Коллаж
Игра восторженности лжива, как впрочем, всякий маскарад,
Любвеобильного порыва со шлейфом пафосных тирад...
А что изнанка откровений пророчит баловням судьбы,
Тоску грядущего забвенья, изрытой пошлостью звезды?
Так и не вспыхнувшей рассветом, над лицемерной суетой,
Пленившей чувственность планеты, пустопорожней мишурой.
Или триумф порочной славы, Содома озарившей путь,
Испепеливший дух забавы, пожравшей истинную суть,
Вселенского предназначенья, воспетых разумом страстей,
Волшебной тайной откровенья, пленившей бытие людей,
Поэтикой сакральных таинств, витающую над землёй,
Даруя негу и усталость, от счастья чувствовать душой,
Проникновенье высшей сути, в храм прагматичного ума,
Живущего в тени прелюдий вменённого астралом сна,
С потусторонним пробужденьем в саду божественных чудес,
В уюте сладостных сомнений, владычицы благих небес...
Смешны патетики стенанья, для новоявленных вождей,
Восторженного созиданья высоконравственных идей.
Бездарность празднует победу, тельца златого оседлав,
Лист фиги обратив в монету, сакральный дух любви предав.
Слащавый призрак троглодита с бесполым знаком на челе,
Рвёт в клочья образ Афродиты, суть Зевса, удавив в петле,
Продвинутого сладострастья, поправшего реальность грёз,
Мифического мирозданья в поэтике вселенских слёз...
Воспетых неуёмной волей теперь Господних миражей,
Презревших гордеца слепого любовью подлинных идей,
В догматах абсолютных истин, кровавой писаных строкой,
Рассекшей гибельною нитью, астральных пленников покой.
От Заратустры до Аллаха, от Иеговы до Христа,
Не стынет жертвенная плаха, во славу Сущего Творца,
Во многоликости жестокой нашедшего земной приют,
На стягах ратного похода за райский призрачный уют...
Весомый аргумент для всякой любвеобильной суеты,
Ползущей сквозь века из мрака, с мечом Господней доброты.
Какой кумир, свой статус божий, святым крестом не осенил?
А кто и вовсе нимб стреножил, над святостью своих мерил...
Всё оправдает лик священный, пока помазанная власть,
Купаясь в музыке летаний, лаская алчную напасть,
Куёт божественных сатрапов, с когортой чутких палачей,
Хранящих гибельную славу, своих безгрешных королей.
Жизнь абсолюта, в абсолюте единовластного царя,
Вполне комфортна и уютна, для патриаршего нуля,
Сомкнувшего свои объятья над одурманенным рабом,
На рынке блага и причастия, торгуя жертвенным Христом.
Пример достойный подражанья, на нивах житницы земной,
Уставшей выть от содроганья, под разухабистой стопой,
Бескомпромиссного владыки, жестоких терний бытия,
Бегущего на край разлуки, с проклятьем Сущего Царя.
Гудит базар тщеславных оргий, плодя духовный дефицит,
В дурмане чувственных пародий, построив лживый лабиринт,
Для обречённых поколений, гниющих заживо во тьме,
Сладкоголосых песнопений о лучезарной пустоте.
Коллаж далёк от совершенства, как совершенство далеко,
От лицемерного младенца, обретшего земли тепло.
Как долго рваный фарс коллажа, иль пасторали лживый бред,
Искать, намерен в чёрной саже, своих губительных побед,
Дорогу к вечному спасенью, прах, оставляя за спиной,
Взывая к лику совершенства, безликой братии святой?
Леонид Раин
Откровения сатаны
Честолюбивые тираны, властолюбивые жрецы,
Старо, как мир их понимание, мною ниспосланной мечты.
Нет в её ласковом свечении, душещипательных дилемм,
Всё просто, как в банальной пьесе, без философских теорем.
Они справляются прекрасно, с хлыстом моих священных догм,
Хотя, и догмой..., притязания, их к власти, я б, назвал с трудом...
Скорее подлинным цинизмом, противным вовсе мудрецам,
Поющим песнь, о вольной жизни, сводя рассвет благой, к крестам.
Лицо властителя бесстрастно, пустынен леденящий взгляд,
Как у хозяина надгробия, излившего двуличья яд,
В благочестивые деяния, присягой вскормленных шутов,
Прощённых богом, и могилой - испепелённых городов.
Вождь, как и я, парит над миром, неся страдальцам властный суд,
Так был тяжёл поход к вершине, но как прекрасен мощи зуд...
Пред властной дланью превосходства, Господь не в силах устоять,
Меч внеземного чудотворца, хранит ревниво, благодать,
Вменённую святым писанием, как панацею от греха,
И, превращённую вождями, в истому гибельного сна.
Не передать страстей пучину, живущую в мозгах царей,
Лишённую духовной силы..., Я, выпил чувственный елей.
Сия пучина, сносит вихрем, всех, пасть разинувших на трон,
Срезая главы вечной правдой, которой движет мой закон.
Как мил удел объятый славой его порочного венца,
Рубеж - противное понятие для всемогущего творца!
Весь мир объять, вот перспектива, и цель моих священных догм,
Я! воскрешаю вновь кумиров, чтоб вечно тлел могильный холм.
Народ? Народ..., какое слово, в нём столько силы вековой,
Колосс в могуществе бессилья, вот - статус плоти, роковой!
Слепая жертва искупления грехов, властительной звезды,
Ландшафт любви и помутнения, моей распахнутой души.
Основа, движитель вращения, страниц земного бытия,
От воскрешения до падения, он славен волею вранья,
Моих коварных сателлитов, рождённых вне, земных оков,
Познавших мощь грешной орбиты, вкусивших мглу иных миров.
Народ, есть меч, есть щит, есть знамя - греха, воинственных детей,
Делящих голубое царство, секирой гибельных страстей.
А как иначе? Смертный грешен, а грешен оттого, что мёртв,
Из мглы вселенского забвения, гонимый под могильный кров.
И этот бег несовершенства, перерождения в грехе,
Во власти вечности нетленной, а стало быть, в моей руке.
* * * .
Знак одинокого бессилья, таится в строках бунтаря,
Безверия, с верой во спасение, у внеземного алтаря.
О нет, я умываю руки, вновь, над распятием стал Пилат,
Вновь разрывается в натуге, священной правды постулат...
Посвящение Бодлеру.
Тяжёл плетёный слог Бодлера, ниспав жестоким кистенём...
Циничен Шарль? Вполне возможно, иль искалечен забытьём?
Всепоглощающих дурманов, осуществившейся мечты,
Вхождения в дол, благого рая, сквозь жерло гибельной иглы?
Или аида мрак могильный, привлёк его туманный взор,
От безысходности сварливой, вознесший над грехом топор?
Заблудший странник сновидений, потусторонней глубины?
Иль, непреклонный в злобе гений, познавший света власть и тьмы?
Бескомпромиссный обличитель, проклятия жестокий бог,
Эгоцентричный вседержитель, души, рассыпавшейся в слог,
Смертельного великолепия, в цепях тлетворной духоты,
Воодушевлённого падением, гнильём изрытой, красоты.
Бессилие в облике величия, любви, обглоданная кость,
И праведность, и стон безличья, талантом собранные в горсть,
Стекают кровяною жижей, на головы двуличных слуг,
Гнедого дьявола и Бога, влюблённых в горечь страстных мук,
Вонзивших в голову поэта, начал священных лютый меч,
Рассекший разноцветьем правды, огонь земных сокральных свеч.
* * * .
Посвящение женщине
.
Останься вечною невестой, к чему тебе, замужний плен?
Восторженной душе беспечной, претят остроги брачных стен.
Свобода волеизъявления, лишь окрыляет Евы суть,
В мечте её проникновенной - Любовью осенить свой путь.
Долой, условности библейских, и прочих догматичных снов,
В очах твоих, печать вселенских, всепоглощающих основ,
Любви, перед которой солнце, бледнеет, уступив луне,
Владычице сакральных таинств вменённых вечностью земле.
Любовь - основа совершенства животворящих сил души,
Бескомпромиссностью падения, вскипая музыкой в крови,
Сливает страстно воедино две ипостаси бытия,
Предвосхищая совершенством все догмы сущего царя.
Лишь ты, являешь миру чудо, рожденьем чувственного я,
В мученьях попирая бездну безгрешной неги бытия.
В реальности несёшь и славу, и гнёт библейских миражей,
Воздавших маргиналам право, винить тебя в грехе страстей.
Тебе ли потакать невеждам, забывшим, чей над ними кров,
Довлел в утробе материнской, вливая жизнь в грешной остов.
Каким богам под силу немощь, твоих страдальческих мерил?
Ласкающих в веках порочных, Адама горделивый пыл.
ОБОЛЬЩЕНИЕ
В тени сакральных таинств древа, в объятиях ленной тишины,
Скучает безучастно Ева, мирясь с опекой сатаны.
Сад обтекая зыбким флёром, златой блистая чешуёй,
Он беспристрастным ухажёром хранит прелестницы покой.
Объяв в отеческой заботе, прохладой нежного кольца,
Стан белоснежного создания, взглянул прелестнице в глаза.
И благозвучней райской птицы, пропел на ушко красоте,
Объятой первозданной негой, приют нашедшей в наготе.
Отец небесный нас оставил, вселенная полна забот...
В трудах нелёгких сотворил твердыню, а главного недостаёт.
Как, Сущности печаль развеять? От размышлений я устал...
Быть может, ты поможешь Ева вселенский упредить скандал?
Вам надлежало бы с Адамом Отца участьем ободрить,
Помочь Ему не сном, но делом, идеи, в нечто претворить.
Во что? Лишь Господу известно..., но вам, творению первых рук,
Величию разумной мысли, я думаю, доступен звук,
Его проникновенной Воли, в порыве творческих идей,
Сам облик ваш, не что иное, как ключ, к судьбе грядущих дней.
Чуть приоткрыв в истоме веки, изящным ротиком зевнув,
Звезда Господнего творения, спросила, на змею взглянув,
Ну, право, что опять случилось, несносный льстивый лицедей,
Вновь, козни глупого Адама в союзе с лживостью твоей?
Сколько возни и подлой склоки круг пресловутого ребра,
От бестолкового мужчины... Скажи, я разве не права?
Будь он немного поумнее, нашёл бы лучший путь к жене,
Чем называть её рабыней, в Эдема райской тишине...
И отчего, не понимаю, должна на веру я принять,
Его бредовые рассказы, что не во мне, а в нём печать!
Благого духа первородства? По мне, так всё наоборот,
Ну как, от этого уродца, возникнуть мог, столь чудный плод?
Абсурд нелепейшего толка! Блеск совершенства, и ребро...
Циничней сказки не придумать, величие, празднуя своё...
Я не пойду на примирение, и даже ты, премудрый змей,
Не повлияешь на решение, царицы райских площадей.
Кто смеет, спорить с лучезарной, владычицей Эдемских грёз?
Сверкнув рубиновым оскалом, смиренно простонал колосс.
И в мыслях, не имел слуга твой, Адама глупость оправдать,
Что взять с него? Лишь вопль желания, Эдемом властно управлять.
Но..., обсудить необходимо амбициозность бунтаря,
И выгоду извлечь ревниво из сказок мнимого царя.
Ведь на тропинке к светлой цели, пред Евой крохотный барьер,
Стоял ребром ограничений, вменённых Волей высших сфер.
Ты, сей рубеж перешагнула, познала суть добра и зла,
С того в Адамовых суждениях, богине видится хула.
Хотя, насколько мне известно. Господь Адаму лишь вменил,
Не есть плодов святого древа, ему лишь смертью пригрозил?
Открылась чудная возможность, враз, пару кроликов поймать,
Один, поможет снять с Адама, бессмертья светлую печать,
Другой, откроет вечной фее усладу смертных рубежей,
В которых царствует всевластно, любовь, в безумии страстей.
Ты обретёшь порока сущность, отвергнутую райским днём,
Познаешь истинную силу, и мощь, в пространствии слепом,
Противном, божескому свету, но вечном в грешной суете.
Любя, верши мечом победу, и в чёрной, и в благой заре.
Всего-то предстоит богине переступить гордыни край,
И покорив упрямство мужа в любви обресть безумства рай.
Труда большого не составит запретным плодом накормить,
Суть бестолкового Адама, ведь глупость, ключик сей таит...
От Евы, право, не убудет, назвать владыкой гордеца,
Насыть, тщеславие уродца, и он твой раб, в глазах Творца.
Красу, гнетёт судьба Адама? Да полно, стоит ли страдать...
В ногах твоих, таких болванов, без счёту будет обитать.
Господь простит его, поверь мне, Адама Он не умертвит,
Так..., пожурит за ослушание, но Еве, первенство вручит.
И человек, прозрев от спячки, поймёт, вокруг чего ходил,
И устыдится равнодушия, жену которым одарил.
Упьётся прелестью богини, желаньем страстным воспылав,
И рухнет к вечности граница, людей с богами уравняв.
Чело красавицы зарделось, волнения обнажая жар,
Улыбкой властной изливая фантазии грешной пожар.
Ну что ж, пожалуй, соглашусь я, освоить тяжкий круг забот,
Всё, хоть какое-то занятие, средь Богом возданных щедрот.
Змей, извиваясь мощным телом, ствол древа ласково обвил,
Священный плод, сорвав умело, заложнице любви вручил,
И растворился в райской дымке благоухающих садов,
Укрытых от греховной пытки истомой благодатных снов.
* * * .
Свобода, вечная невеста, на выданье который век,
С надменным смотрит интересом, что ей предложит человек.
Пред троном, деклараций кипы, концептуальных миражей,
Их гениальные страницы, гниют под натиском дождей,
Слезливых откровений девы, от вновь, несбывшейся мечты,
Богов невинность не доступна, мечтам порочной суеты...
И рушатся колоссы мысли, на эшафоте временном,
Сдвигая бытия границы, в небытия кривой излом.
Всё ближе к краю жуткой бездны, разверзнувшей объятья мглы
Всё дальше, от принцессы вечной, уставшей, от людской любви.