|
|
||
Мама умерла в ночь с воскресенья на понедельник. От рака легких. 26-го января 2004-го года она отмучилась.
Далее последовали неизбежные формальности: свидетельство о смерти, морг. Похороны назначили на следующую субботу. Все заботы о них взвалила на себя мамина сестра, тетя Муся. Ей помогал отчим Витя. Я уже давно жил отдельно от мамы и отчима, и почти не принимал участия в этих скорбных делах. Разве что один раз съездил в морг, отвез мамины вещи. Отстояв небольшую очередь, вручил их хмурой тетке в белом халате. Мне тут же выдали справку, что вещи приняты.
Всё это время - от маминой смерти и до дня похорон - я пребывал в растерянном состоянии. Предыдущие полгода передо мной зримо стояла мамина болезнь, и имелась четкая цель - борьба с этой болезнью. Я делал маме уколы дексометазона, с каждым месяцем всё чаще, под конец - два раза в сутки. Доставал лекарства, ходил за продуктами. В январе сутками дежурил у маминой постели. Теперь мама умерла, и цели не стало. Я словно космонавт, летал в пустоте. Еще куда-то плыл, но, скорее всего, по течению. Готовился пережить надвигающиеся похороны и поминки. Радовался, что всё делает тетя Муся: звонит родственникам и знакомым, договаривается с похоронным бюро.
Мы регулярно созванивались, и Муся добросовестно информировала меня о своих действиях.
- Я не смогла найти телефон твоего папы, - сообщила тетя за пару дней до похорон.
- У мамы должен был быть, - сказал я.
- Не знаю, Миша, - вздохнула Муся. - Я нашла какой-то, но по нему всё время короткие гудки. Буду, конечно, еще звонить, но мне это кажется странным.
- Значит, отец не придет, - равнодушно ответил я.
Меня это не трогало. В глубине души мне не хотелось видеть отца в такой день и в такой обстановке. Ведь он даже не знал о маминой болезни! Последний раз мы - я, отец и мама - встречались в марте прошлого года.
Папаша бы почувствовал на поминках смущение и неловкость. Еще повел бы себя как-нибудь глупо!
- Не дозвонитесь, тетя Муся, значит, не дозвонитесь, - добавил я. - Мы же не можем искать его по всему Питеру.
- Хорошо, Миша, - тетя снова вздохнула. - Так и поступим.
В итоге она до отца не дозвонилась. А я на маминых поминках напился.
Мне очень хотелось избежать этой предсказуемой роли. Надраться в такой день - только этого и ждут от человека! Как будто таким образом сын докажет свою любовь к матери, подтвердит силу своих чувств. Полная чушь! Тем не менее, я напился.
Среди гостей вел себя тихо и скромно. Когда проходила церемония в крематории, я не плакал. Мне не хотелось показывать чужим людям своих слез. Нужно было вытерпеть долгие и бессердечные проводы.
Поэтому я пил водку. Чуть больше остальных, чуть чаще. В океане равнодушия держался на плаву благодаря алкоголю. Кроме меня на поминках тосковала разве что тетя Муся. Витя ощущал себя ребенком, которого все жалели.
Выйдя из бывшего маминого дома, я закурил. И тут же понял, насколько перебрал. Настроение было отвратительным. Водка, что помогала сдерживаться, теперь обернулась против меня. Блуждая по темным проходным дворам, я громко разрыдался. Впервые со дня маминой смерти. Затем купил пива в ларьке, и побрел к дому...
Выставив на стол три бутылки "Охоты крепкой", я понял, что завтра на работу не пойду. И эти тоже хороши! Даже не дали выходного в связи со смертью мамы. Казенное безразличие сильно задело.
"Я ведь не прошу чего-то особенного! - размышлял я. - Мне не надо сочувствия, чрезмерного внимания. Дайте лишь то, что положено. Полагается выходной день? Да! Не даете? Тогда я организую его самостоятельно!"
Я сидел на кухне, пил пиво и курил сигарету за сигаретой. Новую прикуривал от старой. В памяти всплывали подробности поминок, лица присутствующих. Абсолютное большинство - подруги тети Муси; они пришли поддержать ее и утешить. Маму они толком не знали. Вспомнился тост какого-то долговязого типа по фамилии Грищенко: "Она была хорошей женой, матерью и сестрой". Вот классификатор! Этого Грищенко я ни разу в маминой квартире не видел. А на похороны он пришел. Ну до чего же мразь! А впрочем... Просто им плевать на чужое горе.
Хорошо хоть отца не было! Не надо ему видеть эти поминки. Знать, что и друзей настоящих у мамы не осталось. Мама бы, наверное, не хотела, чтобы отец приходил. В последние месяцы она о нем не вспоминала. А он тоже хорош, так и не объявился! Я вспомнил нашу последнюю встречу. Прощаясь, отец сказал: "Ну, я вам позвоню. Но предупреждаю, это случится нескоро". "Нескоро" затянулось вот уже на десять месяцев.
"И всё-таки что же это такое? - подумал я, осушив еще один стакан пива. - Почему папаша не знает о смерти мамы? Это неправильно! Он должен знать!"
Некоторое время я сидел и размышлял. Затем нетрезвой походкой отправился в комнату. Подошел к письменному столу. Где-то там у меня был телефон папаши. Я вспомнил, что он в марте давал мне свой новый номер. И я начал рыться в бумагах.
Да вот же он! Отцовский почерк, бумажка, семь цифр. Как-то слишком быстро нашелся. Значит, судьба. Вот я ему и позвоню! Меня разобрало пьяное злорадство. Почему он не знает о смерти мамы? Мы тут все в курсе, сидели с ней последние месяцы. А ему плевать. Ну, нет уж!
Я глотнул пива, и набрал телефонный номер. Длинные гудки. Я прижал трубку к уху и слушал. Один за другим возникали, растягивались, а затем умирали протяжные звуки.
"Ну, вот. И я не попал, - вертелась в голове хмельная мысль. - Говорила же Муся, что звонила. Правда, тогда были короткие гудки".
Я сидел и ждал, но ничего не происходило.
"Что за чертовщина?! - с ужасом подумал я. - Неужели мне, действительно, никак не связаться с отцом?"
- Кто это? - неожиданно прорезался женский голос. - Кто звонит? Сейчас два часа ночи!
Судя по всему, женщина только что проснулась и была этим сильно недовольна.
- Позовите, пожалуйста, Валерия Константиновича, - попросил я.
По пьяни меня не смутило, что время позднее. Раз уж дозвонился, глупо давать отбой.
- А кто звонит? - возмущение на том конце трубки нарастало. - С кем я разговариваю?
- Это его сын, Миша, - хладнокровно ответил я. - Мне нужно с ним поговорить.
- А почему вы звоните в два часа ночи? - перешла она на крик. - Что вам вообще от него нужно?!
Я догадался, что это жена папаши. Всю жизнь она старалась, чтобы мы с отцом меньше общались. Не разрешала ему давать мне свой домашний адрес. Когда я поступал в Военмех, вопрос встал ребром. Режимному институту были необходимы сведения о моем отце, иначе бы они просто не приняли у меня документы. Лишь тогда ревнивица рассекретилась... И вот опять мешала!
- Ничего мне не надо! - слишком громко сказал я. - У меня мама умерла. Я хотел ему сообщить. Вот и всё.
Наступила тишина. Я немного подождал. Молчание затянулось. Наконец, мне это надоело.
- Вы его позовете или нет? - с раздражением спросил я.
Просто засада какая-то! Когда же отец возьмет трубку?!
- Так он умер, - внезапно ответила жена. - 19 ноября...
На мгновенье мне показалось, что это глупая шутка.
- Валера умер! - Женщину словно прорвало. - Миша, я хотела тебе позвонить, но не нашла телефона. Ни твоего, ни маминого. Честное слово! Уже три месяца прошло. У него был тромбоз сосудов. Тромбоз!
- Умер? - переспросил я, и на пару секунд протрезвел. - Ну, извините... Извините.
И повесил трубку. Так вот почему отец не звонил!
Я не согнулся пополам от отчаяния, не завыл и не зарыдал. Отец был для меня далеким человеком. Куда больнее и острей до сих пор ощущалась смерть мамы. Просто мне почудилось, что весь мир ополчился против меня. Слишком много всего мне пришлось пережить за последнее время. И вот опять! В свои 34 года я остался без родителей. Не слишком ли рано?
"Ну как тут не напиться?" - мелькнула в голове последняя трезвая мысль.
* * *
Спустя четыре месяца я стоял в вестибюле метро "Обухово" и ждал вдову. Ее звали Марина Сергеевна.
Моя цель была проста - узнать, где похоронен папа. Папа, отец... Я обращался к нему "папа". В разговорах с другими людьми называл "отцом". "Папа" звучит немного по-детски; в этом слове слышится любовь. Ну, ладно, пусть тогда будет "отец". Итак, я имел весьма безобидное желание - узнать, где находится его могила. Мне казалось, что вдова намеренно скрывает от меня эту информацию.
Сначала она не сообщила мне, что отец умер. Не нашла телефон или не захотела? Мой номер точно был у папы записан. А не мой, так мамин. Вряд ли он помнил их наизусть.
После того пьяного разговора, я позвонил вдове вновь. Дней через пять. Спросил, где они похоронили отца.
"Так не объяснишь, - ответила Марина Сергеевна. - Это кладбище в Обухово, довоенное. Там все наши родственники похоронены, и указателей никаких нет". "Ну, и что теперь?" - помолчав, спросил я. Разговор получался дурацкий, словно я просил ее об одолжении. "Не знаю, - ответила неуступчивая вдова. - Надо ждать весны. Тогда я с тобой съезжу". "Хорошо, - терпеливо ответил я. - Я позвоню весной".
Конечно, я мог и вовсе забыть об упрямой Марине Сергеевне. В конце концов, какая разница, где находится могила отца? Наши отношения оставляли желать лучшего. Нет, он не был деспотом или негодяем, просто обращал на меня слишком мало внимания. И всё-таки мне хотелось знать, где он похоронен.
"Зачем тебе это надо?" - спрашивал я сам себя. "Потому что жизнь всё время бьет меня по морде, - отвечал я. - Последний год прошел под знаком смерти мамы. Затем отец! Мамина квартира целиком отошла Вите. На работе платят мало и нет никаких перспектив. Сплошная игра в одни ворота! А теперь мне еще не узнать, где похоронен папа! Ну неужели я такое ничтожество?!" "Убедил, - соглашался я-неуверенный. - Позвоним Марине весной. Придется с ней встретиться".
Всю весну я пытался вызвонить неуловимую вдову. Пару месяцев никто не подходил к телефону. Наконец, в мае мы договорились о встрече. На станции метро "Обухово"...
Я приехал заранее. Отпросился с работы на два часа; пришлось писать заявление. Вдова сказала, что позже не может. Я был согласен на всё. И на полчетвертого тоже.
Конечно, я нервничал. Переминался с ноги на ногу. Напряженно вглядывался в нескончаемый поток людей, которых с завидным постоянством подвозил неутомимый эскалатор.
"На мне будет длинный серый плащ, - объяснил я вдове по телефону. - И черный рюкзак". "Узнаю", - ответила Марина Сергеевна. Описывать себя она не захотела.
Стрелки часов двигались вперед. По вестибюлю уже давно прохаживалась пожилая женщина.
- Вы не Марина Сергеевна? - спросил я.
Тетка покосилась на меня, как на сумасшедшего...
Наконец появилась вдова. Это была женщина лет шестидесяти. В очках, невзрачная. Поприветствовав меня коротким вопросом: "Ты Миша?", вдова надолго остановилась, чтобы отдышаться.
- Я медленно хожу, - объяснила она. - Очень трудно было сюда выбраться.
Я оставил ее жалобу без внимания. "Если бы ты мне точно объяснила, где могила, - подумал я про себя, - то могла бы сидеть дома. Я бы и один сходил!"
Мы медленно вышли из метро.
- Теперь через виадук, - объяснила Марина Сергеевна. - Ты, Миша, поднимайся один. Подождешь меня наверху.
Я не стал возражать. Поднялся, встал над железнодорожными путями. Глянул на лестницу. Вдова с трудом преодолевала ступеньки. Это была грузная женщина среднего роста. Она страдала той бесформенной полнотой, которую приобретает большинство наших соотечественниц после пятидесяти лет. Очки и большой мясистый нос, раскрасневшиеся щеки, плотно сжатые губы - всё ее лицо выражало недовольство. "Что, не видишь, как мне трудно?! - словно говорила она. - Я старая женщина, а вынуждена ползти на этот чертов виадук!" Одета вдова была странно - вызывающе-пестрая косынка, ярко-синяя спортивная куртка и длинная серая юбка чуть ли не до пят. На ноги она нацепила видавшие виды кроссовки.
"Одна, что ли, живет? - гадал я. - Перестала следить за собой?"
В руках Марина Сергеевна держала скрученную авоську. Наконец она добралась до верха.
- Давайте сумку понесу, - предложил я.
- Хорошо, - тяжело выдохнула вдова.
Мы постояли, пока она отдышалась, и двинулись дальше. Шли молча, только изредка Марина поясняла: "Теперь налево и мимо гаражей" или "А вот тут начинается кладбище". С каждой новой сотней метров темп ходьбы возрастал. Наконец, мы пошли вполне обычным шагом.
Стоял прекрасный майский день. Ярко светило солнце. После затяжных морозов и унылой весенней распутицы стало по-настоящему тепло. Я снял плащ и повесил его на руку. Марина расстегнула куртку.
Минут через двадцать мы добрались до могилы отца. Отыскать ее было несложно. От входа на кладбище вторая аллея направо. По ней пройти два участка. На третьем, ровно посередине, рядом с дорогой - традиционное надгробье, обнесенное оградкой. Таких миллионы по всей России.
- Вот! - выдохнула Марина Сергеевна и остановилась.
Затем открыла калитку, и мы зашли внутрь. Рядом с могилой стояла скамейка. С надгробной плиты взирали четверо - отец и три незнакомых женщины.
- Наше семейное захоронение, - объяснила вдова. - Моя бабушка, сестра и мама. А вот Валера.
Последнее предложение было явно лишним. Марина вздохнула и сняла куртку. Подняла с земли пластмассовую бутылку.
- Принеси воды. Вон там канава.
Я пошел за водой. Поблизости не было ни одного человека. Кладбище производило приятное впечатление. Высокие деревья, просторно. Над головой громко пели птицы.
Когда я вернулся, вдова полила цветы.
- Я здесь лет пять назад чуть не утонула, - сообщила она. - С Валерой приехали, я пошла набирать воду. Не удержалась, и прямо в канаву лицом упала. Чувствую, тону. И ведь даже не крикнуть! Хорошо, Валера увидел и вытащил меня.
"Господи, какие страсти! - подумал я. - Как бы ты у меня случайно не звезданулась куда-нибудь".
Марина убрала бутылку и села на скамейку. Я последовал ее примеру.
- Ну всё, - удовлетворенно произнесла она. - Полили и хорошо. Вон как солнце шпарит!
Могила выглядела ухоженной.
- Мы здесь были две недели назад, - объяснила вдова. - Я и Димка.
Димка - сын Марины от первого брака; младше меня лет на пять. Я был у отца единственным ребенком. Это не помешало ему всю жизнь оставаться ко мне равнодушным.
- Вот цветы и не купила, - добавила Марина. - Ничего страшного. Верно?
- Верно, - ответил я.
Я играл роль убежденного молчуна. Мне это неплохо удавалось. Всё, что было нужно, я уже узнал. Настроение от этого, правда, не улучшилось.
- Покурю. - Вдова достала пачку синего LD. - Ты куришь?
Я специально оставил на работе красный LM. Какой месяц безуспешно пытался бросить.
- Иногда, - ответил я и взял у нее сигарету.
Мы закурили. Я заметил, что если два человека сидят рядом и курят, между ними возникает негласное взаимопонимание.
- А мама когда умерла? - спросила Марина.
- 26-го января.
- Не мучилась?
- Мучилась. Она умирала тяжело. Хотя... могло быть и хуже.
Мне не хотелось жаловаться. Но когда Марина предположила, будто мамина смерть была легкой, я не подыграл. Пусть знает правду - мама мучилась, и сильно мучилась. А подробности я, так уж и быть, оставлю при себе.
- Понимаю, - произнесла вдова весьма равнодушно. - А Валера умер так неожиданно! Мне его очень не хватает! Месяц за месяцем проходит, а мне всё хуже и хуже. И главное - боль никуда не уходит!
Я видел, что ее горе неподдельно. И всё же меня не покидала мысль, словно мы соревнуемся: чья утрата острее и больней? Я потерял маму, она мужа. На словах я был готов уступить, а на деле соперничество продолжалось.
- У Валеры был тромбоз кровеносных сосудов, - объяснила Марина. - Это когда тромб ходит по телу. В любой момент может случиться закупорка артерии. Твой папа принимал лекарства для разжижения крови. В октябре лежал две недели в больнице. Потом вышел. Ему, вроде, стало лучше. Он пошел на работу...
Вдова перевела дух и продолжила:
- Валера всё время так переживал за свою работу! Ведь мы жили на его деньги, а что сейчас?
Я знал, что отца в последние годы интересовали только деньги. Когда мы встречались, он первым делом спрашивал, сколько я зарабатываю. И всегда сообщал, что сам "получает весьма прилично". Я никогда не слышал от папаши, что ему просто нравится его работа.
- Он же до последнего дня ходил на завод! - вспоминала Марина. - Я ему говорю: "Возьми больничный!" А он: "Ну что ты?! Сегодня приезжают заказчики. Надо подписывать договоры, водить их по цеху". За две недели до смерти Валера ездил в командировку. Я ему говорю: "Оставайся дома!" Но он не мог! Совсем не мог без работы!
"Как же, как же, - комментировал мой внутренний голос. - Просто он боялся снова стать нищим. Помню, как он жаловался мне на безденежье лет пять назад. Называл себя "полным ничтожеством". Ему было легче умереть, чем потерять статус "добытчика". Вот почему он держался за эту работу!"
- Валере нельзя было носить тяжелое, - продолжала вдова. - Я ему говорю: "Не бери продукты рядом с работой! На метро поедешь, будешь с собой тащить". И он стал всё покупать возле дома. У нас продовольственный рядом, во дворе... В один вечер он набрал сумки, дошел до обувного павильона. Там Лариса работает, продавщица. Валера зашел к ней, сел на скамейку и говорит: "Лариса, сбегай, пожалуйста, за Мариной. Что-то плохо мне. Пусть Марина придет, сумки заберет". А мы ведь на втором этаже живем, совсем близко. Ну, Лариса мне в дверь позвонила, я выбежала. А как мы пришли, так он уже и мертвый. Так и сидит на скамеечке...
И тут вдова заплакала. А я сделал глубокую затяжку: совсем не ожидал услышать такие подробности. Постепенно я проникался к Марине сочувствием, хотя негласное соревнование между нами еще не закончилось.
"Вот как бывает, мгновенная смерть, - рассуждал я про себя. - А что лучше: когда близкий человек умирает внезапно? Или когда об этом известно заранее? То, что мама обречена, я знал месяца за три. Конечно, быстрая смерть лучше, ведь страдания не растягиваются. С другой стороны, сразу такой удар!"
В итоге, я решил, что мне всё же было тяжелей. Хотя легких смертей, конечно, не бывает.
Марина тем временем успокоилась, вытерла слезы и полезла в авоську.
- Хотела немного водки взять, да не взяла, - проговорила она. - А на кладбище надо помянуть.
"Испугалась, что встречается с алкоголиком, - догадался я. - А кто еще звонит в два часа ночи? Интересно, каким она меня представляла?"
- Я принесла фотографии отца, - всхлипнула вдова.
Видимо, я всё-таки чем-то заслужил ее доверие. Мы долго рассматривали снимки.
Между мной и Мариной налаживался контакт: я почувствовал себя более свободно. Присмотрелся к вдове - ее болезненность исчезла. Лицо раскраснелось, очки запотели. Вместо неуклюжей старушки я увидел энергичную женщину с крепким характером. Судя по повторяющейся фразе "Я ему говорю", Марина имела на отца влияние.
- Ты был на могиле бабушки с дедушкой? - спросила она.
- Нет.
- Сходим и туда, - решила Марина. - Они тоже твои родственники.
И мы побрели по аллее...
Я вспомнил последнюю встречу с отцом на квартире у мамы. И он, и мама тогда были здоровы! Правда, рак уже проник в мамин организм, но об этом еще никто не догадывался. Отец тогда рассказал, что его родители умерли. Сначала мой дед, а через пару месяцев - бабушка. "Матушка до последнего дня не знала, что дед умер", - добавил отец. "Почему?" - спросил я. "С головой было плохо, - объяснил отец. - Мы боялись, что если она узнает о смерти деда, то не переживет это".
Дед умер в девяносто два, а бабушка - в восемьдесят семь. Вот это возраст! А моя мама - в шестьдесят два. Как и отец. Они учились в одной студенческой группе; там и познакомились. Хоть бы до семидесяти дожили!
- Валера подхоранивал свою маму зимой, - рассказывала Марина. - Они с братом Борей приехали, а никого из могильщиков нет. Суббота, мороз, на кладбище пусто. А заранее ни с кем не договорились. Ну, Валера и решил: "Что же теперь, возвращаться обратно с урной? Давай сами подхороним!" А ведь нельзя по обычаю самим родных хоронить... Вот через девять месяцев Валера и умер, а Боря до сих пор дрожит от страха: мол, скоро моя очередь... Вот мы и пришли!
Это была территория новых захоронений. Скромные надгробья стояли непривычно близко друг к другу. Мы отыскали могилу бабушки с дедушкой.
"Вот куда надо было подхоранивать отца, - подумал я. - Что он делает среди Марининой родни?"
Но вдова считала иначе. Похоже, она ни с кем не хотела делить мужа. Ни при жизни, ни после смерти...
Марина немного прибралась, пока я рассматривал знакомые лица. Затем отвела меня в сторону. Мы присели на ствол спиленного дерева. Вдова достала сигареты. Я из вежливости отказался, хотя курить хотелось.
- Раньше вход на кладбище был с этой стороны, - объяснила Марина. - Потом здесь сделали железную дорогу. И я стала ездить на метро, но обратно пойду на автобус. А ты как будешь возвращаться?
- На метро, - ответил я.
Наша встреча приближалась к концу. Я считал, что она прошла успешно. Мы сидели как два старых добрых знакомых.
Марина заговорила о сыне. Оказалось, Дима женился и переехал к супруге.
- Почти не приезжает, - пожаловалась вдова. - Совсем меня забросил! Теперь сама хожу по магазинам. А когда был жив Валера...
Ее мысли всё время возвращались к отцу.
- Жаль, что вы с Димкой не знакомы! - вдруг заявила Марина, улыбаясь чему-то своему. - Кто знает? Может, вы бы подружились...
Я не ответил. Риторические вопросы только сотрясают воздух. Я никогда не стремился познакомиться с Димой. Раньше мне хотелось больше общаться с отцом, но его безразличие убило и это желание.
- Я хочу, чтобы ты ко мне заехал, - прервала мои мысли Марина. - Да! Заезжай! У отца осталась кожаная куртка, хорошая. Я тебе ее отдам.
"С чего это вдруг? - пронеслось в моей голове. - Неужели я ей приглянулся своей молчаливостью?"
- Кожаная куртка? - переспросил я вслух. - Так она, наверное, и Диме подойдет.
- Димке? Чудак! - Марина усмехнулась. - Ты же его не видел! Он - огромный, на две головы выше тебя. А ты такого же роста, как Валера! Тебе подойдет! Приезжай обязательно!
Эта идея целиком захватила вдову. Она уставилась на меня, ожидая ответа.
- Хорошо, приеду - покорно согласился я.
А что мне оставалось делать? "Придется еще раз встретиться, - подумал я. - Но кожаная куртка всё-таки вещь! Хоть что-то получу от отца. Наверное, это будет справедливо".
- У меня и рубашки его есть, - продолжила Марина. - Я их не выкидывала. И два свитера...
Я на глазах становился богаче. И снова повторил:
- Хорошо. Приеду. Созвонимся.
- Вот и отлично, - обрадовалась Марина. - Пошли!
Мы встали с насиженного места...
На центральной аллее наши пути расходились. Мне на метро, Марине на автобус. Настроение у вдовы заметно улучшилось.
- Ты очень похож на Валеру, - слишком фамильярно заметила она.
Я кивнул, хотя мы с отцом совершенно не похожи друг на друга.
- А знаешь, как мы с твоим папой познакомились? - спросила Марина, и, не дожидаясь ответа, продолжила: - Это было в 1967-ом году. На заводе турбинных лопаток. Твой папа работал инженером, а я технологом....
"То-то ты мне кажешься простоватой", - подумал я.
- Мы с Валерой были знакомы почти сорок лет, - объясняла вдова. - Он меня очень любил. У меня дома есть фотографии. Я покажу, когда ты приедешь....
Тут Марина Сергеевна немного переборщила. Наверное, так она объясняла Диме, почему его усыновил Валера. Но мне было незачем знать подробности романа моего отца с чужой женщиной. У меня был свой взгляд на случившееся. Я знал, что Валера ушел от мамы, и никогда в жизни не мог ему этого простить. Естественные чувства ребенка! Я не держал на отца злобы, но помнил о его предательстве. А теперь Марина мне что-то объясняет!
Начнем с того, что я родился в 69-ом! Выходит, за два года до этого мой папаша уже вовсю любил технолога Марину с завода турбинных лопаток! Я слышал совсем другую историю. Отец женился на моей маме, а через два года завел роман с молоденькой девушкой. И от нее заразился гонореей. Ему стали приходить повестки в венерологический диспансер; так мама узнала об этой связи.
Юная особа лечилась самостоятельно. Ей не хотелось обращаться к врачам, ведь в ту пору венерическая болезнь считалась чуть ли не преступлением. То ли девушка сделала себе не ту инъекцию, то ли ошиблась с дозировкой, то ли достала некачественный препарат. В любом случае, она умерла.
Папа не хотел от нас уходить, но мама в те годы была слишком гордой. Она не могла простить измены. "Лучше бы я перетерпела", - говорила она мне потом. Хоть и вышла замуж за Витю, но всю жизнь любила отца. Я это чувствовал.
Почему же отец выбрал Марину? Да просто он устал от приключений. Поэтому и вспомнил о женщине-технологе, с которой познакомился в 67-ом году...
- Он меня очень любил! - вновь воскликнула вдова. - Всегда! И Димка был ему как сын. Он же усыновил его! Димка называл его "папой"!
"Думай, что хочешь! - раздраженно подумал я. - Каждый кроит прошлое на свой лад! Приукрашивает воспоминания, вырывает черные страницы. У каждого своя правда".
Ясным майским днем я узнал отца глазами Марины. Он открылся мне с новой стороны. Примерный семьянин, надежный во всех отношениях. Работящий, заботливый, хозяйственный. Безотказный. Я раньше никогда не слышал об отце так много хорошего.
Мы дошли до центральной аллеи.
- Поверь, я действительно не могла найти твой телефон, - зачем-то сказала вдова. - И твоей мамы.
- Верю, - ответил я.
По большому счету, мне было всё равно. Какое это теперь имело значение?
- Я ведь не знала тебя, - объяснила Марина. - Жаль, что мы раньше не встречались. Но теперь я спокойна: если умру, за могилой Валеры ты присмотришь.
- Присмотрю, - подтвердил я. - Позвоню.
- Понимаешь, трехкомнатная квартира... - начала Марина, осеклась и странно посмотрела на меня. И тут же вернулась к любимой теме: - Обязательно позвони. И заходи!
Я, в который раз, послушно кивнул. Вскоре мы направились в разные стороны.
* * *
Я не спеша шел к метро. Из головы не выходила фраза Марины о квартире.
"Наследство!" - вдруг осенило меня.
Ну, конечно! Вдова боялась, что я подам на наследство! Поэтому и не сообщила мне о смерти отца. Ведь речь шла о трехкомнатной квартире. Марина хотела подождать полгода и лишь потом, вступив в наследство, сообщить мне новости. А то и вовсе не сообщать, если я не объявлюсь.
Внезапно мне стало неприятно. Вместо светлой грусти я почувствовал обиду и тоску.
"Неужели она не понимает,- с горечью подумал я, - что я бы никогда не подал на наследство? Не так я воспитан, не тот у меня характер..."
Но встречаться после этого с Мариной мне расхотелось. Еще совсем недавно в моей голове шла борьба между позитивным желанием - довести до конца "дело отца", съездить к вдове, забрать всё-таки его кожаную куртку и пассивной позицией "никуда никогда не звонить". Теперь всё было ясно.
"Я не общался с ней, пока был жив отец, - подумал я. - Зачем налаживать отношения после его смерти? Обойдусь и без кожаной куртки. Знаю, где могила, и на том спасибо!"
* * *
Марине Сергеевне я больше не звонил, а она мне. Наверное, вдова поняла, что приняла желаемое за действительное. Я показался ей вполне хорошим человеком. Может быть, чем-то напомнил отца. Но в реальности такие знакомства обычно так и остаются случайными встречами.
За последние годы на могилу отца я приезжал только раз. Купил цветы, посидел на скамеечке, покурил. Сходил к бабушке с дедушкой. Может быть, когда-нибудь снова выберусь. Понимаете, странное чувство: когда рядом со знакомым лицом - три чужих физиономии, кажется, что ты посетил четверть могилы отца.
И еще я часто вспоминаю фразу Марины: "Главное - боль никуда не уходит".