От звука открываемой дверцы я вздрогнул. На заднее сиденье полетела увесистая сумка.
- Ф-фу ты чёрт, с тобой так кондрашка хватит, - сказал я незаметно подкравшемуся к машине другу.
- А ты не зевай, - Слава поудобнее устроился на пятой точке и запустил мотор.
- Кто зевает, тот рот разевает, - примирительно молвил я.
- Ну так не будь раззявой.
"Волга" выкатилась на проспект Мориса Тореза, свернула на улицу Курчатова и, попрыгав по трамвайным путям, оказалась в парке Политехнического института. Слава покружил немного по дорожкам, проверяясь на предмет хвоста, и, не обнаружив оного, остановил машину перед корпусом. Справа выстроились в ряд "ракушки" преподавательских автомобилей. Было утро. Учёба в самом разгаре (как раз вторая пара началась) и любой посторонний был бы немедленно нами замечен.
- У Бори всё нормалёк, - доложил Слава, - сегодня пойдёт к Эрику в больницу, с родителями его состыковался уже.
- Менты не беспокоили его?- спросил я.
Слава помотал головой.
- А светлые меченосцы?
- Не, никто. Я же говорю - нормалёк. Но Доспехи я забрал,, а то мало ли чё как.
- Одного не пойму, - вспомнив о причине всех наших несчастий, я перегнулся через спинку сиденья, - как такой большой джинн уместился в та-акой маленький бутылка?
- Уместится, если умять как следует. Типа ты не знаешь, как по этапу едут. Из столыпина в автозак перегружают, чтобы в зону везти, а все с баулами, места мало, и вот начинают жаловаться. Тогда мент собаку выпускает, - знаешь, сколько свободного места сразу образуется!
Непонятно было, каким образом они так хорошо сохранились в то время как от прочего курганного железа остались одни ржавые лантухи. Секрет знали только мастера острова Туле, но где они? Есть лишь их белобрысые потомки, встречаться с которыми я особым желанием не горел, знал, что ничем хорошим это не кончится. Либо сложу голову под мечами "светлых братьев", либо меня сцапает мусорня. Менты на меня давно зуб имеют. Однажды мне отвертеться удалось, повторно - навряд ли. С превеликой радостью отправят меня легавые в "Кресты" на два-один - первый этаж второго корпуса, где содержатся приговорённые к высшей мере. Гробовая тишина галереи смертников, обречённый сокамерник, прогулки по ночам и пуля в голову как неизбежный финал - всё это не по мне. Впрочем, даже если лоб зелёнкой не намажут, а заменят пожизненным, гнить в вологодской тюрьме озёрного острова Огненный хотелось ещё меньше. Такое "помилование" - та же смертная казнь, только более мучительная. Слава своими арестантскими воспоминаниями навёл на тягостные раздумья. Я вздохнул.
- Поехали кофе попьём.
- На Гражданский? - спросил Слава.
- Нет, в "кенгурятник".
- Это где такой?
- Места знать надо, - усмехнулся я. - Тут недалеко, двинули.
Студенческой кафе находилось здесь же, в парке, буквально в двух шагах от нашей стоянки. Вообще-то молодёжь называла его "Аквариум", но у приятелей Гоши Маркова, в своё время показавшего мне сей кабак, было распространено более игривое погоняло. Надо полагать, в честь студенток, заскакивающих в данное заведение.
Кафе пользовалось популярностью не только среди учащихся. У входа притулился старый сараеподобный "Ниссан-Патрол" и новенькая "Судзуки-Витара", кокетливая как марцифаль. Слава припарковал "Волгу" рядом. На крылечке ошивался стриженный молодой человек прибадниченного вида. Пацану явно чего-то от нас хотелось.
- Угости сигаретой, - попросил он, когда я поднялся по ступенькам.
- Не курю, - ответил я.
"Стрелок" тут же переключил внимание на корефана, от которого табачищем разило, наверное, за километр.
Мы зашли в кафеюшник. Народу, невзирая на учебный час, хватало. Бар был битком набит, делать там было нечего. Мы считали себя людьми солидными и пошли в зал, где тоже нехило гудели прогульщики.
Сели за дальний столик справа. Из четырёх имеющихся кабинок три были заняты, так что с выбором места затруднений не возникло. В ожидании официанта принялись рассматривать рыбок в аквариумах, отделяющих нас от прохода. Между кабинками перегородки были невысокие. За соседним столиком веселилась компания студиозусов - человек десять - благо, длинные скамьи позволяли разместиться всем. Вместо того, чтобы готовиться к сессии, детки активно прожигали жизнь. Ну и правильно, другой-то не будет. "Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus!"
Примчалась девушка в красном передничке, подала пару меню. Тоже, наверное, к стипендии подрабатывает. У неё хотелось узнать имя. Я вдруг почув- ствовал голод. Перед выездом не поели, после бурного вчерашнего дня немного мутило, но организм брал своё.
- Ну, чего? - спросил Слава.
- Позавтракаем, - сказал я.
Мы заказали по бифштексу с картошкой и один кофе. Для разминки Слава взял пиво, я же ограничился яблочным соком. Напитки принесли сразу. В ожидании мясных блюд немного промочили горло. С сопредельной территории редкие в кенгурятнике конвекционные потоки затягивали ленивые завитушки сигаретного дыма. Студиозусы испражнялись смрадом не хуже Шостскинского химкомбината "Свема". Слава тоже закурил, видимо, для баланса и, наклонившись ко мне, сказал:
- Надо бы и нам эриковой мамаше на хвост сесть.
- В смысле? - я не был знаком с мамой харакирнутого курганника и с трудом представлял наличие у неё хвоста, шёрстки, жабр и прочих атавизмов, оставшихся от далёких предков. - Что нам сие даст?
- Смотаемся в больницу, побеседуем.
- Зачем нам родня, - хмыкнул я, тяжёлая жизнь заставляла мимикрировать под друга, - разве сами не сможем пройти?
- А пустят? - усомнился Слава.Семейная жизнь отрицательно сказывалась на его умственных способностях.
- Почему нет, - цинично изумился я. - Куда они денутся!
- Ну ладно, тогда давай так, - заскрипел мозгами друган. - Выспросим у Эрика адресок, как там его... Конна и дёрнем этого ебуна маслозадого, узнаем, что за "Светлое братство" такое.
- А потом? - Слава по старой афганской привычке любил всё решать с наскока, я же не был сторонником кавалерийских атак.
- Разберёмся, - корефан заглотил пиво и с сожалением повертел в пальцах пустой бокал. - Я так понимаю, ты им Доспехи продавать не собираешься?
- Ни за какие коврижки. От случайных покупателей одни неприятности.
- А кому сейчас легко? - саркастически изрёк друган, закуривая новую "LM". Я случайно вдохнул струйку выпущенного в мою сторону дыма и закашлялся. Названные в честь супруги главы табачного концерна Филиппа Морриса - Линды сигареты, забитые на фабрике им. Урицкого, воняли горящей помойкой. За что только Слава их любит?
- Теперь уже никому, - горько сказал я о попавших в беду компаньонах, - а всё из-за дурацкой деловитости излишне самостоятельных людей.
- Меньше думай об этом, - посоветовал друг. - Решим и эту проблему. Где наша не пропадала!
Девочка в передничке принесла заказ. Проворно разложила ножи с вилками и пожелала приятного аппетита.
- Ещё пива и счёт, - корефан с достоинством извлёк пухлый лопатник.
Афганца аж пёрло от самодовольства. Дикарь не выродился в нём и он иногда чудил: зимой выколол официанту глаз вилочкой для фондю. Сплошные заботы, но как боевому охранению Славе цены не было. А что он ещё умел? Настоящие деньги экс-офицер Советской Армии увидел только два года назад благодаря мне, и до сих пор наслаждался собственной кредитоспособностью.
Пиво, однако же, подать не успели. Вывалившая из бара кодла молодых бандюков, среди которых мелькала тыква сигаретного стрелка, зашныряла в проходе, выискивая кого-то глазами. Оказалось, нас. В кабину все не поместились. Двое юных гоблинов бесцеремонно брякнулись на скамьи рядом с нами, четверо других столпились у входа, по-бойцовски перекатываясь с ноги на ногу и пощёлкивая костяшками пальцев.
Стрелку места не досталось, а, может быть, просто не захотел присаживаться. Он встал у стола и мстительно осведомился:
- Что, мужик, будем лаять?
У меня пропал аппетит, но я ковырял вилочкой картошку, старательно сохраняя невозмутимость.
- Валяй, - разрешил корефан, - только негромко.
Стрелок задохнулся в припадке праведного негодования. Гоблины засопели. Сидевший возле меня предусмотрительно пробасил:
- Ты вилку положи, кончай жрать, - грубо вытащил из моих пальцев вилочку и припечатал её к столу.
"Довыёживались", - подумал я. Выходя из дома громоздкую волыну брать не стал, решив, что для визита к Боре она не пригодится. Пистолет был у Славы, но тот почему-то не торопился пускать его в ход, хотя одного вида оружия было вполне достаточно, чтобы обратить пацанов в бегство.
Стрелок вдруг громко заматерился, словно его прорвало. Корефан добродушно слушал, досмаливая хопец. Гопник ругался надрывисто и однообразно, но для Славы будто музыка лилась. Левый уголок его рта полз вверх в зачарованной улыбочке.
- Ну чё, козлы, молчим, - закончив ораторствовать, перешёл к конкретике матершинник, - будем отвечать?
- Тебя слушаем, - ответил Слава, стряхивая пепел на куртку сидевшего рядом мордоворота. - Голосисто поёшь, петушок-золотой гребешок.
- Это я петушок?! - вскинулся пацан. - Рома, дай ему!
Что и каким образом Рома должен был дать Славе прямо в общественном месте, осталось неизвестным. Друг коротко ткнул "элэмину" в глаз долговязого бандюгана. От оглушительного вопля на миг все оцепенели. Огненный "карандашик", затушенный о зеницу ока, вернул гоблина в первобытное состояние: голося как дикарь и позабыв про общественные интересы, он сосредоточился исключительно на своей особе.
В следующее мгновение дымящаяся тарелка вдавила содержимое в фейс примостившегося у меня под боком маргарина. Атака была неожиданной - с молодыми спортсменами только так и можно было совладать. Бычок тут же отбил обеденный снаряд, но горячая картошка, облепившая морду, и широкий пласт бифштекса сделали своё дело. На секунду боец потерялся. Лапнув со стола вилку, я засадил по самую рукоять ему в щёку и оттолкнул шокированного такой звериной жестокостью бицепса.
- Порежу, бакланы! - заорал я, хватая нож. Слава, опережая меня, буквально выбросил в проход одноглазого и рванулся следом, толкая Рому перед собой как таран.
Незадачливого стрелка смело с ног. Бандиты проворно рассредоточились между аквариумами. Противопоставляя превосходящим силам противника богатый опыт кладоискательской жизни, я ринулся за друганом, добавляя в воздух децибелов:
- Перережу всех! Нож, нож!!!
Нож-то нож - столовый: из нержавейки, короткий и тупой, но когда в руке осатанело ломящегося в бой безумца сверкает нечто металлическое и продолговатое, о котором все оповещены, что это - нож, страх такая штука наводит. А уж вид товарища с торчащей из головы вилкой и вовсе не оставлял сомнений, что острый режущий предмет будет пущен в ход.
Тем не менее, выпускать нас бойцы не собирались. Вероятно, пришли с твёрдой установкой на драку, а перекодироваться их пьяные бестолковки были не в состоянии. Пропустив мимо ушедшего головою в аквариум окривевшего Рому, бычки резво запрыгали, демонстрируя добросовестно усвоенную технику спортивного таэквондо, топорно адаптированную к реалиям уличной драки. Двое осадили Славу, третий крутился возле меня, вспарывая ногами сигаретный смог обеденного зала. На расстояние удара, однако, не приближался: нож нагонял жути. Стрелок поспешил на помощь проткнутому вилкой пацану и положительного результата добился: инородное тело было извлечено, в ближайшее время следовало ждать введения в бой резерва из пары юных мстителей.
- Стоять, зарежу - шуганул я бойца. У меня имелся светошоковый фонарь, но полыхать им я опасался, дабы не ослепить Славу. Надо было срочно придумывать какой-то финт, потому что замешательство у гоблинов проходило. - Кишки выпущу па...
Выбитый ногой нож улетел обратно в кабину, вращаясь как оторвавшийся пропеллер. Упреждая следующий удар, я прыгнул на гобелена, пригнувшись и вжав подбородок в грудь. В единоборствах я был полный профан, но нечто подобное видел по телевизору на чемпионате американской футбольной лиги. Дурацкая атака дала определённый результат. Я сбил бандюгана с ног и мы оба покатились по полу. Круговорот болезненно прервался ударом о стену. У меня перехватило дыхание. Рядом рефлекторно подтягивал колени к груди противник - плечом я угодил ему в живот.
Краем глаза я заметил, как набравшийся храбрости стрелок ринулся ко мне. С налёту топтать меня ногами мешал обездвиженный братан и, пока он огибал препятствие, я ухитрился сделать вдох и перевернулся на спину.
- Ах ты... ой! - резко сменил настроение с боевого на пораженческое пацан. С силой выметнув навстречу ноги, я втёр каблуками ему по коленям и тут же, по инерции оттолкнувшись с ещё большей амплитудой, вмазал в промежность.
- Бля-а-а-а, - как барашек заблеял хамоватый курильщик, оседая от нестерпимой боли.
Нервы, дружок! Я, походя, врезал ему кулаком в торец и развернулся к покарябанному вилкой гобелену. Тот уже надвигался на меня, придерживаясь за облепленную гарниром рожу. Нет ничего проще.
- Аля-улю! - крикнул я, продолжая в славных традициях футбола, на сей раз европейского. Трах-бах.
- Уй!
Удар пришёлся по многострадальным гениталиям. Не сумев в должной мере парировать его запоздалым блоком, дырявый пацан пропустил и второй. На сей раз - точно в яблочко. Теперь ему никак не бах и, уж в ближайшее время точно, не трах. Если не вообще: ботинки на мне тяжёлые, с толстой литой подошвой. Самый бойцовский вариант, хотя покупал я их, в выборе руководствуясь соображениями моды. Впрочем, нынче мода на средства самозащиты, вот и сгодилась обувка в этой ипостаси. Добавив по окровавленному рылу неуклюжим, но сильным полукруговым ударом, неким подобием маваши-гэри, я послал коцанного в нокаут.
Стрелок молча извивался на полу. Третий бандюк, сбитый мною, молча лежал у стены.Он вполне осмысленно лупал зенками в мою сторону, но агрессивных намерений не проявлял. Оглянувшись, я увидел потирающего кулаки Славу. Он всё-таки умотал своих дуболомов и теперь, возвышаясь над поверженными телами, победоносно взирал на меня. Рот кривился в довольной ухмылке.
- А ты, Ильюха, боевой. Не ожидал.
- Пошли, - поторопил я друга. - Надо валить отсюда.
По причине незаметно опустевших кабинок, посторонних глаз в пределах прямой видимости не наблюдалось, но я был уверен, что чья-то заботливая рука набирает сейчас заветный номер телефона. Сомневаюсь, что он принадлежит службе спасения - пресловутый "девять-один-один". Вероятнее всего, это другой сервис городского масштаба, именуемый в народе крышей. Столкновения с торпедами охраны, имеющей вполне обоснованные претензии по поводу учинённого беспорядка, хотелось меньше всего. Для нас оно могла явиться фатальным, поскольку прибывающий по вызовам подобного рода "летучий отряд" наверняка оснащён самыми современными средствами вооружения и связи. Учитывая наличие у одного из нас милого славного афганского синдрома, можно с большой долей вероятности спрогнозировать возникновение Армагеддона местного значения, ведущегося до последнего патрона, вздоха, последнего солдата или капли крови любой из сторон. В зависимости от того, кто окажется проворнее или у кого патронов или солдат окажется больше. Зная свои резервы, на победу в локальной войне я не рассчитывал и поэтому жаждал унести поскорее ноги. По возможности, не засвечивая номера нашей машины.
Не получилось ни того, ни другого. Когда мы вышли из кафе, то были встречены встревоженным гомоном толпящихся у крыльца кенгурятника студентов. Может мы для них и казались героями, но скрыться в такой обстановке незамеченными было решительно невозможно.
Да и вообще убежать.
- А ну, геть! - гаркнул кто-то неприятным командным басом. Людей с подобными голосами я убивал бы на месте.
Такой шанс мне представился. Сквозь толпу к нам протискивались трое суровых мужланов в старомодных кителях цвета хаки. Я знал, что в парке обосновались казаки, заключившие с Политехом договор об охране институтского имущества. В сарайчике у стадиона они устроили конюшню и по ночам гарцуют по аллеям, безжалостно метеля всех, кто по их мнению мордой не вышел. Словом, о беспредельщиках я слышал немало, но самолично созерцал таковых впервые. И был не в восторге от этой встречи. Стоящие на страже политеховских интересов казаки были самцами откормленными, крепкими и решительными. Раздвигая субтильных учащихся аки лайнер океанские волны, троица уверенно направилась в нашу сторону. Видимо, уже настучали.
- Эй, вы, стоять! - приказал шествующий впереди казацюра в белой каракулевой папахе.
Угадать нарушителей общественного порядка было несложно: видок мы имели пожмаканный.
- Давай-ка в машину, - сказал я, но Слава уже разворачивал свои габариты в сторону надвигающейся угрозы и на вывеске его было написано, что в драке он грозен.
На мой взгляд, подобное бесстрашие могло нам очень дорого стоить. Казаки были далеко не мальчиками, а вполне зрелыми мужами, судя по поступи, опытными в рукопашном бою. У соратника обратившегося к нам "миротворца" на поясе болтался кавказский кинжал, у другого за голенищем была заткнута плеть. Хорошего мало, тем паче, что их обладатели были кабанами под центнер весом.
- Ну, чего? - пробасил Слава.
Студенты, нежным душам коих претили грубые сцены насилия, поспешно ретировались под прикрытие стен родных аудиторий.
- Шо бузите? - рыкнул казацюра в белой папахе, доставая из кармана наручники. - Щас пойдёте с нами.
- На хуй нам не по пути, - сказал Слава, с неприязнью поглядывая на браслеты.
Пузатый казачина с плетью в сапоге деловито зашёл мне за спину.
Казацюра в папахе схватил корефана за руку. Слава вырвался и толкнул его в грудь.
- Цыц, не балуй!
Ощутил мощный прихват за локти. Попытался взбрыкнуться, но казачина держал крепко, аж ноги от земли оторвались. Я только пискнул от бессилия.
Другана казачья стража начала щемить основательно. Накинулись сразу вдвоём. Кулаком Слава сбил папаху с головы нападающего, но второй по-борцовски обхватил его поперёк туловища. Первый браслет с треском защёлкнулся вокруг корефанова запястья.
- Давай швыдче, - поторопил товарища казак, которому было трудно удержать Славу. Тот заметался. Слава махал свободной рукой, поймать которую не представлялось возможным.
- Н-на! - изловчившись, афганец впаял затылком в лоб казаку. Тот разжал свои клещи и зашатался.
Я попытался проделать то же самое. Бесполезно.
- Получай!
Уставший ловить корефанову граблю казацюра зарядил ему было кулаком в зубы. Слава нырнул под удар и засадил встречный локтём по горлу: - Держи!
Мужлан осел, встряхнув побагровевшими щеками, и засипел, выкатив глаза. Олобаненный казак, встряхнув башкой, пришёл в себя и сноровистым движением опытного кабанника выхватил из ножен кинжал.
- Сзади, Слава! - предупредил я и был вознаграждён острой болью в стиснутых стальными пальцами локтях.
Слава развернулся, встретив атакующего лицом к лицу. Казак не шутил - резать собрался всерьёз. Похоже было, отморозок считал, что на службе ему всё спишется. Выпад был чётким: клинок в воздухе не вихлял - пошёл как по рельсам. Слава вильнул в сторону, убрав живот. Крутнув бёдрами, отпрыгнул, уходя от следующего удара. Составить компанию Эрику по больничной палате желанием не горел, посему геройствовать супротив тесака в умелой руке не стал. Казак тоже был волком стреляным и сразу просёк, что имеет дело не с подгулявшим бандитом - "бывшим спортсменом, а ныне рэкетменом". Он осторожно подступал к корефану, и свинорез в его руке не дрожал. Это, к сожалению, был настоящий казак, а не фальшивый вояка в бутафорском мундире с покупными георгиями. По ухваткам было видно, что рос он в горной провинции и с детства учился драться "на кинжалах".
На крыльце кенгурятника появились побитые бандюки.
- Не рыпайся, - прошипел казачина, толкая меня пузом так, что ноги потеряли опору.
Он повалил меня на землю. Я крепко приложился грудью, разом выдохнув весь воздух. Казачина насел на спину, вытащил из-за голенища плеть и закрутил мне руки. Стал вязать. Сопротивляться такой туше было бесполезно, казачина оседлал меня как коня. С трудом отвернув голову, я увидел развязку стычки.
Сколь ни был казак искусен, но Слава и с голыми руками мог натворить дел. Всё произошло мгновенно. Уловив краем глаза появление из кафе потенциального противника, афганец шагнул прямо на нож кабаннику, проявляя, на первый взгляд, безбашенную удаль. Казак купился и пырнул его тесаком в живот.
Из своего положения я толком не разглядел, что конкретно проделал Слава. Движение было взрывным: казак полетел в одну сторону, кинжал - в другую. Друган прыгнул вдогон супостату и припечатал ударом ступни по шее.
Наконец-то я смог свободно вздохнуть. Давивший меня казачина сообразил, что обстановка складывается явно не в его пользу, вскочил и приготовился к обороне. Корефан устремился ко мне на выручку. Он подобрал кинжал и вид имел устрашающий.
- Мочи его, урода! - заорал я, переворачиваясь навзничь.
Тяжело топая сапогами, казачина обратился в бегство. Я сел. Слава полоснул клинком по стягивающей запястья верёвке.
- Валим отсюда, - стряхнув остатки плети, я поспешил к машине.
Должно быть, я слишком усердно растирал затёкшие кисти, потому что при моём приближении стоящие на крылечке пацаны моментально попрятались обратно в кафеюшник. Мы залезли в "Волгу" и я первым делом проверил наличие Доспехов. Сумка была на месте, там, куда я её спрятал - на полу между сиденьями.
Бряцая наручниками, Слава сунул под седушку кинжал.
- Трофей, однако, - сказал он.
Прогрев двигатель, мы неторопливо отчалили от кенгурятника. Оклемавшийся казацюра нацепил папаху и хлопотал над поверженным соратником.
- Попили кофе, - с досадой сказал я, глядя в окно.
- Дома догонишься, - утешил корефан и, помолчав, добавил: - А вот что пива на халяву перехватили - это ништяк.
- Ништяк, - желчно пояснил я, - это два бушлата. Один постелил, а другим накрылся - вот это ништяк. Зэки на полу когда спали, с тех времён словечко и пошло. А сейчас все по фене ботают и сами в смысл сказанного не врубаются.
- И блатуют кто попало, по делу и не по делу, - ухмыльнулся друг.
Только на подъезде к дому я понял, что он имел в виду отнюдь не политеховскую шпану.
Браслет я снял при помощи иголки, молотком загнав её в паз и отжав зубец, фиксирующий прижимную скобу. Пришлось повозиться, но наручники ломать не хотелось. Почему-то казалось, что они могут пригодиться.
Дамы хмуро смотрели, как я вожусь с инструментом. Вопросов не задавали, что свидетельствовало о крайней степени недовольства нами. Всякая женщина желает видеть своего любимого героем, но сам процесс героизации её почему-то не привлекает, наверное, потому что любит. В данном случае недовольство проистекало из-за беспокойства за нашу жизнь. "Баранка" на руке корефана и вздутые рубцы на моих запястьях яснее ясного свидетельствовали о том, что кофе мы пили при весьма необычных обстоятельствах. Особенно злилась Ксения, хотя вида не подавала. Я прекрасно понимал корефанову пассию. Для неё я был смутьяном, снова втянувшим мужа в сомнительную авантюру, опасность которой распространялась и на членов семьи. Я никогда не знал, о чём они разговаривали наедине - эта супружеская пара сор из избы не выносила. Слава с Ксенией были знакомы ещё по Афгану, но прочно сошлись уже здесь два года назад и за это время пережили многое. Опять же, благодаря мне.
- Ксюш, - совершенно беззастенчиво спросил я. Будучи повязаннным с этой семьёй крепкими кровавыми узами, мог позволить себе некоторые вольности, - у тебя знакомые в "вавильнике" есть?
- Есть, - нехотя ответила Ксения, - Эрика собрались навестить?
- Ага, - кивнул Слава, потирая вмятину на лапе.
- Илья, - забеспокоилась Маринка, - ты чего опять задумал?
- Эрика проведать.
- Что тебя туда несёт, мало тебе?
- А как же сострадание к ближнему? Бедный Эрик там один, больной, ему скучно и он страждет.
- Это тот, который бандитов навёл? - жизнь с бывшим зэком не могла не обогатить лексикон супруги. - Какой резон тогда к нему ходить?
- Товарищеский долг зовёт, - привычно соврал я, улыбнувшись, как мне показалось, ослепительно. - Я человек порядочный, компаньонов в беде не бросаю.
- Лжёшь ты всё самым наглым образом, - высказалась Маринка. - Опять что-то затеваешь, а отдуваться потом нам, - и она компанейски приобняла за плечи молчащую Ксению.
Если бы в Советском Союзе воздвигали памятники героиням Великой Отечественной войны - партизанкам-феминисткам, он должен был выглядеть именно так. Я решил разрушить эту дружескую спайку:
- Ну так как, Ксюш, насчёт знакомых в "вавильнике"?
- Погоди, телефон вспоминаю. Ладно, пошла звонить, - качнув бёдрами, Ксения высвободилась из объятий товарки и скрылась в соседней комнате.
- А покамест давайте попьём кофею, - предложил я. - С утра не могу добиться этого удовольствия, почему-то всё время только меня добивают.
- Ладно, милый, - кротко согласилась Маринка. - Я сейчас сварю. Славик, тебе кофе сделать?
- Я лучше чайком побалуюсь. Кофе пускай Ильюха пьёт, он у нас аристократ.
- И сожрём что-нибудь, - добавил я. - Меня от всех переживаний на жор пробило.
- Ага, - не вставая, Слава дотянулся до холодильника и достал здоровенный оковалок ветчины. - Ещё чего съешь?
- Вполне достаточно. Что я, чайка соловецкая - жрать, рта не закрывая.
- Ну как знаешь, - Слава вытащил из стола нож, Маринка подала буханку ржаного и мы принялись за бутерброды. Обменялись с друганом взглядами. Перед выездом в больницу следовало бы перекинуться парой слов, но беспокоить женщин по негласному договору не стали. Они и так с нами натерпелись, незачем усугублять.
На конфорке зашумел чайник. Слава встал, пошарил в шкафу, извлёк пачку индийского чая. Засыпал крупные куски листья прямо в кружку, проигнорировав фаянсовый чайничек. При жене он был куда воспитаннее. Но сейчас дражайшая половина отсутствовала, а с друзьями можно было похозяйничать вволю.
- Хороший чай, лантухами, - деликатно заметил я, чтобы не молчать.
- А-а, без разницы, - критически отозвался засиженный офицер ВДВ, - индюха, она индюха и есть, - и добавил, словно оправдываясь, - Ксения покупала.
- Готово, извольте, - Маринка поставила две чашки с ароматным кофе и села рядом со мной.
- Гран мерси, - потянулся я к предмету своего вожделения.
К кофе, не к жене, разумеется.
- Милый, - маринкина ладошка ласково легла мне на руку, - давай ты бросишь эту затею, уедем куда-нибудь, пересидим, пока не уляжется. Сделай это для меня, а?
Слава тихохонько колдовал над чашкой, всем своим видом показывая, что его здесь как бы и нету.
- Сейчас скрываться не время, - негромко завёл я старую песню, - неразумно выпускать ситуацию из-под контроля. Надо кое-что разведать. Чтобы победить врага, следует знать его в лицо. Сгоняем быстро к Эрику, порасспрашиваем его - и все дела. Нам это ничем не грозит, уверяю тебя, дорогая. Надо брать быка за рога, иначе потеря инициативы грозит привести к большим потерям в будущем.
Маринка вздохнула и я понял, что казёнными формулировками её не убедишь.
Корефан, демонстративно игнорируя наше воркование, продолжал манипулировать ситечком и второй чашкой.
- Почему я всё это терплю, - маринкин вопрос прозвучал, скорее, риторически. - Наверное, потому что люблю тебя, дурака.
- Ну, дурака не дурака... Ты пойми, дорогая, я хочу отделаться малой кровью.
Упоминание про кровь оказалось крайне неуместным. Почувствовав это, Слава тут же пришёл на выручку, повернулся к нам и поставил дымящуюся кружку на стол. Оседлав табуретку, непринуждённо улыбнулся и спросил:
- Ильюха, а ты ведь в чифире все-все тонкости знаешь?
- Ну-у, - степенно ответил я, - может быть, чего-то и не знаю.
По вывеске корефана было заметно, что он явно настроился балагурить. Сменить тему "кровавого" разговора и в самом деле бы не помешало.
- А что ты хотел спросить?
- Про жёлтую плёночку, которая на поверхности чифира появляется. Это кофеин?
- По сути, да.
- А-а, тогда ясно, - ощерился всею золотой пастью Слава. - Это я к чему: был со мной случай. Ехал я в столыпине, из всех местных зон только в Форносово на поезде возят.
- Да-да, так, - подтвердил я, равно как и Слава знакомый с пригородными этапами. Скентовались-то мы в колонии.
- Ехал с нами дедушка на строгий режим, а нам-то откуда знать, что он "полосатик"? Дедушка и дедушка, старенький, весь перекосоёбленный какой-то. Мы чифир заварили, предлагаем ему, садись с нами. А он: благодарю, типа, только я дряхлый уже и весь больной. Лёгкого нет, две трети желудка вырезаны. Чифир мне пить нельзя. Можно я сахарку помочу? Ну а нам что, жалко? Валяй, говорим.
Маринка слушала, затаив дыхание. Сомнительные мысли вылетели из её рассудительной головы.
- Сахар - превосходный абсорбент, - назидательным тоном процедил я. - Он впитал в себя весь кофеин. А в темноте вагона вы и не заметили, как жёлтая плёночка на него налипла.
- Конечно, - ещё шире осклабился корефан, сияя ртом ярче солнца, - нам, первоходам, невдомёк. "Полосатый" весь кофеин схавал с кусочком сахара, а мы, дурни, глотаем горькую воду и радуемся, вон у нас чифир забористый какой: дедушка всего лишь сахарок помочил, а уже раскумарился!
- Сдаётся, дедушка имел вас не снимая штанов.
Мы заржали. Обаяние друга - устоять невозможно.
- Кто такой "полосатик"? - спросила Маринка.
- Кто сидел на строгом режиме, - ответил я. - В Форносово две зоны - общий режим и строгий. Строгачам дают полосатую робу, отсюда и "полосатые".
- Но ты же, милый, был на общем? - уточнила Маринка.
- Да, - сказал я, - на общем. - По поводу отсидки я распространяться не любил. О зоне вообще старался не вспоминать. Правда, иногда кое-что арестантское проскальзывало в поведении. Теперь это случалось всё чаще - обстоятельства, меняющие жизнь, диктовали возвращение к прежнему образу мышления. - Очень надеюсь, что на строгий не попаду никогда.
Ох-ох-ох. "Никогда не говори никогда".
- Не зарекайся, - подтвердила мои опасения Маринка, - а ещё лучше, брось рисковать. Давай уедем? - снова повторила она и я чуть было не согласился, но судьба в лице Ксении не позволила внести коррективы.
- Чего регочете? - спросила она, заваливая на кухню. - Дозвонилась я. Ваше счастье, что он на работе.
- Кто "он"? - осведомился лава.
- Дима, реаниматолог. Ты его знаешь, он на день рождения приходил.
- Ага, - кивнул Слава, судя по лицу, никакого Диму не вспомнивший.
- Кофе попьёшь? - предложила Маринка. - Я на тебя тоже сварганила.
- Спасибочки, - Ксения мельком заглянула в заварочную кружку и покосилась на мужа. - Твоя полная чашка нифелей?
- У меня там чай парится, - объяснил Слава, смиренный в присутствии супруги.
- Парится член в анале, а чай томится, - отрезала женщина по имени "Судьба".
Убитые, мы сидели молча. Ксения тоже была не прочь пошутить на арестантский манер.
До больницы на улице Вавиловых было десять минут езды. Когда мы, переобувшись в тапочки, вошли в палату хирургического отделения, Эрик даже не повернул головы в нашу сторону. Он не спал, глядел в потолок и лицо его было настолько осунувшимся, что я не сразу узнал своего компаньона-курганника. Сердобольная родня отсутствовала, однако тумбочка была завалена целлофановыми пакетиками и свёртками. Настало время процедур и прочих лечебных мероприятий. В палате было сумрачно и затхло. Унылая казённая мебель навевала тоску.
- Нашли больного? - поинтересовался реаниматолог Дима, проведший нас в узилище Гиппократа.
- Ага, - Слава протянул ему пакет с дежурным подношением - коньяком и фруктами. - Спасибо, доктор.
- Не за что, - пожал плечами Дима, забрал добычу и ушёл.
- Хау ду ю ду? - я подсел на кровать к Эрику. В руках у меня шуршал другой мешок, побольше. Я был готов умасливать дарами всех подряд.
Эрик не ответил. Он спокойно смотрел вверх, словно меня и не было.
- Эрик, - позвал я. Реакции не последовало. То ли он был не в настроении общаться, то ли игнорировал непосредственно мою особу.
- Ну, чего ты, братан, - добродушно зарокотал Слава, присаживаясь с другой стороны, поскольку табуретов в палате не отыскалось. - Хорош кисляк мандячить. Давай красненького дерябнем, для крови полезно и врач разрешил.
Я с готовностью вытащил из пакета бутыль "Кагора" и водрузил на тумбочку. Достал стаканы.
- Ну, чего?
- Замордовали его сегодня, - сообщил лежавший по соседству пожилой мужчина с забинтованной головой. Он пожирал глазами бутылку. - Если он не хочет, могу я компанию составить.
- Конечно же, - я с готовностью скрутил пробку. - А кто мордовал-то?
- Столько народу приходило, ёж-ползёшь, - пожилой сглотнул слюну и, выжидательно глядя на повисшее над стаканом горлышко, вынужден был продолжить: - Всё утро ходили - тум-дум-дум, тум-дум-дум! Только к нему.
Взгляд Эрика неохотно переместился на нас.
- А кто приходил? - вино неторопливо забулькало, вливаясь в стакан. Пожилой заёрзал.
- Да всякие... разные, - стараясь не смотреть в сторону Эрика, мужик сел. Ему было неудобно, но выпить сильно хотелось. Я терпеливо ждал. - Ну разные всякие, ёж-ползёшь. Сначала бизнесмены, навроде новых русских. Все нафокстроченные, в чёрных пальто и сапожках. Потом матушка и ментяра с нею.
- Ваше здоровье, - я протянул пожилому стакан. Тот жадно выхлебал вино.
- Опер приходил, - заговорил Эрик, моя нехитрая уловка расшевелила его, - оперуполномоченный из отделения. Я написал заявление, что никаких претензий ни к кому по поводу случившегося не имею. Тебе, Илья, на пользу. Дело заводить не будут.
Он говорил негромко, только губы шевелились. Я почему-то вспомнил, что раненый человек старается экономить силы на мельчайших движениях, и подумал, как много Эрик потерял крови.
- А кто приходил перед опером? - наклонился я к компаньону. - Это были "светлые братья", да? Они уговорили тебя написать отказ.
- У меня нет ни к кому претензий, - повторил Эрик. - Всё фирменно... Я доволен.
- Бизнесмены эти фокстроченные всё растолковали по заяве, как и что в ней писать, - подал голос пожилой. - Они в законах шарят, ёж-ползёшь!
Я сунул ему недопитую бутылку.
- Эрик, - сказал я, - ты конечно волен поступать как хочешь...
- Доспехи надо было им продать, - тихо, но разборчиво произнёс Эрик. - Сопротивляться... не стоит. Уступи Доспехи. Они купят.
- Даже после разборок? - на моя взгляд кровь "брата" могла служить серьёзным препятствием для совершения сделки. - Что-то не верится.
- А ты верь. Иногда полезно.
В словах звучала укоризна. Эрик верил, а я нет. Всё случившееся было лишним подтверждением тому, что со "Светлым братством" надо ухо держать востро. Выстрел на Ржевке сжёг все мосты, чему доказательством был вчерашний налёт. Братство мстило мне, какая может быть торговля?!
Этого я конечно говорить Эрику не стал. Сделал вид, будто согласен, и попросил адресок Альфреда Конна, дабы использовать его в качестве посредника. Эрику сдавать сердечного друга не хотелось и он начал мяться, но тут вошла медсестра и стала требовать, чтобы мы убрались. Эрик был слаб и не выдержал давления.
Дядюшка Альф обитал в престижных апартаментах на улице Ракова.
- Обойдёмся без насилия, - предупредил я друга, когда мы поднимались по гулкой "старофондовской" лестнице. - Стой и смотри, стой и молчи, как очень метко выразился Егор Летов, понял?
Зная сколь скор на расправу корефан, я хотел до поры оградить несчастного немца от маленькой сталинградской битвы, после которой, как известно, остаются сплошные руины. Афганец легко мог устроить победоносное шествие советских войск по владениям культурбегрюндера , но осуществлять это прямо с порога я считал делом преждевременным - сегодня надо было дойти до сути, а не до края. Я планировал задушевный разговор, для затравки которого лучшего предлога, нежели занедуживший любовник, трудно было придумать.
- Понял, - хмыкнул Слава. - Может мне в машине подождать?
- Не ёрничай, - без друга я идти не хотел, кто знает, что ждало меня в гнезде маслозадого ебуна, - просто веди себя хорошо.
- Лады, - мы взошли на лестничную площадку и я потыкал пальцем кнопку звонка.
Эрик говорил, что рабочий день в вербовочном пункте заканчивается к пяти. Мои часы показывали начало седьмого. По идее, дядюшка Альф был дома. Вот только один ли?
Разгадка явилась в виде точечки света, мелькнувшей в глазке. Кто-то с той стороны подошёл к двери, отодвинул заслоночку и приник к окуляру.
- Кто там?
- Нам нужен Альфред Карлович, - медвяным голосом произнёс я. - Мы из больницы. От Эрика письмо привезли.
- Эрик в больнице? - в проёме показалось узкое лицо, освещённое падающим из прихожей светом. - Что с ним случилось?
- Он ранен, - сказал я. - Мы его навещали в больнице. Он написал вам письмо и просил передать.
- Где оно?
- Мы пройдём? - сделал я шажок, поняв, что возражений не будет.
- Проходите, конечно, о чём речь, - заторопился хозяин.- Простите, что я вас тут держу.
Он прошмыгнул в комнату, предупредительно распахнув двустворчатую дверь, украшенную многоцветным витражом. Бесшумно ступая по паласу, мы последовали за ним, попутно оглядывая выделявшееся благородством обстановки жильё. Герр Конн, обладавший вкусом хорошего дизайнера, обустроил хату в стиле спокойного интеллектуального изящества. Недорогая, но добротная мебель, плафон в виде расписного китайского фонаря, на стенах тёмные драпри.
- Так где же письмо?
- Извольте, - я подал писульку, наспех накарябанную Эриком под недовольное фырчание медсестры. - Мы присядем?
- Конечно, - пробормотал Конн, впившись взором в бумажку.
Он был заметно взволнован. О, Боже, возлюбленный в беде! - трагедия, достойная пера Шекспира, только вместо Джульетты на смертном ложе должен был находиться Меркуццио. Новые нравы новых времён. Герр Конн и в самом деле питал к Эрику достаточно пылкие чувства.
Пользуясь случаем, я как следует разглядел дядюшку Альфа. На глазок возраст его определить было сложно: с равным успехом можно было дать как лет тридцать, так и под полтинник. Внешность ухоженная, но какая-то... потасканная слишком, что ли. Мелкие косметические дефекты тщательно маскировались. Сей господин внимательно следил за собой и даже пребывая в одиночестве был одет в отглаженные кремовые брюки, мохеровый джемпер и рубашку с круглым воротником, из-под которого красиво торчал аккуратно повязанный шейный платок-фуляр. Немецкая кровь и утончённая натура давали о себе знать.
Закончив читать, Альфред Карлович поднял на нас влажные голубые вежды.
- Как же это получилось? - негромко воскликнул он.
- Хулиганы, - я не стал вдаваться в вымышленные подробности. В записке Эрик не указал причин, приведших его на больничную койку, и ограничился сбивчивыми признаниями в любви.
Восседавший в кресле с совершенно каменной будкой Слава внешне никак не отреагировал на призыв к неведомому помощнику. У меня же на миг очко слиплось при мысли, что сейчас нас застукают таившиеся в соседней комнате меченосцы. И тут же отлегло от сердца: послышалось натруженное дыхание и к хозяину подбежал здоровенный восточно-европейский овчар с чёрным чепраком, выдающим знатную родословность. Пёс участливо подставил голову под ищущую утешения руку.
- Как же так, как же так, - причитал Конн, нервно глядя животное по шерсти. - Почему же так получилось?
- Никто не застрахован от уличной преступности, - вздохнул я, - а Эрик...
- ... Он такой ранимый! - удивительно точно подметил дядюшка Альф, лучше чем кто-либо знавший своего бой-френда. - Я теперь и сам убит. Расскажите, как его самочувствие.