В седьмом часу утра наш поезд не спеша подполз к конечной станции. Оживленная вокзальная суета, тележки носильщиков и продувные рожи таксистов - все это не для нас. Пассажиров "столыпина" ожидают другие встречающие - хмурые не выспавшиеся солдаты и голодные взъерошенные овчарки. Не знаю, кто и почему окрестил "столыпиным" зарешеченный арестантский вагон, но точно знаю, что покойный Петр Аркадьевич к созданию отечественного вагон-"зака" имеет отношение не более, чем императрица Екатерина II к продаже Аляски. Но коль уж повелось так у нас называть стандартный купейный вагон с решетками снаружи и внутри, то пусть оно так и будет.
-Подъем, жулики - бандиты! Приехали! - верзила старший сержант, громыхая связкой ключей, упруго шагает пот проходу, а за ним едва поспевает тщедушный часовой - первогодок.
-Подъем! Шевелись, мужики, полчаса до выгрузки осталось, - также упруго шагая назад, добродушно басит помначкара.
Этап был короткий, ехали менее суток, и прошел он на удивление спокойно и тихо. Вагон шел полупустым, мы просторно поместились в своих зарешеченных купе, никто не шумел и не буянил, а главное - не было в нашем этапе женщин. Нет, к прекрасному полу я очень и даже очень неравнодушен, но со мной согласится каждый бывалый арестант - по этапам от баб сплошной кипеж. Смех, визг, пение на весь вагон, признания и объяснения в чувствах вечных и глубоких - все это нешуточно заводит скученную массу сидельцев, а в случае чего выгребать от конвоя будут мужчины , к женщинам оружие не применяется вообще, да и дубинками их потчуют в самых исключительных случаях. Но в этот раз обошлось. Девочек не было, и зеки по своим купе сидели тихо, как мыши по норам - не перед кем было бахвалиться и хорохориться. Поэтому конвой был благодушно расслаблен, и доехали мы без всяких эксцессов.
В нашем купе ехало всего четверо (а иной раз и по двадцать человек сюда наталкивают), поэтому собирались мы безо всякой спешки, толкотни и суеты. Да и какие там сборы?
На плечи - куртку, на ноги кроссовки. Рюкзак с барахлом я даже не распаковывал, а сунуть в спортивную сумку кружку-миску - минутное дело. "Пакет с мусором "мусора" и без нас заберут" - сам собою сложился в голове каламбур. Все. Готов.
А вагон наш успели тем временем отцепить и отогнать на запасной путь. Сейчас нам предстоит последний этап - автомобильный. Сперва мы все поедем в местное СИЗО, там из нашей четверки останутся двое, а мы с Мишкой поедем дальше, в лагерь. Все это путешествие займет часа полтора. Да, а лагерек нас еще тот ожидает! Это нам, удрученно качая головой и многозначительно погмыкивая, сообщил перед этапом прапорщик - контролер, да мы и сами уже были в курсе, успели наслышаться жутких рассказов об этой "красной", известной на весь бывший Союз "режимной" "зоне".
Где-то через час, до отказа набив брюхо шевелящейся человечьей массой, серый "воронок" выбрался из тюремного "конверта" и спустя несколько минут заполз в лагерный "конверт".
-Пошел по одному! - гостеприимно распахнув решетку, командует нам пацан с единственной лычкой на погонах, и, посторонившись, громко считает вслух, - Первый! Второй! Третий!
-Восьмой! - с рюкзаком за плечами и в обнимку с сумкой я выпрыгиваю на пыльный асфальт. -В сторону! - прямо перед лицом мелькнула оскаленная собачья пасть и чья-то рука оттолкнула меня к стене.
- Девятый! Десятый! - продолжается счет.
Весь наш этап, тридцать четыре человека, выстроились вдоль высоченной бетонной стены, рассматриваем замкнутое пространство - стены и ворота. Впереди - "воронок" и эстакада для досмотра транспорта, за ней - какое-то высокое серое здание, справа - ворота на свободу,
слева - ворота в лагерь. Это и называется "конвертом".
В руках начальника конвоя - стопка картонных папок с нашими личными делами. Начинается перекличка. Шестой или седьмой называют мою фамилию. Отвечаю все подробно: ФИО, срок, статья, начало и конец срока. Кивок головы, и я со всеми вещами иду к лагерным воротам, а папка с моим делом переходит в руки начальника лагерного войскового наряда. Вот и все, теперь я числюсь за этой "зоной".
Сегодня выдался солнечный, очень погожий день. Начало октября, и я приятно удивляюсь обилию зелени в лагере. Высокие каштаны, аккуратно подстриженные кусты, ухоженные клумбы с цветами, густая трава. За минувший год я отвык от зелени, все больше бетон и кирпич, решетки и замкнутое пространство окружали меня, а тут - простор, небо и деревья. Хоть что-то здесь радует.
Собираемся, строимся в колонну по два, и в сопровождении нескольких прапорщиков, покачиваясь под тяжестью навьюченной поклажи (некоторые, кстати, умудрились такие торбы из тюрьмы притащить, что их вряд ли даже кузнец Вакула поднял бы), медленно бредем по длинной, усаженной каштанами аллее. Там, в конце аллеи, лагерная вахта - проходная между промзоной и жилзоной. Только мы выбрались на заасфальтированный плац перед вахтой, как загремела медь духового оркестра. Семь человек - сосчитал я на ходу музыкантов. Сияет начищенная медь, гремит барабан, гудят трубы - стараются ребятишки, надувают щеки.
На заре третьего тысячелетия духовой оркестр смотрится анохронизмом , но чувства ностальгического умиления у меня не возникает, наоборот, шевельнулось недобро в памяти - в Бухенвальде тоже, кажется, встречали духовой музыкой...
На вахте очередная проверка и перекличка: - "Фамилия?! Статья?! Срок?!"; и мы наконец, заходим в жилую зону. Здесь с зеленым цветом победнее, деревьев почти что и нет. Пара клумб, серые коробки двухэтажных бараков, решетки и "колючка" локальных участков... А вот заасфальтированный плац с разметкой из белых квадратов живо напомнил мне совсем недавнюю армейскую учебку. Тут что, тоже строевой занимаются?
Дальнейшая программа известна - сперва обыск, затем баня, потом две недели карантина. Это нам еще на вахте объявил мордатый, с заметным животиком, мужик лет сорока. На левом нагрудном кармане его расстегнутой джинсовой куртки болтается никелированная бляха с гравировкой: "Завхоз этапа", на ногах у него - кроссовки с трилистником, черная бейсболка сдвинута на стриженный затылок. Франт, однако.
"Шмонали" нас в лагерной вещкаптерке, небольшом помещении рядом с баней. Выстроилась длинная очередь, старичок-каптерщик и двое грузных прапорщиков проворно, но обстоятельно потрошили арестантские пожитки. Я протолкался поближе к дверям, заглянул внутрь. Ого-го!
Свитера-джемпера, водолазки и регланы там всякие, джинсы и кроссовки, даже лишняя пара подштаников, все это летело в общую кучу. То и дело из дверей вываливался хорошо ободранный этапник, переодетый уже в лагерную робу и бушлат, с постельной скаткой и полегчавшей сумкой в руках. Осмотревшись вокруг, я кое-что прикинул про себя, нашел в очереди Михаила, пошептался с ним, и через какую-то минуту, вежливо отстранив кого-то из очереди, уже вытряхивал содержимое своей спортивной сумки на стол перед толстым усатым прапорщиком. Кружка-ложка-миска, полотенце, электробритва, мыло и мочалка. Отбирать явно нечего.
- Скидавай все с себя! - прапорщик закончил вдумчивый осмотр скудного барахла и переключился на мою особу.
Пока он ощупывал потертый спортивный костюм и пыльные кроссовки, я успел перемигнуться с каптерщиком и украдкой сунуть ему пачку "LM". И еще через пару минут, переодетый в новенькую серую робу и ватник, с новой матрацной скаткой на плече, я предстал перед волнующимся в ожидании Мишкой, зацепил на ходу свой рюкзак и его объемистый баул и , как ни в чем ни бывало прошел в предбанник.
Баня - это , конечно, слишком уж громко сказано для простого теплого душа, но и он отлично смывает грязь пересылок и "столыпиных", так что вновь на улицу я выхожу бодрым и свежим.
Одноэтажный барак этапного отряда очень напоминает мне солдатскую казарму в каком-то захолустном гарнизоне, и в его двух спальных помещениях находится не менее полусотни двухярусных армейских шконок. Немного потеснив старых жильцов, мы разместились, по тюремным меркам, вполне просторно - места хватило всем, на полу или по очереди спать никому не придется.
А перед расселением перед нами выступил бригадир этапа, такой же, как и завхоз, сытый рослый мужик, доходчиво объяснил, кто и как держит эту "зону". В принципе, ничего нового он лично мне не сообщил - и без него я знал, что здесь всем оперчасть заправляет. Ну да не так страшен черт...
Разобравшись с вещами, я вышел на улицу, прогулялся по узенькой "локалке" этапного отряда, присел на скамейку в курилке, пообщался с любопытствующим народом. Земляков из моего города здесь не было, общаться с каким-то жлобом из областного райцентра мне было не о чем, поэтому я оставил ему недокуренную сигарету и провел остаток вечера на спортгородке - отжимался на брусьях, подтягивался на перекладине.
Вечерняя проверка. Отбой. Мишка уснул почти сразу, а я , проворочавшись с бока на бок почти два часа, оделся, прихватил сигареты и пошел в курилку. Сидел, дымил сигаретой, рассматривал звездное небо, размышлял.
Три дня тому назад пошел второй год моей неволи, и похоже на то, что все шесть лет своего срока я отсижу "от звонка до звонка". Статья у меня тяжелая, выслуживаться я здесь не собираюсь, так что, буду сидеть без льготы. Но такой расклад меня совсем не пугает. Здоровьем Бог не обидел, да и пацаны не забывают - целый год передачами "грели", а этап одних только сигарет две сотни пачек передали. Так что, отсижу и выйду, ничего со мной не случится. А вот курить надо бросать, а то я сейчас, наверное, и пяти раундов не выдержу. Эх, боксер, боксер...
Первый раз я чуть не сел в восемнадцать лет, мы тогда торгашей на рынке гоняли, хорошо, что тренер "отмазал", отправил в СКА. Вернулся я из армии мастером спорта, чемпионом округа, и опять пошел с ребятами на рынок "работать". А что еще мне делать оставалось, если бесплатно безработному боксеру никто помочь выйти на "большой" ринг не хотел?
Да, хилый какой-то "барыга" тот оказался, зря только ерепенился, я ведь его и ударил всего-то один раз, а он взял и помер... Статья 101-я, часть III, тяжкие телесные со смертельным исходом, 6 лет - такой финал.
Что ж, ладно, раньше надо было думать, а теперь надо спать, утро вечера, как известно, мудренее. И отправив щелчком окурок в урну, я шагаю в барак.