентом. В остальном лагерь был погружен во тьму, и в ней бродили веселые люди в неопределенном количестве. Я достала из рюкзака фонарик, но и он не помог мне обрести определенность на местности. Коля, который ездил в Чебоксары, сказал, что для меня пустует оранжевая палатка, которая "такая же, как красная, только оранжевая". При встрече оказалось, что меня ждет просто шикарная, по моим меркам, палатка Red Fox на отшибе. Я засунула туда пенку, спальник и свои пожитки, а затем вернулась в гущу событий. Там меня снова перехватил Коля и отвел за лагерь на высокий берег, с которого открывался вид на водохранилище. Несмотря на темноту, зрелище это было красивое. Когда мы вернулись в лагерь, его обитатели собрались под тентом и уже разливали виски. На столе, помимо обычного скарба, оказались еще игрушки, фигурки из пластилина и когда-то "снеговик" из мелких репьев. Мы выпили за встречу и засобирались спать. Пока я чистила зубы перед умывальником на дереве, Леша спел доставляющую песню про геологов и обрушение разреза. Она меня настолько впечатлила, что потом я выпытала у них с Колей текст и исполнение под гитару.
Одно из обнажений, понатыканных в Московской Синеклизе,
Сегодня экспедиция усердно молотками потрошит.
Какой-то маразматик, ковырявшийся на узеньком карнизе,
Заметил неожиданно, что в нём шматочек фауны торчит.
Покамест он находкою своею громогласно восхищался,
Туда народ, работавший на речке, вверх по осыпи взбежал,
И только лишь один туда ползти благоразумно воздержался:
"Сдалась вам эта фауна!" - сказал он и скептически заржал.
Тем временем, кувалду занеся, они врубили по породе.
Карниз держался долго, но упорства он не выдержал того:
Бесшумно оторвался и пошёл в тартарары со всем народом,
А видимая мощность отложений составляла ого-го!
Он медленно летел, но было некому ни глянуть ни послушать,
Как с хрустом опустился он на голову тому, кто не полез!
Геологи и камни долго с неба кувыркались словно груши,
В кошмарную картину превратив геологический разрез.
Геологов к обеду не дождавшись - знать, для полного комплекта! -
Дежурного по лагерю с шофёром добрый повар отравил.
Не ждал бедняга, видимо, подобного трагичного эффекта
И дозу съел смертельную того, что на закуску сотворил.
И вот уже потомки, изучая нашу древнюю культуру,
На месте том раскапывают линзу костеносную - и вот
Находят пожелтевшую, от времени истлевшую брошюру
По методам и плану безопасного ведения работ.
(с)
Утром при свете дня лагерь стал более понятен. Моя палатка находилась за машиной дальше всего от стола под тентом и соседствовала с двумя бытовыми палатками. Обе они назывались "коровниками", но в одной складировали снаряжение и находки, а другая служила кухней. Как более популярная локация, полноправно название носила кухня, а вторая палатка чаще звалась "синим коровником". Жилые зоны были разбиты на три части, несколько удаленные друг от друга: палатка начальства за кухней, две палатки в гуще событий возле умывальника и стола и маленький городок оных в лесу за столом. Там же обнаружился аж душ типа "топтун" среди берез. На некотором удалении от лагеря устроили цивилизованный туалет из ямы и стен из ярко красной ткани, за что эта часть быта получила название "красная комната".
При включении телефон приветствовал меня смской от МТС: "Добро пожаловать в республику Марий Эл".
Разрез, "о котором столько говорили", находился на некотором удалении от лагеря, идти туда нужно было извилистым и местами коварным путем пересеченной местности средней полосы. Непосредственно фронт работ располагался на склоне и уже был готов к труду и обороне усилиями участников первой недели, которые сделали "вскрышу" - вырыли костеносный слой в этот мир обратно.
Когда я впервые поднялась туда, моему взору предстал ряд ям, в каждой из которых заседал раскопщик. Меня сначала отправили смотреть, что и как делает ближайший сосед, а потом выдали личную площадку, но только без ямы - ее предстояло выкопать собственноручно в процессе.
Сосед при мне лег на кусок туристической пенки и принялся небольшой кистью очищать проглядывающую из песчаника продолговатую кость. Я была поражена в первый момент столь скорыми успехами, памятуя о первой своей экспедиции, которая обилием находок не баловала. Следующей неожиданностью стало то, что Леша, автор находки, не взял ее из породы, а полил прозрачной жидкостью из бутылки с надписью "Пропитка", используя для этой цели шприц без иглы. Пока я созерцала блестящую поверхность мокрой кости, он объяснил, что кости в этом местонахождении слишком хрупкие, чтобы их можно было так запросто извлечь, поэтому приходится пропитывать их специальным составом из клея и спирта и ждать, пока они высохнут.
Почувствовав себя готовой к самостоятельной работе, я перешла на свою площадку без ямы, не без некоторой досады отметив, что щедрый песчаник находится явно ниже по слоям, а передо мной маячат серые глины. Много серых плотных глин. Сверху они были совершенно пусты, но ниже в серости появились черные чешуйки рыб. Чешуйки никому вокруг не понравились, поскольку наполняли собой рабочие породы в большом количестве, но я поначалу собирала их в невразумительную кучку. Так продолжалось довольно долго, пока мне, наконец, не попалось в сером куске нечто новое. Оно было длинное, ребристое и совершенно непонятное. Я отнесла нечто шефу, и он сказал, что это ихтиодорулит - плавниковый шип акулы. Попытки с третьей мне удалось осознать, как пишется это слово, чтобы зафиксировать его на крафте (упаковочной бумаге).
Разница в окраске породы объясняется условиями отложения. Красные глины образовались в оксигенных условиях (например, мелкие старицы), серые - в аноксигенных, без доступа кислорода (вроде дна озер). Со вторыми мне как-то во всем скудном опыте пока не везло, поэтому я была приятно удивлена ихтиодорулитом.
Более в тот первый день я как работник отвертки и кисти не преуспела и ушла с разреза последней в изрядном волнении, поскольку своевременные товарищи с ямами постоянно что-то вытаскивали, как удачливые рыбаки добычу из водоема. Успокаивала меня только очень благостная рабочая обстановка: мы снимали слои породы спокойно и методично, переговариваясь или же в молчании, на свежем воздухе при хорошей погоде и в красивых видах по окрестностям, с регулярными успехами вокруг, под музыку, вкусы в которой у нас на удивление совпадали.
К счастью, жара нам не досаждала, поскольку солнце добиралось до нас только под вечер, расцвечивая слои красной глины огнем. Эта глина поднималась над нами отвесно, перемежаясь слоями серой и желто-коричневого песчаника. Периодически с высоты берега обламывались и падали нам на головы небольшие кусочки затвердевших глин, поэтому работать предпочитали в головных уборах.
Вечером после ужина Саша представил нам доклад про пермских тетрапод Удмуртии. Освещение стола с тентом я уже видела вчера, но использование таких продвинутых технологий, как ноутбук, приятно удивило, поскольку для меня "настоящее поле" не подразумевало никакого электричества, кроме принесенного с собой в аккумуляторах или сменных батарейках. Доклад Саша готовил для предстоящей конференции, а еще писал по этой теме диплом, что навело меня на первые опасные мысли о смене собственной темы и попытке хотя бы разок на излете высшего образования заняться палеонтологией почти как настоящий исследователь, аккредитованный неким общественным институтом. Я еще подумала тогда под впечатлением от отставания в ямах и свершениях, что, может быть, для успешной деятельности действительно не нужен романтический энтузиазм, но сейчас я верю в энтузиазм больше, чем во что-либо другое.
После доклада мы, однако, организовали некоторый алкогольный досуг и в процессе принялись сочинять список необходимых нам продуктов из цивилизованного мира. Первым пунктом в нем значился коньяк.
С утра шел дождь. По такому случаю нам разрешили спать до 9.30, но затем лагерь огласился песнями группы "Поезд ушел", на которые сонный народ выполз из своих палаток, и раскопочная деятельность вошла в нормальное русло, а погода наладилась. С тех пор такое музыкальное начало дня, обязательно с песни "Кто-то привел коров на мои луга", стало нашей местечковой традицией.
В тот день мне повезло слегка больше: вместо одного ихтиодорулита я нашла вдвое больше их. Впрочем, жаловаться не приходилось: оба они были толсты и брутальны, как некогда носившая их рыбина. Затем мне попался одинокий копролит. Копролиты - это окаменевшие экскременты животных, уже вовсе не противные, поскольку время очищает все, а вполне симпатичные и зачастую информативные. "Они мертвые, но они какают", - прокомментировал находку сосед по раскопу Коля.
На пути к обеду товарищи нашли на тропе мелкое яйцо, принесли его в лагерь и расковыряли, обнаружив внутри эмбрион ящерицы. Он крайне понравился детям, и вскоре они куда-то его заиграли, пока мы отвлеклись на хозяйственные дела. За обедом на стол эффектно грохнулась ветка, словно напоминая людям, кто здесь хозяин.
Во второй половине дня меня покинули даже рыбы и копролиты. Я вскрывала обширный слой серых глин, которые про себя за размеры и прочность называла "Аппалачами". Слой был так силен, что я сломала в нем отвертку и пребывала слегка в шоке от этого, но упрямо ломилась к привлекательному песчанику внизу.
Тоску повезло развеять текилой за вечерними посиделками. Леша предложил вроде бы национально верный способ ее употреблять при помощи щепотки соли на руке и лайма: соль нужно было слизывать, а лаймом закусывать. Способ мне так понравился, что я повторила процедуру неоднократно. Группа не оставила меня в одиночестве, поэтому вечер получился исключительно веселый.
Около пяти утра меня разбудили выстрелы охотников на берегу водохранилища. Палили они долго и бессистемно, то ли очень стараясь кого-то добыть, то ли попросту развлекаясь.
Благодаря свежему воздуху и живительному энтузиазму, проснулась я в лучшем состоянии, чем можно было ожидать, и обнаружила на палатке с внешней стороны ящерицу. Ее силуэт детально темнел у меня прямо в изголовье между карманами с бытовыми мелочами, я аккуратно метнулась в тамбур к рюкзаку за фотоаппаратом и запечатлела гостью.
Не все оказались столь же живучими и чуткими к окружающей среде, как я: Лешу мы будили целым консилиумом, сотрясая палатку с ним внутри до условного пробуждения, так как вылез он очень не сразу.
Наши громкие соседи, как выяснилось, охотились на уток и, словно иллюстрируя статью про surplus killing в Википедии, настреляли их множество. Утки при этом разлетелись по всей округе, одна даже шумно выпорхнула из кустов при нашем приближении к разрезу. Облизнувшись на улетающую "добычу", безоружные мы полезли на свои раскопы. Погода начала портиться, водохранилище волновалось, предвещая ненастье. Но мне наконец-то пришла первая находка по теме экспедиции. Сказано это в ее адрес довольно громко, поскольку представляла она собой небольшой плоский фрагмент карамельного цвета ( "кусок куска кости" (с)), но мне заметно полегчало. И совсем уже захорошело, когда рядом из породы появилась еще одна кость, крупнее и интереснее первой. Она была условно веерообразной, расходясь из суженного кончика. Сначала я думала, что это обломанная лопатка, затем по мере очистки от породы - что кость конечности, но оказалась она в итоге частью черепа.
К сожалению, кости в этом местонахождении трескались и ломались от самого легкого прикосновения, иногда даже от движения кисточкой для смахивания налипших песчинок. Взять кость из породы было решительно невозможно, поэтому моя работа сводилась к тому, чтобы определить ее границы в ней, очистить сверху, пропитать клеящим составом и дождаться высыхания. Заключительный этап - подрубание вмещающей породы вокруг и извлечения находки "тортиком" вместе с частью оной я по неуверенности в своих пока скромных силах делегировала шефу. Поскольку в Вязниках я нашла одну-единственную кость, и та незаметно оказалась у меня в руках уже извлеченной, это было практически посвящение в настоящую палеонтологическую работу. Процесс постепенного удаления породы с кости в первый и все последующие разы меня прямо-таки завораживал. Вскрывать породу в поисках - это азарт, заметить в ней кость - радость подарка, но открывать его - это особое удовольствие, как и в случае с традиционными подарками на праздники. С каждым движением получаешь все больше и больше, а в те первые моменты, когда порода только что удалена с поверхности кости, она такая чистая, что кажется самим совершенством.
Часть 2. Вопрос жизни, эволюции и всего остального
Пока я тихо сама с собой возвращала часть неизвестной пока животины в активный мир, на сцене вновь появились стреляющие соседи в лице единственного представителя, который пришел пообщаться. Он травил байки одну за другой и снискал такую популярность, что за ним в лагерь охотников увязалась часть коллектива, причем так, что "на разрезе остались одни очкарики". (с)
Находку мою мы после максимальной очистки пропитали, а через несколько часов Валерий Константинович, руководитель экспедиции, вырезал ее тортиком, обтесал его ножом и упаковал. К тому моменту над раскопом неторопливо начинался дождь, поэтому недоизвлеченные находки прикрыли крафтом и оставили на местности.
Поднявшись в лагерь к обеду, я обнаружила там подаренных охотниками уток - одну тушеную на обед с картошкой и две просто дохлые на не менее светлое кулинарное будущее. Леша с Аней взялись их ощипывать на радость детям и фотографам.
Остановка окончательно стала нерабочей, когда после обеда начальство велело остаться в лагере, и тут же зарядил дождь для пущей убедительности.
У нас как раз кончилась бытовая вода, поэтому мы погрузились в машину втроем в компании бидонов и орды бутылок для умывальника и поехали сквозь мокрый лес в ближайшую деревеньку, где обреталась колонка. Там я наполнила бутылки и слегка окультурилась, пока товарищи занимались бидонами. Деревня имела довольно свежие таблички на домах с названиями на двух языках - национальном и русском, и полускрытый в зарослях памятник кому-то, кого я разглядеть не смогла.
В лагере меж тем обе неосвоенные тушки уток оказались уже готовыми к употреблению на вечер, а под тентом начальник организовал нам познавательную лекцию, чтобы с пользой занять дождливое безделье.
Среди нас, рядовых копателей позвоночной фауны Пермского периода в конкретной точке пространства-времени, специалистов по этой теме было исчезающе мало, поэтому цикл лекций начался с фундаментального вопроса о том, какие задачи поставил прекрасный новый мир перед исходно водными животными. Их "наземная программа" требовала от них перестройки конечностей, дыхания, восприятия звука и размножения. Даже обретя способность существовать в новой среде, они долгое время находились под влиянием неоптимальности собственного строения в ней, например, не могли позволить себе крупные размеры и активность - как мы знаем ее теперь. На адаптации потребовалось в общей сложности около 200 миллионов лет.
Пока мы осмысляли вводную информацию, пасмурный день вспыхнул напоследок лилово-розовым закатом, который растекся по водохранилищу и исчез на западе.
На следующий день погода и находки щедро радовали по крайней мере меня, но не только - товарищи также откопали маленькую челюсть с зубами, которую автор находки определил к аномодонтам - занятной группе растительноядных терапсид. Мне, мечтавшей определять находки прямо сразу, а не когда-нибудь потом, такая оперативность очень понравилась.
Под вечер, к концу рабочего дня, мне попалось ребро, которое настырно разваливалось при очистке, несмотря на всю мою осторожность. В итоге ему в целом удалось одержать надо мной победу, отправившись в ящик с находками по кусочкам. Ребро - далеко не самая информативная кость, но бесславная гибель этого образца меня задела, и вечером под тентом я высказала это Коле. "Знаешь, сколько костей мы сломали!.." - ответил Коля в утешение, но в тот же момент рядом с нами возник Валерий Константинович и поинтересовался: "Сколько?" Я вознамерилась было загрузиться еще больше, но товарищи свели печаль к шутке. Наконец, Коля подвел итог вопросу пожеланием "береги ребро, бро", и мы переместились от тента к костру на склоне. Там, за распеванием песен при помощи планшета и сайтов с текстами, мы с Колей в частности выяснили, что оба знаем песню про палеонтолога (They Might Be Giants - I'm Paleontologist): я из блужданий по Интернету, а он - из занятий по английскому в МГУ.
Костровая вечеринка продолжалась так долго, что я была даже удивлена, когда утром все сползлись на завтрак живые и активные. Далее группа разделилась: большая часть отправилась на другое обнажение в надежде обнаружить где-то еще кости, мы с Лешей возились на разрезе вдвоем. Он упаковал найденные давеча ребра в количестве трех штук и прилег под остаточным воздействием вечеринки. Не воспользоваться такой беспечностью разрез не мог и удачно обрушил на него кусочки пермской глины, даже попал одним в висок, но, к счастью, небольшим.
Вечером Саша уезжал, но до этого момента у нас случилась вторая лекция. Начавшись с вкрадчивого сообщения о следовых дорожках девонского возраста, она энергично пошла к фантастическому преображению нашего обывательского взгляда на естественную историю и ее разделы.
Прежде всего Валерий Константинович вернулся к вопросу освоения животными "наземной программы" и сказал, что Палеозой интересен, потому что это совсем другой мир, не похожий на привычный нам. Не нужно представлять жизнь в палеонтологической перспективе как один и тот же спектакль, в котором сменяются только актеры. На каждом этапе дороги сюда и сейчас среда и собственные возможности персонажей формировали их особый, уникальный мир, который представляли наиболее наглядно самые заметные существа - крупнейшие фитофаг и охотящийся на него хищник. По Олсону, это так называемый доминантный блок в классификации сообществ. Я бы назвала доминантный блок лицом экосистемы и лучшим произведением мира в каждый момент его существования.
Оба партнера формируются под вызовом взаимной борьбы возможностям их физиологии. Это называется "гонкой вооружения между хищниками и жертвами". Травоядная половина тандема вырабатывает средства спастись от хищника, а тот вынужден отвечать собственными приспособлениями к охоте, чтобы также выжить. Кажется, что такое самоподдерживающееся равновесие обязательно для биологической жизни, как атмосфера Земли, но случаются и моменты отсутствия у жертвы сколько-нибудь очевидного выхода.
Так, например, этот увлекательный эпизод развернулся в Палеозое, когда крупнейшие фитофаги имели дело с соразмерными хищниками и не могли ни вырасти большими для защиты от них, ни убегать. И то, и другое им мешала сделать пресловутая постановка конечностей рептильного типа, когда ноги располагаются по бокам туловища, а не под ним, как у современных млекопитающих. Она исключает бег галопом и накладывает ограничения на размеры животного и его скорость передвижения шагом. А поскольку хищники легче и проворнее за счет укороченного желудочно-кишечного тракта, бедные пермские фитофаги попали в поистине незавидное положение. Зато верховным хищникам выпала радость гарантированного успеха. Правда, им такая разбалансированность в конечном счете аукалась...
Когда архозавры - предки крокодилов и динозавров - решили проблему постановки конечностей, им открылись монументальные перспективы: у хищника, даже холоднокровного, энергозатраты больше, чем у травоядного, и последний может спастись, уйдя в высший размерный класс. Пока он юн, ему грозит опасность, но стоит дорасти до заметно превосходящих размеров - и кусачая вражина предпочтет родича моложе и доступнее. Так сформировался популярный мир огромных динозавров - Мезозой.
Их стратегию поначалу подхватили млекопитающие, когда вышли из тени рептилий после знаменитого загадочного вымирания. Фитофагам не составило труда увеличивать размеры на доступной растительной пище, а вот хищники расти, как динозавры, уже не могли - невыгодно для теплого и пушистого животного, которому и так необходимо много еды на известную независимость от кульбитов среды и повышенную активность. Они пытались делать ставку на грубую силу и старые добрые зубы - и породили выразительных зверей с устрашающими пастями (креодонтов, например), но этого оказалось недостаточно, и лучшая половина тандема достала новый козырь - интеллект. Умный хищник освоил как индивидуальные охотничьи приемы вроде засад и маскировки на местности для приближения к жертве, так и коллективную программу - совместную охоту и социальность. Решение оказалось настолько удачным, что Кайнозой сделал крутой поворот к пермской обстановке, когда выигрышной стратегией воспользовались самые нуждающиеся в ней, самые убогие в других отношениях хищники - мы. Разум - это компенсация нашей физической несостоятельности как хищников и сам по себе - порождение хищничества. И вот у жертв снова нет эффективных средств защиты от хищников, кроме, наверное, нас самих.
Здесь нужно отметить, что мои более оптимистичные и человеколюбивые наставники считают изучение пермских животных и их взаимоотношений друг с другом важным для понимания, чем нам грозит необузданное превосходство по опыту отдаленных родственников, на которых мы так походим в экологическом отношении. Я же просто для начала восхитилась неимоверно в своей любви к хищникам и любопытным теориям и так и осталась под впечатлением. Эта лекция изменила мой почти незамутненный взгляд на Пермь и эволюцию в целом.
Из путешествия по самым мирным бонусам нашей выигрышной карты - воображению и теорезированию - мы вывались в реальность с отъездом Саши и организованной по такому случаю коллективной фотографией, а потом все оставшиеся в лагере вернулись к работе. Вечер после нее выдался веселый, мне особенно запомнился одинокий гамбургер, который привез Валерий Константинович из цивилизации: мы трогательно поделили его на всех и радостно употребили в дополнение к ужину, как те пермские хищники, которые всегда получают то, что хотят.
Часть 3. Палеонтологический материализм
Лечь спать пораньше в ту ночь мне снова не удалось, а стоило бы, потому что с рассветом наступил предельно трудный для меня день - настала моя очередь дежурить. В обязанности дежурного входит ранний подъем, приготовление завтрака, оповещение группы об этом радостном событии, мытье посуды методом двух или трех тазиков, повтор общепитовских операций с обедом и ужином. Он же должен следить за обстановкой в лагере, пока более удачливые сегодня товарищи находятся на разрезе и ищут кости.
Поскольку я, законченный придурок от кулинарии, была крайне слабым звеном в приготовлении какой-либо еды на группу людей, большую, чем я одна, добрый Коля вызвался мне помочь и фактически сам сварил кашу. Я титаническим усилием нашла в холщовом мешке хлеб, заварила чай и перетаскала на стол под тентом посуду.
За завтраком мне удалось прицепиться к опытным товарищам и выяснить, как варить суп. Я даже записала подобие инструкции в полевой дневник. При этом мне открылось также, что суп надо начинать варить не вот прямо сейчас, а в какой-то час Х, который своим положением позволял мне сходить на разрез на пару часов после перемывания посуды, любимого моего занятия из вменяющихся дежурному.
Придя на разрез, я вызвала у окружающих некоторую тревогу за судьбу супа, но упорно не хотела терять даже столь небольшое время. Далее я нашла пару небольших косточек и симпатичный кусок рыбы в пупырышках, после чего отправилась на битву за обед. В ней я успела дойти до четвертого пункта своей инструкции, то есть почистить свеклу, после чего приехало начальство с тушкой курицы, и готовку перехватила Лена, а мне выдали задание почистить картошку на вечер. Покончив с ней, я снова спустилась к порталу в Пермь, на этот раз в одиночестве - остальные остались в лагере. Попадалась одна мелочь, но на фоне пищевых волнений она радовала больше обычного. Макс как-то сказал, что на разрезе скучно, потому что это однообразная деятельность, но я с высот своего опыта работы на производстве могу сказать, что никаким однообразием там и не пахнет: в любой момент может появиться - и появляется! - что-то новое и требует к себе особого подхода.
Когда в раскопе стало слишком темно, я вернулась в лагерь и получила еще один пинок от хозяйственной деятельности человека - мне пришлось вскрывать банку тушенки ножом, с которым я раньше дела не имела. Грубой силой верховного хищника мне удалось одолеть банку, но получился, по меткому выражению Лены, "завтрак эгоиста" с очень маленьким отверстием. Это было настолько смешное зрелище, что мы даже сфотографировали его.
На вечерние посиделки я склонила товарищей включить "Парк Юрского периода", так что смотрела его в компании живых палеонтологов. Затем мы посмотрели забавный мультик "Эволюция Петра Сенцова" про путешествия во времени и академические успехи. Но и сугубо цивилизованный отдых не обошелся без вмешательства живой природы: когда я навешивала на гвоздь ткань "двери" нашего импровизированного сортира, в него забежала крыса, метнулась мимо меня к противоположной стороне и скрылась.
Наутро я была еще больше рада тому факту, что дежурю не я, потому что шел дождь, а в такой щекотливой ситуации на дежурного возлагалось дополнительное решение по времени пробуждения лагеря, не говоря уж об удовольствии сновать между тентом и "коровником" (кухней) под струями воды. Но вскоре дождь прекратился, а дежурный Леша, большой любитель поспать с утра, поднял группу на завтрак и свершения.
Когда мы были поглощены свершениями, к нам неожиданно подкрался фотограф в лице Лены. Я к тому моменту как раз нашла маленький зубик - это мне удалось впервые, поскольку мелочь в породе заметить бывает непросто - и бурно радовалась, поэтому на коллективной фотографии сопредельных раскопщиков получилась даже счастливее, чем могла бы быть. В тот же день я нашла еще один зуб - крупный, но какой-то неполный с двух сторон, и Валерий Константинович объяснил, что над ним "поиздевались еще в те времена".
Вечер выдался как-то особенно теплым и ярким и перешел в масштабную костровую вечеринку с приездом двух коллег с местонахождения поблизости. Как говорила Аня, не бывает чужих палеонтологов - они все свои, так что встреча начала развиваться в самом позитивном направлении еще за ужином, когда приехавшие Валерий Викторович и Давид поставили на стол бутылку похожего на кагор вина. Но способность поздно ложиться и рано вставать мне изменила, и я вскоре убрела спать.
Решение это я в полной мере оценила утром, когда выбралась из палатки живее окружающих и полностью готовая к труду и обороне.
На водохранилище прилетели сразу две цапли и расположились на промысел на некотором удалении друг от друга. Со склона их было очень хорошо видно. Цапли, безусловно, радовали глаз, но из-за них водохранилище оказалось сильно заражено ремнецами рода Ligula, которые паразитируют на карповых рыбах. Пораженные рыбы держатся у поверхности и на мелководье, плавают на боку или брюшком кверху и по итогам малоприятно гибнут у берега. Стирать и мыться обычно приходилось в компании их печальных трупов, что не прибавляло мне стремления лишний раз лезть в воду при моей и так цветущей к ней нелюбви.
Как более живая, я пришла на разрез раньше других и некоторое время сидела там одна. Было очень тихо, спокойно и казалось, что сам древний водоем, в отложениях которого мы сидели, где-то совсем рядом, стоит только обернуться - и увидишь мир таким, каким он был тогда.
При воссоединении с группой это ощущение пугливо отступило, зато стало веселее. Дважды у нас "сбегал" скотч, прямо в реку со всей высоты склона, так что мне случилось воспользоваться преимуществом резиновых сапог и возвращать его на законное место в сумке с образцами.
Обед оказался не готов, потому что у нас кончился газ в баллоне. Еще кончилась тушенка, но от гуманитарной катастрофы нас обещали спасти вчерашние гости. Словно под действием бытовых волнений дети вели себя особенно буйно, и я поскорее удрала на разрез, где нашла несколько небольших косточек и позвонок. Уходить мне не хотелось, поэтому вечером, пока Коля купался, я осталась сторожить вещи и при этом вдохновенно ковыряла раскоп. На ужин мы пришли с опозданием, но и он готов не был. На газе и тушенке потери не окончились, теперь народ не досчитался в наличии печенья ( "Ты так говоришь "печенюшечка", как будто они у нас есть!" ). В довершение апокалиптической картины никто из присутствующих не знал, как включить генератор, либо знал, но не хотел его трогать без хозяина, поэтому мир освещался только налобными фонариками. Когда из темноты появилась машина и остановилась с включенными фарами, мы двинулись к ней медленно, но целеустремленно, как толпа голодных зомби. Цивилизация пришла в лагерь с начальством, которое вернуло нам газ, тушенку и генератор, а также привезло гамбургеры - на сей раз каждому по одному, потому что новый неодолимый хищник способен справиться и с хозяйством, которое сам себе создал.
Часть 4. Memento mori
Гордость предшествует падению, сказано в Библии, а у меня падению предшествует радость, впрочем, как и наоборот. Так и ходят они друг за другом, поэтому можно было догадаться, что этот чудесный и продуктивный день ничем хорошим не закончится.
Я снова пришла на разрез раньше всех, собрала со своего раскопа кивсяков, которые любят прятаться под крафтом, внесла последние события в полевой дневник и принялась за дело на свежем воздухе. День обещал быть жарким, работа шла хорошо, в песчанике стали часто попадаться твердые конгломераты, а вокруг них - кости. Возле одного такого конгломерата я нашла нечто толстое с характерной скульптурой кости, но не хрупкое, как другие находки, а вполне уверенное в себе. Оно оказалось замещенной породой лобной костью диноцефала. Те известны толщиной костей, даже название получили из-за их разрастания и брутальности ( "страшноголовые" ), так что выглядела моя находка очень сурово.
Вскоре после этого верная своей склонности лезть в углы и подрываться под склоны я сунулась в сторону отвесной стены и наткнулась там на что-то крупное. В этом лучшем из миров "что-то" являлось плоской, но толстой костью, а ее продолжение уходило в темные толщи веков. Толщи тянулись ввысь на несколько метров и венчались лесом. Чтобы добраться до продолжения своей находки, я прорыла в склоне нишу, которая негодующе стремилась обвалиться. Там кость все же кончилась, оказавшись прямоугольным обломком очень крупного животного.
Когда ближние впечатлились, я залила ее пропиткой и перебралась в другой угол раскопа. Нас навестили тучи мошкары, но в моей локации они не мешали. После явления частей столь внушительных животных, снова пошла мелочь и копролиты. Коля посоветовал мне по возвращении в универ обязательно их тоже показать.
- Скажешь: "Это копролит". Они спросят: "А что такое ко-про-лит?" А ты скажешь: "Это то, что не было смыто 250 миллионов лет назад". Тогда они скажут: "Оооооо!.." А ты: "Ага". Они: "Оооо!..", а ты: "Ага". Они: "Оооо!.." и поставят тебе пятерку.
Я окончательно развеселилась и задумалась о том, не пойти ли мне сегодня искупаться, поскольку на радостях мое отвращение к воде отступило. Даже Валерий Константинович продвигал эту идею ( "Какая тишина и красота! Надо купаться, а вы тут кости ломаете" (с)). Однако купаться у нас принято было по вечерам, после работы, так что пока мы вернулись в лагерь на обед и послушали еще одну лекцию.
В ней мы от торжества разумного хищничества вернулись к истокам "наземной программы", к пионерам суши, которые собственно вышли в новую среду как хищники - охотники на насекомых. Поначалу их достижения были не слишком заметны, но в Карбоне отмечены крупные членистоногие, что может быть результатом пресса позвоночных хищников. Попытка соревноваться с нами была хорошая, но с появлением позвоночных же фитофагов и более крупных охотников на них членистоногие потеряли первенство. Отныне они могут только покусать позвоночных, могут паразитировать на них, но уже не образуют "элиту". А уж "элита" - особенно доминантный блок (крупнейшие фитофаг + хищник-охотник на него), от членистоногих независящий, - хулиганила в свое удовольствие, потому как только экосистема в целом может показать таким "кузькину мать". Она и показывала - доминантный блок в Перми обновлялся часто, в каждом фаунистическом комплексе был свой. В целом же все эти фауны можно поделить на диноцефаловый суперкомплекс с доминированием "страшноголовых" и териодонтовый суперкомплекс с более известными горгонопсами в роли "хозяев пруда". Сундырская фауна, которую мы копали в тот момент, открыта совсем недавно и попадает между ними.
Затем мы вернулись к прекрасной теории эволюции сообществ ( "вопрос жизни, эволюции и всего остального" ) для тех, кто пропустил предыдущую лекцию, и немного подробнее остановились на "козявке справа", то есть на человеке - верховном хищнике, который физически убогая немочь и ничего не умеет, что компенсирует интеллектом и эволюцией поведения. И хулиганит, как будто вокруг Палеозой.
На разрезе к нам присоединились Валерий Викторович и Давид, а также новые полчища мошек. Впечатление от лекции и жара окончательно усыпили мою бдительность, поэтому после работы я пошла с товарищами купаться, пока не село солнце и не стало холодно. Наконец мне пригодились пляжные тапки, без которых влезть в водохранилище было бы трудно из-за крайне недружелюбного дна. Купальней нам служил участок берега с бревном, назначенным лавочкой. Я добрела туда последней через прибрежные завалы и застала остальных уже в воде либо близко к ней, а сама сунулась в ближайший лес переодеваться. Кое-как справившись со шмотьем, я влезла в теплую воду и немного поплавала. Пловец из меня так себе, поэтому в лагерь я вернулась с миксом расслабления и физической усталости в ощущениях. За ужином меня беспокоила лопатка, иногда напоминающая о себе несильной, но резкой болью, но ее почесывание меня почему-то ни на какие мысли не навело. На посиделки с просмотром фильма я не осталась, поспешив в палатку спать.
Около трех часов ночи я проснулась уже совсем не в радостном настроении и некоторое время крутилась в спальнике, пытаясь заснуть обратно, а потом лопатку снова пронзила слабая боль, и я, наконец, обратила на нее внимание. Исследование пальцами в темноте показало там некое новообразование, которое болталось, как боксерская груша, и немного побаливало. Мне это категорически не понравилось, и я достала фотоаппарат и фонарик, чтобы сфотографировать собственную спину. После нескольких неудачных попыток мне удалось получить снимок "новообразования", на котором из него недвусмысленно торчали лапки.
Кто обитает в эндемичном по энцефалиту районе и выбирается на природу таковых, тот знает, чем грозит укус клеща. Это, пожалуй, единственная опасность такого рода в наших широтах, но даже на фоне обилия изобретательных паразитов тропиков одинокие клещи все равно выглядят угрожающе, поскольку переносят энцефалит. Специфического лечения от него нет, вероятность умереть или остаться инвалидом - есть. Разумные люди вакцинируются перед работой в поле, я же этого не сделала и теперь сидела в палатке с фонариком и размытой фотографией клеща в прострации. Помимо энцефалита кусачие членистоногие переносят клещевой боррелиоз (болезнь Лайма) и еще несколько малоприятных инфекций, так что перспективы меня совсем не радовали. Хуже самого факта укуса была только мысль о том, что клещ скорее всего сидит там с вечера и просидит до утра, и, если вирус в его слюне есть, процесс уже наверняка запущен.
Пока я в красках вспоминала монолог Скалли из "Секретных материалов" ( "For the first time, I feel time like a heartbeat..." ), возле палатки возник Коля, видимо, привлеченный светом фонарика, который я так и не сподобилась выключить. Он поинтересовался, чего мне не спится и, когда я изложила ситуацию, заверил меня, что утром моего обидчика непременно снимут. Я с ним, конечно, согласилась и легла спать, стараясь не задавить клеща.
К утру пошел дождь, и я уже было решила, что мы поднимемся на час позже, но Макс, дежурный, позвал к завтраку. Я пошла под тент со своим клещом. Там потихоньку собиралась группа, но не в самом компетентном по клещам составе, так что еще какое-то время мы только обсуждали вакцинации и ужасы жизни, после чего все-таки проснулся Валерий Константинович и выкрутил клеща пинцетом. Он отнес его к плите и мстительно сжег с четвертой попытки, потому что три раза клещ прытко удирал. Сохранять нападавшего для исследования, как рекомендуют жертвам покусательства, мы не стали, потому что район в списке эндемичных по энцефалиту не значился, а до ближайшей лаборатории было далеко.
Но этого дорогому мирозданию показалось мало, и оно вскоре напомнило о смерти другим способом. Когда я все также первой брела на разрез по мрачной погоде, мне попалась на пути поистине подозрительная вещь - над тропинкой я заметила натянутую нитку, на которой болталась летучая мышь. Покрутившись под ней и сфотографировав с зумом, я сочла мышь погибшей и поднялась к раскопу совсем в мрачном расположении духа. Там я некоторое время просидела в компании свеженайденных ихтиодорулита, пары копролитов, одного зуба и нескольких костей, после чего снизу меня позвала Аня. Она, очевидно, тоже заметила мышь, но, когда я подошла, выяснилось, что она ее не только заметила, но и попыталась снять, чтобы извлечь череп в коллекционных и научных целях. Планы круто поменялись, когда мышь оказалась еще вполне живой и отреагировала на вмешательство оскалом и механическим стрекотом.
Мы обрезали нитку, но не смогли снять ее с мыши и отнесли ту на разрез, где было лучше освещение. Я достала нож и попыталась срезать нитку, пока Аня держала яростно сопротивляющееся животное курткой, но она так плотно обмоталась вокруг лапы, что мне не удалось даже засунуть лезвие под нее. При этом нитка не только порвала летательную перепонку, но и поломала плечевую кость, и постепенно до нас дошло, что мышь не выживет в природе, даже если мы сможем снять с нее нитку (что мне по-прежнему не удавалось). Тогда мы решили провести эвтаназию, чтобы мышь зря не мучилась физически, а мы сами не мучились, думая о ее страданиях. Такое новое для меня восприятие "mercy kill" мне не очень понравилось и это, безусловно, был опыт, без которого я бы с удовольствием обошлась.
В довершении мрачной картины стало ощутимо холодно, и я была даже рада тому, что после обеда мы не пошли копать, а остались в лагере на еще одну лекцию.
Часть 5. Маленький бро
Пока я готовилась к худшему после событий последних суток, лекционная реальность добралась от общих мотивов к конкретике. Нынешний рассказ под тентом призван был познакомить нас с фауной, над которой мы расположились в трудах и быте. Поскольку никто из копателей не занимался темой, представление о пермских наземных позвоночных у нас было самое туманное. Мы уже знали, что работаем с чем-то новым, но свежестью открытия достоинства Сундыря не исчерпывались: он являл нам не просто новую фауну, а своего рода "революцию, о которой так долго говорили" (с) - заполнение пробела между ишеевским комплексом диноцефаловой фауны и котельничским субкомплексом териодонтовой.
Чтобы мы не пугались незнакомых слов, Валерий Константинович рассказал о смене фаун наземных позвоночных на протяжении Перми с примерами и иллюстрациями. Весьма популярные на Западе пеликозавры (например, купленный мной в Чебоксарах диметродон) остались в ранней Перми и преимущественно на том же Западе, хотя чуть-чуть их есть и у нас в мезенском комплексе.
Далее наступило время господства "страшноголовых" - диноцефалов (или дейноцефалов) и средняя Пермь вместе с тем (270-260 млн. л.н.). Эти ребята уже широко отметились в наших нынешних провинциях. Наиболее выразительными представителями фаун этого суперкомплекса были эстемменозухи с эотитанозухами из очерского фаунистического комплекса и улемозавры с титанозухами из ишеевского.
Эстемменозухи известны как "рогатые бегемоты" благодаря характерным выростам на морде, этакая помесь бегемота, бородавочника и оленя. Очень крупные для пермских терапсид животные, исходно хищной специализации горгонопии, но переключившиеся на растительную пищу, ныне в Музее выглядят довольно сурово. Сами они не относятся к диноцефалам, но трофическую пару им составляли саблезубые хищники из них - эотитанозухи. Последних описано некоторое количество, но более пристальное изучение находок по ним показало, что многие принадлежат особям одного рода (Biarmosuchus), но разного индивидуального возраста. В течение жизни биармозухи не только росли вслед за вкусными эстемменозухами, но и приобретали "римский профиль" с удлиняющимися клыками.
На месте образователя доминантного блока эстемменозухов сменили животные меньшей рогатости, зато склонные к пахиостозным разрастаниям костей лобной и теменной частей черепа. У нас из них наиболее известны улемозавры, из Африки - мосхопсы. Тоже ценители естественных водоемов, они заимели на месте эотитанозухов крупных хищников с таким же пахиостозом. "Титанический убийца" Ефремова (Titanophoneus potens) - хорошо известный представитель. На песочке в витрине Музея отдыхает именно он.
К началу поздней Перми (260-251 млн. л.н.) диноцефаловая фауна сменяется териодонтовой. Она называется также парейазаврово-горгонопсовой, потому что ее самые известные представители - трофическая пара парейазавр (Scutosaurus) и горгонопс иностранцевия (Inoctrancevia). Несмотря на то, что иностранцевия - эндемик Восточной Европы и отличается от других хищных горгонопий, она популярна благодаря своим внушительным размерам, саблезубости и раскопкам Амалицкого (знаменитая Северо-Двинская галерея).
Териодонтовый суперкомплекс включает два комплекса - соколковский с хищными горгонопсами и растительноядными парейазаврами и дицинодонтами и вязниковский, предкризисный с появлением архозавров (предков динозавров и крокодилов) и моего любимого бро - тероцефала мегавайтсии. Я так ее люблю, что не могу не вынести отдельно, но в свое оправдание могу также присовокупить к рассказу, что поздняя Пермь - это также время высших терапсид, тероцефалов и цинодонтов. Как потомки вторых мы с вами ныне тут сидим.
Долгое время эпизод смены диноцефаловой фауны на териодонтовую оставался в тумане неизвестности. Между ишеевской и котельнической фаунами с каждой стороны этого кризиса нет ни одного общего семейства. Случилось это не мгновенно, но позвоночное население промежуточного этапа не было известно. В свою таблицу этапов эволюции пермских и триасовых животных 1976 года палеонтолог Виталий Очев обозначил этот пробел как "ненайденную фауну". И вот теперь она была найдена.
О составе было еще почти ничего неизвестно, кроме того, что в ней замечены крупные диноцефалы. Но вот какие и кто составлял им компанию, только предстояло выяснить. Я воодушевилась настолько, что принялась прикидывать содержание возможного курсовичка и диплома на случай, если не погибну от какой-нибудь трансмиссивной инфекции в обозримом будущем.
Тем временем группа начала разъезжаться, как первые предвестники наступающей осени. С прореживанием рядов участились пресловутые дежурства у каждого, поэтому через сутки мне снова грозило приобщение к суповой магии. Но рабочий день перед этим испытанием начался дивно хорошей погодой, хотя и довольно прохладной.
После обеда мы с Аней остались на разрезе вдвоем. Природа сменила холод на продолжение лета, я почувствовала себя лучше. Пока мы переговаривались через пустые раскопы отсутствующих, над нашими головами пролетел какой-то пернатый хищник с крупным относительно себя грызуном в когтях. В такой далекий от житейских забот момент в темно-серой породе появилось светлое пятно новой находки.
Кость можно заметить в момент рыхления породы, но чаще она обнажается при удалении взрытого большой кистью. При этом видна, как правило, не вся, поэтому самой актуальной и интригующей задачей становится очистка от исходно открытого участка до границ находки. Такая направленная на уже обнаруженный объект работа требует аккуратности и производит мини-открытие с каждым движением, поскольку показывает все больше и больше в найденном. Против обыкновения моя новая радость оказалась не пока неизвестной частью организма, а вполне однозначной нижней челюстью, хотя и неполной в задней части. Передняя же явила миру внушительный подбородок и некоторое количество зубов, которые я побоялась трогать до пропитывания. Ничего более определенного я о челюсти сказать не могла, но выглядела она многообещающе и понравились мне невообразимо. Убедившись, что все хранившееся в этой точке пространства полностью открыто сверху, я щедро залила сокровище пропиткой и переместилась в другой угол раскопа, чтобы не повредить случайно при копошении поблизости.
Я оставалась на разрезе допоздна, потом ходила к водохранилищу и стирала футболку в компании четырех дохлых рыб и массы прибитой к берегу растительности, затем поднималась обратно на арену драматических событий и проверяла звезду этого полевого сезона, но о том, чтобы забрать ее в лагерь, не могло быть и речи - она просто еще не высохла. Пришлось оставить ее еще на одну ночь в месте, где она провела последние 260 миллионов лет, и вернуться в лагерь.
Когда я вышла в настоящее к ужину, Валерий Константинович уже приехал и переливал бензин из одной тары в другую в палатке для находок, распространяя вокруг его характерный запах. Ужин опять побаловал нас фастфудом из цивилизации, а после заката мы переместились на склон к костру, где и грелись весь вечер сократившимся до минимума составом.
Часть 6. Четверо в лодке и скелет
Окончательное извлечение бро в настоящее случилось без меня, потому что дежурство опять пришло по мою душу. Утреннюю яичницу из девяти яиц с помидорами мы с Колей творили совместными усилиями, поэтому я так и не узнала, способна ли на такие свершения сама по себе. Коля же пожертвовал коллективу свой неупотребленный давеча гамбургер, а я нашла в ящике с продуктами "Сникерс" и присовокупила его к особенному завтраку, чтобы уж наверняка. Завтрак действительно получился хорош, а потом счастливчики ушли на разрез.
От суповой магии меня избавили излишки супа с предыдущего дня, чему я была рада в данный момент лишь немногим меньше, чем обнаружению челюсти вчера. Поскольку суп все равно нужно было как минимум прокипятить к обеду, я сделала это и с чувством выполненного долга угнездилась с книгой ждать возвращения копучей команды. Команда вернулась вовремя, но не вся: Валерий Константинович отправился на разведку. Без него мы не начинали, поэтому обед слегка задержался, но вскоре группа воссоединилась на почве еды. Валерий Константинович вернулся с клещами и предположением, что челюсть принадлежит примитивному горгонопсу. Эта идея меня весьма заинтриговала, потому что горгонопсы в самом общем представлении - крупные клыкастые хищники - совершенно прекрасны.
После обеда я снова осталась наедине с "Эволюцией человека" Маркова. Просвещаться мне сначала мешали коровы, которые пришли на луг возле лагеря, а затем некое загадочное создание, пронзительно кричавшее где-то поблизости. Существо перемещалось вокруг лагеря, сообщая о себе время от времени душераздирающими воплями. Пока я бегала кругами с фотоаппаратом наперевес в тщетных попытках выяснить, что это такое, крики сместились по полузаросшей грунтовой дороге от реки. Я последовала за супостатом в березняк, но по-прежнему ничего не могла разглядеть, кроме шустрой черной тени, а крики стали реже и начали удаляться. Раздосадованная, я спряталась за березу и сделала несколько снимков, на одном из которых черная тень приобрела вид крупной птицы с красной "шапочкой" на голове. Порывшись в памяти, я решила, что это может быть желна (черный дятел). Впоследствии предположение подтвердилось.
Со всеми этими забавами у меня еще осталось время для приготовления ужина, во время которого Валерий Константинович сообщил, что завтра планируется извлечение из глины задней части чьего-то сочлененного скелета. Я его не видела, поскольку найден он был до моего приезда и до сего момента терпеливо ждал своей очереди.
На это радостное событие хорошая погода снова покинула нас. Ночью и утром шел дождь, постепенно сошедший на нет в грозную облачную серость. "Солнышко не встало, но мы встать должны", - сказала по такому случаю Аня, и мы благополучно копали до обеда. После него Валерий Константинович принес на разрез таз и принялся упаковывать большой фрагмент породы с костями в гипс. Моя попытка разобрать, что там где находится, прямым успехом не увенчалась, но, по крайней мере, я увидела, что это не пятна на красной глине, а вполне чей-то организм.
Организм остался белеть гипсом в огненной на закате глине, а мы потихоньку собрались и вернулись в лагерь. После ужина я против обычного не осталась на посиделки, а ушла в палатку, потому что плоховато себя чувствовала. Шрам на лопатке не давал мне оставить такое без внимания, поэтому я забралась поглубже в спальник и думала о хорошем, то есть о костях. В результате они мне снились всю ночь, и я неоднократно просыпалась в поисках фонарика по всей палатке, потому что мозгу моему он казался строго необходимым в момент "обнаружения" приснившихся костей.
Самочувствие от такого отдыха неожиданно улучшилось, и настроение мне портила только мысль о том, что наступил последний мой рабочий день перед очередным провалом в хозяйство и отъездом.
Начался этот последний день не слишком удачно, когда я извлекла кусок породы с костью конечности, от которой в породе значилась только средняя часть (диафиз). Обыскав все вокруг и недавние отвалы, я так и не нашла к ней продолжения, что меня прямо-таки задело. Словно в утешение, вскоре мне явился маленький копролит, на поверхности которого недвусмысленно виднелись оплывшие зубки на кости. Очевидно, кто-то побольше сожрал кого-то маленького (например, суминию) прямо с головой. Копролит "с сюжетом" привел меня в бурный восторг, который поддержала следующая находка - позвонок молодого хрониозуха (суровой хищной амфибии, похожей на крокодила). Но вскоре прямизна рук мне изменила, и у меня безнадежно развалилось на куски крепкое с виду ребро. Сами куски при этом на удивление не крошились, и я спросила Валерия Константиновича, есть ли смысл их пропитывать. Он дал добро на упаковку их в вату без пропитывания, добавив, что кость в идеале должна иметь естественный вид.
После обеда я пошла копать в одиночестве, потому что Коля и Валерий Константинович взялись за организацию вывоза скелета в гипсе и уехали с лодкой к какому-нибудь доброжелательному берегу для спуска оной на воду. Тем временем сгустились тучи и начал накрапывать мелкий дождик, из-за которого я была вынуждена достать плащ-дождевик. Когда лодка появилась в поле зрения, он бесформенной розовой кучей лежал на сумке со снаряжением и находками. Вместо того чтобы сразу пристать к берегу, лодка прошла дальше по дуге: Валерий Константинович снимал разрез с воды вместе со мной и розовым дождевиком.
Наконец лодка причалила, и из нее прямо в воду вылезли пассажиры. Они поднялись за загипсованным организмом, погрузили его на широкую доску и аккуратно принесли к лодке, а там поставили на кормовую часть на кусок брезента. Затем в посудину забрался Валерий Константинович и уплыл, а Коля ушел по берегу для перенесения объекта из лодки в сухопутный транспорт.
Я продолжила ковырять породу, в которой как-то печально все когда-то живое кончилось, но вскоре лодка снова появилась перед разрезом. Теперь там на месте гипсового хранилища задних остатков сидела Аня и снимала берег на телефон. Она сменила меня, чтобы я тоже могла посмотреть на разрез с воды. Стоило нам немного отплыть, как у меня закончилась карточка, и мне потребовалось проявить несвойственную себе ловкость, чтобы достать запасную и засунуть ее в фотоаппарат.
С водохранилища Сундырь-1 напоминал лихо разрезанный пополам пирог с толстыми слоями "теста", сжавшими между собой кокетливую серо-розовую "начинку". Венчала этот пирог "поджаристая корочка" черного гумуса с зеленой травой, щедро утыканная пушистыми "свечками"-деревьями.
Чем больше мы удалялись от берега по своенравным волнам, тем меньше становился наш портал в мир сундырской фауны в нем. Меж тем слои красной и серой глины своими изгибами теперь напоминали застывший на ветру полосатый флаг, а лес над обрывом словно выстраивал границу мира нынешнего.
Когда мы сделали полукруг и вернулись под "знамя" пермских глин, начался несильный дождь. Я накрыла своим дождевиком коробку с находками и стаффом, а сама накинула куртку, и мы с Аней еще недолго поработали, пока не стало слишком темно, чтобы разглядеть происходящее в породе.
Для меня это был последний день на разрезе, потому что на завтра дежурство снова требовало жертв. Настроение мне несколько скрасил вечерний просмотр "Героя" с Дастином Хоффманом, а наутро - хорошая погода. Из развлечений в лагере у меня оставались только полбутылки Колы и "Непослушное дитя биосферы" Дольника, но уже очень скоро товарищи вернулись с разреза и после обеда туда уже не пошли, начав сворачивать лагерь. Вся центральная поляна превратилась в хаотичный мир тетриса, по которому мы в основном растерянно бродили и пытались впихнуть невпихуемое. Похоже, только Валерий Константинович точно знал, что где лежало и что со всем этим делать, но его на всех не хватало, поэтому мы провозились до ночи.
Предложение свернуть палатки и заночевать всем в "коровнике" реализовать так и не взялись, в основном из-за приготовления там завтрака и нашествия шершней по этому поводу, о чем пожалели сразу после пробуждения: оно случилось в беспардонный ливень, заливший нам все пожитки. Пока я мрачно натягивала в палатке дождевик, выяснилось, что мы еще и слегка проспали. Поскольку за ночь нас не постигло никакое бытовое просветление, мы снова закопались с утрамбовыванием вещей в прицеп и саму машину и выехали на час позже намеченного срока. В этот драматический момент сверху на нас свалился ноутбук в сумке, а Аня напоследок сняла с себя и выкинула в окно еще не присосавшегося клеща.
Из мокрого леса под "Nowhere Man" Битлз мы медленно выехали в густой туман на поле, где нас остановил встревоженный мужичок и спросил, не видели ли мы коров. Мы вынуждены были разочаровать его и только проехали еще пару десятков метров, как из тумана кругом появились искомые коровы. Они проводили машину равнодушными взглядами и снова исчезли в белесом воздухе, а мы вырулили на трассу М7. Я чувствовала себя бесконечно далеко от любого из доступных нам миров.