Гаврюченков Юрий Фёдорович : другие произведения.

Парень не промах. Глава 1-41

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История преступлений бандита Лабуткина, лютовавшего в окрестностях Ленинграда с 1933 по 1935 годы, и как его искали сотрудники Первой бригады уголовного розыска. Вымышленными являются мелкие события, без которых художественное повествование не состоялось бы.
  "Было время, когда хороший налетчик
  ещё не поддавался регистрации.
  Эти времена теперь вспоминают мертвецы,
  расстрелянные порядком,
  и у них дрожат истлевшие сердца
  и кости ударяются одна о другую".
  Вениамин Каверин. "Конец хазы"
  
  
  ПРОЛОГ
  
  В 1933 году рабочие предместья Ржевка и Пороховые уже входили в черту Ленинграда, но оставались глухой окраиной по причине размещения там опасного производства. На Ржевке возле Охтинского разлива стоял капсюльный завод "Краснознаменец", где также ремонтировали стрелковое оружие. Чуть ниже по течению, на Пороховых, с ним соседствовал Охтинский химический комбинат - фабрика баллиститов, взрывчатки и целлулоидного ширпотреба, совсем недавно отделённая от "Краснознаменца" в самостоятельное предприятие. Возле заводов селились рабочие. Бессемейные жили в казармах, а семейные обзаводились избами с огородом. Восточнее, за границей города, на территории административного Пригородного района начинались леса, деревни и поселения немцев-колонистов.
  Вечером 29 августа в Пундоловском лесу возле старой железнодорожной насыпи грибники нашли трупы кладовщика мотоциклетного завода "Промет" Андрея Костромского и его жены Прасковьи Голубевой. Выстрелив им сзади в голову, убийца снял с рабочего ботинки, а с его супруги - жакет и забрал деньги. На следующий день в том же лесу были застрелены в затылок инженеры завода "Промет" Тихомиров и Сельцер - наповал, а собиравшая с ними грибы инженер Лидия Поппель тяжело ранена в голову. Женщину привезли в госпиталь Военно-медицинской академии и стали готовить к операции.
  К этому времени появились результаты вскрытия, показавшие весьма необычный боеприпас, применение которого вызвало смерть Костромского и Голубевой.
  В отделе кадров завода "Промет" начали негласную проверку.
  
  
  1. Вася Панов спускается в ад
  
  - Что скажешь, Вася? - насмешливым тенорком спросил начальник Первой бригады уголовного розыска Колодей. - Видел когда-нибудь такие пули?
  Молодой опер Вася Панов дышал через раз. В секционном зале городского морга было чисто, но воняло нестерпимо.
  "Зачем он меня сюда привёл? - думал Панов. - Эксперт доложил о вскрытии, а мы сразу встали и поехали? Почему меня? Почему начальник бригады приехал со мной?"
  - Хотите, чтобы я проникся? - выдавил он.
  - Хочу, чтобы ты посмотрел своими глазами и убедился, с кем мы имеем дело. Тебе полезно. Это не простая мразь, а сортовая, самого наивысшего разбора. Пять человек за два дня уложил.
  - Я его уже ненавижу, Яков Александрович, - Вася еле сдерживался, чтобы не исторгнуть свои чувства и богатое внутреннее содержание на кафельный пол.
  Колодей понял и кивнул.
  - Я забираю вещдоки, - сказал он судмедэксперту.
  Тот переложил пинцетом из кюветы поражающие элементы. Разметил пакетики.
  Колодей расписался за них и сунул в карман кожана.
  Вышли. Сели на скамейку.
  Вася сунул в зубы папиросу. Торопливо зачиркал, ломая спички. Закурил.
  - Провались они...
  - Ты как будто с лица сбледнул, товарищ Панов? - поинтересовался начальник. - Никогда в морге не был?
  - Да чего же, - Вася затянулся, закашлялся, зачастил сбивчиво: - Был. Что вы спрашиваете? Сто раз был. Только мне здесь не мёдом намазано... Я покойников не боюсь. Видел их, вы сами знаете. Я на нож пойду без вопросов, а мертвецкой не выношу, вы поймите. Противно.
  - Молодой ты, - Колодей достал пакетик и выкатил на ладонь пару измазанных кровью и мозговой жидкостью светлых металлических шарика. - Что про это скажешь?
  Вася едва не перекусил картонный мундштук.
  - Похоже на картечь, - сквозь зубы отрапортовал он.
  - Я месяц назад бросил курить, - сказал начальник бригады.
  - Когда я дорасту, тоже брошу, - выдавил самый младший сотрудник.
  Сидели. Колодей смотрел, посмеивался внутри себя, выжидал.
  - Если определять, это не картечь, - примирительно сказал он и покатал на ладони два извлечённых из мозга шарика. - Это не свинец. Это легированная сталь. Вот эти - из головы Тихомирова, - от слов его к горлу Васи подступил ком. - Вчера по паре таких же вынули из мозгов Костромского и Голубевой. Могу поклясться, что сейчас то же самое достают из черепа Лидии Поппель. Какие будут ваши версии?
  - Кто-то зарядил шарикоподшипниками револьвер, - быстро просипел Вася Панов и глубоко втянул ноздрями, чтобы восстановить дух.
  - Вот и я так думаю, - Колодей катнул на ладони шарики и ссыпал в конверт. - Под увеличительным стеклом не рассматривал, но следов трения о нарезы не замечаю. В морге замерили диаметр шариков - семь и одна десятая миллиметра. О чём вам это говорит, коллега?
  - Не знаю, - озлился Вася. - А о чём?
  - А ты вспомни протоколы с места преступления. В обоих случаях тела лежали рядом. Всем он выстрелил в заднюю часть головы, то есть они даже развернуться не успели. Судя по диаметру шариков, это был трёхлинейный револьвер. Предположительно, наган - у него гильза длинная, влезет два шарика и для пыжа место останется. Скорее всего, револьвер с ударно-спусковым механизмом двойного действия. Ты пробовал быстро из нагана самовзводом стрелять?
  - Пробовал, у меня же наган.
  - И как тебе понравилось?
  - Как кистевой эспандер очень хорош, - явил неожиданную сообразительность Панов. - Но стрелять - не особенно.
  - А убийца ещё и попадал, - задумчиво сказал Колодей. - Он бил так стремительно, что никто не развернулся. Раз, два, три. Лидия Поппель обернулась на звук, и ту он поразил в движении. Сразу в лоб. При этом ему надо было все три раза подряд угодить в круг размером с кофейное блюдечко. У него была твёрдая рука.
  - А вы смогли бы? - спросил Вася.
  - Нет, - сказал Колодей. - И не потому, что я не стреляю в людей как в скот на бойне, а потому что не умею так метко стрелять. Это был человек с большим военным опытом. Может быть даже - белогвардейский офицер.
  - Или призёр по стрельбе. Победитель соревнований, - оживился Вася. - Почему стрелял подкалиберными шариками? Потому что не хотел засветить своё штатное оружие в случае назначения баллистической экспертизы.
  - Вот это мысль, - сказал Колодей. - А ты умный сотрудник, товарищ Панов. Только ты своими домыслами на наших телегу катишь.
  - Вовсе не качу, просто выдвигаю версии, - мигом переориентировался Вася. - Мы должны рассмотреть все возможные предположения. Или это был не наган. Для какого ещё револьвера можно самому переснарядить патроны? Например, для смит-и-вессона номер три, у него используется обрезанная гильза от трёхлинейки и отечественный капсюль.
  - У него калибр больше десяти миллиметров, - быстро сказал Колодей и добавил через секунду: - Десять и шестьдесят семь сотых, сорок четвёртый американский.
  - Любой револьвер выстрелит шариком меньшего калибра.
  - Для десятимиллиметрового револьвера нашли бы десятимиллиметровые шары. Этого добра на любом заводе навалом, - Колодей снова заговорил слегка подтрунивающим голосом, с любопытством поглядывая на бурлящего догадками подчинённого.
  - Значит, надо искать завод, на котором работает любитель переснаряжать патроны.
  - Любитель снаряжать мог у знакомого с завода нужных шариков попросить, - подтолкнул Колодей. - У него, скорее всего, сарайчик с верстаком в частном доме при заводском посёлке. Но патроны могли снарядить и в цеху, тайком от посторонних глаз.
  - Значит, мастер и поставщик знакомы, они живут где-то рядом. Если все жертвы с "Промета", а убийства произошли на Ржевке и Пороховых, значит, убийца может быть оттуда. И его знакомый с шариками от подшипников работает где-то там.
  - Значит, надо искать мастерскую, в которой кустарным образом снарядили патроны, - решил начальник Первой бригады уголовного розыска. - Мастерская должна быть. Ты, товарищ Панов, и будешь её искать.
  
  ***
  Вася Панов сошёл с 10-го трамвая на Ржевке и пошёл по Зиновьевской улице, оглядываясь. На такой далёкой окраине он ещё не оказывался, поэтому шанс встретить знакомого был невелик. Стемнело, похолодало, моросил дождь. Кепка промокла. И когда струйка воды протекла за шиворот, Вася поднял воротник старого пиджака, который давно сделался маловат, втянул голову в плечи и свернул к дому с вывеской "Рюмочная". Выбирать было не из чего и незачем. Рюмочная манила. Вася толкнул дверь, заглянул и незаметно для себя зашёл.
  Там был буфет, освещённый неяркими светлановскими лампочками. Там был буфетчик - толстый, усатый, в белой рубашке и чёрном переднике. Он наливал пиво в гранёные кружки, которые исходили пеной и требовали отстоя, но буфетчик снимал фанеркой и совал круханы в жадно протянутые лапы посетителей. Там канарейки и щегол скакали в клетке. Там мат и неразборчивый говор хмельных рабочих висел над стоячими столами, а всю суету заволакивал густой табачный дым.
  - Пива, - предупредил вопрос Вася Панов и выложил на блюдечко пять рублей, выданные на оперативные расходы.
  Он сложил сдачу в кошелёк, взял кружку и понёс за свободный стол.
  Относительно свободный, потому что за ним доедал ломоть хлеба возле порожнего стопаря пожилой небритый мужик.
  - Не помешаю? - спросил Вася, ставя посуду на стол.
  - Не помешаешь, если наливаешь, - пробурчал мужик и поднял голову.
  На левом глазу у него было бельмо, но зырил он так, будто смотрел как раз им.
  Про себя Вася окрестил его Мутным Глазом.
  - Да без вопросов, - дружелюбно сказал он. - Пива?
  - Водки! - прицепился к простоватому пареньку Мутный Глаз и добавил: - Давай сразу две, чтобы два раза не ходить.
  Вася вернулся с двумя стопками, прикидывая, что дальше на оперативные расходы придётся добавлять из своих - водка обошлась в трёшку. Но и завязать разговор с завсегдатаем как-то требовалось. А дальше кривая вывезет.
  Мутный Глаз сразу ополовинил стопарь и, занюхав корочкой хлеба, спросил, наклонившись к столу, как давнего, но нечастого знакомого:
  - С какой целью пришёл?
  "Ты - сотрудник угро, ты должен нападать и кусать", - всплыли в голове наставления старших товарищей, но то были давние речи в кабинете, а сейчас и в кабаке случай был совершенно другой. Вася не случайно приоделся в нелепый клетчатый пиджак, который стыдился надевать на службу. Он невесело хмыкнул и отпил пива.
  - Цель? Жить, - сказал он и отхлебнул ещё. - Разбогатеть, - он достал мятую пачку и сунул в зубы папиросу. - А какая ещё цель бывает?
  - Дельно мыслишь, малой, - Мутный Глаз маханул остаток водки и закусил хлебушком. - Соображения есть?
  - Да есть кое-какие, - пожал плечами Вася и отпил немного пивка. - Есть соображения.
  - Ну?
  - Да как тебе сказать. Я тебя первый раз вижу.
  Мутный Глаз кивнул. Взял другую стопку, поднял и стукнул в край пивной кружки.
  - Удачи, малой.
  Он медленно цедил сквозь зубы, не спуская с парня глаз и выжидая. Он не собирался кончать разговор. Пожелание удачи было не прощанием, а что-то вроде ободрения.
  - Есть у меня свои соображения...
  Вася помолчал под прицелом пристального внимания.
  - Хочу патронов для нагана сделать, - в последний момент нашёлся Вася Панов между словами "изготовить" и "купить".
  - А я думаю, чего ты тут рыщешь, - с разочарованием протянул Мутный Глаз. - Ты лягавый?
  - Нет, - спокойно ответил Вася. - Можешь поспособствовать?
  Мутный Глаз не удивился. Не отошёл от стола. Он как будто не ожидал иного ответа.
  - Сделать? Ну, а что, сделать можно, - хрипло сказал он. - На Александровском рынке купи по тридцать копеек за патрон.
  Было непонятно, издевается он или говорит просто для продолжения разговора. Вася уже считал.
  "В пачке четырнадцать штук, - машинально думал Панов, который недавно получал их на стрельбище. - Неплохо нажить четыре двадцать с пачки".
  - Чего притих-то, малой? - закинул удочку Мутный Глаз, наблюдая некоторую растерянность на лице юного собутыльника, заранее зная, что он сейчас попытается соскочить.
  - Десять пачек - вся моя зарплата, - признался Вася Панов. - Тютелька в тютельку.
  И снова в его голосе было столько искренней обиды и чистого гнева на несправедливость судьбы, что тёртый жизнью собеседник поверил - малой собирается выложить деньги из своего кармана.
  - А куда тебе полторы сотни патронов? - хмыкнул Мутный Глаз. - На войну что ли собрался? Возьми семь штук, и довольно.
  Вася посмотрел на дно кружки, прикинул цены на водку и спросил:
  - Вручную изготовить не дешевле будет? Гильзы переснарядить, у меня есть пара стреляных?
  - Так снаряди, вообще бесплатно выйдет, - ответствовал Мутный Глаз, понимая, что денег у парня нет, а дурацкий интерес есть.
  - Чем их снаряжать? У меня ни пуль, ни капсюлей.
  - Их навалом в охотничьем магазине. Любой справится, если руки есть.
  - Я в этом не шарю, не по слесарной части, - признался Вася.
  - А кем ты работаешь? - Мутный Глаз посмотрел на васины руки.
  - Переплётчиком в Публичной библиотеке, - Вася бывал там у тёти и заготовил легенду, которая не вступала бы в противоречие с его внешностью.
  Мутный Глаз вздохнул с сочувствием к молодому человеку, оказавшемуся в тупике совершенно бесперспективного труда.
  - Чего, малой, ещё по одной?
  Вася достал кошелёк, раскрыл и увидел, что лежит в нём полтинник, пятиалтынный и семишник.
  - Вот, - грустно сказал он и показал порожние недра собутыльнику. - Нету денег.
  - Нету денег... - неожиданно озлобился Мутный Глаз и, вопреки ожиданиям Панова о привязывании веника, выдал: - Сиди дома тогда, кашу ешь, не отнимай у людей время пустыми разговорами.
  Вася растерялся. Хотел сказать что-нибудь в своё оправдание, но Мутный Глаз уже отваливал, утрачивая к безденежному собеседнику всяческий интерес. На него с презрением косились из-за соседних столов. Молодой сотрудник угро смекнул, что настал очень удобный момент уйти, не вызывая подозрений. Все про него поняли всё, что требовалось оперативнику, - лопоухий паренёк в поисках приключений на свою голову оказался несостоятельным финансово.
  Роль эту Вася примерил на себя, как пиджак, и нашёл, что образ простачка ему впору, и его надо использовать дальше, пока в лицо не начали узнавать задержанные.
  Он понурился и вышел из рюмочной. И никто не остановил его. На последнем трамвае Вася доехал до дома с компанией подвыпивших хулиганов, и не заинтересовал их на предмет обчистить карманы или начистить вывеску.
  Хранил его новый образ беспонтового пассажира, из которого ничего не вытрясешь и даже бить которого не весело.
  - Любой желающий переснарядит стреляные гильзы, если руки есть, - выдал он мнение Мутного Глаза в качестве своего личного соображения, когда докладывал утром Колодею о походе на Ржевку.
  - Продолжай искать мастерскую, - невысоко оценил познания молодого сотрудника начальник Первой бригады.
  
  
  2. Цветы жизни
  
  Начальник Первой бригады уголовного розыска Яков Александрович Колодей сидел в кабинете в здании бывшего Главного штаба и курил. Он много раз бросал по настоянию врачей, потом снова начинал, когда подваливало работы, потом заезжал в кардиологическое отделение, но сейчас это было не важно. Надо было подумать, а голова работала лучше с крепким табаком.
  Подумать было о чём.
  Это были очень странные убийства. Кто-то принялся отстреливать в Пундоловском лесу работников завода "Промет", используя самодельные патроны. Массово - пять человек за два раза. Все они были с одного предприятия.
  Версий было выдвинуто настолько много, что наспех вываливаемые Пановым оказались не самыми причудливыми. Самой большой экзотикой занимался сейчас Особый отдел ОГПУ, изучая биографии убитых, их родословную, их родственников, устанавливая связи, как между ними, так и между отдельными работниками "Промета" - инженера и разнорабочего, в особенности, их связи с заграницей.
  Колодей в качестве главной рассматривал версию авантюризма и бескорыстия.
  Подростки где-то достали наган, изготовили патроны и принялись стрелять по грибникам из хулиганских побуждений. На это указывал характер ограблений. С убитых снимали носимые вещи и выворачивали карманы. Но чем там можно было поживиться? Грибники не берут ценностей, идя за грибами. В лес они возьмут вещи, нужные в лесу.
  Значит, грибников обчищали просто так. Для удовольствия.
  Для подростка и старые сапоги - богатство, их можно толкнуть на базаре. Это значит, что они скоро попадутся на продаже, но перед этим малолетки убьют ещё кого-нибудь.
  Хулиганы не остановятся.
  Безнаказанность лишь раззадоривает их.
  Они были безжалостными и расчётливыми. Возможно, заставляли жертв под дулом револьвера поворачиваться к ним спиной, а потом стреляли в затылок.
  Только Лидии Поппель они выстрелили в лоб. Возможно, она была первой из троих инженеров, а, может, повернулась на выстрел, побежала на убийцу и приняла пулю в лицо.
  В её случае не повезло никому. После операции Лидия Поппель не пришла в сознание и врачи сомневались, что она выкарабкается.
  В пользу версии подростков свидетельствовал и тот факт, что убийца или убийцы не добивали своих жертв.
  Возможно, были уверены, что выстрел в голову обязательно приведёт к смерти.
  Это не могло быть вызвано недостатком патронов, ведь они пошли на второе убийство.
  Они могли добить ножом, камнем, палкой, но не стали добивать. Значит, каждый поверил в достаточность выстрела в голову. Убийцы ограбили трупы, не боясь и не брезгуя прикасаться к мертвецам. Но не добивали. Они были наглыми и циничными.
  Они были детьми.
  Несмышлёными и жестокими подростками.
  Колодей был уверен, что их несколько.
  Следов на месте преступления не обнаружили. Только примятую грибниками траву, по которой ходили несколько человек с разницей в пару часов.
  Колодей был уверен, что охота на людей в Пундоловском лесу продолжится.
  И решил поохотиться сам.
  
  
  3. Охота в Пундоловском лесу
  
  - Вы, что, товарищи, по грибы собрались?
  - Так точно! - ответил сидящий на столе Эрих Берг.
  Первая бригада уголовного розыска в полном составе ожидала начальника в кабинете и была наряжена так, чтобы прохожие на проспекте 25-го Октября не оборачивались. Старые портки, высокие сапоги, вылинявшие макинтоши с протёртыми плечами. Корзины у всех. Не краше выглядел и сам Колодей, хотя только что вернулся от начальства.
  Он взял свою корзину, достал из ящика финский нож и сказал:
  - Пошли.
  Оперсостав вышел из Главного штаба через боковую дверь на набережную Мойки, залез в автобус, не привлекая лишнего внимания гуляк с площади Урицкого, которые вышли поглазеть на Александровский столп, и поехал в лес.
  Шли однако не за грибами, хотя и должны были собирать их.
  Шли на работу, и работу опасную.
  За деревней Янино "Рено ПР" съехал с дороги и встал на опушке Пундоловского леса. Было шестое сентября, выходной день шестидневки . Рабочие, служащие и учащиеся могли пойти за грибами и на охоту. Охотники находились - по лесу раскатывались гулкие ружейные выстрелы.
  - Расходимся, товарищи, - сказал Колодей и прихлопнул на щеке первого комара. - Чтобы не было в лесу слишком много молодых и дерзких мужчин, держимся подальше друг от друга и не аукаемся, а то жулики напугаются и действительно станут собирать грибы.
  Оперативники смотрели на него очень внимательно.
  - У всех часы? Покажите часы.
  Милиционеры вытянули руки.
  - Я... не нашёл, - Вася дома часов так и не выпросил.
  Оперативники брали их под расписку из вещдоков, но Панова в известность не ставили.
  - Ну, что же ты, Вася, - Колодей расстегнул ремешок и протянул хромированные "Мозер". - Пользуйся до конца дня.
  Яков Александрович был уверен, что малолетние уголовники на него самого не нападут, будь он хоть с часами или весь увешан золотом. Печать профессии, въевшаяся в лицо и осанку, хранила его от случайных налётчиков.
  А вот Васю могли бы попробовать застрелить...
  - Спасибо, Яков Александрович, - пробормотал Панов, оборачивая ремешок вокруг запястья.
  - Ножи хоть у всех?
  Приличные финки были у всех. Такого добра в уголовном розыске лежала целая кладовка. Попадались и настоящие фискарсы с сучковатой ручкой, а не дореволюционная подделка под них. У Васи был красивый нержавеющий финач из перекованной обоймы шведского шарикоподшипника. Страшный, ух!
  - Кладите в корзинку, а не тягайте из-под клифта как уркаганы, - иронично наставлял Колодей. - Вы внешним видом бандитов должны приманивать. Приманивать, а не отпугивать. Мы сегодня не профилактику разбойных нападений в Пундоловском лесу проводим, а ловим гадов на живца. Будьте живцами, товарищи!
  Товарищи с пониманием ухмылялись и переглядывались, щупая в кармане стволы, с таким зверским видом, что шансы стать жертвами хулиганствующих подростков были не велики.
  - Грибов тоже набирайте. Другая такая возможность не знаю, когда у вас будет. Сбор здесь в пять часов. Увидите подростка с револьвером, стреляйте в воздух. Только в воздух. Брать живьём. Если будет здоровый мужик, действуйте по обстановке. Задача ясна?
  - Так точно.
  Ночью шёл дождь. Штаны быстро вымокли выше колен. Яловые сапоги отсырели. С листьев капало. Вася забрёл в перелесок, где росла трава и совершенно не росли грибы. Зато здесь было хорошо убивать. Когда дело дошло до охоты за его головой, Вася Панов начал определять подходящие места сразу, как-то сам и незаметно для себя - его никто не учил.
  Попойка с Мутным Глазом вразумила его. Тогда он внедрялся в криминальную среду Ржевки, сейчас он чувствовал продолжение.
  Весь день бродить с корзинкой, подставляясь под пули жиганов, и весь день сидеть в засаде на лестнице - удовольствия несравнимые. В лесу холодно и не скучно, того и гляди прилетит, а может не прилетит вовсе. На лестнице скучно, но в конце прилетит обязательно.
  Дважды, один за другим, бахнули выстрелы охотничьего ружья. Вася огляделся. Никого в пределах видимости. Сунул руку под пиджак, подоткнул за ремень на пузе тёплую сталь нагана. Вася держал его слева, чтобы можно было быстро добраться через запах, не расстёгивая пуговицы. У других сотрудников был маленькие маузеры образца 1914 года, их можно незаметно таскать в кармане. Снова раскатился по лесу ружейный выстрел, но теперь он даже успокаивал. Явно не резкий щелчок маузера или хлопок нагана, который Панов особенно боялся услышать.
  Он вышел на прогалину. В разрыве серой пелены проглянуло солнце.
  "Надо засветить часы, если за мной наблюдают", - Вася задрал рукав и посмотрел на циферблат. В потёртостях на покрытии проглядывала латунь корпуса, но хромирование всё же неплохо блестело. Шпана за такие котлы вполне могла убить. Вася подождал, прислушался, осмотрелся и увидел гриб. Под старой берёзой, где корни вспучили бугор земли и травы не росло, стоял матёрый подосиновик. Вася мгновенно выхватил финку и, хищно пригнувшись, ринулся к добыче, как будто её могли у него отнять. Красный гриб был крепкий и не червивый. Вася аккуратно положил его в корзину, крутанул в пальцах финский нож и подумал, что никогда не находил подосиновики под осинами.
  Он не чувствовал, как за ним наблюдают прищуренные глаза.
  Вася думал, что под осинами он встречал подберёзовики, но, в основном, лисички и сыроежки, а вот красный гриб - ни разу.
  Зудели и лезли в нос комары. На голенища налипла паутина. Вася рыскал по лесу и набрёл на Эриха Берга. Оперативник нервно оглянулся, схватился за карман, но узнал Васю и постарался скрыться за деревьями.
  Усталые, голодные, обожранные гнусом, собрались милиционеры возле машины. Вася набрёл на роскошный пень с опятами, но и только. С горя стал набирать сыроежки. Другие опера оказались везучее и хвастались добычей. Только Берг вернулся с пустой корзиной.
  - Что же ты, Эрих? - удивился Колодей.
  - Не ем грибов, - брезгливо ответил Берг.
  Стояли, курили.
  - Ну, кого видели? - без надежды осведомился начальник бригады.
  - Видел, как Вася котлами светил, - поведал опер Чирков. - Торчит на поляне, как памятник. Красуется перед жиганами. Очень ответственно к делу относится. Будь я бандитом, точно бы шмальнул. Возможность прицелиться была превосходная.
  Вася Панов густо покраснел.
  - Вот часы, Яков Александрович, - пробормотал он, протягивая "Мозер".
  - Поехали, - сказал Колодей и в автобусе поманил Васю Панова. - Присаживайтесь сюда.
  Вася сел рядом с ним, молчал, насупился, глядел в пол.
  - Как идут дела с поисками мастерской? - Колодей говорил крайне деликатно, видя, что парню досталось, и стараясь отвлечь от тягостных дум.
  - Пока без результата.
  - Я вот что подумал. Ты продолжай общаться с контингентом, - Колодей перешёл на "ты", заметив, что Панов оттаивает. - Одно другому мешать не будет. Пройдись-ка по слесарным артелям. Знаешь, есть маленькие частные предприятия, в которых мастерят всякую всячину. Возникло у меня предположение, что у кого-то из убийц работает там старший брат.
  - Считаете, что это с фабрично-заводской школы бандиты? - оживился Панов.
  - Или их старший брат и есть убийца.
  
  
  4. В мае 1933
  
  - Лабуткин Александр Алексеевич? - спросил врач на утреннем обходе.
  - Он самый.
  Высокий мужчина двадцати трёх лет в сером больничном халате сидел на койке поверх застеленного одеяла. Короткая правая рука его стояла локтем на бедре и заканчивалась толстой повязкой вместо кисти. К приходу доктора все ходячие пациенты приводили себя и постели в чинный вид, таков был порядок рабочей больницы. И хотя Лабуткин был чисто выбрит и причёсан, взгляд его выражал полное безразличие и отсутствие интереса к жизни.
  - Как самочувствие?
  - Лучше не бывало, - равнодушно ответил Лабуткин.
  - Тогда будем выписываться, - врач кивнул медсестре, чтобы принесла из комнаты кастелянши освобождённому пациенту его верхнюю одежду. - Вас жена в приёмном покое заждалась.
  В приёмном покое Маши не оказалось, но когда Лабуткин вышел на крыльцо, он сразу увидел жену. Она стояла вдалеке на дорожке больничного парка, качала плетёную коляску и стряхивала пепел в урну возле скамейки.
  Светило солнце, и день обещал быть хорошим, но голова на свежем воздухе закружилась. Так он и шагнул в новую жизнь - обалделый.
  Она стояла и смотрела, как он идёт к ней. Прямой, твёрдый, с рукой на повязке поперёк груди, но какой-то другой. Что-то неуловимо изменилось в муже. Походка стала не такой упругой, а тяжеловатой, как у матёрого мужика. Перекосились на правую сторону плечи. А когда он приблизился, стало видно осунувшееся лицо.
  - Курить есть? - спросил он. - Спасибо, что пришла. Здравствуй.
  Маша молча достала из кармана пачку папирос "Ленинград", выщелкнула ногтем одну, протянула.
  Лабуткин сжал зубами картонный мундштук, наклонился к лицу жены.
  - От твоей прикурю, - сквозь зубы предупредил он.
  - У меня спички есть, - сказала Маша.
  - Теперь и так сойдёт.
  Он быстро коротко затянулся несколько раз подряд, раскурил, глубоко втянул дым во всю полноту лёгких, уже привычным жестом левой отставил папиросу в указательном и среднем пальцах, выдохнул густую струю.
  - Спасибо, что заходила, - сказал Лабуткин. - Спасибо, что часто. Спасибо, что передачки носила.
  - Денег не было, - огрызнулась жена. - С кем я малого оставлю?
  - Всё равно спасибо.
  Маша видела, что он смотрит на неё, но как бы и сквозь неё. Разговаривает с ней, но как бы издалека. Муж стал другим. С непривычки было страшно.
  - Хватит кровь пить, - взмолилась она и добавила: - Я твой костюм продала.
  - Габардиновый или шевиотовый?
  - Оба, - помедлив, призналась она, он бы всё равно сегодня узнал.
  - А отцовы?
  - Отцовы давно уже продали.
  - Спасибо, - не удержался Лабуткин и быстро заверил, словно извиняясь: - Деньги будут. Я на "Краснознаменец" вернусь.
  - Кем? - удивилась Маша.
  - Пристрельщиком, - как о чём-то само собой разумеющемся пояснил он. - Я с левой руки стреляю так же хорошо, как с правой. Меня начальство знает. Я там на хорошем счету. Если что, батины друзья замолвят словечко, он на "Краснознаменце" сорок лет вкалывал, да и меня все знают.
  - Пошли, - сказала Маша.
  Она покатила коляску к выходу из больничного парка, а Лабуткин пошагал рядом, но не касаясь жены.
  - Как Дениска? - спросил он.
  - Заснул.
  - Что дома? Как мать?
  - Готовится к твоему возвращению. На рынок вчера ходила. Друзей всех оповестили твоих, да что-то не пришли они встретить, - с некоторым ожесточением добавила Маша.
  - На работе, - равнодушно ответил Лабуткин.
  Он жадно затягивался, выкинул окурок и снова попросил закурить.
  От больницы имени Мечникова до улицы Коммуны можно было доехать на 17-м трамвае и возле пересечения проспекта Ленина с Палюстровским пересесть на 30-й маршрут, да с коляской молодым супругам показалось неудобно лазить из вагона в вагон.
  - Пешком даже короче, - утешил Лабуткин. - Срежем напрямик через железку, а там рядом.
  Деньги на проезд потратили на папиросы, но уже не "Ленинград" за тридцать пять копеек, а на "Пушки" 2-го сорта А за одиннадцать копеек. Лабуткины шли, и шли, и шли почти восемь вёрст по Беляевскому проспекту, скупо обмениваясь речами, как два опасливых незнакомца, вынужденных коротать дорогу вместе. Муж и жена заново привыкали друг к другу, а ребёнок катился в коляске, будто скарб изгнанников, собранный в свёрток и упрятанный на маленькой крытой тележке от посторонних глаз и невзгод.
  Лабуткины жили на Пороховых в доме 95 по улице Коммуны своим хозяйством в большой крестьянской избе с хлевом и курятником. До недавнего времени дом и огород содержались в образцовом порядке, но грозили прийти в запустение без мужского участия.
  Первые признаки разорения уже давали себя знать. Войдя во двор, Лабуткин кинул взгляд под навес. Дровяник опустел.
  Он оборотился к жене, скорчил гримасу, с деланным весельем подмигнул:
  
  Саня Маню полюбил,
  Саня Мане говорил:
  Я тебя люблю,
  Дров тебе куплю.
  
  Дров куплю тебе три воза,
  А дрова - одна берёза.
  Жги и грейся без конца.
  Ламца-дримца, гоп-ца-ца!
  
  - А дрова-то все - осина, не горят без керосина, чиркай спичкой без конца, - с горечью вздохнула Маша, проталкивая коляску в калитку. - Ланца, дрица, цы, цо, ца...
  - Да не журись, - трюк не удался, и Лабуткин с постным лицом затворил за ней калитку, накинул в петлю крючок, согнутый из большого гвоздя, потопал следом к крыльцу, оглядываясь и подмечая перемены в хозяйстве. Изменения не радовали.
  - Огород кто копал? - строго спросил он.
  - Герасимов приходил помогать.
  С двоюродным братом Лабуткин не дружил, хотя вроде бы родня. Лёнька жил на Ржевке, много, как все Герасимовы, пил и часто менял работу.
  Маша взяла Дениску и вошла, разувшись в сенях. Лабуткин ловко расшнуровал ботинки одной рукой. Шнурок на хвосте был теперь завязан большим узлом и, как змея, пролезал чрез все дырки, а длинный конец его надо было обмотать вокруг щиколотки и кончик с узелком пропустить под петлёй, да затянуть. Так показал ему сосед по палате, воевавший на Первой мировой и там научившийся.
  Сунул ноги в войлочные шлёпанцы и, потоптавшись перед дверью, левой рукой неловко зацепил за вбитую в плахи скобу и с натугой потянул на себя. Коротко скрипнув о порог, дверь отворилась.
  Дом Лабуткиных был разгорожен на две половины. В большой половине справа от двери висела на гвоздях верхняя одежда, слева от входа стояла русская печь, за нею к окну - рукомойник, бочка с водой, кухонный стол, над ними - полки. В правом углу - пыльная божница с погасшей лампадкой, под ней обеденный стол, скамья, табуретки и сбоку возле перегородки - высокая железная кровать с шарами, на которой ночевала мать. Рядом с изножьем кровати в дощатую, оклеенную жёлтыми обоями перегородку была врезана двустворчатая дверь с медными ручками, крашеная белой эмалью. За ней помещала комната поменьше, с голубенькими обоями в цветочек. В ней стоял большой сундук, шкап, низкая самодельная кровать возле окна и рядом с нею - колыбель на салазках, взятая у соседей.
  Мать увидела его и заплакала.
  Лабуткин замялся. Сразу захотелось курить. Он встал столбом, выжидая, пока её попустит, не предпринимая ничего сам. Когда терпение почти закончилось, мать утёрла слёзы, подошла, шаркая, бережно обняла за плечи и расцеловала в обе щеки.
  - Похудел-то как.
  - Наладится.
  Они так и не поздоровались. Лабуткин видел её неделю назад, в отличие от Маши - недавно, по его больничным меркам, и можно было обойтись без приветствий.
  Вечером после смены поздравить с выпиской пришли Кутылёв и Шаболдин, а следом за ними - Зелёный.
  Зелёным его прозвали за то, что он всегда носил зелёные пальто или шинели. Первое зелёное пальтишко ему пошили в детстве, оно ему очень понравилось. Зелёный был старше Лабуткина на три года и работал в планово-экономическом отделе "Краснознаменца". Их дома стояли напротив через улицу.
  Кутылёв и Шаболдин принесли по бутылке хлебного вина, а Зелёный - две. Потом зашёл сосед Никифор Иванович Трофимов с кастрюлькой солёных грибов.
  На столе была картошка в мундире, квашеная капуста, чёрный хлеб и солонка. Зелёный окинул взглядом поляну.
  - Скудно живёте, - сказал он, никого не стесняясь.
  - Так и живём, - буркнула мать. - Даже карточки отоварить не на что.
  Лабуткин молча сидел во главе стола, поставив локоть на скатерть и как бы голосуя. Поднятая рука почти не ныла. Он смотрел на гостей, словно не знал их, отстранённый от своей среды за срок больничной изоляции.
  - Курить есть? - купленные утром папиросы они с Машей успели прикончить.
  - На здоровье, - Зелёный метнул на стол коробку папирос "Пушкинские". - Угощайся, шпана, - и сразу добавил, манерно поклонившись старику: - Никифор Иваныч, со всем уважением.
  Ко вкусным "Пушкинским" потянулись. Зелёный любил шикануть, он был картёжник, а работяги не шиковали и курили что попроще.
  Лабуткин взял со стола коробок, быстро достал спичку, закрыл, прижимая коробку безымянным и мизинцем, тремя остальными чиркнул. Спичка сломалась.
  - Не мучайся, Саня, - сказал Зелёный, подавая горящую зажигалку.
  - Надо учиться, - сквозь зубы сказал Лабуткин, затягиваясь. - Я левой, как правой, всё умею.
  Сосед Трофимов закряхтел и посулил торопливо:
  - Я тебе, Саша, зажигалку хорошую завтра подарю, у меня есть. Налажу кремень, и принесу.
  - Спасибо, Никифор Иваныч, - опасаясь, что его начинают жалеть, отозвался Лабуткин, впрочем, искренне.
  Мать суетилась, раскладывая по тарелкам. Маша в нарядной кофточке села за стол, улыбнулась пацанам и, как будто, задержалась на Зелёном.
  Лабуткин затянулся, глядя, прищурившись, сквозь дым. Он думал, что без него Маша курила дорогие "Ленинград", тогда как вместе они купили дешёвые папиросы. Откуда у неё деньги?
  Никифор Иванович разлил по стаканам.
  - Ладно, Саша, здоровья тебе крепкого и чтобы всё у вас было хорошо.
  Зазвенело стекло, гости загомонили:
  - Саня, с выпиской!
  - Поправляйся, браток!
  - Сашка, давай теперь бодрячком!
  Маша не сказала ничего, а мать сморгнула слезу.
  - Да я здоров, - заявил Лабуткин и опрокинул стакан. - Завтра пойду на работу.
  - Ты ешь, милый, закусывай, - зачастила Маша, придвигая ему тарелку.
  - Да у меня всё нормально, - заверил Лабуткин, ловко орудуя левой рукой. - Меня сейчас восстановят. Они сами в этом во всём виноваты.
  - Что было-то, браток, расскажи, - спросил Шаболдин.
  Основательный малый, на пару лет старше Лабуткина, он был рассудителен, крепко сшит и находился на хорошем счету у начальства. Как все, он работал на заводе "Краснознаменец" и был слесарем-разметчиком, что говорило о его высокой квалификации. Шаболдин отслужил на Балтийском флоте, не воспользовавшись бронью, которую давал оборонный завод, и знал о восстановлении на "Краснознаменце" не понаслышке.
  Никифор Иванович тяжело вздохнул.
  - Давайте сначала накатим, - предложил старик.
  Опрокинули, отмечая возвращение из больницы как сомнительное торжество, нечто между именинами и поминками.
  - Твоё здоровье, - звучал расхожий тост.
  Виновник торжества подмигнул. От истощения его быстро забрало, но это было и к лучшему - придавало сил и унимало боль.
  - Как у нас на "Краснознаменце" участок леса под огороды выделили, вы знаете, - быстро и напористо заговорил Лабуткин. - Деревья спилили, пни остались. И вот, когда земля оттаяла, нас на майские выделили, кто был не особо нужен в тот момент, на раскорчёвку. Дали грузовик пироксилина. Благо, его у нас как грязи, мы же сами и делаем.
  - Дешевле пироксилина только люди, - кивнул Никифор Иванович.
  - Добра не жалко, - согласился Лабуткин. - В общем виде: я сую шашку под пень, а она не лезет. Я её пихаю, пихаю. Вроде, втолкнул. Очнулся уже без руки. Ничего не слышу, в ушах звон. Вижу только, как люди бегают. Да и не понимаю ничего, даже боли не чувствую. Меня - в грузовик и на больничку.
  - Пироксилиновая шашка - это, обычно, обе руки и зенки, - Никифор Иванович тоже воевал на Первой мировой.
  - А у нас маленькие были, буровые, - возразил Лабуткин. - Да и пихал я одной правой.
  Мама утёрла глаза платочком.
  - Повезло, что сила взрыва в пень ушла, а так бы и лицо содрала, бывали случаи, - признал Шаболдин.
  - Мы - здесь, - напомнила о впечатлительных женщинах Маша.
  - Извините-простите, - явил галантность Зелёный.
  - Баб не пугай, - сказал Лабуткин Шаболдину.
  - Счастье, Саня, что легко отделался, - выступил примирителем Зелёный и набулькал водки. - Живи и радуйся жизни.
  - Трижды сплюнь, - сказала мама.
  Зелёный поплевал через левое плечо.
  - Вы бы закусывали что ли, - сказала мама.
  - Да чем тут закусывать? - сказал Зелёный. - Колбасы нет, уж извините-простите, до рынка не дошёл.
  - А мне машину дали, - заговорил тут Кутылёв, обрывая неловкость.
  - О, давай, Митька, расскажи, - Никифор Иванович выцарапал из пачки "Пушкинскую" и чиркнул зажигалкой. Он смотрел на Лабуткина, угадывая, как на нём скажется чужая удача.
  - Даёшь, - криво хмыкнул Лабуткин, и это послужило приказом.
  У Кутылёвых был дом напротив. Митька недавно вернулся из рядов Красной Армии, где служил в автобате, и перешёл в транспортный цех. По сравнению со срочкой - на повышение.
  - Рассказываю. Дали набор "Сделай сам". Раму от "Форда" и мотор. Сказали, соберёшь машину и будешь на ней ездить. Тогда карточки как шофёру выдадут и зарплату станут начислять солидную, по рейсам.
  - Давай тебе поможем.
  - Ты себе-то помоги, - сказала Маша.
  - Завтра я пойду на завод и восстановлюсь. Дело решённое! - упрямо заявил Лабуткин и качнул короткой рукой.
  
  
  5. Легкотрудник
  
  Не было ничего, кроме дождя. Загребая разбитыми ботинками слякоть, он шёл домой, не понимая, зачем теперь возвращаться. Подошва отставала, и он шаркал ею, чтобы нарочно нагрести в штиблет побольше грязи, как в детстве.
  - Ну, ты чё? - встретила Маша.
  - Ничо. Курить есть?
  Он сел в сенях на махонькую, чугунного литья табуреточку и остался так, не желая показываться на глаза матери.
  - Ну, чего там? Восстановили?
  - Да ничего. Сходил... за хлебушком. Обратился к мастеру, а он - ничего не знаю, и отправляет меня в отдел кадров. Я - туда. А кадровик пропуск отобрал. Места тебе, говорит, у нас нету, а на комбинате найдётся. Позвонил, выписал переводную бумагу. Завтра пойду устраиваться.
  - Рука, - спросила Маша, - болит?
  - Я на больничном сидеть не стану, - сказал Лабуткин. - У меня карточки по литере "А" всегда были. Я завтра наниматься пойду.
  - На химзавод?
  - А что делать?
  - Хочешь, я подработаю, - сказала Маша.
  - Подрабатывала уж без меня. Что я, не вижу?
  - Я ничего.
  - А с Зелёным?
  - Наговариваешь на меня, - сказала Маша и надула губы, обхватив руками живот.
  - Не завидую. Не злюсь. Бортанули меня, суки, - Лабуткин встал, поморщился, сел, закружилась голова. - Из-за руки. Я с левой стрелять умею. Сними с меня башмаки.
  Жена опустилась на корточки и принялась раздёргивать шнурок, закрученный вокруг щиколотки.
  Голова её поднялась между колен мужа.
  - Хочешь? - быстро шепнула она.
  - Да.
  Он закусил зубами нижнюю губу и прокусил. Всё было больно. Стреляло в руке и даже заболела голова. В глазах помутилось. Жена старалась. Она умела быть вёрткой.
  - Я вся твоя, - повторяла она, всё чаще и чаще.
  - Не верят, суки, - шептал он окровавленными губами.
  
  ***
  За стеной заводского двора "Краснознаменца" начинался двор Охтинского химического комбината, на котором делали пироксилин и, немного изменив технологию, - целлулоидных пупсов, уточек и прочие погремушки.
  Старый кадровик с участием смотрел на сидящего перед ним насупленного мужчину с рукой на косынке, и старался приободрить:
  - Найдётся для вас место, Александр Алексеевич, - он слышал о несчастном случае на майских праздниках, а теперь видел героя и его документы - трудовая книжка и больничный лист дополняли картину. - Пойдёте по категории легкотрудников. Там всё предусмотрено. За ночную смену доплата.
  - Годится, - сказал Лабуткин.
  - Анкету сами сможете заполнить?
  - Справлюсь. Я левой, как правой.
  Кадровик подал ему разграфлённый лист и остро заточенный химический карандаш. Лабуткин ловко выводил буквы левой рукой, корявые, но разборчивые. Только буквы складывались в слова с большой натугой. Заметно было, что писал он нечасто.
  Сопя от напряжения, вчитываясь в формулировки анкеты и поминутно мусоля во рту карандаш не столько ради чернил, а сколько от смущения, Лабуткин осилил анкету.
  - Сойдёт?
  Дома он задумал порадовать мать, и на свою первую смену собирался как на праздник.
  Мать однако же едва не всплакнула.
  - Рука-то... болит? - голос её дрогнул.
  - Нет, - сказал он.
  - Как же ты с ней пойдёшь? Оклемался бы, сыночек.
  - Так и пойду. Что теперь, голодать?
  - А швы вскроются?
  - Вскроются - больничный дадут, - отрезал Лабуткин.
  Настроение как корова языком слизнула.
  Потекли летние ленинградские недели - светлые ночи и мрачная жизнь.
  От котельной Химкомбината, в которой стояли бойлеры, производящие пар высокого давления, тянулись к корпусам тоннели. Лабуткин по ночам обходил линии паропроводов, осматривал, не травит ли на стыках, снимал показания с манометров на редукционных клапанах, понижающих давление пара на местах ввода в отопительную сеть здания, и записывал результаты в журнал. Привычная шестидневка с восьмичасовой сменой больше не трогала его. Он привык вставать по заводскому гудку, по заводскому гудку идти на обед, но теперь режим дня кардинально изменился. По новому графику он заступал с восьми вечера до восьми утра, а следующую ночь проводил дома.
  Работа была простая, но несладкая. Если соблюдать расписание, осматривать линию приходилось практически всю смену с небольшими перерывами. Общая протяжённость тоннелей оказалась приличной.
  Лабуткин не спал. Дорожил местом и строил планы. Гордость не позволяла прослыть разгильдяем, перекрывая даже чувство ответственности за семью. Он отсыпался днём и помогал матери с хозяйством. Молодой и крепкий организм обладал значительными резервами. Враз не потратишь.
  Денег меж тем не хватало. На теплоцентрали жизнь пошла незавидная. Тут не то, что новый костюм не купишь, а старый продашь. Маша начинала ворчать и грозилась выйти "подработать".
  Лабуткин верил ей и опасался, но не измены, а что наградит дурной болезнью, как уже случалось. О папиросах "Ленинград" он тоже помнил. Таких они больше не курили.
  Однажды, возвращаясь со смены, он увидел на дороге монетку. Проявляя некоторую медлительность и бессвязность мысли после бессонной ночи, Лабуткин остановился, не решаясь поднять. Он с детства не подбирал обронённых денег. Отец мог отвесить за это хорошего леща, а, устроившись на "Краснознаменец", Лабуткин и сам почувствовал пролетарскую гордость. Уважение окружающих стало для него чрезвычайно важным. Но сейчас его карманы были пусты. Он больше не получал карточек самой лучшей категории снабжения. Он был легкотрудником с грошовой зарплатой, на которую требовалось как-то содержать мать, жену и маленького ребёнка с продуктовыми карточками иждивенцев.
  Инвалид без копейки денег.
  Лабуткин быстро огляделся (на него никто не смотрел) и поднял.
  Это был пятак, потемневший, но не грязный. "Смотри, - как бы говорил он. - Я такой же, как ты, битый, мятый, но ещё годный. Думал, что ты - молодой и блестящий? Нет. Ты теперь не блестящий. Прими меня как должное и иди себе".
  Лабуткин положил найденную монету в карман и пошёл домой.
  
  
  6. Мотор
  
  Грузовичок "Форд ТТ" был ровесником Революции. Сейчас от него остались рожки да ножки.
  - Вот уродец, - сказал Зелёный.
  - Будет ездить! - заверил Кутылёв.
  Грузовичок представлял собой удлинённую версию легковой модели Т с более прочной рамой и усиленной задней осью, но всё равно оставался таким миниатюрным, что деревянная кабина, в которой с трудом умещались два человека, выглядела несуразно большой по сравнению с мизерным капотом и куцым кузовом.
  - Чего ещё надо? - отрешённо произнёс Лабуткин.
  Друзья стояли в гараже завода "Краснознаменец" и рассматривали, что Митька смастерил из набора "Сделай сам", о котором так горячо распинался.
  На первый взгляд, это была рама на колёсах с мотором. Снятые кабина, сиденье и кожух двигателя стояли возле стеночки. Было бы чрезвычайно смелой попыткой допустить, что конструктор когда-нибудь превратится в машину, которая зарычит и тронется с места.
  Никто из стоящих перед ней сейчас не надеялся, что она далеко уедет. Даже начальник транспортного цеха не предполагал, что она повезёт груз, но всё-таки поручил молодому шофёру на свой страх и риск собрать из хлама грузовичок. Если получится, машина на предприятии не будет лишней. Не получится - рукастый малый дождётся другой, а пока поработает автомехаником.
  Кутылёв не унывал. Он не выходил из гаража и вроде бы преуспел в своём деле.
  - Колёса дали, - указывал он стёртые протекторы, обтянувшие обода с покрашенными вручную спицами. - Не новьё, но вполне приличные.
  - Будет ездить? - переспросил Зелёный с недоверием.
  - Поедет, - тряхнул патлами Митька. - Мотор капитальный ремонт прошёл. Потянет на все двадцать лошадей! Карбюратор со склада получил... почти новый. А кузов я сам сколочу. Доски и краску дадут.
  - Ты маякни, когда соберёшься, мы поможем запилить, - сказал Зелёный, который никогда руками не работал.
  - Не забуду, - кивнул Митька.
  Зелёный похлопал его по плечу, и они вышли из боксов. Лабуткин поправил шляпу и сплюнул с самым критическим выражением на лице.
  Зелёный достал портсигар.
  - Серебряный? - спросил Митька.
  Зелёный хмыкнул.
  - Где надыбал? - спросил Лабуткин.
  - В терц выкатал, - самодовольно ухмыльнулся Зелёный и протянул раскрытый портсигар. - Угощайся, братва.
  Все охотно угостились. Папиросы у него всегда были самого лучшего качества.
  Отошли с территории автопредприятия подальше к забору, с удовольствием дымили на свежем воздухе, сплёвывали в траву, мечтательно поглядывали наверх, будто пытались высмотреть в небе счастья.
  Лабуткин соображал, какого чёрта притащил его в гаражи Зелёный? А Митька? Митька бесполезный зачем ему понадобился? Прежде Зелёный якшаться с ним не желал, а тут прилип как банный лист, да ещё навязался помочь.
  - Аккумулятор бы достать, братва, - выдыхая дым, промолвил Кутылёв. - Движок ручкой еле заводится. Магнето старое, искры нет совсем.
  - Что за аккумулятор? - немедленно заинтересовался Зелёный.
  - Батарея электрическая, - объяснил Митька.
  - Ну, ты академик!
  - Именно фордовский нужен? - лениво спросил Лабуткин.
  - Любой.
  - Хм, - Зелёный пожал плечами. - Нароем что-нибудь.
  - Благодарю, пацаны, - обрадовался Кутылёв. - Обяжете.
  - Давай, Митька, успехов в труде! - Зелёный похлопал его по плечу. - Не прощаемся.
  Пролезли через дыру в заборе и по тропинке вышли на дорогу к рабочим предместьям.
  - Поможем Митьке с аккумулятором, - плотно ступая, Зелёный держал руки в карманах хвойной расцветки шерстяного пиджака и слегка горбился, голова при каждом шаге моталась вперёд, и это придавало говорящему зловещий вид, будто он выплёвывал каждое слово в бездну. - Надо ставить машину на ход.
  - Тебе-то понту? - спросил Лабуткин. - На кой тебе евоный шарабан? Девок катать?
  Он засмеялся, а Зелёный глянул искоса, не сбавляя шага, прикинул что-то и ответил:
  - Понимаешь, Саня, шмаровоз я найду для личных целей, - Зелёный снова принялся смотреть под ноги и заговорил совершенно серьёзно: - А вот держать под рукой грузовик может быть весьма полезно.
  Некоторое время друзья шли молча.
  - Ты ничего просто так не говоришь, - сказал Лабуткин.
  - Есть тема, - сказал Зелёный. - Денег поднимем.
  - Что я? - спросил Лабуткин. - Моя роль в чём?
  - А ты... - вдохновенно сказал Зелёный. - Ты будешь главным.
  - Сколько денег? - спросил обременённый семьёй главный.
  - Много.
  - Что за делюга?
  - Кража. Крупная кража. Склад подломим.
  - Кража со взломом? Я за такую осудился по малолетке, - с остервенением в голосе обронил Лабуткин.
  - Да условно же. Я помню! - зачастил Зелёный, который хорошо запомнил, как трясся пойти соучастником по групповому делу, а Сашка взял всю вину на себя и только потому отделался условным сроком.
  Лабуткин подождал продолжения. Не дождался. Демонстративно сплюнул, чтобы обозначить своё мнение, и примолк с выжиданием. Он знал, что Зелёный собирается с мыслями и обязательно заговорит первым.
  И он заговорил:
  - Я тут шпилил в терца у Жеки, и сел с нами играть инженер один. Тихомиров, с "Промета". Знаешь?
  - Завод "Промет" знаю, Тихомиров мне не знаком, - сдержанно ответил Лабуткин и, даванув косяка на Зелёного, оскалился краем рта. - А должен знать? Человек известный?
  И встретил такую же дружескую улыбку.
  - Бывает, заходит сыграть. Шпилевые его знают. Человек Тихомиров непростой. - Зелёный сощурился и пнул носком ботинка камешек. - Мы его обули тогда, инженер мне остался должен немножко денег. На обратном пути разговорились. Вот как с тобой сейчас.
  - И?
  - Тихомиров кинул наводку. Типа за долг. Сделаем - разойдёмся боками.
  - Что за наколка?
  - К ним на "Промет" завезли цистерну спирта.
  - Так везде есть, - удивился Лабуткин. - Химпром же. Только пить его нельзя - ослепнешь.
  - Этот настоящий, питьевой! - горячо заверил Зелёный. - Инженер мне разжевал чё почём. Есть спирт этиловый, а есть метиловый. От одного люди дохнут, на другом водку замешивают. Вот им вообще козырный прислали. Ректификат первого сорта. Не гидрашка, лучше только на кондитерскую фабрику везут.
  Сбавили ход. Зелёный достал портсигар. Лабуткин чиркнул подаренной соседом зажигалкой. Задымили.
  - Тихомиров знает, где эта цистерна стоит, - приглушённым голосом, словно боясь, что их кто-то подслушает, хотя на дороге только телега ехала, да и то не близко, поведал Зелёный.
  - Прямо на рельсах, под открытым небом? - уточнил Лабуткин.
  - По-норме всё сделано, по нормальному, - зачастил Зелёный. - Из вагона этого давно перелито в хранилище на складе. У инженера есть знакомый кладовщик, который может сделать ключи, а нам надо будет зайти и слить. Инженер нас подведёт к старику. Мы добазаримся, ну, там... выделим ему какую доляху. А, может, деньгами сразу.
  - Сразу дешевле выйдет, - быстро сказал Лабуткин, он смекал по ходу к дому. - Долю ему пока обещаешь, пока продадим, а барыга сразу всё не возьмёт. Чем ждать, лучше взять на лапу, так это работает, если я правильно понимаю.
  - Ты - голова, Саня.
  - У тебя найдётся отстегнуть старому?
  - Придумаю что-нибудь. Машина всё равно не готова. Когда её Митька поставит на ход, начнём тару искать. У тебя есть на примете знакомый бондарь с бочками?
  - У меня в погребе стоит кадка с капустой и бочонок с огурцами. Бочонок даже закрыть можно плотно и катить. Всё равно до урожая пустые сейчас.
  - Не, - отмахнулся Зелёный. - Не годится. Оставь домашние заготовки. Надо реальной тары надыбать.
  - Можно железные бочки дёрнуть с "Краснознаменца". Их там за складом целая гора.
  - Они же грязные.
  - Ну, да, из-под смазки, из-под краски, из-под растворителя и ещё какой-то шняги. Можно нормальные выбрать, чтобы не воняли. Открываешь бочку и нюхаешь. В случае чего, дома отмоем.
  - Сделаешь? - оживился Зелёный.
  - Как Митька шарабан отремонтирует, тогда и сгоняем. Я пока на свалке пороюсь, выберу штуки три-четыре годных и переставлю к забору. Будет машина - мы их ночью перекинем и вывезем.
  - Ты же ночью работаешь?
  - Не каждую ночь. По графику.
  - Тогда делай вещи.
  - Нам надо аккумулятор найти, мы Митьке обещали.
  - Поспрашивай у себя на химзаводе, а я - у себя поинтересуюсь. Где-нибудь да найдётся лишний.
  - А чего Митьке самому не нарыть?
  - Да он бестолковый. Робкий он. Видишь, загружают в автопарке Митьку.
  - Поможем пацану!
  И дело закрутилось как пущенное с горки колесо. Куда оно прикатится, не мог узнать никто.
  
  
  7. Наган и патроны
  
  - Сделаешь, Никифор Иваныч?
  Лабуткин достал из-под пиджака тяжёлый свёрток, положил на стол, размотал тряпицу. На ветошке оказался старый дореволюционный наган.
  На "Краснознаменец" привозили чинить оружие самой разной степени сохранности. Это был некогда сильно ржавый наган, долгое время пролежавший в сырости. Воронение было съедено полностью, деревянные накладки на рукояти сгнили. Восстановление такого дешёвого изделия как револьвер оказалось экономически нецелесообразным, и наган No 16704 списали. Из ящика подобного утиля и спас от его переплавки ученик слесаря Саша Лабуткин.
  Он разобрал и почистил револьвер, но вскоре перешёл на должность пристрельщика и нажёг патронов целую гору по причине производственной необходимости. А позабытая игрушка улеглась дальше ржаветь в сарае под другими железками. Но Лабуткин успел о ней позаботиться. Он даже накладки и пружинки новые поставил, этого добра в цеху было завались. Их там, на "Краснознаменце", и делали.
  - Зачем тебе, Саша?
  - Привык я к оружию. До сих пор расстаться не могу. Буду иногда в лес ходить на пострелушки, а уж потом, когда смирюсь, выкину.
  - Ты наган одной рукой соберёшь? - засомневался старик.
  - Конечно. Мы в мастерской на спор разбирали. И с завязанными глазами, и на время, и одной рукой. Как знал.
  - Лишним не будет, всяко, - рассудил Никифор Иваныч. - Если, к примеру, война.
  - Мы на "Краснознамёнце" фору по стрельбе красноармейцам могём дать здоровую.
  - Патроны где брать будешь?
  - У меня стреляных гильз целый ящик. Я ими малым в солдатиков играл. Выберу десятка два не мятых. Капсюли бердановские туда идут.
  - А пули?
  - Да я так... - Лабуткин махнул рукой и криво улыбнулся. - Пошалить больше.
  Никифор Иванович едва не прослезился.
  - Я тебе сделаю, - горячо заверил он. - Налажу в лучшем виде. Воронение не восстановлю, но... Я... Я тебе его полирну и в гальваническом цеху заникелирую! Мне Анатольич не откажет. Сделаю тебе по классу люкс, чтобы помнил Никифора Иваныча.
  - Да я вас и так не забуду, - честно признался Лабуткин, которому сделалось страсть как неудобно от сентиментальности старого рабочего.
  - А ты ничего не удумал?
  - В смысле?
  - Ну... там... - засомневался старик, но переборол смущение и цепко посмотрел на парня. - Стрельнуться?
  - Да вы что! - такая мысль Лабуткину в голову не приходила.
  Его неподдельное возмущение стало последней соломинкой, сломившей хребет верблюду сомнения.
  
  ***
  Стреляных гильз у Лабуткина был в сарае целый ящик, и он действительно в детстве играл ими в солдатики. Однако же не всеми. Много было относительно новых гильз, стреляных один раз.
  Степенные рабочие тащили с завода инструменты. Ученик слесаря Александр Лабуткин задумал обзавестись оружием и принялся запасаться боеприпасами, всякими разными, ещё не зная, какой пистолет получится украсть.
  Гильзы пистолетные - маузеровские, браунинговские, а также от нагана, Лабуткин натаскал со стрельбища в первый год работы пристрельщиком. Снарядить их он так и не собрался - хватило на работе пальбы. А потом сошёлся с Машей, женился, остепенился, отринул детскую дурь и оружейные иллюзии. Казалось, навсегда. Но оружейные мечты настигли и постучали в спину корявым перстом. Здесь стало не там. И теперь же, отказавшись от прежнего отрицания, молодой пролетарий, сам того не зная, на практике доказал справедливость марксистского закона отрицания отрицания, и немедленно стал показывать последствия трансформации своей жизненной философии после выполнения этого принципа.
  От отца сохранился целый чемодан охотничьих припасов. Вернувшись с ночной смены, Лабуткин не ложился спать, а дождался, когда мать уйдёт в магазин, и выволок из-под стола арсенал.
  В диване лежали ружья, но толку от них, с одной рукой, Лабуткин не усматривал.
  Он и не стрелял из ружей почти. Только из винтовок и, главным образом, - из револьверов и пистолетов.
  В кладовке стояли тяжёлые пыльные жестянки из-под тавота, одной рукой практически неподъёмные, потому что были набиты железом. Прижимая обрубком к животу, Лабуткин перенёс их в дом и высыпал содержимое на диван. Каждая банка была полна винтиками, болтиками, гаечками, шайбочками, контргайками и шурупами самых разных диаметров. Пружинками, пластинками сложного профиля и загадочного назначения, которые отец натаскал с завода, а потом и Лабуткин последовал его примеру. Неосознанно, как пчела носит мёд, руководствуясь инстинктом, что с завода надо тащить в улей по возможности всё, в полной уверенности, что когда-нибудь пригодится. И оно в домашнем хозяйстве пригождалось. Казалось бы, на что могли пойти шарики из лопнувшей подшипниковой обоймы? А вот, глядишь ты...
  Лабуткин отсортировал их и припас на шестой день шестидневки.
  
  ***
  На горюче-смазочный материал Лабуткин занял у Зелёного.
  - Ты огород, что ли, задумала копать? - спросил он, увидев, что мать выставила из сарая лопату.
  - Картошку обрывать надо, - мать не глядела на него. - Мы с Машей справимся.
  - А Герасимов, что, не придёт?
  - Не надо его, - сказала мать.
  Лёнька Герасимов был сыном её сестры, но жил далеко и слыл непутёвым.
  Сама-то она, выйдя за справного слесаря Лабуткина, выбралась из тины и нигде больше не работала. Алексей Лабуткин обеспечивал семью, а жена оставалась на хозяйстве, впрочем, немаленьком. Жёны ходили на фабрику только в самых конченых семьях, где мужик не добытчик, а сбоку припёка. Но в такой семье неустроенной и хозяйства-то нет. Кто будет стирать-готовить и за детьми смотреть, если все на заводе?
  - К вечеру вернусь, - известил Лабуткин, вешая сумку на плечо.
  - Ты куда? - неприветливо спросила мать. - Чего понёс?
  - По делам, - прохладно ответствовал он. - Вечером приду.
  В мешке глухо звякнуло железо.
  - Пьянствовать пошёл?
  "Откуда она знает? Я ещё не купил ничего", - поразился Лабуткин, но решил не брать в голову лишнего.
  - Копайте, - сказал он и вышел со двора.
  Двоюродный брат Лёнька был старше на пять лет, но выглядел куда дряхлее из-за плохой герасимовской породы, запойного пьянства и общей глупости. Чахлый и пристарковатый, он существовал одним днём и не задумывался о своей будущности. Был он, впрочем, безобидный и, от случая к случаю, работящий.
  - Здорово, - сказал Лабуткин, постучавшись и зайдя в избу. - Гостей ждёшь?
  Митька обрадовался.
  - Мать где?
  - В город ушла.
  - Я по делу, - сказал Лабуткин, выставляя бутылку на стол.
  Лёнька мигом выкатил стаканы. Лабуткин налил ему половину, а себе немного.
  - Давай, за встречу!
  Герасимов маханул разом, поперхнулся, долго сипел и кашлял, утирая слёзы.
  - По какому случаю гуляем? - наконец, продышался он.
  - Надо патроны зарядить, поможешь?
  - В чём вопрос! Ты оставляй, я сделаю, - заверил Лёнька.
  - Давай сейчас и замутим.
  - Я сделаю, - повторил Герасимов.
  - Я бы сам сварганил, будь у меня две руки, - решил надавить на жалость Лабуткин, зная, что если оставить работу на совести Герасимова, он её тут же бросит и никогда не закончит, но не по злобе или вредности, а по слабости характера. По той же слабости его можно было заставить, если надавить, даже когда он совсем не хочет.
  - Понимаю, - закивал Лёнька и от сочувствия чуть не заплакал.
  - Тогда руки в ноги и погнали, - Лабуткин поставил на стол банку с порохом.
  - А капсюли? - спросил недалёкий Лёнька.
  - Вот - бердановских капсюлей целая коробка, их и ставь. А потом я в гильзы порох буду засыпать. Ты сверху запыжишь маленько газеткой и два шарика добьёшь. Края гильзы завальцуешь, чтобы шары не выкатывались. Усёк?
  Лёнька вздохнул.
  - Наливай.
  "Нельзя его брать на дело, - с тоской прикинул Лабуткин. - Напьётся и всем разболтает, откуда у него деньги, да с кем нажил. Слаб он для серьёзных дел. Надо искать другого. А кого, Шаболдина?"
  Назначенный Зелёным главарь волен был набирать в свою банду всех, кого мог заманить.
  
  
  8. Заединщики
  
  Артельная промышленность сохранилась в Советской России с царских времён, благополучно пережила Гражданскую войну, расцвела при НЭПе и продолжила здравствовать, когда новую экономическую политику свернули.
  По сути своей артели были пережитком средневековых цехов с поправкой на русский уклад.
  Склонные к ведению определённого рода деятельности мужики собирались, договаривались об условиях, назначали над собою старшего и сообща брались за работу. Артели на Руси были известны самого разного рода: кузнечные, маслодельные, иконописные, сокольничьи, извозчичьи, рыбацкие, малярные, шерстобитные - несть им числа. Технический прогресс задвинул архаику на задний план, но даже революционная смена капиталистического строя на более прогрессивный не изжила силу народной традиции.
  Граждане Страны Советов вольны были идти на государственные заводы и фабрики, в конторы и больницы, чтобы получать гарантированный оклад и работать в рамках единого трудового законодательства, но могли скооперироваться в товарищество и зарабатывать на свой страх и риск. Денег там выходило больше, однако могло не выйти вообще, если артель разваливалась, не получала заказов или её продукция не находила сбыта.
  В крупном промышленном Ленинграде естественным образом возникали многочисленные артели металлистов. Они делали топоры и пилы, ключи и замки, вагонетки, банки для красок, автозапчасти, вилки и ложки, штопоры и ножи, молочные стерилизаторы, вентиляторы, фонари к тракторам, занимались ремонтом копировальных, пишущих и счётных машинок, лабораторных измерительных приборов и медицинского оборудования.
  Там работали мастера на все руки. Они запросто могли снарядить стреляные гильзы.
  У них были станки и самые разные подшипники. Шары из лопнувшей обоймы никто считать не будет.
  В артель обычно кооперировались люди приблизительно одного возраста или земляки, у которых было много общего, чтобы вместе работалось легче. Раньше в артели бытовала круговая порука, но в производственных коммунах она сделалась объективно ненужной.
  Хотя, как считал Колодей, не исчезла полностью.
  Небольшой, но тесно спаянный родственными и соседскими отношениями пролетарский кооператив при определённых условиях мог превратиться в банду.
  Слесари были задействованы.
  Слесари точно были в деле об убийстве работников завода "Промет".
  Колодей в милиции прошёл через "револьверный лай" 1920-х и знал, сколько из чернорабочих выходит преступного элемента.
  Он скептично относился к версии Особого отдела о шпионах и белогвардейском подполье. Диверсанты, да и бандиты применили бы штатный боеприпас. Он надёжнее, его проще достать и не надо возиться с перезарядкой. Идея снарядить гильзу шариками от подшипника не могла придти в голову офицеру. Человек понимает только то, что находится у него перед глазами.
  И хотя предположение Панова об использовании оружия кем-то из советских граждан, имеющих наградной или служебный наган, было теоретически верным, установить посредством отдела баллистической экспертизы принадлежность оружия пока не представлялось возможным на практике. Ленинградские криминалисты только начали создавать пулегильзотеку. Они могли сравнить следы с уже оставленными на месте преступления за последние годы. Для того, чтобы отстрелять всё имеющееся в Ленинграде оружие и собрать для изучения пули и гильзы, потребуются огромные складские помещения, организация отстрела и последующей обработки материала. Даже для одного города это казалось красивой сказкой. Что уж говорить о глубинке, откуда тоже мог заплыть ствол.
  Когда-нибудь в СССР баллистический архив будет создан. Возможно, пенсионер Василий Васильевич Панов до этого счастливого времени доживёт, но сам Колодей думал о перспективе с иронией.
  Вася фантазировал, поскольку был допущен к служебным секретам. Однако о начале работ в отделе баллистической экспертизы по созданию картотеки не могли знать посторонние. Служебное оружие в Ленинграде даже не планировали отстреливать. Бояться гипотетическому предателю было нечего.
  По мнению Колодея, изготовить самодельный боеприпас можно было только от безысходности. Когда не знаешь, где его купить, имеешь сильное желание пострелять и специальные познания, как его сделать. Школьники из рабочих семей подпадали под это полностью.
  В идеале, преступник должен обладать навыками, чтобы самому смастерить, и материалами - капсюлями, порохом (например, из отцовского охотничьего сундучка) и поражающими элементами. Этим условиям соответствовали ребята из школ фабрично-заводского ученичества.
  Но почему шарики?
  Казалось бы, чего проще - отлить из рыболовных грузил пули подходящего калибра и довести до нужного диаметра молотком или обкатать доской, если сразу начисто не получится? Однако по какой-то причине был выбран совсем другой путь. Преступник использовал одинаковые шарики диаметром 7,144-мм. Их применяли в номенклатуре из двадцати трёх наименований шарикоподшипников, которые ставили на такое разнообразное количество машин и механизмов, что учесть в крупном промышленном городе не представлялось возможным. Они были одними из самых ходовых в машиностроении. С ними могли поспорить только подшипники под шар 6,35-мм, самый оружейный диаметр, о котором Колодей тоже теперь знал, но думать чурался. Это был калибр "маузера" образца 1910 года. Доступ к ломаным подшипникам с шарами диаметром 7,144-мм был у всех желающих. Принести с завода пригоршню блестящих шариков сыну или внуку будет счастлив любой работяга.
  Оказаться в хозяйстве шары могли в любом количестве у кого угодно.
  Ими стреляли из рогаток и били окна, оставляя в стекле отверстия, похожие на пулевые. Об этом не заявляли в милицию, но заклеенные бумагой дырки было видно с улицы в окнах рабочей окраины.
  С шариками привычно играли дети.
  "А в сентябре они пошли в школу", - подумал Колодей.
  Мысль, что это учащиеся, страшила больше всего. Малолетние убийцы наигрались в разбойников, испугались, занялись уроками или по какой-то иной причине утратили свой скоротечный интерес, и найти их будет невозможно.
  Шайка, случайным образом сложившаяся на каникулах, распалась.
  Колодей любил людей. Больше всех - любил детей.
  Их-то он и искал в первую очередь.
  
  
  9. Волшебный сундучок
  
  Стреляные гильзы у Панова были. Он принёс их из тира, выбрав самые симпатичные. Похвастался перед родителями, да и бросил в сундучок с детскими сокровищами.
  И сейчас, когда понадобилось для дела, Вася обратился к своему кладу.
  Вася выдвинул из-под узкой железной кровати, на которой спал за шкафом от родителей, большой лакированный ящик, замок на котором не закрывался и ключ был потерян. Раскрыл и принялся раскладывать на полу чудесные произведения давно ушедшей эпохи, происхождения которых не помнил, но каждый предмет имел, судя по следам бытования, яркую и насыщенную историю.
  Там была железная ступенчатая втулка с резьбой спереди и сзади. В детстве Васе кто-то сказал, что она от паровоза, и Вася неосознанно верил до сих пор, хотя теперь точно знал, что это надульник от пулемёта "Максим". Там был сломанный перочинный ножик, у которого однако сохранились шило и консервная открывашка. Там было здоровенное увеличительное стекло от неизвестного прибора, но такое толстое посередине, что зажигало лучше всякой лупы на ручке. Там лежала дирижёрская палочка с облезлым лаком, поцарапанная и обожжённая, на которой красовалась оставленная не без помощи увеличительного стекла косая и расплывшаяся буква "В". Там были анодированные болтики и полированные гайки. Там были детальки от швейной машинки. Там были грузила, и лески. Красные резинки для рогатки. Шило из гвоздя. Половинка ножниц. Поцарапанное стекло от карманных часов и циферблат от них же. Там были пружинки! Там была жестяная коробочка из-под чая, в которой лежала невиданной красоты почтовая марка.
  Там была неработающая зажигалка в виде "Браунинга N 3", как теперь Вася понимал, довольно точно сделанная. Её на заре памяти Васи подарил отцов приятель, который больше не появлялся.
  Там были школьные пёрышки, выпавшие из лопнувшей коробки, и старые вставочки. На самом дне царил обломок павлиньего пера с "глазом", истрёпанный, но гордый, как королева-мать.
  Ещё там лежала пробка от хрустального графина, которая показывала на стене радугу, и пробочка в золотистой фольге.
  Далеко не у всякого мальчика был такой сундучок.
  В уголок закатились три гильзы, пули из которых стажёр Панов на первых стрельбах послал в мишень. Правда, не в яблочко, а в молоко, но кто об этом помнит?
  Гильзы были безупречны. Вася выбирал.
  Вот и сейчас он полюбовался ими и положил в карман.
  Он бережно собрал сокровища, на самый верх опустил яростную жиганскую финку, взятую из отдела, закрыл крышку и задвинул под кровать.
  Сундучок натолкнулся на большой ящик с оставленным хобби. В школе Васю научили переплетать книжки, и он так увлёкся этим, что собирал куски нитроискожи или дерматина, разводил в консервной банке брикеты вонючего клея, вызывая ропот и нарекания соседей по коммунальной кухне, резал картон, выискивал у знакомых и родственников книги без обложек, пока не переплёл их все, после чего резко бросил. Ящик с переплётным материалом, дощечками и струбцинами остался, но только занимал под кроватью место. Васе была жалко вынести его на свалку. Казалось, что с ящиком он вынесет на помойку часть своей жизни. Подспудно, но осознанно Вася думал, что переплётное дело ему ещё пригодится.
  Вася оттиснул переплётный ящик, чтобы не мешал сундучку, и задвинул на место свою сокровищницу.
  Сбросил с кровати край покрывала с бахромой. Встал и раздёрнул морщинки на его плюшевой поверхности.
  Это было очень полезное хранилище.
  
  
  10. Дело на заводе "Промет"
  
  Подписать на криминал Шаболдина оказалось тем легче, что они вместе уже делали дела, а попался один раз и только Лабуткин.
  План разработали в сарае у Зелёного. Там было просторно и в то же время уютно. В углу напротив двери до крыши были сложены дрова, кубометра два, на просушку - Зелёный не мелочился. В другом конце сарая, не видном от двери, за поленницей стояли два скамьи и корзины с картошкой, которую обрывали мать и сестра. В стене, выходящей на задворок, было прорезано оконце с ладонь высотою и шириной в локоть, забранное битым стеклом - для света. Они ещё пацанами тут резались в карты. Детали похищения подробно обсудили, рисуя на земляном полу схемы и тут же стирая, чтобы начертить новые, годные. Всех увлекло предприятие, особенно, Митьку, подогретого подгоном аккумуляторной батареи, не новой, но хорошего качества, которую приволок ему Зелёный. Митька хотел испытать свою конструкцию в деле. А если дело будет реальное и принесёт доход, тем более.
  Выбрали ближайшую ночь, когда у Лабуткина выпадет перерыв. Шаболдина на пустяковое дело подпрягать не стали. Всей возни - грузовик обкатать.
  Три железных бочки из-под уайт-спирта даже через забор перекидывать не потребовалось. Заводская ограда "Краснознаменца" со стороны свалки использованной тары отвалилась целой секцией. Для её восстановления не находилось ни материалов, ни начальственной инициативы. Свалка заросла крапивой, и кореша изрядно обожглись, протаскивая бочки к машине.
  - Тягай.
  - Толкай давай, чудило грешное.
  - Да подымай же, дьявол!
  Подельники пыхтели в ночи, подмолаживая друг друга добрым словом. Поставили бочки в кузов, довезли до двора Лабуткина и затащили к нему в сарай.
  Договорились на ночь, когда в графике Лабуткина случится "окно", а у Кутылёва и Шаболдина выходной после пятого дня шестидневки.
  Ждать посчастливилось недолго.
  Ночью к ограде завода "Промет" подъехал старенький трещащий грузовичок "Форд-ТТ". С невысоких бортов наспех сколоченного кузова соскочили двое, ещё один вылез из кабины. При близком свете 40-свечовых фонарей они казались тенями.
  Кладовщик встретил их у ограды, вдали от стоящего за углом здания на вышке часового. Всё было вымерено и высмотрено ушлым заводчанином. За деньги он подрядился рискнуть, хотя по жизни не особо нуждался. Он провёл до лазейки в заборе, большой, хорошей. Требовалось только сдвинуть три доски, и можно протащить бочку.
  Костромской был не молод, но в кутузку не попадал, оттого он боялся тюрьмы и суетился не по делу.
  - А кто это с тобой? - расспрашивал он Зелёного, с которым познакомил его инженер Тихомиров.
  "Лишнее спрашиваешь", - зло подумал Лабуткин, а Зелёный только посмеивался и отвечал:
  - Грузчики высокой квалификации. Вынесу всё - и широкое, ясное.
  Кладовщик был нужен ещё и для того, чтобы показывать дорогу. Выйти к цистерне и не наткнуться на охрану можно было только с опытным проводником.
  Рельсы вели на склад. Костромской сорвал подпечатник, отпер замок, отворил дверцу в воротах. Было хоть глаз коли, но, когда вошли и затворились, в руке Зелёного щёлкнула зажигалка.
  - Дура, взорвёмся, - буркнул кладовщик. - Я сам.
  Он исчез во мраке и тут же вернулся с фонарём "летучая мышь". Зажгли фитиль, надели стекло, впереди развиднелся громадный округлый контур.
  - Он, - громким шёпотом сказал Костромской.
  Тихо подошли, бесшумно опустили на шпалы бочку.
  - Я сам, - сказал кладовщик, достал из кармана маленькие кусачки, снял пломбу, выдернул проволоку.
  Зелёный и Шаболдин подвели бочку под кран, Лабуткин держал в руке пробку. Тихомиров уверенным движением повернул вентиль.
  - Пошла.
  Шаболдин втянул носом:
  - Действительно - он!
  Из крана хлестала мерзкая жидкость, не имеющая к водке ни малейшего отношения. Кантовали бочку, Лабуткин подправлял, Костромской светил.
  Шипели во тьме:
  - Лей! Лей!
  - На руки не лей! На руки!
  - Ты куда льёшь, демон?
  - Сюда лей, не туда.
  - Сюда.
  Взяли, слили и понесли. Поставили в кузов. И так три раза
  Угашали крадунов этиловые испарения. Хорошо, что ещё кубатура была большая - никто не брякнулся. Тем не менее, когда вывернулись со склада, вид у них был ушатанный.
  Кладовщик заново опломбировал цистерну, запер ангар и выбрался к похитителям.
  - На, - Зелёный сунул ему в руку банковские билеты. - В расходе.
  Костромской пересчитал банкноты и остался доволен.
  Пока жадность пересиливала в нём страх, с вороватым кладовщиком можно было иметь дело.
  Кутылёв, остававшийся неотлучно при машине, приглядывался к подельникам.
  - Вы там что, пили?
  - Не, Митька, - спокойно ответил Лабуткин. - Просто нанюхались.
  Кутылёв покивал, но не поверил.
  - Крутаните кто-нибудь, - попросил он, садясь за руль.
  Шаболдин встал перед капотом фордика, энергично завертел заводной рычаг. Аккумулятору надо было помочь. Грузовичок выхлопнул газ и затарахтел.
  - Шаболда, давай в кузов, бочки держи, - прошипел Зелёный. - У Саньки разгрузите, а мы догоним.
  Фордик затарахтел ещё громче и затрясся как в лихорадке. Был риск, что мотор не вытянет, но он вытянул. Митька включил низшую передачу, и грузовичок покатился вперёд своим ходом, требовалось лишь немного его подтолкнуть. Шаболдин запрыгнул в кузов, "форд" заревел и поехал. Так он и скрылся, незамеченный охраной завода.
  Лабуткин с Зелёным шли до дома без опасности оказаться остановленными милиционером, заинтересованным, что же за бочки везёт посреди ночи подозрительный грузовик.
  - Теперь будешь сыт, пьян и нос в табаке, - веселился Зелёный, спиртные пары ещё не выветрились.
  - Это в лучшем случае, - сказал Лабуткин.
  - В худшем - Митьку с Шабодой сейчас примут. Ну, или меня на сбыте потом. Ты с Машкой не при делах при любом раскладе.
  "С Машкой, - злобно думал Лабуткин. - Сказать ему про наган?"
  
  
  11. Контингент
  
  С утра, поставив задачу сотрудникам, Колодей выдал Панову пять рублей на оперативные расходы и отправил на Выборгскую сторону обходить слесарные артели.
  - Начни оттуда. Я чувствую, что мастерская должна находиться ближе к месту совершения преступлений, - сказал ему Колодей. - Просто чутьё.
  Из центра Вася на Правый берег заехал на девятке. На Лесном, у железнодорожного моста, соскочил с трамвая и перешёл проспект к чумазым корпусам, где располагалась перспективная артель "Станкоремонт". Он не знал, что увидит и кого встретит. У Панова было заготовлено два могучих подхода - давить сверху и подныривать снизу. Оба имели свои достоинства и недостатки. Вася решил выбирать по месту, а дальше кривая вывезет.
  Артель располагалась на заводе слева от путей и выглядела солидно. Панов деловито зашёл в контору при цехе - застекление за реечной обрешёткой, - из-за стола поднялся мужчина в костюме-двойке.
  - Ленинградский уголовный розыск, - с удовольствием произнёс Вася, раскрывая удостоверение.
  - Здравствуйте. Очень приятно.
  - Кто из ваших работников, - Панов с многозначительным видом достал из кармана красивую гильзу и протянул директору. - Может этим баловаться?
  Директор артели повертел гильзу, глянул на донце, вернул Васе, подмигнул.
  - Ну, этим... Давно служили?
  - Это образцовая гильза, - ополчился Вася, догадавшись, что директор прочёл год по клейму под капсюлем, и увидел, что гильза свежая.
  - Что же вы ко мне с такой... мишурой? - укоризненно спросил директор, глядя на Панова как на мальчишку, вздумавшего пошалить, но облапошившегося
  "Опер должен быть везде атакующим, - Вася представил, как это говорит Чирков, и в нём закипела кровь. - Опер должен нападать и кусать, а не уходить в защиту".
  Чирков был прав.
  - А давайте я вас закрою? - деловито предложил Вася и положил гильзу в карман. - Отправим сейчас всех в кутузку на трое суток для выяснения личности? А за это время, может, чего и найдётся? Если не найдётся - тоже не беда. Сорванный график, план поставок, да и рабочие разбегутся.
  Директор слушал и серел лицом. Он опустился на стул, будто из него медленно выпустили воздух.
  - Чего вы хотите-то, Василий Васильевич? - спросил он совсем другим голосом.
  - Ответов на вопросы хочу по существу.
  Спустя минут тридцать жизни Вася понял, что из ошарашенного мужика подробностей досуга и пристрастий работяг, шурудящих в цеху, не добыть, и милосердно избавил директора артели от своего присутствия.
  Артельных мастерских металлической группы Вася выписал из книги "Весь Ленинград 1932" целых шестьдесят шесть штук.
  Сегодня он наметил посетить ещё одну - "Сербско-румынскую", производящую починку и лужение медной кухонной посуды. Располагалась она в прямо противоположной стороне - на Большой Охте. Там Вася планировал закончить обход адресов и переключиться на агентурную деятельность.
  Вася шёл по пустым тротуарам Лесного, где город как будто вымер - все работали.
  С пересадками на трамваях он доехал до улицы Васильевской и в кирпичном домике, из которого исходил стук и звон, угадал артель медянщиков. Он толкнул засаленную дощатую дверь и оказался в большом помещении, жарком и пахнущем нашатырём и припоем. Несмотря на ясный день, в мастерской было мрачновато. На вошедшего устремились блестящие белки глаз и засверкали жёлтым коронки зубов.
  "Чёрт побери, одни цыгане, - Вася даже ошалел. - Почему они на Выборгской стороне, а не в Красном Селе?"
  Однако теряться в "Сербско-румынской" артели было тем более нельзя, и молодой опер прошёл к прилавку, из-за которого внимательно смотрел седой цыган с длинным чёрным лицом.
  В адресной книге председателем значился просто Гучан, без инициалов. Вася интуицией сотрудника уголовного розыска понимал, что этот человек не заморачивается с погонялом. Так его и надо звать. Так все зовут.
  - Ты Гучан? - сходу спросил Вася.
  - Я Гучан. А ты кто? - старик не удивился заходу. - Ты - мент?
  - Я - мент.
  Быть активным, а не пассивным государственным служащим с цыганами оказалось естественным и приятным делом. Панов услышал голос интуиции, о которой с утра говорил Колодей, и понял, что чувствовал начальник бригады. У Васи исчезли сомнения. Здесь вполне могли набить шариками от подшипников револьверную гильзу. Снарядить её капсюлем и зарядить порохом.
  - Были сомнения? - криво усмехнулся Вася, достал гильзу и постучал донцем по прилавку. - Сделаешь таких шпалер зарядить, чтобы выстрелил?
  Гучан взял гильзу, осмотрел опытным взглядом. Гильза была хорошая.
  - Сколько тебе надо, семь? - равнодушно спросил председатель посудной мастерской.
  - Надо сто. Сто сделаешь? - как-то иначе, кроме как повышать ставки, играть с цыганами было нельзя - не поймут.
  - Сделаем что скажешь. Заплати за десять!
  У заклёпочников и лудильщиков не могло быть шарикоподшипников, но говорил цыган так уверенно, что Вася отвечал, как загипнотизированный.
  - Гильзы ты сам достанешь или принести?
  - Принеси. Неси гильзы, и порох, и капсюли.
  "Пули. Он не сказал про пули!" - Вася вспотел, но не был уверен, что из-за духоты.
  - Возьмёшься? Вечером принесу.
  Гучан равнодушно смотрел ему в глаза. Вася торопливо кивнул и спиной вперёд выкатился за порог.
  "Надо доложить Яков Санычу!" - заполошно думал он, вышагивая к остановке.
  После "Сербско-румынской" артели Вася чувствовал себя вышедшим из цеха термической обработки металлов.
  "Хорошо, что карманы не обчистили", - ошалело думал опер, второпях ощупывая пиджак.
  Удостоверение было на месте. Деньги, выданные с утра начальником бригады, тоже. Панов добрался до бывшего Главного штаба и разыскал Колодея. "Мастерская!" - думал он.
  - Получается, гильзу-то он у тебя замылил? - ироничным тенорком спросил Колодей, когда Вася закончил доклад об обходе металлических артелей Выборгской стороны.
  Панов покраснел, как при цыганах в цеху.
  - Понимаю. Сработал хорошо, - утешил Колодей. - Только нам это не годится, - он сел на стол, покачал ногой, покивал головой, подумал: - Заказ ему сдать можно, но денег товарищ Гучан тебе не вернул бы. Процыганены были бы денежки. Ну, мы их назад забрали бы, конечно. Потом. А так бы Гучан тебя кинул. Он знает, что жаловаться ты в милицию не побежишь. И по всему, взятки с него гладки. А если мы его задержим - он над нами посмеётся. Ну, вернул бы он тебе задаток, в крайнем случае. Хотя с цыганами я бы не был столь уверен. Артель эту надо взять на заметку, так что ты сегодня не зря потрудился. Мы их потом раскрутим. Ты всё сделал правильно. Теперь отправляйся по злачным местам, ищи вечером там. А эти две артели - вычёркивай.
  Было страшновато после махания корочкой угро толкаться вечером в пивной с риском наткнуться на тех, кто видел тебя днём как лицо официальное. Однако поиски мастерской по артелям не отменяли задачу найти мастера в кабаках, поэтому Вася нацелился не светиться вблизи тех мест, где проводил обход, а снова отправился на Пороховые.
  Это был полноценный рабочий день. Вася окончательно умотался, пока ехал на трамваях с пересадками на Выборгскую сторону. Стемнело и зажглись фонари, когда он толкнул дверь рюмочной и зашёл в её тусклое и пока ещё чистое нутро. Работяги только-только начали возвращаться со смены, но ждать не имело смысла. В злачном месте успел скопиться тёмный элемент. И этот элемент признал Васю.
  - О, малой пожаловал!
  К своему неудовольствию Вася углядел старого пропойцу в компании молодых хулиганов, а те с наглым любопытством уставились на него.
  "Нападай и кусай, - подумал Вася. - Я - сотрудник уголовного розыска".
  Он теперь не мог включить задний ход и смыться.
  Позор в сербско-румынской артели заставлял его отыграться хоть на ком-то. Вася борзо подвалил к столу, сунул Мутному Глазу руку:
  - Здорово! А ты чё здесь?
  Мутный Глаз даже стушевался.
  - Да забрёл. Пропустить...
  - Здорово, братва, - приветствовал хулиганов оперуполномоченный Панов.
  "Фабрично-заводская школа, - подумал Вася. - Лесные каникулы..."
  "Летние каникулы, - спохватился он. - О чём я..."
  "...Или прогулы..."
  Каждый из них стал подозреваемым.
  Хулиганы поздоровались в ответ, предполагая свою вежливость и присматриваясь к незнакомцу. Но они ещё не решили, бить, говорить или пить, но для начала решили пропустить. Вася каждому пожал руку, сдержанно представляясь, и услышал в ответ имена и клички, которые навсегда ухватила цепкая память опера. Он не забудет установочные данные и после раскрытия уголовного дела. А когда к персональному пенсионеру МВД полковнику Панову приедет корреспондент газеты "Ленинградская правда", Василий Васильевич назовёт их поимённо, будто познакомились они вчера.
  А в 1933 году молодой человек в тесноватом пиджачке вернулся за стол к гужбанящим придуркам, поставил кружку пива и стопарь водки.
  - Будем здоровы, пацаны, - молвил он и отпил водоньки немного.
  И все сказали: "Будем". И выпили.
  "Будете", - подумал Вася.
  Братва стала приглядываться и заинтересовалась:
  - А ты не легаш ли, часом?
  - Кто, я? - засмеялся Вася Панов.
  - Например, ты, - с вызовом дополнил один.
  - Сам ты легаш, - всерьёз разозлился Вася на обидное прозвище, и злость его была неподдельной.
  Шантрапа почувствовала, но поняла по-своему.
  Спрашивающий сбавил обороты.
  - Ты откуда такой нарисовался? - он был примерно васиного возраста и старше всех остальных.
  - С Рахьи, - уже спокойнее ответил Вася, который в детстве гостил там летом у бабушки, и потому отвечал не задумываясь.
  - Что за место такое - Рахья?
  - Возле Ладоги, не доезжая. Отец на торфах работал, - и хотя это было недолго, Вася не соврал, а собеседник заметил, что он говорит правду.
  - А Лидку из кооперации знал?
  - Сволочь-то эту! - возмутился Вася более чем искренне. - Это ж падла жадная была! Клещ болотный, натуральная тварь.
  - А тётку Анну?
  - Тётку Анну не знал, - честно сказал опер Панов. - У нас на деревенской стороне такой не было.
  - А дядю Кузьму?
  - Дядю Кузьму, хромого? - уточнил Вася, который приходил к дяде Кузе курить. - Сидели вместе на завалинке, которая на дорогу выходит.
  - А ты говоришь, Штакет! - переглянулись хулиганы с дрищеватым шпаном, должно быть, родом из бараков торфоразработок посёлка Рахья.
  "Почему я его не знаю? - подумал Вася. - Или он потом приехал?"
  - А ты откуда? - спросил он Штакета.
  - Со Ржевки,- ответил тот и поинтересовался в свою очередь: - Где лямку тянешь?
  - Учеником переплётчика в Публичной библиотеке. На самом деле, таскаю всякий хлам туда-обратно, - безрадостно поведал Вася.
  - А к нам чего забрёл?
  - Надо.
  - Чего надо?
  - Дело у меня тут, - честно сказал Панов, подумывая, что завтра он заведёт на них дело оперативного учёта, а пока для него соберёт данные.
  - Какое дело? - не унимался Штакет.
  - Ты сколько получаешь?
  Этим он глубоко задел пацана. Штакет потупился, зашмыгал носом.
  - Нисколько, - пробурчал он. - На "фазанке" много не заработаешь.
  - Да я тоже не богат, - сказал Вася. - Вот, хочу гильзы зарядить, чтобы не дорого.
  - Какие гильзы? - заинтересовались пацаны.
  - Да вот.
  - Опять ты за своё, - сказал Мутный Глаз. - Говорю же, на рынке купи.
  - Нет у меня денег на рынке покупать, - со сдержанной досадой ответил Вася.
  - А сколько тебе надо? - спросил самый крепкий из пацанов, высокий, с чёлкой и быстрыми глазами налётчика, которого хулиганы помладше с опасливым уважением звали Виталиком, хулиганы постарше - Захаром, из чего Вася сделал вывод, что он, скорее всего, Виталий Захаров.
  - Семь штук.
  - Шпалер есть?
  - Допустим.
  - Продай.
  - Нет, - категорично, словно перед ним и в самом деле стоял вопрос продажи табельного оружия, отрезал Вася. - Мне самому нужен.
  - Червонцев поднимешь.
  - Хрустов я сам добуду, - впервые у опера Панова на лице появилась совершенно волчья улыбочка, и это умение закрепилось в его мимических мышцах, слегка изменив выражение лица. - Мне шпалер зарядить надо.
  - Ну, малой! - только и сказал Мутный Глаз.
  С пива пацанов забрало и они наперебой начали хвастать друг перед другом сплетнями и выдуманными подвигами, спеша выговориться, видать, собирались нечасто, а когда находились деньги на выпивку. Вася слушал и мотал на ус. Про стрельбу в Пундоловском лесу не упоминали, но всё равно было познавательно.
  Когда пиво кончилось, хулиганы повалили из рюмочной, и Вася вместе с ними, оставив Мутного Глаза дожидаться нового мецената.
  Шатались по улицам, орали дикими голосами, задирали прохожих. Вывернуть карманы никому не решились, но к тому шло.
  Случайно компания оказалась на остановке, когда подъезжал 30-й трамвай.
  - А вот и мой, - соврал Вася. - Я на нём до дома доеду.
  - Не прощаемся!
  - Ты давай заходи ещё, - загалдели гопники.
  Захар, он же Виталик, отошёл от гоп-компании к рельсам, на которые накатывал звенящий вагон.
  - Ты если надумаешь, заходи в шалман, я со старшими переговорю насчёт семи штук. Вообще, дело может быть. Ты как?
  - Если нормальное, я - за, - сказал Вася. - Мне деньгу зашибить надо в край, а то жизнь летит.
  Трамвай сбавил ход и задребезжал всеми стёклами. Времени не осталось. Виталик решился.
  - Заходи ко мне, я на Исаковке живу, Панфилова десять. Запомнишь?
  - Запомню, - сказал опер Панов и пожал на прощание руку. - Я обязательно зайду.
  
  
  12. Настоящий пристрельщик
  
  Денег с шестисот литров этилового спирта-ректификата I сорта пришло столько, что Лабуткин забыл о продуктовых карточках и отсылал мать на рынок за парной говядиной и в коммерческий магазин за белым хлебом.
  Бочки поставили к нему в сарай. У Зелёного было опасно, к нему мог зайти участковый, а Лабуткин был на хорошем счету. Ни мать, ни жена не задавали вопросов, откуда взялся спирт и что с ним будут делать. Домашние знали, что пацаны знают, и этого было достаточно. Знали также и то, что Саша не притронется к спирту.
  - Герасимову не показывай, а то он всё выжрет, - ворчала мать.
  - А ты его не зови, - отговаривался Лабуткин.
  Зелёный приезжал на розвальнях с одним и тем же мужиком, лет на десять постарше. По виду, из красной бедноты, но насупленный и осторожный. Звали его Алексей Перов, как втихаря поведал Зелёный. Сам мужик знакомиться не лез, а сидел на телеге и помалкивал, видом своим не выказывая интереса к постороннему.
  Наливали через шланг в металлические сорокалитровые бидоны. Зелёный увозил товар по своим барыгам, а потом возвращался с толстой пачкой червонцев.
  Сразу как завелись деньги, Лабуткин купил посредничеством Зелёного отрез синей саржи и серого габардина у тех же скупщиков краденого и пошил у портнихи с Охты два костюма. На его теперешнюю фигуру надо было снимать особую мерку. Жизнь изменилась необратимо и продолжала меняться дальше.
  - Ох, запалимся, - притворно вздыхала Маша, примеряя новое платье.
  - Не гони, мы всегда прилично жили, - отмахивался Лабуткин. - И будем жить. Как люди. Я - лучший!
  В обновке он почувствовал себя веселей. Хороший костюм - залог здорового духа и высокого морального облика. Лабуткин вспомнил, что знал это раньше, но в больнице всё куда-то улетучилось. Из него много чего улетучилось за месяцы новой жизни. Многое теперь предстояло обретать заново, быть может, слегка иначе, но ведь и он стал другим. Вёл себя иначе, ходил иначе, он это чувствовал, но вернуть обратно было выше его сил. Одно он знал твёрдо - хорошая одежда помогает. Лабуткин решил заказать у армян новые ботинки, по мерке и без талонов.
  По Шаболдину было не сказать, что он стал богат, только щёки округлились, а вот Митька заметно поправил своё материальное положение. Сам Зелёный вид всегда имел щеголеватый, даже если оказывался по уши в карточных долгах.
  
  ***
  Однажды к вечеру, когда Лабуткин, проспавшись со смены, курил на крыльце, у калитки остановился Никифор Иванович.
  - Прохлаждаесси?
  - Есть такое дело.
  - А вот пойдём, - как затейливый сказочник, манящий в страну грёз, позвал старик.
  Лабуткин бросил окурок в траву и немедленно поднялся, сердце сладко замерло, как когда-то в детстве.
  В доме старика всё пропахло машинным маслом. Было скудно и неприбранно.
  - Смотри, что я тебе приготовил, - Никифор Иванович полез в божницу, достал из-за иконы тяжёлый свёрток.
  Положил на стол, раскинул тряпицу.
  - Прямо царский, - вырвалось у Лабуткина. - Никогда такого не видел.
  - Сделал в лучшем виде, - Никифор Иванович поднял обеими руками никелированный наган и поднёс Лабуткину. - Разрешите доложить и извольте получить.
  Не веря своим глазам, он взял револьвер, повертел. Такой роскошной игрушки у него отродясь не бывало. Совершенно невозможно было узнать наган. Накладки на рукояти остались теми же, но прочее...
  - Да мой ли? - севшим голосом спросил он.
  - Ты номер, номер глянь!
  Номер был тот же, и звезду Тульского завода, поеденную коррозией, легко было опознать.
  - Что, съел! - ликовал Никифор Иванович.
  - Высший класс!
  Револьвер блестел и отбрасывал на стены зайчики. Диковинные вещи могли для забавы состряпать металлисты.
  - Шлифанул неровности, заполировал - дело недолгое. Отдал в гальванику, там за ночь довели до ума, и дело в шляпе. А каморы я тебе загладил как зеркало. Гильзы будут сами выскакивать, только держи.
  - Люкс вообще. Ну, уважил, - от души признался Лабуткин.
  - Помни Никифор Иваныча!
  - Век буду помнить, - честно сказал он, опуская никелированный револьвер в брючной карман. - Слушай, Никифор Иванович, может, тебе надо чего?
  - Окстись, Саша, - засмущался сосед. - У меня всё есть.
  - У меня теперь деньги водятся.
  - Всё есть, - повторил старый слесарь. - У тебя - семья.
  - Ты обращайся, за мной не заржавеет, - заверил Лабуткин.
  - Храни тебя Бог, Саша, - словно провожая, вздохнул старик.
  
  ***
  Патронов с собой Лабуткин взял пятнадцать штук, не считая тех, что лежали в барабане.
  - Пойдём в лес, - подмигнул он зашедшему с деньгами Зелёному. - Любишь по чуркам стрелять?
  Они зашли далеко в перелесок, куда не прибегут милиционеры, хоть стреляй там, хоть ори как резаный.
  Лабуткин достал наган.
  - Дай глянуть, - попросил Зелёный.
  Признавая главенство Лабукина, он стал в этих условиях другим. Зелёный никогда не вёл себя так на людях, но когда попадал в непривычную обстановку, как бы замирал пред лицом Судьбы и плыл по течению.
  Лабуткин протянул ему револьвер.
  - Ух, ты! - Зелёный принял оружие обеими руками и стал разглядывать, как ребёнок дорогую игрушку. - Офицерский?
  Он думал, что белогвардейские офицеры могли ради форсу заникелировать личное оружие. И сейчас он держит в руках такую вещь.
  - Офицерский, - подтвердил Лабуткин, имея в виду, что револьвер может стрелять самовзводом, в отличие от наганов одинарного действия, в которых было необходимо всякий раз взводить курок, чтобы нижние чины не допускали перерасхода патронов.
  - Генеральский, - восхитился Зелёный.
  - Стрелял когда-нибудь? - равнодушно спросил Лабуткин, который знал три года назад, что друг точно не стрелял, но с тех пор многое могло измениться.
  После больницы он не верил самому себе. Жизнь с двумя руками осталась в прошлом. Теперь шла та, к которой надо привыкать и узнавать немало разного, но мало хорошего.
  - Много раз держал в руках, - похвастался Зелёный. - Но так и не выстрелил.
  Понял, как по-детски звучит, и смолк.
  Лабуткин забрал наган уверенным цепким хватом.
  - Посмотрим, на что похожи эти пули, - он взвёл курок.
  Зелёный слова не успел сказать, как хлопнул выстрел. С берёзы посыпалась кора.
  - Дрянь шарики, рикошетят, - сквозь зубы процедил Лабуткин.
  Выпрямил руку, выстрелил.
  Сучок, растущий на уровне глаз метрах в пяти, задрожал.
  - Летят не пойми как.
  Лабуткин быстро выстрелил дважды подряд самовзводом. Закружились в воздухе газетные пыжи, расплылось облако дымного пороха. На белом стволе возникли четыре чёрные точки.
  - Хоть кору пробивают.
  Расстреляв патроны, Лабуткин откинул большим пальцем дверцу барабана. Отвёл курок, поднял револьвер стволом вверх и прокрутил барабан по правому рукаву. На траву посыпались гильзы.
  - Нормально заполировал, - опустошив револьвер, он сунул ствол за ремень и принялся вставлять патроны, доставая из кармана пиджака и прокручивая барабан. Делал привычно и ловко. Много тренировался.
  - Ты палишь, как дышишь, - сказал Зелёный.
  - Гораздо быстрее, - самодовольно ответил Лабуткин. - Я был самым лучшим пристрельщиком!
  Зарядив, он закрыл дверцу и протянул оружие.
  - Будешь?
  Лабуткин привык жечь патроны.
  Потом он бережно собрал гильзы и сложил в карман.
  Можно переснарядить ещё раз.
  
  
  13. По грибы
  
  Спирт кончился, но деньги оставались. Лабуткин не рассчитывал, что их надолго хватит, расходы на семью требовали заняться новым делом. Он собирался обсудить его при встрече с Зелёным, но тот принёс совсем иные новости.
  - Заходил на катран Тихомиров, - зашептал торопливо Зелёный, отозвав к забору, чтобы не слышали мать и жена. - На "Промете" ревизия. Кладовщик мечется.
  - Из-за нас?
  - Нет, но недостачу спирта обнаружили. Оказывается, не только мы отливали, а оттуда много утекло. Пронюхали ещё про какие-то макли Костромского. Пока за жабры не взяли, но он подходил к инженеру. Хочет денег за молчание. А то запрут, говорит, семью кормить нечем.
  - А инженер что?
  - Инженер ко мне прибежал. Денег-то у него нету.
  - О родне заботиться надо, - многозначительно покивал Лабуткин.
  - Отмаксаем старому чёрту?
  Лабуткин подумал, прикинул.
  - Беспонт. Он ещё захочет. Будет потихоньку из нас тянуть.
  Он не то, чтобы верил своим словам. Категорически претило расставаться с деньгами, которые легко пришли в руки. Да и доля правды была - чёрт знает этого кладовщика, что ему захочется потом, когда он почувствует слабину.
  И не факт, что промолчит на допросах. Не потому что будут бить или пугать, такие методы к старику за мелкие хищения не применят, а вот запутать и вытянуть могут. Следаки по финансам известны своими подходцами хитрыми.
  Лабуткин молчал. Думал, что думает, но мысли в голову не приходили. Не занл, что сказать, кроме самого примитивного.
  - Что делать будем? - не выдержал Зелёный.
  - Надо сходить с ним по грибы. Передай через инженера, что мы заплатим за молчание, но хотелось бы обстоятельно потолковать без лишних глаз. Встретимся в лесу, будто за грибами пошли. Пусть Тихомиров добазарится с кладовщиком про время и место, и тебе маякнёт. А мы придём.
  - Сколько денег возьмём? - упавшим голосом поинтересовался Зелёный.
  - Я всё возьму.
  
  ***
  Последние дни августа выдались сырыми и тёплыми. Ночью шёл дождь, днём пекло солнце. Грибы пёрли как на дрожжах, но в рабочий день немногие выбрались их собирать.
  Кладовщик Костромской охотно согласился прогуляться ради денег. Что такое прогул, когда впереди срок?
  - Ты чего улыбаешься? - удивлялся Зелёный.
  - Хорошо здесь. Детского плача не слышно.
  Они шли вдоль старой узкоколейки, по которой в Петроград возили дрова. Рельсы давно были сняты. Между прогнившими шпалами выросли деревца. Полоса отчуждения также подзаросла кустарником. Чтобы не ободраться, Лабуткин оделся попроще - в яловые сапоги и отцову тужурку. На спину повесил плоский берестяной кузов с крышкой. Зелёный нацепил брезентовый плащ, короткие сапоги с квадратными носами. В руке нёс корзинку, с которой сестра ходила по ягоды. Сам Зелёный грибов и ягод не собирал с детства. В трудные годы из леса он таскал дрова, но они давно прошли, и заядлый картёжник много лет здесь не появлялся.
  - Ты ножик-то взял? - спрашивал Лабуткин товарища.
  - Не люблю ножи, - морщился Зелёный. - А ты?
  - Наган взял, - похлопал он по боку.
  - Самое то за грибами.
  Лабуткин подумал и здраво рассудил:
  - Хотя бы кладовщик придёт с ножом на перестрелку.
  Зелёный поёжился.
  - Ты серьёзно хочешь его шлёпнуть?
  - А о чём с ним тереть? Думаешь, если в рыло шпалер суну, Костромской будет молчать? Под стволом он обхезается и будет со всем соглашаться, а потом оттает и сдаст нас с потрохами. Я не верю в запугивание.
  - Поймают... Это же расстрел, - притихшим голосом сказал Зелёный.
  - А так мы с гарантией засыпемся, - заметил Лабуткин. - Хочешь загреметь в Кресты по предварительному сговору группой лиц? Малым сроком не отделаемся. Что я с одной рукой в тюрячке делать буду?
  - В инвалидную команду пойдёшь.
  - Нет. Лучше три года свежую кровь пить, чем триста лет падаль клевать. Мне семью кормить надо, - серьёзным тоном добавил он, и Зелёный не нашёлся, как возразить.
  Уговаривая друга, Лабуткин больше успокаивал себя. И не потому, что ему было жалко старика, которого совсем не знал, а зародилось опасение, что на нём не закончится. В деле участвовал инженер.
  Тихомиров знал, с кем и где встречается сегодня Костромской.
  Предчувствие тяготило больше, чем предстоящее сейчас. С кладовщиком дело было решённым, а насчёт инженера неясным. Что, если побежит к мусорам? Вполне мог. Вины за Тихомировым особой не имелось. Он был наводчиком и получил долю за кражу, но явка с повинной и сообщение о чужом тяжком преступлении способны повлиять на приговор. Может и вовсе отделается условным сроком. "Понимает ли это Тихомиров?" - думал Лабуткин.
  Понимает.
  Если Зелёный сказал, что Тихомиров - человек непростой, должен понимать.
  Когда узнает про Костромского, примерит и на себя.
  Условленное место должно было оказаться уже где-то здесь, когда подельники увидели за кустами возле насыпи две фигуры.
  - Это он? - шепнул Лабуткин.
  - Похоже.
  - Кто с ним?
  - Какая-то бабка.
  - Зачем он её привёл?
  - Я знаю?
  - А кто?
  - Страхуется, сволочь.
  - Иди, разговаривай с ними, - Лабуткин медленно отшагнул в лес. - Я потом подойду.
  - О чём с ними говорить? - растерялся Зелёный.
  - О чём хочешь.
  Деревья скрыли от него странную парочку, а, значит, кладовщик тоже не мог его видеть. Лабуткин быстро зашагал по лесу, озираясь, нет ли ещё грибников? Он старался не топать и не хрустеть ветками. Описав дугу, зашёл к насыпи. Вперед развиднелось небо, деревья заканчивались. Лабуткин достал наган.
  Он крался, раздвигая обрубком ветви волчьей ягоды. Отводил рукой с револьвером кусты, чтобы не шелестели. Осторожно ступая, он выбрался из подлеска и замер, прижавшись к самому большому стволу. Тот полностью скрыть не мог, но стало спокойнее.
  Перед ним, шагах в пятнадцати и чуть левее виднелась фигура в картузе и фуфайке, а рядом другая, пониже, в жакете и пёстром платке. За ними, лицом к нему, раскачивался Зелёный, что-то бойко доказывая собеседникам.
  Лабуткин взвёл курок.
  "Далеко. Задену. Шарики - не пуля, летят как хотят. Они даже по наружному краю нарезов не обтюрируются, - с досадой думал охотник на людей. - Стрелять надо накоротке".
  Он вышел из-за дерева.
  Зелёный увидел его, но виду не подал. Лабуткин крался, держа револьвер на вытянутой руке и целясь в затылок Костромскому. Зелёный продолжал отвлекать разговорами. По лицу картёжника нельзя было ничего прочитать.
  Он убеждал их, а они слушали.
  И когда до цели осталось шагов пять, Лабуткин, метя под обрез картуза, спустил курок. Тут же, самовзводом, выстрелил в мяч, затянутый платком.
  "В Зелёного не попал!" - с торжеством отметил он.
  Шарики оказались не так уж плохи.
  Старики повалились по-разному. Костромской рухнул ничком, как дерево. Бабка развернулась, всплеснула руками как тряпичная кукла, которую крутанули в воздухе, и повалилась боком, раскорячив ноги.
  Подельник замер. Он сильно побледнел.
  - Готово, - сказал убийца.
  Зелёный опустил руку. Он закрывал ею сердце.
  - Давай теперь быстро обставляться.
  Лабукин сунул в карман револьвер и принялся неловко стаскивать с плеч лямки кузова.
  Подгонять Зелёного было не надо. Когда он смекнул, что подельник сделал своё, он немедленно впрягся.
  - Смотрю, у тебя рука не дрогнет, - между делом, заметил он.
  - Как на стрельбище. Сам от себя не ожидал, - признался Лабуткин.
  Снял с трупа Костромского ботинки, уложил на дно кузова.
  - А с бабки... сблочивай клифт, - пропыхтел он, переворачивая тяжёлое тело кладовщика, чтобы обшарить карманы. - Обставим как ограбление.
  Он нашарил кошелёк и сунул в карман. Зелёный стянул с трупа мёртвой женщины жакет. Смял поплотней и запихал в кузов.
  Лабуткин приткнул крышку.
  - Не торчит. Помоги, - он закинул короб за плечо, Зелёный помог вдеть другую руку в лямку. - Погнали. Корзинку не забудь!
  И побежали, приминая мокрую траву.
  Место у насыпи было не грибное.
  Туда никто не заходил.
  
  ***
  - Ты серьёзно думаешь, что менты поверят, будто двух человек шлёпнули за старые чоботы и бабкины лантухи?
  - Пусть рюхают. Их дело мусорское - жиганов искать.
  - А мы не жиганы что ли? - притворно надулся Зелёный.
  - Мы налётчики. Кто ворует спирт с завода, тот не понесёт бабкин гнидник на толкучку. Пускай лягавые по рынкам вынюхивают, а я эти обноски в печке сожгу.
  - Только бы прокатило!
  Лабуткин почувствовал, что нужный момент настал.
  - Кто ещё про стариков знает, инженер? - он в упор смотрел на подельника.
  Зелёный быстро кивнул.
  - Завтра выходной. Слухи про кладовщика пока не дойдут. Вытягивай инженера за грибами. Мне ещё перед сменой надо отоспаться.
  Зелёный, которого едва не вывернуло, когда он раздевал труп старухи, перестал понимать друга.
  - Тебе действительно всё равно? - с недоверием спросил он.
  Они шли от станции к дому, будто два грибника, которые могли себе позволить прогуляться в рабочий день по лесу. Лабуткин непринуждённо шагал с полным кузовом снятых с убитых вещей на спине, и продолжал убеждать:
  - Ты сам говорил, что Тихомиров - мужик кручёный. Зачем нам нужен такой шпиндель, который уверен, что мы шлёпнули кладовщика с его бабкой? А если он испугается и ментам настучит? Или у нас вымогать начнёт? Или будет вымогать, пока мы сможем платить, а потом настучит? Мы теперь у него на кукане. Инженер не нужен.
  Зелёный занервничал.
  - О, как ты всё разжевал. Гулевой какой! А если засыпемся?
  - За Костромского нам всё равно расстрел, так что грузись по полной, - улыбнулся Лабуткин, отчего у Зелёного сердце ушло в пятки.
  И, заметив, что Зелёный колеблется, добавил:
  - Да не дрейфь, выкарабкаемся. Стукача только оставлять нельзя. По моему мнению, пожил он, и хватит. А у нас - всё впереди.
  
  
  14. Главшпан и полушпан
  
  Бывший доходный дом на углу Большеохтинского проспекта и Панфиловой улицы казался таким огромным, что стоящая за ним бревенчатая двухэтажка выглядела длинной собачьей будкой. Она покосилась и напрашивалась под снос. Это и был дом 10, о котором говорил ему Виталий Захаров.
  В выходной день Охта жила своей сельской жизнью. Пахло печным дымом и яблоками, раздавался стук топора и мерное повизгивание двуручной пилы. Обыватели занимались домашним хозяйством, прямо как до революции. А вот тарахтенья машин и звона трамваев почти не было слышно.
  Чем дальше от Невы, тем становилось тише. Квартирные дома стояли деревянные и полукаменные, а дальше можно было встретить избы с огородом и непременным яблоневым садиком.
  Вася Панов завернул в проулок и во дворе дома 10 увидел Захарова, колющего дрова. "Удача опера!" - так Чирков называл особого рода везенье, когда обстоятельства способствуют поимке преступника. Противоположностью им был "бандитский фарт". Бандитов Чирков сильно недолюбливал, а мелкий элемент откровенно презирал. У него были с ними какие-то особые счёты.
  Если Чирков выделялся в бригаде своей нетерпимостью, то Вася не испытывал к уголовникам пылких чувств. Вероятно, мало знал их, чтобы проникнуться, а, может, характер был сдержаннее. Колодей, по васиному мнению, так и вовсе был к уркам излишне милосерден. Он готов был часами выслушивать задержанных, расспрашивать о житье-бытье, утешать, поддерживать добрым словом. В результате, добывал из них больше остальных сотрудников, и приговор суда от этого не становился мягче, но Вася не был готов к тому, чтобы всякая тварь распахивала перед ним душу. Пока не готов. Но хотел брать с Колодея пример.
  Сейчас как раз выдалась возможность поупражняться.
  По двору бегали дошколята, тётка полоскала в лохани бельё, возле дальней поленницы дремал на солнышке дед в валенках, возле него грелась кошка. Время было удачное - двор оказался безлюден.
  - Захар! - издалека позвал Панов, чтобы не напугать главшпана внезапным появлением. Настораживать его при заводе знакомства было явно излишне.
  Захаров обернулся. Узнал и помахал свободной от топора рукой.
  - Здоров! - он был рад видеть Васю. - Тебя сюда как занесло?
  - Выходной.
  Опер Панов решил врать как можно меньше. У Захара мог оказаться нюх, поэтому историю про подружку, живущую на Охте, давно отбросил. Захар мог знать всех окрестных девок, да и кому понравится, когда к бабам клеится чужак?
  - Решил до тебя доехать, раз позвал. Чего дома делать?
  - У тебя центральное отопление? - с завистью спросил Захаров.
  - Ага, паровое, - Вася кивнул как о чём-то само собой разумеющемся, тем более, что так и было. Топящуюся печку Вася видел только у бабушки в Рахье, да на обысках, но случалось это редко.
  - Везёт, - Захар воткнул топор в колоду. - Пойдём, покурим.
  Отошли под навес, сели на низкую, только начатую поленницу.
  Вася достал коробку папирос "Светлана", угостил Захара.
  - Ты здесь так и родился? - спросил Панов.
  - Вон, в этой хижине. А ты где?
  - На Васильевском, на Восьмой линии.
  - Кого из людей знаешь?
  - Чугуна и Жору Мыло, - Вася усмехнулся и решил доиграть фраера. - Только они меня не знают. Ну, рос шкет, и рос.
  Ванька Чугун работал мясником на Андреевском рынке, а Мыло заделался скокарем, и они могли даже признать Васю в лицо, поскольку много лет его видели во дворе, но сказать, кто он и что он, вряд ли могли. А вот опер Панов из виду их не терял. Он даже знал, что Мыло освободился и догуливает на воле. Пускай Захар о нём у блатных поинтересуется.
  Захар о жиганах с 8-й линии что-то знал, потому что стал серьёзен, покивал и крепко затянулся.
  - Чего общение не поддерживаешь?
  - Давно переехали на проспект Бакунина. Там комната побольше освободилась от бабки, вот мы и перебрались.
  Захар даже не стал спрашивать про людей. Тот район был передовой, без гопников с Лиговки и шпаны с Васьки. Он стал понимать, почему молодой человек ошивается на Охте в поисках патронов и развлечений.
  - Там меня знают все, - упреждая его вопрос, добавил Вася. - Могут лягавым стукануть за шпалер. А здесь - стучи не стучи.
  - Чё за шпалер?
  - Наган в лесу нашёл. Совсем не ржавый почти, кто-то сбросил. Весь расстрелянный, так что семь гильз у меня есть.
  - Понял, - кивнул Захар. - Чем париться с самоделками, проще нормальных маслят надыбать.
  - А деньги? - печально сказал Вася.
  - Они приходят и уходят, - философски рассудил Захар. - С пустым наганом тоже можно денег поднять. Бери, приезжай.
  - Понту с пустого? - спросил Вася.
  - Пугануть бобра, а то некоторые поразнежились, финского ножа не боятся.
  Они сидели на дровах и несли - каждый своё.
  - Надо патроны снарядить, да пугануть выстрелом в воздух, или под ноги, чтобы грязью обдало.
  - Пальнёшь - мильтоны набегут, - справедливо заметил главшпан и резко сменил тему: - Ты стрелять умеешь? Стрелял когда-нибудь?
  - Конечно, - говоря чистую правду, Вася смотрел в глаза, чтобы он уверился. - Много раз.
  - Где? - глядя в упор, спросил Захар.
  - В армии.
  - Ты в армии служил?
  - В Архангельске склады охранял, - прозаичным тоном ответил Вася.
  Так оно и было.
  Захар опустил взгляд, повозюкал носком ботинка пыль под ногами, сплюнул, растёр.
  - А я в этом году "фазанку" закончил, - с долей отрешённости сообщил он. - Скоро повестка должна прийти.
  - А тебе сколько?
  Для выпускника ФЗУ Захар выглядел слишком взрослым, подстать оперуполномоченному Панову.
  - Двадцать. Двадцать один через месяц.
  "В восемнадцать не был призван, а к двадцать первому году закончил ФЗУ. Значит, в этот промежуток почему-то отсутствовал для военкома. Сидел? - Вася осмотрел его руки. - А наколок нет, пальцы чистые. Если сидел, то умный, отсюда проистекает авторитет у шпаны. И выглядит старше своих лет, потому что вынес много нехорошего".
  - А тебе сколько? - спросил Захаров.
  - Двадцать три. А ты на кого учился?
  - На электрика. Я на заводе "Ленэнерго" работаю.
  - Дельная профессия, - рассудил Вася. - В военкомате скажи. Пойдёшь в инженерно-техническую роту. Электрики в армии нужны.
  Захаров кивнул, при этом саркастически улыбнулся, словно хотел возразить, но вовремя скрыл.
  "Чего же тебя так в тюрьму-то тянет? - подумал опер Панов. - Привык?"
  У себя дома Захар не казался налётчиком, как в кругу шпаны.
  "Домашний", - подумал Вася и решил быть ещё проще, но не слишком, чтобы тот не счёл его недостойным лохом, который нашёл по чистой случайности шпалер, но не способен на дело.
  - Ты к цыганам как относишься?
  - К цыганам?
  Вася вспомнил сербско-румынскую артель, Гучана и вдохновенно понёс:
  - В прошлом году иду с работы хмурый, жара ещё была страшная. И тут цыганка подскакивает: "Позолоти ручку!" Я как ей с ходу в морду двинул. Она с копыт. Перешагнул было, смотрю, а у неё кольца золотые в ушах. Толстые! Нагнулся, а на меня цыганки бегут, орут. Я как рванул золото вместе с мочками. Они у меня в руках остались. Как погнал галопом. Цыганки орут, мильтон свистит, но лови меня, давай. В Торгсин снёс. Пять граммов каждое. Гуляли мы потом.
  - Цыганку обобрал! - Захар испытующе смотрел на него.
  "Проверяет реакцию на похвалу. Если я продолжу хвастаться, поймёт, что вру, - подумал Вася и даже не стал многозначительно молчать, а перешёл в наступление.
  - Разбогатеем, будем курить "Сафо" первого сорта, - Вася достал свою дешёвую "Светлану". - Надо срочно поднять тугриков.
  Завязался оживлённый разговор двух молодых людей, одному из которых охота денег, а другому хочется приключений, и обоим скучно.
  - Торгсин обнести не думал? - с отсутствующим видом, как о чём-то малозначительном, поинтересовался Захар.
  - Подломить, в смысле, или налёт?
  - Ночью мы сейф не откроем. Вот зайдём, когда там директор с ключами, сунем ему шпалер в морду, сам всё отдаст. Суки они проклятые, сволочи, - с досадой, как о чём-то глубоко личном, заговорил Захар. - В Торгсине у граждан последнее отнимают, а мы у них отберём.
  - Раздадим народу?
  - А родные наши не народ? Девки наши - не народ?
  - Народ, - признал Вася.
  - Так как думаешь? - стрельнул глазами Захар.
  - Да верняк, - признал Вася. - Если заартачится, можно и в потолок шмальнуть.
  - Сделаем тебе боевых патронов, - заверил Захар. - Денег надо сначала добыть. Ты давай приноси наган, есть делюга. Будем обувать жирных.
  
  
  15. Иди, Вася, иди
  
  - Что о Захарове скажешь? Как он тебе глянулся?
  - Корчит из себя блатаря, - пожал плечами Вася. - По молодости. Сам не приблатнённый, так, фраер порченный.
  Сотрудники Первой бригады собрались в кабинете начальника и обсуждали насущные дела.
  - Затормозился в развитии, - с иронией сказал Колодей. - Захаров Виталий Петрович, двенадцатого года рождения, проживающий на Панфилова... в общем, понятно. Две судимости. За кражу, на первый раз и с учётом несовершеннолетия, дали полгода условно. Продержался, судимость погасили, а потом совершеннолетним гульнул. Грабёж, восемнадцать месяцев. В колонии режим не нарушал, посещал занятия. Освободился, пошёл доучиваться и вроде бы полностью встал на путь исправления, а, вишь ты, маскируется. Умный.
  - Хитрый, - возразил опер Чирков. - Хитрость - ум дураков. Сейчас догуляется в третий раз. Ты сходи, Вася, с ним на дело. Наберём посадочный материал.
  - Не получится ли так, что я провоцировал? - засомневался Панов.
  - А ты не говори на суде, что провоцировал. Ты ведь только что нам поведал, как он сам предложил и даже настаивал. Так ведь?
  - Так, - кивнул Вася.
  - Ну, вот видишь. И Захаров у нас на крючке. После дела притянем его к нам, склоним к сотрудничеству, пускай барабанит на блатных. Может, про патронную мастерскую что-нибудь узнает. А не захочет нам стучать, так передадим следователю. Что там у Захарова намечается, разбойное нападение с угрозой применения огнестрельного оружия?
  - По предварительному сговору группой лиц с целью наживы, - закивал опер Панов.
  - И не один эпизод за вечер. Они если выбрались в другой район и сразу всё пошло как надо, то фарт свой не упустят, - авторитетно заявил Чирков. - Это хорошо. С таким букетом даже малолетки по первому разу условным сроком не отделаются. Ну, а Захаров пойдёт паровозом, и сядет теперь уже надолго. Если он не полный дурак, то об этом знает или хотя бы догадывается. Но мы ему всё равно диспозицию объясним. Напугаем до дрожи в коленках. Потом предложим выход. Никуда Захаров от нас не денется. С таким барбосом только так и надо. Иди, Вася, иди.
  Однако же Вася всё сильнее опасался, кто в этот вечер станет жертвой ограбления. Отнимут у простачка наган, и что, по мнению гопников, он сделает? В милицию не побежит. Обращаться к авторитетным людям не станет - Захар специально выведал, кого он знает и с кем общается. Как возразит шайке малолетних уголовников? Никак. Если встанет на дыбы - отбуцкают. Подходящий способ для гопников добыть револьвер.
  Колодей рассудил иначе.
  - Сходи с ними на дело. Табельное оружие не бери, конечно, вдруг оно потом руках бандита выстрелит, - с иронией постановил он. - Мы тебе из вещдоков старый наган выдадим, годный, осечный. Оспа из него меня три раза застрелить пробовал. Вот его и возьмёшь.
  Вася знал, что бандит Афанасий Рожин, за весьма приметную внешность прозванный Оспой, недавно был осуждён городским судом к справедливой мере социальной защиты, а вещдоки по делу вернулись на склад и ждали утилизации.
  Васе было стыдно за пустопорожнюю болтовню с главшпаном, но так хотелось почувствовать себя крутым налётчиком, что он утешался необходимостью оперативной работы.
  Но сейчас, глядя на Чиркова, думал, что Чирков бы точно не мучился, а ради дела заплёл бы язык в косу куда похлеще, с удовольствием трепался и распускал хвост в бригаде. А если бы результата не было, никому потом не рассказал бы, как хвастался перед уголовниками выдуманными подвигами.
  Вообще-то Чирков часто хвастался. И ни капли не смущался. Ему было, чем похвастаться, опер он был лихой. А вот Эрих Берг никогда не хвастался, хотя Вася знал о нём немало геройского и кое-что видел сам. Он бы предпочёл пойти в засаду с Эрихом, и обрадовался, когда Колодей сказал, что за ним будет наблюдать Берг.
  
  
  16. Четыре сбоку, ваших нет
  
  С жирными в Ленинграде было туго. Неурожаи 1932 и 1933 годов привели в Торгсин бывших нэпманов и тех, кто ухитрился за двадцать тощих лет сберечь антиквариат и какое-никакое золотишко. Тем не менее, в городе было легче жить, чем в деревне. За два года не все разорились и не все обносились. Бедняцкой молодёжи с рабочей окраины, привыкшей к спартанским условиям, было чем поживиться в "городе", как тогда называли Левый берег Невы.
  
  ***
  - Принёс?
  - Ага.
  - Покажи.
  Встретились на трамвайном кольце возле Охтинского мыса. Захар привёл троих самых крепких из своей гоп-компании, самым старшим из которых был Штакет. Вася помнил их по знакомству в пивной. Им едва исполнилось восемнадцать. Белобрысого звали Ситный, у него были густые жёлтые волосы под носом, изображающие юношеские усы, и вьющаяся поросль на щеках, изображающая бакенбарды. Чернявый носил погоняло Дёма, и рука его казалась длинная, как нога, с кулаком взрослого мужика.
  "Сущие дети, - подумал Панов. - Только сильные и опасные даже один на один".
  Захар с умом выбирал подельников.
  Толкались поодаль от домика диспетчера, в котором собирались вожатые и кондукторы попить чая и забить козла, пока трудящиеся дрогнут на остановке.
  Оглянувшись, Вася отогнул полу тесного пиджака и неловко вытянул из-за ремня револьвер.
  Наган Оспы, тоже весь в каких-то ямках и зарубках, с облезлым воронением, был под стать своему расстрелянному хозяину. Такое оружие табельным не бывает. В таком состоянии его просто списывают. Однако на гопника с Охты старый револьвер произвёл впечатление, как свежий сандвич на туземца Сандвичевых островов. Глаза его загорелись, чуть слюни не потекли. Захар схватил, как ребёнок игрушку, с восхищением повертел в руках.
  - Ого, братва, - сказал он.
  Вытянул руку, нацелив ствол в темноту. Надавил на спусковой крючок.
  Ничего не произошло.
  Револьвер был одинарного действия.
  - Почему он не работает? - Захар крутил оружие так и сяк, разглядывал, чтобы обнаружить причину.
  "Мартышка и очки", - подумал Вася.
  - Курок взведи, - сказал Штакет.
  "Грамотный, падла", - отметил опер Панов.
  Захаров взвёл и спустил курок.
  - Дай мне, - заторопился Штакет.
  - И мне, - засуетились пацаны. - Дай помацать.
  Холодок отчуждения сразу исчез. Взрослым детям принесли игрушку.
  Револьвер пошёл по рукам.
  "Вернётся ли?" - загрустил Вася.
  Подошёл 23-й трамвай.
  Наган быстро вернулся владельцу. Заспешили к остановке, на которой собрались редкие пассажиры.
  Залезли в вагон, купили билеты. Заняли места в хвосте. Ехали чинно, как деловые люди.
  Ведь ехали делать дела.
  Трамвай катил вдоль Невы. Пацаны спокойно курили, Поглядывали на Васю с уважением, как на человека, которому сказочно повезло, и фарт поставлен ему в заслугу.
  Когда трамвай, дрожа и дребезжа, проносил своё гнилое нутро мимо Крестов, нутро оживилось. Пацаны смотрели на высокую красную стену, протягивающуюся унылыми кирпичами мимо них на расстоянии плевка. Поднимали взгляд на желтеющие во многообещающих корпусах прямоугольники с решётками. Всматривались, и в глазах тюремный свет отражался огнём романтики.
  "Конченные, - подумал Вася. - Никому вы на свободе не нужны. Поедете на кичман, раз стремитесь".
  Он решил сегодня помочь стремящимся в их стремлении.
  Трамвай доехал до Финляндского вокзала и с площади Ленина повернул на мост.
  Когда вагон поднялся на разводной пролёт, пацаны прилипли к окнам. Вася и сам залюбовался. Огромная Нева по краям отблескивала золотыми лоскутами ряби от фонарей, а в центре несла черноту, словно там был не фарватер, а бездна.
  Трамвай спустился на проспект Володарского. Весело дребезжа, будто приветствуя всей конструкцией, проехал мимо новенького монументального здания ОГПУ, получившего в народе название Большой Дом.
  Окна Дома уютно светились. Там работали занятые важным делом люди, и так хотелось убежать к ним из вагона с юными уголовниками, катящими обделывать мутные делишки, что Вася вздохнул. Шпана поняла выражение чувств по-своему. На рожах возникли похабные улыбочки. И Вася открыто улыбнулся им в ответ, отчего ухмылочки потухли.
  По другую сторону проспекта, на улице Шпалерной располагался дом предварительного заключения, где сидел сам Ленин. Словом, место было насиженное.
  На улице Шпалерной
  Стоит волшебный дом.
  Войдёшь туда ребёнком,
  А выйдешь стариком, - оглядывая спутников, промычал Вася.
  Песенка была встречена с большим одобрением малолетними идиотами. Всем хотелось туда.
  К тому же. Вася спел её слегка назидательным тоном, непроизвольно подражая Колодею.
  Назидательность эта шпане понравилась. Она придавала старшему авторитетности.
  Как будто они была позаимствована у Колодея. Начальник Первой бригады уголовного розыска одним своим присутствием производил впечатление на уркаганов. Но Вася поймал себя на том, что сейчас из него проглядывает опер, и прикрылся личиной простачка.
  Песенка не осталась не услышанной и другими.
  Вася поймал скользнувший по нему взгляд пассажира от передних дверей и с удивлением узнал Эриха. Вася не видел его на кольце и не заметил, когда Берг оказался в трамвае. Опер ехал с ними всё это время, но заметить себя не давал. Эрих был хорош в наружке. Вася только сегодня стал объектом наблюдения, да и то обнаружил Берга только потому, что был предупреждён и знал, кто станет его вести.
  Узнать то же самое гопникам было решительно невозможно.
  На углу улицы Некрасова сошли, трамвай там заворачивал и ехал на Пески, где водилась своя шпана.
  Пошли в центр. Не на проспект 25-го Октября, там было полно милиции, а в окружающие его переулки и дворы. Вечером пятого дня шестидневки, получив аванс, рабочие и служащие гуляли, зная, что в выходной можно отоспаться. Похмелиться, кому позволит семья, и в день первый заступить на трудовую вахту. А пока у пьяных водились деньги, можно было помочь им облегчить карманы.
  Раньше Вася знал, как грабят, только по описанию потерпевших. Или по показаниям свидетелей. Преступников он и сам задерживал, в том числе, ночью. Но теперь он сам грабил.
  Он стал соучастником.
  Грабить с уголовниками оказалось совершенно иным делом, чем проводить задержание, чувствуя себя представителем власти.
  Сейчас не было такой наглости. Вася не чувствовал за собой поддержки государства. И хотя думал, что действует от его имени, шуровал он сейчас руками, не уполномоченными к обыску и изъятию вещей.
  И знал, что подельники подлежат наказанию, хотя их действия ничем не отличались от поведения сотрудников уголовного розыска.
  Оказавшись в шкуре грабителя, Вася Панов ощутил себя вне прикрытия Закона. Это было азартное чувство. Даже более острое, чем на работе. Вася чуял не только страх, исходящий от жертвы, но и возможную опасность, если вдруг появится милиционер или вооружённый сотрудник угро.
  В то же время, трясти граждан в тёмном переулке оказалось гораздо проще, чем представлял опер Панов.
  Это при виде милиции трудящиеся начинали хорохориться и вспоминать о своих правах. При виде шоблы о правах забывали и безропотно позволяли обшаривать карманы.
  Чего вряд ли допустили бы, если для начала им вежливо представились: "Уголовной розыск".
  В присутствии гопников бухтеть не полагалось.
  Вася стал понимать Чиркова, которого не любил за наглость, но сейчас видел его правоту.
  Право сильного.
  Без объяснения причин.
  Напасть и делать по-своему.
  Потому что можешь.
  Так работает кулачное право.
  В котором одна сторона всегда бандит, а другая - терпила, особенно, если дело касается государственных интересов.
  Панов не так долго работал в уголовке, чтобы принять эту постанову как данность, но постепенно свыкался.
  Если трудящийся открывал рот, два-три удара по бокам вмиг ломали волю к сопротивлению. При этом его держали за руки. Никто не рыпался, только хрипло бормотал проклятия, да и то вслед, чтобы не расслышали.
  Вася потерял из виду Эриха Берга. Он вышел из трамвая вместе с ними, но потом исчез. Попытки оглядываться на ходу результата не дали.
  Они вывернули на улицу Марата, освещённую лишь возле проспекта, а далее погружённую в полумрак. Подсвеченная окошками улица показывала неясные силуэты. Черты лица разобрать не представлялось возможным.
  - Тварь я дрожащая или право имею? - спросил Вася в темноту и взвёл курок.
  - Тварь.
  - Не ссы.
  - Погнали, - ответила тьма множеством голосов.
  Впоследствии опер Панов мог определить все эти голоса, кому они принадлежат и кто где стоял, но сейчас они слились воедино, и он доверился тьме.
  Тьма не подвела и вытолкнула им навстречу немолодого работягу, изрядно пьяного.
  - Погодь!
  Банда объяла его, при полном отсутствии сопротивления сняла пиджак и вывернула карманы.
  "А они тренированные, - отметил Панов. - Таких бы в уголовный розыск, но сейчас только сажать и не выпускать".
  - Вы ответите потом, - спокойно промолвил работяга, который при ближайшем рассмотрении оказался сильно пожившим. - Знаете это?
  "Перед судом", - мысленно дополнил Вася.
  - Перед кем? - с издевкой спросил Захар.
  - Перед людьми, - пояснил старик, и всем стало ясно, что в милицию он обращаться не будет, грабителей могут найти, а могут не найти. В любом случае, включать заднюю стало поздно.
   - Тогда отыщите и предъявите, - улыбнулся ему в лицо Захар, казалось, он был сегодня неуязвим.
  Веря в удачу главшпана, Дёма нацепил пиджак, ничуть не опасаясь угроз приблатнённого деда, и они поспешили к двоим молодым рабочим вдалеке, которые подтягивали отставшего шкета с гитарой:
  - Сашка, чё застрял? Сбацай нашу...
  Мелкий, но уже плешивый Сашка ударил по струнам и ублажил дружков:
  - На улице Марата я счастлив был когда-то...
  - Сейчас будете, - заверил Захар, набирая ход и мотнул ладонью, дескать, не свети шпалер, сами справимся, а Вася приотстал и поглубже засунул за ремень револьвер. - Айда, бандиты!
  С разбегу он налетел на пролетариев, которые заметили движение и начали разворачиваться, но спьяну пропустили атаку. Кулак Захара влетел в ухо стоящему справа. Парень отшагнул, но устоял. В тот же миг Ситный, подпрыгнув, обрушил кулак сверху вниз на живот второго и как-то так удачно попал, что тот сложился, как складной метр, и брякнулся лицом вниз. Дёма добежал до стоявшего и начал месить его длинными ручищами. Парень пробовал отбиваться, но достать не достал, потерял дыхание и согнулся. Двойка в голову погрузила его в сон.
  Штакет занялся Сашкой, который закрывался гитарой, и, отпихиваясь, отступал к подворотне. Он бы, наверное, развернулся и утёк, если бы не Захар, который перекрыл дорогу и удачно приложил по горбу и почкам. Сашка опустил руки, и по голове замолотили слабые кулачки Штакета.
  Дёма и Ситный были заняты шмоном.
  Опер Вася наблюдал за избиением с чувством глубокого оцепенения.
  Сашка упал. С жалобным стоном отлетела гитара. Штакет склонился над ним, проворно обшаривая карманы извивающейся от боли жертвы. Когда он кончил, Сашка очухался и попытался хватать его за руки, но несколько пинков возвратили его в первобытное состояние.
  - Без копья, - пожаловался Штакет, разгибаясь. - Папиросы в труху и марочка засморканная. Даже спичек нет.
  - А у нас получка! - их догоняли Ситный с Дёмой.
  - Похряли дальше, - приказал главшпан, и они порысили вдаль по тёмной улице, которая всё не кончалась и не кончалась. Это было хорошее место. Через квартал параллельно Марата тянулся Лиговский проспект, а вот туда соваться было опасно.
  В подворотне плешивый Сашка поднял голову и пополз к разбитой гитаре.
  - Но помнят все ребята на улице Марата, что я имел большой авторитет, - из последних сил убеждая сам себя, просипел он.
  Шайка торопилась от места драки, выглядывая перспективных, но встречались одни только старушенции. Наконец, на углу с улицей Социалистической им основательно повезло.
  - Вот кто нам нужен, - плотоядно заметил Захар. - Делаем и возвращаемся.
  Это был представительный мужчина в светлом клетчатом пальто, шедший неуверенной походкой.
  Шпана окружила его.
  - Аля-улю!
  - Стой, дядя.
  - Четыре сбоку, ваших нет.
  Перед ним стоял, нагло глядя в лицо, Захаров. И действительно, ещё четыре гопника были сбоку и чуть позади незнакомца, а у него никого не было.
  В спину ему упёрся ободряющий ствол нагана. Шайка обступила растерянного прохожего, который не пробовал упрямиться.
  - Не рыпайся.
  - Сблочивай клифт.
  - Ого, какие котлы!
  Когда потерпевший остался стоять раздетый, шайка растворилась в проходном дворе. На сегодня все были сыты.
  Надо уносить ноги, пока менты не покрутили руки.
  Вася утвердился во мнении завтра же доложить Колодею, сдать награбленное и арестовать банду.
  
  ***
  По примеру Дёмы, Вася сразу надел пальто и ехал в нём до самой Охты.
  - Оставлю, - сказал он. - Мне в нём тепло.
  - Валяй, - согласился Захар. - Нам больше достанется.
  И все засмеялись. Карманы давно проверили. В них были кожаные перчатки, которые немедленно примерил для себя Штакет, и бумажник с червонцем, серебряным полтинником и гривенником.
  Хулиганы возбуждённо обсуждали подробности, фильтруя однако же базар до чистоты, достойной чужих ушей. Несмотря на юность, они были конченными уголовниками.
  "Всех надо сажать, - думал Вася. - Сажать и не выпускать".
  Он всё дальше отклонялся от поисков патронной мастерской. Увязая во внедрении в бесперспективную в этом отношении шайку грабителей, опер Панов утверждался, что занят не своим делом.
  Это была просто кучка хулиганов. Никто из них близко не подходил к огнестрельному оружия. Рассчитывать, что у кого-то окажется старший брат, завязанный на Пундоловское дело, не имело смысла.
  - А вы слышали, как в Пундоловском лесу грибников постреляли? - спросил Вася. - Мне тётка рассказывала, что там семерых или восьмерых положили. Есть раненые.
  - Знаю, конечно! - кивнул Дёма.
  - Давно говорят, - подтвердил Ситный. - Мать пришла их лесу сама не своя. Везде, говорит, стреляют, так и палят. А когда про убитых услышала, вообще с дуба рухнула. Из дома перестала выходить.
  - Сначала троих убили, - уверенным тоном поведал всем тайну Штакет. - А потом шестерых. Всех в морг свезли. Спрятали. Режут там.
  "О чём с вами говорить, дефективные?" - подумал Вася.
  Захаров ничего не сказал, только слушал.
  Вася кивал и грустил. Похоже, он зря марался. Если бы кто-нибудь из этой шантрапы был при деле, то вёл бы себя иначе. Это даже молодой опер понимал.
  Если бы у них были знакомые, связанные с убийцей, они отвечали бы содержательнее. Предметнее, что ли. Но юноши гнали сущую ерунду, сравни болтовне на толкучем рынке, где барыги хвастаются друг перед другом, кто кого переврёт, и откуда расползаются по городу слухи.
  "На рынке надо тяги искать, - думал Вася Панов. - Если убийца снимал с трупов вещи, он должен отнести их на толкучку. Там у него все знакомые. Там и надо рыть!"
  Отошли к краю света от фонаря за диспетчерскую. Вася заметил чёрную тень на пределе видимости. Это был Эрих Берг.
  На кольце поделили награбленное.
  - Будешь носить? - спросил Захаров.
  - Да ты что! - искренне возмутился Панов. - Дурак я - таскать краденное? Бодану своим, они перелицуют и продадут с рук. Дай мне часы евонные, я тоже сдам.
  - Эк ты навариться хочешь, - встрял Штакет. - А может я котлы сплавлю дороже? Давай, гуляй.
  - Так сделаем, - постановил Захар. - Клифт с деда - Дёме, перчатки - Штакету, котлы - мне, пальто - тебе. Трудовые мы сейчас поделим, решим, кому сколько, и долю на общак отстегнём, я старшакам сам занесу.
  На прощание Захар крепко пожал руку.
  - Будет разговор, - сказал он. - Я зайду к тебе на работу.
  
  
  17. Убийца
  
  Мать забеспокоилась - сын пришёл из леса сам не свой. Зашуганный какой-то, притихший. Спросила, чего набрал, а он даже не оглянулся. Ушёл в сарай и вернулся без кузова.
  Умылся, переоделся и долго слонялся по двору, не находя места. Даже с Машей не говорил. Проснулся Дениска, он долго играл с ним, не выпускал и носился с сыном до вечера.
  Как утешался.
  Что он в лесу натворил?
  Не подначил ли на какую поганку Зелёный?
  Больше всего мать опасалась, как бы Сашка после больницы не повредился рассудком или не начал пить, чтобы стать как Лёнька Герасимов.
  - Чего смотришь? - спросила Маша.
  Раньше муж не разглядывал себя в зеркало, разве что когда брился или причёсывался, а сейчас уставился и замер.
  Что-то пристально изучал в себе, колебался, собирался с мыслями, решался на что-то. Маша насторожилась.
  - Не отпустить ли усы? - сказал он.
  - И патлы до плеч, - Маша пробовала развеселить его, но тщетно.
  Муж полдня ходил примороженный. Что они в лесу с Зелёным учудили?
  - Патлы... - он сосредоточенно огладил себя по стриженному затылку и подбритым вискам. - Патлы бы мне пошли.
  - Тебя Зелёный покусал? - рассердилась от отчаяния Маша.
  Убивать людей было нетрудно. Даже обыскивать и раздевать трупы. Лабуткин держался, пока шёл домой, но как расстался с Зелёным, так бодрость схлынула. Куда девалась собранность? Дома он ощущал себя как в лодке без вёсел, несущейся по реке. Можно лишь наблюдать и ждать. И отращивать волосы.
  - Волосы... - пробормотал он. - Зелёный?
  - Да что с тобой такое, Лабуткин?
  - Не лезь.
  Сказал как отрезал. Учуяв ссору родителей, заплакал Денис. Лабуткин нырнул в открывшийся лаз. Достал сына из кроватки, принялся укачивать. Маша не вмешивалась. Так и ходил весь день, разговаривая с ним. Культя стала кровоточить.
  Маша задумала сама расспросить Зелёного. Была уверена, что не отвертится, но нетерпение толкнуло в сарай. Не за грибами же они ходили!
  Кузов оказался тяжёлым и был плотно набит. Маша не удивилась. Откинула крышку и увидела тряпичный ком.
  Она испытала облегчение. Друзья ходили воровать. Она думала об этом. Это была одна из догадок, и сейчас она подтвердилась.
  Маша потянула ком и вытряхнула поношенный жакет с меховым воротником. На дне кузова лежала пара мужских ботинок.
  - Прибарахлился слегка, - прозвучал из-за спины глухой голос.
  Маша обернулась и увидела мужа с сыном на согнутой левой руке. Дениска теребил рубашку и помалкивал.
  - Что это ты по бабьим лантухам загулял?
  Она спрашивала для проформы, потому что удача вора могла коснуться чего угодно. Бывало, Сашка притаскивал совсем нелепые вещи, да и она сама не упускала случая прибрать что плохо лежит.
  - Подвернулись, - Лабуткин улыбнулся как прежде. - Воротник отпороть и малому на пальтишко пришить.
  Маша посмотрела на жакет и тоже улыбнулась.
  - А чоботы?
  - Мой размер. Буду теплотрассу обходить. Они разношенные.
  Маша успокоилась.
  - Ты их прибери, в дом не тащи пока. Кузов в сени поставь. Мы завтра опять по грибы пойдём.
  Маша так и поступила. Спросила только с напускной сварливостью:
  - Что это вы с Зелёным раздухарились? Деньги же есть.
  - Вожжа под хвост попала, - объяснил муж. - Пока погода хорошая, погуляем. Завтра в ночь на смену, потом дожди зарядят, будет не до грибов.
  В уборной он протёр промасленной ветошкой ствол нагана.
  Как следует чистить оружие имело смысл завтра, когда грибная пора закончится.
  
  ***
  Лабуткин не предполагал такого урожая. Кто же знал, что инженер притащит с собой двух баб?
  Они что, моду взяли?
  - Ты же говорил, что он тёртый мужик. Чего же он под юбками прячется?
  - Непростой, вот и привёл свидетельниц для подстраховки, - оправдывался Зелёный. - Кладовщик тоже из осторожности бабку приволок.
  - Водят соглядатаев в лес и думают, что мы ничего им не сделаем? - огрызался Лабуткин, которому было страшно.
  Убив за сутки пять человек, он перестал притворяться. Да и Зелёный чувствовал себя не лучше. Они быстрым шагом уходили от поляны, над которой висел запах пороха и крови.
  - Что мы натворили...
  - Вчера от тюрьмы отмазывались, сегодня спасаемся от расстрела.
  Карточный шулер нервно хихикнул.
  - Уж как умеем.
  Лабуткин всю ночь ворочался. Вид у него был невыспавшийся и угрюмый.
  В лес он шёл, как на службу - делать оговоренную работу, нежеланную, но привычную. Зелёный начал его побаиваться. Сам он со вчерашнего струхнул, но с Тихомировым договорился. И вот результат.
  - Ты ни секунды не колебался.
  - Как по мишеням стрелял.
  Спокойствие Лабуткина было напускным. Его основательно придавило, хотя вида он не показывал. Тяжесть убийства оказалась гнетущей, хоть пойди да покайся попу или следователю. Но, подумав, Лабуткин заметил, что тяжесть убийства второго человека, пусть совершенно невинного, входит в тяжесть убийства первого, пусть и тот ничего ему плохого не успел сделать, да и вряд ли хотел. Лабуткин оправдывался перед самим собой, и один за другим начал находить доводы. Он облегчал себя ими, и так держался дальше.
  Пока Лабуткин думал о других, его спутник думал о себе.
  - Ты и меня кокнешь, если что? - с тоскою спросил Зелёный.
  - Да ты чего! Мы с тобой кореша, знаем друг друга с пелёнок, - горячо забожился Лабуткин.
  Подельник молчал, пока не дошли до дома.
  - Не прощаемся, - сказал у калитки Зелёный.
  - Соскакивать некуда, - постановил обременённый тремя иждивенцами легкотрудник, за спиной которого лежали женские ботинки и макинтош инженера, а в кармане часы и немножко собранных с трупов денег. - Только продолжать.
  К этому решению Лабуткин пришёл скорее после устройства на химкомбинат. Сразу, как подобрал на дороге монетку.
  
  
  18. Королева Марго
  
  Тётке на работу Вася никогда не звонил, но номер занёс в особую книжицу.
  Когда он поступил на службу в милицию, с первой получки купил записную книжку с твёрдыми крышками в чёрном лаке и серебристым тиснением "Ленинград". Правильно закруглённые уголки помогали книжке легко проскальзывать во внутренний карман, а жёсткая обложка - не мяться и не трепаться. У опера Панова накопилось много номеров, на все случаи жизни. После блокады Василию Васильевичу пришлось заводить новую телефонную книгу.
  - Позовите, пожалуйста, Аглаю Ивановну, - Вася примостился за столом опера Рянгина, где стоял общий на их комнату аппарат, дождался и заговорил совсем иным голосом: - Здравствуй, тётя Глаша! Это Вася. Я что звоню... Вот по делу. Да всё в полном порядке! Я вот что хочу... Если меня будут спрашивать какие-нибудь ребята, ты скажи, что я убыл в местную командировку. Ну, там... грузить что-нибудь. Я сказал, что помощником переплётчика у вас работаю. Да, для дела надо. Всё хорошо! Я потом объясню. Да, по служ... У меня всё шикарно. Не волнуйся. Обязательно. Или я сам зайду. Спасибо! Ага... Да... Да свидания.
  Вася положил трубку и только тогда шумно выдохнул.
  Он вернулся на своё место и углубился в рапорт, вспоминая, что и от кого слышал. Если анализировать болтовню малолетних уголовников, далеко не всё оказывалось переливанием из пустого в порожнее, как выглядело на первый взгляд. Один вечер, проведённый в компании доверившихся тебе урок, был плодотворнее десяти встреч с завербованным блатарём, который будет выдавать сведения маленькими порциями, чтобы только доказать свою полезность на воле.
  - Ну и почерк у вас, - вздохнул Колодей, дочитав рапорт.
  - Не каллиграфический, - признал Вася.
  Он понуро рассматривал измазанные пальцы. Чернил было мало, приходилось глубоко засовывать вставочку, всякий раз задевая за грязные края.
  - Нормально сработали, товарищ Панов, - утешил начальник Первой бригады.
  "С прохожих пальто снимать - вот твой фарт", - невысоко заценил себя Вася.
  - Что делать с крадеными вещами? - спросил он. - Куда сдавать?
  - Сейчас уточним в дежурной части, какие поступали заявления от граждан. Пусть оттуда сами забирают.
  Он позвонил и, действительно, заявление с подробным описанием клетчатого пальто поступило от потерпевшего в тот же вечер.
  Вася уточнил адрес.
  - Переживаете за потерпевшего? - удивился Колодей, впрочем, доброжелательно.
  - После работы заеду. До него от дома полчаса.
  - Не опознает?
  - Я за спиной стоял и ничего не говорил.
  "Хороший парень", - подумал Колодей, но сказал только:
  - Расписку в получении с него возьмите. Можете показания снять для проформы. Пригодится, когда будет судить ваших ухарей.
  - Чего сразу моих-то? - зарделся от гордости за присвоение ему банды грабителей Панов.
  - Вы ещё оперативное дело не завели? - удивился начальник Первой бригады. - А ну, быстро упражняться в чистописании!
  
  
  ***
  Пётр Петрович Зимушкин жил рядом с III Государственным музыкальным техникумом, в доме номер 11 на Колокольной улице.
  "Вот почему мы встретились", - Вася доехал на трамвае до проспекта 25-го Октября и остаток пути двигался в обход, уклоняясь от улицы Марата, чтобы ненароком не наткнуться на вчерашних терпил. Риск был - Колокольная выходила прямо на неё.
  Дом оказался подстать респектабельному гражданину. Построенный для купцов, он был от тротуара до кровли сплошь украшен мозаикой и смахивал на шикарную конфетную коробку. Многоэтажный эркер в виде шатра напомнил Васе картинки из сказки Пушкина о золотом петушке. Когда Панов подошёл к воротам и задрал голову, то увидел настоящий средневековый замок с круглой башней и острой крышей. Впрочем, долго стоять с задранной башкой было небезопасно. Вася на собственном опыте знал, что случается тут с раззявами. Он сам меньше суток назад с ними и случался.
  К одному из раззяв он в данный момент шёл.
  Парадное было заколочено с Революции. Вася поднялся по лестнице чёрного хода на пятый этаж и долго искал глазами список, кому и сколько звонить. Не нашёл. В квартире действительно жили ротозеи. И тогда Вася громко постучал.
  - Кто там? - быстро спросил мужской голос.
  - Милиция, - Вася обрадовался, что не надо объясняться с домочадцами, а можно сразу поговорить с терпилой, который вернулся с работы, и быстро искупить вину.
  Щёлкнул замок. Лязгнул крюк.
  "Запирается, - подумал опер Панов. - Теперь боится".
  Дверь приоткрылась на длину цепочки. Молодой человек с большим газетным свёртком подмышкой и портфелем в другой руке видом своим вызывал доверие. Дверь тут же закрылась, зазвенела цепь, и отворилась теперь уже полностью.
  - Прошу вас.
  Вася шагнул через порог на кухню.
  - Оперуполномоченный Панов, - представился он. - А вы?
  - Зимушкин, - мужчина был в брюках, голубой рубашке и галстуке, видимо, сам недавно пришёл.
  - Пётр...
  - Петрович.
  - Вы подавали вчера заявление об уличном ограблении.
  - Да, - закивал мужчина. - Пальто сняли, отняли часы, перчатки и портмоне.
  "Перчатки мы в кармане нашли", - подумал Вася, но уточнять не стал.
  - Вот ваше пальто, - сказал он.
  Не веря своим глазам, мужчина взял протянутый свёрток, положил на кухонный стол, дёрнул за хвостик бечёвочку, которую Вася только что аккуратно завязал бантиком, и обнаружил знакомый светлый клетчатый бок.
  - Спасибо, - теперь он был уверен, что к нему пришла милиция, родная вещь была лучше всякого удостоверения личности. - Спасибо, - искренне повторил он.
  Состроив мужественное лицо, Вася кивнул, с чувством выполненного долга наблюдая, как потерпевший развернул и встряхнул возвращённую вещь.
  - По горячим следам, - отчеканил он, главным образом, чтобы не молчать.
  - А часы? - спросил мужчина. - Они забрали карманные часы и деньги.
  - Этого нет, - Вася категорично покачал головой. - Грабителей мы пока не нашли. Пальто на рынке по приметам опознали.
  - Найдёте?
  - Найдём, - с оптимизмом заверил Вася, ощущая себя грабителем, который сам и нашёл терпилу.
  Тем более, что сам и тыкал ему в спину револьвером.
  - Папа, кто там? - раздался из коридора девичий голос.
  - Товарищ из уголовного розыска. Пальто принёс.
  - Я должен взять у вас расписку за пальто, - сказал Вася. - И снять показания - как, где происходило преступление. Описание внешности преступников. Возможно, вы что-нибудь ещё вспомните к заявленному в отделении. Может быть, сможете потом опознать на очной ставке.
  - Проходите, займёмся писаниной в гостиной, - сразу оживился мужчина. - Маргарита, сделай чаю!
  - Виолетта!
  - Иди, Ариадна, ставь чайник, - Зимушкин перекинул пальто через руку и указал Панову на коридор. - Раздевайтесь вон там, тапочки берите.
  Он запер дверь и, пока Вася надевал на крюк суконную кацавейку и развязывал шнурки, повесил рядом своё шикарное пальто.
  Свет, падавший в коридор из комнаты, заслонила фигура, и опер Панов растерялся.
  К нему вышла девушка, каких он не встречал никогда. Золотистые кудрявые волосы, скуластая, как отец, и с карими, как у него, глазами, но маленьким ртом и с узким подбородком. Она была чуть ниже Васи, стройная и лёгкая в движениях.
  "Какая удивительная", - поразился он.
  - Добрый вечер, - сказала она.
  - Оперуполномоченный ленинградского уголовного розыска Василий Васильевич Панов, - не нашёлся больше ничего сказать Вася.
  - Виолетта, - она протянула ручку.
  Вася взял её в ладонь и понял только, что она очень маленькая и нежная.
  - Вот и познакомились, - с тёплой иронией высказал из-за спины Пётр Петрович.
  Вася неуклюже посторонился и смотрел, как стремительно и бесшумно девушка летит по коридору. Он заметил отеческую улыбку на лице потерпевшего, и осознание, что он вчера его грабил, а сегодня будет составлять протокол, придало уверенности. Панов снова, хоть и в меньшей степени, почувствовал себя сотрудником угро.
  - Проходите в столовую, - Зимушкин указал на застеклённую дверь в конце коридора, следуя за Васей, учтиво её отворил и щёлкнул выключателем.
  Кроме комнаты, из которой вышла Виолетта, Маргарита или Ариадна, Вася заметил ещё одну дверь, неплотно прикрытую, за которой была темнота.
  "Двое в трёхкомнатной квартире?!" - не поверил Вася.
  На кухне что-то позвякивало, да были слышны их шаги. Судя по звукам, квартира пустовала, верь-не-верь.
  Из-под пиджака высовывалась кобура с наганом, оттопыривая полу. Собираясь в гости, Вася её надел, чтобы выглядеть прилично. Без оружия в краю подгулявших с вечера работяг, возможных гопников с Лиговки и давешних ограбленных, опер не чувствовал себя в своей тарелке.
  Пиджачок был тесноват. Вася его расстегнул и уселся, стуча кобурой по стулу.
  Стол был накрыт белой скатертью. Вася не решился положить на неё портфель, а достал бумаги и приткнул его к ножке.
  - Может быть, сначала чаю? - робко предложил Зимушкин. - Или сначала покончим с формальностями?
  - Сначала дело, - до сего дня Панову и в голову не могло придти угощаться у потерпевших, но сейчас ему хотелось задержаться подольше, пусть даже ценой измены принципам.
  Вася достал химический карандаш. Для снятия первичных показаний сгодится.
  - Возьмите, если вам удобно, - Зимушкин протянул вечное перо.
  У Васи таких отродясь не водилось.
  - Скатерть запачкаю, - стал оправдываться он. - Насчёт протокола не беспокойтесь. Ализариновый стержень, даже сухой, въедался в бумагу намертво. Его потом ничем не сотрёшь.
  Ему стало неловко отнекиваться, и он взял ручку, снял колпачок, заполнил шапку протокола.
  - Давайте приступать. Присаживайтесь. Ваши фамилия, имя и отчество.
  Пётр Петрович назвал, не удивляясь. Привык к бюрократии?
  - Год рождения?
  - Тысяча восемьсот девяносто первый.
  - Место рождения?
  - Санкт-Петербург.
  - Ваше происхождение?
  - Из рабочих и дворян, - усмехнулся Пётр Петрович. - Батюшка выслужил четырнадцатый чин, а я после гимназии пошёл было в кондитеры, с чем не заладилось... Но, так или иначе, заделался пищевиком.
  - Участвовали в войнах? - поинтересовался не для протокола Панов.
  - Нет, я в ссылке был, - просто сказал Зимушкин. - Числился неблагонадёжным.
  - Ваша партийная принадлежность?
  - Член ВКП(б) с тысяча девятьсот двадцать первого года.
  - Ваша занимаемая должность?
  - Директор Третьей государственной конфетно-шоколадной фабрики.
  "Ого, какого гуся мы с пацанами обули! - обалдел Вася. - Вот почему он живёт в отдельной квартире".
  "И в пряничном доме", - догнала запоздалая мысль.
  Он продолжал расспрашивать Зимушкина об обстоятельствах ограбления, думая, что за директора ему могут и голову свинтить, если вскроется участие в налёте. Что надо замять дело и уговорить забрать заявление. А для этого лучше принести часы. Завтра найти Захара и выманить или выкупить их. Или со временем всё уляжется?
  Или он напрасно переживает?
  Вася ничего не придумал и решил, что утро вечера мудренее.
  Тем более, что Виолетта стала носить блюдца, чашки, ложки. Принесла заварочный чайник, накрытый ватной купчихой, сахарницу со щипцами и чайник с кипятком.
  Он быстро дописал протокол и двинул к Петру Петровичу.
  - Прочтите, - официальным тоном сказал он. - Если всё вас устроит, напишите внизу: "С моих слов записано верно, замечаний и дополнений не имею" и распишитесь.
  Виолетта сидела за столом, положив локти на скатерть, и во все глаза смотрела на настоящего сотрудника уголовного розыска. А Вася смотрел на неё и думал, какая она необычная.
  Зимушкин прочёл и расписался. На васин почерк не сетовал, а было видно, что читает внимательно.
  - Готово дело, - Вася поставил на колени портфель (штаны не испачкаются, а скатерть запросто) и засунул в него бумаги.
  - Теперь давайте чай пить. Марго...
  - Папа!
  - Виолетта, поухаживай за гостем. Товарищ оказал нам добрую услугу. Василий... простите?
  - Просто Василий, - улыбнулся опер Панов, чтобы показать окончание процедурной части и расположить к себе Зимушкина. - Сейчас я уже не на службе.
  "Директор фабрики", - думал он.
  Девушка налила чаю, сняла крышку с сахарницы.
  - Конфет у нас нет? - спросил Пётр Петрович.
  - Нет, - сказала Виолетта, но всё же подошла к буфету, стала открывать дверцы и заглядывать. - О, печенье есть.
  Она достала круглую жестяную коробку и сняла крышку. Жестянка оказалась до половины полна сахарным печеньем.
  - Простите, - сказала девушка. - Мы сладкого не держим. Не едим.
  "Зажрались", - подумал Вася. Что-то такое о работниках кондитерских предприятий он слышал.
  - Вы давно в уголовном розыске работаете?
  - Второй год. После армии по комсомольской линии призвали.
  - И как у нас? В смысле, с обстановкой в Ленинграде... - Зимушкин замялся и переключился: - Ловите преступников?
  - Найдём, Пётр Петрович, найдём! - энергично заверил Панов.
  Он отхлебнул горячего чая и обжёгся. Спрашивать у директора фабрики было нечего. Приходилось ждать его вопросов, и они не замедлили явиться.
  - Много бандитов задерживаете?
  - Постоянно кого-нибудь ловим. Иногда вся дежурка набита, особенно, если по малинам облава. Большинство отпускаем, конечно. Опросим и отпустим, зачем они нам, если перед законом чисты, а просто рядом оказались, но крупная рыба от нас не уйдёт.
  Вася, который крайний раз поел жидкого супчика в служебной столовой в середине дня, уминал печенье и думал, какое оно вкусное.
  - В вас стреляли?
  - Стреляли, - многозначительно кивнул Вася, и притом не соврал. - Но обычно ножом тыкали. Шпалер ещё поди найди, а нож всегда под рукой. Вот у вас на кухне сколько ножей?
  - Много, - кивнул Зимушкин и улыбнулся дочери. - Даже в буфете хватает.
  - Как и везде. Вы думаете, чем людей режут? Финки есть, конечно, у жиганов, но большинство преступлений с использованием колюще-режущих предметов производится хозяйственными и кухонными ножами. В основном, кухонными.
  - Правда? - удивилась Виолетта.
  - Правда, - с удовольствием глядя ей в глаза, заверил Вася. - Они всегда под рукой.
  - А тебя?
  Вася задрал рукав и показал на запястье косой белый шрам.
  - Ух, ты, - сказал Пётр Петрович.
  - Янис Кочегар, гастролёр, жуткий бандит был. Приехал к нам в Ленинград, а мы его по наводке повязали.
  - Как вы его?
  - Нож выбил, надел наручники, - Вася опустил, что проделал всё это после того, как Эрих Берг приложил Кочегара рукояткой маузера по башке, и тот повалился на пол.
  - Не женаты? - спросил Пётр Петрович.
  - Ещё не успел.
  Вася скользнул глазами по его рукам. Обручального кольца на пальце Зимушкина не было. "А так бы мы сняли", - подумал Вася.
  Спросить Петра Петровича о жене он поостерёгся. Почему-то и так было ясно.
  - Ты смелый, - сказала Виолетта.
  Возникла неловкая пауза. "О чём говорить?" - подумал Вася.
  Он не отрывал от Виолетты глаз.
  - Простите, - сказал гостю Пётр Петрович. - Я оставлю вас ненадолго.
  Он быстро поднялся, и шаги его затихли в коридоре.
  "В уборную", - обрадовался Вася и воспользовался моментом.
  - Как тебя по-настоящему зовут? - без отца разговаривать с девушкой было куда проще.
  - Маргарита, - она сразу же нахмурилась и предупредила: - Только не вздумай меня звать Марго. Знаешь, как надоело?
  - А почему...
  - Да, - тряхнула она головой. - Как королеву Марго. Папа с мамой были без ума от Дюма и, когда принесли меня в ЗАГС записывать, ничего лучше не придумали. Они сговорились!
  - А ты...
  - Мне это имя не подходит. Сам же видишь.
  И тут Вася увидел, что это имя ей не подходит.
  - А...
  - Ещё в детстве я придумала, что я - Ариадна. Это было моё имя.
  - Но...
  - А сейчас я вылитая Виолетта, - она вздёрнула подбородок и отвернула голову на вытянутой шее, тут же повернула в другую сторону, золотое облако взлетело от плеча до плеча. - Виолетта, правда?
  - Действительно, - признал Вася очевидную истину. - Очень похожа. У тебя тонкий вкус.
  "Нападай", - сказал ему в голове опер Чирков.
  - Ты где учишься, в музыкальном техникуме? - немедленно и без перехода спросил Вася.
  - Нет. В Крупской.
  - Где? - Вася больше смотрел на неё, чем слушал.
  - В Коммунистическом политико-просветительном институте имени Крупской, - развернула непонятливому молодому человеку Виолетта.
  - На каком курсе? - не преминул спросить про возраст опер.
  - На втором. На факультете искусств.
  - Это который на набережной Девятого Января? - сообразил Панов.
  - Напротив Летнего сада.
  - Так это же рядом с нами! - Вася не верил, что подвалит такое счастье. - Мы на площади Урицкого сидим, в здании штаба. Я тебя могу с работы встречать.
  - Правда? - то ли в шутку, то ли всерьёз спросила Виолетта.
  - Давай завтра встретимся?
  - Давай.
  - Где?
  - Встречай меня у входа в институт.
  Они успели обо всём договориться, предвкушая, как завтра смогут наговориться, пока будут гулять по набережной и потом идти домой.
  Пётр Петрович не торопился покинуть ретирадное место. Директор обладал административной мудростью.
  Когда он вернулся, Вася стал собираться. Все дела на сегодня были действительно сделаны.
  - Спасибо, что зашли, - искренне благодарил Зимушкин, крепко пожимая руку.
  - Мы их найдём и осудим, - заверил Вася и подстраховался: - Не обещаю, что вернём всё остальное. Возможно, преступники эти вещи продали. Они потом в местах лишения свободы отработают, и государство вам компенсирует стоимость украденного.
  - Да ерунда, - к величайшему облегчению, отмахнулся Пётр Петрович. - Просто спасибо за участие.
  На прощание Вася с удовольствием пожал ручку девушке.
  - До завтра, - не стесняясь отца, сказал он.
  - У входа, - напомнила Виолетта.
  И всё же Вася уверился, что она - королева Марго. Даже в старости он называл её так.
  
  
  19. Амур
  
  - Вернул терпиле пальто? - спросил на утреннем совещании опер Чирков.
  - Разумеется, - Вася с важностью положил на стол портфель, расстегнул, достал бумаги и подал их начальнику Первой бригады. - Вот расписка в получении, а вот показания потерпевшего.
  - Он тебя не опознал? - заинтересовался Чирков.
  - Не сумел, - скорбно вздохнул опер Панов. - Зрением слаб.
  - Вася сзади заходил, - внушительно пояснил Эрих Берг. - Я видел.
  - Ловкач, - только и сказали сотрудники.
  - Продолжай поиск мастерской, - велел ему Колодей. - У тебя какие адреса сегодня?
  - Сегодня обхожу центр, - Вася сделал выписку артелей из справочной книги "Весь Ленинград 1932" и расположил их по районам. Когда имелось из чего выбирать, можно было не удаляться от политико-просветительного института и успеть к концу занятий.
  Раздав задания подчинённым, Колодей отпустил их и остался наедине с бумагами. Во вчерашнем рапорте Панов сообщил немало ценных сведений, почерпнутых из болтовни с гопниками. И хотя эту информацию можно было отнести не к доказательной, а к ориентирующей, она представляла интерес для последующей разработки. Он снял трубку и соединился со старшим участковым, окучивающим Большую Охту.
  
  ***
  Опер Панов закончил день в артели "Каботаж" на Суровской линии Гостиного двора. Там мастерили столовые приборы - ножи, ложки, вилки и прочую всячину. Для снаряжения стрелянных гильз мастерская годилась лучше прочих. Вася взял её на заметку.
  Заправлял в "Каботаже" товарищ Ленинсон, которого не оказалось на месте. Вася перекинулся парой слов с работниками, отнёсшимися к нему без интереса, и задумал вернуться, обмозговав подходы к сомнительным подвальным металлистам. Близость Управления ленинградского уголовного розыска придавала сил.
  "Недалеко вести", - думал Панов.
  Из мрачного цеха он не побежал, а прямо-таки полетел к институту, будто на его высоких ботинках с толстой кожаной подмёткой выросли крылышки, как у Персея. То были крылья любви.
  Дом, построенный скромными усилиями архитектора Кваренги и допиленный Росси, занимал полквартала. Колодей для простоты называл его по старинке домом Салтыкова. Вася не знал, кто таков был этот Салтыков, вельможа или купчина, но пролетарским классовым чутьём угадывал, что зверская помещица Салтычиха могла тут гостить. Теперь, когда на место старухи Салычихи пришла Надежда Константиновна Крупская, прежние чары должны были развеяться. Потоптавшись у входа, Вася признал, что место хорошее. Да разве в плохом могла бы учиться такая чудесная девушка как королева Марго?
  Место и впрямь была удобное. Пока Вася шёл от Гостиного двора, он свежим глазом оценил диспозицию, которую вроде бы знал с детства. По левую руку тянулась Лебяжья канавка и за ней - Летний сад. По правую лежала площадь жертв Революции. Гуляй - не хочу!
  Занятия кончились. Стали выходить студенты. Виолетты среди них не было.
  "А вдруг она убежала?" - беспокоился Вася.
  Ломая спички от волнения, он закурил папироску и стал оценивать корпуса. Четырёхэтажный фасад Кваренги и длинный трёхэтажный корпус более поздней постройки создавали в голове сотрудника уголовного розыска почти неразрешимую задачу по поиску студентки.
  "Чтобы все комнаты обшарить, надо роту красноармейцев завести в здание - по взводу на этаж, а там ещё чердак и подвалы", - Вася ходил и оглядывал, он не хотел торчать как Александрийский столп. Привычка опера быть незаметным сейчас особенно обуяла его.
  Он оказался возле дверей института, когда на улицу выпорхнула стайка девушек, и Виолетта - прямо навстречу ему.
  "Удача опера!" - Вася лихим щелчком отбросил папиросу.
  - Привет! - сказал он.
  Девушки с любопытством уставились на него, а Виолетта подпорхнула и чмокнула в щёчку.
  Она тут же развернулась, единым стремительным движением взяв под ручку, и звонко представила подругам:
  - Знакомьтесь, это - Василий.
  Студентки зашептались, вперёд вышла серьёзная девушка ростом за метр восемьдесят, протянула руку и звучным голосом сказала:
  - Валентина Телятникова.
  - Василий Панов, - степенно ответил Вася и пожал её большую, как у мужика, ладонь.
  Они направились по привычному пути вдоль Лебяжьей канавки. Вася с Виолеттой и Валентиной впереди, другие три девушки позади.
  - Вы где работаете? - спросила Валентина.
  - В уголовном розыске.
  - Он вчера папе пальто вернул, я рассказывала, - вставила Виолетта.
  Длинное чёрное пальто придавало Валентине Телятниковой вид ожившего монумента доисторической эпохи.
  - Дайте закурить, - попросила она.
  Вася достал пачку "Невы", ногтём выбил из дырки мундштук, протянул Телятниковой. Потом вытряхнул себе в рот, сунул в карман пачку, достал коробок.
  - А мне? - обиделась королева Марго.
  - Ты же не куришь? - резонно предположил Вася.
  - Обычно нет, но сегодня да.
  Вася угостил её папироской, и они пошли в ряд, все трое весело дымя.
  Начались расспросы про бандитов и розыск, причём, спрашивала Телятникова. Вася врал напропалую, рассчитывая, что Виолетта поймёт. По ходу он заметил, что Валентина ловко сплёвывает не под ноги, а в канаву. Сразу видно - девушка порядочная. Руку она демонстративно засунула в карман пальто, скользнув по васиному рукаву, словно тоже хотела взять его под локоток, но удержалась.
  Девушки за их спиной отчаливали одна за другой, прощаясь на ходу.
  - Мне пора, - сказала Валентина на углу проспекта 25-го Октября и улицы 3-го Июля, по которой они шли. - Тут мой трамвай.
  - До завтра, - сдержанно попрощалась королева Марго.
  - Встретимся ещё, - дружески кивнул опер Панов.
  - До встречи, - тепло промолвила Телятникова и свернула на проспект, а Виолетта потянула Васю на другую сторону и к скверу на площади Писателя Островского.
  - Избавиться от Валентины тяжело, но можно, - со знанием предмета сказала она.
  - Обстоятельная девушка, - согласился Вася.
  - Заметил, как она тебя расспрашивала?
  - И...
  - Теперь все будут знать. Валентина у нас комсорг и староста группы.
  "Вот не сомневался", - подумал Вася.
  - А ты здорово ей лапши на уши навешал, - засмеялась она. - Мне врать не будешь?
  - Тебе - нет.
  Они зашли в Катькин садик. Оперуполномоченный Панов знал, что здесь встречаются тайком мужеложцы Ленинграда, чтобы познакомиться, договориться и пойти заняться своим грязным делом. Острый глаз оперативника сразу выхватывал из среды прогуливающихся граждан своеобразных.
  У памятника Екатерине Второй, оторванный кусок бронзы которого Вася год назад отыскал у горячего почитателя садика и возвратил реставраторам, слонялись самые разные мужчины. Не все выглядели бухгалтерами с коротко подстриженными усиками и в круглых очёчках, были и хмурые металлисты. Когда Вася приблизился, граждане стали перешёптываться и торопливо расходиться.
  - Что это они? - заинтересовалась Виолетта.
  - Тебя испугались.
  - А говорил - врать не будешь.
  - Меня испугались, - тут же ответил Вася.
  - Воришки?
  - Они по другой теме. А ты не знаешь, кто здесь гуляет?
  Маргарита покрепче взяла его под руку и теснее прижалась к нему.
  - Думала, продают что-нибудь. Марки там... - оглядела разбежавшихся порядком завсегдатаев. - Я здесь часто хожу, но меня они не боятся.
  - Девушки их не интересуют... - начал было Вася, но Виолетта сразу всё поняла.
  - А я думала, они в театральном училище все такие.
  - В театральном - театральные, а здесь представители других профессий. Надо же им где-то встречаться.
  - Если бы не ты, так и не узнала бы никогда.
  "Объяснить некому? - задумался Вася. - У тебя парень-то из института есть?"
  - А... - решился спросить он.
  - Да ну их, они все какие-то малохольные, вроде этих, - высоко своих однокурсников королева Марго не ценила.
  - Тебя бы к нам в бригаду, - чистосердечно признался Вася. - Всех жиганов расколола бы.
  Виолетта звонко рассмеялась, высоко запрокинув голову. Вася поразился, какая она красивая, и понял, что пропал.
  На тёмной лестнице долго целовались. Расставаться не хотелось.
  - Зайдёшь? - спросила Виолетта. - У нас сегодня Настасья хозяйничает.
  - Кто?
  - Домработница.
  - Да ну, неудобно.
  - Давай завтра пораньше встретимся. Я две пары прогуляю. Папы долго не будет.
  "Да здравствует обход артелей!" - с ликованием подумал Вася.
  
  
  20. Сменщик
  
  Первые три дня было страшно. Через пару недель, потолкавшись на катране, Зелёный успокоился. Дошли слухи, что в лесу убили Тихомирова и других инженеров. Кто? За что? Чёрт знает. Про кладовщика со старухой вовсе не было слышно. Они мелькнули и сгинули, будто не жили вовсе.
  - Лягавые не пронюхали, - постановил Лабуткин, когда друг поделился с ним последними сведениями. - Если по горячим следам на нас не вышли, значит, и не найдут.
  Он и сам перестал бояться всякого шороха во дворе. Лабуткин исправно ходил на работу, не прогуливая и не опаздывая. А после разговора с Зелёным достал из сарая ботинки Костромского, начистил их гуталином и отправился на Охтинский химический комбинат. Он больше не находил на дороге монеток.
  Сменщик Лабуткина был лет на пять постарше, такой же легкотрудник. На правой руке у него четыре пальца были заровнены пеньками возле ладони - до теплотрассы работал в металлическом цеху на гильотине. Звали сменщика Портнов.
  Это был отчаявшийся малый, плюнувший на себя и опускающийся. Но сегодня Лабуткин застал его небритым, нечёсаным и мятым, будто не уходил никуда, спал и пил на работе.
  Нелюдимый обычно, Портнов задержался посидеть. На химическом комбинате ему нравилось больше.
  В кондейке было уютно. Тускло светила сороковаттная лампочка. Слоями плавал голубой табачный дым. На старом канцелярском столе лежали журналы учёта и огрызки карандашей, стояла побуревшая от чая железная кружка и банка для окурков. Табурет и топчан у стены дополняли котельный интерьер. В углу возле розетки притаилась самодельная электроплитка - в бетонном полу выдолблены извивы, в них уложена нихромовая спираль. Чего-чего, а тепла и тока в котельной химкомбината имелось в достатке. Не было только тараканов. Жрать им тут было нечего.
  На стене висела коробка пожарной тревоги. Напротив белый шкафчик с красным крестом. В нём хранился бинт, жгут и банка йода, а изнутри на дверке - зеркальце! В дальнем углу стояла швабра и ведро с тряпкой.
  Портнов сидел на топчане, свесив голову. Курил, стряхивал пепел и плевал на пол.
  - Останешься ночевать? - спросил Лабуткин.
  - Посижу, - не сразу ответил Портнов. - Не буду тебе мешать.
  Когда Лабуткин вернулся с обхода, он всё сидел, только теперь между ног стояла банка, в которой белел засыпанный пеплом комок папиросной пачки.
  - Куревом не богат? - угрюмо спросил Портнов.
  - Угощайся.
  На работу Лабуткин предусмотрительно брал папиросы "Братишка", чтобы не сверкать достатком. Дома они с Машей курили только самого высшего сорта - "Казбек" и "Сафо".
  Сменщик ухватил пачку искалеченной правой рукой, прижав большим пальцем к ладони. Ногтями левой выцарапал мундштук.
  Лабуткин ему позавидовал.
  Чиркнул зажигалкой, протянул. Закурил сам. Опустился на табуретку. Сидели, дымили.
  В компании такого же как он легкотрудника, в тёплом смраде комнатки обходчиков Лабуткин чувствовал себя в шубу облачённым. Здесь, под землёй, возникала иллюзия защищённости от невзгод, которые остались на поверхности, во внешнем мире. И хотя они никуда не девались, а поджидали там - пока не вылезешь к ним, не накинутся.
  - Жена у меня была, - заговорил неожиданно Портнов.
  Лабуткин выпрямился на табуретке, опёрся спиной о край стола. Прежде сменщик о себе не рассказывал. Обменялись при знакомстве печальными историями, как здесь оказались, да и только. А тут у Портнова случился пробой на откровение.
  - Год минул, а всё поверить не могу, - продолжил он глухим голосом. - Сам себя рубанул, получается. Руку не отдёрнул вовремя. Всё ведь понимал, видел, а стоял как заснул. Это от однообразности получается. Заготовку сунул, руку убрал, нож опустил, деталь вынул. Сунул-вынул, сунул-вынул, сунул-руку не убрал. Не у меня одного в цеху пакши поровненные. Но у тех они что-то держат, а я под корень оттяпал. Даже метлу не прихватить, а то бы я уборщиком больше получал.
  - Долго в больнице лежал? - с пониманием поинтересовался Лабуткин, чтобы сочувствие проявить и разговор поддержать; молчать, когда речь зашла о наболевшем, не хотелось.
  - Месяц. Потом на амбулаторное выписали. Я обрадовался, думал, с женой веселей. Ага, наивный. Кому я такой нужен? У меня брат жену увёл. Представляешь - брат!
  - Младший? - спросил Лабуткин.
  - Старший. Он-то сам разошедши, у мамки живёт, а я у тёщи. Он раньше к Любке приглядывался, да знал, что я рожу расколочу. За мной не заржавеет. Я отца бил. А теперь что я ему одной левой?
  Портнов дожёг табак, вопросительно посмотрел. Лабуткин протянул пачку. Сменщик прикурил от тлеющего бычка, бросил окурок в банку, сплюнул туда же и попал - аж зашипело. Продолжил с горечью.
  - Я пока лечился, вроде было ничего. Навещали. Мать, Любка, тёща. Брат, сука, не приходил, но я и не удивлялся, мужики больниц не жалуют. Не заметил ничего, люди как люди. А они сговорились меня не расстраивать, чтобы раньше времени не сбежал. Да и самим, тварям, определиться надо было. То, сё, сладится-не сладится. Возвращаюсь я домой, а тёща ставит перед фактом, что Любка к Петьке ушла и живёт с ним открыто, все соседи знают. Я аж присел на койку. Думал, упаду. Потом выслушал как оно есть, тёща у меня хорошая. Встал, пошёл в осиное гнездо. А Петька только с работы. Любку как увидел, что ж ты, сука, говорю. Петька меня со двора. Я на него кинулся. Начали драться. Да что я с одним кулаком... Он меня три раза с ног сбивал. Я поднимался, он опять. Лежи, говорит, а я встаю. Наконец, надоело ему. Повалил, сапогом на здоровую руку наступил и спрашивает - хочешь, пальцы отрежу? Будешь с одними большими, как клешнями, всё делать. Я говорю, хватит. Он - отдашь тогда жену? Я его больной рукой по ноге зачал бить, но не сбил. Он рассвирепел, ножик раскрыл, собрался мне пальцы резать. В последний раз спрашиваю, рычит, отдашь жену или нет? Я понял - отрежет, он с катушек слетел, я его таким знаю. Забирай, говорю.
  - Отдал? - спросил Лабуткин.
  - Отдал жену.
  - И как вы теперь?
  - Любка с ним живёт, у мамки моей.
  - А... развод?
  - Никто не хочет. Я не хочу, она, Петька. Я думал, надоест ему, и тогда дура Любка ко мне вернётся. А теперь всё равно.
  - Вернётся - примешь?
  - Не знаю даже, как она вернётся-то теперь. Как она с матерью своей будет под одной крышей.
  Лабуткин затаил дыхание и настороженно посмотрел на него.
  Портнов сначала нехотя, а потом успокоено покивал.
  - Когда я после драки приполз, тёща меня выходила, приютила. Так и живу с тёщей. А Любка пусть плачет.
  - Ну, дела.
  - Никто не знает, ты первый знаешь. Чую, догадаются всё равно. Тогда сразу в петлю, деваться некуда.
  - А жена?
  - Пусть плачет, дура.
  Портнов удовлетворённо замолчал.
  - Ситуация, - сказал Лабуткин.
  - Такая вышла жизнь, - сказал Портнов и встал. - Пойду я. К тёще. Прощай.
  И он убрёл в ночь.
  В эту смену Лабуткин почти не присаживался. Ноги сами носили его по тоннелям. Он аккуратно записывал показания манометров, словно ничего важнее для него на свете не было. Он цеплялся за это занятие, как за якорь, боясь сорваться в бурное море невзгод.
  Лабуткин не заботился о печальной судьбе Портнова. По натуре своей, думал он только о себе.
  Сердце перерабатывало накопленные тягости, как мотор сжигает горючее, обращая в шаги.
  Он тупо бродил. Ботинки, снятые с трупа кладовщика, шаркали по бетону, постепенно принашиваясь к ногам убийцы. И звук его шагов становился всё более уверенным.
  Лабуткин воображал, каково это - отдать жену по настойчивой просьбе другому. Что бы он сам делал при угрозе лишиться оставшихся пальцев. И каково бедовать, когда некому помочь.
  И когда он поставил себя на место Портнова целиком и полностью, тогда понял, какой счастливой жизнью живёт.
  У него было много друзей, готовых поддержать деньгами и делом. У него есть любящая родня и свой дом с хозяйством. Надо заботиться о них в ответ, тогда всё будет хорошо и дальше. Держась друг за друга, они преодолеют все невзгоды. Может, и на "Краснознаменце" что-нибудь изменится. Тогда он вернётся на должность пристрельщика и снова будет получать карточки категории "А".
  Например, начнётся война с Англией, когда всех здоровых мобилизуют, а оружия чинить и пристреливать надо будет много. О происках империалистов часто говорили на рабочих собраниях, и такая возможность зримо маячила у всех впереди. Но даже если войны не случится, держаться на плаву всё равно надо, сохраняя достойный приличной рабочей семьи уровень жизни и здорового питания. А для этого надо продолжать промысел. Наводку и сбыт Зелёный обеспечит. Ему же самому надобно делать дела, организуя подельников и, если понадобится, устраняя стукачей и свидетелей, чтобы не сломали то, что есть, за что, как понял сейчас Лабуткин, следовало держаться зубами.
  Лабуткин выходил по тоннелям эту веру.
  Он разом сбросил с плеч груз вины и опасений. С каждым шагом походка делалась всё легче и прочней.
  Ботинки убитого Костромского пришлись ему по ноге.
  
  ***
  Холодным солнечным утром Лабуткин шёл к семье. На дороге посверкивали кристаллики, под ногами хрустел ледок. Трава и заборы белели. Изо рта вылетал парок.
  В чистый, свежий мир он вошёл обновлённым. Ночь смыла тяжесть и унесла страхи, как река уносит муть. Он был невероятно далёк от горя побеждённого сменщика.
  "Наган - это семь ударов кулаком и восьмой - рукояткой по крышке гроба", - Лабуткин начал насвистывать, чего за ним давно не водилось.
  Заметив во дворе Машу, он подмигнул ей и улыбнулся, а она ответила широкой улыбкой - как солнце засияло. Чудесное утро подействовало и на неё.
  Все проблемы можно решать через ствол.
  Семья и друзья превыше всего.
  Раз навсегда исчезли мысли не воровать.
  - Доброе утро! - заявил он, отворяя калитку.
  - Ну, ты даёшь, Лабуткин, - Маша переводила дыхание в сарае. - Хорошо, что мать не вылезла.
  - Наплевать. - Лабуткин кинул в рот папиросу и протянул жене пачку.
  С этого дня у Маши снова всё переменилось. Муж стал крепко спать и больше играть с Дениской. Бросил сутулиться и волочить ноги, словно его приподнимал и нёс незримый дирижабль.
  Деньги не кончались, и Маша прочно утвердилась в мысли, что и дальше будет хорошо, а счастье вечным.
  Даже мать перестала с подозрением смотреть на остатки спирта.
  Тогда-то Зелёный и привёл Хейфеца.
  
  
  21. Хейфец
  
  Отец у Зелёного всю жизнь проработал расчётчиком в конторе завода "Краснознаменец". Он-то и научил сына играть в карты, чтобы лучше соображал. Он и стал давать наколки, зная в своём бухгалтерском кругу людей зажиточных. Для проникновения в квартиры нужен был опытный взломщик, и Зелёный его нашёл.
  Звали его Исаак Давидович Хейфец. Он работал в артели по изготовлению и ремонту замков и мог вскрыть любую дверь. Деньги для кустаря-картёжника не были лишними. Карты он любил до самозабвения и частенько проигрывал. Деньги Исаак Давидович тоже любил и был готов за них рискнуть. Натура его была энергичная и авантюрная.
  Зелёный привёл старого мастера в пивную у Финляндского вокзала. Это было отдельно стоящее здание, специально построенное возле железной дороги, чтобы в него могли стекаться деповские. Естественным образом оно преобразовалось в пристанище разного рода швали, кормящейся с рельсов, - мелких скупщиков краденого, шулеров, вокзальных воров и проституток.
  Оперативный состав транспортной милиции знал всех в лицо и заходил глянуть, кто с кем пьёт, кто с кем трёт, а потом незаметно подтянуть блатного стукача и выяснить тему разговора.
  Однако же контингент составлял малую часть захожей публики. Чаще встречались простые работяги, заскучавшие пассажиры, которым не нашлось места в вокзальном буфете или просто не сиделось в зале ожидания, окрестные фраера и случайные прохожие. Здесь даже не ощущались Кресты, хотя они были неподалёку. Аура железной дороги присвоила себе шалман, и в нём совершенно не чувствовалось города.
  Место, по любому, нейтральное, в котором можно поговорить, разойтись и больше никогда не встретиться.
  Длинная кирпичная постройка была ярко освещена лампами, висящими на двутавровых балках под жестяной крышей. Вдоль стен тянулись стойки, по залу располагались высокие столы. Напротив входа занимал почётное место источник живительной влаги и холодной закуски в удивительно большом ассортименте. Наркомат путей сообщения для своих работников не жмотился. Тут можно было взять не только отварного солёного гороха и бутерброд черняги с килькой, но и белого хлеба с ветчиной по коммерческой, естественно, цене. Воры себе в этом не отказывали и временами даже пили коньяк.
  Здесь никогда не разбавляли пиво и оно никогда не заканчивалось. Здесь не было санитарных часов и обеденных перерывов, а закрывалось заведение к полуночи и открывалось в восемь утра, чтобы состоятельный путеец мог похмелиться перед сменой и отважно ринуться навстречу повседневному подвигу социалистического труда. Здесь из радиоточки в счастливые часы играла музыка. Был в этой пивной и алкоголик, шатающийся между столами на деревянной ноге, который на спор отгрызал край от стакана. На передних зубах у него были стальные фиксы, облегчающие дело. А за спиной буфетчиков благословляла пиршество гегемона большая картина маслом, написанная по заказу дирекции Финляндского вокзала - Ленин на броневике с зажатой в кулаке кепкой толкает речугу, а внизу греет уши толпа, работают щипачи и повсюду алеют флаги.
  В дальней части зала, плотно загороженной от входа спинами посетителей, собирались игровые. Тут можно было метнуть в буру или двадцать одно, что мало приветствовалось администрацией. Лохов здесь вообще не обували. Играли люди с людьми, да и то по маленькой. Зелёный этот шалман хорошо знал, и его тут знали. Знал и Хейфец.
  Это был сутуловатый, крепко сбитый старик с чёрными глазами, густыми бровями, щёткой чёрных усов и глубокими складками возле рта. Двигался он угловато, будто каркас из спичек шевелил пальцами ребёнок. Казалось, он всю жизнь никуда не торопился, а стоял за верстаком и точил зажатые в тисках детали замков. Вероятно, так оно и было.
  Придвинули самый дальний стол и встали спиной к углу, чтобы видеть зал и тех, кто занял место поблизости. Рабочий день ещё не кончился, народу было негусто. Зелёный нарочно выбрал время и место. Он был по этой части знаток.
  - Исак Давыдыч, - у наблюдательного старика хватило ума не протягивать руку.
  - Саша, - Лабуткин был ему за это признателен.
  Затеяв организацию нового для себя масштаба, Зелёный сводил вместе людей, которые без него в жизни не встретились бы, и проявлял дипломатию, что сам товарищ Красин, разве что без политкаторжанской суровости.
  - Предлагаю поднять за знакомство, - учтиво вставил он.
  Кружки глухо стукнулись полными краями.
  Лабуткин отхлебнул пахнущее хлебной корочкой пиво. Он вообще редко пил, по случаю. Рюмку, чтобы снаряжать гильзы с Лёнькой Герасимовым, и до того - на дне выписки из больницы.
  - Позвольте вас представить, - любезно продолжал Зелёный. - Это великий мастер по замкам. Вскроет любую дверь на будьте нате. Вдобавок, терцует как сам господь бог.
  "Господь бог", которого Зелёный не так давно раздел и разул в тот самый терц, сверкнул на него глазами как молниями, но смолчал - разговор шёл о важном.
  - А это, - кивком указал на друга. - Рокамболь наших дней и Дуглас Фербенкс в одном лице.
  - Язык бы тебе оторвать, - вздохнул Лабуткин.
  - По крайней мере, он всё организует и сделает чисто, а я продам, - заверил старого слесаря Зелёный. - Ты нам только дверь открой.
  Хейфец ощупал настороженным взглядом нового знакомого. Ему не понравилось равнодушие на лице будущего подельника. То, что он калека, и при этом готов идти на кражу, требующую силы и сноровки. Как он справится? Кто за ним стоит? То, что его рекомендовал проверенный шпилевой, добавляло непоняток. Об одноруких скокарях Хейфец не слыхивал.
  - Я открываю и ухожу, - предупредил он.
  - Не спеши, - остановил Лабуткин. - На хате могут быть шкафы, сундуки, ещё какие замки. Вскроем, заберём и уйдём вместе. У меня мотор есть. В один заход всё вынесем и вывезем.
  - Да, авто шикарное, - поддержал Зелёный. - Шофёр надёжный. Мы вместе дела делали. Тут без балды.
  Хейфец задумался. Всё, чего он хотел от этого знакомства, - денег для игры в карты. Его не интересовали мутные знакомые молодого каталы, сомнительные хаты, которые он называл богатыми, даже вещи, которые предстояло украсть. Хейфецу хотелось чистых денег. Ради этого он был готов продавать свой ремесленный навык, в котором был с полным основанием убеждён и который являлся предметом заслуженного самоуважения способного рабочего с большим стажем.
  - Ты уверен, что на хате никого не случится? - спросил он Зелёного.
  - Железно.
  - Откуда такая уверенность?
  - Потому что я всё проверил и перепроверил. Перед скоком проверю ещё.
  - Знакомые твои, никак? - прищурился старик.
  - Никоим образом!
  - Родственники?
  - Ты за крысятничество хочешь предъявить? - Лабуткин сразу оживился, в глазах зажёгся интерес.
  - Я не тебя спросил, - жёстко отрезал Хейфец.
  - Своих на шмотки и рыжьё не мечем, - объявил Зелёный, примиряя обе стороны. - Это не по-людски.
  Он видел Хейфеца за игорным столом и знал, как с ним следует обходиться.
  - Откуда знаешь тогда? - успокоился старик.
  - Птичка напела. Я всё проверил.
  - А если в доме кого встретим, всякое ведь случается?
  - Тогда вы просто уйдёте.
  - Посмотрим, - решительно перебил Лабуткин, теперь он глядел не на собеседников, а куда-то вдаль между ними, словно не хотел видеть людей и рассуждать о живых людях, представляя совсем иное. - Если бабка какая-нибудь окажется, свяжем её и рот заткнём. С детьми то же. Ничего худого им не сделаем. Лишь бы не мешались. Да и с хозяевами, ты ведь правильно сказал, что всякое случается, можно договориться, если вежливо: "Руки в гору, мордой в пол. Сейчас мы сделаем вашу жизнь чутка полегче".
  Хейфец насупился.
  - Во, я же говорил, - пустился спиливать заусенцы Зелёный. - Сашка умеет задачки решать. Он в этом Лобачевский.
  Кроме него никто в пивной не знал про Лобачевского, даже если учились в школе или в гимназии. Но и по погонялу легко догадаться - головастый был, в авторитете. Может планы какие строил для крупных фармазонов и медвежатников. По повадкам мог быть как фраер, но не фраер - это точно, иначе Зелёный его бы в пример не привёл.
  - Среди братвы слух пролетел, что Лобачевский погорел, - с сарказмом отпустил Хейфец не для уточнения, а чтобы посмотреть, что и, главное, как ответит на это Зелёный.
  Зелёный намёк понял и на его удочку не попался.
  - Старая гвардия не верит нам, молодым, Саня, - сказал он с лёгкой грустью, в этом зале, если стоял спиной к стенке, взгляд невольно падал на образ Вождя, и он завладевал пролетарским сознанием. - А ведь ещё товарищ Ленин говорил, что в школе жизни молодое поколение рабочих и крестьян не столько воспитывают, сколько натаскивают обделывать дела надлежащим образом. А мы ведь молодое поколение, да, Сань?
  - Ага, - скептически ответил уволенный с "Краснознаменца" пристрельщик, сын пристрельщика, и с заметной горечью на лице отхлебнул.
  Хейфецу его выражение на лице понравилось.
  - Ладно, - порешал он, чтобы время не было потрачено впустую, а в карты можно было играть дальше и не стесняться в средствах. - Сходим на дело, а дальше посмотрим.
  
  
  22. Последний шанс
  
  Лидия Поппель умерла, не приходя в сознание. Последняя ниточка, тянущаяся к убийце, оборвалась.
  Больше зацепок не было. Обходы блошиных рынков и расспросы скупщиков краденого, сотрудничающих с милицией, результата не дали.
  Колодей сидел за столом, глядел в потолок сквозь табачный дым, думал. Ситуация усугублялась тем, что об убийствах доложили товарищу Кирову, и Сергей Миронович регулярно интересовался у начальника Управления Рабоче-Крестьянской милиции города Ленинграда товарища Жупахина ходом расследования. Жупахин теребил начальника уголовного розыска Красношеева, а тот на каждом совещании спрашивал с Колодея. Кривая вывозила к строгому выговору. Дело усугублялось тем, что товарищ Киров ничего не забывал, а шанс, что жертва пундоловского стрелка очнётся и даст описание внешности преступника, только что исчез.
  Осталась надежда на поиск патронной мастерской. Василий Панов глубоко погрузился в артельный быт и регулярно докладывал о новых и новых сомнительных шарашкиных конторах, требующих пристального внимания угро, но всё это не имело касательства к лесному стрелку.
  Неужели это были подростки, которые наигрались в разбойников и теперь занялись учёбой? По оперативным данным, добытым Пановым, участковый провёл профилактические беседы с малолетними уголовниками, но ничего полезного для Первой бригады не выведал. Пацаны рассказывали про фраера с наганом, который недавно завёлся в округе и один раз сходил на дело со старшаками. Колодей этого ухаря даже знал - он работал под его началом. В деле розыска бандитов самым главным было не выйти на самого себя.
  Охтинские гопники оказались крайне далеки от стрелкового оружия. Тем не менее, Панов должен был продолжать копать в этом направлении.
  Может быть, появится новый шанс.
  
  
  23. На правёж
  
  Вася выскочил на проходную в синей прозодежде и заляпанном клеем фартуке, о который на ходу вытирал руки. Он предупредил Виталика, чтобы заходил со служебного входа, и рассказал, как его найти. Государственная Публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина была комплексом из четырёх больших зданий, хотя для постороннего выглядела как единый дворец.
  - Здорово!
  - Как оно? У меня руки грязные, - Вася торопливо протянул Захару вполне чистые пальцы, которые были бы ещё чище, если бы не вытирал об одежду.
  - Когда заканчиваешь? - Захар пришёл сам после смены и рассчитывал, что кореш освободится тоже.
  - Да хоть сейчас. Пойдём в мастерскую, чего тебе тут морозиться? Тёть Зина, запусти гражданина со мной.
  Сторожиха Зинаида, которой Вася дал прочесть удостоверение и заинструктировал насчёт проведения в библиотеке оперативной работы, улыбнулась доброй старушечьей улыбкой и пропустила через турникет.
  Колодей приказал развивать связи в преступном сообществе молодых уголовников с Охты. Он был уверен, что через наивных и болтливых хулиганов, обладающих огромным количеством родственников и знакомых в том районе, можно выйти не только на патронный цех, но и на самих убийц. Охта по-деревенски жила слухами и сплетнями. Кто-то обязательно кому-то проболтается. Юноши глупы и хвастливы, они уже наговорили Панову много лишнего. Поэтому Вася использовал личный ресурс на полную катушку. Он приехал к тёте Глаше и упросил помочь. Аглая Ивановна привела его в переплётную мастерскую и познакомила с начальником цеха. Как можно было отказать ленинградскому угро? Теперь к концу дня Вася исправно приходил в библиотеку и ждал два часа, когда Захару приспичит встретиться. И он клюнул.
  - Ого, ничё се вы тут дети подземелья, - Захар озирался, пока они шли по захламлённому старой мебелью коридору цокольного этажа. - Не боитесь пожара?
  - Боимся, но, главное, чтобы водой не залило, - глубокомысленно пустился в рассуждения Вася. - Губит книги не пламя, губит книги вода. У нас на чердаке её огромный резервуар заготовлен.
  От такой премудрости Виталий Захаров уверился, что человек этот работает в библиотеке не первый день. И был прав - день шёл третий. Насчёт воды Захару бы в голову не пришло, книгами он только печку растапливал, но, подумав, согласился, что вода тоже портит, причём, все книги сразу, тогда как пожар может и потухнуть без свежего воздуха, - к этому моменту Вася рассказал про железные ставни.
  - Сейчас переоденусь, - Вася пропустил Захара в мастерскую и снял фартук.
  Захар цепким взглядом осматривал большую подвальную комнату, в которой стояли верстаки, винтовые прессы, резаки, стеллажи с пачками дерматина и стопами картона, пахло клеем, валялись обрезки и было много-много самой разнообразной бумаги.
  - Рудольф Алоизович, я пойду? - испросил Вася мужика в чистой, отглаженной прозодежде и фартуке, который стоял у ближнего верстака и неодобрительно взирал на них холодными голубыми глазами.
  Мастер молча кивнул.
  Ему хотелось избавиться от опасного сброда. Милиции он боялся. Пусть бы они ушли и куда-нибудь провалились.
  Пожелания переплётчика сбылись. В следующий раз он увидит оперуполномоченного Панова в марте 1942 года, когда запустевшие квартиры начнут обходить сотрудники органов внутренних дел, чтобы доставить в больницу тех, кого ещё можно было спасти.
  Трёхэтажный дворец с колоннами, скруглённый на углу улицы 3-го Июля и проспекта 25-го Октября, живо напомнил Васе его прогулки с Виолеттой - он встречал её из института почти каждый день.
  "Явился не запылился", - злобно думал он про Захара, которого был вынужден караулить вместо того, чтобы проводить время с королевой Марго.
  - Пальто я на толкучке у Андреевского рынка запулил, - молотил языком оперуполномоченный, чтобы скрасить дорогу с вожаком охтинской шпаны. - Барыги сразу набежали и забрали.
  - Знаешь их?
  - Вообще не волоку, кто такие, и они меня не знают. Тётке какой-то боданул, они там чуть не драку промеж собой устроили, суки склочные.
  - Много поднял?
  - Нормально поднял. Сразу не уступил, ясен перец, мы там погрызлись. Надо было ещё часы этого фраера продать. Они у тебя остались?
  - Котлы давно ушли. Да мы вообще с делов ничего не носим, чтобы не палиться, - солидно заявил Захар и с важностью добавил: - Детство это - в краденом ходить.
  "Продуманные, гниды, - пригорюнился опер Панов. - Надо вас всех приземлять".
  Они дошли до остановки 23-го трамвая и покатили на Охту. Трамвай был набит битком. Стемнело. На стекло упали капли. Вскоре оно покрылось длинными косыми штрихами. Потом потекли струи. Трамвай переехал через мост и затрясся мимо Крестов. Захотелось курить. Вася смотрел в окно и скрипел зубами.
  Сошли, не доезжая кольца. Вася натянул на лоб кепку и поднял воротник своего полуперденчика. Виталик зашагал прочь от остановки.
  - Десятого ждать не будем? - Вася думал, что они пересядут здесь и доедут до "Рюмочной" на Зиновьевской улице, однако у Захара были другие планы.
  - А мы в другой шалман.
  - Что там хорошего?
  - Разговор есть, важный, - пробурчал Виталик.
  - Какой?
  - Вот наши соберутся, тогда и перетрём все вместе.
  - На тему?
  - С человеком хочу тебя познакомить.
  - Что за человек?
  - Узнаешь. Очень тобой интересуется.
  - Лягавый что ли? - забеспокоился опер Панов.
  Встреча с сотрудником уголовного розыска, который бы вмиг срисовал и, скорее всего, узнал бы Васю, а это заметили и поняли уголовники, стало бы неприятным сюрпризом, грозящим пустить псу под хвост всю разработку.
  - Да не ссы, - засмеялся Виталик. - Он блатной. Я через него в общак максаю.
  - Предупреждать надо, - сказал Вася.
  - Вот я и предупредил.
  - Что ему от меня надо?
  - Он тебе сам расскажет.
  Виталик повёл по Пороховской улице. Отсюда до его дома на Панфиловой был один квартал, но они шли всё дальше и дальше, и стало понятно, что не к нему.
  Из темноты зорким совиным глазом на Васю Панова глядел старый участковый: запомнил внешность, опознал попутчика, взял на заметку новый контакт. Участковый не прятался, но Вася его не видел.
  С Большой Охты зашли на Исаковку, где Вася практически не ориентировался. Он подумал, что Захар ведёт его на Большеохтинское кладбище, чтобы там прибить и закопать, познакомив перед этим с блатным, которого Панов когда-то задерживал. Вася боялся этого с самого начала, но теперь страхи грозили воплотиться.
  Это было совершенно новое, неизведанное чувство обречённости.
  Когда тревога переламывается о грань допустимого и превращается в безразличие к собственному будущему и физическому существованию вообще.
  И как только Вася принял за факт, что жизнь его сейчас закончится, он перестал бояться. Даже в промокшей одежде сделалось тепло.
  На углу Константиновской и Исаковской улиц Виталик свернул ко входу в пивную и сказал:
  - Сюда.
  Это было так себе заведение, рассчитанное на скудный ручеёк обывателей, которые в здешнем районе более привыкли выпивать дома, да на неприкаянных родственников, которым захотелось помянуть близких. Но Вася с порога почуял, что оно возле кладбище - не случайное.
  В тесном зальчике за высокими столами сгрудилась компания, которую даже нездешнийй Вася не назвал бы завсегдатаями этих мест.
  Почти все были ему знакомы, кроме самого блатного, и место им было значительно дальше - на Ржевке, а вовсе не на Исаковке.
  Буфетчик зыркнул на вошедших с недовольством и опаской - эти тоже были ему незнакомы. Вася с Захаром как приличные люди взяли по кружке пива и присоединились к компании.
  - Здорово, бродяги!
  - Явился, малой, - приветствовал Мутный Глаз.
  Поручкались, но не так приветливо, как ожидал Вася, а с прохладцей. Блатарь назвался:
  - Коробок.
  У него был стылый взгляд, круглое губастое лицо, узкие плечи и длинные грубоватые пальцы, синие от наколок.
  "Не щипач, определённо, - оценивал оперуполномоченный Панов. - Попроще будет, ближе к насильственному действию. Взломщик или грабитель. Другого-то воры на эту мелкоту не кинут".
  Коробку было лет 25-27. Партаки на пальцах заметно разнились. Наколки были самые распространённые. Вася даже всматриваться не пришлось - скользнул взглядом и прочёл.
  Самый выцветший и расплывающийся, на безымянном пальце, с белой косой чертой объявлял, что Коробок срок отбывал. Соседний - с белым крестом и двумя коронами - заявлял об отсидке в Крестах и поддержке воровского хода. На указательном пальце перстень с белым крестом - судимость за грабёж, как Вася и угадал. На мизинце - чёрно-белый ромб отрицалова. Дабы ни у кого из понимающих не оставалось сомнений в том, что человек, с которым не повезло встретиться, самый что ни на есть пропащий, и потому социально близкий. Точка между большим и указательным пальцами свидетельствовала о побеге.
  Этот гражданин перевоспитанию не поддавался.
  Он был близкий к воровским делам и стремящийся короноваться когда-нибудь в будущем вурдалак.
  Молодой и горячий оперативник хотел таких живыми не брать. Это через пять лет, набравшись опыта, Василий Васильевич Панов примет истину, что уголовный розыск должен таких вязать целями-невредимыми и доставлять на суд, который приговорит к отправке далеко и надолго, на тяжёлые работы с пользой для народного хозяйства, а пока ему хотелось простых и лёгких решений. Вася знал, что оперсостав Седьмой бригады под начальством Бодунова охотно ввязывается в перестрелки, и доставший оружие бандит имел больше шансов приехать в морг, чем в места лишения свободы. Однако в Первой бригаде порядки были иными.
  - И чё ты, просто Вася? - с иронией переспросил блатарь, не веря, что к гопникам с Охты, которые все носили погоняло, пристал фуцан без прозвания.
  - Зови как звал, - ровным голосом ответил опер Панов и сам засмущался от осознания собственной ничтожности.
  Только в компании уголовников пришло понимание, что и в бригаде он кличку не получил, тогда как самым уважаемым сотрудникам опера давно придумали хорошие прозвища.
  - Вот-те на, малой, - прогудел Мутный Глаз. - Как же мы погонять тебя будем?
  - Да он переплётчик, - заторопился Захар. - Я его прямо сейчас из библиотеки вытянул. Был у него в переплётном цеху.
  - Переплётчик, - хмыкнул Дёма.
  - Переплётчик-хреноплётчик, - безо всякой приязни пробурчал Мутный Глаз.
  - Ну, а что, я и есть переплётчик, - уцепился за соломинку Вася, чтобы закрыть тему и переключить внимание гоп-компании на что-нибудь другое, постороннее.
  - Откуда родом? - спросил Коробок.
  - Питерский, на Ваське родился, - сказал Вася.
  - Я тоже из города.
  - Не встречались, - перешёл в наступление Вася.
  - Я тебя видел, - сказал молодой блатарь. - Ты по Садовой с двумя бабами шёл.
  - Было дело, - важно кивнул Вася. - Я там неподалёку работаю.
  "Следил за мной? - а внутри всё сжалось. - Знает, куда я хожу и с кем общаюсь? Знает про уголовный розыск?"
  - Познакомишь с девками?
  - Только с дылдой, красивая - моя, - сказал Вася.
  - Ладно, Переплётчик. Ты пришёл, и у пацанов сразу появились сложности в жизни, - начал Коробок.
  - Из-за меня? - опешил Вася.
  Уличные грабежи прошли гладко. Виталик ни о каких бедах не говорил и даже вида не подавал, что возникли трудности. Кроме того, гоп-компания была в полном составе, и никто не выглядел излишне огорчённым.
  - Сходили мы с тобой, - начал Захар, уставившись в столешницу, он совсем не притронулся к пиву. - А теперь нас таскает участковый.
  - За улицу Марата? - перепугался Вася - вызов на суд в качестве свидетеля, пусть даже не соучастника, но в присутствии потерпевшего Зимушкина, грозил самыми катастрофическими последствиями отношениям с королевой Марго.
  - Нет, по старым подвигам, - успокоил Виталик.
  - Тогда я коим боком? Хрена ли вы на меня всё валите? - возмутился Вася. - Что я мог сдать? Кого я мог слить?
  - Мы в дороге за старое базарили, - вставил Дёма.
  - Хочешь сказать, что я уши погрел и в ментовку побежал, не снимая краденого клифта? - Васю поставила в тупик его глупость.
  - Ничего я не хочу сказать.
  - Зачем тогда говоришь?
  - Стукача ищем.
  - И решили поискать среди тех, кто вовсе не при делах?
  - Кто-то стуканул, - заметил Коробок. - Вы как находите, пацаны?
   Пацаны засопели, потупились. Штакет вскинул голову. Сказал:
  - А если его, - он кивнул на Васю, - на толкучке замели? Он мусорам и напел про нас, что знал, чтобы не закрыли?
  - Гонишь! - вспыхнул Вася. - Отвечаешь за базар?
  Он почувствовал, как запылали щёки. Непроизвольно сделалось стыдно. Его схватили за руку и уличили в позорящем поступке. Даже тот факт, что уличили законченные преступники стража закона, честно исполнявшего служебный долг, не казалось Панову парадоксальным.
  Его резко покрасневшее лицо старшаки восприняли по-своему.
  - Остынь, малой, - осадил Мутный Глаз.
  Коробок уставился на Штакета.
  - Да ты сам за помелом не следишь, - проговорил Ситный, у которого сейчас проявилась к Штакету давняя затаённая неприязнь.
  - Трепло драное, - буркнул Дёма.
  - Метёшь где попало.
  - Мусора нас тянут за такое, чего этот не втюхивал.
  "Молодец участковый, - подумал Вася. - Запустил в ход всю оперативную информацию, в которой мои наводки потерялись. Выкручивайтесь теперь, гопота".
  - Ты, Штакетина, знаешь всё, - раздумчиво проговорил Захар, глядя в стол. - Больше моего, наверное, знаешь.
  Коробок в упор зырил на Штакета. Глаза его становились всё злее.
  - Кому протрепался, чёрт? - рявкнул он.
  - Я? - деланно возмутился Штакет. - Никому!
  И получилось так фальшиво, что все уверились - врёт, врал всегда и будет обманывать дальше.
  Физиономии уголовников приобрели одинаковое выражение. Оплыли, застыли. Взгляд стал откровенно отрешённым, задумчивым.
  Атмосфера в пивной враз переменилась. Было принято решение. Не оглашённое, но всем понятное. Даже опер Панов проникся общим чувством и ощутил солидарность с блатной компанией.
  Коробок отодвинул кружку с пивом.
  - Ша! - сказал он.
  Гопники напряглись и перепугались перед явственно представшей неизбежностью. Только Вася гадал, что же такое случится страшное, но что конкретно - не додумывался.
  В отличие от всех остальных, знакомых с порядками, принятыми в их стае.
  - Ну, что, урки, выходи на правёж, - привычным тоном распорядился Мутный Глаз.
  Первым двинулся Захар с исключительно сосредоточенным видом. Толкнул дверь, сунул руки в карманы и пропал в темноте.
  Все оживились и задвигались. Старшаки как бы загоняли стадо молодёжи на бойню.
  Вмиг посерьёзневший Ситный и за ним решительный Дёма, на ходу помахивающий длинными руками. Вася тронулся за ними. Позади остался оробевший Штакет, про которого было ясно - Коробок с Мутным Глазом его не упустят.
  В потёмках добрели до Большеохтинского кладбища. Дождь унялся, но на пустыре задул ветер. Деревья колотили ветками с противным костяным стуком.
  У ограды Мутный Глаз сказал:
  - Здесь.
  "Не меня. Здесь главное, что не меня", - всю дорогу думал Вася. Принять участие в убийстве косячника сейчас не казалось ему чем-то преступным. Если бы оперуполномоченному Панову дали нож и приказали за компанию расписаться на Штакете, Вася без колебания исполнил приговор.
  Внутренний опер Чирков советовал ему выскочить из правилки живым, а там будь что будет. Вася не думал, как дорого обойдётся ему внедрение в банду, но зарекаться впредь от внедрения не собирался.
  Они встали, окружив Штакета. Коробок бросил кратко:
  - Бей!
  Кулак Виталика со смачным шлепком врезался Штакету в челюсть. Следом ударил Ситный. Штакет вжал голову в плечи, но рук не поднял. Он не пытался ни закрыться, ни защититься. Дёма приложил вполсилы. Штакет качнулся, но устоял на ногах. Повинуясь правилам, Вася однако же не без удовольствия зарядил Штакету по скуле. Следом опять Виталик, потом Ситный и Дёма.
  - Бей сильней, - рявкнул Коробок.
  Вася заехал Штакету по уху. На косячника посыпались удары. Он повалился и взвыл, когда его стали месить ногами.
  "Так тебе, подлая Штакетина! - Вася повеселел и старался со своей стороны угодить ему по почкам, но попадал только по хребтине. - Гадина ты, гадина". Сейчас правёж ему казался самым справедливым наказанием для молодого грабителя, получше исправительно-трудовых работ, на которые осудить его можно будет позже.
  Дёма поскользнулся на мокрых листьях и шмякнулся навзничь, отчаянно матерясь.
  Пацаны остановились и глазели на него.
  - Всё, - постановил Коробок.
  - Хорош трюмить, - приказал Мутный Глаз.
  Штакет извивался в грязи, подвывая и невнятно ругаясь.
  Он не попросил пощады. Он не называл друзей по имени, чтобы разжалобить их. Штакет терпеливо сносил экзекуцию, должно быть, зная свою вину или подчиняясь приговору, вынесенному авторитетами, чтобы не стало хуже. Ему в этом участвовать было не впервой, пусть даже в качестве ответчика.
  А Вася Панов сейчас получал урок на всю жизнь, один из немногих, превращающих молодого человека в опера.
  Он обвыкался с блатными порядками. У него мысли не возникло применить для самозащиты оружие. Он ни разу не вспомнил про табельный наган. Впрочем, сегодня всё равно револьвер был сдан в ружпарк. Вася не носил его без необходимости, а таковая в подвале библиотеки не наблюдалась.
  Ему и сейчас револьвер был не нужен.
  Зато было кому напомнить.
  - Это ты на гоп-стоп со шпалером бегаешь? - уточнил Коробок, когда они возвращались с кладбища.
  Пацаны поставили Штакета на ноги, отряхнули и потащили домой. Избитый, он ковылял и стонал, но обиды не выказывал. С Васей они расстались, не попрощавшись.
  - Есть шпалер, - осторожно ответил опер Панов. - Патронов нет.
  - А ты ничего - фраер порченный, - поощрительно сказал Коробок. - Люди за тебя хорошее говорят, - он мотнул головой в сторону ушедшего восвояси Мутного Глаза. - Захар тебе поддержку кинул.
  "Ох, Виталик, - расстроился Вася. - Я же тебя сажаю".
  - Есть делюга, - продолжил Коробок. - Нужен стрелок.
  - В натуре?
  - Безо всяких зехеров. Чисто решительный пацан. Ты годишься, тебе я предлагаю.
  - О чём идёт речь?
  - Дело серьёзное, поднимешься конкретно.
  - Что за делюга?
  - На месте зарамсим. Там реально - люди всё продумали. Сейчас нужен твой ответ. Впишешься?
  После ожидания гибели, прошедшего страха неизвестности, жестокого избиения подельника и пристального интереса со стороны смотрящего за местной гопотой Вася встал на рельсы, по которым следовало катить без простоя.
  Он чуть помедлил для придания солидности и шкурой ощутил, что его спутник понял, для чего была сделана пауза. Такого понимания людей кожей Вася до сего момента за собой не знал, но теперь это чувство в нём появилось и осталось на всю службу и потом до скончания пенсии.
  Ответил:
  - Вписываюсь.
  - Тогда бери шпалер и приходи на Сенной рынок завтра к закрытию. Стыкнемся у входа напротив Успенской церкви. Базар?
  - Базар, - заверил Вася и напомнил: - Мне стрелять нечем.
  - У тебя же наган?
  - Наган.
  - Выдадим, - обнадёжил Коробок. - До завтра.
  - Не прощаемся, - в свою очередь сказал оперуполномоченный Панов.
  
  
  24. Состоятельный крот
  
  В доме было натоплено. За окном темно. Пахло свежим хлебом и пирогами. Мурлыкала кошка. Шуршали тараканы. Тикали ходики. Под печкой в корзиночке на тряпках спал поросёнок.
  - Они, когда маленькие, чисто как младенчики, - умилялась мать. - Молочко пьют, запах от них такой же. Масенькие - хорошенькие все, а личико-то какое блаженное.
  - Как назовём? - равнодушно спросил Лабуткин.
  - Борькой, а как же ещё?
  - Я - Мария Борисовна, если забыла, - хладным тоном напомнила жена.
  - Ой, - смутилась мать. - Ну, а как же?
  Сидели, смотрели. Вопрос был не прост.
  - Давайте назовём Чемберленом, - обронил Лабуткин.
  - Кем? - изумилась мать.
  - Почему Чемберленом? - спросила Маша.
  - Вырастет - забью, не жалко будет. А к тестю я очень хорошо отношусь.
  Никто не напомнил, что всех предыдущих боровов по традиции звали Борьками.
  
  ***
  На первое дело со слесарем Хейфецем Лабуткин обулся в башмаки, снятые с убитого кладовщика - на удачу. Новые ботинки, пошитые у армян, ещё не разносились и громко поскрипывали при ходьбе, смазывай их не смазывай.
  - Наган только не бери, - предупредил Зелёный.
  - Дурак я, что ли?
  У него в мыслях не было брать на кражу наган. Даже если встретят жильцов и они поднимут тревогу, если всё обернутся плохо и его арестуют, за покушение на грабёж дадут условно. А вот если найдут револьвер, тогда не только срок за ношение, тут бандитизмом запахнет. И когда проверят патроны и увяжут с трупами лесу... Это вышка.
  Глупо было самому становиться к стенке. Даже оскорбительно, когда тебя заподозрили в подобной дурости.
  - Ты так и пойдёшь в своём шикарном артистическом пальто? - уязвил в ответ Лабуткин.
  - Нет. Я фофан надену.
  Зелёный заявился в новой стёганой фуфайке нежно-лягушачьего цвета.
  "Неисправим", - подумал Лабуткин.
  Подельники встретились на Кушелевке. Со Ржевки на паровозе до неё было всего ничего.
  За деревянным павильоном станции приметили коренастую фигуру Хейфеца. Старый слесарь был в сером пальто, серой шерстяной кепке и чёрных перчатках. В руке он держал обшарпанный коричневый чемоданчик. Как он добрался, было его тайной.
  Стоял полдень. Было сыро и холодно. За Малой Спасской темнел огромными деревьями парк Лесотехнической академии. Дальше зеленел лес Сосновки, в котором притаились технические институты, а также клиники и санатории, овеваемые полезными хвойными ветрами, но соваться туда Лабуткину было страшно. Загремев однажды в хирургическую больницу, он теперь инстинктивно боялся их всех.
  Да и район был чужой.
  Родившись в Санкт-Петербурге и прожив все двадцать три года на Пороховых, он никогда не бывал на Гражданке. Парню из рабочего посёлка великого завода "Краснознаменец" нечего было делать в этом лесу больниц и институтов. В свою очередь, пацаны с Гражданки на левый берег Охты набегали только за приключениями.
  - Нам туда, - указал Зелёный.
  Теперь Лабуткин пожалел, что не взял наган. Всё неизвестное пугает. До Гражданки надо было как-то добраться, а неизвестно ещё, чего в Лесной с ними сделают. Одно утешение - в это время рабочая молодёжь должна быть у станка.
  Он шёл, слегка скособочившись на правую сторону, и озирался так зловеще, словно готов был в любой миг принять вызов парка Лесотехнической академии, всего того, что он в себе таил - студентов, преподавателей, академиков и почтенных лесоводов.
  Но они ему так и не встретились.
  Лесная не была заводской окраиной, где бабы сидели дома и вели хозяйство, пока мужики пашут на свои карточки категории "А". В этом странном месте гражданки ходили на службу и, возможно, снабжались не хуже граждан, пока их дети пребывали в школах и детсадах под присмотром нянек и училок.
  Тем лучше было для шайки домушников, двое из которых несли большие и пока пустые чемоданы, а третий - небольшой, но увесистый.
  - Жарим к остановке, - приказал Зелёный и припустил рысью наперехват трамваю номер 9.
  Вагонвожатый ждал их, нетерпеливо звоня в звонок. Успели. Заскочили в вагон. Обилетились. Сели и поехали.
  - До кольца, не пропустим, - Зелёный поставил чемоданы по бокам от ног и придерживал, чтобы не упали.
  Лабуткин сидел между ним и слесарем, зажав свой чемодан коленями, как бедный родственник, которого злая судьба забросила на чужбину - участвовать в сомнительном предприятия на скудных паях.
  С непредсказуемым исходом.
  Лабуткин не знал, куда тут бежать и где скрываться. Любой дом мог оказаться отделением милиции. Трамвай ехал вдоль леса, и в какой стороне ждут чащи с болотами, а в какой - человеческое жильё, было совершенно неведомо.
  "А Митька знает?" - подумал он.
  Хейфецу тоже было не по себе. Он хмуро таращился в окно и выглядел как человек, который смекнул, что попал в непонятное, но старается не подавать вида.
  Зато Зелёный смотрел соколом. Вероятно, много тут бывал.
  Оно и неудивительно, ехали к его знакомым.
  - Конечная, остановка "Политехнический институт", - специально для них заголосила кондукторша. - Конечная!
  - Приехали, граждане, - Зелёный подхватил чемоданы и поднялся.
  Сошли. Кругом стояли сосны и какие-то дачи. Ничего похожего на людской посёлок при заводе. За деревьями высилось белое каменное здание с большими окнами. Сразу понятно - здесь живут какие-то чудики, только непонятно, что с них взять?
  Двинулись по Политехнической улице и вскоре свернули на проспект Бенуа. Справа тёмно-серые поля, слева - дома.
  - Дома точно никого? - переспросил Хейфец.
  - Все в конторе, стопудово, - уверил Зелёный.
  - А дети, бабки?
  - Коля постарше меня будет, а сестра младше слегонца. Кротов им давно квартирки в городе купил. Это сам забился как мышь в нору, чтобы не отсвечивать.
  Лабуткин разглядывал бревенчатые домики: какие-то дачи, двухэтажные бараки-многосемейки, а кое-где натуральные избы с баней и хлевом.
  Впереди торчала кирпичная водонапорная башня бывшей фермы Бенуа, ныне - ферма N 1 совхоза Ленинградского союза потребительских обществ.
  - Нам сюда, - дёрнул подбородком Зелёный на кварталы по левую руку.
  В переулке Карла и Эмилии было пусто. Зелёный уверенно отворил калитку, запустил подельников во двор, накинул крючок и поднялся на крыльцо, как к себе домой. Подёргал дверь - заперто.
  - Ваш выход, маэстро, - элегантно уступил он место у двери.
  На виду у всех надо было действовать быстро, и маэстро не подвёл. Он поставил чемоданчик, выдернул из кармана пальто связку отмычек, сунул перед собой, заслоняя спиной от улицы, мельком глянул на бородки, выбрал подходящий крючок, вставил в скважину, пошарил, повернул. Клацнула несмазанная сталь, дверь открылась.
  Домушники внедрились на веранду и затворились, будто их на крыльце и не было.
  Постояли, прислушиваясь. В доме ни звука. Чёткое ощущение пустоты.
  Зелёный тихо задвинул внутренний засов.
  - Если что, дальше есть задний выход на огород, - шепнул он. - К соседям забор низкий, у них тоже грядки. Будем уходить огородами. Если держаться всё время левее, выйдем в лес. Я здесь всё обошёл и всё знаю.
  - Это и есть Сосновка? - Хейфец не стеснялся разговаривать нормальным голосом.
  - Она самая, - уже не шёпотом, но всё же негромко ответил Зелёный. - За Сосновкой будет Удельная, там трамваи и поезда. Сорвёмся!
  Они поднялись на три ступеньки в сени, где висела верхняя одежда, стояли гамаши и тапки. Зелёный потянул на себя ручку и дверь, обитая понизу войлоком, беззвучно открылась.
  Дом был не мал и хорошо внутри обустроен. Слева от двери стояла плита с чугунными конфорками, занимающая мало места и предназначенная для стряпни. Справа делила жилую часть на две половины печка-лежанка до потолка. Стены и потолок были обиты картоном, оклеенным голубенькими обоями. Кисейные занавески на окнах с двойными рамами закрывали вид со двора на приватную жизнь хозяев. Плотные шторы тоже можно было задёрнуть, но сейчас они были аккуратно подвязаны тесёмочками и красиво свисали по углам.
  У окна напротив двери стоял обеденный стол, застеленный льняной скатертью. На ней стояла пустая вазочка для цветов и сахарница, накрытая серебряной крышкой. Между окнами на стене висели фотографии в рамках. На центральном и самом большом семейном портрете был заснят мужчина в костюме-тройке, представительный, с близко посаженными глазами и толстыми щеками. Рядом с ним - дородная супруга с высокой причёской крупными серьгами и жемчужным ожерельем в три ряда. Справа стоял насупленный юноша, похожий на отца, но по щекастости обещающий превзойти его в скором времени, а слева - стройная девушка в открытом платье, которую не портила даже отцова посадка глаз.
  - Вон они, Кротовы, - с завистью и безо всякой приязни указал Зелёный. - Сам-то Иван Ильич в сразу нэпманы подался, там толковые бухгалтеры нарасхват были нужны. Иван Ильич - умный. Жил королём. Шик-блеск, дача в Адлере. Когда начался угар нэпа, дожидаться конца не стал. Устроился на государственную службу и Анну Михалну пристроил, она тоже по финансовой части. Купил домик на Гражданке и отъехал от нас подальше, где его никто не знает. Натуральный крот. Затихарился и решил, что мы про него забыли. А батя всех помнит!
  - Умный-умный, а поумнее в Крестах сидят, - проворчал Хейфец.
  Лабуткин осматривался. В дальнем углу за плитой высился могучий буфет. Между ним и плитой - кухонный стол, мойка. Возле лежанки - большой сундук, на нём набросаны узлы. Он пошёл к дверям в спальню и надавил на медные ручки. Двери заскрипели и раскрылись.
  - Будем дербанить состоятельных кротов! - объявил он.
  Зеленый смахнул узлы и подёргал крышку сундука. Крышка не подавалась. Под ней темнела кованая пластина с прорезью для ключа.
  - Вот и халтурка, Исак Давыдыч, - указал он и последовал за Лабуткиным. - Саша, глянь в шкафу, а я в комоде пошарю.
  Спальня была отделана как городская квартира. Одна только мебель стоила приличных денег. Лабуткин подошёл к зеркальному шкафу из красного дерева, поставил чемодан и повернул медный ключик, торчащий из замка.
  Посмотрел на висящие в шкафу манто и шубы.
  Перевёл взгляд на чемодан.
  - Да мы столько не унесём.
  Зелёный проворно вытаскивал ящики из комода и вытряхивал на кровать.
  - Вот гадюка, - Хейфец позвякивал инструментами. Наконец, громко щёлкнул запор сундука. - Есть.
  Раскрыв чемодан, Лабуткин уложил котиковое манто и шикарную чёрную шубу из обезьяны. Прибивая пальцами, чтобы не лезли в щель, закрыл и придавил коленом, пытаясь защёлкнуть замок. Чемодан потрескивал, грозя лопнуть.
  - Атас! - свистящим шёпотом предупредил Зелёный. - Во дворе.
  По ступеням затопали тяжёлые мужские шаги.
  В дверь громко постучали.
  - Хозяева!
  
  
  25. Делюга
  
  Колодей вернулся от начальника уголовного розыска с одобрением плана операции.
  - Как же ты удачно зашёл на Охту, товарищ Панов, - с ноткой зависти сказал он, когда личный состав устроился возле стола. - Вяхирев Сергей Антипович, он же Коробок, трётся среди серьёзных бандитов. Скорее всего, Василий Васильевич, тебя отведут на малину возле Сенной. Предполагаю, что там будут Барин и Хвыля, подельнички. А также Сёма, Ощип и Дурман, пристяжь. Вяхирев возле них крутился последнее время. По сведениям, они недавно сбились в банду и мутят какую-то поганку. У вас есть сомнения по поводу участников, товарищи? - спросил Яков Александрович.
  Всё для всех присутствующих было очевидно.
  - У нас нет сомнений, - постановил Колодей. - Да мы их всех знаем, в принципе, - продолжил он и перевёл взгляд на Васю. - Кроме тебя, товарищ Панов. Ты их не видел, и они тебя тоже в лицо не признают. Надеюсь, - добавил он и перевёл дух. - В любом случае, будем брать эту сволочь, раз она соберётся вместе. Если они что-то затевают, значит, окажутся при оружии. Мы с товарищем Красношеевым считаем, что лучше закрыть их сейчас на небольшие срока, чем поставить к стенке, когда они убьют мирных граждан. Отправим в лагерь, а там поглядим. Может быть, их труд перевоспитает...
  Кабинет осветился стальными улыбками сотрудников уголовного розыска.
  - ...Может быть, они в лагере на новый срок раскрутятся или ещё как судьба повернёт. По меньшей мере, избавим от них общество на какое-то время, а потом не факт, что им снова получится сойтись.
  В кабинете повисло плотное молчаливое согласие.
  - С жиганами как поступать? - спросил опер Чирков.
  Сотрудники Первой бригады переглянулись и смолчали, но было ясно, о чём они думают, и начальник поддержал:
  - До первого выстрела, - сказал Колодей. - Кто стреляет, того живым разрешаю не брать. Все они неисправимы и народу вредны.
  Чирков с удовольствием осклабился и кивнул.
  - Понятно, - сказал Эрих Берг.
  - Поскольку товарищ Панов - сотрудник молодой, а операция по внедрению в банду представляется в условиях Сенного рынка и окружающих его жилых помещений исключительно опасной, нас усилит Седьмая бригада.
  Опера закивали с пониманием, дескать, где Бодунов, там без перестрелки не обойдётся. Это дополнительно страховало мирных граждан от опасной сволочи.
  Васю стали готовить на операцию всей бригадой, тщательно снаряжая и давая советы.
  - Приоденься неброско, но удобно, - говорил опер Рянгин. - Возьми мою кожанку.
  Вася примерил и покрутился. Тужурка была ношеная и удобная.
  - Смотришься, - оценил Колодей.
  Опер Чирков снял с вешалки свою клетчатую кепку, надел Васе на голову, поправил, отошёл, полюбовался.
  - Выглядишь фартовым, - сказал он.
  - Нож возьми, - сказал Эрих Берг.
  Долго подбирали финку в кладовой, пока не нашли самую жиганскую с наборной ручкой из разноцветных деревяшек с медными проставками. К ней даже подошли кожаные ножны, которых среди изъятого холодняка было совсем немного. Пристраивали на Васе так, чтобы ни откуда не торчало и не выпирало. В конце концов, сошлись на мнении, что лучше носить его во внутреннем кармане пиджака. Оттуда перо будет легко достать. При клинке в пятнадцать сантиметров рукоять была совсем детской, со спичечный коробок длиною, чтобы в кармане носить удобней, и торцом в ладонь упереться можно, когда будешь засовывать фраеру под ребро. Гарды у ножа не имелось. Это была конкретная узкая пика для нанесения колющих ударов, хотя и лезвие отточено острей бритвы.
  - Рапидная сталь, из напильника делали, - определил бывший токарь-инструментальщик Берг. - Ей сносу нет.
  - На пёрышке твоём два трупа, если ничего не путаю, - опер Чирков постучал пальцем по колечкам красного дерева, выделяющимся на фоне светлых буковых. - Смотри, Вася, не попадись. Если возникнут вопросы, скажешь, что на улице нашёл.
  - Прямо в ножнах? - Панов сейчас как никогда был внимателен к своей жизни.
  - Ножны не от неё, это сразу видно. Скажешь, дома валялись.
  Осечный наган Оспы Вася привычно заткнул за ремень с левой стороны.
  - Сразу видать - парень хваткий, - ироничным тоном подметил Колодей.
  - А я долго тренировался! - заявил Вася. - Шпалер для пацана - любимая игрушка.
  - Тоже верно, - одобрили сотрудники.
  Теперь надо было куда-то пристроить настоящее оружие. Запускать в лапы урок сотрудника без пистолета было немыслимо.
  - Идите-ка получать маузер, товарищ Панов, - распорядился Колодей. - Вам всё равно оружие пора менять. Мы с начальником угро этот вопрос утрясли.
  Из оружейной комнаты Вася вернулся с новеньким воронёным маузером образца 1914 года, двумя снаряженными магазинами и кобурой.
  - Кожуру и запасной магазин вы здесь оставьте, - посоветовал Яков Александрович. - И удостоверение мне отдайте до конца операции. А вот пистолет мы сейчас определим.
  - Орёл, Вася! - подмигнул Чирков. - Теперь ты настоящий волк ленинградского сыска.
  Коллеги закивали, а начальник Первой бригады сказал ему серьёзно:
  - Ты, Николай Иванович, мужик дошлый, а того не учитываешь, что Иван Васильевич Бодунов до сих пор с наганами ходит и только им доверяет.
  - И половина Седьмой бригады, - добавил Берг. - Не захотели менять.
  - Бодуновские все такие, - согласился Рянгин.
  - Дело вкуса, - не растерялся Чирков. - По мне, так маузер - отличная машинка. Маленький, удобный, шьёт на раз. Лучше только браунинг десятого года.
  Вася сунул пистолет в брючный карман.
  - Нет, не годится, - сказал Колодей. - Видно, что в штанах пистолет болтается.
  - Куда бы его деть?
  - Что скажешь, знаток маузеров? - спросил у Чиркова Рянгин.
  - Сзади за ремень, - предложил Чирков.
  - А если обшманают? - забеспокоился Вася.
  - Зачем им тебя обыскивать? - не понял Колодей. - Хотя, ладно. Ты прав. Всякое может быть. Найдут - не помилуют.
  - В носок, - задумчиво сказал Эрих Берг. - В ботинок заткнуть, штаниной прикрыть.
  - Верная мысль! - оживился Колодей. - Попробуйте, Василий Васильевич.
  Вася задрал штанину, затолкал пистолет между щиколоткой и берцей. Оружейная сталь холодила ногу. Ботинок стал жать. Вася распустил шнурок, засунул маузер поглубже и плотно зашнуровал. Набросил штанину, потопал. Пистолет сидел как влитой.
  - Теперь попробуй достать, - предложил Чирков.
  На удивление, Вася быстро выдернул маузер. Мушка зацепилась за носок, но не удержала, только слышно было, как лопнула нитка. Подоставав и поубирав. Вася нашёл самую подходящую длину шнуровки и удостоверился, что теперь и пистолет цепляться не будет, и выхватить его получится моментально.
  - В крайнем случае, останется нож. Его перезаряжать не нужно, - обнадёжил Эрих Берг.
  - Тебе только дай посоветовать, - сказал опер Чирков. - Ты у нас последний, кто с маузером в деревянной коробке ходил.
  - А жаль, - ухмыльнулся Берг. - Настоящая была Вещь!
  
  ***
  Вместе с сотрудниками Первой бригады Василий сходил на обед в столовую и вернулся ждать. Панов разглядывал карточки оперативного учёта, читая имена и клички, возраст и особые приметы. Сначала тех, с кем предстояло столкнуться в скором времени, а потом и всех по соседству. Часики тикали.
  "Я так и ничего не сказал Виолетте, - мучился Вася, ему казалось, что из-за отсутствия разлюбит королева Марго. Их отношения были пылкими, но недолгими. - А если меня убьют злые урки?"
  - Мне отойти нельзя, Яков Александрович? - спросил он после общего совещания с сотрудниками Седьмой бригады.
  - Куда? - удивился Колодей.
  - Ненадолго. Понимаю. Нет времени. Да ладно, - Вася махнул рукой.
  - К девушке?
  Вася кивнул.
  - Завтра придёшь. Вот вернёшься с задания и сходишь.
  Вася молчал.
  И все остальные молчали.
  - А сейчас сиди здесь, картотеку смотри. Выдвигаемся к Сенному рынку все разом. Ты, товарищ Панов, отправишься пешком. Эрих Карлович тебя проводит. Мы с бодуновскими едем на авто и заранее рассредоточиваемся в павильоне, возле входа со стороны Успенского храма и на прилегающих улицах. Товарищ Панов встречается с Вяхиревым или кого вместо него пришлют. Они следуют на малину. Мы сопровождаем и ждём, когда там все соберутся. Последний инструктаж в семнадцать ноль-ноль.
  - Крайний, - сказал опер Чирков.
  - Что?
  - Крайний инструктаж.
  - Что?
  
  
  26. Митька
  
  - Эй, хозяева! - повторил голос. - Кто дома?
  "Слышал, как мы шарились! - лихорадочно думал Лабуткин. - Слышал?"
  Он стоял коленом на крышке чемодана, замерев от испуга, и чувствовал, как по коже бегают мурашки.
  По виску стекла капля пота.
  - Картошку привезли. Картошка нужна?
  И поскольку в этом доме картошка была никому не нужна, мужик бросил дожидаться и ушёл.
  Крадуны вздохнули с облегчением.
  - Подведёте вы меня под обух, - бурчал Хейфец.
  - Тише, - прошипел Зелёный. - С улицы прочухают.
  Лабуткин нашарил петлёй язычка прорезь в пластинке чемодана, надавил и защёлкнул замок. Он беззвучно встал и подошёл к подельнику.
  - Есть чё? - еле слышно спросил он, на кровати было навалено бельё, мужские и женское.
  Зелёный указал на лакированную шкатулку, которая валялась боком, но не открылась. Он поднёс палец к губам.
  - Лантухи берём? - прошептал в ухо Лабуткин.
  Зелёный закивал.
  Лабуткин открыл возле шкафа второй чемодан и принялся укладывать в него песцовую горжетку, шапку и манто из чернобурки, а также три роскошных платья, совсем мало ношеных. С краю на вешалке приютился неброский мужской костюм, но домушник на него не позарился. Шкаф был набит шикарным дамским барахлом. Он бы всё взял, но не был уверен, что сумеют столько унести.
  Подняв голову. Лабуткин увидел на шкафу чемодан. Достал, открыл. В чемодане было три пары превосходных мужских ботинок и женские вечерние туфли из красной кожи, но сильно побитые.
  Зелёный покончил с комодом, и друзья выглянули в соседнюю комнату. Хейфец копался в буфете. На скатерти валялось серебро. Ложки, вилки, ножи и лопаточки были самыми разномастными. Из остатков столовых наборов, не добравшихся до Торгсина, и все потемневшие. Ими не пользовались, только хранили. И приобретали по случаю ради вложения бумажных денег в благородный металл.
  Другая добыча стояла рядом с кучей хлама возле раскрытого сундука. Новенькие хромовые сапоги. Неплохие американские сапоги до колен со шнуровкой. Две пары женских сапожек на каблуке громоздились поверх грубых мужских ботинок, под которыми лежало много-много калош.
  - Исак Давыдыч, вскрой шкатулку, и давай собираться, - поторопил Зелёный.
  Пока укладывали оставшееся добро, слесарь справился с замочком. В сокровищнице мадам Кротовой нашлась пара колечек с рубинчиками, дутый золотой браслет, три пары серёжек сомнительной пробы со стекляшками и жемчужное ожерелье с фотографии.
  - Годится, - заценил Лабуткин.
  - Как-то мало, - усомнился Хейфец. - Если есть столовое серебро, значит, должно быть ювелирное золото.
  - У него наверняка в подполе кубышка зарыта, но искать её будем до вечера, - с сожалением обронил Зелёный, глядя на крышку люка возле кухонной плиты.
  - Надо линять, - Лабуткин очень не хотел повторения визита незваных гостей, а то и самих хозяев. - Оно к лучшему, что не станем в погребе копаться или на чердаке шарить. Вон, на него, терпилы не подумают. Так-то мало ли кто залез и утащил, что плохо лежит. Любой мог, а про кубышку знают только свои.
  - Голова, Саня! - Зелёный сразу перестал сожалеть о недополученной наживе и возрадовался, что окажется вне подозрений.
  - Жаль бросать, - процедил Хейфец.
  - Надо что-нибудь оставить лоху в утешение, - твёрдо сказал Лабуткин. - Нельзя забирать всё, а то он от отчаяния в милицию побежит, даже если его самого потом посадят.
  - Саня прав. Уматываем, Исак Давыдыч, - утешил Зелёный. - Без того чемоданы ломятся.
  Хейфец крякнул, однако больше не возражал.
  Они спустились на веранду. Зелёный отодвинул засов и приоткрыл дверь. Долго всматривался в щель.
  - Никого, - подхватил чемоданы и вышел первым.
  Они с облегчением покинули двор и двинулись в конец проезда Карла и Эмилии, словно трое иногородних, ищущих койко-место поближе к работе, на которую оформили перевод.
  - Нам сюда, - Зелёный свернул на Григорьевскую улицу и вывел на проспект Раевского, застроенный домами по одну сторону, а по другую был сосновый лес - туда-то он и направился. - Нам в Санаторию.
  - В какую ещё санаторию? - испугался Лабуткин возврата к больничным условиям с серыми халатами, белёсыми тумбочками, в мир докторов, неволи и боли.
  - Место такое - Санатория, - пояснил Зелёный. - Ты же сам авто туда заряжал, забыл?
  Сосновая рощица была опоясана песчаными дорогами. На обочине, прямо посреди леса, Лабуткин увидел знакомый "Форд ТТ". Митька нарастил борта и покрасил грузовичок чёрной краской, отчего тот выглядел как новый.
  Завидев их, Кутылёв отбросил папироску и заторопился навстречу. Забрал у Лабуткина чемодан, бережно поставил в кузов.
  - Давайте, давайте, - суетился он, стараясь распоряжаться при своём транспортном средстве, доставшемся ценой немалого труда.
  Митька аккуратно укладывал чемоданы, более заботясь о крашеных досках, чем о багаже.
  - Ну, до встречи, оревуар, мерси, - Зелёный выглядел счастливым, когда избавился от краденого. - А мы - на Уделку, и разошлись, как в море корабли.
  - Расход, - кивнул из кабины Лабуткин.
  - Не прощаемся, - буркнул Хейфец, который то ли о чём-то жалел, то ли при любых обстоятельствах старался быть неприветливым.
  Митька нажал кнопку стартера. Движок стрельнул, затрещал. Митька погрел мотор, выжал сцепление, перевёл рычаг на первую передачу, плавно отпустил педаль, чтобы поберечь приводной ремень, дал газку. Грузовичок затарахтел и поехал.
  Лабуткин был далёк от машин и транспорта. Удивительным казалось, как шустро фордик петляет по лесным дорогам, которые скоро преобразуются в знакомые улицы, недавно виденные из окна трамвая, как ловко Кутылёв ориентируется в чужом пригороде. Такова хитрая шофёрская наука или надо таким родиться? И почему в этом районе в голову лезет всякая ерунда? Лабуткин чувствовал странное упокоение. Как будто оторвался от опасного хвоста. Дело было сделано чисто. Взяли немало. О мифическом золоте он не жалел, потому что не верил в сказочную кубышку. А чемоданы с добром - вот они.
  - Много взяли? - спросил Митька.
  - Зелёный - красава, - Лабуткин посмотрел на друга со значением. - Такого жирного нарыл... Вон, четыре "угла", и в каждом не барахло, а барахлишко! У него ещё наводки есть, сейчас забогатеем.
  - Не жили богато, ну и дураки, - отпустил Митька.
  Он был беден, молод и весел. Он не собирался прозябать, а готов был рисковать и зашибать деньгу по мере своих возможностей.
  - Что на "Краснознаменце"? - с ноткой ревности поинтересовался Лабуткин.
  - Шаболда в Бригадмил записался, - похвастался Митька.
  - Что за Бригадмил?
  - Помнишь, у нас Осадмил был? Ментам помогать, хулиганов ловить? Шаболда в нём состоял, но мало участвовал.
  - А-а, ну, есть такое дело, - ячейки Общества содействия милиции были на каждом ленинградском предприятии, но Лабуткина с его судимостями туда не приглашали, пусть и передовик производства.
  - Теперь будет серьёзная контора. Не как раньше при заводе, а приписывают к околоткам, то есть бригадмильцы почти как менты. Шаболдина бригадиром оперативной группы выбрали. Он уже на дело с уголовным розыском ходил.
  - И как там?
  - Отлично. Им на операцию оружие выдают. Шаболда мусорские курсы посещает, их там учат всякому.
  - Какой красавец. А ты?
  - У меня времени нет, - пожаловался Митька. - Я - то на машине, то под машиной. А то бы мы с Шаболдиным зажгли по блатхатам - я за рулём, он с наганом, а в кузове бригада с карабинами!
  Лабуткин переждал накат фантазии.
  - Ксиву-то ему дали? - спросил он.
  - И корку. Конечно! - Митька лихо крутил баранкой, подруливая на неровностях дороги. - А ты думал?
  - Нужный замес. Полезный, - Лабуткин усиленно шевелил мозгами. - Надо нам будет собраться, хотя бы у меня. Есть у нас с Зелёным идеи разные, требуется посовещаться.
  - Давай состыкуемся, когда Шаболда босяков ловить не будет и на юридические занятия ходить.
  - Договор, - задумчиво покивал своим мыслям Лабуткин. - Надо делать дела. А там, глядишь, его и в уголовный розыск возьмут.
  
  
  27. Клоака
  
  - Иди, Вася. Если что случится, мы сурово за тебя отомстим, - напутствовал опер Чирков.
  И Вася пошёл.
  Из здания бывшего Главного штаба они с Бергом порознь двинулись по набережной Мойки, а когда Вася оглянулся, то увидел, что Эрих исчез.
  Вася шёл по знакомым улицам и как будто прощался. Странное чувство одолевало его, внезапно возникшая грусть, словно позади оставалось много незавершённого, которое не удастся закончить. Он прошёл мимо Гостиного двора, в подвале которого стучала железом подозрительная артель "Каботаж", требующая отдельной проверки. Вася тоскливо покосился на галерею и, хотя был вооружён до зубов, полномочий для проведения проверки у него теперь не имелось. В карманах тщательно очищенной от посторонних предметов одежды лежала пика в ножнах, кошелёк с трёшкой и мелочью, носовой платок, маленькая расчёска, коробка спичек и пачка папирос "Братишка". Должен был иметься пропуск для проходной Городской библиотеки, если он там работает, но Вася надеялся, что до этого воры не додумаются.
  Времени было завались. Вася не торопился, чтобы оперативники могли рассредоточиться по своим местам. Утратив на время бойкий вид, он брёл по обледенелой мостовой, мрачно пиная чёрные прутья, выпавшие из мётел дворников, и окурки, разбросанные по булыжнику там и сям. Очутиться среди отпетых уголовников не хотелось.
  Идти, впрочем, было недалеко. Улица 3-го Июля упиралась в Сенную площадь, по обеим сторонам которой стояли длинные павильоны с полукруглой крышей. Возле жёлтого домика гауптвахты Вася приметил Якова Лузина из Седьмой бригады. Опер Лузин тёр с каким-то колхозником, которого Вася раньше не видел и, вполне вероятно, не знал и сам Яков, а просто сливался с местностью.
  Свернув налево, к церкви, Вася встал у павильона, не подходя близко к разложившим леденцы снаружи лоточницам, сунул папироску в зубы и зачиркал спичкой.
  - Не предложите даме закурить? - послышался сзади капризный голос.
  Вася повернулся, не убирая от лица коробок и спичку в ладонях. Перед ним стояла скромно и даже бедно одетая девушка с нахальным и в то же время несколько запуганным лицом. На ней было зябкое пальтецо, простенькое домашнее платье, на голове старая, прежнего фасона шляпка, давно сменившая изначальных старорежимных хозяев. Под шляпкой было совсем худенькое и бледное личико, довольно неправильное, с асимметрично поставленными глазами, криво сросшейся нижней челюстью и востреньким носом с косым белым шрамом. Её даже нельзя было назвать и хорошенькой, но тупые коровьи глаза были такими незамутнёнными движением разума, что хотелось немедленно дать ей прикурить, и это безотказно привлекало мужчин, о чём девка хорошо знала.
  Вася чиркнул спичкой, она зажглась, он дал ей разгореться, поднёс огонёк к табаку, не торопясь, затянулся, затушил пламя и бросил спичку под ноги.
  - Угощайся, - наполовину вытряхнул мундштук из пачки, протянул девке.
  Она вытянула папиросу длинными обломанными ногтями, бросила в пасть. Пасть оказалась щербата. Вася чиркнул спичкой и сразу зажёг!
  Девушка наклонилась, трогательно вытянув тоненькую шейку, словно юная черепашка из панциря стоящего колом пальто с чужого плеча, раскурилась как следует и высадила две струи сквозь ноздри.
  - Пойдём? - предложила она.
  Это было заманчивое предложение. Заманчивое, но, в то же время, пакостное. От тягот позорной жизни настоящий разврат проник в её треснувшую душу, отчего сердце девушки необратимо сгнило.
  - Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной, - не стерпел Вася.
  - Да я на Сенной столько раз кончила, сколько ты котлет не съел! - тоном базарной бабы ответила несовершеннолетняя искусительница.
  Потрясённый Вася обвёл взором площадь, куда, как в огромную воронку, стекалась слякоть городской жизни, чтобы провалиться в бездонную клоаку столицы трёх революций, носящей гордое имя Ленина.
  "Теперь и это юное создание, давно утратившее чистоту духа, сознательно втянулось на конец в эту мерзкую смрадную яму", - подумал он.
  Она стояла и глядела на него бесстыжими голубыми зенками, будто оценивая товар, но Вася понял, что это, скорее, продавщица оценивает платежеспособность покупателя.
  - Пошли, Переплётчик, - сказала девка.
  - Да ты кто? - ошалел Вася.
  - Сонька, - раздражённо ответила она. - Чего тянем?
  Вася позволил себя увести. А что ему ещё оставалось делать?
  "Золотая Ручка?" - гадал сотрудник угро, идя за ней, как телёнок в направлении элитного жилого комплекса "Вяземская лавра". Вася читал о нём в книге Крестовского "Петербургские трущобы", но внутри не бывал. В 1850 году по заказу князя Вяземского был построен целый квартал для сдачи в наём желающим поселиться вблизи Сенной площади, и что это были за желающие, нетрудно вообразить, однако потом невозможно забыть и избавиться от ночных кошмаров. Очистительная волна советской власти вымыла из "лавры" мрачное наследие царского режима и населила трущобы людьми новой формации, на которых оперуполномоченному Панову сейчас предстояло взглянуть своими глазами.
  Краем глаза он увидел Рянгина, который шмыгнул в подворотню углового трёхэтажного дома на стыке улицы 3-го Июля с Международным проспектом.
  Двери парадного подъезда, запертые после революции, такими и оставались. Зашли во двор и стали подниматься по чёрной лестнице. На втором этаже девушка с расстановкой и особым образом быстро простучала в дверь.
  Открыли быстро. Отворила старуха, статная, в пёстрой шали и высоком парике.
  - Деньги сразу, - потребовала она.
  - Не лезь, мадам Монпансье, - бросила Сонька, и бандерша отступила.
  Они шли по коридору коммунальной квартиры, в которой размеренно скрипела кровать.
  - Опять ты, Мармеладова? - раздался из-за дверей пронзительный женский голос. - Нового хахаля привела?
  - Иди на хрен, Леденцова, - звонко ответила Сонька.
  - Я и так на хрену, даже ножки свесила, - товарка Мармеладовой была не лишена кокетства.
  "Вот шлюхи!" - подумал Вася.
  - Коза тупая, - прошипела Сонька, но почему-то тихохонько.
  От кухни через коридорную отгородку они добрались до прихожей, тоже разделённую фанерой на части - жилую и проходную. Сонька открыла дверь и выпустила Васю на парадную лестницу.
  - Наверх, - указала она во мрак, непробиваемый тусклым светом из прихожей.
  "Попал как кура в ощип", - закручинился Вася.
  Бандиты были не дураки. Они привыкли соблюдать конспирацию и отсекли возможную слежку. Человек зашёл с проституткой в бордель и там исчез. Проводить сотрудника угро по запертой лестнице у оперативников не было возможности. С этого момента Вася мог полагаться только на свои силы.
  Он чиркал спичками, чтобы разглядеть ступеньки. Кое-как поднялись. На верхнем этаже Сонька постучала. Условленным образом или нет, неясно, но иначе, чем в нижнюю квартиру.
  Гулко затопали по доскам каблуки.
  - Кто?
  - Это я, - пропищала Сонька заискивающим голоском. - Привела.
  - Отойди, - потребовал голос.
  Вася в темноте ощутил движение. Проводница отшагнула и толкнула его под локоть.
  В замке провернулся ключ. Дверь приоткрылась, вылезла вперёд керосиновая лампа. За нею виднелась жёлтая рожа с горящими глазами, в них отражался огонь.
  Лампа осветила Васю. Открывший оглядел его с головы до ног, всмотрелся, кто ещё присутствует на лестничной клетке, отпустил ручку, толкнул дверь, распахивая, отодвинулся с лампой во мрак.
  - Заходь.
  Вася шагнул через порог. Огромная прихожая здесь почему-то не была разгорожена. Слабого пламени не хватало осветить её всю. Человек закрыл дверь, провернул ключ, накинул крюк, закрыл внутреннюю дверь и двинулся в коридор.
  - Иди за мной.
  В квартире пахло несвежей гарью. Почерневшие обои кое-где свисали лохмотьями, но по большей части были отодраны и открывали доски, разгородившие квартиру на коммунальное жильё. Закопчённый потолок был чернее ночи.
  Они прошли мимо закрытой двери к комнате, в которой двери не было, а на косяке светлели полосы вместо выломанных филенок. Из неё струился яркий керосиновый свет. Провожатый уступил место Васе и мотнул подбородком:
  - Заходь.
  Большая комната, до уплотнения служившая в квартире гостиной, пострадала от пожара меньше, чем от пожарных и воды. Обои вздулись и отстали, а потом засохли и встали колом. Дверь была самым варварским образом выломана и косо стояла на нижней петле. Дверь в другую комнату, мимо которой только что прошли, уцелела и была закрыта, но обои вокруг неё содрали начисто. Из гостиной вёл проём в другую комнату, он был раньше заколочен досками, ныне выбитыми пожарной командой, и там стояла тьма.
  Напротив забитого фанерой окна размещался большой обеденный стол. Фарфоровая тридцатилинейная лампа с пышным стеклянным абажуром царила над ним, привлекая внимание. На газетках лежали кольца колбасы, толстые ломти хлеба, шмат сала на жестяной тарелке, стояли бутылки с пивом и стаканы, большие миски с солёными огурцами, квашеной капустой и картошкой в мундире. Сенной рынок был весь на столе.
  "Кучеряво живут, уголовнички", - Вася почувствовал, как проголодался с обеда в служебной столовой, и только потом обратил внимание на самих уголовников.
  Они были чуть старше Панова. Он узнавал их, потому что днём разглядывал фотографии на регистрационных карточках и запоминал установочные данные.
  За спиной хлопнула дверь чёрного хода, проскрипели половицы.
  - Явился, Переплётчик? - донёсся знакомый голос.
  Вася посторонился. В комнату зашёл Коробок.
  "Он же Вяхирев", - машинально подумал оперативник.
   - Договорились, я и пришёл, - отпустил он, здороваясь с Коробком за руку, пока встретивший его жиган ставил керосиновую лампу на комод без ящиков.
  "Сам подвёл ко мне проститутку, забежал по другой лестнице, а теперь комедию ломает", - думал он.
  - Плётку принёс?
  - Ага, - Вася похлопал по животу, где под тужуркой слегка выпирала рукоять нагана.
  - Знакомьтесь, воры, скоро старшие будут, - предложил Коробок.
  "Они сейчас проверяются, нет ли хвоста", - оперуполномоченный Панов шагнул к столу.
  - Василий.
  - Сёма, - представился рослый жиган, с большими залысинами на бритой голове.
  "Скворцов Семён Филимонович, 1908 года рождения, две судимости, изнасилование и грабёж", - моментально вспомнил Вася.
  - Дурман, - мягким голосом сказал круглолицый человек.
  "Оздобеков Ерболат Куатович, 1913-го года, торговец наркотиками, квартирный вор-рецидивист".
  - Ощип, - сказал встречавший.
  У него было длинное, покрытое мелкими шрамами лицо. Вася читал о его особых приметах.
  "Щупенков Гавриил Никанорович, 1907 года рождения, три судимости - торговля оружием, хулиганство, грабёж".
  - Ты присаживайся, Переплётчик, - пригласил Коробок. - Разговор по существу начнём, когда люди подтянутся.
  Вася устроился на табуретке, Сёма придвинул от лампы чистый стакан и бутылку пива.
  - Угощайся.
  - Благодарю, - чинно ответил Вася.
  Угоститься оперуполномоченный Панов был горазд - от переживаний его пробило на жор. Он достал из кармана финку, поддел обухом крышку, налил пива, подтянул хлеб, колбасу и приступил.
  "На общак от шпаны что-то капает", - орудуя челюстями, Вася чувствовал себя, некоторым образом, причастным к застолью. Он был далёк от романтических баллад, которые блатные заливают в уши малолеткам, и прямо сейчас видел, куда пошли деньги, занесённые на благо воровское.
  Пафосные заявления уголовников о сборе помощи на поддержку страдающих в неволе арестантов были вульгарным обменом слов на чьи-то деньги. Ништяки шли на пользу самим сборщикам, а в исправительно-трудовой лагерь если и доезжали, то в незначительном объёме, они у смотрящего по зоне и оседали. В неволе на общак сдавали из своих скудных запасов сами заключённые. Жили все эти воры по принципу "умри ты сегодня, а я завтра" и "пусть мужики сечку хавают, а я буду есть сливочное масло".
  Так и называли этих воров - сливочные.
  Самыми наглыми были те блатари, которые собирали в общак на воле, а за колючую проволоку отправляли сущий мизер. Объясняли они фраерам и стремящимся, что самим нужно на что-то жить, когда времени, кроме как на сбор средств, больше ни на что не остаётся. Вот и приходится кроить себе долю малую. Ибо кто на что собирает, тот с того и имеет, даже если от собранного на заявленное не тратится ни гроша.
  Громкий вой взлетал в опчестве, когда мужики заносили долю мало и неохотно. Тогда объявляли срочный сбор, чтобы компенсировать недополученные по ожиданиям средства. А когда держателей общака пробовали оттеснить от кормушки более наглые воры, начинались кровавые разборки. Вор у вора кормушку отжал - это жутко. Потому что общак - самое святое, что только есть у воров.
  От сала и картошки, а, главное, пива Васю попустило. Тревогу сменило сытое довольство. Жрал он от пуза и больше, чем мог, потому что со всей милицейской ответственностью уничтожал корм бандитов. Утолив служебный долг, Вася напился пивом и закурил. Сидя в слоях табачного дыма, как бог в облаках, он чувствовал себя на седьмом небе. Впервые за много лет его распирало. Вася стал доволен. Щурясь, разглядывал при свете лампы рожи кодлана, стряхивал пепел в пустую консервную банку и ухмылялся плоским шуткам о торговках и колхозницах, которыми была полна Сенная. Травили без азарта, чисто скрасить время и не ляпнуть лишнего при постороннем.
  По двери чёрного хода громко и дробно защёлкал металл. Стучали как будто перстнем.
  - А вот и Хвыля, - сказал Коробок.
  Ощип подхватил с комода лампу и заспешил отпирать.
  Никакая фотокарточка, при всей её схожести с объектом, не в состоянии помочь предсказать ощущения, которые возникнут при встрече с живым человеком. Васе показалось, что он попал в клетку с тигром.
  Длинный, жилистый туберкулёзник с большими глазами на плоском лице источал угрозу, ничего не делая для этого. Кепка-малокопеечка на седоватых волосах, косоворотка под новеньким бушлатом и заправленные в сапоги гармошкой брючки в полосочку придавали блатарю законченный вид, будто он только что сошёл с поезда на Московском вокзале, прибыв в Ленинград на гастроли.
  Хвыля был человек конкретный.
  - Из нагана стрелять умеешь? - поприветствовав братву, спросил он.
  - Я в армии служил, - тоном, как будто это всё искупало, заявил Вася.
  - Откуда у тебя там револьвер? - заинтересовался Хвыля, и Вася почувствовал, как сильно сглупил. - Ты вожатым были при служебной собаке?
  - У меня винтовка была штатная, - возмутился опер Панов, отгоняя подозрения в причастности к охране и розыску. - Из нагана в конце стрельб доводилось. Если патроны оставались после командного состава, иногда могло пофартить, - честно сказал Вася. - А так я ещё из максима могу.
  - Может, тебе обрез дать?
  - Нет, я свою волыну никому не отдам.
  - Как знаешь, - неожиданно миролюбиво согласился Хвыля, вероятно, главный в банде по оружию. - Барин придёт, тогда и определимся.
  - Что, много шмалять придётся? - на законных основаниях поинтересовался Вася.
  - Как получится. Может и пальнёшь раз-другой, - без тени иронии рассудил пожилой налётчик.
  Дурман визгливо хихикнул.
  - Ты-то чего ржёшь? - осадил Хвыля. - Твоё дело хвать да бежать. Будешь навроде ослика.
  - А в чём моя задача? - спросил Вася.
  - Сейчас Барин придёт и распределит, кому где стоять, кому бежать, кому стрелять. Кому лежать.
  Словно подтверждая, в замке провернулся ключ.
  Вошедший обходился без света.
  Проскрипели половицы под быстрыми шагами, и Василий Панов замер от страха.
  
  
  28. Голый Барин
  
  "Вот он - Барин!"
  С появлением на сцене этой роковой фигуры обратной дороги с хазы не было. Только на дело или ногами вперёд.
  Он был в овчинном полушубке, на ногах - прохоря, в которые заправлены какого-то неопределённого при свете керосиновых ламп казённого цвета штаны.
  "Низкий рост, детское лицо. Старолинский Владимир Николаевич, 1902 года рождения, рабочий завода "Красный треугольник". Наркоман, вор-рецидивист. Картёжник, клептоман, садист, психически неустойчив, склонен к внезапным нервным срывам, особо опасен. Неоднократно судим. В детстве - Сергиевская лавра, Школа социально-индивидуального воспитания имени Достоевского для трудновоспитуемых, Петергофский сельскохозяйственный техникум. Патологические наклонности неизлечимы, - думал Вася и рука его тянулась к пистолету. - Барин, он же Голый Барин, он же - Голенький. И теперь он собрал на малине в Вяземской лавре всё это кодло".
  - Кто у нас тут новенький? - Голый Барин улыбнулся радостно и приветливо, отчего с лиц бандитов схлынула мимика, и многие опустили глаза. - А, вот кто у нас тут новенький.
  "Новенький... Что означает в его понимании "новенький"? - Вася крайне внимательно относился к словам, исходящим от такого элемента. - Что он подразумевает и как может вывернуть?"
  Старолинский привык встречать новеньких в детдомах и устраивать им прописку. Оказаться таким новеньким в приюте с Голым Барином было страшно.
  От Старолинского веяло опасностью сильнее, чем от Хвыли. При его появлении урки заметно напряглись. Прислушивались, что он скажет, и замерли в ожидании, чтобы сразу отреагировать. Даже Коробок прижух, а Дурман и вовсе не поднимал глаз. Как при старом режиме Оздобеков нутром чуял, кто тут бай, и проявлял знаки азиатской покорности.
  Голый Барин протопал к столу. Ощип вынес из тёмной комнаты мягкий стул, дожидавшийся хозяина.
  "Шустрит", - подумал Вася.
  Сёма отодвинулся подальше, освобождая место. Только Хвыля не переменился, потому что был на равных с Барином.
  Не вынимая рук из карманов полушубка, Старолинский прошёл за стол, уселся на свой трон и закинул ногу на ногу.
  - Курить, - вяло бросил он.
  Сёма тут же выцепил из коробки папиросу, а Ощип поднёс огонёк зажигалки.
  Не вынимая рук из карманов, Голый Барин закурил.
  "Два браунинга? - подумал Вася. - Для револьверов овчина слишком куцая".
  Несмотря на то, что окна были плотно заколочены, а в квартире как следует надышали, он ощутил озноб, которого доселе не испытывал.
  Старолинский, сохраняя на детском личике благостную улыбочку идиота, пристально разглядывал новенького. Глаза его напомнили Васе когда-то вычитанное сравнение с безразличием энтомолога, который изучает пойманное насекомое прежде, чем приколоть булавкой к картонке. Он дымил, перекидывая во рту чинарик с особенным шиком, приобретённым должно быть в школе для дефективных подростков. Столбик пепла рос, но не падал.
  - Ты знаешь, на что пошёл? - заговорил Голый Барин, достав наконец-то из кармана левую руку и забрав бычок так изящно, что пепел не отломился.
  - Налёт, - Вася тщательно подбирал слова.
  - На кого, дотыкомкываешь? - Старолинский перевёл хабарик вертикально кверху пеплом, проявляя искусство, возможное только при усерднейших тренировках с ненормальной тратой времени.
  - Нет, - сказал Вася. - Не говорили.
  - Почему пришёл?
  - Пригласили. Вот, он и пригласил, - кивнул на Коробка оперуполномоченный Панов. - Сказал, что нужен стрелок со своим шпалером.
  - А ты и повёлся... - то ли задал вопрос, то ли прокомментировал Голый Барин, продолжая ласково улыбаться. - А если мы лягавые?
  - Не похожие.
  - Много лягавых знаешь?
  - Ни с кем не знаком. Я всегда отдельно, они отдельно.
  - Как так вышло?
  - Не попадался, - как о чём-то обыденном обронил Вася.
  Папироска в пальцах Голого догорела. Барин кинул взгляд на оторвавшийся от столбика пепла и улетевший к потолку дымок, наклонился к столу, опустил окурок в банку.
  - Выпьем, братва, - распорядился он. - Ощип, сгоняй шалав за шамовкой. Горяченького на кишку кинуть хоцца.
  Привратник взял с комода керосиновую горелку и удалился к запертому парадному ходу, по которому привёл Васю.
  - Банкуй, Коробок, - продолжил Голый Барин, после появления которого должно было начаться задержание, а его всё не было. - Покалякаем.
  "А если товарищи всё ещё ждут? Если они Хвылю и Барина прозевали? - минуты тянулись для Панова значительно дольше, чем тянется время в засаде, когда на тебя в любой момент может оказаться нацелен бандитский ствол. Сейчас Вася прямо ощущал ладонь Старолинского на накладках пистолета в правом кармане. - Надо им знак подать, но как? Что, если они добрались только до борделя и сейчас будут брать Щупенкова с шумом, а банда всполошится?"
  Но Ощип вернулся, и в доме было по-прежнему тихо.
  Коробок разлил по стаканам водку.
  - Будем фартовы, - неожиданно произнёс Голый Барин, вытащил из кармана правую руку, взял стакан и выпил, ни с кем не чокаясь.
  - Будем, - Хвыля выдохнул и опрокинул водку в пасть.
  Остальные выпили молча.
  - За знакомство, - Вася расслабился, что в него никто не целится, и поднял свой тост.
  На лице Голого Барина появилось мечтательное выражение.
  - Мы и не знакомились, - заметил он. - Или ты меня знаешь?
  - Василий, - вместо прямого ответа сказал опер Панов. - А тебя я не знаю, первый раз вижу. Но, если встретились, тогда за встречу.
  И он пригубил ещё.
  - Барин, - с достоинством представился Старолинский. - Погоняло есть у тебя?
  - Переплётчиком кличут.
  Вася подумал, что звучит очень глупо, но Голого Барина не удивил.
  - Что же ты плёл?
  - Книжки переплетаю. Я в библиотеку пристроился.
  Барин стрельнул глазами на Коробка, Вяхирев кивнул.
  - Почему в библиотеку?
  - Живу рядом. На завод за тридцать три версты ездить за три копейки... Лучше за те же три копейки в месяц три минуты на своих двоих.
  - Чего так? Я на "Красном треугольнике" карточки категории "А" получал.
  "Пока поджог не устроил по своему безумию", - додумал Вася.
  - Только время тратить, - сказал он. - Пока квалификацию получишь, вообще ноги протянешь. Так... по мелочи зашибаю от случая к случаю, шансов ищу.
  - Башлей хочешь поднять... - без выражения произнёс Голый Барин и отпил немного водки.
  - Я сюда за хворостом и пришёл, - подтвердил Вася. - Шансов ищу. Лучше, чем у станка горбатиться.
  - В людей стрелял?
  - Нет, - постарался скрыть правду Панов.
  Старолинский как-то странно посмотрел на него.
  - Шпалер у тебя откуда?
  - В лесу нашёл. Год назад, на торфах.
  - На торфах корячился? - заинтересовался Голый Барин.
  - Бог миловал. Я к бабке ездил в Рахью. Мы с отцом картошку у ней копаем. Ходил за грибами и нашёл, - старательно поддерживая легенду, объяснил Вася и краем глаза заметил, что Коробок маякнул Барину - всё так.
  - В Рахъе... - разочарованно протянул Старолинский.
  "Про Пундоловский лес подумал", - сообразил Вася.
  - Где биксы со своей шамовкой? - капризным голосом воскликнул Голый Барин. - До рыгаловки два шага.
  Покончив с опросом новенького, он менял тему, но Ощип воспринял всерьёз.
  - Пока кастрюли соберут, пока им там всяки ложки-поварёшки, - занудил он.
  - На цирлах должны, на цирлах! - вскипел Голый Барин. - Ты за них мазу тянешь! Ты за братву или за шкур?
  Ощип молчал, уткнувшись взглядом в пол.
  - Попутал, чёрт? - завизжал на него Голый Барин, больше для поддержания дисциплины, чем по нервности. - Совсем склевался?! Ложки, поварёжки! Верно я говорю, Вася? - быстро, но совершенно спокойно обратился он к Панову.
  Все затаили дыхание.
  "Нападай, - сказал в голове опер Чирков. - Не защищайся".
  - А мы куда-то спешим? - с нарочито деланной иронией, которая далась ему большим напряжением воли, ответил Панов и шевельнул плечами. - Не заметил.
  На лицо Старолинского вернулось блаженное выражение.
  - Вот - человек, дело говорит, - с одобрением обратился он к привыкшим не отвечать на его психозы подельникам. - Спешить нам некуда. До утра, как на дело пойдём, из дома никто не вылазит.
  - А на дальняк? - спросил Вася.
  - Шутишь? Ощип, проводи.
  Многострадальный Щупенков взял с комода керосиновую лампу. Вася пошёл за ним к чёрной лестнице. В конце коридора, возле проёма на кухню, зияла пасть сортирной каморки.
  - Хезай, да не задерживайся, - Ощип зажёг парафиновый огарок, прилепленный к полу. - Затушить потом не забудь.
  - Пожара боишься?
  - Шутник. Свечек больше нет.
  Щупенков, вжившийся на малине в роль шныря, начинал близко к сердцу принимать повседневные заботы заведующего хозяйством, к чему, вероятно, имел склонность, подмеченную блатными, и так определившийся.
  Чёрный чугунный унитаз тоже казался обгоревшим. Однако краска на стенах была лишь подкопчена возле входа. Сюда огонь не достиг или же есть ему в этой юдоли тяжких дум было нечего, и он отступил не солоно хлебавши.
  "Что, если рвануть когти? А если дверь на ключ заперта? - гонял думки Вася, бодро журча толстой пивной струёй, гордо заявляя, что не тихарится. - Если там не крюк или засов, а замок? Пристрелят. А если я в них? Восемь патронов. А у них у всех шпалеры. Пока наши прибегут, пока двери взломают, меня изрешетят. Куда они подевались? Может, переложить маузер в карман? А если обыщут? Если хотели бы, давно обыскали. Поверили мне, что ли? Или так сильно на дело стрелок нужен? Или они думают меня потом пришить? И на что вообще налёт? Или всё же переложить маузер из ботинка? Не успею ведь дотянуться. Или обыщут? Где наши? Где бодуновские? Где все?"
  Моча закончилась, а с ней и мысли. Вася застегнулся, пощупал новенький пистолет, в казённик которого был дослан патрон, задул свечку и потопал на свет.
  "А если достать маузер и всех положить?" - мелькнула дикая мысль, но руки Старолинского в карманах полушубка убеждали, что номер не прокатит. Да и у остальных револьверы найдутся. Хвыля тот же не промедлит и не промахнётся.
  Оперуполномоченный Панов вернулся в комнату совершенно безопасным. В его отсутствие развернули целый штаб. На столе появилась бумага, исчерченная крестиками, линиями, прямоугольниками и кружочками. Бандиты обсели стол, только Ощип стоял спиной к двери, чтобы метнуться куда понадобится. Он обратил взгляд на Панова, и Вася не уловил в нём враждебности или неприязни.
  Толстый синий карандаш в пальцах Старолинского изящно скользил по схеме.
  - Подсаживайся поближе, - он поднял глаза на Васю и проследил, чтобы тот подошёл чуть ли не вплотную к нему и уселся рядом на табуретку. - Зырь сюда.
  Кончик грифеля пролетел над прямоугольником вверху листа.
  - Это контора завода.
  Спустился ниже.
  - Вот проходная.
  Между ними были нарисованы пять кружочков рядом и четыре крестика по периметру, но карандаш отъехал в низ листка, где были проведены две параллельные линии.
  - Это проспект Стачек. Машина всегда доезжает до проходной. Тут ворот нету, а контора близко. Мешки несут два кассира. С ними - три стрелка охраны. У стрелков - револьверы. На улице они будут на стрёме, да и нам пастись на тротуаре - беспонт. Только запалимся. Будем ждать за проходной, во дворе завода. Ветошь натянем, чтобы не отсвечивать, у нас есть тряпьё чумазое. На завод идём я, ты - Переплётчик, Хвыля и Сёма. На проходной сидит дежурный стрелок охраны, его гасит Коробок и отпирает турникет. Ощип и Дурман забегают и хватают мешки.
  План был прямой как рельс и такой же надёжный. "Много патронов понадобится, - подумал Вася. - Но может сработать. Да. Если напасть внезапно. Точно, ведь завтра зарплата. В кино можно сходить. Виолетта..."
  - А кассиры? - сбил с мысли Оздобеков. - Если не отдадут мешка?
  - Положим на глушняк. Если мужики сдуру сунутся, их тоже валим. Вы рвёте мешки с трудовыми, а у нас руки должны быть свободны для мазёвых дел. Выходим на волю, прыгаем в фургон.
  "У них ещё есть подельники, с машиной!" - оперуполномоченный Панов захотел дёрнуть за рукав начальника бригады, чтобы перенёс задержание на завтра, когда с поличным можно будет взять всю банду целиком, потому что много неучтённого всплыло. Но замысел Колодея по обезвреживанию особо опасных преступников, чтобы они не успели причинить бед советским гражданам, набирал ход, и его было не остановить.
  - В фуре скидываем тряпьё заводское. Раскладываем башли из банковских мешков по кутылям. Они там будут припасены все четыре. Берём по штуке - я, Хвыля, Сёма и Коробок. Фура жгёт к Александровской слободе. Там Коробок с Переплётчиком соскакивают и гасятся. Заворачивает на Лиговку, мы с Хвылей выйдем, - Голый Барин деликатно умолчал где именно. - Ощип, сдёрнешь по ходу на Волковку. Сёма и Дурман, в Песках затихаритесь, фургон вас довезёт.
  "Далеко, но ведь не успеют остановить", - тоскливо подумал опер Панов.
  Дерзкий план был при тупости своей безотказен. Только если машина сломается, но тогда... Стоп, какое "тогда"? Сейчас должны были вломиться оперативники. Сейчас!
  Их не было.
   "Тут завод "Красный Путиловец" хотят шваркнуть! - гонял мыслишки Вася, атмосфера малины затягивала. - На всю получку. А уголовный розыск спит?... Хотя, вот он - я".
  Маленький опер с маленьким пистолетом.
  Сидя в тесном окружении бандитов, Панов чувствовал себя пылинкой в небе.
  - Ныкайтесь, пока не уляжется. Хорошо прячьтесь. Когда маякну, тогда соберёмся и поделим по-братски, - ухмыльнулся Голый Барин. - Сразу говорю, я знаю, сколько башлей повезут. Кто скрысит доляну малую - задавлю. Страшной смертью помрёте, жестокой, медленной. Ливера в фарш отобью, на куски порежу и жрать заставлю! - нагоняя жути на пристяжь, говорил Старолинский.
  Глаза его обводили притихших подельников и теряли выражение, стекленели в садистическом трансе.
  Замерли, застыли. И вдруг - как фотокарточку перекинул ловкой рукой фокусник - живой, осмысленный взгляд переключился на Васю.
  - Что у тебя за шпалер? Кажи, Хвыля маслят поднесёт.
  Вася был готов к такому обороту событий и вытащил из-за пояса наган.
  - Щас, - Хвыля поднялся, взял с комода лампу и ушёл в комнатку, закрытую дверью.
  - Что он такой покоцанный? - с пренебрежением осведомился Голый Барин. - Он у тебя стреляет, пробовал?
  - Не знаю, не стрелял, - честно ответил Вася и, чтобы не было разногласий, принялся оправдываться: - Я патронов искал к нему, но так и не достал.
  Старолинский медленно, с угрозой развернулся всем туловищем к Вяхиреву.
  - Коробок, лосина сохатая, ты где такого смешного штымпа откопал?
  - Он чёткий пацан, отвечаю, - зачастил Коробок, защищая больше себя, чем Васю. - Он со шпалером на дело ходил, всё путём, в натуре.
  Хвыля вернулся и высыпал на стол семь патронов.
  "На раз, и больше я не нужен", - понял Вася.
  - Глянь приблуду, - сказал Голый Барин. - Будет она стрелять или совершенно убита?
  - В нём пустые гильзы были, когда я его поднял, - нашёлся Вася. - Значит, кто-то стрелял же.
  Хвыля взял наган, взвёл курок, посмотрел боёк на свет большой керосиновой лампы, откинул дверцу барабана, провернул, заглядывая в каморы. Несколько раз спустил и взвёл курок, придерживая большим пальцем и прислушиваясь к ходу. Хвыля делал это уверенно и основательно, словно работал на оружейном заводе. В регистрационной карточке ничего такого не было указано. Просто он любил оружие и разбирался в нём.
  - С виду годный, - постановил он. - А так отстреливать надо.
  Старолинский унялся.
  Хвыля продолжал разглядывать наган. Что-то привлекло его внимание. Поднёс револьвер поближе к лампе, наклонил.
  - Это же Оспы волына.
  
  
  29. У дверей
  
  Колодей слишком поздно понял, что зашёл не в ту дверь и теперь уже ничего не исправить.
  Два долгих часа оперативная группа ждала, когда в Вяземскую лавру войдёт Старолинский, но его всё не было. Зато выскочила проститутка Мармеладова с корзиной-судком и умелась в столовую. Оттуда она вышла, с заметным трудом неся поклажу.
  Решили не тянуть. Старолинский мог сидеть на малине безвылазно, дальше ждать не имело смысла.
  - Спешишь, красавица? - дорогу заступил Чирков. Сонька попыталась увернуться, но Чирков снова преградил ей путь и взял под ручку. - Давай помогу.
  - Ай, гражданин, отцепитесь, - взвизгнула Мармеладова, возле них собирались нахмуренные граждане. - Я сейчас милицию позову.
  - Извольте, сударыня, зовите, но я всё же проявлю галантность.
  - Милиция! - пронзительно заорала Сонька.
  - Разрешите поинтересоваться, что за тяжкий груз у вас? - продолжал кривляться Чирков.
  - Милиция... - упавшим голосом повторила Сонька, узнавая Колодея и Бодунова.
  Начальников "убойной" и "бандитской" бригад знали в лицо все криминальные элементы Ленинграда.
  - Милиция, - подтвердил Колодей. - Что несёте, гражданка Минкина?
  - Обед, - Сонька даже губы надула.
  - Тут на взвод хватит, - Чирков откинул крышку корзины, в которой бок о бок помещались две пятилитровые кастрюли. В одной была густая похлёбка с требухой, в другой - лапша с бараньими костями.
  - Мы поможем, - заверил Иван Бодунов. - Понесли, ребята.
  Оперативники Седьмой бригады Соболев и Осипенко слаженно подхватили Соньку под руки и буквально внесли в подворотню, а Чирков потащил корзину.
  На лестнице между вторым и третьим этажами их встретил Рянгин. Молча кивнул на дверь.
  - Эта? - с иронией спросил задержанную Колодей.
  - Так я вам и сказала, мильтоны гнусные, - сердито пропищала Сонька, но её бережно подвели к дверям и отпустили.
  Бодунов приказал:
  - Стучи.
  - Не буду я стучать, - отрезала Сонька и отвернулась так трагично, словно играла роль в драматическом театре. - Не нанималась я стучать всяким... - роняла она в пол отчётливые слова. - Отроду не стучала.
  Бодунов только головой покачал.
  Рянгин спустился, посмотрел на Колодея. Начальник Первой бригады кивнул.
  Опер быстро отстучал по двери несильный, но чёткий условный сигнал. Сонька демонстративно завела руки за спину.
  Дверь открыла старуха в высоком парике.
  - Вот! А говорила, стучать не будешь. Благодарю за содействие, гражданка Минкина.
  Старуха посуровела.
  - Уголовный розыск, - Колодей представился. - Мы должны осмотреть квартиру. Разрешите войти?
  Старуха поджала губы и задёрнула на груди концы шали.
  - Пошли, - начальник Первой бригады шагнул через порог.
  Быстро и без церемоний оперативники ворвались в коммуналку, держа наготове оружие. Во дворе под окнами стояло оцепление. Жиганы могли сигануть и со второго этажа - высоко, но терпимо. Прыгали и с третьего, а потом убегали на своих двоих, были случаи.
  На кухне, куда вёл чёрный ход, никого не нашлось. В ближайшей комнате, задрапированной красными тканями, размещался настоящий будуар, пребывающий в рабочем беспорядке. Будуар пустовал. В следующей комнате обнаружилась парочка - длинная как оглобля девка лет двадцати пяти и пузатенький гражданин с приказчицкими усами, которые иногда встречались у бывших нэпманов. Клиент оказался дезавуирован и решительным образом будирован неожиданным визитом сыщиков. Прыгая на одной ноге и не попадая другой в штанину, он тщетно пытался защититься.
  - Позвольте, вы кто?
  - Уголовный розыск.
  - Ах, как неудобно, - бормотал он, всунув, наконец, в брючину пухлую белёсую конечность и хватаясь за рубашку. - Какой конфуз, ах, какой конфуз.
  Поскольку ни на кого из предполагаемых налётчиков гражданин похож не был, ему позволили спокойно одеться и отвели на кухню составлять протокол.
  Другая комната представляла жильё хозяйки притона, была забита мебелью и наполнена тяжёлым старушечьим духом.
  В отгороженной от прихожей каморке стояла узкая кроватка, застеленная смятым одеялом поверх матраса с серой простынёй, и тумбочка с зеркальцем и пепельницей. Там мог кто-нибудь жить, но никто не жил.
  Сотрудники уголовного розыска ожидали встретить здесь куда более интересного народа, и всерьёз разочаровались. К обитателям притона возникли вопросы.
   - Минкина, вы сюда зашли с молодым человеком в кожаной куртке и клетчатой кепке. Где он? - спросил Колодей
  - Почём знаю? Попрыгали да разбежались. Я его первый раз видела.
  - Куда ты его отвела? - Яков Александрович начал тревожиться.
  - Да вот, - указала Сонька на красный будуар.
  Колодей стал мрачнее тучи.
  - Ты мне дурочку не разыгрывай, - жёстким, редко когда слышанным в управлении голосом обратился он к проститутке. - С тобой зашёл наш сотрудник, Минкина, где он? Молчишь? Не молчи! Если с ним что-нибудь случится, ты пойдёшь под суд за соучастие в убийстве сотрудника органов внутренних дел, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Это высшая мера, обещаю тебе, пойдёшь налево к стенке.
  - Да не знаю я! - дёрнула плечом Сонька.
  - Тварь! - опер Чирков подскочил к сводне. - Отвечайте, куда проводили молодого человека в тужурке и кепке пару часов назад. Мы знаем, что он зашёл с ней.
  - С ней зашёл, у неё и спрашивайте, - сердито ответила старуха.
  - Ну, Галя-Галочка, - обратился Бодунов к долговязой шлюхе. - Ты мне поможешь или отъедешь в холодную сидеть? Оттуда ведь не выйдешь вот так запросто. В лагеря пойдёшь.
  - Та не знаю я, - заблажила та. - Вроде ходили по коридору, та я не видела, я под клиентом была.
  - НА клиенте, - не выдержала Сонька. - На клиенте, и ножки свесила.
  - Та помню, что ли...
  - Стоп! - перебил Колодей и схватил Соньку за плечо. - Ты же всё помнишь, всё знаешь. Куда ты его проводила?
  На перекошенной морде проститутки мелькнул страх. Страх уступил место замешательству. И вот, она с неприступным видом застыла, крепко сжав зубы.
  Тихо шаркая подошвами, с парадной лестницы вернулись бодуновские.
  - Входная дверь заколочена вот такими гвоздями, - доложил Яков Лузин. - Под лестницей в каморке пусто. В квартире первого этажа кто-то есть. Там музыка играет.
  - На третьем тихо. Есть квартира горелая, но закрыта. Дверь на чердак открыта, там никого, - сообщил Леонид Соболев.
  - В масть, - сказал Бодунов. - Я с орлами проверю первый этаж, а вы, Яков Александрович, решайте на месте.
  Колодей, хоть и был на своей операции старшим, только кивнул добычливому коллеге.
  "Через подвал или через чердак?" - думал он.
  - Ну, что я такого сделал, товарищи граждане? - умолял на кухне задержанный. - Это же удовлетворение естественных потребностей человека. А если у человека возникают потребности, удовлетворение их по мере возможности разве запрещено?
  - Вы дадите показания и можете быть свободны, - утешил его Колодей. - А вот сводничество и содержание притонов закон запрещает однозначно. Поэтому, гражданочки, вы поедете в отделение, где с вами будут проведены следственные действия. Оттуда будете доставлены в Лиговский замок и пробудете под стражей до суда. А потом - комаров кормить. Всё ясно? Всем понятно?
  - Нас-то за що? - заныла Галя. - Що мы такого сделали?
  - Куда отвела парня, Минкина? - жёстко спросил Колодей. - Покажешь, отпущу всех.
  - Чтобы почикали меня? Нет, - Сонька нахохлилась и отвернулась, пробормотала в пустоту: - В тюрьме хоть пайка положена.
  - Дура! - в сердцах высказался Колодей. - Ты не бандитов должна бояться, а нас...
  Где-то наверху громко ударили молотком по доске. Потом заколотили ещё.
  - На третьем! - крикнул с лестницы Рянгин.
  
  
  30. Лютое палево
  
  - Чего? - взвился Голый Барин.
  - Афоньки Оспы наган, я его чинил, - Хвыля ткнул пальцем в щёчку возле клейма. - Вон отметина от ржавчины, хрен спутаешь. И вот щербина, полумесяц такой.
  Вася почувствовал, как на нём скрестились взгляды, в самом прямом смысле, - с боков, спереди, сзади будто лупой под солнцем поджаривали. Но видел Вася только круглые голубые глаза Старолинского со сжавшимся в точку зрачком. Этот взгляд пронзал в бешенстве своём. Голый Барин был испуган и разозлён. В таком состоянии псих мог сначала воткнуть нож, а потом опомниться и начать задавать вопросы.
  - Что за порожняки ты нам гонишь? - на грани срыва бросил в лицо вместе с брызгами слюны Голый Барин. - Где взял?
  - Нашёл, - упрямо повторил Вася.
  - Оспу расстреляли, - хмуро выговорил Хвыля.
  Старолинский сунул руки в карманы полушубка. Сейчас он был неконтролируем. Урки замерли, ждали команды. Голый Барин их так запугал, что они без его приказа чихнуть боялись, куда там действовать.
  - Где?
  - В Рахъе.
  - Решил меня брехнёй покормить? - Барин как вспылил, так и успокоился.
  Вася незаметно перевёл дух.
  - А что я ещё должен сказать?
  "Опера хочешь расколоть, дефективный? - разозлился Панов. - Совсем берега потерял?"
  - Обскажи корешам, что и как вокруг них на земле происходит, - снова миролюбиво, как не злился, предложил Голый Барин. - Ты знаешь, я же вижу.
  - За Оспу я не отвечаю, - заявил Вася. - Шпалер в лесу подобрал. Если он и был чей-то, его выкинули, значит, не нужен сделался. Мне просто повезло, что первым на него набрёл.
  - Бывает, - подал голос Коробок.
  - Накатим, братва, за фарт жиганский, - изрёк Голый Барин и, когда Сёма с бутылкой добрался до васиного стакана, подбодрил: - Полную лей, уважь фартового пацана. Он удачу нам принесёт.
  Старолинский вроде бы смягчился. Он поднял тост за удачу воровскую, за то, чтобы завтра всё выгорело, и предложил за такое дело пить до дна. Он опрокинул стакан в пасть, но было в нём граммов пятьдесят.
  Вася постарался и осилил треть.
  - Да ты пей, пей, - подначил Барин. - До дна.
  - Хватит.
  - Не уважаешь нас? Тебе с нами выпить заподло?
  Вдобавок к выпитому пиву и водке усадить залпом стакан показалось Васе превосходящим его силы поступком. Однако под змеиным взглядом Старолинского он выглотал горькое зелье и не почувствовал тяги вернуть обратно.
  - Силён, - одобрил Хвыля.
  - А ты, жох, - оскалился Ощип.
  - Будь здоров, - сказал Сёма.
  - Нормальный ход, - поддержал Коробок.
  Вася выдохнул остаток воздуха откуда-то из живота, вдохнул полной грудью. Снова выдохнул, улыбнулся. Водка улеглась. Он захватил пальцами шмат капусты, запрокинул голову, по-жигански, метнул в пасть.
  - Хорошо пошла, - прочавкал он.
  Боковым зрением Вася наблюдал, как налётчики браво закусывают и будто бы прислушиваются к звукам на лестнице. Или мнится?
  "Наши?" - подумал он. В голову пришла такая удачная мысль, что Вася чуть не захихикал. Перед ним лежали патроны. Если зарядить наган, у него прямо сейчас окажется в руках оружие, а урки ничего не будут подозревать.
  Осчастливленный этой мыслью, Вася потянулся за револьвером.
  - Давай уже, что тянуть, - вырвалось у него, но Хвыля ловко отвёл оружие.
  - Так где, ты говоришь, нашёл волынку-то? - словно невзначай переспросил Голый Барин.
  - В Рахъе, - заплетающимся языком ответил Вася. - У меня там бабка живёт.
  - А батя?
  - Отец здесь, с нами.
  - Кем работает?
  - Инженером по водоснабжению, - без запинки выдал Панов.
  - А ты чего в милицию пошёл служить?
  - Э... Я? С чего я? В ментовскую? - спохватился Панов, но запинка не ускользнула от внимания уголовников.
  - Шпалер тебе выдали, чтобы в душу нам влезть?
  Вася захотел их как-то обмануть, но опьянение накрыло голову полупрозрачным тёплым одеялом, под которым было трудно думать. И он решил обмануть их самым прямолинейным образом, который в последнее время надёжно срабатывал - говорить правду.
  - Да, так и сказали. Бери, приказывают, боевое оружие, иди с ним на блатхату и отдай братве, пусть пользуются. А то, говорят, у них и патроны по карточкам, самим приходится мастерить-корячиться, шариками от подшипников набивать.
  На последних словах Хвыля шумно дохнул и метнул взгляд на Старолинского, а тот неподвижно сидел и внимательно слушал, что ещё скажет мутный фраер по кличке Переплётчик.
  И как бы ни был пьян Василий Панов, всё равно понял, что деталь про шарики никого не зацепила, а Хвыля, скорей, удивился его познаниям в оружейных хитростях.
  На том от него и отстали. Пьянка разгоралась. Уже бандиты плели между собой на отвлечённую тему, и Голый Барин утратил к нему всякий интерес. Он сгрёб бумажки и сунул в карман полушубка.
  Плотно закусив колбасой и салом, Вася опёрся о стол и тяжело поднялся.
  - Я на дальняк.
  - Ощип, посвети, - бросил Хвыля.
  - Я помню дорогу, - отмахнулся Вася, но Щупенков уже взял с комода лампу и вышел за ним. Вася помнил, что все ходили в уборную, но только ему выделяли сопровождающего. Оперуполномоченный Панов на квартире с уголовниками помнил всех и не верил никому.
  Они брели по коридору. Вася придерживался за стену. Круг света падал перед ним. Ощип шагал сбоку, так что тень ложилась на стену, и дорогу было видно. Вася думал, что сейчас блаткомитет обсуждает его участь. Взять на важное дело и пришить на заводском дворе после убийства инкассаторов или грохнуть прямо сейчас. Сунуть нож под левую лопатку. Никто не услышит. Никто и не вспомнит, что был такой Василий Васильевич Панов... Даже в бригаде. Оперативники товарища определённо бросили. Отправили на хазу к душегубам и забыли. Или посмеиваются сейчас. Гоняя чаи в здании Главного штаба.
  Васе сделалось так жалко себя, что в уборной он сказал Ощипу:
  - Ты оставь лампу, я через минуту приду. Будем экономить свечи.
  Просьба вышла умоляющей. Захмелевший Щупенков поставил лампу на пол и, ни слова не говоря, ушёл.
  Вася обернулся.
  В отсвете был виден силуэт человека с затылка. Ощип не оглядывался.
  Вася наклонился, отдёрнул штанину, вытащил маузер и снял с предохранителя.
  Водка подействовала ободряюще. Ему пришла в голову отличная мысль.
  Когда Вася появился изо тьмы на пороге с лампой в левой и пистолетом в правой, он оглушительно гаркнул:
  - Руки вверх! Уголовный розыск!
  
  ***
  Урки уставились на него, но не испугались, а лениво обернулись посмотреть, что ещё учудит Переплётчик. Рук никто не поднял. Он сообразил, что маленький чёрный пистолет в тусклом свете просто не заметили. Вася решил подать знак. Не оперативникам, а бандитам. Предоставленный самому заботиться о себе, теперь он думал только об уркаганах.
  Вася выстрелил от живота, ни в кого не целясь, но и не задирая ствол к потолку, чтобы урки поняли - шутки кончились.
  Хрустнув, рассыпалась роскошная лампа. Пуля разбила фарфоровый резервуар. На стол хлынул керосин.
  На него рухнул абажур с горелкой.
  Комната вспыхнула.
  Вася метнул туда же свою лампу и отскочил. В стену коридора ударились одна за другой четыре пули. Квартира взорвалась ором:
  - Атанда!
  - Горим!
  - Атас, братва, Переплётчик чиканулся!
  - Пальтом гаси, пальтом!
  - Жжётся!
  В квартире стало темно, только бандиты не переставали голосить:
  - Барин, чё ты напоил этого бешеного?
  - Вася, Васенька, ты где, голубчик?
  - Оставь, Барин, он тебя шлёпнет. У него шарики за ролики заехали.
  - Коробок, падла, ты привёл эту собаку?!
  - Вася, да выйди к нам, покажись. Не бойся.
  - Ощип, свечки давай.
  - Нету, кончились.
  - К шлюхам сгоняй.
  - Переплётчик в коридоре.
  - Во ты олень.
  - Переплётчик, а Переплётчик? Вася, не стреляй. Я на второй пойду. Вернусь - договоримся.
  В призрачном свете от зажигалок на пол легла тень. Но Вася слышал топот на лестнице. В дверь чёрного хода заколотили.
  - Открывай! Уголовный розыск!
  Всё замерло. Панов отступал, прижавшись к стене. Перед собой он держал на вытянутой руке маузер.
  "Как я вам открою?" - думал он. Побежишь на кухню - в спину догонит бандитская пуля. Будешь отсиживаться в комнате - пристрелят свои же, в темноте приняв за урку.
  За него решили уголовники.
  - Архангелы пожаловали, - в наступившей тишине громогласно объявил Хвыля.
  - Рвём когти! - скомандовал Голый Барин.
  Вася различал их по голосам. Он открыл дверь в комнату, из которой Хвыля приносил патроны, нырнул туда и вовремя. В коридоре захлопали выстрелы - урки расчищали дорогу. Вася слышал, как они убегают через тёмную комнату к парадному ходу, а с чёрной лестницы ломятся оперативники.
  Глаза резало от дыма. Терпко, будоражащее и вполне естественно в данной ситуации воняло пороховой гарью. Клацнул замок парадной двери. Акустика резко переменилась, гулко затопали по лестничной площадке. В коридоре зазвенела жесть. Что-то забулькало. Вася затаился в темноте, забился в угол между дверей, поводя стволом в ожидании бандитского подвоха.
  В коридоре полыхнуло. Красным светом озарило комнатку, стали видны койка, тумбочка, шкаф.
  Дверь на кухню выломали. В квартире заорали знакомые голоса:
  - Уголовный розыск! Бросай оружие!
  - Оружие на пол!
  - Стрелять буду!
  - Это я, Панов! - не высовываясь, Вася громко крикнул: - Панов! Я здесь! Не стреляй!
  В комнату шагнул Колодей. В отсвете огня его было хорошо видно. За ним - Рянгин и Берг.
  Вася стоял в углу, подняв раскрытые ладони, показывая, что в руках ничего нет, а то как пальнут с перепугу.
  - Живой, - сказал Колодей. - Где они?
  - По той лестнице ушли.
  - Веди, ты здесь знаешь.
  Вася метнулся в гостиную, где был изрядный кавардак. Перевёрнутые табуретки и стулья валялись по всей комнате. На столе лежало пальто.
  - Что там горит?
  - Какой-то бачок метнули, - Вася пробежал через тёмную комнату и выскочил за очагом возгорания. Коридор полыхал в горящем керосине, Вася заслонился рукой, но волосы всё равно с треском скрючились.
  Оперативники выпрыгнули на лестницу. Квартира пропала и спасать её никто не собирался.
  Сверху, на вольном воздухе защёлкали выстрелы.
  - По крышам уходят!
  Колодей, оттолкнув Панова, ринулся наверх, и опера, не останавливаясь, следом. Вася закашлялся, сплюнул, достал из кармана маузер и побежал ловить бандитов.
  Вяземская лавра состояла из ряда узких трёхэтажных домиков одного проекта, пристроенных друг к другу, и свободного прохода по чердакам в ней не имелось - перегораживали несущие стены. Убегать можно было только по крышам.
  Там задувал пронзительный ветер. Под ногами пружинила старая жесть. Скользя по снегу и осторожно переступая, Вася оставил помыслы догнать Старолинского. На дальнем конце были видны фигурки жиганов, вспыхивали искорки. Оперативники не стреляли, брали живьём.
  Иные уходили не по своей охоте. Вот, сковырнулась фигурка, тьму прорезал истошный азиатский вопль. Вася узнал Оздобекова. Истошно голося, Дурман полетел во двор, через миг смолк, обратно взлетел смачный хлопок шмякнувшегося плашмя тела.
  "Сам, - подумал Вася. - Ни на ком крови своей не оставил. Как удачно-то". Ему было совершенно не жаль торговца наркотиками. И вообще никого из тех, кто собирался убить шестерых государственных служащих ради денег, чтобы спустить их на водку, проституток и марафет.
  В доме заголосили. Вылетело стекло. Во двор ударило пламя.
  "Второй этаж? - Вася остановился и глянул вниз. - Керосин протёк в бордель. Как там Соня Мармеладова?"
  Вася больше не геройствовал, он стыл на обледенелом железе и зимнем ветру.
  Ему было жаль пропащую девку.
  
  
  31. Рабочий и колхозница
  
  Зелёный прибежал сам не свой. Лабуткин его таким видел в школе, когда их гоняли старшие хулиганы. Он принёс дурные вести к вечеру первого дня декабря, Лабуткин уже отоспался со смены, пообедал и копошился по хозяйству.
  - Ты какой-то зашуганный, - свойски заметила Маша, протягивая руку. - Что случилось?
  - Не было печали - черти накачали, - бросил Зелёный, бледно улыбнувшись для сохранения приличий. - Как я зол, как я зол!
  - Что за муха тебя укусила?
  - Алевтина, дрянь...
  - Сердечные страдания? - ехидно спросила Маша.
  - Да чтоб ты знала... - заметно было, что он еле сдерживается, дабы не вывалить прямо в доме весь короб распиравших его треволнений.
  - Чтобы я знала о чём?
  - Такое дело надо перекурить, - степенным тоном унял его Лабуткин и осадил компанейскую жену. - Мы поговорим?
  Маша насупилась, но кивнула, понимая, что дело у мужиков требует женского отсутствия.
  Накинул отцовский кожух, сунул ноги в старые валенки, плюхнул на голову облезлый треух. Вышли на крыльцо. Шёл снег. Подкрашенный спирт на старорежимном термометре Реомюра, приколоченном возле двери, опустился на четыре деления ниже нулевой отметки.
  - Лёха, гад, вконец оборзел, - торопливо заговорил Зелёный, как только Лабуткин затворил дверь в сени. - У них от нашего шмотья трататули попутались. Алевтина мне такого наговорила. Грозится нас всех лягавым сдать...
  - Хорош моросить, - помрачнев, осадил его Лабуткин. - Похряли в штаб.
  В сарае на дворе у Зелёного было не теплее, но уютнее. Место, привычное с детства, берегло подельников от чужих глаз и родных ушей - Маша и мама тайком не подслушают. Обсуждать дела и заботы лучше всего было здесь.
  Друзья уселись на скамейках и закурили. Лабуткин молча дымил. Держал паузу, чтобы успокоиться и выслушать все, даже самые плохие вести сосредоточенно.
  - Что за Лёха? - спросил он, когда папироса сгорела наполовину,
  - Перов. Помнишь мужичка с телегой, который спирт развозил?
  - Колхозника-то? - прищурившись, глянул на Зелёного. - Которому ты кротовские манатки на хранение закинул? Что за Алевтина?
  - Лёхина жена.
  Лабуткин поёжился.
  - Что они говорят?
  - Они нас послали подальше, - объявил Зелёный. - Я только что от них. Собирался завтра к барыге съездить, а Алевтина мне с порога и выдаёт, дескать, хрен тебе на всё рыло, могу быть свободен. Я ей - ах, ты, здрасти, а она кукиш мне под нос.
  - Кто она такая?
  - Жена его, Перова.
  - Это я понял. Не понял, откуда столько борзости. Что за человек?
  - Ты Алевтину не знаешь. Она Лёху вот где держит, - Зелёный поднёс к груди крепко сжатый кулак.
  - А он что?
  - Он с ней соглашается, - обиженным тоном пояснил Зелёный. - Ладно бы молчал. Я бы потом зашёл и без неё всё утряс. Так нет. Лёха тоже на дыбы. Меня взашей, короче, вытолкали. Прямо вот натурально, по-деревенски.
  - С чего это они? Смелой воды напились?
  - Да не, трезвые были. Просто решили нас на все четыре стороны послать. Они реально - красная беднота, наглые как... - Зелёный захлебнулся ядом и подавился, а потом продолжил: - Раньше Перовы, в натуре, были голытьбой самой настоящей - босиком ходили. Мне Лёха сам рассказывал. А потом советская власть поднялась, и они тоже поднялись. Особенно, когда стал краденое возить. Он даже ссуды под проценты начал выдавать, но ему быстро на вид поставили. Так что формально Перовы - красная беднота, а по сути - самая что ни на есть быдлота.
  - Какая же беднота, если у него лошадь с телегой? Я себе бедноту безлошадною представлял, - сказал Лабуткин.
  - Лошадь не его, а колхозная, и телега тоже. Своего у Перовых, чтобы фининспектору показать, шиш да кумыш, я их давно знаю.
  - Тихарятся, молодцы, - одобрил Лабуткин.
  - Только сейчас жирка накопили, а по натуре своей нищеброды. И тут этой голытьбе мы привозим чемоданы козырной одёжки. Вот они и решили, что ухватили бога за бороду. Деньги-то водятся, а привыкли по жизни, что кроме лаптей ничего не носили. Этого теперь не выбьешь. Лёху ты видел, такой дядя-сарай, а на самом деле ушлый. Только всё молчком, себе на уме. Алевтина, ещё чище, за копейку удавится, а до барахла так и вовсе сама не своя. Знаю их как облупленных. Голытьба, но хуже кулаков. Хорошо, что я меха в первый же день барыге отнёс.
  Зелёный садил папиросу за папиросой, прикуривая от хабарика, и всё никак не мог накуриться.
  - Дети? - спросил Лабуткин. - У них есть дети? - как будто наличие у Перовых детей могло удержать его.
  - Нет. Алевтина их на дух не переносит
  Лабуткин взял у него "казбечину", размял в пальцах, достал подаренную Никифор Иванычем зажигалку, чиркнул, запалил табак, закрыл колпачок, убрал зажигалку в карман, раскурил как следует папиросину, выдул дым и только потом сказал:
  - Что ж, пойдём вместе, потолкуем. Базар им нужен - будет базар по существу. Главное, чтобы соседи не видели.
  - Не сейчас, я знаю, когда лучше, - торопливо зашептал Зелёный. - Ты ведь завтра свободен?
  По графику у легкотрудника впереди были ещё целые сутки для восстановления сил.
  
  ***
  В то время в Ленинграде было сорок три рынка, базаров и мелких толкучих рядов. Формально их работа регламентировалась указом Совета народных комиссаров от 20 мая 1932 года "О порядке производства торговли колхозов, колхозников и трудящихся единоличных крестьян". На крупных площадках за продовольственными товарами, лежащими на прилавках, осуществляли санитарный контроль. Что же качается стоячей торговли с рук, там каждый мог придти и продать, что ему вздумается: ношеное, краденое, а из-под полы - и оружие. Главное, не попадаться.
  Толкучка на Горушечной улице, сразу за трамвайными путями от Большеохтинского проспекта до Пороховской, предоставляла крестьянам возможность поделиться с горожанами плодами своего труда по рыночным расценкам, а горожанам - порадовать крестьян результатами лихой удачи по цене, являющейся результатом добровольного согласия сторон.
  Зелёный с Лабуткиным протискивались между плеч и задниц сограждан, придерживаясь за карманы, не всегда свои. Они старались не отдаляться, чтобы можно было просигналить друг другу, если возникнет такая необходимость, и, наконец, увидели, кого хотели.
  Перовы встали торговать с рук шикарным платьем и туфлями. Вещи попроще, главным образом, мужские, вероятно, оставили себе или распродали соседям и в окрестных деревнях.
  - Видал? - шепнул Зелёный. - Стоят, псины.
  Лабуткин прежде всего узнал наряды мадам Кротовой, потом опознал мужика, только теперь он был без телеги, а лишь затем обратил внимание на женщину рядом с ним.
  Это была невысокая крепенькая бабёнка с белёсыми бровями и лупоглазая. На первый взгляд Алевтина выглядела старше мужа, но так, наверное, и было принято у красной бедноты. Не вылезавший из рабочего предместья Лабуткин плохо в ней разбирался.
  - Заметил, - сказал он.
  - Вырядилась, овца.
  - Оба ходят в краденом, - рассматривая супругов, Лабуткин припоминал одежду, которой набивал чемоданы в переулке Карла и Эмилии. - Палево же. Где ты откопал таких редкостных дятлов?
  Зелёный только вздохнул. Не дождавшись ответа, Лабуткин спросил:
  - Подойдём?
  - Не на людях, - зашептал Зелёный. - Пускай стоят. Я знаю, на каком паровозе они поедут. Расписание на той ветке бедняцкое.
  
  ***
  Дачный поезд остановился у деревянного вокзальчика, и на маленький дощатый перрон сошли несколько пассажиров. Отсюда им предстояло разойтись к ближайшим деревням - к родным избам, хлеву и скотине. В сумраке зимнего вечера они скоро исчезли из виду.
  С Пороховых через Охтинское опытное лесничество пролегала наезженная дорога в Колтуши. Налево от неё, неподалёку от станции, уходил просёлок в деревню Большое Калькино, где жили супруги Перовы.
  Подельники ждали на опушке леса за поворотом, чтобы не было видно с Колтушского шоссе. Грелись куревом. И хотя ноги были обёрнуты тёплыми портянками, Лабуткин начал приплясывать на месте и постукивать сапогом о сапог.
  Поезда ходили редко. Ждать пришлось долго. В другом разе плюнул бы и ушёл, но сегодня в деле участвовал Зелёный, и выглядел он как потерпевшая сторона. И друга не бросишь, и наказать обнаглевшее транспортное средство, возомнившее о себе как о полноправном собственнике, требовалось по всем понятиям.
  - Замёрз как цуцик, - пожаловался Лабуткин.
  - Та же беда.
  Зелёный, непомерно толстый в старой, не по размеру солдатской шинели, под которую было надето тёплое бельё, явно не бедствовал, но и соглашался. Он встрепенулся.
  - Вот они.
  Ещё не совсем стемнело. Были видны фигуры, мужская и женская, бредущие со станции. Когда они приблизились, стали узнаваемы лица. Перовы тоже увидели, кто их встречает.
  Алексей встал как вкопанный. Алевтина по инерции сделала пару шагов и тоже остановилась.
  Лабуткин с Зелёным неторопливо подошли.
  - Добрый вечер, - с издевательской вежливостью приветствовал Зелёный. - Как поторговали нашим барахлишком? - чутьё на деньги у служащего планово-экономического отдела было отменное. - Позвольте поинтересоваться, велика ли выручка? - развязно обратился он к Алевтине.
  Алексей Перов угрюмо молчал. Зато вступила его жена, которая была бойкая и, по всей видимости, гнусная баба.
  - Ты, ворюга, мало получил? Добавки хочешь? - понесла она, ощущая вину и страх, и злобой пытаясь заглушить испуг. - Пришли вдвоём, решили, всё можно? Короеды вонючие. Я вас в милицию сдам. Прямо завтра пойду и сдам. Думали, я не знаю, что ворованное? А вот я не боюсь! Сядете все.
  - И Лёша? - спросил Зелёный. - Благоверного под статью подведёшь?
  - А чего ему будет? Ничего ему не будет, - в запальчивости Алевтина не соображала, что несёт. - За признание условный дадут или вовсе ничего не дадут. А если дадут, сядет, посидит, ну и что? Всё равно недолго.
  - Хорош базлать, - попытался оборвать её Лабуткин и шагнул к Перовым, вытащив руки из карманов, чтобы с размаху зарядить ей по морде.
  Алевтина перепугалась и заорала ещё громче:
  - Лёшка, бей их! Бей давай! Что они тебе сделают? Они - рохля и однорукий. Лёшка, пробей им по сопатке, так чтобы юшкой умылись. Дай им, родненький! Они оба калечные.
  Лабуткин рассвирепел и выхватил из кармана наган.
  Перов замер.
  Алевтина на миг замолчала, а потом спросила:
  - Из-за тряпок убьёшь?
  Говорила она едким тоном, стараясь уязвить, но не свирепо, как раньше.
  Лабуткин ледяным тоном ответил:
  - Теперь из принципа.
  - Крыс, которые у своих воруют, надо истреблять, - сделав неприличный упор на последний слог, добавил Зелёный.
  Алевтина всё поняла и окрысилась.
  - А вот не убьёшь! А вот не убьёшь! Не убьёшь, обмудок дрипанный. Кишка тонка. Все вы, городские, малохольные. Лёшка, да не стой ты истуканом. У него в револьвере ничего нету, для отвода глаз оно, как всё у малахольных. Обмудок! Калека! Дрянь!
  Лабуткин взвёл курок, твёрдой рукой целясь ей в голову.
  Алексей Перов, наконец, решился и двинулся к нему.
  Лабуткин всадил заряд Алевтине между глаз. Переносица словно провалилась в дырку. Алевтина рефлекторно моргнула от влетевшей в глаза пороховой гари. Потом из дырки плеснула струя чёрной в темноте крови. Выражение глаз никак не поменялось - они остались тупыми и пустыми. Исчезать в них было нечему.
  Она упала с открытыми глазами и испустила дух без единого звука. Вряд ли она поняла, что случилось.
  Алексей встал, посмотрел на труп жены, потом на подельников.
  - Слава богу, - спокойно сказал он и перекрестился.
  Перов недвижно смотрел на них, опустив плечи, но с достоинством выпрямив спину, и не было на его лице ни тревоги, ни сомнения. Взор был спокоен и чист.
  Лабуткин самовзводом выстрелил ему в лоб.
  Перов рухнул на снег.
  - Дурак, - сказал ему Лабуткин. - Угораздило тебя на такой сквалыжнице жениться.
  - Почему ты с покойником разговариваешь? - с опаской спросил Зелёный.
  - Хотел ему этот вопрос задать. У живого спрашивать не надо, когда ты его под стволом держишь. Вдруг он передумает и убежит или на тебя кинется? Прицелился в человека - стреляй. Поговорить можно потом. Лично мне всё равно, что бы он ответил.
  Зелёный стоял, подавленный, и больше ни о чём не спрашивал, пока у друга, которого он теперь боялся всё сильнее, не появились вопросы и к нему.
  - Давай посмотрим, что у них в мешке, - предложил Зелёному Лабуткин, чтобы расшевелить подельника. - Пошмонай у них по карманам.
  В карманах у Перова нашёлся складной ножик, кисет с самосадом, трубка и коробок спичек. У Алевтины обнаружились четыре билета, горсть подсолнухов, тряпица и кошелёк с пачечкой разных купюр, пересчитывать которые было недосуг.
  В пустом заплечном мешке Перова хранился нарядный платок.
  - Наторговались, - Лабуткин бросил сидор на снег разверзнутым устьем кверху, одной рукой неловко принялся стаскивать с ноги трупа валенок.
  - Ты чего? - обалдел Зелёный.
  - Обставляемся. Пусть лягавые думают, что грабёж. Не стой, разувай дуру. Брать, так с обоих.
  Они пришли на станцию аккурат к приходу поезда. Вечером в город отсюда мало кто ездил.
  
  
  32. "Пинкертоны"
  
  - Всех взяли и никого не потеряли, - сказал после совещания Колодей. - Даже граждан не зацепили. Чудом обошлось, я считаю.
  Яков Александрович не любил стрелять, но Первой бригаде как следует довелось. Бодунов со своей бригадой любил, но им пришлось ограничиться картёжниками и проститутками.
  Такой расклад предвещал надолго стать поводом для шуток. Впрочем, Иван Васильевич в долгу не оставался:
  - Только дом сожгли.
  - Туда и ему дорога. На первом этаже катран, на втором - публичный дом, на третьем бандиты заседают. Пробу ставить негде. Когда Вася на хазе потонул, я чуть не поседел.
  - Посядешь, - дружески заверил Иван Васильевич. - Ещё посядешь.
  - Типун тебе на язык.
  Они шли по коридору из кабинета начальника уголовного розыска. Иван Иович Красношеев провёл с начальниками бригад строгий разбор операции, который окончился за здравие, хотя начинался, по мнению Колодея, отчётливо за упокой. Все бандиты были взяты живыми, кроме одного, ставшего жертвой собственной неосторожности, а молодого сотрудника за проявленную сообразительность и отвагу Красношеев задумал поощрить.
  - Неплохо сработали, - возле своего кабинета согласился Бодунов.
  - И, главное, всё заранее согласовали и чисто сделали, не то, что твои пинкертоны, - засмеялся Яков Александрович.
  "Пинкертонами" они называли инициативных подчинённых, которые в порыве самодеятельности могли наломать дров, вместо того, чтобы посоветоваться с начальством и послушать советы старших товарищей. Особенно много "пинкертонов" было в Седьмой бригаде. Колодей любил подпустить шпильку в адрес Бодунова, который не упускал возможности выйти с бандитами на перестрелку. Двадцатые годы для него будто всё не заканчивались и не заканчивались. Такую удаль Колодей обоснованно считал вредным ухарством. Он предпочитал основательно подготовить операцию, а потом решительно её провести.
  Подчинённые брали пример с начальства.
  Когда Яков Александрович зашёл в кабинет, личный состав обсуждал своего новоявленного "пинкертона". Результат совещания был неясен, оттого будущее пророчили в самых чернушных тонах.
  - Ты правильно сделал, что лавру спалил.
  - Мы бы тоже так сделали, только руки не доходили...
  - Вязал бы тогда и Старолинского с его браунингами, потому что сейчас его отпускать придётся - оружия при нём не нашли. И бумажки с планом нападения нет. В натуре, голый барин.
  - Всё на твоих словах держится. А где вещественные доказательства?
  - Ну, простите, товарищи, недоглядел, - скалился в обратку, как никогда раньше, Панов.
  - Тебя, что, совесть мучает? - снисходительным тоном осведомился опер Чирков. - Привыкай, Вася, теперь ты ведёшь бандитскую жизнь. Жизнь налётчика, жизнь вора.
  Последние слова он не выговорил, а выкаркнул мрачным голосом.
  И засмеялся хриплым смехом пропащей души.
  - Я выполнял распоряжение начальства, - гордо ответил Вася. - И вещдок не утратил. Наган Оспы у Хвыли на кармане нашли. А лавра - чёрт с ней. Сгорела, и ладно. В чём моя вина?
  - Тебя, Вася, - сказал опер Чирков. - Послали туда, куда Макар телят не гонял. А именно - на разбой, то есть ограбление с убийством, чего ни какой опер не делает.
  - И что же я? - спросил Вася.
  - Ты сядешь, - сказал опер.
  - Да неужели? После всего, что я знаю? - извивался Вася под взглядом коллектива.
  - Можешь.
  - Могёшь, - заговорили опера. - Можешь служить в коллективе. А ты, Чирков, заткнись.
  Даже в присутствии начальника унялись не сразу. Колодей прошёл к столу, устроился в кресле.
  - Ну, что, товарищи. Руководство, в целом, одобряет результат проведённой операции. Предотвращено крупное преступление. Задержаны особо опасные преступники. Ими теперь будут заниматься прокуратура и Седьмая бригада, они лучше достучатся до сердца бандитов. Но в частностях, товарищи... - Яков Александрович вздохнул и с укоризной покачал головой. - Устроили баталию, как в двадцатые годы. Я сам молодость вспомнил.
  - Они тоже хороши, - вставил Рянгин. - Сдались, только когда патроны кончились.
  - "Пинкертоны" вы, "пинкертоны", - вздохнул начальник Первой бригады. - Но молодцы. Руководство спустило вам с рук.
  Зазвонил телефон. Колодей взял трубку. Оперативники притихли.
  По типичным вопросам, задаваемым начальником, поняли - произошло убийство.
  Колодей положил трубку на аппарат.
  - Отдохнули и хватит. В Охтинском лесничестве два трупа. Пулевое ранение в голову. Выезжаем: я и Панов. Василий Васильевич, вам будет полезно посмотреть на результат работы патронной мастерской своими глазами.
  
  
  33. На хорошем счету
  
  Автобус "Рено ПР" вмещал десять человек. Сзади возле двери разместился проводник с собакой. В средних рядах устроились следователь прокуратуры, фотограф, медицинский эксперт и криминалист, спереди ехали Колодей и Вася.
  На Колтушском шоссе машину встречали двое - милиционер в длинной шинели и мужичок в треухе, тулупчике и валяных сапогах. "Рено" съехал на обочину. Сидевший на краю Вася поднялся, нагнувшись, прошёл между сиденьями в конец автобусного салона, раскрыл пассажирскую дверь и выпрыгнул на снег. Следом шагнул Колодей.
  - Участковый инспектор Гусев, - представился милиционер. - Это гражданин Устинов, который трупы обнаружил.
  - Тимофей Гордеевич, - добавил мужичок, обшаривая высокие милицейские чины жадным взглядом, был он лет сорока и явно не прочь поболтать.
  Колодей посмотрел на уходящую в лес тропу.
  - Далеко место преступления?
  - Метров сто, за повёрткой.
  - Попробуем вначале с собакой.
  Шли с краю, по свежему снегу, чтобы не перебивать след. За поворотом возле дороги стал виден утоптанный пятачок, от которого тянулись к подлеску два следа волочения. Они были хорошо приметны, но пойти по ним и посмотреть, что будет в конце, желающие нашлись не сразу.
  Трупы оттащили с дороги и спрятали за кустами.
  - Я наблюдал шесть цепочек следов, - указал участковый. - Вот эти - Устинов приходил смотреть и возвращался, вот мои. Мы старались не ступать в старые ямы.
  Первым собака облаяла участкового. Со второй попытки уверенно вывела на вокзал. След преступников оборвался на платформе.
  "Городские", - думал Колодей.
  Он вернулся на место преступления, где начали свою работу криминалист и фотограф. Были найдены следы крови, которые тщательно забросали снегом, много окурков и два обгорелых скомканных фрагмента газеты, предположительно, самодельные пыжи. В большом количестве обнаружили отчётливые следы. Криминалист посыпал через сито чёткий отпечаток обуви мелким порошком строительного гипса, смачивал водой из пульверизатора, потом наращивал слой. На снегу алебастр схватывался с незначительным размывом отпечатка и мог дать объёмный его слепок.
  Декабрьское солнце уверенно катилось к ленинградскому небосклону. День ещё не начал умирать, а естественное освещение торопилось окуклиться, будто находилось в тесной взаимосвязи с преступниками.
  - Осмотрим тела? - спросил медицинский эксперт.
  "Как же они по морозу... без обуви?" - не мог поверить Вася, когда увидел трупы. Женский лежал навзничь, мужской ничком и показывал из-под размотанных портянок страшные мраморные ступни. Между глаз женщины чернела рана, и лицо было залито кровью.
  - Сначала сфотографируем, потом будем переворачивать, - распорядился Колодей.
  - Не помешало бы, - фотограф, прищурившись, покосился на небо с выражением крайнего недоверия, будто светило часто его обманывало. - Лучше начать с телами, пока свет не ушёл.
  Он установил штатив с прикрученной к нему камерой возле трупов, выбрав ракурс, чтобы их лучше освещало солнце. Навёл, сфотографировал, сменил кассету 6х9, приблизился, выставил дальность на гармошке объектива, нажал спусковую кнопку тросика. Отработал, ушёл.
  В присутствии следователя Вася и участковый перевернули труп мужчины.
  - Я же говорил, Перовы, - оживился Устинов.
  На облепленном снегом лице Вася не разбирал ничего, кроме синей кожи возле ушей и носа. Когда медэксперт очистил, чёрно-красное отверстие во лбу, окружённое кольцом вздутой ткани вызвало у Панова тошноту, знакомую по сентябрьскому посещению морга. Не сам вид мертвеца, а воспоминание о том, что обнаружили при вскрытии в головном мозге.
  "Это он - лесной убийца, - Вася только что подержал в руках результат своей халатности и не мог думать иначе. - Я должен был найти мастера, который снаряжал патроны, и не нашёл. Так бы мы его взяли. А теперь он на свободе и продолжает убивать. Я виноват!"
  У начальника Первой бригады были иные думки. Он отвёл в сторону мужичка, достал папиросы. Кардиология кардиологией, а закурить срочно требовалось им обоим.
  - Вы их сразу опознали, Тимофей Гордеевич?
  - Чего не опознать, всю жизнь вместе, - Устинову явно не было жаль соседей, если он и рвался от этого страшного места, то лишь для того, чтобы рассказать односельчанам, что он повидал и узнал первым. - Я своих бы и впотьмах узнал.
  - Когда, вы считаете, они тут оказались?
  - Должно быть, в город ездили. На рынок. Повадились тут ездить. Они на утренний поезд с мешком шли, а сейчас они без мешка... и без валенок.
  - А в мешке что? Чем торговали? Что покупали, как вы считаете?
  - Разное, - уклончиво отвечал Устинов. - Я с ними на рынке не стоял. Колбасу, может, сало или одежду какую.
  - Подозреваете кого-нибудь? - в лоб спросил Колодей.
  - Никого, - затряс головой Устинов. - Лёшка с Алькой ровно жили. Без деток, без родителей, все померли. Жили для себя, всё в дом. Злобные были, жадные - от бедности. А так, чтобы разругаться с кем до смертоубийства - нет. Просто сволочи.
  Участковый тоже ничем не порадовал.
  - Знал обоих, Алексея Перова особенно. Колхозник, сирота из красной бедноты. При нэпе Перовы вышли из колхоза, пробовали вести единоличное хозяйство, но потом вернулись. Покаялись. Андрей Перов возчиком работал. Сейчас в лесничестве лес валят, он вывозил, часто его тут видел. В колхозе числится на хорошем счету. Беспартийный. Оба... были.
  - Алевтину Перову как можете охарактеризовать?
  - Вздорная была, но работящая. И в колхозе полно трудодней, и на огороде своём трудилась, а с него торговала на рынке. Она прижимистая была. Алексей тоже своего не упустит, но без злобности, всё молчком. Спросите о них в сельсовете, там подробно расскажут. С точки зрения закона оба чистые, не привлекались, не участвовали. Они и не уезжали из деревни никуда.
  - Подозреваете кого из местных жителей?
  - Нет, - твёрдо сказал участковый. - Я сам из местных. Перовы тихо себя вели, ни скандалов, ни разговоров о них. Оба целиком положительные. Никому они тут были не нужны.
  - Кто же их поджидал в лесу, чтобы убить, если они такие положительные?
  - Трудно сказать... Может быть, грабители ждали, кто едет с рынка. Здесь в такое время не ошибёшься, другие-то не ходят. С них даже обувь сняли. Тимка говорит, валенки, и мешок забрали. Денег при них тоже вряд ли обнаружить получится.
  Участковый не ошибся - карманы Перовых были пусты.
  "Грабители? - ломал голову Колодей. - Вот так запросто караулили зимой в лесу, кто мимо пройдёт? А ведь не один был, с подельником. Зачем? Зачем убийце соучастник? Взял за компанию, чтобы не скучать или вдвоём не страшно? Или сам не мог опознать Перовых, а соучастник был с ними знаком? И какие у стрелка, убившего троих инженеров с "Промета", могли быть общие связи с колхозниками? Или общее звено - это семейные пары? Тихомиров в женой, Костромской с женой, Перов с женой... Всё дело в женщинах? Что ещё может быть у них общего? Это не хулиганство школьников. Размер обуви указывает на двоих взрослых людей. Целью не было ограбление. Грабёж - имитация для запутывания следствия. С грибников нечего было взять, у красной бедноты едва ли можно поживиться чем-то крупным. Если бы стрелок был сумасшедшим, он бы совершал убийства в одиночку. Психи всего боятся, никому не доверяют и опасаются свидетелей. Зинаиду Поппель застрелили потому, что она случайно оказалась вместе с Тихомировым и Сельцер, а вот на них у убийцы был зуб. Надо проверить, не состояли ли убитые в родственных отношениях, пусть даже дальних. У нас не Кавказ, но... кровная месть! Всё возможно".
  - Яков Александрович, - спросил подошедший Вася Панов. - Что, если с убийцей была женщина?
  - Почему вы так предполагаете, Василий Васильевич? - поражаясь величине совпадения мыслей, спросил Колодей.
  - На пятачке, где они ждали, след от стильной обуви, сорок первый размер. Может быть как мужской, так и дамской. Подельница могла заманивать жертв или обязательно должна была наблюдать за их смертью. Возможно, именно она заставляла своего сожителя или мужа, или брата, или отца совершать убийства?
  - Версий у вас, как у Шерлока Холмса, - сказал Колодей, чтобы скрыть неловкость и при этом не обозвать Васю Пинкертоном. - Продолжайте поиски патронной мастерской. Только теперь официально - бандиты вас могут узнать.
  - Если поиски патронной мастерской привели меня к поджогу малины, значит, я зашёл не туда, - с комсомольской самокритичностью заявил Вася.
  - Продолжайте искать того, кто снаряжал патроны. Найдём его, найдём и стрелка. Вы сами видите, что он не остановится.
  Колодей не поехал в сельсовет и не расспросил жителей Большого Калькино, с кем у Перовых в последнее время случались ссоры и не было ли у них незнакомых гостей. И подчинённых не отправил в деревню, до которой отсюда было минут сорок пешего хода.
  Яков Александрович ориентировался на город, где у Первой бригады были другие дела.
  
  
  34. Сегодня кент, а завтра мент
  
  Больше Первая бригада налётчиками с Вяземской лавры не занималась, только Панова иногда вызывали для дачи показаний, чтобы опровергнуть враньё Старолинского.
  Голый Барин сидел в кабинете начальника Седьмой бригады, нагло развалясь на стуле и засунув руки в карманы полушубка. Панов начал подозревать, что никаких браунингов там не водилось, а оружие Старолинскому выдал бы Хвыля перед тем, как отправиться на дело. Доказать Вася ничего не мог, в том числе, наличие плана ограбления кассиров "Красного Путиловца". Пресловутая бумажка со схемой исчезла, даже карандаш не нашли. Обвинение держалось только на васиных показаниях и голословных признаниях жиганов. Другой авторитет - Хвыля - молчал. С момента задержания он говорил очень коротко, исключительно на темы сна, еды и отправления надобностей. На нём висело вооружённое сопротивление сотрудникам уголовного розыска, но признательными показаниями Хвыля не надеялся смягчить приговор суда, будучи уверенным, что это не поможет.
  Зато Голый Барин был разговорчив.
  - Я в этом шухере ни при чём. Зашёл к друзьям, сели, выпили, - он кивал на Васю, - и вдруг этот чудик начинает из пистолета палить. Знаете, как страшно? Пули свистят, лампа вдребезги. Меня чуть заживо не спалило. А в довесок он ведро с керосином бросил. Добить пытался по злобе лютой. Что я ему сделал? - он выкатывал на Панова безумные шары. - Что, Вася?!
  Панов сдерживался, молчал, но не как на малине, понуро, а смотрел в глаза Старолинскому с вызовом, и уголовник, понимая, что его трюк не возымеет действия, быстро успокаивался и менял тактику поведения.
  - Наговаривают на меня, - вежливо и почти без фени отвечал на вопрос Бодунова о налёте на инкассаторов. - Сами невесть чего мели по пьяному делу, а теперь на меня валят. Всю жизнь мою тяжкую такая беда. При царском режиме угнетали малолеточку безоветную, и после революции не давали житья - то лавра, то шкида, то ссылка в сельхоз.
  - Вас, Владимир Николаевич, родители сдали в детский дом как ветошь старьёвщику, потому что не могли сносить ваши выходки, - напоминал начальник Седьмой бригады.
  - Злые они, - соглашался Старолинский. - Так и стал я приютскою крысой.
  От жалости к себе он едва не плакал.
  Иван Васильевич не говорил с ним строго. Знал, что на прожжённого шпаргонца не возымеет действия. Мягким тоном он убеждал:
  - Уголовный розыск к вам со всем пониманием, но и вы поймите, что жизнь вашу горькую и судьбу дальнейшую облегчить пытаемся, спасти гражданина изо всех сил. Опишите нам картину подготовки дела на "Красном Путиловце". Кто такой знающий дал весь расклад по перевозке денег, времени, маршруту и охране кассиров? Он же не из людей, а чертила какая-нибудь конторская. Заложить его честному урке не заподло, а суд учтёт, Владимир Николаевич, и смягчит приговор.
  - Я не знаю ничего, гражданин начальник. Были пьяные базары, но я не запомнил, да и переволновался, сами понимаете. Выдуло из головы ветром смертельной опасности.
  - Лучше бы этому ветру обратно вдуть, - рассудительно уговаривал Бодунов. - Потому что, если эта крыса канцелярская, что на "Красном Путиловце" завелась, других налётчиков соблазнит, вся пролитая кровь советских рабочих и служащих на вас ляжет.
  - Не знаю с путиловского никого, - продолжал отнекиваться Старолинский, на что-то надеясь. - Я на "Красном треугольнике" вкалывал, а с путиловцами не сталкивался никогда.
  - Крысу мы обязательно найдём, никуда она от нас не денется. Просеем всю контору через мелкое сито, и выявим. Но не приведи Господь, если что случится...
  - А что вы мне сделаете, соли на хвост насыплете? Давайте, сыпьте. Вы это можете, я знаю.
  - Соли мы вам всем насыпем, - раскрывал перспективы перед бандитом Иван Васильевич Бодунов. - А народный суд отмерит вам сейчас, Владимир Николаевич, новый срок на полную катушку как социально опасному элементу. Поедете вы на Соловки комаров кормить и камень дробить. Вы там ещё не бывали, но вам понравится, гарантирую, задержитесь на Севере надолго. Может быть, на всю жизнь. В Ленинграде дышать легче станет.
  Но Старолинский продолжал кривляться, а Сёма, Ощип и Коробок рассказать о наводчике ничего не могли.
  
  ***
  В другой раз Панов оказался в кабинете оперативников Седьмой бригады на очной ставке с Виталием Захаровым.
  Накануне Колодей предупредил его:
  - Бодуновские сейчас будут Захарова и всю его шпану брать под стражу и с ними работать. Может быть, расскажут что-нибудь про стрелка из Пундоловского леса. В любом случае, хватит им на воле разгуливать. Сейчас не возьмём, лови потом этих губошлёпов.
  Гоп-компанию Захара переловили без участия главка. Справился участковый, который знал всех указанных в Васином рапорте. К задержанию участковый привлёк бригадмил и в один прекрасный вечер схватил шайку.
  Они сидели в доме предварительного заключения на Шпалерной, куда так мечтали попасть, но теперь почему-то не радовались. Каждый день их возили на допросы в здание бывшего Главного штаба. Следствие по многочисленным эпизодам уверенно вело гоп-компанию к этапированию в Кресты.
  "Войдёшь туда ребёнком, а выйдешь стариком", - была первая мысль Панова, когда он увидел Штакета.
  С их последней встречи в пивной на углу Константиновской и Исаковской улиц прошло не так много времени, но парнишка разительно изменился. Он сидел на табуретке, сгорбившись и повесив руки между колен. Лицо, и ранее некрасивое, выглядело помятым, с жёлтыми пятнами сходящих синяков. Штакет производил впечатление человека, поправляющегося после тяжёлой болезни, которому до выздоровления далеко.
  На правилке рьяные пацаны, должно быть, изрядно отшибли своему корешу внутренности.
  - Оперуполномоченный Панов Василий Васильевич, - бесстрастным тоном представился Вася, чтобы надавить на подследственного, но Штакету это не требовалось.
  Он узнал Переплётчика. В мозгу его не то, чтобы сложилась головоломка, а подтвердилась догадка о том, кто сдал всех пацанов. И, обрадовавшись прояснению жизни, он ринулся навстречу сыщикам.
  - Я буду сотрудничать, я всё сделаю, - горячо заверил Штакет. - Я знаю, где купить маслят.
  "Сука, - подумал Вася. - На хрена мне твои боевые патроны?"
  Однако возразить было нечего. Штакет барабанил как мартовский заяц. Следователь не успевал записывать.
  В шайке Захара не запирался никто, но и про лесного стрелка могли пересказать одни лишь мутные слухи. Они родились в дремучем воображении охтинских баб и ценности не представляли.
  Сам главшпан оказался настропалённым наукой блатарей и, в силу характера, способен был вести себя дерзко.
  Они сидели в маленькой, тесной комнате с опером Соболевым и следователем Пшеничным, где помещался только стол, сейф и стулья. Это было какое-то хозяйственное помещение штаба, без окна и без вентиляции. Там было невыносимо, но Вася и не собирался задерживаться.
  Зато Виталик в душной компании следователя и Соболева просидел долго.
  Он был немного уныл, но вскинулся, когда зашёл Панов.
  - Виталий, вопросов больше нет между нами? - сразу спросил его с дверей оперативник Панов.
  И с подхода добавил:
  - Кто в лесу стреляет, ты знаешь! Говори, ты в курсе этой пальбы. Я лавру сжёг и Барина забрал. Давай и ты колись, пока не поздно! Где и зачем, в лесу стреляли в лоб?
  Виталий, ошалев, моргал и не знал, в чём признаваться.
  - Кто? - давил на него Панов. - Кто стрелял? Выпущу. Мы тебя сразу выпустим, если укажешь. Кто?
  После выезда на место преступления в лесу у Василия Панова были очень субъективные воззрения на методы обращения с задержанным.
  Следователь не возражал.
  Опер Соболев наблюдал за работой молодого оперативника Первой бригады, чтобы рассказать в коллективе своей Седьмой. Порадовать.
  Опытного Соболева это развлекало в присутствии следователя прокуратуры. Есть кому доказать в соседней инстанции, если возникнут сомнения у товарищей.
  А Вася знал о намерениях Соболева и наигрывал:
  - Ты мне расскажешь? - тихо шептал на ухо Захарову.
  Тот изобразил молчаливое внимание.
  - Я выйду, - сказал следователь.
  Опер метнул вопросительный взгляд.
  - Угу, - тихо попросил Вася.
  Соболев вышел.
  Вася пододвинул табуретку, сел напротив Захарова и сказал:
  - Мы сейчас с тобой по-хорошему говорим. Ответь на один вопрос Он даже тебя не касается. Ты знаешь, кого-нибудь на "Красном Путиловце"? Ты знаешь, о ком я - про Голого Барина.
  - Не знаю я никакого голого, - отвернулся Захар.
  - А Коробка? Коробка знаешь? - продолжил Вася допрос. - Он что тебе говорил про инкассаторов?
  - Ничего я не слышал ни про каких коробков, - брезгливо выплюнул Захар. - Коробок спичек у меня в кармане найди.
  Оперуполномоченный Панов передохнул. Тут было непросто.
  - Виталик, - впервые он попытался по-настоящему проникнуть в душу мужчине, как его ни учили раньше в милиции. - Мы же вместе. Мы друзья. Зачем тебе ломать судьбу? Ты знаешь, что про все твои дела рассказали кореша? Они означили, они и подтвердили. Договори сейчас про смычки и поступки. А суд учтёт в последний раз. Выйдешь сейчас на свободу под условным сроком. Отвечаю тебе!
  - Жизнью? Матерью клянёшься? - брызнул по-пацански в лицо Захар.
  - Клянусь, - сказал оперуполномоченный Панов.
  Виталий Захаров отвёл взгляд на стену и долго молчал. Потом обернул к Панову лицо своё и произнёс обдуманное:
  - Вот кто нас сдавал. Зря мы Штакета трюмили.
  Вася немедленно возмутился:
  - А Коробок, знаешь, сколько про тебя наговорил?
  - Коробок - мелкий, с нами был и на бабиных сундуках поднялся.
  Панов выслушал.
  - Не за хвост собачий, - прибавил Виталик. - Сам на общак отнёс долю жирную и воры его поставили над нами.
  - За родную? - спросил Вася.
  - За родную.
  - И пацанам поровну - родная была бабка или нет?
  - Да всем тут поровну, кто с ворами ходит. Кто в сторону шаг, с того сразу спросят. Сам же видел.
  Василий Панов помолчал.
  - Вам действительно хотелось Штакета забить?
  Захаров мотнул головой.
  - Нет, страшно было. Мне и сейчас страшно. Перед тобой.
  - А ведь так хорошо сидели, ни дровах, - напомнил Панов.
  Он хотел дать ему закурить, но понял, что момент профукан, и только вынул портсигар.
  Вася забрал его из комнаты вещдоков для разговаривания с гопниками, а потом забыл о нём.
  - Хочешь курить? - спросил он.
  - Давай, - сказал Виталик.
  Вася со скрипом раскрыл незнакомый портсигар и предоставил небольшой запас "Братишки", который сам не успел скурить до допроса.
  Они сунули по мундштуку в зубы. Вася пошарил в кармане коробок, но Захар мигом выудил пару спичек.
  - Угощайся, мент.
  Чиркнул о подмётку, прикурили.
  - Ты действительно в переплётном цехе работал?
  - Нет. Для отвода глаз тебя завёл. Чтобы блатные поверили.
  - Жаль, - сказал Захар и длинно затянулся. - Я бы хотел работать у тебя. В подвале. Среди бумаги и клея. Мне так там понравилось!
  Вася почему-то вспомнил о королеве Марго и захотел убежать отсюда.
  - Жил бы, - сказал Вася, затягиваясь папиросой. - Семью бы завёл.
  В комнатке царила тишина.
  - Захар, давай, - взмолился опер Панов. - Кто был со Старолинским в сламе? Скажи, и ты тотчас же уйдёшь отсюда домой, и к тебе не будет больше никаких претензий. Выложи на протокол, следователь тебе поверит. Я обещаю. Смягчишь приговор и получишь условный!
  Захаров горько усмехнулся и плюнул на пол длинной горючей, тягучей струёй.
  Оперуполномоченный Панов молчал, знал, что в коридоре поджидают его результата следователь прокуратуры и хозяин кабинета Соболев.
  Почти не дыша, твёрдый как гранит, подследственный выпрямился.
  Панов такое уже видал.
  - Не успел я в армию убраться, - когда проронил Виталик, атмосфера в комнате переменилась. - Мне перед арестом повестка пришла.
  - Значит, не судьба, - сказал опер Панов. - Будешь сидеть в тюрьме. Если бы не косорезил, бегал бы в армии. Ты на месяц раньше не мог родиться или подождать с гопничеством малость?
  - Предатель, - процедил сквозь зубы Захар.
  - А ты думал, поговорка "сегодня кент, а завтра мент" на пустом месте выросла?
  - Сука ты. Лягавый.
  Виталий Захаров отвернулся и приугрюмился. Говорить с ним стало не о чем. Опер Соболев вошёл и молча наблюдал за ними.
  Вася покинул помещение.
  
  ***
  После работы Вася не поехал домой. И к Виолетте не пошёл. Когда заводчане потянулись по норам, Вася сел на трамвай и отправился на Правый берег. С пересадкой он добрался до Зиновьевской улицы, заскочил в рюмочную и нашёл там контингент, который завернул со смены опрокинуть стопарик сердитого, прежде чем предстать пред очи дражайшей супруги, тёщи и сопляков-троечников. За стойкой ворочался толстый буфетчик в белой рубашке и чёрном фартуке. В клетках скакали канарейка и щегол. Слоями висел синий дым. Мерно гудели работяги.
  Оперуполномоченный Панов давно их не видел и очень им обрадовался. Сейчас он желал побыть в уютной прокуренной атмосфере и выпить. В брючном кармане грелся маузер, а в пиджаке - удостоверение. Без них, по настоянию Колодея, Панов теперь не ходил.
  С порога он узрел знакомую личность. Личность скучала за столиком в притягательном одиночестве.
  "Не арестовали? - удивился Вася. - Какая удача".
  Он заказал рюмку водки и две кружки пива. Усатый буфетчик отсчитал сдачу. Вася взял посуду и принёс к столу.
  - Не занято?
  - Малой? - Мутный Глаз ждал его, тоже заметив с порога.
  - Здорово. Как сам?
  - Всё путём, как видишь. С работы?
  - Ага, отработали на славу, - Вася двинул ему крухан. - Угощайся.
  - А водку? - немедленно спросил Мутный Глаз.
  - Водку я сам.
  Вася открыл пасть, опрокинул в неё сотку, проглотил, как на малине, водяра устаканилась, и только потом выдохнул.
  - Ты где так пить научился, малой? Раньше за тобой не примечал.
  - Работа научила, - сипло изрёк Вася и заполировал пивом.
  Мутный Глаз покивал и, к Васиному удивлению, не спросил, почему работа в переплётной мастерской может быстро изменить человека.
  Зато Вася настроился поболтать. После разговора с Виталиком ему было о чём спросить у Мутного Глаза.
  - Как тут, на раёне? Что слышно?
  - Соскучился?
  - Заехал проведать.
  - Вона как, - протянул Мутный Глаз. - Вязы тут у нас.
  - В смысле?
  - Пацанов повязали, с которыми ты куролесил. Слыхал?
  - Про Захара - да, - честно признался Вася.
  - А про пожар на Сенной?
  - А то! Об этом весь город знает, - Вася взялся за ручку, Мутный Глаз тоже, они стукнулись круханами и отхлебнули, будто отмечали значительное событие. - Про убитых в лесу знаешь?
  - С "Промета" которые?
  - Не, деревенские. На той неделе, второго числа, грохнули. Мужа и жену, - перед мысленным взором возникло окровавленное лицо с мертвенной кожей, Васю замутило, и он поспешно добавил: - Вечером со станции шли. В лоб пальнули. Как тогда, в сентябре. Говорят, один в один.
  - Про этих не слышал, - заинтересовался Мутный Глаз. - Что ещё говорят?
  - Говорят, что какой-то охотник завёлся. Истребляет людей почём зря.
  - Ты патронов-то раздобыл?
  - Не сподобился. Можешь помочь?
  - Не имею такой возможности, - поводил подбородком Мутный Глаз. - Сейчас лягавые трясут все рынки, не слышал?
  - Не интересовался, - проронил Вася и подумал: "Должны ведь нахлобучивать подпольный сбыт. Странно, что распоряжение до нас не довели. Или не было никакого распоряжения?"
  А пьяница ему вешает лапшу на уши.
  - Значит, не судьба покамест дырки в людях сверлить, - и Вася зловеще оскалился. - Потом уляжется, займусь делом.
  Мутный Глаз многозначительно покивал и отвесил:
  - Так тебя и запомнят - Переплётчик со шпалером.
  - Некому запоминать, - усмехнулся Вася в кружку. - Все на кичу заехали.
  - У тебя шпалер на кармане?
  - На кармане, - легко признался Вася.
  - Боишься?
  - Опасаюсь.
  - Всех?
  - Всех.
  - Эх, ты, марал...
  - Кто?
  - Благородный олень.
  Вася уставился на дно, где ещё немного оставалось.
  - Может и олень, - он почему-то вспомнил Соньку, - но благородный.
  И враз допил.
  - Тогда - удачи, малой. Береги себя. Я не всегда буду рядом, чтобы поддержку кинуть.
  - Постараюсь, - вяло улыбнулся опер Панов. - И тебе здоровья. Не прощаемся.
  Так Вася понял, что впервые познакомился с чужим, нераскрытым осведомителем уголовного розыска.
  
  
  35. Роковые Пороховые
  
  Обязанностью Зелёного в банде был учёт и планирование. Он в этом разбирался. Подгадать день, когда Митька с машиной будет свободен, Лабуткин не на дежурстве, а хозяев не окажется дома, он изловчился только к концу января.
  Два раза он намечал кражу и оба раза проклятые хозяева ломали всю игру. Зелёный вёл за ними слежку, осторожно выяснял у общих знакомых, подключал к разведке отца. Труды не пропадали втуне - скокари не вломились в жильё, когда там сидели будущие терпилы, не насторожили их, ибо хуже лоха внезапного только лох пуганный.
  Дело было деликатное. И хотя Виткевич купил в период НЭПа не квартиру в центре, чтобы не уплотнили (люди старой закалки помнили об этом крепко), а домик на Кладбищенской дороге между Комаровской и Хабаровской улицами, окраина была населённой.
  Как историческая местность Старая Деревня всегда была старой и с годами не молодела. Архитектурный поворот начнётся там через полвека. Полностью район обновится только в следующем тысячелетии, но так далеко в 1930-х не заглядывали даже советские фантасты. Виткевич остановил на ней выбор, потому что земля была уж больно благостная. Прямо напротив калитки, за дорогой, в храмовом парке крепко упёрлась в землю каменная ступа буддистского дацана. По правую руку покойно стояло маленькое Старо-Деревенской кладбище. По левую, в двух шагах, был спуск к Большой Невке, за которой радовали глаз кущи Елагина острова и белая колоннада дворца. Бронислав Адамович сам хотел бы жить на островах, но места ему среди особняков не было, их занимали ответственные лица, обличённые властью и наделённые комфортом.
  Спасаясь от мобилизации, с молодости вцепившись в бронь на капсюльном заводе, Виткевич благополучно пережил мировую и гражданскую войны, а с началом НЭПа прыгнул в открытые ворота наживы и не прогадал. Он так же решительно свернул частную предпринимательскую деятельность, когда почуял угар. Дом у него уже был. Он перевёл накопления в драгметаллы и устроился бухгалтером на абразивный завод "Ильич".
  Сытая жизнь при советской власти его вполне устраивала. Бронислав Адамович ходил с супругой в консерваторию и театр, гулял по островам и слушал граммофон, пластинок к которому стоял целый шкаф.
  Одного не желал Виткевич - показываться на Пороховых, где люди знали его бедным, а рабочий посёлок напоминал о голоде и разрухе.
  Он не был готов к тому, что Пороховые заявятся к нему сами.
  
  ***
  Ехали как в маленькое путешествие. На Финляндском вокзале Лабуткин с Зелёным, докатив от дома на 30-м трамвае, встретили Хейфеца и, дождавшись 38-го номера, забрались в вагон. Было часов одиннадцать. Лабуткин пошёл на дело сразу после смены. Хейфец прогуливал, а потому был хмур и неприветлив. Только Зелёный оставался свеж и доволен - он взял больничный за небольшую мзду, выспался, хорошо позавтракал и лучился здоровьем.
  На второе дело взяли чемоданы во все имеющиеся руки. Зелёный даже сказал, что чемоданчик с инструментами Хейфецу лучше будет положить в большой чемодан, лишь бы вынести с хаты награбленное. И сколь Исаак Давыдович ни держался за свой уникальный набор инструментов, всё же согласился положить в тару, которую можно бросить, - столь был охоч до денег.
  Ехали, ехали. Снег валил хлопьями. Трамвай громыхал и качался, словно в коробке с ватой.
  - Выходим на следующей, - забегал взглядом по залепленному стеклу Зелёный, когда оказались между ленинградских пригородных домиков.
  Сошли на заметенной остановке на углу Волковского проезда и Волкова переулка. Перед ними торчала короткая, сужающаяся к верху крепость.
  - Это что за башня? - Хейфец никогда тут не бывал.
  - Это буддистская пагода, - просветил Зелёный.
  - Какая падога?
  - Храм. Здесь татаро-монголы богу молятся.
  - Да ну тебя к бесу с твоими порожняками. Пагода, погода... - пробурчал старый слесарь. - Правь давай на фатеру.
  Зелёный вывел подельников на безлюдную Кладбищенскую дорогу и завёл во двор добротного дома. От крыльца к калитке две стёжки крупных и мелких следов - на выход.
  Мастер по замкам был проворен и деловит. Зелёный щедро и, главное, вовремя отстёгивал ему долю по мере реализации краденого, так что причин сомневаться в нём у Хейфеца не имелось. О беде с Перовыми он так и не узнал. Убыток они причинили незначительный. Зелёный выплатил за шмотки старику из своего кармана, важно было не потерять его из виду на катране, чтобы Хейфец не спустил деньги другому игроку. Он спустил, конечно, но своё Зелёный ухитрился вытянуть.
  Они зашли на веранду и тотчас затворились.
  - Если на обед не вернутся, у нас есть время до пяти, - Зелёный чиркнул зажигалкой и уверенно толкнул дверь в сени. - А они не вернутся - у них намечено собрание.
  - Вместо обеда? - не поверил Хейфец.
  - Что-то партийное.
  - Они коммунисты, что ли, нэпманы твои? - удивился Лабуткин.
  - Нет, но сегодня что-то важное, присутствуют партийные и беспартийные.
  - Ты откуда знаешь? - буркнул старый слесарь.
  - Я же наводчик, я всё должен знать, - с чувством собственной значимости ответил Зелёный и подёргал дверь в жилую половину. - А тут заперто. Берегутся, хороняки.
  - И обо мне тоже знаешь? - спросил Хейфец, ставя на пол чемоданчик.
  - Я даже о нём всё знаю, - указал Зелёный пальцем на товарища. - Такое знаю, чего он не знает.
  Лабуткин покосился, но смолчал. Зелёный, по ходу их общих дел, знал о нём всё.
  Хейфец поддел отмычкой вырезы на пластинах, сдвинул и застрял.
  - Английский... - выдохнул он. - Со страховкой от взлома.
  - Что? - встревожился Зелёный.
  - Замок Чабба, - процедил Хейфец он сквозь зубы. - Придётся повозиться. Ну, мы его... паршивца... обратно.
  - Подсветить? - наклонился Зелёный.
  - Не мешай. Руки видят.
  Мягко клацнув, ригели въехали в хорошо смазанный замок.
  - А другой раз... Не попался, - с радостью выдохнул старый мастер и потянул дверь, не веря, что нет второго замка или ещё какой-нибудь хитрой секретки.
  Дверь отворилась. В сени хлынул серый свет ленинградского дня.
  Крадуны зашли и остановились, осматриваясь
  Тут было, на что посмотреть.
  - С европейским шиком, - сказал Зелёный.
  От городской квартиры жильё Виткевичей отличала только печка-шведка - с двухконфорочной чугунной плитой и духовкой. Стены обиты фанерой и оклеены красивыми обоями, даже не поймёшь, что бревенчатые, потолок оштукатурен и побелён. С него свисал плоский стеклянный плафон. Изба была разгорожена на три половины - крошечная кухня по ширине печи, там скрывался рукомойник и лавка с вёдрами, да узкий столик с посудными полками поверх. Большая горница, которой тут подходило название гостиной, и спальня поменьше, закрытая двустворчатой дверью. Обстановка смотрелась необычной, не деревенской и даже не дачной.
  Над обеденным столом в простенке между окнами висела чёрная бумажная тарелка репродуктора. От неё тянулись провода к светлому деревянному ящику на полке. От ящика уходила вверх голая проволока - антенна и шнур к розетке.
  Стол, три мягких стула и кушетка были одного гостиного гарнитура. Несколько выделялся по стилю буфет из имитации красного дерева, но, в целом, обстановки не нарушал. Справа от входа, где у Кротовых размещался сундук, стоял одежный шкаф.
  Зелёный пошёл к спальне, поставил чемоданы и распахнул двери.
  - Ого, - молвил он. - А мы удачно попали. Исак Давыдыч, не будем менять роли. Вы пошарьте в столовой, а мы освоим более тучные пажити.
  Лабуткин протопал за ним. Комната была обставлена дорого и со вкусом. Где-то по случаю Виткевич купил спальный гарнитур. Когда-то он украшал буржуйские покои, и не самого бедного капиталиста, а потом мебеля ухватил советский частник и запрятал в свою нору.
  - Вот бы что вывезти, - Лабуткин медленно обводил взглядом комнату. - Да кому это быстро толкнёшь?
  Его внимание привлёк роскошный граммофон с медными пластинами по бокам чёрного ящика и блестящей анодированной трубой. Лабуткин прошёл к восьмиугольному столику, на котором он красовался, и потрогал раструб. Рядом стоял шкаф с застеклёнными дверцами на манер книжного. Лабуткин раскрыл их и обнаружил пачки конвертов с пластинками.
  - С умом спрятал денежки пшек пшекленатый, - с тоской процедил Зелёный. - Это сокровище не украсть.
  Лабуткин перевёл взгляд с пластинок на ковёр под ногами. "Богатый", - подумал он.
  Посмотрел на картину в раме, висящую над кроватью.
  Художник намалевал множество ярких треугольников и линий, которые складывались в человеческую фигуру, но не сразу, а так, что надо было вглядеться и уловить.
  - Тьфу, ты, малевич... - осуждающе пробормотал он. - От слова "худо". Нэпманы с жиру бесятся
  - Саша, - подчёркнуто галантным тоном распорядился Зелёный. - Будьте так любезны, займитесь вон тем роскошным шифоньером, а я возьму на себя трюмо и комод.
  - Под кроватью посмотри, - Лабуткин отвернулся и раскрыл изящный зеркальный шкаф.
  Там оказались три костюма исключительно добротного качества, новых и фасонистых, дюжина галстуков, висели пять дорогих платьев. На полке стояли три шляпные коробки. В углу притаились две трости. Одна с массивным серебряным крюком, другая с набалдашником, пижонистая. Лабуткин укладывал шмотки в чемодан, стараясь не мять, чтобы влезло больше.
  Зелёный выгребал из ящиков трюмо шкатулки и высыпал на кровать.
  Хейфец хлопал крышками чемоданов и торопливо шуршал плотной тканью - потрошил шкаф у дверей. Грузно ступая, прошёл через гостиную, заскрипели дверцы буфета.
  - Бабских цацек что-то не густо, - пожаловался Зелёный. - Нету Кротовского фанфаронства.
  - Прячут где-то, - откликнулся Хейфец. - Ни одной серебряной ложки задрипанной! Пальто у них отменные, и штиблеты.
  - Должны быть накопления, - настаивал Зелёный.
  - Под кроватью смотри, - Лабуткин справился с крышкой чемодана и щёлкнул замком.
  Он скинул с полок шифоньера всё бельё, но ларцов и свёртков не обнаружил. Подпрыгнул, заглянул на шкаф - пусто. Под шифоньером тоже ничего не было, кроме пыли.
  Зелёный встал на корточки и вытащил из-под кровати два дорогих чемодана с ремнями.
  - Тяжёлые.
  В одном лежали спрессованные поношенные костюмы, в другом - ботинки, смятые, но годные.
  Наряжаться Виткевич любил.
  - Можно сразу закрывать и нести к двери, - распорядился Зелёный.
  - Я отнесу, - Лабуткин нагнулся и лично проверил, не осталось ли чего под кроватью. - Выгребай пластинки на пол. Может быть, за ними спрятано.
  Он перенёс чемоданы к печке. Хейфец выгреб всё из буфета и залез на стул глянуть, нет ли чего наверху.
  Зелёный разгрузил шкаф, но там были только пластинки.
  - Давай перины трясти и матрасы щупать, - Лабуткин сдёрнул покрывало и решительно скинул одеяло и простыню. - Подушки тоже шмонаем.
  На поиски сокровищ явился слесарь. Прощупали тонкую перину и подушки, но никаких твёрдых тел и включений, напоминающих ассигнации, не нашли.
  Когда настала очередь кровати, Хейфец нырнул в гостиную и вернулся с кухонным ножом.
  - Грабь награбленное, - рычал он, вспарывая обивку.
  Сейчас он напоминал старого пирата, который, не остыв после абордажного боя, потрошит захваченное судно.
  - Будем экспроприировать вклады экспроприаторов, - бормотал Зелёный, по плечи запуская руки в матрасное нутро.
  Долго шарили в набивке, но под пальцы лезли колючие пружины и их деревянное основание.
  - Почему мы на той хавире в постелях не искали? - резонно вопросил Хейфец.
  - Дураки потому что, - Зелёный отдувался, шурудя внаклонку. Ему было стыдно признать отсутствие опыта квартирных краж за себя и своих подельников, но он превозмогал и каялся. - Сегодня мы многому научились.
  - Надо снова на Гражданку сходить. Ты говорил, у них кубышка припрятана.
  - Не надо, спалимся. Кротовы сейчас нашороханы и будут целый год сидеть на сундуках.
  Хейфец отряхнул рукава и взялся за нож.
  - Надо в стульях посмотреть, - у него была светлая голова, Лабуткин до такого не додумался. - В стульях может быть запрятано драгоценностей будь здоров сколько.
  В гостиной царил бардак. Слесарь-домушник выгреб из буфета всё подчистую, и сейчас шкаф стоял с распахнутыми дверцами, зияя прорехами на месте выдвижных ящиков, являя миру после долгого перерыва своё светлое, не обработанное морилкой нутро.
  Зелёный придвинул за спинку первый стул на грабительскую экзекуцию. Сжав челюсти, старый пират Хейфец вонзил нож, как в грудь пленённому матросу, и вспорол обшивку крест-накрест.
  Заскрежетали под лезвием и потом запели освобождённые пружины. Из стула полезла волосяная набивка. Как лепестки огромного уродливого цветка разомкнулись на все четыре стороны угловатые лоскуты с рогожной подкладкой.
  Хейфец решительно вырвал несколько комьев шерсти, швырнул на пол и пошарил в порожней яме.
  - Ничего.
  - Давай следующий.
  Лабуткин протиснулся за стол и снял с полки ореховый ящик с проводами. Одной рукой это было непросто. Проволока цеплялась и натягивалась. Он поставил ящик на скатерть и вытащил вилку из розетки.
  Второй и третий стулья постигла та же бесславная погибель, когда за окном возникло движение. Подельники замерли. В двери веранды провернулся ключ.
  Глухо застучали подошвы, захлопали ладони, сбивая снег. Проворно и тихо Лабуткин шмыгнул на кухню, Зелёный - в спальню. Только Хейфец озадаченно медлил, а потом направился за Зелёным.
  Во внутреннем замке заёрзал ключ. Замок сначала закрыли, потом открыли. Человек не мог поверить, что забыл запереть дверь.
  - Ой, что это? А вы кто?
  Женщина в платке и пальто, ничего не боясь, машинально шла к Хейфецу, застрявшему на пороге спальни. Хозяйка растерялась и ничего не соображала. Хейфец тоже. Они бездумно пялились друг на друга.
  Лабуткин вышагнул из-за перегородки и огрел женщину скалкой по голове.
  
  ***
  Её связали и бросили возле кровати.
  Быстро собрали награбленное. Хейфец уложил чемоданчик с инструментами в большой чемодан и защёлкнул замочек.
  Лабуткин заматывал в мешковину радиоприёмник.
  - Зачем ты его тащишь? - прошипел Хейфец.
  - Из принципа, - громким шёпотом ответил Лабуткин. - В качестве репарации.
  Он сунул приёмник под мышку правой, придерживая снизу, подхватил чемодан и первым вышел из дома.
  Увязая в снегу, пересекли двор. Огляделись, никого. Языческая ступа святилища нехристей, казалось, тёрла свинцовые тучи - столь низко плыли они над городом. Побрели но Кладбищенской дороге прочь от Невки и набережной, где даже в рабочий ненастный день могли встретиться люди.
  Тяжело нагруженные, с чемоданом в каждой свободной руке, они, тем не менее, спешили унести ноги, пока баба не очнулась и не стала орать. Рот ей не заткнули, чтобы не задохнулась ненароком, и к имеющимся статьям не добавилось убийство по неосторожности.
  - Ты же говорил, что они до пяти не вернутся, что у них партсобрание? - кипятился Хейфец.
  - Я ей сторож? - отбрехивался Зелёный. - Промандила собрание или на обед пошла. Как я мог ейные капризы предвидеть?
  - Она меня видела!
  - А что, мочить её? - огрызнулся Лабуткин.
  Кладбищенская дорога упёрлась в Серафимовское кладбище. Перешли через насыпь, свернули направо, потащились вдоль железки. Затем повернули налево на Полевую улицу и добрели до Вершинной дороги, которая мало-помалу, но вела вверх, на Поклонную гору, незаметно отъедая силы.
  Миновали Разсечешную улочку с одиноким домиком в конце и потащились в снежную пустыню, какой казался зимой торфяник.
  Хейфец вяло ругался.
  - Я на кражу шёл, а попал на разбой. Срока разные.
  - Что нам с ней было делать, с собой забирать? - огрызнулся Зелёный, которому оттянули руки тяжеленные чемоданы.
  - Это не разбой, а грабёж, - попытался утешить Лабуткин, однако ещё более разозлил Хейфеца.
  Они по голень увязали в рыхлом снегу, а хлопья всё валились и валились. Зато их никто не видел.
  - Я подписывался вскрыть хату, - ныл Хейфец. - Не красть, а замки вскрывать. Открыл и ушёл, как со всеми нормальными скокарями. Вместо этого - налёт, и хозяйка меня запомнила.
  - По любому, ты теперь налётчик, - Лабуткин измотался, правая рука, держащая приёмник в неудобном положении, болела, от этого он злобно глумился. - Пошёл по шаткому мостику.
  - Ты мне не тычь, я не Иван Кузьмич! - вспылил старый мастер.
  - У Ивана Кузьмича голова из кирпича, а у тебя из глины, - снисходительно разложил по полочкам Лабуткин.
  Про глину Хейфец понял и осерчал всерьёз. Он был уверен в себе до непоколебимости при любом раскладе, двинь в морду - не моргнёт.
  "Только стрелять", - понял Лабуткин.
  - Исак Давыдыч, - взмолился Зелёный. - Я заплачу тебе твою долю, и мы разбежимся. Не будешь ты ходить под риском, и никакая баба тебя не опознает. Точи свои ключи и не кашляй.
  Они выбивались из сил и обливались потом, а вот Митька, ждавший в кабине, замёрз. Он свернул к Гнилому ручью, за которым начиналась Общественная дорога. Здесь можно было спрятать грузовичок, а потом незаметно уехать. Он грамотно притырился, еле нашли.
  Когда крадуны дочапали до машины, снег кончился.
  Тёмно-серая туча улетала курсом на запад-северо-запад, на Финский залив и далее - к белофиннам, неся нерастраченный заряд белой радости.
  Покидали чемоданы в кузов и сами полезли туда же. Митька должен был докинуть до трамвайной остановки за Комендантским полем, в объезд места преступления.
  - Да пошли вы на хер, - изрёк Хейфец, залезая в кабину.
  И тотчас выглянуло солнце.
  
  
  36. Видоизменившийся
  
  - Что с тобой? - спросила Виолетта.
  Они лежали в развороченной постели. Вася не находил слов и просто лежал с открытыми глазами. Ему нравилось так валяться у неё. Комнатка Виолетты выглядела, будто в пряничном домике некий мастер создал кукольные апартаменты.
  Вася предполагал, что заботливыми мастером выступал Зимушкин, но не исключал, что обстановка досталась директору со всей квартирой. Также немалую часть в убранство внесла сама обитательница.
  За деревянную раму трюмо были вставлены карты Таро, едва ли со смыслом - тайных знаний за королевой Марго не водилось. А вот Вася, благодаря тёте Глаше, знал, что они из американской колоды Райдера-Уайта, которая сделалась по России в широком ходу перед Великой войной.
  Карт было пять. На крайней слева сидела на троне королева в жёлтом платье. В левой руке она держала подсолнух, в правой - плохо оструганную дубину с листьями, а у ног сидела чёрная кошка. Неплохая дама - и огреть может, и семечек полузгать. На карте повыше из облака высовывалась рука, сжимающая сучковатую дубинку, словно грозя задать трепака. На карте справа сверху из облака вылезала рука, держащая на ладони большую золотую монету со звездой. Явно хороший знак, медаль, наверное. На карте внизу молодой человек нёс в обеих руках золотой круг со звездой, и был явно этим фактом доволен, словно получил награду. Одно выбивалось - карта сверху. На ней стояла связанная верёвками девушка с завязанными платком глазами, будто перед расстрелом, но вместо стенки за девушкой возвышался частокол воткнутых в землю мечей. То есть явно не расстрелом тут пахло, но всё же чем-то трагическим. Жалко девушку.
  Васе нравилось их рассматривать. И сейчас он тоже пялился на карты, потому что рассказать Виолетте было нечего.
  Когда он встретил её возле института, они поскакали домой. Вася по пути отделывался невнятными фразами о внезапном аврале и секретах, но на самом деле не знал, что сказать. И поведать всего было нельзя, но когда пытался сформулировать даже не для рассказа, а для себя, история на малине колдобилась на извилинах мозга и там застревала, как вязнет в глубоких колеях телега. Это свидетельствовало о глубоких извилинах, но и только. Понимания Виолетте оно не придавало.
  - Что ты пережил? - Виолетта обняла его и быстро проникла в рот острым языком, Вася ответил на поцелуй, потом она отодвинулась и продолжила: - Что с тобой? Почему ты такой?
  Вася подумал о лавре, о кодле, о круглых глазах Старолинского, об огне. Он не мог ничего рассказать. Не потому что удерживала секретность, а потому что сказать любимой об этой гадости было нельзя, чтобы не разрушить очарование. Он ухватился за промежуточное воспоминание между королевой Марго и Вяземской лаврой - за проститутку Соню. И когда Василий Панов понял, что может держаться за этот якорь, образ Соньки Мармеладовой навсегда встал между ними. Теперь в разговоре с Виолеттой он не мог не думать о дистрофичной девке с Сенной площади.
  Она запомнилась ему лучше близкой и горячей девушки.
  Случайную шлюху Васе было жалко, а любимую красавицу из обеспеченной семьи - нет.
  Даже Дарья Телятникова казалась ему ближе.
  Это случилось на следующий день после малины. Потом была поездка на двойное убийство в лес. Выезд на место преступления изменил Васю. То, что перевернуло его нутро на Сенной, теперь укрепилось. Панов по-настоящему ненавидел убийцу всех этих людей. Он клял себя, что не нашёл мастерскую.
  Опер Панов переживал личную ответственность.
  - Ты как будто постарел за неделю, - прошептала Виолетта. - Что с тобой случилось, милый?
  С такой чуткой девушкой Вася сталкивался впервые и слегка терялся. Он выдавил, глядя на трюмо:
  - Откуда у тебя эти карты?
  - В маминой книге нашла. Зачем-то хранила. А я думаю, чего лежать?
  - Знаешь, что они значат?
  - Просто карты.
  - Карты...
  - А ты знаешь?
  Вася хмыкнул.
  - Я к гадалке не ходила. Не люблю гадать. Люблю действовать! - Виолетта схватила за плечи, нависла над ним, и впилась в губы.
  
  ***
  - Вас повысили? - спросил Зимушкин.
  Они ужинали в ярко освещённой гостиной. Королева Марго разогрела стряпню домработницы, и теперь они собрались за столом. Вася с Петром Петровичем ели, поскольку оба проголодались, а Виолетта из деликатности разминала картофелину вилочкой и по крохам отправляла в рот.
  Пётр Петрович свыкся с Васиным частым присутствием и выражал к нему всяческую благорасположенность. Вася начинал прозревать торжественную речь регистратора ЗАГСа и не имел ничего против. В атмосфере невыраженного согласия проходили их совместные, почти семейные вечера.
  - Почему вы так считаете? - вежливо поинтересовался Вася, насторожившись.
  - Оружие сменили. Раньше ходили со здоровенной кобурой, револьвер из-под пиджака торчал, а сейчас - с маленькой плоской, как все чиновники.
  - Чиновники? - проницательность в их семье была качеством наследственным, но в области суждений у отца кругозор был куда шире, чем у дочери.
  Только в его присутствии Вася вспоминал, что её зовут Ариадна.
  - Их недавно довооружили такими вот маузерами, - объяснил Пётр Петрович. - Для защиты от бандитизма.
  "У всех чиновников. У всех..." - Васе представилось одинокое убожество человека, начиняющего шариками стреляные гильзы, тогда как пистолеты и патроны щедро раздаёт государство. Каким же изолированным от общества должен быть человек? Возможно, инвалид...
  - Опять о работе? - переспросил Зимушкин.
  - Нет! - встрепенулся Вася, мысли вылетели и рассеялись. - Какая работа!
  Пётр Петрович вежливо улыбнулся и продолжил:
  - Мне такой недавно выдали вдобавок к браунингу, но я не ношу. Поэтому грабители, к счастью, не нашли, - упреждая Васины мысли, добавил Зимушкин.
  Под рубашкой Вася облился холодным потом. Пред мысленным взором развернулась ошеломляющая перспектива: гопники отнимают у Петра Петровича выданное государством оружие, а Вася тщетно пытается выудить пистолет обратно у Захара; у него не получается, маузер продают налётчикам, которые пускают его в ход, их ловят и на суде оперуполномоченный Панов становится соучастником тяжкого преступления.
  Зимушкин этого не заметил и с иронией улыбнулся:
  - И вообще вы заметно возмужали за последние дни. Раньше были серьёзным молодым человеком, а сейчас стали решительным мужчиной. Такое бывает после повышения по службе.
  - Нет, пока не повысили, - пробормотал Вася, глядя на Ариадну.
  Зимушкин мог вогнать в краску, как при первой встрече.
  - Значит, скоро наградят.
  Вася вспомнил карту Таро с молодым человеком, демонстрирующим медаль со звездой. "Как оно у них всё тут в доме взаимосвязано", - думал он.
  Королева Марго смотрела на него и видела Панова будто насквозь.
  Вася с трудом оторвал от неё взгляд и обратил на Петра Петровича.
  - Я не могу сказать.
  - Он сжёг Вяземскую лавру со всеми бандитами, - просветила отца королева Марго.
  Вася ей об этом не говорил!
  - Вот как? - сдержанно удивился Пётр Петрович и застыл над тарелкой с приборами в руках, ожидая от сотрудника уголовного розыска увлекательных подробностей.
  - До поры, до времени, - добавил Вася.
  
  
  37. Техника на грани фантастики
  
  Забав у Дениски прибавилось. Раньше в его жизни были мама, папа и бабушка. Потом он открыл для себя кота. Потом завёлся поросёнок, он был даже лучше кота и почти как бабушка. А потом папа принёс красивый ящик и привёл дядю, с которым сел в денискиной комнате. Это было так увлекательно, что Дениска присоединился к ним, папа взял его на руки и помог трогать ящик, а дядя что-то говорил, и голос у него был тёплый.
  - Оба-на! Где такой надыбал? - добродушно гудел Шаболдин.
  - С дела, - сказал Лабуткин.
  Он приподнял под мышки Дениску, чтобы мог дотянуться до приёмника.
  - Ништяк прибор, - Шаболдин разглядывал ящик с восторгом как дитя.
  - Разбираешься?
  - Только в магазине видел, зато в журнале читал, - авторитетно заявил Шаболдин.
  - И чего пишут?
  Лабуткину самому стало интересно, что он такое диковинное украл.
  - Это новейший советский радиоприёмник! Экранированный Четырёхламповый Сетевой, третья модель, - торжественно произнёс Шаболдин. - Его в прошлом году начал выпускать московский электромеханический завод имени Серго Орджоникидзе. Их ещё мало продают, и стоят они как я не знаю что.
  Лабуткин загордился. "А подельники-то ушами прохлопали", - обрадовался он и решил Зелёному ничего о ценном приёмнике не говорить.
  - Давай, заводи шарманку, - сказал он.
  - Так не услышим ничего. К нему репродуктор нужен. Я у тебя где-то видел.
  - Есть такой. Над окном возьми.
  В избе Лабуткиных была радиоточка, но чёрная тарелка прекратила издавать звуки и висела над столом сборником пыли. Оживить атмосферу в доме музыкой и новостями показалось таким заманчивым, что Лабуткин сгрёб радиоприёмник в мешок, запоминая, какие провода куда подсоединяются.
  Шаболдин сходил и вернулся с репродуктором.
  - Я в розетку потыкал, что-то он у тебя не фурычит. Или это радиоточка сломана?
  Лабуткин помнил, что репродуктор хрипел, а потом замолк, хотя оставался воткнутым в радиорозетку.
  - Чёрт его разберёт. А что в нём может поломаться?
  - Контакт какой-нибудь отошёл.
  Шаболдин повертел в руках чёрную тарелку и кивнул сам себе крупною своей головою вверх-вниз в знак согласия.
  - Ну, вот. Проволочка отошла, - Шаболдин достал складной нож со множеством инструментов, подцепил ногтём плоскую отвёрточку. - Хорошо, что на виду, а не где-нибудь перегнулась в середине провода. Ищи её там свищи.
  Лабуткин подкинул сынишку на коленке.
  - Провод. Скажи "провод".
  - Повод, - обрадовался Дениска. - Повод. Повот!
  - Быстро схватывает, - одобрил Шаболдин.
  - А у тебя что там с этим самым Бригадмилом? - как бы невзначай спросил Лабуткин. - Митька говорит, ты до начальника поднялся.
  - Митька - трепло, - смутился Шаболдин, он был скромный. - Но, да, назначили при единогласном голосовании членов нашей Пороховской ячейки до бригадира.
  - Вы сами там выбираете?
  - Ну, как... Начальство предлагает, братва голосует, менты издают приказ.
  - Сам выдвинулся?
  - Да не, меня заметили. Знают на производстве, доверяют как передовику, - развинтив крепления, Шаболдин шустро орудовал ножиком.
  - И чё там слышно в ментовской? - приняв сынишку на правую руку, левой он быстро смахнул со скатерти отгрызки проволоки, пока Дениска не утащил в рот. В этом Лабуткин был попроворней Маши.
  - Ездили недавно шпану ловить на Охту, - с гордостью поведал Шаболдин. - За один вечер приняли всех, успевай в кузов укладывать и по адресам кататься.
  - С оружием? - с ревностью поинтересовался Лабуткин.
  - А то! Наганы выдали, чтобы, значит, криминальный элемент ощутил всю серьёзность положения. Хотя какие там хулиганы, голимая пацанва, никто в армии не служил.
  - По поводу чего облава была?
  - Ловят тут... - Шаболдин охотно выдал другу служебные тайны. - Всё за убийства в лесах. В начале декабря ещё двоих крестьян хлопнули, мужа и жену. Кто-то убивает всё время семейных и исключительно выстрелом в голову. С первого раза наповал. Вот уголовный розыск и хватает всех подряд.
  - И как тебе пришлось это дело? - спросил убийца семи человек, покачивая на коленях сына.
  - Интересное занятие. Не тяготит, - Шаболдин привинтил провода, сходил с репродуктором на кухню, в доме заговорил диктор, мать обрадовалась, Маша заворчала насчёт казённого рупора, но беззлобно - где рупор, там играл и граммофон, а без музыки последнее время было скучновато.
  Вернулся.
  - Дело добровольное, а фактически как мент.
  - Фактически... - с ностальгией обронил Лабуткин. - Помнишь, был токарь Давыдов, он всё говорил - "фактически".
  - Был. Морячок с нашего Балтийского флота. Помню его.
  - Потом отъехал куда-то на целину и сгинул там.
  - А этого не помню. Помню, что пропал с завода, - пожал плечами Шаболдин. - Сгинул Максим, да чёрт с ним.
  - Семён, - уточнил Лабуткин и подкинул Дениску: - Скажи: "Чёрт с ним".
  - Не учи малого брани! - крикнула из кухни Маша.
  - Вот, видишь, запрещают, - пожаловался сыну Лабуткин, а Дениска подпрыгнул и ясно сказал:
  - Чёлт.
  - Научил, - упрекнула Маша.
  Лабуткин покачал сына на колене.
  - Скажи: "Четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка чертили чёрными чернилами чертёж".
  Но это было свыше денискиных сил. Зато он обрадовался новому слову и принялся громко повторять:
  - Чёлт, чёлт, чёлт!
  - Тьфу! - отпугивая нечистого, сказала мама.
  - Повод чёлт, - сообщил Дениска.
  - В натуре, - ухмыльнулся Шаболдин, приконтачив пару от репродуктора к радиоприёмнику.
  Он вставил вилку в электрическую розетку, прислушался. ЭЧС-3 не оживал. Покрутил ручки, ничего.
  - Лампы не работают, - сказал он, вынимая вилку.
  - Новый же.
  - Посмотрим, что у него внутри, - Шаболдин снова взялся за нож. - Ерунда. Сейчас наладим.
  Он быстро открутил винты на задней стороне ящика и снял перфорированную стенку.
  Там лежали две перетянутые шпагатиком пачки банкнот достоинством по три червонца. Шесть тысяч рублей.
  Сливочное масло на рынке стоило 46 рублей за килограмм, белый хлеб - 4 рубля, яйца - 14 рублей за десяток.
  - Достаток небольшой, но приятный, - одну пачку Лабуткин шлёпнул перед Шаболдиным, другую придвинул себе.
  - В цвет, - деловым и серьёзным тоном сказал Шаболдин, убирая пачку во внутренний карман пиджака. - Теперь и жениться можно.
  Поделили по-пацански - друг с другом поровну, непричастным ничего.
  Шаболдин ещё долго шарился в потрохах, вывинчивая лампы и снова ввинчивая их, что-то нюхал, но ЭЧС-3 так и не заиграл. От него музыки теперь и не хотелось. Мысли у подельников были только о деньгах.
  - Не завинчивай, - сказал Лабуткин. - Я в него наган буду класть. Должен этот ящик на что-то сгодиться.
  Дениска засмеялся.
  Мир разворачивался во всю более занимательную ширь.
  На дорожку мать завернула в газетку Шаболдину пирожков.
  
  
  38. Участковая участь
  
  Убийство супругов Перовых легко тяжкой ношей на плечи Колодея. Теперь на каждом совещании с него спрашивали результат, а докладывать было нечего. С первых убийств прошло около полугода, злодей не собирался останавливаться и мотивы его оставались неясны. В ограбление теперь никто в Управлении не верил. Следователь искал связи между жертвами, но обнаруживал только смутные территориальные. Все они были убиты приблизительно в одной местности, но жили кто в городе, кто в деревне, и общих знакомых не имели.
  Вася стал знатоком слесарных артелей. Он обошёл их все, но зацепиться было не за что. Тогда Колодей приказал ему заняться артелями сопутствующего промысла - лакокрасочными и гальваническими, а также стекольными. Обходы частных предприятий не освобождали Панова от участия в работе бригады - выезда на места других убийств и оперативных действий по новым делам.
  И хотя успехов по ним было значительно больше, поиски патронной мастерской висели на шее Панова тяжким ярмом.
  Вася изменился. Он носил пистолет и удостоверение, но для общения с работягами одевался в ветхое пальтецо, которое давно просилось на ветошь и с каждым днём в интересно пахнущих мастерских новее не становилось.
  - Что-то ты простоват сделался, Вася, - стали замечать сотрудники угро.
  - Не выхожу из образа, - важно отвечал Панов. - Меня в таком виде мужики не боятся. Можно подойти и поговорить по-свойски.
  - Сливаешься с толпой, - заметил опер Чирков. - Тебя дежурный перестал узнавать.
  - Закончу с артелями, вернусь в нормальный вид.
  Перед встречей с королевой Марго Вася всегда переодевался, но свидания становились всё реже, будто зима приморозила отношения и жизнь вообще.
  - Вы только в этом и ходите? - однажды спросил Колодей.
  - Так точно.
  - Молодец, продолжай.
  
  ***
  Участковый Гусев с председателем колхоза в присутствии двух понятых произвёл опись имущества покойных Алексея и Алевтины Перовых. Было обнаружено много носильных вещей превосходного качества и буржуазного фасона, вещей не новых, малоношеных и заграничного производства.
  Для крестьян из числа красной бедноты такой достаток показался Гусеву подозрительным.
  Председатель сообщил, что какой-то одеждой Алевтина приторговывала среди односельчан, а понятые подтвердили и указали на словах некоторых покупателей из числа соседей.
  На следующий день Гусев произвёл обход дворов. Опрашиваемые, кто добровольно, а кто под давлением агентурных данных, показали участковому купленное.
  Гусев закрывал глаза на принадлежность вещей, чьё криминальное происхождение не доказано. Он интересовался, заходили ли к Перовым незнакомые люди, особенно, недавно. Одна соседка рассказала, что видела молодого мужчину в зелёном пальто, с которым у Перовых вышла ссора аккурат накануне убийства. По её мнению, субчик был городской, среднего роста и трусливый.
  Больше о человеке в зелёном пальто никто не вспомнил, хотя Гусев нарочно спрашивал.
  По его мнению, следы человека среднего роста могли соответствовать следам одного из неустановленных лиц, обнаруженных на месте преступления.
  Гусев подал рапорт старшему участковому.
  Бумага осталась лежать в папке.
  Ввиду ничтожности собранных улик старший участковый не дал ей движения.
  
  
  39. Весна!
  
  Солнце взошло во дворе у Васи.
  На совещании начальник Управления Сергей Георгиевич Жупахин проинформировал о решении товарища Кирова расчистить погоревший клоповник на Сенной. Архитекторам заказали проект капитального ремонта дома на углу Международного проспекта и улицы 3-го Июля. В ближайшее время Вяземская лавра будет расселена, разобрана до несущих стен, крыша и чердак снесены, а здание украсится ещё двумя этажами.
  "Перестройка необходима!" - заявил на совещании горкома товарищ Киров.
  Пусть гнилые трущобы скаредного князя, долгое время стоявшие мрачным памятником эпохе царизма, перевоплотятся в достижение ленинградской архитектуры и послужат основой для роста нового поколения советского народа.
  Выводы были сделаны. Начальник уголовного розыска Красношеев объявил благодарность начальникам Первой и Седьмой бригад. После совещания в Главном штабе Колодей собрал сотрудников. Вскоре к нему в кабинет зашёл Иван Иович. В руках Красношеев держал небольшую коробочку.
  Встали, построились.
  - Товарищ Панов! За доблесть и отвагу, проявленные в борьбе с бандитизмом, вы награждаетесь часами с дарственной надписью. Объявляю благодарность!
  Он вручил коробочку Панову и крепко пожал ему руку.
  - Служу трудовому народу! - гаркнул Вася.
  Когда Иван Иович ушёл, оперативники сгрудились возле Васи, разглядывая награду. В простой картонной коробке лежали массивные наручные часы с округлым, но в то же время, угловатом корпусом и новеньким чёрным ремешком. На белом циферблате с простыми цифрами и отдельной секундной шкалой стояла надпись "Tavannes Watch Co".
  - Швейцарские, - отметил Эрих Берг.
  - Показывай, что написано, - горячо зашептал Рянгин.
  Вася взял часы и удивился, какие они увесистые. Перевернул. На крышке посерёдке было выгравировано: "Тов. Панову В. В. за успешную работу" и вокруг - "Рабоче-Крестьянская милиция города Ленинграда".
  Начальник Первой бригады заглянул поверх голов и, поскольку был дальнозоркий, разглядел надпись.
  Оперативники бурно обсуждали и поздравляли.
  Колодей с иронией улыбался. В хозчасти Управления этого дарственного конфиската было навалом. Часы, однако, подобрали хорошие, пусть и без драгметаллов. Его собственный "Мозер" был попроще. Только на нём стояла гравировка "ВЧК-ОГПУ-НКВД", а на васиных просто "милиция".
  Но для начинающего оперативника - более чем успешно.
  После работы, без участия Якова Александровича, обмыли награду в рюмочной на Мойке, куда захаживали сотрудники угро и которой урки сторонились как чёрт ладана.
  - А что это за красавица студентка, с которой ты по набережной гуляешь? - заинтересовался Рянгин.
  - Да как сказать... - забуксовал Вася. - Виолетта её зовут.
  - Дочь директора кондитерской фабрики, - сказал Эрих Берг.
  - Ссыльного-политкаторжанина, - добавил Чирков. - Сиженный, но на хорошем счету.
  - А-а, - протянул Рянгин. Как много он ещё не знал о жизни!
  Вася торчал как оплёванный.
  - И как у вас с ней? - деликатно спросил Чирков.
  - Нормально, - Вася смутился. - То есть прекрасно.
  - Хочешь понравиться девушке, узнай, какой одеколон у её отца, - посоветовал Эрих Берг.
  Вася внимал и впитывал.
  - Поженитесь? - спросил Рянгин.
  - Да. Наверное, - Вася бросил обтекать и перешёл в наступление: - А у тебя как?
  - Не красавица, но, к счастью, и не дура, поэтому крепкий брак, - уверенно заявил Рянгин, но больше Васе в душу не лез.
  Никогда за всю службу. Рянгин погиб а Ленинграде в 1943 году.
  На ход ноги ещё раз поздравили молодого сотрудника, чокнулись, опрокинули и вышли на волю.
  Вася улыбнулся городу и город улыбнулся ему.
  
  ***
  На шестой день шестидневки, намывшись в бане и нарядившись в отглаженный костюм, Вася явился в пряничный дом на Колокольной улице. Он хотел забрать девушку и пойти с ней в кино, погулять по весенним улицам и поболтать. Васе было, что ей поведать.
  Открыл Пётр Петрович.
  - Превосходный день! Рад вас видеть, - приветствовал Зимушкин. - Проходите, прошу вас.
  Вася приосанился и шагнул на кухню.
  - Ариадна! - гаркнул Зимушкин в квартиру.
  - Виолетта! - прозвенело горячее негодование.
  - Да я на минуту, - засмущался Вася. - Хотел похитить у вас дочь.
  - Сейчас он соберётся. Раздевайтесь, подождём в гостиной.
  Вася подчинился. Повесил на крючок пальто, скинул ботинки и присел было к столу, как из комнаты выпорхнула королева Марго.
  Она влетела в гостиную, стремительно чмокнула Васю и развернулась на месте, обозревая разом кавалера и отца.
  - Смотритесь орлом, - оценил Пётр Петрович, который хотел начать разговор, но не успел. - Вас наградили?
  Панов замыслил тайно похвастаться королеве Марго, но не сразу, а после киносеанса. Зимушкин застал врасплох.
  Вася сбился. Не знал, что сказать, однако Зимушкиным признание уже не требовалось.
  Глаза королевы Марго вспыхнули. Это было первое, что заметил Вася, он не отрываясь смотрел на неё.
  - В таком случае примите мои поздравления.
  Вася стушевался, даже кашлянул от важности, отчего смутился ещё больше.
  - За что - не смею любопытствовать, понимаю, секрет. Нахожу, что следует отметить, - он достал из буфета графин пару рюмок и наполнил их густой тёмной жидкостью. - Вы ведь никуда не опаздываете?
  И тогда Вася деловито вскинул левую руку к носу, оттянул пальцем рукав, посмотрел на циферблат и заявил:
  - Время есть.
  До начала фильмы времени действительно было навалом.
  - Часами наградили? - сорвалась с места Виолетта.
  - Именными, - Вася расстегнул ремешок, вложил ей в ладошку часы крышкой вверх. - Вот, смотри, - шепнул на ушко.
  Виолетта разглядела все надписи, подпрыгнула, повисла у Васи на шее и впилась в губы.
  - На, папа, читай! Тут не жуликов в подворотнях ловят, а мой!
  "Вообще-то, жуликов", - подумал опер Панов, в уголовных понятиях они и были жуликами.
  Зимушкин прочёл.
  - Это за Вяземскую лавру? - заметно было, что он впечатлён.
  Вася не мог ему соврать.
  - Тут можно и тост поднять, - мягко напомнил Пётр Петрович.
  Вася чокнулся краешком с его рюмкой. Стекло было простецкое. Напиток был крепким, сладким и тягучим. Вася с непривычки едва не подавился, но научился пить водку стаканами и проглотил.
  Выдохнул.
  Зимушкин опустил пустую рюмку на стол.
  - Кондитерский ром, - сказал он.
  "Неплохо на фабрике расхищают, - подумал опер Панов. - Если у начальства дома дефицитный продукт имеется, то сколько его выносят работяги?"
  Королева Марго вскипятила чайник. Сидели, пили чай с ромом.
  - Правильно, что выжгли эту заразу, - одобрил Пётр Петрович скупое васино объяснение. - Она сто лет город позорила, а вы её на раз.
  Виолетта смотрела в стол. В её больших глазах сверкнуло отражение лампы в чашке.
  - Да я что... - чем больше Вася скромничал и отговаривался, тем меньше отец с дочерью верили, что действовали две бригады уголовного розыска, а не он в одиночку с маузером и факелом расчистил Сенную площадь.
  Потому что дома должен быть свой герой.
  После кино Виолетта затащила его ночевать.
  
  
  40. Волчья лента
  
  У Лабуткина появился новый сменщик. Он был компанейский и зашёл познакомиться.
  Портнов перестал ходить на работу, некоторое время его подменяли случайные люди. Наконец, явился постоянный. В нём издалека можно было заметить легкотрудника.
  Прежде он работал в кочегарке Химкомбината.
  - Витька, - представился он, протягивая руку, которую Лабуткин привычно пожал своей левой. - Мужики Варёным кличут. Можешь звать, как хочешь.
  Голова у него была выбрита, но с левой стороны блестела гладкой, красной и бугристой кожей. Глаз наполовину зарос. Левая рука была скрючена и истончалась.
  - Сашка, - Лабуткин раскрыл портсигар. - В Мечникова лежал?
  - Долёживал, - Витька с удовольствием закурил. - А сначала-то - в госпитале Военно-Медицинской академии!
  Потянулись разговоры кто как лежал и сколько кантовался. Лабуткин спросил:
  - А за Портнова что слышно?
  - Про кого?
  - Мужик один тут до тебя работал, беспалый такой.
  - Леший знает. Меня мужики с кочегарки навели, что место обходчика стало вакантно, - Варёный "аристократически" и, как ему представлялось, изящно выдул дым в потолок. - Во я и поспешил занять престижную должность, а то дома совсем голяк. Про Портнова не слыхал. Ты кадровиков знаешь, народ скрытный - лишнего слова не скажут, на хрен не пошлют. Обрадовался мне, и всё, читал про мою квалификацию.
  О прорывах пара высокого давления Витька мог рассказывать с чувством. Он не один такой лежал в ожоговом отделении.
  Следить за паропроводом было самое для него занятие.
  Получив опытного сменщика, Лабуткин возвращался домой в глубоком смятенье.
  Он брёл прежней дорогой, сшибая ботинком камешки, но не в цель, как обычно, стараясь угодить по другому камешку, а вяло откатывая перед собой.
  "Как людей, - думал он. - Так же и кадровики пинают нас туда-сюда, туда-сюда. Могли перевести на другое производство или уволить Портнова за прогулы? Было ли, кого увольнять?"
  Доплетясь до дома, он уверил себя, что несчастный Портнов разрешил свой конфликт со всеми членами семьи единственным и окончательным способом.
  Лабуткин без аппетита позавтракал и лёг спать.
  Часам к двум пополудни он поднялся, но не квёлый, как после дневного сна, а с ясной головой, но какой-то опустошённый. Слонялся по избе, поиграл с Дениской. Ни что не радовало его. Когда уложили сына, обещал присмотреть за ним и в комнате подсел к столу, на котором стоял ЭЧС-3. Сложил скрещённые руки на скатерть, опустил на них подбородок и уставился на ящик, не зная, о чём подумать.
  На душе было тускло, словно проклятый гад Портнов забрал на виселицу нечто держащее Лабуткина на земле и унёс на небеса, а ему оставил надобность искать земное бремя заново, чтобы удержаться и не улететь.
  Он смотрел в маленькое окошечко радиоприёмника, за которым виднелась накрученная на барабан бумажная лента с названиями городов. Шаболдин объяснил, что переключатель диапазонов откалиброван на частоты передающих станций, но Лабуткин видел только города - Берлин, Горький, Братислава, Париж, Алма-Ата, Будапешт, Одесса, Вильно, Бреслау, им. Коминтерна, Сталинград, Днепропетровск, Лахти, Тифлис, Лондон. Он думал, что знает, что там есть какая-то жизнь, более яркая и блестящая, но не чувствовал в ней никаких преимуществ перед своей.
  Жизнь была везде, во всех этих удивительных городах на шкале, и даже на Пороховых, но вокруг себя самого и - самое печальное - перед собой Лабуткин жизни не чувствовал.
  Будущее представлялось ему безрадостным.
  С преступным промыслом их всех обязательно заметут, а без промысла будет нечем питаться. А потом? Что будет потом, даже если не поймают и денег хватит надолго?
  Деньги у Лабуткина были. Впервые он не ощущал в них недостатка. Зелёный нашёл нового возчика, колониста Бауэра из Янино, и сбывал краденое с ним. Деньги будут, но как дальше жить? Без руки Лабуткин чуял себя стремительно дряхлеющим. Он только стал мужиком, как начал превращаться в старика. Портнов указал, что может быть дальше.
  Как волк, окружённый лентой с флажками, Лабуткин чувствовал себя затравленным жизнью.
  Маленький мальчик спал, а его стареющий двадцатитрёхлетний отец разглядывал названия диковинных городов в краденом приёмнике, где хранил орудие убийства, и старался не думать о будущем.
  
  
  41. Частыми сетями
  
  К концу марта наступила оттепель, вместо снега полили дожди. Постовые милиционеры мокли как курицы. Омытый небесною влагой Ленинград пребывал в своём обычном состоянии. Ночь, улица, фонарь, аптека. Плачет девочка в наркомате. Улица корчится безъязыкая. Кутаясь в жалкое пальтецо, с ножиком наперевес чёрт решает интерес. Звенит разбитое стекло. Где-то далеко орёт пьяный. К служебному оружию тянется рука врага. Спину колет финка. Покойно.
  Тяжелораненого милиционера на углу Малого и Плуталова обнаружил дворник. Постового доставили в больницу и прооперировали. Глубокое проникающее ранение повредило левое лёгкое. Совали клинок под лопатку, только до сердца не дошли. Милиционер потерял много крови, но теперь его жизнь была вне опасности.
  Напали с целью завладения оружием. Забрали наган и патроны.
  Нападение было дерзким, жестоким и глупым.
  Ссученные урки не знали что сказать. Все информаторы кивали на гастролёра.
  Сходились во мнениях, что орудовал приезжий.
  Которому срочно понадобилось пустить в ход огнестрельное оружие, если он пошёл на серьёзный риск ради его добывания.
  Милиционер не пришёл в сознание и дать показания не мог. Большой необходимости в них не было. Они вряд ли бы ускорили поимку нападавшего, потому что горком Ленинграда приказал милиции пройтись по малинам частой сетью.
  Колодей вернулся с оперативного совещания как натянутая струна.
  - Преступники захотели попробовать нас на прочность. Партия приказала дать решительный ответ обнаглевшему уголовному миру. Сейчас по месту работы мобилизуют состав Бригадмила. Его собирают в спорткомплексе "Динамо". Мы выдвигаемся туда и на месте распределяемся по группам захвата. Получаем в усиление бригадмильцев и выезжаем по адресам - чердаки, подвалы, притоны, общежития городского пролетариата и дома колхозников. Производим проверку документов и общий досмотр вещей и помещений. Всех подозрительных лиц задерживаем. Автопредприятия Ленинграда предоставляю нам транспорт. Ищем револьвер системы "Наган", номер 25714. Проверку граждан не выпускаем из вида, выясняем, почему не на работе. Тунеядцев задерживаем. Будем ставить на место криминальный элемент.
  Общегородская операция начиналась в большом спортивном зале. К дальней стене были приставлены щиты с яркими мишенями для стрельбы из лука. Под свисающими с потолка канатами и кольцами лежали пышной горой маты в брезентовых чехлах. У противоположной стены, возле входа, сгрудились брусья, кони, козлы и прочая спортивная скотиняка.
  Вдоль длинных стен на низких скамьях расселись молодые мужчины в рабочей одежде. Бригады содействия милиции прибывали из своих районов и распределялись по мере накопления в усиление подъезжающим сотрудникам уголовного розыска.
  Служащие отдела кадров разместились за столами посередине зала. Вели учёт, отмечали прибывших оперативников и выкликали по спискам бригадмильцев, помечая как убывших. Гул голосов то и дело перекрывался громким вызовом.
  - Первая бригада... - карандаш скользнул по списку. - Панов, Рянгин - семнадцатая группа. Шаболдин, Исаков, Петлицын! - выкрикнул кадровик.
  К столу подошли трое заводских парней.
  - Старший - Рянгин, - назначил Колодей.
  - Участковый инспектор Камнев!
  - Здесь, - веско отозвался находившийся поблизости милиционер.
  - Ваша грузовая машина - "Амо-эф-пятнадцать", государственный номер "гэ-четырнадцать-восемьдесят восемь". Ищите на стадионе. Вот ваши адреса. На месте определитесь с порядком проверки. Следующие. Первая бригада...
  Таких мобилизаций старые работники угрозыска не встречали давно, молодым было и вовсе в диковинку.
  - Как в армии, - шепнул Вася, чтобы не слышали прикомандированные, а Рянгин только промолвил: "Ага".
  Свежеиспечённая Семнадцатая оперативная группа в составе шести человек покинула спортзал.
  - Будем знакомиться, товарищи, - оказавшись на свежем воздухе, опер Рянгин сразу принял важный и решительный вид.
  - Участковый инспектор Камнев, Иван Афанасьевич, - добавил, подумав.
  Он был из них самым старшим, лет тридцати пяти, виду деревенский, но обжившийся в городе.
  Настала очередь бригадмильцев.
  - Жетоны, оружие получили? - осведомился Рянгин.
  - Так точно. Из цеха прямо в отдел, из отдела - на сборный пункт, - чётко отрапортовал большеголовый, который выглядел у них вожаком. - Бригадир Пороховской оперативной группы Шаболдин.
  - Исаков, - представился тощий, но уверенный в себе остроносый работяга.
  - Петлицын, - сказал длинный, чернявый, и сразу насупился.
  По пролетарском обычаю, иного обращения, кроме как по фамилии, они не ждали.
  Распределительный конвейер выплюнул из спортзала очередную группу - с Чирковым и Бергом.
  - А быстро тут, - флегматично заметил Эрих.
  - Без соли распределяют, - Чирков сунул руки в карманы. - Узнаю кадровую службу.
  - Пошли искать наш транспорт.
  На стадионе шло движение. Рычали моторы, густо пахло выхлопными газами. На поле закатывались пустые машины, из ворот выезжали гружёные. Того и гляди, попадёшь под колёса.
  Группы шли вдоль разномастной шеренги, пытаясь издалека определить свой транспорт, но в пестроте глаза разбегались, и обнаружить можно было, буквально, уткнувшись носом.
  - Наша, - указал Чирков на голубой фургон с надписью "Хлеб".
  - Номер "гэ-тринадцать-шестьдесят девять", - сверился Эрих Берг. - Всё правильно.
  Панову со своей группой пришлось зайти в конец ряда, прежде чем отыскали красную полуторку "АМО-Ф-15" с лихой надписью "Мясо".
  - Как у палача рубаха, - отпустил Исаков.
  - Наш - сразу видно, - горделиво подчеркнул Вася и своим авторитетом пресёк шуточки в зародыше.
  Участковый, который знал куда ехать и как подъезжать, сел в кабину. Остальные забрались в кузов. В фургоне было сыро, темно, пахло убоиной. По стенам на цепях болтались крюки. Машину срочно пригнали с комбината, не приводя в порядок, а только бросили на пол несколько досок, чтобы было, куда присесть.
  Захлопнули дверь и очутились во мраке. Рянгин стукнул ладонью по кузову. Мотор зарычал, машина затряслась, потом дёрнулась взад-вперёд, закачалась. Наверное, куда-то поехали.
  Пять параллельных улиц - Плуталова, Бармалеева, Подрезова, Подковырова и Полозова - образовывали на Петроградском острове кварталы, с Гражданской войны и разрухи печально известные временным заселением незарегистрированных граждан. Колодей и Бодунов могли бы припомнить, как с боем вышибали из подвалов и руин отчаявшихся тёмных субъектов, которым нечего было терять, и они отстреливались до последнего патрона.
  Такое было время. Деревянные постройки после революции разобрали на дрова нуждающиеся граждане. Опустевшие дома скоро обветшали и треснули без человеческой заботы. Они разваливались сами по себе и быстро, год безлюдья шёл за четверть века нормальной эксплуатации. А таких годов в Петрограде было два - 1918-й и 1919-й. Для тех, у кого это происходило прямо на глазах, слово "разруха" сделалось наполнено зримым, проверенным на ощупь смыслом, и в устах этих людей имело вес.
  С тех пор минуло десять лет крепкой власти и советского строительства. Останки умерших домов снесли, мусор вывезли. Но пережитки прошлого вцепились в уцелевшие флигеля и каретники, как грибница в трухлявое дерево, при новой экономической политике распространяя в сердце города сладковатый смрад морального разложения, финансовой нечистоплотности и неизбежно связанного с ними насилия над личностью и телом. Петроградская сторона кишела заведениями самого разного назначения. Рестораны и ресторанчики. Многочисленные публичные дома. Мелкие ночлежки, в которых гуляки могли не только лишиться кошелька, но, зачастую, получить постель, закуску и дефицитную в предрассветный час выпивку. Извилистые подвалы, в которых потерявшие реальность утром с удивлением обнаруживали сами себя, а иногда их находил дворник и вызывал труповозку. На такой подкормке возрастали пережитки прошлого и, подобно грибам, размножались, маня на тусклый огонёк дешёвого порока одураченную молодёжь. Всё было в руках частника.
  Не счесть, сколько было погублено юных душ. Далеко не все сумели перековаться под молотом исправительной системы и встать на рельсы к созидательной жизни. После угара НЭП свернули, но зловонная копоть осталась. Из мест лишения свободы на старое пепелище возвратились те, кто помнил старые времена и алкал продолжения банкета любой ценой.
  Оперативники ожидали встретить кого угодно и были готовы ко всему. Когда фургон перестал трястись, а дёрнулся и замер, возникла догадка - всё. Приехали.
  Вася попробовал открыть двери, но не нашёл ручек. Замок был один и снаружи. Мясу внутри отпираться было ни к чему.
  С хлебушком, вероятно, было то же самое.
  "А хорошо придумано, - смекнул Вася. - Пока конвой снаружи не откроет, задержанные не выберутся".
  Лязгнул запор, участковый отворил двери.
  В тёмном фургоне было лучше, чем в открытом кузове зимой, Васе доводилось так ездить, но всё равно было не по себе.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"