Он, Егор Каваш, подошёл к группе парней в спортивных костюмах.

- Гопники, есть закурить? - обратился, демонстративно достав кастет. Решительно шагнул вперёд.

...

"Мама, мне не 16 лет. Пока весь дом спал, я вырос; я вырос за три года войны, для тебя они - одна ночь. Думаю, что постоянной реальности нет как таковой. Ведь, помнишь, когда проснулся, напугав тебя криком - меня топтала лошадь. Секунду назад моему другу копытом разнесло голову. Ты не думай, я испугался не смерти! Трусу в тот проклятый ров путь заказан. Исключительно добровольцы.

Я вернулся. Два дня рыли "окоп" для самых храбрых. Для поднятых копий, для сдерживания губительной конницы. Мама, это была самая бессмысленная тактика, а многие ребята уцелели! Наш "канавный бой" всегда выручал.

Пустил двум проскочившим надо мной лошадям кишки, помог сбить слетевшего к нам в "окоп" великана. Летела очередная волна конных, я улыбнулся боевому другу, он мне... и замешкались поднять копья. Перемахнувшая через яму коняга копытом размозжила его череп, словно ступила в проседающий песок. Я отомстил ударом в шею, увы - не в брюхо. Сломал сперва копьё, а потом себе руки. Лошадь рухнула на меня... Зачем я вцепился в то копьё? Бросил, откатился - и жил бы. Но я понял, что умру, и мне никогда не вернутся к тебе, мама.

Знаешь, много лет убивать и защищаться в чужом, сразу реальном и фантастическом, мире просыпаться с мыслью - какой страшный сон.... А потом - бац!, а ты по-прежнему весь вшивый, голодный.

И тебе страшно!

Оцепенел как во рву под лошадью, только здесь появившись. Сновидение или неправда: тёпленькая пустыня, солнышко и нежный песочек. Хотелось валяться по нему вечно... а потом прошёл час. Я взвыл, мама. Куда-то пошёл, вскоре побежал. Оставив силы в глупом беге решил заснуть. Тут-то меня и нашли...

Настоящий циклоп в тюрбане отыскал меня.

- О свет моих очей, о, повелитель Алладин, вы вернулись! - он раскрыл крутые объятия. Надежда, как в первое утро с ещё не раскрытыми глазами - это был всего лишь сон... Но тогда, она разгорелась внутри не от приветственных слов, не от желанной воды, а: нелепости происходящего. От детского обращения. Вновь подумал - точно, сон, ура!

А потом были люди, нет - Люди! Люди - счастье, я нашёл их, великан вывез к ним. Было весело и страшно от новой реальности.

Мама, представь: ты в чужом городе, в чужой стране, например - Кабул, где война или ненавидят русских. Без денег, без языка, без одежды. Но эти ощущения только внутренние, в нём таких полно - голых, нищих, напуганных. И это равенство никого не греет. Сразу много вопросов, к себе, и ни одного шанса понять ответ.

Спаситель предал, швырнув в безвольную людскую кучу. Она, словно была магнитом, грандиозным, а я - металлической стружкой. Такие разные, земные, всех возможных рас и национальностей, они сидели и молчали. Было тесно, я прижался к мрачному негру, который облокотился на моего белого сверстника, и стал одним из миллиона охраняемых великанами людей. Я стал частью стада, мама.

Товарищи по неизвестности - мы - молчали. Действительно, тишина в тот момент лучше прочих наркотиков, и разговоров, давила болящие мысли.

Я много читал, мама. В книгах мне уготована судьба избранного, но острые плети подгоняли, и оставалось только идти учиться убивать...

Мама, мне приходилось подчиняться их приказам, требованиям. Грозили смертью. И никто не умер на их суровых учениях; все добежали, все выстояли. Современная армия отдыхает! - это были нагрузки для великанов. Они вообще были очень умные... И поэтому на конницу врага кинули нас, поубавившихся в числе.

Первый бой. Мама. Я убил стольких... что мне теперь не шестнадцать. И тогда было не столько - добавь год муштры. Я могу сказать, как через три года огрубеет моё лицо, насколько широкими окажутся плечи, но... не в этой реальности. Всё уже решено.

Время в том мире шло: великаны выбили из нас всё, только остался вопрос, пробуждаясь, - Я Дома?

Мы взрослели, но повелители всё исправили - каждому дали лук, копьё и щит, поверх которого видели превосходящего врага: оружием, умением, индивидуальностью. Всё повёрнуто и оскалено к нашей массе стёршихся "Я".

Проснувшись через три года, мне часто казалось: я стою в строю, на правом фланге, в третьем ряду, пока не готов для центра. Когда меня ругала ты, мама, учителя, и чёрт знает кто ещё - я стоял, слушал, а на встречу неслась конница. Там - была жизнь, опасность, а не пропущенные мимо ушей излияния вас, завёрнутых в ватку граждан

Бедный первый ряд; пусть второй и третий будут самыми сильными и крепкими. Уже неловко исчез второй ряд, и мне кажется, что скоро должен исчезнуть, на какое-то время став первым, самым храбрым, мой, четвёртый ряд.

Тычешь и пронзаешь, отходишь, забывая, что ты первый и без щита. А потом руки как рванёт вниз и назад! Спина трещит, тут же, в трясучке первого боя ты понимаешь, что она болит, не почувствовав - как. Звуки врываются отовсюду обыденным и тягостным гудением. И знаешь, рук уже нет, ты глядишь перед собой, и только, знаешь, две такие штуки, мускулистые, в них ввинчено копьё, и они его туда-сюда, взад-вперёд. Кажется, что они естественное, природное укрытия, ты за ними, всё как должно быть. И не как иначе не объяснишь. А потом смотришь дальше - лошадь ревёт и брызжет слюной! Прямо перед тобой! И копьё ушло в неё, а руки, на которые растерянно падает взгляд, учащают движение, пытаясь сбросить громадную тушу.

Мама, я островок посреди моря крови и белой боли. Меня зовут - четвёртый ряд, мне подают копья пятые, кому-то рядом - шестые, везунчикам - третий ряд.

Приходишь в себя, в чудном прозрении продолжаешь бой. Озираешься. Что-то слетает с коня пытаясь спастись, но его топчут. Оно на предсмертном кураже, тянет товарищей вниз, стихает успев взять одного.

Очередную лошадь поддеёшь копьём. Всадника сняли лучники. Тяжесть наваливается на твои руки. Который раз... А их не жалко, эти две - взад-вперёд - не твои, а ты солдат, не твоё - утрата не беда.

Виктория! Первая победа хозяев - нашими руками. Лучше сдохнуть: они радостно растянули два года между сотнями стоянок, боёв, маршей.

Бунт без шансов - нас крепко сковали чарами. И вера, что они, а не враги способны нас вернуть обратно... Стокгольмский синдром, мама.

Круговорот потерянных испуганных ребят продолжался: обучение и на приступ! После нашего, первого призыва, приходили другие. Осознав своё скотское положение, но войдя в силу, задумали бунт: мне повезло - всего три глубокие полосы через спину...

Мама, мамочка. Я много читал, ты знаешь, про вернувшихся с войны, таких же. Без определённого места в жизни. Я знаю - я люмпенизирован. Нет связи с вашим прошлым. Есть три года моей войны. Надеюсь, они есть и у ребят со всего земного шара, которые погибали до меня раньше. Знать бы - что не один. Я искал - тщетно. Сам же не оставил о себе никакой информации.

Мама, прости - мне незачем жить. Лучше бы тогда: в канаве, в первом бою..."

...

Он, каких миллиарды, заснул в больничной палате решительно поставив точку.

"Проснуться утром не здесь - а на шелковистом песке. Или с копьём, под стремительной кавалерией, как тогда. Но лучше в городе - вино, мы с парнями, женщины, дурман..

Моих мыслей в нём было - одна - проснуться в кроватке. Отупел на войне. И здесь ничего не понимаю. Кроме:

Три года очищения и неудачный суицид дали мне полную свободу выбора.

Полная свобода: я - пустота, но я могу выбирать, чем её наполнить.

Остаётся одна проблема - суд. Ребята подкачали, слабаки и трусы. Они в реанимации; я - в психиатрической. Менты удивились: мальчишка раскидал бугаёв.

К сожалению, мама по-прежнему не верит мне. Она говорит, что я поступил не как воин, а как 16 летний юнец..."