Аннотация: Судьба загнанного в Воркуту на шахты латыша, отвергнутого женой.
1945 год. Март. Воркута.
Моя дорогая, и горячо любимая Алдона! Нам только сейчас разрешили переписку, да и то, в год не более двух писем, в каждом из которых, не должно быть больше пятнадцати строчек. Получать, можно чаще. Живу в Воркуте. Пока здоров, работаю в шахте забойщиком, а до этого - линейным коногоном. Всю смену, под землей. Там тоже проложены рельсы, по которым лошадь таскает вагонетки с углем. Забойщиком тяжелее и опаснее, зато увеличен продуктовый паек. Из-за него я и переквалифицировался. У нас ещё настоящая зима, но под землей, сносно. С нетерпением, жду ответа! Поцелуй от меня нашу доченьку, малютку Илонку, и, да хранит вас Бог! С наилучшими пожеланиями в жизни, ваш Янис.
Рига. Сентябрь 1945 года.
Милый папочка! Я сегодня, среди книг, случайно нашла твоё письмо, и сразу же побежала к маме. Я забыла тебе сказать, что уже давно умею читать и писать, а в этом году перешла в третий класс. Тебя немножко помню, но очень мало. Мама о тебе, мне ничего не рассказывала, а когда появился этот Коваленок, то мама сказала, что бы я называла его своим папой. Он такой высокий, лохматый, и от него всегда пахнет водкой. Я его даже побаиваюсь.
Так вот, прочитав твоё письмо, я сразу же побежала к маме на кухню и спросила: "почему я должна звать папой этого мужчину, если у меня есть настоящий папа?". "Для забавы", - отвечала рассердившаяся на меня, мама. Тогда я спросила, почему она мне о тебе ничего не рассказывала? "Ради забавы", - снова ответила мне. Тогда же я и узнала, что на твоё письмо, она тебе не ответила. Почему? "Просто так, ради забавы", - ответила мама.
Теперь я знаю, что с тобой связана какая-то большая тайна, потому что мама мне запретила рассказывать в школе о том, что ты нашелся. Получается так, что ты будто есть, и тебя будто нет. А, как такое может быть? Я хотела спросить у мамы, почему это так, но она на меня разругалась и пригрозила, что в следующий раз не пустит в зоопарк, где мне очень понравился маленький ослик, который всегда прибегает к забору, когда я приношу ему что-нибудь вкусненькое. Если в этом году, второе письмо получить тебе не разрешат, то я дождусь января. Только мама очень недовольна тем, что на почте видят твой обратный адрес. Она меня предупредила, что если я собираюсь переписываться с тобой и впредь, то будет лучше, если написанное мне письмо, ты адресуешь своей сестре, тете Инте, а она мне его передаст. Живет она по старому адресу на улице Бикерниеку.
На этом, закончу. До свидание, папочка. Жду ответа, как соловей лета. Твоя "малютка", Илонка.
1950 год. Январь. Воркута.
Дорогая доченька! Я очень рад, что ты выросла такой большой и смышленой девочкой, а главное, не забываешь отвечать на мои письма. Нам разрешили писать уже по одному, в два месяца, а получать можно и чаще, так что пиши обо всём, что у вас происходит. Меня интересует, буквально всё. Тётя Инта уже старая, поэтому за всеми событиями, может и не уследить. Ты теперь, являешься единственным источником информации о жизни и быте в вашей республике. Мама писать мне не хочет - ну и Бог с ней! Больше всего, я жду весточки от тебя.
У нас уже давно Полярная ночь, которая здесь начинается 10 декабря, и должна бы закончиться 3 января, но стоят такие пасмурные дни, что темнота никак не хочет отступать. Вчера скончался мой товарищ по нарам, и мы его хоронили уже на новом, третьем по счету, кладбище. Здоровье моё сносное. На днях, тётя Инта прислала мне посылочку с тёплыми вещами, так что теперь не я мороз, а он меня должен бояться. Будь счастлива, и не ленись учиться.
Твой папа.
Рига. Февраль 1950 года.
Папочка, в этом году я заканчиваю седьмой класс и пойду учиться в гимназию. То, что мне надо продолжать учебу, решила мама с дядей Яшей. Тот Коваленок, о котором я тебе писала раньше, сразу же после Нового года, замерз пьяный у железнодорожного вокзала, и его похоронили на Братском кладбище со всеми воинскими почестями. Даже стреляли в воздух. А дядя Яша то же из военных, и работает в Военкомате каким-то начальником. Как и Коваленок, то же любит выпить. Когда он в нашем доме появился, то мама стала ещё более недовольной тем, что я с тобой переписываюсь. Когда я спросила: почему? Она ответила, что ты очень не хороший человек. Но я ей не поверила. И знаешь почему? Мне кажется, что дядю Яшу она любит сильнее, чем тебя! Когда он появился в нашей квартире, то из ящика комода пропала и твоя последняя фотография. Помнишь, где ты сидишь на венском стуле, опершись локтем о круглый столик? Забыл? Ты в военной форме, а на сапогах шпоры, которые теперь никто из военных не носит. На твоей груди, ещё какой-то крест. Сперва я подумала, что твоё фото мама куда-то переложила, но она мне ответила, что таких людей, как ты, в комнате держать нельзя, поэтому она её сожгла. Я заплакала, но мама меня выругала, и не стала со мной больше разговаривать.
После прошлогодних вывозов, о которых я тебе уже сообщала, в Риге появилось очень много военных, а гражданских заметно поредело, хотя, как говорили, пострадали, в основном, сельские районы. В магазинах, на улице, на вокзале, разговаривают только по-русски. Когда дядя Яша дома, мы с мамой разговариваем то же по-русски. Это очень забавно! В школе, русский язык становится официальным, поэтому ежедневно зубрим различные слова. Подаётся, не совсем плохо. Мы все здоровы, чего и тебе желаем.
Илона.
1954 год. Март. Воркута.
Дорогая доченька! Сегодня я получил от тебя письмо, и сразу же спешу ответить. Я помню, что мама тебе запрещает со мной переписываться, но на этот раз, появилась очень важная новость, поэтому и спешу ей, с тобой поделиться.
Во-первых, нам разрешили переписываться без ограничений, а во вторых, к таким, как я (таких здесь, очень много), появились значительные послабления в дисциплине. С некоторых пор, мы можем свободно передвигаться не только в своей зоне, но даже и выйти из неё, скажем, до кладбища, что за забором. К слову, вчера на нем похоронили двух латышей, по фамилии Казарсы. В шахте, их завалило. Почему я об этом сообщаю? Да потому, что меня очень тронула их превратная судьба. Родом они, от куда-то из Латгалии. В сорок девятом были сосланы в какое-то болото Омской области, а когда освободили, то, на первый случай, решили подзаработать. Вот, и приехали к нам, да, видать, не судьба! Вместо денег, заработали могилу. Здесь, на шахте, как кому повезет. Я вон, уже, сколько лет работаю под землей, но Бог до сих пор, меня миловал, ничего серьезного не случалось. Ну, это так, к слову. Но есть и ещё более интересные новости, хотя они витают по лагерю, только в области слухов. Поговаривают, что политических, вообще могут освободить из под стражи. В пятьдесят восьмой статье Уголовного кодекса, есть несколько подпунктов, какие могут подпасть под амнистию. Какие, мы только гадаем? Все надеются на лучшее. Если слухи подтвердятся, то, может быть, нам придется ещё и свидеться.
Твой папа.
PS. О такой возможности в будущем, своей сестре я написал отдельно.
Рига. Апрель. 1954 год.
Дорогой папочка! От радости, я не утерпела, и показала твоё письмо маме, чему теперь и сама не рада. Или ты на самом деле, был с ней такой плохой, или она притворяется, потому что у неё теперь другой мужчина! Вернее, не другой, а уже третий по счету! Тот Яша, о котором я тебе писала, маму бросил и сошелся жить с нашей соседкой. Но этот Семён, то же очень странный мужчина. Домой возвращается постоянно под хмельком, и сразу же ложится спать. Как она его "откопала", не могу понять. Говорит, что работают на одном предприятии "Дзинтарс", а там, я слышала, спиртом, хоть залейся! Дома у нас, целая коллекция духов, да одеколонов. "Зачем нам их столько?", - спросила я у мамы. "Для забавы", - ответила. А недавно, ей кто-то подарил золотой перстень с тремя маленькими брильянтиками. Она его не носит, боится, что ночью, когда возвращается со второй смены, отберут, поэтому держит в ящичке трюмо. Однажды, когда её не было дома, я заглянула в тот ящичек и обнаружила в нем красную книжечку. Оказывается, она давно состоит в коммунистической партии! Тогда я не удержалась, и когда мама возвратилась, спросила: "зачем ей, как женщине, понадобилось вступать в партию?" "Для забавы", - отвечала она. Теперь я у неё, ничего серьезного спрашивать не буду. Ответ один и тот же. Ну, кажется, описала всё, что думала. Пойду готовиться к экзаменам. На днях, роздали билеты.
На похоронах тёти Инты, было всего пять человек, которых раньше я никогда не видела и не знаю. Они мне и сказали, что, о её смерти, уже дали тебе знать телеграммой. А так, всё по-старому. С приветом из Латвии, Илона.
PS. Пиши письма на почту: "До востребования".
**********
Установилось тёплое, сухое лето 1955 года. Из 15 комнаты, барака N 3, что по улице Рупниецибас, проходившей мимо здания железнодорожного вокзала, вышли её новые обитатели. Янис Берзиньш, пяти десяти одного года, и двадцатилетний Айвар Нейвалд, поселились здесь пару недель назад, и вышли теперь на первую, воскресную прогулку. Дощатый барак, в который их поселили, был построен только этой весной, поэтому источал такой, приятно дурманящий запах свежих сосен, да елей, что от длительного вдыхания их летучих смол, немножко даже кружилась голова.
Вдоль кромки воды, Янис с Айваром направлялись в сторону Елгавского замка. Вода в реке спала, и на зеленых берегах Лиелупы, появились первые загорающие. Янис был родом из этих мест, поэтому, по пути, охотно рассказывал молодому попутчику не только о проведенной здесь молодости, но и о, некогда достопримечательных местах, до неузнаваемости, разбомбленного во время войны, города.
-Вот здесь, где в длинных штанах и сапогах, но без рубашки, загорает этот мужик, с виду, не латыш, я впервые встретил загорающую любовь, по имени Алдона. А вон там, у изгиба, я спас, втянутую в водоворот, девушку. Слишком далеко от берега, решила порезвиться. Как и сегодня, день тогда был солнечный, безветренный. Пока дотащил до берега, чуть сам не захлебнулся. Еле откачал. Кажется, вот, будто и сейчас чувствую её мокрое, обмякшее тело. А здесь, у самого моста, я пригвоздил одного нахала, попытавшегося отнять у меня портмоне. Это я теперь такой худой, да щупленький, а было.... Да, что там говорить! - и Янис отчаянно махнул рукой. - Всем известно, что под землей, и трава не растет.
Увлекшись разговором, незаметно подошли к стенам замка. Замком теперь, он только назывался, а на самом деле, представлял длинные развалины розоватого цвета. Стены первого этажа, сохранились почти что во всю длину, а второго, оказались разрушенными больше чем наполовину, и на них уже успели вырасти молодые березки. Меньше всего, пострадал самый дальний конец здания, ныне приспособленный для хозяйственных надобностей, и где просматривалась даже какая-то трудовая деятельность. Рядом со стеной, стояла широкая телега, на которой лежал пароконный плуг с двумя боронами, а к одному из колес, был прислонен хомут с чересседельником. Из полуоткрытых ворот, торчало дышло ещё какой-то повозки. Поодаль, паслась рыжая лошадь.
-Вон там, видишь беленькую будочку? - прервал созерцание Айвара, его старший попутчик, протягивая правую руку с выпрямленным указательным пальцем, в сторону обширного, низменного луга, раскинувшегося за поблескивавшими водами реки.
-Да, вижу, - прищурившись, отвечал Айвар.
-Стоит одна, как бобыль. Она, сколько я помню, стояла одиноко там и раньше. Говорили, что к ней из замка, есть подземный ход. На случай бегства, естественно. Только, в таком случае, не пойму - почему она осталась не замаскированной!
-А не могло такого быть, что раньше, когда проектировщики задумывали строительство замка, её окружал лес? - предположил Айвар. - Вон же он, отступил совсем не далеко.
-Да, скорее всего, так и должно было быть, - согласился Янис. - По каким либо причинам, почва переувлажнилась, корни подмочило, и сосновый лес погиб. В природе много непредсказуемого, непонятного для нашего скудного разума.
-У проектировщиков, да строителей тех времен, вряд ли был скудный разум, - смело возразил Айвар, - если для прокладки под водой этакого замысловато длинного туннеля, сумели произвести наисложнейший расчет.
-Вообще-то, ты прав. Раньше умели строить, так строить, хотя не имели, ни современных приборов, ни техники.
-Неужели тот подземный ход, существует и сейчас?
-Что-то такое от него, ещё осталось. На днях, мне сказали, что несколько лет назад, трое местных ребятишек нашли-таки вход и по тоннелю попытались пройти, но задохнулись болотным газом.
-Ужасно!
-Да, ужасно. Родители, видимо, не досмотрели своих первопроходцев, либо погибнуть такой страшной смертью, им было предсказано уже на роду. Там, в Воркуте, на шахте, я десятки раз видел, как под обвалом, либо от взрыва газа, гибли мои товарищи. Сотню раз, я сам лично, смотрел смерти в глаза, но, как видишь, пронесло. Бог миловал! Значит, ещё не было суждено помирать.
-Страшно под землей?
-Ещё, как страшно! Но, только вначале. Потом привыкается. Куда денешься! Труд подневольный. Те, которые погибли сразу, ещё счастливы перед теми, кто выжили, да на всю жизнь остались калеками. Так-то, дружок.
Основательно пострадавшая от бомбежек Елгава, ещё очень робко, но уже начинала понемножку строиться. Сперва появились неказистые бараки из десяти небольших комнат на четыре человека, с общим коридором посредине, выстроенных в один ряд у железнодорожного вокзала. Но в центре города, уже вырисовывались четыре кирпичные пятиэтажки, которые строили, как местные, так и наезжие, что жили в упомянутых бараках. Основной наплыв строителей, по Всесоюзному набору, ожидался с недели, на неделю. Так обещала Москва, и к их приему, ответственные лица усердно готовились.
Особенно не хватало сантехников. Из тех четырех домов, два были подведены почти что под крышу, а двум другим требовалась внутренняя отделка, да сантехнические работы. Дома располагались так, чтобы, только переложив рельсы, башенный кран мог продолжать работу без дополнительных простоев на его демонтаж, да новую сборку. Получались некие две буквы "Г", обращенные друг к другу внутренней стороной, между которыми и двигался тот подъемник.
Второму строительному участку Дортреста Балтийской железной дороги, чьими силами велось это строительство, и главная контора которого находилась в Риге по улице Акменю 7, кроме того, что не хватало специалистов по установке сантехники, не хватало и самой сантехники, которую не успели вовремя заказать по инстанции. Теперь всё руководство, вплоть до начальника отдела кадров Кузнецова, регулярно звонили в Москву, поторапливая отгрузку. Но, если бы она была нужна только для этих жилых домов, то вряд ли поднимался такой телефонный шум! Этим же участком, велось строительство и в самой Риге, в том числе, и высотного здания, что у железнодорожного вокзала, и предназначенного для колхозников. Стены его уже были облицованы немецкой плиткой, купол увенчивал государственный, обрамленный колосьями герб, страны Советов, а сантехнического оборудования, как нет, так нет! О чем прикажете рапортовать в честь Великого октября, когда он уже не за горами? Нет, что бы отрапортовать о готовности, хоть в последнюю минуту, но кое-как сделают. Только как это сделают! Кроме ловли блох, спешка никогда, ни к добру, ни к качеству не доводила.
Барак N 3, в который поселили Яниса с Айваром, тоже был сделан наспех. Не говоря о прочих мелочах, ни в одну из комнат нельзя было нормально попасть, потому что все двери были перекошены. Открытые - нельзя было закрыть, а закрытые - открыть. Вот и сейчас, возвратясь с прогулки, Айвар полез в окно, которое, по такому случаю, всегда оставляли полуоткрытым, что бы попав вовнутрь, как следует, нажав на дверь, выдавить её в коридор.
-Тоже мне, комендантшей называется, - ворчал из коридора Янис, прикидывая на глазок, в каком месте и сколько требуется снять косяка, чтобы дверь не заклинивало. - Был бы топор, сам все сделал, а то из инструментов только лопата, да кельма.
-Этой даме, я уже несколько раз напоминал, что бы прислала мастера подремонтировать, а она в ответ, только улыбается, - пожаловался Айвар.
-По-латышски - не понимает, дверь не ремонтирует! За что её здесь только держат?
-Может быть, потому и держат...
-По-русски, ты лучше меня понимаешь. Черканул бы, в какую газету о царящих здесь безобразиях.
-За железной дорогой, сегодня организуются танцы...
-Ну, это не к спеху, сам понимаешь. Лазили через окно до сих пор, продолжим и дальше. Не зима же! А воровать у нас с тобой, и так нечего.
Но танцы оказались не совсем удачными. Аккордеонист не явился, поэтому крутили патефон, музыка которого была слышна лишь тем, кто находился поблизости от сцены. К тому же, к Айвару стала приставать какая-то черномазая девчушка, от которой несло алкоголем, и он был вынужден вернуться в барак. Здесь он застал соседа по комнате Эйхмана, о чем-то азартно беседовавшего с вспотевшим Янисом. При появлении Айвара, оба внезапно замолчали.
Витольда Эйхмана поселили здесь несколько дней назад, и Айвар видел его только издали. С виду, он был немного моложе Яниса, притом, сосед был более крупного телосложения, а под самым носом над верхней губой, носил полоску щетинки, умело подстриженных усиков, что придавало лицу несколько залихватский вид. В отличие от каменщика Яниса, у него была специальность крановщика, в коей должности до этого, он и работал на стройке в Риге. А в Елгаву его срочно перевели после того, как здешний крановщик, по недосмотру, колесом крана наехал на питающий кабель и получил удар током. Но не смертельно, потому что успело выбить пробки.
Табуреток в комнате не было, поэтому Витольд сидел на кровати Айвара, с появлением которого, сразу же пересел к Янису, который удивленно спросил:
-Так рано закончились танцульки?
-Остались, танцуют, но надоел патефон.
-Что ж ты не подцепил себе какую-нибудь шмару?
-Какую-нибудь, не охота, а подходящих, не видел.
-Разборчивый!
-Не переношу таких девиц, которые пьют, да курят.
-Молодец! Развратных молодух, я тоже никогда не переносил, - похвалил Витольд.
-Отравительницы своего будущего потомства, - добавил Янис. - А потом ещё удивляются: почему, мол, родилось такое хилое дитё, не похожее на других крепышей?
-Врачам давно известно, что от курящих, да пьющих женщин, завсегда рождаются слабые, часто болеющие дети. В общем, очень восприимчивые ко всяким заболеваниям.
-Я бы на месте их отцов, этих гулящих девок, лупил до потери сознания, пока не одумаются.
-Что надо наказывать, то надо, - согласился Янис, похлопывая соседа по колену. - Но ты слишком жестокое наказание для них придумал. Впрочем, настоящий парень всегда отличит падшее существо, от достойной себе подруги. Хотя бы вот, и наш Айвар. Мы тут, без тебя, рассуждаем о сути жизни, так, что на двух бывших зэков, можешь не обращать внимания.
Айвар разулся, и, не раздеваясь, прилег на кровать, одним ухом прислушиваясь к разговору двух репрессированных земляков.
-А какой там климат, в той Амурской области, где ты тянул свой срок? - спрашивал Янис. - Зима, надо думать, отвратительная! Ведь такая страшная удаленность от Европы!
-То, что очень страшно, не сказал бы. В основном, там угнетает ярко выраженная дикость во всем том, что тебя окружает. Глушь, безлюдье, безысходность, отдаленность. А в остальном, если ещё что-то осталось от сказанного, жить можно. Сам говорил, что человек ко всему привыкает, если не видит иного выхода из создавшегося положения. Не забудь, что Амурская область расположена на одной параллели с Киевской.
-Говоришь, населения не густо?
-Из местных, монголоидных, редко кого можно встретить, зато нашего зэковского брата, полным полно. В том числе, и расконвоированных, но пораженных в правах. Это я рассказываю про те места, где побывал сам лично. А в больших населенных пунктах, да городах, быть не приходилось. За пределы зоны не выпускали. Впрочем, о населенных пунктах мы и не слышали. Ведь все, так называемые ЗОНЫ, прятались в глубокой тайге, подальше от лишних глаз. Сам понимаешь.
-Значит, в лесу много ЗОН понастроено?
-ВОХРА говорила, что много.
-Ваша, велика была?
-Смотря, с чем сравнивать. По периметру забора, сторожевые вышки. Внутри же, естественно, комендатура, баня, столовая, клуб и четыре казармы.
-Большие?
-Не сказал бы, что огромные. Вот, скажем в нашей зоне, где я жил. Поперек, по центру, широким коридором она разделена на две равные части, в каждую из которых, тоже по центру, прорезаны двери. Так случилось, что в одной половине проживали расконвоированные, но пораженные в правах бывшие ЗЭКи, а в нашем конце размещались два отделения, то есть двадцать человек, по десять в каждом. Если перемножить четыре барака на сорок человек в каждом, то в итоге получится сто шестьдесят. Я правильно перемножил? - улыбнулся Витольд.
-А как со жратвой?
-Я думаю, что во всех лагерях Советского союза, кормежка была одинаково никудышней. Но, так как в нашем бараке жили расконвоированные, то они регулярно ходили в тайгу поохотиться на всякую живность, что в ней водилась.
-Принцип их работы, предельно прост и надежен. К какому-нибудь брусу, плахе или жердине, что возвышаются над землей, прикрепляют приманку. Если её тронуть, насторожка придет в движение, верхняя часть самолова упадет на нижнюю и придавит зверька, который брал наживку. Это как бы деревянные челюсти, смыкающиеся автоматически. Понял?
-Примерно. Но, сколько я понял, на те кулемки можно поймать только мелкого зверя, а им вдоволь не наешься.
-Правильно подметил. Однако их ловили для шкурок, что бы потом сдать, а на вырученные деньги, купить продукты. Кроме столовой, у нас же и ларек свой был. Если попадалось что покрупнее, так его там же, на месте освежевали, да на костре и поджаривали, а излишки на нашу половину приносили. Бывало, ели мясо и сырое.
-От сырого мяса, животы не болели?
-Сперва, без привычки поносит, но потом организм, видимо, привыкает. Все-таки лучше сырое, чем никакого.
-Представляю! Поевши такого деликатеса, ясно, что жить будешь, только, как говорят в народе, женщины не захочешь.
-А, что ты думаешь! Продукт, останется продуктом.
-С климатом, значит, повезло, не то, что у нас, на севере.
-Это, как сказать! В тех местах, климат зависит от муссонов. Средняя температура летом - чуть за двадцать, а зимой около двадцати пяти мороза. Вот, и считай.
-По сравнению с нашим, теперь уже бывшим климатом, ваш, Дальневосточный, можно сравнить разве что с детскими шалостями природы. Нет, в Воркуте тоже бывали мороза по двадцать пять градусов, но ветер, снег, темень, хоть глаз выколи, вконец изматывали душу. Иногда даже жить не хотелось. Проснешься, выглянешь в замерзшее окно, а за ним, не-то полночь, не-то обед. Спустишься под землю, и там темно! Вылезешь на поверхность после смены, сам весь черный, что та Полярная ночь, хоть в зеркало не смотрись. Ну, вылитый черт, что раньше в сказках рисовали. Кое-как до барака доберешься, сухую корочку погрызешь, водичкой запьешь, и скорее на боковую. На другие дела, сил уже не оставалось.
-Ты такой седой, кожа бледная. Наверное, потому, что долго жил без света, - дружелюбно, улыбнулся Витольд.
-Как и все в природе, без света, - в свою очередь, отшутился Янис. - Сам видел, что если поднять долго лежащий на земле чурбан, под ним забелеет травка. Вокруг все зелено, а под ним, что мои волосы. Так создано в природе, и человек ничего не может в ней исправить.
-Может быть, поживешь дольше на родине, так потемнеешь.
-Где, уж, там темнеть! Тут последние волосы выпадут.
-Что-нибудь не так? - понизив голос, спросил Витольд.
-Старая, как мир, семейная песня. Всё бы ничего, да жаль доченьки. Моя бывшая жена Алдона сделала все, что бы только, как можно дальше отстранить от меня ребенка.
-Какие-нибудь собственные интересы?
-Ни без этого, конечно. Сюда можно ещё добавить внутренний идиотизм, который в первые годы нашей совместной жизни, не так проявлялся.
-Или, из-за первой любви, не так сильно замечался?
-Теперь трудно, об этом судить. Но после драки, кулаками махать, не стоит. Все равно, попусту.
-Ты уверен?
-Если бы, да наоборот!
-Тогда печально. Как и когда ты успел добыть такие печальные сведения, если освободился только месяц назад?
-Кое-что мне писала ТУДА моя доченька, а остальное пришлось узнать здесь, на месте, когда возвратился.
-Надо же!
-Пока я наслаждался, в кавычках, красотами севера, моя бывшая ненаглядная успела сменить несколько мужей. Удивительнее всего то, что все они военного призвания, после войны, оставшиеся в Латвии на жительство.
-Даже так!
-То ли они ей на самом деле нравились, то ли любила их потому, что те были при власти? Спросить не у кого, да и зачем себе нервы портить, если от тех сведений, все равно ничего не изменится.
-Нечистоплотно! Согласен.
-Вот, какие мы латыши, оказывается! В крайнем случае, некоторые из нас. Пока мужья тюремные нары обогревают, их бывшие жены согревают своим телом тех, кто их туда отправил.
-Сам-то я не женатый, поэтому семейных передряг не испытал. Но, не думаю, что вся латышская нация, числится в предателях.
-Может быть, не знаю, но в нашей семье, именно так и случилось. Интереснее всего то, что у моей бывшей Алдоны, ни один мужик на долго не задерживался. Из писем дочери мне было известно то, что все они любили выпить, а это, видимо, очень задевало её самолюбие. Вот, она их и меняла. Один, кажется, все-таки ушел из жизни, благодаря водке. При жизни, не успела поменять.
-А не может такого случится, что в смене партнеров, виноваты и не только сами военные, а какие-нибудь физиологические наклонности женского пола, ни в обиду тебе, будь сказано? Сам знаешь, как говорят в народе: червячок землю точит, да и тот хочет.
-Что ты имеешь в виду?
-Перед окончательным освобождением, я, какой месяц, уже мог свободно, без конвоя выходить из зоны, хотя, как говорил, и ходить-то было некуда. Но, бывало, выйдешь за ворота и кажется, что за ними совсем другой воздух находится. В общем, совсем по-другому дышится. Сядешь, под какой одинокой лиственницей, / их там чуть не все вырубили \ и часами можешь смотреть в высокое небушко, наслаждаясь его голубой безбрежностью. Гляжу однажды, подсела ко мне этакая приятная на вид женщина. С этого дня, мы уже вдвоем стали любоваться тем же самым небушком. Оказалось, что она бывшая жена одного из наших вохровцев, недавно отдавших самому чёрту свою плешивенькую, пьяную душу.
Так вот, из её рассказа выяснялось, что Ванечка, /это муж \ как только поженились, был даже очень энергичным в любовных утехах. Особенно, когда опрокинет вовнутрь чего-нибудь крепенького. Заметив такую подвижку, она даже сама, от собственного рвения, преподносила ему лишнюю рюмку водочки. Чаще всего, перед отправкой в кровать. Своему счастью, радовалась несколько лет подряд, когда однажды заметила, что бывший любовный лихач, внезапно стал ослабевать. Более того, что бы взбодриться, не стал помогать не то что стаканчик, а и целая бутылка! А ещё через некоторое время, они спали уже порознь. Вот, что значит регулярная искусственная подпитка! Вот чем для обоих супругов, обернулась кратковременная семейная радость. Я к чему это все рассказываю? Может быть, и у твоей Алдоны уже на последней стадии атрофирования, такие любовники попадались! Не зря же об их вредных привычках, как ты говорил, твоя дочь в письмах специально приписывала.
-Не знаю, не спорю. Всего могло быть понемножку, - согласился Янис.
-Если ты сегодня живешь здесь, в Елгаве, то, сколько я понимаю, твое место мужа, опять кем-то занято, извини за прямоту?
-Да, не пустует. Со слов дочери, Алдона теперь живет с каким-то бывшим военкомом, вперемежку с начальником цеха на фабрике "Дзинтарс", где она до сих пор работает на расфасовке продукции.
-Тебе не позавидуешь. И дом рядом, и попасть в него нельзя.
-Если бы только это, то было бы полбеды. Мне жаль дочери Илонки. Подумай, к чему такая развратная мать, может приучить своё дитя? Чему оно может научиться? Вряд ли, хорошему! А, ведь, с самого начала, как нам только разрешили переписку, я от неё одной, больше всего и ждал весточку. Пока была жива сестра, мы переписывались и с ней, но родной ребенок, все равно, кажется ближе других. Пусть это будет не в обиду покойнице, которая для меня была то же дорогим человеком.
-Сколько твоей дочурке лет?
-На выданье, можно сказать.
-О-о-о, самый опасный возраст!
-И я так считаю. Перед отъездом в Елгаву, я с ней виделся, и, скажу тебе, заметил, что её чувства ко мне, по сравнению с прошлым, заметно охладели. Я понимаю, что у неё появились другие, более взрослые интересы, но от этого, мне все равно не легче. Сойти с верного пути, проще простого, но на него вернуться, целая проблема, решить которую, способен не каждый мыслящий, - немного подумав, добавил униженный отец. - Завтра надо будет отправить ей немного денег. Сегодня, ведь, был аванс.
-Как же ты собираешься отправлять, если самому запрещено у них появляться?
-Я надеюсь на помощь Айвара. Айвар, ты меня слышишь?
-Да, слышу, - отвечал Айвар, приподнимаясь на локте.
-Ты, на каком объекте, завтра будешь работать?
-Прораб назначил ехать за песком, на Бауское шоссе.
-А-а, помню это место за Ригой. Там и раньше, ещё при Улманисе, то же брали песок. На чем поедешь?
-На три бортовые ГАЗика, нас двоих назначили. Говорят, грузчиков не хватает.
-Тяжеловато будет. Где выгружать?
-Будто, в "Доме колхозника".
-Знаю. Они подстилку для пола приготовляют.
-Я тоже, так думаю.
-Слышал, что какую-то часть здания, к Октябрьским праздникам, собираются сдать в эксплуатацию. Сомневаюсь.
-Чего сомневаться, - вмешался в разговор Витольд. - Будь, уверен, что что-нибудь, да сдадут. Пусть даже голые стены! Это же советская политика. Хоть и недоделано, но в отчетах покажи, что сдал. Потом ещё долго будут устранять недоделки, но на данный момент, всё в ажуре. Москве требуется цифра готовности, а какая там готовность, это их не касается. У них отчетность общая; Всесоюзная. Статистикой называется. Больше думана для социалистического престижа, в глазах заграницы.
-Я слышал, что, как для наших домов, так и для ихних, не присылают сантехнику.
-Какое наше дело, пусть сами разбираются.
-Ладно, пусть разбираются, а мне надо Илонке деньги передать. Пусть купит себе что-нибудь из бижутерии. Сластена она, то же хорошая. Значит, завтра не получается. Отложим до следующего раза.
-А где она живет? - поинтересовался Айвар. - Если далеко от центра, так я не успею на работу.
-Нет, недалеко. Улица Кришьяна Барона, дом N 88, а квартиру я тебе напишу, а то забудешь.
-Восемьдесят восьмой дом, это же далеко от центра, - напомнил Витольд. - За обеденный перерыв, он не успеет сбегать, хоть и ноги молодые.
-В таком случае, сделаем вот что. Ты гостиницу "Спорт" знаешь, что рядом с вокзалом?
-Ещё бы не знать, если мимо неё хожу на работу! - удивился вопросу, Айвар. - Там, против неё, постоянно дежурит какая-то карета с кожаным задником, сложенным в гармошку. Лошадь светлой масти, а на козлах в кожаной куртке и такой же фуражке, восседает женщина такого мощного телосложения, что только от одного её вида, коленки подкашиваются от страха.
-Мне особенно лестно слышать твоё суждение, по тому экипажу, - улыбнулся Янис. - Ту извозчицу зовут Элза, и она моя дальняя родственница по материнской линии. Я напишу ей пару слов, и эту бумажку ты ей отдай с утра, как только встретишь. Обедом, она тебя отвезет и привезет обратно. Договорились?
-Договорились.... Но, в таком случае, она и сама, без моей помощи, могла бы отдать деньги, - не смело, добавил Айвар, боясь обидеть товарища.
-Конечно, можно было бы поступить и так, но, видишь ли, в той квартире, мою родню не жалуют. Так что, как говорят, лишний раз, собак лучше не дразнить.
-Говоришь, что не переносят и твоих родственников? - удивился Витольд. - А они-то здесь, причем?
-Ни знаю, но такова реальность, с которой приходится считаться. В отличие от животных, мы, существа мыслящие, считающиеся с обстоятельствами, реальностью, стремящиеся к каким-то целям, поэтому и наши желания очень труднообъяснимы.
В среду утром, как и было предусмотрено, Айвар на том же месте у гостиницы, встретил грозную извозчицу, а обедом того же дня, нажимал на кнопку звонка указанной квартиры. Дверь открыла чернявая, не лишенная симпатичной внешности, женщина.
-Тебе чего? - резковатым голосом, спросила она, не выпуская из одной руки потускневшую, медную ручку двери, а второй опираясь о, некогда бывший коричневым, наличник.
-Я к Илоне.
-Илона, иди сюда. К тебе жених, - крикнула женщина, поворачивая голову назад и отодвигаясь немного в сторону.
Айвар смутился, покраснел и затоптался у порога, поглядывая в приоткрытую дверь, из-за которой должна была появиться "его невеста". Прошло не менее полминуты, а никто не появлялся.
-Ну, ты скоро там, а то человек тебя дожидается, - поторопила её мать, на пару шагов, отступая вглубь широкого коридора.
Скрипнули створки, и в этот момент, чувствительный нос Айвара уловил запах табачного дыма. Спустя несколько мгновений, за спиной женщины появилась девушка, на ходу поправляя длинные, русые волосы. "Не в маму!", сразу определил Айвар. Лицом она, больше смахивала на отца, у которого, на самом затылке, ещё сохранились волосы такого же цвета, что и у дочери. Чуточку островатый нос, немножко выдающиеся скулы, пухлый рот, а глаза темно-темно коричневые, что у матери, которая посторонилась, пропуская вперед дочь, но по-прежнему, не спуская глаз с пришельца.
-Мама, ты бы шла на кухню, - несколько требовательно, попросила девушка, на что мать безропотно согласилась.
Дверь кухни находилась как раз напротив входной двери, и когда женщина её открыла, Айвару бросился в глаза облокотившийся на стол мужчина в военной гимнастерке, и, по всему, либо спавший, либо очень пьяный. Пока хозяйка открывала, да закрывала кухонную дверь, от туда, как и перед этим, табачный запах, успела вырваться определенная порция винного перегара, устремившегося к выходной двери. "Ну и семейка!", снова удивился Айвар, залезая правой рукой во внутренний карман пиджака, и вытаскивая немного помятый конверт с деньгами.
-От твоего папы, - сказал он, протягивая руку.
-Что это? - сперва не поняла девушка, но тут же спохватившись, протянула: а-а-а, и сразу заулыбалась.
Из кухни, пробкой выскочила мать.
-Я слышала! - воскликнула она презрительно, взмахнув рукой в воздухе. - Этот седой прыщ, нам снова не дает покоя. У-у-у, негодяй! - и выбежала в ту комнату, из которой появилась её дочь.
Айвар был неприятно шокирован и удивлен, необузданно откровенному презрению к человеку, которого она некогда, если и не любила, но в мужья себе, несмотря на мало заметный прыщ на носу, все-таки выбрала. Тот прыщ, а точнее небольшую бородавку, можно было заметить, только хорошенько приглядевшись, поэтому даже он, видевшийся с Янисом каждый день, и то не обращал на неё внимания. А эта развратная женщина, даже через пятнадцать лет разлуки, осмеливалась упрекнуть несчастного человека, прошедшего через самые неимоверные испытания, в том, что на его лице не все так, как у других! Удивительно, сколько же надо иметь в душе ненависти, что бы в подходящую минуту, выплеснуть её наружу! Айвара покоробило. Значит, правильное бытует в народе выражение, что разлука для любви, что ветер для огня. Маленький огонек, куда легче погасить, нежели большой. После северных лагерей, её муж Янис, едва остался жив, а эта шлюха, позволяет себе попрекнуть его каким-то прыщичком, в то время как сама в его отсутствие, успела поменять едва ли не целое отделение мужчин, один из которых, ещё сейчас досыпает на кухне! Правильно сказал Янис, что теперь жаль не столько бывшую жену, сколько собственную дочь, силою обстоятельств, оставшуюся в обществе разгульной матери. Действительно, чему может научить развратная, обнаглевшая, беспутная мама, свою доченьку? Скорее всего, только тому, к чему охоча она сама. А Илона? Чаще всего, в таких случаях, жизнь предсказывает только то, что отец ей будет нужен до тех пор, пока она нуждается в деньгах. А потом? Впрочем, деньги нужны всегда...
Эти мысли, вихрем пронеслись в голове Айвара за тот момент, пока продолжалась неловкая пауза, после вручения денег. Был момент, когда он чуть ли не выразил что-то из них вслух, когда услышал голос Илоны:
-Спасибо, но не могу. Меня ждут на работе, - скороговоркой, отвечал Айвар, быстренько поворачиваясь спиной к двери, которая за ним, тут же захлопнулась.
Запрыгивая в мягкую повозку, дожидавшуюся на улице, он ждал, что суровая, телосложением смахивающая на мужчину извозчица, восседавшая на облучке, у него что-нибудь, да спросит - все-таки побывал у её родственников - но не успел усесться, как та стеганула кнутом лошадь, и по каменной брусчатке, покатила обратно.
Дома с нетерпением, его возвращение ждали сотоварищи по бараку. Когда он открыл скрипучую дверь, Янис даже подскочил с кровати, на которой сидел с Витольдом.
-Ну, как там? - воскликнул Янис.
-А мы уже думали..., - добавил, но не закончил, Витольд.
-Скорее, рассказывай!
-Деньги отданы по назначению, - как можно спокойнее, отвечал Айвар, хотя всю дорогу, до самой Елгавы, не мог отделаться от неприятных мыслей, связанных с обеденной встречей.
-Как там тебя приняли? - торопил Янис.- Скажи, кто был дома? Самую, видел?
-Кого? - не понял Айвар.
-Ну..., саму хозяйку дома.
-Да, видел. Она же мне и дверь открыла.
-Значит, видел обоих...
-Видел и третьего, но только со спины, потому что он спал в кухне, облокотившись на стол.
-Будто кроватей не хватает! - ухмыльнулся Витольд.
-Значит правда, что у неё водятся только пьяницы, - тряхнул седеющей головой, Янис.
-Может быть, хорошие мужчины, обходят таких женщин стороной, - предположил Витольд.
-По-другому, и не подумаешь.
-А, не может быть такое, что у некоторых человеческих созданий, отрицательное семя разврата, заложено ещё при рождении?
-Может быть и такой случай, - не отрицал Янис. - Но, скорее всего, это дело нажитное, то есть приходит с окружающими людьми, обстановкой, обстоятельствами, как и прочее, чего мы не знаем.
-Процесс создания жизни, очень сложный. Тут можно подумать на всё.
-Ладно, не будем. Бог ей судья, - вздохнул Янис. - Жалко дочери, живущей в такой семейке. И уйти-то, некуда ей, бедненькой.
-Мать её и не отпустит.
-А сама хозяйка, не была того..., ну, под хмельком? - допытывался Янис.
-Вроде бы, не заметил, хотя особо и не приглядывался, потому что она стояла ко мне боком.
-А по запаху? - не унимался Янис.
-Только когда открылась дверь кухни.
-Поди, не преминула назвать меня прыщом?
-Как ты догадался? - удивился Айвар.
-Это старая песня, - уклонился от ответа Янис. - Девочка, наверно, очень обрадовалась, когда ты ей передал деньги?
-Да, конечно обрадовалась, но только после того, как заглянула в конверт.
-Пусть Бог её бережет, а я поправить там, уже ничего не в силах, - в очередной раз, вздохнул Янис. - И не её вина в том, что в последние годы, она ко мне так сильно изменилась. Самые опасные годы, для девушки! А расти без отцовского внимания, не так-то просто. Давно известно, что дружная семья, очень много влияет на, не устоявшуюся психику ребенка, какого пола, он бы ни был.
-Да, время торопит жить, и у твоей дочери, сколько я понимаю, уже наметился свой, только ей присущий, дальнейший путь, - констатировал Витольд, хлопнув ладонью, по своему колену.
-К сожалению! Я постоянно, очень отчетливо вспоминаю, какими тёплыми, ласковыми словами, одаривала она меня в письмах, когда мне было особенно тяжело, работая под землёй. В то время, она была совсем не большой. С третьего класса, кажется, мы с ней стали переписываться. Думаю, что во многом, только благодаря её детски выраженным мыслям в редких письмах, я сумел легче переносить оторванность от родины, дома, семьи.
-Сколько несправедливости, поджидает в жизни человека!
-И все их надо пережить, перетерпеть. Нет, Илонку я сильно не виню. Попробовал бы на её месте я, либо кто другой, с утра до вечера слушать всякие притчи, да небылицы о тюремщике отце, которого ты и в глаза не видел, либо очень слабо помнишь! Детский мозг, что воск. В него можно втиснуть любую информацию, а вырвать обратно, куда сложнее. Иногда, даже невозможно. Ведь, взрослый человек, хоть иногда, но постарается проанализировать получаемые сведения, а дитё, дитём и останется.
-Человек я не семейный, но всё, что ты рассказываешь, очень ужасно! - не выдержал Витольд.
-Для тебя, это только ужасно, но для меня, самая настоящая реальность. Впрочем, сегодня я рад и тому, что сумел передать доченьке деньги. Пусть купит себе каких-нибудь сладостей. Ещё раз, спасибо тебе Айвар за доброе дело, которое ты совершил для меня.
-Мать у неё, не отберет? - с сомнением, спросил Витольд.
-Не думаю. Ну, разве что в том случае, если очередному мужу не хватит на бутылку водки. Такое несчастье, случиться может, не исключаю. Чем только женщина не пожертвует ради того, что бы привлечь внимание понравившегося мужчины!
-Мне остается, тебе только посочувствовать, - признался Витольд.
-Так и есть. А ты, в некотором роде, даже счастлив, что ни тебе, ни о тебе, не надо никому печалиться. Хотя..., без семьи, у человека нет и будущего. Но, не может такого быть, чтобы ты в своей жизни не влюблялся! Это же всеобщий закон природы, от которого не может уклониться ни один человек. До лагеря, ты же был парень в самом соку, как говорят?
-А я и не отрицаю. У каждого из нас, в прошлом что-то, да осталось. У кого больше, у кого меньше. Не скрою, кое-что было и у меня, но обо всем том, я давно успел напереживаться, и от него, у меня остались только щемящие воспоминания, о которых не стоит и говорить.
-Сколько я понимаю, то потомства не оставил? - допытывался Янис.
-Нет, до этого, слава Богу, дело не дошло.
-Ты моложе меня, а значит, если подвернется нормальная латышка, то детей наделать успеешь. Это мне, свои кости уже надо подготавливать к погребению.
-Ты совсем о потустороннем, заговорил.
-Что поделаешь, если всякое живое, однажды кончается. Умер человек, и нет его. Поплакали, попереживали столько, сколько у кого хватило терпения, и всё тут. А у меня, видишь ли, немножко по-другому. Близкий человек не умер, а просто удалился, поэтому, о своем существовании, постоянно чем-то напоминает. Поверь мне, что в некоторой степени, такое переносить даже труднее, чем, если бы он вообще ушел из жизни.
Рассказчик бессильно умолк, зажав внутренние уголки глаз, кончиками указательных пальцев. Для приличия, Витольд помолчал, потом ответил:
-Что поделаешь, если твоим существом, так распорядилась судьба! Надо мужаться, да и только. Я всей душой понимаю, как тебе трудно переносить свалившуюся обиду, несправедливость, когда живешь рядом с собственным домом, а войти в него, не имеешь права, потому что в нем уже хозяйничают другие порядки. Жаль, что ничем не могу помочь. Я думаю, что твоей бывшей жене, меняющей мужей, что тот цыган лошадей, с годами, все это припомнится. Как там говорят в Польше: придет коза до воза, только сена не будет. Как нам с тобой не знать, что некоторым людям, за свои прошлые ошибки, приходится расплачиваться вдвойне, а то и втройне.
-Не забудь, что многим и гладко сходит с рук, - напомнил Янис.
-Не спорю, случается и такая осечка в природе. В жизни, что кому судьбой предназначено, то и случится. Только я хочу сказать о том, что жизненная поклажа, в нашем существе накапливается малыми порциями, а всю её тяжесть, сполна мы чувствуем на самой вершине пройденной жизни. Потому-то так и грустно, что сбросить накопившийся груз, уже никак не можем. Нет ни сил, ни возможности. В общем, возврата к прошлому, не бывает. Как говорится: что есть, то и кушай.
-Да, к сожалению, что бы поправить допущенные промахи, возврата не бывает.
-Но есть и другой выход!
-Говори, какой?
-Что бы наши ошибки, не повторило новое поколение, ему следовало бы разъяснять их суть.
-Кому это делать, каким образом, или способом?
-Не знаю. Сдаюсь, - виновато, опустил голову Витольд.
-То-то же, мой дорогой сосед! По моему наблюдению, о некоторых взаимосвязанных проблемах, человеку следует попросту поучиться у животных.
-Может быть, не спорю, - согласился Витольд. - Но, к слову: ты, когда возвратился после освобождения, домой к себе заходил?
-Заходил, как же без этого! Только моя бывшая дорогая, дальше порога, меня не пустила. С дочуркой, пришлось побеседовать на лестничной площадке.
-Ужасно!
-Ещё, как! Но, не мог же, я бежать на виселицу, после такого жуткого приема. Если в Воркуте пятнадцать лет выдержал, то здесь, на родине, выжить я просто обязан. Как и раньше, снова приходится мириться, с любым положением.
-Может быть, передумает?
-Во-первых, после всего того, что знаю, сожительствовать с ней, я больше не согласен. Слишком отвратительно! А во вторых, она уже давно вошла в развратный вкус. Зачем ей связывать себя с каким-то политическим заключенным, не имеющего за душой ни гроша, когда рядом вьются советские разгильдяи. Пусть даже и пьяницы. Зато, они теперь при власти. Настали, братец, такие времена, о которых и в Библии не упоминается.
-Что значит, стремление к блудодейству!
-Как есть, так и есть. Ничего не поделаешь. Жаль только, что в молодости, мы совершенно неразборчивы в выборе спутницы жизни. Понравилась, и всё тут!
-Ты хочешь сказать, что проклятая любовь, совсем, уж, слепая?
-Если хочешь, можно выразиться и так, - и Янис многозначительно, поднял указательный палец вверх. - Мне кажется, что все приходит свыше. Но многое, аккумулируется и в нас самих, в процессе, так сказать, познания окружающего мира. В общем, природа знает, что делает.
-Все мы умны, задним числом, - заключил Витольд. - Как ты Айвар полагаешь. Прав я, или нет?
Айвар молчал. Ему нечего было ответить.
Рабочий день на стройке, заканчивался в 17 часов, а поезд на Елгаву отправлялся только в 18 часов 22 минуты, поэтому Айвар осмелился попросить прораба Бутана, что бы назначил на такую работу, где можно было бы поработать и дольше. Такое предложение, начальнику понравилось, и Айвар был назначен к шоферам, которые, желая лучше подзаработать, оставались и до шести часов вечера. В общем, он должен был заменить какую-то женщину, и вместо неё записывать загружаемые машины.
В это время у железнодорожного вокзала, со стороны желтого здания, где росли красивые серебристые ёлочки, освобождался второй выход в сторону базара. Экскаватором, здесь начали убирать насыпь.
Самый первый день работы на новом месте, обернулся для Айвара не очень удачно. До обеда, ещё, куда ни шло, но после, порвался трос, что поднимал ковш экскаватора. Потом долго не заводилась нагруженная машина, мешая подъехать следующей. Потом ковш вскрыл некий кирпичный свод, с одной стороны которого, оказалось приличное отверстие. Работы были приостановлены, и любопытные шофера, стали запрыгивать вовнутрь, что бы проверить содержимое. А, вдруг, найдут что-нибудь интереснинькое! Все-таки, скрытая от глаз старина. Заглянул туда и Айвар.
Обыкновенный круглый погреб, метра четыре в диаметре, с земляным утрамбованным полом, но очень тщательно вычищенным. У стенки, что рядом с лазом, лежала кирзовая, полевая сумка командира, к которой, пока, никто из присутствовавших, не дотрагивался. Вдруг, да заминирована! Но любопытство, одержало верх над осторожностью. Экскаваторщик, осторожно сдвинул её с места, а так как взрыва не последовала, то взял в руки и откинул верх. В одном отделении оказалась заржавленная иголка, воткнутая в полу истлевший клочок материи, и накрест обмотанная склеившейся ниткой. Проверили второе отделение, но оно оказалось пустым. Поскольку в стенке кладки, других отверстий не обнаружили, то сообща решили, что это сооружение может относиться к Первой мировой войне, когда и было оборудовано стратегическое бомбоубежище. Потом, при реконструкции территории вокзала, на него насыпали землю, таким образом, похоронив следы прошедшей войны. Разобравшись с находкой, шофера засобирались кончать работу. Оказалось, что их завгару, сегодня какой-то юбилей, а им ещё надо поставить машины, успеть помыться, переодеться и так далее.
Что ж, такое случается в каждом сплоченном коллективе, и Айвар, положив в верхний карман пиджака карандаш, с отмеченными на клочке бумаги номерами загружавшихся в этот день машин, поднялся на платформу и сел на скамейку. До отправления его поезда, оставалось чуть больше часа. В это время, подошел и сел на противоположный конец этой же скамейки, здорово подвыпивший военный, с офицерскими погонами, и тут же, будто задремал, но, внезапно встрепенулся и стал шарить по всем карманам. Видимо, не обнаружив того, что искал, с трудом поднялся, и шатающейся походкой, приблизился к Айвару.
-Отдавай деньги, что вытащил из моего кармана! - грозно, воскликнул он, заплетающимся языком.
Айвар огляделся. Вокруг, никого из свидетелей. С военным людом, иметь дело ему не приходилось, если не считать тех далеких лет, когда он ещё только-только становился на ноги взросления, самостоятельности, а кругом стояла послевоенная разруха, голод, предательская вседозволенность местного пролетариата.
Военный, а он оказался в чине капитана, с угрожающим видом, ещё плотнее пододвинулся к Айвару, который снова огляделся. "В прежние дни, в это время постоянно здесь кто-нибудь, да прохаживался, а сегодня, как назло, ни одной живой души!" - удивился он. Что бы ни ввязываться в лишние неприятности, он уже собирался отойти в сторону, но капитан схватил ворот его пиджака, и потянул на себя. "Сломает последний карандаш!" - испугался Айвар, и, чуточку приподнявшись, сделал ловкую подножку, опрокинув того спиной на скамейку. Но внезапно, откуда-то появился молоденький милиционер.
-Что здесь происходит? - тоненько пискнул его голос, а сам принялся помогать подниматься военному человеку.
-Деньги! Мои деньги! - завопил тот, одной рукой подтягивая съезжавшие галифе, а второй, пытаясь дотянуться до обидчика.
Милиционер не сплоховал, вовремя став между двумя противниками, и с удивлением, переводя взгляд с одного, на другого.
-Ты зачем взял у него деньги? - наконец, строго потребовал у Айвара. - Видишь, что человек владеет собой не полностью, так ты решил этим воспользоваться?
-Я здесь, у насыпи работаю. Считаю загружаемые машины. Собрался домой, в Елгаву, а этот военный, только что подошел...
-Ладно, пошли в милицию, там разберутся.
В отделе, Айвара скрупулезно обыскали, заставили написать объяснение, с указанием точного домашнего адреса, после чего, отпустили с миром. Его поезд, только что ушел, и пришлось ждать следующий, который должен был быть аж в 21 час 19 минут.
В бараке, с нетерпением, его возвращения ждали сотоварищи по общежитию.
-Почему не приехал первым поездом? Что задержало? - посыпались настороженные вопросы Яниса с Витольдом.
Что бы снять всякие недоразумения, Айвару пришлось подробно рассказать о том, что с ним произошло, во время ожидания поезда. Реакция взрослых была бурной и продолжительной.
-Заразы! Оккупанты!
-Понаехали тут всякие, а теперь ещё свои российские законы, пытаются здесь устанавливать!
-От чужеземцев, всякое можно ожидать.
-Достукалась до ручки, Латвия.
-Тьфу, поганые!
Следующие две недели, Янис работал здесь же, в Елгаве, только переквалифицировавшись в специальности. На новых домах, кирпичная кладка закончилась, и ему поручили плотницкие работы, выделив необходимые инструменты. Первое, что он сделал, в своем бараке, привел в порядок все покоробленные двери.
А Айвару по-прежнему приходилось вставать утром рано, что бы поспеть, либо на Липайский поезд, либо Йонишкский. В этой организации, проезд на железнодорожном транспорте, ему был бесплатный. Но, поскольку разбор насыпи был завершен, его перебросили на дом N 151, что стоял на углу улиц Дзирнаву и Гоголя. Потолок, крышу, частично угловую башенку, обращенную в сторону Даугавы, снесло снарядом ещё в пору войны, но к этому времени, когда работать сюда пришел Айвар, потолок заделали и готовили основы, на которые должна опираться крыша. Эти бетонные пилястры, так их называл мастер, отливали тут же, во дворе, и каждая весила около восьмидесяти килограмм. Часть из них, особенно со стороны железной дороги, сохранились, и теперь, по их подобию, изготавливались недостающие. Внутри здания, лестничные пролеты отсутствовали, а вместо них, лежали обыкновенные пружинящие доски, сбитые четырехгранными рейками.
Не было, ни подъемников, ни какой другой механизации, поэтому готовую продукцию на крышу, приходилось носить на плечах. До Айвара, это пытались делать уже несколько парней, только после двух, трех подъемов на высоту пятиэтажного дома, отказывались. Но Айвар, выдержал. Им были подняты все недостающие пилястры.
-Жилистый ты, парень! - удивлялись те двое мужиков, что их отливали.
-Мы вдвоем, этакую дуру едва поворачиваем на одном месте, а он, с самого низа, тащит без передышки! - восхищались те, что укладывали на крыше. - Сними пиджак, да дай поглядеть на твои плечи. Может быть, они у тебя сделаны из железа!
-Лучше, вечером дома, я сам проверю, - отшучивался Айвар, старой фуражкой, вытирая вспотевший лоб.
-Тогда, может быть, ты в цирке работал силачом, подбрасывая гири?
-Ещё ни одного раза, не довелось побывать в цирке, - был его правдивый ответ.
То было днём, а вечером, возвратясь в барак, он здорово чувствовал, как болит правое плечо, на котором и носил пилястры. Ныли и щиколотки ног. Однажды об этом, он даже признался Янису, у которого, в это время, "гостил" Витольд. Он почти каждый вечер приходил поболтать с соседом, потому что в одной комнате с ним, жил какой-то татарин, постоянно встревавший в чужие разговоры.
-И ты один их поднимаешь? - вместо ответа, удивленно, воскликнул тот, видимо, не поверив словам Айвара.
-Что же делать, когда до меня, все отказались.
-Тебе сколько лет?
-Осенью стукнет двадцать один.
-Твой же год, уже давно должен служить! У тебя что, белый билет?
-В армию, нас не брали.
-В тюрьме сидел, что ли?
-Похоже.
-В каком году?
-С 1949 года.
-А-а, тогда понятно! Значит, парень нашего корня. Что ж ты до сих пор, о себе ничего не рассказывал?
-А ты у него, разве спрашивал? - в шутку, поинтересовался Витольд.
-И то, правда, - согласился Янис. - Но все-таки, как-нибудь мог намекнуть.
-В отделе кадров, куда, по их требованию, я отдал свою биографию, мне настрого запретили распространяться о своем прошлом.
-Кто запретил? Начальник отдела кадров, Кузнецов?
-Да.
-То же самое, он пропел и мне.
-Мне тоже, - добавил Витольд. - Только после его строгого предупреждения, мне наоборот, захотелось ещё большей аудитории сообщить о геноциде латышского народа. Такой катаклизм в нации, нельзя замалчивать ни в коем случае. Люди, пусть и приезжие, все равно должны знать правду о той стране, куда их занесла судьба жить, работать.
-Ты прав, - согласился Янис. - Придет же однажды такое время, когда и нас в живых не будет. Кто, в таком случае, если не мы, пострадавшие, точно передаст новому поколению сведения о тех зверствах, которые завоеватели творили на нашей земле?
-И не только заезжие завоеватели, что казалось бы, само собой разумеющимся действом. В Латвии было и есть, достаточно собственной гадости, способной уничтожить соседа за что угодно, лишь бы самому быть на виду у власти. Эта тема, для будущих историков. Между прочим, прораб Бутан, тебе ничего подобного ни намекал?
-Нет, мы с ним ведем разговор только о том, что касается работы.
-Он, ведь, то же отъявленный коммунист. О нем, меня уже предупредили. Я одно понять не могу: либо эти люди, что предупреждают, боятся за нас, либо боятся нас!
-Успокойся! Кто тут нас будет бояться, если по прошествии целых пятнадцати лет, здесь все нам, стали чужими людьми, - сказал Янис. - Возьмем хотя бы самих себя. Старшее поколение успело уйти в мир иной, а из младшего, я никого не знаю. Хотя бы моя дочь. Уезжал, она была совсем ребенком, а возвратился, девушка на выданье.
-Ладно, чёрт с ними, со всеми коммунистами, да социалистами! У них своя жизнь, у нас свои заботы. Выдержим. Как там, в болотной Сибири говорят: "провались земля и небо, я и на кочке проживу". На сегодня, хватит о политике. Скажи-ка мне лучше парень, с каких пор, ты стал такой жилистый? Тебя, на каких работах использовали?
-Валил тайгу.
-Тогда понятно. А с виду, не скажешь, что очень, уж, тренирован.
-Мне сразу бросилось в глаза, что Айвар мог работать на трудоемких работах, - сказал Витольд, окидывая парня, испытующим взглядом. - Ведь, у него, как и у меня, очень сорваны плечи. Такая деформация верхней части тела происходит, либо от тачки, либо от бревна. И то, и другое, мне отлично знакомо. И какова была норма на лесоруба?
-Двенадцать кубов на пару, в день.
-Ты где так глубоко щёку процарапал? Хлыстом, что ли задело?
-А, что шофер? Он же в заднее стекло кабины, мог всё видеть.
-Оно было заложено мешками.
-Скорость-то, какая была?
-Не знаю. Я специально, сперва выбросил рюкзак, после чего уже и самому было не страшно прыгать. Не мог же я свою собственность оставить на дороге.
-Молодец! И что за собственность, в том рюкзаке была?
-Старая, прожженная в лесу фуфайка, да пара портянок. Была весна, тепло, а уезжали-то с осени.
-Ясно, что такую драгоценность нельзя было оставить на произвол судьбы! - засмеялся Витольд. - Своё надо беречь. Легко отделался. Могло быть и покруче. Прыгать на ходу.... Не знаю, осмелился ли бы я сам! Солдаты, так те, хоть тренируются, а ты с первого раза.
-Осенью обещали забрать в армию.
-О-о-о, тогда натренируешься вдоволь!
-В регулярную армию, он не попадет, - авторитетно, заявил Янис.
-Почему? - спросил Айвар. - Я же здоров, как бык.
-Из-за твоих сорванных плеч. В чем, в чем, а в ношении оружия, я кое-что понимаю. При Улманисе, не один год пришлось с ним повозиться.
-Ты думаешь, что ... - начал, было, Витольд.
-Тут и думать нечего. Винтовка к плечу, должна просто прилипать, а не съезжать на бок. В походе, на учениях..., да что там говорить.
-А если повесить через шею, что торбу, - засмеялся Витольд.
-Представляю, какая была бы армия! - улыбнулся и Янис. - Ладно, иди служить, и надежно защищай нас от, нежелательных государству, иностранцев. Мы же здесь, на месте, в свою очередь, пока ты не вернёшься, будем дружно защищаться от латышских предателей. А кто теперь на твоём объекте прорабом работает? Сколько я помню, кроме Бутана, там был ещё какой-то Чернов?
-Разве ты и у него работал? - поинтересовался Витольд.
-Нет, только слышал, - отвечал Янис.
-Меня предупредили, что слушаться надо их обоих, - сказал Айвар.
-Я отлично знаю, этого Чернова, - отозвался Витольд. - Его же собирались снять с той работы!
-А, что? - поинтересовался Янис.
-Первейший жулик из тех, каких мне довелось видеть в своей жизни! Перед тем, как перебросили меня сюда, в Елгаву, в Риге, я работал под его началом. Ты его когда-нибудь трезвым видел?
-С виду, он постоянно опухший, - припомнил Айвар.
-Вот-вот. Это оттого, что не просыхает, - подтвердил Витольд. - Тебе наряды кто закрывает, Бутан или Чернов?
-На этом доме, кажется что Чернов.
-Тебя он, ещё не обжал?
-Не знаю, не проверял.
-Подписался, и все?
-Да.
-Как пить дать, он тебя накалывает! В самом начале, он и меня пытался надуть, да не на того нарвался.
-А, какой ему, в этом, интерес?
-Ну, пить-то, на что-то надо.
-Как это? - не понял Айвар.
-Очень даже просто. Выполненную тобой работу, он приписывает другому человеку, с которым выпивает. Ты ни обратил внимание, с кем он там якшается?
-Он всё время околачивается возле тех, которые во дворе, отливают пилястры, которые я поднимаю на крышу.
-Я так и подумал. Несколько твоих подъемов, обязательно перепадаем им. Ведь, его же никто не проверяет. Как, там говорят: сам директор, сам и писарь. Надо бы тебе, парень, и самому быть повнимательнее. Любой труд, должен быть оплачен сполна, иначе никогда не наступит справедливость.
-Остался, какой-то месяц...
-Смотри сам, но я бы на твоём месте..., а, может быть, ты и прав. Стоит ли на один месяц портить свои нервы, которые в твоей жизни, ещё, ох, как пригодятся!
-Ты говоришь дело, - подтвердил Янис. - Со своей стороны, я хочу добавить, что в жизни всегда надо быть осторожным, а в делах въедливым, настойчивым, принципиальным. Вот, те главные качества, которые в любую минуту, могут тебе пригодиться, а в исключительных случаях, может быть, и выжить. Не следует забывать, что мы окунулись в такое смутное время, когда вокруг нас взбучилась всякая ядовитая грязь, от которой надо регулярно отряхиваться, а то, не ровен час, заберется за шиворот, и тогда, "пиши, пропало"!
Когда все пилястры были подняты, Айвара, через пустующие оконные проемы четвертого этажа, заставили выбрасывать мусор, собравшийся от, в свое время, упавших потолков. Земля, известка, обломки бревен - здесь их было так много, что непонятно, как такой груз, мог выдержать пол, что бы ни проломиться! Работал только на свою совесть, да ответственность, потому что в последние дни, оба начальника сюда не заглядывали, а постоянно находились на "Доме колхозника". Их отсутствием, Айвар и воспользовался в очередной раз для того, что бы снести деньги Янисовой дочери. В этот раз, он поехал на трамвае.
На звонок, дверь снова открыла её мама, а, опознав пришельца, сразу же разразилась бессвязной бранью в адрес своего первого мужа так громко, что её призывы к самому дьяволу, обязательно слышали все ближайшие соседи. У Айвара даже создалось впечатление, что голос она возвышает специально, что бы его услышало побольше жильцов.
-Этот прыщавый изверг, снова не даёт нам покою! - истеричным голосом, орала напоследок, изнеможенная женщина. - Знает, что мои нервы и так на пределе, а сердце слабое до такого состояния, что только на одних лекарствах и держится, а он ещё добавляет! Не-е-ет, однажды, он меня доконает! Была бы зима, легче перенесла бы его выходки, а теперь лето, жара. Он же знает, как я не переношу жару! Скоро придет обедать муж, а у меня уже не останется сил ему сготовить поесть. О-о-о, мое слабое сердце! На одних лекарствах и держится. Сидел бы этот прыщавый, в своей Воркуте, и всем было бы спокойнее. Так нет же, тащится сюда обратно, в надежде извести меня окончательно, а у меня слабое сердце. Легкие, тоже начинают шалить.
Айвар стоял напротив, как ошарашенный. Он начинал сожалеть о том, что согласился на передачу денег. Повернуться, да уйти, было бы проще всего, но он же обещал! Кто, кроме него, сможет выполнить поручение, данное пострадавшим земляком? Кто, кроме него, сможет так терпеливо выслушивать истерику этой продажной женщины, всей душой и телом, отдавшей себя коммунистическим прихвостням? "Может быть, и не совсем плохо, что Янис согласился жить отдельно от семьи! - мелькнуло в голове у Айвара. - В крайнем случае, ежедневно не приходится выслушивать оскорбительные тирады, унижение, или, может быть, не дай Бог, ещё чего-нибудь более серьезного. Такая женщина, в пылу необузданного гнева, может и отравить!".
Айвар знал, что с потерей жены, Янис давно согласился, но, вот, дочь! Отцовское сердце никак не хотело смириться с тем, что с ней сейчас происходит, а ещё страшнее, произойдет в скором времени! Самые опасные годы молодости. Нет, он трезво понимал, что бессилен помочь Илоне в процессе становления личности, девушки, как таковой, и, в конце концов, будущего члена нового общества. Только понимать, дело одной стороны, а быть беспомощным, куда страшнее!
Однажды, в разговоре с Витольдом, Янис отчаянно сетовал на новые тлетворные порядки в обществе, которые начисто разлагают нынешнюю молодежь. Айвар ещё тогда догадался, что в том намеке, кроме его дочери, может фигурировать и он сам! Годы-то схожие. Только тогда его быстренько перебил Витольд, сказав, что надо надеяться на Бога, да на мудрость природы. А такие женщины, как его бывшая жена Алдона, живут только настоящим днем, не думая о грядущей старости, слабости, когда за прошлое разгильдяйство, придется больно расплачиваться. Ведь, в этой жизни, за многое приходится расплачиваться, хотя многое, остается и безнаказанным.
Сплетение этих разномастных мыслей, как и в прошлый приход, пронеслись перед Айваром так стремительно, что он даже не заметил, в какой момент, за спиной матери появилась её дочь, докуривавшая тоненькую папиросу - не-то "Ракета", не-то "Бокс", которые, из-за их маленьких размеров, ещё называли спичками.
-Не смоли мне под нос! - крикнула на неё мать, оборачиваясь. Затем, дружелюбнее к Айвару, - Не могу переносить табачного дыма. У меня слабое сердце, легкие, на одних лекарствах и держусь.
Илона послушно вышла в кухню, оставила на столе, в стеклянной пепельнице недокуренную папиросу, и, возвратившись, спросила:
-Снова от папы?
-Да, просил отнести..., - и протянул помятый конверт.
-Молодец, что не забывает, - похвалила, Илона. - А на словах, ничего не передавал?
-Нет. Но..., - вдруг мелькнула отчаянная мысль! И, в упор, посмотрев в глаза Илоны, добавил, - твой папа часто сетует на то, что не может встретиться с тобой лично. У него есть кое-что, сказать тебе наедине.
-А ты, от куда об этом знаешь? - грубо вмешалась мама, искоса взглянув на дочь.
-Ответь этому умнику, что ей не о чем с ним разговаривать, - строго предупредила мама. - Да, и скажи ему ещё вот что: пусть он не забывает, в каком обществе мы с дочерью живем и вращаемся. Кроме того, передай, что он забыл какой сегодня год. 1939-тый, давно канул в прошлое, а он всё не перестает им жить. Что ж, если другой жизни у него нет, то пусть и дальше живет в своих воспоминаниях, только не мешает жить нам с дочерью.
-Так, что мне ему ответить? - как бы, не слушая маму, обратился Айвар к Илоне.
-Даже ума не приложу, - наивно, отвечала девушка, посмотрев на маму.
-Ещё раз повторяю, что с нашей семьей, ему не о чем разговаривать ни врозь, ни наедине. Мы живем в современном обществе, а он..., - запнулась женщина, подыскивая подходящее определение. - В общем, он такой же стародавний, как и его ушедшее время.
-Если только деньги..., - робко добавила Илона, снова взглянув на мать.
-Деньги, деньги! Конечно, если они у него есть лишние, может присылать, не откажемся. Правда, доченька? - понизила голос мама, задорно подмигнув, дочери.
-Хорошо, так я ему и передам, - пообещал Айвар, вконец удручённый таким хамским отношением к одному из членов бывшей семьи, но зато довольный тем, что женщина прекратила первоначальную истерику, и дочь приняла отцовский подарок.
-Только сам сюда, пусть лучше и не показывается. Деньги может передавать через тебя, - слышал Айвар вдогонку, спускаясь по старинной, широкой лестнице, с широкими, фигурными перилами.
С нескрываемым нетерпением, ожидал Янис Айвара на перроне.
-Ну, что? - был самый первый вопрос. Потом совсем грустно: - Встретил?
К скрупулезному отчету, Айвар готовился всю дорогу до Елгавы, однако так и не пришел к окончательному выводу - сказать, или не сказать всей правды того, что видел, слышал. Но, когда вылез из вагона и увидел в дрожащей руке Яниса, свернутую трубочкой газету, решил соврать. Не хватило духу, выложить всё на чистоту, этому честнейшему, незаслуженно отторгнутому семьей, пострадавшему от коммунистических репрессий, человеку. Ещё эти дрожащие, от былых нагрузок руки, от постоянной темноты, да угольной пыли, до сих пор слезящиеся глаза, вконец убили в Айваре все дорожные приготовления.
-Всё в порядке, - как можно бодрее, попытался отрапортовать Айвар, отворачивая глаза в сторону, будто провожая, мимо проходящий товарный состав.
-Как на этот раз, тебя приняли?
-Как я понял, в том доме царят свои законы, а именно: дальше порога, никого не пускать.
-Это, Илона?
-Они обе были дома.
-Получается, что Алдона больше не работает!
-Не знаю, но дверь, как и в прошлый раз, открыла сама хозяйка.
-Рассказывай, рассказывай дальше! - торопил Янис, и трубочка газеты, ещё сильнее задрожала в его бледной, костлявой руке.
По пути в барак, насколько хватало духу, выдумки, как можно обстоятельнее, Айвар попытался передать простоту былой встречи, обыденность разговора, естественность расставания.
-Но, зайти в комнаты, так и не пригласили? - уточнял Янис.
-Может быть, было не убрано, поэтому и не пригласили, - сконфуженно, отвечал Айвар, раздосадованный на себя тем, что в таком важном месте, не додумался, как глаже соврать.
-Это плохое предзнаменование! Значит, там что-то не ладно. Доченьки жалко, может пойти по рукам, а предостеречь, некому.
-Очень симпатичная девушка! - немножко слукавил Айвар, покраснев. - Я думаю, что в девушках, долго не проходит. Женихи быстро найдутся. - Илона ему показалась обыкновенной девушкой - ни дурнушкой, ни симпатичной. Таких, как она, была полная Латвия.
Янис кривовато, через силу улыбнулся, покачал седой головой и сказал:
-Твои бы слова, да быстрее Богу в уши! В нормальной семье, быстрее бы всё образумилось. Но, не так-то все просто, в этой жизни, как на первый взгляд кажется. Смолоду, тем более. Взять хотя бы тебя. Вся жизнь впереди! А моё прошлое, успело отразиться не только в рано седеющих волосах, но и во всем здоровье. Только всё бы это ничего, потому что процесс жизни ничем не остановишь. Главное в мои годы, накопленный опыт следовало бы кому-нибудь передать дальше, да некому. Как жаль, что на тех самых чурбанах, на которых спотыкались некогда мы, будет спотыкаться и новое поколение. О-о-о, от скольких неудач и ошибок, сегодня я смог бы предостеречь свою дочь, будь она со мною! Но нет, не судьба. На нашем извилистом пути, дорожным тупиковым знаком, встала её распутная мамаша. Поэтому, образовавшуюся между нами вынужденную стену отчуждения, уже не пробьешь никакими доводами, убеждениями, слезами. А всё потому, что у Алдоны давно появились извращенные взгляды на жизнь, к которым она приучает, если уже не приучила, и моего ребенка.
Айвар медленно шагал рядом, внимательно слушая простые откровения своего старшего товарища. Ему было немножко неудобно оттого, что его годы ещё не успели подойти к тому рубежу, когда бы он мог от всей души, как самый настоящий взрослый, вслух посочувствовать, во всех отношениях, униженному человеку. Но на сегодня, для него было большим польщением и то, что, пусть и не на равных, но по человеческим соображениям, его сосед по кровати, решился излить ему, свою старую боль. А может быть, его уже считают довольно взрослым парнем, если доверяют сокровенные тайны!
Едва вошли в комнату, как тут же появился Витольд. Зная нелегкую судьбу Яниса, теперь и ему захотелось постоянно быть в курсе событий, связанных с семейной драмой своего товарища. Конечно же, как и Айвар, ничем помочь он здесь не мог, но такова человеческая взаимовыручка, пусть и на словах.
-Ну, как там? - на ходу, спрашивал Витольд.
-Деньги взяла, куда она денется! - махнул рукой Янис, присаживаясь на кровать.
-Ты прав, кому сейчас не нужны деньги! А твоя дочь ещё учится?
-Не знаю, забыл осведомить об этом парня. Айвар, может быть, ты случайно, что-нибудь слышал про учёбу?
-Да, нет. Не было такого задания.
-Моя вина. Но доходили слухи, что раньше в учебе, она особенно не преуспевала.
-Обидно.
-Конечно, обидно, что там говорить.
-Остается только мужаться! Тут ничего больше нельзя добавить.
После ужина, Витольд снова заглянул к Янису, и показал повестку, что принесла комендантша, в которой предлагалось ему завтра, явиться в милицию, имея при себе паспорт.
-К чему бы это? - недоумевал он, закуривая "Беломор".
-Сама она, тебе ничего не говорила?
-Да, нет. Сегодня, какая-то злющая.
-Это после вчерашней статьи в "Советской Латвии", где Айвар раскритиковал наше убежище.
-А я не читал. Как статья называлась?
-"Всё равно, что в двери, что в окно".
-Газету не выбросили?
-Вот, на подушке лежит.
-Дай-ка взглянуть. Да-а-а, хорошо ты её отделал! Молодец, ничего не скажешь. Так ей и надо, этой коммунистической прихвостнице, - похвалил Витольд. - Там, на Амуре, я тоже пробовал писать в районную газету, но ни разу не опубликовали.
-Значит, писал что-то не по вкусу начальству, - догадался Янис.
-Будто бы, и ничего противогосударственного! Я же понимал, в какой обстановке нахожусь, поэтому и соответствующую тему выбирал.
-Как это у тебя так получалось?
-Сам не знаю. Появился этакий лирический настрой, и мне захотелось описать красоту леса, природы. Что я и делал.
-А в издательстве, твои труды игнорировали!
-Мне лесник потом объяснил, что иметь дело с заключенными, пусть и самыми умными, им запрещено.
-Лесничий, из местных был?
-Немец, но давно расконвоированный.
-Как же он осмелился открыть тебе такую важную государственную тайну!
-А, что тут такого? Человек, как человек. Лесник, как лесник.
-Я, к чему веду разговор! Дело в том, что Поволжские немцы, уже совсем не те немцы, которые в восемнадцатом веке, по приглашению Екатерины Второй, тоже немки, поселились в Российских землях. В самом начале, когда меня забрали, у нас на шахте тоже были "наши", поволжские немцы. Потом их вскорости освободили, но часть из них, так никуда и не уехала, а осталась работать на месте, только уже на поверхности. Как потом оказалось, некоторые из них, были специально завербованы властями, что бы передавать нужные сведения о блуждающих настроениях, среди заключенных. То есть, по соображению лагерного начальства, а, может быть, чинов и более высокого ранга, что заседают в Москве, поскольку эти отставники успели вплотную сжиться своей лагерной братией, то последние, в их присутствии могут "наболтать" и много таких сведений, которые, в процессе ежедневной работы, могут быть полезны всему руководству лагеря.
-В нашем лагере, так же были местные немцы. Об некоторых из них, то же не очень лестно отзывались, только подобным слухам, многие не верили.
-Вот, видишь! Как среди латышей, так и среди немцев, люди всякие встречаются, - подтвердил Янис.
-Каждая нация, располагает полным набором всякой гадости. Только у одних она слишком выпирает наружу, в то время как у других, хранится в более скрытой форме.
-Конечно. Но, надо заметить, что появление той "гадости", во многом зависит от того, в каких условиях она формировалась, затем культивировалась.
-Хочу добавить, что любая власть, поголовно для всех, никогда хорошей не будет. Всегда найдутся алчные "бациллщики", готовые разъедать здоровое общество изнутри.
-Согласен. Заразные паразиты не остановятся ни перед чем, что бы только насытить свое чудовищное удовольствие.
-Не надо далеко и ходить, что бы искать их жертвы. Ведь мы, сидящие здесь трое, и являемся таковыми, о которых сожалеем.
Айвар в разговор не вмешивался. Тема, по его понятию, была слишком щекотливой. При этом в таком обществе, он считал себя слишком юным, что бы перебивать двух маститых латышей, прошедших через горнило коммунистической вседозволенности, неотъемлемой частью которой, являлись лагеря, психушки, да тюрьмы. В эти "заведения", советская система отправляла на "исправление" не только инакомыслящее нацменьшинство, но и своих собственных сограждан, чем-либо не пришедшихся по душе местным властям, руководствовавшимся одним общим для всех принципом социализма: что бы тебя заметили единоверцы, надо как можно более в жесткой форме, показать свою своё патриотическое рвение!
Ах, это большая и малая политика! Следя за беседой взрослых, Айвар задумался и сам. В голову невольно закралась аналитическая мысль о судьбе его родины. Как могло такое случиться, что в его маленькой Латвии, успешно культивировались две, совершенно противоположные силы, обладающие противоположными взглядами на обустройство страны, общества, идеологического воспитания, семейного уклада? Одна сила борется за независимость государства, другая же, не мыслит себя вне состава Советского союза. Почему? Что случилось с латышской нацией? Не может быть, что она, вот этакой разобщенной, существовала на протяжении всей своей истории! Впрочем, кто её знает. Ведь полностью независимой, Латвия была всего несколько лет. Вот и снова, её втолкнули в "большую семью народов". Почему в такой маленькой стране, проживает несчетное количество свихнувшихся умов, не умеющих, а, может быть, и не желающих жить, мыслить самостоятельно? Почему...? Нет, Айвар понимал, что в данной ситуации, Латвии отделиться никто не позволит, но, с чего-то же, начинать надо! Вот они, эти двое мучеников, между собой поговорят, сами себя расстроят, и помыслы их на этом, заканчиваются, не успев воплотиться даже в самую мизерную реальность. Значит, для свершения, каких либо действий, они уже слишком стары, а сам он, ещё слишком молод. В таком случае, где же то, среднее поколение латышей, способное к решительным действиям? Ответ напрашивался однозначный. Оно "вливается" в "общую семью народов". Понятно, что некоторых из них подталкивает сама окружающая обстановка, но другая часть, может быть, даже большая, готова душой, телом, разумом, всем своим существом по-собачьи верно служить новому порядку, властям, запугивающих нормальных граждан угрозами, да репрессиями. Странно, но, сколько такой беспредел может продолжаться во времени? Это же трагедия ни одного человека, а целой нации!
Взять, хотя бы бывшую жену этот несчастного Яниса. Латышка, самая настоящая, а, поди, ж, ты, латыши ей больше не нужны. Её сердце, внезапно открылось только для наезжих партийцев, находящихся при военной должности. Пусть и пьяницы! По понятиям Айвара, ей бы в ноги кланяться своему бывшему мужу, да благодарить Бога за то, что тот остался жив, вернулся на родину, готов кормить свою семью, а она, эта последняя шлюха, не пускает его даже на порог собственной квартиры. Более того, против отца, настраивает и свою дочь. Ну, и дела! Будучи в Сибири, о таком безобразии, творящемся на родине, Айвар и не догадывался.
Он так глубокомысленно размечтался, что даже не услышал, как к нему обратился Витольд:
-О чём это, ты так серьезно размечтался? Я третий раз кричу твоё имя, а ты, ноль вниманья.
Айвару стало неловко за свое бестолковое поведение, поэтому, покраснев, пробормотал:
-Виноват. Наслушавшись ваших разговоров, мне почудилось, что с нашей Латвией, не так, уж, всё и гладко.
-Хоть и молодой, а начинает соображать, что к чему, - подмигнул Витольд Янису, поминутно прикладывавшему носовой платок, к слезившимся глазам. - В общем, за свою мысль, что сейчас высказал вслух, ты настоящий молодец! А то, что с нашей Латвией не все в порядке, нормально мыслящим людям, давным-давно известно. Ты ещё молод, поэтому, даст Бог, ещё дождешься лучших времен. А нам с Янисом, вряд ли доведется дожить до того счастливого дня, потому что, как погляжу, всё вокруг, очень, уж, стремительно катится не в ту строну, куда следует, куда есть уклон. Вот, ни с того, ни с сего, а меня в милицию вызывают. К чему бы это? Может быть, решили, что рановато освободили. Не плохо бы, ещё какое-то времечко, за решеткой подержать.
-То же, мне скажешь! - ужаснулся Янис, отнимая от глаз платок, и складывая его вчетверо.
-Чему ж тут удивляться! Мы только что обговорили эту тему, так что.... В общем, если не вернусь, забери Янис мои вещи и принеси в каталажку. Они упакованы. Да, забыл у комендантши спросить, где в Елгаве находится эта милиция?
-То же не знаю, не надо было, - отвечал удрученный Янис. - Айвар, тебе не доводилось на неё наткнуться, когда ты гулял по городу?
-В Риге, теперь знаю, а здесь меня ещё не забирали, - с улыбкой, отвечал Айвар.
-Ладно, в таком случае, спрошу на вокзале.
-К чему бы, такой вызов? - в раздумье, сам себе, задал вопрос Янис. - Не иначе как кто-то успел настукать!
-Нам не привыкать, - весело, отвечал Витольд. - Если по каждому такому случаю вешать нос, то не стоит и жить на свете.
-В этом ты, конечно, прав. Видишь сам, какое у нас опасное окружение. Прямо не знаешь, кого бояться, а кому довериться.
-Такие времена, и ничего с ними не поделаешь. Иногда, может быть, и стоит придержать язык за зубами, нежели резать правду-матку.
-Не зря же говорят, что и стены могут подслушать.
-Не будем так грустно рассуждать. Мы же ещё не знаем, по какому вопросу меня туда тянут. Вдруг, да предложат повышение в должности, - засмеялся Витольд.
-Молодец, что не падаешь духом, А я, вот, начинаю потихоньку сдавать.
-Как-никак, но если брать в глобальном масштабе, ты все-таки семейный человек. А, что я? Да ничего. Пустое место в жизни, поэтому мне и терять-то нечего.
-Пусть будет так, - вздохнув, согласился Янис, и, повернувшись к Айвару, спросил: - Тебя когда в армию забирают?
-В пятницу пойду за расчетом.
-Жаль, что так быстро! Не будет через кого, передавать дочурке деньги, - снова вздохнул Янис, опуская голову в тоненькие ладошки. - Потом, несколько секунд посидев в такой позе, глухо добавил: - Латвия, Латвия, куда ты катишься?! Неужели ещё долго не сможешь остановиться в своем добровольно-принудительном падении, в коммунистическую пропасть! Почему мы, латыши, в полную силу, не можем наслаждаться жизнью, заслуженной свободой? Почему до сих пор, мы не можем свободно, во весь голос говорить о правде, а вынуждены шептаться по зауглам? Почему, в конце концов, чужие кирзовые сапоги должны топтать нашу родную, крестьянскую землю? Вопросы, вопросы..., и все без ответа.