Траурные флаги висели на шестах по всему Некитаю - страна скорбела о пропаже последнего французского святого. А в том, что доблестный аббат Крюшон тоже был святым вестником Шамбалы, ни у кого сомнения не было. Возможно, святость его и не дотягивала до незапятнанного сияния графа Артуа - сей святой граф прошел по юдоли грехов наших даже не заметив их. Он не только ни разу не онанировал - он даже не сознавал этого. За аббатом же водились кое-какие грешки - например, он так и не измазал трон императора соплями, хотя в этом состоял его долг пастыря и христианского вероучителя. Но никакого сомнения, что миссионерский подвиг, сотворенный праведным аббатом, полностью очистил его и искупил все случайные прегрешения, которым все мы, смертные, увы, иногда подпадаем. Ведь сколько аббат прожил в Некитае? Всего ничего - то ли полгода, то ли еще меньше. А сколько праведных трудов совершил? Великое множество. И ведь не остался, чтобы тщеславно насладиться плодами проповеди своей, - нет, аббат сотворил благочестивый посев и, дождавшись первых плодов, скромно удалился, оставив питомцам своим вкусить сладость жатвы. Наставил Сюй Женя и Тяо Бина сигать ради святой истины в купель с поросячьей мочой - и удалился. Чудотворно даровал де Перастини когтеходство по вере его - и ушел. Посадил Пфлюгена и Тапкина распевать в харчевне народную песню "Дрочилка Артуа" - и ушел. Отстегал членом по башке Блудного Беса на Заколдованном перевале - и слинял. Раздавил как клопов резидентуру Бисмарка - и удрал. Пресек отток некитайского семени из родной земли - и сконал. Зашухерил всю малину - и похилял. Поломал кайф кентам - и слинял. Навонял как хорек под нос всей столице - и скололался к хренам... Святой человек, колбаса мой сентябрь!.. килда с ушами!..
Когда император узнал, какой шмон навел в Неннаме аббат Крюшон и как бесследно исчез впоследствии, владыка чрезвычайно расстроился.
- Да что же это такое, - жаловался он супруге и двору, - только завелся один святой - сбежал, второго прикормили - и опять сбежал! Ну почему, почему у нас не задерживаются святые? Хоть бы, - горько вздыхал император, - трон соплями напоследок измазал - так и то побрезговал! Эх!
Почему-то государя это удручало больше всего. Напрасно придворные хором уверяли императора, что его обиды и подозрения беспочвенны. Де Перастини божился, что устав ордена иезуитов строжайше запрещает иезуитам, особенно французским, мазать сопли на трон, особенно некитайский. Но император ничего не хотел слушать. Он усматривал в этом жесте аббата, а вернее - в отсутствии оного, пренебрежение к своему престолу и роптал:
- Вишь, какие мы гордые! Я, дескать на вашу дикую страну и сморкать не хочу! Ну, правильно, он святой, а мы тут додики все... Так ты хоть из вежливости прикинься... Вон граф - только приехал, а сразу же сиденье в столовой обмазал, а небось, он архат еще почище аббата... килда с ушами!..
На самом же деле аббат не обсморкал трон единственно из-за простой рассеянности, а кроме того он еще предполагал вернуться в Некитай и наверстать упущенное. Но, как водится, владыка Некитая приписывал все злому умыслу и продолжал обижаться. Соболезнуя печали обожаемого властелина, Гу Жуй решился сам пробраться ночью в тронный зал и обмазал сиденье трона добрым литром соплевидного гоголя-моголя. Государя уверили, что это сделал лично аббат, якобы тайно вернувшийся в Некитай исключительно с этой целью.
- Ну, а где ж он сам? - спросил император, не осмеливаясь еще поверить благой вести.
- Таинственно скрылся этой же ночью, - солгали императору. - Обсморкал престол - и слинял! Килда с ушами!
- Колбаса мой сентябрь! - возликовал император.
Государь до того обрадовался, что немедля побежал на батут и прыгал на нем до усрачки, а потом и до полной усрачки. Затем, несколько успокоившись, император прошел во дворцовый сад, забрался на ветку груши и принялся онанировать прямо в форточку окна комнаты, что занимала мадемуазель Куку, вторая фрейлина его супруги. С престарелой девицей случилось от этого нервное расстройство - она бегала и всем рассказывала то про кобру на ветке, которая плюнула ей в окно ядом, то про Шелока Хомса, который якобы пытался проникнуть в ее апартаменты. Хуже того, с этого дня ей стал повсюду мерещиться заколдованный онанист. Над девицей Куку сначала посмеивались, однако, вскоре и другим во время прогулок по саду стал попадаться этот загадочный незнакомец - по примеру неистового короля Луи он сидел, приспустив штаны, где-нибудь на ветке и с диким гиканьем сигал вниз и скрывался в кустах. Доложили императору.
- Уж не святый ли граф Артуа к нам вернулся? - радостно изумилась - верней, изумленно обрадовалась царственная чета. - Найдите же, найдите его!
Заколдованного онаниста ловили после этого все кому не лень, и он каждый день попадался, но все время не тот, кто на самом деле. Конечно, все знали, кто на самом деле развлекается в императорском саду, но делали вид, что не узнают и не могут поймать его, желая сделать приятное императору. Государь тоже догадывался о том, что придворные ему подыгрывают, однако продолжал эту мистификацию - уж очень была отрадна мысль, будто к нему вернулся бесценный друг святой граф Артуа.
Как-то раз император стоял, прислонившись к большой яблоне и прикидывал, как ему забраться на ветку, что протянулась к окну апартаментов супруги гов.маршала. "Она выглянет в окно - кто это там трепыхается, а я как засвищу молодецким посвистом! да как рявкну: проснись, мужик! ты серешь!!! - небось, обоссытся со страху, дуреха!.. А гов.маршал-то ее, небось, после этого на карачках ко мне приползет, прощения просить будет", - сосредоточенно размышлял государь.
Он не любил гов.маршала - тот не говорил ни на одном европейском языке да и вообще был глухонемым назло своему государю. Дело, над которым сейчас размышлял повелитель Некитая, было, казалось, заурядным, одним из множества тех мелких государственных вопросов, что император каждый день решал в рабочем порядке. Но император не привык предоставлять на волю случая ни одного, самого мелкого вопроса, и теперь обдумывал свой план с той тщательностью и собранностью, что его во всем отличали. Проявляя свойственную ему государственную прозорливость, император проработал каждую деталь своего костюма, наличие или отсутствие при себе альпенштока, мыльницы, а также набора порнографических открыток, подаренных при расставании благочестивым аббатом Крюшоном. Теперь государь размышлял, каким звуком заставить гов.маршальшу выглянуть из окна - поблеять или похрюкать вначале.
Император уже склонялся к тому, чтобы воспользоваться манком птицелова и изобразить соловья, и в этот момент его окликнули.
- Эй, лысый! - громко звал кто-то из кустов.
Император посмотрел и увидел сквозь ветки чью-то руку, настойчиво делающую ему знаки приблизиться.
- Лысый! - свирепо повторился призыв. - Оглох, что ли? А ну, иди сюда, пока тебя не отжали!
Государю стало как-то не по себе и даже просто боязно. Он опасливо подошел ближе, и тут рука, высунувшись из зарослей, втащила его в кусты. Государь увидел перед собой двух подозрительных субъектов, наружности не то что свирепой, но воровской. Урка, втащивший государя за шиворот, строго выговорил ему:
- Ты че, кент, тебе сто раз повторять, в натуре? Щас как вколю моргушник!
И оскалившись, мужик воровского вида согнул кисть и руку, приготовившись покарать ослушника.
- Да ладно тебе, Фубрик, - вступился второй. - Он на правое ухо тугой, я точно знаю. Точно, лысый? - громко спросил напарник Фубрика, кося глазом.
- А? - сам не зная, зачем он это делает, громко переспросил император.
- Ну, я че говорил, - сплюнул второй.
- Тьфу ты, - сморщился Фубрик. - Слушай, Жомка, на хрена нам этот глухарь, ну его, найдем другого фраера.
- Да не, ты че, - возразил Жомка. - Он нам во как поможет, правда, лысый? Поможешь?
- Ага, ага, - закивал император, соглашаясь. Он не знал, о чем ведут речь эти двое, но видел, что Жомка к нему добр и защищает его от грубостей своего товарища. Поэтому император решил всячески угождать и во всем соглашаться с Жомкой - не из выгоды или от страха, а из-за желания сохранить симпатию человека, столь к нему расположенного.
- Ты записку-то получил? - спросил меж тем Фубрик.
- Получил, конечно, - отвечал за него Жомка. - А то чего бы он сюда приперся!
- А, да, да, - подтвердил император.
- Так какого же хрена ты опоздал? - нахмурился Фубрик. - Мы полчаса стоим ждем, в натуре.
- Да я... тут... - начал оправдываться император. - Я хотел сначала на дерево залезть, а тут вы...
- Козел, - заметил на это Фубрик и влепил-таки государю пребольный моргушник. - По дереву не годится, понял?
"Понял" у него получилось как "по-ал". Фубрик продолжал наставление:
- Нас там живо засекут, по-ал? Еще раз увижу, что ты на дерево лезешь, я тебе так вломлю, по-ал? Подземный ход копать надо, придурок.
- А! - сказал император, потирая лоб. - Вон вы как! Здорово придумали!
- Ла, похезали, - оборвал его Фубрик. - Не хрен тут звонить - зашухерят.
Император пошел за этими двумя, решив им ни в чем не перечить. Государь уже "по-ал", что его новые приятели приняли его за кого-то другого, видимо, за какого-то неизвестного им в лицо сообщника. Но он боялся раскрыть Жомке и Фубрику их ошибку. "Еще отожмут тут в кустах или заставят с крыши прыгать как Сюй Женя и Тяо Бина", - испуганно думал император.
Они обошли полдворца, хоронясь за кустами, и наконец Жомка сказал:
- Все, мужики, приехали.
Урка показывал на полузасыпанный вход в один из погребов в дальней части дворца. Эта часть сада посещалась редко, а во флигеле были разные помещения, которые когда-то для чего-то понадобились, но сейчас в них почти не заглядывали. Место было на отшибе, и если Фубрик и Жомка действительно хотели рыть подкоп, то выбрали самый подходящий подвал.
- Ну, мы на разведку сходим, - распорядился Фубрик, - а ты стой тут на стреме. Свистнешь если что. Свистеть-то хоть умеешь?
- Нет, - признался император, похолодев от страха, что вызовет неудовольствие блатного.
- Ну что ты за фраер! - скривился Фубрик.
- Я вот так умею делать, - поторопился похвастать император. Он сунул палец за щеку и звонко чпокнул - звук был такой, будто лопнул бычий пузырь. - А еще я пукаю очень громко, - добавил он и в доказательство стал выпердывать "Мурку".
Одной рукой Фубрик зажал себе ноздри, а другой вкатил в многострадальный лоб государя внушительный моргушник.
- Ты, гондурас! - осерчал урка. - Это наша блатная песня, а ты ее жопой дуешь, сучара!..
- Лысый, у тебя слуха нет, - заметил и Жомка. - Ты уж лучше чпокни два раза, если атас будет, усек?
Двое блатных засветили фонарь и нырнули в ход. Император стоял, прислонившись спиной к стене и с тоской размышлял, как ему поступить. Он хотел уйти, но боялся. "А вдруг, - конил император, - встретят потом в саду да напинают или моргушник влепят! Им это запросто". Государь потер лоб - и вдруг решился бежать прочь. Но в этот самый момент наружу показался Жомка:
- Лысый, ты лопату и лом достать можешь? Нам там разгрести надо.
- А че нет, - небрежно сплюнул император. - Тут у садовника закуток, там всего навалом.
- Сгоняй по-скорому! - велел Жомка. - Я тута потелепаюсь.
Император ушел в кусты и выбрался на аллею. Ему навстречу попался какой-то мелкий придворный, влюбленный в своего императора. Император не знал его имени, но помнил, что тот обожает его, своего государя - разумеется, все придворные преклонялись перед владыкой, но этот особенно - он даже нарочно выскоблил у себя на голове такую же лысину. "Ну вот, его и пошлю за охраной, - подумал государь. - А сам скорее слиняю подальше во дворец!" Но вместо этого государь неожиданно сам для себя сказал:
- Эй, ты!
- Да, государь! - склонился придворный.
- Ну-ка, сбегай скорей к садовнику в закуток, принеси мне лом и лопату. Только - никому не слова, по-ал? Ну, живо!
Придворный, кланяясь, попятился и бегом припустил куда было велено. Вскоре он притащил орудия землекопов.
- Ну, стой здесь, - приказал император. - А за мной не ходи, по-ал? А то ка-ак влеплю моргушник!..
Он замахнулся лопатой, и придворный испуганно пригнулся. "Боятся меня", - радостно подумал император. Он снова продрался сквозь кусты и протянул лом с лопатой Жомке.
- Молоток! - похвалил Жомка, и императору приятно было слышать эту похвалу своей расторопности.
Государь снова встал у стены, прислонившись спиной. Неожиданно вдалеке на дорожке показалась парочка фрейлин. Они издали начали кланяться императору. Государь сделал вид, что не замечает их. "Вот принесло кобыл! - с досадой подумал он. - Теперь будут гадать, фули я тута стою!" Вдруг его осенило - император присел на корточки и принялся онанировать. Фрейлины, тихохочко похихикивая и перешептываясь, прошли мимо - угадывая желания государя, они тоже сделали вид, будто никого не заметили.
В этот самый миг из лаза выглянул Фубрик и страшно разъярился.
- Лысый! - гаркнул он. - Ты что же это - онанируешь на стреме?!. Вот тебе, козел!
Он больно-пребольно принялся вколачивать в царственный лоб моргушники и при этом приговаривал:
- На стреме не онанировать, по-ал?!. По-ал, придурок? На стреме не онанировать!
- Уйа-уйа-уйа! - возопил император.
- Мужики, что тут у вас? - выбрался к ним Жомка.
- Да вот, козлина, - повел головой в сторону императора Фубрик, - онанирует на атасе, пидар!
- Ты чего же это? - строго вопросил Жомка и нахмурился. - У нас, блатных, на стреме никто не онанирует!
- Да я... - стал объяснять император, - я нарочно это! Вижу - бабы какие-то мимо прутся. Думаю, подозрительно же - стоит мужик, ничего не делает. Фули ему надо, верно? Думаю, дай-ка я онанировать начну - вроде уже какое-то занятие - вроде как нарочно отошел в сторонку и... Ну, они и почапали себе... А то как-то шухерно - че, мол, он стоит тут!
- А, ну, это правильно! - одобрил Жомка, удовлетворившись объяснением. - Ты, Фубрик, в натуре, зря шмон поднял. Лысый же это воровскую смекалку проявил, он для конспирации это!
- Ага, ага! - закивал император. - Я всегда для конспирацию онанирую!
- Ну, тогда другое дело, - смягчился и Фубрик. - Хрен с тобой, дрочкай, только как ты потом палец в рот себе совать будешь для чпока - это я уж не знаю.
- Я вытеру! - пообещал император. - Бля буду, вытеру!
- Во, вытери, а то зачушишь себя - мы с зачуханными не водимся, - предостерег Фубрик. - Сразу из блатных выгоним, по-ал?
Они снова ушли на раскопки. Император еще час стоял у стены. Как назло, придворные будто сговорились - то одного, то другого несло невесть зачем в заброшенную часть сада. Император уже не отнимал руку от паха, изображая заколдованного онаниста. Он злобным взглядом провожал сановников и придворную мелкоту, недоумевая, чего их сюда сегодня всех тащит. К счастью, у Жомки и Фубрика вышло масло в фонаре, и они выбрались наверх.
- Все, кенты! - провозгласил Фубрик. - Разбегаемся. Лысый! Завтра в это же время здесь. Смотри, чтоб фараонов не притащил - оглядывайся, когда сюда пошлепаешь.
- Я че, вчера родился, в натуре? - оскорбился император. - Да я легашей спиной чую за квартал.
- Я говорил тебе, - вновь вступился Жомка, - клевый фраер!
- Ла, до завтра.
Фубрик и Жомка в ту же секунду будто растворились, только кепка Фубрика мелькнула где-то в кустах. А император выбрался на аллею и обнаружил придворного, которого он посылал за лопатой. Государь нахмурился:
- Ты?.. Какого хрена, в натуре, ты тут тыришься?
- Да я, ваше величество, - отвечал придворный, влюбленный в своего государя, - вы мне наказали стоять здесь, я и стою.
- Будь завтра здесь же в это же время! - внезапно выпалил государь ему вслед.
"На хрена я ему это сказал?" - недоумевал император всю дорогу до дворца.
На следующий день, когда император приближался к месту раскопок, за кустами на соседней дорожке послышались возбужденные, но приглушенные голоса. Это о чем-то спорили Жомка и Фубрик. Император прислушался:
- Да бля буду, - горячо доказывал Фубрик, - не тот это!..
- Он же лысый, в натуре, - возражал Жомка. - Какого же тебе еще хрена надо?
- Жомка, ты гляделки-то куда затырил? Кенты говорили - аббат там будет. А из этого сморчка какой аббат?
- Да хрен ли тебе в аббате, - успокаивал Жомка. - Ну, не святоша - так еще и лучше, если не аббат.
Император пересрался. "Раскрыли! - с тоской подумал он. - Ну, теперь хана!" Государь и сам не мог сказать, чего он соизволил испугаться, но ему было страшно - узнают, что он не тот, и тогда...
На ватных ногах он кое-как дотащился до входа в подвал, и тут как тут из кустов вынырнули Жомка и Фубрик. Они разглядывали его инквизиторским взглядом.
- Слышь, лысый, - заговорил Фубрик, - ты что - не аббат, что ли?
Император скорчил рожу посвирепей, чтобы казаться уркой, и свойски подмигнул:
- Ха, какой я в дупу аббат!
- Лысый, а где аббат? - поинтересовался Жомка.
- Да шухер тут был недавно, - объяснил император. - Аббат пошустрил тут малость да слинял пока не поздно. Обсморкал престол - и сконал! Килда с ушами!
- Во, в натуре! - восхитился Фубрик. - Слышал, Жомка? Ободрал все камни с трона и слинял! Вот бы и нам так.
- Лысый, - спросил меж тем Жомка, - а чего же ты-то к нам мажешься?
- А я че, в натуре, смотрю кенты клевые, бля, - развязно отвечал император. - Чего, в натуре, не скорешиться?
- Смотри, Лысый, - предупредил Фубрик. - Мы не всяких фраеров берем. Ты лучше свали отсюда, если очко играет.
- Че? - храбро сплюнул император и попал себе на грудь. - У меня? Очко? Играет? Ха, кенты! Да я и не по такому шухеру бацал!
- Я тебе говорю, Фубрик, - одобрительно произнес Жомка, - не гони волну! Клевый фраер! Он нам во как поможет! Поможешь, Лысый?
Император снова сплюнул и на сей раз попал на свою штанину:
- В натуре, бля! Чтоб век воли не видать!
- Подписываешься, фраер? - хмуро спросил Фубрик - у него, видать, все еще оставались какие-то сомнения.
- Слово!
- Ну, смотри! - опять пригрозил Фубрик, сгибая руку в изображение моргушника. - А то... выгоним из урок как шавку отвязанную, по-ал?!.
Урки вновь скрылись в подвале. Император прошелся взад-вперед и выглянул на соседнюю аллею. Там он обнаружил придворного, которому велел вчера прибыть на место. Государь совсем про него забыл, но теперь обрадовался.
- Ну, стой тут на стреме, - милостиво распорядился император. - Ты на стреме-то умеешь стоять?
- Как прикажете, ваше величество! - снова поклонился придворный.
- Ну-ка, что ты должен делать? - строго спросил государь.
- Не знаю, ваше величество!
- Какой же ты урка, в натуре! - скривился император. - У нас, блатных, самое главное - это на стреме стоять, по-ал?
- Так точно, ваше величество! Что я должен делать?
- Во, бля, еще спрашивает! Свистеть, если шухер будет! Свистеть-то умеешь?
- Умею, ваше величество! - и в доказательство придворный свистнул в два пальца.
На этот звук из хода в подвал показался Жомка и окликнул императора:
- Лысый, что за шухер?
- Заткни уши и отвернись, - приказал император влюбленному в него придворному. Придворный исполнил сказанное, меж тем как император прошел через кусты и успокоил Жомку: