Гаврилов Дмитрий Анатольевич : другие произведения.

Трикстер. Лицедей в евроазиатском фольклоре (I часть книги)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В первом томе книги - "Лицедей в евроазиатском фольклоре" - предлагаемом вниманию читателя, мной будут проанализированы классические трюкачи: языческие боги - Локи, Один, Гермес, Велес; традиционные персонажи - чёрт, Насреддин, Уленшпигель, а также и те, за которыми ранее не усматривали трикстерных свойств - Диоген Синопский, Одиссей, Илья Муромец, Мерлин, св. Николай. Во втором томе книги будут рассмотрены трюкачи из сказок народов Азии и Европы, а также трикстеры из литературных произведений XVIII-XX вв. и, наконец, сама идея ученичества у дьявола или колдуна. Приступая к работе, уже проделав значительную её часть в качестве умозаключений, я понимал, сама неординарная тема этого исследования окажет соответствующее влияние на его характер. И потому, я сознательно не стал устранять некоторую неоднородность стиля изложения, который варьируется от строго научного стиля - до художественного. Это следствие противоречивости главного героя данной работы, а, стало быть, бороться с этим не просто бессмысленно, но в данном случае не вполне правильно.
  Здесь представлены избранные главы из книги.
  
  Д.А. Гаврилов
  Трикстер. Лицедей в евроазиатском фольклоре. - М.: Издательство "Социально-политическая мысль", Каф. истории соц.-полит. учений. филос. фак. МГУ им. М.В.Ломоносова, 2006. -240 с. ил.
  ISBN - 5-902168-72-4
  
  Где свободно скачать текст с разрешения автора:
  http://predky.ru/files/Trickster2006%20by%20Gavrilov%20D.A.pdf
  
  Постраничные сноски даны римскими цифрами и вынесены в конец текста.
  
  
  ОТ АВТОРА
  
   В книге "Трикстер" мною рассматривается роль трюкача и лицедея на материале некоторых фольклорных и литературных текстов ряда индоевропейских и азиатских народов. Особое внимание уделено особенностям Трикстера как культурного героя при смене социально-культурных эпох и мировоззренческих парадигм. В первом томе книги - "Лицедей в евроазиатском фольклоре" - предлагаемом вниманию читателя, мной будут проанализированы классические трюкачи: языческие боги - Локи, Один, Гермес, Велес; традиционные персонажи - чёрт, Насреддин, Уленшпигель, а также и те, за которыми ранее не усматривали трикстерных свойств - Диоген Синопский, Одиссей, Илья Муромец, Мерлин, св. Николай. Во втором томе книги будут рассмотрены трюкачи из сказок народов Азии и Европы, а также трикстеры из литературных произведений XVIII-XX вв. и, наконец, сама идея ученичества у дьявола или колдуна.
   Приступая к работе, уже проделав значительную её часть в качестве умозаключений, я понимал, сама неординарная тема этого исследования окажет соответствующее влияние на его характер. И потому, я сознательно не стал устранять некоторую неоднородность стиля изложения, который варьируется от строго научного стиля - до художественного. Это следствие противоречивости главного героя данной работы, а, стало быть, бороться с этим не просто бессмысленно, но в данном случае не вполне правильно.
   Более того, я должен предупредить моего читателя, что чтение этой книги может (по меньшей мере, на сам период чтения, а то и на последующие времена) внести коррективы в его обыденную жизнь. И на обложке следовало бы поместить картинку: "Осторожно, Трикстер!", приблизительно так, как добросовестный производитель алкоголя и табака сообщает мелкими буковками о вреде пития и курения для здоровья. Нет! Я вовсе не хочу внушить своему читателю мысль, о вредности Трикстера, но тот, кто с трудом переносит перемены и не склонен радоваться сюрпризам, должен отложить эту работу до лучших времен. Тот, кто смел, пусть читает до конца! И готовится к внесению разнообразия в свою обыденную, повседневную жизнь.
   Как автор я, что называется "на собственной шкуре", испытал все прелести общения с Трикстером, и, выполнив свою миссию, скромно надеюсь, что внимание этой Силы теперь переключится на читателей, а всякие "мелкие безобразия" в моей жизни сойдут постепенно на "нет".
  
  Доброй Удачи! Дмитрий Гаврилов
  
  
  ЧАСТЬ I. О ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ РОЛИ ТРИКСТЕРА
  
   Основатель аналитической психологии, Карл Густав Юнг утверждал, что существуют психические структуры (архетипы), присутствующие в каждом из нас.i Как гены определяют наше физиологическое развитие, так архетипы, словно инварианты, определяют характер нашего психологического развития. Наиболее распространенная формулировка определения архетипа звучит скупо и примерно так: "форма без собственного содержания, определяющая и канализирующая психический материал". Юнг поясняет смысл архетипа, образно сравнивая его с пересохшим руслом реки, которое и определяет направление будущего потока, но не характер течения. Архетип сам по себе бессознателен, но может быть представлен в сознании в виде совершенно разных образов, в частности, это зависит и от культуры, к которой принадлежит человек, и от его личных представлений об окружающем мире.
   Одним из этнопсихологических инвариантов Традиционной культурыii является Трикстер. Ему посвящен ряд работ, подчас опровергающих одна другую. Это совершенно не удивительно, как я указал выше, с учетом всё той же противоречивости самого образа Трикстера и его задач. В первой части книги я рассмотрю различные точки зрения предшественников, отдавая должное их смелости о Трикстере писать. В последующих частях настоящей книги будут рассмотрены конкретные примеры роли этого хитреца и лицедея в Традиционной культуре.
   Уже термин "Трикстер" в буквальном переводе означает: "обманщик, хитрец, ловкач". Cлово происходит от корня "trick" - трюк, хитрость, обман; шутка, шалость; глупый поступок; фокус, умение, сноровка. Производные формы: tricksy - ненадежный, обманчивый, шаловливый, игривый, разодетый, нарядный; tricky - сложный, запутанный, мудреный, хитрый, ловкий, находчивый, искусный - в зависисмости от контекста.iii В современном русском языке для данного понятия есть много слов-синонимов или близких по смыслу: шут, скоморох, плут, обманщик, лицедей, "дурак" - или иностранного корня - паяц. Все они в той или иной степени отражают стороны Трикстера, как вещи, объединяющей их в себе. Слово "дурак" я намеренно заключил в кавычки, и причину этого можно понять, вспомнив слова Шекспира, говорящего устами Виолы, о шуте Фесте в одной из самых знаменитых комедий:
  
   "Он хорошо играет дурака.
   Такую роль глупец не одолеет:
   Ведь тех, над кем смеешься, надо знать,
   И разбираться в нравах и привычках,
   И на лету хватать, как дикий сокол,
   Свою добычу. Нужно много сметки,
   Чтобы искусством этим овладеть.
   Такой дурак и с мудрецом поспорит,
   А глупый умник лишь себя позорит". iv
  
   "Когда Юнг впервые встретился с образом трикстера, последний сразу же напомнил ему карнавальные традиции, для которых характерна обращённость традиционного иерархического социального порядка, а также средневековые традиции, в которых чёрта называли "дураком от Бога". Юнг заприметил в Трикстере довольно большое сходство с алхимической фигурой Меркурия, с присущей для последнего тенденцией к лукавству, совершению то забавных, то злых проделок, способностью к мгновенному перевоплощению, обладанию двойственной божественно-животной природой, подверженностью подвергаться пыткам и мукам самого разного рода, близостью к образу целителя и спасителя. Но, несмотря на присущие ему качества героя, в результате свойственной ему глупости Трикстер создаёт то, на что другой даже затратив свои самые лучшие силы оказывается не пригодным.
   Юнг открыл, что в качестве мифического образа Трикстер соответствует ещё и внутренним переживаниям. Когда бы и где бы он ни появлялся, несмотря на свой невзрачный вид, Трикстер обладает способностью превращать то, что казалось ранее бессмысленным, в явление, наделённое смыслом... Активация образа Трикстера означает, что появилась беда или, по меньшей мере, возникла опасная ситуация. Когда Трикстер появляется в сказках, художественных произведениях, синхронизированных событиях, ошибочных действиях, фантазиях-проекциях и личных переживаниях... коллективная фигура Трикстера воссоздаётся вновь и вновь, она наделяет человека пробуждающей его энергией, а также божественным образом потенциального целителя и спасителя".v
   Первым рассмотрел образ Трикстера в его эволюции Поль Радин, сделал он это применительно к первобытной мифологии индейцев.vi Иррациональное поведение Трикстера представляется ему, как возможность выхода низменных страстей, не признанных моральными устоями племени и строя. Этими безрассудными выходками Трикстер зачастую ломает имеющиеся традиции и зачинает новые. Так, по словам Радина, в мифологии индейского племени Виннебаго присутствует мотив перехода Трикстера в Культурного героя, стоящего на более высокой ступени развития.
   Карл Густав Юнг в статье, изданной в качестве послесловия к книге Радинаvii, отметил: "так как рассказы о трикстерах грубо примитивны, неудивительно, если человек видит в мифе просто плод раннего, архаического сознания..."viii
   "Мотив трюкача, - пишет Юнг, - проявляется не только в мифической форме, но также присущ ничего не подозревающему современному человеку, когда он чувствует себя игрушкой в руках "случая", который парализует его волю и действия своим откровенно злым умыслом. Мы тогда говорим о "вещах, приносящих несчастье", "заколдованности" и "зловредности" объекта. Здесь Трикстер представлен противоречивыми тенденциями бессознательного... и в некоторых случаях - подобием второй личности детского или подчиненного характера..."
   Первыми симптомами у тех, кто подвергся трикстерному действию, я бы назвал крушение самых точных и выверенных наперёд планов - порождение многовариантности в любой, даже самой определенной, ситуации, словно за левым плечом какой-то бес, и следует за вами тенью.
   "Я думаю, - пишет Юнг далее, - что нашёл подходящее определение для этого компонента характера, когда назвал его Тенью. На культурном уровне он воспринимается как личные ошибки, или промахи, которые затем рассматриваются как дефекты сознательной личности. В карнавальных и им подобных обычаях мы находим пережитки коллективного образа Тени, которая доказывает, что личная Тень частично коренится в коллективной фигуре сознания. Эта коллективная фигура постепенно разрушается под воздействием цивилизации, оставляя в фольклоре следы, которые трудно распознать. Но основная её часть олицетворяется и становится предметом личной ответственности".
   Итак, "дух трикстера" по Юнгу обнаруживается ярко в средневековье, главным образом выражаясь в празднике "Пир дураков", во время которого, как сообщается в хронике 1198 года, было совершено "столь много мерзостей и постыдных действий", что святое место было осквернено "не только непристойными шутками, но даже пролитием крови". Спустя 250 лет в хрониках можно прочитать, что во время этого праздника "даже священники и духовные лица выбирали архиепископа, епископа или папу и называли его Папой дураков". "В самой середине церковной службы маски с нелепыми лицами, переодетые женщинами, львами и фиглярами, плясали, пели хором непристойные песни, ели жирную пищу с угла алтаря возле священника, правящего мессу, играли в кости, бегали и прыгали по всей церкви".
   В романе сэра Вальтера Скоттаix действует шут Вамба, а действие романа приходится как раз на конец XII века. По ходу романа шут переодевается священником, чтобы проникнуть во вражеский замок, а затем избавляется от рясы, нарядив в неё своего хозяина, сакса Седерика, чтобы тот напротив, сумел выбраться из того же замка. Устами своего героя писатель дал ясно понять о насмешливом отношении к церковникам в народной среде, как во времена написания романа, так и в описываемую им эпоху:
   " - Боюсь, - сказал Чёрный Рыцарь, - что здесь никого не найдется, кто бы годился на роль отца-исповедника.
   Все переглядывались между собой и молчали.
   - Ну, я вижу, - сказал Вамба после короткой паузы, - что дураку на роду написано оставаться в дураках и совать шею в такое ярмо, от которого умные люди шарахаются. Да будет вам известно, дорогие братья и земляки, что до шутовского колпака я носил рясу и до тех пор готовился в монахи, пока не началось у меня воспаление мозгов и осталось у меня ума не больше чем на дурака. Вот я и думаю, что с помощью той святости, благочестия и латинской учёности, которые зашиты в капюшоне доброго отшельника, я сумею доставить как мирское, так и духовное утешение нашему хозяину, благородному Седрику, а также и его товарищам по несчастью.
   - Как ты думаешь, годится он на это? - спросил у Гурта Черный Рыцарь.
   - Уж право не знаю, - отвечал Гурт. - Если окажется негодным, то это будет первый случай, когда его ум не подоспеет на выручку его глупости".
   Не прошло и одной главы, как шут снова оборачивается шутом, побывав в шкуре монаха, и предлагает её вельможе, саксу Седерику:
   "Они переоделись, но тут у Седрика возникло новое затруднение.
   - Я никаких языков не знаю, кроме своего родного наречия да нескольких фраз по-нормански; как же я буду выдавать себя за настоящего монаха?
   - Вся штука в двух словах, - сказал Вамба. - Что бы ни говорили тебе, отвечай: "Pax vobiscum!" При встрече или прощаясь, благословляя или проклиная, повторяй: "Pax vobiscum!" - и всё тут. Для монаха эти словечки так же необходимы, как помело для ведьмы или палочка для фокусника.
   Произноси только низким голосом и с важностью: "Pax vobiscum!" - и против этого никто не устоит. Стража ли, привратник, рыцарь или оруженосец, пеший или конный - безразлично: эти слова на всех действуют как заклинание. Если меня завтра поведут вешать (что ещё очень сомнительно), я непременно испытаю силу этих слов на палаче.
   ...
   - А разве там, за стенами, есть надежда на выручку? - спросил Седрик, взглянув на шута.
   - И ещё какая надежда! - воскликнул Вамба. - Да будет вам известно, что, натянув мой балахон, вы одеваетесь в мундир полководца. Пятьсот человек собралось под стенами этого замка, и сегодня я был одним из главных предводителей. Моя дурацкая шапка сошла за каску, а погремушка - за маршальский жезл. Вот увидим, много ли они выиграют, сменив дурака на умного человека. Право, я боюсь, как бы они, разжившись премудростью, не потеряли храбрости. Итак, прощай, хозяин, будь милостивее к бедному Гурту и сжалься над его собакой Фангсом, а мой колпак повесь на стену в Ротервуде, в память того, что я отдал свою жизнь за хозяина как верный... дурак."
   В некоторых местах, по-видимому, сами священники были приверженцами "Пира дураков", а со временем таковыми стали и высшие властители, вплоть до Ивана Грозного и Петра I.
   Как пишет в своей статье Трахтенберг Л.А. ("Всешутейший собор" и связанные с ним празднества Петровской эпохи: проблемы происхождения), основанный Петром Великим, "сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор" просуществовал не менее тридцати лет. Его устройство являлось пародией на иерархию Русской Православной Церкви. В нем были, например, "дьяконы", "архидиаконы", "попы", "ризничий", "архиереи", в том числе "митрополиты", а также "диаконисы", "архи-игуменья" и "князь-игуменья" (этот список, впрочем, неполный). У членов "собора" были особые одеяния, которые тоже представляли собой пародию на облачения священнослужителей: к примеру, вместо архиерейской панагии они носили флягу, а на митре "князя-папы" был изображен Бахус. "Всешутейший собор" и пародические "титулы" его членов неоднократно упоминаются и в частной переписке, и в особых документах, связанных с его функционированием, - например, в программах "избрания и поставления князя-папы", автором которых был Петр I. Впрочем, в деятельности "всешутейшего собора" пародировалась не только Русская Православная Церковь, но и церковь римско-католическая: это доказывается, к примеру, употреблением таких "титулов", как "папа" и "кардиналы", или тем, что митра "князя-папы" была похожа на митры католических епископов.
   Генетических параллелей к "всешутейшему собору" достаточно много. Его прототипом могли быть, например, засвидетельствованные в XVII веке "игрища <...> на коих святых нарицают, и монастыри делают, и архимарита, и келаря, и старцов нарицают". Из этого свидетельства допустимо сделать вывод, что игры, в которых пародировалась иерархия церкви, в данном случае устройство монастыря, могли быть распространены на Руси в допетровскую и в Петровскую эпоху. Разумеется, неизвестно, насколько распространенными они были: сведений недостаточно, чтобы об этом судить, но такая параллель, надо думать, как минимум вполне возможна: ведь не надо забывать о том, что культурно-историческая ситуация не способствовала сохранению сведений о подобного рода играх, которые могли считаться антицерковными.
   Ещё одна параллель - западноевропейские "дурацкие общества", "шутовские гильдии", "которые регулярно устраивали смотры-парады, пародирующие выступления епископов, словопрения судей, въезды королей в города и т. д.", "постоянно действующие комические "ордена", "общества" и "республики"". Эти факты интересны тем, что в данном случае речь идет не просто об отдельных праздниках или обрядах, но о постоянно действующих организациях: ведь и "всешутейший собор" существовал именно как особого рода организация на протяжении более чем тридцати лет. Впрочем, нельзя не отметить и очевидное различие: "всешутейший собор" состоял всё же не из одних шутов. Членами его были нередко известные государственные деятели, например: Головкин, Стрешнев, Апраксин или Мусин-Пушкин. Даже второй глава "собора", "князь-папа" Зотов, имел чин тайного советника, не говоря уже о том, что членом всё того же "всешутейшего собора" в "звании" "диакона", "архидиакона" или "протодиакона" был и сам Петр I.
   Юнг указывает, что этот "праздник" Дурака или "счастливый случай" давал волю более древнему слою сознания со свойственными язычеству необузданностью, распутством и безоответностью ... Совершенно очевидно, что Трикстер является "психологемой", черезвычайно древней архетипической психологической структурой. "В своих наиболее отчетливых проявлениях он предстает как верное отражение абсолютно недифференцированного человеческого сознания, соответствующего душе, которая едва поднялась над уровнем животного".
   Трикстер определен известным советским исследователем Е. М. Мелетинскимx через образ культурного героя: "Культурный герой (с чертами первопредка и демиурга) и его комический дублёр - Трикстер - центральные образы не только архаической мифологии как таковой, но и первобытного фольклора в целом. Это объясняется, во-первых, архаически-синкретическим характером указанных образов (они предшествуют отчётливой дифференциации религиозных и чисто поэтических сюжетов и образов) и, во-вторых, тем, что культурный герой (в отличие, например, от духов-хозяев) персонифицирует (моделирует) не стихийные силы природы, а саму родо-племенную общину."
   Раздвоение на серьёзного Культурного героя и его демонически-комический отрицательный вариант соответствует в религиозном плане этическому дуализму, а в поэтическом - дифференциации героического и комического. Яркий пример тому в литературе - Бог и черт, Фауст и Мефистофель, а если не брать столь очевидные пары антагонистов, вот, пожалуйста, романтик Теодоро и лакей Тристан, "которому по смерти обман воздвигнет изваянья, лукавство посвятит поэмы, Крит - лабиринты...", из комедии Лопе де Вега (1562-1635) "Собака на сене"...
   Нарушая социальные нормы, герои трикстерного поведения разрывают порочный круг мира, где всё предопределено ("любовь предпочитает равных"), создавая многовариантность, свойственную в мифах богам хтоническим. Трикстер тем самым работает на переходе от жесткой системы к многовариантной.
   Культурный герой по Мелетинскому - это изначально "мифический персонаж, который добывает или впервые создаёт для людей различные предметы культуры (огонь, культурные растения, орудия труда), учит их охотничьим приёмам, ремёслам, искусствам, вводит определённую социальную организацию, брачные правила, магические предписания, ритуалы и праздники. В силу недифференцированности представлений о природе и культуре в первобытном сознании (напр., появление огня в результате трения приравнивается к происхождению природных явлений грома и молнии, солнечного света и т. п.) культурному герою приписывается также участие в мироустройстве: вылавливание земли из первоначального океана, установление небесных светил, регулирование смены дня и ночи, времён года, приливов и отливов, участие в создании, формировании и воспитании первых людей и др. В древних версиях мифов, отражающих специфику присваивающего хозяйства, культурный герой добывает готовые блага культуры, а порой и элементы природы путём простой находки или похищения у первоначального хранителя (у старухи-прародительницы, у хозяйки царства мёртвых, у небесных богов, у духов-хозяев)."
   "Демонически-комический дублёр культурного героя наделяется чертами плута-озорника (Трикстера). В мифах заметна тенденция отделить серьёзные деяния героя от озорных трюков. У некоторых североамериканских племён мифы о творческих деяниях Ворона, Койота и др. воспринимаются с полной серьёзностью и ритуализованы по формам бытования, а анекдотические истории с тем же Вороном и Койотом рассказываются для развлечения. Озорные проделки Трикстера большей частью служат удовлетворению его прожорливости или похоти. Обычно преобладает какое-нибудь одно качество: например, у индейцев северо-западного побережья Америки ворон - прожорливый Трикстер, а норка - похотливый; в мифологии догонов Легба отличается гиперэротизмом, а Йо - обжорством. Стремясь удовлетворить голод или ненасытное желание, Трикстер прибегает к обману, нарушает самые строгие табу (в т. ч. совершает кровосмешение), нормы обычного права и общинной морали (злоупотребление гостеприимством; поедание зимних запасов семьи или родовой общины). Нарушение табу и профанирование святынь иногда имеет характер "незаинтересованного" озорства, имеют характер пародии на серьёзные творческие деяния. Действуя асоциально и профанируя святыни, Трикстер тем не менее большей частью торжествует над своими жертвами, хотя в отдельных случаях он терпит неудачи. Сочетание в одном лице серьёзного Культурного героя и Трикстера, - пишет Е.М. Мелетинский, - вероятно, объясняется не только фактом широкой циклизации сюжетов вокруг популярных фольклорных персонажей, но и тем, что действие в этих циклах отнесено ко времени до установления строгого миропорядка - к мифическому времени. Это в значительной мере придаёт сказаниям о Трикстерах характер легальной отдушины, известного "противоядия" мелочной регламентированности в родо-племенном обществе, шаманскому спиритуализму и др. В типе Трикстера как бы заключён некий универсальный комизм, распространяющийся и на одураченных жертв плута, и на высокие ритуалы, и на асоциальность и невоздержанность самого плута."
   В. Я. Пропп показал, что "изучение атрибутов (действующих лиц) дает возможность научного толкования сказки. С точки зрения исторической это означает, что волшебная сказка в своих морфологических формах представляет собою миф".xi В. Я. Проппом разобраны общие мотивы плутовства и одурачивания в народном фольклоре. Он называет одурачиванием причинение неудачи или посрамление воли, причём иногда одураченный может оказываться посрамленным по собственной вине.xii Среди прочих он выделяет, например, группу сказок о шутах. Так шут говорит, что у него есть плетка, которая оживляет мёртвых. "По сговору с женой он будто бы ссорится с ней, будто-бы ударяет её ножом, на самом же деле прокалывает заранее спрятанный пузырь с кровью, а потом ударяет её плеткой, и она оживает. Плетку эту он продает за большие деньги. Покупатель убивает свою жену и пробует оживить её плеткой. Плут над ним смеется. Сказка состоит из цепи подобных проделок. Его враги пытаются отомстить ему и уничтожить его, но это оказывается невозможным - он всегда выходит сухим из воды."
   "Такие сказки - продолжает Пропп, - для современного человека представляют некоторую загадку. Смех представляется здесь циничным и как будто бессмысленным. Но в фольклоре имеются свои законы: слушатель не относит их к действительности... победитель прав уже потому, что он побеждает, и сказка нисколько не жалеет тех доверчивых глупцов, которые делаются жертвой проделок шута."
   Если помните, в комедии драматурга Лопе де Вега "Собака на сене"xiii (по совместительству носящего звание familiar del Santo oficio de la Inquisicio"n - добровольного слуги инквизиции), лакей Тристан, обладающий трикстерными чертами персонаж, разводит дважды на деньги недругов своего господина, придуриваясь наемным убийцей. Кроме того, переодеваясь греческим купцом, как вы помните хотя бы по фильму, он из-под земли в самой безвыходной ситуации достает Теодоро (культурному герою) богатого и знатного отца, без труда убеждая счастливого старика, что это и есть его похищенный пиратами и проданный в рабство сын:
  
   Теодоро:
   Ты здесь с убийцами моими
   О чем-то говорил сейчас?
  
   Тристан:
   Нет дурня в городе у нас,
   Достойного равняться с ними.
   Вот цепь и тысяча эскудо
   За то, чтобы я вас убил.
  
   Теодоро:
   Послушай, что ты натворил?
   Смотри, не кончилось бы худо.
   Я изнываю от тоски.
  
   Тристан:
   Когда бы вы меня слыхали,
   Вы мне бы вдвое больше дали,
   Чем дали эти дураки.
   По-гречески не так уж трудно
   И говорить в конце концов:
   Чередованье всяких слов.
   Зато же и звучит как чудно,
   А имена зато какие:
   Астеклия, Катиборратос, Серпалитония, Ксипатос,
   Афиниас, Филимоклия...
   Здесь главное - красивый звук,
   И если кто точней не вник,
   Сойдет за греческий язык.
  
   Теодоро:
   Меня терзают сотни мук,
   Волненья горести и страха.
   Ведь если вскроется обман,
   Я столько бедствий жду, Тристан,
   Что наименьшим будет плаха.
  
   Тристан:
   С такими мыслями носиться!
  
   Теодоро:
   Ты - дьявол, вот кто ты такой.
  
   Тристан:
   Пусть всё течет само собой,
   А там увидим, что случится.
  
   Необыкновенно важна функция Трикстера как насмешника. "Общий вектор её развития - от непосредственной потребности в собственно увеселительных и оргиастических сторонах мифо-религиозной жизни к снятию определенных "напряжений" в культуре, разрядке обстановки в целом. Функция смеха - обнажать, обнаруживать правду, избавлять реальность от покровов этикета, церемониального, искусственного неравенства, от всей сложной знаковой системы данного общества. Герои-озорники были созданы как щит от страха, как отстранение от серьезности, отдых от законов и ограничений, чтобы выразить противоречивую и двуликую полноту жизни. Задача Трикстера и состоит в том, чтобы заставить смеяться над тем, что представляется высоким и священным. По совершенно верному замечанию Проппа, смех есть оружие уничтожения".xiv
   Вот ещё один отрывок из романа Вальтер Скотта, в котором сакс шут Вамба осмеливается издеваться над завоевателями норманнами: христианским священнослужителем и рыцарем Ордена Храма - тамплиером.
   "- Я вас спрашиваю, дети мои, - повторил настоятель, возвысив голос и перейдя на тот диалект, на котором объяснялись между собой норманны и саксы, - нет ли по соседству доброго человека, который из любви к богу и по усердию к святой нашей матери-церкви оказал бы на нынешнюю ночь гостеприимство и подкрепил бы силы двух смиреннейших её служителей и их спутников? - Несмотря на внешнюю скромность этих слов, он произнес их с большой важностью.
   "Двое смиреннейших служителей матери-церкви! Хотел бы я поглядеть, какие же у неё бывают дворецкие, кравчие и иные старшие слуги", - подумал про себя Вамба, однако же, хотя и слыл дураком, остерегся произнести свою мысль вслух.
   Сделав мысленно такое примечание к речи приора, он поднял глаза и ответил:
   - Если преподобным отцам угодны сытные трапезы и мягкие постели, то в нескольких милях отсюда находится Бринксвортское аббатство, где им, по их сану, окажут самый почетный прием; если же они предпочтут провести вечер в покаянии, то вон та лесная тропинка доведет их прямехонько до пустынной хижины в урочище Копменхерст, где благочестивый отшельник приютит их под своей крышей и разделит с ними вечерние молитвы.
   Но приор отрицательно покачал головой, выслушав оба предложения.
   - Мой добрый друг, - сказал он, - если бы звон твоих бубенчиков не помутил твоего разума, ты бы знал, что Clericus clericum non decimal, то есть у нас, духовных лиц, не принято просить гостеприимства друг у друга, и мы обращаемся за этим к мирянам, чтобы дать им лишний случай послужить богу, оказывая, помощь его служителям.
   - Я всего лишь осел, - отвечал Вамба, - и даже имею честь носить такие же колокольчики, как и мул вашего преподобия. Однако мне казалось, что доброта матери-церкви и её служителей проявляется, как и у всех прочих людей, прежде всего к своей семье.
   - Перестань грубить, нахал! - крикнул вооруженный всадник, сурово перебивая болтовню шута. - И укажи нам, если знаешь, дорогу к замку..."
   В то же время надо обратить внимание на такой существенный аспект. Если же всё вокруг Трикстера заражено смехом и веселостью, он ломает и эту идеальную реальность, отступая от правил, которых, впрочем, для Трикстера не существует.
   Например, всё в той же комедии Шекспира "Двенадцатая ночь..." есть такой персонаж, выделяющийся среди всех. Это шут Фесте. Мы видим его в числе участников веселого розыгрыша, учиняемого над Мальволио, слышим его дерзкие шутки над теми, кому он обязан повиноваться. Он один из самых остроумных шекспировских шутов. Но есть в нем черта, отличающая его от всех предшественников в комедиях Шекспира, - что очень верно подмечено А. Аникстом в его примечаниях к отечественному изданию "Двенадцатой ночи". Фесте меланхоличен, в нем ощущается уже усталость от веселья, которым другие так непринуждённо наслаждаются в комедии. Он выступает как раз в качестве выразителя настроений, расходящихся с общим веселым, непринуждённым тоном. Трикстер ломает любое совершенство, даже если это совершенство смеха.
  
  А завтра - что ж! - придет конец
  Веселью и вину.
  Конец шуту и королю,
  И глупости, и уму.
  Король отправится во дворец
  И пьяный - к себе в кабак,
  Ведь всё не то, и всё не так,
  Но что есть "то" и "так"? xv
  
   Надо указать, что смех в то же время есть и верный спутник любви, а потому шут и Трикстер выступает как любовником, так и сводником, торжествуя над ханжеством социума. Мефистофель сводит Фауста и Маргариту, Мерлин помогает Утеру добиться леди Игрейны, лиса в сказках выступает свахой культурного героя, да и знаменитый Кот в сапогах в этой части своему хозяину услужил, выдав безродного сына мельника за дочь короля.
   А вот как звучат любовные куплеты шекспировского шута Фесте (в ряде переводов):
  
  Где ты, милая, блуждаешь?
  Стой, послушай, ты узнаешь,
  Как поет твой верный друг.
  Бегать незачем далече,
  Все пути приводят к встрече;
   Это скажут дед и внук.
  
  Что - любовь? Любви не ждется;
  Тот, кто весел, пусть смеется;
  Завтра - ненадежный дар.
  Полно медлить. Счастье хрупко.
  Поцелуй меня, голубка;
   Юность - рвущийся товар.xvi
  
   Не мною, но очень точно подмечено, что "любое лицо или понятие, взнесенное социальной иерархией вверх, шут прокидывает в материально-телесный низ и таким образом поддерживает в обществе память о том, что вообще-то все люди имеют одинаковую природу".
   Одинаково смеются и плачут, любят и ненавидят.
   Развивая вышеозначенную идею Мелетинского, Т. А. Струковаxvii пишет:
   "Мифологический культурный герой статичен - "стоп-кадр". Меняются декорации, в которых он действует, меняются чудовища, которых он побеждает, появляются в силу его податливости к соблазну и склонности к насилию всё новая необходимость к подвигу. Культурный герой влияет на реальность, преображает её, при этом сама реальность не затрагивает его, не оставляя следа, "как вода на песке". Он статичен, и это дает мне с вами возможность рассмотреть, разглядеть, расчленить и препарировать мифологему Культурного героя.
   Трикстер подвижен, неуловим, а потому неопределим. Его можно наделить атрибутами, часто противоречащими друг другу и всегда недостаточными. Завернутый в атрибутивный кокон, он прячет от нас свое лицо, и мы не можем ухватить его сущность. Несомненно, имя его табуировано. В текстах он называется то стариком, то внуком, то старшим братом, то вождем, то именами зверей и птиц. Сам Трикстер всё время называет себя и обращается к себе - "Глупец". Но, учитывая постоянно присутствующий мотив отражения реального, мифологический Трикстер возвращает это "глупец" нам.
   Связь Культурного героя с местом его обитания несомненна и очевидна. Каждый раз, как бы далеко не уводил его путь служения, он, как бумеранг, всегда возвращается в некий сакральный центр. Пространство Культурного героя централизовано, объемно и неоднородно.
   В мифологии Трикстера всегда отчетливо прослеживается мотив ухода, и никогда - возвращения. Возвращение всегда связано с "наживанием кучи неприятностей", а потому неприемлемо. Пространство Трикстера плоское, гомогенное и однородное, равное самому себе в каждой точке. Ситуационное многообразие Трикстера может быть сведено к удовлетворению им четырех потребностей: полового инстинкта (Трикстер-партнер выступает то мужчиной, то женщиной, то сильным, то бессильным), голода, потребности в сне и отдыхе, испражнения. Удовлетворение этих потребностей не регулируется ни определенными навыками, ни социальными нормам. Возникновение их всегда спонтанно и удовлетворяет он их при первом их появлении.
   Путь у Культурного героя всегда связан со взваливанием на себя бремени ответственности за других. Что, конечно, требует особых моральных качеств и силы. Обычно герои и наделены сверхчеловеческими возможностями, хотя и лишены бессмертия, что объясняет отсутствие в них иронии и самоиронии. Путь у Трикстера - это всегда "бесцельное брождение", "просто путешествование", это всегда уход от ответственности. Трикстера отличает ирония и скепсис по отношению к общественному долгу".
  
   Пусть все сегодня за вином
   Не ту играют роль,
   И шут пусть станет королем,
   И будет шутом король
   Сегодня умный будет глуп,
   И будет умен дурак,
   И всё не то, и всё не так,
   Но что есть "то" и "так"?xviii
  
   Человек тpикстеpной природы и мифологический Тpикстеp, по словам В.Н. Топоpова, "всегда ищут свой единственный шанс на необщих путях... Готовность и умение усвоить себе особый тип поведения определяют активный полюс деятельности трикстера; отдача же себя ситуации рокового выбора, напротив, отсылает к пассивному полюсу, где сам тpикстеp оказывается игрушкой в руках Судьбы, если только на следующем этапе он не переиграет её за счёт особой, даже Судьбе неизвестной стратегии поведения" - подчеркивает Топоров особенность Трикстера находить выход из казалось бы безвыходной ситуации.xix
   "Мир рационального сознания - это мир буквальный, а Трикстер живет в мире смысловом, где есть "правда", но нет буквальности. И поэтому категории организованного мира просто не существуют для него: нет жизни и нет смерти (а значит, нет убийства, это лишь притворство), не существует никаких границ или ограничений... Трикстер находится на границе игры и действительности. Сама жизнь по Трикстеру оформлена особым игровым образом. По правилам, которые он задает, живут все окружающие его".xx
   Левон Абрамян указывает: "сама историческая действительность обладает порой такими "мифологическими" свойствами, что может породить особых "мифологических" лидеров."xxi Он рассматривает личность В. И. Ленина в качестве Трикстера в период смены общественно-экономической формации, утверждая, что "в случае Ленина мы имеем не проницательного учёного, учащегося у истории в тиши кабинета, а политического деятеля, творящего импровизированную историю, причём при помощи таких же трюков, как и классический мифологический Трикстера. Научные штудии Ленина лишь создавали "научно-объективную" базу для трюкачества в истории, уже сами его труды несут на себе глубокий отпечаток тpикстеpности их автора." Автор вычленяет ряд функций Трикстера и переносит их на образ "вождя мирового пролетариата".xxii Например, "мы пойдем другим путем", - говорит Ленин ставшую хрестоматийной фразу после казни старшего бpата-теppоpиста, подготавливавшего покушение на царя Александра III. Выбор обходного, необычного, кривого пути - один из типично тpикстеpных аспектов поведения. Работа Л. Абрамяна актуальна уже тем, что показывает практическую ценность и значимость исследования архетипа Трикстера, применительно к современным читателю политическим деятелям, а не только фигурам далекого прошлого и народного фольклора. "Ленина роднит с Трикстером уже то, - пишет Абрамян, - что он, будучи революционером, как и Трикстер, является изменителем мира и культуртрегером. При этом новый мир творится посредством хитрости, трюка. Свидетельство этому - научное наследие Ленина, особенно те сочинения, где он обосновывает правомерность и историческую неизбежность революции в России. Фактически Ленин переворачивает теорию революции классиков марксизма. Если те говорили о социалистической революции в будущем после достижения достаточно высокого уровня развития капитализма, причём в центре капиталистического мира, то Ленин переносит её в настоящее и на периферию, в наиболее слабое звено капиталистической системы. Но делает он это не по недоумию, подобно тому как, например, Хрущев переместил коммунизм из неопределенного будущего в конкретный, 1980 год, а в качестве хитроумного трюка. Т. е. типичный, наиболее широко известный тpикстеpный поступок - переворачивание - Ленин применил для другого типичного тpикстеpного поступка - хитроумного обмана, трюка. Впрочем, чисто карнавальное переворачивание тоже входит в арсенал ленинских поступков - вспомним, например, его знаменитое высказывание о кухарках, которые должны править государством. Но это скорее отражение общей каpнавальности революции, а не специфически ленинская черта."
   "Никакие его (Трикстера) маски, превращения, тяга к перевертываниям (изнаночности), установка на абсурдные ходы и т.п. не могут скрыть сколько-нибудь прочно его доброго ядра".xxiii Образ Ленина, как Трикстера, по Л. Абрамяну, приближается, судя по итогам его творений, к образу "неудачливого демиурга - одного из двух универсальных мифологических близнецов-демиургов. Подобно ему, Ленин хотел принести пользу людям, но на самом деле посеял лишь разлад и зло. Это мифологическое соответствие было подтверждено недавним крахом ленинской коммунистической вселенной... В противоположность данному результату, каноническая лениниана представляет мифологию удачливого брата-демиурга: многочисленные (официозные) тексты и образы рассказывают о Великом Праотце Ленине, который создал новую коммунистическую вселенную после того, как разрушил старую."
   Любопытно, что и в наиболее древних мифах Трикстер часто отождествляется с Демиургом, а потом - наоборот. Вот и Ленину при жизни и некоторое время после смерти приписывали Творение, а сейчас, когда Творение Ленина погибло, его выставляют коммунистическим Сатаной (что наблюдается и в отношении более мрачного Трикстера отечественной истории - Иосифа Виссарионовича Сталина). причём делают это ещё большие разрушители и провокаторы, чем он сам.
   Ещё Мирча Элиаде отметил мифы такого рода у калифорнийского индейского племени помо. Бог в предании этого племени выше и вне космогонии, а непосредственный космогонический процесс осуществляет Трикстер Койот, который делает людей из птичьего пуха. Но появившиеся люди начинают смеяться над ним, он злится, устраивает пожар, затем наводнение и творит второе человечество, которое вновь смеется над ним, и Койот угрожает новой катастрофой. Но люди, хотя и обречены на тяжёлые испытания, по-прежнему не принимают его всерьез. Здесь, пожалуй, нашла свое отражение одна из самых ранних традиций человечества, не допускающая никаких непрошеных "посредников" между Богом, отождествляемым с самим Абсолютом, и людьми, и, вместе с тем, не отдаляющая людей от Абсолюта, но напротив - за счёт факта игнорирования ими любых, даже материально создающих их (!) "творцов" - только сближающая, демонстрирующая проявление в человечестве подлинно божественного начала.
   Однако весьма любопытно, что в относительно поздних традициях чертами Трикстера начинают наделяться именно божественно-героические персонажи. Таков Элегба в мифах африканского племени йоруба - мужское, фаллическое божество и установитель инициатических ритуалов, который впоследствии демонизируется, воспринимается как Трикстер и даже - как персонификация зла. А в мифах некоторых народностей героя-покровителя людей и главного Трикстера вообще зовут одинаково - таковы Ди'а у самоедов, Дяйку у нганасан, Иолофат у микронезийцев, Ича у селькупов и т.д. причём показательно, что в последнем случае данный персонаж эзотерически, ритуально и в контексте ранней космогонической мифологии воспринимается как явное божество, и только в позднем фольклоре обретает черты трикстера. Что же касается гораздо более ранних традиций, то там, как правило, подобное смешение не допускается. А трикстерические персонажи всегда имеют явное отличие от божественных, хотя и могут на короткое время завладеть их миссией. Так, в китайской мифологии мыши-оборотни принимают облик государя, государыни и даже Бао-гуна - величайшего неподкупного судьи. И эту негативную ситуацию разрешает только вмешательство верховного даосского божества Юй-Ди.
   Известный исследователь феномена игры и сущности Трикстера Йохан Хейзинга писал так: "Плутующий игрок... не портит игры. Он делает вид, что соблюдает правила, играет вместе со всеми, покуда его не ловят на плутовстве". Но что "соблюдать", если этими правилами со временем становится само плутовство?"xxiv
   Например, в 1995 году партия В.В. Жириновского смогла провести в Государственную Думу России 50 депутатов. Наобещав в три короба на фоне узурпаторских действий Бориса Ельцина, расстрела Парламента и москвичей в 1993 году, Жириновский собрал голоса на переломе эпох. Этим он сумел на какое-то время разрядить общественно-политическую обстановку, как планировал Кремль, обманув ожидания тех, кто голосовал за него из чувства протеста. Разве психолог, разумеющий о Трикстере, мог предугадать такой печальный конец народных надежд на возмездие. Жириновский - игрок, лицедей, и очень талантливый, что признается и справа, и слева:
   "За счёт его инструментальной функции, связанной с исполнением кремлевских заказов в наиболее неприглядных политических интригах, ему прощались любые выходки, предельная неполиткорректность дискурса, лобовая эксплуатация самых низменных инстинктов масс, где ксенофобия и шовинизм соседствуют с алчной жаждой зрелищ и скабрезностей. Жириновский воплощал бессознательные чаяния огромной люмпенской массы, где висцеральный национализм растворен в контекстах других разнообразных пошлостей. В общей партийно- политический неразберихе это сходило с рук, давало результат. Власть устраивала заведомо идиотская и подконтрольная версия "национал-популизма", многие видели в ЛДПР форму реализации низкопробного электорального юмора -- о том, что кто-то проголосовал за Жирика, можно хвалиться так же, как рекордным количеством выпитого пива. Это действительно кому-то кажется вполне cool. При этом Трикстер Жириновский ловко примешивает к своему слабо структурированному потоку сознания фрагменты довольно разумных идей и взглядов, густо замешанных в общий хаотический маразм; тем самым он постоянно задевает нервы, дразня откровенных дураков намеками на содержание и эпатируя соображающих ладной бессмыслицей..."xxv "Жириновский великий политик ельциновской эпохи. Тогда он был уместен, шулер, шут, хам и циник, превращающий в клоунаду серьезные вещи, о которых стыдливо молчали "пристойные" партии, он выполнял роль "трикстера" из древних мифологий. Трикстер - фигура амбивалентная, как Локи у древних германцев. Он внедряет правильные идеи, но в ложных пропорциях, он говорит истину, но тут же высмеивает её, подавая в виде гротескного шаржа. Его время кончилось. Я думаю, что это был самый яркий, веселый и тлетворный из российских политиков прошлого периода. Смешнее его юмористов не было. Он безусловно, талант. Но его эпоха кончилась. Он как мавзолей или МММ символ нашего прошлого, недавнего и малоприятного. Его, действительно, никто уже не воспринимает, включая маргиналов. И его функции для обеспечения поддержки власти со стороны "националистов" и люмпенов также исчерпаны. Покойся с миром..."xxvi
   Своевременное выявление Трикстера в своем или чужом окружении по этому шаблону может сыграть важную роль в борьбе за власть, которую ведет современный лидер в ближней и дальней перспективах.
   Социальное воображение оперирует архетипическими образами. Но также оно оперирует образами и конкретной культуры, позволяя читателю включиться в социальную действительность, присвоив себе определенные стереотипы и модели поведения, примерив маски социума, как "защиту от плевков и от пощечин".
   Трикстер проявляет себя всюду, отметим это особо, и читающий эти строки сам того не замечая, становился не раз объектом трикстерного действа. Являет Трикстер себя, в том числе, и в современной нам устной народной культуре - в анекдотах, как одной из форм реализации социального воображения. Как отмечает А.Е. Наговицын в устном сообщении (лекции), можно проследить динамику появления массовых анекдотов в СССР: "Первыми по времени появляются анекдоты о герое Гражданской войны Василии Чапаеве. Следует отметить, что анекдоты о политических лидерах были с самого появления советской власти, но они не носили массового всенародного характера. Массовое появление и распространение анекдотов о Василии Ивановиче, в принципе, не имело характера злопыхательства. Он предстает, этаким алкоголиком, бабником и немного идиотом, попадающим в смешные ситуации. Однако сам образ героя Гражданской войны, причём любого героя, практически, развенчивается в народном сознании. Следующими на очереди были анекдоты о Штирлице (полковнике Исаеве). Он предстает любителем выпить, обладает способностью "расслабиться" и вывернуться из любой ситуации. Нельзя сказать, что смеялись над русским разведчиком, но оттенок снижения героики Второй Мировой войны в народном сознании был. Почти одновременно, но несколько позже получают распространение анекдоты о генеральном секретаре КПСС Л.И. Брежневе и его ЦК (при Сталине за подобные вещи просто сажали далеко и надолго). Они высмеивают немощность и беспомощьность власти, патологическую любовь Леонида Ильича к наградам и полное непонимание ситуации в стране. С этой серией анекдотов разрушается доверие людей к власти. Можно сказать, что смеховая культура является в определенном смысле критерием её устойчивости, т.к от того, над чем смеются, легко отказаться. В этом плане отсутствие или наличие "политических" анекдотов в современном обществе анекдотов показателем стабильности или, напротив, критичности социальной ситуации".
   Так А.В. Конева, рассматривая феномен анекдота, отмечает следующее: "Образ Трикстера непременно включает и любовь к коварным розыгрышам и злым выходкам, и способность изменять облик, и определенно двойственную природу. Он близок к природе - и анекдотический дед также либо живет в селе, либо (в образе папаши командира отряда ОМОН или папаши нового русского) описывается как дед-моховик, замшелый дедок и т.д. С точки зрения обнаружения в герое анекдота архетипа Трикстера любопытно, что в этой истории встречается упоминание о кролике. Дед-трикстер, который "разводит" кроликов - в высшей степени лукавый образ. Практически во всех культурах, где обнаружены мифы о Кролике, он исполняет двойную роль культурного героя и трикстера. Таким образом, дед-Трикстер "разводит" современных культурных героев, занимая освободившееся героическое место".xxvii В мифах культурному герою полагается позаботиться об изменении сил природы, лишении их изначальных деструктивных функций; а также об освобождении мира из-под власти монстров, людоедов и гигантов. Это и составляет основную функцию "деда из Запорожца". Снижение смысла, логическая подмена, смещение, парадокс - все эти трикстерные приемы позволяют создать серию конкретных узнаваемых анекдотичных образов, за которыми прочитываются обширные культурные пласты, свидетельствующие о единстве народной культуры и мира.
   В качестве ещё одного очевидного примера современного нам Трикстера, которого знает стар и млад, назову Карлсона, как лучшее из подтверждений, что языческое мифотворчество продолжается:
   "Линдгрен придумала идеального трикстера. Настоящего Трикстера прошедшего ХХ века. Это не (бог) Локи, горящий древним мифологическим огнем, это не средневековые плуты и проходимцы. Это не (бог) Меркурий, не (титан) Прометей, не Сет. Но как настоящий юнгианский Трикстер он приносит смысл туда, где раньше жизнь была бессмысленна. Это летающее бессознательное, это фигура тени, это рейнджер, валящийся с неба на шведов и немцев, на русских и американцев... Искусство долгих полетов освоил настоящий швед - в меру упитанный мужчина в полном расцвете жизненных сил. И крыша у настоящего шведа была "что надо" - прочная, такая, что можно было поставить на ней домик с крылечком и зелеными ставеньками. Мы были рады Карлсону, между тем это настоящий негодяй, прожорливый врун - вечно лгущий обжора. Персонаж, чья башня сорвана, а крыша давно съехала - типичный трикстер. Часть той силы, что вечно желает зла, но по ошибке делает добро. Каждый ищет Карлсона по-своему. Один - для того, чтобы вместе с ним играть привидения, сыпать мусор на головы прохожим и дарить ему тефтели. Другой - заготовил кирпич в кармане, чтобы мстить за слезы домоправительниц, порезанные простыни, разбитую посуду. Ищет, чтобы истребить хаос. Убить пересмешника.
   ... Впрочем, Карлсону всё равно, найдут его или нет. Ему прекрасно живется в маленьком домике на крыше, на крыльце которого он курит трубку и смотрит на звезды.
   Как-то раз один трубочист вдруг увидел домик Карлсона. Он очень удивился и сказал самому себе: - Странно... Домик? Не может быть! На крыше стоит маленький домик? Как он мог здесь оказаться?
   Затем трубочист полез в трубу, забыл про домик и уж никогда больше о нем не вспоминал..."xxviii
   Предлагая классификацию признаков Трикстера и насчитывая их шесть, Хайнс и Доти отрицают серьезность любых исторических реконструкций его образа.xxix И это должно быть так, хотя очевидно, что многие вполне исторические личности вели себя в соответствии с этим архетипом Юнга.
   Барбара Бэбкок-Эйбpахамс доводит число признаков Трикстера до шестнадцати-девятнадцати, но в этой скурпулезности слишком акцентируется именно на литературный цикл индейцев Виннебаго, упуская более абстрактные вещи, которые роднят всех известных как в Америке, так и в Евразии трикстеров. Тем не менее, вот отдельные её рассуждения, которые, как мне представляется вполне подходящими, чтобы здесь подвести черту и перейти к рассмотрению конкретных примеров.xxx Бэбок пишет:
   - No figure in literature, oral or written, baffles us quite as much as trickster. He is positively identified with creative powers, often bringing such defining features of culture as fire or basic food, and yet he constantly behaves in the most antisocial manner we can imagine. Although we laugh at him for his troubles and his foolishness and are embarrassed by his promiscuity, his creative cleverness amazes us and keeps alive the possibility of transcending the social restrictions we regularly encounter. (Ни один другой персонаж в литературе, устной или письменной, так не сбивает нас с толку, как трикстер. Он без сомнения идентифицируется с созидательными силами, часто принося такие определяющие понятия культуры, как огонь или основные пищевые продукты, но, в то же время, постоянно ведет себя самым антисоциальным образом, какой только можно себе представить. Мы смеемся над его бедами и его глупостью, нас приводит в замешательство его "промискуитет", но его созидательный разум восхищает нас и поддерживает в нас надежду на то, что мы можем преодолеть социальные ограничения, с которыми постоянно сталкиваемся).
   - In the majority of his encounters with men, he violates rules or boundaries, thereby necessitating escape and forcing himself to again wander aimlessly. (В большинстве своих столкновений с людьми он нарушает правила и переходит границы, приговаривая себя к бегству и новым бесцельным блужданиям).
   - The sum total of these nineteen episodes of rejection, reversal, and transformation, of ahistorical, abiological, and asocial acts is a developmental process. This process of increasing biological, psychic, and social awareness to the point where he returns to society and appears as an almost thoroughly socialized individual and, further, to a realization of his role and identity as culture-hero, is similar in structure to the Bildungsroman or developmental novel. Dealing as it does with an individual at odds with society, the seeming antistructure of picaresque narrative implies or assumes this structure or a developmental pattern. (Общий итог этих девятнадцати эпизодов неприятия, отторжения, полной перемены и трансформации, анти-исторических, анти-биологических и асоциальных актов - процесс развития. Этот процесс доводит биологическое, психическое и социальное осознание до такой точки, когда он возвращается в общество и выглядит как почти полностью готовый к жизни в обществе индивидуум. Более того, происходит осознание его роли и сущности культурного героя, что по форме похоже на Bildungsroman или эволюционную повесть. И, рассматривая индивидуальность, находящуюся не в ладах с обществом, кажущаяся антиструктурность авантюрного повествования предполагает или заключает в себе такую форму или модель развития).
   - Trickster is a "creative negation" who introduces death and with it all possibilities to the world. Things "are" by virtue of and in relation to what they "are not": structure implies antistructure and cannot exist without it. (Трикстер представляет собой "созидательное отрицание", привносящее в мир смерть, а вместе с ней и массу возможностей. Все вещи "являются" чем-то только в связи с тем, и благодаря тому, чем они "не являются": структура подразумевает наличие анти-структуры и не может существовать без неё).
   -Trickster, "the foolish one" - the negation offering possibility - stands in immediate relation to the center in all its ambiguity. And for this we not only tolerate this "margin of mess," this "enemy of boundaries," we create and re-create him. (Трикстер, этот "дурачок" - отрицание, предлагающее возможность - находится в непосредственной связи с центром во всей его неоднозначности и двусмысленности. И за это мы не только терпим это "существо на грани беспорядка", этого "врага всех границ". Мы создаем и воссоздаем его снова и снова).
   Сколь-нибудь объемлющего, широкоизвестного и популярного отечественного труда на тему Трикстера мне не известно. Хотя попытку пересказать наиболее архаичные мифы на эту тему в свете акта Творения Мира недавно предпринял известный учёный В.Я.Петрухин.xxxi
   И это дает повод постараться также восполнить пробел, впрочем, тоже не претендуя на охват всего необъятного материала о ловкачах и обманщиках, шутах и "дураках", подстрекателях и провокаторах - инициаторах мифологического и социально-культурного действия. Этой работой только поднимается верхний пласт.
  
  
   i Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов. -Мн.: "Харвест", 2004.
   ii Понятие о Традиции (традиционной культуре) и её особенностях представлено нами ранее: Гаврилов Д. Особенности традиционной культуры //Вестник Традиционной Культуры: статьи, изведник. вып ?1, М., 2004. CC. 18-26; а также в нашем обширном введении к книге Наговицына А.Е.: Гаврилов Д. Традиционная культура и современный мир/ Наговицын А.Е. Древние цивилизации: общая теория мифа. -М.: Академический проект, 2005. -656 с. СС. 3-28. По тексту книги ещё не раз будет употребляться этот термин, и потому для удобства данную нашу статью в сокращенном виде мы помещаем в Приложении ? 1.
   iii Мюллер В.К. Новый англо-русский словарь. -М.: "Русский Язык", 2002, С. 773.
   iv Уильям Шекспир. Двенадцатая ночь, или что угодно (пер.Э.Л.Линецкая).
   v A. Samuels, A Critical Dictionary of Jungian Analysis, London, 1968.
   vi Радин П. Трикстер. -СПб.: "Евразия", 1999. Однако в нашей книге мы не будем рассматривать тот архаический пласт мифов и сказок народов на стадии разложения первобытно-общинного строя, в которых трикстерами выступают кролики, шакалы, лисы, вороны и прочие люди, надевшие звериные маски (или птичьи перья) и сменившие человеческие имена на прозвища (вспомнить хотя бы собрание басен - сатирический средневековый "Роман о Лисе"). Этот пласт архаики хорош либо для ребенка, либо для академического исследования. И наш читатель вряд ли потешится, если мы здесь классифицируем и эту "живность". Осознанно не касаюсь того, что многократно описано нашими предшественниками, ещё и потому, что это уже не представляет для меня интереса. Русских читателей отправляю также к работе:
   Петрухин В.Я. Мифы о творении мира. -М.: Астрель, АСТ, ЛЮКС, 2005.
   vii Radin P. The Trickster: A Study in American Indian Mythology (with commentaries by C.G.Yung and Karl Kerqnyi). London, 1956.
   viii Юнг К. Г. Психология образа трикстера/ Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов. -Мн.: "Харвест", 2004. СС. 338-358.
   ix Вальтер Скотт. Айвенго, Собр. соч, т. 8/20, -Мн.: "Валев", 1994.
   x Мелетинский Е. М. Культурный герой / Мифы народов мира. т.2. -М.: "Советская энциклопедия", 1982. СС. 25-28.
   xi Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. -М.: "Лабиринт", 2003, СС. 80-84.
   xii Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. -М.: "Лабиринт", 2002, СС. 76-83.
   xiii перевод. М.Лозинского.
   xiv Хлевов А. А. Предвестники викингов. Северная Европа в I - VIII веках. -СПб.: "Евразия", 2002. С.169.
   xv Уильям Шекспир (перевод - Давида Самойлова).
   xvi Уильям Шекспир. Двенадцатая ночь, или что угодно (пер. М.Л.Лозинский).
   xvii Струкова Т. А. Метаморфозы Трикстера в лабиринте обыденности// Бог. Человек. Мир (Материалы ежегодной научной конференции). -М.: "Издательство Русского Христианского гуманитарного института", 2000.
   xviii Уильям Шекспир (перевод - Давида Самойлова).
   xix Топоров В. Н. Образ Трикстера в енисейской традиции // Традиционные верования и быт народов Сибири. Новосибирск, 1987. СС. 5-23.
   xx Пяткова Н. Л. Организующая роль Трикстера в мифологии хантов и манси//Урало-сибирская научно практическая конференция. Екатеринбург: Уральский государственный университет. 2003.
   xxi Abrahamian L. Lenin As a Trickster // Anthropology & Archeology of Eurasia. 1999. V.38. ? 2. Р. 7-26.
   xxii Аналогичную работу проделывает Екатерина Михайловская в своей монографии "Идеальная Россия в текстах политиков: проектирование мифов" в отношении лидера партии ЛДПР Владимира Жириновского. Она пишет: "Жириновский (см. Последний бросок на Юг. М., 1993.) как бы встает над пороками и различиями человечества и занимает позицию одновременно спасителя (но не спасителя-жертвы, в христианском смысле, а спасителя-плута, изобретателя рецепта мира и благоденствия) и законодателя для России, которая в некотором смысле органична для сказителя, рассказывающего сказку - ведь автор и вправду является законодателем, устанавливающим законы для своего текста, и спасителем, поскольку имеет возможность благоприятным образом завершить перипетии. через которые проходят его персонажи." Сказка отождествляет слушателя с героем, что может объяснять успех пропаганды Жириновского. См. об этом: О.М.Волозова. Сон и сказка. В: Образ мира в слове и ритуале. Балканские чтения - 1. М., 1992. С 152.
   xxiii Топоров... С.17.
   xxiv Штепа В.В. ИNверсия. -М.: АСТ, 1996.
   xxv Александр Дугин. Нужен ли России просвещенный национализм// "Время новостей", 05.05.2003.
   xxvi Говорит философ, лидер Общероссийского Общественно-Политического Движения "Евразия" Александр Дугин в интервью: "Будущее России зависит от нашей воли" http://www.smi.ru/print/?id=250798. Впрочем, по нашему мнению Дугин забывает, что и сама смерть Трикстера - это его инсценировка.
   xxvii Конева А. В. Анекдот как феномен культуры. Материалы круглого стола 16 ноября 2002 года. -СПб.: "Санкт-Петербургское философское общество", 2002. СС.70-77.
   xxviii Владимир Березин. Настоящий Трикстер// "Независимая газета", 07.02.2002.
   xxixHynes W.J., Doty W.J. (eds.). Mythical Trickster Figures. Contours, Contexts, and Criticism. Tuscaloosa and London, 1993.
   xxx Babcock-Abrahams B. "A Tolerated Margin of Mess": The Trickster and His Tales Reconsidered // Journal of the Folklore Institute. 1975. V.11. 1. 3. Р. 147-186. Из последних работ о Трикстере можно отметить также работу: Hyde L. Trickster Makes This World: Mischief, Myth, and Art. New York, 1998.
   xxxi Петрухин В.Я. Мифы о творении мира. -М.: Астрель, АСТ, ЛЮКС, 2005. СС.116-183.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"