Мало кто знал, что невысокая, стремительная официантка уютного кафе "Гвоздичка" является также и его владелицей. Она носила пустой бейдж, и ее прозвали Гвоздиком - так быстро и вовремя появлялась она у столиков. Впрочем, ее внешность замечательно не подходила имени: эта женщина была далеко не стройна, а длинные, мощные руки выдавали в ней что-то обезьянье.

Гвоздик с любовью оглядела небольшой зал. Где-то на кухне хлопнула дверь: повара существовали в молчаливом согласии с хозяйкой и никогда не прощались, довольствуясь дежурным утренним "здравствуй". "Пора", - подумалось Гвоздику, но она не пошевелилась, а лишь продолжила вслушиваться во вкрадчивое шипение кофеварки.

Должно быть, ночное кафе, освещаемое лишь парой алых огоньков от неостывшей плиты и одиноко трудящейся кофе-машины, выглядело жутковато. Но женщина за стойкой вряд ли испытывала дискомфорт или, тем более, страх. Она неторопливо расправилась со своим эспрессо и, отключив приборы от сети, вошла в пульсирующую темнотой подсобку. Какое-то время оттуда доносилась возня, перезвон ключей и поскрипывание деревянного люка на давно не смазанных петлях. Затем - громкий стук, и "Гвоздичка" окончательно обезлюдела.

Подвал был зоной строжайшего запрета для всех работников заведения. Несмотря на то, что крошечный домик-кафе снаружи выглядел смехотворно маленьким, широкая сеть подземных коридоров могла не на один час поглотить неопытных авантюристов. Катакомбы тянулись далеко от кофейни, вплетаясь в подвалы жилых домов и заброшенные бомбоубежища. Впрочем, землистый пол и бесконечные дощатые стены давно уж никого не прельщали: все любопытные носы давным-давно побывали практически во всем подземелье.

В одном из многочисленных аппендиксов коридора скрытно поблескивала массивная дверь с кодовым замком. Скучная, ржавая - она обещала незваным гостям полки с маринованными овощами и прохудившийся мешок муки. Гвоздик решительным шагом прошла полкилометра, отделявших отросток от люка и, вооруженная ручным фонарем-прожектором, несколько раз вдавила железные цилиндрики, исполнив замысловатую комбинацию. Что-то щелкнуло, провернулось, и ржавая привратница сдалась.

Хозяйка мягко притворила за собой дверь и рванула рубильник на приборном щитке неподалеку. Замигали больничные лампы дневного света, и подземелье осветилось мертвенной синевой.

По бокам от входа в стену были вмонтированы два стеклянных цилиндра: мутных, заполненных непрозрачной дрянью, в которой иногда мелькало что-то темное и округлое. Бросив беглый взгляд на загадочные приборы, Гвоздик со все нарастающим возбуждением поспешила дальше - туда, откуда тянуло холодом огромного подземного зала.

Тихий, жалобный вой.

Женщина вошла в огромный чертог, заставленный всевозможными клетками, вольерами, коконами бечевки; в его центре возвышался, словно идол боли и чистоты, стерильный хирургический стол.

Поскуливание из ближайшей клетки - самой опрятной на вид.

Гвоздик приблизилась к возмутителю спокойствия - и куда только делась расторопная официантка? У стальных прутьев стояла госпожа, хозяйка жизней, мастер, сошедшийся в поединке разума и искусства с самими богами. Без тени брезгливости или смущения смотрела она на отвратительное существо, сжавшееся у ее ног.

Это была девушка - грязная и малосимпатичная, со вздернутым носом и темными редкими волосами. Через ее живот тянулся вздувшийся от стежков розоватый шов, а вместо ног от туловища спускался торакс мохнатой хитиновой твари. Ее пустые глаза ничего не выражали, из птичьего ротика свисала нитка слюны.

- Признаться, - холодным голосом начала Гвоздик, - я и сама не знала, как поведешь себя ты, арахнофобка, если скрестить тебя с пауком.

Сняв с кольца очередной ключ, она отперла клетку и, поигрывая продолговатой подвеской на нем же, подошла к жертве.

- Ты меня разочаровала. Сойти с ума - самое тупое, до чего ты могла додуматься.

Невнятное бормотание.

- Заткнись, наконец!

Лицо женщины исказилось, и она ткнула брелоком в грудь кадавра. Тело гибрида содрогнулось в одиночной конвульсии, прошитое слабым разрядом, но выражение лица девушки даже не поменялось.

- Только на охрану теперь и годишься, - уже спокойнее резюмировала женщина, с удовлетворением отмечая жесткую щетину, начавшую покрывать обнаженный торс несчастной. Похоже, тела наконец прижились - скоро они срастутся окончательно.

- Т-тётя. Позор... Тётя.

Гвоздик едва заметно вздрогнула. Подойдя почти вплотную к продукту своего гения, она наградила полудевушку увесистой пощечиной. Голова той мотнулась, слюна брызнула на скудно покрытый соломой пол.

- Дрянь такая... - ругнулась хирург, обтирая ладонь пучком сухой травы. - Я тебе не тетка никакая, поняла? Я твоя хозяйка. Повторяй: хо-зяй-ка.

- Хо... зяйка, - тупо промычало существо.

- Вот и славно... - пробормотала женщина, запирая клетку снаружи.

- Собственную племянницу - в кадавра? - донесся миролюбивый голос из дальнего угла. - Должно быть, ты по-настоящему смелый исследователь.

Официантка не вздрогнула, не испустила истошный вскрик. Спокойно вернув увесистую связку в карман, она приблизилась к источнику звука.

На перевернутом ящике с сушеной рыбой, высыпавшейся на пол, громоздился юноша лет двадцати пяти, крепкий, коротковолосый. В руках он баюкал внушительных размеров "Магнум", рукава его были изорваны, лицо - в глубоких царапинах.

- Теневой столик, - холодно констатировала хозяйка. - Чай с гвоздикой, ветчинный сэндвич. Десять процентов чаевых.

Парень снял несуществующую шляпу в игривом приветственном жесте.

- Скольких крошек ты завалил?

Гвоздик трепетала от ярости, слова с трудом выталкивались из ее сокращающейся глотки.

- Двух, одна ранена, - пришелец посерьезнел. - Было никак. Твоя охрана сорвалась сразу.

Хирург самодовольно кивнула. Два кадавра - это неприятно, но поправимо. Год спокойной работы - и потери будут возмещены.

- Меня зовут Анжело, - торопливо представился парень. - Я принес приглашение на съезд Мастеров.

Гвоздик презрительно фыркнула и отвернулась от посланника. Неторопливым шагом она отправилась к вольерам: оценить нанесенный ущерб.

- Постой, постой же!

Анжело соскочил с насеста и кинулся вдогонку женщине.

- Я слышала о вас, недоделках, - бросила через плечо официантка. - Сборище некроромантиков. Как вы еще на плаву? Ни стержня, ни лидера, ни идеи... Ваша организация - пшик.

- Все совсем не так! Мы воспеваем красоту человеческих творений, тела, слитого с тораксом, с панцирем, с чешуей, с...

Гвоздик громко цыкнула, перебив юношу. Убитых кадавров уже пожирали товарки, а раненая девушка-скорпион вжалась в угол, зажимая пробитый живот.

- Луиза! Луиза, девочка моя! Иди сюда, иди... Анжело, отвали! Съебись подальше, пока она тебя не увидела!

Подбитая стражница, с трудом перебирая членистыми конечностями, выползла из распахнутой клетки. Замок был сбит, но щеколда уцелела; хозяйка тут же заперла вольер. Парень скрылся в тенях, но его присутствие чувствовалось в сладковатом воздухе подвала.

Гвоздик любила Луизу. Она была спокойной и преданной; единственной, кому хозяйка сделала лоботомию из жалости и раскаяния, а не расчета. Медленно, стараясь не растревожить рану, женщина отвела ее к хирургическому столу. Обтерев прозрачную ампулу, хирург вспорола стекло бритвой и ввела морфий в тело кадавра.

Убедившись, что скорпионша в отключке, Анжело вновь появился в свете ламп.

- Не хочу показаться навязчивым...

- Ты уже показался навязчивым. Я оперирую.

Хирург, надев прорезиненные перчатки и чепчик, придирчиво изучала поврежденные ткани.

- Разрывные пули. Из "Магнума". Не представляю, как мне это чинить.

- Могу я взглянуть? - робко спросил парень.

- Нет, - отрезала хозяйка. - Просто оплатишь чек.

Анжело заерзал.

- Если честно, Мастера не располагают излишком материальных средств... Мы могли бы освободить тебя от членского взноса...

Гвоздик яростно фыркнула, с невероятной скоростью орудуя пинцетом и ножницами. Ее длинные, приматоподобные руки каменной хваткой впились в приборы.

- Убитых кадавров я вам спишу: незачем мне защитники, неспособные справиться с каким-то щеглом и его хлопушкой, - произнесла женщина, выдержав незначительную паузу, - Но искусственный желудок Луизе, будь добр, оплати.

Юноша испустил слишком уж облегченный вздох: недоверчивой официантке подумалось, что парень просто давил на жалость, чтобы сбить цену. Впрочем, это не играло никакой роли.

Только за этим столом Гвоздик чувствовала себя живой, погруженной в любимое дело. Внутренняя плоть девушки, такая нежная, хрупкая, беззащитная, распадалась и собиралась вновь, подчиняясь своему единственному хозяину - богу, держащему в руках инструмент. Хирургу открывалась истинная суть человека: истинный цвет наших тел. Когда-то давно, впервые порезавшись кухонным ножом, она нашла свое кредо - смутно, неясно, но осознание пришло сразу. С тех пор утекло немало воды, но стержень Гвоздика, ее тайная страсть, оставались неизменны.

Анжело мялся, не зная, как начать разговор. Несмотря на внушительную внешность, он, похоже, был весьма неопытен и наивен. Встретившись с суровой хозяйкой, он не знал, как реагировать на ее грубость.

- Так вот, слет состоится...

- Заткнись и подай ланцет.

- Я не в перчатках...

- Делай что велено.

Парень подчинился и бочком подошел к столу. Только он потянул руку к инструменту, как из-под халата Гвоздика вылетела тонкая хитинистая конечность, увенчанная ребристой клешней. Посланник и пискнуть не успел, как его шея оказалась в смертоносных тисках.

- Послушай, гондон, - нежно пропела женщина, не отрываясь от операции. - Я тебя, конечно же, отпущу. Но если в ближайшие полгода ко мне заявится инспекция - будешь разделан на запчасти. Это понятно?

Юноша судорожно закивал, инстинктивно вцепившись в чудовищную конечность. О том, чтобы нашарить кобуру и накормить стерву свинцом, не могло быть и речи: одно неверное движение - и через пару дней Луиза б набивала селедочными головами уже его желудок, а не искусственный заменитель.

- Я не слышу, - угрожающе прошипела женщина.

- Да... Поня... - прохрипел Анжело.

- Замечательно, - резюмировала хирург, и крабья клешня, разжавшись, юркнула обратно под ее одежду.

Посланник, потирая поцарапанную шею, отошел подальше от операционной, стараясь сохранять видимость спокойствия. Получалось плохо: колени его заметно подрагивали, а руки то и дело бесконтрольно оправляли одежду и пробегались по жесткому ежику волос.

- Ты... - начал парень, тщательно взвешивая слова, - Ты и себя... модифицировала?

Женщина бросила на него взгляд, полный неизречимого презрения.

- Вот почему вы, Мастера, всегда будете лишь любителями, - медленно проговорила она, - Вы делаете с другими то, на что сами никогда не решились бы. Вам не понять эту поэзию. Я - художник, а вы - обезьяны с кисточками.

В ее голосе слышалась неподдельная тоска. Какой подвиг воли ей потребовался, чтобы отказаться войти в круг единомышленников, способный защитить ее от инспекции, непонимания, изнурительных поисков?

Анжело все прекрасно понял.

"Сумасшедшая", - подумал он, с облегчением выходя из подвала.