Когда я спустился к морю, солнце уже поднялось над скалистым отрогом и успело нагреть песок, по которому проворно сновали крабы, какие-то птицы, рептилии и жуки, озабоченные поисками дневного пропитания. "И как они не спекаются в нем заживо?" - думал я, удивляясь их выносливости. День обещал быть необычайно знойным, и насекомые докучали сильнее, чем в прошлый раз.
Я предпринял очередную вылазку, чтобы начать, наконец, намеченные исследования. Для этого я задумал создать стационарный базовый лагерь, надежный, насколько это возможно на берегу моря вдали от цивилизации. Сначала я хотел разбить его на том месте, где накануне оставил часть вещей - в густой тени куста под скалистым обрывом. Но море в этот день бушевало необычайно сильно, и я понял, что выбранное мною место не надежно. Если волнение усилится, палатку смоет в два счета. Кроме того, отсюда довольно далеко до пресной воды, что при здешней жаре будет весьма неудобно.
Собрав пожитки, я направился к устью реки, которую обнаружил в прошлый раз. Я шел вдоль берега, с наслаждением вдыхая морской воздух, пахнущий йодом, прелыми водорослями, выброшенными на берег ветками деревьев, щепками, солью, разлагающимися останками рыб и панцирей погибших крабов. Над водой с криком носились птицы, то и дело ныряя с высоты в пенистые волны, снова выныривая и стремительно взмывая ввысь с добычей в клювах или когтях.
Шагая вдоль морского берега, можно было бесконечно долго смотреть на эту завораживающую картину, если бы не всепроникающая жара. Я взмок от пота, и вся моя одежда насквозь им пропиталась. На моей голове была широкополая шляпа из тонкого белого войлока, какие носят то ли в Средней Азии, то ли в Индокитае. Я купил ее накануне в магазине экспедиционного и туристского снаряжения, на который случайно набрел, гуляя по Елизарово с целью получше изучить город. Там же я обзавелся магниевым кремнем, жидкостным компасом, нейлоновой палаткой и походной газовой плитой с баллоном. Весь этот груз камнем давил на мои плечи, и мне все время хотелось сбросить его к чертовой матери на песок, забыть о нем навсегда и двинуться дальше налегке, как в прошлый раз. Но разум заставлял терпеть эту пытку на пределе сил - ведь так хорошо будет иметь эти вещи при себе в условиях базового лагеря. Шляпа, как и говорил продавец, отлично защищала голову от солнца, но не защищала глаза от пота, обильно стекающего со лба. Пришлось повязать на голову бандану, а шляпу прикрепить к рюкзаку.
Солнце с яростью накинулось на мое темя, словно хищник на жертву, и стало жечь сквозь бандану. Время от времени я ополаскивал ее в морской воде и, слегка отжав, чтобы с нее не текло, снова водружал на голову. Но она очень быстро высыхала, и палящее солнце вновь начинало немилосердно печь мою голову. Я надел поверх банданы шляпу, но она ограничивала поле зрения спереди. Приподнять вверх ее передний край мешал узел банданы на затылке.
Дойдя до гряды валунов - каменного лабиринта, в котором я недавно заблудился, сделал привал. В полиэтиленовой фляге осталось совсем немного воды, и я с жадностью допил ее всю до последней капли, хоть она была теплой, как моча, и отдавала пластмассой. Положив вещи в тени большого валуна, я сбросил одежду и, надев маску с ластами и дыхательной трубкой, нырнул под первую накатившую волну.
В мутной воде у берега было видно не далее, чем на расстояние вытянутой руки, но уже в десяти метрах от полосы прибоя море было исключительно прозрачным. Меня восхитила красота здешнего подводного мира. Повсюду, насколько хватало видимости, грудились причудливые нагромождения кораллов. В десяти метрах подо мной огромные водоросли - зеленые, рыжие, бурые, темно-лиловые, коричневые - шевелили длинными стеблями и широкими листьями. Дружными стайками мелькали живописные рыбешки, удивительные по своей расцветке. На камнях, мохнатых от водорослей, там и сям гроздьями громоздились колонии раковин моллюсков, среди которых, извиваясь, проворно шныряли змееподобные твари. Вверху, у волнующейся поверхности воды, грациозно скользили двухметровые существа, по внешнему виду напоминающие дельфинов или акул.
Набрав воздуха в легкие, я нырнул и, подплыв к скоплению крупных моллюсков, попытался оторвать от камня одну из двустворчатых раковин. Она тут же закрылась, и соседние последовали ее примеру. Раковина была крепко прикреплена к скале, но я с помощью лежавшего неподалеку камня кое-как отодрал ее от насиженного места и всплыл на поверхность.
Раковина была увесистой, размером больше моей ладони. Она крепко сомкнула рубчатые створки, и их длиннозубые края переплетались, словно пальцы рук. Хотелось поскорее выйти на берег и повнимательнее рассмотреть свой охотничий трофей. Чтобы сориентироваться, в какой стороне берег, я поднял над водой голову и едва не лишился чувств. В пяти метрах от меня из воды выступал высокий треугольный плавник зелено-голубого цвета. Акула! - в испуге подумал я и замер в оцепенении. Судя по ориентации плавника, его обладатель был повернут ко мне боком и неподвижно висел у поверхности, мерно покачиваясь на волнах. Я решил, что враг рассматривает меня, выбирая момент для нападения, и смотрел на плавник, как загипнотизированный, не зная, что предпринять, чтобы выжить в этой доселе неведомой мне ситуации, будучи совершенно безоружным. Плавник медленно погрузился в воду, и я напрягся, ожидая атаки из-под воды. Первым желанием было бросить раковину и как можно быстрее плыть к берегу. Но состязаться в скорости с хищником в его родной стихии, да еще в моем возрасте - это обречь себя на верную гибель. Остается единственный выход - попытаться отразить нападение. И я решил бороться за свою жизнь до конца, используя как оружие только что добытую раковину. Держа ее за "спинку" и намереваясь ударить атакующего хищника острым зубчатым краем, я ждал предстоящего смертельного боя. Понимая, что хищник меня видит, оставаясь невидимым для меня, я вспомнил, что на мне маска, и я тоже буду его видеть, если опущу лицо в воду. Однако мне было жутко на это решиться из страха узреть перед собой разинутую пасть, сплошь утыканную острыми зубами, и впасть от этого в шок. Невероятным усилием воли я все же заставил себя посмотреть в воду, и это принесло мне колоссальное облегчение. Так напугавшая меня рыба, длиной не менее трех метров, величественно удалялась в открытое море.
Я осмотрелся по сторонам и, удостоверившись, что моей персоной больше никто из представителей местной фауны не интересуется, поплыл к берегу, энергично работая ластами.
Выйдя на берег, я поспешил одеться, чтобы не обгореть, и мысленно возблагодарил Господа за то, что уберег меня от смертельной опасности. От волнения, пережитого за несколько минут угрозы нападения, на мне дрожала каждая мышца, каждая жилочка. Какой я все же неосмотрительный! Ведь здесь не Крым и не черноморское побережье Кавказа. Здесь и море, и лес, и камни, и песок таят неведомые опасности. Нужно все время быть начеку. Особенно в море. И так беспечно в нем плескаться - непозволительное легкомыслие. У меня есть ружье для подводной охоты и, входя в море, нельзя ни в коем случае оставлять его на берегу. Правда, против такой громадины, как та акула, с моим ружьем вряд ли выстоишь. А может быть, это была и не акула, а дельфин, кит или какое другое животное? Вполне возможно, что это был никакой не хищник, а самое что ни на есть мирное существо, питающееся водорослями или планктоном, и нападать на меня оно совсем не думало. Да какая, собственно, разница. Все же риск был огромный. С ружьем куда спокойнее - как-никак, не с пустыми руками. А нож на поясе вообще необходим как воздух. Здесь с ним никак нельзя расставаться. Нужно извлечь урок из этого случая: никогда не заходить в воду без ружья, не отплывать далеко от берега и не расставаться с ножом.
Немного успокоившись, я принялся изучать раковину. Ее створки были довольно гладкими, толстыми и прочными, как кремень. Немного очистив поверхность от налипшей тины, я попытался просунуть между ними нож, чтобы раскрыть. Но моллюск, издав легкое шипение, выпустил немного пены из узкой щели и еще плотнее сжал створки. В студенческие годы мне на Черном море приходилось ловить и готовить мидий. Я помнил, что когда мы с друзьями клали мидию на раскаленный на костре лист железа, то через несколько минут она раскрывалась сама собой от высокой температуры. Я подумал, что если раковину зарыть в горячий береговой песок, то моллюск в ней испечется заживо, как мидия на костре, и створки раскроются сами. Бросив ее в песок, я присел на камень немного отдохнуть в тени валуна.
Отливая зелено-золотым блеском, раковина лежала на солнцепеке, плотно стиснув створки, и при виде ее мне вспомнились великолепные строки хокку непревзойденного Басё:
"Плотно закрыла рот
раковина морская.
Невыносимый зной!"
"Как сейчас", - подумал я. Вот когда я ощутил эмоциональную силу этих стихов каждой клеткой своего организма! Всего три строчки, а какая красочная, какая выразительная картина...
Внезапно над головой бесшумно пронеслась какая-то тень и, вздымая горячий песок, передо мной опустилась птица раза в полтора больше лебедя. Она попыталась было бесцеремонно схватить мою раковину, но я вскочил на ноги и понесся на нее, размахивая шляпой, с криком:
- Киш! Киш, проклятая! Убирайся! Это моя добыча!
Взмахнув широкими крыльями, птица отскочила в сторону, но не улетела, а принялась ходить взад-вперед, стараясь не терять раковину из виду. Она топорщила светло-серые перья и сердито поглядывала то на меня, то на раковину, явно надеясь улучить момент, чтобы утащить мой трофей. Но я зорко следил за этой нахалкой и, как только она направлялась к моей добыче, швырял в нее небольшими камнями.
В конце концов, мне надоело быть сторожем при этой раковине. Я извлек ее из песка и вернулся в тень валуна, чтобы там вновь попытаться открыть. Она была горячей, как кипяток, и мне пришлось ждать, пока она немного остынет. Как и следовало ожидать, створки были немного раздвинуты, и мне, хоть и не без труда, удалось просунуть между ними лезвие ножа и после непродолжительных манипуляций вскрыть раковину. Склизкое содержимое по виду напоминало яичницу - желтый комок, окруженный белой массой - и источало аппетитный аромат крабового мяса.
Если птица охотилась на этого моллюска, то он должен быть съедобным, - подумал я и решился его попробовать. Сначала выгрыз желтый комок. Он оказался нежным и приятным на вкус. Потом принялся за остальное, но выгрызать его из раковины было неудобно. Пришлось воспользоваться ножом. Было тоже вкусно, но не так, как в начале. Нож, погруженный в слизистую мякоть, неожиданно цокнул обо что-то твердое, и из-под белой мясистой плевы выглянул голубоватый шарик величиной с крупную черешню. Жемчуг! - догадался я и, положив раковину на камень, побежал к воде, чтобы обмыть неожиданную находку.
Стоя у воды, я вытер о куртку отмытую от слизи жемчужину и стал внимательно рассматривать. Она была бело-голубого цвета, имела идеально круглую форму, и солнечные лучи играли на ее гладкой поверхности радужными переливами.
Вернувшись к своим вещам, я увидел, что знакомая птица жадно выклевывает из моей раковины то, что осталось от моллюска. Эта серая бестия все же добилась, чего хотела. На радостях я не стал ей мешать и, поигрывая жемчужиной, наблюдал за трапезой пернатой воровки. Интересно, а как она добралась бы до моллюска, если бы я не раскрыл раковину? Клюв у нее, конечно, мощный, но даже таким клювом не сокрушить столь прочных створок. Разве что с размаху разбить о камень. Но для этого потребуются усилия, на которые она, как мне казалось, едва ли способна.
Птица доела все, что могла, и гордой походкой отошла в сторону. Взмахнув крыльями, она поднялась в воздух и, широко раскинув крылья, полетела вдоль берега по направлению к устью реки. А я, взвалив на плечи тяжелый рюкзак, продолжил путь в прежнем направлении. Очень хотелось пить. Пришлось ускорить шаг, чтобы поскорее дойти до реки. Но от этого я стал сильнее потеть, что обостряло жажду.
Над волнами носились разноголосые птицы. Многие из них были похожи на мою недавнюю знакомую. Заметив в море добычу, они с лету, почти не поднимая брызг, стремительно вонзались в воду в нескольких десятках метров от пенной полосы прибоя. Некоторые садились на воду и, погрузив голову, что-то там высматривали, а потом опрокидывались хвостом вверх и круто уходили в глубину. Вынырнув, они качались на волнах, растопырив крылья, а потом снова опускали голову в воду, чтобы отыскать желанную добычу. Более удачливые стрелой вылетали из-под воды, взмывали в небо и мчались в сторону суши, где добыча, которую они держали в когтях, уже не могла от них ускользнуть.
Моя ноша оказалась мне явно не по силам. Рюкзак был тяжелым и громоздким, а тут еще топор, подводное ружье и прочие тяжести. Жара и жажда изнуряли. Я вынужден был передвигаться короткими перебежками и отдыхать через каждые тридцать-сорок шагов. Но все равно идти до лагуны оставалось все меньше и меньше. В конце концов, я миновал прибрежный лабиринт, и взору моему предстала просторная площадка, образованная плоским, почти горизонтальным скальным грунтом. Отшлифованная прибоем, ее поверхность напоминала окаменевшую волнистую водную гладь. Как видно, она часто омывалась волнами, и на ней не было почвы. На сером фоне каменистой глади темнели редкие клочья морской травы, высушенной палящим солнцем и горячим ветром, белели пятна птичьего помета да сверкали многочисленные осколки раковин.
Я обратил внимание на птиц, которые носились над этой площадкой, издавая резкие трубные звуки. Одна из них, войдя в крутое пике, что-то выронила из когтей, и неподалеку от меня о скальную поверхность ударился темный предмет и с треском раскололся. Несмотря на крайнюю усталость, мне все же хотелось увидеть, что там уронила эта бестия, и я направился к месту падения. Описав в воздухе круг, птица опустилась около выроненной ноши и принялась ее энергично расклевывать. Подойдя поближе, я увидел, что она потрошит содержимое какой-то раковины.
Ну и ну! Эти птицы выискивают на морском дне раковины, а потом бросают их на скальную площадку, чтобы разбить и легко добраться до моллюска. Ничего не скажешь - голь на выдумки хитра. Я приблизился к птице, и она предусмотрительно отскочила на несколько шагов, держа в клюве осколок разбитой раковины, с которого свисали ошметки растерзанного моллюска. Внезапно из них вывалилось что-то круглое и, подпрыгивая, покатилось в мою сторону. Это была жемчужина, похожая на ту, которую я все еще держал в руках, только чуточку большего диаметра и слегка сплюснутая с двух сторон.
Я ополоснул ее в море и положил на ладонь рядом с предшественницей. Если первая имела голубоватый оттенок, то вторая рядом с нею казалась чуть розовой и немного превосходила ее в диаметре. "Должно быть, они обе представляют ювелирную ценность... - подумал я, загораясь страстью искателя драгоценностей. - Птицы, видимо, жемчужин не едят - они для них так же несъедобны, как и створки раковин, поскольку и те, и другие состоят из одного и того же материала. А коль скоро так, есть смысл поискать жемчуг среди осколков". От волнения я даже забыл о жаре, усталости и мучительной жажде и принялся рыскать по каменной площадке, разгребая топориком нагромождения перламутровых осколков, над которыми, жужжа, роились вездесущие мухи.
Удача не заставила себя долго ждать. Не более чем через минуту среди осколков, выбеленных солнцем и ветром, я заметил жемчужинку размером с горошину. Спрятав ее в карман, я вновь принялся тщательно перебирать пересохшие осколки, отдающие легким запахом протухшей рыбы. Вскоре в кармане моих джинсов приятно шуршало десятка два крупных жемчужин и штук тридцать помельче.
Столь неожиданная и неслыханная удача распалила во мне охотничий азарт. Но солнце так пекло спину, что я, опасаясь перегрева, вскоре прекратил охоту на даровой жемчуг. Ужасно хотелось продолжить поиски, но благоразумие взяло верх над страстью. Голос разума отрезвлял: здесь каждый необдуманный шаг, каждое резкое движение может привести к роковым последствиям. Тут и помыслить нельзя о помощи - ее ждать неоткуда. К тому же, кроме меня, никто этого жемчуга не возьмет. На этой площадке его предостаточно, и он может спокойно подождать до лучшего времени, когда я приду сюда соответственно подготовленным. Теперь мне, кажется, стало понятно, что такое жемчужные россыпи.
Прохладившись в море, я взвалил на плечи рюкзак, казавшийся сейчас непомерно тяжелым, и продолжил путь к реке, осторожно ступая по песку среди мечущихся по нему местных береговых обитателей и отмахиваясь от назойливых мух и прочих докучливых насекомых.