Виталий Федосеевич Лагода вошел в лабораторию около семи вечера, когда там сидели только мы с Виталиком Балабиным. Мы паяли свои блоки. Я - по заданию Почепы, а Балабин - самого Лагоды. Мы спешили, чтобы еще сегодня включить их, состыковать и посмотреть, как заработают совместно наши первые инженерные конструкции. Нам обоим не терпелось проверить, как реализуются рожденные нами идеи на практике.
Лагода был в отличном расположении духа. Приветливо поздоровавшись, он повесил на вешалку пальто и модную пыжиковую шапку, а потом сел за свой рабочий стол, включил паяльник, осциллограф, макет автомата собственной разработки и углубился в работу. Потягивая сигарету, Федосеич ловко орудовал паяльником, уже в который раз коренным образом переиначивая принципиальную схему, в поисках, как он неоднократно выражался, "удобоваримого инженерного решения". Будучи в явно приподнятом настроении, он шутил, угощал меня дорогими сигаретами, привезенными из Москвы, откуда он только вчера вернулся после выступления на всесоюзном симпозиуме по распространению радиоволн. При этом он вдохновенно напевал, и нам с Виталиком было приятно слушать его мелодичный бархатный баритон, которым он явно гордился:
- Наш уголок Я убрала цветами...
В это время хлопнула входная дверь, и в лабораторию вошел профессор Ампиров. Окинув взглядом помещение, он чеканным шагом двинулся к столу, за которым работал Лагода.
Увидев приближающегося к нему шефа, Лагода запел еще громче, во всю мощь своего недюжинного голоса:
- К вам одному...
Лагода затянулся сигаретой, выдохнул дым на середину лаборатории и, подпаивая проводник к разъему, продолжил:
- К вам одному Неслись мечты мои...
Ампиров подошел к столу Виталия Федосеевича и остановился, вопросительно уставившись на него. Тот продолжал паять, словно в окружающей обстановке ровным счетом ничего не изменилось.
- Виталий Федосеевич! - обратился к нему Ампиров с видом делового озабоченного руководителя.
Никакой реакции. Только еще одна глубокая затяжка и клубы синего дыма, окутавшие и самого Лагоду, и лабораторный стол, и профессора Ампирова. Тот поморщился и помахал рукой, разгоняя дым. Подчеркнуто спокойным, но твердым и нарочито вежливым начальственным тоном Ампиров спросил:
- Виталий Федосеевич, пожалуйста, рдасскажите вкрдатце, что вы сейчас делаете?
- То, что я делаю, никому не сделать, - спокойно ответил Лагода, погружая в канифоль паяльник.
Канифоль зашипела, как яичница на сковородке, и над столом поднялась струйка сизого дыма.
- Виталий Федосеевич, ей-Богу, мне сейчас не до шуток. Давайте говордить по существу. Вот, Вы грдубите, а студенты подумают, что у нас тут все такие, - сказал Ампиров так, будто он говорит с докучливым капризным ребенком.
- Таких, как я, больше нигде нет, - невозмутимо ответил Лагода.
- Что вердно, то вердно! - пренебрежительно улыбнувшись, согласился Ампиров.
Он уже явно нервничал, так как картавил значительно сильнее обычного, и его голос заметно дрожал. Лагода подпаял последний проводник и, скручивая разъем, продолжил прерванный было романс:
- Минуты мне Казалися часами...
- Виталий Федосеевич! Я заведующий кафедрдой! Я, кажется, к Вам обрдатился! Меня интердесует, чем Вы сейчас заняты?
Лагода молча включил осциллограф и под шум вентилятора охлаждения, словно змей, прошипел в лицо Ампирову:
- Да пошел ты на хер! Все равно ты в этом, как акула в алгебре!
Пыхнув сигаретой, он с олимпийским спокойствием, как ни в чем не бывало, снова запел:
- Я вас ждала, Но вы... вы все не шли.
Ампиров круто развернулся на каблуках и пулей вылетел из лаборатории, так хлопнув при этом дверью, что в окнах задрожали стекла.
Лагода несколько минут сидел, угрюмо глядя перед собой в одну точку. Потом, старательно затушив сигарету, повернулся в нашу с Виталиком сторону:
- Ребята, вы меня извините, пожалуйста, за такой грубый лексикон. У меня с этим... с нашим, как он себя именует, заведующим, личные счеты.
Мы продолжали работу, словно ничего не слыша. Несколько минут Лагода сидел молча в каком-то оцепенении, устремив взгляд в бесконечность. Потом он решительно встал, обесточил рабочий стол, убрал инструменты в выдвижные ящики, спокойно запер их и для надежности подергал за ручки. Нахлобучив шикарную пыжиковую шапку, Лагода небрежно накинул пальто и, застегиваясь, произнес отрешенным голосом, не обращаясь ни к кому, как бы про себя:
- А ведь у меня было такое рабочее настроение! Такое вдохновение! Такие планы на сегодня! И вот - надо же такому случиться!
Лагода помолчал, словно что-то обдумывая.
- Простите меня, ребята, за несдержанность. Я пошел. Не забудьте обесточить столы, выключить свет, запереть лабораторию и вложить в замок контрольку.
За ним тихо затворилась дверь, и пока были слышны его размеренные удаляющиеся шаги, мы продолжали колдовать над своими первыми инженерными пробами.
- Ну и Федосеич! - улыбнулся Балабин. - Вот дает! Так шефа послал! Рассказать кому - не поверят.
- А, по-моему, - это бестактно. Да еще и при нас - при студентах. Мне было ужасно неловко - честно тебе говорю.
- Не надо так строго, Гена. Ты же не судья и не прокурор. Мы ведь не знаем, как там у них сложились отношения.
- Причем здесь отношения? Как бы там ни было, все равно, нехорошо так с заведующим, да еще при студентах. Я понимаю, Федосеич старше его по возрасту. Но Ампиров старше по должности, и все это происходит на работе. А на работе старше тот, кто выше по должностному рангу.
- Ладно, Гена. Не суди, и да не судим будешь. Пойдем и мы, наверное?
- Да, пожалуй. Все равно уже работа не будет клеиться. Кстати, мне курсовой проект уже за шкуру капает. Пока окончательно не запустил, срочно считать надо.