Гендель Валерий Яковлевич : другие произведения.

Великий грешник Лев Толстой -- высший из первостепенных пророков России(ч.2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Аннотация: Когда смерть на хвосте сидит, всадник гонит лошадь, пока та не захрипит... Никак Материя не хочет открывать свои секреты Всаднику... Поможет ли Восток Западу открыть заветный ларчик? Через "медные трубы" гор и бездонные моря вод пройти надо, чтобы "огнем креститься"...
  Великий грешник Лев Толстой - высший из первостепенных пророков России (ч.2)
  28. Очень трудно искать то, чего нет в душе 29. В результате, огромными перенапряжениями душу раздирает на части 30. Сатане Толстого не жаль: когда смерть на хвосте сидит, всадник гонит лошадь, пока та не захрипит 31. Больно лошадиной голове бывает, если она понимает больше, чем это допускают ее лошадиные мозги 32. Хотя, если лошадь ограничится лошадиным пониманием жизни, человеком ей не стать 33. Сатана знает, что в теле надо искать, Толстой не знает - вот тебе и лебедь с раком 34 "Тело" преследует Толстого, но ни самой жизнью, ни с помощью художественного анализа узнать тайну "тела" не удается 35. Стоявший у истоков Времени хочет вернуться к началу, чтобы ухватиться за конец, а в человеке это желание Повелителя выливается в стремление к патриархальности, что, в целом, выглядит как невежество 36. У фарисейства миллион способов, как обмануть Ищущего, вот если бы еще самому не запутаться в своей же путанице 37. Сатана хорош на кривых путях, на прямых - он так беспомощен, что ему самого себя жалко 37. Как может "опроститься" тот, который весь состоит из необратимых конгломератов!? 39. О самом простом он скажет так, что все будут восхищаться узорами его слова, хотя со смыслом там все будет наоборот 40. Нет не согласных с Сатаной, есть только согласные, которые могут быть и не согласными, но не согласны они так, как это надо Сатане 41. Эту свою рабскую подневольность чувствуют некоторые особо тонкие души 42. Рамки достаточно жесткие, чтобы никто "без Бога ни до порога" 43. Кто без Бога, те застревают в тисках так, что сразу вспоминают о Боге 44. Дух Сатаны это смерть с одной стороны, с другой - незабываемый танец души 45. Счастье от жизни перемежается с крайней неудовлетворенностью жизнью и собой 46. Ошибка в самом начале ведет, как минимум, к раздвоению личности 47 Раздвоенный не слишком (не более 50%) Восток слышит Зов, Запад уже ничего не слышит 48. Запад смеется там, где впору плакать 49. Слишком много лжи в христианство вложили, столько, что не прорваться через ее путы обратно 50. Слишком много родовитых заслуг это как телесная тюрьма 51. "Возвратиться домой", буквально понятое, значит вернуться к началу жизни по обратному пути 52. К обезьяноподобию зовут всех славные гориллы 53. Со страстями больше некуда 54. От ума обратно к безумию 55. А надо возвращаться так, чтобы на следующую ступень шагнуть 56. Обратно к безумию - путь беспрепятственный, на следующую ступень - горы не пускают, вершинами до небес поднимаясь, и моря с десятибалльными штормами 57. Через "медные трубы" гор и бездонные моря вод пройти надо, чтобы "огнем креститься"
  
  28. Сатана вмешивается в жизнь своего подопечного тем, что появляется (ощущение смерти) и меняет направление мыслей в голове Толстого. Очевидно, что Сатана отправлялся на землю в тело не для того, чтобы разводить свиней, скупать имения и богатеть: чтобы стать богатым, не надо быть таким умным, как Сатана, тем более что в богатстве искать освобождения, заведомо известно, нечего. Ни Будда, ни Франческо в богатстве не искали, наоборот - они бежали от него. Искать надо, а не имения скупать.
   Чтобы этим страхом смерти гнать Толстого по жизни куда надо, Сатана потратил еще одно свое вмешательство на то, чтобы запечатлеть свое присутствие. В результате, всякий раз, стоило Толстому остановиться на перепутье, память тут же вытаскивала ему на глаза внутреннюю картину, отпечатанную в памяти так ярко, что с каждым новым появлением она становилась четче. "Все существо мое чувствовало потребность, право на жизнь и вместе с тем совершающуюся смерть. И это внутреннее раздирание было ужасное. Я попытался стряхнуть этот ужас. Я нашел подсвечник медный со свечой обгоревшей и зажег ее. Красный огонь свечи и размер ее, немного меньше подсвечника, - все говорило то же. Ничего нет в жизни, есть только смерть, а ее не должно быть. Я пробовал думать о том, что занимало меня: о покупке, о жене. Ничего не только веселого не было, но все это стало ничто. Все заслонял ужас за свою погибающую жизнь. Надо заснуть. Я лег было, но только улегся, вдруг вскочил от ужаса. И тоска, и тоска - такая же душевная тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко, страшно. Кажется, что смерти страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно. Как-то жизнь и смерть сливались в одно. Что-то раздирало мою душу на части и не могло разорвать (стр.135, т.9 Бунина).
  29. "Ничего нет в жизни, есть только смерть, а ее не должно быть" - это задача, которую ставит Хозяин перед Толстым. Задача для человека двадцатого века не решаемая. Она не решаема, как это нам видно со стороны, даже для Толстого на пару с Сатаной. Но задача стоит. Толстой это последняя серьезная надежда Сатаны, кто мог бы решить. Поэтому Вышний поднимает свой бич и гонит Нижнего искать. Свеча уже "обгоревшая", немного ее осталось, то есть не так много уже времени у Толстого. Надо искать. А как искать, если раздирает душу!? Все его - весь циферблат часов, за исключением яблочка на цифре двенадцать. И мечется он по всему огромному полю циферблата из одной крайности в другую, и раздираем противоречиями оттого. И если бы разодрало! (Не один раз Толстой молил Господа по ночам, забери меня отсюда, прекрати эту пытку). Как же прекратить, если тебя за тем как раз и послали, чтобы это раздирание прекратил, чтобы разобрался во всем и нашел ключ к яблочку, которое застряло в дверях клетки! Всего одного яблочка знаний не хватает.
  30. Массу всякой литературы прочитывает Толстой, у него огромная библиотека. Читает и Еврипида "Жизнь есть сон", где подтверждается мысль, что жизнь это вовсе не последний свет в окошке. "Нет более распространенного суеверия, что человек с его телом есть нечто реальное... Вещество и пространство, время и движение отделяют меня и всякое живое существо от бога... Все меньше понимаю мир вещественных и, напротив, все больше и больше сознаю то, чего нельзя понимать, а можно только сознавать.. (Комм: Здесь Толстой переключился на свою абстрактную голову, в которой есть абстрактное знание истины, что касается природы человека, и переводит с абстрактного на логическое точно. А далее опять переходит к логическим размышлениям, и связать вышнее с нижним у него никак не получается, так как мешает то самое яблочко). Материя для меня самое непонятное... Что я такое? Разум ничего не говорит на эти вопросы сердца... С тех пор как существуют люди, они не отвечают на это словами, то есть орудием разума, а всей жизнью ... (Комм: Опять точный перевод того, как абстрактный план воплощается в жизнь на земле. Добавим к этому, что разум и не может ничего сказать словами, так как разумом владеет абстрактная голова; словами объясняется ум). Чтобы жизнь имела смысл, надо, чтобы цель ее выходила за пределы постижимого умом человеческим... (стр.131, т.9 Бунина). Опять правильно переведено. Человек не может своим логическим умом понять то, что скрыто от него в уме абстрактном, но скрытое откроется, как только человек найдет дверку в мир иной и откроет ее.
  31. "Ах, душа моя, - говорит Пьеру князь Андрей накануне рокового для него дня Бородинской битвы, - последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла" (стр.163, т.9 Бунина). Именно "не годится" да и не надо человеку в период Инволюции знать больше меры о самом главном - добре и зле. Иначе не жизнь получается, а пытка, что хорошо видно на примере Толстого. Сатана дал своему подопечному знания, каких еще никому не давал, но не дал Пути, который начинается в яблочке. Известно, почему не дал, так как готового Пути нет ни у него, ни вообще нигде. Путь надо найти. И случись такое, если бы Толстой на пару с Вышним нашел Путь, человеческое воплощение Сатаны соединилось бы с вышним Сатаной - и Сатана освободился бы. Чего, конечно, не случилось, потому что освобождать зверя из клетки, в принципе, нельзя.
  "Молчи, скрывайся и таи
  И чувства и мечты свои", -
  не раз повторял Толстой в последний год своей жизни.
  Какие чувства и какие мечты? От всех чувств и от всех мечтаний осталось теперь, на исходе жизни, одно: "Помоги, Отец! Ненавижу свою поганую плоть, ненавижу себя (телесного)... Всю ночь не спал. Сердце болит, не переставая. Молился, чтобы Он избавил меня от этой жизни...Отец, покори, изгони, уничтожь поганую плоть. Помоги, Отец!" (стр.163, т.9 Бунина).
  32. Восемьдесят тысяч верст вокруг самого себя и вокруг всего на свете - и нет результата. Как только не познавал он эту "поганую плоть"! И давал волю ее страстным желаниям, и записывал все это в дневники, прочитав которые Софья Андреевна пришла в возмущение, да как же можно о себе так писать? Не она одна, многие, прочитав опубликованные его записки, говорили, что не было откровеннее писателя. Откуда им было знать, что здесь Сатана, отбросив все правила приличия и забыв о цели учить только хорошему, решает таким образом задачу прорваться. То же самое говорят и Бунину, что нельзя было публиковать рассказ, где парень с сукой скотоложеством занимается. Нехорошему, мол, зачем учить? Недовольство через людей высказывает, конечно же, сам Сатана. Знает он, как и чему людишек учить. Он сам собой недоволен, что приходится интимную грязь наружу вытаскивать. Но что делать, если, может быть, именно за этой грязью скрывается заветная дверка?!
  33. "Вы говорите, что существо человеческое слагается из духовного и телесного начала. И это совершенно справедливо; но несправедливо то ваше предположение, что благо предназначено и духовному и телесному началу... Благо свойственно только духовному началу и состоит не в чем ином, как все в большем и большем освобождении от тела, обреченного на зло, единственно препятствующего достижению блага духовного начала..." (из письма Толстого, стр.107, т.9 Бунина). "Все убеждены, - говорится далее у Бунина, - что так относился он к "телесному началу" только в старости. Повторяю, - от всякого можно услышать: "Все это следствие всем известных причин: той бурной чувственности, в которой прошла его молодость, той редкой мужской страсти, результатом которой было рождение им тринадцати человек детей, той силы, с которой говорил он всегда обо всем телесном..." Что до детей, то их было даже не тринадцать, а четырнадцать. Летом 1909 года он сам записал об этом: "Посмотрел на босые ноги (женские), вспомнил Аксинью, то, что она жива, и говорят, Ермил мой сын (от нее)...
  Эта Аксинья вообще может большим козырем в руках тех, что убеждены в большой "греховности" его. Это Аксинья побудила его писать в старости "Дьявола" и некоторые строки в других произведениях той же поры с беспримерной для таких лет остротой телесно-любовных чувств. В том же 1909 году Софья Андреевна переписывала его новый рассказ "Кто убийцы?" и записала:
   - Тема - революционеры, казни и происхождение всего этого. Могло быть интересно. Но все те же приемы - описание мужицкой жизни. Смакование сильного женского стана с загорелыми ногами девки, то, что когда-то так сильно соблазнило его; та же Аксинья с блестящими глазами, почти бессознательно теперь, в 80 лет, снова поднявшаяся из глубины воспоминаний и ощущений прежних лет. Аксинья была баба яснополянская, последняя до женитьбы любовница Льва Николаевича.
  Об этой Аксинье Софья Андреевна писала и в самом начале своей замужней жизни: "Влюблен, как никогда! (со слов самого Толстого из дневника) И просто баба, толстая, белая, - ужасно" (стр.108, т.9 Бунина).
  34. Сатане надо было познать "поганую плоть". И он познавал ее, наделив своего подопечного небывалой сатанинской страстью, которая не оставляет живущего и в старости лет. Много у Толстого было крестьянских девиц. И горничную Гашу он соблазнил, что потом нашло отражение в романе "Воскресение", где Нехлюдов поехал вслед за осужденной Катюшой Масловой на каторгу. Вот как предлагал Толстой жить людишкам (как Нехлюдов - каясь), но сам так не жил, потому что фарисейство в корнях Толстого. Именно благодаря фарисейству получались у Толстого "изумительные изображения всего материального, плотского - в природе и в человеке: вспомните, например, эту "бездну" зверей, птиц, насекомых в жарких лесах над Тереком, дядю Ерошку, Марианку, Лукашку, убитого им абрека... "мертвое, ходившее по свету тело" князя Серпуховского из "Холстомера", то, как Стива Облонский, просыпаясь, поворачивал на диване свое холеное тело... тело жирного Васеньки Весловского... тело Анны, тело Вронского и их страшное телесное падение ("как палач смотрит на тело своей жертвы", смотрел Вронский на Анну после этого падения)... А тело Эллен? А "белая нога раненого и вопящего при ампутации ее брата?" А Трухачевский из "Крейцеровой сонаты", так плотоядно, жадно охватывающий своими красными губами баранью котлетку? Тело, тело, тело... Князя Андрея, смертельно раненного под Бородиным, приносят на перевязочный пункт, - и вот опять и опять оно: "Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад, в этот жаркий августовский день, это же тело наполняло грязный пруд на смоленской дороге. Да, это было то же самое тело, та самая chair a canon (пушечное мясо), вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас" (стр.109, т.9 Бунина).
  35. Весь мир со всеми людьми и прочими существами для Сатаны, а затем (в зрелом возрасте) и для Толстого это "поганая плоть", которая ничего, кроме зла, знать не хочет. Печальный вывод для Творца бытия сего. Но это факт, если уж не фарисействовать. И Сатана начинает исследовать самые начала похоти, в определенной степени правильно полагая, что в нарушении целомудрия между мужчиной и женщиной лежит секрет греховности человека. "Булгаков, последний секретарь Толстого, в одном месте своих записей подчеркивает чрезвычайность его внимания и его "строгости ко всем явлениям" любви между мужчиной и женщиной. Он, говорит Булгаков, был сторонником полного целомудрия мужчины и женщины, видел в их телесных отношениях, даже брачных, нечто нечистое, нечто унижающее человека. Один раз, говорит Булгаков, я прочем в только что написанном письме его к некоей Петровской такую фразу:
   - Ни в одном грехе я не чувствую себя столь гадким и виноватым, как в этом, и потому, вероятно, ошибочно или нет, но считаю этот грех против целомудрия одним из самых губительных для жизни..." (стр.107, т.9 Бунина).
  Это слова Повелителя мира сего, который конкретно принимал участие в грехопадении человека (Адама и Евы). Он - Змей Зла, который спровоцировал Еву дать яблочко Адаму. И вот покатилось яблочко. Да и укатилось так, что сам Сатана найти его не может. Чувствует Змей, что если бы не грехопадение, то и не было бы Колеса жизни, которое, хоть тысячу раз начинай катить его, закатывается в тупик. Хотя вначале, когда начинаешь его катить, кажется, что все просто должно быть. Это как с потерянной вещью, выпавшей из рук, - видел как выпала, видел, куда покатилась, нагнулся, чтобы поднять, - нет ее. Быстро все переворошил, где она, вроде бы, точно должна быть, - нет. Стал медленно, во второй раз перебирать в том же месте - нет. Вот же, думаешь, незадача, знал бы, покрепче держал. Вот и Сатана сейчас жалеет о сотворенном когда-то.
  36. Жалеть о сделанном и вообще жаление это свойство человека, указывающее на неверие в душе его. То есть нет в душе веры, что все происходящее творится по воле бога для блага человека, в конечном итоге. Соответственно, чем более жалостлив человек, тем менее в нем веры. И самым великим жалельщиком был, конечно же, Толстой (или Сатана). Никто так горько слезы не лил при виде проститутки, которую ведут в околоток, как он. "Ее увели, а я пошел в чистую покойную комнату спать и читать книжки и заедать воду смоквой! Что же это такое?" Да, что же это такое? Но миллионы обыкновенных людей говорят "нормально": "Все так, но можно ли все погосты оплакать? Это уже сумасшествие". И сам подтверждает это, опять же не без фарисейства, конечно, но если фарисейство сократить, то выйдет истина: "Я-то знаю, что я сумасшедший!"
  В голодное лето 1865 года он пишет с той силой, которая только ему одному присуща: "У нас за столом редиска розовая, желтое масло, подрумяненный мягкий хлеб на чистой скатерти, в саду зелень, наши молодые дамы в кисейных платьях, рады, что жарко и тень, а там голод покрывает поля лебедой, разводит трещины по высохшей земле и обдирает мозольные пятки у мужиков и баб и трескает копыты у скотины..." (стр.122, т.9 Бунина).
  С такой силой, с какой описывал Толстой что-либо, никто, конечно, не мог написать, потому что за спиной у Толстого сам Сатана стоял. От Сатаны шла музыка, в строй которой попадало соответствующим образом изготовленное танцующее тело чувств Толстого. Даже вещи не очень потребные, изображенные на сцене посредством танца, могут выглядеть прекрасными. Здесь описывается голод - а музыка такая, что заслушаешься. А как Некрасов, уже поэтическим слогом, живописал страдания Руси! А как Достоевский говорил о перипетиях разного рода любовных интриг, заключив все это "красотой, которая спасет мир"! Все гениально красиво, благодаря танцующей магии Хозяина. Но если мишуру всяких завлекалок снять, то останется голое фарисейство. И самый великий фарисей среди великих это Толстой, поскольку у него наиболее поэтично выражена мерзость жизни.
  37. "Он был весь воплощенное угрызение социальной совести", - говорил Мережковский в столетнюю годовщину его рождения. "Социальной"! - возражает Бунин. - Гораздо правильнее говорил Алданов: "Он всю жизнь уклонялся от общественной повинности (хотя и не мог иногда уклоняться)... Про него скорее можно сказать, что он был противообщественный деятель..." (стр.123, т.9 Бунина). Ошибался Мережковский, потому что за угрызения совести принял спектакль фарисейства. А слезы рекой лились от жалости к себе, потому что и в проститутке и в любом другом человеке страдает Хозяин мира сего, который настолько много берет на себя не своих полномочий (присваивает чужие права), что за все и всех готов отвечать. Слишком он ответственный! Из-за этого его сверхвлияния никому нет жизни под Сатаной. Пример тому Толстой, который с ума сходит и идет освидетельствоваться в больницу. Там статус сумасшедшего ему не дают. Здоровый он, так как есть у него жена, куча детей, богатство. Вот бывшего главврача Андрея Ефимыча в "Палате номер шесть" у Чехова, у которого нет ни жены, ни детей, ни богатства, ни друзей, признают больным. Нет, дорогой и любимый сын своего Отца Левушка Толстой, не сбежишь от Отца в сумасшедший дом: и сумасшедший дом, и тюрьма и вообще все на Земле в ведении Хозяина мира сего. Не дает Сатана никому, тем более любимым и лучшим своим, шагу ступить по своей воле. Своя воля здесь только в сумасшедшем доме для таких, как Андрей Ефимыч. Остальные, как муравьи из "муравьиного братства", должны искать - иголку в сене.
  38. "Я его боюсь, - говорил Чехов. - Ведь подумайте, ведь это он написал, что Анна сама чувствовала, видела, как у нее блестят глаза в темноте! Серьезно, я его боюсь! Говорил он смеясь и как бы радуясь своей боязни (Комм: Так боятся нечистой силы, но вместе с тем и гордость в этой боязни, что под началом такого мастера все они). Чем я особенно восхищаюсь, так это его презрением ко всем нам, прочим писателям, или лучше сказать, не презрением, а тем, что он всех нас, прочих писателей, считает совершенно ни за что. Вот он иногда хвалит Мопассана, меня... Отчего хвалит? Оттого что он смотрит на нас, как на детей. Наши повести, рассказы, романы для него детские игры. Вот Шекспир другое дело. Это уже взрослый, и он уже раздражает его, что он пишет не по-толстовски" (стр.139, т.9 Бунина). Точная характеристика Сатаны, который любит только свою музыку и очень плохо переваривает какую-то другую. Была бы его полная воля, он бы всех заставил плясать только под его дуду. Он деспот, что касается дела. Никому бы ни капли свободы он не оставил, была бы его воля, и никто бы даже подумать не смел бы о какой-то другой музыке, как это описано у Оруэлла в его политическим памфлете "1984", где и мысли контролировались. Также все это можно наблюдать у Сталина.
  39. "Много ли человеку земли нужно?" - это совершенно удивительная вещь, - говорит Чехов о работе Толстого. - Написано так, как никто еще тысячу лет не сумеет написать. А что говорит? Человеку, видите ли, нужно всего три аршина земли. Это вздор: человеку нужно не три аршина, а нужен именно весь земной шар. Это мертвому нужно три аршина". Опять провокация через Толстого, рассчитанная на опровержение как раз в том виде, в каком оно выражено у Чехова. Сатане и, соответственно, человеку, сотворенному по образу и подобию, конечно же, нужен весь мир.
  40. И к музыке Толстой неравнодушен: музыка вызывает у него обильные слезы. И высказывается Толстой о ней так, что музыку бы он оставил прежде всего, если б крушение какое случилось и его бы спросили о приоритетах. Для высокочувствительного тела музыка это все: от музыки глубоко чувствующий ее может стать мгновенно счастливым, может приятно потосковать, помечтать, даже может поплакать, как это часто делал Толстой. С помощью музыки, а точнее неслышной мелодии, такого человека можно вести в бой, на смерть и вообще куда угодно, как под дудочку мальчика в сказке крысы одна за другой идут под воду. Поэт Дербенев в песне "Музыка" говорит: "Кто-то тихо играет на дудочке, под которую кружит Земля". Вся Земля "кружит" как раз потому, что играет "какая-то" музыка, которая в действительности не "какая-то", а вполне запрограммированная, за чем стоит Иерархия во главе с Сатаной. И Сатане при этом совершенно неважно, что он, не зная Пути, ведет людей куда-то. Ему главное, чтобы шли строем в ногу и пели его песни. Для него люди бараны, созданные, чтобы славить его. Пока славят, он любит их, как любят послушных детей. Клянусь сыном своим, говорит такой Отец, подразумевая, что сына отдаст, ради утверждения чего-то своего. А что это свое может быть ложным и что сын тоже имеет какие-то свои права, об этом Отец даже не думает, потому что лишь о себе его мысли. И поэтому, поскольку все мы сыновья его в своей мере, очень тяжело приходится Идущему на каждом этапе, когда он перешагивает на следующую ступень, потому что отрываться надо от Отца, который намертво держит. Толстому было тяжелее всех, так как смерть на каждом шагу дышала ему в спину и гнала в пропасть. Идущему тяжело, потому что Сатана-Смерть, наоборот, цепляется сзади. Там - гонит, здесь - не пускает. Так противоречиво устроено зло, что если не хочешь работать на него, оно палкой гонит, иди работай, пойдешь на него работать - начнет измываться над тобой, вот, мол, баран ты подневольный, осел безмозглый, которого оседлали и держат приманку перед носом; захочешь уйти от него - вцепится клыками так, что не оторвешь.
  41. Если бы зло было единственно главным на вершине всего, если бы существовало только Эго и все механизмы бытия были подчинены только злу, такая система уничтожила бы саму себя так быстро, что давно бы уже там, где мы сейчас живем, ничего не было бы. Есть добро (в противовес злу), есть свет (в противовес тьме), есть Компьютер, который за Эго-Компьютером все пересчитывает, есть механизмы, сдерживающие зло так же, как гора сдерживает вулкан. Вот одно детское воспоминание Толстого: "Я связан; мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать, и я кричу, плачу, и мне самому неприятен мой крик; но я не могу остановиться. Надо мной стоит, нагнувшись, кто-то. И все это в полутьме. Но я помню, что двое. Крик мой действует на них: они тревожатся от моего крика, но не развязывают меня, чего я хочу, и я кричу еще громче. Им кажется, что это нужно (то есть чтобы я был связан), тогда как я знаю, что это не нужно, и хочу доказать им это, и я заливаюсь криком, противным для самого себя, но неудержимым. Я чувствую несправедливость и жестокость не людей, потому что они жалеют меня, но судьбы и жалость над самим собой. Я не знаю и никогда не узнаю, что это такое было: пеленали ли меня, когда я был грудной, и я выдирал руку, или это пеленали меня уже когда мне было больше года, чтобы я не расчесывал лишаи; собрал ли я в одно это воспоминание, как это бывает во сне, много впечатлений, но верно то, что это было первое и самое сильное впечатление жизни. И памятны мне не крик мой, не страдание, но сложность, противоречивость впечатления. Мне хочется свободы, она никому не мешает, и я, кому сила нужна, я слаб, а они сильны..." (стр. 46, т.9 Бунина).
  42. Через Толстого, что прошло, конечно же, и через Сатану, и через Эго-Компьютер, передано для нас, то есть для будущего сознания, местоположение зла в общей схеме космического бытия и его состояние в разные периоды развития. Ясно, что зло это всего лишь грудное дитя, в сравнении с двумя взрослыми силами, рожденными задолго до того, и рождающими третью силу, чтобы можно было, получив недостающуюся точку, начертить треугольник. Вспомним нашу схему из третьей книги, где вначале есть плоскость, которая раздваивается так, что получается шалашик вершиной вниз, и на стенке шалашика рисуется треугольник. Очевидно, что через две точки можно провести линию, которую как ни води, ничего, кроме плоскости, не получишь. Однако плоскости мало. Плоскость не работает. У Толстого есть еще одно детское воспоминание, где он, задаваясь вопросом "Кто я?", рисует овал (символ тела чувств) и затем линию, определяя, что это вечность. Да, это состояние тела чувств, которое еще ничем не испорчено, что соответствует периоду жизни Адама и Евы в райском саду. Там можно было бы жить вечно, если бы не требовалось дальнейшее развитие. Схематически эта вечная жизнь соответствует линии или, другими словами, этот относительно совершенный человек свободен в своих действиях беспредельно. Это как раз та свобода, на отсутствие которой так жалуется Толстой и вместе с ним Сатана. Такой человек свободен делать что угодно, но, что есть парадокс для современника, ничего не делает и никакой пользы ни из чего для себя не извлекает. Не делает потому, что в нем зла нет. Да и ума в нем почти никакого нет. С точки зрения развития души, это полуфабрикат, который по уровню сознания как дитя в утробе.
  Дитя в утробе имеет способность расти, и, соответственно, его нужно рожать. И рожать нужно точно в свое время. Рождение схематически выглядит как еще одна дополнительно проведенная линия, так, чтобы появился острый угол. Появляется острый угол, который, если две составляющие его линии не ограничить, может быть бесконечно большим и бесконечно изменяющимся. Угол это уже некоторая несвобода. Следующий этап создания работающего треугольника это проведение третьей линии, замыкающей пространство и запирающей его. Образно это как запеленать грудного ребенка. Мать любит его, но пеленает как можно плотнее, чтобы не распеленался и не навредил себе неразумными действиями.
  43. Мечется Сатана в этом треугольнике ("бушующий вулкан" говорят о Толстом), но за пределы треугольника не вырваться; сказали ему его родители, что скорее лоб разобьешь, чем сломаешь треугольник. А вот через точку в треугольнике, как через фокус, выйти можно. Но, и это проблема для большой величины, надо уменьшиться до точки, чтобы влезть в игольное ушко. И первое, что для этого требуется, надо уничтожить раздувшееся до неимоверных величин тело чувств, которое подчинило себе ум. Опять проблема, потому что для успеха дела требуется, чтобы тело чувств было подчинено уму, потому что именно в плане ума находится фокусная точка перехода логического в абстрактное. На Христовом Пути это сравнительно легко делается, когда с готовым для испытаний телом чувств Идущий восходит на крест, соединяющий небо и землю. Толстой тоже восходит на крест (Сатана инициирует), но о смирении тела чувств здесь никто не помышляет (кощунственным кажется убить то, что так долго и старательно взращивали), тело чувств здесь насильно вталкивают в игольное ушко, где Толстой и застревает благополучно. Вроде бы, не мал угол у равностороннего треугольника, целых шестьдесят градусов, а вот не пролезешь, когда углубишься в него. Даже до дверки (фокусной точки) не удается добраться. Хотя вначале кажется, что это очень простое дело. Толстой сразу, как только оков коснулся, было назад попятился, но Хозяин поднажал сзади. И вот застрял Толстой так, что, при всем своем неверии, стал молить Господа, отпусти помереть.
  44. Судьба Толстого (и, соответственно, Сатаны) предопределена всей предыдущей жизнью духа и души. Невозможно, родившись в семье графа, оказаться в семье крестьянина и жить просто (органически, а не искусственно, как это делал граф Толстой). Сидящее в крови "гран-сеньорство, хоть в последнюю дерюгу оденься, никуда не денешь. "Простота и царственность, внутреннее изящество и утонченность манер сливались у Толстого воедино. В рукопожатии его, в полужесте, которым он просил собеседника сесть, в том, как он слушал, во всем было гран-сеньорство... Я имел случай видеть вблизи коронованного денди, внешне крайне изящного Эдуарда VII английского, чарующе вкрадчивого Абдул-Гамида II, железного Бисмарка, умевшего очаровать... Все они, каждый по-своему, производили сильное впечатление. Но в их обращении, в их манерах чувствовалось что-то привитое. У Толстого его гран-сеньорство составляло органическую часть его самого, и если бы меня спросили, кто самый светский человек, встреченный мной в жизни, то я назвал бы Толстого. Таков он был в обыкновенной беседе. Но чуть дело касалось мало-мальски серьезного, как этот гран-сеньор давал чувствовать свою вулканическую душу. Глаза его, трудно определимого цвета, вдруг становились синими, черными, серыми, карими, переливались всеми цветами...
  45. Так сказал о нем один весьма "светский" человек. А сам он всю жизнь говорил про себя (то прямо, то от лица своих героев), что он человек неловкий, бестактный, стыдливый и самолюбивый "до поту", "озлобленно-застенчивый, ленивый, бесхарактерный, раздражительный", поминутно что-нибудь или кого-нибудь остро ненавидящий" (стр.82, т.9 Бунина).
  46. Как сказанное "светским" человеком, так и Буниным (в словах Толстого о себе) - все правда. Но это опять же та самая царская правда, которая условно фарисейски (или подстрочно) закладывает в самих же этих словах опровержение сказанного. Петр-I был на редкость простым царем: и в качестве рядового бомбардира в строю стоял, и в роли военного барабанщика барабанил, и плотничал наравне с плотниками на своих верфях, и пьянствовал как последний забулдыга с немецкими генералами, - но только попробуй кто-нибудь принять всерьез это его фарисейство и поступить с ним в соответствии с названным чином... Обычно таких не находилось. В результате, не правда получается, а издевательство над правдой или изощренное уродство, какое натурально наблюдаем мы на примере Гуэмплена ("Человек, который смеется"), которого ребенком выкрали из родовитой семьи и сделали операцию на лице, чтобы потешить людей на улице. Снаружи маска смеющегося человека получается, внутри - сплошное расстройство. Под всякую душу Эго-Компьютер подбирает тело так, чтобы тело соответствовало душе, то есть душа приходит в тело с определенными качествами, которые уже сложились в результате предыдущих воплощений. Во-первых, родители подбираются такие, чтобы из имеющихся качеств, которые передадутся генетически, можно было выбрать подходящие, плюс соответствующее воспитание, которое могут дать именно эти родители, в соответствии со своим положением. 33% генетических совпадений плюс 33% совпадений по мере роста тела, пока душа постепенно входит в тело, вследствие воспитания и обучения, плюс 33% -- закладки из программы на развитие души. Знает, конечно, Творец все это, но свою большую и очень сложную душу, юродствуя, иногда распихивает по разным высокородным телам, потешаясь разного рода опрощениями, а самое главное, что надо бы делать серьезно, он творит в теле Толстого. Знает Сатана, что Иисус Христос, известный на Земле как богочеловек и в действительности таким являющийся, был воплощен в простой семье плотника. Нужна простота! И очень важно, чтобы в душе она была, а не снаружи. В Иисусе была не его (Сатаны) единородная душа, ту душу ему спустили сверху, и он принял ее, как принимает отчим неродного сына. Посмеялся тогда Сатана над вышними: мол, что может сделать простолюдин в этом мире, где ценится богатство, родовитость!? Именно родовитые имеют силу очарования, что, в целом, определяется как светскость. Однако оказалось, и Иисус кое-что может: именно на его имени выстроили Христианство. Какой-то секрет в простоте все-таки есть, но какой - это у Сатаны витает где-то в абстракции, и все. Вот Будда тоже был царевичем, то есть не простым по душе своей, а свои царские хоромы бросил всерьез и освободился. В целом, Сатана был не против восточного варианта, хотя Восток это не совсем то, что Запад. На Востоке всем руководит полу-Сатана, который, конечно же, меньше самого Сатаны, да и задачи там совсем другие. Это как в саду, где один садовник выращивает груши, а другой яблоки. С яблоками дело сложнее.
  47. Толстой не отказался ни от семьи, ни от имения, хотя всю жизнь порывался это сделать. И надо было бы так сделать, тем более что одна из закладок Сатаны, на случай, если в любви дверка не откроется, была именно такой. Не вышло ни в любви, ни в одиночестве. У Будды вышло, а у Толстого нет. Будда умер в восемьдесят лет, объевшись свинины и искупавшись в реке, что для нас есть как послание из далекого прошлого. Это значит, что Восток не преступает греховности в 50%, в отличие от Запада. Поэтому душа Гаутамы оказывается ближе к Богу, слышит зов и делает что требуется, в отличие от душы Толстого. Известный восточный зов: "Выйти из цепи! Выйди без следа (то есть без души), без наследства (то есть без желаний, которые есть суть каждой души), без наследника!( как по Иисусу Христу: не может за мной идти тот, кто не оставит жену, близких и детей) Возвратись ко мне!" - на Востоке осуществляется даже Гаутамой, который "из рода тех, чья гордость вошла в поговорку: когда настала его брачная пора и со всего царства созваны были невесты достойнейшие и прекраснейшие, он пожелал избрать "наилучшую", а на состязании из-за нее с прочими юношами - оказаться "первейшим", как в силе, так и в ловкости; и все свои пожелания выполнил. Гордость князя Волконского Н.С., деда Толстого по матери, тоже была достойна поговорки" (стр.49, т.9 Бунина). Из чего следует, что у восточного полубога (там полубоги получаются в результате "освобождения"), аналога Сатаны (в половинном размере) получилось то, чего хотелось бы и нашему Сатане.
  48. - А то раз мы с Верочкой (дочерью Сергея Николаевича) неожиданно приехали в Ясную Поляну. Там на балконе обедали, за столом, как всегда, сидело множество народа. Лев Николаевич через весь стол стал спрашивать Верочку: "Ну, что у вас? Что папа?" Верочка, застенчивая, милая, до глупости правдивая, смутилась и забормотала: "Да ничего... То есть папа очень волнуется... Священниковы свиньи пришли в сад и все яблони подрыли..." Весь стол захохотал, захохотали и все Толстые, все эти тостовские глаза, челюсти и зубы, один Лев Николаевич вдруг стал очень серьезен и сказал, грустно и раздраженно: "Да, да, всем кажется, конечно, очень смешно, а на самом деле ничего нет в этом смешного..." (стр.86, т.9 Бунина).
  49. Чует Толстой, что серьезно это, а вот расшифровать, что именно серьезно, и что-то изменить, в результате, в своей жизни не в состоянии, хотя и умнее всех в мире. "Свиньи" это олицетворение сверхгреховности. "Подрыли яблони" - значит, в самой основе своей уничтожающие правильные знания. "Свиньи священниковы" - значит, именно ложное павлово христианство своей фарисейской религией уводит с верной дороги. И Лев Толстой увлекался разведением свиней так, что все счастье его жизни в тот момент составляло - достать породистую свиноматку. Развел Сатана свиней, было время, а теперь со всеми этими свиньями толкает своего подопечного в игольное ушко.
  50. Как пролезть в чистое ушко со стадом свиней!? Как пролезть породистому?! у которого за спиной великое наследство: "Род Толстых существует в России лет шестьсот. Род этот происходит от какого-то "мужа честна Индриса", выехавшего в Россию "из Цесарские земли, из немец" (каковым словом русские в старину называли всех иностранцев), и лет через триста после того становится известен в русской истории, занимает уже высокое служилое положение при русских царях, получает графское достоинство и все более вступает в родственные связи с знатными фамилиями: прадед Толстого женится на княжне Щетининой, дед (Илья Андреевич) на княжне Горчаковой, отец (Николай Ильич) на княжне Волконской, происходящей от самих Рюриковичей, потомков первой царской династии России: Трубецкая по матери, она происходила по отцу от тех Волконских, родоначальником которых был прямой Рюрикович, святой Михаил, владетельный князь Черниговский. Известно, как сильны бывают представители таких старых родов, духовной и телесной аристократии. Эта аристократия, этот отборный, крупный.. (и не только телесно) сорт людей есть и в народе, в простом народе любой национальности. Среди русских мужиков было и есть немало таких "породистых", резко выделяющихся из толпы и наружно и внутренне, и немало есть среди таких мужиков как раз очень долголетних, по большей части типа атавистического, пещерного, гориллоподобного, страстного, животолюбивого и отличающегося богатой и сильной образной речью. Того же типа и большинство знатных русских господ: крупные, простонародные черты лица, крупные руки и ноги, широкая кость - и эта богатая речь, образная, чувственно-изобразительная. Тип этот, к которому как раз и принадлежал Толстой, - очень "крепок" в своей телесной основе. Но всегда ли он "нормален"? (стр.116, т.9 Бунина).
  51. Эту длинную родословную я цитирую специально, потому что в ней (в материи тела) отражено все то же самое, чем характеризируется душа. Здесь нам интересны противоречия - та же самая качелеобразность, свойственная характеру души, как внутри самого рода, так и в целом, в народе, где на другом краю находится такой же тип людей, но простых. Заставляя Толстого опроститься, Сатана пытается соединить его именно с низами, где и "бестактность", и невежество. О невежестве Толстого, отдавая в то же время дань его гениальности, говорят многие. В девятнадцатом веке Толстой вдруг заявляет, что Земля плоская, а светила в небе это не планеты, а просто светлячки (как по Библии). Много у него таких патриархальных суждений, из чего люди заключают, что великий ненормален немного. Не землю с небом соединил Сатана через Толстого, опростив его, а землю - с подземельем.
  52. "Гориллы в молодости, в зрелости страшны своей телесной силой, безмерно чувственны в своем мироощущении, беспощадны во всяческом насыщении своей похоти, отличаются крайней непосредственностью, к старости же становятся нерешительны, задумчивы, скорбны, жалостливы... Сколько можно насчитать в царственном племени святых и гениев таких, которые вызывают на сравнение их с гориллами даже по наружности! Всякий знает бровные дуги Толстого, гигантский рост и бугор на черепе Будды, падучую болезнь Магомета, те припадки ее, когда ангелы в молниях открывали ему "тайны и бездны неземные" и "в мановение ока" (то есть вне всяких законов времени и пространства) переносили из Медины в Иерусалим - на Камень Мориа, "непрестанно размахивающийся между небом и землей", как бы смешивающий землю с небом, преходящее с вечным.
   - Все подобные им сперва с великой жадностью приемлют мир, затем с великой страстностью клянут его соблазны. Все они сперва великие грешники, потом великие враги греха, сперва великие стяжатели, потом великие расточители. Все они ненасытные рабы Майи - и все отличаются все возрастающим с годами чувством Всебытия и неминуемого в нем исчезновения... (стр.48, т.9 Бунина).
  53.Налицо огромное тело чувств, которому свойственно на качелях времени падать из одной крайности в другую. Нет никакого освобождения, есть тело чувств: падение на качелях в другую крайность это не освобождение. Толстой, проведя на себе опыт опрощения, затем с уверенностью говорил "темным" людям, не увлекайтесь. То же самое говорил Будда увлекающимся аскетизмом монахам. Будда тоже очень хорошо знал, что крайний аскетизм не приносит освобождения: сам он шесть лет, истощаясь, просидел под своим деревом в ожидании растворения, - но оно пришло немного погодя, когда он уже оставил свой аскетизм. Многие источники тем не менее говорят, что именно аскетизм Гаутамы сделал его Буддой. Так хотелось полу-Сатане, как Сатане хотелось, чтобы зачатие Иисуса случилось непорочным способом, и в истории осталось именно это, то есть как раз то, что проповедовал верный раб Сатаны апостол Павел, а правда брата Иисуса Якова, который с группой единомышленников тоже активно проповедовал правду об Иисусе, благополучно забылась. Так хотелось Повелителям мира сего потому, что тогда путь кумиров был бы логически определенным и можно было бы проповедовать поклонение и аскетизм. Иначе получается, с логической точки зрения, какая-то глупость: шесть лет страдали-мучались и, когда бросили, это вдруг случилось.
  54. Камень Мориа, "непрестанно размахивающийся между небом и землей", как бы смешивающий землю с небом, это образ тех же самых качелей с той дополнительной функцией, которая указывает на смысл качания: смешивать землю с небом предназначены они. Не соединять, аккуратно раскладывая по полочкам добро и зло, а смешивать! Сегодня мы уверенно говорим, что время смешения кончается. Все, замес в полной мере и даже с избытком произведен. Что вчера смешивали, сегодня надо разъединить. Смешивать хорошо было вначале, когда блудный сын выходил из дома, но когда возвращается, надо разбираться в том, что намесили: левое - налево, правое - направо. Мусульманство, кришнаизм это для Востока как язычество для Запада. В целом, это восточные религии, которые занимаются только смешением.
  55. На Западе переход с одной ступени на другую осуществляется более остро, чем на Востоке: идет напряженная многовековая и бескомпромиссная борьба между многобожием и единобожием. В России во время церковной реформы Никона, когда заставляли тремя перстами креститься, столько голов полегло, что кровь рекою лилась. Известная картина "боярыня Морозова" изображает жену почти первого человека в государстве Бориса Ивановича Морозова, который за царя Федора Алексеевича правил всем. Положением своим, красотой и жизнью самой пожертвовала боярыня ради двуперстия. Чуть не большая часть стрельцов, не считая множества раскольничьих скитов с их самосожжениями, жизнь свою отдали за старообрядчество. На Западе,и еще более в России все гораздо сложнее, чем на Востоке. В православном христианстве можно наблюдать целых три этапа реформ, когда крестились одним, двумя и тремя перстами, то есть, кроме непосредственно родного русского язычества, было еще язычество внутриправославное. На крайнем Западе, где доминирует крайняя форма христианства Католичество, главная религия насаждается мечом крестоносцев, пытками Инквизиции и разного рода миссионерством, вплоть до заливания в глотки еретиков расплавленного свинца. Ничего похожего на Востоке, где Буддизм становится главной религией почти безболезненно (Гаутама свой среди царей и вообще качели на Востоке раскачиваются лишь на половину западной высоты; поэтому нет очень уж резких противоречий: буддизм хоть и критикует существующие религии с их сословным разделением людей, но не призывает к ликвидации их, старые религии, в свою очередь, не мешают утверждаться буддизму и даже сами видоизменяются под буддизм).
  56. На Западе все остро и бескомпромиссно потому, что должно быть четко обозначено место разворота блудного сына, которое на каждом этапе выхода из дома как-то должно отметиться, то есть как вышли из дома, так начинаем "два шага вперед, шаг назад" делать (сразу учимся разворачиваться). На Востоке все тихо, мирно, чтобы никто не заметил, что, по большому счету, разворота нет. Освободился Будда и еще двадцать четыре адепта вслед за ним; вроде бы, есть учение и есть результаты, - вот и радуйтесь, и сидите в нирване. И радуются, и сидят, скрестив ноги калачиком, потому что никто не знает, что такое настоящее освобождение. Если бы нагрузили Гаутаму всем тем, чем на Западе нагружается душа, не просветлела бы царская душа, а уперлась бы в тупик, как это произошло с Толстым. Короче, если бы поел вволю нашей свинины, умер бы под своим деревом.
  57. Есть у нас такое выражение "как в воду опущенный". Так говорят о человеке, который всем своим видом, в том числе и лицом, выражает состояние полной внутренней опустошенности. Если совесть в душе еще жива, она будет угнетать человека за то, что он совершил подлый предательский поступок. Если совести нет, то не будет и переживаний, но останутся складки, свидетельствующие о состоянии души, то есть о том, что он "опущенный". Неоднократно повторившая свой предательский опыт душа последовательно проходит по полной программе все, что положено ей пройти, когда "опускают". Глубокие складки на лице, сутуловатая ссохнувшаяся фигура - все это есть внешние свидетельства сверхмерных прегрешений, что, в целом, на Востоке отсутствует. То есть на Востоке нет таких грехов, которые характеризуются превосходными степенями: у них есть гнев, но нет свирепости, есть желания, но нет раздирающей душу страсти. В Индии в водах Ганга очищаются. Это как у нас крещение водой, которое началось с Иоанна Крестителя. Но тот же Иоанн Креститель сразу сказал, что вслед за ним придет Тот, который огнем крестить будет. И даже, вроде бы, пришел Тот (Иисус Христос). Однако никого огнем он не крестил. Не крестил, во-первых, потому, что готовых тогда для крещения огнем не было, во-вторых, всякое большое дело требует соответствующей подготовки или, как это в театре называется, репетиции и вообще - крещение огнем на Христовом Пути это вовсе уже и не крещение, а посвящение, когда человек не просто подставляет, как баран, голову под воду, а осознает происходящее, реально ощущая душой своей, как пропускают через него огненные энергии. Если на Востоке, как и у нас в язычестве, вода является средством очищающим и посвящающим, то на следующем этапе, какого на Востоке нет, ту же функцию выполняет огонь, как известно, с водой несовместимый и даже наоборот - воду исключающий. Если вода и чувства на определенном этапе развития человека это сама жизнь, то на следующем этапе эту "саму жизнь" требуется исключить, чтобы дальше идти. Вода, тем более грязная, это препятствие для огня. Это значит, что нельзя крестить огнем нормально живущего, тем более - живущего активной чувственной жизнью, тем более - очень страстного. Все это для огня как грязь, подлежащая сожжению. Готовность по чистоте души при этом обязательна даже во время отрицательного (второго на Пути) посвящения. Иначе сгорит душа.
  Существующий до сих пор обряд крещения водой в Православии - это все от Павла, который Христа использовал в языческих целях, как на Востоке буддизм был ассимилирован старыми религиями. Восток должен был дать небу двадцать четыре полубога. Пришел полусатана в воплощение, нашел эти двадцать четыре подготовленных души, сделал что требуется, и все - больше настоящего буддизма после смерти Будды не было, как не было на Западе настоящего христианства. И прав был Толстой, когда кричал, что в церквах идолам молятся. Вся внешняя атрибутика - это от язычества, в том числе и здания церквей. Гораздо правильнее молиться в чистом поле, как это делают мусульмане, если хочешь, чтобы какое-то соединение с кем-то произошло и чтобы кто из Вышних тебя услышал.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"