Гёльц Полина Анатольевна :
другие произведения.
Лицо библейской национальности
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Комментарии: 7, последний от 23/04/2004.
© Copyright
Гёльц Полина Анатольевна
(
b.goelz@ieee.org
)
Размещен: 09/08/2002, изменен: 09/08/2002. 19k.
Статистика.
Рассказ
:
Проза
Оценка:
6.00*3
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Аннотация:
Грустная история жизни старого еврея.
Извините... У Вас ключ от подьезда есть?
А-а-а... Вы тоже в гости идёте. Мы покурим? Неизвестно сколько ещё ждать придётся:
до морковкина заговеня или до первого пришествия. Имеется ввиду, пришествие кого-нибудь с
ключом... ключом от подьезда...
Картина маслом, так сказать : Два интеллегентных человека у парадного подьезда.
Закуривайте, пожалуйста. Угощайтесь! Для хорошего человека яда не жалко. Сигареты - они только
для лошадей опасны. Вы помните, что капля никотина убивает лошадь?
Интересно на какое место, надо капнуть эту чёртову каплю, что бы лошадь от неё сдохла? Под
хвост или на копыто? Может быть именно поэтому ни одному человеку на свете не доводилось
видеть курящую лошадь. Они догадываются о подстерегающей их неминуемой гибели. Знают падлы...
Минздрав предупредил и нас об опасности, страшной опасности, которая ожидает нас после каждой
выкуренной сигареты. Но... Мы ведь не лошади. Мы не будем слушать Минздрав.
Стишок сам собой сочинился : нам не нравится Минздрав, потому что он не прав!
Чего только не придумаешь... Какая только глупосить в голове не родится, когда холодно. Боже
мой, как холодно!
Вот дверь отворилась. Тётка в цветастом халате вышла с мусорным ведром.
Богиня! Богиня... Повторяю я мысленно, переминаясь с ноги на ногу.
Я смотрю на тебя с восхищением. Только зря ты думаешь, что твои увядшие формы, пробудили во
мне порочные желания. Я просто хочу зайти в подьезд, потому что там тепло. Я мечтаю об этом.
Спасительница, ты достойна воспевания и восхваления.
Вы не подскажетет мне, как сказал об этом поэт?
Имя твоё неизвестно, подвиг твой бессмертен!? Так кажется?...
И ещё... Мой нежный взгляд, наивной страсти полный!... - скользнул по твоей жирной спине в
последний раз. И я зашёл в дом. Скользнул, забежал в тёмную расщелину урбанистической громады,
как мальчишка в детский парк.
А в подьезде дйствительно тепло. Пахнет кошками-мышками. То есть кошачей мочой и мышиным
катышками. Тёплый туман происходит от трубы центрального отпления. Милая труба, я прикоснусь к
тебе руками! Заодно варежки посушу. Пальцы чувствуют тепло. Я могу ими пошевелить и достать из
кармана ключ от квартиры, где... Денег не лежит. И не сидит. И не находится.
Зато там на диване лежит мой друг, он собственно хозяин квартиры. Реставратор Юрий Михайлов,
пятидесяти двух лет от роду, собственной персоной, что называется : разрешите представить!Меня
он пустил на постой, за незначительную сумму рублей в месяц. Или жидкой валютой, как придётся.
Как раз после того, как меня жена выгнала из дому. И надо признаться, было за что.
И теперь я - здесь, на птичьих правах. Конечно трудно представить меня, старого дядьку, в роли
птицы. Ну если только на моё лицо, библейской национальности, в профиль посмотреть, то можно
увидеть некотрое сходство шнобеля с клювом. А в остальном... Я - мужчина. Причём мужчина, что
надо! Хм... раньше был... Лет этак двадцать с лишним назад. Так что вам, барышня, глядящая в
монитор - крупно не повезло... Ну абстрактный персонаж ввиду имеется. Хорошо?
А Михайлов пьян. И поэтому спит.
От моих шагов он не проснулся, я вообще-то тихо хожу. Привычка красться всегда спасала меня, в
различных ситуациях. Около старого Михайловского дивана, я нашёл полупустую бутылоку с
коньком. Не хватило у реставратора душевных сил выпить до дна. У Михайлова сегодня праздник
души, он получил гонорар. "Говнорар", как шутит один наш общий знакомый. Если вы мне напомните
потом, то я непременно расскажу про одного интересного фрукта, если не забуду, конечно. Он
сейчас в Москве : генерал, академик, чёрт знает что... Человек интресной судьбы, как про него
в газетах пишут. Он ещё говорил смешное слово "говнастка", вместо гимнастка, про одну свою
знакомую.
Я читаю иногда, что бы потом было о чём поговорить самому с собой. С умным человеком и
поговорить приятно. Да-а-а...
Я согласен сам с собой. Я живу в согласии с собственным "я". Правда оно у меня маленькое. Я не
случайно написал его с маленькой буквы.
Между делом, то есть пока я думал о вас, я - поужинал. На ужин у нас был, его величество -
"Чай", чай из лучших сортов грузинской пыли, его мы упомянем с большой буквы. Кто-то добрый,
пожаловал мне это с барского плеча, в качестве гуманитарной помощи. Спасибо. Благодарствую.
Забыл сказать, что мне уже пятьдесят шесть и я не чувствую себя молодым.
Я - тотально одинок, и кроме тела Михайлова, рядом со мной больше никого нет.
Тело Михайлова абсолютно неподвижно. Моя недвижимость, так сказать.
Кстати, в ванной я не нашёл своей бритвы. Этот "говнаст"-реставратор не всегда бывает пьян.
Завтра эта недвижмость, откроет глаза... Мутные свои глаза. И скажет слово. Угадайте какое?!
В начале было слово. И слово было - "пиво". И слово было у Михайлова. И слово было сам
Михайлов.
Я лёг на раскладушку и укрылся курткой. Китайский пуховик, отвратительного синего цвета. К
тому же из него лезут перья. Да-а-а-а!? А я ведь я похож на птицу, если вдуматься. Летать я,
конечно, не могу. Но перья из меня лезут, даже очень. Будьте уверены.
Тфу! Меня так и дразнят - "чудо в перьях".
Я сплю под курткой. Белья у меня - нет. Не подумайте, что я - бомж. Но поставьте себя в моё
положение? Я же не могу носить постельные принадлежности на работу, а в моё отсутствие они
пропадут, потому что Михайлов не всегда бывает пьян.
Бритву жалко...
Зато вокруг меня тепло, телу моему хорошо. Даже железный остов раскладушки, с которым свела
меня лукавая фатальность... Не скажу что бы она была злой... Ну так вот, даже остов моего
ложа, не кажется таким уж жёстким.
А слово раскладушка, бесспорно женского рода. Её алюминиевый скелетик отделяет меня от пола. И
я проваливаюсь в чёрную, беспокойную дрёму. Эх! Сны мои ужасные...
И было утро и был вечер... И я бы не сказал, что это было - хорошо.
Снился мне вагон, который раскачивается в такт движениям паровоза. Я часто вижу сны, как
будто еду куда-то... Снится мне холодный ланшафт, может быть - Сибирь. За окном - леса, леса.
Бесконечные, дремучие просторы. Во сне - красиво, но это холодная красота. А я холод не люблю,
я кажется уже гворил об этом. Едет в поезде офицер с женой - мои мама и папа, мама беременна и
волнуется... До меня у неё уже случились два выкидыша. А я был третьим.
Ха! Третьим будешь? Слова Михайлова, музыка народная...
И судя по положению вещей и обстоятельяствам моей жизни, я - тоже выкидыш. Только не
мертоврожденний. А такой живой, даже тёплый...
Поезд раскачивается, вдруг его тряхнуло со всей силой и он остановился. Где-то вдали загудел
всеми своими прокуренными и обгорелыми потрохами паравоз. Я жадно вдохнул запах гари, и открыл
галаза.
Надо мной - лицо Михайлова с сигаретой в зубах.
Он трясёт меня за плечи и дымит нещадно.
Здравствуйте, батенька - паровоз!
Я сонно замахал руками и послал его подальше.
Он отшёл подальше, то есть в дальний кухонный угол и там сел за стол.
Мяглая посадка, ещё нетрезвого тела состоялась успешно.
Утро нового дня не было добрым, не было солнечным. Мы - два старых хрыча сидели на кухне.
Курили, пили чай. Я читал вчерашний номер "N-ской правды". Михайлов жаловался на жизнь, а я
его слушал, шурша листами жёлтой, как мои зубы бумаги. Мысли мои тоже шевелились суетно и
буднично, вот как сейчас. Все мои пробуждения, каждое утро, похожи друг на друга, как сиамские
близнецы. Как листки газеты, которые быстро выскакивающие из печатного станка, моментально
закрывают один другой и чудесно пахнут свежей краской. Одна секунда и целая гора скучных,
провинциальных новостей вывалилась на стол из урчащих недров станка... И уже готова к
употреблению... Сколько раз я шутил о том, что пресса необходима. А во что, скажите мне,
завернуть чудесную, вонючую волбу, ещё не битую головой об стену подьезда? Чем набить для
просушки мокрые ботинки? Тобою... Только тобою. О! Дорогая моя пресса.
Но в начале - читать.
Так... Что у нас сегодня?
Президент нашего захолустья, вернулся из столицы и выступил с речью...
В деревне Ахпёрки, постороили новую школу... Ну и название! Я даже засмеялся...
Дальше... В театре - балет, в музее - выставка... Почему не наоборот?
Я оставил газету на подоконнике и стал собираться на воздух, на простор.
Стою в прихожей. На мне - ботнки, стараниями борзописцев, почти сухие. И даже мой пернатый
пуховик, не может скрыть вечно сгорбленной спины. И шапка-петушок, дано вышедшая из моды.
Голос из кухни, хрипло дразнит меня : петушок-петушкок, золотой гребешок...
Он звучит мне вслед.
Я кричу, что ушёл... И действительно ухожу.
За мной закрываются двери. Много дверей.
Уходя, я прохожу круги ада и чистилища. Только рая не будет. До поры, до времени.
Сначала, жалобно скрипя, закрывается дверь квартиры.
Потом дверь лифта, лязгает челюстями за моей спиной и кажется даже хватает меня "зубами" за
куртку. Потом со стальным скрежетом захлопнулся вход в подьезд. Пути к отступлению отрезанны.
Вокруг - талый снег. И воздух, в котором, кажется, собрана вся весна мира, со всего размаха
ударяет мне в нос.
Так я получил свой весенний, озоновый аперркот.
Читаю надпись на стене дома : Души жидов! И дальше что -то неприличное, полустёртое...
Иду дальше, минуя два с лишним перекрёстка, вижу другие нехорошие слова : Еврей не должен
управлять Россией... И скверно нарисованный портрет лысого Бориса Абрамыча...
В голове моей зреет план : хиртрый - в меру, весёлый - по мере возможности.
А возьму -ка я завтра фотоаппарат и друга Витю (он фотограф).
И...
Я хочу сделать портретную серию : Я и отклики в прессе. Или, что обо мне пишут : заборные и
подзаборные бозописцы. Вот будет потеха! А потом пойду в посольство, под шестиконечной звездой
и попрошу меня поместить на берега тёплого моря. Не важно,что оно по какой-то причине
именуется мёртвым. Только срочно. Я согласен на переезд.
А? Каков я? Хитёр и умён... Сам себе удивляюсь.
Вот только одна проблемма, что ксива о моём рождении потерялась. Знаете... Я паспорт потерял
полтора года назад. Может быть его просто украли, а другой не дают. Но это ничего, я
приободрился. Я буду писать прошения. Я как - нибудь разберусь. Я снова готов пройти круги
ада, огонь, воду и медные трубы.
Вот...
Пол-года я писал в различные инстанции. Получал отписки или ничего не получал. Ходил на почту,
что бы отправить очередное прошение о предоставлении документов или проверял старый, зелёный,
почтовый ящик. Я звонил разным ответственным лицам и многое слышал : короткие гудки и сопение
в трубку. Вежливые отказы в помощи и сумашедшие автоответчики.
Набранный Вами номер не существует... Оставьте сообщение, после сигнала...
Или... Линия пергруженна, позвоните попозже...
Бумажная метель гнала меня по замкнутому кругу. Я выходил из пункта А в пункт Б, что бы завтра
начать свой бег на месте сначала. И наконец-то нашлись записи о моём рождении и мне выдали
свидетельство об этом знаменательном факте.
Круг замкнулся.
Круг первый.
Михайлов теперь дразнит меня новорожденным, а я с затаённой радостью перечитываю строчки из
свидетельства.
Мать - Бляхина Мария Яковлевна.
Отец - Мухорецский Игорь Соломонович.
Если обратиться к граматической арифметике, ну это я сам сейчас придумал, такую новую,
псевдонаучную дисциплину.
То в результате...
От мамы, мы возьмём - Бляху. Взяли. Держим.
От папы возьмём - Муху. Поймали. В банку посадили.
Да-да, вот у всех людей в банке деньги, а у меня - муха, правда и она, всего лишь плод моей
фантазии. Воображаемая муха. У кого чего есть, такова се-ля-ви!
Итак, складываем папину муху и мамину бляху.
Вот так получился я.
Это будет мой фирменный символ, на правах семейного герба.
У некотрых старинных фамилий на гербе живут драконы, замки или коронованные львы. Я, если
когда-нибудь мне доведётся разбогатеть, помещу на свой герб : бляху-муху.
Как она будет выглядеть, я пока не знаю.
Видится мне муха в сапогах со шпорами, острее которых нет на всём белом свете. С ремнём на
поясе, и в ермолке.
Хотя я слабо верю в свою счастливую, шестиконечную звезду, но в жизни возможны различные
ножиданные повороты, даже когда на первый взгляд всё потерянно.
И общественное мнение говорит обо мне, как о человеке пропащем. Всё почему?
Всё потому, что я пил. Сначала, дорогие коньячки, потом потом водочку, незаметно перешёл на
портвейн, опускался всё ниже и ниже. Шаг за шагом. Был пласт самогона. Так, незаметно
спиваясь, я терялся. Пил одеколон, это был одеколонный, ледниковый период. Мутное и смутное
время. Хотя, знаете, скажу вам по секрету (на ушко). Наклонитесь ко мне ближе и я вам
прошепчу : Мы - евреи, никогда не спиваемся!
Даже когда кажется всем, что упала горбоносая, черноглазая душа на самое жизненное дно и не
подянться ей... Ан - нет!
Поглядите, год - два, десять. И встаёт человек, отряхивается от самогонной пыли и снова жив-
здоров. Конечно, если этот человек - наш человек. Про которых пишут на заборах.
Про Вас пишут? Если - да, то Вы меня понимаете.
И несколько недель я был очень занят. Ходил с Виктором по городу, искал нехорошие слова и
позировал на их фоне. И улыбался. Мечтал о шезлонге на морском берегу, о контрасте ярко -
жёлтого и ярко - синего. Песок, вода и я - между ними.
Начал учить иврит. Рассматривал затейливые буквы и старался запомнать слова. Memory у меня,
довольно слабая, но я искренно старался.
Начал посещать перелётный пункт, где желающих готовят в отьезду.
Между тем, паспорт мой уже был готов.
И я поехал.
В Москву для начала. Остановился у того самого фрукта, про которого хотел рассказать в самом
начале. Я не забыл своих обещаний. В роскошной квартире, которую фрукту дали, как беженцу из
горячей точки, впервые, за последние несколько лет я спал в нормальной кровати. И даже с
бельём. Оно пахло мылом и свежестью. И отходя ко сну, я чувствовал себя умиротворённо. Матрас
не проваливался вниз, прижизненно хороня меня в тесной ямке. Я спал без снов...
Я немного отвлекусь от своих хождений, я расскажу вам про моего приятеля. Ещё незадолго до
начала первой волны Чеченской компании, он приехал туда, в Чечню, с семьёй. Война ещё не
началсь. Никто не ждал этой войны, но в воздухе уже висело некое предгрозовое напряжение. Все
кто имел возможность - уезжали. Ехали прочь, повинуясь подсознательному, крысиному интстинкту.
Дачи, роскошные особняки, окружённые старыми виноградниками и цветущими садами, стоили до
смешного дёшево. Уходили за бесценок. Многие уезжали оттуда, немногие ехали туда. Наш фрукт
был в числе немногих. Обосновался в женой и детишками в огромном доме. В брошенном зоопарке
купил, по дешёвке, старого орангутанга. Зверей нечем было кормить и всех, кроме хищников,
продавали или отдавали бесплатно всем желающим. Только кормите! Орангутанг поселился в саду и
охранял его, повинуясь территориальному инстинкту. Воришки, охочие до чужих апельсинов, в
сумерках пару раз пробирались в сад, перепрыгнув через ограду. Но столкнувшись нос к носу с
гигантским Стражем Сада и заглянув в его красные, африканские глаза, убегали прочь в ужасе.
И вот грянул гром.
Ночью посёлок бомбили. Осколками одного из вызрывов в доме разбило стёкла и смертельно ранило
орангутанга. Наш фрукт перекрестился и почувствовал в себе, доселе дремавший талант
полководца. Шучу, конечно...Сначала он просто организовал охрану своего посёлка. Драл задницы
всем, кто заходил на огонёк с оружием в руках. Его боялись, его заметили. Я не знаю деталей,
но теперь гостей он принимает, только в генеральском мундире. Я видел эти пятиконечные,
золотые звёзды на погонах. Я трогал его ордена. Они точно настоящие.
Вот так... У меня - фатальность существования. У него - судьба.
Итак, наше посольство. Я ходил из кабинета в кабинет. Проведя большую часть времени в
коридорном ожидании. Меня везде принимали любезно, с большим интересном смотрели фотографии.
Но не поверили мне. Сказали...
Вы можете себе представить?! Просто неслыхнно.
Сказали, что... Такие документы (как у меня), можно купить в любом переходе метро. Недорого и
натурально.
Я показывал им свой нос и другие специфические части тела, произрастающие на мне, что бы
доказать своё библейское происхождение.
Они обещали рассмотреть мой вопрос и написать мне.
Вот тебе дедушка и Хайфа! - сказал я сам себе.
Каждая стена, на фоне которой я фотографировался, стала для меня Стеной Плача.
Я вернулся из Москвы. К Михайлову, который за время моего отьезда сломал несколько рёбер.
Может быть его побили в неизвестном, тёмном переулке. Может быть он просто упал с лестницы.
Поднимаясь и будучи под воздействием сорока градусов.
Моисей сорок лет водил евреев по пустыне.
Михайлов сорок лет (из своих пятидесяти двух) ходил под мухой.
Я в последнюю неделю никуда не ходил и умолял свою еврейскую удачу, что бы она улыбнулась мне
кривозубой улыбкой Моны Лизы.
Я лежал на раскладушке и курил, пуская кольца. Табачных колец было много, все они поднимались
к потолку и исчезали. Только круги моих хождений продолжались.
Этот круг, наверное подошёл к своему логическому завершению...
Круг второй.
Но как мне потом сказали умные люди, а других людей среди нас и не бывает, только умные...
Собственно мне (с моими пустыми карманами) - нечего делать под палящим солнцем, среди пальм.
Я уже достаточно стар, что бы не иметь сил на физический труд. А лопату с моторчиком, пока
никто не придумал (ничего, я подожду). Но я недостаточно стар, что бы иметь законную пенсию.
Парадокс, не правда ли?
Конечно можно, приехав в обетованную землю, найти таких же бедолаг, как и я.
И сложить вместе вьездные пособия. И купить маленькую квартирку. На троих или четверых
человек.
Сообразить на троих, выражаясь словами того же Михайлова.
Выражаясь...
И что измениться в моей жизни? Только декорации.
Меняются место действия, меняются персонажи. А я - главный герой и сюжетец мой, остаются
неизменными.
От перемены мест слагаемых - сумма не изменятеся.
Вы помните этот тезис, из курса средней школы?
Ну слава и слава Богу, что помните.
Скажите - спасибо, своей памяти.
Сказали? А она вам, что ответила...?