Аннотация: Глава 4. Доктор, пальчики мои снова болят
Заметки врача: сорок лет в пустынях Казахстана. Глава 4
Давид Генис
Глава 4. "Доктор, пальчики мои снова болят..."
Не думайте,что вы окончите
институт, и вы уже - врачи.
А.Т. Лидский,
зав. кафедрой хирургии Свердловского
медицинского института
Научить ничему нельзя, можно
только самому научиться.
Алекс. Городинский.
"Искусство образования", США, 2006
То ли я врач, то ли жулик?
Мне приходилось слышать недоуменный вопрос: я - санитарный врач (точнее, врач эпидемиолог-паразитолог), а занимался, в том числе, и диагностической, и даже лечебной работой. Как это, мол. Секрет был простым. Прежде всего, я, как врач, интересовался этими сферами. Такой пример. После окончания Свердловского медицинского института в 1955 году я приехал на работу в областной город южного Казахстана - Кзыл-Орду. В те годы выпускники институтов не могли сами выбирать место своей работы. Мы все получали официальное направление с обязательством отработать не менее трех лет по месту назначения.
На вокзале пошел получать свой багаж, а мне говорят - обратитесь в милицию.
- Что случилось? Почему?
- Не знаем, все вопросы к ним.
Обратился в отделение милиции. Сидит лейтенант, смотрит на меня изучающе.
- Что у тебя в ящиках? Что за груз? Почему такой тяжелый?
- Книги.
- Какие еще книги? С Урала в такую даль сюда книги вёз?
- Да, книги. Я окончил медицинский институт. Приехал сюда на работу. В ящиках книги по медицине.
Молчит лейтенант, смотрит на меня, прикидывает, действительно ли я врач. Я же не знал, что удивлю милицию своим книжным багажом да юным видом. С собой бы диплом прихватил, галстук на шею нацепил.
Смотрит, думает, наконец придумал.
- А если мы сейчас ящики вскроем?
- Вскрывайте.
- Ну ладно, забирай свой багаж, - решился лейтенант на подвиг.
А в глазах у него застывший вопрос: то ли я врач, то ли жулик?
Этот случай я сейчас вспомнил потому, что привез с собой много книг по различным разделам профилактической, лечебной и диагностической медицины. Я знал, куда еду.
Но еще не очень четко понимал, кем же я всё-таки буду. Во всяком случае, понимал, что хотя бы элементарно разбираться в вопросах диагностики и лечения мне придется. И понимал, по какой бы я специальности ни пошел, знать смежные предметы всегда интересно и нужно. Кстати, более чем сорокалетний опыт меня в этом четко убедил.
И жизнь тоже заставляла, и с болезнями, и больными надо было что-то делать. Об этом я уже писал в предыдущих главах. В те годы даже санитарный врач был прежде всего врач, а не ходячая инструкция.
Эпидемиолог. Кто вы - врач, не врач?
Еще замечание: в США эпидемиолог - это специалист, скорее в зоне медицинской статистики и общественного здравоохранения. В советских вузах мы тоже изучали предмет "организация здравоохранения", и была специализация врачей на эту же тему. Даже аспирантура по этой специальности была, думаю, и сейчас есть. Но у нас никто и никогда врачей этой специальности не называл эпидемиологами. Эпидемиология - это наука и практика изучения и борьбы с инфекционными болезнями. Эпидемиолог - это врач. Поэтому у нас эпидемиологи получают доныне медицинское образование.
Тенденция последних десятилетий прицепить термин "эпидемиология" к изучению распространения и причин неинфекционных болезней изменила, по сути, содержание
этой науки. Это уже, по моему убеждению, совсем не из той оперы. Социологам надо
бы свой термин изобрести. Но это уже не моя проблема.
Термин "эпидемиология" из двух слов: эпидемия и логос, изучение. Под эпидемией подразумевали распространение заразной, инфекционной, болезни среди людей. Ныне пишут так: эпидемиология, это -- "общемедицинская наука, изучающая закономерности возникновения и распространения заболеваний различной этиологии с целью разработки профилактических мероприятий. Предметом изучения эпидемиологии является заболеваемость -- совокупность случаев болезни на определенной территории в определенное время среди определенной группы населения" (Википедия). Как видим, инфекционную болезнь в этом определении заменил термин вообще "болезнь". В моем понятии, инфекцию заменили на статистику. Это только в арифметике от перестановки слагаемых сумма не меняется...
Еще добавлю: недавно увидел книгу (интернет) "Клиническая эпидемиология и доказательная медицина", автор - профессор, д.м.н. Б. Ледощук. Он так определяет термин: "Клиническая эпидемиология это методологическая основа проведения и анализа качестваклинических исследований". Приведу еще цитату из этой работы: "Цель клинической эпидемиологии - разработка и применение таких методов клинического наблюдения, которые дают возможность делать справедливые заключения, избегая влияния систематических и случайных ошибок...". Всё правильно, только причем здесь термин "эпидемиология"?
Стать эпидемиологом в США достаточно двух лет учебы в Университете. Об этом думаю под непреходящим впечатлением от паники по поводу сибирской язвы в США в 1991-м, когда в очаги выходили не специалисты врачи-эпидемиологи, а полицейские, пожарные и еще кто-то там.
В СССР врачи санитарно-эпидемиологического профиля получали полноценное врачебное образование и были врачами, а не работниками статистических бюро. Во всяком случае, я имею в виду годы моей учебы и работы.
Не буду спорить с теми, кто утверждает, что эпидемиологу не нужна государственная практика по хирургии в городской или районной больнице. Врачу этой специальности не придется делать операции, ему достаточно занятий на соответствующих кафедрах в течение учебного года.
В первый раз я взял в руки скальпель во время моей гос.практики по хирургии. Случилось это после окончания четвертого курса, в больнице г. Невьянска (Урал). Моим куратором был местный хирург Александр Александрович (к сожалению, фамилии его не помню). Он мне, студенту, доверил даже курс внутривенного введения хлористого кальция, что я ему и делал. А это опасная штука - капля попадет вне вены, будет местный некроз, тяжелое осложнение. Далеко не каждая медицинская сестра могла делать эти инъекции. Я с ним вел поликлинический хирургический прием. Он меня научил делать поясничную новокаиновую блокаду в околопочечную жировую ткань. В то время это было в ходу. Он же и доверил мне начать операцию у больного с какой-то проблемой. Мне это было интересно? Да, интересно. Но зачем мне это нужно было? Хирургом я не собирался быть...
Да, не нужны будущему эпидемиологу углубленные детали ряда клинических дисциплин. Но это не значит, что врача-эпидемиолога нельзя назвать врачом, что эпидемиологу не нужно быть врачом, что у него должен быть диплом не врача, а не знаю, кого... "Врач -- лицо, получившее законченное высшеемедицинское образование и обязующееся посвятить свои знания и умения предупреждению и лечению заболеваний, сохранению и укреплению здоровья человека. Практикующий врач занимается предотвращением (профилактикой), распознаванием (диагностикой) и лечением заболеваний и травм" (//ru.wikipedia.org/wiki).
Мой вопрос: в приведенном определении термина "врач" то, что я выделил жирным шрифтом, разве не есть то, чем занимается врач-эпидемиолог? Еще вопрос: глазному врачу нужно ли знать детали и проходить полный курс оперативного акушерства и гинекологии? Врачу-психиатру надо ли было тратить годы учебы на детальное изучение курса топографической анатомии и оперативной хирургии? Эти вопросы можно до бесконечности повторять в разных вариациях.
Так почему же врачу-эпидемиологу горячие головы пытаются отказать в медицинском образовании и праве называться врачом? Врач-терапевт также как и врач-хирург в каждый данный момент спасает одного человека, одного больного. Врач-эпидемиолог или санитарный врач в каждый данный момент спасает одного, десятки или даже сотни людей. Но задачи всех врачей, будь то терапевт, гигиенист или эпидемиолог, одни и те же: "посвятить свои знания и умения предупреждению ...заболеваний, сохранению и укреплению здоровья человека". Убрал я только здесь слово "лечение". Эпидемиолог и гигиенист не будут лечить людей. Для врача лечебного профиля задача предупреждения болезней все же является достаточно второстепенной и совсем не предполагает набора знаний и действий, которыми должен владеть врач-эпидемиолог или врач-гигиенист.
Виноват. Увлекся спорным вопросом. Возвращаюсь в прошлое. Я окончил медицинский институт. Теперь модно говорить - академию, университет, ибо на Западе медицинский институт означает медицинское учреждение, в котором не учатся, а работают. И учили меня, несмотря на то, что был я студентом "сан-гига", по полной программе врача. Об этом и моя книга. Книга-воспоминания врача эпидемиолога-паразитолога высшей категории, отдавшего более сорока лет жизни изучению и борьбе с инфекционными и паразитарными болезнями во второй половине ХХ века в южной зоне Казахстана... Воспоминания врача!
Два слова о нашем мединституте.
День рождения "моего" медицинского института в г. Свердловске приходится на первое марта 1931 года. Родился он на основании постановления Совета Народных Комиссаров РСФСР (ныне - Россия). И был в этом институте открыт один факультет с набором ста студентов. Первым директором стал врач П. С. Катаев.
Пролетело более 60-ти лет и в 1995 году институт приказом Государственного Комитета РФ по высшему образованию получил имя Уральской государственной медицинской академии (УГМА) Росздрава. В 2013 году академию переименовали в Уральский государственный медицинский университет (УГМУ). Так теперь и буду всем объяснять - окончил три учебных заведения в одном лице: институт - академию - университет.
Мне больше всего импонирует то, что бывший санитарно-гигиенический факультет ныне называется "Медико-профилактический". Термин "санитарный" нередко путали с понятием "очистка", забывая, что врач гигиенист прежде всего врач, медицинский врач. Вспоминаю, как нередко из исполкома могли позвонить в санэпидстанцию с претензией:
- На улице такой-то валяется дохлая собака. Надо убрать.
- Скажите, в вашем подчинении отдел коммунального хозяйства?
- Да, в нашем.
- Уборка улиц и поддержание их в полном порядке в ведении вашего комхоза. Пожалуйста, позвоните им. Врачи санэпидстанции уборкой улиц не занимаются.
Обычно следовало недовольное хмыканье, но трубку вешали...
Ныне бывшая областная санэпидстанция в Кызылорде получила новое название: Департамент государственного санитарно-эпидемиологического надзора области. Это
не "станция по уборке", а орган государственного надзора с прямым подчинением Главному Управлению Госсанэпиднадзора Республики. Это уже совсем другой уровень решения задач и проблем. Кстати, в США подобная система построена по другому принципу. Контроль есть и достаточно жесткий. В городе Атланте действует мощный контрольный и научный орган: Центр контроля и предупреждения инфекционных заболеваний США. Другая система, другие порядки. Но думаю, для меня это не очень понятно. Да и к моим воспоминаниям о прошлом всё это не относится.
В мединституте нас хорошо учили...
... Но и учили в институте нас хорошо. Свердловский мединститут славился кадрами.
У нас были прекрасные известные профессора по всем специальностям. Многие из них были не только преподавателями и классными лекторами, но и профессионалами, специалистами и организаторами здравоохранения на Урале и основателями школ по своим специальностям. Не могу не вспомнить и упомянуть хотя бы нескольких из наших профессоров и некоторые эпизоды времен моей учебы.
Cвердловский Государственный медицинский институт (СГМИ),
г. Свердловск. Главный корпус. 1955 г.
Сразу вспоминаю Богданова Федора Родионовича (1900-1973), зав. кафедрой общей хирургии член-корреспондента Академии медицинских наук СССР. Богданов - это уральская школа травматологии и ортопедии. На его лекции мы шли как на выступление мастера художественного слова. Он никогда не требовал списки отсутствующих на его лекциях, но лекционный зал всегда был полон. На его кафедре в ВОСХИТО (Институт восстановительной хирургии, травматологии и ортопедии), директором которого он был, мы учились весь третий курс. Яркое воспоминание: женский персонал института,
кажется, состоял только из молодых и красивых медсестер. Да он и сам был красавец...
Практические занятия с нами в его клинике вел хирург веселого нрава (кажется, его фамилия была Боголюбский). Прежде чем показать нам очередного больного, выдавал какой-нибудь "афоризм". Однажды заявил:
- Никогда не обнимайтесь с пьяной бабой.
- ???
- Не смотрите на меня с удивлением. Я знаю, что говорю. Сейчас зайдем в палату, там лежит молодая женщина с переломом в области шейных позвонков. Она полностью парализована. Это - на всю жизнь. Она шла днем по улице нашего Свердловска. А навстречу ей - пьяная баба. С какой-такой радости та пьяная баба бросилась обниматься на шею этой женщине, не знаю. Но вместе упали на землю. Пьяная встала и пошла дальше. А эта осталась лежать с переломанной шеей.
В другой раз он опять выдал нам совет: - Будете лететь в самолете, помните, самое безопасное место - в туалете.
Опять смотрим на него с удивлением.
- Сейчас поймете. У нас лежит девушка, у нее 73 перелома костей. Представьте её состояние. В палате я вам ничего о ней рассказывать не буду. Она летела в самолете местной линии. Самолет упал. Она в этот момент была в туалете и ее вместе с дверью туалета выбросило. Упала она дверью вниз на какое-то дерево. Это спасло ей жизнь. Но переломала себе все косточки. Из всех пассажиров она одна осталась живой. Запомнили мой совет?
Богданов Федор Родионович, проф., член-корр АМН СССР, директор Института восстановительной хирургии, травматологии и ортопедии (ВОСХИТО),
зав. кафедрой общей хирургии. Свердловск. 1955 г.
Однажды опять озадачил:
- Если будете прыгать с парашютом, не забудьте его раскрыть.
Мы рты раскрыли, слушаем, уже знаем, что-нибудь "выдаст".
- Покажу вам парня. Был студентом. Сейчас - калека на всю жизнь. Он в какой-то парашютной школе занимался, прыгать любил. В очередной раз что-то случилось, то ли он от волнения не то дернул, то ли парашют сбарахлил, но этот "прыгун" хлопнулся на густой кустарник. Живой остался, но позвоночник сломал. Теперь наш вечный пациент.
Понимаем, просто травмированные в этом институте лежать не будут. Здесь самые тяжелые. Из палат выходили всегда молча. Девчата потихоньку слёзы вытирали... Мы целый год занимались в этой клинике. Как мы, тогда студенты третьего курса, фактически еще не вышедшие из юности, могли оценить юмор нашего преподавателя? Он много чего рассказывал, шутил. Мы смеялись, удивлялись. И всё. Преподаватель наш был уже пожилым человеком. И, думаю, под маской юмора хотел скрыть свою беспомощность
как хирурга помочь этим и многим подобным пациентам, лежавшим годами, если не всю жизнь, в этом страшном, по сути, институте.
И еще он хотел, думаю, как-то отвести от нас потрясения, которые могли у нас даже отбить охоту учиться в медицинском институте. Не секрет, ведь достаточно многие студенты не выдерживали. Если на первом курсе все наши группы были переполнены, то к концу учебы некоторые группы даже объединяли. На медицину красиво смотреть в кино, но в реальной жизни - это еще и слезы, и страдания, и смерти, и труд без времени,
и, к несчастью, еще и беспомощность перед тяжелым больным и его родственниками.
...Во время одной из моих командировок приехал я однажды в Терень-Узякский район. Местный инфекционист Эфендиев попросил меня вместе с ним зайти к его пациенту.
- Старик, лежал у меня в отделении по поводу болезни Боткина (вирусный гепатит А). Я его вчера, по просьбе родственников, выписал.
Такая была практика: перед смертью больных, по просьбе родных, выписывали. Родственники боялись вскрытий. В наших, азиатских, краях, это был великий грех. И проститься с умирающим люди тоже хотели дома... Да и "портить" показатели медикам, особенно начальству, не хотелось. Был такой показатель как "больничная смертность", за который всегда ругали. Начальство считало, что в больнице умирать могли считанные больные, не переступая какой-то процент. Но в больницы ведь поступали обычно самые тяжелые...
Мы зашли во двор небольшого домика. В тени дерева столпились родные. Перед ними, на кровати, лежал этот старик. Он - в коме, сознания нет, умирал тяжело. Что я, "светило" областного масштаба, мог предложить? Посочувствовали. С виноватым видом ушли... Не всё могла тогда, да и сегодня, медицина...
Вернусь к рассказу о наших институтских учителях. Запомнился Лидский Аркадий Тимофеевич (1890-1973), член-корреспондент Академии медицинских наук зав. кафедрой госпитальной хирургии. Он создал уральскую школу хирургов, в годы войны был главным хирургом военных эвакогоспиталей Свердловской области. Гораздо позже я прочитал, что Аркадий Тимофеевич первым в Уральском регионе провел операции на сердце и легких. В памяти его прощальная лекция для нас, студентов пятого курса. Мы тогда занимались в клинике госпитальной хирургии в областной клинической больнице. Аркадий Тимофеевич, в распахнутом белом халате, заложив руки за подтяжки, а в те времена они, по-моему, были редким явлением, ходил взад-вперед у лекторской трибуны. Он говорил уже не столько о хирургии, сколько о нашем будущем. Помню его слова: "Не думайте, что вы окончите институт, и вы уже - врачи. Если вы будете знать, где и
что надо прочитать по всем возникшим у вас вопросам, мы будем считать свою задачу выполненной". Слушать лекции А.Т. Лидского было очень интересно. Азбучные истины мы постигали в учебнике, а он рассказывал из практики и учил нас анализировать симптомы и ситуации.
Лидский Аркадий Тимофеевич (1890-1973), профессор, член-корр. Академии медицинских наук СССР, зав. кафедрой госпитальной хирургии.
Шефер Давид Григорьевич (1898-1978), доктор медицинских наук, профессор зав.кафедрой нервных болезней.Он создал уральскую школу невропатологии и нейрохирургии, был главным специалистом Уральского военного округа. К сожалению, я забыл имя доцента, пожилого преподавателя этой кафедры, спокойного, рассудительного специалиста. Помню его занятия по топической диагностике поражений нервной системы. Мы, как следователи, разбирали с ним шаг за шагом отдельные признаки и в конце концов выходили на локальный очаг поражения где-то там в головном мозгу, выставляя так называемый топический диагноз. Мне всё это так нравилось, что я даже собирался стать невропатологом. Когда сообщили об инсульте у Сталина, он нам говорил:
- Самое лучшее средство - это пиявки на затылок. Неужели московские врачи побоятся применить этот метод?
И когда сообщили, что лечащие врачи их всё-таки применили, он был очень доволен. Мы, из солидарности с нашим куратором, - тоже.
Ныне на улицах больших городов можно видеть спешащие машины скорой кардиологической помощи. Они спасают больных. Первую в нашей стране подобную машину с бригадой специалистов как раз и организовал профессор Борис Павлович Кушелевский (1890-1976), доктор медицинских наук зав.кафедрой факультетской терапии. Чиновники от медицины говорили одно: "Нет денег". О ценности жизни пели только в песнях. И то, что ему удалось внедрить в мозги руководителей здравоохранения и финансистов понятие о том, что в неотложных случаях именно подобные мобильные бригады могут спасти больного, многого стоит. В годы Великой Отечественной войны он был Главным терапевтом и консультантом эвакогоспиталей Уральского военного округа.
На пятом курсе мы занимались на кафедре госпитальной терапии. Руководил ею профессор Каратыгин Василий Михайлович (1890-1968). Его считают видным основателем уральской школы гастроэнтерологов. Надо сказать, что госпитальные кафедры нам нравились больше всего. Во-первых, в нас там видели уже врачей и разбор "случаев" проходил на полном серьезе. Во-вторых, и мы уже "кое-что" успели постичь
за прошедшие годы и достаточно активно могли разбираться и в симптомах, и в назначениях. Понимали, что это уже серьезная "тренировка" перед самостоятельностью. Конечно, были и интересные "случаи", хотя сейчас уже и вымылись из памяти. Но "терапевтический багаж", полученный там, явно был со мной во всех моих поездках по аулам. Особо пригодился он мне и когда я трудился терапевтом в поликлинике...
Зав. кафедрой судебной медицины профессор Устинов считался "шефом Урала и Западной Сибири". Вот кого хорошо помню. На кафедре был уникальный музей судебномедицинских препаратов и экспозиций. Там было и интересно, и жутко. До сих пор перед глазами экспонат трахеи с застрявшим в нем пельменем. С тех пор знаю, когда отправляю в рот пельмень, нельзя слушать очень смешные анекдоты.
Это он нас учил: если на следующее утро надо опохмелиться, значит, такой человек - алкоголик. Был он по тем временам непомерно толстым, страдал одышкой. Возможно, еще и поэтому был достаточно резким человеком. На экзамен по его предмету я попал вместе с Володей Контаруком из нашей группы. Я сдавал доценту. Володя попал к Устинову. Сидели наши экзаменаторы рядом, и краем глаза я видел, что Контарук что-то
в своем ответе сбился и даже стал красным. Когда вышли, он сказал, что в ответе по вопросу судебно-медицинской экспертизы ему пришлось говорить о признаках беременности.
- Я ему назвал три признака: отсутствие месячных, большой живот, тошноты. Еще
что? Не помню. А Устинов мне сразу и врезал:
- У меня тоже большой живот, нет месячных и постоянно тошноты. По-твоему, я, что, беременный?
- Подумал, ну всё, пропал, сейчас выгонит. Нет, поставил всё же четверку.
Не уверен, что именно так проходил разговор, но на Устинова вполне похоже было. Однажды он нам на занятиях сказал, что судмедэксперт не должен быть брезгливым. Будто бы, чтобы это подтвердить, в какой-то группе провел пальцем по трупу и тут же взял его в рот. На его вопрос, кто из студентов может повторить, нашелся какой-то дурачок и сделал то же самое. На что он заметил:
- Кроме небрезгливости, судмедэксперт должен быть еще и наблюдательным. Я по трупу провел одним пальцем, а в рот взял другой...
Возможно, рассказал нам анекдот, он мог. Но его замечание, по сути, правильно. Этот предмет мы проходили на 5-м курсе. На одном из практических занятий по судебно-медицинскому вскрытию только что доставленного трупа, преподаватель предложила - кто возьмется работать без перчаток? Не помню, чем она обосновала это предложение. Группа молчала. Вызвались только двое - Контарук Володя и я. С чего мы расхрабрились, не помню. Но гордость заела. А ведь в школе мы очень тщательно "проходили" образ Базарова (Тургенев, "Отцы и дети"), погибшего от заражения крови при вскрытии трупа...
Думаю, так нас хотели приучить не бояться реальных трупов. Но никто из нас ни судмедэкспертом, ни патолого-анатомом не стал.
Вспоминаю с благодарностью Серебренникова Вадима Сергеевича. Будучи директором института, он не выгнал меня, когда я пришел "поступать" уже после окончания приемных экзаменов. Спасибо ему, я попал в число студентов. Он заведовал кафедрой коммунальной гигиены. На госэкзамене на шестом курсе по этому предмету предложил мне оценить и дать свое решение по проекту плотины и гидроэлектростанции с точки зрения санитарного врача. Помню, что я начертил даже схему возможных последствий и что-то доказывал ему по поводу моих решений и предложений по этой проблеме. Не забудем, это были годы "сталинских" преобразований природы, когда с самой природой не очень-то считались. Сначала он усомнился или не понял меня. Потом согласился, и даже выдал мне свой прогноз, который с удовольствием повторю: "из вас получится хороший врач-гигиенист". Смею надеяться, что я его не подвел...
Серебренников Вадим Сергеевич, доцент, зав.кафедрой
коммунальной гигиены СГМИ. г. Свердловск, 1955 г.
Псих, не псих, попробуй разберись
Кафедра психиатрии нашего института была организована в 1935 году на базе областной психиатрической больницы. Первым её заведующим был избран
32-летний кандидат медицинских наук Петр Фаддеевич Малкин. В 1953 году, в разгар "дела врачей", уже профессором П.Ф. Малкин из института был уволен в связи с выявленной "принадлежностью к партии анархистов". Что-то такое то ли было, то ли нет в его далекие гимназические годы. Лопнуло "дело врачей", его реабилитировали. Не извинились за поклёп, хотя он был известным в Союзе психиатром. После реабилитации в наш институт не вернулся, уехал в город Куйбышев (ныне - Самара). Там он занял должность зав.кафедрой психиатрии в мединституте (умер в 1971 году).
Мы слушали лекции профессора, встречались с ним в больнице, он несколько раз приходил к нам в группу, когда мы занимались больными. И, конечно, были потрясены его внезапным увольнением по явно надуманному поводу. Но тогда повсеместно увольняли евреев-врачей, записав их всех одним махом во враги. И никто и пикнуть не смел в защиту...
Практические занятия на базе областной психиатрической больницы вела с нами Кира Вангенгейм, позже она станет профессором и заведующей кафедрой. Для нас беседы с больными были потрясением. Мы попали в иной мир. Красноречие и фантазии больных, страдавших шизофренией или маниакальным синдромом, невозможно было воспринять в "трезвом уме". Преподаватель перед каждым пациентом предупреждала нас:
- Крепитесь, смеяться нельзя. Сразу потеряете контакт с больным.
В нашей подгруппе было около десяти человек. Молодые, смешливые. Как же было вытерпеть и не смеяться, когда мы такие невообразимые вещи слышали от сидящего рядом пациента... Прятались друг за друга. Совали кулак в рот, чтобы вслух на расхохотаться. Слушали и смотрели больных, и думали, насколько же хрупка психика человека.
Мне поручили курировать больного с синдромом навязчивой идеи (паранойя,
параноидное состояние). Я с ним занимался ежедневно по одному-два часа в течение недели. Здесь не нужен был фонендоскоп и прочие наши инструменты. Всё сводилось к разговорам, я спрашивал, больной рассказывал. После знакомства с ним, помню, пришел
к нашему преподавателю и говорю:
- Кира Алексеевна, или мой пациент здоровый человек, или я больной. Ничего я не понял, не нашел никаких признаков психического заболевания. А ведь больной уже несколько лет не выходит за стены больницы...
- Не спешите с выводами. Еще и еще раз расспрашивайте, анализируйте. Не очень наседайте с прямыми вопросами, больной может замкнуться или вообще выйти из себя. Не забывайте, что вы всё-таки не в терапевтическом отделении... Ищите зацепку, которая помогла бы вам разобраться в состоянии больного.
Мой пациент еще до войны заметил за собой что-то странное:
- Понимаете, я обратил внимание на одну свою способность. Упорным взглядом мог заставить человека его почувствовать. И он на него оборачивался. Я выигрывал даже
пари со своими товарищами.
Потом мой пациент был на войне. Ранен и контужен. Окончил сельхозинститут. И вновь вернулся к беспокоившему его явлению. Стал читать научную литературу. Ответа для себя не нашел. Всё больше утверждался в том, что мысли могут передаваться.
- Понимаете, мысли это биотоки. Биотоки порождают электромагнитные волны в головном мозгу. Значит, их можно уловить, какими бы они слабыми не были. Да, уловить, значит, записать. Далее последует расшифровка. Над этим и работал.
Изобрел он аппарат "Биофон" для записи биотоков (мыслей). Ездил в Москву с целью предложить его Комитету по изобретениям и органам разведки. А затем последовала увлекательная детективная история преследования то ли "врагами", то ли конкурентами.
- Я жил после войны в Риге. С чертежами своего изобретения отправился в Москву. В Минске у меня была пересадка. Вдруг в зале вокзала я заметил двух братьев.
- А что за братья?
- Я с ними познакомился в предыдущий приезд в Комитет по изобретениям. Они работали примерно в той же области, что и я. Мы там немного поговорили. Сказал, в самых общих чертах, чем занимаюсь. На том расстались.
- Они тоже в Риге жили?
- Нет. Не помню. Потому и удивился, что увидел их Минске. Значит, они за мной следили.
- Испугались?
- Не то, чтобы испугался, но, понятно, разволновался. Тем более, что заметил, как
один из братьев посмотрел на меня и сразу отвернулся. Сразу понял, делают вид, что не узнали меня, значит, это неспроста.
- И..?
- И постарался как бы неспеша выйти на перрон, дождался какого-то поезда и перед самым его отходом впрыгнул в вагон. Через недолгое время я в соседнем купе услышал голос одного из братьев. Они о чем-то говорили между собой. О чем я мог подумать?
- О преследовании?
- Вы правы. Я даже ухитрился заглянуть в то купе. Убедился - они. Дождался какой-то станции и чуть ли не на ходу спрыгнул. На мое счастье вскоре подошел поезд, шедший в обратном направлении. Купил билет, доехал до крупной станции. И вышел опять же в последний момент. Понимаете, петлял, как заяц, заметая следы. Понял, что они охотятся за моими чертежами, я их вез в Москву.
- Странная ситуация...
- Да, мне было уже не по себе. Но, главное, не успел я войти в здание вокзала, как вновь заметил этих братьев. Сомнений у меня не осталось, и я обратился в милицию.
- Что было дальше?
- Тех братьев задержали. А в милиции мне сказали, что дело сложное, и они просят меня пару дней пожить в гостинице, пока они во всем разберутся. Помню, что меня привезли в гостиницу. Удивился тогда, почему сотрудники гостиницы ходили в белых халатах...
Самое интересное для меня было в том, что он подробно рассказывал обо всём как о прошедшем сне, как бы понимая, что он был больной. Правда, ни он, ни я это слово ни разу не употребили. Я здесь очень коротко изложил только суть нашего разговора, который длился достаточно долго и не один день. Эту историю он не сразу "выложил" мне. Долго приглядывался ко мне, как бы прощупывал, что я за доктор, "привыкал", говорили о разных вещах, не очень касавшихся его состояния. Я на полном серьезе слушал его историю, его рассуждения. Он явно следил за моей реакцией. И мне было нелегко. До этих пор разговоров "с глазу на глаз" с психически больным у меня не было. Советы преподавателя и наши теоретические познания мало что могли подсказать. Они попросту в страхе куда-то испарились из моих извилин. Не уходило из памяти замечание преподавателя о том, что здесь не терапевтическое отделение...
В палате лежали несколько больных. Я сидел на кровати моего пациента спиной к остальным. Что им могло взбрести в голову? Как они могли среагировать на мое присутствие и долгий разговор только с одним из них? Кстати, в один из дней сосед вдруг взвыл в буквальном смысле, начал вертеться на кровати, потом сполз на пол и полез под кровать. По цепной реакции могли и другие больные среагировать. Мне что делать? Двери палаты закрыты на ключ... Правда, персонал, конечно, был настороже, и тут же этим больным занялись, успокоили.
На счастье, мой пациент остался спокойным. Его поведение и рассказ были как совершенно здорового человека с адэкватной оценкой всего происходившего. Причем даже с элементами юмора.
- Я был уверен, что преследователи-конкуренты даже здесь, в больнице, хотят меня отравить.
- И как же вы спасались?
- Мои внутренние голоса подсказали, что доступное противоядие это горчица. И я ложил ее в любую пищу, которую ел.
- В любую? Даже в чай?
- Нет, чай я не пил. Я люблю компот. И даже в стакан компота клал ложку горчицы. Представляете?
На этом "юморе" моего пациента я, видимо, и попался. Больной, если он больной, так не может говорить о себе. И я не мог понять, почему здравомыслящий человек всё-таки уже не один год находится в психиатрической больнице, где никто его не собирается выписывать, да и он сам не просится "на волю". И я продолжал искать "зацепку", секрет происходившего. Нашел неожиданно, ответ все дни лежал у меня "перед носом". На подоконнике, возле его кровати, находились рулоны каких-то чертежей. Я их не трогал, боясь агрессивной реакции больного. Знал с его слов, что это чертежи "биофона".
Через пару дней наших бесед он стал относиться ко мне более привычно.
- Вы уже здоровый человек. Почему вы не проситесь на выписку из больницы?
- Видите, на окне лежат мои чертежи. Здесь они в безопасности. Если я выпишусь из больницы, меня вновь начнут преследовать, чтобы похитить моё изобретение.
Всё. Я подтвердил диагноз: "Паранойя", синдром навязчивой идеи, тяжелая форма. Я не вдаюсь сейчас в тонкости психиатрического диагноза. Всё-таки с тех пор прошло уже больше полувека. Для меня важнее было вспомнить некоторые детали моего первого знакомства с психическими больными. Да, поведение и разговор как будто нормальные. Но стоит задеть "больной пункт" параноидальной идеи, и человек ведет себя типично психически больным. Его место, к великому сожалению, было в психиатрической больнице. Подобные больные из "нормального" состояния способны неожиданно стать агрессивными, если только внешний эффект "заденет" их "болевую точку".
Наши корифеи - профессора, преподаватели, врачи старой закалки и большого опыта, считали, что врач, в том числе и санитарный, прежде всего, врач. Вместе со студентами лечебного факультета мы слушали лекции в Большой аудитории института на первых четырех курсах учебы. Дифференцировка по специальности была только уже на шестом курсе. Госпрактику после 4-го курса я проходил в районной больнице в Невьянске, в городе демидовских заводов, по хирургии, терапии, акушерству и гинекологии, на что ушли два летних месяца.
Кстати, моя фраза "нас учили быть врачами" вызвала критические замечания в том плане, что лучше бы было написать "стать врачами". Я не согласен с этим замечанием.
По моему мнению, чтобы стать врачом, достаточно успешно окончить мединститут. Но каким этот человек будет врачом, покажет только жизнь. Чтобы быть врачом, быть настоящим и хорошим врачом, надо всю жизнь учиться и обладать призванием, талантом, искренним желанием заниматься своим делом. Одно даётся дипломом, второе - жизнью. Одно время велась активная дискуссия, что есть медицина. Я однозначно на стороне тех, кто считает медицину и наукой, и ремеслом, и искусством. Можно ли всем этим овладеть сразу после окончания медицинского вуза? Однозначно - нет. В плане этой вставки мне понравилась фраза известного профессора-еврея А. М. Геселевича, который на вопрос, может ли он стать академиком, ответил так: "Быть академиком я могу, но вот стать академиком - не могу" (цит. по книге В. Голяховского, 2006).
Нас учили - врач, независимо от специальности, обязан владеть техникой неотложной помощи в острых ситуациях. Например, уметь сделать трехеотомию. В годы обилия дифтерии это была злободневная ситуация, когда на глазах можно было потерять задыхающегося ребенка. Или - провести "поворот на ножку", это уже речь об осложненных родах, и т.д. И мы, студенты санитарно-гигиенического факультета, исправно изучали технику и показания этих неотложных процедур. К счастью, всё это случается достаточно редко. Как делают трахеотомию, я видел только один раз во время наших занятий в детском инфекционном отделении. Но после внедрения в стране массовых обязательных прививок всем детям против дифтерии, этот вопрос отпал. Во всяком случае, за все годы моей работы в области я никогда не слышал о случае дифтерийного крупа, который и был смертельным осложнением этой болезни.
На шестом курсе госэкзамены - хирургия, терапия, не считая профильных предметов. Мне по хирургии достался больной с абсцессом щеки. Я обосновал диагноз и технику лечения, за что получил по хирургии пятерку.
В 1980 году мои сокурсники собрались в Свердловске. Они отмечали 25-летие нашего выпуска. Я получил письмо от Нины Говорухиной (мы с ней учились в одной подруппе) с приглашением приехать на встречу. Она, председатель городской Врачебно-трудовой экспертной комиссии (ВТЭК) Свердловска, стала инициатором этой встречи, и написала мне, что из 120-ти выпускников нашего курса чуть ли не я один оставался на работе в санэпидстанции.
