1 января. На сегодня была назначена моя свадьба. Свадьбу должны были играть в нашем доме. Всё было как во сне, мама распоряжалась на кухне, Валя сновала туда-сюда, Пантелей хозяйничал во дворе.
-Ты чего, сидишь как неприкаянная? - бодро раздавала указания Валя. - Живо одевайся, скоро под венец идти.
- Не хочу я замуж за Лёньку, - сказала я. - Я хочу учиться! Ведь мне только восемнадцать!
-Дура, чё ты несёшь?! - выговаривала мне Валя, деловито роясь в моих вещах и подбирая мне наряд. - Учиться она хочет! Я была рада-радёшенька, за такого парня идти, а она выкаблучивается тут!
-Сестричка, ну скажи, тебя ведь тоже насильно замуж отдали! - пытала я Валю, пытаясь обрести в ней союзницу. - Разве ты была счастлива?!
- Вот это платье будет в самый раз, - бросила она мне платье, которое я привезла из Камышлова, будто не слыша меня. - А эти платки подаришь свекрови и золовке.
По обычаю невеста должна одарить подарками не только свою, но и всю жениховскую родню. Я как механическая кукла облачилась в своё лучшее платье, натянула хромовые сапоги, бывшие моей гордостью. Никогда я не думала, не гадала, что мне придётся их обновить на своей свадьбе. Мне было глубоко наплевать, во что я одета, как я выгляжу, понравлюсь ли я жениху и его родне. Я страстно хотела прекратить весь этот балаган, остановить этот театр и громко возмутиться, закричать. Нужно было только подняться, собрать вещи и бегом бежать из этого дома. Бежать, бежать не оглядываясь. Я ругала себя самыми последними словами. Ну почему я такая безвольная?! Почему мой язык прилип к нёбу?! Почему я не могу вымолвить ни слова, кто закрыл мой рот на замок и кто сделал меня бессловесной игрушкой в руках мамы?!
Я ненавидела себя, глубоко презирала за безволие, за бесхребетность, а ещё больше в этот момент я ненавидела маму и сестру Валю. Им было всегда наплевать на мои чувства. Мне хотелось вырваться из этого дома, где меня никто не любил, но я безвольно сидела как пришитая на табурете и ждала чуда. Я всё ещё не верила в происходящее, мне казалось, что всё происходит не со мной. Что ещё секунда и мама скажет, что это была шутка, розыгрыш. Но проходила минута, вторая, а свадебная лихорадка набирала обороты, родственники носились, как угорелые по избе, накрывали на столы, разливали пиво по графинам, уже начали подтягиваться гости и музыканты. Я поняла, что назад дороги нет, и судьба моя предрешена. Я подчинилась маме, но в этот холодный январский день в моём сердце поселилась нелюбовь к маме.
Меня, как бессловесную куклу накрыли белым покрывалом.
- Запевай песню невесты, - скомандовала шёпотом мне сестра.
Сестра моя была уже битая лиса, побывала замужем и знала как себя вести на свадьбе.
Плач невесты по обычаю исполняется очень высоким жалобным голосом. Это ритуальное прощанье невесты с детством и с юностью, с иллюзиями и мечтами. Мне не надо было даже притворяться, чтобы выдавить из себя минорные ноты. Меня не надо было уговаривать изобразить печаль, я чувствовала себя птицей, которую хитростью и силой заманили в ловушку и заперли в клетку, а ключ от этой клетки передали моему будущему мужу. Я затянула "Плач невесты":
Хире тухман, хир курман
Яла тухман, ял курман
Ман пек сабие илмесен
Ман с;р пу;не х;р курман
Всё вокруг вдруг смолкло, притихли неожиданно гости, умолкли музыканты, и только мой голос звенел, прорываясь сквозь вуаль, сквозь стены и крышу нашей избы. Я пела о том, что не гуляла я в поле и уже не придётся увидеть её красот, что никогда не выходила я в люди, и уже не придётся мне увидеть белый свет, и раз жених позарился на такого младенца, как я, значит он не нашёл вокруг ни одной девицы кроме меня.
Мой плач, мой вопль, мои слёзы вознеслись высоко в небо, но не были услышаны всевышним, но зато были услышаны моим будущим мужем. Неожиданно для всех Лёнька, как потом описывали гости, расчувствовался и всплакнул. Он незаметно смахивал невольные слёзы. Не знаю, был ли тому виной мой плач или просто соринка попала в глаз моему сентиментальному жениху.
Потом свадьба потекла своим чередом. Родственники и соседи веселись. Я смотрела на свою свадьбу со стороны, как смотрят кино, вот мама держит речь, ей не привыкать выступать, она привыкла говорить и за себя и за погибшего папу, вот Валя кружится как белая лебедь в танце. Рядом со мной красуется жених, на нём новый коричневый костюмчик. Он кажется довольным и счастливым. Вот и заведующий фермой Макар Петюк выскочил, как джин из бутылки. Он бушует, буянит, срывает с груди крест, никто его утихомирить не может...
После двухдневного торжества, молодой муж погрузил на сани моё добро, приданое и повёз меня в свой родительский дом. Назвать домом его скромную избушку было бы большим преувеличением. Изба счетовода Гаврилова была крошечная. Пол избушки занимала печь, за которой ютилась самодельная рубленая деревянная кровать, рядом красовался покосившийся крошечный стол, другую стенку подпирала длинная деревянная лавка, сколоченная на скорую руку, покрытая самотканой дерюгой. Нам, молодожёнам, выделили единственную кровать, огороженную ото всех ширмой. Вот на этих девяти квадратных метрах мне предстояло хозяйничать.