Гавриленко Василий : другие произведения.

Теплая Птица (Ч.2; 1-3)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Часть вторая
   КОНУНГ АХМАТ
  
   1
  
   КОКАИН
  
  
  -Конунг Ахмат, здесь Шрам.
   Обмотав руку липковатой тряпкой, я снял вскипевший чайник, поставил на стол, изрезанный ножом.
   Стрелок по имени Николай терпеливо ждал: серое равнодушное лицо, тусклые глаза.
  -Зови.
   Николай отодвинул заскрежетавшую дверь - из вагона устремился густой пар. Спрыгнул на скрипнувший снег.
  Поезд остановился на ночь посреди Джунглей. Я требовал от машиниста продолжать путь, но тот не поддался ни уговорам, ни угрозам.
  -Как хочешь, конунг, - сказал он, глядя мне в глаза. - Ночью не могу - не ровен час, угодим в яму.
   Пришлось отступиться, чтоб не терять время.
  
   -Конунг?
   Я обернулся.
  -Присядь, Шрам.
   Он, конечно, остался стоять, здоровенный игрок, продавшийся стрелкам за то единственное, что так необходимо ему, и что невозможно достать в Джунглях, - за кокаин.
  -Хочешь чайку? - спросил я.
   Шрам что-то промычал, мотнув башкой. Широкое лицо делил надвое шрам, отчего казалось, что у игрока два носа и четыре губы.
   Я отпил из алюминиевой кружки.
  -Что имеешь сказать?
   Шрам взмок: непривычно находиться в помещении, тем более - в жарко натопленном.
  -Неподалеку поляна, конунг. Там игроки, - сообщил он, косясь на потолок.-
  Кажется, они думают, что твой поезд - Последний.
  -Это всё?
  -Все.
   Я откинулся на спинку стула, несильно ударившись затылком о стенку вагона, и засмеялся.
  -За такой пустяк ты надеешься получить дурь?
   Прищуренные глаза Шрама вспыхнули. Почему я в одиночку принимаю это чудовище? Рано или поздно он бросится на меня, чтобы задушить, - и я могу не успеть выхватить пистолет...
   -Ну?
   Шрам потоптался на месте, нехотя промычал:
  -Там, куда ты направляешься, - питеры.
   Я локтем задел кружку, которая тут же опрокинулась. Кипяток пролился на стол, закапал на пол.
  -Что?
  -Питеры, конунг, - Шрам сыто ухмыльнулся. - Похоже, они собираются
  организовать в Твери базу.
   Я встал со стула, прошел в угол к ведру. Помочился. Шрам терпеливо ждал.
  -Сколько их?
  -Больше тебя, конунг.
  -Насколько?
  -Самое малое - вдвое, - Шрам, прищурившись, смотрел на меня. Нет, этот игрок только с виду - громадный дурак...
  -Техника?
  -Три вертушки и поезд.
   Я подошел к сейфу, набрал код замка.
   За железной дверцей - горка белых пакетиков. Мое плечо обожгло горячим дыханьем, я обернулся - глаза склонившегося Шрама жадно засверкали.
  -Неплохой у тебя запасец, конунг.
  -Убери рыло.
  Он отстранился. Я запер сейф, протянул игроку пакетик.
  Шрам схватил дурь дрожащими руками, тут же надорвал целлофан, всыпал порошок в огромные ноздри. Шумно втянул воздух.
  -Убирайся, - поморщился я.
  -Прости, конунг, - пробормотал Шрам, облизывая пустой пакетик синим языком.
   Как только он притворил за собой дверь вагона, я прилег на накрытую шкурой твари кровать.
  Информация Шрама была неожиданной.
  Мой отряд направлялся в Тверь для проведения зачистки, а не для битвы с питерами. Да и не слышал я, чтобы когда-нибудь стрелки - москвиты нос к носу сталкивались с питерами... Кажется, Христо упоминал, что когда-то к Отцу Никодиму приезжал из Питера Отец Афанасий. Но откуда Христо мог знать наверняка? Он возрожденец, а не стрелок.
   Операция в Ярославле основательно пощипала отряд: тамошние игроки здорово метали заточки. Я не готов к столкновению с питерами. И УАМР ничего не говорит на этот счет...
   Так что, поворачивать обратно?
  "Шанс обязательно выпадет - главное, не упустить его", - женский голос. На мгновение я будто наяву увидел ее, вспомнил запах волос, наивные, неосуществимые мечты, которые я начертал на флаге своей души и тайно понес через Русские Джунгли. Серебристая Рыбка, плыви...
   -Значит, шанс, - прошептал я, глядя, как в печи мечется огонь.
   Решение было принято. Чтобы не терзаться понапрасну новыми сомнениями, я поднялся с постели, снял с гвоздя зеленую куртку с нашивкой на рукаве в виде серпика луны.
   Серпик луны сверкал и на холодном небе, но смотрел он в другую сторону. Джунгли шумели, где-то выла тварь. Там же бродит Шрам, а может, забрался на дерево и уснул, - улетел в лживо-прекрасный сон. Интересно, что он видит под дурью? Что прекрасно для Шрама? Зеленая долина, пересеченная голубой речушкой, вытекающей, кажется, из самого неба? Едва ли. Красивая женщина? Это уж точно - нет. Скорее всего, он видит себя не Шрамом, а кем-то другим. Может быть, конунгом.
   Я пошел вдоль поезда. За приоткрытыми дверями вагонов храпели, стонали, ругались вполголоса; из печных труб летели искры - некоторые поднимались выше деревьев и только там, в вышине, гасли.
   В хвосте поезда, на платформе, - вертолет, лопасти свисают чуть не до земли. Единственная вертушка, доверенная моему отряду. Да я особо и не настаивал на большем, полагаясь на пехоту и мощь станкового пулемета.
  Посмотрев на блестящий под луной снег, повернул обратно.
   Из продвагона доносились приглушенные стоны, звуки ударов: эта сволочь, Машенька, опять избивал Николая. Я остановился у двери, едва сдерживаясь, чтоб не вмешаться.
  -Гад, - тонким голосом крикнул Николай и тут же захрипел: должно быть, Машенька схватил его за горло.
   Быстрым шагом я направился к своему вагону: помочь Николаю я не в силах, даром что конунг. В отряде, как и в Джунглях, - каждый сам за себя.
   Отворив дверь, я замер: в мое краткое отсутствие кто-то побывал в вагоне.
   Сердце гадко заныло: на месте сейфа раскуроченные доски с хищно торчащими гвоздями - похоже, сейф отодрали от пола одним рывком.
  -Шрам! Е...ть его душу, это Шрам!
  
   Поднимать общую тревогу я не решился, хотя соблазн был.
  Переоценить потерю невозможно: без кокаина отряд неуправляем. Каждое удачное действие, каждое попадание в цель должно оплачиваться дозой - таков неписаный закон. Кокаин - бог и демон отряда, мерило всего и вся...
  
  Несколько темных фигур маячили передо мной в поднимаемой ветром снежной свистопляске. Стрелки, вырванные приказом из жарко натопленных вагонов, свирепо матерились, то и дело посылая в "молоко" очереди из автоматов.
  -Хер мы его найдем, - грубый голос справа от меня, кажется, Осама. - Вспорхнул, гнида, на дерево.
  -Смотри, а то сядет на шею - простужено отозвался кто-то.
  -Прекратить трёп, - крикнул я, отгораживаясь от слепящего снега воротником куртки.
  Черт подери, какой ветрище, даже здесь, в лесу, продувает. Шрам, будь он неладен. Впрочем, и сам молодец - угораздило же не запереть вагон с кокаином...
   -Конунг!
   Я побежал на голос, придерживая автомат у бедра. Ноги утопали в снегу, деревья, баюкая, раскачивали черноту ночи.
   -Сюда, конунг, - облепленный снегом силуэт возник передо мной.
   -Ты, Николай?- я узнал слабосильного, нерасторопного работника продвагона. Узнав, удивился: на зов положено явиться Машеньке.
  -Конунг?
  -Да?
  -Посмотри.
   В голосе Николая звенело торжество. И было отчего.
  На дне кустистой ложбинки, распластав руки и ноги, навзничь лежал Шрам. Неподалеку от его головы чернел сейф.
   Я бросился со склона по сугробам, проваливаясь по колено.
   На сейфе вмятины от яростных ударов, но дверца цела. Этому ублюдку не удалось добраться до моего кокаина.
   Я выругался, пнув лохматую голову Шрама. Кожица на виске лопнула, закапала кровь. Игрок застонал, но не очнулся, и глаза его остались все такими же застывшими.
   -Молодчага, Николай. Дурь заработал.
   Я вытер лоб комком снега.
  -Где запропастились эти долб..бы? Ну-ка, свистни.
   Николай не торопился снять с шеи алюминиевый свисток и созвать группу.
  -Слышишь ты?
   Он вдруг заговорил - прерывающимся зябким голосом.
  -Конунг, мне не нужна дурь. Я, это самое, хотел бы... Ну... уволиться из продвагона.
   Я посмотрел в лицо Николая - ни синяка, ни кровоподтека. Машенька умеет бить так, что следы побоев видны лишь жертве.
  -Хорошо, я подумаю, - выдавил я. - Свисти!
   Николай поднес к губам свисток.
   Спустя какое-то время шесть облепленных снегом фигур - Осама, Надим, Джон, Киряк, Сергей, Якши - спустились с разных сторон в ложбинку.
  -Где вы шляетесь, мать вашу?
  -Заплутали, конунг, - равнодушным голосом ответил за всех Киряк, растирая снегом красную рожу и с интересом косясь на Шрама.
  -Пока вы плутали, Николай заработал дурь.
  -Кастрат?- недоверчиво хмыкнул Осама. - Охуеть.
   Стрелки, включая и Николая, заржали.
   Горло Шрама выплеснуло сдавленный крик, игрок засучил вдруг руками-ногами, словно младенец.
   -Возвращается, конунг, - доложил Якши.
   -Вижу.
   Шрам возвращался, поскуливая и клацая зубами, - за мгновения неземного блаженства расплачивался мучением.
   Мало-помалу глаза игрока обрели подобие мысли. Шрам сел.
   -Мудак, - не выдержал Осама.
   Приклад врезался Шраму в подбородок - тот словно не почувствовал, и вдруг рассмеялся, вызвав ярость у Осамы. Приклад замелькал в морозном воздухе, описывая равные полукружья. Шрам и не думал защищаться.
   Осама утомился и отступил, кивнув Джону: "Теперь ты".
   Шрам смотрел на меня.
   Стрелки по очереди избивали его, соревнуясь в силе, а Шрам все смотрел на меня.
   Удар Осамы опрокинул игрока навзничь.
   -Ну-ка, - Осама ленивым жестом уткнул дуло автомата в шею Шрама.
   -Стой!
   Осама уставился на меня.
  -Он вор.
  -Сказано - стой, - отчеканил я, ленивым жестом сбивая наледь с серпика луны на рукаве. - Убери автомат и бери сейф. Вы все, помогите ему!
   Стрелки поволокли сейф к заносимому снегом поезду. Чувствуя себя разбитым, я побрел следом.
   Шрам остался лежать на дне ложбинки.
  
   Над поездом клубился пар. Стрелки, переругиваясь и кряхтя, покидали натопленные вагоны.
   -Ну и морозище, - проговорил Белка, стрелок-альбинос, которого командование навязало мне в адъютанты. Отбежав в сторону, он стал мочиться, выжигая в сугробе желтую пещеру.
  -Белка, хрен не отморозь, - крикнули из толпы, тут же грохнувшей смехом.
  -А ты че так за мой хрен беспокоишься, Джон?- Белка, лыбясь, натянул штаны.
  -Довольно ржать,- морщась от гуда в висках, сказал я.- Белка, давай построение.
  -Слушаюсь, конунг. Стро-о-йсь!
   Луженая глотка. Лесное эхо многократно повторило приказ. Стрелки вытянулись в неровный ряд. Двадцать девять человек, двадцать девять комплектов хаки, двадцать девять АКМ, двадцать девять пар глаз, горящих предвкушением бойни. Нет, только двадцать восемь горящих пар глаз. Я остановился напротив Николая, глаза которого просто смотрели на меня, в них таилась тусклая мольба.
  -Два шага вперед.
   Николай повиновался.
  -Конунг?
  -Ты переводишься из продвагона в первый.
  -Так точно,- голос Николая едва заметно дрогнул. Он вернулся в строй, в котором зашумело: "Кастрата - в первый".
  Опасаясь, что шум увеличится, я кивнул Белке:
  "Раздавай!".
   Жестяная коробка заставила отряд на время позабыть обо всем. Драгоценные пакетики с белоснежным порошком замелькали в заскорузлых пальцах.
   -Слава конунгу!- громыхнуло над лесом.
   Я повернулся и побрел к локомотиву, обходя желтые ледники, выросшие за одну ночевку поезда. Слава конунгу. Чтобы бы вы орали, если б ночью Николай не нашел в Джунглях Шрама?
  -Спасибо, конунг.
   За моей спиной - дыхание сбивчивое. Тебе спасибо, Николай.
  
   Я вскочил на ступеньку локомотива.
   В кабине машиниста - запах концентрата, тварки, поджаренных при сушке валенок.
  -Олегыч?
  -Кого там?- заспанный, недовольный голос. Щелкнув, включился генератор, под потолком вспыхнула красная спираль лампочки.
   Машинист лежал на кровати, втиснутой в узкую щель между двигателем и печкой. Увидев меня, он откинул в сторону рваную телогрейку, обнажив ноги с желтыми ступнями и грязными толстыми ногтями.
  -Конунг? Чтой-то рано.
  -Где там рано, Олегыч, - уже построение прошло.
   Охнув, Олегыч сел, суетливо натянул валенки и бросился к печке. Погремев заслонкой, достал закопченный котелок.
  -Олегыч, время!
  -Минуту, конунг,- стуча ложкой, отозвался машинист, - на пустой желудок жизнь не мила. Счас, поем, тронемся.
   Я сделал строгое лицо и покинул кабину.
  
   Поезд протяжно взвыл. В форточку под самым потолком ворвался снежный вихрь.
  Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.
   Жарковато - я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось. Пусть старается.
   Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.
   Николай заскрежетал заслонкой.
  -Протопил?
  -Да, конунг.
  -Не угорим?
  -Обижаешь, конунг,- лицо Николая порозовело.
   Чудно встретить в Джунглях человека, способного смутиться от пустяка.
  -Присядь, - я кивнул на стоящее у стола полено.
  -Конунг?
  -Садись.
   Николай неловко примостился за столом.
  -Держи тварки, Николай.
   Стрелок отшатнулся от протянутой руки.
  -Слушай, - поморщился я. - Ты сам просил перевести тебя из продвагона, разве нет? Или желаешь обратно к Машеньке?
   Николай взял тварку тонкой рукой.
  -Спасибо, конунг.
  Ну, то-то же.
  
   Что сверкает в головах игроков, которых холод и ожидание терзают на Поляне сильнее стаи свирепых тварей, когда, завидев в снежном мареве набыченную голову локомотива, вдруг понимают, что это не спасительный Последний Поезд, а транспорт стрелков?
  Скорее всего, ими просто завладевает страх. Страх за Теплую Птицу.
  Ни голод, ни холод, ни ядовитая вода, ни твари не отняли у игроков любви к Теплой Птице; и страх за то, что отличает живую тварь от камня, заставляет их метаться по Поляне. Продираться через хищный кустарник в Джунгли - прочь! Вы-жить!
  
   Олегыч, как и положено, начал сбрасывать скорость заблаговременно, так, чтобы поезд остановился как можно ближе к Поляне.
   Командир зачгруппы Самир, крупный стрелок с клокастой бородой и блестящими злыми глазами, поприветствовал меня кивком головы.
   Я закрыл за собой дверь, связывающую первый вагон с вагоном группы зачистки. Здесь удушливо воняло портянками (вон, развешены у печки); на стене - большая перепачканная фотография голой девки, в углу - бак для мочи.
   Бойцы - Осама, Богдан, Сергей, Джон - нестройно протянули:
  -Слава конунгу.
   Никто не удивился моему приходу, совсем не обязательному. Зачгруппа - стрелки матерые, не нуждающиеся в напутствии конунга.
   Самир сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок.
   Сергей вертел в руках автомат, Джон подкреплялся тваркой. Богдан, белобрысый стрелок с оторванным ухом, сжимал и разжимал кулаки.
  -Что, Ухо, не терпится диким глотки порвать? - обнажив черные зубы, спросил Осама.
  -Не терпится, - хохотнул Богдан.
  -Знаю я, отчего ему не терпится, - вставил Сергей, отрываясь от оружия. -
  Надеется, что на Поляне найдется что-нибудь получше этого.
   Он кивнул на фотографию голой самки на стене.
  -А то тебе не надоело дрочить,- ухмыльнулся Богдан.
   Стрелки засмеялись, кто громче, кто тише.
  -Заткнитесь.
   Самир поднялся. Мощный торс закован в куртку цвета хаки, взгляд из-под шлема цепок и суров, автомат висит так, что ясно: когда надо, мгновенно соскользнет с плеча.
   -Зачгруппа готова, конунг.
   Сейчас я скажу это. Иначе, зачем я пришел сюда?
   Самир смотрел на меня. Скрежет колес вызвал неприятный холодок в деснах.
   Если я отдам приказ не убивать диких на Поляне, в отряде начнется брожение, которое не вытравить кокаином... Убийство для стрелков - тот же кокаин.
  -Поезд стоит, конунг, - сообщил Самир.
  -На выход.
  
  Я смотрел, как стрелки выпрыгивают на рыхлый снег, как мечутся в лесу смутные тени: прочь! Жить!
   Когда послышались первые автоматные очереди, я повернулся к двери.
   Скоро должен придти с докладом Самир...
  
  
   2
  
  
   КОСТЕР
  
  
   В вагон постучались.
   Николай, даром что храпел на соломенном тюфяке в углу, мигом вскочил, откинул задвижку.
   Самир. Лицо красное от мороза, на плечах - снег; дышит тяжело, в глазах - огоньки непрошедшего возбуждения. Того особого возбуждения, что испытывает лишь охотник за человеком.
  -Конунг, зачистка прошла успешно.
  Кто бы сомневался?
  -Сколько, Самир?
  -Двенадцать диких.
   Двенадцать! Многовато...
  -Спасибо, Самир, - я отвернулся, давая понять, что доклад окончен.
   Но стрелок не торопился покинуть вагон.
  -Конунг, бойцы ...
  -Самир? - я взглянул на стрелка.
  -Конунг, бойцы просят...
  -Что? - подчиняясь неведомому порыву, я вскочил, глядя в темные, с желтыми точками глаза. - Что просят бойцы?
   Самир отвел взгляд, проговорил:
  -Удвоить дозу.
  Злость овладела мной.
  -Удвоить дозу, ядри твою душу? За что? За то, что ты выполнил свою работу?
  -Но конунг...
  -Вон!
   Пятясь, Самир покинул вагон. Я опустился на стул. Рука нащупала нож и с силой вогнала в столешницу.
  -Сволочь.
  Я тщетно пытался вытащить нож, застрявший в плотной доске. Подняв глаза, увидел окаменевшее от страха лицо Николая.
   -Привыкай жить с конунгом.
   Истопник вздрогнул, теребя в руках кусок бересты.
  
  
   Свечерело.
  Поглазеть на костер собралось немного бойцов, большинство предпочло теплые вагоны и горячий концентрат. Поезд замер у Поляны, бледная луна посеребрила кроны деревьев.
  Я подумал о той, что осталась далеко позади, но вместе с тем, будет со мной до конца. Шум Джунглей зазвучал приглушенно. Стало дико и жутко: рядом со мной темнела горка убитых.
   "Трупы во избежание увеличения популяции тварей, надлежит сжигать вместе с одеждой".
   Приказ за номером 12 инструктивного приложения "Конунг" к Уставу Армии Московской Резервации (УАМР) строго обязателен для исполнения.
   -Старуха пыталась на дерево взлезть, - неторопливая речь Богдана, рассказывающего стрелкам о зачистке, оттеняла мои мысли. - Только тощими крюками за кору хер удержишься. Я ее пригвоздил к дереву, целую обойму в спину всадил. А она, прикиньте, лежит на снегу и на меня так смотрит, и шевелит, б...дь, руками. Сука! Я ей - в башку...
  -Осама или кто там, - крикнул я.- Начинайте.
   Темная фигура с канистрой направилась к горке.
   Выплеснулась жидкость, запахло бензином. Потом кто-то чиркнул спичкой.
   Взметнувшееся к небу пламя озарило Поляну, стрелков, поезд. Стрелки торжествующе завопили.
  Огонь плясал на трупах; отчетливо виднелись головы, ноги, руки, туловища, трещали волосы, плавился снег.
   Точно завороженный, я внезапно шагнул вперед, к костру. Из огненного чрева на меня глядело лицо старухи, оно показалось мне знакомым. Черные от копоти губы изгибаются и зовут: "Иди ко мне, и мне станет легче, раздели со мной мою боль". И я сделал еще один шаг.
   Сильные руки сжали мои плечи; рывок назад.
  Я увидел перед собой перекошенное лицо командира зачгруппы.
   -Что ты, ядри твою мать, делаешь, конунг? Поджариться захотел?
  
   В вагоне я прилег на кровать. В груди - пустота. В ноздрях - запах костра. Меня вырвало.
   Мало-помалу боль в голове отступила. Я увидел старательную спину Николая, вытирающего с пола блевотину.
   -Я сам.
  -Это моя работа, конунг, - во взгляде Николая любопытство вперемешку с тревогой: не ожидал, что конунг может проявить слабость?
   Преодолевая ломоту в теле, я поднялся.
  -Зачем ты, конунг?
  -К черту.
   Я подошел к сейфу.
  Скрипнув, металлическая дверца явила горку белых пакетиков. Я просунул руку в щель между горкой и крышкой сейфа и выудил зеленую бутылку с удлиненным горлом, заткнутую огрызком свечи.
   Присел к столу.
   Я знал, что по крышам вагонов, перебегая с одного на другой, змеятся снежные вихри, что многие стрелки спят, а те, кто не спит, играют в потрепанные грязные карты либо дерутся за место у печки. Кто-то грызет тварку, кто-то в сотый раз перебирает и смазывает АКМ, кто-то дрочит, кто-то скрипит зубами; кого-то мучает болезнь, кого-то ломка. Мне нет до них дела, даром, что я несу за отряд ответственность перед Лорд-мэром...
  -Николай! Брось тряпку и садись.
   Не говоря ни слова, Николай подошел и опустился на полено напротив меня.
  Я наполнил две жестяные кружки зеленкой. Одну протянул Николаю, из другой, не поднимая головы, отхлебнул.
  В носу сразу засвербело, и чтобы не закашляться раньше времени, я закинул подбородок и вылил в рот пойло. Глаза едва не выпрыгнули из глазниц прямо на стол; я нащупал дрожащей рукой кусок тварки, и принялся работать челюстями. Убийственная горечь зеленки сменилось теплотой, разливающейся по телу, точно река по весне.
   -Хорошо, - крякнул я, с удовольствием отметив пустую кружку в руке Николая, его покрасневшее лицо и заблестевшие глаза. Не давая рассеяться теплу, я наполнил кружки по новой. Зеленка уже не так жгла горло, в животе и груди становилось все теплее.
  -Вещь, - слегка заикаясь, проговорил Николай, кивнув на опустевшую бутылку. - Где достал, конунг?
  -Украл, - я засмеялся.
  Размахнулся и метнул бутылку, метя в приоткрытое окно. Ударившись о стену, бутылка разбилась, забрызгав пол мелкими зелеными осколками.
  -П-подберу, к-конунг, - Николай потянулся к тряпке, но я успел перехватить его руку.
  -Оставь, Коля. И называй меня Ахматом.
  -Хорошо, Ахмат.
  -Так-то лучше. Ну, рассказывай.
  -Что рассказывать, конунг ... э, Ахмат?
  - Как тебе у меня? ... Хотя нет, п-погоди. Давай, что ли, песню...
   Николай неловко улыбнулся.
  -Что, не знаешь песен?
  -Не знаю, конунг.
  -А эту... Что-то бье -о-тся живое и в ка-амне...
  -Не знаю.
   Николай смутился так, словно петь песни должен каждый стрелок.
   -Ну лады, слушай...
   Что-то бьется живое и в камне,
   Перестаньте его дробить!
   Может быть, это чье-то сердце,
   И оно умеет любить.
   Может быть, непорочная дева,
   Здесь, рыдая, упала в жнивье,
   От предательства окаменело,
   Но не умерло сердце ее.
   Я с сожалением перевернул кружку вверх дном, несколько прозрачных капель упали на стол. Что за дела? С каких пор зеленка стала прозрачной? Подняв голову, я понял, что это вовсе не зеленка. По впалым, сероватым щекам Николая бежали слезы, задерживаясь в складках кожи, срываясь с подбородка.
  -Ты чего, Николай?
   Он пробормотал что-то. Отвернулся.
  -Николай?
  -Это все твоя песня, конунг, - бесцветным голосом откликнулся истопник и тут его, как недавно в лесу, над телом Шрама, понесло.
  Он говорил, задыхаясь, коверкая слова, говорил сбивчиво, стремясь скорее, как можно скорее вытеснить из груди ту муку, что терзала его. Я слушал, плохо соображая поначалу, о чем говорит этот тонкошеий стрелок. Медленно, но верно, через хмель и толстокожесть, - смысл его слов дошел до меня, заставив содрогнуться. В отряде, под самым моим носом Машенька пользовался Николаем, как женщиной.
  
  
  Метель. В воздухе - удушливый запах горелого мяса; на месте костра - куча пепла, в центре которой время от времени возникают красноватые язычки.
   Поезд притих, из печных труб не сыплются искры, а поднимается ровными столбиками сизый дымок.
   -Что ты задумал, конунг? - голос Николая послышался из-за спины.
  -Заткнись.
   Этот сопляк уже, похоже, наложил в штаны. Если бы не зеленка, я, возможно, так и не узнал бы о происходящем в моем отряде. Мне захотелось повернуться и разбить Николаю нос, но я лишь ускорил шаг.
   Продвагон темен и тих, как преисподняя. Я стукнул по дощатой двери кулаком.
   -Кто? - голос Машеньки сонный и злой.
   Не отвечая, я постучал снова.
  -Я сейчас тебе по башке постучу.
   Начальник продвагона появился в дверном проеме, тускло освещенный огнем печки. Я ударил по заспанной роже кулаком, вложив в удар всю силу, на которую способен. Машенька спиной упал в вагон, что-то загремело, должно быть, опрокинулись коробки с пайками. Я вошел, пропустил Николая, закрыл дверь.
   -Конунг? - прохрипел Машенька, держась за разбитый рот. Между пальцами показались темные струйки. Он осоловело таращился, еще не понимая, что происходит.
  Мало-помалу его взгляд очистился, изумление сменила звериная настороженность.
  -Ты ох.ел, конунг?
  -Мразь.
   Ярость прорвала плотину. Не видя ничего вокруг, я сшиб Машеньку с ног и принялся избивать, не давая отчета, куда именно попадают носы кованых ботинок.
   -Конунг, прекрати, - крик Николая донесся до меня из-за границы моей ярости.
   Машенька лежал на полу лицом в потолок, в окружении коробок с пайками, рот его пузырился красным. На черепе кожа рассечена, показалась кость, спутанные черные волосы запеклись кровью.
   -Возьми, - я достал из-за пояса и протянул Николаю нож.
   Он отшатнулся.
  -Чего же ты, Николай? Прикончи его, ведь он мучил тебя.
  -Спрячь нож, конунг, - пробормотал Николай.
  -Уверен?
  -Спрячь.
   Я сунул нож за пояс.
  -Тогда пойдем отсюда.
   Однако прежде чем мы покинули вагон, Николай задержался над своим мучителем, плюнул ему в лицо.
  -Сволочь, - процедил сквозь зубы.
   3
  
   КАСТРАТ
  
   До Твери остался один перегон, и я приказал Олегычу слишком не усердствовать: питеры могли взорвать мост, либо раскурочить железнодорожное полотно.
   Стрелки, уже предупрежденные, что в Твери нас ждет отнюдь не зачистка, сидели по вагонам нахохленные, злые, полные нехороших предчувствий. Мои слова о том, что у каждого есть возможность стать героем, первым москвитом, схлестнувшимся с питерами, не возымели действия. Самир буркнул в моем присутствии: "Конунгу известен рецепт нашей смерти". Я предпочел сделать вид, что ничего не услышал.
   Я не мог ни в чем винить бойцов, так как ощущение, что мой поезд идет в никуда, не покидало меня, и это несмотря на то, что план внезапной блокировки противника на развалинах города, уничтожения техники, сформировался в моей голове и нельзя сказать, чтобы он был плохим. Но одно дело, - план, другое - его воплощение. Уж очень густыми красками описывал Шрам силу питеров. Да, Шрам. Что же с ним сталось? Неужели его сожрали твари? Удастся ли найти другого осведомителя?
   -Николай, ты помнишь Шрама?
   Истопник возился у печки, пытаясь всунуть в узкое отверстие толстое полено. Мы с ним, даром, что жили в одной теплушке, разговаривали мало, и каждый раз Николай вздрагивал от звука моего голоса. Вздрогнул он и сейчас, как мне показалось, несколько резче, чем обычно.
  -Помню, Ахмат.
   Николай, наконец, управился с поленом.
  -А почему ты спросил, конунг?
  -Почему? Даже не знаю...
   Просто не было бы Шрама, и отряд на полных, вовсю раздуваемых Олегычем, парах несся бы к верной гибели. А так... Поборемся. Пожалуй, я погорячился, натравив на следопыта зачгруппу, но сделанного не воротишь, как небу не вернуть летящий к земле снег.
   После зачистки в Ярославле и срочного направления в Тверь прошло семь дней. Всего неделя, а как много вместила она в себя - и черепаший ход поезда, и бесконечные, выматывающие душу остановки, и потасовки томящихся без дела бойцов, и выходку Шрама, и стычки с Самиром и Машенькой, и костер... Нет, не неделя прошла, а вечность - глубокая, серая, беспокойная. Я, конечно, не сдюжил бы, если б во сне не слышал твой тихий голос и, - Серебристой Рыбкой - не плавал в зеленых глазах. Милая! Когда я вновь увижу тебя? И увижу ли?
  
   Олегыч остановил состав неподалеку от моста, под которым, лениво обтекая белые островки, разлеглась река.
  Саперы плелись по мосту, проверяя металлоискателями каждую шпалу. Тверь-зверь близко, уже обдает ледяным дыханьем.
   Надеюсь, питеры не ждут нас, вернее, я почти уверен в этом. Проведя успешную зачистку, они, скорее всего, до сих пор празднуют, отмечая ее, и не думаю, что кокаина у них меньше, чем у москвитов. Неожиданность - наш главный, и, пожалуй, единственный козырь.
   Стрелки отпиливали посеребренные лапы елей и укрепляли их на крышах и стенках вагонов. Затем - накидывали снег. Поезд уже походил на гигантский, продолговатый сугроб.
   Ко мне подошел начальник саперной бригады.
   -Путь чист, конунг.
   Я кивнул, отошел в сторону, помочился на желтый снег и коротко бросил:
  -По вагонам.
   Кто-то рядом подхватил.
  -По ва-го-на-аам!
   Стрелки принялись по очереди сдавать пилы начальнику хозвагона. Каждый стремился поскорее шмыгнуть в теплушку, отчего возникали толкотня и ругань. В толпе я мельком увидел лицо Машеньки, - все в сиреневых кровоподтеках и ссадинах. Черные глаза стреляли злобой.
  Я отвернулся и зашагал к своему вагону.
  
   Поезд вполз в город.
  Я сидел с Олегычем в кабине машиниста. Мертвые здания, точно гнилые зубы, торчали из темной пасти ночи. Кое-где вспыхивали огни - последние прости далеких пожаров. Тверь казалась еще более уродливой и мрачной, чем другие, уже виденные мной мертвые города. У развалин вокзала замерли составы, грузовые и пассажирские. В пассажирских - я не сомневался - на нижних, верхних полках, за столиками у окон, - скелеты бывших: женщин, мужчин, детей.
   На карте это место обозначено как "нулевой район".
   Скрежеща, поезд остановился. Олегыч повернулся ко мне, вытирая засаленным рукавом вспотевшее лицо.
  -Приехали, конунг.
   Вокруг - ночь. Привыкшее к реву мотора ухо отказывалось воспринимать тишину. Казалось, кто-то идет по шпалам к носу локомотива и вот-вот постучится в лобовое стекло.
  -Конунг, есть будешь?
  -А?
  -Не желаешь, спрашиваю, пожрать со мной?
  -Нет, Олегыч.
   Машинист пожал плечами, выбрался из продавленного кресла, и, слегка пошатываясь, побрел по узкому проходу машинного отсека в свою каморку. Там загорелся свет и послышался стук кастрюльной крышки. Странный человек, он еще может думать о еде... Впрочем, его работа на данном этапе завершена, Олегыч может расслабиться. Моя же только начинается и, откровенно сказать, я предпочел бы достать с неба луну, нежели заниматься этой работой.
  
  Отряд продвигался по Нулевому району.
   Замаскированный поезд остался позади под надзором Олегыча и пулеметчика. При дневном свете Нулевой район производил не такое гнетущее впечатление, как ночью.
   Снег блестел на солнце, поросшие кустарником здания порождали мысль о том, как здесь было раньше. Дома невысокие, двух либо трехэтажные, значит, их жители хорошо знали друг друга, может быть, даже ходили в гости по-соседски. Под развешенным бельем, белоснежными простынями и наволочками, стучали костяшки домино. Дети с криками гоняли мяч по пыльной площадке между качелями и стиркой. Дядя Семен кричал из окна "Вот я вам!", когда мяч громко ударял по стоящему во дворе "жигуленку". На лавочке у подъезда, как седые мойры, сидели старушки...
   -Аа!
   Прямо на меня из дверного проема выскочил игрок. Я успел разглядеть всклокоченные седые волосы. Заточка со свистом пролетела в считанных сантиметрах от моей щеки. Позади кто-то вскрикнул.
  Я не успел вскинуть автомат. Зато успел кто-то за моей спиной.
  Свинец взрезал лохмотья на теле игрока; он завалился на спину и замер.
  -Конунг, ты не ранен? - испуганный крик. Кажется, Белка.
   Я обернулся. На лице Белки - страх.
  Он держал автомат наизготовку; еще несколько бойцов целились в распластанное на снегу тело.
   -Опустите.
   Стрелки подчинились.
  -Ты в порядке, конунг?
   Я кивнул, вспоминая просвистевшую у щеки заточку и короткий, почти болезненный вскрик.
  -Кого зацепило?
  -Кастрата.
   Николай лежал на спине, раскинув руки. Заточка вошла чуть пониже шеи, в ключичную впадину прямо над правым плечом. Автомат Николая валялся у его головы, надавливая прикладом на висок. Я отбросил оружие в сторону, в сугроб.
  -Николай.
   Глаза истопника приоткрылись. Губы дрогнули.
  -Ахмат.
  Я наклонился.
  -Он... здесь...
  -Что?
   Розовая пена, поднимающаяся ко рту по горлу Николая, не позволила ему договорить. Судорога сотрясла хлипкое тело, он затих.
   Незаметным движением я закрыл стекленеющие глаза истопника и поднялся.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"