Есть особенные книги, о которых ты уже знаешь, что они стоят того, что бы быть прочтенными, но именно поэтому ты каждый раз рад откладывать ее прочтение из-за наличия более важных дел. Твое наслаждение может растянутся годами, а то и перейти, просочиться болезнью в тобою произведенное на свет поколение. Снятий на кино, к тому нашумевший по поводу внесения папой в индекс запрещенных книг, этот роман, как и все остальные книги старого критянина, побывавшего не раз и в России, продолжает в том же духе как в "Греке Зорбасе", которую я считаю лучшим романом-эпосом второй декады прошлого века.
Это рассказ про человека борющегося в ипостаси Христа. Заброшенный поблизости от Генизаретского озера, он узнает, что его выбрал жестокий Бог еврейского племени для проявления нового закона, известного как "любовь" и "сострадание". Из рук Предтеча он наследует секиру и отправляется в Иерусалим, где должно свершится его последнее искушение, желание прожить до глубокой старости со своей родственницей Марией Магдалиной, рожая детей и делая колыбели. Не крести - колыбели. Крепкий от пустынного зноя язык, раздутый на десятки страниц или же отсеченный на одном единственном слове "Свершилось!" или "Доколе?!", он приоткрывает поле битвы, на котором нет слабых душ и немощных тел. Есть Иисус, его братья и рыжебородый Иуда. Адонаи и Лукавый. Исповедь - не жизнеописание.
Демиан. История юности Эмиля Синклера (Герман Гессе)
Есть истории, которые повторяются. Крайнее трудные для описания, повествующие о человеке ищущем. Есть люди, так говорит предание, которые рано или поздно должны почувствовать "пробуждение тоски по самому себе" и для них этот рассказ может помочь кое-что припомнить. Потом еще есть люды, с которыми ты хотел бы разобраться подробнее, но причины спешит нет. Такой вот занозой в моем заду был и Гессе, первая книга которого, а именно "Сиддхарта", оглавленная индийской поэмой, меня фраппировала до кончиков ушей, а также и "Степной волк", абсолютно графоманская вещь незрелого автора.
Появление же на свет по истине великолепной книги, какой является "Демиан", у меня в голове до сих пор не укладывается. Должно быть это столкновение обстоятельств случается само по себе и автор имеет к этому малое отношение, но не перестаешь диву даваться. Читая подряд каждого хоть сколько-нибудь заинтересованного духовной традицией Индии европейца, я понял, что это, конечно, не Гоголь, но для общего образования не вредно и почитать. Скудный, совсем не тот, какой встречаем в "Заратустре", язык, подтверждает мою мысль, что старик явно не был стилистом. Необрамляющие рассказы о дальних странах или тех избранных с печатью Кайна, которые шатаются по уже не столь твердому основанию западного мира.
Возвращение к дхарме (Алексей Пименов)
Есть страна, к которой можно свести большинство сюжетов басен, происхождение индоевропейских языков и россыпной цейлонский чай. Посвященная религиям полуострова, расположенного на берегах Ганга, и имеющая в своей основе популизаторскую мотивацию, эта книга построена словно "Фауст" в обработке Вольфганга. Пролог (а затем и эпилог) знакомит нас с описанием путешествий известнейших завоевателей, миссионеров и философов, также как и остальные четыре части книги начинаются с эпиграфа, и хотя я сам предпочитаю делать именно так, по мне это чертовски рискованно, так как может показаться, что читаешь начинающего автора, которые все свои знания изложить уместно и неуместно.
Потому что классики русской словесности кажутся, мягко говоря, странными, приведенные как подтверждение авторской мысли в исследовании, который не имеет ровным счетом ничего общего с историей русской индологии или с чем бы еще сближающих эти две культуры. Названия глав походят на уровни стратегической компьютерной игры, с той разницей, что первая имеет в своей основе хронологическое или каузальное основание, книга же этими качествами не наделена. Мысль внутри главы иногда резко переворачивает, автор не справляется и делает то, что ему бы лучше избежать, слишком часто вставляя искусственные паузы после абзацев. Делая ударение на роль и разъяснение традиций и ритуалов, исследователь похож на бормучещого под нос Лосьева или затерявшегося Элиаде.