Русский Пациент : другие произведения.

Мексиканец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.59*17  Ваша оценка:

  От автора.
  
  Истинная дружба и настоящая любовь чувства одинаково трудные. Иногда даже неразличимые.
  
  Надо ли различать - автор не знает.
  
  ***
  
  
  - Глянь, мантрипома какая, - сказал Дюк, и вытянул ноги под новенькой партой. Дал удивлению простор - на сто восемьдесят своего не дошедшего до предела роста.
  
  Школьная мебель рванулась вперед от толчка, оставляя на новом, в коричнево-желтую шашку, линолеуме первые полосы. Локоть сорвался с опоры, и телефон, недавно подаренный матерью к началу учебного года, выпал из рук - Лап чертыхнулся. Сложился и цапнул потерю на самом излете, кувыркнув пару раз.
  
  - Хватит рушить тут все, - он вернулся на место, крутя аппарат, - чуть агрегат мне не грохнул.
  
  Черный кирпич телефона катал по экрану большие шары, те рассыпались обо что-то невидимое - на все это можно смотреть бесконечно, теряя минуты. Этого Лап не любил, обнаружив другое, поинтереснее - дверь в их одиннадцатый (жёлтую, словно курильщика клык) победил неожиданный кариес: свежую краску испортил непривычный для всех силуэт.
  
  Человек был новым. Он стоял, прижимая к себе ветхозаветный портфель, озираясь в поисках свободного места.
  
   Выглядел силуэт филигранно, иначе не скажешь.
  
  Из косого, дубовой коры пиджака (с квадратными, ёлки, карманами!) свежей бумагой торчал воротник белоснежной рубашки. Сверху как будто логично росла голова: волосы, смоляной одуванчик, напоминали парик.
  Оранжерея безумного гота на этом не вяла - тупые ботинки пришельца распускались цветами - шнурками, на толстых носах мерцал гуталин, не иначе. Брюки парню были явно коротковаты и свисали плакучими ивами.
  
  Дополнялся винтаж, как уже говорилось, портфелем с застежкой, отвисшим до полу на кожаной трубочке- ручке. За такую цеплялись, наверное, в шестидесятые физики-лирики -ядерщики, или какие-нибудь бюрократы советской эпохи.
  
   Вид у новичка был заранее затравленный.
  
  Класс, девятнадцать расслабленных организмов, воззрился туда же, куда и Лап. В пахнущем краской воздухе назревало приветствие.
  
  - Наука умеет много гитик**, - резюмировал Дюк. Так он всегда говорил, когда удивлялся. - Просто красавец.
  
  Лап всмотрелся. За спиной новичка запорхали силуэты многочисленных родственников с большими глазами, характерными лицами и в немодной одежде; нотные станы прочертили на крышке рояля короткий этюд бритвой 'Спутник', круглый стол потерял очертания под излишком посуды. Запахло лекарствами.
  
   Лап поморщился.
  
  - Скорее, генетик, - привычно поправил, и убрал телефон. Довольный мобильник отправился греться бедром, хозяин его близоруко прищурился и предположил:
  
  - Это, наверное, еврей.
  
  Друг согласно кивнул и вопросительно посмотрел на товарища. Тот вздохнул:
  
  - Да. Труба ему тут.
  
  Дюк подумал, взялся за парту, и с грохотом двинул обратно. Из расстегнутого рюкзака зеленел переплет толстой книги. 'Что бы такое, - он стремительно соображал, - чтобы не очень...'
  
  И сказал, пресекая нарастающий шёпот своих одноклассников:
  
  - Откуда ты к нам, Мексиканец?
  
  Класс взорвался. Веселились вовсю, предвкушая потеху - прозвища Дюком давались навечные, и прилипали, как правило, намертво.
  
  - Нормально, - тихо одобрил Лап,- классика, блин.
  
  Он знал, что товарищ читает сейчас Джека Лондона. Мексиканец вполне подойдёт.
  
  Но, разумеется, были досадные мелочи..
  
  - Да какой он тебе мексиканец, - сквозь шум проорал Саня Рэпмен, - мексиканцы-то желтые, а этот бледный... Не, не катит, Дюк! Он же жид, е-мое...
  
  Парень у двери качнулся.
  
  - Обоссым - будет желтый, - отрезал крестный отец, - он Мексиканец. А если короче, то - Мекс.
  
  Всё это время новенький стоял напряженно, он даже присел в ожидании, как отловленный кот. Снаружи его раздирали недобро стаккато-глаза, в уши бились сошедшие с ритма литавры, визжала какая-то скрипка... диссонанс, какофония, как пережить её...
  Мексиканец поджался, пережидая оркестр, понимая - уйти невозможно, возврата не будет. Спина повлажнела, от слез, вероятно, так тоже бывает.
  Адский оркестр понемногу примолк, становясь равнодушным к концерту. Он быстро забыл про немого солиста; нелюбопытный, лишь изредка взвизгивал где-то в углу, возвращаясь в свои берега.
  
  Нерешительно помаячив с минуту, Мексиканец повернулся туда, откуда его окрестили. Размороженный взгляд зафиксировал: пацаны на "камчатке" продолжали за ним наблюдать - пристально, но почти без издевки. Сидели они на трех сдвинутых стульях, расслабленно и привалясь - как хмельные геологи у лесного костра.
  
  В слегка ироничных усмешках парней не хватало больших папирос, а для фона - таёжного смолистого дыма.
  Наверное, это были басы, спокойные волны которых его подхватили. Ровный фон, неподвластный ошибкам. Валторны, быть может? Их мало в оркестрах.
  
  ' Да',- сказал он себе, но его вдруг позвали.
  
  - Слышишь, мальчик, - пропело девичье и бархатное,- иди-ка сюда, садись.
  
  Сочного вида брюнетка из среднего ряда вальяжно пришлепнула стул. Мекс, не сгибая коленей, пошёл.
  
  - За что,- шепотом сказал он себе, - как они смеют...
  
  Брюнетка смешливо сощурилась, окинула домашнего мальчика опытным взглядом.
  
  - Придурок, - сказала она. - Дюк тебя спас. Теперь тебя не задразнят. Ты - Мексиканец.
  
  На этом пока завершилось. Мексиканец застыл рядом с девушкой, еле-еле пристроив чудной саквояж, и временно замер.
  
  А брюнетка мгновенно забыла о нём, обессиленно плюхнувшись грудью на жесткую парту. Снова сделалось скучно и грустно, внутренний жар её требовал выхода и приключений. Вместо этого приходилось ходить в эту школу, плющить задницей стул, а отныне еще и делить суверенную площадь с существом непонятного рода. Она бы не дернулась даже, если бы не Дюк. Сам Дюк.
  Как можно изящнее Сергеева подперла щеку рукой, и слегка пригорюнилась.
  
  Дюк, конечно, и был той причиной, по которой Сергеева осталась в давно надоевшей школе после девятого класса.
  
  ***
  
  Тогда было лето, влажное марево и отсутствие любых удовольствий. Развлекала лишь мысль о комедии, в которой Сергеева будет участвовать: забирая свои документы из школы, она обнаружит, что в классе её обожали до скрежета, ученицей она была редкостной, и вообще жалко вот так расставаться. Ей ясно представилась красноватая мордочка классной руководительницы по прозвищу Турандот, ну и славная добрая ряшка директора Николаича, который непременно полезет потискаться. Этот цирк, да на полном безрыбье, слегка веселил.
  
  Сергеева четко гвоздила нагретый асфальт высоченными "шпильками", проходя вдоль сплошного забора с красными буквами 'Автосервис'. Со скуки она почитала с него разнообразные свежие новости, убедившись, что Михеева из десятого 'А' все же сука, а 'Nirvana' зе бест. Дорога до школы вдоль сервиса считалась короткой, и , кроме того, Сергеевой всегда интересно мечталось на этом пути: за забором таились машины, опасно присевшие перед прыжком. Мускулистые звери мерцали глазищами через щель профлиста в ожидании таких же блестящих владельцев - автосервис обслуживал 'мерседесы'.
  
  Сергеева шла и мечтала хоть о каком-то из них.
  
  - Зеркал сейчас нет,- раздался знакомый голос, - вы можете сделать заказ. Процедура стандартная, вы ведь у нас не впервые.
  
  Сергеева сунулась в щель - двое беседовали около алого, редкого колера, зверя .
  
  - Редкий оттенок,- продолжал паренек, - можем сейчас поставить временное, чтобы гайцы не цеплялись. Придет заказ - поменяем.
  
  Хозяйка машины была, вероятно, из обоймы особых патронов, это было понятно. Объяснялась она следующим образом:
  
  - Я что, блин, на фирменном сервисе или где? - завизжала она. - Какое другое? Ты чего меня паришь? Начальство зови.
  
  Солнце мешало Сергеевой, но как-то она поняла, что пацан озорно усмехнулся из-под бейсболки.
  
  - А нет никого, - сказал он, - и зеркала не появятся. Можете подождать пару часиков, будет начальство. Только напрасно, - и он вежливо стал отступать, будто бы потеряв интерес.
  
  - Ты! - заорала клиентка, - хамло малолетнее! Зови мне кого-нибудь сюда! Быстро!
  
  - Всенепременнейше, - вежливо выстрелил парень, сделал паузу и быстро спросил:
  
  - Можно вопрос?
  
  Клиентка встряхнула набитой прической и зарылась в большой ридикюль.
  
  - Мне интересно, - спросил узнанный Дюк, - если бы вы с утра, ну, случайно... положили бы в сумочку помаду не того цвета...
  
  Клиентка слегка приоткрыла свой рот.
  
  - Вы бы вовсе не красились, или бы красились той, что есть?
  
  Сергеева чуть не присвистнула за желтым забором. А клиентка оторопело сказала:
  
  - Кто? Я?
  
  - Ну да, - Дюк доброжелательно ждал, спрятав руки в карманы. Простой такой автослесарь пятнадцати лет.
  
  - Я бы... ну той, что сейчас... А что? - она уязвленно скривилась.
  
  Захлопнула сумку и ехидно, как известная сука Михеева из десятого 'А', переспросила:
  
  - Тебе-то что?
  
  А Дюк улыбался.
  
  Соображала фемина не быстро, но все-таки верно.
  
  - Лет тебе сколько, - проговорила она изменившимся голосом.
  
  - Зачем Вам, - простецки спросил её парень, - на работу не жалуются.
  
  Они помолчали.
  
  - Уговорил, - сказала она, наконец, - но цвет все равно подберите, темный хоть, что ли. Что,- потрогала она губы,- совсем не идет?
  
  - Да вообще-то нормально, - сообщил примирительно Дюк и вытащил книжечку с логотипом, - вот, направление. Зайдете в салон и налево к менеджеру. Завтра в шестнадцать заберете машину.
  
  Клиентка взяла листок. Постояла и выдала:
  
  - Как развлекаешься в выходные?
  
  Сергеева даже присела, подвернув каблуки. 'Вот же корова старая! Ну ни фига себе Дюк даёт!'
  
  - Мне пятнадцать, - он рассмеялся. - Это ответ.
  
  Тетка совсем не обиделась. Тронула его за козырек бейсболки. Дюк слегка выставил руки, рефлекторно себя защищая.
  
  - Далеко пойдешь, - сказала она, - давай, подрастай.
  
  И они разошлись.
  
  А Сергеева жадно смотрела вослед уходящему однокласснику, так быстро подросшему за одно междушкольное лето, и подумала сразу же, что за документами она не пойдёт. 'Потом заберу',- решила она.
  
  Но так и не собралась. Вместо этого она вот уже второй год изводилась первой школьной любовью.
  
  Мужчин Сергеева обожала. Первого она приняла где-то в тринадцать - в дворовой компании ее познакомили сразу со всем, что так было ей необходимо. Морщась от коньяка с иностранным названием 'Московский', отчего-то она понимала, что сегодня - случится. Вопрос, с кем же все-таки из этих троих, совершенно не мучил. Парни были знакомые, сильно постарше, свободная 'хата' - была.
  
  Они бы и не тронули её, малолетку, да только Сергеева, прикинувшись пьяной, решила домой не идти, и её приютили до скорейшего выздоровления.
  
  А дальше все было просто. Прекрасно, хоть и на несвежем белье, и больно, хоть и недолго - одновременно.
  
  Репутация ее вовсе не волновала, а романтика всегда наводила тоску. Ей сразу понравилось: наглое, твердое меж её ног, жесткие руки, и - вот неожиданность - настоящее удовольствие! Она родилась с этим, видимо, и поделать ничего тут нельзя, да и надо ли было? Желание Сергеевой было направлено искренне, сразу на всех, в любопытстве ей не было равных, и поначалу давала она беспорядочно - всем.
  
  
  Она так устроена, думалось ей иногда, этого определённо хотелось, и становилось свободно, по-взрослому радостно от члена в себе.
  
  Но вскоре она определилась с пристрастиями, и научилась отказывать всякой шпане - толку с них ноль, рассудила Сергеева, и перестала давать без разбора. Иногда, в период затишья и месячных, она предавалась мечтаниям - вот бы купить такие трусы со встроенным хуем. Их можно носить постоянно, на физику если прийти, например...
  
  Во все сексуальное варево, в разрыхлённую почву, Сергеева кинула мысли о Дюке. И, как это частенько бывает с такими девчонками, при всей своей бойкости до сих пор не осмелилась донести до предмета любви никакого намека на чувства.
  
  Ну не могла.
  
  Одно дело любить раздвигать, а другое - уметь флиртовать с не очень-то глупым парнишкой. Кто-нибудь, не влюбленный до такой отупляющей функции мозга кручины, придумал бы что-нибудь женское, но оружием Сергеевой была душная томность, телесный контакт и прямые намёки, и все это плохо работало. Кроме того, у неё в голове водрузилось проклятие - шикарная тетка на алом, без левого зеркала, 'Мерсе'.
  
  Наверное, все это как-то решилось со временем, но была и другая проблема: перед Сергеевой, равно как и перед остальными другими, высилась гладкая толща базальта. Стенка из лучшего Дюкова друга - Лапина.
  
  
  Этот был странным всегда, так считалось. Высокомерным каким-то, слегка инородным. Вообще-то в классе его уважали и даже побаивались, никто, правда, не знал - почему. Он не слишком вязался с обычной толпой, его толстым и прочным мостом с одноклассниками был единственно Дюк. Тот всегда находился рядом - очень давно и естественно, к явному удовольствию Лапина. Лапин этот не лез в разговоры, в тусовки, но всегда ощущалось : он держит все то, что касается Дюка, под тихим контролем. Не прорваться.
  И это была проблема.
  
  ***
  
  
  Устроив на парте тяжелую взрослую грудь, Сергеева исподтишка наблюдала за новеньким, замершим в ожидании не виданных раньше проблем.
   - Спас? - спросил он с придыханием. - Как спас? Он же...унизил!
  Горло его шевельнулось, и он ненароком добавил:
  - А я Боря.
  Сергеева, презиравшая всякий наив , все же решила, что ржать будет немного жестоко.
  - Алёна, - сказала она назидательно. - Видишь ли, Боря...зря ты в нашу школу пришел. Жестко у нас тут.
  Боря явно не догонял.
  - А что со школой не так? - попытался несчастный. - Я в обычных никогда не учился. Эта первая... нормальная.
  -Нормальная, ага, - ухмыльнулась Сергеева, - в нашей школе кто только не учится. Сброд со всего района. Драки у нас постоянно, учти. А есть вообще кадры - молятся посреди урока. Интернационал. А ты, кстати, как к арабам относишься?
  
  Боря молчал, прибитый подробностями. Видимо, ему оказалось достаточно. Но он спросил:
  - А у вас класс...как? Тоже между собой?
  Сергеева откусила невесть откуда взявшийся заусенец.
  - Не, наш нормальный. Дюк все держит.
  - Дюк?
  - Тот, который тебя окрестил, - Боря стал раздражать. - Звонок будет сегодня?
  Мексиканец почувствовал это, но рискнул уточнить:
  - А рядом с ним... кто?
  Ну конечно.
  - Лапин. Они с детства друзья.
  Она тяжко вздохнула, и потянулась, оглядев декольте. Скучно все это.
  
  ***
  
  Восемьсот шестнадцатая школа считалась заведением с экологическим уклоном. То есть такой, куда славный Гринпис мог закладывать лишние деньги и воспитывать собственных скаутов - но Гринпис почему-то такого не сделал, и школа была специальной только в официальной бумажке, успешно всплывавшей при надобности хитрецу Николаичу, отставному майору и умному, кажется, человеку.
  Свою редкую мудрость он частенько вбивал в чисто выбритый череп чудака участкового, не прерывая процесс воспитания сего индивида в рамках необходимой методики.
  Крайне важной в предложенных директору обстоятельствах.
   .
  - У нас, Андрей Иваныч, - объяснял он участковому, - кадры рабоче-мигрантские. Восток-Запад, адская смесь. Тут ничего не поможет, а биографию детям попортите. С кем Россия дерется, с тем и наши дети в школе. И потом, - здесь Николаич строго грозил участковому, - в споре рождается истина. К выпуску все окончательно притираются. Дружат даже, несмотря на религию и всякое там.
  
  Участковый кивал. Он уважал Николаича, а школу в Веселом Поселке, районе культурного города Петербурга, любил - коньяк у директора разливался в кофейные чашки. Родители пострадавших-избитых не особенно напирали с заявлениями, а после общения с директором частенько и забирали, делая нужные выводы.
  Не хочешь, чтобы били - есть и другие школы, в конце-то концов. Время такое.
  
  Николаич был бывшим военным, прошедшим советскую армию и понюхавшим много букетов различных конфликтов, и поэтому гражданские драки учеников его не пугали.
  Работал он с ними забавно и быстро.
  -Перемелется, - говорил Николаич, - четыре медали в этом году.
  Участковый сопел, мял дела в синей папке и думал о следующей чашке. Директор выхватывал компромат из изможденной милицейской руки и быстро читал.
  - Хех,- говорил Николаич,- Лапин. Лапина никак нельзя, он у нас медалист.
  - Он же нос парню сломал,- жалобно возражал участковый, - и это не первая жалоба, сами понимаете...
  - Примем меры, - кивал Николаич, - а это кто, Марков?
  - Марков, - соглашался, клюя носом кружку, - друг его неразлейный. Может, его привлечем? Он-то хоть не медалист?
  - Марков нет,- хмурился директор, - но его не могу. Он мне машину чинит. А ну как мы сами тут проведем работу, а, Андрюша?
  - А мне-то что, - беспомощно стонал участковый,- что заявителям говорить? Привлекать все равно придется...
  - Да ты привлекай, привлекай, - успокаивал Николаич,- только так, чтоб нигде... Ну чтобы шоу для заявителей и всякое такое. А я поговорю, чтобы ребята извинились там. Школа-то одна. Им же бок о бок сидеть, представляете атмосферу? И с заявителями мы поработаем.
  
  Николаич был не то чтобы очень уж воспитатель. Он был хозяйственник. Умел, например, приструнить педсовет и добыть деньги на новые парты. Еще он умел пить коньяк во многих количествах, не хмелея, что решало вопросы в роно куда удачнее, чем горы бумажек. Знакомства поддерживать тоже умел. Поэтому в восемьсот шестнадцатой сияли стеклопакетами окна, вдоль стен стояли уютные диванчики, а классы не нуждались в ремонте.
  - Какой у вас тут, однако, интим, - завидовал проверяющий из санэпидстанции,- развели красоту.
  - Школа - второй дом, - банальничал Николаич, - дети тут полжизни проводят. Я, знаете ли, сам полжизни по гарнизонам, и они, знаете ли, тоже успеют.
  - И где только деньги берете...
  - А где и все. Главное ведь, куда идут, деньги-то. У нас их вон - видно.
  'Тот еще жук', - вздыхал проверяющий и ставил нужную подпись.
  
  А сейчас Николаич искал Турандот.
  На ловца, разумеется, и бежал этот дивный зверь по имени Надежда Петровна. Она была классным руководителем Маркова- Лапина, по души которых аж первого сентября прибежал участковый. Турандот обнимала охапку первосентябрьских дарёных цветов, и неслась, аки вор, ограбивший палисадник. Толстые ножки Надежды Петровны спешили в любимый одиннадцатый, и она было попыталась схитрить - сделала вид, что не знает никакого директора, бодро срезав открытое место и юркнув на лестницу. .
  - Надежпетровна, - рявкнул тогда Николаич,- стоять! У вам там чепе!
  - Неужели? Какое? - пискнула Турандот. - Когда же успели?
  - Вчера, - Николаич напрасно пытался искать ее мордочку в зарослях, - Лапин и Марков побили Халиловых.
  - Понятно, - сказала она, - не очень убили? То есть - какой кошмар.
  - Нос сломан, членовредительство.
  - Медаль, - Николаич увидел глаза, наконец: Турандот обреченно моргала. Вздохнула и повиновалась:
  - Проведем беседу.
  В класс она закатилась, тем не менее, веселым вполне колобком, и Дюк отвлеченно подумал: 'Венецианов. 'Жатва'
  Преподша стиснула сено, явив из него лучезарную мордочку, присела и радостно крикнула:
  - Ну здравствуйте, мои дорогие!
  - Йоу-у-ууу...- нестройно промычал класс, - здрасте, Надежда Петровна...
   - Кидайте букет,- съязвил Лап.
  
  Свое прозвище Турандот получила пару лет назад. И, конечно, от Дюка.
  - Почему Турандот, - рассмеялся товарищ,- Турандот ведь принцесса. Воздушная вся, как принцессы бывают. А Петровна каток асфальтовый.
  - Неа,- сказал тогда Дюк, - тут не каток. Тут больше Александр Матросов, вся энергия на амбразуру какого-то там воспитания. Геройски, но бессмысленно в данном ключе. По дурацки, плюс - дот. Турандот! - выдал он, и прозвище приклеилось намертво.
  Пулеметчики в виде тандема Марков-Лапин отбрасывали Надежду Петровну обратно в учительские окопы в течение всех школьных лет. Они не сдавались, строча одинаково дружные очереди, нанося очевидный урон репутации Надежды Петровны, хорошего, надо сказать, педагога и Лучшего учителя какого-то года.
  
   Особенно задевал её Лапин. Этот был истинно невыносим потому, что, при всех своих недостатках, был безупречен в учебе. Поручая классное руководство, ей особо отметили:
  
  - Талантливый мальчик. Обратите внимание.
  
  Турандот обратила - но сам Лапин её, Турандот, не заметил. Он был из редчайшего вида таких, кому не нужна была - учился он сам. Все попытки засунуть его в активисты, щкольные конкурсы и олимпиады он игнорировал, находя безупречные поводы. Это сильно расстраивало Надежду Петровну: сочинения Лапина были блестящи, преподаватели химии, физики задыхались в восторге, впрочем, как и все остальные. Все вздохи, однако, ни к чему не вели: Лапин был киборгом, спокойно крошащим премудрости без особых эмоций и лишних вопросов. Но в ответ ничего не давал.
  
  Понаблюдав за ним с год, Турандот неожиданно поняла, в чем тут дело - школу ученик презирал. Процесс шел без грубости - Лапин практично использовал все разработки, приёмы, потоки полезной ему информации; извлекал опыт, работая лишь на себя.
   Существовал отстраненно - спокойно и вежливо, отбывая свой срок, с презрением подчиняясь системе по суровой необходимости. Наверное, настоящая жизнь Лапина была где-то там, за пределами школы.
  Сама Турандот его откровенно побаивалась с самого пятого класса, когда по случайности перепутала египетских фараонов. Хрупкий и ангельски вежливый ученик поднял руку и беспощадно напомнил подробный реестр всех знакомых науке царей, не забыв про цариц, включая совсем неизвестных. С перечислением дат их правления.
  - Ты увлекаешься историей Египта? - только и спросила она.
  - Нет. Я прочитал учебник, многое есть в нашей библиотеке,- спокойно ответил ей мальчик, - историю я не очень люблю.
  
  Ей было нечего ему дать, а вот сам он её будто слегка контролировал. Турандот пришлось подобраться, освежить память, подтянуться по теме - и оказалось, что это даже полезно.
  
  Другие преподаватели этой участи не избежали. Щадился по какой-то никому не известной причине лишь математик Шнырев, пожилой и усталый, с которым Лапин не спорил, не демонстрировал превосходство, а просто прилежно учился.
  
  Друг его, Марков, был совершенно другим, но легче от этого не было.
  Этот читал беспорядочно. Шумный, он фонтанировал бесперебойно, а предмет Турандот будил в нём фантазии даже тогда, когда проходились скучнейшие для всех темы различных политик родимой страны.
  - Интересно,- восклицал между датами съездов незатейливый Марков, - а оружие у них забирали на входе? Как вот, допустим, повернулась бы вся эта история, если бы в зале кого-нибудь шлёпнули? Троцкого, скажем...
  - Марков, - стонала в ответ Турандот, - это новая тема. В среду будет проверочная.
  Она нервно поправляла очки и слышала тихий диалог с 'камчатки':
  - Если бы Троцкого завалили, к примеру, то Сталин лишился бы ценного оппонента, - растолковывал Лапин, - он бы, возможно, и не вырос в политика. Мы не имели бы личность. Стратегия исторического процесса предполагала, что...
  - Завалили бы Сталина если, - ёрничал Марков, - то не было бы сталинизма...
  - Да-да, завалили весь съезд,- злился Лапин. - Отсюда и пляшем - оружия не было. Давай потом.
  Но паровоз так свистел, что не слышал стенаний раздавленных:
  - Сталин учился у Троцкого, - шипел Марков, - я у Волкогонова читал, у обоих методы одинаковые. Ученик перерос учителя. Я бы стрельнул. Кто мог быть вместо них, как считаешь?
  - Не учителя, а соперника, - не соглашался Лапин. - Ты бы и был.
  - Да Сталин был темный семинарист по сравнению с Троцким, - горячился товарищ,- ученик!
  Турандот оплывала внутри стеариновой свечкой, понимая, как напрасно она пересказывает учебник - историю Марков копает совсем по-другому, и одобренным школьной системой учебником вряд ли его проведешь.
  В отношении этих двоих ей оставалось одно - защищать, ибо хорошим поведением парочка вовсе не отличалась.
  Дрались оба жестоко и часто, а причины при этом были неясные.
  'Умные же ребята, - недоумевала поначалу Турандот, - могут избегнуть любого конфликта. Зачем?'
  
  ***
  
  Драки возникли в десятом, когда из непонятного длинного Маркова за короткое лето получился неожиданно складный молодой человек. Так внезапно, что в школе его не узнали. Хрупкий Лапин оказался пониже товарища больше, чем на полголовы, как и все е остальные ребята. Девочки дружно проснулись, заметив такую добычу: Марков раздался в плечах, оброс каштаново-глянцевой шевелюрой, налился спортивными мышцами. Дело было даже не в этом: от парня вдруг стала идти издевательски лакомая, наглая мужская уверенность, которой он, впрочем, не особо бравировал - оттого, что не знал. Весь этот набор разил безотказно любую нормальную девочку.
  Даже Николаич, встретив его в коридоре, брякнул в учительской:
  - Марков-то, а? Смерть бабам!
  Турандот напряглась было, но дамских истерик, как ни пыталась, не выявила - мальчишки держались по-прежнему вместе, исправно отбывая учебный процесс, одноклассницы дефилировали на почтительном расстоянии. И вообще эта парочка редко задерживалась после уроков, уходя в свою, им одним интересную жизнь.
  
  В классе их уважали - кто за затрещины, кто за единство, а кто и за счастливо списанные контрольные, спасённые тесты, исправленные ошибки в сочинениях - в этом никто не отказывал.
  Так они и бродили по школе - выверенный генами родителей, балетных танцовщиков, Лапин и спортивно-расхлябанный Марков, единственный сын пищевого технолога Светланы Сергеевны, бодро тянувшей любимое чадо без мужа с момента, возможно, зачатия - отца его никто никогда не видел.
  Будь Марков один, понимала Надежда Петровна, он бы плюнул на школу давно. Но имелся металлический Лапин, который терпеть не желал те моменты, когда друг в безысходности пытался хохмить у доски. Невозмутимый, как правило, Лапин начинал нервничать, ерзать, подсказывать - переживал.
  - Я съем тебе мозг, если ты не поймешь,- услышала как-то Надежда Петровна разговор в коридоре, - фиг тебе с гаражом.
  - Да нахрен мне алгебра эта, - брыкался товарищ, - у меня голова для неё мёртвая... Мне движок перебрать надо.
  - Тело тоже тогда будет мёртвое,- обещал ему Лапин, - подождет твоя развалюха.
  - Ты доста-ал, - ныл Марков.
  - Не начинал даже.
  'Как хорошо, - подумала Надежда Петровна, тактично сливаясь со школьным пейзажем и делая вид, будто не слышала мата,- присматривает за другом. Хоть какая-то польза есть'
  
  А потом она разгадала и причину частых мальчишеских драк.
  В тот вечер она поливала цветы, вяло влача подуставшее тело вдоль широких, заставленных геранями и фиалками подоконников - наступали каникулы, и цветы полагалось полить основательно. Школа застыла, было что-то порядка восьми; сторож, поднявшись к ней на третий этаж, проворчал уже дважды. Света она не включила, опасаясь, что найдет себе еще какое-нибудь занятие, и ее будет точно не выгнать до ночи.
  
  А за окном, как всегда, оживленно .
  - Да это же пидармоты из десятого Б, - донеслось до неё через открытую форточку. Турандот взволновалась, любопытствуя и заранее про себя возмущаясь : какие, однако, ругательства!
  Людей было четверо - двоих она сразу узнала. Марков расслабленно подкидывал баскетбольный мяч, Лапин, чуть сзади, внимательно оценивал подошедших.
  - Что, Дюк, - сказал долговязый, обвешанный модными нынче цепями у пояса, парень, - принцессу выгуливаешь?
  - А ты - принца?- невозмутимо ответил тот. Было понятно, что сталкиваются они не впервые.
  Второй подошедший презрительно сплюнул.
  - Закрыл бы ты хавало, пидар,- сказал он. - Давно в бубен не получал?
  - От тебя, вообще-то, ни разу, - парировал Дюк, - напомни-ка. Или сам мечтаешь?
  
  Турандот за стеклом проклинала герани, занявшие весь подоконник, кляла она и стеклопакеты, такие широкие, что цветы проще скинуть - иначе окно не открыть.
  - Нет проблем, ты, утырок, - сказал долговязый,- как ты его там называешь? Лапочкой?
  Щас поправим табло твоей лапочке, чтоб до-о-олго отсасывать не смогла.
  Парни заржали.
  - Закройся, - быстро ответил Дюк, резко хватая его за плечо и суя отработанный сильный удар в сплетение. Задохнувшегося встретил коленом в лицо - долговязый взвыл, ухватился за нос, и зигзагами пошел в сторону.
  'Почему же Лапин молчит, - метала на парты герани Надежда Петровна, - он же такой разумный и вежливый мальчик! Почему не вмешается?'
  
  Тот действительно просто стоял - только руки достал из карманов широких, сползающих низко на бедра джинсов. Сине-белая куртка светила безмятежным пятном в наступающих сумерках - Лапин был совершенно спокоен и ни капли не возмущен.
  Турандот, отчаявшись ставить герани, и предчувствуя что-то, отчаянно задребезжала стеклом:
  - Разойдитесь, кому я сказала! - заорала она сквозь окно, но было поздно. Действие за окном было поставлено, не раз уже пройдено, и показано многим. Ребята не нервничали.
  Марков приглядывал за выписывающим рваные круги долговязым, а Лапин, подобрав отброшенный другом оранжевый мяч, метким ударом впечатал его в челюсть второго.
  
  Тот взвыл.
  - Лапин моя фамилия, - сказал он, с хрустом пристраивая кулак в небритую челюсть, - Лапин, - добавил по печени точно и жестко.
  Не ожидавший от хрупкого внешне парнишки этакой злобы, второй только и смог, что закрыться, но все равно пропускал удары.
  Со стороны баскетбольной площадки уже шли, ускоряясь, люди.
  
  - Лап, уходим, - схватил друга за куртку Марков, - гопота местная... Сваливаем!
  Он с трудом оторвал от жертвы вошедшего в раж товарища и потащил за собой.
  
  Надежда Петровна стояла, крепко обнявши большую герань, и переваривала обычную дворовую сцену.
  ' Как все дорого стало,- подумала она.- Даже за дружбу приходится драться...'
  
  Додумывать замученным преподавательским мозгом непонятные диалоги или же просто предполагать что-нибудь необычное, Турандот не умела. Мысли её были принудительно свободны от всякой, наводящей тоску, информации. Она долила свою воду, расставила равнодушные к заботе горшки обратно на подоконник, и решила - раз все обошлось, то и думать об этом она не будет. И допрашивать эту пару друзей тоже.
  
  Все-таки она не была Турандот в понимании Дюка. Скорее, Надеждой Петровной, которая инстинктивно приняла всё, как есть, не задавая неловких вопросов. Или сделала вид, оставшись в обычном веселом режиме, не изменив никому. За это одно можно быть благодарным.
  
   Почему- почему...
  
  
  Потому что, упав на диван в свободной от подросткового хлама квартире, Дюк привычно вытягивал ноги. О драке не думалось - полусидя, он наблюдал за часами, считавшими вечернее время. Но недолго.
  Хозяин садился, клал ему руку на живот и спокойно спрашивал:
  - Хочешь?
  Не дожидаясь ответа, он тянул молнию джинсов, теплой ладонью скользил под тесные плавки, а лицом утыкался Дюку в плечо. Дышал в шею, делал чутко и ловко, настойчиво, нежно. Перехватывал уже налитое, высвобождая из вспотевшего плена, пальцами сопровождал кровоток, лакируя душистой прозрачной смолой набалдашник. Знал, как сжать, когда сделать оттяг, с легонькой болью, повыше, а потом по-спортивному, в темп. После всего - чуть помучить, до конца, не бросая.
  
  Дюк запускал руку в его светлые волосы, придерживал голову, прижимая к себе, безмолвно просил - 'не смотри'. Задирал повыше футболку - чтобы не испачкать. Вспоминалось вдруг: 'Пидары'. Но как-то не трогало.
  Сам он тоже не видел, обещая себе в какой уже раз - всё, последний. Но, начав задыхаться, всегда понимал, что отказаться от теплой и сдержанной нежности, от родного аромата пшеничных волос он уже никогда... черт... не сможет.
  
Оценка: 8.59*17  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"