Пряталась Надя в ванной. В большой комнате никак, она проходная; в спальне дверь стеклянная, разобьет. До входной двери она добежать не успевала. Да и куда потом идти? А соседи увидят. Зато дверь в ванную была прочной, задвижка держала хорошо, к тому же ее можно было так подпереть изнутри стиральной машиной, что и танк не войдет, не то что Лешка. Тот сначала колошматил в дверь чем мог, ногами стучал, грозился, что убьет, матерился, плакал, уговаривал и снова грозился и стучал - но рано или поздно засыпал под дверью. А Надя сидела в ванной комнате, в темноте, и слушала гудение водопроводных труб и торопливый перестук собственного сердца.
Ночью она выходила, переступала через храпящего в коридоре Лешку и ложилась в кровать. Там она долго смотрела на фонарь за окном, как его свет пробивается через сплетение веток, пока не засыпала. Под утро Лешка вставал, похмельный, с больной головой, хлопал дверью, будил ее, когда с шумом пил на кухне воду из-под крана. Потом он падал рядом на кровать, досыпать остаток ночи. С похмелья он был не опасный, только еще более молчаливый, чем обычно. Вставал по звонку будильника, завтракал тем, что Надя ставила на стол, и уходил на работу. Возвращался пьяный, и Надя торопилась к ванной, как только слышала, что ключ поворачивается в замке.
Постепенно Надя привыкла и стала проводить в ванной все больше и больше времени. Случалось даже, что Лешка приходил в постель раньше нее. В ванной Наде было спокойно, а вне ее все время приходилось думать о чем-то еще и быть настороже. В квартире был Лешка; в доме соседи; в городе и на работе разные другие люди. Надя каждый раз, перед тем как выйти на улицу, старалась посмотреть в дырочку: много ли там народу? Нет ли кого-то из знакомых? Потом бежала на работу, уже предвкушая, как вечером вернется в свою ванную комнату. Там было темно и спокойно, и равномерный шум из труб навевал приятные мысли, словно шум прибоя. Надя знала, что многие люди любят слушать прибой или смотреть на волны, и способны делать это бесконечно. Она только один раз, в детстве, в пионерлагере была на море и совсем не помнила, как это - но очень хорошо понимала этих людей. В шуме труб она слышала тысячи голосов, разговаривающих друг с другом; веселый шум большой праздничной толпы; спокойная большая река, текущая к тихому океану; светлый ручеек в лесной чаще; много, очень много всего. Она узнала тысячи оттенков, на которые были способны трубы; среди них были обычные, любимые и самые любимые, и, если она слышала какой-нибудь особенно редкий звук, то радовалась так, что даже Лешка, тарабанящий в двери, не мог испортить ей настроение.
И вот однажды, когда Лешка уже перестал стучаться и уснул, и голоса соседей за стеной перестали быть слышны, произошло нечто странное. Надя слушала легко пение трубы и думала о чем-то хорошем, о детстве, как она ходила на речку купаться у бабушки в деревне, и как старалась подплыть под большую плакучую иву, росшую у самой воды; там ее совсем не было видно, а ей было видно всех, и все было известно, и Надя сидела там часами, наблюдая за мальчишками, рыбаками и бабками в мешковатых купальниках, и за собаками, которые шумно брызгались в мальчишек, а те кричали, а на них в ответ кричали старухи, а на всех них иногда покрикивали рыбаки, что они им распугивают рыбу, а Надя сидела в своем убежище, уже посиневшая от холода, но очень довольная, что никто ее не видит и не найдет - как вдруг Надя услышала стон. Точнее, вздох. В трубе, совсем рядом, где-то чуть пониже потолка, кто-то вздохнул.
Надя замерла, не смея дышать сама, не веря своим ушам. Вздох прозвучал неожиданно, но она запомнила его так отчетливо, словно слышала уже много раз в жизни. Так может вздыхать только очень несчастный человек, которому очень тяжело на сердце, и нет спасения, и некому рассказать об этом, или же он просто не может рассказать об этом, ему не хватает слов, а может, он глухонемой; и поэтому ему ещё тяжелее. Надя сначала подумала, что это может быть Лешка - но, вроде, тот по-прежнему ровно храпел за дверью и совсем не стонал и не вздыхал так жалобно. Соседи? Но это явно был глубокий, мужской вздох, а над ними жила только одна высохшая писклявая и визгливая бабка; никогда в жизни она не могла бы вздыхать вот так вот. Вздох повторился, и Надя убедилась, что это вздыхал мужчина.
Лет ему было ещё не очень много, но и не мало; он был не молодой, но ещё и не старый, а так, изрядно поживший мужчина, много поработавший, много повидавший, много перенесший в жизни. Наверное, у него были и жена, и дети, но он все равно не был счастлив. Как иначе объяснить эти вздохи ночью в ванной комнате? И ещё ему очень хотелось, чтобы его утешили - но рядом не было никого, и поэтому ему оставалось только вздыхать. В тот вечер вздохи больше не повторялись, но Надя ещё долго сидела, не шевелясь и ожидая, что неизвестный кто-то вздохнет ещё раз, и даст о себе знать.
На следующий вечер Надя зашла в ванную сразу, как только пришла с работы, и первым делом тщательно обследовала трубы, уходившие в потолок. Поразмыслив и вспомнив примерно, где она вчера стояла и откуда слышались вздохи, Надя пришла к выводу, что они шли из трубы слива, более толстой и обычно менее шумной, чем трубы с горячей и с холодной водой. Было бы и странно, если бы вздохи шли из этих двух труб. После этого открытия у Нади слегка отлегло от сердца. Она очень боялась потревожить несчастного, который вздыхал (Надя про себя назвала его Витей), что было бы неминуемо, если бы Витя был в трубе с горячей или холодной водой. Но, поскольку он был в трубе слива над их квартирой, потревожить его Надя или даже Лешка никак не могли бы. У нее отлегло от сердца, но тут же ее бросило в дрожь: Надя представила себе, что было бы, если бы Витя был в трубе слива не под потолком, а в полу. Она бы не смогла себя больше заставить ходить в туалет, ей пришлось бы бегать на улицу или к соседям, а неприятнее этого мало что можно себе представить. Надя закрыла покрепче дверь, чтобы не помешал Лешка, села поудобнее на край ванны и стала ждать Витю.
В тот вечер Витя вздохнул три раза, и один раз тихонько, но очень жалобно простонал. Надя была вне себя от счастья. Всю ночь она провела, тихо поглаживая трубу и бормоча ей что-то успокаивающее, и наутро, так и не сомкнув глаз, с неохотой пошла на работу, но даже не замечала усталости. Весь день она предвкушала, как зайдет в ванную комнату и будет разговаривать с Витей.
Теперь Надя разговаривала с ним каждый вечер. Она рассказывала ему про свое детство, про речку, про бабушку с дедушкой, про маму и папу, про свою жизнь, про соседей, про Лешку, про работу, про их город, про то, что когда-нибудь у нее будет много денег, и она сможет уехать куда-нибудь далеко и поселиться в избушке среди леса, где совсем нет людей, а есть только ветер и речка и молчаливые звери, которые только по ночам ухукают и воют, а иногда подходят к самому окошку и заглядывают в него. Витя обычно молчал, но иногда вздыхал и стонал, и Надя была счастлива. Она даже перестала особо беспокоиться из-за работы, а однажды даже - ещё месяц назад она не могла бы о таком подумать! - начала ссору с соседкой сверху из-за того, что та сливает слишком много воды.
Витя по-прежнему ничего не говорил, только вздыхал, но Надя научилась. Когда-то давно она видела в каком-то фильме, как раненому человеку, который потерял дар речи, доктор задавал вопросы, а тот отвечал, моргая глазами: один раз означало "да", два раза - "нет". Надя попробовала говорить так с Витей. Первый вечер он перестал вздыхать и больше ничего не сказал - то ли обиделся, то ли испугался. В следующий раз Надя очень долго его уговаривала, говорила, что не надо ее стесняться, она никому не расскажет, она и сама такая, ее тоже никто не понимает и ей не с кем поделиться, но с ним, с Витей, у нее первый раз в жизни это получилось, и поэтому он может ей доверять, она ни за что никому его не выдаст и ото всех защитит. "Хочешь?" - спросила она. Витя ещё немного помолчал, а потом вздохнул: один раз.
Надя узнала о нем очень много. Вите было сорок пять лет, у него была жена и двое детей. Он был военным, ракетчиком, но из-за разоружения их часть расформировали, а его отправили на пенсию. Он так и не смог найти работу, ракетчики были никому не нужны, Витя перебивался случайными заработками. Жена его пилила за то, что в доме не было денег, и недавно начала крутить шашни с каким-то бизнеменом, чуть не на глазах у мужа. Сыновья отца не ставили в грош, хамили ему, потому что тот не мог купить им модную одежду, магнитофон и приставку, и связались с какой-то шпанистой компанией, принимали наркотики, приходили пьяные домой. А недавно у самого Вити нашли рак. Двадцать лет службы в радиоактивной шахте дали о себе знать. Жить ему оставалось чуть более месяца. Родственники уже делили его жилплощадь, ничуть его не стесняясь.
Один раз Надя не выдержала и предложила ему встретиться. Витя замолчал и в тот вечер больше с ней не говорил. На следующий день Надя спросила снова - и в ответ сразу получила два коротких, решительных вздоха. Витя объяснил, что Надя очень хорошая девушка и ему очень нравится, но встретиться с ней он не может. Ему не позволяет гордость и честь офицера; пусть даже его жена в открытую гуляет с каким-то барыгой, а у них с Надей чистые, платонические отношения - все равно, он не может себе этого позволить; если все будут вести себя как свиньи, то людей в мире не останется совсем. Наде было даже немножко жалко, что Витя такой принципиальный, но в то же время она стала гордиться им ещё сильнее и больше уж не предлагала ему встретиться.
Однажды Надя пришла с работы домой, сбросила пальто и побежала в ванную, чтобы поздороваться с Витей. Открыв дверь, она увидела ужасную картину: с потолка сильно капало, вся побелка стала серой, а на полу образовалась лужа глубиной по щиколотку. Их затопили. Надя рассвирепела, наверное, первый раз в жизни, и побежала к верхней соседке. По счастью, той не оказалось дома, а то неизвестно, чем бы все кончилось. Постучав в ее дверь без результата, Надя побежала в ЖЭК. Там ей повезло застать управдома, который собирался уходить, но Надя с невиданным напором заставила его позвонить сантехникам и слесарям, чтобы открыть дверь злодейской соседки. Когда пьяный Лешка пришел домой, он застал там трех мужиков, матерящихся не хуже него: дырявая сливная труба была разобрана, и в ванной стоял твердый запах канализации.
Трубу в конце концов заменили, и Лешка даже не лез к Наде драться, напуганный сантехниками, а тихо уснул в кровати - но Наде все равно не спалось. Она не вытерпела, и тайком прокралась в ванную, чтобы послушать трубы. Они звучали совсем незнакомо, стояла какая-то необычная тишина. Вити не было.
Не появился он и на другой день, и на третий, и через неделю. Надя не знала, что ей делать. Она пыталась разговаривать с трубами просто так, в надежде, что Витя появится - все бесполезно. То ли новая труба как-то ему мешала; а может - у Нади перехватило дыхание - а может, он умер? Она заплакала, и, чтоб не было так ужасно одиноко, открыла посильнее кран с холодной водой.
С тех пор она начала разговаривать с Витей про себя, где бы они ни находилась - в метро, в троллейбусе, на работе, в магазине. Везде Надя представляла себе: вот об этом я бы ему рассказала, вот об этом - нет, а то ещё обидится; а вон у мужика какой нос смешной, Витя тоже бы посмеялся. Так она беседовала с ним, старалась быть веселой, рассказывать ему про самое интересное и забавное, и умалчивать про тяжелое и нехорошее - но в груди у нее все росла и росла тяжесть. Наде было очень обидно, что он вот так ее бросил, из-за какой-то трубы; она была уверена, что он жив, что дело не в этом, она чувствовала, что он жив - и не могла понять, почему он ей не отвечает.
Однажды она шла домой через парк, уже стемнело, вокруг не было никого - и вдруг Надю прорвало, она начала плакать, рыдать и проклинать его, говорить, что раз он такой, то лучше бы и не появлялся никогда; зачем появляться, зачем кружить голову бедной несчастной девушке, если потом ты ее бросишь так безжалостно, из-за такого пустяка? Она ведь сразу побежала к сантехникам и все-все сделала, новая труба ничуть не хуже, даже лучше ещё - почему же он такой? За что? Чем она его обидела, что он с ней так обращается? За что он ее оставил?.. Надя почти прокричала эти слова, прямо в морозное темнеющее небо, и слезы градом катились у нее по щекам - как вдруг она услышала вздох. Тот самый, знакомый, такой дорогой и любимый вздох.
Надя была вне себя от радости, засыпала Витю вопросами, и тут же говорила, что не надо на них отвечать, что главное - он здесь, что она так рада, что он такая сволочь, но она все равно так ужасно рада... Витя отвечал, слегка обиженно, но спокойно, с нежностью, внимательно, как умел только он. Произошло что-то непредвиденное; нет, он не может сказать, что именно; да, это связано с семьей, но не только; да, он тоже по ней очень скучал и сразу ответил ей, как только смог, и теперь он всегда будет с ней, и никуда больше не уйдет. Надя спросила, как его здоровье; Витя промолчал на это. Окрыленная, Надя пошла домой, чтобы побыстрее спрятаться в ванной.
С тех пор она говорила с ним в любом месте и в любое время. На нее косились и о ней шептались, но Надя не обращала внимания. Витя снова был с ней, а все остальное было не важно. Она понимала, что все остальные просто ей завидуют, и когда ее уволили с работы, она только рассмеялась. Лицемерные, лживые люди! Она не станет скрывать своего счастья только ради того, чтобы не возбуждать их зависти. Она будет праздновать каждый день своего счастья, разговаривать с Витей так громко, как захочет, там и тогда, где и когда захочет, и на такие темы, на которые захочет, и пусть ханжи и лицемеры затыкают уши! Теперь у нее и у Вити столько времени, теперь Вите и ей принадлежит весь мир, только им двоим. Надя ходила по улицам и пела, и ей уже даже почти не хотелось в ванную.
Однажды ночью она вышла на балкон; ночью, под звездами, можно было говорить о самых нежных и тихих вещах. Надя как раз хотела сказать об этом Вите, как вдруг услышала стон и поняла, что Витя умирает.
Наде стало очень стыдно и больно: все это время она, как дура, болтала с ним о какой-то ерунде, забыв, что он тяжело болен, что дни его сочтены! А теперь он умирает и никогда не вернется. Надя кричала, просила прощения, говорила, что все пройдет, что ему только кажется, что ведь он помнит, им принадлежит весь мир, что все обязательно будет в порядке - но она твердо знала, что ничего в порядке уже не будет. Витя умрет, и она останется одна, и никогда уже не сможет искупить свою вину перед ним. Ей стало ужасно тяжело, а Витин вздох доносился все слабее, от пирамидального тополя, росшего под балконом. Он звал ее. Времени оставалось все меньше, и Надя решилась.
- Витя! - прокричала она, оттолкнулась посильнее от перил и прыгнула в сторону тополя.
Последним, что Надя услышала, был тихий, нежный и жалобный вздох.