Кристина была так похожа на Кетрин-зиту Джонс
Особенно, в тускло-жёлтом свете кухонной лампы.
Красный абажур с дырочками, отпускал бегать по стенам,
Кругляшки, как будто вырезанные из бархатной бумаги
Для аппликаций
Давным-давно, и, затёртые десятками детских рук...
Мне было приятно с ней,
Смотреть в её огромные жидкие глаза,
И совершенно несерьёзно
Обсуждать серьёзные вещи.
Её мужика, сильно богатого,
Как у нас говорят "тяжёлого",
"жирного",
Он следил за каждым её шагом,
Он редко, со скандалом,
Разрешал ей встречаться с подругами.
Этот "вася" был сильно упёртым,
Грозился приставить к Кристине охранника.
Мы говорили о её работе,
(она работала, вероятно в слабой попытке
Сохранить иллюзию независимости)
О том, как тяжело ей работать,
О том, какие все на работе тупые,
О том, какие все на работе злые,
О том, как на работе все друг-друга подсиживают.
О том, что мир плох и несовершенен.
Потом мы обсуждали природу:
Владимирские озёра и леса,
Пикники,
Египетские пляжи, озеро Комо,
Иваново, чистые речки
И московскую зиму.
Выходили на балкон покурить.
Тонкий Vogue, кажется зелёный,
Слабо горел в темноте,
Рядом с моим широким огоньком.
На пластиковых решётках для цветов,
На цветочных поддонах,
На перилах балкона,
И на пузатых трёхлитровых банках,
Лежал мокрый январский
(Ах! Январь был тогда тёплый!)
Снег.
Мы возвращались на кухню,
Я доливал вина.
В какой-то момент
Я почувствовал её руку
У себя на бедре.
Мне нравилось целовать
Кристину,
Нравилось,
Как она меня трогает,
Нравилось,
Что она села на меня сверху,
Нравилось,
Что она расстегнула бюстгальтер
И, вытащив его из-под блузки,
Кинула в угол дивана.
Мне нравилась её грудь.
Большая, чрезмерно большая,
Нежная.
Я гладил её, сжимал, покусывал
И думал про тысячи электростанций
Внутри этой груди.
Про тысячи насосов,
Которые гонят кровь по всему этому телу.
Про маленькие звёздочки,
Зажигающиеся каждый раз, как я её касаюсь.
Потом она расстегнула мой ремень,
И с лёгким смешком, запустила руку в трусы.
Тут я подумал,
Что паломнику, если у него есть вера не нужен ни путь, ни спутник,
Что нефтяной бизнес, всё-таки - самый чёрный, по-крайней мере
На территории России.
Что в моих очках солнце, преломляясь становился ярко-болезненно-фиолетовым,
Что елочные игрушки затеяли маскарад, и поменялись не только размером, но и формой и содержанием,
Поэтому совершенно запутались,
И мы видим в обществе столько странных психотипов.
Я думал, про то, что та, которая меня любит на самом деле, почему-то не здесь...
И мне стало тоскливо и холодно....
Оказалось, что я лежу голы под пледом,
На достаточно узком кухонном диванчике.
Рядом спит Кристина.
Холодно мне оттого, что балконная дверь открыта настижь
И снег уже пробирается в кухню.
Я встал и прикрыл дверь. Затем натянул джинсы.
Стало теплее.
Но тоска никуда не делась.
Судя по звукам, в соседней комнате занимались тем же,
Чем и мы с Кристиной какое-то время назад.
Я закурил и стал смотреть на жёлтое зимнее московское небо.