Гаврилов Дмитрий Анатольевич : другие произведения.

Опора Мироздания.Мировое древо и Скала Времён в традиционной культуре (1-11 главы книги)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта книга сложившегося тандема авторов - Станислав Ермаков и Дмитрий Гаврилов - "Опора Мироздания" рассматривает универсалии Традиционной культуры индоевропейцев, систему инвариантов, известных как Мировое Древо и Мировая Гора. Авторы не ищут и не выдают готовых решений, поэтому в определенной мере это экспериментальное издание, текст которого будет одинаково близок "и физикам, и лирикам". Логика книги выстроена на базе как известных, так и совершенно неожиданных для широкого круга читателей параллелей в области мифологии, этнопсихологии и современной физико-математической науки.
  Полный текст издания см:
  С. Э. Ермаков, Д. А. Гаврилов
  Опора Мироздания. Мировое древо и Скала Времён в традиционной культуре. - М.: Ганга, 2009. - 288 с., ил. - (Обычай веков).
  ISBN 978-5-98882-085-7
  
  
  Что касается нас, мы считаем своим долгом устанавливать актуальность архетипов.
  Г. Башляр, Поэтика пространства.
  
  - Посмотри, вон-вон далеко мелькнули звездочки: одна, другая, третья, четвертая, пятая... Не правда ли, ведь это ангелы божии поотворяли окошечки своих светлых домиков на небе и глядят на нас? Да, Левко? Ведь это они глядят на нашу землю? Что, если бы у людей были крылья, как у птиц, - туда бы полететь, высоко, высоко... Ух, страшно! Ни один дуб у нас не достанет до неба. А говорят, однако же, есть где-то, в какой-то далекой земле, такое дерево, которое шумит вершиною в самом небе, и бог сходит по нем на землю ночью перед светлым праздником.
  - Нет, Галю; у бога есть длинная лестница от неба до самой земли. Ее становят перед светлым воскресением святые архангелы; и как только бог ступит на первую ступень, все нечистые духи полетят стремглав и кучами попадают в пекло, и оттого на Христов праздник ни одного злого духа не бывает на земле.
  Н. В. Гоголь, "Майская ночь, или Утопленница"
  
  Есть в мире гора, крутохолмная Меру,
  Нельзя ей найти ни сравненье, ни меру.
  В надмирной красе, в недоступном пространстве,
  Сверкает она в золотистом убранстве <...>
  Одета вершина ее жемчугами.
  Сокрыта вершина ее облаками.
  На этой вершине, в жемчужном чертоге,
  Уселись однажды небесные Боги...
  Махабхарата, пер. С. Липкина
  
  
  От авторов
  
  Время и пространство - основополагающие понятия при описании мира в той или иной культурной традиции.
  Но зачем нам сегодня, помимо сугубо познавательного интереса, углубляться в древнейшие представления о Мироздании, свойственные нашим предкам? Ведь мы не можем не понимать, что Земля - не плоская, что Солнце - звезда, одна из многих, причём особо не выдающаяся. Равно как мы, скорее всего, согласимся: Мирового древа именно как "суперрастения" нет. Это - удачная, чрезвычайно ёмкая метафора. Но... бесполезна ли она? Только для сторонника механистического подхода к окружающему...
  "По мере развития наук наш мир становится всё менее человечным. Человек ощущает себя изолированным в космосе, поскольку его связи с природой разорваны, а эмоциональное "подсознательное единение" с явлениями природы утеряно. <...> Нет больше связи с природой, нет и той глубоко эмоциональной энергии, возникавшей от этого символического единения" (Юнг, 2008, с. 95).
  О ещё одной составляющей этой же проблемы мы говорили в наших предыдущих работах неоднократно. Речь идёт о разрыве между тягой к священному и "профанным" укладом современной жизни, метко подмеченной ещё одним выдающимся учёным, М. Элиаде.
  Лозунг "назад, к Природе" в нынешних условиях едва ли возможен, а воплотить эту идею в действительность можно только в виде явного или скрытого бегства. Так будет продолжаться до тех пор, пока не произойдут некие существенные сдвиги в общественном сознании. Если они, конечно, вообще произойдут.
  Однако остаётся иной путь - изменение себя и противодействие личной оторванности от живого Космоса. В этом случае, поскольку человеческое мышление в значительной мере строится на основе архетипов, тем более уместно внимание к мифологии как к их наиболее яркому выражению. Возвращение к Природе - задача скорее мировоззренческая и психологическая. Думается, для её решения уместно и обращение к тем или иным прикладным приёмам, которые позволят современному жителю города пережить, а в идеале и закрепить это удивительное чувство единения с миром.
  Мы понимаем: можно сколь угодно точно восстанавливать мифы и собрать огромное количество более или менее достоверных цитат из первоисточников, однако без постижения обычая на деле, на собственном опыте всё это так и останется спекулятивными отстранёнными рассуждениями. Вот почему в этой книге серии мы предлагаем читателям своего рода эксперимент или, если угодно, игру.
  Мы попытаемся соединить под одной обложкой разные способы и подходы к описанию предмета наших разысканий, представлениям о пространстве и Мировой оси - и исследовательский, и образно-мифологический, и прикладной. Естественно, их не следует смешивать, не случайно они отделены друг от друга и визуально выделены. Однако мы полагаем, что нет у нас иного способа хотя бы приблизиться к полноте мироощущения и к пониманию важнейших составляющих традиционной культуры, кроме как постараться воссоздать то мифологическое мышление, которое было присуще нашим предкам.
  
  
  
  Мир - живой. Его исток в точке Начала Начал - из семени-зародыша и развивается, разрастается во всеохватное Древо, подчиняясь пока смутно осознаваемым человеком законам. Ветви этого Древа пронизывают Вселенную, проникают сквозь все миры и пространства, наполняя их жизнью, удерживая их в изначально предзаданном порядке. Перед этим Древом отступает первоначальное ничто, чтобы преобразоваться в нечто совершенно новое, хотя и всегда узнаваемое. У корней Древа рождаются Боги. Да они и сами являются частью этого дивного и величественного Первосущества, которое соединяет в себе то, что было, то, что есть, и то, чему ещё только суждено произойти. Листва его подобна звёздам, что сияют в бездонных глубинах неба в ясную ночь, донося до Земли свет душ наших предков. Золотые солнцеподобные и яблоковидные плоды его столь же загадочны, как и людские искания, ибо, представая в облике ярком, порою могут оказаться отнюдь не тем, что вроде ожидали мы, однако никогда не теряют своей волшебной притягательной силы. Они могут даровать жизнь, а могут отправить в чертоги Владыки Мёртвых.
  Сок Древа - вода, живая и мёртвая, она струится по его порам-жилам, принося жизненную силу и надежду на новое рождение всем живым существам, сколько бы их ни было в Срединном мире. Следуя течению того сока, можно подняться высоко-высоко, во владения небесных богов и спуститься в глубочайшие глубины тех царств, кои расположены столь далеко от нас, что о них и некому даже поведать людям. Но злоупотребивший напитком бессмертия житель Срединного мира губит себя...
  
  Змей - сотрясатель земель обитает у Древа корней, в водах у его подножия ныряет в погоне за рыбой чудесный бобр, а в кроне его кроются вещие птицы. Пьёт воду хрустальной чистоты золотокудрый барашек. Дивные существа то прячутся за могучим железнобоким стволом его, то перескакивают с ветви на ветвь - когда похожие на невиданных зверей, а когда обретающие привычный нашим глазам облик лесных животных. Тянутся к листьям его две дивные небесные оленихи, и бродит поблизости чудо-корова. И зреют вокруг Древа хлеба на праздничный каравай.
  С какой стороны ни подойти к Древу, сколь ни вглядываться в него - оно и неизменно, и переменчиво. С того боку - зима, с этого - осень... а там, гляди-ка: и лето с весною рядышком пригрелись. То ли Древо - Дуб, всем дубам Праотец, то ли берёзка нежная, всех берёз ласковей. А то суховатая алогроздая и грустная рябина... Ан, нет! Это же громадный побег фасоли, почему-то пустивший несколько хвоиќстых веток! Или... или всё же это - духмяный вьющийся хмель?
  Под Древом не только рождаются боги и богатыри. У него заключают брачные союзы и выносят решения представители рода человеческого. Здесь боги и пращуры, спускаясь по Древу, аки по лествице, делятся с людьми мудростью.
  Всё в нём. Всё от него. И жужжат в жаркий июльский полдень близ липовых цветов пчёлы. И переливаются жемчугом волшебным снежинки на сосновых иголках... Каждая иголка подобна всему Древу.
  Стоит Древо в местах знакомых и незнаемых, далёких и совсем-совсем близких, опираясь на Камень, что всем камням камень. Он велик как гора, до самого неба достаёт вершиною. Подпирает небо собою, сверкая то ярче Солнышка ясного, то отливая марью сумеречной, иных миров отблеском. Он мал, как мельчайшая крупинка в ручье, но что пред ним всё золото мира, которое от него же и пошло!
  Искали-тропили путь к камню славнейшие из людей в разные времена, да мало кому довелось увидеть его воочию. Из увидевших же не всяк постигнуть смог, чего именно лицезреть удостоен.
  Омывают камень благоуханные прозрачные воды ключей, что стекают по нему, омывая, разделяясь и сливаясь вновь в единое целое.
  И высится камень, отливая то золотом, то синевой, то адамантовым, то яхонтовым блеском.
  И стоит Древо за веком век, строгий судия и воплощённое милосердие одновременно. Всеобќъемлющее и каждый год обновляющееся. На корочун вроде бы и слабеет, да потом вновь наливается силушкой ко Великодню. Прячется по весне за туманами и облаками, но разгоняет их к концу лета, являя миру новый урожай.
  Древо, неоглядное и присутствующее в каждом, даже самом малом росточке и побеге. Качаются на ветвях его и Солнце, и Луна, и другие небесные светила. И стоять ему так веки вечные, да не за тридевять земель и в тридесятом царстве - здесь и сейчас, совсем рядышком. Только приглядись - узришь. А прочее же - по пониманию приходит...
  
  
  
  Сегодня не только в науке, но и в "массовом сознании" распространено суждение о малости дошедших до наших дней следов языческого миропонимания. Но, даже стремясь оставаться на сугубо научных позициях, безоговорочно соглашаться с ним не стоит. Мало осталось того, что мы можем однозначно истолковать как "языческое" и считать его сохранившимся со времён распространения среди славян природной веры. Однако сведений для обобщения, сопоставления и восстановления в достаточно целостном виде древнего миропонимания и, следовательно, основ веры наших предков достаточно. Дело за умением и желанием извлечь таковые сведения из источников. Делать это нужно непредвзято, избегая бездоказательных утверждений в духе псевдооткровений.
  Возможно, стоит вначале выстроить общую "матрицу", своего рода структурный каркас того, какой она могла быть - на основе сопоставления с тем, что нам известно о природной вере вообще, о ключевых представлениях людей прошлого, о реалиях их жизни - и вот на таком фундаменте выстраивать собственно реконструкцию. Иначе говоря, вместо привычной дедукции (метода умозаключений от частного к общему, введённого Роджером Бэконом и прославленного устами героя Конан Дойля) прибегнуть к индукции (то есть к умозаключению от общего к частному), - не забывая, конечно, выполнять перекрёстную проверку.
  Среди людей, интересующихся славянской мифологией, нет единства, зато есть огромное количество споров, чаще всего агрессивных и бесплодных. Причина такого их количества - если отбросить низменные душевные устремления отдельных личностей и их слабости - в неграмотности и некомпетентности спорящих, в незнании ими правил ведения научных исследований и т. п.
  Вторая же причина, на наш взгляд, в своеобразном подходе к частностям и склонности, в конце концов, теряться в них. Обсуждение того, сколько горшков и как именно следует разбить в обрядовых целях при тех или иных обстоятельствах - несомненно, достойное дело. При условии, что мы знаем, зачем вообще нужно разбивать эти горшки.
  Думается, вот какого подхода не хватает сегодня: основанного на ключевых понятиях традиционного мировосприятия, исполненного не откровений, а содержательного смысла, глубоко практичного, опирающегося на древнейшие слои памяти и в то же время способного развиваться, соответствовать современным условиям.
  Вот почему нам кажется важным вести разыскания именно в направлении определения упомянутых "ключевых точек", осмысливать то, как их представляет себе человек, живущий по обычаю. Собранные сведения можно и нужно рассматривать пристрастно, выделяя в них поздние наслоения и заимствования. Имея в наличии запас "первооснов", "набор понятийных смыслов", мы получим удивительную возможность выстроить, восстановить на получившейся основе и недостающее.
  
  
  * * *
  
  В центре Мироздания мифологии большинства народов помещают Древо либо Гору, которые выступают в качестве воплощения Мировой оси и пребывают в центре Вселенной. Естественно, это метафорическое описание, а поскольку разночтений в представлении о таком символическом центре Мира довольно много, стоит учесть следующее.
  Миф - совокупность неких сведений, информация, зашифрованная особым образом, свод традиционных установлений, изложенных в виде символов и т. д. Он может быть рассмотрен как культурный код (или знаково-образный текст), понятный тем, кто знает к ним ключ. В данном случае таковыми могут выступать носители мифологического сознания. Осмелимся думать, что владение подобными ключами играло существенную роль в обмене знаниями в древних обществах. Да, собственно, других способов обмена ими и не существовало - только образно-символическая передача.
  "Благодаря культурной традиции космологическая модель мира с не основными мироорганизующими параметрами во все эпохи присутствует в общественном сознании людей как некое хранилище метафизических смыслов миропорядка и в различных формах воплощается в социальной практике и социальных отношениях. Такими формами выступают языческая обрядность, лежащая в основе всех народных культур; идеалы и принципы всех мировых религий, народные сказки, детская субкультура, организация социального пространства, сюжетные мотивы массовой культуры, семантика изобразительного искусства, структурное содержание социальных утопий и др." (Василькова, 2002).
  В прошлом, скорее всего, существовали разные культурные коды для разных групп населения. То есть, помимо очевидных различий по общественному положению, то есть вертикальных, отмечена и "иерархия" горизонтальная - основанная на гендерном или профессиональном различии (см., например, Элиаде, 1999б). С учётом затруднённости информационных связей между удалёнными областями естественно ожидать немалых различий в деталях таких знаковых кодов, их многочисленности. Это объяснит, например, и отсутствие единого мифа о творении мира у славян, и бессмысленность потуг его воссоздания. Также в определённой среде и в разное время возникают и "профессиональные" космогонические мифы. Однако "...некоторые типы мышления стали, похоже, совершенно чуждыми большинству наших современников" (Генон, 2002, с. 87).
  Образ Мирового древа, Мировой горы и сами они тоже могут быть рассмотрены как своего рода код, послание. Владея образным языком мифа, мы в силах воспринять его со степенью точности, которая обусловлена нашим владением этим языком. При этом, конечно, следует отдавать себе отчёт в том, что мировая ось может приобретать различный облик и, возможно, первична даже по отношению ко всей Вселенной:
  "Б. Л. Огибенин в монографии по космогонии "Ригведы" настаивает на том, что отделение неба от земли - элементарный космогонический акт, ознаменовавший переход от неорганизованного мира к организованной ведийской вселенной, включающей в себя пространство между небом и землей и представляющей таким образом систему из трех зон. Средняя зона является ареной посредничества между двумя полюсами космоса. В ритуале эта средняя зона символизируется жертвенным столпом, горой, осью, колонной, троном, космическим древом" (Мелетинский, Мифы древнего мира...).
  Одна из задач мифа - описание и объяснение воспринимаемой действительности. Постепенно складывается предание, которое объясняет, почему Мир таков. Но верно и обратное: изменение знаний о Мире влечёт за собой изменение мифа или поправки в нём, а также рождение новых толкований.
  "Мировое Дерево (лат. Arbor Mundi, "древо жизни", "древо плодородия", "древо центра", "древо восхождения", "небесное древо", "шаманское древо", "мистическое древо", "древо познания" и т. д.) - один из наиболее интересных и красноречивых примеров того, как мифологическое сознание осваивает мир, организуя его и отвоевывая тем самым у Хаоса" (Юдин, 1999, с. 36).
  Таковы общие предпосылки исследования. Однако, говоря о мифе в контексте отражения им пространства как одной из составляющих Мироздания, мы оказываемся в некотором затруднении. Миф - не только и не столько символ, как полагал А. Ф. Лосев.
  "Одна из важнейших функций мифа - способствование нахождению человеком своего места-в-мире, формирование его путем моментального схватывания-осознания, заставания себя-в-мире в определенном месте и в определенной ситуации, раз и навсегда данным. Миф - способ вписывания себя в мир, нахождение в нем своего топоса, изначально и естественно человеку присущего (топос человеческого - "естественное место" человека). Способ вписывания - отождествление себя со своим местом-в-мире, и собственно с миром (предельный случай - мифологема тождества микро- и макро-косма). Миф, в том числе миф о происхождении, есть способ этого отождествления" (Саврасов, 2000, с. 84).
  Почему интересен именно древнейший пласт мифа? Если обратиться вновь к параллелям из области психологии, он в известной степени тождествен моменту индивидуации, тому, можно сказать, катарсису, который испытывает человек в миг осознания себя как думающей, мыслящей личности. При этом личности не только отдельной, но и такой, которая является частью сообщества (семьи, рода, племени или иного объединения людей). Именно в таком соединении человек и становится тем, чем он в значительной степени является: отдельной индивидуальностью и частью большего целого.
  Авторы сознательно оставляют в стороне метафизическую сторону вопроса, полагая, что каждый должен разбираться с нею самостоятельно. Мы вправе лишь обращаться к свидетельствам и источникам, сопоставлять их, по мере сил анализировать и предлагать выводы, которые кажутся нам верными.
  Полагаем, подлинный - если угодно, изначальный - миф оказывается тем инвариантом, который органично, естественным образом, объединяет несоединимое, позволяя находить взаимосвязь множества процессов и явлений. Это, с одной стороны, позволяет отличить обрывки мифов и доподлинно архаичные мифологические сюжеты от современных подделок под них, а с другой открывает возможность проследить те или иные реалии окружающей действительности, осмысление которых приводило к складыванию мифа.
  Вообще объяснение появления мифа какой-либо одной причиной, скорее всего, бесперспективно. Миф описывает совокупность явлений, которые представляются в рамках мифологического сознания связанными между собой, пусть даже с точки зрения научной они не родственны.
  Хотя "в основе мифа, так и в основе так называемой научной данности лежит некоторый изначальный, первичный, более или менее или же совершенно скрытый таинственный факт, исходный момент - "вещь в себе", "изначало"" (Ильин, 1930, с. 13), миф и наука видят многое по-разному. И ещё очень большой вопрос, какое именно описание и в каких случаях ближе человеку - мифологическое или научное.
  На наш взгляд, любой мифологический образ является многоуровневым. Не всегда схожие понятия воплощают одно и то же явления. Такова характерная черта подлинного мифа. Однако внимательное изучение и обобщение представлений о различных "Древах" - Мировом, Жизни, Смерти и т. п. - показывает их глубинное сущностное единство. По крайней мере, с точки зрения смысловой нагрузки (ось, центральная точка Вселенной) это представляется очевидным, хотя из индоевропейских мифологических источников наиболее или менее целостное и полное представление мы вроде бы имеем только об Иггдрасиле - благодаря сохранившимся текстовым памятникам.
  Видный антрополог и этнограф Ю. Берёзкин, в целом скептически относящийся к утверждениям о широком распространении мифологемы Мирового древа, указывает:
  "...Мировое древо есть мотив, специфический для Северной Евразии от Скандинавии до Нижнего Амура и отсутствующий в большинстве других регионов планеты. Помимо древних скандинавов, данный образ был определенно известен чувашам, мордве, селькупам, алтайцам, хакасам, якутам, эвенкам, удэгейцам, нанайцам и ульчам. <...> Южная граница области распространения мифологемы мирового древа в Евразии неопределенна. В древних иранских и индийских источниках речь скорее идет о древе жизни, но его расположение на горе рядом с водоемом напоминает образы мифологии поволжских финнов и народов Сибири. Космология центральной и южной Евразии на протяжении многих веков систематизировалась и дорабатывалась религиозными специалистами и ее трудно сравнивать напрямую с финно-угорской и тем более индейской. <...> Ясно одно - во всех евразийских космологиях есть много общих мотивов, конечные истоки каждого из которых обычно трудно определить" ((http://www.ruthenia.ru/folklore/berezkin5.htm).
  Различные авторы не раз ставили знак равенства между образами Мирового древа и Мировой горы. Мы всё же в силах проследить присутствие в славянской мифологии и того, и другого архетипов, найти примеры их сочетания (совмещения), различия и проявления.
  
  Незыблемым центром пространства считается Мировой камень, скала Времён, Мировая гора, а у восточных славян - Алатырь-камень. При всей яркости и, казалось бы, интуитивной понятности образа, они не так просты, как может показаться.
  "...Ни мировое дерево, ни мировой столп, ни мировая гора даже по определению не имеют внутреннего пространства. Их основное назначение - представление центральной, опорной конструкции мира. В отличие от них, в реконструированной архаической модели Вселенной существует внутреннее пространство. Помимо центральной опоры, эта модель представляет саму Вселенную как вместилище: в небесной чаше помещаются до-тварные воды, в ядре - божества: творцы и управители, под куполом неба - земной мир" (Терехова, 2007, с. 6).
  А вот здесь возможно, стоило бы и поспорить. Внутреннее пространство, видимо, существует и у разных проявлений (символов) Мировой оси. Но существует скрыто, непроявленно. Иначе то же Древо не могло бы одновременно быть и тем, и другим, и третьим. Своеобразие мифообраза как раз в том и заключается, что он непротиворечиво заключает в себе взаимоисключающие вещи... Именно многогранность делает символ неоднозначно-ёмким. Например: "В особенности лес, со свойственной ему тайной пространства, уходящего в бесконечность за пологом листвы и стволов, пространства, скрытого от взгляда, но прозрачного для действия, является поистине психологическим трансцендентом" (Башляр, 2004, с. 87).
  Но зачем нужна Мировая ось? Естественно, этот образ - следствие, во-первых, развития самой личности человека.
  Осмысление человеком Мироздания всегда начинается с одного и того же: "Я хочу кушать (я сыт), мне больно (приятно), мне светло (темно), тепло (холодно)" и так далее. Это ещё не осознаваемые ощущения, скорее - инстинкты. Краски, звуки, разнообразные ощущения чрезвычайно важны, но первичны самые простые потребности и желания.
  Ребёнок предельно эгоцентричен, лишь потом, по мере воспитания и научения, его "я" расширяется до пределов семьи или сообщества по роду занятий (интересам). В этом смысле вполне современный малыш отчасти повторяет путь осознания своего места в окружающей действительности народами прошлого.
  На каком уровне развития индивидуума начинается абстракция "я существую", сменяющая, "я ощущаю" для нас сейчас не очень важно. Важно, что в этом эгоцентризме заложена в том числе и предпосылка к появлению идеи Центра. Центра Вселенной.
  Далее мы можем упрощённо считать, что постепенно этот центр-точка на основе опыта развивается в представление об Оси. Вначале выстраивается иерархия центров - как только что было сказано от я-центра к семье-центру, роду-центру и т. п. Человек осознаёт мир по горизонтали. Потом появляется и вертикаль. "Третье измерение". Ось. Тем более, что и окружающее даёт для такого мнения немало оснований - как тех, что становятся вполне очевидными, стоит лишь приложить небольшие мыслительные усилия, так и скрытых, не всегда очевидных.
  Теперь самое время обратиться к собственно мифологическим представлениям о пространстве.
  
  
  Вселенная древних славян
  
  Древнейшее ощущение пространства, переданное в зачине одной из былин:
  "Высота ли, высота поднебесная!
  глубота, глубота - акиян-море!
  Широко раздолье по всей земли!"
  В традиционном миропонимании окружающая действительность вне человека и даже отчасти богов воспринимается как некий Хаос (греч. chaos < chainō - "разверзаюсь"). В мифологических представлениях Хаос - зияющая бездна, наполненная туманом и мраком, неорганизованная стихия, из которой впоследствии образовалось всё существующее.
  Этот хаос существует изначально, а смысл появляется в нём лишь тогда, когда боги (или Бог), выделив себя из хаоса и отделив себя от него границей, начинают творение собственно Мира, Космоса, привносят порядок в изначальное нечто, обустраивая часть "неоформленного" мира. Космогонические мифы об упорядочении сущего путём отделения света и тьмы, земли и воды и т. п. хорошо известны.
  В дальнейшем хаос и порядок сосуществуют в едином пространстве Вселенной, и это обстоятельство в немалой степени определяет взаимоотношения человека со средой, в которой он обитает.
  Например, поселение обычно мыслится как некая обустроенная в космическом смысле часть мира, "островок порядка". Тогда линией раздела между хаосом и космосом служит граница поселения - околица, городская стена и т. д. То же справедливо и на уровне одного дома (двора), и на уровне большей части пространства - например, в упорядоченную область включаются поля, а со временем и вся территория, занятая родом, племенем, народом - так вплоть до государственных границ. Эта священная иерархия организации пространства прослеживается на различных созданных или обустроенных человеком уровнях по принципу "что внизу, то и наверху".
  Читатели, знакомые с зоологией, могут припомнить, что у многих животных также известна привычка устанавливать (помечать) границы охотничьих территорий, своего рода территорию. Нарушители границ преследуются, их стремятся изгнать и т. п. На протяжении многих лет чрезвычайно велик соблазн провести прямую параллель между такими границами и границами, проведёнными человеком. Понимаем, что нас можно упрекнуть в чрезмерном биологизме, но опровергнуть это предположение тоже пока не удаётся...
  "Освоение пространства осознается гораздо раньше, чем времени. Это может быть подтверждено многими аргументами. Исследователями замечено, что древний человек жил эмпирическим настоящим временем, данное явление получило название "презентизма первобытного мышления" (27). Уже освоив определенную территорию обитания, он все еще продолжает жить в настоящем времени. <...> Освоив пространство, человек очуждает остальной мир, не без оснований отличая его от освоенного <...> Поначалу смерть была пространственным переходом в "чужой" мир, одновременно это было переходом в иное состояние. Точно так же последовательность статусных переходов из одного состояния в другое имела первоначально пространственный смысл (переселение из одной хижины в другую при созревании, создании семьи и т. п.), затем получила осмысление в качестве временных этапов (рождение, созревание, брак, старость, смерть). <...> Освоенное пространство иерархически организовывалось концентрическими кругами вокруг центра мира, символизировавшегося камнем, столбом, а чаще всего мировым деревом, обозначающим мировую ось, которая связывала землю и небо. Аксиологическая иерархия строилась от максимальной, абсолютной ценности мирового центра до границ-пределов освоенной территории, за которой начинался анти-мир, отождествляемый с миром смерти, загробным царством, миром антиценности со своей иерархией и центром абсолютного зла" (Пивоев, 1991, с. 76-77).
  При этом исследователи неоднократно обращали внимание на то, что освоение и, следовательно, осмысление пространства происходит вначале в горизонтальной плоскости, а только потом уже в вертикальной. Это позволяет строить различные предположения о древности появления образа оси, которые будут весьма противоречивы в зависимости от личных пристрастий исследователей.
  Выделяются и складываются представления о благоприятных и неблагоприятных направлениях (сторонах): "...Правое полупространство ассоциируется с правильностью, истиной, логичностью, ясностью, посюсторонним светлым миром, добром, рациональным началом. Левое полупространство наделяется противоположными свойствами, являясь областью неправильности, ложности, местом нахождения потустороннего темного мира, иррациональных сил, местом пребывания демонов и стихий, не поддающихся обычному рациональному управлению и требующих для контакта с ними специально ритуализованных психических и поведенческих приемов... Соответствующие знаковые ассоциации зафиксированы в языковых формах многих народов мира (ср.: "правое дело", но "левые доходы"; sinister (англ.) - дурной, зловещий, но right - правый, справедливый и т. д.). Учитывая особую чуткость первобытного человека к движениям собственного психического мира, а также тенденцию приписывать своим внутренним состояниям свойства объективности, можно с определенными основаниями связать эту семиотическую пространственную символику с асимметрией мозга" (Зенков, с. 231-232).
  Даже появлений представлений о четырёх направлениях (сторонах света) и центре оказывается не в силах изменить качественную оценку этих категорий.
  Слово "пространство" (др.-русск. "пространьство") встречается в источниках начиная с XI века. Скорее всего, образ пространства в древнейшей культуре развивается постепенно, но, как и сегодня оно, наряду со временем становится неотъемлемой частью традиционной мифологии и картины мира. Само понятие пространства - протяжённость, место, не ограниченное видимыми пределами, видимо, несколько изменялось в течение веков. С точки зрения этимологии русское слово родственно словам со значением "расстилать", "рассыпать", "грудь" и т. п. (Фасмер). И. И. Срезневский приводит следующие определения: "1) простор; 2) площадь; 3) громадность, великость; 4) приволье и т. д.".
  Вопреки кажущейся простоте и очевидности, понятие пространства в прошлом, как и сегодня, отнюдь не столь однозначно, как может показаться на первый взгляд.
  Пространство неоднородно. Освоенные и обитаемые территории и в самом деле лучше всего сравнить с островками в опасном и сложном мире. Человек, поступая так же, как действовали в начале времён боги, по мере сил участвует в обустройстве этого враждебного мира. Он прокладывает дороги, которые связывают между собою поселения и особые священные места. Последние выступают своего рода "точками отсчёта" в пространстве, которое осваивает человек, "реперами", воплощениями Центра Мира в данной точке.
  "Первоначально "центром", местом, где возможен прорыв уровней, является всякое священное пространство, то есть всякое место, где возможны иерофании и где проявляются реальности (силы, Образы и т. п.) не нашего мира, а происходящие еще откуда-то, прежде всего с Неба. Идея "центра" возникла из опыта священного пространства, насыщенного сверхчеловеческим присутствием: именно в этом месте проявилось нечто сверху (или снизу). Позже возникло представление, что проявление священного само по себе означает прорыв уровней" (Элиаде, 1998).
  Каждая часть пространства обладает, если можно так выразиться, некой долей самостоятельности, населена своими видами живых существ. Лишь центр является общим для всей их совокупности.
  "Такое пространство может быть описано как ряд вложенных друг в друга изоморфных и изофункциональных локусов, моделирующих, в конечном счете, центральный для всех этих локусов объект, который выполняет в ритуально-мифологической традиции роль мирового центра (мировое дерево, мировая гора, храм, город и т. п.)" (Байбурин, 1977).
  Древнейший обычай не очень различает "вертикаль" и "горизонталь". Они словно бы смыкаются где-то там, в далёком далеке, в "тридевятом царстве". И тогда дойти в Нижний мир можно, не спускаясь в некую яму, но просто двигаясь на закат или за море, куда простирается и Навий шлях (то есть Млечный Путь). Нижний мир в представлениях славян нередко соединяется с Верхним, а Ирий, где обитают души усопших, пребывает за морем, но одновременно предстаёт и как Верхний, и как Нижний мир.
  Действительно, древние считали, что Вселенная разделена по меньшей мере на три уровня: мир Срединный, мир Нижний и мир Верхний. Их описания могут несколько разниться (а проявления во многом зависят от географических условий), однако общие черты присутствуют в представлениях всего населения, например, Евразии в такой степени, что невольно хочется, перефразируя следующее высказывание: "Мы не исключаем возможности, что множество мифологем, содержащихся в одном произведении искусства, есть результат распада одной прамифологемы, пока недоступной исследованию" (Бурштейн, Левит, 1985), сказать - мы не исключаем возможности того, что множество мифологем Евразии действительно восходит к единой изначальной мифологеме. Впрочем, вопрос о мере доступности её для исследования сейчас не входит в область нашего внимания.
  Пространство неоднородно не только в горизонтальной плоскости, но и "по вертикали". Можно сказать, пространство словно бы скручено, замкнуто само на себя и в то же время самопроницаемо. Иначе говоря, оно обладает внутренним вращением, двигается относительно центра Мира или относительно культурного героя или его водчего-Бога (Богини-проводницы). По ряду признаков и прямых указаний можно сделать вывод, что точки перехода между мирами обычно тесно связаны с Мировым древом, ствол которого отождествляется с Мировой осью, и почитаются как особые священные места. Проявления точек могут быть различны, но между ними всегда будет обнаруживаться нечто общее.
  Срединный мир доступен смертным, он им даже в некотором роде принадлежит, люди осваивают его и несут за него ответственность. Он им понятен и привычен. А вот с мирами "Нижним" и "Вышним" не всё так просто. Это иные части Вселенной, Иномирье.
  Иномирье - слово загадочное. Оно привлекает внимание любого человека, неравнодушного к загадкам нашего мира. Но что такое "иномирье" с точки зрения русского обычая?
  Пойдём от обратного - обратимся собственно к понятию "Мир". Синонимами к слову "мир" в современном русском языке являются "свет", "вселенная", "земля", а в более раннее время "этот (белый) свет", "явь" (или исторический аналог этого понятия). Всё это - воплощения видимого мира (отсюда "ходить/бродить по свету" "видать на свете").
  В языческом понимании понятие "свет" многозначно, оно связано и с богами высшего мира, а через это - с истиной, правдой, порядком, очевидностью. Согласно "Голубиной книге", Свет произошёл от Божьего Суда. Кроме того, по некоторым преданиям о сотворении мира, Свет наряду с Тьмой выступают как - две первоосновы Творения. Их, видимо, можно попробовать сопоставить с Белобогом и Чернобогом.
  Свет способен отвращать от смертного проявления Тьмы, обладает жизнеутверждающей силой, рассматривается как противоположность Тьме (ср. в "Слове о полку Игореве", 1185 г.: "Тьма свет покрыла").
  Когда "тьма застит свет", происходят коренные изменения в миропорядке, нарушается привычный ход времени, Мир оборачивается иной стороной. Явное становится неявным, очевидное - неочевидным.
  Человек способен не просто воспринимать свет внешний, он и сам содержит свет, а смерть человека сопровождается утратой им света.
  Благодаря многочисленным в последние годы публикациям так называемой "Велесовой книги" в обиход вошли слова "явь", "навь" и "правь". Однако если первые два имеют прообразы в древнерусском языке, слово "правь", скорее всего, следует считать нововведением: такого слова древние не знали. Это, конечно не означает, что смысловой ряд понятий, которые ныне связывают с "правью", был им неизвестен.
  В широком смысле набор слов с корнем *av/ev имеет значение "видеть", "воспринимать" (в этом смысле слово явь родственно и лат. audiō - "слышать") (Фасмер). Иначе говоря, явь - воспринимаемая человеком действительность, очевидная реальность. Срезневский определяет слово "явь/яве" и как "ясно-ясный, очевидный, явный-явственный, открытый, определённый". У В. И. Даля существительного "явь" нет, есть близкое по смыслу "наява", которое он использует для пояснения выражения "наяву". Д. Н. Ушаков и вслед за ним С. И. Ожегов уже в первой половине двадцатого века толкует "явь" как "реальная действительность в противоположность сну, бреду, мечте".
  Итак, явь - в первую очередь наша повседневность, обыденность, противоположность Мира Иного - необычной, нереальной Нави. Можно сказать, что это обыкновенный мир людей.
  Навь - мир "не явленный", невидимый, "не-явь"; часто - "мир мёртвых" или собственно сам мертвец (Срезневский, 1989) от навье (навие) - "мертвецы". Упоминаются в древнерусских летописях (под 1089 - приход митрополита Иоанна, про которого говорили "се навье пришел", и 1092, когда "невидимые, но слышимые духи ранили многих людей в Полоцке" - "яко навье бьють полочаны"), а также в церковных поучениях "О посте к невежам в понеделок второй недели", редакциях "Слова о том, како первое погани суще языци кланялися идолом", в других древнерусских памятниках (в частности, в "Повести о Петре и Февронии").
  Написание слов "навь" и его производных разнообразно: навье, на яве, навы и т. д., что косвенно может указывать на неоднозначность понятия или на его древность и широкое распространение. А. Н. Афанасьев обратил внимание на верования славян (малорусов) в "блаженную страну навов". Он пришёл к выводу, что навы есть славянское обозначение душ умерших, ушедших в иной светлый мир. Другая точка зрения гласит, что навьи - враждебные души умерших, души чужеплеменников, позднее иноверцев. Иначе говоря - "не свои", чужие.
  Само слово "навь" имеет общеиндоевропейский корень, знакомый многим по таким словам, как "навигация" (лат. navis - море), а также по одному из вариантов именования руны Need/Nautiz (нужда).
  Возможно, первоначально под навьями или навами понимали души людей (в том числе и предков), находящихся в потустороннем мире вообще. Однако под воздействием христианства это понятие приобрело сугубо отрицательный оттенок. На миниатюре к Радзивиловской летописи (лист 124) навьи весьма похожи на людей.
  Признанный специалист О. Смирницкая по отношению к хозяину Вальхаллы, потустороннего мира древних германцев, богу Одину - Вальфэдру, то есть "отцу павших, властителю мёртвых", использовала перевод "Навь-бог".
  В русском народном предании местонахождение Иного мира обозначено по-разному. Это может быть труднодоступная область пространства далеко за горами, непроходимыми лесами, глубокими морями, за краем Белого Света, то есть "за горизонтом событий".
  Подобное представление является весьма древним.
  У древних греков царство Аида находилось за рекой Океан, а своего рода "рай" (царство Крона) - на островах блаженных (куда отправился и Менелай с Еленой).
  По народным представлениям, в укромных глухих уголках существуют прямые проходы из мира людей в мир иной (например, колодец или дупло, расщелина или пещера, дыра под священным камнем или даже нора, а то и запретная дверь. Во всех случаях это - своеобразная "дырка, прогрызенная в пространстве". Необходимо пройти через область, уже лишённую Света. Зрение там не помогает, отказывают и прочие чувства.
  Выход за пределы освоенного пространства нередко мог сопровождаться сложными обрядовыми действиями (ван Геннеп, 2002). Вполне понятные опасности путешествия объединялись в сознании человека прошлого с опасностями потусторонними, ибо там, возможно, жили не люди, а некие загадочные и опасные существа, лишь напоминающие людей (ср. "своё - чужое"; пережитки подобного отношения можно наблюдать и поныне. Требовалось оберегаться от этих действительных и мнимых напастей, в том числе - магическим образом.
  Чем дальше от Центра (например, поселения), тем меньше порядка (космоса) и больше необустроенного хаоса. Отдаляясь от центра, мир деградирует. Линейное время людей растворяется в не-времени. Бегущее по кругу время богов рассыпается на части. Пробывший там минуты, теряет на этом свете дни. Интересно, что это - общеевропейское (и не только) представление. Лишь в особые моменты годового круга "часы" миров совпадают. Например, в так называемые "навьи дни" или "Деды" проходы между мирами открываются и параллельные пространства сближаются (подробнее см. Ермаков, Гаврилов, 2009а).
  В Иномирье действуют законы субъективной, а не объективной реальности, то есть магические законы, когда самые маловероятные события случаются, а очевидные с позиций логики простого человека - нет.
  Сегодня благодаря трудам Б. А. Рыбакова более всего распространено представление о том, что названием одного из пространств Иномирья было кощное. Предпосылкою тому служит прежде всего летописное свидетельство о низвержении идола Перуна: "И плыл (идол) из света во кощное, сиречь во тьму кромешнюю" (Новгородская Софийская летопись). Таким образом, вслед за Рыбаковым "кощ" принято понимать как уровень славянского мироздания, схожий с безрадостным Аидом эллинов или с Хель древних германцев. Иначе говоря, с Нижним миром. В свою очередь, этот мир, согласно более поздним волшебным сказкам, троичен - медное царство, серебряное царство, и золотое царство.
  Позволим себе толику сомнения и осторожно попробуем разобраться с оттенками и смыслами слов с основой кощ-.
  У М. Фасмера "кощей - род. п. -ея 1. "худой, тощий человек, ходячий скелет"; 2. "скряга". Вероятно, от кость; см. Mi. EW 133 и сл.; Бернекер 1, 583. Напротив, др.-русск. кощеи, кощии "отрок, мальчик, пленник, раб" (СПИ) - из тюрк. košči "невольник" от koš "лагерь, стоянка"... Менее вероятно сближение Соболевского (ЖМНП, 1886, сент., стр. 152) с костить "бранить"".
  Однако слово "кощун" авторитетный этимолог даже не пытается, хотя такое сравнение вроде бы напрашивается, сопоставить с "кощеем". Кощун у него - ""насмешник, богохульник", укр. кощун, болг. кощун - то же, кощуня "хитрю, интригую, насмехаюсь". Вероятно, от костить... В отличие от них Младенов (254) толкует кощун как заимств. из тюрк.-булг.; ср. соответствующее ему тат. koštan "корыстный человек"" (Фасмер).
  Однако понимание соотношений кажется весьма важным, исходя из того, что "культуру можно определить как то, ЧТО данное общество делает и думает. Язык же есть то, КАК думают" (Сепир, 1993, с. 193).
  Б. А. Рыбаков обращает внимание на то, что в древнерусских письменных памятниках "словом "кощуны" переводилось греческое μύϑος", то есть мифы в значении предания (Рыбаков, 1988, с. 315). Одновременно слово имеет и смысловой оттенок басен, баек. И если задаться целью проследить контекст употребления переводных значений и исходных смыслов, так и получится: не только "предание", но и "побасёнка, россказни".
  Выходит, есть несколько разных значений одного слова? Или, быть может, в русском языке имелось три разных по происхождению и смыслу, но сходно звучавших слова?
  Не будучи языковедами, мы ни в коем случае не претендуем на правильность наших толкований, более того, хотим воздержаться от скоропалительных выводов.
  Вот возможные варианты.
  Во-первых, "кощей" - "мелкий, щуплый, а также поражённый в правах человек". К нему примыкает известное из памятников XI-XII в. именование "кощеем" того, кто ведает лошадьми в дружине, ведёт запасную лошадь князя.
  Во-вторых, единогласно (и не только вслед за Фасмером) признаваемое заимствованным из тюркских слово "кощун" в значении "оскорбительные, идущие против принятых правил и норм (прежде всего церковных) речи". Слово распространено именно в тех регионах славянского мира, где в древности происходили активные взаимодействия с тюркоязычными кочевниками.
  В-третьих, можно проследить интересное оттеночное значение несомненно родственного "кощунам" слова "кощунство". Встречаются предположения, что оно восходит к слову кость и имеет отношение к тому, что на костях на Руси, как "и в некоторых других странах, гадали, совершали какие-то магические действия" (св. Я. Кротов).
  В то же время в поучении XVI в. "Еже не плакати о умерших", привязанном к Троицким Дедам (суббота троицкой седмицы), подвергаются яростной критике те, что "тщеславия деля плачются, а отшедше упиваются и кощуны деют" (Гальковский, 1913, с. 183). Здесь кощуны приравниваются к действиям неприличным: "кощуны и играния неподобные"; пьяные "глумятся и кощюнять" (там же, с. 168-171). Вместе с тем этот текст восходит к древнерусскому переводу на церковнославянский текста Иоанна Златоуста, выполненному в XIV в., являя собою буквально подстрочное переложение оригинала. Правомерно ли на основе греческого источника в русском средневековом переводе делать выводы о славянском язычестве? Сомнительно.
  Можно ли найти более или менее логичное объяснение выявленным нестыковкам? Полагаем, да.
  С точки зрения христианина всё, связанное с язычеством, является бесовским, относящимся к преисподней, а все боги язычников - бесы, и не могут быть кем-то иным. По большому счёту, даже религии, считающиеся с ветхозаветным преданием, являются бесовским наущением.
  Естественно было бы думать, что автор текста в Софийской летописи считал всё Иномирье преисподней. Ведь, будучи некрещёными, языческие предки славян находятся именно в аду, а не где-либо ещё.
  Там же, где, с его точки зрения, пребывают и все бесы (боги славянского язычества).
  И как устроено согласно языческим же (то есть "от лукавого") воззрениям Иномирье, сочинителя нисколько не волновало.
  Получается, кощное [царство] - это, если можно так сказать, иной мир вообще.
  Слово "кощуны" действительно может иметь смысл речей мифологического содержания, будь то космогонические мифы или представления о посмертной судьбе усопшего. Кстати, большинство упоминаний о кощунах встречаются в контексте либо переходных точек годового круга, либо обрядов перехода.
  Тогда слова "кощей" и "кощуна" созвучны, но не родственны (см. выше), что, честно говоря, заставляет отказаться от ряда устоявшихся представлений, в том числе о том, что кощным правит некий Кощей и что он является своего рода славянским Аидом. Или что налицо довольно распространённое явление наложения смыслов по созвучию самих слов. И тогда Ирий, к которому и восходит современное восточнославянское "рай" - не оппозиция кощного [царства], но лишь его составная часть.
  При таком толковании новый смысл приобретают и упомянутые в начале раздела "царства" из русских народных сказок. Размышление над этим образом вызывает как ассоциации с мирами скандинавской и кельтской традиции, так и предположение об описании с их помощью той самой иерархии Иномирья.
  В Иной мир попадали души усопших и лишь в исключительных случаях - живые люди. Душа славянина могла направиться туда в клюве ворона, что выклёвывал глаза, зеркало души, на крыльях ласточки. До сих пор у русских сохранилось суеверие, что птица, залетевшая в дом - к смерти.
  Считалось, что были и иные способы: через пламя погребального костра, при помощи животных-посредников - волка или медведя, на погребальной ладье или на санях.
  Точно также у эллинов путь души переправлялась в Аид через реку Стикс на лодке старого неумолимого Харона, да и скандинавский Один порою выступал навьим лодочником ("Сага о Волсунгах", X). В русской народной сказке о купце Марко-богатом показывается тот же древнейший образ старца-перевозчика в Иномирье через реку Смородину или море Дон. Образ реки (моря) не случаен, ведь земная твердь по ряду представлений плавал в водах первоначального космического Океана. И лишь в центре этой тверди, в начале начал незыблемо высилась ось - опора Мира, к которой мы вскоре вернёмся.
  "Образы чужого мира чрезвычайно противоречивы и многообразны, даже если речь идет о какой-то конкретной сфере чужого, например о мире мертвых. Имеющийся в изобилии материал не столько проясняет, сколько усложняет картину. Он может описываться с помощью таких признаков, как темнота и, наоборот, постоянный свет; несоразмерность человеку и аномальность; отсутствие смены времен года (постоянный холод или постоянное тепло); связь с водой и сыростью; зеркальность (все как у людей, только наоборот); область плодородия или бесплодная пустыня. Наконец, иной мир может характеризоваться как раз отсутствием каких бы то ни было характеристик, представляться "никаким" локусом, миром небытия, невещей, несобытий, неявлений (Страхов, 1988, с. 92-93). По справедливому выводу В. Я. Проппа, в изображении иного мира "никакого единообразия нет. Есть многообразие. Скажем вперед, что народов, имеющих совершенно единообразное представление о потустороннем мире, вообще не существует. Эти представления всегда многообразны и часто противоречивы" (Пропп, 1946, с. 266).
  Характерный пример - представления о локализации иного мира. Фольклорные и мифологические тексты, как правило, указывают его "точные" координаты: под землей, под водой, на небе, за горами, на Севере или на Западе и т. д. Основным признаком его местонахождения, судя по такого рода источникам, является у д а л е н н о с т ь. Но вместе с тем человек постоянно ощущал его "физическую" близость.
  Этот мир мог начинаться сразу за порогом дома или даже внутри дома (подпол, запечье). Особенно близко граница своего и чужого подступает в похоронной и поминальной обрядности, когда можно даже говорить о временном снятии границ (ср. призывание родителей на трапезу, угощение покойников в почетном углу дома, оставление еды на окне и т. д.).
  В других ритуализованных ситуациях она может отступать дальше от центра освоенного человеком пространства (ср. маргинальную роль бани, овина, реки и т. п.). Таким образом, эта граница подвижна. По мере конкретизации своего мира граница приближается к центру, а сфера чужого все более абстрагируется. И наоборот, детализация чужого мира означает проникновение в него (пусть даже мысленное) и расширение своего.
  Чужое начинается там, где кончается свое, и эта граница путешествует вместе с человеком. Это особенно проявляется в тех ритуалах (и соответствующих фольклорных и мифологических текстах), в которых реализуется схема проникновения субъекта (героя) в чужой мир. Такое путешествие представляется как последовательное преодоление серии границ, каждая из которых расценивается как главная, но, будучи пройденной, перестает быть таковой, и главной становится та, которая впереди.
  Указанные особенности позволяют говорить о двух противоположных типах представлений о чужом мире, реализующихся в соответствующих текстах.
  1. Чужой мир удален от мира людей, и для его достижения требуются значительные усилия. В этом случае основное внимание уделяется достижению границы между своим и чужим, разработке способов ее преодоления и установления контакта. В текстах, разрабатывающих эту модель (например, в волшебной сказке, в переходных обрядах), основной категорией пространства является путь, главными характеристиками которого являются определения "дальний" и "опасный".
  2. Чужой мир расположен в непосредственной близости от человека. В этом случае действия человека направлены на укрепление границы, на обеспечение ее непроницаемости и устранение нежелательных контактов. Для текстов, описывающих эту схему (мифологические былички о проделках нечистой силы, заговоры с мотивом возведения "железного тына", элементы календарной, похоронной, родильной и окказиональной обрядности и др.), основной категорией является г р а н и ц а" (Байбурин, 1993, с. 185-186).
  В Ирии славянин, как полагали, встречал своих предков. Уклад жизни в нём представлялся приблизительно таким же, как и в людей мире, только особых усилий для добычи пропитания. Нижний мир представлялся бесцветным и более скудным, чем Земной. Видимо, его представляли то в виде поля, на котором Великий Водчий пас души, то в виде огороженного места за тыном, украшенным мёртвыми головами.
  Разумеется, такое описание Иного мира - образное, передававшееся на языке людей, мало приспособленном для изложения понятий не- или надчеловеческих. И сегодня передача видений, вне зависимости от природы, пережившим их человеком представляет собою крайне непростую задачу.
  Надо полагать, славянам, как и другим народам, были известны особые способы изменения сознания, целью которых было достижение, если можно так выразиться, обретение возможности созерцать Иномирье и общаться с его обитателями. Искусство быть ни живым и ни мёртвым, ни человеком и ни зверем, оказываться на какой-то срок и здесь, и там, к сожалению, почти утрачено.
  С высокой степенью вероятности можно думать, что подобные приёмы не были широко распространены и имели много общего с шаманскими путешествиями.
  
  
  
  Всякий, побывавший в Иномирье, становится иным - пусть даже на первый взгляд это изменение не очень заметно. Изменился Один, провисев несколько дней висел вниз головой в ветвях тиса, проникая в суть архетипов (рун) Мира. Изменяется любой, прошедший подлинно посвятительные испытания. Порою, даже думая, что мы совершили переход, мы невольно сотворяем чудо - и Изменяемся. Тогда начинается долгий и очень опасный путь по дороге, которая, как мы когда-нибудь обнаружим, есть не что иное, как один из побегов Вселенского древа, древа начала и опоры всего, что только ни на есть в этом мире.
  Конечно, мы меняемся ежечасно и ежесекундно. Говорят, человек полностью обновляется за несколько лет. Но то ли это обновление, что действительно нужно той хрупкой, неуловимой и, в общем-то, сомнительной до сих пор субстанции, которую принято называть "душа"?
  Человек устроен так, что его внутреннее восхождение, возрастание невозможно без усилия над собой, причём усилия не разового, но постоянного и длительного. Это усилие побуждает неугомонного отправиться в Путь-дорогу и рано или поздно приводит его к Границе между Мирами. Только переход Туда, за грань - пусть не буквальный, но переживаемый всеми глубинами нашими, открывает нам новые просторы внутри самих себя, а следовательно, и в окружающем нас...
  Конечно, восхождение по Древу - это не столько буквально физическое действие, сколько совокупно духовное и физическое усилие, призванное стать деянием. Мы мало помним про разницу между двумя похожими вроде бы словами. А между тем она крайне существенна и, думается, любой неглупый человек выловит эту не очень тонкую струну звука-различия, сплетённого из небесной росы на переливчатых паутинках, этих невидимых нитях судеб, протянутых между ветвями Вселенского гиганта.
  Срубить своё Дерево может любой, а вот вырастить его под силу отнюдь не каждому. И вдвойне сложно сотворить своё Дерево действительным откликом, прямым потомком Того, Единственного Древа. Древа, на котором держится небосвод, которое само и есть Небосвод, наш земной и одновременно космический дом.
  
  
  Человек - сам себе прибор. Причём один из самых совершенных. Неизвестно, когда и кем подмечено, что длительно нахождение человека в темноте и тишине, сохранение молчания и умеренности в еде и питье усиливает его способности к восприятию Иного Мира. Многие психологи и врачи склонны сводить такие видения к галлюцинациям, то есть восприятию чего-то не существующего. Нередко так и бывает. Однако любой честный исследователь, а не просто столкнувшийся с "запредельным" человек признаёт, что в потоке околомистического мусора встречаются серьёзные свидетельства, удивительные прозрения и т. п., причём в количестве, превышающем уровень статистической случайности. Следовательно, они могут и должны быть изучены - без излишнего ажиотажа и шума по поводу "сенсаций". Сенсаций нет. Есть работа, которая пока ещё далека от завершения.
  Вот почему мы воздерживаемся от подробного описания даже проверенных на себе "экстремальных" способов использования возможностей организма человека. Кроме того, по-настоящему правильным способом постижения традиционной культуры, думается, естественно воссоздание традиционного же мировосприятия. Как мы уже говорили, мы считаем многие его черты полезными для человека, ибо оно обладало теми качествами целостности, которые сложно найти в современном обществе и без которых человек оказывается в состоянии внутреннего разлада.
  "Охотникам" же за сверхспособностями следует помнить, что их усиленное развитие, возможно, и даст результат, но куда более правильно и традиционно (то есть проверено вековым опытом), если они возникают вследствие внутреннего личностного роста, как его естественное следствие. Посему, обсуждая вопросы неких практик, уместно вновь вспомнить К. Г. Юнга, который "не отрицает причинного объяснения явлений настоящего прошлой историей чел.", - а также "ввел также принцип синхронии (или синхроничности), применяемый к событиям, которые имеют сходный смысл, происходят одновременно, но не связаны причинно-следственно. К ним относятся феномены, описанные как телепатия, ясновидение. Принцип синхронии может применяться к описанию предчувствий, совпадения некоторых событий и мыслей, ожиданий. В явлениях такого рода связывается физич. и психол. реальность. Действием этого принципа объясняется активизация архетипа, когда сходные сны, фантазии, идеи, состояния психические проявляются у разных людей. Т. о., принцип синхронии описывает феномены, не подчиняющиеся законам пространства, времени, причинности" (Грабская, 2001). Синхронность (синхроничность) в данном случае мы бы предложили понимать как целостность.
  Исходя из этого, в "практических разделах" мы излагаем общие соображения о возможных способах действий. Их конечная цель - более полное воссоздание среды, атмосферы, в которых, собственно, складывались те или иные культурные установки. Это своего рода историко-психологический эксперимент, объектом которого становятся наше мировосприятие и внутренние переживания. Предлагаем и вам принять в нём участие.
  Прежде чем перейти к примерам или рекомендациям, позволим себе напомнить, что наше общество "Северный ветер", в рамках которого в настоящее время мы проводим такие разыскания, занимается вопросами нематериального культурного наследия.
  В ходе работы у нас сложилось понимание, что любые работы по его сохранению и репрезентации невозможны без воссоздания основы, мировоззренческих подходов, которые повлекли за собой складывание такового наследия в том виде как оно до нас дошло. Даже если восстановление возможно лишь частично и с некими допущениями, оно всё равно становится опорой дальнейших разысканий. Лишь потом возможны либо "ревитализация... когда существуют убедительные доказательства, позволяющие реконструировать объект наследия на строго научной основе, когда традиция еще теплится, а если и угасла, то жива память о ней...", либо конструирование, которое предполагает "использование элементов материального и духовного наследия для создания новых объектов" (Каулен, 2003, с. 124).
  Вообще, раз речь идёт о пространстве и о восприятии структуры пространства, стоит обратиться к первоисточникам, чтобы поискать возможные упоминания о подобных приёмах.
  Вот, скажем, такое...
  Илья Муромец в ряде былин отличается не совсем обычным для богатыря поведением, которое даёт основание подозревать, что в ряд историй о нём вплетаются и воспоминания о психофизических практиках наших предков. Так, после знаменитой перебранки на пиру у князя Владимира Илья Муромец оказывается в "погребе да сорока сажон" на тридцать лет. Однако, когда к Киеву подступает "царищо да Кудреванищо", Илью слезно просят выйти на белый свет и защитить. Явившись по сути из Иного, хтонического мира, Илья являет хтонические же черты: ревёт по-звериному, свистит по-соловьиному (Архангельские былины..., 2002, т. 1; т. 3, N 182, 402). Но куда более интересно, что, сразив Соловья-разбойника, Илья:
  "Поехал ... да во темны леса,
  Во темны леса да во дремуция,
  За болота же за дыбуция.
  Повалилса Илья да во сыру землю:
  "Во сырой земли да двадцать лет лежу,
  Двадцать лет пролежу - да не выглену"".
  Обратившись к многочисленным параллелям мы невольно приходим к заключению, что здесь не столько описаны действительные события, сколько символически передана часть некой практики, хорошо известной многим древним народам.
  Мы склонны истолковать её как отголосок магического обряда, который можно назвать обретением чистого видения мира. Нечто подобное по сей день используется в рамках различных духовных школ. По сути, перед нам один из приёмов изменения восприятия. Однако едва ли стоит советовать испытывать его на себе без опытного руководства. Вторая же часть более интересна и доступна.
  "Повалилса Илья да во сыру землю", скорее всего, есть описание желания Ильи "подпитаться" силой Земли. В разных былинах и в разных обстоятельствах он делает нечто подобное. Заметим, что лежание на земле с вхождением в изменённое состояние сознания известно из белорусских источников, распространено в шаманизме.
  Вопрос в мере осознанности такого действия. Если понимаешь, что при этом тело напитывается безграничной силой, которая - при доброжелательном и почтительном к ней отношении - сама будет обладать целящими свойствами и охотно подскажет дальнейшие действия, то польза окажется весьма большой. Да и только кажется, будто она жёсткая. Скорее всего, подобное ощущение означает лишь, что мышцы наши недостаточно расслаблены. И выяснение причин зажимов и блоков может стать ещё одним направлением познания себя...
  
  
  Древо и Камень. Проявление и образ
  
  Сейчас к заговорным текстам как к живой, продолжающей бытовать традиции интерес исследователей всё более возрастает. Мир значительной части загово́ров основан на традиционной для большинства древних обществ модели Вселенной, в которой есть священный центр и мера упорядоченности пространства которой снижается по мере удаления от этого центра. Ирий окружает ось мира и от неё же начинается. Не столь важно, в каком направлении относительно самого себя помещает эту таинственную точку человек. Древо всегда оказывается в Центре.
  Общее представление о месте нахождения Мирового древа мы находим в заговорах и некоторых обрядовых песнях.
  "Расло дрво сред paja
  Племенита дафина,
  Племенито родила,
  Златне гране спустила,
  Лиш"е joj je сребрно;
  Под н(ь)ом света постел(ь)а,
  Сваког цве"а настрта?
  Понаjвише босил(ь)ка
  И румене ружице;
  На н(ь)oj светац почива,
  Свети отец Никола"
   (Афанасьев, 1994, т. 2).
  Древо растёт в раю. Казалось бы, проще всего ожидать: если рай - Верхний мир, следовательно, там, в небесах, и надо помещать Мировое древо. Но так ли всё однозначно? Оказывается, нет. Чтобы понять, в чём хитрость, вспомним: ряд песен (обычно колядных) помещает Древо в некий двор.
  "А в пана дядька
  Да на ёго двори -
  Там стояло древо
  Тонкее, высоке,
  Лыстом широке
  Да кудрявенькее,
  А на тому древи
  Золотая кора,
  Жемчужная роса.
  Дé взялыся райские пташки,
  Обзюбали золотую кору,
  Жемчужную росу"
   (Там же).
  Но подмеченное противоречие становится мнимым, как только мы, вопреки процитированным выше критикам, согласимся, что именно Древо в представлениях славян выступает в качестве истинного центра Мироздания.
  Кроме того, и Ирий, впоследствии ставший Верхним миром, первоначально находился, как уже было оговорено, отнюдь не "наверху".
  Мифологическая Вселенная наших предков также имеет "нуль", точку отсчёта. Эта точка отсчёта есть, говоря современным языком, точка наивысшей сакральности. Будучи таковой, она находится в священном первоместе - раю, Ирии. Вследствие такого наблюдения становится, кстати, понятно и то, кто именно именуется хозяином двора в приведённой щедривке.
  Все попытки ряда сегодняшних авторов, с маниакальным и заслуживающим лучшего применения упорством стремящихся обнаружить однозначный физический объект - Мировое древо или Мировую гору, будь то скала на Кольском полуострове, вершина Урала или Кавказа, альпийский Триглав или памирский Кайлас, обречены. В лучшем случае они лишь вызовут усмешку у тех, кто дал себе труд хотя бы немного погрузиться в действительные особенности мифологического мышления. Неважно, идёт ли речь о мышлении древних индоевропейцев или коренного населения Южной Америки.
  Деревья, возвышенности и камни, которые обитатели тех или иных местностей почитают Мировыми, ни в коем случае не есть они сами как таковые. Это воплощения (эпифании, по М. Элиаде), проявления мифологических или, если угодно, божественных образов (архетипов, сущностей). По большому счёту, они - всего лишь жалкое подобие Тех, Настоящих...
  Здесь, в Срединном мире, нам под силу отыскать и лицезреть лишь проявления, знаки. Все деревья - потомки Перводрева.
  Все священные камни и горы - потомки той Горы, того Камня.
  Те - всегда в Центре.
  Сказанное справедливо для разных культурных традиций.
  "Идея Мировой Горы (= Центра Мира) не обязательно имеет восточное происхождение, поскольку... символизм "Центра" представляется более древним, чем расцвет палеовосточных цивилизаций. Однако древние традиции народов Средней и Северной Азии - несомненно, включавшие в себя представление о "Центре Мира" и о Космической Оси - были модифицированы постоянным притоком восточных религиозных идей месопотамского (через Иран) или индийского (через ламаизм) происхождения. В индийской космологии гора Меру возвышается в Центре Мира, а над ней виднеется Полярная Звезда. Как индийские боги схватили эту Мировую Гору (= Ось Мира) и взмутили ею первичный Океан, дав таким образом начало Вселенной, так и боги из калмыцкого мифа использовали Сумер как палку, чтобы "взбить" Океан и сотворить таким образом Солнце, Луну и звезды. Еще один среднеазиатский миф отражает проникновение индийских элементов: в образе орла Гарида (= Гаруды), бог Очирвани (= Индра) напал на змея Лосуна в первичном Океане; он трижды обмотал его вокруг горы Сумер и разбил ему голову" (Элиаде, 1988).
  Мировая гора древнеиранской, а впоследствии персидской, мифологии - Хукарья (ср.-персидск. Хугар). Это первая и самая высокая гора, возникшая в результате порчи мира Духом Зла (Ангхро Майнью). Похожим образом возникают горы и в русских двоеверческих мифах о творении мира Богом и чёртом (в которых, кстати, подозревают южное влияние).
  С того момента, как Дух зла ворвался в мир, Хукарья росла (подобно Перводреву. - Авт.) восемьсот лет, пока не достигла царства Бесконечного света Ахура Мазды. На вершине ээтой горы Ахура Мазда создал богов-язатов и поселил их там же в своеобразном "раю", "Доме Хвалы" - "Месте Песнопений" (Гронмана). Из источника на горе Хукарья берут начало три великих реки - Ранха, Вех и Ардви. Они низвергаются потоками в Мировой Океан - Ворукаш (Рак, 1998, с. 12, 98, 517).
  Вероятно, речь идёт об отражении в мифологическом сознании древних всё того же Млечного Пути и видимого звёздного неба как Космоса, сквозь который он простилается. Полноводная Ардви, текущая с "преславной, золотой" горы Хукарья, именуется "великой и славной, величиною равной всем водам, взятым вместе, текущим по Земле", она носит столько же счастья, сколько все прочие воды ("Авеста", "Яшт" 5.96, 5.121, 13.6).
  Ахура Мазда призывает Заратуштру молиться ей, "текущей мощно от высоты Хукарья до моря Ворукаша" ("Авеста", "Яшт" 5.3). На вершине Мировой горы Йима, "владетель добрых стад", приносит Ардви жертву в "сто жеребцов, и тысячу коров, и мириад овец" ("Авеста", "Яшт" 5.25, 17.28). На той же вершине возносятся Митре молитвы "лучистым, властным, целебным и златоглазым" Хаомой, первым из жрецов, изготовившим одноимённый напиток ("Авеста", "Яшт" 10.88) (Авеста, 1997).
  Гора Хукарья (Хугар) помещалась в одних текстах в центре мира, в других - на севере, позднее считалась главной вершиной хребта Харайти (Хара Березайти), окружавшего по пехлевийской космогонии "и восточные, и западные страны" (согласно "Сотворению основы"). Впрочем, в "Бундахишн" Мировой горой по сути оказывается Албурз (пазендские названия, как и пехлевийские, не читаются однозначно).
  Ей приписывается рост в течение всё те же 800 лет. Кроме того, утверждается, что она, Албурз, - прародительница всех прочих гор мира, которые в свою очередь выросли из неё, а Хугар - самая высокая из них (Зороастрийские тексты, 1997, с. 277).
  Роль Центра в славянской мифологии играет остров Буян (Афанасьев, 1996). Столб - древо или скала-камень (что порою являются самим этим островом) являются точкой отсчёта: "На море на Окiaне, на острове на Буяне, стояло древо; на том древе сидело семьдесят, как одна птица; эти птицы щипали вети (ветви), эти вети бросали на землю; эти вети подбирали бесы и приносили к Сатан Сатановичу..." (Забылин, 1880, с. 305).
  Заговор, записанный в 1878 г. в г. Пинега: "Стану я не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дворами, из двора не воротами, во чисто поле. В том поле есть Окиан-море, в том море есть Алатырь камень, на том камне стоит столб от неба до земли огненный, под тем столбом лежит змея жгуча, опалюча..." (там же, с. 310).
  "На море на Окиане, на острове Буяне, стоит дуб ни наг, ни одет, под тем дубом стоит липовый куст, под тем липовым кустом лежит златой камень, на том камне лежит руно чёрное, на той руне лежит инорокая змия Гарафена..." (Сахаров, 2000, с. 52).
  Деревья находятся на некой горе (камне, острове). Иногда вместо одного Дерева, как мы только что видели, упоминают пару (древо - куст) или даже священную рощу, число деревьев в которой кратно трём или семи.
  "Выхожу я во чистое поле, сажусь на зелёный луг, во зелёном лугу есть зелья могучие, и в них сила видима-невидимая. Срываю три былинки: белыя, чёрныя, красныя. Красную былинку буду метать за Окiан-море, на остров на Буян, под меч кладенец; черную былинку покачу под черного ворона, того ворона, что свил гнездо на семи дубах..." (Забылин, с. 299). Или: "На море на Кияне, на большом острове на Буяне стоят три больших дерева, а как первое то дерево Петрий, а второе то дерево Хитрий, а третие дерево Кипарис; под ними лежит заяц..." (Майков, N 81). Чаще всего такие умножения либо имеют астрономический (астрологический) смысл, либо призваны усилить воздействие заговора путём умножения числа "ключевых понятий" (ср. "не три, а трижды по три" и т. п.).
  В одной из старинных славянских рукописей Мировое древо и Первокамень увязаны в единое целое: "Скажи мне, что держит землю? - Вода высока. - Да что держит камень? - четыре золотые кита. - Да что держит золотых китов? - Река огненная. - Да что держит тот огонь? - ...Дуб железный, еже есть первопосажден от всего же, корение на силе божьей стоит" (цит. по: Щапов, 1906, т. 1, с. 105).
  Увязаны, но не являются одним и тем же объектом... Можно по-разному истолковывать это обстоятельство, но нам кажется, что если собственно Древо действительно выступает как некая ось, то гора (камень, остров) в русском фольклоре скорее ассоциируется с точкой центра. Тогда, говоря современным математическим языком, Древо есть ось ординат (а в случае "замкнутости" пространства на себя - и абсцисс), а камень - собственно ноль.
  Наш друг физик и математик В. В. Куликов высказывает такую мысль: "Существуют замечательные примеры объектов, обладающих похожими свойствами. В науке их называют "фрактали". Или, иначе, объекты, обладающие симметрией самоподобия. Насколько они распространены в природе? Оказывается, наш мир состоит из них целиком. И он сам есть фракталь, ведь самые известные примеры фракталей - деревья. Разумеется, это не только вязы, липы и придорожные кусты. Еще и такие структуры как, скажем, наша кровеносная система, системы поиска записей в компьютерных базах данных, или, скажем, картины различных возможных путей движения элементарных частиц в одном из самых эффективных методов расчета траекторий в ядерной физике, методе Монте-Карло - и многие другие. Каждая ветка или веточка дерева и сама по себе дерево в миниатюре".
  Что уж говорить тогда о древе Времени как дереве событий, когда-либо происходивших (фактов) и ещё тех, что будут происходить или могут произойти (случаев). Белка или мысль вещего певца не различает направления потока Времени в таком древе, а потому способна свободно перемещаться по нему из одного узла - в другой.
  Строго говоря речь идёт скорее о графах, широко применяемых в физике, химии и математике. Дерево есть связный неориентированный граф. Цепь такого графа - последовательность рёбер (веток), где ни одна вершина не повторяется, а любой путь в графе соответственно есть чередующаяся последовательность вершин, где ни одна из них также не повторяется. По большому счёту, можно думать и о многомерности пространства как модели описания подобных феноменов, но так мы совсем сильно уйдём в сторону...
  Рискнём предположить, что суперличность, в просторечии именуемая богом, способна поворачивать к себе крону необходимой стороной и веткой, то есть быть одним из двух основных Операторов "бинарного" Мирового Древа событий и собственно Истории Мира? Одним из них в славянской мифологии является трикстер Велес (он же в одной из ипостасей Чернобог), вторым - некий "белый" бог, тот с кем он соревнуется или соперничает (Гаврилов, 2006б).
  Что бросается в глаза: дерево построено на основе рекурсии, то есть многократного повторения одного и того же процесса размножения (преобразования) - расщепления каждой из веточек на несколько (в простейшем случае на две), потом всё то же опять и опять. Можно доказать (что и сделано математиками) что любой фракталь может быть построен сходным образом: рекурсией некоего преобразования исходного объекта, включающего его размножение на несколько подобных же объектов. Часто преобразование включает в себя также изменение масштаба и какие-то иные изменения (скажем, веточки-отростки тоньше и короче главной ветки и т. п.). Для большинства смертных характерны логические формулы от причины к следствию, то есть они представляются так называемыми семантическими, ориентироваными графами.
  Внешний облик Мирового древа отражает древнейшее представление о Вселенной как таковой, и напротив, само Древо есть образное описание видимого человеком древности мира, переданное простым, но мифологически осмысленным языком.
  "...Польская сказка упоминает о дубе с золотыми листьями и желудями", - пишет Афанасьев (1994, т. II).
  Похожее представление мы видим у древних балтов: "В фольклоре обычно встречается дуб или береза с серебряными листьями, медными ветками и железными корнями . Иногда появляется огромная липа или яблоня. Они стоят на камне, в конце "пути солнца". Солнце вешает свой пояс на ветки, спит в кроне дерева, и, когда встает утром, дерево окрашивается в красный цвет" (Гимбутас, 2004, с. 198).
  Древнерусские письменные источники более скупы: "Поконец моего царства стоит древо златолиственное; на верху того древа было яблоко, златом украшено, аки солнце сияет; ветви самосветные, на них камение драгое; кругом древа пшеница белоярая, а около нее выросла рожь в поле сильна" (по: Веселовский, 2006, с. 179).
  Иногда пишут, что восстанавливаемый облик Мирового древа и само оно есть порождение христианства. Доводы в данных случаях примерно таковы:
  "Переосмысление орудия мучительной казни богочеловека Христа в средство спасения звучит в диалоге грека-философа и князя Владимира в "Повести временных лет". На вопрос последнего, что, дескать, означает распятие Иисуса Христа на древе, грек отвечает: А на древе Он был распят потому, что от древа вкусил Адам, и из-за него был изгнан из рая; Бог же на древе принял страдания, чтобы древом был побежден дьявол, и древом жизни спасутся праведные" (Святославский, Трошин, 2000, с. 19).
  Однако утверждение о позднем зарождении и распространении представления о Мировом древе у славянских народов под влиянием крещения не выдерживает критики - по той простой причине, что едва ли бы тогда сходные описания встречались в нехристианских источниках и у различных народов. Несомненно, несколько сменились акценты (и то со временем), появились новые элементы образа. Подмену языческого образа христианским вполне можно проследить: "Рече Господь: боудеть древо, яко прити птицам небесным и вселитися в ветвях его? - Ответ: Доуб есть мир, ветви языки, а птицы апостоли, иже по всемоу мироу и в всех языцех проповедаша слово Божие" (Веселовский, 2006, с. 179).
  Рассуждения о том, какой породы райские деревья, и из каких частей они состоят, а также своеобразную "историю" превращений райского, почти что Мирового, древа, можно найти в "Апокрифе о крестном древе", "Слове о Адаме и Евзе от зачала и свершения" или "Слове о Адаме, от начала и до конца ..." и в "Слове о исповедании Еввине и о болезни Адамове": "Прожив 930 лет, Адам впал в болезнь. Сиф и Ева отправляются к раю за масличным древом, которое может исцелить Адама... Архангел Михаил сообщает, что Адама исцелить нельзя, и дает Сифу три ветви - "певги, кедра и кипариса". Адам, узнав "райские древа", делает себе из них венок и умирает" (Словарь книжников и книжности Древней Руси, 1988). В Толковой Палее (1477) говорится, что Адам и Ева сшили "листвие смоковное" и сделали себе одежду.
  Несмотря на широкое распространение апокрифов в средневековой Руси, это позднейшее переосмысление библейских небылиц, преломлённое чрез болгарскую "ересь", едва ли поможет нам прикоснуться именно к древнейшим представлениям славян, поскольку в основе переводов "крестных" легенд лежат еврейские и греческие сочинения, оригиналы которых подчас не сохранились. Весьма высока вероятность того, что эти переводы могли задним числом оказать влияние на бытовавшее на Руси двоеверие.
  Приведём для сведения сводку основных идей апокрифических текстов о "крестном древе":
  "I. Сиф, сын Адама, приносит заболевшему отцу три прута (или один) от райского древа, из-за которого Адам был изгнан из рая. Адам делает венок, в котором его хоронят. Из венка пред вратами рая вырастает древо.
  II. Из рая было изнесено древо ангелом (или рекою Тигр) в землю Медиамскую. Сиф зажег его в память отца. Это был вечный огонь. Авраам послал к огню Лота, который в искупление своего греха посадил три головни и вырастил из них древо. Люди, живущие рядом, поклонялись этому древу как чудотворному. На кресте, сделанном из него, был распят праведный разбойник.
  III. Моисей в скитаниях привел народ к реке Мерре, вода которой оказалась горькой. Ангел указал ему древо, вынесенное потопом из рая. Моисей посадил его крестообразно в реке, и воды ее стали сладкими. Выросшее древо послужило для креста неверного разбойника.
  IV. Вопрос - как разделилось дерево в раю? Оно было трехчастным: одна часть Адама, вторая Евы, средняя бога. После грехопадения части Адама и Евы упали. Часть Адама попала в реку Тигр и ее сжег Сиф (в некоторых текстах вечный костер горел на берегу Нила). Евина часть была вынесена потом в землю Медиамскую и ею Моисей усладил воду. От господней части, оставшейся в раю, архангел, дал прутья для венца Адама.
  V. Происхождение райского древа таково: когда бог сажал райский сад, Сатанаил крал у него семена и просыпал их посреди рая. Бог сказал, что выросшее от его рук древо будет на изгнание дьяволу.
  VI. Как собрались все три древа в Иерусалиме? Соломон, получивший власть над демонами, строил храм. Для тябла ему было нужно большое дерево. Ему указали на древо Моисея, но оно в непогоду упало в реку Иордан и пролежало там три лета. Его нашел дровосек Елисей, уронивший в реку свой топор. С большим трудом древо доставили к храму, но оно оказалось коротко. Как чудотворное, его хранили в алтаре. Соломону показали древо, выросшее из головней. Сломив сопротивление людей, поклонявшихся этому древу, Соломон приказал его срубить и доставить в Иерусалим, но и оно не подошло. Древо продолжало творить чудеса, оно обожгло Сивиллу, севшую на него. В одних текстах Сивилла проклинает дерево, в других - благословляет и предсказывает, что на нем будет распят Христос. Третье древо по приказанию Соломона приносят демоны от ворот рая. Незаметно в его корнях они выносят череп Адама, который остается лежать в поле.
  VII. История обретения лба Адамля. Слуга Соломона, сопровождавший его на охоте, во время бури спрятался в пещере, оказавшейся не из камня, а из кости. Соломон понял, что это череп Адама и приказал перенести его в Иерусалим. Там он поклонился ему, как первому созданию бога, а затем приказал закидать его камнями, как первого ослушника. Так образовалась гора Голгофа (Литостратон), место, на котором распяли Христа. Кровь его окрестила лоб Адама.
  VIII. История Двух разбойников. Спасаясь от Ирода, по пути в Египет Мария с младенцем попадает к разбойникам, у которых тоже есть младенцы. Одного из них она спасает от смерти, вскармливая его шесть дней, пока не выздоравливает его мать. Младенцы тоже становятся разбойниками, которых Пилат приговаривает казнить вместе с Христом. Вскормленный Марией и есть разбойник праведный, прославивший Христа и попавший в рай. Дерево, выросшее из венца Адама, пошло на крест Христа" (Словарь книжников и книжности Древней Руси, 1988).
  Итак, Древо обладает чертами всех деревьев, а также наделено рядом черт, придающих ему воистину "космические" масштабы. А как выглядит Камень?
  Мы знаем, что он:
  - бел-горюч, белый-красный (что может быть понято в том числе и как "светящийся");
  - золотой (янтарный);
  - синий, редко серый.
  По поводу этих визуальных эпитетов (визуальных ли?) переломано множество копий, обсуждать их, наверное, не стоит.
  В любом случае облик Первокамня куда менее разнообразен, нежели облик Перводрева. Он как будто бы даже более напоминает все камни или горы на свете, чем Древо все деревья. Отчасти это обусловлено географическими условиями, средой обитания наших предков, в которых складывались те, первые, "образцовые" заговоры. Всё же это - лесная, в лучше случае лесостепная полоса Европы. Видовое разнообразие растительности не могло не повлечь за собой и большее разнообразие описания его прототипа. "Камни" же по большей части встречаются вполне обыкновенные, не столь отличные один от другого, как, скажем, берёза или дуб.
  Обобщение описаний позволяет в общих чертах допустить, что облик Алатырь-камня как бы складывается из двух источников. Первый - обычные моренные, например, валуны. Такие камни с ещё дославянских времён служили на территории Восточной Европы почитаемыми. Большая часть их уничтожена или забыта, однако сохранившиеся следовики или просто священные камни чаще всего ещё помнят времена, когда около них собирались с подношениями люди, не говорившие на славянских языках.
  Второй - память о действительном географическом объекте, который постепенно приобрёл мифологические черты или проявил некие архетипические качества. Мы полагаем, что наиболее вероятным прототипом является остров Руян (подробнее см. Гаврилов, 2008). Наверное, и в пору до крещения почитаемый остров и святилища на нём обрастали слухами, легендами и преданиями, которые распространялись по разным уголкам славянского мира и неминуемо претерпевали изменения.
  Впрочем, справедливости ради следует принять во внимание, что и сами святилища на Руяне были наверняка построены по некоему первообразцу.
  Отдельные вопросы может вызвать упоминание света, испускаемого камнем. Думаем, часть таких упоминаний основана на переживаниях, связанных с вхождением человека в изменённые состояния сознания (причём с заранее заданными установками, как то происходит с шаманами), а также с действительными аномальными явлениями, которые в ряде случаев наблюдаются в местах, где находятся культовые камни (Ермаков, Фаминская, 2001; Ермаков, 2005 и др.).
  Важно ещё отметить, что Первокамень, невзирая на то, что физические размеры его могут быть сравнительно невелики, обладает воистину космическими масштабами. Например, для сбережения в дороге любимого молодца девица должна выйти во чистое поле, "охорошиться" (привести себя в порядок), поклониться на все четыре стороны, встать на горюч-камень Алатырь и крепким словом загово́риться, частыми звёздами обтыкаться, тёмным облаком прикрываться.
  О космических мерках, с которыми надо подходить к Мировой оси, говорят и астрономические параллели к образу Древа.
  Естественно, зримым и очевидным прототипом представления о Мировом оси-древе служит собственно дерево - многолетнее растение с одревесневающим прямостоячим главным стеблем (стволом).
  Прообразом Мировой горы, видимо, служили те или иные возвышенности и примечательные валуны.
  В балтской мифологии считается, что раньше все деревья были без веток, ветки начали расти, когда бог-трикстер Велняс начал бить по их стволам долотом Диеваса. Горы также обязаны своим происхождением Велнясу, извергшим их изо рта на ровную гладь мира.
  Однако и сегодня можно воочию лицезреть "Мировое древо" - точнее, его прообраз - более или менее отчётливо почти в любую ясную ночь. Зримым воплощением его многие исследователи уверенно признают Млечный путь.
  "Когда в самом начале весны смотришь сразу же после захода солнца на звездное небо, то, если небо не закрыто облаками, видишь в вышине громадное сияющее древо. Мощный его ствол как бы вырывается из глубины Вселенной. Это древо мы называем Млечным путем. В осенние месяцы "ствол древа" становится особенно заметным. После полуночи оно сияет над спящей землей до рассвета. Восходящее солнце при этом находится как бы между "ветвями", словно украшая вершину небесного древа. Оно висит в ветвях, подобно сказочному золотому яблоку" (Церен, 2007, с. 92).
  Мы не имеем причин оспаривать это наблюдение, скорее, напротив.
  В пользу возможности отождествления Млечного пути и Мирового древа как его мифологического отражения высказывались многие исследователи. Директор vüs-Gilching Колледжа М. Раппенглюк (Германия) приводит перечень представлений древних людей о природе Млечного пути, в том числе: "6. Стебель или ствол растения (вьюна, дерева)" (Раппенглюк, 2002, с. 278). Чуть выше он обращает внимание на положение Млечного пути, "где размещался северный небесный полюс в эпоху палеолита (20 500-12 000 лет до н. э.)" (там же). А. Голан вполне убедительно показывает, что образ Мирового древа как Древа Жизни восходит к концу палеолита (Голан, 1994), то есть к периоду, когда, предположительно, и происходит осмысление вертикальной составляющей пространства (если понимать Древо Жизни как производную, воплощение древа Мирового - с чем согласны не все исследователи).
  Естественно ожидать, что такой заметный астрономический объект, как Млечный путь, просто должен был получить истолкование в древних культурах. Но мы полагаем, что и впоследствии, невзирая на смещение северного полюса в сторону (от α Лиры Веги к Полярной звезде) вследствие прецессии земной оси, он по-прежнему продолжал оказывать существенное влияние на представления о Мировом древе и Вселенной. Более того, если задаться целью проследить видимый путь Солнца и Луны в небе относительно Млечного пути, то, скорее всего, мы получим немало возможностей для понимания астральной составляющей славянской мифологии, что доселе почти не являлось предметом интереса исследователей и, не исключено, сможем датировать появление некоторых важных мифологических сюжетов.
  Белорусские этнографы прослеживают связь Мирового древа и Млечного пути в традиционной праздничной обрядности. Показано, что праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, отмечаемый 14 (27) сентября имеет в своей основе древнейшие языческие верования. Его отмечают в пору, когда Млечный путь оказывается в наилучших для наблюдения условиях. В летнее время в северном полушарии яркий солнечный свет делает его невидимым, поэтому, следуя обычаю соучаствовать в поддержании космического порядка, люди "поддерживали" его путём установки древа, столба или, позднее, креста (Валодзiна, 1996, с. 87-89). Это наблюдение перекликается с высказанным нами выше предположением о том, что в осеннюю пору Древо могло и не иметь "материализованного" воплощения (а если и имело, то грустное - например, рябину, чаще всего почитаемую "несчастливым" деревом).
  На существование у славян астральных воплощений Мирового древа может указывать одно из названий звёздного скопления Плеяды, на большую роль которого в восточнославянской мифологии указывают многие учёные. По некоторым представлениям, Плеяды (они же Гнездо, Птичье Гнездо, Утиное Гнездо) находится на вершине некоего дерева. Исследователи отмечают, что это представление восходит ещё ко временам вед и связано с некими "ночными аспектами космического целого" (Карпенко, 1981, с. 52).
  В апокрифической беседе Панагиота с фрязином Азимитом (XVII в.) сказано: "А посреди рая древо животное, еже есть божество, и приближается верх того древа до небес. Древо то златовидно в огненной красоте; оно покрывает ветвями весь рай, имеет же листья от всех дерев и плоды тоже; исходит от него сладкое благоуханье, а от корня его текут млеком и медом двенадцать источников". Здесь мы также видим прямые календарные отсылки - в данном случае на двенадцать месяцев года.
  Вне зависимости от своего небесного прообраза, Мировое древо воспринималось тем, что упорядочивает, удерживает пространство. Нередки упоминания о том, что у него восемь ветвей, по четыре с каждого бока. При этом иногда перечисляются и их цвета: красный, чёрный, синий и белый. Поскольку чёрный и синий цвета разделяются сравнительно поздно (Василевич, 2006, с. 124), мы вправе осторожно допустить, что перед нами - указание на три мира, Верхний, Средний и Нижний, символически сопоставляемых в славянской традиции соответственно с красным, белым и чёрным цветами.
  Древо, будучи осью, одновременно и само как бы имеет две оси, горизонтальную (простирающуюся либо справа налево, либо взад-вперёд). Таким образом, оно определяет четыре стороны света, оставаясь в центре. Любопытно, что имеются указания на существование "меньших" или "младших" деревьев, соответствующих каждое своей стороне света (Miфалогiя..., с. 88). Явные космически-пространственные черты имеет и упоминание о семи ветвях Древа. Символизм числа семь, возможно, достаточно поздний, но исследователи связывают его с семью светилами.
  Древо трёхъярусно. При описании верхней его части речь нередки указания на те или иные висящие на ветвях предметы, число коих обычно кратно числу времён года или месяцев (3, 4, 12). Большее количество встречается лишь в редких заговорах. Считается, что верхняя часть дерева (крона) соотносится с Верхним миром.
  У славян "в ряде поверий дерево (Д.) предстаёт как мифопоэтическая проекция вселенной. Д. коррелирует с разными вариантами мировой вертикали, - мировой осью: согласно сербским поверьям, земля расположена на ветвях боярышника, как на столбе; тис - ось мира, крона его достигает неба, а корни - ада, у его подножия находятся вода и вход в ад (северо-восточ. серб.)" (Агапкина 1, с. 61).
  Специалисты отмечают также корреляцию с представлениями о горе и храме, особенно с учётом дохристианского обычая ставить последний вблизи культовых деревьев или на их месте, а также сложившегося позднее обычая вешать иконы на деревья и "явления" икон на дереве, резать на нём крест, превращая в ю.-слав. "запис-потпис". Они подчёркивают, что в верованиях и фольклоре дерево выступает в качестве "универсального медиатора (подчёркнуто нами. - Авт.), посредством которого человек (бог, святой, демон, смерть, душа умершего, хтоническое животное, новорожденный и др.) попадает в мир людей и покидает его, перемещаясь на небо, в потусторонний мир, на "тот свет" и т. д." (Агапкина 2, с. 68-69).
  Медиаторные (от латинского mediator - посредник) свойства косвенно подтверждаются связью деревьев с рождением и смертью. Детям объясняют, как они родились - "в кустах нашли", "с груши упал", "на вербе словили" (Видимо, хорошо известное выражение "найти в капусте" - из того же смыслового ряда, тем более с учётом той высокой символической нагрузки, которую несёт капуста благодаря особенностям своего устроения), дерево сажают при рождении ребёнка. Дерево сажают также и на могиле, под деревом хоронят некрещёных или мёртворождённых детей, колдунов, ведьм и самоубийц. Русская народная обрядность сохранила память о венчании "вокруг ели": молодожёны обходят ель с зажжёнными свечами, а также следы древнейшего обычая умерщвления как лишних детей, так и стариков, которых отводили в лес.
  В то же время в сербских эпических песнях присутствует фольклорный мотив похорон под той же елью. "У старообрядческого согласия бегунов в Пермской губернии, - пишет Т. А. Агапкина, - принято было прямо в лесу подкапывать корни большой ели, немного выворачивать ее из земли и в образовавшуюся яму класть тело умершего без гроба, а затем сажать ель на прежнее место, "яко будто век тут ничего не бывало"" (Славянская мифология, с. 84-86).
  Под древом, чаще всего под огромным дуб, рядом с которым бьёт "гремячий" источник с живою водой, по ночам собирается нечистая сила, и человек, который задержался в лесу или заблудился, спрятавшись в дупле или на древе, может воспользоваться её "магическими знаниями". (Народные русские сказки А. Н. Афанасьева, т. 1, N 115-122). Здесь - почти полное описание символического Центра Мира. Быть может, только камня не хватает...
  Присутствуя во всех мирах Вселенной одновременно, Древо обретает разные имена и, что любопытно, по-разному располагается в космическом пространстве. Иногда оно растёт корнями вверх. Порою такое описание относится в большей степени к той его ипостаси (ипостасям?), которые именуют "Древо Смерти", "Древо подземного царства" и даже "Древо зла".
  Скорее всего, приведённое описание является классическим для индоевропейской мифологии примером так называемых бинарных оппозиций. Одним из проявлений этой оппозиции является зеркальность мира Иного по отношению к нашему. То, что сломано здесь и перестаёт быть пригодным, переходит в тот мир целым. Человек, утративший какую-либо часть тела, может вновь обрести её там, за кромкой, где всё наоборот, не так, как здесь.
  Раз уж речь вновь зашла о соотношении между миром людей и Иномирьем, стоит попробовать разобраться с тем, в каком из двух Миров зиждется вселенская ось, чтобы потом прояснить для себя вопрос о границах между ними. Он, в свою очередь, понадобится для понимания значения этого образа в нашем рациональном и лишённым священной составляющей сегодня (что и было заявлено как одна из целей этого исследования).
  
  
  Древо. Алатырь. Принцип...
  
  О происхождении собственно слова "Алатырь" до сих пор идут споры. Этимологи сомневаются в заимствовании из латинского "altare" (алтарь) или связи с древнеисландским "altaristeinn". Связь со словом "алтарь" в значении "жертвенник" видится как поздняя и обратная, несмотря на близкий смысл (лат. altaria (от altus - высокий) действительно означало "жертвенник"; а первоначально - "место для жертвоприношений на открытом воздухе"). В христианских храмах понятие "алтарь" заменило слово "престол", но, видимо, не сразу (Гаврилов, Ермаков, 2008, с. 35-36).
  Постоянный эпитет камня Алатыря в заговорах "бел-горюч (горяч)" даёт возможность предположить, что это калька с иранского слова "ал-атар", буквально "бел-горюч" (Славянская мифология, с. 19).
  М. Забылин, впрочем, понимает эпитет "бел-горюч" как "светящийся": "На море на Океане есть бел горюч (сост.: светящийся) камень Алатырь, никем неведомой, под тем камнем сокрыта сила могуча, и силы нет конца" (Забылин, 1880).
  Приведённые соображения о светящемся престоле-алтаре позволяют провести аналогию с ирландской легендой, запечатлённой в сказании "Битва в долине Маг Туиред":
  "На северных островах земли были Племена Богини Дану и постигали там премудрость, магию, знание друидов, чары и прочие тайны, покуда не превзошли искусных людей со всего света. В четырех городах постигали они премудрость, тайное знание дьявольское ремесло - Фалиасе и Гориасе, Муриасе и Финдиасе. Из Фалиаса принесли они Лиа Фаль, что был потом в Таре. Вскрикивал он под каждым королем, кому суждено было править Ирландией..." (Похищение быка из Куальнге, 1985).
  Как пишет переводчик и комментатор С. В. Шкунаев, "Лиа Фаль - речь идет о знаменитом камне (название "фаль" связано со значениями "светлый", "сверкающий", а также "изобилие", "знание" и пр.), по преданию, находившемся в Таре, королевской резиденции правителей Ирландии и одном из двух важнейших сакральных центров страны. Сама Ирландия (которую этот камень, несомненно, символизировал) нередко называлась Долина Фаль или просто Фаль. Споры о том, насколько была реальна власть верховных королей над островом с множеством его правителей более низких рангов, не имеют отношения к тому факту, что традиция священной королевской власти издавна связывалась именно с Тарой и ее правителями, вступавшими в священный брак с землей Ирландии. В устройстве и расположении покоев находившегося здесь дворца можно заметить немало аналогий космологическим традициям других народов. Окруженный семью рядами валов, дворец состоял из главного, так называемого Медового Покоя, и четырех других, ориентированных по сторонам света и олицетворявших четыре главных королевства страны. Устройство центрального покоя повторяло эту схему, отводя места представителям четырех королевств вокруг возвышения для правителя Тары. Важнейшее для всякой космологии понятие центра олицетворялось именно камнем Фаль. По традиции, лишь тот становился правителем Ирландии, под кем камень громко вскрикивал..." (Там же).
  Великий белый "камень с гору", закрывает вход на тот свет в сказках (Народные русские сказки Афанасьева, т. 1, с. 201-204, N 132). Чтобы попасть в Иной мир, надо отвалить тот камень, что не всякому герою под силу.
  В апокрифической богумильской традиции два сотворца, Бог и Сатана, создают себе помощников ударом о некий камень-гору: "И задумал Саваоф создать себе полки воинов, дал сатане молот в руки и велел бить в каменную гору правой рукой, а сам пошел на восток рай насаждать. Богов товарищ начал молотом в камень бить, из каменя воины светлы начали выскакивать да на восток Богу кланяться; бил до того, что рука устала, попробовал бить левой рукой. Лишь только ударил, выскочил чёрный чёрт да и поклонился молотобойцу. Смекнул сатана, в чем дело, да и давай левой рукой колотить; до того бил, что чуть-чуть со светлыми полками не сравнялся. Той порой Саваоф дело своего сделал и пришел к сатане. Пришел и видит: дело плохо. Что делать? Взял, скорей зааминил. Перестали выскакивать силы нечистые, а стал выскакивать только огонь, как и теперь бывает при ударе железом о камень" (Барсов, 1886, с. 1-2).
  Или: "Бог ударил кремнем о кремень - посыпались ангелы, архангелы, херувимы, серафимы. Черт ударил кремень о кремень - посыпались лешие, домовые, русалки, бабы-яги" (Даль, 1985, т. 2, с. 348).
  Поскольку речь идёт о моменте "до начала времён", о творении, то напрашивается предположение, что они добывают себе сотрудников из Первичной горы, то есть Алатырь-камень связан с актом творения мира светлым и тёмным богами.
  "Культ каменя, вiдаць, не належаѓ выключна якомуколечы аднаму народу. У паданьнях розных народаѓ спатыкаюцца розныя забабоны, зьвязаныя з каменем. Але прадстаѓленьне аб каменi ѓ розных народаѓ прымала свае асаблiвыя формы. Так, у кнiзе Гэнрыка Вiслоцкага "Маrchen und der Bukowinaer und Siebenburger Armenier (Hamburg, 1892) падаецца казка аб тым, як даѓней камянi хадзiлi па зямлi, елi, пiлi i рабiлi ѓсё патрэбнае для людзей. Людзi тады жылi бяз працы i клопату. Гэта была самая шчасьлiвая пара людзкога жыцьця. Але ѓмяшаѓся чорт i ѓсяму шчасьцю прышоѓ канец. Адзiн раз камянi зышлiся i пастанавiлi выбраць сабе царом залаты камень. Але чорт захацеѓ паказаць iм, што крэмень можа зрабiць больш, чым залаты камень. Чорт паклiкаѓ да сябе крэмень i жалязьняк, сказаѓ iм стаць каля хаты i ѓдарыцца галовамi адзiн у аднаго. Ад удару з крэмня пасыпаѓся агонь, i полымя абхапiла ѓсё кругом. Людзi ѓ агнi сталi знаходзiць сьпечаных зьвяроѓ i плады, якiя спадабалiся iм i яны сталi ѓ сябе дома раскладаць вогнiшчы i варыць страву. Бог, бачачы, што ад гарачага агню шмат дзеецца шкоды i, каб пастрымаць людзеii, забiѓ маланкай 10 чалавек. Камянёмжа затое, што выклiкалi агонь, бог зрабiѓ так, што яны перасталi хадзiць, гаварыць, есьцi i пiць i заѓсёды ляжаць, як няжывыя" (Мялешка, 1928).
  Мировая гора - не только символический центр мироздания, но и обиталище высших богов (главного Бога), как, скажем, гора Олимп у эллинов. Одним из эпитетов высшего бога древних арьев Рудры-Шивы был "Хранитель гор" (Ниларудра Упанишада, 5). Чертоги Шивы находились на горе Меру - Мировой горе ведийской мифологии; ещё один из его эпитетов - "Владыка гор". Меру представлялась многовершинной. Обиталище Шивы, которое находилось на одном из самых высоких пиков, носило названия Сумеру, Маха-Меру, Кайласа, Калайя и Суралайя. В поздних представлениях его гора представлялась лингамом, а окружающие высоты и хребты - йони. С Меру в земной мир стекают, всё оплодотворяя, четыре реки (ср. с представлениями "Авесты"). У славян Меру приняла облик сказочной хрустальной (ледяной или стеклянной) горы.
  Слово "Кайлас" ("Кайласа") тибетского происхождения. Это реальная почитаемая индуистами и не только гора в Тибете к северу от священного озера Манасаровара. Её высота около 6700 метров. Восхождение паломников на пик занимает не менее трёх дней.
  Не вдаваясь в подробности можно напомнить, что божественные дворцы, царские города и жилища для предков находились, как считалось, в Центре Мира, на вершине Мировой горы.
  Насколько велик Алатырь, скала Времён, Мировая гора?
  Для сбережения в дороге любимого молодца должна девица выйти во чистое поле, "охорошиться, на все четыре стороны поклониться, встать на горюч-камень Алатырь и крепким словом заговориться, частыми звёздами обтыкаться, тёмным облаком прикрываться". Иными словами, её фигура приобретала космические черты, размеры и значимость. Только в этом случае она оказывалась "сопоставима" с Первокамнем.
  Лишь тот, кто изгложет камень Алатырь, сможет превозмочь наложенный заговор. На горюч-камне Алатыре устроена огнепалимая баня, в которой мечутся страсти и тоски любовные, вылетают в разные стороны, настигают того, кто заговорён на любовь. Под камень-Алатырь на свят-острове опускают двенадцать замков, замкнутые двенадцатью ключами, как символ незыблемости намерений и всякой свершенной магии (Забылин, 1880, с. 290-292, 293, 303-304).
  В то же время любой священный камень-следовик, межевой валун, маленькая алтарная плита или невзрачный булыжник, положенный в центр северного лабиринта - они и есть алатырь-камни, его проявления, неразрывно связанные с ним незримою нитью.
  И Древо, и Камень в известном смысле являются одним и тем же, они соосны. Это два проявления некоего Вселенского принципа, вернее сказать, стремления Вселенной быть упорядоченной и иметь начало.
  Различия между ними существуют, причём довольно существенные, но в любом случае оба они являются точкой отсчёта, Началом. Если Мировое древо - ось Мироздания, в том числе основа Вселенной, то Алатырь-камень как одно из воплощений Мировой горы может быть понят как та первоскала, на которой "серед моря" стояли "два дубойки". От них выстраивается и расширяется пространство. При этом вовсе не всегда такие "точки начала" оказываются местами священнодействий: "В южной части Череповецкого уезда обращает на себя обилие таких сосновых рощ, где часовни являются показателем полного запрещения вырубок, и в трех волостях заповедь эта усилена еще тем, что здесь не дозволяются хороводы и всяческие сходки для каких-либо веселых развлечений" (Максимов, 1994, с. 234). Признаться, сомнительно, чтобы причина запретов и ограничений крылась только и исключительно в христианском влиянии.
  Родство Древа и Алатыря проявляется и в наделении их особыми свойствами: "...Достаточно будет отметить, что в русской культуре (в т. ч. и в современной) дерево и камень во многом воспринимались и воспринимаются как носители магической силы, обереги" (Святославский, Трошин, 2000, с. 10).
  В рамках нашего рассуждения эта магическая сила - раз уж носителями её считаются не просто некое "дерево" и не просто какой-то "камень" - могла почитаться как особое явление божественного порядка. И, кажется, сегодня мы можем уяснить для себя, о каком именно явлении должна идти речь.
  Если Мировое древо соединяет всё, связывает собою друг с другом миры и пространства, его можно с высокой степенью вероятности сопоставить с мифической нитью. Этот образ ещё со времён начала истории индоевропейцев служил для обозначения того всеобъемлющего Мирового закона, для обозначения которого использовали термин rita или rta. Потом основа слова, как известно, перешла в равнозначные по смыслу латинское "ритуал" и русское "обряд", а также в древнерусское "рота́" - присяга, клятва перед лицом Высших сил.
  Вселенская нить и её связи с законами мироустройства подробно рассмотрена М. Серяковым (Серяков, 2005). Хотя мы не во всём согласны с автором, важно, что его исследование позволяет увидеть Мировое древо с ещё одной стороны, раскрыть это понятие по-новому. Так оно становится воплощением не только Вселенной вообще, но самой основы существующего миропорядка.
  
  
  Божественный столп в Центре Мироздания
  
  В русских заговорах встречается и описание капища, или, по крайней мере, языческого идола, который установлен всё там же, в средоточии магических сил мира.
  "За дальними горами есть Окиан-море железное, на том море есть столб медный, на том столбе медном есть пастух чугунный, а стоит столб от земли до неба, от востока до запада, завещает и заповедывает тот пастух своим детям: железу, укладу, булату красному и синему, стали, меди, проволоке, свинцу, олову, серебру, золоту, каменьям, пищалям и стрелам, борцам и кулачным бойцам, большой завет <...> Слова замыкаются в замки, а ключи от тех замков бросают под тот же камень Алатырь" (Забылин, 1880, с. 297).
  "На море на Окиане, посредь моря Белого, стоит медный столб, от земли до неба, от востока до запада, а во том медном столбе закладена медная медяница от болестей и хворостей. Посылаю я раба, такого-то, в тот медный столб, что на море на Окиане, и заповедаю ему моим словом заповеданным заклясть родимец во тот медный столб. А был бы с того заповедания такой-то цел и невредим, и от родимца избавлен, по сей час, по всю жизнь" (Сахаров, 2008, с. 98).
  "На море, на океане, на острове на Буяне стоит золотой столб. На столбе сидит девица, (как-то) шьет-зашивает шелковой иголкой рану..." (Русские заговоры Карелии, 2000, с. 85, N 229).
  "Столб-пристол" может стоять и прямо в море: "На том святом пристоле стоит золотое блюдечко; и на том золотом блюдечке стоит сам Сус Христос, сам матёр человек, тугим луком подпёрся, калёными стрелами подтыкался..." (Майков, N 198). В этом случае образ Горы и Древа-столпа как бы смыкаются.
  Согласитесь - перед нами явное описание языческого идола, соотнесённого, если судить по приведённым выше текстам, с Мировым деревом и/или камнем.
  Сюда же, видимо, следует отнести представление о человеке-горе, былинном первовеликане Светогоре. В поздней новгородской традиции мифологема эта нашла отражение в сказке о князе Светиде и сыне его Святогоре-богатыре, славянском "Атланте", которая восходит к рукописному сборнику князя Алексея Васильевича Ухорского-Хворостинина, созданному в 1465 г., а тот, в свою очередь, к сборнику князя ростовского Константина Всеволодовича "Дела ростовских князей" (1212-1219) (Артынов, 1842). Можно ли найти здесь более глубокие корни, восходящие к языческому богу Световиту-Белобогу-Витольду, чьё четырёхликое изображение сравнивают со знаменитым Збручским столпом? (Гаврилов, Ермаков, 2009, с. 46-58).
  Н. А. Кун пересказывает "Метаморфозы" Овидия о подвигах Персея после убийства им горгоны Медузы, где, в частности, присутствует и миф о человеке-горе, подобном былинному гиганту Светогору:
  "И достиг Персей той страны, где царил сын титана Япета, брат Прометея, великан Атлас. Тысячи стад тонкорунных овец, коров и быков круторогих паслось на полях Атласа. Роскошные сады росли в его владениях, а среди садов стояло дерево с золотыми ветвями и листвой, и яблоки, которые росли на этом дереве, были тоже золотые. Атлас хранил, как зеницу ока, это дерево, оно было его величайшим сокровищем. Богиня Фемида предсказала ему, что наступит день, когда придет к нему сын Зевса и похитит у него золотые яблоки. Боялся этого Атлас. Он окружил сад, в котором росло золотое дерево, высокой стеной, а у входа поставил стражем низвергающего пламя дракона. Атлас не допускал чужеземцев в свои владения - он боялся, что среди них явится и сын Зевса. Вот к нему-то и прилетел в своих крылатых сандалиях Персей и обратился к Атласу с такими приветливыми словами:
  - О Атлас, прими меня, как гостя, в твоем доме. Я - сын Зевса, Персей, убивший горгону Медузу. Дай мне отдохнуть у тебя от моего великого подвига.
  Когда Атлас услыхал, что Персей - сын Зевса, тотчас же вспомнил он предсказание богини Фемиды и потому грубо ответил Персею:
  - Убирайся отсюда! Тебе не поможет твоя ложь о великом подвиге и о том, что ты - сын громовержца.
  Атлас хочет уже выгнать за дверь героя. Персей, видя, что не может он бороться с могучим великаном, сам спешит выйти из дома. Гнев бушует в сердце Персея; его рассердил Атлас тем, что отказал ему в гостеприимстве да еще назвал лжецом.
  В гневе Персей говорит великану:
  - Хорошо же, Атлас, ты прогоняешь меня! Ну, так прими же по крайней мере от меня подарок!
  С этими словами быстро вынул Персей голову Медузы и, отвернувшись, показал ее Атласу. Тотчас же обратился в гору великан. Его борода и волосы обратились в густолиственные леса, руки и плечи - в высокие скалы, голова - в вершину горы, ушедшую в самое небо. С тех пор поддерживает гора Атлас весь небесный свод, со всеми его созвездиями" (Кун, 1955, с.105-106).
  Согласно распространённому определению В. Н. Топорова, с помощью образа Мирового древа "во всем многообразии его исторических вариантов [включая и такие его трансформации или изофункциональные ему образы, как "ось мира" (axis mundi), "мировой столп", "мировая гора", "мировой человек" ("первочеловек"), храм, триумфальная арка, колонна, обелиск, трон, лестница, крест, цепь и т. п.] воедино сводятся общие бинарные смысловые противопоставления, служащие для описания основных параметров мира" (Топоров 2, с. 399).
  Таким образом, Мировое древо понимается исследователями как некая всеобъемлющая мифологема, позволяющая не только соединять в единое целое противоположности, но и как средство описания обустройства вселенной в традиционном миропонимании. Мифологема эта всеобъемлюща и в том или ином виде присуща значительному числу древних культур.
  "Мифологические функции Г. многообразны. Г. выступает в качестве наиболее распространённого варианта трансформации древа мирового. Г. часто воспринимается как образ мира, модель вселенной, в которой отражены все основные элементы и параметры космического устройства. Г. находится в центре мира - там, где проходит его ось (axis mundi). Продолжение мировой оси вверх (через вершину Г.) указывает положение Полярной звезды, а её продолжение вниз указывает место, где находится вход в нижний мир, в преисподнюю. Основание же Г. приходится на "пуп земли". Характерно, что в мифологических традициях, где образ мировой (или космической) Г. особенно развит, образ мирового древа либо несколько оттеснён, либо вовсе отсутствует, хотя и существуют многочисленные примеры их совмещения: дерево на Г. или у Г., гора, покрытая лесом или садом (ср. висячий сад на Нефритовой горе китайской богини Сиван-му, в котором находилось персиковое дерево бессмертия); нередко понятия Г. и древа (леса) передаются словами общего корня".
  В древнерусском апокрифе "О всей твари" Мировая гора названа "столпом", датируемом не ранее начала ХV века: "...В окияне стоит столп, зовеми Адамамантин (от "адамант", то есть алмаз. - Авт.), ему же глава до небеси. К тому же столп привязан анти(христ) сотона диявол" (по рукописи 1531 г. - ГБЛ, собр. Тр.-Серг. лавры, N 774).
  Судя по изложенному в апокрифе мнению, что земля утверждена "ни на чём", автор был знаком с подборкой статей на естественнонаучные темы, созданной в XI в. Евстратием Никейским и ставшей известной в славянском переводе, по крайней мере, с начала XV века.
  В том же тексте сказано, что солнце, возвращаясь под землю, омывается в океане и тревожит гигантского петуха: "Солнце же течет на въздух в день, а в нощи по окияну ниско летит, не омочась, но токмо трижды омывается в окияне. Глаголеть писание: есть кур, ему же глава до небеси, а море до колена. Еда же солнце омывается в кияне, тогда же акиян въсколеблется, и начнут волны кура бити по перью, (он) же, очютив волны, и речет: "Кокореку!", - протолкуется: "Светодавче, господи, дай же свет мирови!". Еда же то въспоет, и тогда вси кури воспоют во един год по всей вселенней".
  Архетип острова, на котором растёт великое и неуязвимое древо, и где живут по законам старины, проявляется и в восприятии современных писателей. В "Прощании с Матёрой" Валентин Распутин описывает почитаемое дерево:
  "Матёру, и остров и деревню, нельзя было представить без этой лиственницы на поскотине. Она возвышалась и возглавлялась среди всего остального, как пастух возглавляется среди овечьего стада, которое разбрелось по пастбищу. Она и напоминала пастуха, несущего древнюю сторожевую службу. Но говорить "она" об этом дереве никто, пускай пять раз грамотный, не решался; нет, это был он, "царский листвень" - так вечно, могуче и властно стоял он на бугре в полверсте от деревни, заметный почти отовсюду и знаемый всеми. И так, видно, вознесся он, такую набрал силу, что решено было в небесах для общего порядка и размера окоротить его - тогда и грянула та знаменитая гроза, в которую срезало молнией "царскому лиственю" верхушку и кинуло ее на землю. Без верхушки листвень присел и потратился, но нет, не потерял своего могучего, величавого вида, стал, пожалуй, еще грозней, еще непобедимей. Неизвестно, с каких пор жило поверье, что как раз им, "царским лиственем", и крепится остров к речному дну, одной общей земле, и покуда стоять будет он, будет стоять и Матёра. Не в столь еще давние времена по большим теплым праздникам, в Пасху и Троицу, задабривали его угощением, которое горкой складывали у корня и которое потом собаки же, конечно, и подбирали, но считалось: надо, не то листвень может обидеться.
  Подати эти при новой жизни постепенно прекратились, но почтение и страх к наглавному, державному дереву у старых людей по-прежнему оставались. На это, верно, имели свои причины...
  За век свой он наровнял так много хвои и шишек, что земля вокруг поднялась легким, прогибающимся под ногой курганом, из которого и выносился могучий, неохватный одними руками ствол. О него терлись коровы, бились ветры, деревенские парни приходили с тозовкой и стреляли, сшибая наросты серы, которой потом одаривали девок,- и кора со временем сползла, листвень оголился и не способен был больше распускать по веснам зеленую хвою. Слабые и тонкиe, дальние, в пятом-шестом колене, сучки отваливались и опадали. Но то, что оставалось, становилось, казалось, еще крепче и надежней, приваривалось навеки. Ствол выбелился и закостенел, его мощное разлапистое основание, показывающее бугры корней, вызванивало одну твердь, без всякого намека на трухлявость и пустоту. Со стороны, обращенной к низовьям, как бы со спины, листвень издавна имел широкое, чуть втиснутое внутрь дуплистое корявое углубление - и только, все остальное казалось цельным и литым.
  А неподалеку, метрах в двадцати ближе к Ангаре, стояла береза, все еще зеленеющая, дающая листву, но уже старая и смертная. Лишь она решилась когда-то подняться рядом с грозным "царским лиственеем". И он помиловал ее, не сжил. Быть может, корни их под землей и сходились, знали согласие, но здесь, на виду, он, казалось, выносил случайную, заблудшую березу только из великой и капризной своей милости..."
  Его не смогли ни срубить, ни спилить, ни сжечь чужие, пришлые люди, разрушители традиционного мира. Он один "выстоявший, непокорный "царский листвень" продолжал властвовать надо всем вокруг. Но вокруг него было пусто".
  Так и затопили вместе с островом.
  
  
  Любое святилище может быть понято не только как средоточие неких "таинственных сил" того или иного рода. Прежде всего оно ещё и воплощение Мироздания на микроуровне. В противном случае мы имеем дело не со святилищем как таковым, а его имитацией, жалким подражанием Настоящему. Однако представление о присутствующих в почитаемом месте силах, вне зависимости от объяснения их природы, существует издревле. Некогда в них склонны были видеть genius loci, духов места или проявление божественного присутствия. Сегодня преобладает подход более материалистический и порою вполне научный. Принято считать, что вследствие сложного сочетанного воздействия многих условий, в таких точках могут возникать особые зоны. Одним из их существенных свойств является способность провоцировать возникновение особых состояний сознания, в которых человек начинает воспринимать иные пласты реальности. Обсуждение этого явления выходит за рамки книги, но для нас главное, что подобные свойства местности, как полагает обычай, можно усилить (подробнее см. Ермаков, 2005; Ермаков, 2009) и что с древнейших времён бытует практика использования описанных свойств священных мест.
  Она не обязательно неким образом упорядочена и систематизирована, но известна в общих чертах как своего рода странничество. Подобное же существует в христианстве (паломничество к монастырям и чтимым иконам и т. п.), в исламе (хадж), в буддизме... в общем, во всех духовных традициях. Обычай очень древний, всегда сопровождаемый необходимостью выполнить некие упражнения в виде молитв, самоограничения, жертвоприношений и других ритуальных действий.
  Таким образом, разумно предложить в качестве одного из способов приближения к традиционному мировосприятию посещение мест, славных своей историей, издревле чтимых как священные. Многие из них изменились до неузнаваемости, их первоначальный облик уничтожен и, кажется, ничто не позволяет его восстановить. Однако человек чувствительный, не исключено, может мысленно восстановить картины былого. Интересно потом сравнивать их с сохранившимися описаниями, данными археологических раскопок и т. д. В ряде случаев такие видения оказываются удивительно достоверными.
  Единственное, на что хотелось бы обратить внимание - так это на то, что все такие места требуют трепетного и уважительного отношения.
  Не менее полезной и созидательной оказывается обычно работа по восстановлению таких священных мест. Злодеяния "чёрных копателей", которые не гнушаются разорять даже могилы своих предков, например, славянские курганные могильники домонгольской поры влекут за собою непоправимый урон. И сейчас в этом положении находятся десятки объектов культурно-исторического наследия. Чаще всего остаётся только одно: терпеливо, бережно и тщательно, советуясь со специалистами, реконструировать облик таких памятников, восстанавливать те же курганы. Самонаблюдения показывают, что, приступая к такой работе в должном состоянии духа, получаешь неизмеримо больше, нежели при старательном освоении множества психофизических техник.
  Стоит иметь в виду, что консультации специалистов-археологов, музейных работников не просто необходимы. Они нужны ещё и по причине того, что уже ваши действия могут быть расценены как причинение вреда памятнику. Это, в общем-то, правильно.
  
  
  Остров Буян как Иномирье
  
  М. Фасмер толкует слово "буян" как "открытое со всех сторон, возвышенное место". Это описание вполне похоже на остров, однако второе значение слова - "базарная площадь, амбар" - едва ли что-то проясняет. Есть также значение, восходящее к буй "дикий, надменный", то есть тоже в некотором смысле "возвышенный" (Фасмер, т. 1, с. 257, со ссылкой на Русский Филологический вестник и этимологический словарь А. Преображенского). Но, не исключено, "Буян" правильнее было бы связать со словом "буй" или "буевище" в значении кладбище, мир мёртвых.
  Буй в значении "погост, пустырь при церкви" (или ином культовом объекте?), возможно, связано с древнешведским bo и древнеисландским bu - "жилище", буй - украинское - "домовина" (Фасмер, т. 1, с. 234). Если так, то образ кладбища оказывается вторично, на передний план выходит мир мёртвых - тот, который кельты называли "Аннун" (Annwn) - Тот свет, Мир Иной. Соответствия в славянской мифологии обобщены нами ранее (Гаврилов, Ермаков, 2009а, с. 149-151). Эта мысль находит подтверждение в символике гроба, гробницы, могилы, которые присутствуют на мифическом острове: "...Стоит бел горюч камень, на том камне лежат три камня, на тех камнях стоят три гроба, в тех гробах три тоски, на каждой доски три тоски..."(Майков, N 15); "...приду в чисто поле, в чистом поле есть камень-алатырь. На том каменю лежит мертвяц. Приду я к мертвяцу, спрошу у мертвяца...N (Русские заговоры Карелии, N 194, с. 76, Кемский район); "На море на окиане, на острове Буяне стоит столб; на том столбе стоит дубовая гробница, в ней лежит красная девица, тоска-чаровница..." (Майков, N 32).
  В смысловом переводе Аннун означает "Не-мир" или "Иной мир". Говорить о географии, о точной карте Нижнего и Верхнего миров бессмысленно: совершивший переход воспринимает и видит их так, как может воспринять и увидеть только он.
  Всё же Аннун представлялся древним как страна, расположенная под землёй, в холме (сид, ши) или за морем. Это представление сближает Аннун с Нижним миром славян, куда также надо плыть через море, либо спускаться сквозь дыру. У греков о способах достижения Аида были приблизительно такие же представления. Однако кельтский Аннун - это совершенная страна, страна магов, полная волшебства. Это потаённый чудесный мир, правит которым король-охотник типа нашего былинного Волха (у кельтов его звали Гвин ап Нудом или Финном, поэтом и пророком, а также Манауиданом (Мананнаном), схожим со славянским Велесом). Достоверно об этой стране известно лишь то, что всякий, кто сумел вернуться из Аннуна, несёт на себе его печать всю оставшуюся жизнь. Иначе говоря, бегство не проходит безнаказанным. Но и всё, что живо, рождается именно в Аннуне. Как гласит отрывок из "Триад бардов": "Рождение в Аннуне, рост в Абреде и полнота в поднебесье Гвинвид, ничто и никто не существует вне этих Трёх, кроме самого Бога" (подробнее см. Гаврилов, 2006).
  Кстати, и поэтому, видимо, во многом бессмысленны споры, в каком же море находится Буян - на запад, на восток или на юг от Руси, места бытования заговоров.
  Действительно, остров Рюген, так долго остававшийся языческим, по мнению целого ряда исследователей может, как мы видим, с большим успехом претендовать на роль земного представителя мифического острова Буяна (Гаврилов, 2008).
  
  "Ай ещё шли где туры подле сине море,
  Да и поплыли туры за сине море,
  Еще выплыли туры да на Буян остров
  Да идут по Буяну да славну острову..." ("Василий Пьяница" / Былины, 1916, с. 228).
  
  "А ещё зрит-смотрит Илья во сторону во западную -
  А на западе стоит да поле чистое,
  Поле чистое да все Куликово.
  Там славный Буян-остров он шатаетсе..." ("Про старого казака Илью Муромца" / Былины Печоры и Зимнего берега, с. 158).
  
  Упоминание Куликова поля (ударение в данном случае на втором слоге) не должно смущать: былинная география имеет свои законы. Отметим, что находится былинный остров "в западной стороне" за "синим морем", то есть там, где садится солнце и начинает свой навий, незримый для смертного путь.
  Разумеется, у Буяна на Этом свете может быть несколько отражений (точно так же и литературно-фантастический Амбер Роджера Желязны порождает их отнюдь не одно), а попасть на Буян можно, вовсе не переплывая в буквальном смысле море и не переходя поле. Путь может быть преодолён по знаменитому Калинову Мосту, который, как мы увидим ниже, на поверку оказывается ещё одним воплощением того же Мирового Древа.
  "Стану я раб, такой-то, благословясь, пойду, перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, в чисто поле, в подводосточную сторону, к морю к Окиану, в море-Окиане лежит Алатырь камень, на том камне Алатыре стоит дом. Попрошу я, раб такой-то, здоровья, об такой-то болезни, об наличном мясе, от грызоты, от болеты, от ломоты. Бежит река огненная, чрез огненную реку калиновый мост, по тому калинову мосту идет стар матер человек; несет в руках золотое блюдечко, серебряно перышко, мажет у рабе, такой-то, семьдесят жил, семьдесят костей, семьдесят суставов; збавляет с раба, такого-то, семьдесят болезней. Не боли и не ломи, и не отрыгай, и не откидывай, ни на конце, ни на ветке никогда" (Сахаров, 2008, c. 107).
  Собственно, любое место симметрично относительно того, Первого, ставшего опорной точкой Творения и истоком Мироздания...
  Нам видится, что одно и то же представление в зависимости от контекста его описания, использования могло представать в разных обличьях. Миф по самой природе своей - многоуровневое явление, его нельзя рассматривать и толковать однобоко, только как образное описание какой-то реалии или как мысленное представление о том, что происходит в душе человека.
  Нередко предлагается Древо Жизни и Мировое древо рассматривать как два отдельных мифологических образа, однако нам кажется, что такое стремление не выдерживает критики. Оба Древа обладают таким количеством схожих черт, что разделять их просто бессмысленно. Скорее всего, это предложение рождается под влиянием ветхозаветной традиции, где упоминаются несколько разных райских деревьев.
  Мировое древо в представлениях европейских народов (как блистательно показал ещё М. Элиаде) приобретает также и качества Древа Жизни и Смерти (Элиаде, 1999, т. II, с. 85-113; Юдин, 1999, с. 36).
  
  
  Удивительные свойства границы
  
  Если пространство неоднородно и в нём существуют разные "миры", с разным уровнем "вселенской значимости", сакральности, естественно, должны существовать и границы тех или иных его участков.
  "Понятие "сакральная граница" присутствует практически во всех жанрах русского фольклора и эксплицируется следующими словами и словосочетаниями: "окно", "порог", "дверь", "угол", "ворота", "море-Окиян", "река", "Огненная река", "река Смородина", "путь-дорога", "река Дунай", "перекресток", "перепутье", "восход" и "заход солнца", "полдень", "полночь", "зеркало", "гора", "горы Афонские", "Сорочинская гора", "переправа", "мост", "Рождество", "Святки", "Крещенье" и др." (Лантух, 2001).
  Действительно, всё это - разные виды священных границ, как пространственных, так и временных. Но нас в настоящий момент интересуют первые.
  Древнейшие представления о потустороннем мире помещают его за границей круга знания, за рубежом между своим (освоенным, упорядоченным) и чужим (неизведанным), за разделением Этого-упорядоченного и Иного-хаотичного. За межой. Это обстоятельство приводит к тому, что межевые границы оказываются не только участками пространства с особым статусом, но и наделяются высоким уровнем священности.
  Разные источники позволяют выстроить следующий ряд ёмких синонимов слову межа: сумежье, "межень" (межа между зимой и весной), грань, граница, рубеж, чур (стар.) и более современные: кромка, край, предел, мера...
  Границы отмечали специальными знаками, потомками которых являются нынешние пограничные столбы.
  "Обычай ставить Термы, или священные межевые знаки на полях, был, кажется во всеобщем употреблении у всей индоевропейской расы. Он существовал у индусов в самой глубокой древности, и священные обряды установления границ имели у них большое сходство с описанными Сикулом Флакком в Италии (ср. Сикул Флакк, De conditione agrorum, изд. Лахмана, стр. 141, изд. Гетца, стр.5 и Законы Ману, VIII 245, приводимые Sicе "Индусское законодательство", стр.159). Еще прежде Рима мы встречаем Термы у сабинян (Варрон, лат. яз., V, 74); мы находим их также и у этрусков. У эллинов также были священные пограничные знаки, называвшиеся "oroi, Jeoi orioi (Поллукс, IX,9, Гесихий, "oroV. Платон, Законы, VIII, 842, Плутарх и Дионисий переводят terminus через "oroV. Слово termwn существовало и в греческом языке. Эврипид, Электра, 96)" (де Куланж, 1895, с. 54-56).
  Межа - разделитель между "своим" и "чужим" миром. Межа - ни там, ни здесь, или и там, и здесь. В качестве межи могут выступать ограды, рвы, естественные водные преграды. Отдельным видом границы по правилу подобия является магический (обережный) круг.
  Воплощением межи как границы можно считать и известную по былинам и сказкам реку Смородину (Смердячую?), а межи как точки перехода - не менее известный Калинов мост. Реки "физические" вообще часто воспринимаются как символические границы между миром живых и миром навьим. Например, уже упомянутый средневековый географ Адам Бременский около 1066 г. сообщает об устройстве храма западных славян: "...Всемирно известная Ретра - седалище идолослужения, там построен огромный храм в честь демонов, главный из которых Радигост. Изображение его сделано из золота , ложе из пурпура. Самый город имеет девять ворот и окружен со всех сторон глубоким озером, через которое для перехода построен бревенчатый мост, но через него разрешается переходить только идущим ради жертвоприношения или вопрошения оракула..." (Адам Бременский, 1989).
  Мостом, перекинутым через воздушный Океан, почитают радугу. Согласно Младшей Эдде, по радужному мосту можно попасть в Асгард, поэтому на том конце пути ждёт неусыпный страж Перехода - белый ас Хеймдалль, "сын девяти матерей", которые сёстры. Он живёт в месте под названием Химинбьёрг (дословно "небесные горы") , у самого Биврёста, где этот мост дугой упирается в вышние горы.
  "Пиппинг, исходя из работ У. Харва и А. Ольрика о мировом древе и из сибирских параллелей, расшифровывает Heim-dall как "мировое древо" и считает Хеймдалля персонификацией мирового древа или мирового столпа.
  Девять матерей Хемдалля" - это, по Пиппингу, "девять миров" (упоминаемых в "Прорицании вёльвы"...): Хельхейм, Свартальвхейм, Муспельхейм, Ётунхейм, Нифлхейм, Ванахейм, Мидгард, Альвхейм и Асгард (Гаврилов, 2000; а также Мелетинский, 1982, с. 587).
  Однако образ раздела между мирами, точки перехода включает в себя и ряд других интереснейших и многоплановых представлений. Врат в Иномирье существуют, образно говоря, на границе явлений и, по сути, не принадлежат ни священному миру богов, ни профанному миру людей.
  Любая точка, которая как-то отличается от соседних, может быть воспринята, а в рамках мифологического сознания, и оказаться "во плоти" такими вратами. В разряд точек-врат может войти полоска прибрежного песка, колодец, дупло или пространство между двумя сросшимися деревьями, порог дома и т. д.
  Свойства, которыми наделяют межевое пространство, привлекли к развитию целой совокупности интереснейших поверий и даже особого вида магических действий - так называемой пронимальной магии, то есть магии, связанной с протаскиванием, "прониманием".
  "Под "пронимальной символикой" мы понимаем символику проемов (дыр, углублений, развилок) и операции пронимания (протаскивания, продевания, погружения в проем). Имеются в виду три вида объектов:
  - бытовые предметы с отверстием, полостью, проемом, использование которых предполагает протаскивание/погружение в проем: полая утварь (горшки, миски, корыта, бадьи, ступа, квашня и пр.); челноки и иглы с ушком/развилкой, прялки-рогульки и т. д.);
  - магические приспособления: "урочные камни" (с отверстиями) - куриный бог, дырки от сучка и т. д.;
  - сакральные объекты на местности: священные камни (с углублением - "следом" святого или животного, "чашей" и т. д.) и деревья (с дуплом, развилкой ветвей или воротцами, образованными вросшим обратно в ствол суком).
  Все они так или иначе (а) связаны с символикой "материнства" (родов) и (б) выполняли ярко выраженные коммуникативные функции...
  Символика дыр и развилок составляет обширный пласт традиционной культуры. Ее мы и обозначим термином "пронимальная символика", воспользовавшись выражением корреспондента Тенишевского бюро (взятым из народного словоупотребления), ее ритуально-магическое использование обозначим как "пронимальная магия" " (Щепанская, 1999, с. 149).
  При том, что авторитетный отечественный этнограф, несомненно, права в смысловых привязках этой обрядности, позволим себе заметить: даже применительно к родам более общим (хотя не обязательно более древним) является представление о событии, как об акте перехода из мира в мир. Ведь душа человека приходит из Иномирья. Таким образом, можно допустить, что для значительной части пронимальных действий первичными архетипами являются представления группы "тот мир - этот мир".
  Роль границы (врат, линии-преграды) подчёркивает, например, такое этнографическое свидетельство, как неписаный обычай из области свадебной обрядности, согласно которому за похитителем невесты гнались только до сельской межи - вне зависимости от того, было ли похищение условным или действительным. Пересекший межу вор мог дальше уже никуда не бежать, а спокойно дождаться преследователей и вступать с ними в переговоры.
  К тому же смысловому ряду примыкают геомантический обычай, выраженный в пословице "не строй светлицу близкo от границы", ряд других поверий, сохранившихся до этнографической бытности. Скажем, известный восточнославянский обряд, связанный с расстиланием рушника (также предмета высокой степени сакральности) на меже в пору праздников Урожая - в начале сева и после окончания сборки. Рушник, который символически мог уподобляться и мосту (см., например, Арнаменты Падняпроѓя, 2004), служил средством перехода границы для благожелательно настроенных к человеку существ, долженствовавших обеспечить плодородие. Осенью - в конце жатвы - по такому мосту они, надо полагать, уходили обратно в Иномирье.
  Возможно, косвенную связь с образом границы и переходной обрядностью имеет и поверье о том, что если на Иванов день (то есть на Купалу, праздник летнего солнцестояния) перелезть двенадцать огородов, исполнится любое желание.
  "Ограда, стена или круг из камней, замыкающие сакральное пространство, принадлежат к числу самых древних архитектурных моделей святилища. Они появляются уже в протоиндийских (например, в Мохенджо-Даро...) и в эгейских цивилизациях <...> Ограда не только указывает на постоянное действие иерофании или кратофании внутри огороженного места; цель ее также в том, чтобы отвести от непосвященного опасность, которой мог бы он подвергнуться, неосторожно проникнув внутрь. Скарльное всегда таит угрозу для тех, кто соприкасается с ним, не будучи специально подготовленным, не совершим предварительные действия, которых требует любой религиозный акт. <...> Ритуальный смысл порога храма или дома, какими бы различными способами ни оценивали и ни интерпретировали его в течение веков, также объясняется той отделяющей функцией границ, которую описали мы выше" (Элиаде, 1999, с. 257-258)
  Согласно этнографическим данным XIX-XX вв., межою заведовал особый дух - "межевой". Иногда его описывают как старичка-карлика с бородой из колосьев. В народном представлении он брат луговника и сын полевика. Носит одежду из травы, а сам чёрного цвета. Он стережёт межу, карает нарушителей её, поправляет вешки и межевые знаки, помогает работающим в поле, добывает пишу родителю.
  Однако, найдя заснувшего на меже человека, может наброситься на него, заплести травой и задушить. В качестве требы межевому приносили кашу, сваренную из первого зерна (что тоже весьма показательно).
  Сибирь сохранила нам следующую показательную быличку "Как межевой сердился":
  "Одни люди построили скотный двор, и никак не велась в нем животина. Уж умучились дворового задабривать - лошади не ведутся, коровы бесятся. Беда, да и только. В отчаянии хозяин пошел совета у стариков спрашивать, и кто-то из них вспомнил, что в прежние времена здесь поле было, а через поле межа шла. Выходит, двор поставили как раз во владеньях межевого, а он этого не переносит.
  Делать нечего - пришлось мужику двор снести, на новом месте поставить, а на старое место принести кутью из первого зерна, чтоб межевого ублаготворить. И что вы думаете? Сделался этот мужик первым хозяином на все село, такие у него повелись лошади, такие коровушки.
  С тех пор уж не ссорился с межевиком".
  Здесь в коротенькой притче - совокупные вековые представления о значении и свойствах границы. Стоит здесь же упомянуть и не очень убедительное для части читателей, но существенное для нас представление, что межу-границу зачастую проводили по так называемым силовым линиям Земли. Эти линии сходятся в "особых" местах, где, согласно традиции, находятся врата в Иномирье (Ермаков, 2005, 2008, 2009). Да и вообще весьма вероятно, что многие артефакты, аномальные проявления атмосферы и Космоса, которые сейчас называют, НЛО и т. д., древние давали иные имена, видя в них духов, знаки богов или "Иных", живущих в кроне Мирового древа.
  Возможно, интересную параллель к роли и значению межи (границы) как раздела между мирами и сильнейшего оберега мы найдём в полузабытом ныне средстве защитить отдельно взятого человека.
  Сохранились свидетельства, о том, что одежду, которая, несомненно, служила защитой не только от непогоды, но и от вредоносных потусторонних и магических воздействий, защищали не только орнаментом и наговором, но и с помощью вкладывания внутрь швов обережных трав, нитей и т. п. Видимо, и здесь заложена сходная мысль: шов рвётся скорее, шов подобен меже, соединяющей разные части ткани пространства...
  
  
  Древо как дорога. Дорога между мирами и предки
  
  Многочисленны фольклорно-этнографические свидетельства о том, что Мировое древо мыслится как дорога, по которой возможны путешествия человека (духом, мыслью или телом) в Верхний и Нижний миры. Так, хорошо известен русский вариант общеевропейской сказки про волшебную фасолину, из которой вырастает побег от земли до неба и т. д. Из исследований Р. Франк (сотрудницы Университета г. Айова и Института изучения басков, Лондон) можно сделать достаточно уверенный вывод, что шаманская по многочисленным признакам Ногай-птица выносит героя сказки из Нижнего мира в Верхний вдоль Млечного пути, который, как было только что показано, может выступать как Мировое древо (Франк, 2002, с. 242-243).
  В этом отношении уместно и правильно будет, памятуя о приведённых нами выше традиционных представлениях о пространстве, коснуться вопроса связи Древа с дорогой.
  "По вертикали" Древо выступает как посредник между различными уровнями Вселенной, что совершенно очевидно как из того, что оно присутствует во всех мирах, так и из множества других указаний. В частности, из отождествления Древа с лестницей.
  А в "горизонтальной плоскости" говорить о такой связи как о прямой и однозначной, на первый взгляд, бессмысленно. И всё же связь существует. На неё указывает целый ряд обстоятельств, хорошо известных знатокам религий европейских народов.
  Хорошо известные гермы, из названия которых (в переводе с греческого означающего "межевой камень") ряд авторов даже выводит само имя Гермеса. Гермы представляли собою сужающиеся книзу каменные столбы квадратного сечения, первоначально увенчанные головой Гермеса, а также выраженную фаллическую атрибуцию (что вновь отсылает нас к идее Мировой оси). Гермы служили не только культовыми объектами, но и межевыми знаками, а также использовались в качестве "верстовых столбов" для измерения расстояний.
  Гермы могут быть поняты в том числе как местные маркеры особых точек, проявления Древа. Конечно, забавно и порою нелепо видеть в каждом вертикальном предмете отсылку к эротической составляющей. Тем не менее, в данном случае параллель вполне оправдана.
  Продолжим поиск связи дорог и Древа. Адам Бременский в "Деяниях епископов Гамбургской церкви" при описании храма в Упсале делает примечательное наблюдение, которое он истолковывает, разумеется, в рамках своих представлений:
  "IV. 27. Ко всем их богам приставлены жрецы, ведающие племенными жертвоприношениями. Если грозит голод или мор, они приносят жертву идолу Тора, если война, Водану, если предстоит справлять свадьбы, Фриккону. Свеоны, кроме того, имеют обычай каждые девять лет устраивать в Убсоле торжество, собирающее жителей всех областей страны. От участия в этом торжестве не освобождается никто. Цари и народы, вместе и поодиночке, все отсылают свои дары в Убсолу, и, что ужаснее всего, те, кто уже принял христианство, вынуждены откупаться от участия в подобных церемониях. Вот как происходит жертвоприношение. Из всей живности мужского пола приносится девять голов: считается, что их кровь умилостивит богов. Тела же этих животных развешиваются в близлежащей роще. Эта роща священна для свеонов, потому что, согласно поверью, благодаря смерти и разложению жертв ее деревья становятся божественными. Один христианин рассказывал мне, что видел в этой роще висевшие вперемешку тела собак, лошадей и людей, общим числом 72. А о многочисленных нечестивых магических песнопениях, которые они обычно исполняют, совершая обряд жертвоприношения, лучше будет вообще умолчать" (Адам Бременский, 1999).
  Мы же, как, не исключено (и даже более вероятно), древние свеи, склонны усматриваем особый смысл в том, что мертвецов сопровождают на Тот Свет умерщвлённые собаки и лошадь.
  Это вызывает в памяти мысль о верных "псах Одина" (волках Отца павших - Вальфэдра ) и Слейпнире, коне, на котором этот властитель мёртвых перемещается между мирами. Поскольку Один некогда подвесил себя на Иггдрасиле, он именуется ещё "богом висельников", и мёртвые люди, отправляются к Нему скорейшим образом также повешенными, а виселицей служит древо из священной рощи, воплощение Мирового древа.
  Имеется здесь и перекличка с тем представлением, что Млечный Путь - Дорога Вотана (в то же время - ещё одно воплощение Мирового древа), по которому или по которой души умерших и убитых следуют в мир Иной (либо влекомые валькириями - если умерли в бою, либо сопровождаемые собакой и лошадью - если умерли иначе). Не исключено, что животным, повешенным на дереве, была предуготовлена будущая доля проводников к престолу навьего владыки.
  Зоморфные скульптурные изображения были с той же целью выполнены и при храмах западных славян. По свидетельству автора XII в. Герборда, в латинском "Диалоге о жизни Отгона", в Штетине, городе западных славян (поморян), в начале XII в. существовали храмы-"контины", построенные с "удивительным великолепием и искусством", имевшие внутри и снаружи "скульптуры, выступающие из стен изображения людей и птиц и зверей, внешность которых была так верно передана, что они, казалось, дышали и жили" (Gerbordi dialogue de vita Ottonis. Scriptores rerum germanicarum, Hannover, 1868, C. 89-91).
  А как разворачивается эта мифологема у восточных славян?
  У славян дорога - "символ жизненного пути, пути души в загробный мир, особенно значимый в переходных ритуалах; место, где проявляется судьба, доля, удача человека при его встречах с людьми, животными и демонами. Д.[орога] - разновидность границы между "своим" и "чужим" пространством; мифологически "нечистое" место. Особенно опасны скрещения двух или нескольких Д.[орог], развилки и обочины" (Славянская мифология, с. 146-147).
  Уже приведённых сведений, полагаем, вполне достаточно для выявления связи. Хочется допустить даже, невзирая на рискованность предположения, что дорога (тропа) могла некогда отождествляться собственно со стволом Древа. Если это и было, то очень давно, до появления развитого представления о трёхмерной Вселенной.
  Сегодня дорога скорее будет ассоциироваться с ветвями Древа. Ведь именно по ним можно перейти в иные миры. Причём символику такого перехода мы обнаруживаем не только в известных фольклорных образах "тропинок духов", "Королевских дорог" и т. п. (подробнее см. Ермаков, Фаминская, 1991; Ермаков, 2005), но и в планировке более поздних культовых сооружений самых разных религий, основанных на разных мифологиях.
  Соответственно, "местом встречи" ветки и Древа становится перекрёсток. Перекрёсток не просто часть дороги, но место встречи нескольких (как минимум двух) дорог. В современной славянской этнографии перекрёсток представляется как "роковое, "нечистое" место, принадлежащее демонам" (Славянская мифология, с. 360).
  Мы склонны полагать, что в представлениях о свойствах перекрёстков мы встречаемся со смешением разновременных представлений. Видимо, оно возникает достаточно поздно и испытывает сильное влияние христианства. С другой стороны, даже в архаические времена перекрёсток рассматривался как место нечистое - в том смысле, что воспринимался в качестве своего рода "открытых врат", куда достаточно свободно проникают потусторонние существа.
  Дороги и точки их пересечения в народном представлении являются местами, на которых совершаются магические и ритуальные действия, так или иначе связанные с Иномирьем. Здесь избавляются от неудачи, наводят и снимают порчу, гадают и набредают на неожиданные волшебные находки.
  "Приведем несколько примеров. "На Крэшчэнне, пад трэтю куттю у ноч гадают. С трох кутей сабрать нада сметте, як мятеш хату. И мы пабегли на росстани, расхрэстни [перекресток. - А. К.]. На пятачок кинь смете, где дароги расходяца. Як кинеш сметте - гляди, где шум, яка тябе судьба" (Полесье); в новогоднюю коляду "выметают избу, собранную "шуму"... выносят за околицу на заслон. Высыпав сор, гадающая становится на заслону и прислушивается к собачьему лаю: с какой стороны послышится таковой, в ту сторону придется выйти замуж"... Расширение "пространства гадания" (выход за пределы дома, а возможно и деревни) открывает дополнительные "информационные" возможности контакта с миром "иного" и может быть описано как потенциальное увеличение доли гадающей, возможное именно в этот период ее жизни" (Кушкова, 2007).
  Или: "На перекрёсток ходили завораживаться. Возьмут помяло. И все раньше ругались по-лесному, завораживались по-лесному, ну, там и чертей, и ведьм, и Бабу-Ягу и всех тут:
  "Черти лесные, болотные, собирайтеся",
  Тридцать три чертёнка,
  Тридцать три дьяволёнка,
  Сойдитеся, почудитеся
  И нам покажитеся!"" (Ганцовская, 2007).
  Магическая сущность дорог и перекрёстков накладывает ряд обрядовых запретов, например, на беременных, которым вообще строго-настрого запрещалось появления разграничения, например, по меже на поле или огороде, по канаве. Им не дозволялось специально ходить на перекрёсток дорог или на мост для выполнения каких-либо ритуалов и т. д. Всё это - прекрасные дополнения к общему неоднозначному образу дороги, которая может принести и хорошее, и плохое.
  "Из довольно многочисленных белорусских обычаев имянаречения существовал обряд, который мог исполнить только отец ребенка. Если дети в семье не выживали, он шел на перекресток, на ростыньки и спрашивал имя первого встречного человека, такое имя и давали ребенку. Назвав ребенка услышанным именем, стремились обеспечить расположение и покровительство предков ребенку. Подобным образом происходит и обряд приглашения на перекрестке кумовьев - случайных прохожих - если дети "не вядуцца"" (Маховская, 1993, с. 45).
  А вот ещё один, чрезвычайно значимый для нас образчик устного народного творчества:
  "Силу получали также посредством специального ритуала, который строился как символическое путешествие. Ритуалы передачи/получения силы совершались:
  - на перекрестке дорог.
  В Кемеровской обл., например, мне рассказывали об одном старике, пожелавшем стать знахарем: "Дед учился-учился, потом на перекресток пошел, почитал (заговор. - Т. Щ.). Посмотрел на закат: летит змей, вот такая голова, рот открыт. Дед убежал, струсил. Змей- проглотил бы, и он бы всё знал" (Кемеровская обл., Чебулинский р-н, с.Шестаково). Другим соискателями являлись чудовищная собака, два зверька, похожие на кошечек, кричащие птицы - по поверьям, воплощения той самой силы, которой ему предстояло овладеть (в ритуале, однако, скорее эта сила овладевает соискателем: его проглатывает чудовищная пасть собаки, лягушки, просто некой огромной головы, белеющей во мраке)" (Щепанская, 2001).
  Актуальность здесь двоякого рода. С одной стороны, перед нами ещё одно дополнение к уже сказанному о значимости перекрёстка и/или дороги как места слияния разных миров. С другой, приведённое описание удивительным образом может быть символически (а, быть может, и не только символически) соотнесено с особым предметом наших интересов - с сакральной географией в её геомантическом проявлении. Но об этом ниже.
  Мотив Древа как дороги и лестницы между Мирами в народном представлении оказывается тесно связан с весьма развитым у восточных славян культом предков и убеждённостью в возможности общения с душами предков в определённые дни годового круга.
  Древнеримские божества-предки лары также берегли своих потомков во время путешествий, а жертвы им приносили не только у домашнего очага, но и на перекрёстках (отсюда - Lares compitales).
  Зачастую роль посредников между мирами, как мы хорошо знаем, выполняли птицы. В русских заговорах часто встречается сказочный ворон, который может принести в клюве напиток Жизни и Смерти. Это как раз тот самый вполне шаманистский ворон, который собирает рассечённого на части героя сказки в единое целое героя и возвращает его с Того света на Белый, Божий свет: "Есть на море на Окiане, на острове на Буяне ворон, всем воронам старший брат; он долетит до моря до Хвалынского, заклюёт змея огненного, притащит ключ семипудовый, а ворон посажен злой ведьмой Киевской... Ведьма старая тем вороном повелевает, сама "в ни шитой, ни крытой избушке живет, во лесу стоячем и бору дремучем"" (Забылин, 1880, с. 300).
  Напиток, который приносит птица, может быть понят как сок Мирового древа, то есть самая суть жизни (Ермаков, Гаврилов, 2009б).
  Вороны переносят героя на самую вершину "высокой золотой горы: лезть на нее - не взлезть, ползти - не всползти", гора расположена на острове. Кстати, спуститься с неё без волшебных помощников невозможно (Народные русские сказки Афанасьева, Т. 2, с. 218-219, N 243).
  Пара "птица - змея" на противоположных концах ствола Мирового древа знакома нам по эддам:
  "В ветвях Иггдрасиля живет орел, обладающий великой мудростью. А меж глаз у него сидит ястреб Ведрфельнир. Белка, по имени Грызозуб, снует вверх и вниз по ясеню и переносит бранные слова, которыми осыпают друг друга орел и дракон Нидхегг" (Младшая Эдда).
  Не с подобной ли белкой-мысью сравнивается вещий певец в "Слове о Полку Игореве"? Или он лишь "растекается по древу мыслию"?
  И, кстати, сравните с орлом и ястребом: "Збися Див, кличет верху древа - велит послушати земли незнаеме, Волзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, тьмутораканьскый болван" (Слово о полку Игореве).
  Представление о животном-посреднике восходит к очень древним временам. В хеттском заклинании "и его (низ) капану же змея занимает, середину же его пчела занимает. На зеленую (макушку) орел сел, вниз же к капану змея обратилась, к середине же пчела обратилась". Сходное воззрение на Мировое Древо есть и в шумерском варианте эпоса о Гильгамеше: "В его (дерева) корнях змея, что не знает заклятья, гнездо устроила, в его ветвях птица Имдугуд птенца вывела, в его стволе девушка Лилит дом построила" (цит. по: Наговицын, 2004).
  У прочих народов мира эта мифологема встречается на протяжении веков и веков, сохраняясь до недавних времён и в русском фольклоре.
  "На море на Окиане, на острове на Буяне, на зеленой осоке сидит птица, всем птицам старшая и большая, а держит она грамоту неписанную, и велит она всем птицам слетатися на такие-то озера и болота, и велит всем птицам сидеть от утра до вечера, от утренней до вечерней зори, от ночи до полуночи. Заговариваю я, раб такой-то, уток, гусей, тетеревей, всякую птицу ведомую и неведомую сидеть несходно по мой приход, по мое крепкое слово, во веки ненарушимо" (Сахаров, 2008, с. 95).
  В "Голубиной книге" "Страфир-птиця - да всем птицям птиця, живёт же та птиця да на синем мори, на синём мори, на сером камени", при этом "Окиён-морё окинуло всю землю подселенную" (Архангельские былины, т. 1, с. 584). Заметьте: остров Буян вновь оказывается за пределами населённого людьми мира. В других списках Голубиной книги птица-Воскрыпун (Воскрыл), что всем птицам мать, сидит "середи моря она на камнене... на Латыре" (Архангельские былины, т. 2, с. 279, 366).
  В. Я. Пропп в "Исторических корнях волшебной сказки" обращает внимание на мотив дерева, по которому попадают на небо: ""Взял он мешок и полез на дуб. Лез, лез и взобрался на небо" (Афанасьев, N 188). Здесь русская сказка отражает широкое представление, что два мира (а иногда и три - подземный, земной и небесный) соединены деревом... Самое интересное для нас то, что представление о дереве-посреднике связано с представлением о птице. У якутов каждый шаман имеет "шаманское дерево", т. е. высокий шест с перекладинами наподобие лестницы и с изображением орла на вершине. Это дерево связано с посвящением в шаманы. "Поразительно, - пишет Штернберг, - что у бурят центральный момент посвящения в шаманы - это восхождение на особо воздвигнутое дерево, причем происходит его высшее приобщение к божествам путем бракосочетания с небесной девой... Такое же дерево поменьше воздвигается в его юрте. На нагруднике орочского шамана изображены три мира - верхний, средний и нижний. На нем фигурирует мировое дерево - лиственница, по которой шаман взбирается в верхний мир. Падение шамана с этого дерева вниз повлечет за собой гибель всего мира". Штернберг исследует название этого дерева у разных сибирских народов и приходит к заключению, что оно означает "дорога"".
  В этой связи вспоминается и падение с вершины дерева на землю загадочного Дива, знаменующего гибель полка князя Игоря Святославича.
  
  Для нас сейчас важно, что подобные путешествия живого человека мыслятся как нечто исключительное и, скорее, являют собою память об посвятительных испытаниях (инициациях), тогда как приход душ предков по Древу - не исключение, но правило. Собственно, это происходит во всякий большой праздник годового круга. Таково издревле бытующее в народе объяснение, скажем, появления колядовщиков, волочебников и т. п.
  Такое же понимание было распространено и у народов Прибалтики: "Дорога к этому таинственному месту оказывалась долгой. Умершие могли скакать на лошадях по небу, подниматься вместе с дымом от огня или лететь как птицы по Млечному Пути, который на литовском языке означает "путь птиц", или отправиться на лодке по "пути солнца", плывя ночью по водам, перемещаясь на восток по морю, по рекам Даугаве или Неман. Там, где спит Солнце, где оно купает своих лошадей, появлялись другие боги, Диевас, бог грома, луны и божество моря. B где-то далеко, в том отдаленном месте находились серый камень и солнечное дерево или железный столб, а около столба - две лошади" (Гимбутас, 2004, с. 198).
  Если вернуться к сопоставлению Мирового древа и Млечного пути, то мы обнаружим, что представление о нём как о дороге является одним из наиболее распространённых. Одно из древнейших названий Млечного пути - Птичья (локально - Журавлиная, Гусиная, Диких гусей) дорога. По ней, как считают, пернатые отправляются на зимовку. Связь перелётных птиц с душами, как уже было сказано, общеизвестна. Другие варианты: Святая дорога; Моисеева дорога; Белая дорожка, что ведёт в святой Иерусалим, Комаринская дорога (от "закомара" , поддерживающая небесный свод) (Тульцева, 2002, с. 280-284). В конце XX века записано ещё одно достаточно древнее, судя по некоторым признакам, наименование Млечного пути - Путь волка. Л. Тульцева, изучавшая названия Млечного пути и их связи с архаическими народными представлениями, проводит любопытную параллель: "...Волк воспринимается в качестве посредника между этим миром и миром усопших предков, то есть волк - это проводник между мирами. <...> ... Волк - это медиатор, выполняющий волю высшего существа, чаще Николая-угодника или святого Георгия. <...> ...Поэтому вполне закономерны мифопоэтические ассоциации Млечного пути с Волчьим путем.
  Сакральная глубина космонима, связывающего образ волка с Млечным путем, находит поразительное подтверждение в Галицкой иконописной традиции в изображении картин Страшного суда. На них Змей мытарств порой изображается с хвостом, на конце которого - волчья голова. Согласно христианским представлениям, Змей мытарств поглощает души усопших и, в соответствии с их заслугами, отправляет или на небо, или в ад. На иконах Змей мытарств соединяет небо и землю, в том числе и с помощью волка, то есть через волчью пасть душа усопшего отправляется в предназначенный ей путь" (Тульцева, 2002, с. 283).
  Итак, Мировое древо - путь, по которому души возвращаются в Срединный мир и покидают его. Путь, который может пролегать как в горизонтальной плоскости (дорога), так и в вертикальной (лестница, гора, дерево). Весьма интересно связать это представление с тем, что мы находим в представлениях родственных народов. Упомянутое рождение "первых людей" из деревьев у ряда народов и то, что младенец Зевс вскормлен козой Амальтеей под священным древом, а солнечный Аполлон просто рождается под ним, тогда как скандинавские божества собираются под Иггдрасилем ежедневно, могут быть поняты теперь как проявления/ответвления или развитие одного и того же мифообраза. Боги индоевропейцев рождаются близ Мирового древа и, видимо, тесно с ним связаны.
  Согласно скандинавским представлениям, "Фрея хочет отправиться в Вальхаллу "дорогою павших" (valsinni), перемещение туда возможно верхом на коне в сопровождении валькирий через поток, врата. Путь в Вальхаллу идет наверх, т. к. Вальхалла расположена на кроне мирового древа Иггдрасиль" (Картамышева, 2006).
  Любопытно и напрашивающееся сопоставление Древа и с мостом. Напомним: вербный мосток соединяет мир живых и мир мёртвых. Не менее известен и Калинов мост из русских былин и сказок. Он связывает два мира, а сам по своей сущности также оказывается теснейшим образом связан с Мировым древом. Роль калины в обрядности уже упоминалась выше. И мост, и Древо являются средствами перехода, соединителями. Тогда становится понятной и объяснимой образная связь Древа с посвящениями, на которую указывают некоторые исследователи (Р. Генон, Д. Гаврилов, А. Платов).
  По свидетельству народных легенд, места будущей жизни, приуготованные для добродетельных и грешных, находятся у колодцев. Для посмертного пребывания первых предназначены студенцы с чистой ключевой водою, при которых растут благоухающие цветы, зреют на деревьях вкусные плоды и поют райские птицы; а грешники будут ввержены в колодцы, наполненные змеями, жабами, лягушками и другими гадами. Итак, один и тот же поэтический образ, только с различною обстановкою, прилагается и к раю - вирию, и к аду - пеклу. Праведных ожидает у райских источников такое полное блаженство, что время для них как бы перестанет существовать: год будет пролетать, как единый неуловимый миг, а триста лет покажутся за три счастливые минуты...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"