Повелось у них это давно - с тех самых пор, когда Дюк неожиданно вырос, и его взяли поработать на фирменный автосервис.
- Все в отпуску, - сказал дядя Миша, материн хахаль, - даже машины мыть некому. Дача у нормальных людей.
Дядя Миша хлебал окрошку на их маленькой кухне, шевеля покореженным и заклеенным пластырем подбородком. Было понятно, что он так и не освоил святую мужскую науку.
'Умудряется же рожу содрать,- думал Дюк, опасаясь момента, когда ему тоже придется серьезно заняться процессом бритья, - в магазине же куча безопасной приблуды имеется'.
Дядя Миша, как суровый мужик, предпочитал опасную бритву. Дюк бы вовсе не удивился, если на роже жующего дяди нашлась бы газета, которой, как он знал по рассказам, в старину залепляли порезы.
- А ты чего шляешься-то без дела, - спросил дядя Миша, - подзаработал бы, матери помог.
Дюк понял намек и пошел в коридор, зацепив ногой мяч по пути. Часов до двенадцати придется гулять, не иначе. И Лапыч уехал до самого августа. Ну и лето.
- Стоять,- снова сказал дядя Миша, - дело тебе говорю. Давай к нам на сервис. Для начала подай-принеси, потом, может, на что и сгодишься.
Работа сразу понравилась. Машины он понимал и любил. Ему было дано от природы: услышать ненужный щелчок в сцеплении, понять, что за бензин заливал владелец, определить по шуму мотора его механическое здоровье. Это быстро заметили, поручая все более интересное, сложное, и июль пролетел для него незаметно - Дюк был занят и увлечен.
Так прошел бы и август, если бы к ним не приехал Придурок.
Придурок был из тех недострелянных кадров, которые так и не поняли, что время малиновых пиджаков отошло. Его 'шестисотому' меняли вмятую скинутым сверху тяжелым предметом дверцу багажника, и Придурок переживал по этому поводу так, словно его самого отымели как минимум семеро.
- Ты мой маленький,- гладил он 'мерина' по черному грустному боку,- раненый мой пацан.
Багажник ему поменяли, а Дюку оставалось вымыть машину и отогнать на площадку, что он и сделал, тщательно наведя лоск на любимое чадо Придурка.
Тот был явно не в духе, несмотря на воссоединение. Он вырвал у Дюка ключи, словно боялся, что тот перемажет их скверной плебейской, и полез проверять.
- Вечно насрете,- гудел он, сметая одному ему видимый сор на обшивке, - ебетесь в машинах, небось, на ремзоне.
Дюк благожелательно ждал, не вступая в полемику - машину он вылизал лично и был спокоен.
Придурок обошел Мерседес и открыл багажник. Засунул туда туполобую голову, и завизжал - тонко, длинно, по-бабьи.
- Су-уки!!!
Дюк подскочил, пытаясь понять, что случилось.
Матерился Придурок безо всяких изысков:
- Две тыщи бакинских,- он почти задыхался, - ну ебаный в рот!!!
- Что случилось- то, - забеспокоился Дюк, - тряпку забыли? Бывает.
- Я , блядь, кому тут плачу..., - орал тот, - что за кидалово, блядь?!
Дюк сунулся рядом. Чистота и порядок.
- Не понял. Могу позвать старшего смены.
- Ты не понял?! - продолжал орать Придурок, - щас я тебе объясню. Это что?
Он ткнул в незаметный потёк, блестевший на внутреннем пластике сбоку. - Вода, блядь, в машине! Вода!
Дюк почти целиком влез вовнутрь, чтобы внимательно разглядеть. Прищурился - да какая вода. Чуть-чуть не растерли средство для чистки, и он потянул из кармана фланель.
- Вода, блядь, в багажнике, - и Придурок взялся за дверцу, - две тыщи бакинских засунул... сейчас мы проверим, как это закроется...Что вы мне тут наменяли, сучата.
Дюк увидел, как резко стемнело - спасла его только реакция. Он чудом отпрянул из-под летящего ему в позвоночник железа, а вот руки...
Руки убрать не успел.
Боль в перебитых костях он почувствовал только тогда, когда газанувший 'пацан' с визгом унёсся с парковки. Были сломаны обе - левая кисть, на правой ему до кости зажевало запястье, два пальца пробило замком.
Дюк не был ни взрослым, ни сколько-нибудь защищенным, работал он временно и почти нелегально. Поэтому его отвезли в травмпункт, влив предварительно водки, сунули денег и попросили больше не появляться.
Матери он рассказал, что упал с эстакады. Что за зверь эстакада в ремзоне, та представляла туманно, поэтому быстро поохала, пожалела, как водится, и быстро умолкла, довольная денежным щедрым приходом.
Тем более доктор сказал, что все образуется.
А Дюк, загипсованный на обе руки, непомерно страдал - проблемы от этого наступили нешуточные.
Сначала он старался бодриться. Бродил по квартире, ногами включал-выключал телевизор, компьютер, и даже плиту. Пинал мяч - но соседи забарабанили по трубе, и пришлось прекратить. На улицу было не выйти по причине затейливых сложных ключей - не оставлять же квартиру открытой. Он изнывал от жары, под гипсом болело и дико чесалось, книги приходилось перелистывать носом, словом - тоска.
В таком раздраженном унынии и нашел его Лап, не вынесший Франции, Бельгии, Дании и еще там какой-то красивой страны, по которым таскали его гастролеры-родители.
- Кинь мне ключи из окна, - сказал он через железную дверь, - узник ты хренов. Первый раз, что ли?
Лап на вид был прохладен, словно хирург в кочегарке, деловит и решителен. А еще он тащил здоровенный, с красивыми буквами, глухо позвякивающий, пакет.
- Ты ангел, сошедший с небес, - простонал Дюк,- чего у тебя там?
- 'Гиннесс', растяпа. Я с самолета. А ты, я смотрю, тоже в теме? Аэропланишь по взрослому. Свалился откуда-то, ниндзя?
Он упрыгал на кухню - складывать в морозильник бутылки, Дюк потащился за ним, в красках расписывая свои приключения.
- Надо найти этого гада, - сказал Лап, внимательно выслушав, - номер запомнил?
- Да в рот ему ноги, - сказал Дюк, - была нужда мараться. Жизнь его сама найдет.
- Не согласен, - помотал головой Лап, проверяя кастрюли. - Ты что-нибудь ел? И как ты вообще это делаешь?
- Как Ума, блин, Турман, - сказал ему Дюк, - из 'Замочить Билла'.
- Понятно, - Лап уже зажигал газ, - как собачка. А что сальный такой? Пусть бы мама голову вымыла.
- Ей недосуг, у неё работа. Да и влюбимшись она, - Дюк смотрел на привычные перемещения друга по кухне.
Лап был хозяйственный, чем всегда приводил в восторг дюкову мать. Жизнь с родителями, вечно сидящими на балетных диетах, приучила его к готовке.
Разделять их религию Лапу было совершенно неинтересно: насмотревшись на борщи Светланы Сергеевны - у Марковых он наобедался вволю - он понемногу стал ей помогать.
Столовки и забегаловки он не любил - брезговал, зато обожал супермаркеты и хорошие рынки, особенно мясные отделы. С едой у него получалось, бесспорно, а в холодильнике Дюка он ориентировался лучше хозяина.
-Теть Светины котлеты, - облизнулся он,- вот уж пожрем. Тебе две или три?
- Мне пива. Побольше.
- Не остыло еще, - сказал Лап, смакуя котлету, - стыдно теплое пить. Потерпи. Башку я тебе могу намылить. Сразу полегче будет.
- Давай, - согласился товарищ, - весь липкий, самому противно.
- На, - на вилке он пихнул ему сочный поджаренный бок. - Покормлю, так и быть, пока добрый.
Дюк послушно жевал и не спорил, по опыту знал - бесполезно. Да и есть, если честно, хотелось.
- Мума ты Дурман, - рассмеялся Лап, - ты же голодный сидишь. Пива ему на пустой желудок. А кстати, - неожиданно заинтересовался он, - как ты после пива отливать будешь?
- Отработано. Встаешь на стульчак коленками, свешиваешь туда, отливаешь. Или сесть еще можно. Но это позорно.
- Надо попробовать, - задумался Лап, - как это так, на коленки-то. Ладно, пойдём уже мыться. А то я еще дома не был, сумку закинул и все.
В ванной ему пришлось стянуть с друга футболку.
- Снимай уже все, весь воняешь. Все равно сам не помоешься.
Это была суровая чистая правда. Обе руки, забинтованные по локоть, годились на весла для известной скульптуры в парке культуры и отдыха, не больше.
- Мать попрошу,- Дюк внезапно смутился, - вечером...
Лап отступил, резко, быстро.
- Ну и воняй,- сказал он,- чего я не видел. Дурак.
Тесноты квартир зачастую привносят большие интриги в существование граждан, особенно тех, кто без рук или ног. Планировки советских, мать их, архитекторов, лишенных башки или лишнего ватмана не оставляют иного пути, понял Дюк. От Лапа чуть веяло прохладным парфюмом, будто и не было потной, закисшей жары. Дюк вздохнул.
- Ладно. Раздевай меня сам тогда.
Тот презрительно хмыкнул и сдернул с него тренировки.
- Пиздец, - сказал Лап, поливая, - если б я знал, какая тут площадь помытия, то не подписался ни в жизнь бы.
- Чего,- друг не расслышал , - что за площадь?
- Ты же здоровый, как конь. Я как-то в деревне купание наблюдал. С виду красиво, а на деле... Пока отскребешь лошадину, семь потов сойдет. Так и тебя.
Дюку было плевать на все эти жалкие реплики. Он блаженствовал в теплой воде, растопырив гипсы и похрюкивал:
- Спинку вот тут еще...о-о-о...
- Я весь мокрый уже, блин... хватит брызгаться! - и окатывал в отместку холодным.
- Сестра-а-а,- тянул Дюк, - сестра милосердия-а-а.... накормила меня... щас напоит пивко-о-м.... впереди полный кайф...
- Вот не выебал, - раздалось что-то странное, - это просто устроить.
Дюк даже не понял.
Когда это он снял с себя майку? Опа. Занятно.
- Ну и как бы ты это сделал? - было так хорошо, что хотелось расслабленно ржать, ни во что не вникая.
- Не вопрос, - и рука поднырнула ему между ног, - сам-то давно не гонял?
- Да давно уже...- растерянно сказал Дюк. - А...
Член его, однако, не растерялся ничуть. Он, плевав на хозяина, прыгнул в чужую ладонь. - Ты охуел?! Ты че делаешь-то?!
- Не смотри, - ласково прошептали на ухо, - выключи мозг. Сделаю... как себе. Глаза закрой.
В голове заметалось постыдное, но рука так уверенно- властно задвигалась... так сладко и необходимо, что Дюк задохнулся.
- Т-ты охуел...
Но это было последнее, он зачем-то послушно зажмурился и... отдался.
Нездешний дегтярный напиток сосался в неловком молчании, перед тихо жужжащим своё телевизором. Вопросы набегали один на другой, варя в голове непонятную кашу.
- Ты не думай об этом,- сказал Лап,- я же по-дружески. Когда еще сам. Тут уж мамочку точно просить не будешь.
- Да,- кивнул Дюк, - гипс еще две недели носить. Да и потом неизвестно, как руки будут работать.
- Забей. Подумаешь, ужасы. А чтобы руки разрабатывать, гимнастику назначат. Главное, чтобы правильно срослось.
Телевизор урчал, прохладное пиво истаяло в сытом размякшем желудке, и Дюк незаметно уснул, овеваемый остывшим под вечер ветерком из окна. И даже не слышал, как хлопнула дверь.
Потом пришла мать, шумная и виновато хозяйственная. Сразу заохала по поводу рук и несчастного Дюка, к полночи наготовила вкусной еды, а утром опять убежала.
Лап не являлся два дня, и не звонил. Дюк попробовал сам: носом, конечно не вышло. Ногой тоже. Тогда он зажал карандаш между крыльями-ластами, и всё получилось.
- Ты сегодня придёшь?- спросил он.- Пропал где-то.
- Не могу,- сказал Лап.- Завтра, наверное.
В телефоне отчетливо пискнула тема из смутно знакомой сетевой викторины.
- Друг, называется,- Дюк возмутился,- Вон оно как, значит. Режешься там, как мудак.
- Так ведь поздно уже. А я, между прочим, в пятерке. Если спрыгну, то баллы уйдут. Завтра приду, обязательно.
- Тьфу,- плюнул Дюк, - да пошел ты.
Но минут через двадцать затрещал домофон, и Лап долго искал два ключа в темноте, на ни разу не стриженой клумбе.
Первый страх от прыжка с парашютом ерунда, бесконечные враки, рисовка. В первый раз только страх неизвестности, отнимающей вкус осмысления действия - ты летел, лихорадочно дернул кольцо, земля тебя стукнула в пятки, ура! Я жив, я герой, увековечим в скрижалях победу!
А вот во второй?
Кажется, оба решили по-своему, потому что, дождавшись, пока Лап приземлится поближе, Дюк спросил прямо в лоб:
- Ты нарочно скрываешься? Дрочить западло, что ли, было? Кстати, ты сам предложил.
- Не западло,- сказал Лап. - Я помочь хотел, а потом испугался, что ты...
- А как ты вообще до такого додумался? Мне бы вот в голову не пришло. Поржал бы над твоим стояком, да и все, случись-ка. И не стал, даже если бы ты попросил.
Лап поднялся.
- Куда это ты?
- Иди на хуй, - сказал ему Лап. - Думай, что хочешь. Я вот фильмы принес, посмотри.
- То есть ты убегаешь, - резюмировал Дюк , заслонив собой выход. - А что, если я сообщу, что не понял, и хочу повторить? Сможешь? У меня, между прочим, стоит. Я беспомощный...
Договорить не успел: Лап шагнул к нему и повалил, поборов вроде в шутку... но все повторилось, немедленно. Стиснуто и горячо, через ткань, восхитительно жестко, словно насильно-зажато... минута-другая. Всё.
Кажется, кто-то кричал...
Тихий смех: мы тупые, и это не повод для ссоры.
К разговору вернулись лишь раз, когда редко терзаемый мыслями Дюк вдруг решил обернуться психологом:
- Скажи,- Дюк курил уже третью, едва застегнувшись, - тебе мужики нравятся?
- Как сказать,- отозвался из ванной Лап, - девушки тоже. Все, что красиво.
- Комплимент. Я красивый, оказывается. Ну ни фига себе.
- Ну да. Я вообще думаю, что у секса нет пола.
- Парадоксально звучит.
- Наверное, - вернувшийся Лап ерошил макушку, - вообще, если честно, стоит на все подряд. Возраст у нас сейчас такой.
- Понабрался ты, доктор. А сам-то? Не возбуждаешься?
- Да не особенно, в общем. - Лап усмехнулся, - Наблюдать чужой кайф всегда круче. Красиво, я же сказал.
Дюк подумал, что лица у телок в порнухе совсем не красивые. То есть все они правильно изображают, конечно, но куда как приятнее наблюдать за другим.
- Странный ты, Лапыч, эстет.
- Ага. Извращенец.
Жара постепенно спадала, пропуская через плотное свое тело свежий ночной ветерок.
Лап белел через сумрак комнаты очередной навороченной майкой, а светлые волосы какой уже раз не давали увидеть глаза.
- Ну, раз так, - сказал Дюк, - раз тебе не противно, то я буду еще.
- Ха-ха-ха.
- Ну пожалуйста,... я не виноват.... я ж беспомощный. И стои-и-и-ит.
- Обойдешься,- отрезал Лап. - Поиграли и хватит.
Но игра не закончилась даже тогда, когда руки восстановились. Повторялась, порой с промежутками, но никуда не девалась.
- Найдешь себе девушку, и все это закончится,- успокаивал Лап.
- Машину хорошо водить будешь, - отозвался на это товарищ. - Ручку, как женщину, чувствуешь...
Но женщин каких-нибудь почему-то никак не случалось, и все оставалось по прежнему.