Есть искус и ты его знаешь. Легко обмануться в начале зимы, когда вдруг щелкнуло на небесях, оттаяло и понеслось солнце жарить по-апрельски. Снега не осталось, ледышки умерли и стали водой. Воробьишки зачиркали, лепота - ноябрь кончается.
- Весна, бля.- Сказал бы мой друг Дронтов.
- Случается. - Ответили снегири.
А что хотите, зима, оттого и снегири. В этакий день, распогожий день, я и встретил ее. Стою никого не трогаю и рисую маслом псевдорусский Ярославский вокзал. Пиво отхлебываю из стеклобутылки емкостью 0.5 литра. Около Казанского, значит, пребываю. Толпа в холстик через плечо заглядывает не чрезмерная, человек полтораста. А что им делать, болезным, они ж даже еще не пассажиры и многие не опохмелены, без чая, ибо боятся опоздать на поезд. Стоят сограждане и советы выдают полезные, мы, мол, тоже в детстве голопузом около художественной школы жили.
Углядел ее в толпище. Венера, блин, Милосская: глазеночки умные, головушка ясная, торс, само собой, венерский, а рук, как потом выяснилось, нет. Руки натурально были, но делать ими ничего не могла. Готовить приходилось мне - быстрая лапша: воды три стакана, кипятка разумеется, пара ложек тушенки, строганина из морковки и супец готов. Но оставим эту гастрономию к черту и дьяволу, потому как все одно это барство набивать брюхо два раза в день.
- Нарисуйте меня, господин художник, а то мне сегодня жить негде.
- Хы. Только у меня один диван и за квартиру не плочено, не заживешься.
- Ничто, завтра подруга приедет, не на вокзал же мне идти... на Казанский.
- Через неделю, ты хотела сказать...
- Завтра.
- Только у меня тараканов много.
Мне чего, мне ничего, модель опять же. Раздев и осмотрев ее, решил для начала -угольный карандаш. Я всегда беру угольный карандаш или сангину или соус или еще чего-нибудь беру. Самую малость - один карандаш. Велю ноги пошире раскинуть: "И ссутуль спину, кому говорю". Так ложбинка образуется светотенястая. Приятная такая темень. Прищурился, смотрю - а ведь хреновую модель подобрал на панели, то улыбается глупо, то вдруг начинает ковырять в носу, то подмигивает ехидно, что мол пора...что мол засиделась в девках, мол пора бросить свое искусство и ползти на коленях входить в лоно. Врешь - не возьмешь на идиецкие улыбочки и пока не отмодильяню как следует карандашиком, не отматиссю гуашью - ни за какие коврижки не приползу.
Да мало ли перебыло девок! С пальцев собьешься считать, а живопись одна, единая кровинушка. У меня в жилах может быть течет масло льняное. Последнее рубище на холст изведу. Может я за земной шар держусь только кисточкой, третьим номером, кировской белкой. Может это оттаяло оттого, что рисовал сегодня цветочки, позавчера тоже, третьего дня такоже. Это в мире набухло и земля обнажилась только с того, что перепачканы соусами персты.
А ты намекаешь - ползи! Да может неделю назад плакал сиротою, не купивши керосину. Что кисти немыты остались, потому как загулял по случаю презентации каталога чьего-то. Потому и плакал, что смотрел на серую маму Уистлеровскую. Своей маме открыток не посылал, уже полгода как. А ты сидишь тут ссутуленная и позу ломаешь. Да ну тебя нахрен! Яблоки не шевелятся. Так старик покойный говорил. Право, лучше натюрморт изобразить. Он носом не хлюпает и тараканов не ловит рученьками.
Хе-хе. Получился рисунок. Очень даже здорово написано, прямо как в жизни. Сидит девочка-голышка на краю одеяла, с Казанского вокзала беспризорница, и ручками таракашек ловит.