Йоль - языческий праздник зимнего солнцестояния. Празднование Йоля длится тринадцать дней, на протяжении которых нет границ между миром живых, мертвых и миром богов. Наиболее важной и опасной из них считается ночь зимнего солнцестояния (21 декабря), самая длинная ночь в году.
С Валфом Милдред познакомилась еще в университете на дне рождения Джерри. В тот же день они переспали. Милдред, очевидно, была пьяна, иначе ей не пришло бы в голову лечь в постель с долговязым худым Валфом, Валфом в свитере с вытянутыми петлями и серой полоской от карандаша (Валф рисовал всегда, когда не ел, не спал и не занимался с кем-нибудь любовью) на нижней губе. Милдред была пьяна и потому, когда Валф, небрежно стряхивая пепел с сигареты (ему приходилось тянуться через ее грудь, полуприкрытую грязноватым одеялом), предложил праздновать Йоль вместе с ним, Милдрет глуповато хихикнула и согласилась. Потом она спросила, что такое этот его Йоль, и заснула еще прежде чем Валф начал объяснять про символику языческих праздников и прочую муру, до которой Милдред дела не было.
Про свое обещание Милдред благополучно забыла уже следующим утром, сидя с ногами на кровати Валфа и раздирая свои жесткие черные волосы расческой, пока он курил (пальцы у него были желтые от табака и с шишками-мозолями от карандаша) и рисовал ее. Карандаш был черным, мягким, оставлял следы, похожие на следы угля, но глаза нарисованной Милдред все равно казались голубыми (ярче, чем в жизни), губы алыми, словно она пила свежую кровь (или просто накрасила их дорогой яркой помадой, вроде той, которой красилась Эбби, вместе с которой Милдред снимала квартиру и ужасно ей завидовала), соски - темно-розовыми и кожа - молочной и нежной.
Именно поэтому Милдред была ужасно удивлена полмесяца спустя, когда в дверь ей позвонили в двенадцатом часу вечера двадцать первого декабря, а на пороге был Валф - с охапкой смолистых еловых веток, торчащих из пластикового пакета, с бутылкой дешевого вина. Эбби, стоя в дверях гостиной с кружкой какао в руках, рассматривала его внимательно и чуть брезгливо, а Милдред сгорала со стыда - к Эбби, небось, ходят не такие мужчины, вчера, например, подвозил хозяин книжного с проспекта на дорогущей машине, и пальто у него тоже было элегантное и дорогое. и портсигар - золотой, с гравировкой... а у Милдред - Валф в драной куртке, из которой вылезает синтепон, и с веником еловых веток. И теперь Эбби уж точно будет помнить про него, а не про то, что Милдред встречалась с сыном ректора университета, где учатся они обе, и даже вроде как почти с ним обручилась, и, может, даже обручится окончательно после Рождества.
- Ты обещала праздновать со мной Йоль, - говорит Валф, не здороваясь и не извиняясь за то, что явился в такое время. - Йоль сегодня.
- Йоль! - оживляется Эбби до того, как Милдред успевает открыть рот и сказать что-нибудь про то, что она была не в себе, и вообще, уже поздно, и не пошел бы ты отсюда, а? Эбби хитро улыбается и косит на Милдред удлиненным глазом, лисица, как есть лисица.
- Йоль - это очень интересно, - ангельским тоном говорит Эбби, хоть отродясь ей не был интересен никакой Йоль.
- Милдред, ну дай ему войти! - говорит Эбби и разглядывает его, запоминает все до мельчайших подробностей, потом будет что припомнить Милдред, когда та в очередной раз будет хвастаться своим ректоренком.
На Йоль дома украшаются еловыми ветками и зажигается ритуальный костер, как символ сгорания темной половины года. Чем ярче горит огонь, тем лучше, и тем слабее нечистая сила, рвущаяся в дом. Зажигать иной свет опасно - злые духи бродят по улицам и высматривают светящиеся окна.
Эбби балансирует на спинке кресла, сбросив темно-синие мягкие тапочки, и прикалывает к шторе еловую ветку степлером и бельевыми прищепками. На другом конце комнаты Милдред просовывает еще одну ветку в ручки шкафчика. Посреди ковра водружен колченогий стул с обломанной спинкой (валялся в кладовке и ждал своего часа лет сто, должно быть), на нем - жестяной тазик из той же кладовки, в тазик напиханы другие ветки пополам с мятой бумагой. Валф, супясь, их поджигает.
- Не могу поверить, что мы это делаем, - бормочет Милдред.
Эбби звонко смеется, спрыгивает со спинки кресла, усаживается прямо на ковер, скрестив длинные красивые ноги и опершись руками позади себя. Так ее грудь видна лучше всего, и красиво струятся по спине темно-медовые волосы, Эбби очень любит так сидеть. Милдред садится напротив нее по-турецки, так что из-под джинсовой юбки видны белые трусики, заплетает волосы в толстую косу. Валф клацает выключателем, и в комнате становится совершенно темно, теперь их лица освещаются только отсветами огня да еще - электронными часами с нездорово-зеленым табло. Глаза кажутся глубоко запавшими, и впалыми щеки, а скулы выступают тяжело и веско, делая лица похожими на черепа.
- На самом деле, - говорит Валф и закуривает (белый пробор похож на удар, рассекший его голову). - Что-то по-настоящему плохое может случиться только с тем, кто знает, чего ожидать.
- А как же ужастики? - бросает вызов Эбби и разливает вино, Валф откупорил его минуту назад. - Милли, ты пьешь? Ну неважно, пьешь... знаешь, вся эта хрень, - продолжает Эбби. - Типа "мы приехали в дом Дракулы, но мы не знали, что нас ждет".
- Вот именно, в дом Дракулы, - Валф тычет в ее сторону зажженной сигаретой. - Если они знали, что это дом Дракулы, значит, они знали, что может что-то случиться. Тот, кто не знает - не может призвать что-то даже случайно. Он просто про него не знает.
Валф разваливается на ковре, ставит себе на грудь пепельницу.
- Так что сейчас, - ухмыляется он. - мы как раз призываем злых духов. Мы же знаем, что они могут прийти в Йоль.
Эбби смешливо фыркает.
- Все злые духи придут именно к нам и именно в эту ночь, - улыбаясь, уверяет она.
Приходя же, духи Йоля стучат в окна или двери трижды. И услышав ответ, входят. Входят также и если открыть им дверь, оттого нельзя открывать ни окна, ни двери в Йольскую ночь, нельзя спрашивать также, кто стоит за дверью.
На часах - сорок две минуты первого, Милдред слушает, как препираются Эбби и Валф, пьет вино и смотрит на горящие ветки. В воздухе пахнет смолой и сухим огненным жаром, горят щеки.
А потом трижды громко стучат в окно. Милдред тонко, по-девчоночьи взвизгивает и роняет бокал себе на подол, мигом расплывается мокрое красное (в этом свете черное) пятно. Эбби нервно смеется, глядя на упавший бокал, и замолкает так резко, словно ей закрыли рот ладонью.
Все-таки седьмой этаж. Все-таки первый час ночи. Все-таки Йоль.
Потом Эбби резко отставляет свой бокал и поднимается на ноги.
- Посмотрю, что там.
- Сядь! - командует Валф, и голос у него сухой и острый.
- Это еще почему? - Эбби смотрит исподлобья, медлит, но Милдред точно знает, что ей хоть чуточку да страшно, иначе Эбби бы уже послала его нахрен и пошла к окну. И тоже встает на ноги, потому что сидеть ей кажется страшнее, чем стоять.
Ответить Валф не успевает.
Стучат в дверь. Три глухих гулких удара. Дребезжит дверная цепочка.
- Что за хрень такая? - спрашивает Эбби и старается, чтобы ее голос прозвучал уверенно и сердито. Получается жалобно и испуганно.
- Духи Йоля, - усмехается Валф и смотрит на них снизу вверх.
- Нахрен! - припечатывает Эбби (когда она боится, ну или злится - у нее каждое второе слово - "хрен", Милдред знает; раньше Милдред это ужасно смешило), маршевым шагом идет к двери. Валф смотрит на ее задницу, обтянутую кремовыми светлыми шортами, и усмехается, Милдред от этого становится гораздо легче, в конце концов, если он смотрит на задницу - значит, ничего страшного все-таки не происходит, разве нет?
Эбби проходит мимо распахнутой двери в спальню Милдред, в которой нет занавесок, и из окна в комнату втекает, кажется, темнота. Она распахивает входную дверь настежь, а с той стороны - нет вообще никого, только пустая, ярко освещенная лестничная клетка, и совершенно никаких шагов не слыхать, но Эбби стоит в дверях и громко ругается, подробно расписывая, что она сделает с уродами, которые стучат в чужие двери в первом часу ночи. Потом с грохотом захлопывает дверь и победно смотрит на Милдред и Валфа. Милдред же хочет только, чтобы Эбби вернулась обратно в комнату, где горит огонь и она не похожа на стоящего у дверей бледного призрака.
Милдред очень боится, что скоро ветки прогорят и костер погаснет.
Эбби возвращается.
- И ничего страшного! - говорит она и снова садится. Эбби сказала "ничего" вместо "нихрена", а значит, она уже полностью в норме. Пустая лестничная клетка вполне вписалась в ее представления о хулиганах.
Если же духи Йоля все же очутились в доме, следует запереться в одной из комнат, зажечь огонь и не покидать ее, покуда не пропоет петух. Особенно опасаться следует зеркал и лучше всего их все закрыть.
Мокрая юбка неприятно липнет к бедрам, в конце концов Милдред передергивается и поднимается с места, собираясь пойти переодеться. Старательно не глядя ни в зеркало, ни в двери своей комнаты, уходит в ванную (там как раз должна висеть одна из ее домашних юбок). Включает там свет, расстегивает молнию, забрасывает юбку в стиральную машинку. Потом, подумав, переступает через бортик ванны, встает на дно - вино просочилось сквозь ткань юбки, и бедра теперь липкие. Милдред, поджав губы, сосредоточенно отмывается, потом выбирается из ванны, натягивает запасную юбку.
И поднимает глаза на зеркало, служащее дверцей шкафчика с шампунями. Оно - запотевшее от горячей воды, слепое.
Слепое. Слепое лицо с белыми глазами и распяленным ртом прижимается к стеклу с той стороны, две раскрытые ладони с чуть удлиненными, странными пальцами, на которых суставов на один больше, чем нужно, давят на него изнутри, и под этими ладонями зеркало прогибается как тонкий металлический лист, ходит ходуном.
Милдред немо разевает рот, как рыба, и никак не может вздохнуть настолько, чтобы завопить. Грудь словно медной скобкой стиснута.
А у нее за спиной сам собой начинает медленно вращаться барабан машинки, к которой Милдред прижалась задом. Милдред отскочила бы от нее, но вращающийся барабан, отделенный от нее толстой дверцей - это не так ужасно, как тварь, ползущая с той стороны зеркала. Вместо этого Милдред слепо шарит руками по двери, пытаясь отыскать защелку.
Кричать она начинает только потом.
Исступленный вопль ужаса, которого человек просто не должен испытывать.
Эбби прибегает к ванной первой, стучит в дверь, ругается, требует открыть немедленно и "Милли, какого хрена?"
А потом они вышибают дверь, ломая хлипкую задвижку, и Милдред лежит, скорчившись, на полу ванной, а лицо у нее белое, совсем некрасивое, изуродованное смертельным испугом, на правой скуле - узкий кровоподтек. Медленно останавливается барабан машинки, а коврик усыпан крохотными осколками битого стекла, которые кажутся причудливым украшением Милдред.
Милдред мертва, как кошка, которую переехал автомобиль.
Эбби прижимает руку ко рту детским беспомощным движением, потом зовет:
В ночь Йоля скачет по полям и городам Дикая Охота. С каждым годом все длиннее она, слишком многие умирают в Йольскую ночь, слишком многие зовут с собой живых.
...удивительно, думает Валф. Каждый год так, думает Валф. Он же их честно предупреждает, нет?
И все равно каждый год они не хотят держаться у огня. Каждый год они открывают двери и смотрят в зеркала.
Недоумение - это последнее человеческое чувство Валфа, прежде чем он обращается в огромного волка, прыгает в окно, так что стекла разлетаются брызгами. Его тень взлетает по стене дома напротив и, кажется, на мгновение застилает собой звезды. Потом ее настигают другие тени, псов и всадников, Дикая Охота несется по освещенному яркими огнями ночному городу, и неба над ним нет - только фиолетово-черные тени.
Пятнадцатого декабря следующего года.
- Давай вместе справим Йоль? - спрашивает Милдред (Сирил знаком с ней четыре часа и понятия не имеет, откуда она взялась на вечеринке, но красивее девушки он не видел). Она стоит в дверях кухни, прислонившись к косяку, кутается в толстый синий свитер и перебирает свои длинные волосы, улыбаясь, глядя на него. У нее за спиной грохочет музыка, и поверх ее плеча Сирил видит чью-то узкую руку с браслетом, какая-то девушка танцует в гостиной, вскидывая руки, как ветки. А Сирил говорит:
- Давай.
И Милдред улыбается ему.
Потом - Милдред спускается по лестнице, два переулка к центру города, и Эбби, мерзнущая у телефонной будки. То есть - не мерзнущая, конечно. Эбби теперь никогда не мерзнет, Милдред - тоже, Милдред берет подругу под руку и подмигивает на ходу какому-то мужчине, заглядевшемуся на них. Может быть, потом она спросит его, не хочет ли он провести с ними Йоль.
Эбби смеется и первой сворачивает в подворотню.
Эбби смеется и первой рассыпается снежными хлопьями, уносится по ветру.
До Йоля - целых шесть дней.
____________
В тексте использованы цитаты из книги В. Пивоварова "Особенности языческих верований".