Господин Тим Квакин, двадцати лет, любитель игры Квейк, в просторечии именуемой Квака, по совместительству студент, подрабатывающий по вечерам программистом, прибыл на работу в половине седьмого. В принципе, он должен был приходить к шести. Но множество обстоятельств важнейшего порядка воспрепятствовали этому.
Он всю ночь просидел в интернете, весь день проспал, и ко всему, ему приснился страшный сон.
Ему снилось, что он, вместе с однокурсниками, сидел в каком - то зале, и ждал получения диплома. Наконец, дипломы вручили. Квакин, разумеется, тотчас собирался оторвать от кресла свою задницу, и двигаться по своим делам. Но внезапно свет в зале погас, и Квакин понял, что не помнит, в какой стороне в этом помещении дверь.
Тотчас на экране, появившемся невесть откуда, предстал перед Квакиным чувак, в высшей степени респектабельный, в аккуратном костюмчике - галстучке, и с лучезарной улыбкой заявил:
- Поздравляю, господин Квакин - вот вы и вступаете в настоящую взрослую жизнь.
- Слово "вступаете" выглядит довольно двусмысленно, - сказал, подчиняясь явствнному ощущению скрытого западла, Квакин.
Чувак на экране несколько напрягся - он не ожидал, видимо, ничего, кроме благодарностей и аплодисментов - но тотчас вернул на место усерочку и молвил:
- И в этой жизни, как вам известно, все предназначено для вас, - чувак растянул хавальник шире, и глянул прямо на Квакина, - и для вас тоже, господин Квакин. Если, конечно, вы сумеете это заслужить...
- Чего - это? - спросил Квакин, уже совершенно уверенный в каком - то западле.
- А вот это, - сказал чувак уже с неприкрытой злобой, точно успел получил лаве за свою речь, и мог больше не придуряться, а говорить все, что думает, - вот это, уважаемый многоуважаемый господин, который никому не господин, и хрен когда им станет...
Тут он с экрана срыгнул, а заместо его предстал другой чувак, по виду - слесарь с автосервиса, который сказал, неприязненно глянув на Квакина:
- Чтоб ты на тачке влетел куда - нибудь на хрен...
И тоже исчез, а еще другой чувак, в строительном комбинезоне, добавил:
- И чтоб твой дом на хрен рухнул...
А еще другой, с сапожным молотком, заявил:
- Чтоб твои ботинки развалились сразу после прекращения срока гарантии.
Еще один, в костюме, добавил вежливо:
- Чтобы у вас что - нибудь украли, уважаемый...
А дядька в блондинистом парике и плаще от Зорро хмыкнул, и, потирая зачем - то руки, пробасил:
- И чтоб ты сам что - то нарушил!
- Чтоб у тебя от подмышек воняло за километр, - пожелала очаровательная дама средних лет, сияя улыбкой из - за целого частокола дезодорантов.
- Чтоб у тебя заболели все зубы, - сказал чувак, восседающий на фоне бормашины.
- А потом выпали, - добавил такой же, но со слепком челюсти в руке.
- И чтоб ты сдох! - воскликнул совершенно уже однозначный хрен, и сильным ударом молотка вогнал в гробовую крышку гвоздь.
- Да чтоб вы все... - начал было Квакин, но ничего не успел пожелать - потому что на этом он и проснулся.
Трясясь в подземке, созерцая уважаемых господ вокруг и против воли отыскивая в них сходство с приснившимися, Квакин все возвращался в мыслях к своему сну. Была ли в приснившемся безобразии какая - то практическая сущность? Или просто совпадение каких - то пакостных обстоятельств случайно вызвали в его отдыхающих мозгах сей очаровательный образ якобы ожидающей его настоящей жизни? Не смотрел ли он вечером новостей? Не читал ли вчера газет?
Нет, никогда не смотрел господин Квакин ящик и не читал никаких газет и журналов, кроме тех, на которых были фотки с сексуальными телками. Да и те он не покупал, а читал в подземке через плечо их счастливых хозяев, которые не только в метро созерцали этих самых телок но и придя домой, могли на них подрачить.
От передуманного, от постоянного узнавания в пассажирах персонажей мерзкого сна, Квакина совсем своротило с души. Он купил пива, и, отхлебывая, потащился по заваленному бурыми листьями асфальту, мимо серых домов под серыми, низкими облаками, к отделанному дешевыми и весьма вредными для здоровья материалами офису, служащему ему местом для ночлега.
Все это тянулось так скучно, так неохота было идти туда, такой долгой казалась уже давно надоевшая осень, что Квакин, разумеется, опоздал.
Впрочем, он опаздывал постоянно, но это было ему совершенно по фигу. Квакин делал все, что от него требовалось, и делал блестяще. А зарплата у него была такая, что программиста его уровня на нее было едва ли возможно найти. Посему, даже если начальство и задерживалось у конторе настолько, чтобы дождаться Квакина, оно делало вид, что все идет замечательно.
Контора встретила его приятной пустотой. Он прошел в свою комнату, бросил сумку на стол, а потертую кожаную куртку - на подоконник, и плюхнулся в кресло перед своим монитором. Куртку пора было менять на новую, но не было денег. То есть, их не было на это. Или, по крайней мере, к ней надо было пришить оторвавшуюся вешалку, но было лень. Неопределенно - светлые слаксы, уже начинавшие казаться какими - то вчерашними на фоне осеннего антуража, следовало бы постирать. Только вот для кого? Дешевым проституткам, к чьим услугам он иногда прибегал, нацепив два презерватива, наплевать было и на штаны, и на то, что в них есть. Им хотелось только побыстрее отделаться от клиента. Каждое такое мероприятие оставляло у господина Квакина ощущение зря потраченных денег, и вполне вероятно, что штаны он не стирал в отместку за это. Зато высокие ботинки, купленные по дешевке в каком - то милитаристском магазине в расчете на неизбежную зиму, радовали его своей безупречной сухостью и теплом.
Впрочем, комната тоже радовала теплом. Подумав немного, Квакин стащил неопределенно - темный свитер, и остался в майке с логотипом чего - то, что она в свое время рекламировала. Майку он добыл летом, на какой - то рекламной компании, разливая какую - то дрянь по стаканчикам. Майка тоже была классная - толстая, мягкая, с аккуратными швами наружу.
Компьютер был включен - его не выключали, зная, что рано или поздно господин Квакин все же разместит перед ним свою задницу.
От ботинок, майки, тепла и выпитого по дороге пива настроение у Квакина было довольно хорошее. Он окинул взглядом заваленный своим и чужим барахлом стол, сказал: "Итак", опустил, подобно Рахманинову, на пару секунд пальцы на клавиатуру - но тут же убрал их. Ему пришла в голову мысль, которую он тотчас высказал вслух:
- А где, собственно говоря, Пинок, фак его шит?
Пинок был сперва его одноклассником, потом однокурсником, а теперь и сотрудником. Сей невысокий, толстоватый, белобрысый и лопоухий деятель современности обладал заниженной скоростью прохождения мыслей. Посему, он очень не любил, когда что - то зависело от него - ведь неумолимая реальность двигалась намного быстрее, и ей было плевать, с какой скоростью двигается и думает сей достойный. Друзья же, хоть и насмехались над Пинком, давно привыкли к его быстродействию, и мирились с ним так или иначе. Посему Пинок предпочитал, чтобы решения принимали другие, а он исполнял бы их - как умеет. Ведь он же Пинок, давнишний объект детского самоутверждения, обычно сводящегося к унижению самых слабых - чего с него взять?
При всем при том Пинок был отнюдь не совсем бесполезен. Невозможность контактировать с миром в реальном времени приводила к тому, что всю свою жизнь он посвятил усвоению какой - нибудь информации. Он умел делать несложную работу, и делал ее добросовестно, хотя и довольно долго. Он страдал, скажем так, манией пропущенной ошибки, и проверял каждый свой шаг миллион раз. И не было лучшего отыскателя ошибок в тысяче одном скучнейшем действии, чем Пинок.
В конторе Пинок делал три вещи. Во - первых, он выполнял задания Квакина, который просто не в состоянии был заниматься всякой примитивной тягомотиной. Во - вторых, он делал кофе и ходил в ночной продуктовый шалман неподалеку. По ночам Квакин жрал и пил кофе почти непрерывно, так что Пинок был загружен на все свои скромные деньги. В - третьих, Пинок слушал квакинскую болтовню. При огромном объеме интернет - переписки и периодических обращениях к шлюхам, Квакину хронически не с кем было болтать, и Пинок несколько смягчал это досадное обстоятельство. Правда, обычно Квакин говорил вовсе не с ним, а с собой. Пинок просто слушал, и иногда говорил то, что, как он знал по долгому опыту, Квакин хочет услышать. Говорить же с самим Пинком казалось Квакину даже несколько странным. Он полагал себя настолько выше Пинка интеллектуально, и настолько быстрее переваривал мысли, что в разговоре таком не было для него ни малейшего смысла. Как, впрочем, и в разговорах с практически всеми людьми. Согласитесь, что очень скучно по сто раз прокручивать в голове ответ, прежде чем собеседник закончит высказывать давно угаданную вами мысль...
Квакин достал старый, позаимствованный у родни мобильник и набрал номер Пинка.
- Пинок, где ты?
- В туалете, кабинка у двери.
Квакин усмехнулся - Пинок, как всегда, отличался точностью.
- Пинок, это женская кабинка.
- Да ты чего? - Пинок, кажется, очень взволновался этим обстоятельством.
Говоря уверенным тоном, Пинка можно было убедить в любой ерунде. Местный сортир имел две кабинки, каждой из которых условно соответствовала определенная половая принадлежность. Там были общеизвестные буквы. Пинок засел совершенно правильно, но можно было попробовать убедить его в обратном. Однако у Квакина нынче не было настроения разыгрывать его.
- Ладно, пусть будет мужская. Все равно все телки уже срыли домой.
Он убрал телефон, и снова изобразил рахманиновский жест. Потом пальцы его полетели по клавиатуре. Он любил делать чисто механическую часть работы быстро. Для начала же следовало разобраться с кучей барахла, которое он получал по почте - как личного, так и производственного. За этим занятием его и застал Пинок.
- Сделай - ка кофе, - приветствовал его Квакин, - и вот еще - булки у нас есть?
- Я купил по дороге, - сказал Пинок.
Квакин усмехнулся - Пинок начинал не только выполнять, но и предвидеть указания. Прогресс, господа...
Еще более довольный, Квакин принялся ждать кофе - Пинок знал, какой ему надо - а сам между тем принялся за почту.
Всякой спамовской дряни навалило, как всегда, чертову тучу, а сотрудник, работавший за этой машиной днем, утверждал, что она касается в основном Квакина, и не стирал ее. Сотрудник врал. Но он сваливал с конторы в шесть, и вечно опаздывающий Квакин никак не мог встретится с ним лично, и сказать ему все, что он о нем думает.
А еще лучше - думал Квакин, приступая к разгребанию спама - не сказать, а просто молча вломить в пятак. Не за то, так за это.
- Мне снился нынче чудовищный сон, - сказал Квакн Пинку, привычно стирая одно рекламное кидалово за другим, что давно уже стало в нем функцией вполне автоматической.
- Пришли две огромные крысы, понюхали, и, не учуяв лаве, ушли прочь? - спросил Пинок.
Квакин хмыкнул:
- Если бы... Мне было знамение.
- Что за хер...я? - спросил Пинок.
- Пришел Мессия, открыл очень толстую и очень дорогую книгу и прочел: мочи свиней, Квакин, мочи их везде, где только встретишь, ибо зреет против тебя заговор поистине всемирный, и не спастись тебе иначе, как изведя род свинячий...
- А жрать тогда кого будем? - спросил Пинок.
- То же и я у него спросил, - сказал Квакин, тотчас входя в роль, - а он сказал: нынче свиней жрать нельзя, а раз нельзя их жрать - на фиг они нужны? Вот и мочи, пока они сами всех не съели... Известно ведь, что свинья может съесть человека. Так что или они, или мы. Выбирай, с кем ты. Кто не с нами, тот против нас, вот так, типа...
Квакин замолчал.
- Все, что ли? - спросил Пинок.
- Да ни х...ра не все, - сказал Квакин, - не видал я никакого Мессии. А если бы видал, то уж наверное не про свиней у него спросил бы, а про то, за каким хе...м я живу на свете, - он бросил стирание спама и обернулся к Пинку, - не то я видел. А видел я, считай, всю свою жизнь. Типа, дали мне диплом, а потом показали, как и среди кого, и по каким понятиям я буду жить. Сперва всякие твари говорили, как они хотят нажиться на моих несчастьях, а потом какой - то урод заколотил мой гроб. Вот такой был у меня сон.
- Тоже неплохо, - сказал Пинок.
- И вот я, - сказал Квакин, - едучи в подземке и размышляя, вдруг представил себе, что будет дальше. На моих похоронах, то есть. Вот, стало быть, дело сделано, и ты, как ближайший друг, стоишь над гробом и рассказываешь, что за человек был Тим Квакин, и как жил на свете.
- Да кто же тебя знает, как ты на нем жить будешь? - сказал Пинок.
Квакин хлопнул ладонью по краю стола:
- Вот в этом - то и состояло знамение! Я увидел, как я буду жить. И я знаю, что ты там скажешь, возле моего, блин, гроба...
- И чего? - спросил Пинок.
- А вот чего. Ну, типа, господин Квакин, родился.. туда, сюда... Работал десять лет программистом, а потом двадцать лет начальником. Потом был изгнан за устарением. Хорошей работы не нашел, и сдох от страха перед пенсией. Дважды женат, дважды разведен. Двое детей, которые знать его не желают - кроме наследства, конечно. За тридцать лет шестьдесят недель был в отпуске. Выпил в Анталии шестьдесят литров водки. Пил ее сперва в трехзвездочных отелях, потом в четырехзвездочных, потом в пятизвездочных. Утром похмелялся, потом лежал на пляже и ругался с очередной женой. В будни вставал рано, приходил поздно, после ужина в состоянии тупой усталости смотрел телевизор, и отрубался. Заметьте - не кино смотрел и не любимую передачу, а именно телевизор. Потому что ничего по нему смотреть не хотел вообще, просто делать ничего больше в таком состоянии не мог. В выходные спал до обеда. Потом шел с женой по магазинам, потом опять смотрел телевизор. Денег получал порядочно, но все куда-то слилось. То холодильник, купленный в прошлом году, морально устарел, то взятки учителям поднялись. Так что на старости лет ничего, кроме однокомнатной квартиры в ближнем Подмосковье у него не осталось. Сперва, возвращаясь с работы, трахал уличных б...ей, потом эта потребность отпала. Жен трахал мало, потому что они быстро становились страшные, злобные и скучные, да и сами не очень - то хотели трахаться... Вот и все, Пинок, - Квакин снова фигакнул по столу, на сей раз кулаком, - все, понимаешь?
- Ну, может и не совсем все, - начал было Пинок, но очень уж неуверенно.
- Не все? - воскликнул Квакин, - а что еще? Стану хозяином Интернет - магазина, акции которого стоят в триллион раз больше, чем железки в его офисе, и превратятся в серную бумагу в первый же кризис? Даже и хозяином такой дряни не стану, потому что такая халява больше не повторится. Чего еще? Женюсь на очаровательной, любимой и любящей девушке из хорошей семьи, и буду с ней всю жизнь счастлив? А что во мне такого, Пинок, чтобы она меня стала любить? Что?
- Ну, если согласиться на не очень очаровательную, - начал Пинок столь же неуверенно.
- В том то и дело, Пинок, - воскликнул Квакин, - что не очень очаровательная будет делать вид, что я ей нужен, а очень очаровательная - не будет. Потому как той, что не очень, ничего лучше меня не светит. Но человека любят не за то, что ничего лучшего, чем он, вам не светит. Человека любят за реальные достоинства, что бы ни врали на сей счет обиженные неудачники. Такие, как мы, никому не нужны. На нас соглашаются, если не способны на большее. И нам никто не нужен. А те, кто нужен - те на нас и не посмотрят. Наше дело - пиво глушить, да купить в рассрочку самую дешевую иномарку - вот и все наши игрушки. Ах, да, самое главное позабыл - телки на улицах, от которых воняем семечками. Они тоже ни хрена не кончают, тоже страшные, но у них есть чертовски важное достоинство - они не наши жены. Все. Теперь точно все.
- Квакин, ты обезумел, - сказал Пинок серьезно.
- Чего это? - спросил Квакин несколько заинтригованно.
- Квкаин, ты впал в маразм, - сказал Пинок уже грустно, - у тебя стерлась память, и прервалась связь, связующая тебя с жизнью. Скворечник твоей головы опустел. Или вместо скворца в нем поселился дятел, и раздолбил там все к ебен...м. Истина жизни иссякла для тебя, подобно реке в песках. Кувшин твоей мудрости выдал последнюю каплю, и стал высыхать...
- Да в чем дело, блин, а?
- Ты потерял тропу, ведущую к свету, и удалился во мрак, подобный стране мертвых. Ты не слышишь голоса истины, твердящего тебе о нирване земной, близкой, находящейся от тебя на расстоянии вытянутой руки...
- Что за хе...ня, Пинок? - взревел, подобно юному слонику, Квкаин.
- Ты забыл скачанную из нета порнуху, - сказал Пинок торжественно.
Квкаин молча прикоснулся обоими руками к месту где, по его мнению, в нем помещалось сердце, а потом столь же молча вознес руки к потолку.
- О великая истина! - воскликнул он, - о квинтэссенция нашего бытия! Воистину, шайтан поразил меня безумием, если в поисках смысла жизни своей я прошел стороной парадиз сей, обетованную землю сию, не заметив ея! - он опустил руки, и повернулся к Пинку; в лице его светилось вдохновение, - ведь это же действительно центр нашего бытия, Пинок! В натуре ничего не происходит. В натуре все бедно, плоско, пошло, похабно и подло, чудовищно глупо и все такое. В натуре способности человека восхищаться не за что зацепиться. Я не пи...жу, Пинок, говоря это! Я в здравом уме тебе говорю, что в человеке самая великая способность - это способность к восхищению. И она порождает вторую самую великую его способность - способность к самопожертвованию. Потому что для того, чтобы от себя отказаться, надо увидеть нечто такое, что показалось бы нам более достойным жизни, чем мы сами. В реале никто ни во что не верит. Каждый, хоть и сам себя считает ничтожеством, все окружающее тоже считает ничтожеством полным, еще более полным, чем он сам. И потому выживать и грабить других будет всеми силами, пока не устанет настолько, что уже ничего не захочется. Если не лень было грабить изначально, конечно... У нас нет идеалов, Пинок! Все обгажено, все дискредитировано - нечего поставить выше себя! Но есть одно исключение - всего одно, зато уж самое крутое! Это красивые телки. Никто на них не надеется, никто их не любит, никто им не верит. Но какой-то инстинкт заставляет нас смотреть на них. Какая-то очень глубокая и прочная программа в нашем подсознании связывает красоту и добро. И какими бы мы ничтожествами ни были, стремление к совершенству неубиваемо в нас - даже если, оправдывая свое ничтожество, мы всю жизнь его убиваем...
- Обернись, - сказал Пинок.
Квакин обернулся.
На экране его монитора, поверх спамовской помойки, пребывала белая таблица с черным текстом: "Запрос ключа. Принять ключ. Не принять ключ. Отмена запроса."
Квакин, не думая, щелкнул по "Принять ключ".
Но ничего от этого не изменилось.
Квакин подождал немного, потом пожал плечами, поднялся из кресла, и прошествовал через комнату к столику, где Пинок делал кофе. Взял кружку, облокотился задницей о стол, и понес ее было ко рту, но тут странное обстоятельство привлекло его внимание.
- Пинок, - сказал он, - что это еще за свет в коридоре?
Пинок, стоящий со своей кружкой у только что оставленного Квакиным стола, спиной к двери, ведущей в коридор, обернулся - да так и замер. Потом рука его медленно поставила кружку на стол, на какие - то разбросанные по нему бумаги, а взгляд так и не оторвался от узкой щели между неплотно закрытой дверью и косяком. И глядя на то, как он все это проделывает, Квакин вдруг почувствовал острый укол страха.
Голова заработала необыкновенно быстро.
"Я стою так, что вижу только очень узкую щель. Но Пинок стоит иначе, и видит щель почти в полную ее ширину. Он может видеть что - то такое, чего я не вижу. Это "что - то" вогнало его в такое состояние. Торможение - его обычная реакция при столкновении с незнакомым. Сейчас он затормозился очень конкретно. Мне надо подойти к нему, чтобы увидеть, что это. Но тогда "это" может увидеть меня. Поэтому мне не следует идти безоружным. Сзади от меня, на подносе, где чашки и еда, должен быть кухонный нож. Ничего лучшего я сейчас не найду. Ага, вот он. Хорошо сидит в руке. Плохо только, что лезвие никак не отделено от ручки..."
Все это появилось в его голове гораздо быстрее, чем он мог рассказать об этом. Секунда - и он уже держал перед собой нож - одним из тех способов, что в борьбе холодным оружием считаются классическим, и которые человек совсем неумелый пользуется интуитивно.
Разумеется, он вовсе не полагал, что красное свечение в коридоре, которое и отвлекло его от кофе, угрожает ему, и от него можно защитится ножом. Но сработал какой - то древний инстинкт, из тех, что в самом "цивилизованном" человеке в критические моменты оказывается сильнее и естественнее всей его "цивилизованности". Безоружность вызвала у Квакина страх. Вооружившись, он почувствовал, что страх отступил. Едва ли в этом было что - то рациональное. Но, чем бы оно ни было, оно сработало.
Дальше все пошло на автомате.
Квакин не думал, опасно ли ему идти. Что - то подсказало ему, что опаснее всего оставаться в неведении. Поэтому, ни секунды не думая, он сделал те несколько шагов, которые отделяли его от Пинка.
Теперь щель была видна ему как нельзя шире.
От того, что он там увидел, Квакин замер, как вкопанный.
Не потому, что там было что - то страшное. Просто ничего подобного он не ожидал.
Если совсем просто - за дверью пребывало что - то вроде римского цирка, только вместо трибун с местами для зрителей к отвесной, метров десяти высотой, темного камня стене лепились какие - то невысокие пристройки. То, что можно было назвать ареной, цвет имело местами красноватый, местами темный; и, словно отражение ее, небо над стеной тоже было темно - красным, и плыли в нем быстрые, темно - бурые облака.
С этого момента господин Квакин вроде как разделился надвое. Одна его часть, подобно господину Пинку, впала с прострацию, и потеряла контроль над телом и чувствами господина Квакина. Это, повидимому, была слишком серьезная часть для того, чтобы действовать в столь необычных условиях. Вторая часть вобрала в себя все квакинское легкомыслие, всю безответственность и отличалась полнейшей несерьезностью. Ей, по большому счету, все равно было, что сейчас произойдет, и чем все кончится. И только благодаря этому сея часть, до тех пор почитавшаяся совершенно никчемней, сохранила способность действовать.
Безответственный Квакин направился прямо к двери; кухонный ножик сам собой занял менее боевое положение, и Квакин тотчас забыл про него. Добравшись до двери, Безответственный Квакин сперва осторожно глянул в щель под другим углом - так, чтобы видеть вдоль стены того помещения, в котором оказалась теперь их комната.
Взгляд этот показал, что помещение снаружи черное, блестящее, и более всего напоминает поверхность обыкновенного, очень чистого, хорошо покрашенного и отполированного автомобиля.
После чего Безответственный Квакин дверь приоткрыл, и выглянул наружу.
Со всех сторон пребывало все то же, что он рассмотрел в щель. Наверху стена их комнаты закруглялась, как будто комната находилась внутри купола.
Потом Безответственный Квакин шагнул наружу.
Вслед за тем его голос, вроде как сам собой, произнес:
- Слушай, Пинок - а ведь мы уже тысячу раз это видели.
Разумеется, видели. То есть не именно это, конечно, а нечто очень похожее. Вокруг пребывал типичный антураж компьютерной игры - "стрелялки".
Вокруг чего именно?
Блестящей черной полусферы метров десять в диаметре. Комнатенка их точно вписывалась в полусферу. Дверь же только изнутри была дверью комнатенки. Снаружи она оказалась черно - блестящей, чуть выгнутой, как стена вокруг нее.
- Чего видели? - спросил Пинок за его спиной.
- А ты сам посмотри.
Пинок приблизился, и осторожно выглянул из дверного проема. Рот у него слегка приоткрылся; некоторое время Квакин ждал, пока Пинок рот закроет, но не дождался и сказал:
- Посмотри в окно, что там с другой стороны.
Пинок исчез. Через несколько секунд послышался его голос:
- Окна нет.
Квакин обернулся к двери:
- То есть?
Вместо ответа Пинок отодвинул жалюзи. Вместо окна была просто стена комнаты.
- Понятно, - сказал Квакин, - ладно, постой в дверях, я вокруг обойду...
А кто еще, скажите пожалуйста, пойдет?
Но поход вокруг купола ничего нового не показал.
Окончательно исполнившись безответственности, Кваин обошел стену и пристройки под ней.
Это было уже интереснее. Стена, правда, была просто стеной темного камня, ни то синеватого, ни то зеленоватого, ни то сероватого. Квакин подметил, что освещение немного меняется, причем свет шел от неба. Оно было то ярче, то слабее, и цвет его менял оттенки. А может, просто темные облака наползали то в большем, то в меньшем количестве. Но все это было почти незаметно, и особого внимания не привлекало.
Пристройки же наводили на мысль, что здесь, безусловно, вовсе не место для "стрелялки".
Скорее, весьма комфортабельные апартаменты.
Квакин обнаружил: нечто вроде сауны и турецкой бани, обширной и шикарно, хотя и мрачновато, отделанной камнем; столовку с мебелью красного дерева; какую - то комнату, всю в коврах и подушках, с огромным плоским экраном на стене; и, наконец, шикарный сексодром с огромнейшей койкой.
Однако, столовка не содержала ни крошки еды, экран не работал, а сексодром пустовал.
На стену вела каменная лесенка.
Квакин забрался на нее, и взору его открылась огромная, до горизонта, красноватая равнина. На равнине не было ровно ничего. Квакин прошел всю стену по кругу, и ни черта не обнаружил. Никаких наружных деталей на стене тоже не было - просто гладкий камень, и все.
Зато, посмотрев внутрь цирка, он заметил нечто новое.
А именно: рисунок на полу, слишком большой для того, чтобы его легко было идентифицировать с чем - либо, стоя внизу, изображал знак Инь - Янь - красным и черным.
- Хотел бы я знать, что мы тут будем делать, - сказал Квакин.
Никакого удивления он не чувствовал. Наверное, непривычность, превысив некие привычные нормы, перестает удивлять.
Пинок, что плелся за ним, ничего не ответил, только посмотрел на него вопросительно.
Тогда Квакин спустился, пересек арену и открыл дверь комнаты.
Никакой комнаты за дверью не было.
Было полусферическое пространство, почти что пустое. Все оно светилось тусклым платиновым блеском. Часть его представляла собой постамент высотой сантиметров двадцать, на постаменте пребывало кресло, а перед креслом, на длинных кронштейнах - монитор и клавиатура. Кронштейны, по всему судя, двигались в любом направлении.
- Ага, - сказал Квакин.
Ведь согласитесь, что монитор с клавиатурой для чего - то нужны. И если в этом занимательном месте нет ни людей, ни какого - либо пути куда - либо, только с их помощью можно попробовать установить связь со здравым смыслом.
Квакин взошел на возвышение - нисколько не усомнившись в том, что это именно его место, а отнюдь не Пинка - и уселся в платиновое кресло. И металлические, и мягкие детали были одного цвета. Потом подвигал клавиатуру и монитор, приспосабливая к себе. Никаких признаков системного блока не наблюдалось. Квакин наугад ткнул "Enter", и экран тоже засветился платиновым светом.
После этого Квакин часа два экспериментировал с клавиатурой и тем, что появлялось на мониторе.
Попросту, он должен был написать некую программку, совсем простую, которая являлась каким - то паролем. Пароль, очевидно, позволял как - то ответить на вопрос: "Что мы тут будем делать?", и Квакин хотел получить его как можно скорее. Беда была в том, что кто - то неизвестный постарался усложнить дело чрезвычайно, притом совершенно неожиданным образом.
Вся программка, по сути дела, сводилась к пошаговым выборам типа : "Если получается то - тогда делать это". Соорудить такую программку Квакин мог за считанные минуты. Проблема состояла в том, что машина не воспринимала обычных способов написания программ. Она, если так можно выразиться, мыслила человеческими, а не программистскими категориями. Например, последовательность действий надо было задавать с помощью всяких бытовых примеров, в которых последовательность действий очевидна. Отношения "больше" и "меньше" выражались картинками, и требовалось еще знать, какой из предметов, изображенных на них, в жизни был больше или меньше другого предмета. Это была доведенная до некого мразматического абсолюта идея "виндовского" интерфейса - программирование для неграмотных, ничего, кроме картинок.
Для неграмотных, но не для необразованных.
Квакин быстро понял, что для написания программки на этом, с позволения сказать, языке, ему потребуется огромная куча всякой гуманитарной информации. Связи, которые в математике обозначаются общеизвестными значками, здесь изображались социальными явлениями - история, экономика, культура - притом всякий раз по - разному. Более того - надо было выделить в данном явлении систему, основной смысл. Это подчас было весьма затруднительно. К счастью, в распоряжении Квакина был Пинок.
- Что это за мужик с бумажками - на одной какой - то список, а другую он запалил? - спрашивал, например, Квакин.
- Скорее всего, это Лютер, - отвечал Пинок, - список - это Тезисы, принципы протестантской религии. А горящая бумажонка - это булла Папы Римского, которой он выражает свое неодобрение...
Оставалось понять, какие же отношения - в математическом смысле - символизирует сей достойный, и с кем он в них пребывает. Быстродействия Пинка не могло хватить на перебор всех возможных версий в реальной времени. Посему догадывался Квакин, а Пинок сообщал фактическую информацию.
Наконец, веселые картинки были расставлены в нужном порядке.
Тогда все они разом исчезли с экрана, и остался только платиновый свет. Зато появился голос, и сказал следующее:
- Добрый день, господа. Я рад приветствовать вас в Ноосферуме.
Господа закрутили головами, но платиновая комната не содержала ничего нового. Потом Квакин сказал:
- Хотелось бы пояснений...
- Пожалуйста, - сказал голос, - задавайте вопросы.
- Что, собственно, происходит? - спросил Квакин.
- Дыра, - сказал голос.
- И только? - Квакин хмыкнул.
Голос рассмеялся.
- Нет, не только. Дыра - это просто отверстие между пространствами. Оно пропустило вас, и закрылось. Сейчас вы в пространстве, которое я именую Ноосферумом.
- Вы - это кто? - спросил Квакин.
- Да я, собственно, и есть Ноосферум, - сказал голос, - если угодно - разумная вселенная.
- То есть, от вас тут все зависит? - спросил Квакин.
Голос усмехнулся.
- Довольно многое зависит, но далеко не все. Даже, пожалуй, не главное.
- Зачем мы здесь?
- Не знаю, - сказал Ноосферум, - Дыра открылась, пропустила вас, и закрылась. Вот, собственно, и все. Исходно у вас тут нет никакой миссии.
- А обратно мы можем убраться?
Голос снова усмехнулся.
- А отчего это, господин Квакин, вам так не терпится убраться? Соскучились по креслу в конторе? К чему, собственно, вам возвращаться?
Квакин качнул головой, словно собираясь возразить, но ничего не сказал.
- Отчего бы вам, - продолжал голос, - не спросить, какие возможность есть у вас здесь?
- Потому, что я вообще не увидел здесь никаких возможностей, - сказал Квакин; он понимал, разумеется, что неправ в этом огульном отрицании неизвестного, но упрямство заставляло настаивать на своей линии.
- Вы увидели только Ставку, - сказал голос, - то есть то место, которое в Ноосферуме выделено только для вас. Сюда никто не может проникнуть без вашего приглашения. Здесь вы в безопасности...
- Да здесь даже еды нет, только вода в кране, - Квакин вдруг почувствовал, что ему интенсивно хочется жрать.
- Еда и безопасность всегда противоречат друг другу, - сказал голос, - ведь еда - это, во - первых, следствие охоты, а во - вторых - объект конкуренции.
- Квакин, - сказал вдруг Пинок, - ты все время перебиваешь. Может уважаемый Ноосферум рассказать без помех, что к чему?
Квакин уставился на Пинка:
- Ну... пожалуйста.
- Ну, спасибо, - ответствовал голос не без иронии, - так вот, в Ставке действительно нет ничего, кроме безопасности. Но вокруг нее лежит очень большой мир, в котором есть и еда, и женщины, и власть, и огромное количество всяких возможностей. И, разумеется, в нем присутствуют все виды войны. Ведя войну, вы расширяете свои возможности. Война позволяет добыть власть, а та - увеличить ресурсы для продолжения войны, которое, разумеется, увеличивает власть. И так далее. Потом должно что - то произойти и эта, прямо сказать, дурацкая последовательность, вызванная к жизни человеческим несовершенством, превратится во что - то совершенно иное. Во что - зависит только от игроков. Я этого не знаю.
Голос замолчал.
- Нам предлагается завоевать мир, - сказал Квакин, ни к кому конкретно не обращаясь.
- Вам предлагается изменить мир, - сказал голос, - а в первую очередь - самих себя. Сейчас вы несовершенны, господа. Ведя войну, становясь сильнее, вы можете усовершенствоваться, а можете стать обыкновенной скотиной. Это всегда эксперимент с неясным исходом. Проблема в том, что нельзя выявить сущность человека, не дав ему силы. Приходится мириться с последствиями...
- Что это за мир? - спросил Квакин, - кем он населен? Что в нем за порядки?
- Он населен ботами, - сказал голос, - они ничем не отличаются от людей за исключением того, что они были когда - то созданы искусственно. Потом они стали размножаться... ну, и так далее. Все доступное вам пространство разделено на уровни - как в обычной игре. И, как в игре, сложность уровней тем больше, чем дальше они от вас. Ставка находится на нулевом уровне - ни опасностей, ни возможностей. Черная полусфера, в которой вы сейчас пребываете - я зову ее Капсулой - это транспорт для перемещения между уровнями. Хотя с уровня на уровень можно переходить и без нее - просто это дольше. Кроме того, перемещаясь в Капсуле, вы ничего не узнаете о дороге, о местах, в которые перемещаетесь. Это небезопасно. Как видите, оборотной стороной удобства и безопасности может быть не только отсутствие возможностей, но и опасность. Это один из любимых финтов того, кого у людей называют дьяволом: превращать нечто в свою противоположность. Превращение же безопасности в опасность он особенно любит... Так что бойтесь безопасности! - голос засмеялся.
- Как управлять Капсулой? - спросил Квакин.
- Голосом, - сказал голос, - называете место, и она вас отвозит.
- А карта?
- Сами составите.
Квакин хмыкнул.
- Ладно, предположим. Вы хотите что - то еще рассказать?
- Нет, - сказал голос.
Квакин несколько секунд в недоумении смотрел на платиновый экран.
- Вы полагаете, что нам достаточно информации?
- Вполне. Слушайте, господин Квакин - неужели вы еще не поняли, что вам придется действовать в реальном мире? Не в том, где вас водят за ручку в детский сад, школу, институт и в контору, где в кассе - зарплата, а в магазине - колбаса, и можно всю жизнь прожить без единой собственной мысли, без единого волевого усилия? Вы в реальности! Здесь ничего не дается даром. Здесь никто вас не защищает. Но у этого положения есть поистине шикарная оборотная сторона - здесь вам доступно все. Абсолютно все. Понятно?
- Ничего не понятно, - сказал Квакин с явственным раздражением.
- Конечно - и будет непонятно, пока вы сидите здесь, и ждете непонятно чего.
- Да уж пожалуй, ждать нечего, если вы не хотите дать больше инфы, - сказал Квакин.
- Вот именно! - воскликнул голос, - тем более, что вы можете сами ее получить... Мне же остается пожелать вам счастливого пути.
- Кстати, - сказал Квакин, - а к чему этот интерфейс для тех, кто не знает ни букв, ни цифр?
- Это переход к реальности, - сказал голос, - я хочу с самого начала показать вам, что вам придется иметь дело с реалом. Поэтому и закономерности в здешнем программировании не математические, а исторические и социальные. Сейчас это кажется сложным. Но потом, когда вы начнете моделировать реальные процессы, то увидите, как это удобно. Ведь вам не придется кодировать явления в символы.
Квакин покачал головой.
- Ну, предположим...
- И вот еще, - сказал голос, - я буду появляться время от времени, делать кое - какие пояснения... Можно и вызвать меня, когда захотите. Но для этого придется довольно много программировать - предосторожность, которой я хочу оградить себя от дергания по пустякам.
- Ну, спасибо, - сказал Квакин.
- Ну, пожалуйста, - сказал голос, - что же - еще раз желаю вам счастливого пути, господа...
Платиновое свечение на экране исчезло.
- Ушел, что ли? - спросил Квакин неведомо кого.
Никто ему не ответил.
Квакин обернулся к Пинку, стоящему за его спиной, но ждать, пока тот явит какую - то реакцию, не стал. Просто повернулся к серому экрану, и сказал:
- Хочу на первый уровень.
Тотчас же на сером экране появилась белая надпись: "Приехали".
Квакин выбрался из кресла, и посмотрел на Пинка:
- Надеюсь, когда мы откроем дверь, нас не оштрафуют за незаконную парковку...
Пинок слабо улыбнулся.
Квакин повернул ручку, и осторожно приоткрыл дверь.
За дверью был песок и очень синее небо.
Квакин выглянул.
Песок, небо и какие - то растения вроде кактусов.
- Вроде, спокойно, - сказал Квакин и шагнул наружу, - пошли, Пинок...
Снаружи была пустыня с кактусами. Песок оказался при ближайшем рассмотрении довольно прочным грунтом, по которому легко было идти, а в случае необходимости - бежать. Кактусов было до фига. Некоторые торчали метра на три от земли. Некоторые весьма красиво цвели, но компаньоны едва ли оценили сие обстоятельство по достоинству. Зато они оценили вот что: по кактусовому редколесью можно было незаметно подобраться к зелени более основательной. По умолчанию, Квакин решил, что именно там должна скрываться какая - то местная цивилизация.
Он остановился было, подумав, что они не заперли Капсулу, но потом вспомнил, что никакого замка с наружной стороны двери нет, а у него нет никакого ключа.
- Надеюсь, движимая часть Ставки не пустит в себя никого, кроме нас, - сказал он, - раз уж нам обещали, что в Ставку никто не может попасть...