Мы побрели в направлении разрушенного города, увиденного с вертолета, в надежде найти там пристанище на ночь, которая неумолимо подступала, - тени удлинялись, становилось холодно.
Один рюкзак и автоматы мы похерили, и теперь (учитывая мое состояние), в сущности, - беззащитны. Отвратительное ощущение.
Я опирался на плечо Марины, стараясь как можно меньше давить на него, но понимая при этом, что без поддержки просто-напросто рухну на снег. Мне нужна одна ночь покоя и тепла: тогда тело восстановится, сила вновь заструится по жилам. И, конечно, не помешало б чего-нибудь пожрать... Какие, однако, жирные крысы шныряли по коридорам калужской городской администрации!
Город был дальше, чем нам показалось с вертолета. Первые груды битого кирпича, бывшие когда-то домами, появились только тогда, как на небе выткался серпик луны.
Зеленоватые лужи, глянцевые, с кусками звездного неба, источали удушливый гнилостный запах. Я встречал такие: все живое обходит их стороной. В лесу они редки, здесь же - на каждом шагу.
Этот городок мертвее Калуги... Кирпич, лужи, снег. Из-под снега торчит былье, лепится к невысоким деревьям кустарник. Жутко, пусто, мрачно... Неужели здесь когда-то жили люди?
А это - башня... Одна часть - большая, лежит на земле, другая - меньшая, протыкает небо обломком. Какой исполин переломил ее?
Как тревожно здесь! Тревожно и ... знакомо.
Идти дальше незачем - скорее всего, все здания в городке разрушены, и надеяться на надежное кирпичное укрытие не приходится.
Между тем темнота сгустилась, - вот-вот вынырнет из черноты рука и схватит за горло...
Марина дышала тяжело. То ли ночной воздух, то ли чувство опасности прибавили мне сил - я уже не чувствовал себя разбитым. Распрямился, отпуская плечо девушки.
-Зачем ты? - сказала она,- я совсем не устала.
Я замер, вглядываясь в темноту. Нет, в этом городе надо держать ухо востро, гораздо дольше, чем где бы то ни было. Тишина лжива: здесь нет ни стрелков, ни игроков, ни тварей, но наверняка притаилось что-то, более страшное... Чтобы пережить эту ночь, нам необходимо убежище.
Я огляделся: тьма. Плотная, непроходимая тьма. Серпик луны скрылся в тучах, на ветру стучит обледенелое былье.
Что-то надвигалось на нас - ближе, ближе - я чувствовал кожей. А лицо Марины спокойно - это понятно: она не имеет такого, как у меня, опыта игры, единственная ставка в которой - Теплая Птица...
Металлическая узкая лесенка... Почему я подумал о металлической узкой лесенке? Откуда эта мысль в моей голове?
-Марина, - я дернул девушку за рукав, - за мной.
Мы побежали к башне.
-Андрей, что ты задумал?
Я не ответил, озираясь по сторонам. "Только б она существовала", - крутилось в голове.
Лесенка была припаяна к телу башни.
-Лезь.
Марина вцепилась в тонкие перекладины и полезла вверх, осторожно перебирая руками. Оглянувшись на тьму, я полез следом.
Нам повезло - на вершине башни образовалась небольшая площадка, частично огороженная острым забором из переломанной, искореженной арматуры.
Марина лежала лицом к небу и тяжело дышала. Я повалился рядом - казалось, сердце выпрыгнет из груди.
-Знаешь, Андрей, - выдохнула Марина, взглянув на меня. - Там, внизу, отчего-то стало так жутко... Я едва не умерла.
Нет, у этой девушки чувство опасности развито не меньше, чем у меня.
Ветер, застревая в металлических обломках, сердито насвистывал.
Редкие звезды показались на небе. Не они ли льют вниз пробирающий до костей холод? Деться от него некуда, он окружил нас, опутал... Сейчас бы костерок! И черт с тем, что станем маяком - лишь бы потеплело. Вот только где взять дрова?
Единственное тепло в окружившем нас мире - это наши тела.
Марина придвинулась ко мне, я обнял ее, уткнувшись лицом в рыжие волосы, накрылся курткой. Мало-помалу озноб отступил... А сколько, наверно, погибнет в эту ночь игроков, не успевших развести костер. Сколько примерзнет к стволам деревьев!
Я закрыл глаза, слушая биение сердца Марины.
-Андрей.
-А?
-Послушай.
Я откинул с головы куртку, холодный воздух схватил за щеки, поцеловал в губы. Какое-то время не было слышно ничего, кроме тишины, затем отчетливо донесся глухой перестук - кто-то лез по лестнице, стуча подошвами. Я оглянулся: глаза Марины расширились, лицо вытянулось.
-Тихо.
Я поднялся и, пригнувшись, подкрался к краю площадки. Стук подошв по перекладинам совпадал со стуком моего сердца. Кто это может быть? Игрок? Едва ли - все игроки, не нашедшие укрытия до этого времени, уже мертвы. Стрелок? Исключено - стрелки орудуют при свете дня. Тогда кто же?
-Андрей!
Встрепенувшись, я невольно вскрикнул: некто темный, приподнявшись над лестницей, уставился на меня двумя красноватыми угольками.
-Возьми, гад! - заорал я, вскакивая, и, что было сил, ударил кованым носком ботинка в промежуток между красными угольками.
Не издав ни звука, пришелец отпустил лестницу и, как мне показалось, необычайно медленно отделился от металлической стены башни. Я бросился к краю площадки и проводил взглядом темное кувыркающееся тело. Хрусткий звук удара о промерзлую землю донесся до нас.
-Кто это был? - прошептала Марина.
-Хер его знает. Уж точно не игрок.
-Что ему было надо?
Марина вдруг заплакала.
-Ты чего? - растерялся я.
-Когда все это кончится? - прокричала она. - Проклятая жизнь!
Чудачка! Как будто есть другая жизнь. Я, например, другой жизни не знал.
-Успокойся, - я присел на колени и обнял ее, погладил спутавшиеся волосы.- Я с тобой, я защищу тебя.
-Правда? - по-детски спросила она. - Повтори.
-Я защищу тебя.
Девушка прижалась ко мне, вздрагивая. И откуда ты такая взялась в Джунглях, где цена жизни - мгновение? Мгновение, которого не хватило, чтобы добежать до убежища? В Джунглях никогда и ни в чем нельзя быть уверенным. Ты думаешь: надежно спрятался, никто и ничто не угрожает, но вдруг настигает напасть, какой не ждешь, а это самое хреновое.
Марина устала: смерть старухи, стрелки, полет над Джунглями, моя травма. А тут еще ночной нежданный посетитель...
-Вздремни, подежурю, - предложил я.
Мы сидели на холодном металле, слушая завывание ветра, дальний гул леса.
-Не хочу, - пробормотала она, опуская голову мне на колени. Сразу уснула. Я откинул прядь волос с ее лица и смотрел то на него, то на звезду. А ведь они чем-то похожи...
Ныло задетое пулей плечо, да и во всем теле разливалась слабость. Но мне было покойно, даже, пожалуй, весело. Едва ли кто-либо в Джунглях испытывал подобное. Мне открылся новый смысл существования, заслонив прежний - борьбу за собственную шкуру. Моя шкура! Сколько на тебе отметин от заточек, клыков, пуль, сколько ожогов, шрамов и затянувшихся язв! Ты задубела и потрескалась от мороза. Я спасал тебя, и буду спасать, но ты теперь не властна надо мною, моя шкура, я не служу тебе! Лишь одно в Джунглях достойно служения, напряжения всех сил - девушка, так доверчиво прижавшаяся ко мне.
Красная полоска окаймила горизонт. Пошел редкий мокрый снег. Неуверенно выглянул краешек солнца - луч, поплясав на обломках арматуры, перепрыгнул на лицо спящей Марины, пробежался по припухлым покрасневшим губам, веснушчатым розоватым щекам, блеснул в волосках бровей. Она открыла глаза, слабо улыбнулась.
-Утро?
-Утро, - сказал я и, приподняв ее голову, поднялся с колен.- О!
-Ты чего?
-Ноги затекли, - простонал я. - Дьявол!
Тысячи иголок безжалостно вонзались в мышцы - хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Я принялся неуклюже шагать по площадке, морщась и вскрикивая. Марина прыснула со смеху.
-Поднимайся сама, - крикнул. - Посмотрим, как у тебя!
Она встала и, притворно ойкнув, принялась вышагивать рядом со мной.
-О! Пытка стрелковская.
-Не притворяйся.
Подойдя к краю площадки, я посмотрел на ночного гостя, распластавшегося внизу, как черный крест.
-Лежит? - приблизившись, спросила Марина.
-Куда денется, с такой-то высоты.
Высота и вправду была головокружительная: при свете солнца весь город как на ладони - белый лист с зелеными и красноватыми крапинками.
Как я и думал, ни одного здания не уцелело. Неподалеку от башни начинался лес, уходящий к самому горизонту. Он казался сплошным, но я знал, что есть просека, по которой стелется железная дорога.
Где-то на окраине из-под земли поднимались клубы сиреневатого пара, будто беззубый рот старого курильщика выпускал дым.
-Андрей, пошли отсюда.
Я повернулся.
-Мне совсем не нравится этот город, - сказала Марина, глядя вдаль. - Да и есть хочется...
Мы подошли к лестнице.
- Я первый, ты за мной.
Марина кивнула.
Я перелез с платформы на лестницу и стал медленно спускаться.
-Андрей!
-Да?
-Мне страшно! Голова кружится!
Только этого не хватало.
-Цепляйся! Не смотри вниз!
Я остановился, задрав голову.
-Хватайся за перекладину!
Марина, зажмурившись, перелезла с платформы на лестницу.
Тело ночного гостя чернело впереди. Я направился к нему, невольно держа руку на рукоятке заточки.
-Андрей, ты чего?
-Да хочу глянуть... Стой на месте.
Я подошел к трупу, лежащему лицом вниз и припорошенному снегом. Широкая спина плотно обхвачена черной курткой, прожженной, изрезанной - дыры топорщатся желтым мехом; грязно-синие широкие штаны заправлены в носки; обут в тяжелые кованые ботинки. Одежка, как у игрока... Неужели, игрок? Таких здоровяков мне прежде встречать не приходилось. Плотный, кряжистый; руки - что бревна, а мощный затылок оброс бурой шерстью.
-Ого!
-Я же сказал тебе.
-Ты опять? - отмахнулась Марина. - Тоже мне, командир.
Она подошла к игроку, дотронулась носком ботинка до широкой руки.
- Андрей, может, перевернем его?
Марина прочла мои мысли.
-Ну, давай, - притворившись равнодушным, согласился я.
Мы вцепились в труп. Вот так тяжесть, черт подери!
Игрок на мгновение замер на боку и перевалился на спину. Несмотря на свою прожженную шкуру, я вскрикнул, как мальчик, и отпрянул, упав в сугроб. Марина взвизгнула и отшатнулась.
Лица нет. Есть бесформенный, зеленоватый комок, покрытый бледными волосками; в недрах комка скрываются волчьи глаза, а широко разинутая пасть обнажает звериные клыки.
Не сговариваясь, мы побежали к лесу, застревая в снегу. Прочь, прочь отсюда.
-Погоди, Андрей, не могу, - взмолилась Марина. Уткнулась в толстый ствол березы и, обняв дерево, замерла, тяжело дыша.
У меня прилип к спине свитер. За всю свою игру с Джунглями я никогда не убегал от страха. От страха, сросшегося с инстинктом.
-Что это было? - выдохнула Марина.
Стараясь восстановить дыхание, я пробормотал:
-Не знаю. Похоже, мутант...
-О, Боже! - девушка прикусила губу. Мне казалось, она сейчас заплачет.
Худо-бедно привыкший к уродству природы и животных, человек, столкнувшись с уродством себе подобного, содрогается.
-Какая-то ошибка, случайность, - проговорил я. - Все из-за проклятых зеленых луж...
Марина вытерла глаза. Какая ты все-таки плакса!
-Зачем он лез к нам?
Я вспомнил пасть, полную острых зубов, содрогнулся.
-Может быть, эта башня была его ночлегом, а я припечатал ему между глаз, - неуклюже пошутил я.
-Хорошо, что припечатал.
-Хорошо? - неуверенно засмеялся я. - А где же твоя жалостливость?
-Хорошо, что припечатал, - повторила Марина, отпуская березку. - Пойдем скорее отсюда.
Негустой, но цепкий подлесок мешал идти; с деревьев время от времени падали сухие ветки. Пахло хвоей и свежим снегом.
В животе у меня заурчало... Нужно найти еду. Вот и Марина едва переставляет ноги...
Прошагали еще немного и девушка, обессилив, опустилась на выкорчеванное бурей дерево.
-Погоди, Андрей, передохну.
Я присел неподалеку. Знобило: на голодный желудок утренний холод пробирает намного сильней. Нужно добыть мяса. Нужно убить тварь.
По снегу, пересекаясь и дробясь, рассыпались цепочки следов, - все следы старые, припорошенные, едва ли стоит идти по ним. Хотя...
Я поднялся.
-Сейчас приду.
-Я с тобой.
Спорить не было ни сил, ни желания.
Следы крупной твари - довольно свежие, не позже вчерашнего дня. Тварь приволакивает заднюю ногу, иногда падает в снег - здесь остались оплавленные по краям ямки. Но крови ни в ямках, ни по следу нет - значит, животное не раненое, а старое.
Косматая туша лежала у ветвистого дуба. Подходя, я с радостью отметил: брюхо животного вздымается и опускается - не придется есть мертвечину.
Учуяв нас, тварь задергалась, пытаясь подняться. Желтый глаз мутно следил за мной. Поколебавшись мгновение, я с размаху вонзил заточку в жирный загривок - животное негромко рявкнуло, щелкнули челюсти, лапы царапнули дерево.
-Ищи дрова, - приказал я.
Шкура была толстая и прочная, - стоило немалых усилий надрезать ее. Прямо под кожей - слой вонючего желтого жира: тварь и вправду оказалась очень старой...
Наконец, я, освежевав тушу, добыл кусок жилистого мяса. Обернулся. Марина натаскала дров - чего-чего, а этого добра здесь навалом.
Соорудив конусообразный костер, я потянулся за зажигалкой. Выругался.
-Ты чего? - вскинулась Марина.
- Зажигалку похерил.
Лицо Марины вытянулось:
-Что теперь делать?
Раздражение заворочалось во мне: потерять зажигалку - раньше такого со мной не случалось!
-Что делать? Жрать - вот что делать! Мы в Джунглях.
Я отхватил заточкой приличный кусок мяса и принялся рвать его зубами, чувствуя, как кровь течет по подбородку, сухожилия режут десны.
Посмотрев на меня, Марина взяла заточку... Она ела сырое мясо, едва-едва удерживая рвоту. Губы, щеки и подбородок вымазались в красное.
-Чего уставился?
Я засмеялся. Даже сырое мясо прибавляет сил, струится по венам, кормит Теплую Птицу. Мы сможем продолжить путь.
Сломанная башня осталась позади. Я шел легко: лишь слабые отголоски вчерашнего падения изредка подкатывали к голове, в глазах темнело, но ноги-руки были послушны, кости не болели.
Город еще не отпустил нас: прямо в лесу попадались заросшие бурьяном развалины домов; автомобили, сквозь зияющие дыры которых видны омытые дождями кости; попадались и зеленые лужи, прячущиеся в зарослях деревьев, - лопаются изумрудные пузыри, и облачко едкой хмари струится коварной змейкой...
Лес начал редеть. Сердце забилось спокойнее, четче: скоро должна показаться железная дорога. Идя вдоль железнодорожных путей, чувствуешь себя под защитой, будто кто-то прикрыл незримым щитом. Я верил, что пока передо мной бегут две ржавые ленты, я не заплутаю, найду ночлег и еду, отобьюсь от врага. А при удаче можно сесть на Поезд...
-Андрей, посмотри!
Я обернулся на радостный вскрик Марины.
- Здорово!
Это был автомат - мокрый металл блестел на солнце.
-Выходит, мы здесь пролетали, - сказала Марина, раздумчиво посмотрев в небо. - Посмотри, лошадь!
В небе клубились, наползая друг на друга, облака, - они словно соревновались друг с другом в придумывании фигур. И вправду, одно из них было сейчас лошадью - белогривой, тонконогой, с трепетными ноздрями и чуткими ушами.
-А вон - ты, Андрей.
"Я" стоял, расставив ноги на ширине плеч, держа автомат у бедра и настороженно глядя перед собой. Марина смеялась, отыскивая в небе себя. Никогда прежде я так не смотрел в небо - фантазируя, рисуя что-то; небо было для меня лишь частью мира, в котором я должен выжить, причем частью далекой, неважной.
-Вон - ты.
Марина обернулась, посмотрела на облако.
-Андрей, ты мне льстишь.
-Ничуть.
"Марина" сидела в кресле: распущенные мягкие волосы развевались, доставая едва ли не до самого горизонта, на одухотворенном лице застыла радостная улыбка.
Подул ветер, и фигуры исчезли. Я вспомнил, что мы в Джунглях и опустил глаза.
Я остановился, пораженный. Неподалеку от нас на стволе поваленного дерева сидел белый голубь. Он ворковал, раздувая перламутровый зоб, словно силился что-то сказать. Я никогда не видел в Джунглях птиц.
-Красавец,- прошептала Марина, взяв меня под руку.
Голубь взъерошился, колыхнул крылом, и, наклонив головку, повернулся, показав нам другой бок. Я почувствовал, как дрогнула Марина: этот бок у голубка был красно - синим и без единого перышка, кости вздымали тонкую кожу.
-Пойдем отсюда, - сказала девушка.
Она зашагала впереди, автомат болтался у нее на шее, солнце сидело в волосах. Я отчего-то почувствовал себя виноватым и перед ней, и перед этим голубем, и даже перед Джунглями.
Показавшаяся впереди железная дорога разом скомкала и отбросила все сомнения и тревоги. Из хаоса мы вышли к порядку.
Слева, прямо у дороги, торчало полуразрушенное здание, рядом - невысокая бетонная платформа, испещренная рытвинами, как следами больших червей.
-Это что - вокзал? - подала голос Марина.
-Похоже на то.
Наши ботинки гулко застучали по бетону. В конце платформы - искореженная синяя табличка на изогнутых ножках. На табличке - облупленные буквы. Марина прочитала:
-Об-нинск, - и повторила. - Обнинск.
Обнинск! А ведь я, кажется, кое-что знаю про этот город.
8
ПОДЗЕМНЫЙ ИНСТИТУТ
Заскрежетав тормозами, электричка приблизилась к запруженной народом платформе. Мимо окошка тамбура замелькали лица - настойчивые, в испарине от жары и ожидания.
-Москвичи, - с презрением бросила Анюта, затягиваясь сигаретой, - дома работы найти не могут.
Андрей смущенно оглянулся: люди, напирающие сзади, ничего не слышали, думая каждый о своем.
Двери с лязгом распахнулись. Пахнуло нетерпением, потом, десятки лиц с неприязнью глядели на столпившихся в тамбуре пассажиров, руки сжимались в кулаки, подрагивали сердца.
-Скорее, - крикнула полная женщина с двумя сумками в руках.
-Успеете, сядете, - сказала Анюта, выносимая из поезда людским потоком.
Две живые реки пересеклись, матюгаясь. Одна река последовала прочь от платформы, другая - погрузилась в электричку.
-Следующая остановка - Балабаново.
Нагретый на солнце, перегруженный горячими телами поезд стукнул колесами, загудел и рванул, отделяясь от платформы.
-Как селедок, - поведя плечом, сказала Анюта. - И так до самой Москвы.
Андрей кивнул. Толпа увлекла их к автобусной остановке. Люди брали штурмом единственный красный автобус: к желтой стае маршруток пока не подходил никто, напрасно надрывали голоса зазывалы: "Тринадцатый маршрут", "По Ленина". Вот автобус, проседая, отчалил, и тогда стали заполняться маршрутки - в основном, молодежью: экономные старики будут ждать другого автобуса.
-Погоди, - Анюта схватила Андрея за руку, - пусть разъезжаются.
Они протиснулись к лавкам, на некоторых спали загорелые дочерна бомжи. Воняло мочой и семечками. В пивном ларьке маялась от жары продавщица.
-Пива хочешь?
-Можно.
Анюта купила две бутылки "Багбира" и фисташки. Попросила продавщицу открыть пиво; та с недовольной миной выполнила просьбу.
-Надо же, пиво уже полтинник стоит, - проворчала Анюта, подавая одну бутылку Андрею. - Фисташки будешь?
-Нет, спасибо.
Андрей жадно хлебнул из бутылки - белая пена брызнула на плащ.
-Почему ты таскаешь плащ в такую жарынь? - без особого интереса спросила Анюта, хруста фисташками. Бутылку она поставила на скамью, прямо рядом с пыльной подошвой спящего бомжа. Ее большие груди выглядывали из-под розовой майки: казалось, Анюта стоит на людях полуголая.
-Не знаю, - пожал плечами Андрей.
-Ну, так сними.
Он снял плащ, перекинул через локоть, оказавшись в белой рубашке с короткими рукавами. Руки у него были тонкие, жилистые, покрытые черными волосками.
-Какая духотища, - проговорила Анюта, щурясь на солнце.
Андрей допил пиво, опустил бутылку в урну.
-Уже выдул? - подивилась Анюта и потянулась к своей бутылке. Бомж во сне дрыгнул ногой, бутылка упала. Она не разбилась, а покатилась под лавку, гремя и орошая асфальт пятидесятирублевым пивом. Бомж, словно младенец, зачмокал во сне раздутыми потрескавшимися губами.
-Козел, - зло сказала Анюта. - Бомжара чертов.
Народ рассосался; подошел пустой автобус. Андрей и Анюта вошли в жаркий салон, пахнущий пылью и потом, опустились на кресла с торчащей из дыр желтой поролоновой набивкой.
-Обилечиваемся, - подошла кондукторша: лицо усталое, волосы растрепаны; белые штаны-треники, похожие на кальсоны (в автобусе-то можно - это почти что дома), голубая застиранная футболка, подмышки желтые, влажные.
Анюта протянула кондукторше двенадцать рублей, получила два синих талончика; один отдала Андрею.
-Опс! Ты посмотри! - Анюта несильно пихнула Андрея в бок.
Бомж достал из-под лавки бутылку и пил остатки пива.
-Нарочно скинул, - засмеялась Анюта.
Автобус тронулся. Анюта принялась рассказывать про свою подругу, продающую одежду в торговом центре "Триумф". Трещала пуще сороки. Андрей слушал невнимательно: чувство, тяжелое, как медведь, ворочалось у него в груди. Когда Анюта, чмокнув его в щеку и весело бросив "До вечера!", сошла, он почувствовал себя лучше, - надел плащ, стал вглядываться в проплывающие мимо окна знакомые улицы.
Люди входили, выходили, кто-то садился на кресло рядом с Андреем. Он упрямо глядел в окно. Когда снова подошла кондукторша ("Ваш билет? А, вы обилечены..."), на мгновение повернулся.
Андрей не думал о Гале, о матери, об Алене - мысли испарились, уступив место созерцательным проблескам: вон карапуз ест мороженое - на щеках слезы, значит, долго просил у мамы (а может, мама купила мороженое, чтобы не просил велосипед); вот старик на лавке читает газету (а может, спит, обманчиво поблескивая дужками очков). Показалась телебашня, ершисто ощетинившаяся крестообразными шипами. Но посмотрите-ка - к телебашне приторочена узкая лестница! До самого верха, туда, где плавают облака. К чему это? Должно, для монтеров, для ремонтников... Андрей представил, как должно быть, холодно и страшно ползти по узкой этой лестнице - все выше, выше - с абстрактной целью и такими же абстрактными возможностями. Что человек перед этой башней? Му-ра-вей.
"Муравей, да ведь башню-то он построил".
Андрею стало смешно.
"Конечная, ЯДИ", - сказала кондукторша, неприязненно глядя на Андрея. Автобус стоял с открытыми дверьми.
Андрей подхватил портфель и вышел у знакомой синей будки. Желтая табличка, приваренная к железной стенке, оповещала, когда придет следующий автобус. Но Андрею он был не нужен - за дорогой петляла узкая тропинка, ведущая в прохладу молодого бора. Андрей подождал, пока уйдет автобус, перешел дорогу и быстрым шагом двинулся по тропинке.
Сосны приняли человека под свои своды с величавым вниманием, обдав смолистым запахом. Бор скрывал терминал - невысокое, но длинное и широкое строение, огороженное колючей проволокой. К нему примыкали еще несколько зданий; это - ЯДИ - Ядерный институт, организация, ради которой построен город с многоэтажными домами и общежитиями для сотрудников. После остановки первого в мире атомного реактора, сворачивания программ, многие были уволены. Работу сохранили лишь единицы.
Например, Кузьмич.
Андрей дошел до будки с турникетом и шлагбаумом. Нелюдимого вида старик потребовал предъявить документы. Вот ведь чудак - знает всех сотрудников наизусть, но каждый раз требует предъявить документы.
-Здравствуйте, Кузьмич, - сказал Андрей, улыбаясь про себя. Показал старику красную корочку: "Андрей Сергеевич Островцев, старший научный сотрудник".
Кузьмич кивнул, протягивая руку к кружке с чем-то черным. Чай или кофе?
Андрей отвернул рогульку турникета, пошел по асфальтированной дорожке к проходной. Под голубым навесом, притороченным к левому крылу здания, млела "Тойота" Невзорова, - значит, начальник уже на месте.
На проходной ни души. Андрей прислонил к электронному турникету именной чип. Раздался короткий писк - прозрачные створки разошлись в стороны, пропуская старшего сотрудника. Человек со стороны был бы удивлен наличием современных пропускных систем внутри главного корпуса ЯДИ и общим невзрачным, даже, пожалуй, ущербным состоянием Института. Все здесь было словно затянуто пылью - стены, потолок, пол. Человек со стороны был бы удивлен, но таковых в ЯДИ не бывает.
Навстречу Андрею показалась Клавдия, женщина лет сорока, работница Прикрытия. Казалось, и она слегка припорошена пылью. Клава несла в руках какие-то бумаги.