Герасимов Алексей Александрович : другие произведения.

Яблоко юности

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Криминальная драма. Время действия: 1985-ый год. Место действия: Латвийская ССР, г. Рига. История подростков, четырнадцати-пятнадцати-шестнадцати лет, не просто "трудных", но профессионально нарушающих закон. Друзья конфликтуют со взрослыми и с такими же подростками, как они. Самоутверждаются, ищут женского внимания. Стечение множества обстоятельств приводит их к трагическим последствиям

   Яблоко юности
  

В ранней юности я плавал на кораблях,

влачивших свой груз с побережья на побережье,

и радовался чистому небу, морской удаче,

бочонку пива и древку копья в руке.

Сергей Морейно

  
  
  
   Между окраиной и центром
  
  
   Раз
  
   Новогодняя елка засыхала, роняла иглы на светлый линолеум.
   Лежать с открытыми глазами надоело, и Вера потянулась, зевнула, пошевелила пальцами ног, села на краю кровати, опустила ступни на мягкие тапки; сняла со спинки стула пушистый розовый халат, накинула его поверх атласной ночнушки. Белый шпиц с треугольными ушами, черными глазами и носом, и хвостом-кренделем, встрепенулся, подскочил со своей лежанки за комодом, забегал вокруг Веры, пощелкивая по полу коготками.
   Вера поставила чайник со свистком на газовую плиту, насыпала в кружку коричневый порошок из жестяной банки с изображением крутобедрой индийской танцовщицы. Шпиц нетерпеливо запрыгал вокруг, вытягивая морду вверх и виляя хвостом; поднялся на задние лапы, передними повиснув на халате, и звонко требовательно тявкнул. Вера заглянула в холодильник, обнаружила там, за коробкой с пирожными, полбанки свиной тушенки и сероватые остатки овсяной каши в кастрюльке. Выскребла тушенку ложкой, шмякнула мясо и жир на кашу, размяла все хорошенько и выложила месиво в блюдце у двери. Шпиц башкой оттолкнул руку Веры и принялся жадно чавкать, мелко подрагивая всей тушкой.
   Вера сняла с еловых лапок серебристую мишуру и фонарики из блестящей желтой бумаги, отцепила зеленые и красные шары с узорами из белой стеклянной крошки и уложила игрушки в картонную коробку, разделенную на ячейки. Обмотала правую руку вафельным полотенцем, ухватила елку за макушку и выдернула деревце из деревянной крестообразной подставки, наступив на нее ногой. Иголки обильно посыпались на пол, и пока Вера несла елку по длинному коридору до входных дверей, елка совершенно облысела, стала серовато-коричневой.
   Раздался резкий свист, Вера дошлепала до кухни, выключила газ, залила растворимый кофе кипятком, добавила ложку сахара. Вернулась в комнату, поставила кружку на низкий столик, подложив по нее две бумажные салфетки. Столешницу покрывали журналы, раскинутые веером: Журнал мод, Rigas Modes, Burda Moden, Советский Экран, Америка и Pop-Triumph. Обложку последнего украшал снимок: молодая женщина, освещенная лучами софитов, в черной куртке со сверкающими эполетами, в высоких сапогах, усыпанных стразами, разевала перед микрофоном ярко-красный рот и таращила на зрителей густо обведенные фиолетовой тушью глаза. На голове у певицы торчали в разные стороны острые длинные перья платиновых волос. Волосы Веры, более короткие, чем у певицы, также имели цвет платины, но перышки, удерживаемые лаком, торчали не во все стороны, а строго вверх, затылок же и виски были выстрижены до сантиметровой щетинки.
   Вера отряхнула иголки с халата и тапочек, подмела комнату, пододвинула кожаный пуф к столику. Закинув ногу на ногу, Вера пила кофе и курила тонкую сигарету с ментолом, стряхивая пепел в плошку со свечным огарком. Ветер, залетая во двор-колодец порывами, упруго давил на окна; мелкие, твердые снежные гранулы часто-часто щелкали по карнизу и стеклам.
   Шпиц трусил по комнате от окна к двери, поглядывая на Веру, и она сказала: "Уже идем, Снежок!" Одевшись в перламутровую куртку с капюшоном, джинсы-бананы из варёнки и красные дутые сапоги. Вера осмотрела себя в прямоугольном зеркале, поправила торчащие из-под капюшона перышки волос. Надела на шпица ошейник, натянула перчатки из замши, ухватила елку за макушку. Спустилась по винтовой черной лестнице во двор. Оба мусорных контейнера доверху заполняли лысые елки с обрывками канители из золотистой, фиолетовой и зеленой фольги. Ветер гонял бумажный серпантин по утоптанному грязному снегу, местами оранжевому из-за вдавленных в него мандариновых шкурок. Вера прислонила елку к темной кирпичной стене, столь щербатой, как будто стая железных птиц клевала ее с утра до вечера. Морозило не очень сильно, но ветер бросал в лицо жесткую снежную крупу, и Вера, прищурив глаза и прижав ладонь к щеке, направилась к выходу из подворотни, едва поспевая за натянувшим поводок шпицем. Собака резко изменила направление и зашлась звонким лаем: на деревянных дверях, пронзенный парой длинных гвоздей, висел труп рыжего кота. Вера взвизгнула, отшатнулась и выругалась: "Фу, бля!"
   Дверь распахнулась, во двор вышел молодой лютеранский священник Лаурис Бриедис; увидев Веру, он опустил глаза и стыдливо спрятал за спину пластиковое ведро, как будто в этом ведре могло находиться что-либо запретное. Пастор Бриедис едва слышно произнес: "Лабрит..." - и, глядя себе под ноги, устремился к мусорным контейнерам. Пастор настороженно относился к женщинам, и в особенности - к русским женщинам, и уж тем более он чурался Веры, так как все жители улицы имени латышского поэта-большевика Фрициса Зыликиса, знали, что хорошенькая студентка Рижского политехнического института и днем и ночью принимает у себя в квартире солидного вида мужчин. Вера, известная в определенных кругах под кличкой Верчик-Перчик, называла пастора за глаза святошей, и, встречаясь с ним на улице или в ближайших магазинах, смотрела ему в глаза вызывающе.
   "Утро... но не очень доброе!" - ответила Вера на приветствие застенчивого пастора, и когда он в недоумении оглянулся, указала пальцем на двери черного хода. Увидев оскаленную пасть мертвого кота, его замороженные глаза, свалявшуюся окровавленную шерсть, священник замер в испуге и выдохнул: "О-о-х!.."
  
   Бригадир рабочих домоуправления, сантехник Михаил Михайлович, или попросту Мих-Мих, так же называемый недоброжелателями за глаза Михуилом, уперев руки в бока и выпятив жирное брюхо, скептически наблюдал за работой своих подопечных, двух практикантов из ПТУ. Хлюпая кирзовыми сапогами по вязкой жиже, они ремонтировали трубу в подвале. Практикантов окутывал пар, валивший из дырки в трубе. Один из парней обратил к Михаилу Михайловичу чумазое лицо, выражающее растерянность и уныние:
   "Не входит..."
   "Чего у тебя не входит?" - усмехнулся Мих-Мих и почесал толстый пористый нос черно-желтым ногтем, потеребил пальцами густые пепельные усы, переходящие в бакенбарды.
   "Это..." - ответил практикант.
   "А как это называется?"
   Практикант посмотрел на однокашника, ища у него поддержки, но однокашник лишь пожал плечами.
   "Это, студенты, называется чопик! - сказал Михаил Михайлович наставительно, достал из кармана теплой фуфайки рукавицы, а из огромной брезентовой сумки, висевшей на вентиле, кувалдочку, посмотрел на нее ласково, обтер рукавицей и сказал, обращаясь к инструменту: "Эх, кормилица ты моя!.." Подошел вразвалку к трубе и осторожно, но уверенно стукнул несколько раз по деревянному чопику, вгоняя его в отверстие.
   "Ну, вошло?!" - победно воскликнул Михаил Михайлович, глядя на практикантов с превосходством.
   "Вошло..." - ответили они понуро.
   "То-то... А не входит только хрен в манду, если стоит плохо!"
   Михаил Михайлович хлопнул одного из практикантов по плечу, уложил кувалдочку в сумку и, грузно переваливаясь, пошел к выходу, но у лестницы обернулся: "Инструменты, значит-ца, в мастерскую... И можете, пока я не вернусь, яйца чесать!.. Морды, значит-ца, умойте! В каптерке найдете чистые спецовки и сапоги, переоденьтесь, чтоб прилично... После обеда пойдем в господский дом, краны` менять. Покажу вам, как меня ювелирная работа боится!"
   Господскими работники жилконторы называли дома, расположенные на улице Дзержинского: в пятиэтажных зданиях, украшенными лепным орнаментом, с колонами и резными дубовыми дверями, проживали партийные и комсомольские бонзы, высшие офицеры армии и КГБ, а также выдающиеся деятели латышской культуры.
   Мих-Мих вышел со двора на улицу Маукас и, широко расставляя носорожьи ноги, потопал вдоль двух и трехэтажных домов с облупленными стенами и косыми боками. Снег на тропинке между стенами домов и длинными сугробами имел желтоватый цвет; на двускатных и односкатных жестяных крышах дымились кирпичные трубы, а вдалеке за крышами вздымались к небу три металлических шеста с красными флагами, и ветер страстно трепал их полотнища. У одной из подворотен курил папиросу часовщик Шафро, болезненно худой, но с такими густыми кудрявыми волосами, что даже зимой он не нуждался в шапке. Мужчины пожали друг другу руки. Судя по мутноватым и веселым глазам, Шафро уже слегка поддал. Он уважал водку, но выпивал не часто, ведь его ремесло требовало остроты глаз и твердости рук.
   "Примешь со мной за компанию, Михалыч?" - спросил Шафро.
   "Ты же знаешь, Эдмундыч, я после второго инфаркта не пью, а только разливаю".
   "У меня старший внук - в Макаровское едет учиться... в Ленинград!" - похвастался Шафро и яростно затянулся папиросой.
   "Не рано ль ты отмечать начал?.. - усмехнулся Мих-Мих. - Он уже разве поступил? Экзамены зимой, что ли?.."
   "Нет, еще не поступил. Но поступит. Это ясно. По лимиту пойдет, как национальный кадр. Вопрос решенный... Он же у нас латышом записан. Латыш он у нас... По паспорту, ха!".
   "Ну-у!.. Тогда поздравляю!" - развел руками Мих-Мих и потопал дальше. Он знал, что стену в гостиной у часовщика Шафро украшает большой портрет Сталина и думал: есть же вот и среди евреев хорошие мужики.
   Дойдя до перекрестка с улицей Красных Пулеметчиков, Мих-Мих свернул направо, на улицу Клары Цеткин. Посреди пустыря возвышалась круглая в сечении кирпичная труба - самое высокое строение района, метра три в диаметре у основания, сужающаяся кверху. Труба торчала прямо из земли, не имела при себе никаких пристроек, и даже самые старые жильцы окружающих домов не могли припомнить, чтобы труба когда-нибудь дымила; она была возведена еще до Октябрьской революции и непонятно для каких нужд, и никто не знал, что находится под ней, из какой-такой гигантской печи труба вырастает. Мальчишки карабкались по ее стенам, как скалолазы, цепляясь пальцами за впадины между кирпичами, но даже самые храбрые и ловкие не достигали и четверти ее высоты.
   Мих-Мих пересек заснеженный пустырь по тропинке, огибающей трубу дугообразно. Между слепыми торцами четырехэтажных домов чернели металлические ворота, Мих-Мих потянул на себя тяжелую створку, петли нудно заскрипели, Мих-Мих протиснулся в образовавшуюся щель. Много лет назад Мих-Мих обустроил подвальное помещение, чтобы разводить там декоративных рыбок, черепашек и тритонов. Всю эту живность Мих-Мих сбывал дельцам с рынка-толкучки, что на Шишкиной горке. Вход в подвал закрывали две двери, деревянная, а за ней металлическая, и ключей от замков не имел ни председатель домоуправления, прапорщик в запасе Суховатый, который занимался только тем, что обходил вверенную ему территорию да покрикивал на малолетних хулиганов, ни у главного инженера - Саломеи Ираклиевны Крокус, имевшую в жилконторе реальную власть.
   Молодые дворники - Лана и Андрей, бывшие хиппи, а ныне - исследователи оккультизма, мистические поэты и художники, и распространители эзотерического самиздата, меланхолично и неторопливо скалывали ломиками лед с асфальта у пожарной лестницы в глубине двора.
   "Чо-спим-а-а?! Опять спим, молодожены?.. Ночью спать надо!.." - весело рявкнул Михаил Михайлович, хохотнул и вытащил из кармана ватных штанов массивную связку ключей.
   "Михалыч... - сказал Андрей и прислонил ломик к стене, - тут такое... опять..."
   "Что?"
   "Посмотрите сами...Мы специально не стали убирать... вон..." - Лана показала рукой на широкий провал в тротуаре. Михаил Михайлович подошел к яме, заглянул внутрь. Дно ямы покрывал толстый слой снега, а на снегу валялся окоченевший труп черной кошки с размозженной головой и отрубленным хвостом. И Михаил Михайлович разразился страстным монологом:
   "Йося-матрося, ять твою за коромысло! Что ж это, на куй, за звездец? Ну, это ж йокнуться и не встать! Да, ляха-ямаха, какого ера, йож твою в монако, чтоб мне не свистеть! Это ж какая йопанная уйня, кикнуться мне буем на сугроб! Вот же птаха-тляха, замуяченный ты, ёженный гондурас... Поймаю - прибью!"
   Произнесенное можно было считать и своеобразной надгробной речью. Толстуха Лана даже не пыталась скрыть своего восхищения, а высокий худой Андрей деловито сказал:
   "Михалыч! Снег падал вчера днем, - острый кадык выпирал на тощей шее Андрея и ходил вверх-вниз. - На кошке снега нет, значит, ее убили где-то в другом месте, а труп кинули сюда вечером или ночью..."
   "Вижу! И что?.. Шерлок Холмс, то же мне, нашелся... - Михаил Михайлович сердито сплюнул. - Уберите это на хер отсюдова! Что нам теперь... следаков вызывать?!"
   Когда сантехник, позвенев ключами, скрылся в своем подвале, Лана спросила у Андрея: "Как ты думаешь, это какой-то... магический ритуал?"
   "Вряд ли, - ответил Андрей, - и нежно поправил темную прядь волос, выбившуюся из-под вязаной шапочки жены. - В черной магии есть система. А тут никакой системы не прослеживается... Все кошки убиты разными способами... Впрочем, я нарисую схему, отмечу все места, где находили трупы... а может и еще найдут... Тогда, возможно, что-то и прояснится".
   Не выпуская ломик из левой руки, Лана обняла мужа правой и прижалась толстой щекой к его колючему шарфу, накинутому поверх телогрейки. Не выпуская ломик из правой руки, Андрей стряхнул рукавицу с левой и погладил затылок Ланы длинными сильными пальцами с массивными суставами и выпуклыми венами. Обветренные губы Андрея растянулись в улыбку.
  
   Коллекционер и перекупщик антиквариата Ольгерд Адальбертович Фрицланг, высокий, худой старик, одетый в черное трико, упражнялся со спортивной рапирой. Он делал длинные выпады, посвистывал гибкий клинок, и каждый раз, когда босая правая ступня впечатывалась в паркет, резной сервант дребезжал стеклами, и тряслись фарфоровые статуэтки, расположенные в ряд на полках серванта: древнегреческий атлет, олень, сова, волк, медведь, орел и сидящий Будда. Время от времени Ольгерд Фрицланг останавливался, прикасался к влажной лысине белой косынкой, намотанной на левую ладонь, и подкручивал седой ус. Если правый ус сам собой закручивался вверх, то левый почему-то уныло повисал, и его следовало подкручивать.
   Выполнив ежедневную серию из пары сотен движений, Ольгерд Фрицланг повесил оружие на стену, перекрестив рапиру с ее двойняшкой. Накинул поверх трико стеганный халат. Выпил на общей кухне стакан горячей воды с лимоном, сходил в душевую. Переоделся: повязал под воротник белой сорочки черный фуляр с искрой, облачился в полосатый сине-белый костюм, спрыснул лысый череп одеколоном, закрепил кончики усов фиксатуаром. Щелкнул крышкой серебряного хронометра, открыл платяной шкаф и стал выбирать, какое из пяти зимних пальто надеть на свидание.
   За стеной шумела соседка - бывшая балерина, а ныне преподавательница в хореографическом училище. Она визгливо отчитывала сына-восьмиклассника, слова звучали неразборчиво, но парень, ясное дело, был повинен и в том, что ее артистическая карьера не удалось, и в том, что личная жизнь идет наперекосяк, и в том, что здоровье уже не то, что в двадцать лет. Ольгерд Фрицланг грустно вздохнул и выбрал пальто в черно-серую елочку, с широким меховым воротом.
  
   Гражина Хлибко, стройная пенсионерка в квадратных очках, доехала на троллейбусе до центрального здания университета и направилась к часам у кафе Luna. На синем бархатном берете подрагивало желтое перышко, покачивался у бедра лаковый ридикюль.
   У часов Гражину Хлибко поджидал Ольгерд Фрицланг. Старики жили в супротивных домах на улице Красных Пулеметчиков, но свидания друг другу назначали за десяток остановок от места жительства.
   "Гражина Ежиевна, мое почтение!" - антиквар чуть приподнял шапку-пирожок и протянул соседке букет из трех красных роз
   "Ольгерд Адальбертович!.." - улыбнулась Хлибко, принимая цветы.
   Они посетили выставку современной живописи в галерее Союза художников, изучили репертуарную афишу на стене Рижского театра русской драмы и отобедали в ресторане Синяя птица. Неподалеку от этого ресторана каждое лето шли съемки телесериала о Шерлоке Холмсе, и Ольгерд Фрицланг не удержался и похвастался, что кое-какие предметы интерьера берут напрокат из его коллекции.
   "Вы позволите мне закурить в вашем присутствии?" - спросил он у Гражины Хлибко, когда официант принес десерт и кофе.
   "Да, курите!.. - ответила она. - Мне нравится, как пахнет дым вашего табака. И трубка вам к лицу".
   Ольгерд Фрицланг увидел свое отражение на боку металлической сахарницы: оба уса закручивались вверх, как надо.
   "Гражина Ежиевна, а что скажете о вашей новой ученице?" - Фрицланг пустил клубы дыма.
   "Та, которую вы ко мне направили, Ольгерд Адальбертович?.."
   "Да".
   "Алина - способная".
   "А каковы ее шансы поступить в Академию художеств?"
   Гражина Хлибко вздохнула:
   "Вы же понимаете... любой экзамен, это отчасти и лотерея".
   "Да, конечно".
   "И многие идут в Академию после художественных училищ... Они очень сильные конкуренты - можно сказать, профессионалы".
   "Да-да".
   "Абитуриентам без многолетней подготовки поступить в Академию гораздо труднее. Я, например, поступила только с пятого раза".
   "О-о!"
   "Но все-таки я поступила... И у Алины имеются шансы".
   "Благодарю вас, Гражина Ежиевна! Я так и передам родителям Алины. Они хотели бы, чтобы девочка пошла в медицинский... По их стопам, так сказать... Но ей вот вздумалось стать художницей!.. - антиквар допил какао и принялся раскуривать затухшую трубку. - Они, конечно, не против, но сомневаются, есть ли у нее художественный дар... Это ведь так ужасно - заниматься не своим делом".
   "О, да!"
   Когда они вышли из ресторана, обледенелые крыши блестели в свете множества ночных фонарей. Гражина Хлибко изъявила желание пройтись до дома пешком - вдоль набережной, мимо яхт-клуба и пассажирского речного порта, а затем, сделав крюк, пересечь парк, где при такой погоде двухсотлетние дубы, буки, вязы, каштаны и грабы покрылись, должно быть, искристо-пушистым инеем.
   "Вы позволите мне проводить вас до подъезда?!" - Фрицланг вытряхнул пепел из трубки и сунул ее в карман пальто.
   Вместо ответа дама взяла кавалера под руку.
   Когда Фрицланг в 53-ем вернулся из лагеря, Гражина Хлибко, урожденная Бженджештешкевич, была замужем за маститым публицистом, одним из золотых перьев газеты Советская молодежь. Гражина Ежиевна ловила себя на чувстве ревности, когда видела Фрицланга в обществе какой-нибудь интересной особы. Пару лет назад сын Хлибко уехал делать партийную карьеру в Ленинград, дочь поступила в аспирантуру МГУ, а публициста Хлибко сразил цирроз. Гражина Ежиевна и Ольгерд Адальбертович стали общаться все чаще и чаще, и со временем подружились.
   В ранних январских сумерках они свернули с ярко освещенной улицы Дзержинского на улицу Красных Пулеметчиков, освещенную более скудно. Ольгерд Фрицланг оттянул створку металлических ворот, пропуская даму под арку.
   "Опять лампочку стащили!" - рассмеялась Гражина Хлибко, вглядываясь в темноту.
   "Ничего, у меня имеется фонарик", - Фрицланг направил луч света в подворотню.
   "У вас он всегда при себе?" - Гражина Хлибко осторожно шагнула вперед.
   "Да. Фонарик, нож, штопор - без этого набора из дома не выхожу! Мало ли что..."
   Луч света метнулся по разбитому асфальту. На крышке канализационного люка валялся труп белой кошки с рассеченным брюхом.
   "Матка Боска!.. О, майн Гот!.." - воскликнули старики одновременно, каждый на языке своего детства.
  
   Две недели жители домов, расположенных в кварталах между улицами Дзержинского, Клары Цеткин, Фрициса Зыликиса, Красных Пулеметчиков, Маукас, Дзераю, Дупас, Пупас, Дыбеню и Пимпью, жили в страхе за своих кошек. Часовщик Шафро запирал кота в чулане, но кот все равно удирал, чтоб возвратиться на рассвете. Владельцы собак так же тревожились: дворники рассказывали, что находят иногда по утрам и растерзанные трупы бесхозных дворняжек.
  
   **
   Девятиклассница Маша Медведева брела, притрагиваясь ладонью к стене, по темному коридору. Остановилась у замызганного окна, выходящего во двор-колодец, забралась с ногами на подоконник, обняла колени, сковырнула пальцем чешуйку краски с оконной рамы и заплакала. Между оконными рамами валялись серые засохшие трупики комаров. Маша Медведева, очень высокая для своих лет девушка с кудрявыми светлыми волосами и выпуклыми синими глазами, тихонько плакала не меньше пяти раз на дню и рыдала в голос, как минимум, в неделю раз. Такова уж была ее нежная меланхолическая натура. Из-за чего Маша расплакалась на этот раз, было неясно для нее самой, но, возможно, из-за того зима уже надоела, а тренер волейбольной команды слишком уж часто придирается и орет.
   Выплакавшись, Маша вздохнула, ощутив сладкое чувство удовлетворения, вытерла глаза платочком, и собралась уж было покинуть длинный мрачный коридор, в котором пахло гороховым супом и половыми тряпками, но, соскочив с подоконника, обернулась. Ей показалось, что за стеклом что-то мелькнуло. Маша, прижавшись к стеклу носом, напряженно всмотрелась в темноту. Из окон нижних этажей лил слабый свет, и Маша разглядела ополовиненную сосиску, насаженную на тройной рыболовный крючок. Сосиска раскачивалась перед окном. Сосиска шлепнула по стеклу, соскользнула с карниза и стала опускаться вниз. Маша взялась за ручку в форме буквы Т и с усилием повернула ее. Первые створки распахнулись легко, а вот вторые поддались со скрипом. Маша высунулась в окно и посмотрела вниз. Сосиска раскачивался уже у самой земли, и к этой наживке, крался грязный взъерошенный кот. "Нет... Стой, дурак!" - Маша хотела выкрикнуть эти слова, но смогла лишь промямлить их. Кот, повертев тощим задом, напружинился, прыгнул, вцепился в колбасу, и тут же кто-то резко дернул за лесу и стал тянуть добычу вверх. Кот визжал, как бешенный, сучил задними лапами, шкрябал когтями по стене и металлическим карнизам. Маша высунулась еще дальше, чуть не выпала из окна, ухватилась за раму и, вывернув тело, посмотрела на четырехугольник густо-синего неба. Из чердачного полукруглого окна высовывались по плечи два подростка, братья Картофанец. Максим, старший из братьев, держал в руках палку и, вращая кистями, азартно наматывал на палку лесу. Средний, Денис, вытаращив глаза, наблюдал за котом. В проем окна протиснул голову и младший брат - семиклассник Феликс. Братья Картофанец скалили зубы, высовывали языки и похохатывали. Маша, наконец, преодолела ступор и крикнула, что есть мочи: "У-у-у-роды!!!" Братья Картофанец замерли, вгляделись вглубь темного двора-колодца. Денис вынул из кармана складной ножик, хотел перерезать лесу, но Максим раздраженно оттолкнул его руку и бросил палку вниз. Схватив ошалевшего Феликса за локоть, Максим потянул его к квадратному люку в чердачном полу. Оглянулся, рявкнул Денису: "Варежку чего разинул, кретин! Сматываемся..."
   Маша, как была - в домашних трико и легкой кофточке, помчалась с третьего этажа вниз, выскочила на улицу и с разбега налетела на Виктора Корнакова, парня с улицы Маукас по прозвищу Брюс. Плод скоротечного романа между русской восьмиклассницей и студентом из Вьетнама, Брюс имел восточные черты лица, которые ни разу в жизни не исказила какая-либо эмоция, и весил как воробей. Крупная девочка Маша снесла Брюса с ног, и сама растянулась на обледенелом асфальте. Брюс приподнял голову и с невозмутимым видом произнес: "Дура, да?"
   Маша заплакала.
   Брюс поднялся, подхватил Машу подмышки и одним рыком поставил ее на ноги. Маша смутилась, но плакать перестала. Она поведала Брюсу об увиденном, он предложил ей свою зимнюю куртку, чем очень смутил Машу, так как куртка оказалась ей мала, и вместе они разыскали раненого кота, запутавшегося в леске. Брюс спеленал извивающееся злое животное свитером, затянув рукава как на смирительной рубашке, уложил мявкающий кулек в картонную коробку, найденную тут же, у мусорных баков, и отнес к себе домой. На прощание Брюс сказал Маше: "Ты только про братцев-картофанцев никому не разболтай. Мы с ними сами разберемся".
   Брюс жил с бабушкой в крохотной комнатушке под самой крышей четырехэтажного дома. Бабушка работала медсестрой в больнице. Мать, дорого и модно наряжающаяся женщина, проживала на съемной квартире за Вороньей горкой, появлялась раз или два в месяц, приносила иногда толстый, а иногда тонкий конверт с деньгами, обменивалась с бабушкой Брюса сердитыми взглядами и колкими репликами, чмокала Брюса в обе щеки и уходила, оставляя после себя пряный запах духов. Иногда мать Брюса ждал у подъезда автомобиль: Жигули, или Нива, или Волга, а изредка даже какая-нибудь экзотическая модель авто, чья иноземная красота привлекала внимание прохожих. Что испытывал во время визитов матери Брюс, никто не знал, ибо, как уже было замечено, никакие мысли и чувства ни при каких обстоятельствах не отражались на его лице.
   Внук придержал кота, бабушка вколола в котячьи губы и щеки новокаин, вырезала крючок маникюрными ножницами, промыла раны перекисью водорода и залепила бактерицидным пластырем. Утром, когда соседская девчонка выносила мусорное ведро, кот сбежал. А Брюс позвонил друзьям: Руслану Григорюку по прозвищу Рубль, Владимиру Дугину по прозвищу Туча и Бруно Чодарсу по прозвищу Чиган. Вчетвером они направились к Сергею Подбородкову по прозвищу Мамонт, у которого домашнего телефона не имелось.
   Все клички друзьям придумал Мамонт, если он кому-то давал прозвище, оно прилипало навсегда.
   Брюс, понятно, в честь Брюса Ли.
   У Рубля - папа богатый.
   Туча, он большой, тяжелый и рыхлый.
   Чиган - вылитый цыган, хоть родители у него светлые и латыши, а отчего так, никто не знает, а сам Чиган спросить у родителей не решается.
   И улицу имени Фрициса Зыликиса, а также прилегающий к ней район, с легкой руки Мамонта все, сначала его ровесники, а потом и взрослые, стали называть коротко и просто - Фрича.
   Забылось, кто самого Сергея Подбородкова прозвал Мамонтом. Но известно, после чего. После того, как Подбородков, плотный кривоногий коротышка, послал в нокаут рослого парня из Задвинья по прозвищу Конь. Подбородков вцепился парню в воротник, подпрыгнул и в прыжке ударил локтем в голову, и парень тут же рухнул навзничь и долго не вставал. Тогда кто-то из свидетелей поединка удивленно воскликнул: "Ну, ты и мамонт, ни-хрина-се, - Коня ушатал!"
   Семейство Подбородковых проживало на улице Дзераю на первом этаже двухэтажного деревянного дома, покрытого серой штукатуркой, отваливающейся причудливой формы кусками. Прежде, чем зайти в подворотню, друзья нестройным хором поприветствовали часовщика Шафро, который с видом абсолютно счастливого человека прохаживался по противоположной стороне улицы, вдоль скособоченных ворот:
   "Дрясьте, Илья Эдмундович!"
   "Здорово, шпана!.."
   Шафро вертел в пальцах солдатскую зажигалку, сделанную из гильзы от патрона. Шафро распечатал пачку Беломора, выбил щелчком папиросу и поднес к ней огонек. Зажигалку привез с фронта Эдмунд Шафро и, умирая еще не старым человеком от последствий множества ранений, завещал ее сыну, вместе с портретом Сталина, немецкой офицерской сумкой-планшетом и набором инструментов для ремонта часов.
   Парни взошли на деревянное крыльцо, обитая жестью дверь была закрыта изнутри на крючок, Чиган просунул в щель указательный палец и поддел крючок. Парни двинулись по неосвещенному коридору. Туча два раза стукнул кулаком в обшитую дерматином дверь; из прорезей в ткани торчала серая вата, один клочок оторвался и мягко спланировал на дощатый пол. Открыла дверь сестра Мамонта, четырнадцатилетняя дурочка Света. Она была очень похожа на старшего брата: та же приземистая коренастость, та же кривоногость, те же оттопыренные уши и приплюснутый нос на круглой тяжелой голове с пепельными жесткими волосами, торчащими в разные стороны ершом. Только глаза у Светы всегда выражали доверчивость и доброту, а у Мамонта - настороженность и злобу.
   Увидев парней, Света рассмеялась и радостно загукала, торопливо закулдыкала на своем собственном наречии, которое, кроме Мамонта, никто не понимал. Рубль вручил девочке плитку шоколада, и Света уковыляла из прихожей, возвещая брата о появлении друзей.
   Сняли обувь, повесили верхнюю одежду на гвозди, вбитые в стену, прошли через большую комнату, цепляясь шерстяными носками за выщербленные, давно не крашеные доски пола. Со стен, как листья тропических растений, свисали длинные лохмы обоев. На круглом обеденном столе, застеленном листами газет Советская Латвия и Ригас Балсс, валялись засохшие шкурки ливерной колбасы, корочки черного хлеба и селедочные скелетики. Под столом стеклянно поблескивала центурия пустых бутылок, зеленых, синих и прозрачных. На желтых обоях над тумбочкой темнело квадратное пятно, это значило, что с тех пор, как друзья последний раз посетили Мамонта, старшие Подбородковы успели продать телевизор Рассвет.
   Света распахнула дверь в маленькую комнату и поманила парней ладошкой. Мамонт с книгой в руках валялся на продавленном лежаке, одна ножка у лежака отсутствовала, и вместо нее раму подпирал неотесанный сосновый брусок. Из протертой до дыр обивочной ткани кое-где выпирал замусоленный поролон и торчали спирали пружин. С потолка на шнуре, заляпанном побелкой, свисала лампочка без плафона. На деревянной кроватке, огороженной высокими самодельными бортиками из разнокалиберных реек, спал восьмилетний брат Мамонта - Игорь. Раскладушка, которой пользовалась Света, стояла, прислоненная к стене. Оконные стекла покрывали морозные узоры, и тонкие черные ветки кончиками царапали стекло. Форточная створка отсутствовала, отверстие закрывали два листа фанеры, прибитые снаружи и изнутри. Света разглядывала гостей, ритмично переступая с ноги на ногу, шоколадную плитку девочка цепко держала обеими руками.
   Мамонт кивнул друзьям, поднял правую руку и, обменявшись рукопожатиями со всеми поочередно, вновь уткнулся в книгу:
   "С-час-ка, главу-к дочитаю".
   "Ты бы хоть поднимался, когда здороваешься", - проворчал Рубль, с опаской уселся на ветхий скрипучий табурет, брезгливо покосился на пятно плесени, темнеющее в верхнем углу комнаты, пригладил рыжеватые, чуть вьющиеся волосы.
   Мамонт сказал: "П-д-жди..." - поднял ладонь и поморщился. "Светка, вали отсюда, чего уставилась". Девочка ничуть не обиделась, она протиснулась за шкаф и стала там возиться, шурша обертками шоколадной плитки.
   Книга, которую Мамонт с таким увлечением читал, имела темно-синий переплет с витиеватыми золотистыми буквами: Луи Буссенар. Похитители бриллиантов.
   Чиган плюхнулся на край дивана, упер локти в колени, Туча присел на подоконник, снял очки, сунул их в пластмассовый очешник, сложил руки на груди. Правым глазом Туча смотрел на пальцы ног, шевеля ими, а левый его глаз косил чуть в сторону. Брюс опустился на корточки у стены, обхватил колени руками. Все молча ждали. Мамонт перевернул страницу, дочитал до конца главы и, заложив книгу обрывком газеты, уселся на подушку по-турецки:
   "Ну?"
   "Жопой ежиков мну! - ответил Рубль. - Ты бы хоть книгу обернул бы чем-нибудь, а! Поаккуратней с ней".
   "Да-к-ж, аккуратно".
   "Нет, мне-то все равно. Но если отец мой заметит хоть пятнышко, мне влетит".
   "Я аккуратно, сказал же".
   "И тогда мне трудней будет выносить из дома книги для тебя".
   Мамонт не ответил, с хмурым видом он подскочил с дивана, ушел на кухню, вернулся с алюминиевой кастрюлей, двумя столовыми ложками и суповой тарелкой. Наложив в тарелку из кастрюли холодной, слипшейся вермишели, сдобренной сероватой подливкой, он позвал сестру:
   "Светка, жрать!"
   Девочка выбралась из-за шкафа, ее губы, щеки и ладони были вымазаны шоколадом, девочка довольно улыбалась.
   "Опять вы ей аппетит перебили, - проворчал Мамонт. - Ну и ладно, мне больше достанется..." - и принялся поедать лапшу ложкой прямо из кастрюли. Девочка потыкала пальцем в свою тарелку, понюхала еду и, ничего не съев, уковыляла в большую комнату.
   "Не предлагаю. Потому что мало", - сказал Мамонт.
   "Мы сытые, - ответил за всех Рубль, кинув взгляд на месиво из лапши, моркови и лука. - А что у тебя с руками, брачка?"
   Кулаки Мамонта были опухшими, ямочки между суставами отсутствовали.
   "Горячий парафин между костяшками загнал. - сказал Мамонт хвастливым тоном. - Через шприц. Больно было, охуеть как!"
   "Зачем?" - удивился Рубль.
   Мамонт выскреб из кастрюли остатки лапши, ставшие однородной массой, сунул ложку в рот и сказал: "А фот, зафем, - перевернул кастрюлю вверх дном, положил ее на диван и ударил сверху кулаком. Дно кастрюли сильно прогнулось. - Видал? Кастет, который всегда с тобой".
   "Хм-м... - Рубль покачал головой. - Каждый сходит с ума, как хочет. По мне, так здоровье дороже".
   "Значит, сегодня и пригодится нам твой парафин, - сказал Чиган. - Жуй и одевайся", - сказал Чиган.
   "Чего-эт ради?"
   "Картошку копать", - ответил Туча.
   "Зимой?" - Мамонт отложил кастрюлю, схватил тарелку и стал с не меньшим аппетитом поедать порцию сестры.
   "Братцы-картофанцы совсем оборзели! Будем морды им рихтовать. Плакса видела, как они..." - начал Чиган.
   "А-а... С-час... Дожру!.. Светка. Светка!!! - Мамонт дождался, когда сестра пришлепала из глубин квартиры и заглянула в полуоткрытую дверь. - Слышь, там, на кухне чья-то блевотина. Чтоб, когда я вернусь, пол был чистый".
   Пока Мамонт искал по углам одежду и собирался, Рубль подробно рассказал ему, в чем суть да дело. Мамонта, казалось, совсем не волновали судьбы мучимых до смерти животных, но рихтануть кому-нибудь морду он готов был всегда.
   Мамонт предстал перед друзьями в потертых, обвисших на коленях, серых шерстяных штанах, войлочных ботах на молнии и бесформенной болоньевой куртке с заплатами на локтях: поверх дырок были наклеены кусочки плащевой ткани, более светлой, чем болонья. Рубль, еще осенью получивший от родителей новые вареные джинсы, куртку-аляску, кожаные сапоги и лисий малахай, отвел глаза в сторону.
   "Подождите! Чуть не забыл..." - у самых дверей Мамонт опомнился и, не разуваясь, вернулся в комнату. Придвинул стул под настенную полку, забрался на сиденье, нашарил на полке коробку с пузырьками и пачку блистеров, перетянутых резинкой для волос. Вытряхнул из пузырька на ладонь белую таблетку, а из блистера выколупал зеленоватую. Выбрал на кухне стакан почище, налил в него воды из-под крана, растолкал Игоря и заставил мальчика проглотить лекарства.
   "Пропустишь прием, - объяснил Мамонт друзьям, - будет дергаться так, что кровать разнесет".
  
   **
   У кирпичной стены в темном узком тупике стояли на карачках Максим и Денис Картофанцы, коренастые и плотные подростки, и роняли кровяные капли на утоптанный снег, шершавый из-за вдавленных в него щепок, кусочков рубероида, обрывков картона. Младший их брат Феликс испуганно жался к прогнившему остову деревянного сарая.
   "Справедливость торжествует, - сказал Туча, потирая ушибленную руку. - Этот гад мне локоть под кулак подставил".
   Мамонт с прискоком ударил Дениса пяткой в бок, и Денис растянулся, обдирая кожу на скуле о жесткую снежную корку.
   "А давайте-ка, мы их мелкого повесим! А?.. - предложил Рубль. - Прямо тут, вон на том крюке..." - и показал на черно-ржавую загогулину, торчащую из стены на высоте полутора метров.
   Мамонт схватил Феликса за шкирку и потянул к крюку. Лицо Феликса исказила гримаса ужаса, он заскулил, схватился руками за один из четырех столбиков, на которых кое-как держалась ветхая конструкция из досок и фанеры. Мамонт дернул посильней, и сарай развалился. Максим и Денис попытались встать на ноги, чтобы прийти брату на помощь, но Туча, Чиган и Брюс пинками загнали их в угол и принудили лечь лицом вниз. Туча уселся верхом на Максима, сжал его ребра коленями и ухватил за уши. Брюс упер каблук в затылок Дениса, а Чиган держал его за лодыжки.
   Рубль подошел к Феликсу, снял с него ремень. Мамонт ткнул Феликса кулаком в низ живота, мальчик съежился и обмяк. Рубль сделал петлю, накинул ее Феликсу на шею и, обхватив его туловище, оторвал от земли. Мамонт завязал свободный конец ремня вокруг крюка. Феликс судорожно ухватился пальцами за петлю, не давая ей затянуться, его глаза выпучились, и даже в темноте было видно, как покраснело надувшееся лицо.
   Рубль вынул их правого кармана аляски складной ножик с пластмассовой рукояткой и пару раз чиркнул лезвием по натянутому ремню. Феликс упал на землю и шумно задышал, дрожа всем телом.
   "Мы пошутили, - сказал Рубль, сложил ножик и убрал его в задний карман джинсов. - Передача Вокруг смеха... Чо-не-смеетесь?"
   Максим, напрягшись изо всех сил, поднялся на карачки и, брыкнув тазом, скинул с себя Тучу, которые был массивнее его раза в два. Туча, кувыркнувшись через голову, ударился копчиком о кирпич и чертыхнулся. Максим привстал на одно колено, подтер кровавые сопли кулаком и с воплем ринулся на Мамонта, врезался ему головой в живот. Мамонт охнул, согнулся, но на ногах удержался. Ноздри Мамонта раздулись, он глубоко вздохнул, его губы стали мелко подрагивать. Разведя руки в стороны, Мамонт издал утробный звук, выпустил изо рта струйку белой слюны и двинулся на Максима. Максим, испуганный выражением лица Мамонта, его мутным немигающим взглядом, попятился, уперся спиной в кирпичную стену.
   "Ну, началось... - сказал Рубль. - Держите его!"
   Брюс и Туча схватили Мамонта за руки и оттянули их назад. Мамонт рычал, вертел башкой, пускал изо рта пузыри, но тащил обоих друзей за собой, так, что их каблуки с хрустом вспахивали утрамбованный снежный покров. Рубль обхватил Мамонта поперек туловища и повис, стараясь притянуть Мамонта к земле, но Мамонт, хоть и медленно, но волок троих парней прицепом, как маленький пыхтящий трактор. Братья Картофанцы замерли, вжались в стену, ошалело смотрели на обезумевшего Мамонта.
   Чиган недовольно произнес "Ну, вот, бля, началось... не люблю я этого..." - сплюнул, подскочил к Мамонту со спины, ухватил его за плечо и что есть силы ударил по затылку основанием ладони. Мамонт расслабился и кулем повалился, увлекая за собой Брюса и Рубля. Перевернулся на спину, закрыл глаза, раскинул руки, раззявил рот; лицо Мамонта приняло выражение безмятежности, а дыхание через несколько циклов стало глубоким и ровным.
   "Чего уставились? - Чиган посмотрел на Картофанцев недобро. - Валите отсюда! Считайте, второй раз родились... Он бы вас загрыз и порвал! Не верите? С-час разбужу, поверите..."
   Братья Картофанцы опустили головы, ссутулились, протрусили мимо Чигана и, оказавшись вне досягаемости, дернули галопом к выходу на улицу.
   Туча вынул очешник, открыл его, проверил, целы ли очки, надел их. Схватил спящего Мамонта за грудки, рывком поднял его расслабленное тело и взвалил себе на плечо, заметив: "Вот ведь маленький, зараза, а тяжелый". Рубль и Брюс отряхнули брюки и куртки от снега, Чиган выщелкнул сигарету из пачки, поймал ее ртом на лету, и компания направились туда, где желтело пятно света от уличного фонаря. Чиган походя пнул ногой фанерный ящик. Ящик с сухим треском впечатался в забор. Ворона, с деловым и независимым видом шагавшая вдоль забора, тут же взлетела, опустилась на длинный сугроб и стала так же деловито вышагивать по сугробу.
   На перекрестке Туча стряхнул с плеча тело Мамонта и прислонил его к телефонной будке. Стянул со своей головы вязаную шапку, потер ею потный зудящий лоб. Этой же шапкой Туча протер и стекла очков. "Он хоть живой?" - спросил Рубль. "Живой... Что ему, психу, сделается! - ответил Чиган, вглядываясь в лицо Мамонта. - Хоть мокрым поленом его колоти, ему пофиг... Вишь, лыбится, что-то хорошее ему снится". Мамонт во сне блаженно улыбался. Туча достал черную сигаретную пачку.
   "Ого! - Чиган выплюнул еще длинный окурок и потянулся к сигаретам Тучи. - У тебя черная Элита! Где достал?"
   "Во всех киосках. С начала недели лежит", - Туча передал пачку Мамонту.
   "Да, ладно?.."
   "Зато белый Космос пропал".
   "Мне не нравится Космос. Ни белый, ни синий", - Чиган зажег спичку, дал прикурить Туче, прикурил сам.
   Некурящие Брюс и Рубль отступили на несколько шагов в строну. Рубль брезгливо поморщился, разгоняя ладонью клубы дыма, а Брюс лишь едва заметно шевельнул ноздрями. Рубль предложил сократить путь до жилища Мамонта, пройдя по тропе мимо пустыря с заброшенной водокачкой.
   "Там же... эта живет!" - опасливо возразил Чиган.
   "Ты все еще веришь во всякую чушь? Мы не дети. Ведьм не существует. Она просто сумасшедшая старуха, слабая и дряхлая. А мы - здоровые лбы. Испугаемся?"
   "А-га, не ведьма! Она над отцовым шурином поколдовала, так он потом года два не пил".
   "Но теперь же снова пьет?"
   "Ну, да. Сорвался".
   "Вот. А была б старуха настоящей ведьмой, он бы помер трезвым... Пошли!" - и Рубль присел перед Мамонтом, которого Туча поддерживал в вертикальном положении, и взвалил посапывающего Мамонта на плечо.
   Ржавеющий кран водокачки темнел буквой Г у края тропы, освещенной луной. За тропой начиналась асфальтированная улица, но нужно было обогнуть холм, протиснувшись между руинами заброшенных одноэтажных бараков. Бараки выстроили в 50-х, для железнодорожных рабочих, но город с тех пор разросся, рабочие давно получили квартиры в новостройках, а снести бараки никто не удосужился, и они разваливались и зарастали диким плющом. Даже опустившиеся выпивохи не забредали в эти места, чтобы сообразить на троих или укрыться от непогоды; мальчишки не играли здесь в войну, подростки не разжигали костров, чтобы выпить здесь пива, послушать музыку на кассетниках, потискаться с девчонками. Все жители Фричи знали, что в одном из бараков ютится странного вида и поведения старуха; никто не помнил ее молодой женщиной, никто не знал, откуда она взялась и чем занималась раньше; одни верили, что она ведьма, и наведывались к ней с жалобами на здоровье или жизненные неудачи, расплачиваясь за услуги деньгами или продуктами; другие раздраженно отмахивались от суеверных слухов, но район бараков все же предпочитали обходить стороной. В теплое время года старуха с распущенными седыми волосами и подкрашенными жженной пробкой губами и веками бродила по ближайшим пустырям и паркам. Уставившись себе под ноги, шепотом разговаривала сама с собой. В любую погоду одетая в длинное черное пальто, она подбирала с земли камешки, стеклышки и деревяшки, птичьи перья и засохшие трупики насекомых, срывала цветы и листья с растений и складывала всё это добро в солдатский вещь-мешок.
   "Она где-то здесь живет!.." - опасливо сказал Чиган, затушил сигарету о каблук, но не выбросил окурок, как обычно, а присел на корточки и аккуратно прикопал его в снегу. Огляделся и поежился.
   "Не с-цы, брачка! - Рубль, сгорбившись, тащил на себе крепко спящего Мамонта. - Лучше смени меня, а то я уже заколебался пыхтеть".
   Рубль остановился, скинул ношу. Чиган и Брюс поддержали шатающегося, издающего булькающие звуки Мамонта. Туча поправил очки, всмотрелся в темень: "Эй, гляньте..." Парни одновременно повернули голову в сторону барака. На крыльце чернела тонкая фигурка, длинные белые волосы развевались на ветру и поблескивали в лунном свете. В правой руке женщина держала длинный предмет, опиралась на него, уткнув в землю.
   "Это метла у нее?!" - испуганно пискнул Чиган, не своим, очень высоким голосом.
   "Ага, с-час полетит!" - хохотнул Рубль, но улыбка у него вышла жалкой и кривоватой.
   Женщина переложила древко в левую руку, подняла правую и указательным пальцем поманила к себе парней. Парни послушно, мелкими шажками, направились к старухе. Чиган, не долго думая, взвалил на себя Мамонта, и это дало Чигану моральное право идти последним. Когда парни приблизились, они разглядели, что длинный предмет в руках старухи, это снеговая лопата. Старуха взяла черенок лопаты в обе руки и вытянула ее вверх, указывая ковшом на плоскую крышу:
   "Оттепель грядет. Снег растает. С потолка закапает вода", - голос у старухи был сильным и на удивление молодым.
   "В январе?" - спросил Рубль.
   "Оттепель грядет..." - повторила старуха спокойно и вручила лопату Рублю.
   "Давай-ка лучше я, - сказал Брюс. - Крыша ненадежная, а я из нас самый легкий".
   Рубль и Туча подсадили Брюса, и он, цепляясь за брусья крыльца, взобрался на крышу. Рубль протянул Брюсу лопату. Чиган усадил Мамонта на верхнюю ступеньку крыльца, и сам уселся рядом, обняв Мамонта за плечи. Брюс шустро сновал по крыше, скидывая наземь ломти плотного, как пирог, снежного покрова.
   Старуха склонилась к Мамонту, ущипнула его за щеку, внимательно вгляделась в лицо.
   "В нем живет кабан", - сказала старуха.
   "Ча-во?" - удивился Чиган.
   "Есть люди, в которых живут волки. Есть люди, в которых живут медведи. Есть люди, в которых живут обезьяны. А в твоем друге - кабан".
   "А во мне, кто живет?"
   "Никто", - ответила старуха.
   "Почему это?" - спросил Чиган слегка обиженно.
   "Потому что во многих людях никто не живет. - Она заметила обиду Чигана и усмехнулась, отчего ее бледное лицо сморщилось еще сильнее. - Радуйся, глупый. Его кабан, - она погладила Мамонта по макушке, - хочет убить его. Или человек убьет своего зверя, или зверь убьет человека".
   Рубль, стоявший за спиной у старухи, улыбнулся, поднял правую руку и покрутил указательным пальцем у виска, метнув на старуху красноречивый взгляд. Старуха резко повернула голову, при этом тело ее даже не шевельнулось. Старуха повернула голову, как поворачивает ее птица. Рубль быстро опустил руку, поперхнулся слюной, закашлялся, стер с лица улыбку. Только теперь он обратил внимание, что черное длинное пальто надето на старуху задом наперед. Пластмассовые пуговицы поблескивали на спине; снежная пыль, как мех, окаймляла подол. Старуха, не мигая, но без всякого выражения, смотрела в глаза Рублю с полминуты. В напряженной тишине слышно было, как шваркает ковш лопаты по настилу крыши, как шлепаются оземь снеговые ломти. Старуха равнодушным взглядом окинула Рубля с головы до ног и отвернулась. Белыми, сухими, будто из бумаги, пальцами выудила из недр пальто осколок зеленой бутылки, склонилась к Мамонту и стала рассматривать его лицо через этот осколок, как через лупу. Соскребла со ступеньки горсть снега, пошевелила над снегом губами, потыкала в него щепотью. Седые лохмы свисали до ступенек, прикрывая старушечье лицо. Старуха швырнула снег в лицо Мамонту. Мамонт дернулся, продрал глаза, заморгал в недоумении. Уставился на старуху, воскликнул "А-а-а!", и резко отстранился назад. Старуха заправила пряди волос за уши; поднялась по ступенькам крыльца и, взявшись за дверную ручку, обернулась: "Лопату на улице не бросайте".
   Брюс очистил от снега всю крышу, кинул лопату вниз и спрыгнул в сугроб. Туча взял лопату, поднялся на крыльцо и прислонил лопату рядом с дверью. Дверь распахнулась, и Туча отпрянул. В проеме стояла старуха, она переступила через порог одной ногой, молча протянула Туче коричневый бумажный сверток, и, когда Туча, чуть поколебавшись и сказав "Спасибо", взял сверток, безмолвно развернулась и хлопнула дверью.
   "Что это?" - спросил Чиган.
   Туча пожал плечами, поднес сверток к лицу: "Пахнет вкусно. Пирожки, что ли?"
   "Это наша зарплата. За очистку крыши, - сказал Рубль. - Хотя Брюс чистил в одиночку, но ведь он же поделится, да?"
   Туча разворачивал плотную маслянистую бумагу на ходу. Мамонт шел, обхватив себя руками за плечи, стучал зубами от холода, иногда шумно зевал. "Я чуть не обоссался, когда ее увидел. Глазищи такие, ну-ё-нах... Дайте, кто-нить, закурить!" Парни остановились, отойдя от барака подальше. Туча вытянул руки, на ладонях его лежал круглый пирог с обрывками бумаги, прилипшей к корочке.
   У парней потекли слюнки, они не ели полсуток, их носы приблизились вплотную к пирогу.
   "С рыбой, что ли?" - предположил Туча.
   "А это можно есть?" - задумался Рубль.
   Чиган отломил кусочек от края пирога, понюхал, пожевал:
   "Ни-чо так... Тесто как тесто".
   "А это что?" - Рубль ткнул пальцем в нечто темное.
   Чиган ухватился за выпирающий из мягкого желтого теста более плотный и темный предмет. И вытянул крупную сельдь, с головой и с хвостом. Брезгливо отбросил рыбу далеко в сторону, выплюнул непрожеванное тесто.
   "Она же эту рыбу целиком запекла! С кишками, с чешуей... Психопатка! Заметили, что у нее пальто задом наперед надето?.."
   "Точно - ведьма", - кивнул головой Рубль.
   "Кто-нибудь будет это жрать?" - спросил Туча.
   "Издеваешься?" - Чиган понюхал пальцы и стал оттирать их снегом.
   "Воронам кинь... - сказал Рубль. - Вон ходят".
   "А если эти вороны ведьме служат? - серьезным тоном сказал Чиган. - Расскажут ей, она обидится и порчу наведет..."
   "А ты в комсомол вступи, - насмешливо ответил Рубль. - Комсомольцев заклятья не берут!" - Рубль забрал пирог у Тучи и, размахнувшись, как метатель диска, зашвырнул пирог за сугробы. Пирог в полете развалился на куски, они веером шлепнулись на снег, разогнав стайку ворон. Вороны отлетели подальше, но затем стали осторожно приближаться к кускам пирога.
   "А что со мной было?.. - спросил Мамонт, раскурив сигарету, которой его угостил Туча. - Ну-у... эт-та... когда я..."
   "Задушил ты братцев-картофанцев... - с притворной грустью вздохнул Рубль. - Голыми руками! Мы тебя держали-держали, но не удержали".
   "Ладно, не свисти".
   "Ага. И бошки им отгрыз. Но мы никому не скажем".
   "Да, иди ты".
  
   **
   "Ну, что, по домам? Рано вставать... - сказал Рубль, когда они оказались на перекрестке улиц Дзераю и Клары Цеткин. - В школу не хочется, но..."
   "А ты не иди!" - хохотнул Мамонт.
   "Мой отец в таких случаях говорит, - Рубль поднял кулак в кожаной перчатке с меховой оторочкой и вытянул указательный палец вверх: "Не хочешь учиться - не учись. Но тогда я устрою тебе экскурсию на завод - чтоб ты поглядел на свое будущее место работы! Там тебе дадут здоровенную железяку и здоровенный напильник. И будешь ты этим напильником всю жизнь дрючить эту железяку"". Рубль снял перчатку, потер мерзнущий нос и задумчиво поглядел на черное, усеянное колючими звездами небо: "А я, брачка, не хочу дрючить напильниками всякие там гребанные железяки! Не то, что всю жизнь, а даже месяц, даже неделю, даже день... и даже полчаса - не хочу!"
   Возникла напряженная пауза, во время которой Мамонт криво скалился, недобро косил глазом на Рубля и нервно перетаптывался с ноги на ногу, а Рубль спокойно смотрел на него сверху вниз ясными, голубыми глазами. Рыжеватые волосы выбивались на его лоб из-под красной шерстяной шапки с тремя белыми полосками.
   "Да, вот что... - нарушил тишину Туча. - Мы тут с Брюсом решили наши дни рождения объединить. У нас разница в несколько дней. Вдвоем нам легче выставиться. Денег сейчас - одни слезы!"
   "Окей", - сказал Рубль
   "Где?" - спросил Чиган.
   "У меня, - ответил Брюс. - В следующую пятницу бабушка дежурит. Я ей сказал, она не против. У нее только одно условие: чтоб мы не пили".
   "Ты ж меня знаешь, я не пью. Из принципа!" - сказал Рубль.
   "А я - пью! - осклабился Мамонт. - И тоже - из принципа".
   Оглядев товарищей, Мамонт шутливо поднял руки вверх: "Ладно-ладно!.. Если вы все такие ярые спортсмены, я тоже не стану пить. Ради тебя и твоей бабушки, Брюс. Если раз в году не выпью, ничего ведь со мной не случиться, а?.. Надо же иногда делать перерывы".
   Его товарищи, оценив шутку, рассмеялись.
   "У нас ведь - юбилей", - сказал Брюс.
   "Юбилей только у тебя, - сказал Туча, - а мне будет уже шестнадцать".
   "А че-эт-ты старый такой?"
   "Так меня в школу отдали на год позже. Я ведь больнице лежал. Ну... из-за этого..." - Туча прикоснулся к своему левому, немного косящему глазу. Друзья припомнили, что Туча в детстве попал в аварию, после которой стал косить на один глаз и хуже видеть обоими, понимающе закивали и стали прощаться.
   Мамонт юркнул в свою подворотню, затопал ботинками по крыльцу, забарабанил кулаком в деревянную дверь: "Светка, подъем!" Чигану и Брюсу было по пути, они шли по темному переулку, вдоль ряда железных гаражей. Чиган подскакивал, приплясывал, шлепал себя ладонями по бедрам. Крутанулся вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов:
   "Все! Не могу... Не могу больше терпеть!"
   "Что, поссать приспичило?" - спросил Брюс.
   "Нет. Вот - смотри!" - Чиган сунул руку в карман джинсов-бананов, вытянул оттуда темный предмет.
   Брюс озадаченно перевел взгляд с предмета на лицо Чигана. На раскрытой ладони Чигана лежал небольшой пистолет. Вороненая сталь отливала синевой. Брюс осторожно, с уважением дотронулся до рукоятки:
   "Настоящий?"
   "Конечно. Не игрушечный".
   "Можно подержать?"
   "Для того и показываю".
   Брюс повертел пистолетом, пощупал пальцами затвор, рукоятку с потертыми деревянными плашками, флажок предохранителя и головку курка, прицелился, прищурив глаз, в столб, затем в фонарь, закрепленный на проводах, протянутых посреди улицы. Вернул пистолет Чигану:
   "Да, красивая машинка. Крошка, но увесистая".
   "Это он! Его зовут Вальтер. Вальтер, познакомься, это Брюс".
   "А чего он маленький такой? Дамский?"
   "Нет, не дамский. Просто маленький".
   "Дашь пострелять?"
   "Ха! Дам, конечно... если достанешь подходящие патроны. Я еще сам из него ни разу не стрелял. В обойме всего пять штук".
   "А ты не дурак его таскать с собой? Если б нас запалили, когда мы Картофанцев пиздили... а ты с волыной в кармане. Это ж вилы!"
   "Я его не специально брал... просто забыл выложить".
   "Он у тебя всегда с собой?"
   "Почти всегда. В школу - не беру".
   "Вот это как раз зря... А где достал?"
   "Этого я не могу сказать. Не мой секрет. Кое-какие люди шастают по лесам, по местам боевой славы, и много чего интересного находят, - Чиган засунул пистолет в просторный карман. - Не заметно со стороны?"
   "Нет. Карман оттягивает, но не поймешь, чем..."
   "Хорошо. Ты только не болтай никому. Даже нашим..."
   "Я-то не разболтну. Но ты сам держись! А то, кажется, тебя так и тянет шмальнуть из него на глазах у всех? Ствол, наверное, карман жжет?"
  
   Рубль и Туча разошлись в разные стороны у водонапорной башни, чернеющей в темноте, как рыцарский донжон, но Рубль через двадцать метров остановился, развернулся и рысью догнал Тучу:
   "Володя, я давно хочу с тобой поговорить кой о чем!.."
   "Валяй".
   "С чего бы, эт-та, начать?.. Вобщем, ай хэв э дрим!"
   "Чего?"
   "У меня есть мечта, по-английски. Мне недавно наняли репетиторшу... видел бы ты, какие у нее батоны! - Рубль изобразил в воздухе округлыми движениями кистей гигантские женские груди. - И духами так пахнет... Я просто охуеваю, когда она рядом садится".
   "Ну-ну!" - воскликнул Туча заинтересованно.
   "Нет... про репетиторшу как-нибудь в другой раз. Сейчас - о серьезном. Вот ты знаешь, мой отец, он дико деловой, круто сваренный, да?"
   "Ну, да".
   "Но есть люди, перед которыми он и все его кореша - пешки".
   "Может быть".
   "Есть всякая там шустрая фарца... А есть такие люди! По-настоящему серьезные... Их называют цеховиками, слышал?"
   "Что-то слышал".
   "Вот они - настоящие деловары. Рядом с ними даже валютчики - мелочь. С цеховиками все считаются: и менты, и блатари, и даже партийные. Потому что весь мир в руках у тех, у кого деньги. Большие деньги, конечно".
   "Это понятно".
   "У отца есть знакомый, у него и дача, и тачка, и шмотки, и мебель, и техника японская, и жена вся в золоте. А занимается он... знаешь, чем?"
   "И чем?"
   "Штаны шьет. Мой отец достает ему джинсуху, фирменные пуговицы, заклепки. И чувак делает такую монтану, что не отличишь от настоящей. Обычный портной, а зарабатывает больше, чем профессор".
   "Руслан... холодно ведь! Не май-месяц".
   "Сейчас, закончу. Теперь представь, если такие джины` штампуют десять человек. А если сто? А если пятьсот! Какие это деньги, ты представил? Ты ведь хорошо считаешь. И если всеми этими людьми кто-то рулит, привозит им материал, продает готовое..."
   "Он может, конечно, кактусы шампанским поливать, это ясно".
   "Ты меня понял, да?.. Я коплю деньги, что мать дает. Но этого мало. Надо с чего-то начать, хоть шмотки толкать у Автоматов, но вся центровая фарца знает моего батю, и до него сразу же дойдет. А он хочет, чтобы я учился, в институт пошел. У него бзик насчет института. Я ему как-то сказал: "У тебя самого высшего образования нет!" - так он мне такого пинка дал... Чего ты ржешь?"
   "Представил, как ты летел".
   "Охуенно смешно".
   "Не обижайся".
   "Я не обиделся. Если я обижаюсь, то сразу бью в челюсть".
   "А зачем ты все это рассказываешь мне так долго?" - Туча снял очки и вытер пальцам влагу с век. Глаза слезились то ли от смеха, то ли от мороза.
   "Затем, что мне нужен еще кто-нибудь... Я думаю, с чего бы начать, и я обязательно придумаю. Но нужен еще один человек с мозгами. Чиган - артист, у него дрозды в башке. Брюс тоже какой-то... мечтатель. Ну, а Мамонт... ты сам понимаешь, психованный слишком".
   "Ну, да".
   "Их можно подключать к делам, но так... чтоб только на подхвате. А мне нужна хорошая умная правая рука".
   Туча поковырял носком сапога утрамбованный снег на тротуаре, вздохнул, нацепил очки, прижал указательным пальцем дужку поплотнее к переносице, обвел задумчивым взглядом окрест, посмотрел вверх. Черные нити проводов пересекались под разными углами, деля темно-синее неба на трапеции, ромбы, параллелограммы. Косые крыши домов покрывала ледяная корка, блестящая в свете луны; стены домов, все в изморози, сверкали, как будто их вымазали смолой и обсыпали мелким толченым стеклом. Снова пошел мелкий снег, твердые снежинки щелкали по волнующимся красным флагам, закрепленным на высоких металлических шестах, верхушки которых чуть сгибались от ветра.
   "Да, Володя, ты меня очень правильно понял, - сказал Рубль серьезным тоном. - Моей правой рукой будешь ты!"
  
   **
   Маша Медведева даже не пыталась держать язык за зубами, и вскоре вся Фрича знала имена котовьих мучителей и убийц. Инесса и Валериан Картофанец, библиотекарша и завуч техникума, уважаемые, приличные люди, схватились за головы: "Этого не могли сделать наши дети!" Валериан Картофанец выстроил сыновей в ряд вдоль стенки и с полчаса сверлил их поочередно суровым взглядом, допытываясь: "Вы точно этого не делали? Смотреть мне в глаза... В глаза, я сказал, смотреть!" Он то снимал, то надевал очки, как бы пытаясь с их помощью проникнуть в души сыновей, теребил воротник рубашки, поджимал губы и нервно покашливал, прочищая горло. Инесса Картофанец сидела за столом, подперев щеку ладонью, и переводила недоуменно-испуганный взгляд с хмурых сыновей на рассерженного мужа, и обратно. Максим, Денис и Феликс потели, краснели, набычивались, переминались с ноги на ногу, но как заведенные твердили одно и тоже: "Нет. Это не мы. Мы этого не делали". У Феликса из ноздри свисала сопля, и отец раздраженно швырнул ему в лицо свой платок.
   "Откуда у тебя, кстати, такой фонарь под глазом?" - спросил Валериан Картофанец у Максима. Глаза семьи уже почти поверил в невиновность сыновей.
   "На Космосе к нам какие-то прицепились. Мы их не знаем".
   "На каком еще космосе? И почему на космосе? Здесь требуется предлог в..."
   "Ну, то есть, возле Космоса. Возле кинотеатра Космос".
   "А-а-а... И чего они хотели?"
   "Деньги хотели у нас отжать... Ну, то есть, стрясти... В смысле, отобрать".
   "Стрясти-отжать, что за кошмарный язык!.. А вы?"
   "А мы им не дали денег. Ну и подрались немножко".
   "Надо было им все деньги отдать! И запомнить лица хулиганов хорошенько. И сразу же рассказать об этом случае мне".
   Братья переглянулись, и по губам Максима скользнула едва заметная ухмылка.
  
   Валериан Картофанец собрал во дворе соседей, потребовав, чтобы явилась и Маша Медведева, вместе мамой, крупной рыхлой женщиной в пуховом платке. Машу окружили сердитые тетки с кандибоберами на головах и суровые дядьки в меховых шапках различных размеров и форм. Маша превосходила большинство из них ростом, а белая круглая пушистая шапочка придавала девочке сходство с июньским одуванчиком.
   Привели и братьев Картофанец. Маша посмотрела на них исподлобья и сказала:
   "Да, это они!"
   "Ты уверена в этом абсолютно?" - строго спросил девочку Валериан Картофанец.
   "Похожи..." - тихо ответила Маша и опустила глаза.
   "Похожи или точно они? Ты понимаешь, насколько это важно сейчас!" - в голосе педагога зазвенел металл.
   "Кажется, они... - Маша заплакала, пара крупных, как жемчужины, капель разбились о ледяной асфальт. - Я не уверена..."
   "Успокойся, пожалуйста, Маша, и не плачь. Скажи нам правду!" - не унимался Валериан Картофанец.
   "Наверное... ну... я не знаю... Может, я ошиблась... Там темно было!" - Маша вовсю разрыдалась, и мама увела ее в дом, обнимая за плечи.
   Валериан Картофанец развел руками, оглядывая соседей: "Ну, вот, судите теперь сами".
   Соседи повздыхали, поворчали, похмыкали и стали расходиться. Братья Картофанец, таким образом, были полностью оправданы.
  
   **
   В Маше Медведевой впервые проснулось любовное чувство. К Виктору-Брюсу Корнакову, который едва доставал ей макушкой до солнечного сплетения. Маша караулила объект обожания в подъезде, прижимаясь носом к узорчатому стеклу, и когда Брюс выходил из своей подворотни, распахивала дверь и, призывно улыбаясь, шагала на длинных сильных ногах ему наперерез: "Привет". "Здравствуй", - вежливо и спокойно отвечал Брюс. Не задерживаясь ни секунды, он огибал Машу и как ни в чем ни бывало продолжал свой путь. Каждый вечер, лежа в постели в обнимку с потертым плюшевым слоненком, Маша отчаянно рыдала, ее плечи тряслись под одеялом, а подушка и светлые кудрявые волосы пропитывались слезами.
   Мамонт поддразнивал Брюса: "А Плакса-то, кажется, втрескалась в тебя. Ты не тормози, она симпатичная. Ну, подумаешь - дылда здоровенная. В кровати все одного роста". Брюс молча отвешивал товарищу легкий пинок, и они начинали шутливо мутузить друг друга.
  
   **
   В темных глубинах чердака ворковали голуби, их грязные слипшиеся перья усеивали пол. Между деревянных балок стояли Максим и Денис, и наблюдали за Феликсом, который со спущенными штанами сидел над большим целлофановым пакетом, придерживая пакет за ручки. В пакете уже было достаточно говна, но старшие братья требовали, чтобы младший тоже вложил свою долю в общую кучу.
   "Сри, давай!" - приказал Максим.
   "Не могу..." - Феликс тужился безрезультатно.
   "Тебе для врагов говна, что ли, жалко?" - поддразнил Феликса Денис.
   "У меня нет..."
   "Врешь! Сейчас как дам по пузу, сразу просрешься!.."
   "Ладно, - Максим посмотрел на часы. - Нет, так нет... А то время упустим! Надевай штаны, что смотришь. Пакет завязывай..."
   "Ну и вонючее у тебя говно!" - Денису пришлось пригнуться, чтобы поднести пакет к полукруглому чердачному окошку.
   "Это твое вонючее..." - Максим стукнулся головой о стропилину, тихонечко ругнулся. Высунулся в соседнее окошко, оглядел улицу Дзержинского, проводил взглядом желтую крышу жужжащего троллейбуса: "Кидаешь, значит, только по моей команде!"
   "Холодно... - ворчал Денис. - Задолбало меня ждать! И говно твое нюхать".
   "Свое ты тоже нюхаешь... Терпи! Они всегда в это время пиздуют на тренировку".
   Наконец, Максим разглядел три знакомые фигуры: Чиган, Рубль и Брюс шли от перекрестка с улицей Дыбеню: "Приготовься! Только не высовывайся сильно, а то заметят..."
   Денис сидел на полу у окна и придерживал пакет за узел. "Давай!" - скомандовал Максим. Денис вытянул руку с пакетом на улицу, как можно дальше, и разжал пальцы. Пакет шмякнулся в нескольких шагах от трех темных фигурок, и на белом тротуаре образовалось замысловатое коричневое пятно. Брюс, Рубль и Чиган посмотрели вверх одновременно, но Максим успел отшатнуться от окошка.
   "Ты промазал! Снайпер ты херов..."
   "Когда ты сказал, тогда я и бросил", - огрызнулся Денис.
   "Ладно, мотаем".
   Братья выбрались на крышу через люк. Доползли по скату до конька крыши. И, расставив согнутые ноги, мелкими шажками преодолели опасный участок. Феликс отстал - его ноги разъехались по обледенелой жести, он сел на конек крыши и, ушибив промежность, заорал от боли. Максим обернулся, крикнул: "Тормоз! Давай быстрей..." - и Феликс, превозмогая боль и страх, добрался до конца крыши ползком. Крыши следующих двух домов были плоскими, их покрывал твердый наст, а края огораживали каменные бортики, и братья пустились бегом, что было сил. Максим отодрал крышку люка, подождал младших, последним спрыгнул на пол чердака, и, очутившись в облаке пыли, расчихался.
   Братья выскочили из подъезда на улице Красных Пулеметчиков, быстрым шагом направились в сторону улицы Маукас, свернули в подворотню, перелезли через каменный забор, а затем через ряд сараев и, только очутившись в родном дворе, перевели дух и стали отряхиваться.
  
   Рубль, Чиган и Брюс, запыхавшиеся от пробежки на пятый этаж со спортивными сумками за плечами, вглядывались в полумрак чердака.
   "По крышам ушли", - предположил Рубль, указывая на открытый люк, через который падали мелкие снежинки.
   "Блядь, еще чуть-чуть - и прямо в нас бы... - сказал Чиган. - Вот пиздюки!"
   "И очень говнистые пиздюки", - уточнил Рубль.
   "Очень, да".
   "Я, кажется, знаю, кто это..." - сказал Брюс.
   "Я тоже, - сказал Чиган. - Уверен просто!"
   "Ну-у-у... какие ж вы оба догадливые", - сказал Рубль с иронией.
  
   Два
  
   Рубль раскрыл глянцевый журнал, уложил его на подоконник, придавил страницы по краям двумя увесистыми томами из серии Библиотека всемирной литературы, склонился над журналом и нацелил объектив мини-фотоаппарата Киев на иллюстрацию. Обнаженная пышногрудая, длинноволосая шатенка в ковбойской шляпе и в высоких сапогах держала под уздцы вороного коня. Ноги девушка расставила очень широко, взгляд ее был нагл и весел, все ее лицо и тело - грудь, живот и внутреннюю сторону бедер, - покрывали ярко рыжие веснушки. Рубль не сдержался и запустил руку за резинку спортивных штанов.
   На середине журнала, пересняв Киевом множество иллюстраций с обнаженными шатенками, брюнетками, блондинками, длинноволосыми, стриженными и кудрявыми, как пудели, Рубль уже не чувствовал сексуального возбуждения, парнем владел лишь творчески-деловой азарт.
   Закончив работу, Рубль отнес журнал в комнату родителей, уложил журнал в ящик отцовского стола, защелкнул замок при помощи вязальной спицы; вернул тяжелые тома на полку книжного шкафа в гостиной; фотоаппарат Киев обернул полотенцем и отнес в свою комнату, спрятал под матрац; взял с книжной полки новенький томик с надписью Морис Дрюон. Лилия и лев, улегся на тахту и углубился в чтение.
   Весеннее солнце еще не растопило сугробы, но жарило вовсю; сугробы почернели, тротуар местами обнажился. Рубль отложил книгу и поднялся, чтобы распахнуть створки окна. Ветер приятно охладил голову, колыхнул тюлевые занавески, донес с улицы запах оттаивающих липовых и кленовых ветвей.
   Во двор въехала желтая Нива. Рубль через тюль наблюдал, как его отец паркует автомобиль, достает из багажника две большие кожаные сумки и, чтобы не заляпать лаковые туфли, пробирается к подъезду по извилистому пути, легко, несмотря на груз, перескакивая через лужицы и грязево-снежное пюре. Виктор Валериевич Григорюк имел два источника дохода, и оба были хороши: днем он работал фотографом на Домской площади, и чтобы заполучить это хлебное место, он потратил пять лет жизни и уйму денег на подарки нужным людям; а вечерами он выступал посредником - доставал для зажиточных модников дефицитные товары. Свое дело он начал с американских сигарет, жевательной резинки и одноразовых зажигалок, а теперь перепродавал и обменивал японскую и немецкую технику, швейцарские часы, французскую парфюмерию, дорогую посуду и мебель.
   Рубль встретил отца в прихожей.
   "Привет, па!"
   "Здорово, сынок!"
   Отец передал сыну сумки, стянул кожаную куртку, стал разуваться. Рубль залюбовался отцом: черный, в белую елочку, пуловер обтягивал тело сорокалетнего мужчины; бицепсы, трицепсы, грудные и дельтовидные мышцы бугрились под шерстяной тканью, и Рубль знал, что пресс у отца накачан так, что рельефно выступают квадратики. Рубль уже догнал отца в росте, но значительно отставал в мышечной массе, и никак не мог добиться появления на своем животе этих распрекрасных квадратиков, хотя ежедневно качал пресс, живот стал как каменный, но квадратики отчего-то не появлялись.
   "Чего застыл? Тащи хавчик на кухню".
   Рубль разместил сумки на рундуке, отец стал доставать из сумок и раскладывать по стенным шкафчикам и полкам холодильника бутылки с шампанским и коньяком, банки с красной рыбой, зеленым горошком, лососевой икрой, маслинами, каперсами, корнишонами, ананасами и персиками, бумажные свертки с копченой грудинкой, балыком и сервелатом. Рубль смотрел на продукты жадно, раздувая ноздри.
   "Подотри слюни, сынуля! Это для банкета на материн день рожденья", - Валерий Ковальчук хохотнул, взял с полки пачку геркулеса, сыпанул хлопья в глубокое блюдо, добавил чернослив, курагу и изюм, залил все это крутым кипятком, добавил сверху горсть молотого фундука и плеснул пару ложек сгущенного молока без сахара.
   "Рубанешь со мной за компанию?" - спросил отец сына.
   "Спасибо... Я маму дождусь, она цеппелины обещала сготовить".
   "Цеппелины, цеппелины, это баловство... - отец уселся на табурет и с ложкой в руке ждал, когда овсяные хлопья набухнут. - Настоящий мужчина должен употреблять простую, грубую, здоровую пищу. В основном..."
   "Угу..." - ответил Рубль, вернулся в свою комнату и продолжил чтение исторического романа.
   Минут через двадцать к нему заглянул отец и поманил пальцем за собой. Рубль нехотя поднялся и вышел за отцом в гостиную.
   "Мне нравится, что ты много читаешь, - сказал отец. - Мне бы вернуться в молодость, я бы тоже читал бы да и читал... Образование, это сила!.. Но если ты берешь книги, то ставь их обратно, как положено", - и Виктор Валерьевич показал пальцем на книжный шкаф.
   "А что не так?" - спросил Рубль.
   "Эти две книги стояли не здесь. Они стояли вон там!.. Сколько раз я тебя учил - книги должны располагаться на полках по цвету".
   Рубль с легким раздражением фыркнул, и переставил два тома, - которыми час назад придавливал страницы журнала, - с полки, где располагались книги из серии Приключения и фантастика, на полку с книгами из серии Библиотека всемирной литературы.
   "Ну... теперь нормально?"
   "Теперь - хорошо!" - отец уловил нотки раздражения в голосе сына и недобро прищурился:
   "А ну-ка, постой-ка!.. Скажи, какой твой рекорд в отжиманиях, сынок?"
   "Зачем тебе?.. Ну-у, сто восемьдесят... где-то так... На прошлой неделе отжался сто восемьдесят пять..."
   "Неплохо. Но с этого дня твой личный рекорд - двести. Ну-как, давай, я хочу в этом убедиться".
   "Ну, па-а..."
   "Не нукай на меня... Быстро! Упал - отжался".
   "У меня сегодня тренировка".
   "Отлично. Разомнешься перед".
   Рубль по жесткому взгляду отца понял, что отвертеться не удастся. Рубль боялся отца также сильно, как и любил. Рубль уперся руками в пол. Отец начал считать: "Раз-два-три... десять... двадцать... сто... Жопу не поднимай...сто пятьдесят... Не прогибайся... сто восемьдесят... сто восемьдесят пять... Жопу не опускай... сто девяносто... сто девяносто пять... Ну, всего лишь пять раз осталось, давай, соберись... Руки до конца выпрямляй. И рожу не корчь так страшно, получай удовольствие от процесса".
   Рубль тяжело дышал, его мышцы одеревенели, лицо стало красным, с носа на линолеум капал пот.
   "А говорил, что твой рекорд - сто восемьдесят пять. Ты меня обманул, твой рекорд двести... Папу нельзя обманывать. Марш за это на турник!"
   "Ну, па-а!.."
   "Еще раз нукнешь на меня - получишь по хребту".
   Рубль встал на носочки, ухватился за перекладину, укрепленную в дверном проеме между коридором и кухней, подтянулся двадцать раз, подергался, пытаясь согнуть руки в двадцать первый, повис на вытянутых руках и тяжело просипел:
   "Всё! Больше ни разу не смогу..."
   "И не надо. Просто виси..."
   "Сколько?"
   "Немножко".
   "А немножко, это сколько?"
   "Немножко, это пока я не скажу хватит. И виси молча - силы береги".
   "Я уже н-не м-могу..."
   "Врешь! Будешь висеть, - отец задумался, - пока я чаю не попью", - он зажег газ, налил в металлический чайник воду, поставил его на плиту, достал из шкафа керамический чайник, кружку, сахарницу, жестяную коробку с изображением индийского слона с балдахином на спине и уселся на стул.
   Когда чайник засвистел, Рубль с трудом выдавил из себя:
   "Н-не м-могу б-больше..."
   "Неправда, - ответил ему отец с ласковой улыбкой, заливая кипятком чай. - Когда человеку кажется, что он больше не может, то это значит, что он может еще пять раз по столько же. Как минимум... Не могу - это в мозгах! А тело - может".
   Отец налил заварку в чашку. Заметил, что пальцы сына разжимаются. Подошел к нему вплотную, посмотрел в глаза снизу вверх:
   "Представь, что ты - висишь над пропастью. Представил? Вот и держись".
   Рубль шипел сквозь сжатые зубы, сопел носом, кривил губы, то закидывал голову назад, то бросал ее вниз.
   "Ну и видок у тебя, сынуля!" - отец вернулся к столу, сделал пару глотков. Не вставая со стула, протянул руку, вытащил из встроенного в стену шкафчика толстый резиновый шланг в полтора метра длиной, покачал его в руке и со значением посмотрел на сына:
   "А на дне этой пропасти тебя ждет стра-а-ашное чудо-о-овище".
   Пальцы Рубля разжались, и он грохнулся на пол. Отец отхлебнул из чашки и подошел к сыну, держа шланг в правой руке. Рубль поджал ноги к животу и прикрыл голову руками.
   "Ну, все, - сказал отец, - ты выдержал. Я уже допил свой чай".
  
   Щелкнул замок входной двери. Рубль медленно поднялся с пола, отец убрал шланг в шкафчик. На кухню вбежала пятилетняя девочка в нейлоновой красной курточке и шапке с помпоном, обхватила ноги отца повыше колен.
   "Алиса, обувь не сняла!" - раздался возмущенный женский голос.
   Дутые сапожки девочки оставили на полу мокрые следы. Виктор Валерьевич взял дочь на руки, чмокнул в нос и в щеку, девочка зажмурилась и довольно захихикала. Отец и сын вышли в прихожую, поприветствовать жену и мать. Ярко-рыжая женщина в очках с позолоченной оправой сняла короткую белую дубленку с вышитым на ней растительным орнаментом, передала ее сыну; нагнулась, чтобы расстегнуть молнии на высоких сапогах. Золотой кулон раскачивался на цепочке; сверкнули граненые зеленые камешки в серьгах и прозрачные на кольцах.
   "Ну, все, - сказала женщина, оправив джинсовую юбку, - весна пришла. Пора менять зимнюю одежду на демисезонную. Упрели мы совсем, пока гуляли... Руслан, а ты-то чего такой весь потный, взъерошенный такой?"
   "Физкультурничали мы тут немножко, - ответил за сына отец и обернулся к нему: - А вообще ты - молодец... Молодец он у нас, Люда, да?"
   "Никогда в этом не сомневалась", - женщина сунула ступни в домашние тапочки и направилась в ванную комнату.
   Рубль от похвалы отца расцвел, заулыбался; отец хлопнул его по плечу: "Чеши к своим книжкам, наследник".
  
   Ближе к вечеру Рубль отдал матери куртку аляску, получив взамен джинсовый плащ с подкладкой из ангорской шерсти. Примерив плащ перед зеркалом и повесив на плечо спортивную сумку, Рубль направился к выходу. Задержался у каморки, служившей отцу фотолабораторией:
   "Па!"
   "Чего надо?!" - раздался раздраженный голос из-за дверцы.
   "Извини... Можно, я в выходные с утра займу твою лабораторию? Надо кое-что проявить и распечатать".
   "Валяй! Учись... вдруг пригодится".
   "А твои фотоматериалы я могу брать?"
   "Да, бери, бери! Чего ты спрашиваешь?.. Как будто бы у тебя есть свои материалы".
   "Спасибо".
   Рубль, проходя мимо кухни, остановился, приоткрыл дверь. Мать в клеенчатом фартуке стругала свеклу ножом, она остановила сына взмахом руки: "Руслан, загляни-ка во внутренний карман плаща. Только т-с-с-с..." - женщина отложила нож и прижала указательный палец, окрашенный свекольным соком, к губам.
   Руслан запустил два пальца в карман, нащупал сложенную бумажку, вытянул краешек, взглянул на него - красная десятка.
   "Спасибо, ма!"
   Мать в ответ хитро подмигнула, еще раз приложила палец к губам и тут же послала сыну воздушный поцелуй.
  
   **
   Мамонт с холщовой сумкой в руке вышел из дома. В сумке звякали пустые бутылки. Мамонт стеснялся сдавать тару в своем районе, хотя ни для кого из знакомых соседей не было секретом, что супруги Подбородковы - непросыхающие алкоголики.
   Парень дождался икарус-гармошку, идущий в Гравис; протиснулся в заднюю часть салона. Задел сумкой девушку в черной беретке, девушка брезгливо посмотрела на Мамонта, оглядела его широкое, грубое лицо и приземистую, корявую фигуру, сумку, из которой торчали разноцветные горлышки бутылок, растянутые серые брюки, фланелевую выцветшую рубашку, залатанную болоньевую куртку и потертые ботинки. Мамонт в ответ одарил девушку тяжелым пристальным взглядом исподлобья, девушка испуганно хлопнула ресницами и отвернулась к окну. За окном проплывали темные здания промышленных предприятий, жестяные ангары, окруженные бетонными заборами с петлями колючей проволоки. Широкие кирпичные и узкие металлические трубы извергали черные и серые клубы дыма. Когда автобус проезжал мимо деревообрабатывающей фабрики, весь салон заполнила вонь от канала с густой, как кисель, и темной водой. Пахло так, как будто соленые огурцы пару лет квасили в бочке с мочой. На этой фабрике работали родители Мамонта. Отец распиливал толстые доски на бруски, мать в соседнем цеху покрывала олифой заготовки для дверных косяков и оконных рам.
   Мамонт уставился на маленькую, круглую попу девушки, туго обтянутую голубой джинсовой юбкой. Девушка почувствовала взгляд, покосилась на Мамонта, поджала розовые губки и перебралась в переднюю часть салона. Она вышла на остановке у кинотеатра Aurora, и Мамонт вышел здесь же. Он не собирался преследовать девушку, но испуг, который отразился на ее лице, когда она, услышав звяканье пустых бутылок, обернулась, доставил ему удовольствие. Девушка ускорила шаг, ее черная беретка мелькала в толпе, и у ДК Дружба девушка обернулась еще раз. Мамонт процедил сквозь зубы: "С-сука!.." - и направился в другую сторону, к пункту приема стеклотары, который располагался между рыбным и овощным магазинами.
   Сдав бутылки, он скомкал сумку и запихнул ее в карман куртки, а монеты насыпал в нагрудный карман куртки, застегивающийся на молнию. За четырехэтажным зданием психиатрической больницы, окруженной серым каменным забором, в самом конце узкого, извилистого переулка, желтела покосившаяся телефонная будка, из которой, как знал Мамонт, можно было позвонить бесплатно. Для этого надо было стукнуть кулаком по аппарату после нескольких гудков. Сначала Мамонт набрал номер телефона Григорюков, но трубку взял не Рубль, а его отец, и Мамонт сразу нажал на рычажок. Тогда Мамонт решил позвонить Брюсу, бабушка которого относилась к Мамонту терпимо.
   К будке подошел бровастый парень в голубой спортивной куртке с тремя белыми полосками рукавах, - он был намного старше, выше и массивнее Мамонта, - распахнул дверцу, молча ухватил Мамонта за воротник, резко выдернул Мамонта наружу, зашел в будку и захлопнул дверь. Телефонная трубка повисла, раскачиваясь на шнуре, стуча по корпусу будки. "Ну-ни-хуя-се!" - выдохнул Мамонт удивленно и попытался открыть дверь. Парень взялся за ручку со своей стороны и потянул дверь на себя. Парень, равнодушно глядя на Мамонта стылыми, нахальными глазами, что-то произнес, и по движению губ Мамонт понял, что посылают его далеко. Парень прижал трубку к уху и стал крутить диск.
   Мамонт обошел будку справа, чтобы заглянуть парню в глаза, и парень тут же отвернулся в другую сторону. Разговаривая с кем-то, он кивал головой и постукивал пальцами по стеклу. Мамонт достал из кармана холщовую сумку и намотал ее на правый кулак. Отступил на несколько шагов, прищурился. Парень левым боком плотно прижимался к стеклу. Мамонт, с разбега и хорошо размахнувшись, ударил. Кулак разбил стекло и впечатался парню в область левой почки. Парень, не выпуская трубки из руки, медленно сполз вниз, сел на корточки и, открыв широко рот, выгнулся назад. Мамонт распахнул дверь и обмотанной в холстину рукой стал неистово и зло бить парня по носу, ушам и скулам, пока тот не потерял сознание. Жестковолосые черные брови парня срастались над переносицей, образуя широкую горизонтальную скобку, и почему-то форма этих бровей особенно разъярила Мамонта, он шумно втянул носом сопли и обильно харкнул парню в окровавленное лицо.
   Трубка болталась на шнуре, Мамонт взял ее и приложил к уху. "Витя, Витенька! Что случилось?" - пищал взволнованный женский голос. "Пиздец твоему Витеньке!" - сказал Мамонт и кинул трубку на рычаг.
   Мамонт огляделся - переулок был пуст, - и отряхнул сумку от осколков стекла, сунул ее за пазуху; пошарил у парня в карманах, выцарапал оттуда желтые и светлые монеты, добавил их к мелочи, вырученной за тару; расстегнул куртку на парне. На ремне у парня был закреплен красный плеер с наушниками. Мамонт отцепил плеер и приторочил его к своему ремню; хотел стащить с парня куртку, но сил не хватило перевернуть тяжелое тело, и, оглядевшись еще раз, Мамонт торопливо зашагал прочь, но не к автобусной остановке, а в сторону железнодорожных путей. Прополз под стоящим на тупиковой ветке длиннющим составом из платформ, груженных огромными бревнами, углубился в лабиринт тропинок между садовыми участками и побежал к остановке, расслышав, как за поворотом погромыхивает трамвай.
   Плюхнувшись на сиденье, нацепил мягкие губчатые наушники, потыкал наугад похрустывающие кнопки на плеере, пока ролики не начали крутить ленту в кассете; услышал нежные девичьи голоса, выводящие: "Айм-борн-ту-реги, борн-ту-реги". Заслушался, углубился в себя, не заметил, как на очередной остановке в трамвай вошли две контролерши, полные женщины в темных плащах, с дерматиновыми сумками на боку.
   Контролерши нависли над Мамонтом; он глуповато лыбился, показывая пальцами на наушники, одна из женщин попыталась сорвать с его головы наушники, он отпихнул ее руку, вскочил, прорвался между их округлыми рыхлыми телами, пробежал через салон, придерживая плейер ладонью, распихнул пассажиров плечами. Выпрыгнул из дверей, когда трамвай прибыл на остановку и врезался слету в пожилого мужчину в картузе. Мужчина, пытаясь удержать равновесие, взмахнул авоськой с двумя пирамидальными молочными упаковками и куриными яйцами в бумажном кульке, авоська чмокнулась о бетонный столб; брызнула на асфальт желто-белая юшка.
   Мамонт не слышал хриплой ругани, летящей ему в спину. Он ломанулся через кусты сирени, ломая хрупкие ветви, усеянные буро-красными четырехгранными почками; перескочил через скамейку, вспугнув дремавшего на ней рыжего кота. Пробежал по тропинке вдоль дощатого забора. Заметив оторванную доску, протиснулся в дыру, быстрым шагом пересек по диагонали заброшенную стройплощадку, огибая врастающие в грунт штабеля деревянных брусьев и стопки бетонных панелей. Вышиб ногой доску в заборе, очутился на тихой улочке с проваливающимся тротуаром и кособокими двухэтажными домами, и лишь тогда решил перевести дух. Обтер потное лицо ладонью, почесал уши и затылок, выудил из кармана сигарету Прима, завернутую в газетный обрывок и неторопливо потопал к небольшому бакалейному магазину, пуская дым.
   В магазине купил две пачки вермишели, пачку грузинского чая, четыре банки рыбных тефтелей в томатном соусе, батон белого хлеба и кирпич черного. Переложил продукты из металлической корзины в холщовую сумку. Глянул на стеллаж с конфетами. С кассиршей рассчитывался следующий покупатель, грузчик тащил из подсобки ящик с лимонадом. Мамонт в два шага приблизился к стеллажу спиной и цапнул целлофановый пакетик с карамелью Барбарис.
  
   На вешалке в прихожей, поверх одежды матери и отца, висел синий мужской плащ и желтая куртка с капюшоном. Из комнаты доносились мужские и женские пьяные голоса. Мамонт, направляясь в кухню, заглянул в комнату. Мать сидела с закрытыми глазами, подпирала ладонью щеку, отчего ее опухшее лицо стало похоже на сморщенную грушу. Отец блестящими от тузлука пальцами доставал из жестяной банки мелкую селедку и разделывал ее, укладывая головы, кости и потроха на одну половину газеты, а сизые тушки на другую. Незнакомая Мамонту женщина сидела к нему спиной и крутила указательным пальцем кудрю на своих волосах цвета соломы. Незнакомый мужчина в майке-безрукавке обратил к Мамонту рябое лицо, растянул губы в некое подобие улыбки, показав крупные, выпирающие зубы. У мужчины под глазом цвел обширный фингал. На столе блестели граненые стаканы и возвышался опустошенный на треть двухлитровый штоф с мутной беловатой жидкостью. Отец отвлекся от разделывания селедки, сказал: "С-сын!" - но больше ничего не сказал и продолжил ковырять рыбу. Мать пожевала губы, с трудом распахнула желтоватые глаза, выпучила их на Мамонта, но тут же снова опустила веки с белесыми ресницами. Мамонт, не закрывая дверь, потащил сумку на кухню.
   На кухне за квадратным столом, покрытом треснувшей, исцарапанной клеенкой, сидели Света и Игорь. На потолке чернело пятно плесени формой напоминавшее медузу; стекла на окне плохо пропускали свет из-за толстого слоя темно-серой пыли, между рамами висела паутина с засохшим, скрючивши лапки, паучком. Игорь, привалившись боком к батарее центрального отопления, тупо пялился на солонку, изготовленную из консервной банки, и выковыривал корочки из ноздрей и совал их в рот. Света с грустным видом терзала деревянного Буратино, сгибая и разгибая его суставы. Кончик носа Буратино расщепился, обе стопы отсутствовала. Увидев старшего брата, Света растянула улыбку до ушей, радостно закулдыкала, отложила игрушку-калеку и бросилась к Мамонту обниматься. Игорь даже не повернул головы, занятый своими соплями. Мамонт погладил сестру по спину, пошлепал по плечам и отстранил от себя. Отцепил плеер и, обмотав его проводками наушников, положил на подоконник. Стал выкладывать продукты на стол. Игорь оживился, потянулся к хлебу, Мамонт дернул его за ухо, оттащил от еды. Света стала прыгать по кухне и хлопать в ладоши, Мамонт силой усадил ее на табурет и строго погрозил пальцем.
   Мамонт сварил вермишель, открыл банку с рыбными тефтелями, нарезал черный хлеб. Поставил на стол три миски, наложил в них вермишель, кинул в каждую тарелку по тефтеле, полил сверху соусом из банки. В банке еще осталось три тефтели и немного соуса, и Мамонт поставил банку в холодильник. Вручил Свете и Игорю по алюминиевой суповой ложке, и сам взял такую же.
   Ел молча и жадно. Выскоблили пустые тарелки ложками. Игорь начал вылизывать свою тарелку, но Мамонт слегка шлепнул его по загривку: "Не крохоборствуй". Заварил чай прямо в кружках, треснувших и потемневших, отрезал три куска белого хлеба, накапал на них подсолнечного масла, нашарил за хлебницей смятый пакет с сахарным песком, высыпал на каждый кусок по щепотке сахара. Разорвал пакет с Барбарисом, положил на стол две карамели, а пакет закинул на высокую настенную полку.
   "Тебя никто не обижал?" - спросил он Свету, вытирая тряпицей лицо сестры, испачканное слюной и остатками пищи.
   Света гукнула в ответ, перекатила во рту карамелину.
   "Ну и хорошо. Посуду вымой".
   Мамонт подхватил сонного Игоря поволок брата за руку, через большую комнату, мимо сидящей за столом компании. Штоф опустел на две трети. Незнакомый мужчина, созерцавший пятно на столешнице, услышал шаги и повернул голову на звук: "Эй, малец! А ну-ка стой!"
   Мамонт молча прошел в маленькую комнату, прикрыл дверь, поднял Игоря и уложил его в кроватку с бортиками, накинул сверху простыню, а на нее полосатое колючее одеяло, подоткнул края. Двумя пальцами залез Игорю в рот, пошарил там, извлек карамель, обсосанную до тонкого розового лепестка, слизнул ее с ладони и с хрустом раздавил зубами. Достал из картонной коробки книжный том, обернутый газетой; чернели крупные буквы ПРАВДА. Улегся на тахту, подложив под голову засаленную подушку без наволочки. Начал читать, чуть шевеля губами: Пять дней назад Александр подстрелил куаггу - однокопытное, похожее на зебру, но меньше ростом...
   Из большой комнаты донесся мужской голос, чуть приглушенный перегородкой:
   "Малой! Подь сюдой, кому сказал..."
   Мамонт мрачнел, но не отрывался от книги: Полосы, столь чудесно украшающие зебру, куагга носит только на шее, на голове и боках. Проводник Зуга отложил в сторону желудок животного, утверждая, и не без оснований, что нельзя пренебрегать самым лучшим сосудом для перевозки питьевой воды. Зуга наполнил его водой из довольно грязной лужи, и это был весь запас путешественников на целых два дня...
   Мужчина снова подал голос, усилив громкость: "Н-ни понял... Марш сюдой!.. Н-ни понял... Сюдой! Сюдой быстро, раз-два!..Т-ты!.." - мужчина вопил все громче и громче, и пару раз стукнул кулаком об стол.
   Мамонт отложил книгу, поднялся, выглянул в большую комнату. Мужчина одобрительно кивнул, мыкнул нечленораздельно и поманил Мамонта указательным пальцем.
   "Сейчас, - сказал Мамонт спокойно, - подойду..." - и вышел на кухню. Света увлеченно мыла посуду, и весь линолеум на полу был залит водой. Мамонт выдвинул ящик кухонного стола, нашарил среди ложек, вилок и ножей самый длинный нож, со сточенным на треть, узким, потемневшим лезвием. Вернулся в большую комнату, мать, отец и соломоволосая женщина клевали носами. Рябой, зубастый мужчина смотрел на Мамонта и громко икал. Мамонт приблизился к нему и приставил кончик лезвия к ямке между выпирающих ключиц.
   "Ну, вот. Я подошел".
   "Ты обалдел?! Нож убери!" - мужчина попытался отстраниться, но ему мешала спинка стула.
   "Что, обосрался?" - спросил Мамонт участливо и надавил посильнее.
   "Эй, ты псих, штоли?!"
   "Да", - ответил Мамонт и вдавил острие еще глубже.
   Мужчина сильно отклонился назад и грохнулся на спину вместе со стулом.
   Соломоволосая мурлыкнула в полусне, подняла руку и шевельнула пальцами, как будто хотела потрепать чьи-то кудри. Лежащий мужчина ошалело пялился на Мамонта, из крохотной ранки струйкой вытекала кровь.
   Мамонт обернулся на пороге своей комнаты, нож по-прежнему был в его руке: "Если еще раз захочешь меня позвать - зови. Я приду".
   Некоторое время из комнаты доносилось приглушенное ворчание и постукивание горлышка штофа о край стакана, а потом все стихло. Мамонт лежал на тахте с книгой в руках, а длинный темный нож валялся рядом.
   Альбер де Вильрож знает Южную Африку по своим прежним путешествиям, ему знакомы тайны этой безнадежной земли. Жестом, полным отчаяния, показывает он проводнику на стайки рябчиков, которые взлетают, часто хлопая крыльями. Рябчик, вообще говоря, птичка зловещая: он питается насекомыми и водится на земле безводной и выжженной...
  
   Стемнело, проснулся Игорь, стал зевать, потягиваться, толкать ладонями и подошвами бортики кровати. Света пришла с кухни. Ситцевое выцветшее платье потемнело из-за влаги, ткань облипала плотное туловище девушки, плоскогрудое и лишенное талии, но массивное в бедрах. "Кран-то хоть завернула?" - спросил Мамонт. Света кивнула и улеглась на свою лежанку прямо в мокром платье, зарылась под стеганное одеяло, свернулась калачиком и через полминуты уже похрапывала, как взрослый мужчина.
   Мамонт достал из коробочки с лекарствами два пузырька, вытряхнул на ладонь четыре таблетки, две сунул Игорю в рот и дал запить водой из пол-литровой банки, а две завернул бумажный клочок и сунул в карман рубашки. Заглянул в большую комнату. Рябой мужчина сопел, уложив голову на стол так, что щека образовала складку, а нос съехал набок. Отец, мать и соломоволосая женщина дрыхли вповалку на разложенном диване. Юбка женщины задралась, Мамонт подкрался поближе и, наклонившись, стал рассматривать рыхлые белые ягодицы, обтянутые синими трусиками в цветочек, и широкие венозные икры. Женщина почесала промежность, пошевелила ступнями с грубыми пятками и желтыми ногтями, потерла одну ступню о другую. Мамонт отвернулся, заглянул под стол, нашел там пустую пол-литровую бутыль. Взял обеими руками штоф, осторожно перелил в пустую бутылку граммов триста мутного пахучего самогона, оставив в штофе жидкости пальца на два. Скатал из газеты плотный продолговатый пыж и заткнул им горлышко поллитровки. Взял из распотрошенной пачки Примы, лежавшей на столе, четыре сигареты, и сунул их в тот же карман, где лежали таблетки. Отправился было на кухню, но на полпути вернулся, подцепил двумя пальцами селедочный скелетик, опустил его спящему мужчине на скулу, мужчина дернул щекой, но не очнулся. Мамонт разложил на его волосах и лице причудливую композицию из рыбьих голов, костей и потрохов, оглядел свое произведение и остался доволен.
   Забрал на кухне плеер с подоконника и коробок спичек из шкафчика. В прихожей обулся, оделся, а поллитровку запихнул за ремень на штанах.
  
   Мамонт сидел на пологой жестяной крыше четырехэтажного дома, подложив под зад дощечку, а спиной прижимаясь к тепловатой каменной трубе. Выдернул зубами затычку из горлышка бутылки, отплюнул газетный комок подальше, мокрый комок покатился под уклон, подскакивая на жести, и застрял в дождевом желобе. Мамонт положил на язык таблетку, проглотил ее, запил самогоном. Закрыл глаза, вслушиваясь во внутренние ощущения. Перевернул кассету в плейере на другую сторону, надел наушники, хрустнул кнопкой: "...ай-уэйк-ап-ту-файнд-ю, ту-файнд-ю-некст-ту-ми..." Посидев в неподвижности минут десять, - "...хот-гел-хот-гел-тейк-ми-ту-найт!.." - Мамонт выключил плейер, положил на язык вторую таблетку, сделал два глотка самогона, вытер губы рукавом, кхэкнул. Достал измятую сигаретку-приму, разгладил ее, чиркнул спичкой, глубоко затянулся, выпустил струю густого дыма вверх, и стал, не мигая, пялиться в беззвездное фиолетовое небо, по которому ветер гнал седые взъерошенные лохмы облаков.
  
   **
   "Борис Анатольевич, доброе утро, вы не знаете, где мой мопед? Он стоял в сарае, но замок не сломан..."
   "Владимир, хм-м!.. - плотного телосложения мужчина с блестящей лысиной ото лба до самой макушки сложил газету Советская Латвия, кинул ее на журнальный столик, снял очки и, вертя их в пальцах, строго посмотрел на Тучу. - Сядь, пожалуйста!"
   Парень плюхнулся на диван; мужчина откинулся на спинку стула.
   "Твой мопед я продал. Для твоего же блага. Могу, если сам не понимаешь, объяснить!"
   "Но это - мой мопед".
   Мужчина отвел глаза, поджал губы, задумался, формулируя мысль, уложил очки в футляр и аккуратно положил его рядом с газетой.
   "Владимир, ты знаешь, какова статистика дорожных происшествий? Ты знаешь, сколько этих всяких мопедистов разбилось в одной только Риге и ее окрестностях прошлым летом?!"
   "И сколько же?"
   Мужчина кашлянул, прикрыв пухлым кулаком рот:
   "Если тебя, действительно, интересует точная цифра, то я узнаю и сообщу... Много!!!"
   "Но мопед - мой! И мне исполнилось шестнадцать, между прочим".
   "Между прочим, шестнадцать, это не восемнадцать. И я, как твой отчим...
   "Извините, Борис Анатольевич, но вы мне не отчим. Вы - муж моей матери. Мой отец - жив".
   "Хорошо, пусть так, это не суть важно... Как муж твоей матери, я за тебя пока еще в ответе. Перед супругой, перед обществом... Перед своей совестью, наконец. - Борис Анатольевич встал и, сложив руки за спиной, стал прохаживаться по комнате, от шкафа с книгами к занавешенному белым тюлем окну и обратно. - А если ты думаешь, что вырученные деньги я присвоил, то ты слишком плохо обо мне думаешь!"
   "Нет, я не думаю о вас так уж плохо".
   "Ну, спасибо..."
   Борис Анатольевич взял со стола очешник, раскрыл его, напялил себе на нос очки и строго посмотрел на парня. Туча немедленно достал из нагрудного кармана рубашки свои очки, надел их, пристально посмотрел на Владимира Анатольевича и сказал:
   "Но все-таки это был мой мопед".
   "Не перебивай!.. - Владимир Анатольевич смутился, снял очки и стал вертеть их в пальцах. - Все деньги я отдал твоей матери, а она положила их на твое имя в сберкассу. Этими деньгами ты сможешь воспользоваться, когда станешь совершеннолетним. И тогда покупай себе хоть мопед, хоть мотоцикл, хоть любой драндулет и гоняй на нем сколько душе угодно, а пока..."
   Туча тоже снял очки и сунул их в обратно карман.
   "Но этот мопед мне подарил отец. Вы не имели права..."
   "Да?.. А твой отец подумал, какой подарок он делает?! Какая статистика несчастных случаев на дорогах, он знает?.. - Борис Анатольевич прекратил шагать туда-сюда и воздел палец к потолку. - Я, между прочим, обсудил эту проблему с твоей матерью, и она согласилась... Более того, именно она попросила меня продать эту дурацкую тарахтелку!.. Права, твои права, надо же!.. Какие у тебя могут быть права, мальчик, пока ты живешь за мой счет?.. Я не попрекаю тебя куском хлеба, нет, ни в коем случае... Но пока ты не способен обеспечивать себя - полностью! - никаких прав у тебя нет. И быть не может".
   "Извините, конечно, Борис Анатольевич, но я живу не за ваш счет. Отец присылает матери деньги на меня".
   "Сколько?! Сколько он присылает денег, твой отец? А-сь?"
   "А вот, кстати, сколько?"
   "Он раз в году пришлет кучу денег и думает, что обеспечил тебя. Но когда я... когда мы с твоей матерью делим эти деньги на двенадцать месяцев, то получается двенадцать малёхоньких кучек... А законные алименты с твоего отца невозможно получить, потому что он - чемоданник. То он здесь, то он там... То он моряк, то оленевод!"
   "Это его дело".
   "Да? А мое дело - отвечать за семью".
   "Я - не ваша семья".
   "Не перебивай!.. Ты - сын моей жены, как ты сам предпочитаешь называться. А значит, я отвечаю и за тебя тоже. По крайней мере, до твоего совершеннолетия".
   "Хорошо, что не после".
   "Не дерзи!.. Да, я за всех вас отвечаю. За дочь - твою сестру, за жену - твою мать, и за тебя - сына моей жены, каким бы ты ни был".
   "Я уже получил паспорт. И могу уехать куда угодно. Могу поступить... например, в мореходку... Не в нашу, а где-нибудь... во Владивостоке, например... Или в Одессе... Тогда с ваших плеч спадет лишний груз. И отец будет присылать деньги раз в год не матери, а напрямую мне. И я сам буду делить их на кучки. И увижу, действительно ли они такие уж малёхонькие".
   Борис Анатольевич вздохнул, шлепнул себя ладонями по ляжкам и с утомленным видом рухнул на стул так, что скрипнуло дерево:
   "Да уезжай ты куда хочешь, Владимир! Держать не стану... - Борис Анатольевич протер лысину бархатной тряпочкой, которой обычно полировал линзы очков. - Но своей матери ты этим отъездом доставишь большое огорчение. А ты знаешь, что со здоровьем у нее и так серьезные проблемы!.."
   Туча поднялся с дивана, открыл дверь. В коридоре обернулся и сказал:
   "Борис Анатольевич! Вам никто еще не говорил, что вы, извините - редкостный зануда?"
   И не дожидаясь ответа, резко закрыл дверь, в последний момент чуть придержал ее, чтобы она не хлопнула о косяк.
   "А ты - редкостный хам!" - обиженно буркнул Борис Анатольевич, нацепил очки на кончик носа и, раскрыв газету, попытался продолжить чтение. Но из-за волнения мог сосредоточиться лишь на крупных черных буквах заголовка статьи: О МЕРАХ ПО УСИЛЕНИЮ БОРЬБЫ ПРОТИВ ПЬЯНСТВА И АЛКОГОЛИЗМА, ИСКОРЕНЕНИЮ САМОГОНОВАРЕНИЯ.
  
   **
   Майское солнце растопило вчера еще пышные высокие сугробы, превратив их низкие грязные бугры. Черный асфальт обнажился, вдоль тротуаров бежали мутные ручьи. Туча расстегнул все пуговицы на пальто, размотал шарф и запихнул его в карман. К остановке подъехал покосившийся на один бок желтый троллейбус, Туча уже занес было ногу над ступенькой, но передумал и двинул по залитой солнцем улице пешком. Через сотню метров он снял пальто и повесил его на локтевой сгиб.
   Туча пересек сквер с двумя рядами гранитных памятников-бюстов усатым латышским революционерам. Вокруг памятников бегали дети в оранжевых и зеленых курточках, месили резиновыми сапожками земляную жижу. С купола Планетария сорвалась шумливая стая грачей; двадцатиэтажная коробка гостиницы Латвия сияла как голубой кристалл в серебре. Афиши кинотеатра Daina зазывали на фильмы: В стреляющей глуши, Зимняя вишня и Откройте, полиция. Высоченный каменный Ленин указывал вытянутой рукой в сторону ресторана Арарат.
   В парке им. маршала Баграмяна, едва лишь теплело, начинали собираться шахматисты-любители. Потертые деревянные скамейки у эстрады-ракушки заставлялись шахматными досками. Группы мужчин, зрителей или ожидающих своей очереди, толпились вокруг игроков. Играли только на деньги, но ставили, обычно, небольшие суммы - рубля по три за партию, иногда - больше. Играли рабочие с профессорами, инженеры с художниками, следователи с уголовниками. Наигравшись вдосталь, шли к пивному ларьку возле танцевального павильона или рассаживались на скамейках вокруг фонтана с бронзовыми карапузами, доставали из портфелей чекушки с водкой, бутерброды с колбасой и сыром, дымили Примой, Космосом, Беломором или Ригой. Большинству шахматистов перевалило за сорок, многие приближались к пенсионному возрасту, старики и тридцатилетние составляли меньшинство, а молодых парней среди игроков не наблюдалось вообще. Молодые парни заполняли парк им. маршала Баграмяна ближе к вечеру; парни выпивали, тискали девушек, бренчали на гитарах и затевали драки со случайными прохожими.
   Туча переходил от одной группы любителей шахмат к другой, наблюдал за игрой. Несколько раз предлагал себя в качестве соперника, но всегда получал отказ: шахматисты оглядывали мельком его юное щекастое лицо, украшенное очками, и кидали пренебрежительно: "Подрасти, шкет". Куда уж расти, думал с иронией Туча, во мне и так, весу за девяносто кэгэ, а рост мой метр восемьдесят пять.
   Утратив надежду найти партнера, Туча наблюдал за окончанием партии низкорослого брюхана в серой шляпе, сдвинутой на затылок, и страшно худого и густо морщинистого мужчины в клетчатой фланелевой рубашке и синем пиджаке, который был явно велик владельцу. На пальцах худого синели коряво вытатуированные перстни с различной формы крестами и черепушками; ветер трепал его жидкие, совершенно седые волосы.
   Брюхан проигрывал, он то и дело вытирал потное лицо платком, теребил браслет наручных часов и громко сопел. Худощавый посмотрел на доску, перевел взгляд на соперника, сказал: "Мат тебе, что тут скрипеть..." - и с устало-презрительным видом откинулся на спинку скамьи. "Мат... Мат... Мат!" - согласились зрители. Брюхан расстегнул ремешок позолоченного Полета и протянул часы тощему. Тощий, не глядя на часы, небрежно сунул их в карман пиджака и оглядел собравшихся. Желающих составить ему следующую партию не нашлось, и Туча решился: "Можно я с вами сяду?.." Тощий хмыкнул и медленно процедил сквозь зубы, выделяя каждое слово, как будто он не говорил, а ронял тяжелые камни в сырую глину: "Я не прокурор, чтоб сажать. А так... присаживайся". Окружающие засмеялись, Туча кинул пальто на спинку скамейки, присел и стал расставлять фигуры. Мужчина протянул ему руку: "Валера". Туча ответил на рукопожатие: "Очень приятно! Вова". Ладонь у мужчины была гладкой и мягкой, пальцы длинными и тонкими, но рукопожатие очень крепким.
   "Шуршунов-то у тебя хватит со мной играть?" - спросил Валера.
   "У меня - шесть рублей".
   "Не густо".
   "Если вы не против..."
   "На ты".
   "Извините!.. Если вы... если ты, Валера, не против, я бы хотел сыграть с вами..."
   "На ты!"
   "Да... Я бы хотел предложить... тебе... сыграть со мной хотя бы три раза, по два рубля за партию".
   Валера скрипуче рассмеялся, показав зубы из нержавеющей стали, но тут же закашлялся, и сквозь тяжелый кашель, произнес: "Он... Он хотел бы... Он хотел бы мне... Он хотел бы мне предложить... Мне... Кха-кха... Ну, Вова!.. Кха-кха... Ну, и дерзкий ты, Вова!.."
   Несколько зрители подобострастно хохотнули. Валера, справившись с приступом кашля, вытер пальцем выступившие в уголках желтоватых глаз слезинки: "Ладно, Вова!.. Чай, месяц копил, что мамка на мороженое выделяла?.. Ну, что ж, тогда, почнем... С Божьей-то помощью!"
   Валера взял две пешки, белую и черную, завел руки за спину, а затем вытянул кулаки перед собой. Туча, не думая ни секунды, шлепнул Валеру ладонью по правому кулаку. Валера разжал пальцы - белая пешка: "Везучий ты, наверное, Вова?"
   Туча нацепил на нос очки, переставил пешку с Е2 на Е 4 и нажал на кнопку пластикового таймера.
   "Напугал!" - с иронией прокомментировал этот ход Валера. Зрители опять засмеялись, но Валера поднял синюю ладонь, и смех сразу утих. Валера сжал свои губы пальцами и прищурился.
  
   Они заканчивали пятую партию, когда парк погрузился в сумерки. Шахматисты прекращали игру к наступлению темноты: ночные фонари освещали парк довольно скудно.
   Валера пошарил по карманам брюк и пиджака, небрежно вывалил на доску мятые мелкие купюры и разнокалиберные монеты; отсчитал десять рублей и, сталкивая фигуры с доски, пододвинул кучку поближе к Туче. Парень сгреб деньги, сунул их в карман, надел пальто и поежился: "Не заметил, как похолодало".
   "Пересчитывать не станешь?" - Валера весело и добродушно улыбнулся. Казалось, проигрыш его ничуть не расстроил.
   "А я уже пересчитал, - ответил Туча. - Пока деньги на доске лежали..."
   Валера удивленно поднял брови и протянул руку для прощания.
   Когда Туча спускался вниз по лестнице, ведущей от эстрады к фонтану, Валера его окликнул:
   "Вова!"
   "Что?" - Туча обернулся.
   Валера движением губ перекинул папиросину с красно-желтым огоньком из одного угла рта в другой, выпустил клуб сизого дыма и оскалился:
   "Хорошо играешь. Приходи еще".
  
   **
   Витя! Меня срочно вызвали на дежурство. В холодильнике рыбные котлеты, обязательно подогрей! Свари вермишель, можешь пожарить яйца. Сосиски и соленые огурцы не трогай, это для солянки. Помой пол в комнате и на кухне (в воду добавь каплю нашатырного спирта). Сходи в магазин, купи картошки, три кило, черный хлеб и сахар, кусковой. Деньги на верхней полке в серванте.
  
   Целую! Бабушка.
  
   Брюс читал записку, стоя босиком и в одних трусах у распахнутого окна. Качалась ветка липы с проклюнувшимися листочками, скакал по жестяному карнизу воробей. Покатая крыша супротивного дома зеленела плесенью и мхом. По крыше, придерживаясь левой рукой за конек, пробирался к телевизионной антенне мужчина в кепке и синем комбинезоне, с черной сумкой на плече. Огибая желтую печную трубу, мужчина чуть поскользнулся, едва не поехал на заднице вниз, но затормозил, уцепившись за ребрышки, скреплявшие листы жести. Мужчина разинул рот, издав громкий звук. Слов Брюс не разобрал, но смысл фразы угадывался. Добравшись до антенны, мужчина прицепил сумку за выступ на крыше и достал из сумки моток страховочной веревки.
   Брюс допил остатки Боржоми из бутылки, стоявшей на подоконнике; взял мыло, полотенце, зубную щетку, тюбик с пастой Буратино и вышел в коридор. Ванная комната была занята, сосед - водитель автобуса, пел, плескаясь под душем: "Есть только миг между прошлым и будущим, есть только миг, за него и держись!"
   Их кухни в свою комнату с чугунной сковородкой, полной дымящейся картошки с луком, по коридору прошествовала, сверкая алюминиевыми бигуди, шлепая розовыми тапками и качая бедрами, пухлая шоферская жена. Зеленый махровый халат слегка распахнулся, блеснул золотой кулон-подковка, качнулась белая вислая грудь. Брюс шевельнул ноздрями; уступил дорогу. Его взволновала и женская грудь, и жареная картошка. Соседка тут же запахнула халат поплотнее, но бросила на парня быстрый и лукавый взгляд.
   Брюс отрезал от батона толстый кусок, достал из холодильника пачку масла, пару сырых сосисок и соленый огурец. Разрезал сосиски вдоль, а огурец кружочками; соорудил бутерброд и неторопливо сжевал его. Сварил какао со сгущенным молоком и, прихватив пару овсяных печений, вернулся в комнату. Он целых три часа просидел в кресле, рисуя карандашом на ватмане Брюса Ли. Образец находился перед глазами - цветной фотографический портрет актера. Страница, вырезанная из американского журнала, который Брюсу подарил Рубль, была пришпилена к двери канцелярскими кнопками. Удалось точно перерисовать искаженное воинственной гримасой лицо и обнаженный торс с рельефной мускулатурой. Но никак не получались руки; приходилось снова и снова тереть бумагу резинкой, ватман уже истончился, но руки все равно напоминали кривые клешни. Портретист взглянул на будильник, отложил незаконченную работу, допил остывший какао и стал собираться. Сосед-шофер уже освободил ванную комнату, его жена с пустой сковородкой в руке прошла по коридору на кухню мимо Брюса, как бы случайно задев его пухлым плечом.
   На лестничной клетке стояла незнакомая Брюсу девушка, одетая в длинный плащ, сшитый из небольших разноцветных кусочков ткани; под мышкой девушка держала широкую папку из картона; голову девушки украшала черная шляпа-котелок. Такие головные уборы Брюс видел только в кино, и носили их только мужчины. Незнакомка нажала на кнопку дверного звонка. Две пряди черных волос спускались девушке на щеки, загибаясь и утончаясь на концах, как арабские кинжалы. Брюса удивил внешний вид девушки, и он застыл, разглядывая ее. Девушка сердито поджала губы, отвернулась, переложила папку из одной подмышки в другую и надавила на кнопку еще пару раз. Дверь распахнулась.
   "Здравствуйте, Гражина Ежиевна!" - парень и девушка сказали это одновременно, и девушка невольно улыбнулась.
   "Алина, добрый день! Витя, здравствуй! Как бабушка?.."
   "Спасибо, хорошо".
   "Алина, проходи".
   Гражина Хлибко пропустила девушку в квартиру, вышла на лестничную клетку и прикрыла дверь.
   "Витя, давно хотела тебя попросить..."
   "Да".
   "Ты не мог бы иногда позировать моим ученикам? Им нужно учиться рисовать портреты. Я, конечно, буду платить, хотя это небольшие деньги..."
   "Запросто".
   "Вот и хорошо... Ты не бойся, раздеваться не надо будет!"
   "А я и не боюсь".
   "Ладно, ладно... - Гражина Хлибко улыбнулась. - Тогда я поговорю с Клавдией Васильевной, и если она не будет против..."
   "А зачем с бабушкой об этом говорить? Я сам решаю, что мне делать".
   "Хорошо, хорошо... Ты, конечно, сам все решаешь! Но с Клавдией Васильевной я все же должна поговорить. Она дома?"
   "Дежурит", - ответил Брюс и стал спускаться по лестнице, постукивая длинным ключом по толстым деревянным балясинам.
  
   Девушка повесила лоскутный плащ и котелок на рогатую вешалку. В комнате, залитой светом, поблизости от окна стоял готовый к работе мольберт. Девушка присела на высокий табурет спиной к окну, развязала тесемки на картонной папке, извлекла лист толстого шершавого ватмана с карандашным наброском блюда с фруктами, разместила лист на мольберте, проткнула ватман кнопками по углам.
   "Алина, - обратилась к девушке Гражина Ежиевна, входя в комнату. - Виктор согласился позировать во время штудий. Ты обратила внимание, какие интересные у Виктора черты лица? Юный Чингисхан!!!"
   Алина скептически хмыкнула, чуть скривив губы, и прицелилась карандашом на вазу со сливами, виноградом и яблоками из раскрашенного папье-маше, размешенную на подставке чуть поодаль от мольберта. Прикусила кончик языка и перевела острие карандаша на свой эскиз.
  
   На перекрестке улиц Маукас и Дупас, полном спешащих прохожих, Брюс лицом к лицу столкнулся с Плаксой. Иногда ему казалось, что девушка караулит его за каждым углом. Плакса застенчиво улыбнулась:
   "Привет! Ты куда?"
   "Привет. Я-то в магазин".
   "Я тоже! - радостно воскликнула Плакса и пошла рядом. Она сняла пушистую белую шапочку и засунула ее в карман клетчатого пальто, а пальто расстегнула, пояснив: - Тепло уже совсем..."
   "Да, тепло", - согласился Брюс.
   Они шли молча. Плакса то и дело откидывала ладонью светлые волнистые волосы назад. Или мотала головой, чтобы пряди эффектно рассыпались по плечам. Девушка только этой весной начала краситься: ее глаза окружали огромные фиолетовые пятна, а губы блестели, как переспелая мокрая клубника. В мочках ушей, как мятные леденцы, зеленели пластмассовые клипсы.
   Плакса то и дело поглядывала на Брюса сверху вниз, но он сосредоточенно смотрел себе под ноги. Плаксе приходилось укорачивать шаги, едва ли не семенить, чтобы идти с Брюсом рядом. Несколько раз она попыталась завязать разговор: "Как дела?.. Чем занимаешься в свободное время?.. Завуч наша новая - дура набитая, по-моему!.."
   Брюс отвечал равнодушно и кратко: "Нормально... Да, так, ничем особенным... Завуч? А, ну, да... Хотя старая была не лучше".
   От обиды лицо Плаксы приняло страдальческое выражение, а глаза увлажнились. Она едва держалась, чтобы не расплакаться. Брюс этого не замечал: он думал только о странно одетой девушке Алине, у которой черные пряди волос лежали на щеках как изогнутые клинки.
  
   **
   В раннем детстве Чиган не задумывался о том, почему его папа и мама - светловолосые, а он - черненький и кучерявый. Однажды, когда ему было лет десять, подвыпившая соседка протянула ему засохший пряник, потрепала за кудельки и просипела, весело скаля гнилые черные зубы: "И в кого ж ты такой уродился, мальчишечка безконвойный?!" Грызя твердый пряник, мальчишечка немного поразмышлял над вопросом. Он спросил у родителей, что значит "безконвойный", и в кого он таким уродился. Родители не знали значения русского слова "безконвойный" и страшно смутились. Сварщик судоремонтного завода Раймонд Чодарс и его жена Кристина, работница молочного комбината, были людьми застенчивыми и молчаливыми. Они смущались по любому поводу и всегда всех стеснялись: начальства, случайных прохожих, рабочих домоуправления, продавцов в магазинах. Казалось, они стесняются даже друг друга: сталкиваясь в узком коридоре, они стыдливо опускали глаза.
   Чиган не помнил, чтобы родители разговаривали бы с кем-нибудь дольше двух минут. Мама, находясь дома, все время копошилась по хозяйству, а папа в это время смотрел по телевизору кино, хоккей или новости. Чиган все понимал по-латышски и мог изъясняться простыми фразами, но на улице играл в основном с русскими ребятами, и поэтому владел русским бойчее. До третьего класса он учился в латышской школе, но успевал плохо, ни с кем не ладил; учителя жаловались на его непоседливость и строптивый нрав; и, после очередной шумной драки, - Чиган запрыгнул на парту и резво лягал одноклассников, - родители, повздыхав, перевели его в русскую школу, где он освоился быстро и легко.
  
   Чиган голышом валялся на диване и щипал гитарные струны, подбирая аккорды к песне, и тихо напевал: "Арго-о-о! Разве путь твой ближе, чем дорога млечная. Арго-о-о! О каких потерях плачет птица встречная? Парус над тобой, поднятый судьбой, это флаг разлук и странствий, знамя вечное... На - най - на - най - на - на! На - най - на - най - на - на!" - когда в дверь постучал сосед-пенсионер и позвал Чигана к телефону.
   "Дело есть, - произнес Рубль важным тоном. - Встречаемся все на нашей крыше в полпятого".
   "Ладно, деловар!" - ответил Чиган и несколько раз ритмично тренькнул рычажком звонка велосипеда, прислоненного к коридорной стене.
   "Арго-о-о-о... На - най - на - най - на - на..." - напевал Чиган, одеваясь.
  
  
   Три
  
   Плоскую крышу пятиэтажного дома покрывал толстый слой сырого дерна с остатками жухлой прошлогодней травы. Вырастет свежая трава, солнце высушит дерн, и на крыше можно будет загорать как на поляне. Мамонт забрался на печную трубу и, усевшись на ней, включил плейер и раскурил бычок Примы. Чиган стоял у края крыши, уперев ногу в каменный бортик и подставив лицо ветру, и оглядывал панораму. Справа двигали стрелами грузовые краны речного порта, слева дымили трубы промышленных предприятий. На третьем этаже супротивного дома распахнулась створка окна, высунулся по пояс мальчишка в майке с изображением Чебурашки и, облокотившись на подоконник локтями, стал пускать радужные мыльные пузыри. Выше этажом у стола рядом с открытым окном сидела женщина и крутила колесо швейной машинки. В соседнем окне длинноволосый парень, развалившись на диване в одних джинсах, исполнял витиеватое соло на электрогитаре: динамик разносил пронзительные звуки по всему району.
   "Во струны рвет, гривотряс! - к бортику подошел Туча. - Ты так можешь?"
   "Я лучше могу, - ответил Чиган. - Шустро он, конечно, пилит! Но ни мелодии нет, ни ритма, ни хуя".
   Темные занавески закрывали одно из окон на треть. Мелькнула фигура женщины в трусах.
   "Баба голая!" - крикнул Чиган.
   "Где?" - Мамонт спрыгнул с печной трубы и подбежал к краю крыши.
   "Только что была... Вон в том окне. Вон она!" - Чиган указал пальцем направление.
   Женщина появилась снова, но уже в коротком халатике.
   "Пиздун ты!.." - протянул Мамонт разочарованно.
   "Я тебе говорю, она голая была! Туча, подтверди..."
   Супротивный дом также имел пять этажей и плоскую крышу. Дверца каменной будки, покрытой гнилым толем, распахнулась, на крышу одним длинным прыжком выскочила крупная мохнатая собака с черно-серой мордой. Вслед за собакой на крышу выбралась девушка в узкой джинсовой куртке и в алой юбке до колен. Собака присела у жестяной вентиляционной трубы, выдавила из себя здоровенный котях и, облегчившись, стала радостно носиться по крыше от одного бортика к другому.
   "А я то думаю, - сказал Мамонт, выплюнув окурок за бортик, - откуда на наших крышах столько собачьего говна!"
   "Что за девчонка, знаешь?" - спросил Чиган у Тучи.
   "Я отсюда лица не вижу, - ответил Туча и прищурился. - Симпатичная?"
   "Не-а. Страшная. Просто крокодил какой-то!" - Чиган сверкнул крупными белыми зубами и помахал девушке рукой. Девушка тут же отвернулась.
   "Это мильтоновская дочка, - сказал Мамонт презрительным тоном и сунул руки в карманы. - Участкового нашего, бегемота гундосого".
   "Она же мелкая совсем была... - Туча прищурился, стараясь разглядеть девушку получше. - И мне не казалось, что такая уж страшненькая девчонка".
   "Ну, значит, подросла да пострашнела, - ответил Чиган и помахал девушке ладонью еще раз. - Эй!"
   "Смотрите, какие заманихи за зиму наела! Вон, как под курткой выпирают, - и добавил Мамонт с циничной усмешкой. - Сучка немятая..."
   Чиган расхохотался, запрокинув голову, а Туча посмотрел на Мамонта с укоризной.
   Собака заметила парней, положила передние лапы на бортик и стала гавкать, вздыбив шерсть на загривке. Мамонт оперся о парапет руками и, скорчив злобную харю, издал в ответ серию отрывистых звуков, имитирующих собачий лай. Девушка гладила заливающуюся собаку, пытаясь ее успокоить, тянула ее за ошейник от края крыши.
   "Кончай ты!" - сказал Туча.
   "Кончай себе в штаны", - огрызнулся Мамонт, но лаять прекратил.
   Чиган подобрал в углу крыши ржавую железную цепь в палец толщиной и стал раскручивать ее восьмерками вокруг себя и над головой. Собака успокоилась и отбежала на дальний край крыши, где пометила угол струей. Туча смотрел на девушку, а девушка смотрела на него. Ветер сбивал ее длинные черные волосы в сторону, девушка отбрасывала ладонью пряди со лба, и волосы развевались, как иссеченный шрапнелью пиратский флаг. Широкий подол алой юбки пламенем трепетал вокруг бедер, белели голые ляжки. Чиган крутил цепь и сам ловко крутился вокруг своей оси, сражаясь с толпой воображаемых врагов. Цепь, рассекая воздух, издавала мягкий шуршащий звук. Мамонт из предосторожности отошел подальше и наблюдал за Чиганом, скептически щурясь.
   "О-о-о-х!!! - Чиган вдруг выронил цепь и, схватившись за голову, присел на корточки.
   "Что, залепил сам себе по башке, да? - злорадно усмехнулся Мамонт. - В зимней шапке это надо делать..."
   Чиган кульком повалился на бок. Мамонт подбежал к нему, склонился, приобнял за плечи.
   "Эй, ты чего, брачка? Помираешь уже?!"
   "Н-не, не помираю, - Чиган стонал и растирал правое ухо ладонью. - Но больно так, что пиздец!"
   "Дай-ка посмотрю", - к Мамонту подошел Туча и склонился над Чиганом.
   Минуту они рассматривали вспухшее красное ухо Чигана и широкую ссадину на затылке; волосы стали липкими от крови.
   "Не смертельно, - поставил диагноз Туча, - кастрюля в порядке. Но если бы в висок попало, то все, хана...", - и он протянул Чигану носовой платок.
   "Я говорю, ушанку надо надевать", - Мамонт вытряс из пачки последнюю сигарету.
   "Ага, блядь... Каску!!! - Чиган сел на задницу, приложил платок к затылку и стал покачиваться вперед-назад. - Оставь докурить, а то и правда помру".
   Туча обернулся - ни девушки, ни собаки на крыше уже не было.
  
   Из квадратного люка показалось веснушчатое лицо. Рубль оценивающе взглядом окинул компанию:
   "Что, уже подраться успели, как вижу?"
   "Это Чиган сам себя... цепью по загривку", - ответил Туча.
   "На соседней крыше лялька одна грудастая собаку выгуливала, так он решил перед ней выебнуться, - сказал Мамонт. - А она на него - ноль внимания".
   "Лялька или собака?" - и, не дожидаясь ответа, Рубль ухватился руками за жестяную кромку и выбрался на крышу. Брезгливо посмотрел на ладони, встряхнул ими, потер одну о другую. Нагнулся над люком. Из люка вытянулись две руки, сжимающие картонную коробку. Рубль принял коробку, положил ее на дерн и помог вылезти на крышу Брюсу.
   "И не перед кем я не выебывался... - Чиган посмотрел на окровавленный платок и снова приложил его к затылку. - Размяться захотелось".
   Рубль открыл коробку и вынул из нее два пакета, с бубликами и с пряниками: "Угощайтесь!.. В коробке - лимонад".
   Парни жевали бублики и пряники, запивая их Тархуном и Байкалом.
   "Ох, - Чиган жмурился от наслаждения, запрокидывая голову. - Лучше Тархуна` нету ничего".
   "А мне Байкал больф-фе нравиф-фся", - сказал Туча с набитым ртом.
   "А мне... всё нравится!" - ответил им Мамонт и подбросил пустую бутылку высоко вверх. Зеленое стекло сверкнуло в лучах солнца, бутылка завертелась пропеллером. Брюс прыгнул в сторону, как вратарь за мячом, на лету поймал падающую бутылку и аккуратно положил ее на крышу.
   Рубль ткнул пальцем в плеер, прицепленный к штанам Мамонта:
   "Вещная вещь! Спиздил, что ли?"
   "Обижаешь... Отжал у козла! Он на меня первым наехал. Не знал, на кого наезжает. Ну-так, как наехал, так и съехал. Я его в шесть секунд поломал и сморщил".
   Рубль поднял брови, открыл было рот, словно намереваясь что-то сказать, но сдержался, промолчал, махнул рукой и вынул из пакета очередной пряник.
   "Классный банкет!" - сказал Чиган, вытирая губы ладонью.
   "Скорее, фуршет", - сказал Рубль.
   "А разница?" - спросил Чиган.
   "Принципиальная, Чиган, принципиальная", - ответил Рубль.
   "У тебя платок к башке прилип", - сказал Мамонт Чигану.
   "Пускай висит пока, - ответил Чиган. - Туча, ты извини, но твой платок, кажись, придется выбросить".
   "Выбрасывай", - Туча махнул рукой.
   "Ты не запускай это... Промой чем-нибудь, - сказал Брюс. - Только не перекисью, а-то еще станешь наполовину блондином".
   "Блондинкой!" - хохотнул Мамонт.
   "Муйня!.. - Чиган шутливо ткнул Мамонта кулаком в плечо. - Само заживет. На мне - как на собаке. Я когда на велике грохнулся, кожу на ноге распорол - сантиметров на десять, так сказал родокам, на фиг мне врач, заклеил пластырем и через неделю всё новым мясом заросло".
   Рубль достал их внутреннего кармана джинсовой куртки толстую пачку глянцевитых бумажных прямоугольников, размером с поздравительную открытку. Разделил пачку на две части, вытянул руки вперед, показывая карточки:
   "Вот".
   "Бабцы-ы-ы-ы!.." - радостно воскликнул Чиган, рассматривая фотокарточки с обнаженными девушками.
   "Обан-на, негритоска, - Мамонт поднял вверх карточку с темно-коричневой девушкой, сидящей в одних чулках и кожаной фуражке за барной стойкой. - Ну и жопа... Слушай, а ты что, предлагаешь нам сейчас дружно подрочить?!"
   "Если хочется - дрочи, - ответил Рубль с некоторым раздражением. - А я предлагаю вам наваристое дело. Продаете картинки, по три рубля за штуку. Два рубля - мне, рубль - себе. Справедливо?"
   "А если я их по пять рублей стану продавать?" - спросил Чиган.
   "Все равно... Мне - два, себе - остальное, - ответил Рубль. - Но... не советую. Не пойдут по пять. Три - нормальная цена. Я это продумал".
   "А где продавать?" - спросил Туча.
   "Ну, что ты как маленький, Вова?! Где, где... На далекой звезде! - Рубль согнул пальцами крышечку от бутылки и запустил ее в трубу, крышечка отскочила, спугнув с крыши стайку воробьев, ожидавших остатков пиршества. - В школе, конечно. Но только нормальным шкетам... чтоб не стуканули. - Рубль повернулся к Мамонту. - А ты в своей учаге..."
   "А ты спроси, давно я там был!"
   "Спрашиваю - давно?"
   "С тех пор, как зачислили - пару раз появился", - Мамонт улыбнулся, обнажая желтоватые кривые зубы.
   "Так, может, ради дела, стоит тебе туда зайти еще пару-другую раз? - Рубль прищурился. - Тебе деньги не нужны?"
   "Деньги?.. Да, я по парку вечером пройдусь... туда-сюда-обратно. И насшибаю жменю копья у лохов".
   "А, ну, хорошо, - Рубль забрал у Мамонта фотокарточку. - Ходи и дальше... копейки сшибай. Доходишься однажды... Нарвешься на кого-нибудь... На лоха - с черным поясом по карате".
   "Да, клал я на всех этих дергунов с их поясами! Черный пояс, черный пояс... А у меня - черная кепка по гопстопу".
   Чиган, Туча и Брюс рассмеялись. Рубль с досадой махнул рукой и отвернулся.
   "Ладно, ладно, давай сюда эту порнуху, - сказал Мамонт примирительно и потянулся за карточкой. - Ч-чо надулся?"
   "Ладно-ладно!.. - передразнил Мамонта Рубль. - Одолжение он мне делает. Я работу предлагаю. Не хочешь, не участвуй".
  
   **
   Саша Горбачев задел бедром гвоздь, торчащий из стены сарая, и на джинсах образовалась треугольная дырка. Саша через эту дырку осмотрел кожу на бедре - царапина оказалась поверхностной, кровь едва-едва выступила. Но порча единственных штанов, - если не считать уродливых брюк от синей школьной формы, - вызвала огорчение. Надо было, - пришла к нему запоздало хорошая мысль, - отправляясь за инструментами, надеть эти самые форменные брюки.
   Саша в полутьме, - редкие тонкие лучи света пробивались сквозь щели, - нашарил на полках сарая пару отверток, моток изоленты, плоскогубцы, жестянку с шурупами; сложил все это в коробок из-под посылки, - на коричневой фанере белели остатки наклейки с обратным адресом "г. Минск, ул. Воро...", - выбрался из сарая, протиснувшись между треснувшим шифоньером и листами ДСП, замкнул засов тяжелым полукруглым замком, направился к черному ходу в дом, поднялся на третий этаж по каменной винтовой лестнице.
   "Двери надо запирать на ключ, когда во двор выходишь!" - проворчала соседка-бабуля, продолжая яростно терзать деревянной лопаткой мешанину из лука, моркови и рубленого мяса. Над глубокой чугунной сковородкой клубился ароматный пар, и Саша сглотнул слюну. Соседка с раздражением шмякала, терла и переворачивала жарево, еще двадцать минут назад, когда Саша проходил через кухню, и, видимо, до сих пор готовность и качество блюда кухарке не казалось удовлетворительным.
   "Я же совсем ненадолго вышел..." - попытался оправдаться Саша.
   "Да, хоть на две секунды, все равно... дверь - на запор!"
   Соседка с любопытством покосилась на коробок, прищурилась, рука с блестевшей от жира лопаткой замерла над сковородой, и Саша опустил коробок пониже и даже слегка наклонил его в сторону соседки, чтобы та убедилась - в коробке нет ничего запретного. Бабуля всегда присматривалась к тому, что несут в руках другие: в сумках, в коробках, в пакетах и даже в мусорных ведерках, и Сашу эти пронзительно-подозрительные взгляды очень смущали.
   Он двинулся по коридору, одна из дверей приоткрылась, Ольгерд Фрицланг, растирая плечевые мышцы, обратился к Саше:
   "Молодой человек, добрый день! Не поможете ли диван пододвинуть?"
   "Здравствуйте! Конечно..." - Саша поставил коробок у порога и зашел в комнату.
   "Вот, - сказал Фрицланг, указывая на кожаный диван с массивными резными подлокотниками, - отодвинул от стены, подмел там, стал обратно двигать, и чего-то плечо свело... Годы, что делать!" - и старик печально вздохнул.
   "Запросто", - Саша уперся и с некоторым усилием пододвинул диван на место.
   "Благодарю вас... Паша, если не ошибаюсь?"
   "Саша".
   "Извините!"
   "Ничего, Альберт Ольгернович".
   "Ольгерд Адальбертович".
   "Извините!"
   "Ничего... Как ваша матушка?"
   "Нормально. Курит много".
   "М-да... Чашку чая не желаете?"
   "Нет, спасибо, недавно пил".
   "Тогда вот, угоститесь хорошим шоколадом, - Ольгерд Фрицланг протянул парню плитку в черной упаковке с золотыми латинскими буквами. - И матушку угостите... Знакомый штурман мне специально привозит из-за рубежа. Горький шоколад - у нас его не достать нигде... Берите, берите!"
   Саша удивился: как это шоколад может быть горьким? - но угощение принял. Он невольно окинул взглядом большую комнату, равнодушно скользнул взглядом по старинной мебели, картинам в тяжелых позолоченных рамах, по причудливым подсвечникам из покрытого зеленоватой патиной металла, по изящным статуэткам из фарфора, - и, как завороженный, уставился на перекрестье двух рапир над конторкой из лакированного дерева.
   "Интересуетесь оружием? - спросил Фрицланг и, не дожидаясь ответа, снял одну из рапир со стены, взял ее за гибкий клинок и протянул рукояткой в сторону Саши. - Вижу, что интересуетесь. Глаза-то как загорелись!"
   Саша повертел рапиру, любуясь тусклой гардой, испещренной множеством сечек, и темным граненым клинком с утолщением на конце, и спросил:
   "Старинная?!"
   "Не очень. Начало века. Учебная, конечно".
   Саша сделал пару диагональных движений рукой, клинок рассек воздух со свистом. Звук показался Саше очень приятным.
   "В фехтовании упражнялись когда-нибудь? - спросил Фрицланг. - Хотя, впрочем, я и так вижу, что нет".
   "Нет", - Саше не хотелось расставаться с оружием, он ясно представил, как дерется в мрачном переулке с головорезами кардинала Ришелье, луна и факелы освещают мостовую, стучат по мокрым булыжникам каблуки, звенят шпоры, стонут смертельно раненные враги.
   "А хотелось бы?.. - спросил Фрицланг, подкрутил пальцем усы. - А то ваши сверстники все больше увлекаются самбо, боксом, карате всяким... Это хорошо, конечно! Я сам в юности и боролся, и боксировал... Но владеть холодным оружием, это совсем другое дело. Оружие, это куда серьезней! Не так ли?"
   "Наверное... Не знаю... Мне вообще-то пора уже!" - Саша с сожалением вернул рапиру хозяину.
   "Так вы желаете фехтовать?"
   "Да!.. А где?"
   "Здесь. У меня. Я мог бы стать вашим ментором, - Фрицланг согнул клинок в дугу. - Мне самому необходимо регулярно упражняться. А без партнера я теряю некоторые навыки. Вы могли бы помочь мне блюсти форму. А я... я научу вас сражаться".
   "Да!" - согласился Саша, стараясь не показать, насколько сильное чувство радости охватило его в этот миг.
  
   Звучал голос Мирей Матье: "П-р-р-р-р-р-р!.. П-р-р-р-р-р-р!.. М-р-р-р-р-р-р!.. М-р-р-р-р-р-р!.."
   Саша поставил коробку с инструментами на стол, рядом с утюгом.
   "Почему так долго?!" - раздался голос матери из смежной комнаты.
   "Соседу помог диван пододвинуть", - ответил Саша.
   "Иди сюда!" - приказала мать.
   "Ну, чего?.." - Саша робко приблизился к матери, с виноватым видом ожидая от нее упреков. Причины для ворчания могли быть какими угодно, и Саша привык чувствовать себя всегда и во всем виноватым. И еще он опасался, что мать может заметить пропажу двух сигарет из пачки. Саше с раннего детства нравилось нюхать табачный дымок, который пускала его мать, а в седьмом классе он впервые стащил у нее сигарету и попробовал курить взатяжку. И взял за правило из каждой открытой пачки выуживать одну-две сигареты, но не больше.
   Тамара Горбачева, стройная миниатюрная брюнетка лет тридцати пяти сидела у приоткрытого окна на стуле, закинув ногу на ногу. На подоконнике стояла голубая чашка с кофейной гущей на донышке. Пепельницу переполняли окурки, рядом лежала пачка Ту-134 и коробок спичек с тремя пшеничными колосками на этикетке; Тамара Горбачева достала очередную сигарету и чиркнула спичкой о коробок. На диске проигрывателя Rigonda крутилась виниловая пластинка. На тахте валялись квадратные конверты с цветными портретами Джо Дассена, Дэмиса Руссоса, Далиды, Луи Армстронга, Шарля Азнавура, Жанны Бичевской и Булата Окуджавы.
   Тамара Горбачева повернула колесико на Ригонде, убавляя звук.
   "Какой именно сосед?"
   "С усами такой... Лысый старик".
   "А-а-а, спекулянт этот?.. - Тамара Горбачева выпустила струю дыма в сторону окна. - Чего ему надо от тебя?"
   "Говорю же, диван я ему пододвинул, руку у него свело".
   "Больше ничего?.. О чем он с тобой говорил?.. Он не трогал тебя?.."
   "Зачем ему меня трогать?"
   "Ты еще ничего не соображаешь! - в голосе матери зазвенели нотки раздражения, впрочем, раздраженность была ее обычным состоянием. - Я в балете насмотрелась... на всяких... Если он когда-нибудь дотронется да тебя, сразу мне скажи!"
   "Ладно, ладно..." - буркнул Саша.
   "В сарае еще много дров?" - спросила мать.
   "Много. Еще на одну зиму, наверное, должно хватить".
   "Ужас! Куда их теперь девать?.. Ты слышал главную весеннюю новость?"
   "Нет".
   "К нам проводят центральное отопление! Вообще-то давно пора... Двадцатый век, столица республики, почти центр города..."
   "А мне нравится печку топить!" - сказал Саша.
   "Нравится ему... А дрова на третий этаж таскать тебе тоже нравится?"
   "Нормально. Мне не трудно".
   "Все равно, это стыд и срам - печное отопление в наше время! Как в глухомани какой-нибудь... Не могли они, когда жилье выделяли, сообщить, что печки в следующем году будут не нужны! Я бы не покупала столько дров. Куда мне их теперь девать?"
   "Продать можно".
   "Кому?!"
   "Тем, у кого останется печное отопление".
   "Болван, у кого оно останется? - Тамара Горбачева поменяла положение ног. - Ну и глуп же ты! Совсем, как твой отец... Во всем районе к ближайшей зиме установят центральное отопление. А больше нигде в городе не топят печки, мы последние... Кому я, колхозникам, что ли, повезу продавать эти дурацкие дрова?"
   "Ну, в Задвинье и на Югле, на Тейке... и кое-где еще... вовсю дымят печные трубы", - возразил Саша.
   "Откуда ты знаешь про Юглу и Задвинье?! Ты что, ездишь туда?.. А зачем? Что тебе там делать?"
   "Просто погулять".
   "А рядом с домом чего тебе не гуляется? Не смей никуда ездить без моего ведома".
   "Ну-у, ма-а".
   "Да!.. На окраинах одно хулиганье... У нашего завхоза внука избили, теперь с сотрясением мозга лежит. Тоже шлялся где попало!"
   Саша захотелось рассказать о том, что двух его одноклассников хулиганы не так давно избили как раз таки в одном из центральных парков, но подумал, что тогда мать может ему запретить гулять вообще.
   "Ну, ладно!.." - сказал он и повернулся, чтобы выйти из комнаты, но вспомнил про шоколад. Достал плитку из кармана, развернул обертку, отломил два кусочка для себя, а плитку протянул матери.
   "Вот, сосед просил тебя тоже угостить".
   "Что?! Он тебя уже шоколадками одаривает?.. С чего бы это?" - материнские брови поползли вверх, а взгляд стал колючим, и Саша испугался, потому что это были верные приметы зарождающегося скандала. Как будто вулкан выпустил из жерла едкий дымок.
   "Говорю же, я ему диван помог подвинуть".
   "Не пререкайся, во-первых! А во-вторых, не смей брать у него больше ничего! - мать вдавила недокуренную сигарету в пепельницу. - Что мы про него знаем?.. Ходят к нему постоянно какие-то типы... Чем он там с ними занимается? Почему живет один? Ни жены, ни детей".
   "Да, он старый уже совсем. Может, померла жена?"
   "Ладно... Иди уже, хватит мне глаза мозолить!.. А в комнату к нему больше, чтоб не заходил! И вообще - нечего по соседям шастать. Что мы про них знаем? - мать брезгливо понюхала шоколадную плитку, отломила дольку, с опаской откусила кусочек, разжевала, внимательно прислушиваясь к ощущениям. - Хм-м, необычно!.. Но вкусно!!!"
   Саша с облегчением вздохнул - кажется, буря прошла мимо. Тамара Горбачева, крайне нервозная и вспыльчивая особа, отличалась еще и высокой подозрительностью. Прошел лишь месяц, - с тех пор, как Тамара Горбачева, балерина на пенсии, преподаватель хореографии, получила жилплощадь от Министерства культуры и переехала из театрального общежития в коммуналку, - но она уже успела рассориться со всеми соседями. Дверной замок заело, но Тамара Горбачева почему-то решила, что кто-то из соседей из вредности запихал в него спички. Она вызвала не только рабочего из домоуправления, но и участкового милиционера, требуя, чтобы тот запротоколировал факт вредительства. Когда рабочий открыл дверь и разобрал замок, никаких спичек или других посторонних предметов в механизме замка не обнаружилось.
   "Старая уже вещь. Наверное, с Первой мировой служит. Купите новый, поставлю, нет проблем", - сказал мастер, складывая инструменты в ящик.
   "Ну, что ж вы, гражданочка, из-за такой ерунды шум подняли? - с укоризной произнес брюхастый участковый и обвел взглядом соседей, настороженно или с усмешками выглядывающих отовсюду: из-за дверей своих комнат, из ванной и кухни. - Все ж тут люди нормальные, приличные, давно живут, друг друга знают хорошо, уважают... А вы сразу так, ни с того ни сего, со своими обвинениями!"
   Тамара Горбачева фыркнула, задрала нос кверху и гордо удалилась, не подумав даже ни перед кем извиниться за скандал и оскорбительные подозрения. Саша испытал жгучий стыд за мать, но когда один из соседей, рослый молодой мужик в растянутых трениках и клетчатой рубашке навыпуск, покрутил большим пальцем у виска, указательный направив в спину Тамары Горбачевой, Саше захотелось этого дядьку стукнуть кулаком по голове.
  
   Саша присел за стол, пододвинул к себе утюг, взял отвертку и довольно быстро разобрал утюг на запчасти. Правда, что делать теперь со всеми этими мелкими и крупными деталями, как исправить неполадку, парень и понятия не имел. Он хмуро уставился на переплетение проводов. Почесал ухо, потыкал отверткой в нутро утюга, задумался над тем, что делать дальше. Сегодня, едва Саша вернулся из школы, мать прочитала ему длинную нотацию на тему, что, дескать, "в доме должен быть мужчина, а то и утюг починить некому". У Саши тогда возникло два вопроса: "У кого бы ему поучиться чинить утюги?" и "Виноват ли он в том, что в их доме нет мужчины?" - но озвучивать эти вопросы он не рискнул, дабы не обострять конфликт.
   Мать показалась на пороге комнаты и стала наблюдать за действиями сына.
   "Не смотри, пожалуйста, ма! - попросил он ее. - Я все сделаю, тогда..."
   "И почему это мне нельзя на тебя смотреть?!"
   "Мне это мешает сосредоточиться".
   "Мать ему мешает сосредотачиваться, надо же! Родная мать ему мешает, да?"
   Саша зло ткнул острием отвертки в нутро утюга и недовольно засопел. Тамара Горбачева прищурилась и подошла поближе:
   "Откуда такая дырка у тебя на джинсах?!"
   "В сарае за гвоздь зацепился".
   Мать взметнула руки к небу, быстрым шагом ушла в другую комнату и тут же вернулась обратно. Ее лицо приобрело красноватый оттенок.
   "Я надрываюсь за копеечную зарплату, голову ломаю, где бы еще денег раздобыть, а он - одежду рвет!"
   "Я случайно, ма..."
   "Случайно?! Я - одна тебя на себе тяну!.. Одна!!! У меня сил нет больше..."
   "Дырка небольшая, ее можно зашить".
   "У меня сил больше нет, ты слышишь! Зашивать тебе! Стирать тебе! Подметать за тобой, подтирать за тобой! Следить за тобой! Волноваться за тебя! За что ж мне все это, а?"
   Саша отложил отвертку в сторону, закрыл уши ладонями, поставил локти на стол и зажмурился. По опыту он знал, что материнские вопли и стенания утихнут только часа через полтора. Он всегда удивлялся, откуда она берет столько энергии? И где находит слова для длиннющих взволнованных монологов.
   Мать не унималась: ходила из одной комнаты в другую и вспомнила все сыновьи ошибки и проступки за последние три года. Саша встал и направился к двери, намереваясь сбежать на улицу. Но мать преградила ему дорогу - встала у двери и раскинула руки в стороны. Саша ушел в другую комнату, чуть прибавил звук на Ригонде, лег на тахту животом вниз и прижал ладони к ушам. Постарался воспринимать непрерывный словесный поток, как некий природный шум. Попытался отвлечься от него, думая о Мирей Матье, представляя, как она стоит на сцене в длинном черном платье и, освещенная прожекторами, поет для огромного зала: "П-р-р-р-р-р-р!.. П-р-р-р-р-р-р!.. М-р-р-р-р-р-р!.. М-р-р-р-р-р-р!.."
   Обычно он, едва не плача, терпел нотации до конца, мучительно переживая несправедливые упреки, но сегодня, после общения с Ольгердом Фрицлангом, в нем что-то изменилось. Он встал, закрыл дверь и придвинул в двери тахту. Вывалил из шкафа кипу постельного белья и связал вместе четыре простыни. Он читал в приключенческих романах, как герои с помощью связанных вместе простыней сбегают из запертых башен.
  
   Мамонт подозвал друзей к краю двора-колодца:
   "Чапайте сюда, брачки, концерт в разгаре!"
   "Она вроде артистка?" - спросил Чиган.
   "Да, оперная певица", - ответил Мамонт.
   "Нет, говорят, что она балерина", - возразил Рубль.
   "Какая, на фиг, балерина! - сказал Мамонт. - Слышь, как орет?.. Певица, я-те-точно говорю".
   "Как это ее сынуля еще не свихнулся от ее воплей?" - сказал Рубль.
   "Как это мы все еще не свихнулись? На весь двор заливается!" - сказал Туча
   "И вот заселят всяких психов, а нам жить рядом с ними..." - сказал Чиган.
   "А-чо, мне ни-чо, мне нра-а-а-вится! Прям как в театре", - сказал Мамонт.
   "Ты просто в хороших театрах не бывал", - сказал Рубль.
   "А ты бывал, что ли?"
   "С отцом и матерью - регулярно. На все премьеры ходим. На всех лучших гастролеров. И в драму, и в оперу. И на балет".
   "И в консерваторию, бля. На, бля, Баха!" - хохотнул Мамонт.
   "В филармонию, если точно. Да, ходим... А что, завидно?"
   "Да, охуеть просто, как обзавидовался! Зеленею просто до самых пяток. Мне б если б заплатили, я б только тогда и пошел бы на этого вашего Блябаха".
   "А на балете интересно?" - спросил Чиган.
   "Ну-у... маме интересно. А мы с отцом - дрыхнем".
   "Зырь-зырь! - закричал Мамонт. - Шкет от мамаши по канату тикает!"
   "Я б от такой мамаши и с десятого этажа сбежал..." - сказал Чиган.
   Брюс наблюдал молча, сложив руки на груди.
  
   Тамара Горбачева безуспешно толкала дверь и голосила. Саша распахнул окно, привязал один конец веревки к древку швабры, а другой конец выкинул за окно. Залез на подоконник, укрепил швабру поперек оконного проема. Посмотрел вниз - третий этаж. За толстые узлы было удобно держаться, и Саша понял, почему книжные герои предпочитают спускаться с высоты именно на простынях.
   Тамара Горбачева высунулась из окна другой комнаты и с расширенными от ужаса глазами засипела: "Саша!.. Саша!.. Что ты делаешь?.."
   "А ты как будто не видишь..." - негромко, так, чтобы мать не услышала, произнес Саша. В душе его не было ни страха, ни обиды, ему было, напротив, очень весело.
   Шторы в комнате на втором этаже были распахнуты, за круглым столом разместилось семейство: папа, мама, бабушка и восьмилетняя девчонка пили чай с пирожными. Взрослые уставились на Сашу в недоумении, а девочка тыкнула в его сторону измазанным розовым кремом пальцем и счастливо рассмеялась.
   "Извините..." - сказал Саша сдавленным от напряжения голосом и продолжил спуск, подумав с некоторой горечью: вот есть же все-таки семьи, где никто никого не ругает.
   Когда до земли оставалось пара метров, древко швабры хрустнуло, Саша полетел вниз, спружинил о землю ногами, но завалился на бок. Мать заверещала, и Саша тут же поднялся, показывая, что цел и невредим:
   "Да, в порядке я, в порядке! Видишь - живой".
   Связанные простыни и сломанная швабра валялись в грязи; Саша повесил ткань на забор, а деревяшки ногой подтолкнул к стенке. Он понимал, что только что совершил чудовищное преступление, которое перевесит все его прошлые грехи, но на сердце было легко и радостно.
  
   "Как он шлепнулся! - покачал головой Туча. - Я уж думал, шкет сломал себе что-нибудь, а он вскочил да поскакал, как подорванный".
   "Тебя бы не подорвало на его месте?" - спросил Рубль.
   "О, смотрите, смотрите, - крикнул Чиган, - эта мамашка его сумасшедшая из дверей выскочила. Вон, бежит!"
   Мамонт перебежал к противоположной стороне крыши и указал пальцем вниз:
   "В разные стороны бегут".
   "Тише, а то запалишь парня", - сказал Туча
   "Ему скоро своих детей заводить, а эта дура все за ним бегает", - сказал Рубль.
   "Хули, фуфел, маменькин сынок! - Мамонт с презрительной гримасой сплюнул на дерн, усеянный гнившими всю зиму древесными листочками и обрывками газет. - Эх-пивка-бы-щас..."
   Брюс стал молча собирать пустые бутылки и укладывать их в картонную коробку
   "Да, надо убрать, - присоединился к нему Рубль. - Это ведь наша крыша".
  
   **
   Между краснокирпичными тумбами чернел забор из досок. Вдоль забора - батарея пустых бутылок. Четверо мальчишек прицелились одновременно из рогаток. Две бутылки рассыпались на осколки, у одной отлетело только горлышко. Саша обогнул стрелков. Услышал за спиной старческие возмущенные возгласы: "Зачем тару бьете зазря?! С жиру беситесь, оглоеды?!" - оборачиваться не стал. Ступил на тропинку, струящуюся вдоль канала, по каналу медленно шло громыхающее железными суставами желтое судно, чистящее дно, - гибрид платформы с бортами, снегоуборочной машины и подъемного крана. Сильно пахло илом и дизельными выхлопами. Клецки белых облаков разогнал порывистый ветер, и светлое небо посерело, плотная морось охолодила лицо. Саша застегнул молнию на куртке до горла. Навстречу ему шло четверо парней, в другой раз он предпочел бы свернуть с их дороги, но сейчас, сунув руки в карманы и опустив подбородок, двинулся им навстречу. Один из парней скользнул по его лицу равнодушным взглядом, остальные вообще не повернули головы и, смеясь над чем-то своим, прошли мимо.
   Саша остановился на середине ажурного металлического моста, перекинутого через десяток железнодорожных полотен, и долго наблюдал, как свистящий, сипящий и дымящий тепловоз тягает туда-сюда состав желтоватых цистерн, обильно покрытых черными разводами мазута.
  
   **
   Асфальт школьного двора покрывал влажный слой прошлогодних листьев, изломанных веточек, кусочков бумаги, сигаретных окурков, горелых спичек, оберток творожных сырков и конфет. Солнце уничтожило последние остатки снега, и школьников, с четвертого класса по девятый, выгнали на субботник. Девочки, как всегда, трудились старательно и методично, а мальчики норовили увильнуть от уборки двора, стоило учителям ослабить надзор.
   Чиган болтался, раскачиваясь из стороны в сторону, на железном турнике; Брюс висел вниз головой на перекладине брусьев, уцепившись за нее согнутыми в коленях ногами; Туча курил, прислонившись к шведской стенке; Рубль сидел верхом на деревянном гимнастическом бревне. Метлы и грабли валялись у кирпичной стены. Солнечный жар выпаривал влагу из грязи и асфальта, и парни изнывали от духоты.
   В проеме полукруглой арки показался Мамонт и помахал друзьям рукой; в уголке рта у Мамонта белела незажженная сигарета. Он приблизился, поздоровался со всеми за руки, спросил:
   "Спички есть у кого?"
   Чиган отпустил перекладину турника, протянул Мамонту коробок, сказал:
   "Только целку не порть".
   "Какую целку?" - удивился Мамонт.
   "Примета такая... У коробка две стороны, но чиркаешь только по одной, а другую бережешь. Это - целка!.. Когда остается последняя спичка, чиркаешь по целке и пока спичка горит, загадываешься желание".
   "Исполняется?" - спросил Мамонт, крутя коробок в пальцах.
   "Исполняется", - кивнул головой Чиган.
   "Зашибись! - Мамонт достал спичку и чиркнул ею по целке, прикурил и дождался пока спичка потухнет. - Я загадал..." - он бросил коробок Чигану.
   "Вот гад какой!.." - со смешком сказал Рубль.
   "Не сработает... - проворчал Чиган. - Я же сказал, последнюю спичку. А там еще полкоробка. Ты, Мамонт - деревянный по пояс. И это не лечится..."
   Мамонт осклабился, жадно затянулся, окутал себя клубами дыма и с едким, презрительным прищуром стал разглядывать школьников, скребущих граблями землю у стен или лениво фланирующих по двору. Девочки избегали встречаться с Мамонтом взглядами, а мальчики начинали бочком перемещаться подальше от спортивной площадки.
   "Козлина шурует!" - сказал Чиган и взялся за древко одной из метел. Брюс раскачался на брусьях и спрыгнул на корточки, поднял грабли с земли. Туча затушил сигарету о каблук и сунул окурок в карман, вздохнул, вытер ладонью испарину со лба и стал с грустью во взгляде рассматривать инструменты, как бы выбирая между метлой и граблями. Рубль ухватился за ручку огромного металлического совка и придал лицу серьезное выражение.
   К спортивной площадке приблизился завхоз, полный коротконогий мужчина лет пятидесяти, он сжимал под мышкой пачку плотных целлофановых пакетов. Завхоз брезгливо принюхался, уловив в воздухе запах табачного дыма и повернулся к Мамонту:
   "Что ты здесь делаешь, Подбородков?
   "Стою".
   "Ты в этой школе больше не учишься... К огромной для всех нас радости!"
   "А я в школу и не захожу", - Мамонт сунул руки в карманы, пыхнул сигаретой, чуть наклонил голову и стал сверлить завхоза немигающим взглядом из-под бровей.
   "Ты куришь на школьном дворе!"
   "Да уж. Покуриваю".
   Завхоз не смог выдержать взгляда Мамонта, отвел глаза, и в его голосе появились нервные нотки:
   "Двор, это школьная территория. Повторяю вопрос: зачем ты явился?"
   "Нельзя?"
   "Нельзя, - завхоз почесал нос указательным пальцем. - Я обратно пойду минут через двадцать, и чтоб тебя здесь к этому моменту уже не было".
   "Дык-канечна! Я уж схватил ноги в руки..."
   Завхоз поджал губы и потопал ко входу в спортивный зал. Обернулся:
   "Я не понимаю, что у вас общего с этим бандюганом? Вы же все вроде нормальные ребята. Что вас с ним объединяет?"
   "Интерес к художественной литературе", - серьезно ответил Рубль.
   Завхоз досадливо махнул рукой и продолжил свой путь.
   "Не поверил..." - сказал Рубль, пожав плечами.
   "Вот, козлина жирная!" - сквозь зубы процедил Мамонт.
   "Сейчас Гимнаста сюда позовет", - сказал Туча; он так и не смог выбрать между метлой и граблями, и держал в руках оба инструмента.
   "Пускай зовет", - Мамонт бросил окурок в ведро, который несла мимо девчонка-восьмиклассница. Девчонка вздрогнула и шарахнулась в сторону.
   "Гимнаст тебя через забор перекинет", - сказал Туча.
   "А-га... Перекинул один такой, - Мамонт достал новую сигарету. - Чиган, брось спички".
   "На! - Чиган показал Мамонту фигу. - Целку испортил?! Хуй тебе теперь, а не спички".
   "Так у тебя целка была?.. Ты что, баба?! - Мамонт покрутил ладонями, рисуя в воздухе женский силуэт. - Ну, тогда извини..."
   Чиган брыкнул ногой, пытаясь достать носком кроссовки до живота Мамонта, но Мамонт отскочил назад и показал Чигану средний палец.
   "Хорош бодаться! - сказал Рубль и обратился к Туче. - А как мои картинки?.. Покупают?"
   "Да... так себе. Покупают... помаленьку".
   "Помаленьку? Я вот свою пачку уже распродал".
   "Ну, ты ж у нас самый деловой, да".
  
   **
   Когда Саша Горбачев к восьмому классу перевелся в школу на Краснофлотской улице, он, как и в прежней школе, стал держаться наособицу. Не завел в классе ни близких друзей, ни лютых врагов. Не попал в число изгоев, но и не стремился в элиту. Его не пытались бить или унижать, и он никого не бил и не унижал. Иногда одноклассники называли его Буратиной за длиннющий нос, но в насмешках этих не чувствовалось агрессии. С учителями он не ссорился, а они быстро записали его в число тихонь-посредственностей; не выделяли его, но и не докучали ему.
   Правда, в марте этого года он вдруг стал объектом повышенного внимания. Некоторые, особо вредные одноклассники то и дело приставали к нему с дурацким вопросом: "Ты, случайно, не родственник генсека?!" Саша спокойно и терпеливо отвечал: "Нет, не родственник". Он не злился, не раздражался, не кричал "Отстань!" и поэтому даже самые приставучие зануды потеряли к нему интерес. Когда учителя вызывали его к доске, одноклассники больше не гоготали хором - к его фамилии привыкли.
  
   "Вот, держи пакеты, - остановил Сашу Горбачева завхоз и протянул Саше пачку грязных, скомканных целлофановых пакетов и большой совок. - В них складывай мусор. Но не запихивай пакеты в мусорник, а сложи их аккуратно в ряд у забора... Понятно?"
   "Понятно", - Саша взял пакеты и совок, и стал обходить школьный двор. Сметенный в кучки мусор Саша насыпал в пакеты и относил их к мусорным бакам. Когда пакеты закончились, Саша присел на корточки у стены.
   "Чего не работаешь, шнобель?" - к Саше вразвалку подошел девятиклассник с приплюснутым носом и отвисающей нижней губой.
   "Отдыхаю".
   "Чего отдыхаешь? Переработался?"
   "Да, нет... Но немножко решил отдохнуть. А ты чего не работаешь?"
   "Я? Ты меня с собой сравниваешь, что ли?! А ну-ка, давай... схватил метлу и пошустрил вдоль забора!"
   "Сейчас, отдохну и пойду".
   Девятиклассник несильно пнул Сашу в плечо. Саша завалился на бок, посмотрел на девятиклассника недоуменно. Поднялся, отряхнул пыль с синих брюк. И тут же получил звонкую затрещину в ухо. Саша схватился за голову, а девятиклассник толкнул его обеими руками, и Саша ударился затылком о водосточную трубу. Эта сцена привлекла внимание всех, кто находился во дворе, кто-то из школьников разгоготался, некоторые подошли поближе, предвкушая развлечение. Девятиклассник хотел было взять Сашу за грудки, но охнул и отступил, получив кулаком в нос. Из носа закапала кровь, девятиклассник подставил ладонь, он смотрел на красные капли с удивлением. Толпа вмиг затихла, в напряженной тишине раздался возглас "Ах, ты, шнобель! Ты..." - и девятиклассник двинулся на Сашу. Но ни договорить, ни подойти вплотную он не успел. Лицо Саши стало красным, глаза вытаращились и, шумно дыша, он первым ринулся вперед. Саша без остановки крутил обеими руками, как пропеллерами, и успокоился, когда противник рухнул на асфальт. Встал над ним, тяжело дыша, и молчал, сверля безумными глазами и раздувая ноздри.
  
   "Хорошо укатал", - сказал Чиган, обернувшись к Рублю.
   "Четко", - Рубль кивнул головой.
   "Это же наш сосед, - сказал Туча, - который от мамки... через окно..."
   "Не такой уж он задрот, каким кажется, - сказал Мамонт. - Пойду-ка я... Перетру кой с кем, кой о чем..."
   "Не зверствуй", - сказал Рубль.
   "Лад-на-а... - ответил Мамонт, подняв ладонь и ощерившись, - солдат ребенка не обидит".
   Мамонт, сунув руки в карманы, а сигарету в зубы, приблизился к компании парней, которые обступили поверженного одноклассника и кидали быстрые растерянные взгляды на Сашу, не зная, что предпринять.
   "Так, пиздохуи гундосые! - рявкнул Мамонт. - Значит, кота нет - мыши веселятся, да?"
   Школьники ответили Мамонту испуганными взглядами.
   "А я ведь всегда тут рядом... поблизости я... - зловеще и тихо протянул Мамонт, опустив голову, и снова громко рявкнул, повернувшись к самому рослому. - Спички!"
   "Я не курю..." - извиняющимся тоном ответил парень, которому Мамонт едва доставал до груди.
   "А меня, блядь, ни мало не ебет, куришь ты или нет? - Мамонт приблизился к парню вплотную, ухватил его за ремень, наступил ему на ногу и уставился на него маленькими злобными глазками. - Я зато курю! И повторяю - спи-и-ички! Нет спичек, держи леща", - и Мамонт дернул плечом, как будто намереваясь ударить, но не ударил. Парень съежился, зажмурился, его широкие плечи стали в два раза уже. Мамонт отпустил парня и довольно улыбнулся. Некто протянул ему зажигалку. Мамонт, не поворачивая головы, взял пластиковую зажигалку с изображением блондинки в розовом купальнике. Удивленно вскинул брови, посмотрел на владельца зажигалки, белобрысого паренька:
   "Ты что, салабон, совсем нюх потерял, да? Ты что, только вчера на свет вылупился, да?!"
   "А что?.."
   "Что-что! Пиздохуй ты, говорю, вот что!.. Я сказал спички, а не зажигалку. Ты совсем охуел, что ли, борзота? Страх потерял?"
   "Извини, Серый..."
   "Какой я тебе серый, сука ты, бля? - Мамонт, казалось, забыл про рослого парня и, набычившись, шагнул к белобрысому. - Ты кого, бля, серым назвал? Припух, да?"
   Губы у белобрысого задрожали.
   "Импортная?" - спросил Мамонт, вдруг сменив резкий тон на дружелюбный.
   "Да..."
   "Зашибись! - Мамонт крутанул колесико большим пальцем, прикурил, сунул зажигалку себе в карман и выпустил длинную струю дыма в лицо белобрысого. - Конфискована! В пользу сирот братского Вьетнама".
   Затем Мамонт обвел вокруг тяжелым взглядом, задерживая его на мгновение на каждом парне. Жестом поманил Сашу Горбачева, и, когда Саша подошел, хлопнул его по плечу:
   "Этот шкет, знаете, откуда?"
   "Не-е-ет..."
   "Ху-е-ет! Он - с Фричи. Знаете, что такое Фрича?"
   "Не-е-е..."
   "Ху-е-е! Блеете, как бараны... Фрича - это район, где я живу. Теперь понятно?"
   "Да-а-а".
   "Ху-я-я... Кто нашего тронет, тому выдернем все руки-ноги, поменяем местами и скажем, шо так и було`".
   Приобняв Сашу за плечи, Мамонт повел его в сторону Тучи, Чигана, Брюса и Рубля, которые наблюдали за выступлением Мамонта внимательно, но спокойно, даже с некоторой скукой, ибо видели еще и не такие спектакли.
   "Поня`л, как с борзыми надо трещать?" - спросил Мамонт Сашу.
   "По`нял".
   "Вот. Учись. Пока я жив. - Мамонт протянул Саше дымящуюся сигарету. - Куришь?"
   Саша покосился на обслюнявленный кончик примы и ответил:
   "Нет".
   "Зря. Советую".
   Мамонт подвел Сашу к своей компании и, еще раз похлопав по плечу, отпустил. Чиган первым протянул руку Саше:
   "Хорошо ты этого ушатал... Правильно, так и надо. Прешь вперед, пока урод не сдохнет".
   "Нет, ну, да, - Мамонт радостно оскалился, - бешено он костями молотил. Леший просто какой-то! Упертый... почти как я".
   Чиган, Рубль, Туча и Брюс переглянулись. Ибо в этот момент Саша Горбачев исчез - испарился в весеннем воздухе. И вместо него возникло новое существо - Леший. А Мамонт, широко улыбнувшись, показал всем зажигалку с фотографией блондинки:
   "Зырьте, чо-добыл, гы-ы!"
   "Ты, Мамонт, совсем как ребенок", - сказал Рубль.
  
   **
   Тяжелые двери краснокирпичного здания Академии художеств, увитого бордовыми и изумрудными побегами плюща, открывались и закрывались медленно и туго. По ступенькам поднимались и спускались юноши и девушки с широкими картонными папками на веревочных лямках, такими же, как у Алины. Брюс проводил взглядом парня в солдатской шинели нараспашку и в ковбойской шляпе, из-под которой свисал длинный хвост волос; в волосы были вплетены шнурки с разноцветными стеклянными шариками.
   "Да-а... художники!.." - сказал Брюс.
   Алина улыбнулась, поднесла к носу букетик ландышей: "Ну, мне пора. Спасибо, что проводил. И за цветы".
   "Так, значит, здесь ты учишься?"
   "Еще нет. Занимаюсь на подготовительных курсах. А экзамены этим летом. Может, поступлю!.." - Алина вздохнула, окинув мечтательным взглядом фасад с продолговатыми стрельчатыми окнами.
   "Я тоже рисую... немного", - сказал Брюс.
   "Учился у кого-нибудь?"
   "Нет, сам... Картинки из журналов перерисовываю, так и учусь. Деревья, цветы и дома легко получаются. Животные и люди, это потруднее... Особенно с руками мучаюсь. Руки вообще не могу нарисовать!"
   "Гражине Ежиевне показывал?"
   "Нет".
   "Покажи ей обязательно свои рисунки. И мне!"
   "Наверное... - А трудно сюда поступить?" - Брюс мотнул головой в сторону Академии.
   "Очень! - кивнула Алина и поправила лямки картонной папки, которые сползли с плеча на локтевой сгиб, и отвела от лица развеваемую ветром шелковую косынку цвета недозрелой вишни. - Особенно на русский поток трудно, но я поступаю на латышский, это чуть легче".
   "Почему на русский труднее?"
   "Долго объяснять... Ну, скажем так... потому что мест там меньше".
   "А-а... А ты хорошо знаешь латышский?"
   "Как родной. То есть, он и есть родной. У меня два родных языка - русский и латышский".
   "Как это так?"
   "Я еврейка".
   "И что?"
   "Ох, долго объяснять... И мне, правда, пора!"
   "Ладно... - Брюс поднял ладонь. - А я латышский... ни в зуб ногой".
   "Что ж мешает выучить?.. Ну, пока-пока! - Алина, придерживая папку, взбежала по ступеням, у дверей обернулась, помахала Брюсу бело-зеленым букетиком. - До новых встреч!"
   Тяжело поддающуюся створку двери перед ней открыл парень с кольцом в ухе, с длинной челкой и выбритым затылком. Челка была выкрашена в несколько цветов: в красный, зеленый, фиолетовый и желтый.
  
  
   Четыре
  
   Со стороны кондитерской фабрики на волнах теплого ветерка плыл запах карамели. По шоссе проносились автомобили и мотоциклы. Возле складских ангаров, огороженных металлической сетью, бурчал на холостом ходу грузовик; на рогах медленно разворачивающегося автопогрузчика, как крылья планера, подрагивала связка длинных желтых досок. На стадионе по красным дорожкам наматывали круги мосластые легкоатлеты. Тяжелые ворота кирпичного здания пожарной части распахнулись, в гараж въехала пожарная машина, и человек в черном комбинезоне сомкнул за ней створки.
   Леший, откинувшись на спинку скамьи в сквере между шоссе, стадионом и пожарной частью, бездумно пялился на круглые облака, похожие на хлопья сахарной ваты, которые висели в небе неподвижно. Леший ждал друзей, так неожиданно обретенных; они обещали сводить его к кондитерской фабрике и познакомить с добрыми женщинами в белых халатах и колпаках, с щекастыми и пухлыми работницами фабрики, которые, если их ласково попросить, могли кинуть с десяток конфет через ячейки проволочной сетки в окнах первого этажа.
   Рядом на скамейку плюхнулся молодой, стройный мужчина, поставил кожаную сумку себе на колени и внимательно оглядел Лешего с ног до головы. Во взгляде не было агрессии, но этот взгляд Лешему не понравился, хотя он не смог бы объяснить почему. Не так смотрели задиры, желающие начать драку, не так смотрели учителя, недовольные ответом. Ни один мужчина еще никогда на Лешего так не смотрел. Глаза у незнакомца были мутновато-масляными, как будто он хорошо поддал.
   "Привет!" - сказал незнакомец. От него пахло алкоголем, но запах нельзя было назвать противным. Мужчина был гладко выбрит, одет в идеально отглаженную рубашку-сафари и новые узкие джинсы. Темные, аккуратно подстриженные волосы поблескивали на солнце. Сияли лаковые остроносые туфли на высоких каблуках.
   "Здравствуйте", - кивнул Леший.
   "Привет! - повторил незнакомец через долгую паузу, он откинулся на спинку скамьи и задрал голову в небеса. - Отсосешь?"
   "Извините, что?.."
   "Я про это..." - мужчина расстегнул молнию на сумке и показал Лешему початую бутылку с темной жидкостью и белым аистом на этикетке.
   "Не-е, я не пью".
   "Мама не разрешает?.. - мужчина зубами вытянул пробку, сделал небольшой глоток, хыкнул от удовольствия. - Ждешь кого-то?"
   "Да, так..." - Леший растерялся, ему не нравилось, что незнакомый человек настырно задает ему вопросы, но не знал, как следует себя вести в подобной ситуации.
   "А девушка у тебя есть?"
   "Да".
   "Врешь. Нет у тебя девушки".
   Мужчина закупорил бутылку, шмякнув по пробке ладонью, убрал бутылку в сумку, застегнул молнию, огляделся по сторонам и положил ладонь на плечо Лешему.
   Леший отстранил руку. Он краем глаза увидел, что из-за гаражей вышли Рубль, Чиган, Брюс, Туча и Мамонт, и направились в сторону сквера. Рубль, жестикулируя, что-то объяснял Туче. Чиган увидел Лешего и незнакомого мужчину, пихнул Брюса в бок и указал пальцем в строну скамейки. Брюс вынул руки с карманов и ускорил шаг.
  
   "Я не понимаю, как можно было так лохануться! - эмоционально вещал Рубль. - Мы же договорились: картинки мелким не предлагать! И вообще - всяким стукачам и гандонам не продавать!"
   "А мы мелким и не предлагали... - оправдывался Туча. - И продавали только нормальным шкетам. Но кто-то из них перепродал пятиклашкам. А те - дрочили в гардеробе!.. И все сразу раскололись... Хотя все это можно было бы предвидеть. Шила в мешке..."
   "Так! Ладно. Вобщем, говорим одно - картинки купили у морячка... возле Баранки. У хрен знает, какого морячка. Морячок как морячок. Пусть будет плечистым блондином среднего роста. На правой ладони у него выколот якорь. Хотя, нет, про наколку не надо... а то еще перепутаем, на какой руке! Просто крепкий блондин в тельняшке... И главное, уперто держаться этой версии, как бы ни давили... Эй, вы, - Рубль на ходу повернул голову к Брюсу и Чигану, споткнулся о древесный корень, чуть не упал, выругался. - Вы слышите, бляха, че-я тут говорю или нет? Чтоб знали, о чем на педсовете пиздеть..."
  
   Мужчина вновь расстегнул сумку, хлебнул из бутылки. И положил ладонь Лешему на шею. Леший попытался отодвинуться, но мужчина сжал пальцы. Незнакомец сидел к гаражам спиной.
   Брюс перешел с трусцы на рысь и постепенно разогнался до галопа. У скамейки мелко скакнул, как воробей. Синяя кроссовка мелькнула у головы Лешего, возле самых глаз, и впечаталась ребристой подошвой в ухо незнакомцу. Голова мужчины дернулась вбок, но подоспевший Чиган коленом отправил ее, как мяч, в обратную сторону. Рубль коротко ткнул мужчину кулаком в нос. Мужчина упал на асфальтовую дорожку, уполз на животе под скамью и руками крепко уцепился за ножки. Из бутылки, отлетевшей на газон, на молодую траву толчками вытекала светло-коричневая струя.
   Туча за ноги тянул мужчину из-под скамьи. Мамонт бил его по рукам носками ботинов; но, заметив бутылку, оставил жертву в покое, подобрал бутылку, сказал: "О, трофей!.. Белый аист, три звезды... Хм-м, не пробовал!" - и, запрокинув голову, как пионер-горнист, выдул остатки спиртного одним залпом. Брюс, Рубль и Чиган охаживали мужчину по бокам и бедрам. Мужчина пускал ртом пузыри, из носа его текла кровавая юшка, смешиваясь со слюною. Мужчина не кричал, но шумно выдыхал воздух при каждом полученном ударе. Леший застыл от испуга и изумления. К нему повернулся Рубль, его грудная клетка тяжело вздымалась, а искаженное яростью лицо блестело от пота:
   "Чего стоишь? Присоединяйся!"
   "Да он, вобщем-то, ничего плохого мне не сделал..."
   Рубль подошел к Лешему, взял его за подбородок, уставился Лешему в глаза, и, не мигая, произнес, стараясь совладать со сбитым дыханием:
   "А надо ждать, чтоб сделал, да? Он - пидор!!! Понимаешь?.. И он к тебе клеился. Может, тебе это понравилось?!"
   "Нет, мне это не понравилось".
   "Ну, тогда вперед, брачка!" - Рубль ободряюще хлопнул Лешего по плечу и подтолкнул к скамейке.
   Раздался истошный женский вопль: "Что вы творите, подонки?! Прекратите немедленно!.. Мрази фашистские!!!" Зашелся в испуганном лае маленький серый пуделек, заскакал вокруг хозяйки как кудрявый мячик.
   По шоссе несся желто-синий милицейский Уаз; он прокатил было мимо сквера, но у перекрестка резко затормозил так, что взвизгнули шины, и дал задний ход. Москвич, ехавший следом, еле успел вильнуть в сторону. Мамонт отбросил пустую бутылку в сторону и крикнул: "Палево! Чешем на хрен, ноги в руки..." Мамонт снял с ремня плеер, быстро намотал на корпус провода наушников и опустил плеер в лючок на металлическом фонарном столбе. Рубль вынул из кармана складной нож и кинул его в просвет решетчатого канализационного люка.
   Парни метнулись к проулку между стадионом и гаражами, но им на перехват, со стороны пожарной части, уже несся десяток мужчин в черных комбинезонах и в красных куртках. Два пузатых милиционера, придерживая фуражки, трусили через газон, огибая кусты. Женщина присела на корточки, с ужасом разглядывая избитого мужчину. Пудель бегал вокруг, и тыкался черным носом ей в коленки. Женщина воскликнула: "Милиция, милиция!" Увидела, что парней, выкручивая им руки, милиционеры и пожарные валят на тротуар, крикнула: "Вызовите же скорую кто-нибудь! Да что ж это такое..." - и помогла ошалелой, окровавленной жертве подняться на ноги, достала из сумочки носовой платок.
  
   **
   У входа в актовый зал школы провинившиеся школьники и их родители ожидали начала педсовета. Первыми, понурив головы, вошли третьеклассники, которые, играя во дворе в пекаря, матерились так отчаянно, что работники соседнего госучреждения написали директору школы жалобу. Вторыми вахлаки из четвертого - они кидали из окна огрызками яблок в студентов политеха. В третью очередь, пятиклассники, которые натянули на гипсовый бюст Ленина лыжную шапку с помпоном. В четвертую - умельцы из шестого класса, Раппопорт и Беридзе, которые из алюминиевой стружки, марганцовки и спичечной серы изготовили бомбочку и подбросили ее на спортплощадку, где военрук учил школьников метать гранаты. В пятую - семиклассники, которые в пустых коридорах подкарауливали девчонок и щупали их полузрелые груди. В шестую - двоечники из восьмого, которые выкрали классный журнал и сожгли его в уборной.
   Рубль, Туча, Брюс и Чиган, как самые страшные разбойники, были припасены педагогами на десерт. Леший шел прицепом, хотя в распространении картинок с голыми девками он не участвовал, да и какова его роль в избиении мужчины, еще не было понятно.
  
   **
   Пожилой следователь Карл Берзиньш допросил потерпевшего, свидетелей и подозреваемых. Подозреваемые утверждали, что потерпевший совершал по отношению к их младшему товарищу агрессивные действия. Потерпевший это категорически отрицал, говорил, что его неправильно поняли, но подавать заявление отказался и даже попросил, в письменном виде, не наказывать ребят, так как сильно не пострадал и никаких претензий не имеет.
   "Что-то здесь не то, Саша... - Берзиньш, перебирая бумаги, обратился к своему младшему коллеге, соседу по кабинету. - Все темнят чего-то... И потерпевший, чую, темнит больше остальных! Чего-то он уюливает..." - Берзиньш говорил по-русски без акцента, но иногда употреблял слова и идиомы не по значению, или изобретал свои, которых в русском языке не существовало.
   Молодой следователь улыбнулся, оценив гибрид из слов "юлит" и "увиливает", оторвался от своей пишущей машинки и сказал:
   "Карл Янович, я полагаю, все проще пареной репы... Шпана заметила подвыпившего, одинокого прохожего и решила его ограбить. А он оказал сопротивление. Или грубо огрызнулся, чем еще сильнее их разозлил".
   "Нет, Саша, все не кажется мне таким уж простым, как твоя вареная рыба! - Берзиньш вытряхнул папиросу из пачки Беломора, сунул папиросу в рот, смял бумажный мундштук. - Там рядом стадион, оживленное шоссе, пожарная часть. В сквере часто выгуливают собак. Кто ж гопстопит в таком людном месте?"
   "Они еще дилетанты", - молодой следователь поднялся со стула, вытянул руку с зажигалкой, дал Берзиньшу прикурить.
   "Дилетанты... Но ведь не идиоты же? - Берзиньш затянулся. - Спасибо!.. И непонятно, почему потерпевший отказался писать заявление? Его избили, цинично унизили. Он что, такой уж приверженный толстовец? Не похоже..."
   Молодой следователь пожал плечами, щелкнул пару раз крышкой зажигалки, кинул ее на кипу бумаги на своем столе.
   "Тяжких телесных повреждений нет, заявления нет. Все подозреваемые несовершеннолетние. Стало быть, Карл Янович, основания для уголовного преследования невелики. Дело можно закрыть с легкой совестью. И никто вас не упрекнет. Пусть с этими ребятами разбираются учителя, детская комната милиции. Пусть участковый по месту жительства присматривает за ними - его работа. Есть комсомол, наконец! Кстати, Худойбердыев заинтересовался этим случаем... Вы очень дотошный и настырный, Карл Янович... - Молодой следователь посмотрел на портрет Дзержинского, висевший на стене. - Впрочем, советские органы правопорядка всегда ценили латышей за эти качества!"
   Молодой опер хотел польстить старшему коллеге, но Берзиньш нахмурился. Ему исполнилось шестнадцать, когда началась Вторая мировая, и он знал, что дотошность и настырность его соплеменников высоко ценили не только советские органы правопорядка, но и немецкие оккупационные власти. Берзиньш это хорошо помнил, но вслух об этом никогда, конечно, не говорил. Он достал из ящика стола белоснежную салфетку, поднялся, приставил стул к стене, накрыл сиденье стула листом оберточной бумаги, забрался на стул и тщательно протер стекло, защищающее портрет Дзержинского от пыли и мух. Довольный результатом, вгляделся в лицо славного чекиста. Прищурившись, произнес: "А что бы вы сказали на этот счет, Феликс Эдмундович?!"
  
   **
   Виктор Григорюк, скрестив руки на широкой груди, подпирал стену коридора спиной. За все время томительного ожидания он ни разу не взглянул на сына, сидевшего на корточках у противоположной стены. Тамара Горбачева с прямой спиной, балетным шагом, пятки вместе, носки врозь, прохаживалась из одного конца коридора в другой, чем нимало раздражала прочих родителей, и то и дело доставала их сумочки Ту-134, и выходила на улицу покурить. Мама Тучи не смогла явиться на педсовет по состоянию здоровья, пришел ее муж, Борис Анатольевич, он развернул газету и, навалившись животом на подоконник, углубился в чтение передовицы. Клавдия Васильевна, бабушка Брюса, присела на стульчик в углу и, с усталым видом, склонив голову набок, изучала вмятины, пятна и царапины на крашенном в коричневый цвет линолеуме. Раймонд и Кристина Чодарс со смущенным видом жались друг к другу.
  
   Учителя сидели на передних рядах зрительного зала. Завуч, краснолицая женщина с огромной янтарной брошью на массивном бюсте, попросила родителей не усаживаться на галерке, а занимать стулья поближе к сцене. Школьникам велели подняться на возвышение и выстроиться в ряд, неподалеку от черного фортепиано. Одетые по случаю педсовета в строгие костюмы и белые сорочки с однотонными галстуками, Рубль, Туча, Чиган, Брюс и Леший напоминали участников певческого коллектива. Казалось, завуч сядет сейчас за фортепиано и исполнит роль концертмейстера. Чиган и Туча обильно потели, но у Тучи имелся носовой платок, а Чиган обходился рукавом пиджака. Леший то и дело поправлял галстук и оттягивал пальцем тесный воротник рубашки. Рубль покусывал нижнюю губу и посматривал в окно, на зеленые верхушки кленов.
   "Итак, - произнесла завуч строгим, но и торжественным тоном, - Руслан Григорюк, Владимир Дугин, Бруно Чодарс, Виктор Корнаков и Александр Горбачев!.."
   Возникла напряженная пауза, как перед взрывом аплодисментов в театре, но аплодисментов не последовало. На сцену по боковым ступенькам взошла директриса - статная женщина с гигантским узлом пепельных волос на затылке. Она держала в руках синюю бумажную папку. С чувством оскорбленного достоинства произнесла: "Я на эту гадость даже смотреть не хочу!!!" - и показала залу несколько картинок с обнаженными девушками. Молодая учительница английского языка опустила голову и закусила губу, сдерживая смех. Учитель труда, худой, как швабра, и морщинистый, поправил круглые роговые очки и прокашлялся. Валерий Григорюк вперился жестким немигающим взглядом в лицо сына; Рубль тяжело вздохнул и уставился на носки своих туфель. Парни упорно твердили про морячка, у которого приобрели снимки, и затем терпеливо выслушали ряд нотаций о моральном облике советской молодежи. "Гнать таких надо из комсомола!" - подал реплику учитель труда. "Тех из них, кто состоял в комсомольской организации уже исключили, Аркадий Матвеевич, уже исключили!" - успокоила его завуч. "А что такое Баранка?" - спросила учительница литературы. "Дом культуры автомобилистов, в парке имени маршала Баграмяна", - ответил Рубль. Учительница презрительно фыркнула.
   Тема картинок с обнаженными красотками была закрыта довольно быстро. Избиение прохожего обсуждалось более эмоционально: "Устроить безобразную драку! Напасть на мирного прохожего! На советского гражданина! На труженика! На интеллигентного человека! Избить его ни за что! Варвары!"
   Бабушка Брюса заплакала. Завуч склонилась над ней, погладила ее по руке. Учитель труда подал реплику: "Чтобы ребята не покатились по наклонной, необходимо их всех поставить на учет в детскую комнату милиции!" - и передал для Клавдии Васильевны баночку с валидолом. "Уже поставили, уже поставили, Аркадий Матвеевич!" - заверила его завуч. - Вот, кстати, и представитель милиции присутствует среди нас... - и она обратилась к смуглому, черноволосому мужчине лет тридцати пяти, который с невозмутимым видом сидел поодаль от всех. - Рамзан Тимурович, может, вы что-нибудь скажете?! Что нам с ними делать?.."
   Мужчина пригладил и без того гладкие волосы ладонью, и поднялся: "Старший лейтенант Худойбердыев... Не считаю для себя возможным влиять на решение педсовета. Хотя этих ребят на произвол судьбы мы, конечно, не оставим!" - сел и скрестил руки на груди. Его лоб пересекал длинный горизонтальный шрам.
   Большинство учителей полагали, что оставлять в школе такую опасную компанию нельзя: "пусть получают среднее образование где угодно, только не у нас!" Преподаватель военного дела и физкультуры по прозвищу Гимнаст подал реплику: "Нет, давайте все-таки переведем их в десятый, и я обещаю, что к выпускному балу сделаю из них людей!" Гимнаст - капитан спецназа, пришел в школу после тяжелого ранения в Афганистане, но, несмотря на ножной протез, весело и бодро крутил замысловатые фигуры на турнике и брусьях. "А сейчас они, извините, кто? Марсиане?.." - с некоторой укоризной спросил Гимнаста седой и морщинистый учитель физики и математики по прозвищу Джоуль. Джоуль тоже вступился за ребят, напомнив, что все они неплохо успевают по отдельным предметам, а Владимир Дугин - математический уникум, и не раз с блеском защищал честь школы на городских и республиканских олимпиадах.
  
   Спускаясь по школьной лестнице Рубль толкнул Тучу в бок и попытался пошутить: "Детская комната милиции! Детская комната... Вот, хоть и здоровенный ты лоб с паспортом, а все равно - дитя!" Но шутка его самого не развеселила: на улице возле автомобиля его с мрачным видом поджидал отец. Всю дорогу ехали молча, Рубль поглядывал на отца, пытаясь угадать, что его ждет дома. "Иди-ка сюда, - отец зашел в гостиную и сел на диван. - Дверь закрой". Рубль прислонился спиной к книжному шкафу. "Мебель не порть! - сказал отец. - Не тобой она куплена". Чуть приоткрылась дверь, в просвете показалась рыжая челка: "Витя, я тебя прошу..." - прозвучал дрожащий женский голос. "А ну, дверь захлопни! - грубо рявкнул старший Григорюк на жену. - Без тебя разберусь".
   Он подался вперед, уперев локти в колени и сжав кулаки:
   "Как ты мог меня так подставить?"
   "Этот дядька к нашему другу прицепился. Ну, мы слегка..."
   "Мне дела нет до этого дядьки. Но как ты посмел что-то брать без моего ведома, щенок?! Ты как посмел в моем столе шарить?.."
   "Я тебя не сдал..."
   "Еще б ты меня сдал, гаденыш! Но как ты посмел?.."
   Виктор Григорюк поднялся, схватил сына за лацканы пиджака, рывком приподнял и стал мотать его тело из стороны в сторону, как большую куклу. Трещал по швам сшитый на заказ пиджак из дорогой ткани, мелькали в воздухе импортные лаковые туфли. Ноги Рубля выписывали в воздухе замысловатые фигуры, Виктор Григорюк шумно дышал, но вертел телом рослого парня без особых усилий.
   Мать, прислушиваясь, стояла у двери, но осмелилась вновь заглянуть в комнату, только когда раздался звон разбитого стекла. Ее сын сидел на полу, покачивая взлохмаченной головой из стороны в сторону. Его левую голень и щиколотку пересекали несколько глубоких царапин, обильно текла кровь, заливая паркет. На полу валялись осколки стекла и расколотая натрое фарфоровая вазочка. Мать метнулась к сыну, склонилась над ним. Отец приблизился к шкафу, потрогал пальцем торчащие из пластиковых пазов острые стеклянные клинья, оглядел корешки книг, забрызганные кровью, перевел взгляд на разбитую вазочку: "Жалко, ценная вещь была!" - вытер потное лицо рукавом рубашки и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв дверь.
  
   Учитель физики подошел к Туче в вестибюле:
   "Володя, ты понимаешь, что никакая школа не возьмет тебя после случившегося в десятый класс?!"
   "Да, Михаил Эдуардович, не возьмет".
   "И где же ты намереваешься закончить среднее образование?"
   Туча пожал плечами:
   "В техникум какой-нибудь поступлю... Вот индустриальный, говорят, неплох. Или - в вечернюю школу, и пойду работать".
   "М-да... Это был бы хороший вариант - для человека с заурядными способностями. Но ты - алмаз, парень! Извини за пышность, я такого тебе раньше не говорил, но сейчас говорю. Потому что мне не все равно!"
   "Спасибо".
   "Да уж пожалуйста... В техникуме или в вечерке ты получишь бумажку. И, скорей всего, в ней будут высокие оценки. Но необходимых знаний ты не получишь. Хуже - ты растеряешь те, что имеешь. Ты отстанешь безнадежно. Современная наука двигается стремительно".
   "Есть библиотеки..."
   "Да. И это хорошо, что ты планируешь заниматься самостоятельно! У родителей есть возможность платить репетиторам?"
   "Ну-у... так..."
   "Понятно... Слушай, - Джоуль положил Туче руку на плечо, обнажилось запястье с выколотыми на коже цифрами 18207, - что я хотел тебе предложить... У меня племянник - вундеркинд. - Учитель рассмеялся. - Какое смешное слово!.. Он в математической школе, в шестом классе. Но по своим знаниям в точных науках... да, пожалуй, и в неточных... он на уровне хорошего студента вуза. То есть - на твоем уровне!.. Я поговорю с его родителями, и ты сможешь приходить к ним домой, заниматься вдвоем с Эдиком. Будете экзаменовать друг друга. И ему полезно и тебе. А?"
   "Да. Конечно. Почему нет!"
   "Вот и отлично. Лето на пороге. Ты уезжать не собирался?"
   "Некуда мне ехать".
   "Вот, а Эдик по будням на даче, а по выходным чаще в городе. Летом и начнете, чего откладывать".
  
   Брюс и Чиган дожидались Тучу у парадного входа, они соскочили с металлического ограждения у дороги.
   "Что от тебя Джоулю надо было?" - спросил Чиган, вынул белую пачку сигарет Riga и закурил, демонстративно отправив длинную струю дыма в сторону школьных дверей. - Все, теперь где хочу там и курю, никто мне больше не начальник".
   "Да, так... Обсуждали мои жизненные перспективы".
   "И как? Мы вот с Брюсом свои уже обсудили. Идем устраиваться на обувную фабрику - на четыре часа в день, как несовершеннолетние. А осенью - в вечерку. Давай с нами!"
   "Почему на обувную?"
   "От Фричи недалеко, две остановки. Ну и шузов модных натырим!" - Чиган довольно лыбился.
   "С каких это пор у нас стали делать что-нибудь модное?"
   "Делают! Знакомый работает, рассказывал - кроссовки на липучках стали штамповать. Говно говном - разваливаются через месяц. Но если тырить, то это ж по фигу! Да?"
   "Ладно, - усмехнулся Туча. - На обувную, так на обувную. Гро`ши-то все равно надо добывать", - пожав руки друзьям, он побрел к Москвичу, за рулем которого его дожидался Борис Анатольевич. Туча втиснулся на заднее сиденье, автомобиль затарахтел и задрожал.
   Брюс встрепенулся: "Слышь, Чиган, а ты тогда у стадиона без ствола, что ли, был?"
   "Дома забыл..."
   "Повезло тебе на этот раз".
  
   **
   Сашу Горбачева из школы решили не выгонять: все участники драки утверждали, что прохожего Горбачев и пальцем не тронул. Но Леший и сам не хотел оставаться в школе: он с трудом осваивал программу восьмого класса, а в девятом-десятом, чувствовал, не вытянет совсем. На экзамене по геометрии к Саше, который с несчастным, обреченным видом изучал доставшиеся ему вопросы, подсела учительница, и спросила: "Тройка устроит?" Саша обрадовался: "Да... Конечно!" - ответил он не раздумывая. "Тогда свободен", - учительница указала рукой в направлении выхода из аудитории. Почти то же самое повторилось и на прочих экзаменах за восьмой класс.
   Мамонт советовал Лешему идти в ПТУ: принимают всех желающих без испытаний, бесплатные завтраки и обеды, стипендия и пятьдесят процентов от заработанного на практике.
   Тамара Горбачева, узнав о решении сына, по своему обыкновению вспылила, но, закурив, немного успокоилась:
   "А почему именно в строительное ПТУ? Хотя... чего я спрашиваю. Весь в отца - такой же тупой".
   "Туда без экзаменов берут - всех".
   "Ну, да... всех дебилов!"
   "Там стипендия, льготы всякие, нам будет полегче. И ты же сама говоришь, что мужчина должен уметь что-то делать руками. Вот и научусь".
   "А-а-а... поступай, как знаешь, надоел ты мне!" - Тамара Горбачева раздавила сигарету в пепельнице, включила Ригонду и стала перебирать конверты с пластинками
  
   **
   Алина смотрела на Брюса в упор, плотно сжимая губы и гневно прищуривая глаза. После минутного молчания, медленно процедила, выделяя каждое слово: "Мне все известно. Вы подонки. Вы толпой избивали одного. Так делают только садисты".
   На лице Брюса не отражалось никаких эмоций, он слушал молча. Алина резко развернулась и быстро пошагала по залитой солнцем парковой аллее. Через десяток шагов, Алина повернула голову, стрельнула колючим взглядом: "И не звони мне. Я не желаю тебя больше видеть".
  
   Пять
  
   Июньское солнце с раннего утра плавило асфальт, но в полдень ударил тяжелый ливень, и от тротуара поднялись облака пыли и пара. Чиган, Брюс и Мамонт заскочили в телефонную будку, сгрудились там, и Чиган набрал номер Тучи:
   "Ну, ты выходишь, нет?"
   "Дождь".
   "Сейчас пройдет", - Чиган взглянул на небо, ветер гнал облака прочь, капли шумно били по стеклам, по карнизам, по автодорожным знакам, но соседний квартал уже озаряло солнце.
   Чиган набрал номер Рубля, трубку взял старший Григорюк.
   "А-ль-ё, с добрым утром! Руслана п-завите, п-жал-ста-а-а-а! - сказал Чиган тоненьким голоском.
   "А кто спрашивает?" - старший Григорюк был не в духе.
   "Свет-а-а-а..." - пропищал Чиган. Мамонт, сдерживая смех, прыснул в ладонь.
   "Руслан, к телефону! - рыкнул старший Григорюк и положил трубку на тумбочку, а когда Рубль выглянул из ванной, понизив голос, добавил: Света какая-то... Если Света и внешне такая же противная, как ее голос, то ты занижаешь планку, сынок".
   "Н-да", - Рубль оглянулся, проследив, что отец закрывается в фотолаборатории.
   "Эт-та Свет-та! Света эта уже готова и раздет-та... - продолжал куражиться Чиган. - Хочу новый лифчик, взамен порванного! И на фига ты мне засосы понаставил на самых открытых местах?"
   "Н-ну..." - Рубль не был расположен к шуткам.
   "Хуем сковородки гну!.. - Чиган заговорил своим естественным голосом. - Едем в Юрмалу?"
   "А что там появилось такого, чего я еще не видел?"
   "В Дзинтари показывают фильм с Бельмондо".
   "Ну, так через пару недель его и в Риге покажут".
   "А вот и не факт! Давай, вобщем, вылезай, не ломайся. Почти все уже в сборе, сейчас Туча... А вон и Туча к нам пыхтит".
   "Иду. Полчаса...".
   С тех пор, как отец приобрел японский видеомагнитофон, Рубль напрочь утратил интерес к французским и итальянским фильмам, которые изредка показывали в кинотеатрах. Он взахлеб поглощал американские и гонконгские боевики. Бельмондо и Делон утратили в его глазах героический ореол, они теперь казались ему наивной, неуклюжей, старомодной бестолочью.
  
   Они встретились у красно-кирпичной водонапорной башни, гигантским благородным грибом возвышающейся над черными сараями-поганками. Мамонт выцарапывал гвоздем на кирпиче нечто, похожее на пушку с колесами и крыльями, но довести рисунок до совершенства не успел. Мимо водокачки, по другой стороне улицы, вдоль деревянного забора, брел, изучая трещины на асфальте, Леший.
   "Эй, хули ты там ищешь?! - весело крикнул ему Мамонт. - Шуруй сюдой".
   Леший перешел через дорогу, поздоровался со всеми за руку.
   "Мы в Юрмалу едем, кино смотреть, - сказал Чиган, - давай с нами".
   "У меня денег нет, ни на электричку, ни на кино", - ответил Леший.
   Парни переглянулись, усмехнулись.
   "А причем тут деньги? - Мамонт положил ладонь Лешему на плечо, повернулся к Чигану: - Слышь, Чиган, ты когда-нибудь за билеты платил?"
   Чиган пожал плечами:
   "Не помню уже..."
   "Вот, он даже не помнит. А я про себя помню, не платил ни разу в жизни! Веришь?"
   "Угу..."
   "Уху-уху! Ты прям как филин ухукаешь. Точно - леший. Пошли... Билеты-билеты! На хуя тому билеты, у кого мозги в котелке?
  
   "Контролеров не будет, - сказал Рубль, когда компания кое-как втиснулась в переполненный тамбур, - не полезут они в такую давку". Все сиденья в вагоне были заняты, пассажиры теснились и в проходе.
   Дедушка с тростью, перетаптываясь, случайно вдавил металлический кончик трости в подъем стопы Брюса, защищенной лишь легкой кроссовкой, парень чуть не взвыл от боли, но сдержался, его узкие глаза лишь слегка округлились, но Брюс спокойно смотрел на дедушку, пока тот не догадался, в чем дело, и, прошамкав невнятные извинения, не упер трость в пол. Мамонт уставился на грудь полной женщины в легком сиреневом платье, она недовольно нахмурилась, переместилась подальше, но оказалась прижатой вплотную к обильно потеющему мужчине, который выудил из наплечной сумки початую бутылку водки, выдернул пробку зубами, и, щурясь из-за света, бившего в окошко, приложился к горлышку. Запах теплой водки распространился по залитому солнцем душному тамбуру, женщина брезгливо поморщилась, повела плечами, качнула бюстом, запах ее духов и пудры смешался с запахом водки, и Туча поднял нос повыше, надеясь, что над головами пассажиров воздух окажется свежее. "Во, страдает мужик с утреца", - со смешком, но тихо сказал Чиган, обращаясь к Лешему. Мужчина расслышал эту реплику, недружелюбно оглядел компанию парней, открыл было рот, но, оценив соотношение сил, промолчал, отхлебнул еще раз, тихонько рыгнул, запечатал бутылку ударом ладони, убрал сосуд в сумку и вперился мутным взглядом в окошко.
   Электричка влетела на мост. Посредине реки белел четырехмачтовый барк Седов. Бокастый черный баркас тянул по воде длинную баржу с белым, чуть отливающим синевой, песком. Блестели на солнце косые струны вантового моста. Мчался, оставляя пенистый след, военный катер с пулеметом на башне и красным флагом на корме. На дальнем конце Заячьего острова торчали три гигантские опоры строящейся телебашни.. На Картофельном острове огородники темными холмиками горбились над грядками.
   Похмельный мужик соскочил на перрон у почерневших от столетней копоти кирпичных строений ремонтного депо, и тут же, задрав голову, вылакал остатки алкоголя. Дедушка-инвалид выбрался из вагона через несколько остановок и поковылял через просеку в сосновом бору. Женщина в сиреневом платье ехала до Дзинтари; Рубль спустился на перрон, галантно подал женщине руку, но она, испуганно прижав к груди плетеную из соломы торбочку с аппликацией-цветочком, отшатнулась и, дрожа плотными ягодицами, быстро направилась в сторону моря.
   "Я аж сорок минут не курил", - Чиган достал белую пачку, выбил сигарету щелчком пальцев.
   "Как у тебя спорт совмещается с курением, не понимаю?" - спросил Рубль.
   "Плохо совмещается, - рассмеялся Чиган. - Ой, плохо!"
   "Дай!" - потянулся Мамонт к сигаретам.
   "На!" - в тон ему ответил Чиган и подбросил пачку высоко вверх.
   Мамонт поймал пачку, взял сигарету и тут же метнул пачку Чигану в живот. Пачка запрыгала у Чигана в пальцах и отлетела в заросли крапивы.
   "Бля!" - воскликнул Чиган, подобрал жердочку и стал шарить ею в крапиве.
   "Хули, если косорукий, мля", - поддразнил его Мамонт.
   "Переебу ведь", - шутливо пообещал Чиган.
   "Рискни", - в тон ему ответил Мамонт.
   Компания неспешно двигалась вдоль свежеокрашенного в салатовый цвет дощатого забора, ограждающего дачные дворы. Рубль заметно припадал на левую ногу. "Что, до сих пор болит?" - спросил Туча. "Нет, - ответил Рубль, покачав головой. - Уже не болит. Но чего-то хромается... Как будто в ямку проваливаюсь. И пальцы совсем не сгибаются". Туча посмотрел на Рубля с сочувствием. "Главное, чтоб с яйцами всё в порядке!.." - хохотнул Чиган.
   На сухом горячем асфальте дрожали тени, отбрасываемые березовыми ветвями. Вдалеке под присмотром пионервожатых шоссе пересекала толпа галдящих детей из ближайшего пионерского лагеря. "Стой! - Чиган замер перед телеграфными столбами, соединенными над тротуаром буквой Л. - Под столбами не ходите... Примета плохая", - Чиган обошел столбы, и вся компания послушно последовала за ним. "Что еще за примета?" - спросил Туча. "Под такими столбами ходить, быть обоссанным", - серьезно ответил Чиган. Во взгляде Тучи просквозила ирония, но вслух он ничего не произнес. "Стой! - вновь замер Чиган, но уже перед одиноким столбом. "Ну, что еще?" - спросил Туча, хотя послушно остановился, как и прочие. "Столб надо всем только с одной стороны обходить, или с правой или с левой", - сказал Чиган. "А если с разных обойдем, то что?" - спросил Туча. "Это к ссоре", - ответил Чиган. Парни рассмеялись, Туча махнул рукой, Мамонт сказал: "Да, иди ты, сам знаешь куда, со своими приметами". Брюс, Рубль и Леший обошли столб справа, Туча и Мамонт - слева, а Чиган застыл в размышлении; он колебался, но друзья удалялись, и он наконец решился - обошел столб справа. И на всякий случай поплевал через левое плечо.
   На дачном дворе хрипел магнитофон: "Ю-кэн-дэнс. Ю-кэн-дэнс..." Чиган танцующей походкой двинулся вдоль забора, прижался к нему, обнаружив щель: две девчонки в шортиках, маечках и сандалетах играли в пинг-понг, мячик прыгал, стучал, летал белой молнией через стол, девчонки вскрикивали и подпрыгивали, метались из стороны в сторону, у одной извивалась в воздухе русая коса, короткие темные волосы другой торчали вверх. "Классные какие! Особенно стриженная..." - выдохнул Чиган. "Да, ну-у, ни сисек, ни жопы!.." - проворчал Мамонт, который смотрел в ту же щель, присев на корточки. "Иди, сюда посмотри, - сказал Рубль, прижимаясь к забору следующей дачи. - Вот тут жопа, так жопа, как у троих!" Парни порывисто прильнули к забору. Туча помедлил, надевая очки. Женщина в обтягивающем трико и розовом лифчике умывалась у жестяного корытца. Зачерпывала воду ковшиками ладоней и плескала ее в намыленные подмышки. Трясся круглый белый животик со шрамом, качались груди, усеянная крупными родимыми пятнами, блестела влажная кожа. "А-а-а-а..." - простонали парни хором. Женщина подняла голову, настороженно прищурилась; парни одновременно отпрянули от забора, - хрустнули доски, и забор завибрировал, - парни, смеясь, перебежали через дорогу. "Мы до кинотеатра доберемся к вечеру, если у каждого забора..." - проворчал Туча. "Т-с-с-с... - зашипел Мамонт, поднял руку. - Замерли все!" Он показал в сторону дачи, огороженной металлической сеткой. У веранды, провалившись в шезлонг, дремал загорелый мужчина в плавках с надвинутой на глаза белой кепкой. Под навесом веранды, на раскладном столе зеленела пузатая, оплетенная желтой соломкой бутыль. "Ну и что?.." - спросил Рубль. "А-вот-чо!.." - Мамонт подпрыгнул, перемахнул через забор и стал красться к веранде. "Бля, Чингачгук ты херов!.. - прыснул Чиган. - Ты что творишь?" Мамонт обернулся и прижал указательный палец к губам. Медленно, на полусогнутый ногах прокрался он мимо шезлонга, на цыпочках поднялся по ступеням веранды, цапнул одной рукой бутыль, а другой пачку Явы, хищно оглядел столешницу: ему захотелось прихватить еще и корзинку с фруктами; он сунул пачку сигарет в карман и протянул руку к корзинке. Так же осторожно он вернулся к забору и, подняв руки как можно выше, над сеткой передал товарищам добычу.
   "У тебя криминальные наклонности, Мамонт", - сказал Рубль.
   "Не хошь, не пей, раз такой правильный, а я выпью", - Мамонт обеими руками поднес тяжелую бутыль ко рту. - Тьфу, лимонад какой-то!"
   "Это Фетяска", - сказал Чиган, попробовав напиток.
   Содержимое корзинки умяли быстро, корзинку повесили на куст рябины. Чиган и Мамонт поочередно прикладывались к бутылке, осушили ее за десять минут, - пока компания петляла по тропинке между соснами, - и слегка захмелели; Чиган стал подбрасывать бутылку вверх, а Мамонт пытался попасть в нее камнями, но безуспешно, бутылка целехонькой падала на дерн, усеянный засохшими иголками и прошлогодними шишками.
   "Вот, прошлым летом в Юрмале рядом с Лунапарком поставили пивные автоматы, - сообщил Мамонт. - Бросаешь монетку, льется тебе пиво на пол-кружки, бросаешь еще, наливается доверху... - Мамонт, разозлившись на бутылку, пинком отправил ее в заросли. - Но через месяц автоматы убрали".
   "Конечно, убрали, - сказал Туча. - Все ж пионеры в зюзьгу!"
   "А мне знакомые рассказывали, что они в пионерлагере как-то всем отрядом выебли пьяную пионервожатую", - сказал Чиган.
   "А мне знакомые рассказывали, что на берег как-то выбросило бабу с рыбьим хвостом, так они ее выебли", - язвительным тоном сказал Рубль.
   "Во что? - поинтересовался Чиган еще более язвительно. - Во что они ее выебли? Если она - с хвостом..."
   "Да уж нашли, наверное, во что".
   Так, перешучиваясь и переругиваясь, парни добрели до центральной части Дзинтари, где между Лунапарком, коктейль-баром и рестораном Рыбацкий, располагалось одноэтажное бетонное здание с односкатной крышей - кинотеатр. На торцевой стене подрагивал от ветра холст рекламной афишы с намалеванной масляными красками картинкой. Красными буквами - название фильма: Выкуп за блондинку. Художник изобразил эту блондинку, сидящей за стойкой бара на высоком табурете. Рядом был намалеван мужчина, очевидно, герой Бельмондо: смуглое лицо, сморщенное, как сухофрукт, курчавые волосы, револьвер в кулаке. Брюс прищурился, рассматривая полотно: "У нее руки как будто вывернуты из суставов. Нет?.. Посмотрите!.. А ноги... как будто от другого тела, вон, туловище маленькое и худое, а ноги, как у лосихи. А Бельмондо вообще кривоглазый..." Парни покачали головами, изучая аляповатую фигуру блондинки и причудливую физиономию Бельмондо, похмыкали и согласились с рецензией.
   "Слушай, - спросил Брюс у Рубля, - а сколько им платят, этим художникам, которые афиши малюют? А бы получше нарисовал!"
   "Хорошо им платят, - ответил Рубль, - очень хорошо. Но надо связи иметь, чтоб тебе заказывали. Рисуй ты хоть как Айвазовский, но если связей нет - жуй соплю".
   Парни дождались, когда билетерша впустит всех зрителей. Высокие коричневые двери закрылись. Рубль посмотрел на свои электронные часы мэйд-ин-джапан. Чиган обратился к Лешему: "Слушай сюда! Сейчас - киножурнал какой-нибудь тупой, минут на пятнадцать. Билетерша будет стоять возле дверей, ждать, что еще кто-нибудь заглянет. А потом она усядется где-нибудь в зале - смотреть кино. Но двери не запрет... Мы тихонько откроем их, встанем за занавесками, а двери прикроем. Подождем... и в момент, когда экран станет потемнее, на полусогнутых... тыр-тыр... на свободные места. Но, не кучкуясь, как овцы, а по всему залу!.. Даже если заметит, то во время сеанса не станет шум подымать. Но она, скорей всего, не заметит. Да и вообще билетерше по фигу, она на окладе. Понял?"
   "Угу..." - ответил Леший.
   "У-ху, у-ху... - добродушно передразнил его Чиган. - Тебе вообще дико повезло, что ты с нами связался. Мы тебя научим жить - весело и кудряво".
  
   Элегантный, жизнерадостный и весь какой-то упругий Бельмондо скатывался по мраморной лестнице, стреляя из двух револьверов; гонял на красном спортивном авто по парижским улицам, сшибая навесы лоточников; дрался с усатыми негодяями, заставляя их кувыркаться через спины, вылетать в окна или падать в бассейн; курил длинные коричневые сигары, щурясь от дыма; пил разноцветные коктейли из высоких стаканов; танцевал танго, самбу и ча-ча-ча; и в конце концов он победоносно сжимал в объятиях длинноволосую блондинку и увлекал ее в альков, занавешенный розовым шелком.
   "Вот это кино!!!" - восхищенно произнес Чиган, выходя на белый свет. Он сунул правую руку в карман и очень похоже изобразил походку Бельмондо, затем сразил воображаемого противника серией боксерских ударов, шумно выдыхая при каждом движении.
   "Это хлам! Хуже только индийское... - сказал Рубль. - Я вам покажу как-нибудь настоящее кино, обещаю".
   Со стороны прибрежных дюн, по дороге, выложенной бетонными плитами, в сторону кинотеатра неторопливо вышагивали четверо парней. Сразу стало ясно, парни - местные: щекастые и мясистые, все юрмальские парни были такими, наверное, из-за хорошего воздуха и домашних фруктов. Юрмальские озорно, с ложным добродушием щурились, сверля нахальными взглядами компанию рижских ровесников.
   "О-о, это, ка-жись, с нами знакомиться идут!" - сказал Чиган.
   "С-час познакомятся..." - сказал Мамонт с недоброй усмешкой.
   "Велено не с-цать!" - Рубль, заметив, что Леший мандражирует, ободряюще толкнул его в бок.
   Туча снял с носа очки, вложил их в пластиковый очешник и убрал очешник в задний карман. Брюс повел плечами и сощурился так, что глаз стало не видно совсем.
   Юрмальских, очевидно, совершенно не смущало численное превосходство заезжих: юрмальские были у себя дома и чувствовали себя уверенно.
   "Я вот не люблю лишнего базара, - сказал Брюс, - то да се, да кто такие, да какого хрена, да чего надо... Надо сразу махаться!"
   "Да, - Чиган положил руку Лешему на плечо, - главное наше правило, не влезать в пустой трындежь! Чувак тебе слово, а ты ему, молча, в бубен. Тогда - побеждаешь. Примета такая..."
   "А еще есть примета, - сказал Туча, - что если на горизонте появляются крашенные лохи, то махач - мимо нас".
   Из ворот Лунапарка, за которыми крутилась карусель и взлетали качели-лодочки, вышло пятеро радостных подростков с крашенными в зеленый, оранжевый и фиолетовый цвет прядями волос, торчащими в разные стороны. У одного из подростков на клетчатой брючине красовалась булавка длинной сантиметров пятнадцать. Юрмальские парни сразу утратили интерес к рижской компании и с довольным видом, потирая костяшки кулаков, направились в сторону крашенных подростков, как к более интересным жертвам. Подростки заметно приуныли.
   "Не повезло шкетам, оказались не в том месте и не в то время, - сказал Рубль. - Сейчас их быстренько сплющат".
   "Это не шкеты. Это пидоры", - сказал Мамонт.
   "Сами виноваты. Не фиг волосы красить, как бабы", - поддержал его Чиган.
   "Латыши! Так им и надо... Только латыши волосы красят", - кивнул головой Мамонт.
   "Ну, ты-эт-та, полегче!.." - повернул к нему голову Чиган.
   "А тебе-то что?"
   "Я латыш".
   "Да, ладно! И что у тебя латышского?"
   "Родители..." - пожал плечами Чиган.
  
   Стук теннисных мячиков о ракетки и покрытие корта был слышен издалека. За высокой загородкой из металлической сетки по четырем кортам металось влево-вправо, вперед-назад восемь фигур в белом. Рубль, идя мимо, процедил презрительно: "Мой отец говорит, что большой теннис, это спорт для беременных женщин. Но все равно ходит играть. Говорит, теннисом заниматься очень престижно. Плюс можно завязать полезные знакомства. Говорит, теннисом занимаются только люди со связями и при деньгах. Хочет и меня пристроить, чтоб я с юности учился налаживать связи. Но теннис, это не мое..." Чиган остановился у сетки, уцепился за нее, пропустив пальцы сквозь ячейки: "А я бы пошел... Смотрите, какие тут девки красивые!" - и чуть приподнял солнечные очки.
   Красный мячик перелетел через ограждение, стукнулся о сосну, отлетел в траву. Чиган проследил за ним взглядом, пробежался, огибая стволы, увидел в траве красное пятнышко, подобрал мяч и вернулся к ограждению. По другую сторону сетки стояла девушка в короткой юбке и в майке без рукавов. Девушка держала в правой руке ракетку, и утирала мокрое лицо запястьем левой: на запястье зеленел браслет из мохнатой ткани. Чиган сжимал и разжимал кулак с мячиком и молча рассматривал девушку. Девушка увидела свои отражения в зеркальных стеклах очков и нахмурилась. Дернула за козырек из полупрозрачного розового пластика, надвинув его на глаза, сказала: "Ну?" Чиган молчал. Партнерша девушки, пожилая женщина в шортах крикнула нетерпеливо: "Лена!" Девушка повернула левую ладонь вверх и попросила Чигана: "Перебросьте, пожалуйста, мне мячик". Чиган улыбнулся: "Лена, значит". Девушка, сказав: "Ну и оставь себе!" - убежала на корт, тряся хвостом русых волос на затылке. Рубль крикнул издалека: "Чиган, ну, долго ты еще там?!" Чиган, перебрасывая мячик из руки в руку, двинулся догонять друзей по асфальтированной дорожке, петляющей между сосен.
  
   Афишы возле концертного зала Дзинтари сообщали о летних концертах юмориста Хазанова, ВИА Вишня, дуэта бардов Никитиных и театрально-поэтических вечерах актрисы Демидовой. По широкой пешеходной улице, ведущей от железнодорожной станции к морю, туда-сюда вальяжно фланировали отдыхающие, катили желтые тележки подростки-мороженщики; проехал велосипедист, девушка в развевающемся розовом платье стояла в полный рост на багажнике его Десны, и, чтобы не упасть, балансировала вытянутыми в стороны руками.
   "По лимонаду?" - предложил Рубль. Пошарили по карманам, взяли в окошке деревянного павильона стаканы с красным Крюшоном, встали под зонтик у пластикового стола. Девушка в белом халате вытерла губкой соседний стол, унесла на подносе пустые чашки и блюдца со следами от шоколадных и фруктовых пирожных.
   "А у нее под халатиком нет лифчика", - заметил Чиган. Посмотрели вслед девушке, но она уже скрылась за дверью павильона.
   Подкатил парень на мотоцикле с длинными, круто загнутыми дугами руля, снял разукрашенную черными и желтыми стрелами каску, в развалку подошел к окошку павильона, нагнулся и через мгновение из павильона выскочила девушка в белом халате, обняла парня, подставила губы для поцелуя, взъерошила парню потные волосы; присела одной ягодицей на сиденье мотоцикла, положила руку на бак. Парень перевел взгляд с лица девушки на голую ногу в разрезе халата, накрыл коленку ладонью.
   "Да... лифчика на ней нет..." - согласился с Чиганом Туча и вздохнул.
   "Видите, на баке - четыре крестика? - сказал Чиган. - Это значит, что уже четыре человека на этом моцике убились".
   "Насмерть?" - спросил Леший.
   "Ну, конечно! - рассмеялся Чиган. - А как же?.."
   "А у меня больше нет мопеда... - сказал Туча. - Но я уже не хочу мопед. Я хочу вот такой мотоцикл".
   "Да, японский зверюга - вещьная вещь!" - сказал Рубль.
   "И где только такие достают?"
   "Достать не проблема. Моряки, попросишь, привезут. Но денег это будет стоить, у-у-у!.. Будут деньги - получишь все. И японский мотоцикл, и девку без лифчика".
   "А я бы пивка накатил", - сказал Мамонт, с кислой миной глядя на остатки Крюшона.
   "Тебе бы только накатить чего-нибудь", - усмехнулся Рубль.
   "Я бы тоже не отказался", - сказал Туча.
   "И я!" - сказал Чиган.
  
   Неподалеку от автобусной станции свернули на лесную тропу, вышли к небольшому продуктовому магазину у виадука. Пригляделись к снулым, опухшим ханурикам, бродящим окрест или дремлющим на скамейках. Выбрали самого интеллигентного и пугливого с виду. По опыту они знали, что наглые и озлобленные пьяницы могут попытаться надуть, присвоив деньги.
   Интеллигентный ханурик с опаской смотрел на приближающихся к нему шестерых парней, но Туча сразу показал ему ладонь, полную желтых и белых монет, и вежливо сказал: "Добрый день! Нам бы шесть пива и пачку сигарет, а... Не поможете? Вам - одну бутылку. И пустую тару оставим в лесу, там, на полянке у поваленного столба".
   Пьяница охотно согласился:
   "Вам какого?"
   "Какое есть... Есть хоть какое-нибудь?"
   Пьяница выудил из-под грязной куртки авоську:
   "Вообще-то никакого нет. Но по блату мне дадут! Только сверху продавщице надо бы кинуть рублик..." Получив дополнительный рубль, алкаш радостно и неожиданно бодро ускакал к магазину.
   Вынес пиво через десять минут, огляделся по сторонам - нет ли милиции?! - распахнул авоську. Чиган, Туча и Мамонт взяли в руки по бутылке, одну бутылку оставив, как обещали, в авоське.
   "Правильно, в такой славный день, как без пива, - улыбнулся алкаш. - Комуняки вас в Афган посылают, да?.. Значит, под душманские пули вам можно, а выпить культурно - нельзя?"
   Интеллигентный пьяница оказался к тому же и диссидентом.
   "Ну, до Афгана нам еще далеко", - ответил Рубль.
   "Хэ, далеко... Да вы и моргнуть не успеете, как пол жизни просвистит!"
   Пьяница оказался не только диссидентом, но и философом.
   "Спасибо! - сказал ему Туча. - Бутылки, значит, на поляне оставим..."
   Пьяница поднял сжатый кулак, сказал "Рот фронт!" и поковылял к ближайшей скамье.
   "Убейте меня, если я когда-нибудь стану таким!.. - сказал Рубль, задумчиво глядя вслед мужчине. - Обещаете, что убьете?"
   "Обещаем, обещаем, - рассмеялся Чиган. - Я тебя лично... Тебя зарезать или придушить?"
   "Рубль, - сказал Мамонт, - ты хоть, бляха-муха, начни уже что-нибудь делать для того, чтобы стать таким!.." - и с усмешкой постучал ногтем указательного пальца по пивной бутылке.
   "Да, это не так просто, как кажется, - согласился с Мамонтом Туча. - Надо долго прилагать усилия. Бухать - тяжелая работа".
  
   Присели на поваленный телеграфный столб, покрытый мхом и заросший по бокам травою. Сковырнули крышки с бутылок, Туча и Чиган ключами, а Мамонт зубами. Мамонт достал украденную на веранде пачку, сказал:
   "Ява. Из Москвы мужик, наверно!" - протянул пачку Чигану и Туче, а затем Лешему:
   "Куришь?"
   Лешему хотелось подымить сигаретой незнакомой марки, но он отрицательно мотнул головой.
   "А выпьешь?" - заулыбался Мамонт еще шире.
   "Не слушай их, - сказал Рубль. - Пусть травятся, если здоровья много. Мы вот с Брюсом не курим и не пьем, и ты не начинай".
   Высосав бутылку пива, Мамонт оживился. Он размахнулся и закинул пустую бутылку далеко в заросли высоких трав с широкими суставчатыми стеблями и зубчатыми листьями.
   "Мы ж дядьке тому обещали бутылки оставить!.." - с укоризной сказал Туча.
   "Обещали?.. Да, пошел бы он в жопу, - ответил Мамонт. - Лично я этому ханыге ничего не обещал. Надо ему, пусть ищет..."
   Мамонт вышел к насыпи, дождался появления электропоезда вдалеке, перебежал через пути, повернулся, помахал друзьями рукой, а когда поезд приблизился настолько, что можно было разглядеть лица машиниста и его помощника, Мамонт ринулся обратно, при этом споткнулся о шпалу, полетел носом на рельс, но выставил руки, оперся на них и успел кувырком скатиться по темной от машинного масла и пыли щебенке, когда до металлической штуковины, похожей на забрало рыцарского шлема, защищающей передние колеса от бревен и кирпичей, оставалось несколько метров. Мамонт вылез из канавы, радостно ощерился, повернулся к насыпи и стал ждать следующую электричку. Чиган заткнул недопитую бутылку молодой сосновой шишечкой, прислонил бутылку к столбу, вскочил на ноги и присоединился к Мамонту. Вдвоем они бегали перед поездами туда-сюда, пока не утомились. Чиган даже успевал кинуть в лобовое стекло шишку или камешек и, вернувшись к друзьям потным и запыхавшимся, удовлетворенно сообщил:
   "Видели бы вы, какие рожи у этих машинистов!"
   "Я-то, Чиган, считал, что ты все-таки умнее, чем Мамонт..." - сказал на это Рубль, а остальные только поусмехались да пофыркали.
   Снопы солнечных лучей били между сосновых ветвей, от жары запах смолы и трав стал гуще.
   Вдоль железнодорожного полотна по гравиевой дорожке двигались гуськом восемь парней лет по шестнадцать-семнадцать. В руках у ведущего дребезжал переносной кассетный магнитофон Весна: "Как сын грустит о матери, как сын грустит о матери, грустим мы о земле, она одна!.." Замыкающий цепочку то вертел на указательном пальце белый волейбольный мяч, то перебрасывал его из одной растопыренной пятерни в другую, ронял на шпалы и догонял, прыгающего, под насыпью. Парни то и дело прикладывались к зеленой бутылке с темно-рубиновой жидкостью, передавали ее из рук в руки. Парень с мячом, в очередной раз нагнувшись за ним, поднял голову, заметил компанию Рубля, крикнул что-то своим, и парни, не раздумывая, направились к поляне.
   Мамонт покосился на продолговатый голыш, голубевший среди рыжеватой опавшей хвои, пяткой пододвинул камень к себе поближе и слегка придавил его подошвой. Чиган присел на конец поваленного столба, поставил пустую бутылку себе за спину и как бы небрежно проверил, что может легко дотянуться правой рукой до горлышка. Брюс пару раз крутанул головой вправо-влево, разминая шею, и сузил и без того узкие глаза до миллиметровых щелочек.
   Незнакомые парни приблизились. Мутными, но внимательными взглядами обшарили поляну. Парень с магнитофоном надавил на кнопку, кнопка хрустнула, и песня про космодром и голубую синеву умерла.
   "Чо-отдыхаете?"
   "Отдыхаем", - согласился Рубль.
   "Это правильно... Лето, бля!" - он оглядел своих, те молча покивали головами, соглашаясь, что да, мол, лето.
   "А шкеты, что надо, да?" - опять поискал поддержки у своих спутников держатель магнитофона.
   "Шкеты железные!" - веско бросил рыжий крепыш в клетчатой рубашке с закатанными рукавами; отхлебнул из зеленой бутыли - витиеватые цифры 777 на этикетке напоминали старинные топорики, - и передал бутыль соседу, тот вытер губы и тонкие щеголеватые усики не после того, как хлебнул, а до того. От вина его губы ярко заблестели, но густая жидкость на теплом ветру мгновенно высохла, парень почмокал слипшимися губами, провел по ним языком и спросил: "Куревом не богаты?"
   Мамонт протянул ему пачку. Парень рассмотрел надпись:
   "Где Яву взял?"
   "Спиздил у туриста".
   Незнакомые парни одобрительно рассмеялись.
   "А мы вот гуляем... так просто... Смотрим, нет ли где латышей или пидоров. Не видали?"
   "У Лунапарка и тех и других до фига", - ответил Рубль.
   "У Лунапарка и мусора шарятся".
   "Это точно".
   "Но вы-то... свои шкеты".
   "Да, шкеты - железные", - повторил рыжий крепыш и сложил руки на груди; предплечья его синели венами и бугрились мускулами.
   "А со своими-то шкетами - хули нам делить?!"
   "Да уж, не хуй, чего там..." - согласился Рубль.
   "Мы из речной учаги, последний курс. Матросы-мотористы. Только вот он - повар", - рыжий мотнул головой в сторону бугристого.
   "И я тоже не моторист! - подал голос некто, державшийся позади прочих. - Я электрик".
   "Да, он матрос-электрик. Да, какой ты еще электрик? Ты Электроник... А мы - мотористы. А он, да, повар. Речники, это сила. Валяйте к нам в учагу!"
   "Можно".
   "Да хули там думать? Речной флот, это не ебаный в рот!" - и рыжий хохотнул, довольный рифмой.
   "Ну, да".
   "Только молодых мы гоняем, как тупых овец. На первом курсе все у нас по потолку бегают! Особенно в общаге... В общаге - классно. Бухаем, девок дрючим. У нас правило: хороших девчонок, с которыми у нас, ну, все такое, чуйства-хуюйства... мы в общагу не приводим. В общагу - только профур. Если пришла к нам в общагу, значит, блядь. А мы таких пускаем на хор. Такое правило! Некоторые девки ревут, просят отпустить домой, не лапать их за пизду, типа, я-не-такая-я-жду-трамвая, но нам это по фиг. Раз зашла в общагу, значит - такая! А раз такая, то значит не уйдет, пока для всех, кто захочет, не раздвинется".
   Владелец Весны нажал на кнопку, кнопка хрустнула, и во внутренностях магнитофона щелкнули, взаимодействуя, некие детали, но песня не зазвучала; будущий матрос-речник потряс изделие, подняв его над головой двумя руками, а затем сердито шлепнул ладонью по крышке, после чего, наконец, зубчатый ролик начал крутить бобинку в кассете, и по поляне разнеслось: "...рава, трава у дома..."
   "Ну, бывайте", - он протянул ладонь.
   "Всего".
   Стали ручкаться на прощанье, и это заняло немало времени.
   "Вы если латышей или пидоров встретите, сверните им за нас хлебальники набок, ладно!" - сказал, обернувшись, рыжий.
   "Это само собой", - ответил Рубль.
  
   "Ну и кто тут у нас латыш? Получи! - Мамонт треснул Чигана ладонью между лопаток.
   "Да иди ты..." - Чиган закинул руку за голову и почесал ушибленное место.
   "А что значит, пускать на хор?" - спросил Леший.
   Парни переглянулись. Рубль спросил:
   "Тебе сколько сейчас?"
   "Скоро пятнадцать".
   "Вот когда исполнится - объясню. Это только с пятнадцати положено знать".
   "А ты сам-то во сколько узнал?" - спросил Чиган.
   "Я-то другое дело. Я - ранний да прыткий".
  
   Крыша станционного здания, где располагались билетные кассы, буфет и киоск Союзпечать, напоминала лыжный трамплин, хотя по замыслу архитектора, вероятно, должна была символизировать морскую волну. Парни присели на скамейку возле ограды. Перрон был почти пустой; парни решили не дожидаться вечера, когда отдыхающие набьют вагоны до отказа. "Если вдруг появятся контролеры, - поучал Чиган Лешего, - то ломимся к дверям. Ты хоть через сиденья прыгай, хоть по головам беги, а к выходу прорвись! Поэтому лучше всем бежать в одну сторону, сомнем их как нехуй-нахуй... Выскочил на перрон, все, считай, ушел, не погонятся они за тобой... А после можно в ту же электричку сесть, в другой вагон - это спокойно".
   "А если все-таки поймают? Что делать?"
   "Меня еще ни разу не ловили... - Чиган пожал плечами. - Мамонт, тебя контролеры ловили когда-нибудь?.. Ви-шь, его тоже не ловили... Слушай, это ж каким тормозом надо быть, чтобы попасться? Это, уж не знаю, каким медленным надо быть, чтоб поймали!"
   Бабуля в белой панаме прокатила по перрону сумку на колесиках. Колесики издавали высокий жужжащий звук, а, попадая в трещинки на асфальте, клацали как кастаньеты. Два парня в возрасте чуть за двадцать, прислонившись к столбу посредине перрона, поочередно прикладывались к горлышкам бутылок - к водочной, а затем и к лимонадной. Оба парня закуривали одну сигарету за другой, а один разместил на предплечье согнутой руки магнитофон-кассетник, судя по звуку, советского производства. "Улыбнитесь каскадеры, ведь опасность, это в сущности, пустяк! Это наша судьба, жить не можем иначе..."
   Чиган поморщился:
   "Кругом воют эти Земляне! Я вообще не понимаю, как можно так херово петь?"
   "Ну, кто хорошо поет, так это ты, наверно?!" - сказал Туча, которому ВИА Земляне нравились.
   "Ну, вобщем-то, да, - спокойно согласился Чиган. - Я, правда, такие херовые песни петь на стал бы!"
   "И за пятьсот рублей в месяц не стал бы?" - спросил Туча.
   "Нет", - уверенно ответил Чиган.
   "А за тысячу?"
   Чиган медлил с ответом, и тогда Мамонт встрял в разговор:
   "За тысячу он бы еще подумал? Ха!"
   "Ну, да... подумал бы", - согласился Чиган.
   "Он бы еще думал, ха! - Мамонт рассмеялся. - Он у нас такая цаца, что он бы думал да в носу ковырял!.. А я б не думал. Я б за тысячу - выпил бы водки, вышел на цену и спел бы... - В доказательство серьезности своих намерений Мамонт прохрипел: "Улыбнитесь, каскадеры! Улыбнитесь, космонавты! Улыбнитесь, водолазы, трактористы, улыбнитесь пидарасты!"
   "И зрители бы разбежались", - прокомментировал этот куплет Туча.
   "Были б у меня лишние деньги, я б тебе заплатил, чтоб ты заткнулся", - сказал Чиган.
   От здания станции по перрону шли две девушки лет четырнадцати. Девушки были одеты в одинаковые желтые просторные блузки с широкими плечами и короткие штанишки со множеством карманов. У обеих девушек волосы острыми перьями торчали вверх и в стороны, но у одной они были выкрашены в фиолетовый цвет, а у другой в оранжевый. Проходя мимо поклонников ВИА Земляне, девушки ввязались с ними в ленивую перепалку, причина и суть которой были неясны, а, отойдя к следующему столбу, стали бросать короткие и, по всей видимости, язвительные реплики.
   Парень, державший магнитофон, передал его товарищу, и, сунув руки в карманы, вразвалку, направился к скамейке.
   "К нам идет, - сказал Чиган и сплюнул сквозь зубы. - Чо-то, наверное, хочет от нас", - и растер плевок носком кроссовки по асфальту
   "Чего бы ни хотел, того у нас нет", - сказал Туча
   Рубль заметил, что Мамонт покосился на короткую палку с остро обломанным концом, валявшуюся поблизости. Рубль наступил на палку пяткой и, прищурившись, стал ждать приближения незнакомца. На парне была черная майка-безрукавка, а оба плеча украшали синие татуировки. Когда парень подошел вплотную, стало видно, что на левом плече выколоты буквы ДШБ и автомат Калашникова, а на правом - ГЕРАТ и цифры 1984. На шее болталась цепочка с автоматной пулей. Взгляд у парня был странноватый, и мигом стало ясно, почему. Правый глаз у парня был неживой, стеклянный.
   Парень неторопливо осмотрел здоровым глазом сидящих на скамейке, искусственный его глаз при этом продолжал пялиться синим зрачком в одну точку - в переносицу Рубля. Чиган обратил внимание на то, как парень держит сигарету: не между указательным и средним пальцем, как держат сигареты женщины и пижоны; и не упрятав сигарету полностью в кулаке - так обычно курят зеки, рабочие и солдаты; парень держал сигарету так, как обычно держат мундштук курительной трубки. Чиган про себя отметил, что выглядит это неплохо, необычно, эффектно и можно было бы перенять такую манеру.
   "Уймите своих баб", - прервал, наконец, парень молчание.
   "Это не наши бабы", - ответил Рубль.
   Парень подшагнул совсем уж вплотную, и оба его зрачка теперь были направлены в переносицу Рубля:
   "Ты - главный?"
   "Мы не в армии. У нас нет главных, - ответил Рубль. Его тревожила ситуация, но он не отступил ни на шаг, остался внешне спокойным, говорил уважительно, но без заискивания, и ему нравилось, что он в очередной раз доказал, и себе и друзьям, что способен, если надо, держаться достойно. - У нас все равные".
   "Так не бывает. Главный всегда есть. И главный для этих шкетов - ты. И я еще раз... последний раз, повторяю... - одноглазый вновь обвел своим странным, мертвенно-живым взглядом ребят. - Ваши бабы слишком борзы. Уймите ваших баб".
   Сказав это, он развернулся на каблуках и, поводя худыми, но широкими плечами, упружистой походкой направился к перрону.
   "Ну, крутизны он, пиздец, какой... Запредельной просто крутизны!" - сказал, едва разжимая губы, Чиган, проводив взглядом удаляющуюся спину.
   "А ты уже нассал в штаны, да?" - ехидно поинтересовался Мамонт.
   "Да. И говна под скамью наложил".
   "Если он еще раз к нам подойдет, я его самого уйму", - сказал Мамонт и посмотрел на острую палку, которую Рубль продолжать держать под пятой.
   "Но парень-то опасный", - сказал Туча.
   "И чем он опасен?" - спросил Чиган.
   "После Афгана он. Наколки видел? Десантно-штурмовые батальоны, их в самое пекло бросают. Они оттуда полными психами возвращаются".
   "Электричка!" - воскликнул Леший, который слушал старших, как завороженный, но не забывал следить за просветом между сосновыми рощами, где пролегали железнодорожные пути.
  
   Поднялись по крутым ступенькам в тамбур; Рубль глянул вправо - в середине вагона уселся афганец с товарищем; Рубль открыл дверь слева, поманил за собой остальных:
   "Давай - в передний вагон, нам будет ближе до дома".
   "На пятьдесят метров ближе..." - поворчал Мамонт, но пошел вслед за другими.
   Среди немногочисленных пассажиров переднего вагоны две девчонки выделялись оранжевой и фиолетовой прическами. Парни разместились в отдалении; первым поднялся и пересел поближе к девчонкам, на соседние скамейки, Чиган, за ним тут же последовал Брюс и Туча; Рубль помешкал, но тоже пересел, за ним увлекся и Леший; только Мамонт остался сидеть там, где сидел, он бросал на девчонок резкие, неприязненные взгляды. Он положил ноги на сиденье перед собой, отвернулся к окну и стал изучать узор из разбившейся о стекло мошкары.
   Девчонки, едва почувствовав внимание парней, тут же стали с серьезным видом изучать заклепки и шовчики на своих штанишках и маникюр на ногтях. Квадратные и треугольные клипсы розовыми леденцами поблескивали у девчонок на мочках ушей; щеки, скулы, веки и губы искрились от какой-то специальной парфюмерии; под просторными блузами острые груди обозначались, подрагивая, едва-едва. Россыпь прыщиков на лбах и скулах были замазаны кремом и присыпаны пудрой. Иногда девчонки не выдерживали и криво усмехались, бросая короткие заговорщицкие взгляды друг на дружку. Чиган пялился на ноги девчонки с фиолетовыми волосами: ступни в сандалиях, ногти покрыты красным лаком, на щиколотках сереют бактерицидные пластыри.
   Чиган прервал молчание, задав девчонкам вопрос: "Пр-стите-а-скока-время?"
   Фиолетовая посмотрела на него удивленно и подняла обе руки, показывая Чигану запястья, украшенные пластмассовыми браслетами, салатового, голубого и зеленого цветов: "У меня нет часов!.." - и с гордым видом отвернулась к окну.
   Чиган хмыкнул, внимательно рассмотрел браслеты фиолетовой, затем перевел взгляд на запястья оранжевой, хмыкнул еще раз. Оранжевая решила ему помочь: "Часы - у вашего друга". Рубль - единственный из компании имел наручные часы, электронные, мейд-ин-джапан, с двухцветным, серебристо-золотистым металлическим браслетом, с несколькими кнопками по краю прямоугольного корпуса и с расчерченным на сегменты крупным экраном. Чиган уставился на эти часы, как будто увидел их впервые: "М-да!.. Рубль, время не подскажешь?" И Рубль в свою очередь уставился на Чигана так, как будто видел его впервые: "Почему нет... С удовольствием скажу, который час!.. - и глянул на циферблат. - Ровно двадцать пять минут четвертого".
   "Опоздал! - сокрушенно вздохнул Чиган и запустил растопыренные пальцы в черные кудри. - В театр оперы и балета". Оранжевая прыснула в ладошку, а фиолетовая сказала строго: "Спектакли в театрах по вечерам".
   "Н-да... - Чиган нахмурился. - Но это в обычных - вечером. А в оперных - и вечером, и днем".
   "Он знает! - сказал Рубль. - Его туда зовут петь, а он раздумывает, соглашаться или нет".
   "Поёте?" - спросила оранжевая у Чигана.
   "Еще как! - ответил за Чигана Рубль. - Кстати, я - Руслан".
   "Полина", - сказала оранжевая.
   "Марина", - сказала фиолетовая.
   "Витя, Бруно, Володя, Саша", - сказали парни поочередно.
   "Бруно? Интересное имя!" - сказала Марина.
   "Французское", - сказал Чиган.
   "Вы - француз?" - спросила Полина.
   "На треть, - ответил Чиган, - бабушка была французской подпольщицей-коммунисткой, сбежала в СССР после войны... Да, давай уж на ты?"
   "Так ты в опере можешь петь?" - спросила Полина.
   "Запросто!.. - Чиган прокашлялся и витиевато затянул, подражая оперным тенорам. - Гопстоп, мы подошли из-за угла, гопстоп, ты много на себя взяла!.. Теперь расплачиваться поздно, посмотри на эти звезды, посмотри на это небо..."
   "Это из какой еще такой оперы?" - спросила Марина сурово, а Полина опустила голову, пряча улыбку.
   "Из оперы Римского-Корсакова".
   "Да, хорошо поешь! - одобрительно сказала Полина. - Только как-то тихо - для оперы..."
   "Это он еще не в полную силу, - сказал Рубль. - Если в полную - машинист перепугается".
   Возникла пауза, парни поглядывали то в окно, то на девчонок, девчонки то в окно, то на парней. Полина с интересом посматривала на Брюса, который не произнес ни слова и единственный из всех сохранял полную невозмутимость. Нравилась ли Полина Брюсу, по его азиатскому лицу понять было невозможно, но на нее он смотрел чаще, чем на Марину. Смотрел прямо и подолгу, от этих взглядов Полина смущалась и теребила браслеты, поглаживала подушечками пальцев ноготки, розовые и блестящие, как увлажненная слюной карамель.
   Рубль решил прервать затянувшуюся паузу:
   "Кстати, вот Туча... то есть, Вова... он умеет в уме складывать и умножать любые числа".
   "Да, ладно тебе!.." - отмахнулся Туча.
   "Чо-да-ладно? Покажи класс!" - Рубль расстегнул браслет часов, потыкал в кнопки. - Вот, здесь, в часах есть калькулятор. - Рубль обратился к Марине, - любую цифру..."
   "Восемь".
   "Нет, длинную".
   "Тысяча восемьсот сорок пять".
   Рубль набрал цифры на калькуляторе:
   "Плюс, минус, разделить или умножить?"
   "Умножить", - сказала Марина.
   Рубль обратился к Полине: "Еще одну цифру".
   Полину, прикусив губу, посмотрела в потолок:
   "М-м-м-м... семьсот двадцать четыре".
   Рубль, повернул часы, так чтоб Туча их не видел, и нажал на кнопку:
   "Ну, Вован, давай!"
   Туча, не думая ни секунды, скороговоркой ответил:
   "Миллион-триста-тридцать-пять-тысяч-семьсот-восемьдесят".
   Рубль повернул циферблат часов к девушкам. Они посмотрели на результат. Полина округлила глаза "Ого!" и с уважением посмотрела на Тучу, и Туча смутился. А на Марину, казалось, большее впечатление произвели дорогие импортные часы.
   "Еще разок?" - спросил Рубль.
   "Да, перестань ты, - Туча досадливо махнул рукой, - это же элементарно".
   "Что-нибудь посложнее? Туча, ты не скромничай!".
  
   При приближении поезда к Центральному вокзалу Мамонт поднялся первым и вышел в тамбур, на ходу сажав сигарету в зубах. Достал коробок спичек и перекинул его из одной руки в другую. Мамонт, который подремывал, уткнувшись лбом в стекло, встрепенулся и с мрачным видом потопал последним.
   Брюс спрыгнул на перрон и помог сойти Полине. Увидев протянутую ей руку, девушка растерялась на миг, но вспомнила, что видела в кинофильмах, как кавалеры подают руки дамам, и положила свою ладонь на ладонь Брюса. Сказала: "Спасибо!.." - и смущенно улыбнулась. Чиган обхватил Марину за талию и снял ее со ступенек электрички одним рывком. Девушка взвизгнула, обхватила Чигана за шею, забила ногами по воздуху, а ощутив под собой твердый асфальт, на несколько мгновений, как будто случайно, прижалась к Чигану животом и грудью.
   "Развели сопли!.." - буркнул Мамонт и зло пихнул плечом прохожего с портфелем. Прохожий коротко оглянулся на Мамонта, Мамонт бросил "Чо?!" и прохожий ускорил шаг.
  
   "Мы на Космосе живем, - сказал Марина. - То есть... в районе кинотеатра Космос. Это..."
   "Да, знаем мы, где ваш Космос, - перебил ее Чиган. - Соседи! Мы с Фричи".
   До Фричи дошли всей компанией, далее провожать Марину и Полину отправились только Чиган и Брюс. Четыре фигуры, будто вырезанные из черной бумаги, пересекли шоссе перед мчащимся, включив фары, грузовиком с фургоном и прицепом, и скрылись за парковыми деревьями.
  
   Ручкаясь на прощанье с Тучей, Мамонтом и Лешим у водонапорной башни, Рубль сказал: "Я могу всех сводить на настоящее кино. Накопите каждый по десятке. За чирик - целая ночь классных фильмов".
   "О, братцы-картофанцы чешут", - Брюс мотнул головой в сторону перекрестка.
   Леший проводил взглядом трех плотных коренастых парней, которые, сунув руки в карманы, с угрюмым видом, но целенаправленно шагали по противоположной стороне улицы, как будто им дела ни до кого нет, но старший все же бросил косой резкий взгляд, скользнул им по Рублю, Мамонту и Туче, и подольше задержал взгляд на Лешем, как бы изучая незнакомое лицо и стараясь накрепко его запомнить.
   "Хули зыркаешь, сука?!" - крикнул Мамонт и шагнул на проезжую часть, и трое братьев сразу же ускорили свой ход. - Боятся!.. - удовлетворенно заметил Мамонт и вернулся на тротуар.
   "Все-таки я уверен, что это они бомбу из говна на нас скинули", - сказал Брюс.
   "Никаких сомнений", - согласился Рубль.
   "Что за бомба?" - спросил Леший.
   "А-а-а, случилась у нас как-то на районе одна история... Тебя с нами тогда еще не было... - Рубль с досадливым выражением на лице махнул рукой - Как-нибудь потом расскажу,. - Мне пора уже".
   "Рубль, - окликнул его Брюс, - надо бы их наказать. Нельзя так оставить. А то они еще какого-нибудь говна на нас сбросят, так мы снова стерпим, что ли?"
   "Да, надо бы... - Рубль оглянулся. - Накажем. Как-нибудь. В другой раз. При случае. Но сейчас не до этого... Сейчас я мозгую над серьезным делом".
   "Деловар ты наш", - покачал головой Мамонт.
   Рубль обернулся вторично: "И вообще... месть - это плохой бизнес".
  
   Круглый, разноцветный бабл-гам
  
  
   Раз
  
   Туча стоял на маленькой площади между желто-серыми трехэтажными зданиями с крохотными, узкими как бойницы, окошками на кривых фасадах и позеленевший от мха черепицей на островерхих двускатных крышах. Туча еще раз посмотрел на вырванную из блокнота страничку, на которой учитель Джоуль написал адрес своего племянника-вундеркинда и даже начертал схематично окрестные здания, подворотни и переулки. Туча знал, что вокруг - исторические объекты, которые показывают туристам, и даже сам как-то приходил сюда с экскурсией от школы и прослушал лекцию о бытовании рижских бюргеров шестнадцатого века, но он никогда не задумывался о том, что в сооружениях, похожих на черствые и заплесневелые пирожные, могут до сегодняшнего дня обитать люди.
   Туча приблизился в решетке высоких металлических ворот с острыми пиками наверху, взялся за рукоятку в форме свернувшегося дубового листа, надавил на нее, отворил ворота сантиметров на тридцать и протиснулся между створками, через фланель рубашки уколов живот о металлический заусенец. Два ряда сизых округлых булыжников, окаймленных травою, вели в ромбовидный двор, выстланный булыжниками поменьше, с заброшенной клумбой и кривым деревом посредине, чья сухая безлиственная крона чернела сетью изломанных веточек на фоне сумеречного неба. Окна, выходящие во двор, были нормального размера, кое-где на подоконниках зеленели кактусы, цвели герани и бегонии; развевались, цепляясь за иголки кактусов тюлевые занавески.
   На галерею вела железная винтовая лестница. Туча взглянул на бумажку, убедился: да, Джоулем нарисована вертикальная спираль, обозначающая лестницу, и начертано горизонтально две жирные полосы, обозначающие каменную, с деревянными столбиками, галерею, которая опоясывала двор по периметру на уровне второго этажа. Между жирных полос Джоуль поставил цифру 9 - номер квартиры.
   Туча взялся было за медный дверной молоточек, хотел уже стучать, но вовремя заметил на дверном косяке потертую кнопку электрического звонка. Минуты через две створка со скрипом приоткрылось, из щели пахнуло тушеными баклажанами и жареной рыбой. В сухарях ведь жарят, успел подумать Туча прежде, чем разглядел под дверной цепочкой сморщенное женское лицо: редкие, но длинные волосы на верхней губе, кустистые полуседые брови, слезящиеся желтые глаза, тяжелые янтарные серьги в отвисших мочках ушей, а над всем этим - вязаный пушистый кандибобер.
   "Здравствуйте! Я - Владимир. - Туча кашлянул в кулак и добавил голосу солидности. - Я от Михаила Эдуардовича. Он вас предупредил? Он должен был предупредить... Я к Эдику, заниматься математикой".
   "Что вы хотите?" - спросила старуха таким неожиданно басовитым голосом, что Туча вздрогнул.
   "Я к Эдику, заниматься... От Михаила Эдуардовича! - повторил Туча. - Это ведь девятая квартира? Эдик здесь живет? - и для пущей убедительности развернул перед старушкой мятую бумажку со схемой.
   Старуха уставилась на бумажку. Во взгляде старушки отобразился испуг. Казалось, именно бумажка со схемой напугала ее.
   "Что вы хотите?!"
   "Я от Михаила Эдуардовича! Может, я ошибся адресом?" - Туча поспешно спрятал бумажку в задний карман брюк.
   Дверь захлопнулась. Туча услышал старушечий голос, такой громкий, что ясно разобрал слова:
   "Соня, за дверью какой-то молодой человек... Он чего-то хочет!"
   Через минуту дверь вновь открылась. Туча поспешно нацепил очки, чтобы выглядеть безобидней. Над цепочкой белело пухлое лицо молодой женщины. Черные длинные вьющиеся волосы, большие влажные глаза, красные губы, темный пушок над верхней губой, изящные золотые сережки с зелеными камешками в нежных мочках ушей. Туча представил, как со временем пушок над губой женщины превратиться в такие же длинные редкие усищи, как и у старухи, и, набрав в грудь побольше воздуха, стал чеканить слова:
   "Здравствуйте. Я от Михаила Эдуардовича. Зовут меня Владимир. Я к Эдику, заниматься. Михаил Эдуардович должен был вас предупредить".
   "Конечно, Миша нас предупредил. Здравствуйте, проходите! - женщина улыбнулась, сняла цепочку и пропустила Тучу в прихожую. - Меня зовут Софья Эдуардовна... Я внушаю тете Руфе, чтобы она никому не открывала дверей. Но она как-то успевает подойти к дверям раньше меня... и каждый раз пугается!"
   "Ничего, ничего, - пробормотал Туча, прокашливаясь. - Я понимаю..."
   Чего он на самом деле понимал, он и сам не понимал, и поэтому предпочел не заканчивать свою мысль. Он огляделся: тетя Руфа исчезла из коридора, как будто растворилась в полутьме или просочилась сквозь стену в некую тайную каморку.
   Следуя за Софьей Эдуардовной по слабо освещенному коридору, Туча не мог отвести глаз от ее выпирающих, округлых ягодиц, двигающихся под тканью бархатного халата. Коридор не был прямым, как в обычных коммуналках, коридор петлял то вправо, то влево; Туча поднялся за женщиной по крутой, узкой лестнице, обогнул огромную, выложенную синими плитками печку, затем спустился по такой же деревянной лестнице вниз, и очутился в овальной комнате с полукруглыми окнами, закрытыми тяжелыми черными портьерами.
   Посреди комнаты за массивным квадратным столом сидел худой маленький старичок в стеганом халате и в маленькой черной шапочке на затылке. Перед стариком лежала толстенная книга, раскрытая посредине. Седая борода острым кончиком касалась книжных страниц. Старик держал в скрюченных пальчиках массивную лупу на длинной витой рукоятке и водил лупой над страницей. Туче показалась странной не лупа, - с помощью лупы, но попроще, читал книги и его покойный дедушка, - а сама манера чтения старика. Старик читал книгу справа налево.
   "Дядя Рафа, этот мальчик к Эдику! Они будут заниматься математикой пару раз в неделю", - Софья Эдуардовна эти слова прокричала. Старик даже не посмотрел в их сторону и перевернул шуршащую страницу. Огибая стол, Туча попытался разглядеть страницы книги. Значки, которые покрывали плотную желтую бумагу, не были ни латинскими, ни кириллическими буквами. Значки не походили и на иероглифы - ни на японские, ни на китайские, ни на древнеегипетские, которые Туча видел в учебнике истории.
   Софья Эдуардовна постучала в узкую дверь. Дверь распахнул полный черноволосый мальчик лет двенадцати в белой рубашке с коротким рукавом. Мальчик поправил круглые очки, прикоснувшись указательным пальцем к дужке, и посмотрел на Софью Эдуардовну вопросительно.
   "Эдик! Владимир пришел".
   "Здравствуйте!" - сказал Эдик и отступил на шаг назад.
   Туча прошел в комнату, протянул мальчику руку. Мальчик ответил на рукопожатие. Оба его предплечья покрывали пятна зеленки.
   "Заживает, - сказала Софья Эдуардовна удовлетворенно. - Сейчас еще помажу... - и она заметалась по квартире. - Где пузырек? Я его на полочке оставила. Кажется..."
   "М-ма, пожалуйста, не сейчас! - сказал мальчик. - Вот, твой пузырек, на подоконнике. Но не сейчас... Да и без зеленки заживет прекрасно".
   "Но все-таки надо бы помазать?" - Софья Эдуардовна застыла с пузырьком в руке. Машинально она сняла резиновую крышечку, на ее пальцах тут же появились изумрудные пятна.
   "Мам, я тебя очень прошу!.. - Эдик насупился и спрятал руки за спину. - У нас в доме гость. Как ты думаешь, бережет ли он свое время так, как мы бережем свое? И пришел ли он к нам только затем, чтобы смотреть, как ты мажешь меня зеленкой?"
   Софья Эдуардовна не нашла, что возразить.
   "Ах, да, извините, Володя! Я тогда пойду... Я через часок загляну, да? Вы не против чая с пряниками? Или вам больше по вкусу кофе?"
   "Мне по вкусу кофе, но я не против чая с пряниками", - ответил Туча, склонил голову да вдобавок еще зачем-то прищелкнул каблуками летних туфель. Софья Эдуардовна поспешно закрыла пузырек и повернулась к дверям. Туча с трудом отвел взгляд от ее бедер.
   Пока мать с сыном переговаривались, Туча успел бегло оглядеть обстановку комнаты. На одной стене - таблица Менделеева, на другой - карта земных полушарий, на третьей - анатомические картины: человеческая фигура без кожи, с красными мышцами и белыми сухожилиями; сердце в разрезе; рисунок внутренних органов, аккуратно и компактно размещенных во вскрытой брюшине. Книжные полки плотно заставлены книгами. На этажерке - коллекция минералов: горный хрусталь, малахит, полевой шпат, халцедон. Бронзовый бюстик на подставке, Туча узнал черты Исаака Ньютона. Пишущая машинка Optima с вправленным в каретку листом бумаги, рядом пачка чистых листов, общая тетрадь и пластмассовый стакан с заточенными карандашами и авторучками. Подоконник заставлен разнокалиберными колбами и кассетами мензурок с синей, красной, зеленой и прозрачной жидкостями. На журнальном столике - микроскоп и предмет, похожий на подзорную трубу. Узкая тахта завалена экземплярами журналов Наука и техника, Техника молодежи, Наука и религия, Химия и жизнь, Искатель, Популярная механика, Вокруг света, Квант, Природа, Юный техник, Юный натуралист и Шахматы.
   Софья Эдуардовна вышла из комнаты. Туча подошел к стене, стал разглядывать фотоснимок в рамке: мужчина с кудрявой бородкой держал в руках моток веревки, за спиной у мужчины был рюкзак, а на голове каска.
   "Альпинист?" - спросил Туча.
   "Скалолаз, - ответил Эдик. - Это мой папа. Он был скалолазом и геологом". Туча посмотрел вопросительно. "Он погиб..." - пояснил Эдик. Туча развел руками: "Извини!.." Эдик махнул рукой: "Присаживайтесь, Владимир!" - и выдвинул стул из-под стола.
   "Можно на ты... И друзья зовут меня Тучей".
   "Почему?" - удивился Эдик.
   "Посмотри на меня внимательно! Похож?"
   "На тучу?"
   "Ну, да".
   "Весьма, признаться, отдаленно".
   "Ладно, забыли... Зови хоть Владимиром, хоть по отчеству. Я, если что, Робертович".
   "Хорошо, Владимир Робертович".
   "Тьфу ты!.. Насчет отчества, это шутка. Обойдемся именами. С чего начнем, Эдуард?"
   "С краткого теоретического обзора, полагаю! - Эдик вскинул брови. - Мне нужно выяснить, каков ваш уровень... Вы не против?"
   "Вобщем-то... Ну, валяй, чего уж там!"
   Эдик удовлетворенно кашлянул, извлек из ряда книг огромный том в кожаном переплете и бухнул его на столешницу.
  
  
   Два
  
   Мелкий, но густой дождь пиликал весь день, а к вечеру поднялся ветер с залива; по улице ползли, жужжа и чуть заваливаясь набок, троллейбусы; мерцал влажный асфальт, отражая мигание светофоров, тление неоновых вывесок, ровный свет уличных фонарей, молниевые вспышки габаритных огней автомобилей.
   "Почему, если дождь или снег, то ветер всегда дует навстречу - прямо в морду лупит?! - Мамонт потянул вверх воротник брезентовой куртки, стараясь прикрыть хотя бы шею и щеки от дождевой мороси. - Вот шли бы мы в другую сторону, все равно бы навстречу дуло..."
   Чиган жмурил глаза, прятал руки в карманах, поднимал плечи чуть ли не к ушам. Брюс, выставив одно плечо вперед, клонился в сторону ветра, ложился телом на воздушную волну. Туча надел очки, линзы защищали глаза, но морось щекотала лицо, Туча морщил нос и часто почесывал его, а также губы, лоб и щеки.
   "Это всего лишь дождик", - Рубль ответил на реплику Мамонта с некоторым опозданием, так как особо сильный порыв ветра не давал открыть рот.
   "Холодный!.." - прорычал Мамонт.
   "Можно подумать, это первый холодный дождь в твоей жизни. Мог бы уж привыкнуть".
   "Б-р-р-р-р!.." - отозвался Мамонт, едва различимый сквозь водяную пелену.
   "Вот уж не думал, что ты среди нас самый нежный".
   Вместо ответа Мамонт криво ощерился.
   Рубль указал на высокую арку с кариатидами.
   "Здесь".
   "А курить там разрешат?" - спросил Чиган.
   "Вот это вряд ли".
   "Тогда подышим кислородными палочками тута!"
   Туча достал пачку Космоса, Чиган пачку Элиты, а Мамонт ничего не достал; привередливо поводив указательным пальцем между двумя пачками, он выбрал сигарету Космос. Дождь прекратился, но утихающий ветер еще носил в воздухе редкие мелкие капли. Мамонт и Чиган перегородили пол тротуара. Дымили щедро округ себя, расставив ноги; редким из-за непогоды прохожим приходилось обходить парней; прохожие недовольно косились, но, оценив грубую физиономию одного парня и цыганскую внешность другого, предпочитали ускорять шаги, а не делать замечания. Туча переместил свою крупную тушу к стене дома, обнаружил сухой участок под жестяным навесом и прислонился к нему спиной. Брюс и Рубль также ушли с тротуара - за арку, освещенную лампой под тусклым стеклом. Брюс стал изучать фасады зданий во дворе, украшенные лепными виноградными гроздьями, геометрическими фигурами и маскаронами.
   "А скульпторам хорошо платят?" - спросил Брюс у Рубля.
   "Хорошо. Хотя таких домов сейчас не строят. Но скульпторы все равно не бедные. Особенно те, которые Ленина лепят. У бати есть знакомый... Ты Ленина слепить можешь?"
   "Слепить - не знаю. А нарисую запросто".
   "Ну, да... Хули там рисовать-то!.. А кудри и бородищу добавил, вот тебе и Маркс. На Марксе капусту тоже можно густую рубить... Ты Лешему звонил?"
   "Звонил. Он говорит, десятку не смог набрать".
   "Мы б ему добавили. Что мы, не друзья?"
   "Скорей всего, его просто мама не пускает по ночам гулять. Особенно, с такими друзьями, как мы".
   "Так ему надо было через окно удрать. У него ловко получается".
   Брюс еле заметно усмехнулся. Легкая усмешка означала, что шутка ему понравилась. А смеющимся в полный голос его никто и никогда не видел.
   "А мне бы хотелось, - сказал Брюс, - чтобы и меня мама не пускала бы гулять. Ну, хотя бы иногда!.. Сидели бы с ней... Говорили бы о чем-нибудь... О какой-нибудь чепухе..." - и Брюс вздохнул. Его лицо оставалось спокойным, но в голосе сквозила печаль. Рубль озадаченно посмотрел на товарища: впервые Брюс решился на такую откровенность. Крышка канализационного люка была сдвинута в сторону, и Рубль покачал ее носком туфли.
   "Ладно, пора! Долго еще они там будут смолить?.. У хозяина есть фильмы с Брюсом Ли. Ты когда-нибудь видел Брюса Ли на экране?"
   "Нет, только на фотках", - ответил Брюс.
   "Ну, вот, посмотришь хоть, как он машется. Руки-ноги летают, визжит как кот, уау-уау!"
  
   Витрина и двери кафе-мороженого Снежинка была залеплена бумажными снежинками, теневые их контуры отображались на мокром асфальте. Стеклянная дверь кафе, прошуршав по ступенькам резиновой прокладкой, распахнулась, тени сузились, поехав в сторону. Пахнуло кофе со сливками и булочками с корицей. Из дверей кафе вышел парень с девушкой. Парень придержал дверь, девушка посмотрела на небо, парень сунул длинный черный зонт под мышку, девушка взяла парня под руку. Парень с девушкой направились в сторону Мамонта и Чигана, но, приблизившись, заметно насторожились. Чиган и Мамонт уставились на парочку, не имея, впрочем, никаких дурных мыслей и не из любопытства вовсе, а потому, что давно привыкли внимательно следить за любыми приближающимися к ним объектами, оценивая их на всякий случай, моментально решая, не исходит ли от объектов какая-либо угроза. Лицо у парня напряглось, он невольно прижался к девушке теснее. Девушка, сказав спутнику несколько фраз по-латышски, сжала в кулачке его рукав, и потянула парня на другую сторону улицы, и парень пошел через дорогу с видимой охотой.
   "Что эта овца пизданула в наш адрес?" - спросил Мамонт у Чигана.
   "Сказала, русские хулиганы", - Чиган проводил парочку внимательным взглядом.
   "А еще что?"
   "Остального я как-то не расслышал".
   "Все правильно, - засмеялся Мамонт, - мы русские и мы хулиганы. - Нас боятся, стал-быть, уважают.
   Чиган бросил окурок между прутьев решетки водостока.
   "Ты фильтр тоже будешь курить?" - спросил он Мамонта.
   Мамонт щелчком пальцев пульнул окурок в стену. Окурок рассыпал в темноте желтые и розовые искры.
  
   Втиснулись в кабину допотопного, громыхающего железными костями лифта. Рубль надавил на кнопку с цифрой 5. Сквозь решетку смотрели на уплывающие вниз лестничные пролеты, на деревянные коричневые перила с балясинами в форме бутылей и гранитные ступени, стертые посредине. "Хозяин - моряк, штурман, - сказал Рубль. - Сам привозит видеокассеты. Это и выгодней и безопасней: меньше людей в деле, меньше риска. Кстати, жене его нравятся молодые парни. А он в конце лета опять идет в море".
   "А она какая из себя?" - заинтересовался Туча.
   "Скоро увидишь. Очень даже ничего... Сладенькая такая штучка".
   "Ты уже попробовал?" - осклабился Чиган.
   "Все-то вам расскажи... Только сегодня лучше не кадрить".
   "Нет, мы как идиоты, - ответил ему Чиган, - при муже свои яйца к ней подкатим!"
   "Ему-то, кстати, пофиг. У него уже давно - вторая семья на стороне. Чисто деловые отношения: его видик и кассеты, а квартира её... Она из генеральской семьи - такие хоромы! Даже в кухне можно в футбол играть... Но при муже подъезжать к ней, конечно, не надо. Репутация... и все такое..." Лифт остановился и задрожал; щелкнули внутренние деревянные створки, лязгнула внешняя металлическая дверь.
   На пороге их встретила тридцатилетняя коротко стриженная брюнетка в узких джинсах и трикотажной легкой кофточке: "Привет, Руслан!" - сказала она и посмотрела на парня с некоторым лукавством.
   "Здравствуй, Маргарита! - сказал Рубль. - Это мои друзья. О которых я говорил по телефону с Виктором".
   "Да! Идите, ребята, за мной".
   Шли по коридору, украшенному множеством картин в золоченых резных рамах. Брюс вертел головой, разглядывая сельские пейзажи, портреты дам и господ в старинных нарядах, а также сцены охоты на зайцев с борзыми. Туча жадно пялился на силуэт Маргариты.
   "Носовой платочек достань?" - шепнул ему Рубль.
   "Зачем?" - недоуменно шепнул в ответ Туча.
   "Слюни подтирать", - усмехнулся Рубль, и Туча пихнул его локтем в плечо.
   Хозяйка распахнула дверь на кухню: "Витя, тут Руслан с компанией!.. Руслан, что у тебя с ногой?"
   "Подвернул", - ответил Рубль.
   Маргарита вскинула бровь и удалилась. На стенах кухни вперемешку висели натюрморты с овощами и рыбой и православные иконы в богатых окладах. За столом сидел стройный, мускулистый, лысеющий мужчина и сосредоточенно пересчитывал купюры, отделяя крупные от мелких. Перетянув пачку резинкой для волос и уложив пачку в рядок с другими пачками, мужчина глянул на парней и поднялся со стула.
   "Здорово! - он пожал руку каждому. - Шуршуны мне сдавайте".
   Парни стали шарить по карманам, выуживая рубли, трешки и пятерки. Сложили купюры и монеты на край стола. Мужчина пересчитал деньги, отделив пятерки от трешек, а трешки от бумажных рублей. Из металлических рублей он выстроил две ровные башенки.
   "Пятьдесят. Вас пять, все правильно. Но ты говорил, что придете вшестером".
   "Один соскочил", - ответил Рубль.
   "А что вы девок кино смотреть не водите? Такая мужская компания - прям хоккейная команда".
   Парни переглянулись, не найдя, что сказать в ответ.
   "Пора бы уж зарабатывать на девок, - сказал Виктор. - Я младше вас был, когда стал учиться копеечку с земли-то подымать. Сначала - в прямом смысле: бутылки с сестрой собирали. Сдадим - купим себе пряников, лимонада. Сидим, чтоб старшие ребята не отняли, в кустах, набиваем брюхо - хорошо. А отец, как узнал, стал орать - крохоборы, мол, побирушки! А что, думаю, сам не мог он заработать детям на сладости, чтоб не побирались?.. А?.."
   Рубль пожал плечами.
   "Хотя он прав был кое в чем... Не подбирать надо, что другие выбрасывают, а самим надо ковать свое простое человеческое счастье. Я и начал... кое-чем промышлять. В четырнадцать ботинки сам себе купил - пиздатые, на литой подошве. В пятнадцать - девчонке своей сережки и духи мог купить. Красивая была, первая!.. У меня и потом всегда только красивые были... Потому что красивые только с теми гуляют, у кого есть, во-первых - сила, - и мужчина сжал руку в локте и ткнул пальцем в свой не очень крупный, но рельефный бицепс, - и во-вторых, - мозги! - и мужчина ткнул тем же пальцем в свою блестящую лысину. - А когда у мужчины есть силы и мозги, то будут у него и деньги. А где деньги, там и красивые бабы вьются! Потому что именно деньги бабы и любят..." Мужчина задумался, как будто решая философский вопрос: что важнее для женщины - мужские сила и ум, или все-таки деньги, которые мужчина силой и умом добывает?
   Парни, выслушивая этот монолог, переминались с ноги на ногу. Воспользовавшись паузой, Рубль спросил: "Виктор, ну, мы пойдем?.. В гостиной, как всегда?.."
   "Подождите! В гостиной, да, но там пока нечего делать. Еще должны люди подойти. Минут двадцать подождем. Выпейте, вот, пока чаю, с сушками, - Виктор указал на полку возле мойки, где размещалось большое блюдо с глянцевитыми сушками и пачка чая со слоном на этикетке. - Это Маргоша придумала - бесплатный чай. Говорит: сервис! Я спрашиваю: это как-то увеличит наш доход? А она свое: хороший сервис, это прилично, мол, как в лучших домах Лондо`на и Парижа. Ну, думаю: ладно, хоть и бабьи причуды, но на чае мы не разоримся. Но все-таки, зачем?.. Так о чем это я?.. Ах, да... Вобщем, мне тридцать пять, миллионов пока не имею, но ведь у меня четверо детей, жена и две любовницы! Всех кормлю, одеваю, все они у меня в шелках и в шоколаде. А дети растут, им же надо все больше и больше. С-час вот репетиторов нанял... А дочка моя - скоро невеста! Эта ж вообще с ума сойти... Конфеткой должна быть!.. Мальцов-то я к делу пристрою, пусть учатся самостоятельно копейку подымать... Но девочка, это цветочек! А цветы - не работают".
   Виктор, ласково улыбаясь, погладил пачку купюр. Сложил пачки купюр в картонную коробочку, коробочку поставил на полку, а монеты ладонью сгреб в подставленную к краю стола жестянку. "Маргоша говорит: настоящий мужчина должен к деньгам относиться небрежно. Мол, деньги надо презирать. Зарабатывать, но презирать! Это как?.. Говорит, что я куркуль! А я и не спорю, есть маленько... Но она просто избалованная... выросла на всем готовом, как блин в масле каталась, генеральская дочь... - В голосе Виктора появились трагические нотки. - Она же не знает, что это такое, собирать пустые бутылки и тайком жрать черствые пряники в кустах!!!"
  
   Японский видеомагнитофон шнуром соединялся с японским телевизором. Виктор возился с аппаратурой, заглядывал за телевизор, хрустел кнопками, щелкал тумблерами. Просторная комната с плотно зашторенными высокими окнами была заставлена разномастными стульями, на которых разместились девушки и юноши, молодые мужчины и женщины. Сильно пахло духами и табачным перегаром.
   Маргарита встала между экраном и зрителями, Туча напялил на нос очки и уставился на женщину, не скрывая восхищения. Маргарита сложила ладони под грудью и лучезарно улыбнулась: "Курите, пожалуйста, только в соседней комнате, там есть балкон. Обычно мы устраиваем небольшие перерывы между фильмами. - Маргарита указала на коробку, полную видеокассет. - Коллекция у нас обширная. Есть и новые фильмы, и те, которые многие из вас уже смотрели, но, возможно, захотят пересмотреть. Репертуар определяется голосованием. Вы сами выбираете фильмы, и большинство решает, что смотреть. Скучных фильмов мы не держим, поэтому и меньшинство останется довольным... Могу рекомендовать для начала четыре новых фильма... фантастика, эротика, ужасник и боевик.
   Решили начать с эротического фильма, Виктор включил телевизор, на экране возник Михаил Горбачев в окружении толпы людей. Гости Маргариты и Виктора дружно засмеялись. Виктор поклацал кнопками, на экране цветасто зарябило, а потом появилась заставка: рыкающий лев. Гнусавый голос сообщил: "Мэтро-голдвин-майер-представляет".
   Блондинка в полупрозрачной тунике мчалась по шоссе вдоль берега океана в открытом спортивном авто. Через пять минут блондинку стала обгонять огромный грузовик, но почему-то снизила скорость и повела свою машину вровень с кабиной грузовика. За рулем грузовика сидел огромный татуированный брюнет в темных очках, он с полминуты показывал блондинке белые зубы, а потом стал с ней заигрывать с помощью мимики и жестов. Через пять минут брюнет и блондинка сидели за стойкой бара в мотеле. Через семь минут брюнет подрался с четырьмя волосатыми мотоциклистами, которые хотели помешать ему наладить близкие отношения с блондинкой. Разбив о голову одного мотоциклиста бутылку виски, сломав о спину другого бильярдный кий, водитель грузовика обратил двух оставшихся противников в паническое бегство, показав им в оскале белоснежные клыки, и увлек блондинку в номер мотеля. Толстяк-бармен, провожая парочку мудрым взглядом, одобрительно покивал головой, хотя водитель грузовика не заплатил ни за разбитую бутылку, ни за сломанный кий, ни за заказанное прежде спиртное.
   В номере мотеля блондинка скинула тунику и стала водить коготками по витиеватым татуировкам своего нового знакомого. Водитель грузовика возбудился и снял темные очки. "Ну, давай!" - кинул реплику кто-то из зрителей. Эротическая сцена всем понравилась, но далее последовала серия подобных же сцен, только в других декорациях, и зрители, - особенно, мужского пола, - заскучали. "Не может быть так, чтобы он ей соски чуть потрепал, и она сразу же стала извиваться, как змея!" - заметил недовольным тоном один из зрителей. "Вот в баре эпизод, это было классно, а эт-чо за сопли пошли?.." - вторил ему другой.
   Женская часть аудитории выступала за продолжение просмотра Австралийской вишенки, но мужчин оказалось большинство, и они не уступили. Виктор выключил видеомагнитофон, чтобы сменить кассету. Зрители, поспорив чуть-чуть, избрали фантастический боевик Покидая развалины Нью-Йорка. Гнусавый голос сообщил: "Каламбия-пыкчерз-представляет". Из подзаголовка стало известно, что действие происходит в 2017-ом году. Око кинокамеры совершило эффектный пролет над обгорелыми, полуразрушенными небоскребами и застыло над бывшим стадионом, превращенным в цирк для гладиаторских боев. Озверелые полуголые мужики дрались насмерть друг с другом, а также с био-роботами, чудовищами-мутантами и причудливыми инопланетными хищниками. Дрались примерно пол фильма, потом в сюжете возникла и лирическая линия: гладиатор-победитель, гигант с красной прической-ирокезом, полюбил дочку жестокого нью-йоркского диктатора, хрупкую бледную девушку, обритую налысо, и она ответила ему взаимностью. Вторую половину фильма влюбленная пара неслась на броневике по шоссе, преследуемая наемными убийцами, головорезами хунты, через все Соединенные Штаты, - в Калифорнию, где еще сохранились красивые небоскребы и остатки демократии. В целом кино всем понравилось, только некоторые женщины прикрывали лица ладонями или издавали звук "бэ-э-э-э", когда кому-то из персонажей отрывали голову или вспарывали брюхо.
   Мамонт весь фильм ерзал на стуле вправо-влево: перед ним сидела крупная девица с широким вельветовым беретом, скошенным на бок. Мамонт перемещался чуть правее, но и девица тут же наклонялась вправо; Мамонт - влево, и девица туда же. Хлебнув в перерыве чаю и перекурив, Мамонт вернулся в гостиную и пристроился в другом углу. Но девица в беретке тоже почему-то решила сменить место и опять уселась напротив Мамонта.
   На экране узкоглазые изящно-пластичные артисты прыгали, выбрасывая вперед ноги, а один даже бегал время от времени по потолку. Мамонт увлекся фильмом, но девица в беретке раздражала, и он, поддавшись вперед, громко сказал:
   "Шляпу сыми!.."
   "Может, мне еще чего-нибудь снять?!" - ответила девица, брезгливо покосившись на Мамонта через плечо.
   "Давай!" - ответил Мамонт.
   Сосед девицы, высокий парень, повернулся и строго посмотрел на Мамонта.
   "Чо-вылупился, гипнотизер хренов?.." - процедил сквозь зубы Мамонт.
   Высокий не сробел и схватил Мамонта за рукав: "Э-э-э-э!.."
   Мамонт отпихнул руку, - послышался нежный треск разрываемой материи, - и попытался ткнуть длинного в лицо расщеперенными пальцами. Длинный отшатнулся и ладонь Мамонта сильно впечаталась ему в грудь. Парень слетел бы со стула, если б не спина впереди сидящего зрителя. Гостиная наполнилась недовольными женскими и мужскими возгласами. Виктор поставил видео на паузу и стал пробираться к месту конфликта. Но Рубль и Туча уже держали Мамонта за плечи, а Брюс и Чиган стояли перед высоким парнем и, задрав головы, увещевали его, недобро щурясь: "Ну-ну-ну-ну!.. Тихо-тихо!.." Парень, когда встал в полный рост, оказался гигантом метра под два. Мамонт показал крупные неровные зубы: "Все путем... Не надо кипишиться!" Обычно после этой фразы Мамонт коварно бил пяткой в колено.
   "Выводи-ка своих в коридор!" - велел взволнованный Виктор, и Рубль согласно закивал: "Да, да мы выходим... Брачки!.."
   Маргарита со спокойной, как у стюардессы при аварийной ситуации, улыбкой обратилась к встревоженной публике: "Продолжайте просмотр, пожалуйста! Не волнуйтесь, мы с мужем все уладим..." - и тоже вышла в коридор. Виктор направился в сторону кухни; он нервно махал ладонью, приглашая следовать за ним. Маргарита замыкала шеренгу.
   Виктор присел на подоконник, сложил руки на груди и обратился к Рублю, игнорируя остальных:
   "Что это за фигня, Руслан?!"
   "Извините! Он больше не будет..." - ответил Рубль, тоже сложив руки на груди и выставив ногу вперед.
   "Вы сейчас не в школе... будет, не будет".
   "Конечно, не будет! - сказала Маргарита, она прикрыла дверь и, изящно отставив попу, опустилась на стул. - Потому что он сейчас же уйдет... - она ткнула красным ногтем в сторону Мамонта. - Кстати, почему за него извиняешься ты? Он что - немой?"
   "Нет, он стеснительный, - ответил Рубль. - Мы пришли вместе, значит, мы вместе и уйдем. Но вы нам вернете деньги. Наши пятьдесят рублей".
   "Ничего себе! - воскликнул Виктор. - Вы уже посмотрели два фильма".
   "Целиком - только один, - Рубль снова повернулся к Виктору. - Окей, возвращаете нам сорок рублей. Если нет, мы остаемся - все..."
   "Он еще торгуется с нами! - рассердилась Маргарита. Она насыпала в чашку две ложки растворимого кофе и обратилась к мужу. - Поставь чайник".
   Виктор соскочил с подоконника, чиркнул спичкой, зажег газ, налил в эмалированный чайник воды. Виктор жевал нижнюю губу, размышляя. Сунул руки в карманы джинсов, оглядел парней, хмыкнул, опустил подбородок на грудь, посмотрел в глаза Рублю исподлобья:
   "Ну, вот, нужны нам такие эксцессы, а, Руслан?.."
   "Еще раз прошу прощения".
   "Мы и так с кодексом, понимаешь, не дружим... Нам еще здесь драк не хватало".
   "Мы проследим за Серегой. Все будет чики-пики".
   "Все будет отлично! - Маргарита вынула сигарету из зеленой пачки Кент. Виктор дал ей прикурить от зажигалки, по кухне поплыл табачно-ментоловый запах. - Все будет отлично, но не потому, что вы проследите за этим психопатом, а потому что он сейчас же уйдет из моего дома. - Маргарита сделала ударение на "моего" и красноречиво посмотрела на супруга. - Витя, отдай этому странному мальчику его десятку".
   Виктор замялся: "Маргоша, я уже спрятал выручку... - Маргарита посмотрела на Виктора презрительно, и он добавил. - Сейчас, сейчас принесу!.. - взялся за дверную ручку, открыл дверь на ширину ладони, но застыл как бы в раздумьях. Прикрыл дверь, отпустил ручку, закатил глаза, оглядел потолок и стены кухни.
   "Уйдем мы только все вместе, - Рубль галантно склонил голову и улыбнулся Маргарите. - И только если Виктор возвращает нам деньги. Не возвращает - остаемся и смотрим дальше". Виктор тяжело вздохнул.
   "Верни им деньги! - В голосе Маргариты зазвенел метал. - И не сорок рублей, а все пятьдесят. И пусть катятся! И никогда больше не приходят в наш... в мой дом".
   Виктор провел ладонью по черепу, заглаживая назад оставшиеся волосы:
   "Окей, Руслан, ты классный парень! И я уважаю твоего отца... Я отдам этому товарищу его чирик. - Виктор ткнул пальцем в Мамонта, и у Мамонта сделалось такое лицо, как будто он собрался направленный в него палец откусить. - И пусть уматывает из нашего... из ее дома. А утром ему по ящику Сельский час покажут и Служу советскому Союзу".
   "Нет... Виктор... Маргарита... повторяю, так не пойдет, - Рубль стал говорить еще мягче и еще вежливей. Если остаемся, то все, а если уходим, тоже вместе, как и пришли. Но уйдем, если получим назад все свои деньги... То есть только сороковник, раз уж мы один фильм успели посмотреть".
   "Ладно! - Маргарита встрепенулась, отпила приготовленный Виктором кофе, вернула чашку на блюдце, но попала не в серединку, а на край, и разлила напиток. - Это что, одолжение? Ладно!.."
   Виктор поднял раскрытую ладонь и направил ее на Маргариту, призывая к спокойствию. С полминуты смотрел на парня, изучал черты его лица:
   "Ты меня умотал! Ты весь в своего отца..."
   "Спасибо. Мне приятно это слышать".
   "Оставайтесь. Но если этот... еще хоть раз дернется!.. ты меня знаешь..."
   "Да, я вас знаю, Виктор... Маргарита! - Рубль посмотрел на женщину и чуть склонил голову. - И я уважаю вас и ваш бизнес. Серега не дернется!.. Мы сядет вокруг него, и если он дернется, то сразу получит по кумполу лично от меня".
   "А вот это - лишнее, - возразил Виктор более дружелюбным тоном. Его успокоило то, что конфликтная ситуация достигла хоть какого-то финала, и хоть какое-то решение было принято. - По кумполу бей, кого хочешь, но не в моем... не в ее доме!.. Правильно я говорю, Маргош?"
   Маргарита состроила презрительную гримасу, потушила сигарету в кофейной жиже на блюдце, поднялась и быстро направилась к выходу. Прикрывая дверь, Марина резко бросила Виктору: "Куркуль!!!"
   Парни, поводя плечами, лениво поплелись в коридор. Последним шел Рубль, и Виктор остановил его, положил ему ладонь на плечо:
   "Вообще-то, Руслик, мы с Маргошей так расстроились, что не известно, пустим ли вашу компанию еще когда-нибудь?.."
   "Да, ладно?.." - спросил Рубль иронично.
   Виктор поднял обе руки вверх:
   "Пустим, пустим!.. Но только без этого психа".
   "Я вас понимаю, Виктор, - ответил Рубль. - Я его и сам больше сюда не возьму".
   "А вот это правильно. Молоток ты! - довольно сказал Виктор и похлопал парня по спине. - Весь в отца..."
  
   Вернулись в гостиную. На экране - длинноволосый атлет в кожаной безрукавке гонит на мотоцикле с рогообразным длинным рулем; фоном - рыжие каньоны и синее небо. Все зрители одновременно повернули головы и настороженно посмотрели на вошедших. Виктор поднял руки и совершил ими машущие движения, как бы развеивая пар над кастрюлей с кипящей водой. Рубль повторил это движение вслед за Виктором, придав лицу виноватое выражение. Мамонт повторил это движение вслед за Рублем, но налепив при этом на лицо издевательскую ухмылку. Рубль шлепнул Мамонта по руке, процедив сквозь зубы: "Учись дипломатии, пэтэушник".
   Подтолкнули Мамонта к стенке, зажали в самый угол, расселись полукругом. Чиган обернулся к Мамонту:
   "Я тебе экран не загораживаю?"
   "Иди лесом!" - огрызнулся Мамонт.
   "Ну, мало ли..."
  
   Рассвело, и Виктор выключил видеомагнитофон: "Все, десятый фильм закончился! Пора по домам, до следующего просмотра. Созваниваемся, как всегда".
   Полусонные зрители вытягивали с хрустом ноги, выгибали спины, вертели шеями, выгибали спины, терли лица и уши ладонями.
   В коридоре Виктор поманил к себе Рубля и тихо сказал:
   "Руслан! Этот ваш... как его?.. Слон..."
   "Мамонт".
   "Один хрен... Он тебе еще доставит хлопот. Помяни мое слово. Я дольше, чем ты живу, и в людях разбираюсь, наверное, получше тебя. Остальные... ничего - четкие ребята! Но от Мамонта - жди дерьма. Он из тех, в ком талант создавать проблемы даже на пустом месте. Тебе лучше избавиться от него..."
   "Убить, что ли?"
   Виктор поднял брови, шумно выдохнул воздух через полу сжатые губы, досадливо махнул рукой, и потопал вглубь коридора.
   Дверь за Рублем запирала Маргарита. Рубль, обернувшись на лестничной клетке, послал женщине воздушный поцелуй. Маргарита, глядя на Рубля с нарочитым равнодушием, едва пошевелила губами, и Рублю послышалось, что она прошептала: "Сволочь..." Но последовавший за этим лукавый взгляд убедил парня, что путь в этот дом для него не закрыт. Мощный замок громко защелкнулся, звук гулким эхом разлетелся по подъезду.
  
   Дождались Рубля во дворе. Вышли из-под арки на улицу. Солнце сушило тротуары, от нагревающегося асфальта шел тяжеловатый дух, но ветер, полный свежести, гнал его прочь. Чиган достал пачку, нашарил в ней последнюю мятую сигаретку, хотел отбросить пустую пачку, но Брюс крутанулся вокруг своей оси и пяткой выбил пачку из руки Чигана. Пачка отлетела на край тротуара.
   "Ты чуть пальцы мне не отбил!" - сказал Чиган Брюсу
   "Хотел бы по пальцам - попал бы".
   "Брюс, а ты мог бы выбить у Чигана сигарету изо рта? Как тот чувак в четвертом фильме..." - спросил Туча.
   "Запросто, - ответил Брюс. - Чиган, не шевелись".
   "Э! Э-э-э! - Чиган отскочил от Брюса метра на два. - На мне только не надо тренироваться!.. Тем более, что сигарет у меня больше нет".
   Он оглядел сигарету, обнаружил в месте перегиба небольшую дырку, через которую просачивался дымок и зажал дырку подушечкой указательного пальца.
   "Да, классное кино, - сказал Мамонт. - Оставишь докурить, Чиган, а?.. Мне особенно последнее, про вампиров, понравилось, - парень поежился. - Холодно... Скорей бы домой. Да втопить бы минут по шестьсот на каждый глаз".
   Рубль задумчиво посмотрел на Мамонта. Выудил из нагрудного кармана рубашки прозрачную, продолговатую упаковку, полную синих, зеленых, желтых и розовых шариков. Вскрыл упаковку, вытянул руку: "Бабл-гам. Американский".
   Парни радостно потянулись за шариками, покрытыми сахарной разноцветной глазурью. Жевали, прикрыв глаза, прислушивались к ощущениям. "Ох, как вкусно!" - воскликнул Чиган.
   "Мамонт, у тебя талант - создавать проблемы даже пустом месте, - сказал Рубль, жуя. - Ты зачем к девчонке цеплялся?"
   "Не цеплялся я, - ответил Мамонт, двигая челюстями. Он сунул руки в карманы синих брюк. Эти брюки, вместе с синим пиджаком, Мамонту, в качестве ученической формы, выдали бесплатно в ПТУ. Он носил их, потому что серые брюки, купленные ему родителями года два назад, уже протерлись на заднице и порвались на коленях. - Я культурно этой дылде сказал, чтоб шляпу сняла. Хули она передо мной в шляпе расселась? Ей, что, холодно?"
   "Она же дама, Мамонт! Она дама, ей можно..."
   "Ки-то она, ки-то?.. - лимонного цвета комок выпала у Мамонта изо рта, но Мамонт успел перехватить его на животе, отодрал от фланелевой ткани рубашки. За комочком жевачки протянулись тонкие липкие нити. - Дама она! Жирафа она ебанная, вот она кто... Дама!.. Нашли, тоже мне, даму".
   Возмущенные реплики Мамонта вызвали у всех, в том числе и у Рубля, веселый смех. Парни свернули в переулок возле кинотеатра Эллада, на афише которого бежал в атаку солдат с красным знаменем. Пересекли трамвайные пути. Рубль выдул из жевачки розоватый шарик, шарик лопнул с тихим хлопком. Чиган тоже выдул шарик, но побольше, и шарик разорвался, залепил Чигану ноздри, прилип в щетинке на верхней губе. Чиган вытащил из кармана джинсов-бананов красный теннисный мячик, перекинул его из руки в руку, на ходу подбросил высоко вверх, поймал, шлепнул им о тротуар, затем о стену, поймать не смог. Мячик поймал Брюс, перекинул Мамонту, Мамонт перебросил мячик через голову назад, Чиган метнулся, поймал мячик у самого тротуара, упал на правое колено, сморщился от боли. Растирая ушиб, проворчал: "Ну вот, единственные джинсы из-за тебя продрал!" Мамонт ответил: "А хули, если ты сам косорукий!.."
   Медленно проехал Зил с красной цистерной, из-под бампера машины били по асфальту две веерообразные струи, водяная взвесь стояла высокого в воздухе. В этой водяной взвеси из-за лучей утреннего солнца образовалась маленькая радуга.
  
   Четыре
  
   После припадка Игорь, как обычно, погрузился в глубокий сон, который мог длиться от двенадцати до четырнадцати часов. Мамонт подтер брату слюни и сопли замызганным платком. Недовольно посмотрел на сестру: "Светка, мне еще и платки ваши сопливые стирать?" Света виновато загукала, вырвала платок из рук Мамонта и метнулась к двери в большую комнату, но Мамонт ухватил сестру за подол и усадил на кровать: "Не сейчас, чего уж там... Завтра постираешь. Поссать сходила? А то опять ночью обоссышься..." Фанерная дверь пропускала звуки: пьяные выкрики отца с матерью и четверых их гостей, звон стаканов, скрежет ножа о крышку консервной банки, стук донышек граненых стаканов о столешницу. Гости нестройным хором затянули: "А ты такой холодной, как в айсберг в океане..." - но пение оборвалась, едва начавшись, хористы забыли слова.
   На потолке, свисая на шнуре, горела единственная голая лампа с пятнышками засохшей голубоватой краски. Света легла на узкую тахту, стоявшую впритык к кроватке Игоря, натянула стеганое одеяло до глаз и вопросительно уставилась на Мамонта. "Что, сказку перед сном?" - спросил Мамонт, и Света кивнула. В углу валялся скатанный рулоном и перетянутый веревкой матрас. Мамонт распустил узел на веревке, раскатал матрас на койке; вытащил из картонной коробки шариковую авторучку и толстую школьную тетрадь с изображением фрагмента московского Кремля на обложке; улегся на матрас, подсунул под голову тюфячок и сложенную вдвое куртку; полистал тетрадь, исписанную до половины крупным почерком. "И какую сказку хочешь?" - спросил Мамонт. Света опустила одеяло пониже, издала несколько квакающих звуков. "Опять про медведиков?" - спросил Мамонт, прищурившись. Света радостно закивала головой. Мамонт полистал тетрадку, пожевал губу, шмыгнул носом и изрек: "Нет. Про медведиков мне надоело. Сколько можно? Я сочиню новую - про вампириков. Знаешь, кто такие вампирики?" Света мотнула головой из стороны в сторону. "Да уж где тебе знать... Это вот такие, - Мамонт ощерился и приставил ко рту два скрюченных пальца. - С длинными зубами. По ночам кровушку у детей пьют". Света удивленно подняла левую бровь. Мамонт кивнул: "Вот-вот... про вампириков, это то, что надо!" Пошевелив туловищем, устроился на матрасе поудобней, подпихнул куртку, пролистал тетрадь до чистой страницы и написал сверху крупными печатными буквами СТАРЫЙ ВАМПИР. Затем произнес вслух: "Название - "Старый вампир", сказка Мамонта. Бросил взгляд на Свету, она слушала внимательно, приоткрыв рот.
   Однажды... - написал Мамонт убористо. Сказал вслух: "Однажды...", - но сделал долгую паузу, так как в голову не приходило ничего, кроме "Однажды в студеную зимнюю пору..." Мамонт зачеркнул слово Однажды и, подумав, написал Жили-были, произнес сердито "тьфу!..". Зачеркнул Жили-были, посмотрел на лампочку. Света терпеливо ждала, пожевывая кончик воротника.
   На крыльце дачи сидел дачник на стуле. В кресле сидела его жена, - написал Мамонт, перечитал строки про себя, остался ими доволен и, не поворачивая головы, прочел строку вслух. Светка в предвкушении интересной истории округлила глаза.
   Сказка стала сочиняться сама собой. Мамонт сначала записывал предложение, потом, оценив его, произносил вслух для сестры.
   Недалеко от крыльца их сын бросал в стенку резиновый мяч. Он увидел незнакомого старика. Который шел мимо дачи с длинной бородой красными глазами кривым носом и острыми зубами. Которые торчали изо рта. Он от страха не поймал мяч тот закатился под крыльцо. Он подбежал к родителям на негнущихся ногах и в страхе выпучил глаза и показал на старика. Но не мог ничего сказать им от большого страха. Отец сказал ему НЕ БОЙСЯ ЭТО ПЬЯНИЦА ОН ПРОСТО ИДЕТ МИМО. Но старик открыл калитку и пошел к крыльцу. Тогда его мать тоже испугалась и встала. Дачник спросил старика что ему надо. А старик попросил воды скрипучим голосом и злобно улыбнулся острыми зубами. НАЛЕЙ ЕМУ ВОДЫ сказал дачник сыну. Он налил стакан и дал старику попить. Старик выпил весь стакан и хотел погладить его по голове резко хихикая. Но он быстро отскочил и выронил стакан. Дачник сказал ОТНЕСИ СТАКАН НА КУХНЮ И ПОМОЙ ЕГО И ИДИ ИГРАТЬ НАВЕРХ. Он тоже был встревожен видом старика. Но держался из последних сил перед женой. Которая натужено улыбалась и теребила скатерть. ЧТО ТАМ ЗА КРЕСТЫ В ЛЕСУ ВИДНЕЮТСЯ? спросил старичок отца. ЭТО СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ ответил дачник с испугом во взгляде НО МЫ ТУДА НЕ ХОДИМ. Старичок прищурился и говорит Я СКОРО УМРУ и показал всем грудь под рубашкой. Из груди хлестала кровь стекая на живот и капая на траву. Рана раздирала грудь старика на две половины. ПОХОРОНИТЕ МЕНЯ НА ЭТОМ СТАРОМ КЛАДБИЩЕ крикнул старик и с диким воплем упал на спину. А из раны полезли красные черви.
   Мамонт приподнялся на локте, посмотрел на сестру. Девушка напряженно слушала, вытаращив глаза. Рассказчик, удовлетворенный производимым эффектом, продолжил:
   Дачник наклонился над стариком. А его жена сказала ОН ЖЕ УМЕР! Потащили они его вместе на старое кладбище. Выкопали могилу поглубже и похоронили.
   Прошло три недели. Их сын стал худеть а был толстый. Перестал радоваться и играть только лежал и стонал. Приехала его бабушка на дачу и посмотрела на внука. И сразу сказала СМОТРИТЕ ЭТО НЕ БОЛЕЗНЬ ЭТО ХУЖЕ. СМОТРИТЕ У НЕГО НА ШЕЕ СЛЕДЫ ДВУХ ЗУБОВ. Все посмотрели и увидели сразу две дырки на шее возле горла. Но тогда только бабушка догадалась что это такое. И все собрались и пошли на старое кладбище.
   Свету тянуло в сон. Мамонт сказал: "Ну, ладно, хватит на сегодня. - Сложил тетрадь, спрятал ее вместе с карандашом в картонную коробку. Света, разлепив толстенькие обветренные губы, еле слышно с закрытыми глазами издала несколько булькающих звуков. - Нет, - сказал Мамонт, - компот ты сейчас пить не будешь, а то надуешь в кровать. Утром напьешься. - Мамонт прислушался к звукам за дверью. Достал из кармана куртки, висевшей на вбитом в дверной косяк гвозде, газетный кулек, развернул его, выкатил на матрас несколько мелких продолговатых помидорин, одну из которых протянул сестре. - На-ка вот, съешь памадору. - Света, чтобы взять овощ, еле приоткрыла один глаз, и быстро слопала помидорину, и, открыв оба глаза, вновь протянула руку, требуя добавки. - Что, вкусно? - Мамонт довольно ухмыльнулся. - Правильно, ворованное, оно всегда вкуснее. Но... хватит с тебя. А то точно об-ссыс-ся! Спи...". Света опустила голову на подушку и тут же уснула. Мамонт вытер сестре подбородок и щеки, испачканные красноватым соком с семечками, тем же платком, которым вытирал лицо Игоря. Повесил платок на бортик кровати. Вытер испачканную соком пятерню о штанину, щелкнул выключателем, и в полной темноте стал раздеваться.
  
  
   Пять
  
   Из серого здания котельной торчала черная металлическая труба. Белый дым тек из нее равномерной плотной горизонтальной струей. Солнце клонилось к закату, в небесную синеву постепенно добавлялись красные полосы.
   "Хорошо, что ты один пока", - Рубль подошел к Туче сзади и хлопнул его по плечу. Туча от неожиданности вздрогнул и выронил дымящуюся сигарету.
   "Еп-п!.."
   "Тренируй внимательность, - рассмеялся Рубль. - А то пялишься в небо, ничего не чуешь, рот раззявил... О пизде размечтался?"
   Туча недовольно хмыкнул, поднял сигарету, осмотрел фильтр, смахнул подушечкой пальца темные крошки, достал коробок, зажег спичку, поводил пламенем возле фильтра и сунул сигарету в рот. Рубль лениво жевал мороженое в вафельном стаканчике. "Лимонное терпеть не могу, но другие у них закончились", - Рубль метнул недоеденное мороженое стае ворон, выискивающих пищу на куче разбитого кирпича, обрывков резины и сухих веток. Вороны разлетелись по крышам сараев, гаражей и трехэтажных домов, но, заинтересовавшись мороженым, слетели на землю и стали неторопливо и осторожно к мороженому подскакивать.
   Рубль присел на пенек спиленного в прошлом году тополя. Из боков пня торчали молодые ветки, покрытые листвою. Рубль отломил одну из веток, понюхал место слома и метнул ветку, как дротик, в трансформаторную будку у дощатого забора. Столкнувшись с металлической дверцей, ветка издала гулкий звук, а дверца, дребезжа, завибрировала. Дневная жара спала, в майке-безрукавке Рублю стало холодновато, он поежился и скрестил руки на груди. Бицепсы вздулись, Рубль оценивающе перевел взгляд с одной руки на другую, поиграл мышцами рук, затем стал поочередно напрягать левую и правую мышцу груди в слышимом только ему ритме. Остался собою доволен и обратился к Туче, который покачивался, перенося вес тела с пятки на носок и обратно, держал левую руку в кармане, а правой мял окурок и в отрешенной задумчивости скользил взглядом по стенам и крышам домов.
   "Ничего, если я тебя потревожу? - Рубль пощелкал пальцами в воздухе. - Так говорит мой батя перед тем, как потребовать мой школьный дневник".
   "Да", - Туча повернулся к Рублю.
   "Как тебе видеосеанс?"
   "Интересно. Только под утро дико спать охота. И дышать нечем..."
   "Ну, да... Человек сорок в комнату набилось".
   "Тридцать. Не больше".
   "Все равно, с каждого по чирику, это три сотни хозяевам в карман. За одну ночь".
   "Не хило".
   "Не хило? Генеральская зарплата за месяц!"
   "Генералы получают по три сотни?"
   "Да, хрен их знает, сколько они получают. Но факт, что мало кто столько получает".
   "Это да".
   "Рабочий на заводе может заработать три сотни в месяц. А вот инженер вряд ли. И рабочему за такую зарплату надо вкалывать. В пыли, в грохоте, вся морда в мазуте... А тут - за ночь. И работы, фактически, никакой, кассеты в видике менять".
   "Надо этот видик иметь".
   "Не проблема! Отец мне, конечно, свой не даст. Но можно взять у кого-нибудь... на время... за деньги... А на собственный видик при таком наваре очень быстро набежит".
   "Так ты собрался фильмы по ночам показывать?"
   "Ты вот умный вроде, но иногда доходит до тебя не сразу. Конечно! А к чему еще я б этот разговор заводил? Будешь у меня министром финансов? Брачек тоже к делу подключим. Помощники понадобятся..."
   "Э-э-э... А квартира?"
   "Может, у Мамонта, когда его предки в ночную смену?"
   "У него хата больно страшноватая".
   "Да уж... мягко говоря. Отпадает, значит... У Брюса, когда бабушка на дежурстве?"
   "Тесновато".
   "Правильно. Вот хорошо, когда есть друг с мозгами... А квартиру можно снять".
   "Кто несовершеннолетним квартиру сдаст?"
   Рубль задумался прежде, чем ответить:
   "Знаешь, в чем между нами разница?"
   "Ну?"
   "Я - ставлю цель. А ты - начинаешь выискивать причины, почему ее нельзя достигнуть".
   Туча насупился и отвел взгляд.
   "Не обижайся, - Рубль поднялся с пенька и отряхнул джинсы ладонью. - Я ценю тебя за другие качества".
   "Ну, спасибо..."
   "Да, пожалуйста... - в тон ему ответил Рубль. - Насчет квартиры... все будет на мази. Если можешь платить, сдадут и паспорта не попросят. Кому угодно сдадут, хоть беглому зэку. Лишь бы платил. С процентом, за риск, конечно. И я даже знаю, к кому обратиться..."
   "А деньги у тебя есть?"
   "Есть. Накопил. На первый шаг хватит. Я только не знал, с чего бы дело начать. Теперь - знаю".
  
   Солнце опустилось за крыши, окрасив жесть в бурый цвет. Из-за котельной вырулил синий жигуль и притормозил у обочины. Из отрытого заднего окна высунулся усатый мужчина.
   "Орлы! Где у вас тут на районе точка?"
   "Что?" - спросил Туча.
   "Точка... Ну, где водку можно купить?"
   "Магазин вон там, - Туча махнул рукой, - сразу за котельной. Только ведь не продают уже..."
   "Хэ, - усач добродушно усмехнулся. - Сынок, а то я не знаю, до скольки у нас теперь водку продают! Из-под полы, спрашиваю, можно у вас тут пузырь купить?"
   Туча пожал плечами. Из машины раздался высокий женский голос:
   "Гера, ну, что ты мальчишек спрашиваешь? Откуда эти комсомольцы могут знать, где точка? Они же еще..." - но водитель нажал на газ и окончания фразы парни не расслышали.
   "А что, на Фриче нет точки для бухариков?" - озабоченно спросил Рубль у Тучи.
   "Откуда мне знать! У Мамонта спроси..."
   "Я спрошу, - Рубль почесал нос, который с наступлением тепла покрылся веснушками. - А ведь это идея! - Рубль стукнул себя ладонью по лбу. - Спиртным теперь торгуют только несколько часов в день, да и не везде оно есть, да и очереди на километры, и не на всех хватает... А народ хочет выпить всегда и побольше. И готов приплачивать... Ясно, что найдутся деловые, которые не упустят... Мы - не упустим!"
   "Что?.."
   "Через плечо".
   "Ты-ы... собрался водкой торговать?" - Туча улыбался удивленно.
   "Почему нет? Это живые, быстрые деньги. На земле валяются, только подбирай. Узнаем, кто на Фриче точку держит. Если никто, будем мы держать".
   "А если кто-то уже?.."
   "Тогда... - Рубль задумался. - А тогда... все равно мы будем держать. Кто нам поперек встанет? Кто нам тут, на Фриче, способен поперек встать, а?.. Джудас и Снежок - зоны топчут и еще не скоро откинутся. А Крыс, Дед и Золтан - в армии, им еще год. А за год мы так поднимемся, что они для нас будут не сила. Еще ко мне в дело попросятся... Сомневаешься?"
   "Э-э, да, ну, так... В тебе-то я никогда не сомневался... Но как-то так... все это... неожиданно, что ли..."
   "Капуша ты! - Рубль хлопнул друга по плечу. - Нравишься ты мне, но слишком уж осторожный... Нет, извини, я хотел сказать, расчетливый. Расчетливый ты, и я это в тебе ценю. Но иногда надо не думать, а ловить момент. А вдруг завтра отменят указ, и водки будет, хоть купайся, а?"
   "М-да. А как же видео?"
   "Видео... запасной вариант. Если с водкой не выгорит. Но на водке, я чую, можно больше шуршунов нашуршать".
   "М-м-м-м..."
   "Ну, что ты мычишь? Что ты мычишь, брачка ты мой заторможенный! - Рубль крепко обхватил Тучу обеими руками за плечи и уткнулся ему лбом в грудину. - Ты не мычи, ты скажи мне прямо, ты со мной или нет?"
   "Я?.. Я... Я-то всегда с тобой, - Туча явно был растроган неожиданным порывом Рубля. - Но как еще наши решат".
   "Наши решат... А вот, кстати, и наши... Бредут бродяги! - Рубль указал рукой в дальний конец улицы, откуда вразвалочку, засунув руки в карманы, неторопливо шли Чиган, Брюс и Мамонт. Огоньки двух сигарет краснели в сумеречной полутьме. Рубль отлепился от Тучи, посмотрел ему в глаза снизу вверх. - Они решат так, как им лучше. То есть так, как я скажу".
  
  
   Шесть
  
   Длинная ширма из темно-красной плотной ткани разгораживала комнату надвое. За ширмой - кровать с запахнутым балдахином. Одеяло шевельнулось, из-под одеяла показались пальцы, полуседые длинные волосы, блеснули глаза - настороженный взгляд уставился в потолок, рассматривая полосы света на потолке. Лохматая полноватая женщина с обвислыми щеками и темными кругами под глазами откинула одеяло, нашарила пальцами ног мягкие тапочки на полу, накинула синий пушистый халат на голое тело, чуть раздвинула занавесь балдахина и, с опаской посмотрела в щелку. За столом у распахнутого окна сутулился тощий парень с темными волосами, отращенными до половины шеи. Парень, одетый в черные брюки, завернутые до колен, и белую майку, осторожно водил натфилем по серебряному браслету, зажатому в тисочках. Рядом на развернутой тряпке поблескивали пассатижи, плоскогубцы, линза, молоточек. Лучи солнца играли на склянках с зеленой, красной, синей и прозрачной жидкостями, расставленных рядком на подоконнике.
   "Арно!.. - сказала женщина негромко, и парень обернулся. - Арно, ты опять открыл окно, закрой его, пожалуйста! И задерни шторы".
   "Мама, как можно сидеть в темноте, когда такое солнце?"
   "Зажги люстру, зажги торшер, зажги бра. Но шторы задерни. Пожалуйста! Ты же знаешь, это не пустой каприз".
   "Знаю, знаю, мама, это, конечно, не твой каприз", - парень вздохнул, поднялся, прошелся босыми ногами по паркету, повернул медный выключатель, украшенный растительным орнаментом, и зажглись пять ламп бронзовой люстры, состоящей из изогнутых трубок, зубчатых листьев и пяти цветков с широко развернутыми лепестками. Парень имел рост за метр восемьдесят, но высота потолков, украшенных лепниной, была такова, что ему пришлось воспользоваться палкой с раздвоенным, как змеиное жало, концов, чтобы закрыть шторы. Он уселся на стул и включил небольшой светильник, укрепленных на краю стола, вставил в правую глазницу цилиндр с увеличительным стеклом и согнулся над тисочками, рассматривая браслет.
   "Арно! - женщина распахнула балдахин чуть пошире. - Никогда больше не раздвигай шторы. Пожалуйста!" - глаза женщины увлажнились, взгляд был жалким и несчастным. Парень произнес себе под нос "тьфу ты!", отложил натфиль в сторону, вынул из глазницы увеличительный прибор, повернулся к женщине и сказал очень спокойно:
   "Мама, я уже задернул шторы".
   "Это хорошо. Но я прошу их больше никогда не открывать", - по щеке женщины скатилась одинокая слезинка.
   "Да, мама. Конечно. Не открою".
   "Но я уже много раз просила. А ты все-таки открыл..."
   "Это было в последний раз. Обещаю".
   "Ты уже обещал. Что в последний раз. И не раз! Обещал. Много раз. Обещал... А потом все равно! Открывал. Шторы..." - губы женщины сильно дрожали, последние слова она произнесла с трудом.
   "Все-все, больше не буду обещать!.. То есть, тьфу, обещаю в последний раз, что шторы больше не открою, никогда".
   Парень вскочил, обнял женщину за плечи, уложил в кровать, накрыл одеялом. Одеяло мелко тряслось от женских рыданий: "Я ведь не капризничаю! Они же ничего не прощают! Это такие люди... Они нас будут искать нас до конца жизни. И дело даже не в деньгах. То есть не только в них... Это дело принципа. В этой среде не принято прощать и забывать. Ничего! Никогда! Никому! Твой отец вернул им половину того, что взял. И вернул бы остальное. А они все равно... Потому что для них деньги - это пыль. Они за слово убивают... За одно только слово!"
   "Да, да, мама, хорошо, успокойся! - парень гладил ее плечи через одеяло. - Никто нас здесь не найдет. А найдет - ему же хуже!.. Но шторы я, конечно, не стану больше открывать. Раз ты так просишь..."
   "Так надо!!! Не открывать шторы, потому что так надо, а не потому, что я так прошу!.." - женщина рванула тело вверх и села на кровати.
   "Да, да, конечно... - парень бережно, но сильно надавил матери на плечи, заставив ее вернуться в горизонтальное положение. - Тебе, мамуль, бабуля таблеточки сегодня давала?"
   "Да, утром".
   "Вот и хорошо. А сейчас я тебе снова дам".
   Парень быстро отошел в комнату, дотянулся, встав на цыпочки, до крышки дубового шкафа с витиеватой резьбой, взял с него деревянную шкатулку, нашел в одном из ее отделений пузырек с красно-белыми пилюлями и коробку с синими таблетками. Налил из хрустального графина воды в фарфоровую чашку и вернулся к кровати. Женщина приподнялась на локте, взяла с ладони сына пилюлю и таблетку, поочередно закинула их в рот, запила и с шумным выдохом откинулась на подушки.
   "Только ты бабуле вечером скажи, что я тебе днем уже давал лекарства! Да? Не забудешь".
   "Не забуду".
   "Я уже работать не буду сегодня... наверное. Схожу-ка погуляю".
   "Погуляй. Посмотри на город. В нем нельзя заблудиться".
   "Я нигде не заблужусь".
   "Ну, где-нибудь да заблудишься... - женщина слабо улыбнулась, выпростала руку из-под одеяла, потрепала сына по щеке. - Но в Риге заблудиться нельзя. Как ни старайся! Такой вот он... город моей юности. Ты, кстати, ведь тоже немножко рижанин, знаешь?"
   "С чего бы это?" - парень удивленно нахмурился.
   "С того, что я уже на пятом месяце была, когда твой папа меня увез... Так что пять месяцев ты, считай, прожил в Риге. В моем животе".
   " Но я ведь тогда еще не родился!"
   "Ну и что? Все равно ведь - живой был".
   Арно подождал, пока мать крепко уснет. Вырвал из блокнота лист, написал: Бабуля, лекарство дал маме в 15. 30. Подумал, куда бы положить листок, и закрепил его булавкой на ткани балдахина. Достал из шкафа белую рубашку, положил в нагрудный карман полупустую пачку папирос Казбек, подпоясался ремнем с пряжкой в форме волчьей головы, сунул в один карман авоську, а в другой бумажник, накинул на плечи просторный черный пиджак. Посмотрел на хрустальную чашу, полную апельсинов из Марокко, выбрал плод помельче, сунул его в карман пиджака. В прихожей зачесал волосы назад, раскатал штанины и сунул босые ноги в матерчатые, на резиновой подошве, черные тапки без задников.
   Арно толкнул массивную дверь подъезда, - поток света ударил в глаза, Арно прищурился и переступил через порог. С правой стороны подъезда размещалась скульптура - каменная фигура существа с львиным телом и человеческой головой, лицо можно было бы назвать красивым, если б не отколотый нос; существо лежало на животе, вытянув передние лапы перед собой и подняв голову вверх. На кошачьем туловище автор скульптуры разместил шаровидные женские груди. На хребте существа сидел цыганистой внешности парень и подпрыгивал, изображая скачку на лошади; сигарета дымилась в уголке его рта. У металлических витиеватых перильцев, ограждавших газон, стоял рослый толстяк и мял в пальцах сигаретную пачку.
   Арно изучающе глянул на парней, они тоже ответили ему заинтересованными взглядами: черный костюм, белая рубашка и домашние тапочки показались им странным сочетанием. Арно достал из кармана рубашки пачку Казбека, щелчком указательного пальца выбил папиросину и на лету поймал ее губами. Смял мундштук одним движением длинных худых пальцев. Спросил:
   "Огоньку не найдется?"
   Цыганистый промолчал, перестал скакать на изваянии, легонько пошлепал каменное существо по одной из округлых грудей, а толстяк молча достал из кармана коробок спичек и легким движением кисти бросил его Арно.
   Арно поймал коробок левой рукой, перекинул по дуге в правую, раскрыл указательным пальцем и, без помощи левой руки, извлек спичку и чиркнул ею о шероховатый бочок. Прикурив, метнул коробок обратно; толстяк еле успел поймать.
   "Спасибо", - сказал Арно и, развернувшись, пошагал вдоль металлической ограды, шлепая тапками по пыльному асфальту. Он услышал за спиной:
   "Что за кент, Туча, не знаешь?"
   "Первый раз вижу".
  
   Когда незнакомец дошел до конца улицы и скрылся за дверьми аптеки, Чиган достал пачку сигарет, выбил сигарету, щелкнув указательным пальцем по дну коробки и поймал сигарету губами на лету. Сказал удовлетворенно: "Так и я умею!"
   "Дай-ка коробок", - обратился Чиган к Туче. Туча усмехнулся и протянул ему коробок. Чиган попробовал достать и зажечь спичку одной рукой. Не получилось, он попробовал еще раз. Спички падали на тротуар или ломались, или обжигали Чигану пальцы.
   "Бля, как это он?.." - воскликнул Чиган.
   "Тренируйся, тренируйся... - усмехался Туча, - если полезней занятия не можешь найти".
  
   Арно вошел в аптеку, мелко завитая блондинка в белом халате окинула парня с головы до ног, задержала взгляд на домашних тапках, удивленно вскинула брови. Арно протянул аптекарше рецепт. Монеты звякнули о керамическое блюдце. Аптекарша пробежала пальцами по кнопкам на кассе плавно и ловко, как пианистка по клавишами.
   Купив лекарства, Арно двинул через парк, посредине которого бил многоструйный фонтан. Арно прогулялся до набережной, поглазел на катера и яхты, на далекий силуэт белого трехпалубного судна. В витрине магазина игрушек внимание Арно привлекла пластмассовая божья коровка размером с половинку волейбольного мяча, и Арно зашел в магазин. Долго рассматривал со всех сторон красное пятнистое насекомое, трогал указательным пальцем резиновые усы-антенны, проверял, свободно ли крутятся четыре колесика, пытался даже заглянуть в нутро изделия через щелки в нижней его части. И сказал толстушке-продавщице, что хочет купить шесть штук таких игрушек. Продавщица выложила на прилавке шесть коробок; Арно раскрыл бумажник; продавщица выбила чек; Арно выудил авоську, сказал, что коробки в авоську не поместятся; распечатал коробки одну за другой, уложил божьих коровок в авоську попарно животами друг к другу. Продавщица напомнила, чтобы он взял чек, но Арно лишь махнул рукой. Направился, закинув авоську за плечо, в сторону дома, но по-иному маршруту. Пялился в витрины магазинов, задержался у антикварной лавки. Купил коробок спичек в табачном киоске. Прохожие удивленно смотрели на парня, оборачивались ему вслед.
  
   У подъезда, охраняемого каменным полульвом-полуженщиной, толпилось несколько парней. На скульптуре восседал кривоногий крепыш с большой круглой башкой, на башке хомуток с наушниками, плеер на поясе. Цыганистый играл с теннисным мячом: бросал его в стену и ловил то одной, то другой рукой. Рядом с толстяком, держа руки в карманах, стояли голубоглазый, широкоплечий шатен и хрупкий коротышка с иссиня-черными волосами и раскосыми глазами.
   Арно расслышал: "Завтра с самого ранья возьмем первую партию... четыре ящика, на пробу... завтра вечером и начнем..." Арно приблизился и шатен замолчал. С любопытством уставился на Арно: в черном костюме и домашних тапочках, с авоськой, полной пластмассовых божьих коровок, он не мог не привлечь внимание. Арно кивнул толстяку и цыганистому, как старым знакомым, и протянул уже руку к двери, но застыл, развернулся, достал пачку Казбека и обратился к толстяку: "Извини, друг, я спички забыл купить!.."
   Туча молча протянул коробок. Арно прикурил и вернул спички. Пыхнул папиросой. И протянул руку толстяку: "Арно". Толстяк застенчиво улыбнулся и ответил на рукопожатие: "Вова". Арно повернулся к шатену, посмотрел ему в глаза, протянул руку. "Руслан", - сказал шатен. Узкоглазый парнишка подал руку первым: "Виктор". Цыганистый тоже протянул руку: "Чиган". Чигану не нравилось его имя, Бруно, к тому же оно рифмовалось с Арно, и Мамонт не упустил бы случая позубоскалить.
   Арно приблизился к крепышу, протянул руку. Но крепыш насмешливо и чуть презрительно, наклонив голову набок, посмотрел на Арно и руки в ответ не подал. Арно пожал плечами, хмыкнул и отвернулся, сунув отвергнутую ладонь в карман. Сказал: "Ну, вот и познакомились. Раз уж живем мы тут..."
   "Мы-то да, тут живем! - перебил его Мамонт. - А вот ты откуда такой нестриженный к нам свалился?" - Мамонт спрыгнул со скульптуры. Снял наушники головы и зацепил их за корпус плеера на поясе.
   Парни рассмеялись. Они все относились к длинноволосым сверстникам насмешливо, но без особой неприязни. А вот Мамонт длинноволосых терпеть не мог и не упускал случая к ним прицепиться. Все поняли, что Мамонт сейчас начнет задираться и, возможно, дело дойдет до драки. Чиган следил за Мамонтом с интересом, ожидая развлечения. Туча сделал недовольное выражение лица и попытался Мамонта остановить: "Ну, что ты, в самом деле, опять?.." Рубля рассердило то, что обсуждение предстоящего важного дела было прервано и приготовился вмешаться в конфликт, не потому, что сочувствовал незнакомцу, а потому что хотел продолжить свой монолог. А по лицу Брюса, как всегда, ничего нельзя было понять, он переводил равнодушный взгляд с Мамонта на Арно, с Арно на Мамонта.
   Арно улыбнулся крепышу, который медленно приближался, ворочая тяжелыми плечами. Мамонт смотрел в глаза Арно исподлобья, не мигая. Арно отвечал ему таким же пристальным, но лишенным агрессии взглядом.
   "Закурить дай!" - сказал Мамонт, хотя дымящаяся сигарета торчала у него изо рта.
   "Ты бы хоть репертуар сменил..." - сказал Туча, но Мамонт не обратил на эту реплику внимания, продолжая сверлить глазами Арно.
   "На!" - в тон Мамонту ответил Арно и протянул пачку.
   Мамонт, не отрывая взгляда от Арно, сорвал с пачки верхнюю часть, смял оторванную бумажку, кинул ее в сторону, заграбастал жменю папирос, штук семь или восемь, сунул их в карман рубашки и вернул полупустую пачку Арно. Арно спросил, не дружелюбно, но и без злости: "Тебе не поплохеет?"
   Мамонт растерялся. Он не находил, что ляпнуть в ответ, но и бить в морду вроде было еще рановато. Рубль сделал шаг вперед и положил руку на плечо Мамонта: "Так! Ну, ладно..." Мамонт сердито отдернул плечо и скривил полфизиономии, показав желтоватый клык. Туча сделал губами звук "п-р-р-р-р", зевнул и со скучающим выражением на лице огляделся. Заметил шестерых парней, которые шли от перекрестка в их сторону и громко сказал: "О, брачки, а к нам, кажется, депутаты!.."
   Копания топала по правой стороне улице; парни покачивались, у некоторых заплетались ноги. Мужчина с портфелем быстро перешел на левую сторону, боязливо оглянулся. Один из парней с подскоком ударил ногой по круглому жестяному мусорнику, закрепленному на стене, мусорник повис на одном гвозде, обертки от мороженного и окурки посыпались на тротуар.
   "Шайба шурует", - сказал Чиган.
   "Эти с Шайбы совсем оборзели, - сказал Рубль. - Как будто у себя на районе".
   "У себя они так не борзеют", - сказал Туча.
   "Ну, да, - согласился Рубль. - Их там Кочан и Студень держат в страхе. А у нас, значит, можно борзеть".
   "Сейчас доборзятся! - Мамонт потерял интерес к Арно и, нагнув башку еще ниже, уставился на приближающуюся компанию.
   "Наши старшие все или в армии или на зоне, - сказал Рубль, зачем-то решив прояснить ситуацию для Арно. - А шайбовские как раз или демобилизовались или откинулись. Вот зеленые гандоны и чуят силу за собой..."
   Арно пожал плечами. На него никто уже не обращал внимания, и он мог бы незаметно для всех скрыться за дверями подъезда. Но он лишь сделал несколько шагов назад, присел на металлическую ограду, повесил на штырек сетку с божьими коровками и стал наблюдать.
   Парни с Шайбы подошли вплотную. Рубль расставил ноги пошире, зацепил большие пальцы за ремень и сказал, обращаясь только к двум из пришлых парней, игнорируя прочих:
   "Тефтеля, Дикий... вы совсем припухли, да?!"
   "А-чо?! - мутные взгляды шарили окрест. - Мы гуляем, никого не трогаем, а вы тут хули торчите? Доебаться до нас решили, да? Так одни такие доебались недавно, всю жизнь будут на таблетки работать".
   Теперь Рублю следовало что-нибудь ответить. Его друзья ждали от него ответной реплики неприятелям. Только Мамонт уже бил пяткой по асфальту, готовясь рвануться в бой. Рубль набрал воздуха в легкие. Ответ созрел у него в голове, следовало лишь произнести его качественно - уверенно и весомо.
   Арно поднялся с ограды, вынул из кармана пиджака небольшой апельсин, встал рядом с Рублем, обвел взглядом пришлых.
   На лице у Тефтели отобразились противоречивые чувства, возмущение пополам с радостью.
   "Гля! Патлатый!"
   Шайбовские парни с такими же возмущенно-радостными взглядами уставились на Арно, предвкушая потеху. Они с изумлением осматривали Арно сверху вниз: от длинной стрижки до элегантного костюма, и от костюма до тапочек на босых ногах.
   Арно подбросил апельсин, поймал той же рукой, раздался звук шлепка плода о ладонь. Арно отвел правую полу пиджака. Отцепил от ремня узкий черный продолговатый предмет. Дернул кистью, раздался металлический щелчок. Не очень длинное, но широкое, чуть скошенное на кончике, лезвие сверкнуло в солнечных лучах. Арно взрезал кожуру апельсина, остро запахло цитрусовым. Кожуру Арно снимал, как чистят картошку, от одного полюса плода к другому. Снимал нарочито медленно, аккуратно, с серьезным выражением лица. Срезав тонкую ленточку, Арно кинул ее перед собой, ленточка упала рядом с кроссовкой Тефтели. Тефтеля коротко глянул вниз и опять завороженно уставился на блестящее лезвие. Арно сделал шаг вперед, вторая ленточка упала на носок кроссовки Дикого, Дикий шагнул назад. Третью ленточку Арно бросил, целясь в живот Тефтели. Тефтеля молча отступил назад. Арно чистил апельсин, легкими движениями кисти отбрасывал кожуру в сторону компании шайбовских, и все шестеро молча пятились.
   Апельсин лежал на ладони Арно, белея губчатым подшкурком. Арно понюхал фрукт, сказал: "Классно пахнет!" На лезвие ножа желтел сок кожуры. Арно улыбнулся Тефтеле и спросил вполне дружелюбно: "Ну? И чего тебе надо?"
   "Да, так, ничего..." - ответил Тефтеля, пожал плечами и оглянулся на своих, ища моральной поддержки. Шайбовские отводили взгляды, рассматривали асфальт под ногами и свою обувь.
   "А если ничего тебе не надо, то чего ж ты ждешь?"
   "Ладно, пошли!.." - сказал один из шайбовских парней и развернулся. За ним развернулись остальные. Дикий почесал нос, Тефтеля пожевал нижнюю губу и тоже развернулся. Дикий оглянулся на товарищей, произнес нечто невнятное и отступил на два шага назад.
   "Чего застыл? Догоняй своих!" - велел ему Арно уже без прежнего дружелюбия.
  
   Когда шайбовские скрылись за поворотом, Арно протянул апельсин стоящему ближе прочих Чигану; достал из нагрудного кармана клетчатый носовой платок, тщательно протер лезвие и рукоятку. Сложил нож, отвел полу пиджака и прицепил нож к ремню за тонкую металлическую клипсу: "Вот так... и драться не пришлось".
   "Жаль, что не пришлось", - буркнул Мамонт, но все же одарил Арно взглядом, в котором появилась толика уважения.
   "А можно взглянуть?.." - спросил Рубль, указывая пальцем на нож.
   "Да, конечно", - ответил Арно.
   Рубль рассматривал нож, соображая, как его разложить.
   "А где тут кнопка?" - спросил он озадаченно.
   "На кнопках, это ты в кино видел? - спросил Арно насмешливо. - А у меня другой механизм... Резко - рукой! Нож сам разложится".
   Рубль быстро дернул кистью. Лезвие выскочило из рукоятки, щелкнул фиксатор. Рубль попробовал сложить нож.
   "На боку рычажок, - сказал Арно. - Надави на него".
   Нож сложился, Рубль погладил большим пальцем витиеватый рельефный узор из светлого метала на черном дереве рукоятки, вернул нож Арно, сказав с одобрением:"Вещная вещь! Где достал?"
   "Сам сделал, - ответил Арно. - И механизм - мое изобретение".
   "Сам? - Рубль присвистнул. - Ну, ты мастер! А мне сделаешь?"
   "Недешево обойдется".
   "Я не нищий. Договоримся".
   "Но и не дорого. Оружие не должно быть слишком дорогим. Чтоб не жалко было скинуть. Если что... - Арно хитро подмигнул Рублю. - Хочешь перо, как у меня, придется ждать, - Арно вновь раскрыл нож. - Клинок кованый. Видишь - линии на металле".
   Рубль пригляделся к волнистым черным, серым и сизым полоскам на клинке, и кивнул головой, как будто понимал, в чем суть.
   "Кованый клинок - лучше. Острее и крепче. И дороже. Но кузнечных инструментов у меня сейчас нет. Кузница моя осталась в Ростове-на-Дону. Я оттуда. Переехали срочно, все пришлось бросить. Пока обзаведусь здесь кузницей, время пройдет. Но если хочешь клинок попроще, могу выточить из нержавейки. За пару дней сделаю. И лезвие, и рукоять, и механизм. Все такое же, как у меня, но клинок будет похуже. Хотя тоже ничего! Апельсины чистить вполне сгодится".
   "Нет, я хочу такой же, кованный. Подожду".
   "Так ты, значит, из Ростова-на-Дону?.." - спросил Чиган. Он отсоединил дольку от апельсина и протянул апельсин Мамонту.
   "Да. "Одесса - мама, Ростов - папа". Знаешь такую поговорку?"
   "Нет, не знаю. А должен?"
   Арно промолчал, усмехнулся. Мамонт передал половинку апельсина Брюсу, облизал пальцы, сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:
   "У меня соседи во дворе по пьяне как-то сцепились... Один, вот, тоже - финку достал. Пугнуть, наверное, решил. А второй у него финку отобрал. И ему же в задницу всадил. Тот дурень выжил, конечно, но кро-ви-щи было... Весь двор залил. Визжал, как хряк!"
   "Потому что только пугал ножом, а это блеф, - сказал Арно. - В таких случаях нельзя блефовать. Если б эти чуваки на меня двинули, я бы их вскрыл. Без раздумий. Они это почуяли, потому даже не дернулись. А если б я просто пугал их, могли бы и рискнуть".
   "Ну, ударил бы ты ножом, пошел бы в тюрьму", - сказал Туча.
   "Знаю. Но все равно - ударил бы. Говорю ж, блефовать, это не всегда хорошо. Люди чуят, пугаешь ты их... или готов идти до конца. И если понимают, что готов, то прогибаются".
   "Ну, ты дюже резкий, значит?" - Мамонт произнес это с иронией.
   "У нас, в Ростове, все такие. Все, кто правильно живет. Все, кто на земле твердо стоит. Иначе у нас - не выжить... А вот эти кексы борзые, они откуда такие нарисовались вдруг?"
   "С Шайбы, - ответил Чиган. - Рядом с мореходкой, где трамвай кольцует, такой пятачок зеленый, на нем - круглая пивнуха. Это - Шайба. И весь район вокруг - Шайба".
   "Понял. Сегодня мимо гулял. Вы в рогах с ними, что ли?"
   "А хуй проссышь?.. - Чиган пожал плечами. - Наши старшие ребята с Шайбой всегда дрались. Но потом и наши и шайбовские... кто в тюрьму, кто в армию..."
   "Какие-то мелкие у вас тут, в Риге, войны. Вот у нас, в Ростове - по две сотни человек с каждого района. Прут друг на друга - как красные на махновцев. И не с голыми руками. С цепями, с бритвами, с кастетами и заточками. Даже с самопалами... Но я-то самопалы не люблю: заряд один, а точность фиговая, да и выстреливает не всегда, а выстрелишь - и потом все равно этим самопалом машешь, как дубинкой... Хотя умельцы с завода делают и настоящие стволы, и волыны, и дуры, и плетки. Но их только матерые используют. Те, кто масть держат. Те, у кого серьезные дела, а не дворовые войнушки".
   Чиган слушал, открыв рот. Мамонт шлепнул его снизу ладонью по подбородку: "Захлопни пасть, а то челюсть на асфальт упадет! Тебе лапшу вешают, а ты и развесил лопухи".
   Мамонт надел наушники на голову, нажал на кнопку плеера, чертыхнулся, нажал еще раз, снял плеер с ремня, потряс аппаратом возле уха, прислушиваясь к щелканью невидимого механизма.
   "Лапшу?.. - потупился Арно. - Ну, ладно... Не верится - не верь. У вас тут жизнь очень уж спокойная, вот и кажется, что я сказки сочиняю. А у нас, в Ростове, даже малолетки без ножа или кастета на улицу не выходят. И огнестрел у многих припрятан... мало ли что..."
   "У нас тута-ваще сгущенкой намазано! - воскликнул Мамонт. - Ты не потому ли сюда перебрался? А патлы такие у вас тоже все отращивают?"
   "Что ты доебываешься до человека? - сказал Рубль и повернулся к Арно. - Извини, друг! Мамонт вообще-то классный, но его, бывает, заносит".
   "Ну, друзьями мы пока не стали... У меня все друзья - в Ростове. Но перо я тебе смастырю. Как обещал".
   Арно вытянул руку в сторону Мамонта:
   "Что, не работает японская машинка? Дай-ка, посмотрю!"
   "Сломалась, наверное, - Мамонт раздраженно и нервно потыкал в кнопку несколько раз. - А вроде новый... Япония!"
   "Да, дай!.. Хуже не сделаю", - сказал Арно настойчивее.
   Мамонт снял плеер с ремня. Арно повертел плеер в руках, щелкнул крышкой.
   "Новый, да. Хорошая вещь. А вот тут, видишь, царапины? Ты его шандарахнул, наверное?"
   "Да, по пьяне с забора слетел, гы!" - заржал Чиган, и Мамонт на него покосился.
   Арно вынул кассету, повернул плейер так, чтобы солнечный свет падал на ролики.
   "Я возьму домой? Починю - верну".
   "Ну, возьми..." - согласился Мамонт, хотя и с явной неохотой
  
   Арно снял с ограды авоську с божьми коровками, зашел в подъезд, дверь захлопнулась с громким стуком, задребезжало стекло.
   "Какой-то он... не такой", - сказал Мамонт.
   "Да, нормальный он", - возразил Туча.
   "Не-а... Понтярщик! Нос кверху, в Ростове то, в Ростове сё... Пуп земли у них там, в Ростове. А я даже не знаю, где это..."
   "Ростов-на-Дону, он на Дону. И еще есть один Ростов... где-то..."
   "И чо-он в тапках? - спросил Мамонт. - Зимой он тоже в тапках по улице ходит?"
   "Зимой - в валенках", - хохотнул Чиган.
   "И костюм напялил, - не унимался Мамонт. - Жара, а он в костюме мудацком. Выебывается! И волосы, это, конечно, трындец... Но тапки - это ва-ще!"
   "Тапки, это двойной трындец, - улыбнулся Чиган. - Смерть всем, кто в тапках!"
   "Да нет, ладно, пусть живет, - сказал Мамонт с серьезной и несколько обиженной миной. - Тем более, мы с ним на разных улицах..."
   Все, кроме Брюса, рассмеялись, а Брюс спросил:
   "Ну, а кличку ты ему уже придумал?"
   "Длинный... Подойдет?"
   "Не-а, не годится, - ответил Туча. - Скучная кличка. В каждом дворе - свой Длинный".
   "А-а-а, ну его... обойдется без кликухи", - Мамонт сказал это таким тоном, как будто получить от него кличку - большая честь.
   "Но шайбовских он все-таки лихо закошмарил", - сказал Рубль.
   "Потому что все шайбовские ссыкулявые, - Мамонт сплюнул на асфальт. - Все до одного".
   "Да, ладно, так уж и все?" - спросил Туча.
   "Не да-ла-н-на, а ссыкулявые. Всегда они такими были... Ссыкло трухлявое и салабоны!.."
   "Так, бандиты, - Рубль вспомнил, зачем собрал друзей. - Это все ерунда. А важно, что завтра в половину пятого утра мне... нам привозят первую партию. Четыре ящика, для начала. Заныкаем пузыри... я уже наметил места... и тем же вечером... "
  
  
   Семь
   Ольгерд Фрицланг, одетый в спортивные шаровары со штрипками и синюю майку с короткими рукавами, стоял посреди залитой солнцем просторной комнаты. В правой руке старик держал шпагу с тупым клинком.
   "Александр, перейдем к основам фехтовального поединка. Ноги согните... В фехтовальной стойке не стоят, а сидят. Как на табурете. А острие клинка направьте на меня. Острие всегда направлено в грудь оппоненту!.. И попробуй меня уколоть".
   "Ольгерд Унгернович?.."
   "Что?"
   "А защитные костюмы?.."
   "Зачем?"
   "Спортсмены надевают..."
   "Так то ж спортсмены. А мы не спортсмены. Мы - воины. - Фрицланг согнул клинок в дугу. - Извините, конечно, за пафос... Но научиться сражаться можно только через боль и страх. - Фрицланг пару раз со свистом рассек клинком воздух перед собой. - Боль и страх учат нас действовать осторожно. Вы боитесь боли?"
   "Нет".
   "Зря... Атакуйте".
   Леший сделал неловкий выпад. Фрицланг легким движением кисти отбил клинок и коротко хлестнул Лешего по предплечью. Леший едва не выронил шпагу, ощутив жгучую боль. Он издал шипящий звук и потер предплечье.
   "Больно, да. Но старайтесь не показывать, что вам больно. Никогда не показывайте также, что напуганы или утомлены. Пусть противники пребывают в иллюзии, что вы свежи, бодры и полны отваги".
   Леший прищурился, выбросил руку с оружием вперед и шагнул широко, целясь Фрицлангу в верхнюю часть живота. Старик отбил удар и хлестнул Лешего по плечу.
   "Не показывайте также, что собираетесь нанести удар. За миг до выпада я разгадал ваше намерение по мелким движениям вашего тела и по взгляду. И даже понял, куда именно вы нацелились. Расслабьтесь совершенно".
   Леший бросил тело далеко вперед; Фрицланг, не отбивая оружие, шагнул чуть в сторону; Леший пролетел через половину комнаты, а Фрицланг оказался у него за спиной и ткнул ему кончиком клинка под левую лопатку".
   "Энтузиазма вы полны, молодой человек. Но забыли про осторожность. Я поразил вас точно в сердце".
   Фрицланг прислонил рапиру к стенке, порылся в тумбочке, нашел там кусок мела. И начертил мелом на паркете две параллельные линии на расстоянии пары метров одна от другой.
   "Встаньте, Александр, за одну линию, а я встану за другую... Хорошо! Вот, смотрите. Нас здесь трое..."
   "Как трое?! - удивился Леший. Но Фрицланг продолжил как ни в чем ни бывало:
   "За этой линией - вы, а за этой - я. А между нами кто?"
   Леший пожал плечами: "Никто".
   "Не-ет... Между нами - смерть. Вас не пугает это слово?"
   "Не пугает".
   "Зря!.. Итак, перед нами обоими - смерть. Стоит и ждет. Кого-то из нас. Весь секрет в том, что между этих линий могут находиться только двое... А третий всегда лишний. И смерть выбирает того, кто медленней... отскакивает назад. Вы влетаете за свою линию, чтобы меня поразить, я перешагиваю через свою, чтобы контратаковать... Мы втроем в этот момент слишком близки друг к другу. И смерти нужно решить, кто здесь лишний. Себя, понятно, она выбрать не может... Так кого же она выберет?"
   Фрицланг поднял маску.
   "Того, кто тормозит? - Леший тоже поднял маску. - Наверное..."
   "Правильно. Какой точный жаргонизм - "тормозит""... Так не тормозите же! Сделав выпад, вы должны убраться назад, за свою линию, еще быстрее, чем рванули в вперед. Понятно?"
   Леший кивнул.
   "Однако, покажу, как это выглядит на практике. - сказал Фрицланг. - Готовьтесь, я атакую вас, скажем... в правую голень, рубящим ударом сбоку. Вы - убираете атакуемую ногу назад, как отрабатывали на прошлом занятии. И пытаетесь контратаковать меня ударом в шею... Да, не бойтесь вы, бейте вполне решительно! Все равно ведь не попадете..."
   Лешего последняя фраза задела, он приготовился хлестнуть Фрицланга, как следует. Фрицланг выбросил клинок по дуге вниз, шагнул широко и вытянул торс параллельно полу. Леший быстро убрал ногу назад, клинок со свистом рассек воздух в том месте, где миг назад находилась голень Лешего. Леший увидел плечи Фрицланга, его шею перед-под собой, они представляли собой отличную мишень для рубящего удара сверху, и Леший нанес этот удар. Но клинок рассек лишь воздух. Фрицланг стремительным рывком ушел назад и встал за своей меловой чертой.
   "Вот так и надо отскакивать назад после выпада, неважно, удачный он или неудачный. Быстрей, чем бросаетесь вперед. Потому что смерть всегда выберет из двух оппонентов самого медлительного".
  
   Фрицланг и Леший сидели за массивным круглым столом и пили темно-красный чай из стаканов в подстаканниках с витиеватыми узорами.
   "Как напиток? - спросил Фрицланг. - Листья этого чая вялили на солнце, а затем над углями. Моряк один привозит специально для меня. У нас ведь мало кто разбирается в редких сортах..."
   "Ничего, - ответил Леший, принюхиваясь к пару. - Странновато немножко..."
   "А вы способный ученик, - сказал Фрицланг. - Пару лет и станете заправским дуэлянтом".
   "Спасибо".
   "Когда я учился в университете... в те времена студенты объединялись в корпорации... как-нибудь расскажу... Так мы дуэлировали довольно часто".
   "По-настоящему?" - удивился Леший.
   "Конечно, по-настоящему, - улыбнулся Фрицланг. - Разве можно дуэлировать понарошку?"
  
  
   Восемь
  
   Пустырь, заросший осокой и снытью, и заваленный гнилыми деревяшками и ржавыми железяками, занимал площадь в полтора футбольных поля. С двух сторон пустырь перегораживал забор из серых бетонных плит, скрепленных железными скобами. За забором на пару километров простирался точно такой же пустырь. С третьей стороны тянулись в бесконечность огородные участки, наделы вскопанной земли с садовыми домиками из фанеры, покрытыми листами жести или шифера. С краю четвертой стороны серели брандмауэры пятиэтажных домов, пересеченные черными линиями, в которых угадывались силуэты давно снесенных домов трехэтажных.
   Посреди пустыря возвышалась огромная труба, метра три в диаметре; труба чуть сужалась кверху, а ее верхушка терялась в утреннем тумане. Краешек неба начинал краснеть.
   "Ну, ты и место выбрал!" - сказал Туча, и поправил лямку пустой спортивной сумки, висевшей на плече.
   "Не я выбрал, а чувак, который водку привезет. - ответил Рубль. - А место нормальное".
   "Просматривается со всех сторон..." - сказал Чиган.
   "Кто будет сейчас здесь что-то высматривать? Вороны?"
   И тут же две вороны спланировали с брандмауэра, облетели пустырь по кругу и приземлились на вросшую в грунт тракторную покрышку. Мамонт подобрал камешек и бросил. Камешек отскочил от покрышки, вороны улетели во тьму.
   Заурчал мотор, и пятеро парней повернулись на звук. Из-за забора вырулил Зил с фургоном с белой надписью Молоко. Фары и габаритные огни погасли, грузовик в предрассветной полутьме обогнул трубу, развернулся, водитель дал задний ход и подъехал вплотную к одному из брандмауэров. На другой стороне фургона белела надпись Piens. Рубль посмотрел на часы: "Вот точность! На две минуты раньше". Дверь распахнулась, на землю спрыгнул шофер, мужчина в надвинутой на лоб кожаной кепке и джинсовой куртке, судя по фигуре и пластике еще не пожилой, выплюнул под ноги окурок, кивнул Рублю, скользнул по остальным парням равнодушным взглядом, отпер засов на дверях, распахнул двери фургона и запрыгнул внутрь. Шофер двигался без суеты, но шустро. Повозившись внутри фургона, шофер подволок к краю два металлических ящика: звякнули бутылки, блеснули зеленые жестяные крышечки. За воротником джинсовой рубашки шофера виднелась бело-голубая тельняшка.
   "Договаривались на четыре ящика", - сказал Рубль.
   "Как договаривались, так и будет. Вынимайте пузыри из ящиков, не тормозите".
   "Ну, да..." - Рубль взял ящик, поставил его на землю, раскрыл большую сумку и стал спешно перекладывать в ее нутро бутылки.
   "Чего спите?.." - спросил шофер.
   Туча схватил второй ящик, и шофер тут же подволок краю фургона еще два полных ящика, в каждом по двадцать бутылок. Чиган и Брюс поставили их на землю. Мамонт стоял, сунув руки в карманы, и позевывал. Шофер, прищурившись, посмотрел на Мамонта, но ничего не сказал.
   Пока парни перекладывали бутылки из ящиков в сумки, шофер сидел на корточках на краю фургона и обводил взглядом пустырь. Шофер снял кепку с головы и натянул ее на согнутое колено. Шофер оказался молодым парнем, едва за двадцать. Но черные волосы у него на голове перемежались седыми прядями. А лоб был обезображен шрамом от ожога. Чиган подал шоферу два пустых ящика, Брюс еще два. Шофер нахлобучил кепку на макушку, поднялся, поставил ящики один на другой и, подталкивая носком ботинка, затолкал в глубину фургона. Спрыгнул на землю, захлопнул двери, опустил засов, щелкнул замком. Сместил кепку на затылок, почесал изуродованный лоб, повернулся к Рублю: "Зайдем за кабину".
   Рубль вынимал из бумажника купюры по одной и укладывал их на капот грузовика, а шофер брал их тоже по одной и сооружал из них в ладони нечто вроде веера. Пересчитав деньги, сунул их в нагрудный карман, вынул из другого пачку Космоса, протянул Рублю. "Спасибо, не курю", - сказал Рубль. Шофер молча достал сигарету. "Но ребята курят..." - сказал Рубль. "Обойдутся", - спокойно ответил шофер, зажег сигарету от самодельной - из пулеметного патрона - зажигалки, надвинул кепку почти до переносицы, открыл дверцу кабины, вскочил на подножку, бросил пачку сигарет и зажигалку на пассажирское сиденье, молча кивнул на прощанье Рублю, а прочих не удостоив и взглядом, завел мотор и тронул грузовик с места. Перед выездом грузовика с пустыря на дорогу фары и габаритные огни зажглись.
   "Ну, что, хватаем сумки и чешем дворами", - сказал Рубль.
   "Может, в бомбоубежище спрячем?" - предложил Мамонт.
   "Ага, очень умно! - ответил Рубль и поднял сумку с земли. - А вечером, как начнем торговать, будем сюда бегать за каждой бутылкой... На Фриче спрячем. Рассуем по тайникам... Погнали, солнце встает!"
   "Перекурить бы, а... - сказал Чиган. - Всю ночь не курил".
   "За железной дорогой отдохнем и перекурите. А потом, брачки, по домам. Вздрыхнем хорошенько перед первым рабочим днем. То есть, хотел сказать, перед ночью..."
  
   **
   По столешнице, обшарпанной, покрытой царапинами, с жужжанием катилась пластмассовая божья коровка, достигла угла, повисла на брюхе, качнулась. Арно подхватил падающую игрушку и, повернув рычажок, выключил моторчик. Удовлетворенно осмотрел изделие, поставил его в ряд с пятью такими же игрушками. Взял с края стола красный плеер, положил перед собой, вооружился тонкой отверткой.
   Через десять минут включил отремонтированный плейер, нацепил наушники, послушал немного, поморщился, выключил плейер и снял наушники. Встал, подошел на цыпочках к кровати, огороженной балдахином, прислушался, поглядел в щелку - из-под одеяла выглядывала макушка головы, две полуседые космы лежали на подушке. На цыпочках вернулся к столу, навалился животом на столешницу, чуть отодвинул штору, дотянулся рукой до створки окна, приоткрыл ее, подставил лицо под луч солнца и струю теплого свежего воздуха. В щель с улицы влетело насекомое - божья коровка, и уселось на одну из игрушек. Арно улыбнулся, прикрыл окно и задернул шторы.
  
   **
   Восемьдесят бутылок с водкой разделили на шестнадцать частей. Разложили по пять бутылок в истертые пакеты с рекламой сигарет Мальборо и джинсов Монтана. Схоронили в тайниках в нескольких проходных дворах: в дуплах старых лип, в выпотрошенных электрощитах, в дворницких ящиках с песком, между заборами и дровяными сараями. В таких же тайниках Рубль надумал припрятать и черенки лопат, куски арматуры, обрывки цепей в палец толщиной, кастеты, выточенные из водопроводных вентилей, туго, в несколько слоев обмотанные шершавой изолентой, холщевые мешочки, полные гаек и болтов. Мамонт с довольной усмешкой раскрутил в руке один из таких мешочков и залепил им с размаху в стену; посыпалась штукатурка и кусочки кирпича.
   "Это на тот случай, если кто-нибудь не отнесется к нам серьезно", - сказал Рубль.
   "А малого возьмем в дело?"
   "Какого малого?.. А, Лешего... Нет. Потому что малой. И не проверен еще..." - ответил Рубль.
   "... в махачах!" - добавил Мамонт.
   Разошлись по домам отсыпаться, а после семи вечера отправились бродить по Фриче: Туча по ул. Маукас, Мамонт по ул. Дзераю, Чиган по ул. Клары Цеткин, Рубль по улице Красных Пулеметчиков, а Брюс по Пимпью и Дупас. Встречаясь на перекрестках, смотрели друг на друга вопросительно, говорили "Ну, как? - Да, никак!" и расходились в противоположные стороны. Никто из прохожих не интересовался водкой, а сами парни не решались предлагать. Пристально всматривались в лица мужчин, пытаясь определить по их выражениям, не жаждет ли человек спиртного, но лица мужчин выражали только недоуменную настороженность, испуг или напряженную готовность к обороне.
   К десяти вечера бессмысленное хождение парням надоело, и они скучковались всей компанией у запертого газетного киоска на перекрестке.
   "Уже вечер", - сказал Мамонт недовольно.
   "Еще только вечер", - сказал Рубль.
   "Так и до утра можно без толку шлындрать", - сказал Чиган и вытряс из пачки сигарету.
   Чиган и Мамонт не брились несколько дней, у Чигана щетина выросла ровным газончиком, от скул до кадыка, а у Мамонта кустистые серые волосы перемежались широкими полянами безволосой кожи.
   "Я никого силой не держу, - сказал Рубль и нахмурился. - Кто совсем без выдержки, может уйти. Больше навара оставшимся!"
   "Посмотреть бы, какую кучу капусты вы нарубите к утру", - Мамонт глянул на Чигана, ища поддержки. Чиган колебался.
   "А тебе никто и не покажет, какую, - Рубль начал сердиться. - Кто сейчас выйдет из дела, тот никогда уже в него не войдет".
   "Очень надо!.." - сказал Мамонт, но было видно, что и он колеблется.
   "Да. Несовершеннолетним теперь разрешили работать летом по шесть часов в день. Можно устроиться на какую-нибудь сраную фабрику. И въебывать там за три копейки..."
   "Зачем мне на фабрику? - сказал Мамонт. - Грошей всегда можно у кого-нибудь отжать. Лохов-то хватает..."
   "Вот именно что грошей. У таких же нищебродов..." - процедил Рубль сквозь зубы и отвернулся. Он всматривался в сумерки, ища на улицах фигуры прохожих, но улицы к этому времени опустели, лишь вдалеке, у запертых дверей в аптеку, две молодые женщины в голубом и в оранжевом платьях тащили тяжелую сумку.
   "Ладно, - сказал Чиган и сплюнул себе под ноги. - Походим еще..."
   "Ты мне одолжение делаешь?" - спросил Рубль, но Чиган не ответил, а быстро направился через улицу, наперерез двум мужчинам, вышедшим из-за ряда гаражей.
   Мужчины смотрели на приближающегося парня с любопытством, но не замедлили и не ускорили шаг. Мужчины также обратили внимание на группу из четырех парней на перекрестке. Один из мужчин расстегнул застежку-молнию на сумке из кожзаменителя, висевшую у него на плече, и сунул в нутро сумки правую руку. Второй мужчина завел руку за спину и вложил пальцы в задний карман брюк. Но ни у того, ни у другого на лице не появилось даже намека на испуг.
   Чиган, показывая мужчинам доброту своих намерений, развел руки в стороны и широко улыбнулся. Оба прохожих остановились.
   "Чего надо?" - спросил мужчина с сумкой, не любезно, но и без агрессии. Он как будто нашарил рукой в сумке некий предмет и теперь вертел его в пальцах, бок сумки слегка шевелился.
   "Нам - ничего. Все есть!.. А вам не надо ли?.."
   "Чего?!" - с некоторым раздражением перебил его мужчина, который продолжал держать руку за спиной.
   Чиган на миг замялся, оглянулся на товарищей, вздохнул поглубже и выпалил прямо: "Вам водка нужна?!"
   Мужчины посмотрели друг на друга и усмехнулись.
   "А ты знаешь, у кого есть?"
   "Знаю! - сказал Чиган и улыбнулся еще шире. - У меня! У нас... Мы... можем достать... прямо сейчас".
   Мужчины переглянулись вновь, на этот раз озадаченно.
   "Ну-у... вообще-то... не собирался я сегодня..."
   "Да, я вроде тоже..."
   "А может?.."
   "Завтра рано вставать".
   "Да и ладно!.. На работе отоспишься. Впервой, что ли?.."
   "Может и правда?.."
   "Да чего уж там? Накатим! По двести пятьдесят на рыло".
   "По двести пятьдесят, это ни то, ни се, - сказал мужчина с сумкой. - Ни трезв, ни пьян, а только рот испачкал", - и вынул руку из сумки.
   "Да, - согласился его спутник. - Если уж брать, то два пузыря, как минимум. А то раззадоришься, а потом еще надо..." - и убрал руку из-за спины.
   "Тогда, может, три?"
   "Нет. И правда ведь - рано вставать".
   "Ладно, шкет. Две..."
   "Тридцать рублей... - сказал Чиган и вдруг смутился. - Ну, по пятнадцать за каждую".
   "А чего по пятнадцать? Я в Плевках по двенадцать брал".
   "Плевки, это Плевки. А здесь - почти центр, - ответил Чиган. - В центре дороже".
   "Ну-ну..."
   "Ладно, по четырнадцать", - сказал Чиган, и дождался согласных кивков от обоих мужчин.
   "А что за водка? Не паленая?"
   "Русская и Кристалл. С госкомбината".
   "Давай и ту и другую".
   "Нет, Русская лучше".
   "А по-моему, один хер".
   "Ну, так тем более, если тебе похер, берем две Русские".
   Чиган с улыбкой обернулся в сторону друзей, которые с напряженными лицами смотрели на него, пытаясь угадать, о чем он ведет разговор с прохожими. Рубль шагнул на проезжую часть, но Чиган выставил ладони перед собой, и Рубль вернулся на тротуар.
   Чиган бросил "С-час!", метнулся к подворотне, добежал до дерева, нашарил в дупле батарею бутылок, достал одну, положил между корней, вытянул вторую; обтер обе о штанины. Вернулся трусцой, прижимая бутылки к бокам, положил их на газон у асфальта. Мужчина расстегнул боковой карман сумки, сказав спутнику "Потом сочтемся"; протянул Чигану две купюры по десять рублей, одну по пять и три металлических рубля. Чиган скомкал бумажки и сунул их вместе с монетами в задний карман джинсов. Поднял с травы обе бутылки и уложил их в сумку, которую ее обладатель распахнул пошире. Бутылки стукнулись обо что-то твердое, Чиган успел разглядеть, что в сумке находится деревянный молоток, какой используют в работе жестянщики. Чиган понял, что мужчина готов был испробовать этот инструмент на его, Чигана, голове, если бы почуял неладное, и весело рассмеялся.
   "Чего ржешь?" - спросил мужчина, застегивая молнию.
   "Да, так... Просто настроение хорошее! Бутылки не побьются?"
   "Не твоя забота", - ответил владелец молотка.
   "И что, вы так вот... сами торгуете, и никто за вами не стоит?" - спросил второй мужчина.
   "Никто за нами не стоит".
   "И хорошо идет?.."
   "Улетает со свистом".
   "Во, молодцы, а! Вишь, Гена, молодежь какая крученая пошла? А ты - вкалывай за каждую копейку".
   "А я и не жалуюсь, - хмуро ответил Гена. - Крученые они, да... Кудряво жить хотят, ни хуя толком не умея".
   И мужчины двинулись прочь, посматривая в сторону парней, впрочем, без опаски, на всякий случай.
   Чиган достал из кармана купюры, сделал из них веер и с победным выражением на лице направился к друзьям, тряся деньгами и улюлюкая.
   "Во, как надо дела обделывать! Видали? Учитесь!"
   "Ты просто незаменимый кадр, Чиган! - сказал Рубль - Еще пять рублей..."
   Чиган достал три монеты.
   "Я им по четырнадцать отдал... Все-таки первые покупатели".
   "Цену я не с потолка взял, - сказал Рубль строго, - цена рассчитана до копейки. Иначе игра не будет стоить свеч".
   "Надо тогда просить по семнадцать, а потом скидывать до пятнадцати".
   "А вот это дельно!"
   "И еще... бумага нужна. Обертывать, чтоб не светило. А то я бежал с пузырями и стремался, чтоб никто не засек".
   "И это хорошая мысль. Я тебя, Чиган недооценивал..."
   "Первые покупатели - мужчины. Это хорошая примета", - сказал Чиган.
   "А ты, думаешь, найдется женщина, которая по подворотням станет водку покупать?" - спросил Туча скептически.
   "Ну-у... А почему нет?"
   Послышался стук каблуков. Парни повернули головы на звук. Молодая женщина в юбке до колен процокала на шпильках мимо; она боязливо прижала сумочку покрепче к бедру, а другой рукой машинально поправила завитой локон.
   "Надо расходиться, - сказал Туча. - По отдельности мы еще ничего, а вместе - внушаем людям опасение".
   Парни разбрелись по переулкам. И дело пошло. К полуночи все восемьдесят бутылок водки были распроданы.
  
   Они собрались в одном из темных дворов, лишь в паре окон на верхнем этаже горел свет, и расселись за длинным деревянным столом, почерневшем от времени. Расстелили на столешнице пустые пакеты, выложили на них бумажные рубли, трешки и пятерки, высыпали монеты.
   "Ну, доставай блокнот, - обратился Рубль к Туче. - Будем считать и делить. Что в в дело пойдет, а что нам за работу..."
   "До фига здесь, наверное?" - Мамонт смотрел на деньги с интересом, но без жадности.
   "А ведь еще и двенадцати нет, - сказал Рубль. - А когда развернемся... Когда народ узнает про точку... Тогда и десять и двадцать ящиков сможем за ночь продавать".
   "Здесь штука с хвостом, - сказал Туча", - и положил перед собой блокнот и авторучку.
   "Ты уже подсчитал? - восхитился Чиган. - Ну, ты и математик!"
   "Да, я математик... Но считать тут нечего. Если в каждом ящике по двадцать бутылок, а мы взяли четыре ящика, и продавали по пятнадцать, то и болвану ясно, что в куче - тысяча двести рублей... Должно быть... Тут и первоклассник бы подсчитал".
   Туча раскрыл блокнот, снял колпачок с авторучки, окинул взглядом кучу денег и повернулся к Рублю, который увлеченно, прикусив кончик языка и сощурившись, принялся раскладывать купюры в стопки:
   "И что... это вот так вот просто делается?!"
   Рубль посмотрел Туче в глаза, выдержал паузу и ответил очень серьезным тоном:
   "Да, именно так это и делается - просто".
  
   Девять
  
   Сильный ветер пригнал темные облака, солнце скрылось, наметился дождь, и пастор Лаурис Бриедис испытал облегчение. В черном костюме, в серой сорочке с тугим белым вставным воротничком под горло, пастор изнывал от уличной жары. Он не поехал к дому на троллейбусе, чтобы не страдать от духоты, а направился пешком, выбирая теневую сторону улиц, но все равно обливался потом. Пастор то и дело вытирал гладковыбритое лицо влажным носовым платком, и перекладывал из руки в руку старомодный потертый портфель, забитый до предела: пачками машинописных листов с проповедями, счетами за электроэнергию и водоснабжение для кирхи, папками с бухгалтерскими расчетами прихода. Несколько толстых книг увеличивали вес портфеля. Бумажный пакет с картофельными оладьями, угощение от одной из прихожанок, еле вместился поверх бумаг. Под портфельный ремень пастор засунул длинный черный зонт.
   Пастор подставил вспотевшее лицо под редкие капли. Задуло сильнее, и хлынул крепкий дождь, и пастор обрадовался ветру и дождю, раскрыл зонт; ветер бросал холодные капли в уши, в затылок и в шею, влага стекала за воротник, но и это было приятно, как и ощущение холода, - моментально промокли туфли! - в ступнях.
   Пастор свернул в кирпичный тоннель подворотни, потянул на себя тяжелую створку железных ворот, сложил зонт, и направился ко двору-колодцу, где находился черный ход, стараясь не вывернуть ноги в многочисленных выбоинах. Путь до подъезда был чуть длиннее - следовало обогнуть угол дома, а пастору не терпелось попасть домой, скинуть тяжелый костюм и мокрую сорочку, выпить минеральной воды, прилечь и закинуть на спинку кровати ноги, уставшие во время службы.
   В середине каменного тоннеля, в полутьме пастор разглядел три фигуры. Светловолосая женщина прижималась к кирпичу спиной, а двое мужчин стояли рядом с ней вплотную.
   "Ты, Верчик, слишком хитрожопая стала в последнее время! Уважения к нам потеряла, да?" - услышал пастор фразу, которую произнес один из мужчин. Вслед за этим женщина получила тычок по носу тыльной стороной ладони; голова женщины мотнулась назад, затылок стукнул о кирпич, женщина ойкнула и обхватила голову руками. "Ты - никто. Ты, профура, думала, мы лохи, которым ты можешь яйца безнаказанно крутить? А мы не лохи, мы тебе за твои подляны и наебки сиськи твои знаменитые до тротуара оттянем! Будешь их себе за плечи закидывать, чтоб не мешали при ходьбе".
   Пастор не понял смысла всех фраз, но негромкий голос звучал угрожающе. Пастор медленно приблизился, нервно сжимая сложенный зонт и ручку портфеля. Мужчины и женщина заметили пастора, повернули головы. Из ноздрей женщины шла кровь, стекала струйками по губам и подбородку, глаза женщины блестели от влаги, но взгляд выражал, скорее, злость, чем испуг. Пастор узнал молодую женщину, соседку с нижнего этажа, студентку с дурной репутацией. Обоим мужчинам на вид было около двадцати пяти лет, как и пастору.
   "Чего тебе?" - спросил один из мужчин, соломеноволосый, невысокий, но с огромным пузом и толстыми руками и ногами, с плоским рябым носом, низким лбом и маленькими, расположенными близко к переносице глазами, белесыми ресницами и рыжеватыми кустистыми бровями.
   "Это немедленно вы прекратите!.." - выдавил из себя пастор, и губы его при этом задрожали от страха, а дыхание стало прерывистым.
   "Это немедленно вы пошел на хуй отсюда!" - передразнил пастора второй мужчина, высокий и стройный, с вьющимися светлыми волосами, но черными бровями. Обветренная нижняя губа мужчины далеко оттопыривалась, обнажая десны и крупные зубы.
   "Милицию... Позову... Тотчас... Сюда... Я..." - промямлил пастор, сунул зонт подмышку и потеребил белый воротничок.
   Вера задрала нос кверху, чтобы остановить кровотечение; стала наощупь рыться в сумочке. Извлекла салфетку, приложила ее к ноздрям; на салфетки появились красные пятна.
   "Слышь-Кешик-чо-эт-т-сказанул?.. - обратился высокий к пузатому. - Мусорков хочет позвать тотчас сюда он!.. Стукануть на нас хочет, падлик! Стукануть хочешь, да? А знаешь, что делают с такими, как ты, стукачок?" - мужчина навис над пастором, и пастор сделал шаг назад. Мужчина растопырил левую пятерню, протянул шутливо-угрожающе тоном "у-у-у-у-у!.." и схватил пастора за отворот пиджака, а указательным пальцем правой руки ткнул в белую полоску воротника. - Классный фасончик! Где брал?"
   Вера отбросила окровавленную салфетку, залезла в сумочку и вынула из нее упаковку салфеток с надписью Аэрофлот и круглое зеркальце; стала оттирать кровь под хлюпающим носом, с губ и с подбородка, иногда бросая на мужчин короткие взгляды.
   "Виталя, отойди-ка в сторону, - сказал пузатый Кеша. И как только Виталя отпустил пастора и прикрыл ворота, Кеша ткнул Бриедису правым коленом в середину левого бедра. Ткнул без замаха и не очень сильно, но пастора шатнулся, выронил зонт из подмышки, и уперся рукой в стену.
   "Что, больно? - спросил Кеша сочувственно. - Я знаю, что больно. - И, неторопливо примерившись, ткнул левым коленом пастору в правое бедро. Пастор округлил глаза, втянул воздух с шипением сквозь сжатые зубы и упал на колени; портфель тяжело шлепнулся рядом. - Что? - спросил Кеша еще более сочувственным тоном, - ноги отнялись? Я знаю, что отнялись. - И тут же, сложив ладони ковшиками, ударил пастора с двух сторон по ушам; отступил на шаг, оглядывая фигуру жертвы, как бы оценивая качество своей работы. - Что, в ушах звенит? Я знаю, что звенит".
   Вера наблюдала за этой сценой с выражением скуки на лице. Вера смяла и выбросила очередную окровавленную салфетку, достала из сумочки зеленую пачку Кента и одноразовую зажигалку. Прикурила, жадно затянулась мятным дымком и выпустила струю в полукруглый свод подворотни. Голый кирпич, потемневший от сырости, чередовался с островками грубой зернистой штукатурки. Вера поежилась, засунула левую руку подмышку и скрестила ноги, затянутые в узкие белые джинсы.
   Кеша обратился к Витале: "Может, ливер ему промассировать?"
   "Нет, массажик в другой раз. Времечко не ждет... - ответил Виталя. - Но если этот чувачок возникнет у нас на дорожке... Но он больше не возникнет, - Виталя наклонился, приблизил свое лицо к лицу пастора, оттопырил нижнюю губу еще сильнее. - Ты ведь не возникнешь, да? Не слышу! - Пастор молча помотал головой из стороны в сторону. - Вот, он все понял. - Виталя похлопал пастора ладонью по щеке. - Он больше не возникнет, - Виталя приставил два растопыренных пальца к нижним векам пастора и слегка надавил. - Иначе я ему глазики повыковыриваю... Что? Больно?.. Нет, это еще не больно!" Виталя отвернулся от пастора, как будто потеряв к нему всякий интерес, сказал Кеше: "Все, погнали дальше! Еще не вечерок и делишек у нас навалом", - но, стоя спиной к пастору, он лягнул назад ногой, попал пастору пяткой в грудь, и тот мягким кулем свалился набок в лужу. Неудовлетворенный этим действием, Виталя пнул ногой и портфель. Виталя нагнулся, поднял зонт, раскрыл его и ударил им с размаху по стене, так что вывернулись спицы и лопнула ткань. Последнее действие почти успокоило Виталю.
   "А ты, профурсетка, не серди меня больше!" - Виталя щелкнул Веру по губам, и недокуренная сигарета вылетела у Веры изо рта.
   Кеша приоткрыл ворота. Виталя выглянул на улицу: "Заливает-то как!.."
   "Зря ты зонт поломал, - сказал Кеша. - Сейчас бы пригодился".
   Виталя посмотрел на искореженный зонт, валявшийся на грязной брусчатке, как черная, подбитая стрелой птица.
   "Да уж хулюшки теперь".
   "Ну, не растаем. Дернули!"
   Мужчины, подняв напряженные плечи, бодрой рысцой помчались по тротуару, по которому били частые капли, и свернули за угол. Толстоногий, приземистый, брюхастый Кеша скакал через лужи, набычившись и опустив подбородок, даже резвее, чем голенастый и поджарый Виталя. Улицы опустели, асфальт почернел, мокрые листья блестели изумрудно, алые флаги, намокнув, стали темно-бордовыми и тяжело повисли на длинных шестах.
   Кеша с трудом втиснулся в салон белой копейки, вытянул толстую лапу, открыл дверцу для Витали. Виталя шлепнулся на кожаное сиденье, произнес "Бр-р-р!.." - поежился, брезгливо, двумя пальцами, оттянул от груди мокрую ткань рубашки, опустил затылок на подголовник и, отвесив нижнюю губу, раззявил рот. Кеша включил дворники, запустил двигатель, пару минут прислушивался к мотору, остался, видимо, доволен звуком, спросил: "Куда сейчас?" - и опустил пухлую, усеянную веснушками, пятерню на набалдашник коробки передач из серебристого металла в форме человеческого черепа с красными мигающими светодиодами в глазницах.
   Виталя глянул на электронные серебристые часы: "В Турист давай. - Виталя подышал на золотой перстень размером с лесной орех и протер перстень рукавом, полюбовался им. - Пошамкать надо сперва. Потом в Мальвину, перетереть там кое с кем... Потом в гостиницу к этим лошкам из Чуркестана. Бля, это пиздец, какие лошки. Я таких сроду не видал. Они штатовские шмотки от самопальных не отличают, прикинь!"
   "Серьезно?" - Кеша осклабился во весь рот, включил щетки-дворники, вертанул баранку и поддал газу. Автомобиль вздрагивал на неровном асфальте, серые дома уплывали назад все быстрее и быстрее, щетки гоняли воду по стеклу. Раскачивался на зеркале заднего вида чертик, сплетенный из трубочек от капельницы.
   "Я-те-говорю... Миксер увидали, спрашивают, а чо-это?! Культуры никакой!"
   "Гы-ы".
   "Как будто вчера из лесу вышли".
   "С гор спустились, - поправил Кеша. - Горы у них там".
   "Да, однохуйственно! Мы их крутанем. По полной. Я-те-говорю... - Виталя всматривался вдаль, как будто выискивал врага в прицел пулемета. Автомобиль выехал с узкой улицы на широкую, мчался вдоль обширного парка с беседками и фонтанами. - Видики с порнушкой запустим, девочек нужных пригласим. Коньячок импортный поставим... И все, обуем лошков".
   "Да, чурбамбеи спиртное, говорят, плохо держат..." - согласился Кеша, и повернул машину к набережной. Черную речную воду покрывали белые барашки волн, вдалеке, за пеленой дождя едва виднелся корпус многопалубного судна. Копейка обогнала трактор с ковшом и двухвагонный троллейбус и после резкого поворота влетела на Вантовый мост. Виталя нагнулся, подобрал скомканную тряпочку, протер ею лаковые остроносые туфли на высоких каблуках. Стукнулся лбом о панель, чертыхнулся. Вертя рукояткой, опустил стекло, выкинул тряпочку за окно. Повернул к себе зеркало заднего вида, попытался пригладить к черепу мокрые волосы, но кудри не разглаживались. Кеша посмотрел на Виталю недовольно и молча вернул зеркало в прежнее положение. Виталя достал из нагрудного кармана авторучку. На корпусе авторучки - фотоснимок девушки в черном купальнике. Виталя сказал: "Глянь-ка!" - и перевернул авторучку кнопкой вверх. Купальник сполз с девушки. Виталя рассмеялся и перевернул авторучку кнопкой вниз. Купальник опять закрыл тело девушки, а Виталя ткнул Кешу в плечо: "Ну, глянь!.." Кеша раздраженно буркнул: "Отвали". Кеша потыкал кончиком языка в дупло на зубе мудрости, зуб слегка ныл; Кеша переместил кончик языка к клыкам, поиграл с говяжьим волоконцем, застрявшим между зубами за обедом, выдавил размякшее волоконце из щели, снял с языка двумя пальцами, скатал в шарик, понюхал, отправил обратно в рот и проглотил.
   "Кстати, я бы выпил", - Виталя открыл бардачок и нашарил там зеленую солдатскую фляжку.
   "Кстати, я бы тоже..." - Кеша покосился на фляжку.
   "А ты, Кешик, за рулем", - рассмеялся Виталя и отвернул пробку.
   "В Туристе приму сотки две... три. А машину на стоянку".
   "Ага!.. И к лошкам на трамвайчике, да? - Виталя оттопырил губу и влил в рот пахучую жидкость. - Нет, уж".
   "Такси можно взять... Чего там у тебя? - Кеша принюхался. - Джин? Я люблю".
   "Джин-джин. Потерпи, Кешик, до вечерка. К лошкам надо подъезжать на своей машинке. И чтоб с колокольчиками! А то они сами нас за лошков примут".
   Кеша недовольно поджал губы, насупил брови и сердито буркнул:
   "Не называй меня Кешиком!.."
  
   **
   Пастор Бриедис с опущенной головой, прислонившись спиной к стене, сидел на заднице. Кисти рук тонули в грязной жиже по запястья, он попытался встать, но приподнялся лишь на сантиметр. Вера сунула в рот сигарету, скомкала пустую пачку в кулачке и отбросила ее в сторону: "Вот, козлы! Последняя сигарета. А пачка - три рубля".
   Пастор поднял голову, посмотрел на смятую пачку, затем не Веру.
   "Да, вот так вот и живем, - сказала Вера, прикуривая. - Русские мусорят, латыши не убирают. - Она приблизилась к пастору. - Ноги отнялись? Кеша умеет. Вроде несильно вдарит, а куда надо. И следов потом никаких".
   "У вас большой в этом опыт есть?" - сказал пастор и попытался встать еще раз, его лицо исказилось от боли.
   "Ничего, - Вера выпустила дым колечком, - через пару минут ноги оживут. Но пару дней еще будешь хромать на обе. Сейчас докурю и пойдем".
   Пастор помотал головой из стороны в сторону.
   "Звенит? - спросила Вера. - Пройдет".
   "Плачете вы?" - спросил пастор, подняв голову.
   "Не плачу я! Когда по носу получаешь, слезы сами текут", - Вера провела двумя пальцами по векам.
   "Да. Большой опыт по этой сфере у вас".
   "Да иди ты!.."
   Вера докурила сигарету до самого фильтра, брезгливо скривила яркие губы, похожие на выкрашенных в вишневый цвет слизней, и кинула окурок под ноги: "Ну, как?"
   "Очень лучше", - пастор, морщась, медленно поднялся, упираясь локтями и ладонями в покрытые плесенью кирпичи. Посмотрел на грязные руки.
   "Идти можешь?" - Вера протянула ему последнюю салфетку, а целлофанчик с надписью Аэрофлот отбросила назад через плечо.
   Пастор оторвался от стены, сделав два острожных коротких шага, и сильно качнулся, едва не упав назад. Вера обеими руками уперлась ему в спину.
   "Да, когда две ноги не работают - сложно!" - Вера рассмеялась, а пастор покосился на нее.
   Вера поднырнула под правую руку пастора, и обняла его за талию: "Поехали!"
   "Спасибо. Портфель..." - сказал пастор.
   Поддерживая мужчину, Вера повела его к портфелю. Пастор присел, насколько позволяла боль в мышцах, нагнулся. Кряхтя, едва дотянулся до ручки портфеля, ухватил ручку портфеля двумя пальцами, выпрямился. Вера качнулась, завела, как в танце, ногу за ногу, сохраняя равновесие: "Еще мне не хватало каблуки сломать!"
   "Зонт..." - сказал пастор.
   "Трындец твоему зонту".
   "Что?"
   "Сломан".
   "Ремонтовать можно его".
   Вера скептически поглядела на безжизненную птицу с серебристыми косточками; ветерок колыхал черную блестящую ткань: "Не возьмут такое в ремонт".
   Но пастор упрямо шагнул к зонту, Вера шагнула вместе с ним, напрягаясь всем телом.
   "Экономный, да?"
   "Да, экономный. И не богатый совсем".
  
   В обнимку они побрели через тоннель подворотни вглубь двора, прошли мимо ряда сараев и мусорных баков, остановились у двери черного хода. На зеленых досках виднелись отметина от гвоздя, которой ушедшей зимой был прибит к дверям мертвый кот. Вера толкнула дверь свободной рукой и вошла первой: "Твой зонт дурацкий зацепился за косяк..." Пастор молча сопел.
   На втором пролете винтовой узкой каменной лестницы у Веры пошла носом кровь. Вера прислонила пастора к перилам, проворчала: "Всю жизнь мечтала о таком кайфе!.." - наощупь открыла сумочку, нашарила в ней скомканный обрывок тетрадного листа, развернула бумажку, нахмурившись, прочла написанное на ней, поднесла бумажку к ноздрям, задрала голову.
   "Слушай, пастор! Как тебя там?" - Вера прижалась плечом к стене.
   "Бриедис. Лаурис Бриедис".
   "Классно. Что имя, а что фамилия?"
   "Лаурис - имя. Бриедис - фамилия. - В голосе пастора просквозила обида. И он сердито добавил, - Конечно!!!"
   "Вот, что, Лаурис... Я, кстати, Вера, очень приятно".
   "Вера?.. Какое имя!"
   "Ну, да... Короче, Лаурис, я живу на втором этаже, а ты - на пятом. И я, ехайды, не подъемный кран".
   "Спасибо, я дошагаю. Как-то уже. Спасибо большое вам!"
   "Нет, ты меня не понял. Я тебя не бросаю. - Лице и шею Веры покрывали мелкие капли пота. - Мы вдвоем досюда еле добрались, а один ты до пятого будешь до утра ползти. Еще несколько ступенек... Зайдешь ко мне. Отлежишься..."
   Пастор бросил на Веру взгляд, полный испуга. Вера кашлянула и сказала: "Ну-у, отсидишься... Боже мой, какой ты нервный! - и она усмехнулась. - Умоешься, обсохнешь, кофе выпьешь. Одежду тебе почистим. И пойдешь спокойно домой, как только ноги отойдут. Я не собираюсь тебя... кусать", - Вера посмотрела на пастора с некоторой игривостью. Пастор округлил глаза, и Вера тут же придала лицу серьезное выражение. - Давай, давай! Не испугался двух здоровых жлобов, а слабую девушку боишься?"
   "Не боюсь вас, Вера. Но это неудобно. Как-то".
   "Удобно, удобно, Лаурис. Давай руку. И перестань мне выкать, я не тетка".
  
   Вера вытянула из сумочки звенящую связку из трех ключей, отперла дверь самым массивным, с рукояткой в форме сердечка. Стены на общей кухне усеивали цветочки, нанесенные желтой краской методом наката. Четыре кухонные плиты были холодны, на них стояли чугунные сковородки с крышками, и алюминиевые кастрюли и кастрюльки, и чайники со свистками на горлышках, и чайники без свистков, с горлышками змеевидно изогнутыми, и серебристые высокие кофейники и темно-желтые толстобедрые джезвы. Духовку пятой плиты освещала изнутри мелкая лапочка, от дверцы духовки шло тепло и запах печеной картошки с рыбой и луком. На настенных полках - ряды стеклянных банок с консервированными помидорами, огурцами, сладким перцем, и больших жестяных коробок с надписями Сахар, Чай, Кофе, и малых жестяных коробок с надписями Перец, Сода, Соль. На крючках под полками - дуршлаги, сита для муки, половники из нержавейки, черные ножницы для отрезания рыбьих плавников, зубчатые молотки-топорики для обработки мяса, тяпки-алебарды для шинкования капусты, прямоугольные и овальные доски, иссеченные лезвиями, вафельные серо-белые полотенца и квадратные, сложенные в несколько слоев, простеганные крест-накрест, тряпицы для предохранения ладоней от раскаленного металла.
   Вера потащила Лауриса из кухни в неосвещенный коридор: "Моя комната - в самом конце". Вытертый линолеум сменился скрипучими продавленными досками. Задели велосипед, закрепленный на стене, велосипед громко тренькнул, пастор дернул головой, с тревогой всмотрелся в темноту.
   "Не волнуйся, - сказала Вера тихо. - За этой дверью - бабка, полоумная, полуслепая и совершенно глухая. А за той дверью - голубой. Ему-то уж точно пофиг, кого и зачем я привела".
   "Голубой, это, значит, алкоголик?"
   "Нет. Алкоголик, это синюха. А голубой, он такой... любит мужиков".
   "Понятно".
   "Но этот голубой... он - самый удобный из моих соседей. Никаких проблем с ним!.. А вон там... там алкоголики, муж и жена, дети все мертвые рождаются, но каждый год... Я бы давно сняла отдельную квартиру в новом доме, но здесь - недалеко от центра, понимаешь, это удобно".
   "Понимаю..."
   "Да, хули ты понимаешь?!"
   На столе, накрытом клеенкой, зазвонил черный, бокастый телефонный аппарат. Вера приостановилась, задумалась, поднимать ли трубку; подняла: "Хэл-лоу... Да, сейчас!" - положила трубку рядом с аппаратом. Постучала ключами в ближнюю дверь. Дверь приоткрылась, выглянул полноватый, с крупной бородавкой на носу, короткостриженный брюнет лет тридцати в атласном темно-вишневом халате: "Верочка, хау ду ю ду!.." - пропел брюнет и быстро оглядел пастора. Брюнет так старался не обнаружить своего интереса к лицу и к фигуре Лауриса Бриедиса, что глаза брюнета остекленели, взгляд стал неприятным, стылым, мутным, и пастора внутренне передернуло от резко возникшей неприязни к брюнету. "Хау-дую-дую, Женя! Тебя бархатистый мужской голос зовет..." - Вера мотнула головой в сторону телефонного аппарата. "С тобой все в порядке?" - спросил сосед, озабоченно всматриваясь в лицо Веры. "Все у меня чики-пики!" - она улыбнулась и, позвенев связкой, выбрала ключ среднего размера, с двойной бородкой.
  
   Белый шпиц, скользя на повороте, выскочил из-за угла, запрыгал на задних лапах перед Верой, повертелся в ногах у пастора. Пастор разулся, но пиджак снимать не стал; Вера шмякнула перед ним на пол тапочки. "Ванная, как ты, Лаурис, знаешь, общая... Я могу дать тебе щетку для одежды и салфетки". Лаурис согласно кивнул. Он прислонил портфель к стене в прихожей, пристроил рядом разваливающийся зонт, разместился на табуретке и стал чистить брюки. "Сзади еще..." - сказала Вера, отняла у него щетку и несколько раз провела по пиджаку и штанинам сверху вниз.
   Вера обернулась к овальному зеркалу, закрепленному на дверях, ойкнула, вытянула шею, рассматривая свое отражение. По краям ноздрей и над верхней губой, покрытой светлым нежным пушком, темнели чешуйки подсохшей крови. Несколько капель попали и на светлые волосы у висков. Нижние веки опухли и покраснели. Очистив лицо влажной, пахнущей лимоном, салфеткой, Вера протянула такую же салфетку пастору.
   Подхватила гостя, повела за собой в комнату, усадила его на пуфик перед столиком с несколькими номерами журналов Советский экран и Америка. Ушла в меньшую комнату и вернулась, переодетая в красную юбку и черную битловку, с двумя гладкими стеклянными стаканами, на треть заполненными прозрачной жидкостью.
   "Согреемся, чтоб не простудиться".
   Пастор взял стакан тремя пальцами, осторожно поводил носом над краем стакана:
   "Это водка?"
   "Водку не держу. Это ром. Гавана клуб".
   "Клаб. Хавана клаб".
   "Не умничай. Чай или кофе?"
   "Пожалуйста, кофе".
   Вера направилась по коридору на кухню, белый шпиц увязался за ней. Сосед Женя стоял, опершись бедром о стол, машинально теребил бородавку на носу и, закатив глаза к паутине на потолке, капризным тоном пришептывал: "Нет, Аркаша, милый, нет, это совершенно исключено..." Атласный халат Жени был распахнут, под ним виднелись полосатые семейные трусы. Посмотрев на Веру, Женя запахнул халат, сказал в трубку "Подожди..." Замолчал, и возобновил разговор, когда Вера закрыла за собой кухонную дверь.
   Пастор оглядел комнату. На стенах, вставленные в рамки, вырезки фотоснимков из журналов: пальмы, яхты, танцующие в обнимку пары. Сбоку от зеркала китайский фонарик из красной бумаги. На подоконнике статуэтка - полуобнаженная тонкая африканка с острыми грудями, несущая корзину на голове, и крупное растение с острыми, изумрудно-белыми листьями. В углу этажерка, на этажерке черный электронный будильник, разноцветные витые свечки, магнитофонные кассеты, перьевой веер, фарфоровый слоник и медный колокольчик с розовым бантиком. На полу рядом с тахтой, покрытой пледом, красная двухкассетная магнитола. Над дверным косяком - отполированная подковка.
   Пастор взял со столика журнал Америка, с любопытством пролистал.
   Вера вернулась минут через семь, держа в руках поднос двумя объемистыми полосатыми чашками, двумя ложками, сахарницей, блюдцем с галетами и бутербродами; за ней увивался белый шпиц. Вера поставила поднос на журнальный столик, кинула в прихожую ломтик сыра, и шпиц умчался за подачкой. Вера сказала: "Растворимый, но зато индийский". Дернула за шнурок, зажегся торшер с красным плафоном. Села на стул, подняла стакан с ромом, пригубила, глотнула кофе, зажмурилась, добавила в кофе ложку рома, отхлебнула, откинулась на спинку стула, вытянула, скрестив, ноги. Между шерстяными чулочками и красной юбкой белели тощие коленки, битловка плотно обтягивала женский торс. Пастор отвел взгляд, стал смотреть на кружащуюся пенку в своей чашке с кофе.
   "Тебе вера пить запрещает?" - спросила Вера, и развеселилась от двоякого смысла фразы.
   "Не всегда... - пастор сделал маленький глоток рома и тут же запил его кофе. - Просто не особенно я люблю".
   "А жениться тебе запрещено?"
   "Нет, не запрещено, но можно. Лютеранским пасторам можно взять жену. Католическим нельзя".
   "Но ты ведь не женат?"
   Лаурис со стуком поставил стакан на столешницу, колыхнулась прозрачная жидкость, вздрогнул в ней красноватый блик от торшера:
   "Извините, это касается вас не сильно!"
   "Забавно ты говоришь, - усмехнулась Вера. - Я не про акцент... Все вроде правильно, но слова как-то так... странно складываешь".
   "Меня извините! Мой русский хорош неполно".
   "Да, ладно! Я по-латышски и так не говорю".
   "Что же выучивать мешает вам?"
   Вера хмыкнула и пожала плечами:
   "Выкать перестань, договорились же!.. Как ром? Вкусный? Греет?"
   "О, да!" - и пастор, уже раскрасневшийся и расслабленный, добавил в кофе две ложки рома.
   Вера заглянула на нижнюю полку журнального столика. Нашла там под журналом белую пачку сигарет Рига. Сорвала целлофановую обертку. Прикурила, сказала, поморщившись: "Ну и тьфу... как будто солому куришь!"
   "Не пробовал", - ответил пастор и кашлянул. Его взгляд скользнул по женской фигуре и метнулся в угол, а затем к окну. Пастор стал внимательно изучать узоры из пятен, трещин и остатков штукатурки на серо-рыжей кирпичной стене супротивного дома.
   "Да, - сказала Вера, чувствуя, как из-за выпитого рома в животе нарастает тепло, а потом горячая волна поднимается от живота к голове. - Меня ведь так еще в школе прозвали, Сиськи-на-Ножках. Потому что сама-то я худенькая, а грудь у меня большая... лет с пятнадцати".
   "Внимания не обратил", - ответил пастор и поспешно отхлебнул ром из стакана.
   "Обратил".
   Вера стряхнула столбик пепла в розоватую створку раковины моллюска, подошла с сигаретой к окну, открыла форточку. Тяжелый плотный дождь сменился мелким. Вера встала на цыпочки, выпустила струю дыма в форточку, подняла руку и постаралась выбить столбик пепла за окно, но пепел упал между оконных рам, рядом с трупиком комара-караморы. От закатного солнца коньки крыш и печные трубы стали красными, а вода в лужах золотисто-желтой; и эти желтые блики мелко дрожали, разбиваемые каплями.
   В подворотне с полукруглым сводом стояла высокая девушка с волнистыми светлыми волосам и, держа в руке сложенный пестрый зонт, часто высовывалась из подворотни, посматривала в сторону перекрестка с заброшенной клумбой посредине. Вера узнала одну из соседских девчонок, удивленно отметила, что девчонка за последний год превратилась в высокую девушку с увесистыми дыньками грудей. Вот только, подумала Вера, ноги и особенно икры у девушки слишком мускулисты, такие ноги лучше закрывать длинными подолами или прятать их в просторные брюки, но в коем случае не натягивать на них узкие штанишки длиной чуть ниже колен.
   Через перекресток, обогнув клумбу, перебежал черноволосый парень в рубашке с поднятым воротником и, сунув руки в карманы, двинулся по улице. Девушка раскрыла зонт и, когда парень проходил мимо подворотни, чуть не сбила его с ног, выскочив на тротуар. Девушка и парень что-то сказали друг другу, девушка улыбалась, а лицо парня ничего не выражало; Вера узнала в нем соседского мальчишку с узкими глазами. Девушка смотрела на парня сверху вниз, он достигал ей носом до груди. Парень махнул девушке ладонью, но не остановился, а ускорил шаг; девушка пристроилась рядом с парнем, стараясь держать зонт над его головой, парень вынырнул из-под зонта, а девушка вышагивала рядом, и на выпуклых икрах рельефно обозначались мышцы, и Вера еще раз подумала: нет, такие ножищи надо прятать, а в целом очень даже ничего девчонка, но парочка странноватая... Парень и девушка удалилась из поля зрения Веры, и Вера, выкинула окурок в форточку.
   "Вера, вам в милицию обращаться надо!.." - услышала она голос пастора и обернулась.
   "Отличная идея, Лаурис... С-час, помчусь заяву катать! Лучше ничего не придумалось?"
   Лицо пастора выразило недоумение:
   "Они побили нос вам. Нельзя женщин избивать. Никого нельзя, но женщин нельзя особо! Требуется суд. Я поступлю, как свидетель".
   Вера сложила руки на груди, шумно выдохнула, надув губы, и тоном лектора на кафедре вуза произнесла:
   "Легкие телесные повреждения не являются основанием для возбуждения уголовного дела. Только административного..."
   "Изучаете вы юриспруденцию?"
   "Нет, изучаю я проектирование промышленных объектов. Юриспруденция, это... так сказать, хобби. Факультативно... Так вот! Козлам дадут суток по пятнадцать. А потом они выйдут, и моя спокойная жизнь закончиться".
   "Свою жизнь спокойной называете вы?"
   "Ну-у, в общем, да... Иногда она бывает веселой!"
   "Это я наблюдал... Что вы за народ такой?"
   "Не хуже других! - сказала Вера слегка обиженно. - Ты еще с цыганами, наверное, не сталкивался!.. - Вера отошла от окна, плюхнулась на тахту и скрестила руки под грудью. - И мне нравится моя жизнь. Нравится! Понял?" - сказала Вера резко и с раздражением. Пастор поднял раскрытые ладони.
   "Это хорошо. Хорошо, что цените вы свою жизнь! Жизнь - Бога дар".
   "Так... - Вера закатила глаза к потолку. - Начинается!"
   "Извините. Я вас не планировал воспитывать", - пастор допил кофе.
   "Слав-те-хоспа-ди! - Вера отхлебнула из стакана с ромом, а затем из чашки с кофе. - Поздновато уже..."
   "Вам спасибо, и сейчас я пойду", - сказал пастор и оперся кулаками в колени.
   "Я про воспитание, что поздновато мне воспитывать... А так, не гоню. Еще кофе?"
   "Спасибо, нет, - пастор встал. - Я уже сильно напился".
   Вера расхохоталась, и белый шпиц, задремавший было на коврике у углу, вздрогнул и поднял голову. Вера переплела пальцы на затылке, пастор посмотрел на нее с недоумением. Вера пошарила на журнальном столике. Вытряхнула из упаковки на ладонь клубничного цвета шарик, отправила его в рот. Протянула упаковку пастору:
   "Жевачку будешь? Настоящая американская. Бабл-гам".
   "Спасибо, нет, - покачал головой пастор, - не жую".
   "Не куришь, не бухаешь, не жуешь... - Вера хотела продолжить в рифму, но сдержалась. Активно задвигала челюстями, приоткрывая красный рот, показывая ровные белые зубы. - А вообще-то, Лаурис, ты крутой! Только вот драться не умеешь".
   "Какой? Не понятно мне..."
   "Крутой. Это значит... ну, сильный, смелый... Круто сваренный, вобщем, мужик. Большинство бы не рискнули лезть поперек... этих..."
   "Нет, Вера, я слабый и трусливый. Не в крутую вареный. Но, когда прошу Бога, он дает силу и смелость мне".
   "Безнадежен..."
   "Что?"
   "Ладно, забудь. Проехали".
   "Куда?"
   "На-кудыкину-горку".
   "Зачем?"
   "Какой ты смешной!"
   Пастор смутился:
   "Спасибо вам. Пойду я".
   "Как ноги?"
   "Много лучше. Слегка вялы".
   "Онемелые?"
   "Да, немелые".
   Вера проводила Лауриса до выхода на широкую парадную лестницу. Держа в правой руке портфель, а в левой сломанный зонт, пастор обернулся:
   "Вы - хорошая, добрая девушка. Только сильно заблужденная. Буду молиться за вас".
   "Не поможет!.. А может?.." - Вера склонила голову на бок и прикусила ноготь большого пальца.
   "Что?"
   "Да, так, ничего... Спасибо, герой!"
   Пастор развернулся и потопал вверх по лестнице. Вера проследила за его ногами, за мелькающими между витых балясин черными туфлями и штанинами. Затворила дверь, щелкнула замком, сказала насмешливо: "Святоша!.."
   Вернувшись в комнату, наполнила стакан до краев ромом и выхлестала его залпом.
  
  
   Десять
  
   "Спасибо, Маша, мне не нужен зонт. Я не люблю ходить под зонтом. И дождь совсем слабый. И вообще... меня друзья ждут!"
   "Да? А... Ну, ладно..." - большие круглые глаза Плаксы увлажнились; она бросила взгляд на полускрытую листвой и сумерками детскую площадку. В деревянной беседке-грибке, вырисовывались силуэты трех парней. Девушка повернулась и пошла прочь. Брюс направился к детской площадке.
   "Оторвался, наконец, от юбки, да?! - хохотнул Чиган. На вороте его майки, висели солнечные очки с зеркальными стеклами.
   Брюс пожал плечами и поочередно протянул руку Рублю, Чигану и Туче.
   "Вообще ты зря от нее нос воротишь, - не унимался Чиган. - Плакса хоть и шлагбаум, но аппетитный такой шлагбаум!.."
   "Отвали", - сказал Брюс спокойно, стряхнул с бортика беседки соринки и капли влаги, и присел на бортик.
   "Тогда я сам к ней яйца подкачу! Ты ведь не против? Ты ведь не такой, чтоб ни себе, ни другим?"
   "Да, подкатывай к кому хочешь... А вон и Мамонт чешет".
   Мамонт вперевалочку ковылял вдоль забора, держа руки в карманах, а под мышку у него был засунут целлофановый пакет, в котором угадывалось нечто прямоугольное. Потухшая сигарета торчала в зубах, влажные, давно не стриженные волосы липли ко лбу и к ушам. Зайдя в беседку, Мамонт выплюнул промокшую сигарету себе под ноги: "Здорово, ботва".
   "Сам ты мотня", - ответил Чиган, приобнял Мамонта, и похлопал его по плечу.
   Мамонт развернул пакет, сунул в него руку и вытянул книжный томик, обернутый газетой.
   "На! - сказал он Рублю. - Спасибо. Вишь, как аккуратно обернул..."
   "Ну, ты и выбрал, в такую погоду..."
   "А-чо?.. Возьми и пакет. Жалко мне, что ли?"
   "Я что, как лох, с пакетом по городу буду ходить?"
   "Значит, я лох, по-твоему?"
   "Ладно... - Рубль втиснул томик за джинсы и постучал по нему костяшками пальцев. - Непробиваемый теперь пресс!" На газетной бумаге красовался портрет улыбающегося мужчины с лысиной.
   Туча ткнул в портрет пальцем:
   "Мой отчим... то есть, муж моей матери... говорит, что Горбачева за его дела досрочно на пенсию отправят. По состоянию здоровья".
   "А мой отец, - Рубль натянул сверху на томик синюю майку, - говорит, что Горбачев все правильно делает".
   "А мой батя, - сказал Мамонт, - с водки перешел на самогон".
   "Я-то о другом хотел поговорить... - Рубль прислонился спиной к столбику беседки и сложил руки на груди. - Дела наши идут, идут... Но как-то хило!"
   "А по мне, так заебись! - Чиган распахнул ветровку, показал желтого метала пряжку в форме львиной башки, повернулся и похлопал ладонью по нашивке Монтана. - И штанцы себе новые прикупил... И вот!" - Чиган напялил солнечные очки на нос и повертел головой, чтоб все оценили.
   "Пижон!" - воскликнул Мамонт.
   "Вещная вещь, - похвалил Рубль, - только наклейку со стеклышка отдери".
   "Зачем? - удивился Чиган. - Это ж фирм`а!"
   "Только колхозники носят очки с фирменными наклейками".
   "Да?.. - Чиган принял обескураженный вид. - А с джинух нашивку тоже лучше спороть?"
   "Нет, на джинсах оставь".
   "А какая разница?"
   "Э-э-э..." - Рубль задумался.
   "Как все сложно!.." - усмехнулся Туча.
   Чиган поднял колено и повертел ступней:
   "Гляньте, какие колеса!"
   На черных туфлях с длинными носами блестели золотистые узорные пряжки.
   Рубль критически осмотрел обувь Чигана, кивнул головой:
   "Вещная вещь!.. А со шпорами тебе туфлей не предлагали?"
   "Не предлагали..." - с искренним сожалением ответил Чиган.
   Лучи от уличных фонарей еле-еле пробивали мглу и завесу из дождевых струй. Хлопнула дверца форточки где-то наверху. Грузовик с шумом проехал через огромную лужу, подняв волну. Чиган понюхал сигарету, но передумал ее закуривать и заложил за ухо.
   "А помните мильтона, который на педсовет приходил? - спросил Брюс. - Имя-фамилия у него еще такие..."
   "Батый Мамаевич Чингисханов, да!" - хохотнул Чиган.
   "Тогда уж Мамай Батыевич", - поправил Туча.
   "Смуглый такой? - Рубль чуть прищурил один глаз. - Ну и?.."
   "Так вот это он, кажется, сюда гребет", - Брюс мотнул головой в сторону перекрестка.
   Мужчина в болоньевом плащике с поднятым воротником и в кожаной кепке, надвинутой на лоб, приближался к детской площадке по узкой, вытоптанной через газон, тропе. Темный силуэт его фигуры плыл через пелену дождя, подсвеченную желтым светом. Зашел в беседку, снял кепку, тряхнул ею, сбрасывая капли, сказал: "Вот вы где... Здравствуйте, ребята! - чуть улыбнулся, внимательно оглядывая компанию. - "Худойбердыев, Рамзан Тимурович", - и протянул руку сначала Рублю, потом Туче, Брюсу, Чигану и Мамонту.
   "Руслан. Владимир. Витя".
   Чиган ответил на рукопожатие молча. Мамонт посмотрел на мужчину настороженно, исподлобья и буркнул: "Мамонт".
   "Вот такое лето в Латвии! - сказал Худойбердыев, надел кепку и критически обвел взглядом пространство за беседкой. - Но мне нравится. У меня на родине жарко и сухо. Но я сильную жару плохо переношу. Люблю, когда сыро и прохладно. Странно, да?"
   Парни пожали плечами, не выказав никакой радости по поводу сырой и прохладной погоды. А Худойбердыев посмотрел на свои летние туфли, приподнял один носок, затем другой, пошевелил пальцами, поморщился, ощущая ступнями мокрые и холодные стельки. И продолжил:
   "Я потому и поступил в Рижскую школу милиции, что климат мне здешний подходит. Но это, конечно, лишь одна из причин. А вторая... у нас, в Средней Азии, милиционером стать, мягко говоря, сложновато. Я ведь из простой семьи!" - и Худойбердыев обвел парней взглядом, взывающим к доверию.
   "А что, там милиционерам платят больше?" - спросил Туча, он подпирал плечом столб беседки.
   "Нет, - ответил Худойбердыев, - платят милиционерам везде одинаково. Но доплачивают по-разному".
   Рубль громко рассмеялся, откинув голову назад: он первым из парней понял шутку Худойбердыева. И Худойбердыев решил, что настал подходящий момент для более откровенного разговора:
   "А как вообще дела, ребята? Как жизнь молодая?"
   "Хороши у нас дела, - Рубль сразу напрягся, глаза чуть сузились. - И жизнь у нас классная. Какую мы жизнь сами себе выбрали, ту и живем".
   "А-чо мы во-бще такого сделали?" - спросил Чиган, сунул руки в карманы, задрал подбородок и посмотрел на Худойбердыева нахально.
   "Почему сразу сделали? Просто интересуюсь. Нам небезразлично, как живет наша молодежь. Вы ведь молодежь?"
   "Да, - кивнул Рубль. - А нам, это кому?"
   "Нам, это взрослым. Комсомолу. Партии. Стране в целом".
   "Милиции..." - протянул Чиган с ехидцей.
   "Да и милиции, - сказал Худойбердыев очень серьезно и посмотрел Чигану в глаза. - Милиционеры тоже члены общества, у них тоже есть дети. Такие, как вы".
   "Ну, ебти! Моя милиция меня бережет..." - ухмыльнулся Мамонт. Он стоял у Худойбердыева за спиной.
   Худойбердыев, не оборачиваясь всем телом, только чуть повернув голову, сказал, едва разжимая губы:
   "Молодой человек... Во-первых, не выражайтесь грубо. Особенно в присутствии старших. Во-вторых, не повторяйте избитых фраз. В-третьих, да, бережет. И крепче, чем вам представляется. И, в-четвертых, не стойте у меня за спиной! Не люблю..."
   Последние две фразы были сказаны таким тоном, что Мамонт хоть и с ухмылкой, но все же вышел из-за спины Худойбердыева и присел на бортике беседки, рядом с Брюсом. Шмыгнул носом, напялил на голову пластмассовую дужку наушников, надавил на кнопку плеера.
   "Отремонтировал?" - громко спросил Брюс, приблизив губы к уху Мамонта.
   Мамонт вздрогнул и отшатнулся:
   "Чо-ты орешь так?! Да, отремонтировал. Выпендрежный кекс, но дело знает. На, послушай..." - Мамонт снял наушники и протянул их Брюсу. Когда Брюс прижал мягкие губчатые подушечки к ушам и вслушался, покачивая головой, Мамонт до упора крутанул колесико на боку плеера, прибавив громкость. Брюс заорал, сорвал наушники, двинул Мамонта локтем в грудь. Мамонт качнулся назад, но удержался на перилах, схватившись за столбик. Брюс треснул Мамонта по пальцам ребром ладони, пальцы разжались, Мамонт, перекувыркнувшись через спину, оказался на мокрой траве; он тут же вскочил и жизнерадостно расхохотался; прядь мокрых волос закрывала ему глаза, к носу прилепились кусочки древесной коры и темные травинки. Мамонт распахнул руки широко, улыбнулся Брюсу, сказал: "Ну, все... Мир-мир!" Брюс впечатал правую пятку в левую ладонь Мамонта, и тут же, не опуская бедра, ударил носком в правую ладонь. Поправил воротник, пригладил волосы и с невозмутимым видом сел на бортик. Мамонт подул на руку, потряс ею в воздухе: "Прям по пальцам засадил..."
   Худойбердыев с уважением посмотрел на Брюса, покачал головой, сказал:
   "Впечатляет... Спорт, это хорошо! Но я отдаю предпочтение борьбе. Опытный борец легко поймал бы твою ногу и тогда..."
   "Пусть попробует кто-нибудь поймать мою ногу", - ответил Брюс.
   Худойбердыев изобразил на лице скептическую гримасу:
   "Уверенность в себе, это хорошо. Но излишняя самоуверенность опасна... Не хочешь ли встретиться со мной в спортзале? Покажу, что могут противопоставить умелые борцы таким резким ребятам, как ты. И кое-чему научить могу... Разнообразишь арсенал".
   Брюс не ответил, не шевельнул ни одним мускулом, но во взгляде его появилась заинтересованность. В беседку зашел Мамонт, вытер ладони о штаны, провел по лицу рукавом, откинул мокрую прядь назад. Сказал Брюсу: "Ты, говорю, мне прям по пальцам засандалил, монгол ты гребучий! - и, расщеперив ладонь, показал ее Брюсу. - Уже пухнуть начали".
   "Я же предупредил: при мне не выражаться!" - сказал Худойбердыев.
   Мамонт открыл было рот, чтобы надерзить, но передумал, лишь бросил в глаза Худойбердыеву колючий взгляд и с хмурым видом уселся на лавочку. Проверил, работает ли плеер, но тут же выключил его. "Пасти нас теперь будете?" - спросил Мамонт Худойбердыева, разминая пальцы правой руки.
   "Ну, зачем так?.. - Худойбердыев строго посмотрел на Мамонта. - Не пасти, а приглядывать. Если надо - помогать. Имеем для этого ресурсы... Книга у тебя там?" - Худойбердыев повернулся к Рублю.
   "Да. Книга".
   "Можно полюбопытствовать, какая?"
   "Ну, вот, уже обыски начинаются... Да, конечно, смотрите!" - Рубль задрал майку и вынул пакет из-за пояса.
   "Нет, это еще не обыск... - Худойбердыев дружелюбно улыбнулся. - Просто книжки люблю". - Он раскрыл пакет, достал томик, обернутый газетой, посмотрел на фотопортрет лысого мужчины и, раскрыв книгу наугад, пробежал глазами по странице и прочел вслух несколько строк, четко выделяя каждое слово и делая паузы на знаках препинания: Новый отряд, состоявший из лучших воинов, одетых в полную парадную форму, вышел им навстречу. Железные наконечники копий, начищенные красным песком, сверкали, как штыки у европейских солдат, а древки были отполированы кварцем. Широкие пояса из манчестерской хлопчатобумажной ткани опоясывали талию и бедра черных воинов; браслеты из латуни были надеты у них на руки и на ноги и сверкали, как золото; волосы, смазанные смолой акации, смешанной с красной глиной, высоко вздымались над головой, напоминая меховые шапки наполеоновских гренадеров, и, наконец, у каждого воина перемычка между ноздрями была проколота щетиной дикобраза, что издали походило на лихие усы.
   Худойбердыев бережно закрыл томик, сунул его в пакет и вернул Рублю со словами: "Луи Буссенар. Похитители бриллиантов. Отличная книжка!"
   Туча удивленно поднял брови вверх.
   "А вам не попадалась такая книжка - Над пропастью во ржи?" - спросил Худойбердыев.
   "Про колхозы?" - спросил Рубль.
   "Нет, - сказал Худойбердыев. - Про молодежь. Про американскую, правда... но все равно интересно".
   "Про американскую, Рамзан Тимурович, это тем более интересно!" - сказал Рубль.
   "Вот-вот, дам почитать!.. Книгу можно толковать по-разному... Но у меня есть собственная мысль. Подростки, допустим, играют в поле, во ржи. Бегают, смеются. И не замечают, что неподалеку - пропасть. И порой приближаются к ней слишком близко... И тут важно, чтобы нашлись взрослые люди... не обязательно родители... которые, зная об опасности, не дали бы сделать молодым людям роковой шаг в пропасть. Из которой нет возврата!.. Если надо, поставить красные флажки. Если надо, забор. А если и забор не препятствие, удержать грубой силой. В паре шагов от гибели... Мысль моя понятна?"
   "Ну, так себе", - ответил Рубль.
   "Ничего. Свои дети появятся, станет понятней... Так книжку дать? Прочтете по очереди".
   "Давайте, чего уж... А где вас найти?"
   "Я сам вас найду. И легко. Но и номера телефонов дам. И рабочего и домашнего. Звоните, не стесняйтесь. И если совет нужен, и если беспокоит что... Да и просто так, поговорить, о жизни, о спорте, о литературе - звоните".
   Худойбердыев достал из внутреннего кармана плаща толстый блокнот и стальную авторучку. Неторопливо вывел на линованном листе два ряд цифр, написал свое имя, отчество и фамилию, перегнул и оторвал клочок. Задумался на пару секунд и протянул бумажку Рублю.
   "Руслан! На тебе ответственность... как на старшем".
   "По званию!.." - хохотнул Чиган.
   "У нас не милиция, - сказал Рубль. - На старших и младших не делимся", - но листок все же взял и, небрежно скомкав, опустил его в нагрудный карман джинсовой рубашки.
   Худойбердыев вышел из беседки, обернулся. - Пока ребята! До встречи".
   Он прошел через освещенный желтым светом фонаря участок тропы и скрылся в темноте за стеной из дождя.
   "Занятный дядька", - сказал Туча.
   "Ничего занятного, - сказал Чиган. - Обыкновенный стукач".
   "Вообще-то - мильтон", - возразил Рубль и сунул пакет с книгой подмышку.
   "Мильтон, стукач... Какая, на хрен, разница?"
   "Стукач - хуже".
   "По мне, так однохуйственно".
   "А вроде ничего мужик?.. - сказал Туча. - На гада не похож".
   "Да, вы что, не понимаете?! - взвился Чиган. - Занятный дядька, ничего так себе мужик!.. Они что там, в мусарне, совсем, думаете, тупорылые, чтоб распоследних гандонов к нам присылать?! Они прислали вот такого... свойского, правильного... чтоб мы уши развесили и сопли распустили!.. Помогать он нам собрался... А в каком таком мы деле перетрудились, чтоб мусора нам на помощь вприпрыжку скакали? Вы думайте, блядь, мозгами! Или что там у вас вместо..."
   "Думаешь, про точку пронюхали? - спросил Рубль озабоченно. - Так быстро?"
   "Понятия не имею... Но и ты не держи себя за самого верченого деловара на районе. У нас тут люди разным промышляют... Мы... и какая-то там фарца... это мелочь для мильтонов. А вот, если кто валютой балуется или ширевом, стволы толкает, иконы, цацки ворованные, рыжьё... вот это серьезные птицы. За таких орлов мусорам звезды на погоны лепят и медали дают".
   "Да, ты раскрой мне эти секреты, раскрой, - сказал Рубль иронично. - А-то я вроде как не в курсе".
   "А если ты в курс`ах, то и понимать должен!.. - Чиган аж подпрыгнул и взмахнул руками, как будто пожелал взлететь. - Мусарь лапшу на уши вешает. Молодежь-хуедежь! Помогать-наблюдать! Выс-худ-ж-ственную литературу, бляха-ебаха, обсудим!.. А он нас просто охмуряет. Чтоб мы растеклись, как медузы на газоне, а он потом бы через нас все вынюхивал".
   "Ну, Чиган... книжку-то можно у него взять?! Ты, наверное, Парижских тайн насмотрелся..."
   "Книжку - возьми. Бери, что хошь! Только если кого-то из окрестных воротил начнут тепленькими из коек брать, и они узнают, что кто-то из нас перед этим слишком часто с мильтонами о литературе перетирал, то могут сделать выводы - не дураки. И поднимут нас тогда на вилы, не особо вникая".
   "Чиган, - сказал Рубль, иронично прищурившись, - можно я тебе поаплодирую?"
   "Да, - подхватил Мамонт, - такую речуху задвинул, у меня аж сироп в груди пузырями пошел. Дай, я тебя обниму за твои прямые слова, брачка ты мой!" - Мамонт вскочил со скамейки и повис на Чигане, обхватив его за плечи.
   "Ты, Чиган, куда после вечерки надумал? - спросил Рубль, усаживаясь на место, которое освободил Мамонт. - Я бы посоветовал тебе в артисты идти. Завораживаешь!"
   Мамонт достал из заднего кармана джинсов складной нож, раскрыл его, направил лезвием в пол и разжал пальцы; нож воткнулся в деревянный пол и завибрировал.
   "Может, пока дождь, в ножички сыграем?" - предложил Мамонт и обвел всех взглядом.
   "В солдатики еще сыграйте", - отозвался Рубль, а остальные промолчали, со скукой всматриваясь в темень и пелену дождя.
   "Серьезный... - Мамонт мотнул головой в сторону Рубля, который в глубокой задумчивости рассматривал стертые доски пола у себя под ногами. - Не по годам!"
   "Чапай думает..." - сказал Чиган, и Рубль прыснул, сбросив маску серьезности.
   "Что ж я сказать-то хотел?.. Вот ведь сбили с мысли..." - Рубль потер ладонями виски.
   Чиган медленно повернул голову к плечу и, тихо цедя слова сквозь зубы, обратился к Мамонту, стоявшему чуть позади: "Молодой человек, во-первых, не стойте у меня за спиной... Не люблю!" И голосом и манерой Чиган точно скопировал Худойбердыева. "Охуеть, как страшно!" - осклабился Мамонт. "А во-вторых, попрошу при мне не выражаться грубо, - сказал Чиган. - Не люблю". Рубль расхохотался: "Ну, точно артист, круче Хазанова".
   Чиган, довольный успехом своего выступления и польщенный одобрительными возгласами, обвел друзей победным взглядом.
   "А дождь-то кончился", - сказал Туча. Брюс выставил ладонь за купол беседки и согласно кивнул. Две вороны, каркая, перелетели с одной крыши на другую. Мамонт закурил и обратился к Рублю: "Ну, старшой, раз назначили, командуй, куда теперь?" Рубль брезгливо отмахнулся от дыма: "Не пыхти в мою сторону... Я бы все-таки поговорил о делах". Мамонт ощерился: "Дела у прокурора, а у нас... делишки". Чиган придал лицу сурово-отеческое выражение: "А в третьих, молодой человек, не повторяйте избитых фраз! Не люблю..." - но его очередная пародия на Худойбердыева уже не произвела эффекта, и Чиган снова превратился в простоватого, веселого паренька, как будто скинул маску: "Может в Железку? Там, говорят, новая цветомузыка. И шары такие повесили, зеркальные. Шары крутятся, и зайчики по всему залу, тинь-тинь-тинь..."
   "На фиг Железку! - сказал Туча. - Что там делать? На рожи цыганские смотреть?.. Чиган, извини, к тебе это не относится".
   "А я к себе и не отнес... Я - латыш".
   "Латыш-крепыш-мальчиш... - передразнил Мамонт. - Туча не хочет в Железку, потому что прошлым летом пиздюлей там жирных словил".
   "Не я, а те, кто на меня рыпнулись, словили... От меня!"
   "Да, уж видел я твою рожу..."
   "Ну, ты ведь рож моих противников не видел!.."
   "Их что, несколько было?"
   "Вообще-то пятеро. Но трое сразу перессали, когда я двоим другим по лобешникам с двух рук закатал, и прижались молча к стеночке, не дергались... Только с двумя пришлось возиться".
   "Тебе повезло, что трое перессали... А-то бы замесили тебя впятером, это как два пальца... Против пятерых не попрешь, хоть-ты-хто! А-то исподтишка и в бочину перышко всадил бы кто... Так пошли, отыграемся там на ком-нибудь, а?"
   "Вообще, у меня позже встреча... с девушкой..." - признался Туча и смутился.
   "Бля, а ведь у меня тоже! - воскликнул Чиган и стукнул себя кулаком по луб. - Как же я забыл? Спасибо, брачка, напомнил".
   "И у меня - встреча. С девушкой", - подал голос Брюс.
   "Не с Плаксой ведь, нет?" - спросил Чиган и хитро подмигнул. Брюс махнул рукой.
   "Ну, вот, - сказал Рубль, - Чиган девок меняет, как трусы, это всей Фриче известно. За Брюсом девки сами бегают. Даже Туча себе подругу нашел..."
   "Почему даже?.." - спросил Туча обиженно.
   "Окей! Туча наконец-то познакомился с девушкой. Так лучше?.. Только я и Мамонт - одинокие, никому не нужные..."
   "А Виктор уже в море ушел?
   "Вот в том-то и дело, что нет... Может, к Верчику подкатить?"
   "К Верчику-Перчику? А не пошлет?"
   "Смотря, как подкатывать... И мы теперь при деньгам. Есть чем биксу умаслить... Но на дискач я с тобой, Мамонт, вдвоем точно не пойду. Если ты опять распсихуешься, я тебя в одиночку унять не сумею".
   "Я бухать пойду", - ответил Мамонт
   "Ладно. Ты бухать, а я - думать. Каждому свое".
   Рубль втиснул пакет с книгой между ремнем и животом, застегнул молнию на ветровке доверху, поднял воротник, поручкался со всеми и, заметно прихрамывая, ушел во влажную темноту.
  
   Солнце твоё
  
  
   Раз
  
   Кровавого цвета полосу на западе прореживали желтые и оранжевые нити. Темнели пилон и струны Вантового моста; сияли гроздьями круглых шаров фонари Каменного моста; чернел пятигорбый скелет моста железнодорожного, в монотонном ритме грохотал длинный состав из цистерн. В темной воде волнистыми пламенеющими клинками отражались лучи ночных фонарей. Промчался по реке военный катер с прожектором на носу и с трепещущим флагом на корме, поднял большую волну, волна шмякнула о камни набережной щепки и куски пенопласта. Силуэт супротивного берега приобрел фиолетовый оттенок, торчали из низких угловатых силуэтов крыш тонкие фабричные трубы. Старик в беретке с пимпочкой, опираясь на клюку, шел вдоль ряда скамеек, остановился у куста, осветил куст фонариком и стал сердито тыкать в куст клюкой. Потыкав, двинулся дальше, бурча себе под нос и шаркая калошами по асфальту.
   Туча приблизился к ограде набережной, осторожно уложил букет белой сирени на каменную тумбу, скрестил руки, облокотился на литой парапет и уставился на медленно текущую воду. Перевел взгляд на красные огоньки на верхушке пилона Вантового моста, проследил за такой же красной точкой, которая, мигая, ползла по небу. Туча постоял в задумчивости, оттянул рукав рубашки, взглянул на циферблат с зеленоватым люминофором. Поежился, расстегнул молнию наплечной сумки, извлек из нее мятую ветровку с капюшоном, надел. Присел на скамейку, посидел минут десять, равнодушно наблюдая за редкими прохожими, гуляющими по набережной, перекурил, бросил окурок в урну в форме амфоры, встал, прошелся вдоль ряда скамеек, еще раз посмотрел на часы. Вспомнил про букет сирени, оставленный на каменной тумбе; засунул цветы в сумку черенками вниз, соцветиями вверх. Спустился в подземный переход, вышел у гранитного памятника трем солдатам, стоящим на вытяжку спинами к друг другу, распахнул дверь телефонной будки, нашарил в кармане среди мелочи двушку, крутанул диск аппарата.
   "Здравствуйте, Наташу позовите, пожалуйста".
   "А кто ее спрашивает и так поздно? Наташи нет дома".
   "Владимир беспокоит. А-а?.."
   "Наташа уехала в Юрмалу к подруге. Вернется завтра. Передать что?"
   "Нет, спасибо... Передайте, что я... что Вова звонил!"
   "Не звони больше так поздно, Вова".
  
   Усатый мужчина с внушительным пузом повесил трубку, заложил большие пальцы за подтяжки, оттянул их и отпустил. Подтяжки щелкнули по жирным животу и груди под белой майкой-безрукавкой. На левом плече у мужчины была выколота зеленоватой тушью русалка. Мужчина обратился к крутобедрой и грудастой темноволосой женщине в ситцевом халате в цветочек, которая чистила синий милицейский китель платяной щеткой:
   "Сегодня Вова, вчера был Антон, позавчера - Сергей!.. Кто будет завтра?"
   Женщина не ответила, опустила щетинку щетки в тазик с водой, стала тереть ткань еще более усердно. На голове у женщины подрагивали алюминиевые бигуди.
   "Кого мы растим, Тата?"
   Женщина оставила китель в покое, посмотрела на мужа круглыми удивленными глазами:
   "Я тебе говорила, Эрик, нельзя держать детей в такой строгости, они потом, как с цепи срываются. Не удержишь".
   "Да?.. Хм-м... Надо бы этой ее подруге... как ее?.. позвонить, проверить".
   "Мариной подругу зовут. Я уже звонила".
   "Ну?"
   "Что, ну? Младшая сестра Марины сказала, что девчонки ушли гулять на море".
   "Вдвоем? На ночь глядя!"
   "Нет, конечно. Там у них целая компания девчонок, юрмальских каких-то..."
   "Компания из одних девчонок? Так я и поверил!"
   "Ну-у... Верь не верь, а правды они тебе не скажут".
   "Черт!.. Растишь, растишь доченьку, а потом всякие уроды к ней елдаки свои тянут!"
   "Ну, а ты сам разве не тянул?.. И почему обязательно уроды?"
   "Я, между прочим, тянуть-то, может, и тянул, но настроен я всегда был серьезно. Думал о создании крепкой семьи".
   Женщина прыснула от смеха в кулачок; повесила китель на деревянные плечики, расправила лацканы, пару раз провела по ткани щеткой, и разместила китель на вешалке, между форменными милицейскими брюками и серым костюмом-двойкой. Лукаво посмотрела на мужа, приблизилась к нему, держа щетку в левой руке, правой погладила мужа по боку, прижалась к мягкому пузу низко висящей грудью. Мужчина обеими ладонями похлопал женщину по массивным ягодицам.
   "Наташка сказала мне: если будем ее ограничивать, - тихо произнесла женщина, - то она уйдет из школы, поступит в какой-нибудь техникум... в какой-нибудь другой республике... и пустится там во все тяжкие".
   "М-да!"
   "Вот тебе и м-да... Так что лучше уж пусть здесь, поближе к дому, чем в другом конце страны... в студенческой общаге, - голос женщины утих до шепота. - Вот уж где самый разврат. И, что еще хуже, пьянство".
   "А если в подоле?.."
   "Не, не принесет, я ее обучила..."
   Мужчина взял женщину за плечи, чуть отстранил и ошарашенно, округлив глаза, уставился на нее.
   "...а чуть что, - женщина продолжила как ни чем ни бывало, мягко улыбаясь, - виновника сразу женим... На что тебе власть дана? Наденешь мундир с погонами, фуражку, пистолет к боку прицепишь - и в загс женишка, за ушко... И не пикнет!"
   "А если такой козел окажется, что я сам его в зятья не захочу?"
   "Ты серьезно?.. Ты к Наташе-то присмотрись! Разве такая видная краля выберет себе козла?"
   "Ну, любовь, сама знаешь..."
   "Знаю, знаю!" - женщина прижалась к мужу еще крепче, обхватила его свободной рукой за шею; а он осторожно сжал ягодицу жены, а другой ладонью провел вниз по спине, вдоль позвоночника. Женщина откинула голову назад, а затем привстала на цыпочки и с жадностью впилась мужу в нижнюю губу.
   Звякнули бигуди, ворот халата скользнул с плеч. Платяная щетка со стуком упала на паркет.
  
   Туча вернулся на набережную, побродил вдоль парапета минут пятнадцать, посматривая на часы. Вертел головой, вглядываясь в темноту. Протер стекла очков платком. Пересек газон, подождал пока проедет грузовик с фургоном, светящий множеством больших и малых фонарей, перебежал, придерживая сумку, дорогу, углубился в переплетение узких, слабоосвещенных улиц между четырехэтажными домами; пересек трамвайные пути и оказался у темного парка, и зашел в его, шумящую листвой могучих деревьев, темень через высокую каменную арку. Со стороны детской площадки слышался смех и отрывочные возгласы, хрипел кассетный магнитофон: стоны Розенбаума о суке подколодной, которая заслужила перо под ребро, разносились по парку, пустующему в этот час. В другой бы раз Туча обогнул бы детскую площадку, где резвилась чужая компания, обошел бы парк по периметру. На территорию парка в ночное время претендовали ребята с Шайбы и Космоса; как они там делили парк, с большой или с малой кровью, Туча не знал, но чужака, - да если б еще узнали, что он с Фричи, - ни та, ни другая компания не пропустила бы мимо просто так.
   Но сейчас, сердитый и раздосадованный, Туча снял очки, зажал горящую сигарету в зубах, свернул на центральную аллею и потопал по асфальту, освещаемый с двух сторон желтоватым светом фонарей на высоких столбах. Туча на ходу расстегнул сумку и нашарил на ее дне свинчатку, отлитую в форме буквы Т, и зажал свинчатку в кулаке, так, чтобы ножка буквы Т выступала разящим бивнем между указательным и средним пальцами. Туча шел с наглым видом, дымя сигаретой, закинув левой рукой сумку за спину, а правый кулак, со свинчаткой держал напряженным в кармане. Пальцы взопрели и свинчатка стала скользкой. Надо было обернуть рукоятку платком, - подумал Туча, - но уж поздно. Приблизившись к детской площадке, Туча замедлил шаг и кинул презрительный взгляд на тускло освещенный пятачок со скамейками, песочницей, качелями, металлической горкой и деревянной беседкой-грибком. Две девушки с короткими стрижками, сидевшие на качелях, перестали хохотать и дрыгать ногами, и уставились на Тучу. Парень с магнитофоном на колене, сидевший под грибком, посмотрел на Тучу исподлобья, сплюнул себе под ноги, растер плевок носком кроссовки Адидас. Его сосед, не сводя глаз с Тучи, отхлебнул из полупустой пивной бутылки и негромко рыгнул. Два парня рядом с качелями отпустили цепи, за которые держались, раскачивая девушек. Один из парней курил, и именно он произнес: "Старый, угости девушек сигаретами!" - Туча остановился, посмотрел на парня, подавшего голос, злым немигающим взглядом, глубоко затянулся, выпустил струю дыма в сторону парня, ответил: "Не курю", - и бросил длинный окурок на песок под качели. И очень медленно, вразвалку пошел прочь. Никто не окликнул его, никто не стал догонять. А жаль, подумал Туча. Он еще ни разу не бил человека свинчаткой и сейчас ему хотелось проверить, насколько это грозное оружие. Плач Розенбаума об одесских жиганах сменился его же гиканьем о донских станичниках. Туча пересек парк по диагонали и ступил на проезжую часть. Влево дорожное полотно вело к фабрикам и заводам: изломанные силуэты промышленных зданий чернели на фоне бордово-синеватого неба, высокие тонкие металлические и короткие толстые каменные трубы выпускали светлые и темные струи дыма, клонившиеся вбок. А если двинуться по дороге вправо, то окажешься на бульварном кольце с пятиэтажными домами, украшенными каменными цветами, фруктами, виноградными лозами, геометрическими орнаментами, маскаронами и медальонами, фигурами горгулий, древнегреческих жриц и атлетов. Но Туча пошел прямо, по растрескавшемуся тротуару улицы Маукас, застроенной двух и трехэтажными покосившимися домишками, деревянными и кирпичными, с двух и односкатными острыми крышами, устланными жестью, зеленовато-бурой из-за окиси и мха.
  
   Впереди темнели два продолговатых силуэта. Туча надел очки, разглядел мужскую и женскую фигуры. Узнал Чигана со спины, по кудрявой голове и по характерной расслабленной, чуть вихляющей походке: мышечная волна начиналась в ступне, пробегала по спине и угасала в плечах. Девушка качала круглыми бедрами, подол широкой плиссированной юбки вился вокруг коленок; распущенные темные волосы развевались на ветру. Чиган обнял девушку за талию, притянул к себе, девушка охотно прижалась к Чигану, положила руку ему на бедро, уцепившись большим пальцем за ремень на брюках. Туча собрался было свернуть в переулок, чтобы не смущать друга, но Чиган обернулся раньше: "А я-то чую, кто это за нами плетется... Туча, здорово!" Обернулась и девушка, отвела спутанную прядь волос с лица. Туча приблизился и, стараясь не смотреть Чигану в глаза, обратился к девушке:
   "Наташа! Почему ты здесь?"
   "А где, интересно, я должна быть?" - девушка наклонила голову набок и подняла черную изломанную бровь.
   "Как это где! Мы же договорились..."
   "Э-э-э, - Чиган перевел недоуменный взгляд с Тучи на девушку и обратно. - Не понял! С кем тут кто и о чем договаривался?"
   "Тебя это не касается", - резко сказал Туча, не глядя на Чигана.
   "Меня? Не касается? Ну, фига ж себе! Брачка, я-чо-т не врублюсь... - Чиган убрал руку с талии девушки, взял ее за локоть и развернул к себе. - Наташ-к-чо-за-дела?"
   "Не дергай меня!" - Наташа скривила губы, выкрашенные искристо-малиновой помадой, раздраженно высвободила руку; посмотрела вверх и вбок, на крышу ближайшего здания, как будто увидела там нечто интересное.
   "Непонятки какие-то..." - Чиган внимательно посмотрел на Тучу и прищурился.
   "А по мне, так все понятно, - Туча вынул из сумки букет сирени, с хрустом переломил его пополам, сжал соцветия в кулаке, сминая их в липкую кашицу, отшвырнул изувеченный букет на середину проезжей части, отряхнул ладони, отстранил Чигана с дороги, пихнув его плечом и, сопя, двинулся прочь. Через десять шагов обернулся: Хорошо вам погулять сегодня!.. - Поправил очки, съехавшие на кончик носа. - Тебе, Чиган, всех девок на свете надо и сразу, да?.." - и, не дожидаясь ответа, свернул под ближайшую каменную арку.
   Чиган посмотрел на девушку вопросительно, развел руки в стороны: "И-чо?.." Снял с ворота рубахи солнечные очки, надел их. В стеклах бликами отразился свет ночного фонаря.
   Девушка помолчала, думая о своем, повертела ногой, разглядывая острый носок лаковой зеленой туфельки. Затем с лукавством взглянула на Чигана; и на лице девушки появилась легкая, еле заметная улыбка, выражавшая довольство.
  
   Туча топал проходными дворами. Он чуть не споткнулся в темноте о деревянный ящик. Туча поднял колено повыше и гневно опустил стопу на ящик; раздался сухой хруст ломающихся дощечек. Запустил руку в сумку, нашарил там свинчатку, сжал ее в кулаке, приблизился к кособокому дровяному сарая со щелями между старых досок, с размаху ударил по доске, доска сломалась, как сахарная. Метнулась с крыши кошка, сиганула через забор. Туча сломал еще несколько досок, вкладывая в удары всю злость, сарай накренился еще сильнее, с крыши соскользнул здоровенный кусок гниловатого дырявого рубероида и мягко опустился на голову Тучи. Парень зафыркал, стряхивая с лица песчинки, засохшие листочки, травинки, древесные и картонные ошметки; чихнул пару раз из-за пыли, попавшей в ноздри. Откуда-то сверху раздался сердитый мужской голос: "Кто это там стучит? Я-щас как постучу! Я-щас как выйду да и по голове кому-то постучу..."
   Туча, пятясь, отступил на середину двора и задрал голову. Один из пятиэтажных домов нависал над двором слепым брандмауэром, на стенах трех других домов несколько окон светилось, но створки их были плотно закрыты. Туча повертел головой, всматриваясь в темные окна, но не смог определить, откуда прозвучал голос. "Давай, мудон, - крикнул Туча, - рискни".
   Никто не отозвался, Туча уселся на широченную, с изрубленным верхом, колоду у дровяного сарая, печально вздохнул, уставился на ботинки. Заметил, что шнурки развязались, нагнулся, завязал. Вытер пот с лица платком, вытер платком влажную свинчатку, повертел ее в пальцах; подумал, что, может, кто-нибудь, названный мудоном, все-таки выйдет, но никто не вышел; и через десять минут Туча надел очки, сунул свинчатку в сумку, достал оттуда кулек шоколадных конфет Чайка - фруктовая помадка в шоколаде, - и две бутылки лимонада, Байкал и Тархун. Сковырнул с помощью дверного ключа крышку с Байкала и залпом, задрав голову, выдул всю жидкость из бутылки, бросил бутылку через плечо. Пузырьки газа щекотно ударили в нос, Туча фыркнул и подтер пальцами влагу под ноздрями. С жадностью съел все конфеты, роняя фантики себе под ноги. Хлебнул Тархуна, поморщился: после конфет лимонад показался очень кислым.
  
   Чиган зацепил большие пальцы за ремень на джинсах. И отставил ногу в сторону, так, чтобы лакированная туфля и золотистая пряжка на ней ярче заблестели в свете фонаря.
   Чиган обнял девушку, прижал ее тело к стволу старого дерева; кору пересекали глубокие борозды, нарост, образовавшийся на месте сломанной ветви, впилась девушке под лопатку, и девушка сказала: "Полегче!" Спросила: "А тебе зачем ночью солнечные очки?" Чиган ответил: "Это ж фирм`а!" Медленно поводя бедрами из стороны в сторону, он добился, чтобы ноги девушки постепенно разошлись в стороны, и прижался животом к ее животу. Поглаживая бедра девушки, Чиган легонько толкнул бедра девушки своими бедрами.
   "Эй, ну, же! - девушка сильно уперлась ладонями Чигану в грудь. - Что там у тебя?.. Как палка!"
   Чиган перевел дыхание и ответил:
   "Пистолет".
   "Какой еще пистолет?" - девушка, воспользовавшись моментом, свела ноги вместе.
   "Обыкновенный пистолет, - ответил Чиган. - Можешь потрогать". - Он схватил ладонь девушки и направил ее вниз.
   "Не хочу я тебя там трогать", - сказала девушка, но все же дотронулась и сказала: "Палка? Камень? Зачем?"
   Чиган вздохнул, отстранился от девушки, сунул руку в правый карман джинсов-бананов, вынул маленький черный пистолет и, направив дуло вверх, поводил им перед глазами девушки:
   "Наташа, знакомься, его зовут Вальтер".
   "Ой! - удивилась она и отстранилась. - А настоящий?".
   "Конечно, не шоколадный. - Чиган сунул оружие за брючный ремень и упер руки в бока. - Ты же дочь мильтона, и должна отличать настоящий пистолет от игрушечного".
   Девушка перевела взгляд с пистолетной рукоятки на лицо Чигана:
   "Еще чего!.. Мне папа оружие в руки не дает. Он вообще с пистолетом не ходит. Он ведь простой участковый..."
   Чиган резко выхватил пистолет из-за ремня, чуть присел на одно колено, направил дуло в сторону куста, издал ртом звуки: ту-дуф, ту-дуф, ту-дуф. Понюхал пистолет, оружие пахло металлом и маслом. Девушка спросила иронично: "И что, вкусно пахнет?" Чиган ответил серьезно: "Очень". Чиган любовался пистолетом. Девушка шагнула к Чигану, ухватила его за уши и повернула лицо Чигана к себе:
   "На меня смотри! У тебя - со мной свидание".
   Чиган переложил пистолет в левую руку, правой обнял девушку и чмокнул девушку в нос. Девушка засмеялась:
   "Так только пионеры целуют. А надо вот так!" - и присосалась к губам Чигана.
   Чиган запустил язык в рот девушке, а правую руку - под блузку, ощутил пальцами выпуклую родинку на талии, погладил ложбинку, образованную двумя длинными мышцами вдоль позвоночника, потеребил, как гитарную струну, пояс бюстгальтера. Через несколько минут девушка прервала поцелуй и отстранилась:
   "Там у тебя что, еще один пистолет?"
   "Может быть, - ответил Чиган. - Проверь, потрогай".
   "Не хочу я тебя там трогать", - сказала девушка, но все же опустила руку.
   "О-о-о!" - выдохнул Чиган восторженно.
   "Это не очень похоже на пистолет", - улыбнулась девушка.
   "Похоже, похоже... Только крупнее! - сказал Чиган. - Тебе понравится".
   "С чего бы это?.."
   "С того бы это!.."
   "Слушай, а если пистолет настоящий, то можешь ты из него выстрелить? Прямо сейчас".
   "Из какого из двух?"
   "Дурак!" - девушка резким движением головы откинула волосы назад. - Из настоящего".
   "Оба настоящие. И один другого стоит".
   "Из того, что у тебя в руке, дурак".
   "Нет, из этого не могу".
   "Боишься?.. Поблизости нет никого. В домах уже все спят. Ну-у, стрельни разок!.. Мне интересно, вон в тот фонарь попадешь?"
   Чиган оглянулся назад:
   "Наташ, это ж единственный фонарь на весь двор! Ты ж все-таки мильтонская дочка..."
   "Ну и что? Я тебя не заложу. Стрельнешь и убежим".
   "Место неплохое, темное. Жалко отсюда сбегать".
   "Для меня! Никогда не видела, как стреляют".
   "У меня только пять патронов..."
   "Так ты жадина!"
   "...их трудно достать. Может, лучше я из второго стрельну?"
   "Из какого второго?.. - девушка нахмурилась недоуменно. - А-а... тьфу ты, дурак!.. Нет, хочу, чтоб из этого, с пулями. Пулей - в фонарь. Попадешь? Давай!"
   "А потом из второго, да? В тебя..."
   "Сначала из этого... Докажи сперва, что умеешь стрелять!"
   "А потом из второго?! Да?.." - с надеждой спросил Чиган.
   Девушка прищурилась, закусила губу, задумалась, подняв прищуренный глаз к небу:
   "Вот попадешь в фонарь пулей, тогда я и посмотрю".
   "Нет, если попаду в фонарь, тогда точно, да?"
   "Что ты торгуешься со мной? Стреляй, давай!"
   Чиган отпустил девушку, отошел на два шага от дерева. Левой рукой потянул затвор на себя и обратно, направил дуло на продолговатый фонарь. Фонарь, заключенный в выпуклую решетку из темного металла, окутывал тополиную крону тусклым желтоватым светом. Чиган постарался совместить мушку с прицелом, но рука не держалась прямо, а мелко подрагивала и совершала небольшие, но постоянные движения, которые Чиган не мог остановить. Затаив дыхание, он дождался, когда мушка, пройдет точно под фонарем и постарался плавно нажать на курок. Но дуло дернулась вправо, раздался громкий звук куонг, пуля угодила в кирпич брандмауэра, взвизгнула, и рикошетом жахнула по жестяной крыше сарая. Чигана удивило, что у такого маленького пистолета оказалась такая сильная отдача. Чиган понюхал ствол, шевельнул ноздрями, втягивая острый пороховой запашок. "Гадство!" - он присел на одно колено, подпер локоть правой руки левой ладонью и, скорчив злобную гримасу, снова навел пистолет на фонарь.
   Наташа с испуганным лицом бросилась к Чигану, схватила его за плечи:
   "Все-все! Хватит уже! Грохот такой... Не надо больше. Перебудишь весь район. Я только один раз просила. Все, миленький, бежим отсюда!"
   Она вцепилась Чигану в ремень и потянула парня со двора. Они выскочили на улицу, оглянулись по сторонам: улица была пустынна. Понеслись через дорогу. "Ну, дай же мне руку!.." - сбивающимся голосом попросила девушка. Чиган протянул ей левую руку и потащил к ближайшей подворотне: "Там... проходной двор". На бегу Чиган косил глазом на колыхающуюся грудь девушки. Девушка мелко, как козочка, перебирая ногами, цокала на каблуках по асфальту, и едва не растянулся на тротуаре, споткнувшись о бордюр. "На дорогу лучше смотри!.." - выдохнула Наташа сбивчиво и придержала ладонью длинные волосы, падающие на лицо. Они нырнули в темноту двора и остановились только в следующем дворе, под раскидистой липой. Перевели дух по ее шумящей кроной, поглядывая друг на друга с заговорщицкими ухмылками. Наташа засмеялась, ткнула Чигана пальцем в правый сжатый кулак:
   "Ты с пистолетом в руке бежал! Вот уж кино... Может, спрячешь, наконец?"
   "Ах, да... - Чиган взглянул на пистолет удивленно, переместил рычажок предохранителя вниз и поспешно сунул пистолет в карман. Из другого кармана вытащил солнечные каплевидные очки и нацепил их на нос. Чмокнул девушку в крупную родинку на шее.
   "Ох, Бруно, - девушка приложила платок к своему вспотевшему лбу. - Бруно, эх, Бруно... Или Бруник? Брунчик, Бруня, Брунча, Брунченок... Как мне тебя звать?"
   "Зови меня Чиган".
   "Чиган, это не имя".
   "Зови меня так".
   Чиган обхватил девушку за талию и притянул к себе. Наташа увидела свое смутное отражение в зеркальной поверхности стекол.
   "Ты бы хоть, очки, что ли, снял!"
   "Не нравятся? Они модные!"
   "Нравятся. Но солнца сейчас нет".
   "Ты - солнце. Я слепну от твоих лучей".
   "О, нехило сказал!.. Но целоваться лучше без очков, - Наташа провела ладонью по щеке Чигана. - О, у тебя уже щетина, будь здоров, растет!"
   "Н-ну, дык!" - ответил Чиган гордо, снял очки и зацепил их за воротник.
   Они впились друг другу в губы минут на десять и, наигравшись трепещущими языками друг друга, посмотрели внимательно друг другу в глаза. Чиган сглотнул, сказал: "Помада у тебя вкусная..." Наташа откинула голову назад, прищурилась хитро. Несколько минут смотрела на лицо Чигана изучающе.
   "Я выстрелил из пистолета", - Чиган прервал молчание.
   "Ну и?.."
   "Ну-у? Что ну-у? Ты не попал".
   "Попал бы со второго раза, но ты меня схватила. Так что..." - и Чиган повел ладонью по животу девушки и остановил ладонь под левой грудью, обхватив и чуть приподняв ее вверх.
   "Надо было попадать с первого", - девушка сжала запястье Чигана и попыталась сдвинуть его руку вниз.
   "Наташ!"
   "Чо?"
   "Я же выстрелил. Как ты просила".
   "И?"
   "И теперь..."
   "И что теперь? Ты же не попал".
   "Да, что ты со мной торгуешься? Попал не попал... Уговор был о том, чтобы я только выстрелил. Иди-ка поближе!.."
   "Это ты со мной торгуешься. И не помню я никакого уговора. Выстрелил, так и флаг тебе в руки".
   "Н-ну, Наташ..."
   "Стоп... - девушка посмотрела на Чигана строго и уперлась кулачками ему в грудь. - Слушай, что я спросить-то хотела... А кто он тебе, этот жирный?"
   "Ты про Тучу? Не такой уж он и жирный. Увесистый, да".
   "Не важно. Так кто он тебе?"
   "Мне-то он друг. Хороший друг. А вот тебе он, интересно, кто?"
   "Никто".
   "М-да? А почему интересуешься им?" - Чиган посмотрел на Наташу с недоверием. Но девушка сделала невинные глаза, задумалась, закатив глаза к небу. Потом резко выпалила:
   "Чиган! Когда твой друг уходил, он вякнул про каких-то девок, которых у тебя до фига... Это каких, интересно, девок он имел в виду?!"
  
  
   Два
  
   Длинная деревянная, увитая диким виноградом, решетчатая, с резными балясинами веранда на втором этаже четырехэтажного дома освещалась цилиндрическим ажурным фонарем, вокруг которого трепетали пепельно-серебристые ночные бабочки. В крайне правом конце веранды висел сетчатый гамак. Посредине двора размещался сухой фонтан, три серых ангелочка с выщербленными крыльями, казалось, боролись за трубку, из которой должна была прыскать водяная струя. Возле фонтана валялся на боку трехколесный велосипед без седла. В углу двора вросла в грунт надтреснутая бетонная амфора, из ее горла торчали стебли с крупными овальными листьями, бурые цветы склонили перецветшие головы с острыми длинными лепестками.
   Мамонт пробрался через кусты жасмина, росшие обильно вокруг старой дикой яблони, и, спрятавшись за пахучими ветвями, застыл, устремив взгляд вверх. Вечер был теплым, но в кустах сохранялась прохлада. Мамонт, вспотевший, пока крался через заросли, поежился, обхватил плечи руками, напряг все тело и потоптался, чтобы согреться.
   Сквозь ограждение веранды и виноградные листья можно было разглядеть узкий прямоугольный стол и плетеные из тростника стулья, а также фигуры людей, сидевших за столом. Голубые джинсы, белый батник, цветастые шорты-бермуды, клетчатая рубашка, кожаные сандалии, рубашка в красно-желтую полоску, белые широкие штаны, туфли-сабо, серые брюки, черная майка в обтяжку, туфли-мокасины, светло-синее полупрозрачное платье, желтые босоножки, оплетенные ремешками икры, черная узкая юбка до середины ляжек, белая кофточка, красные туфельки на остром каблуке.
   Мамонт напряженно прислушивался к звукам, долетавшим до его убежища со второго этажа, пытаясь понять смысл фраз.
   "Приоткройте, пожалуйста, занавесь!" - раздался мелодичный женский голос. Рослый юноша в цветастых бермудах поднялся. На веранду вышла хрупкая женщина с шариком волос на голове.
   "Спасибо, Филипп!.. Да, поставьте поднос на середину..."
   Колыхнулось синее полупрозрачное платье, мелькнули тонкие бледные руки, блеснули под лучами фонаря светлые волосы. "Мама, ты просто волшебница!" - тоненько прозвенел девичий голосок, и Мамонт вытянул шею и затаил дыхание.
   "Спасибо-спасибо-спасибо-спасибо!" - юноши и девушки хором благодарили хозяйку.
   "На здоровье, дорогие! Леночка, я забыла нож. Сбегай на кухню".
   "Да, сейчас... Я надеюсь, ты посидишь с нами, мама".
   "И не надейся, милая. Каникулы-то у вас, а у нас с папой завтра обычный рабочий день".
   "Мы не будем сильно шуметь, Любовь-Игорьна, обещаем!" - сказал один из юношей.
   "Мы недолго..." - поддакнул другой.
   "Артур, да сидите хоть до самого утра. Не торопитесь, пожалуйста!"
   Несколько минут Мамонт слышал только стук ложечек по блюдцам.
   К перилам веранды подошел и облокотился на них тощий и сутулый юноше с презрительно-недовольным выражением на лице и острой косой челкой, свисавшей до подбородка, прикрывая один глаз. Юноша поставил на перила зеленую бутылку, сказал: "Полусладкое розовое придется сейчас очень кстати", - в голосе юноши преобладали капризные нотки. Он то и дело манерным жестом отводил прядку в сторону.
   "О, мальчики, да вы в последний год стали настоящими выпивохами!" - удивленно пискнул девичий голосок. И когда показалась сама девушка, тонкая, с длинными светло-русыми волосами. Мамонт прищурился, напрягая зрение и слух.
   "Лен, это не доза для шести человек. Только ради атмосферы!" - у сутулого между пальцев блеснуло острие штопора. Пробка вышла из горлышка с еле слышным звуком: чпок.
   "Лена, поэты не могут без вина!" - на перила облокотилась миниатюрная брюнетка с короткой симметричной стрижкой; две прядки волос, изгибаясь, лежали на скулах клинками. Брюнетка подставила чашку под розоватую струю. Презрительное выражение на лице сутулого юноши смягчилось неким подобием улыбки, довольно кривоватой, обнажившей острые, как у мелкого хищного зверька, зубки. Он наливал брюнетке вино, заложив свободную руку за спину и манерно изогнувши торс.
   "Да, Алина, ты права. Поэзия в вине! Если перефразировать известную фразу... Коллеги, где ваши кубки?" - воскликнул юноша и к нему протянулись четыре руки с чашками. Он разлил вино по чашкам, допил остаток из горлышка, положил пустую бутылку и штопор с застрявшей на нем пробкой в сине-красный пакет, обернул целлофан вокруг бутылки.
   "Но, Витя, неужели без вина поэту не обойтись?" - сказала Лена и осторожно отпила из чашки.
   Витя пожал острыми, тощими плечами, хмыкнул, спросил: "Вкусно?"
   "Вкусно!" - согласилась Лена.
   "Без вина, наверное, можно обойтись, но вот без чего не обойтись поэтам, так это без муз, - к перилам приблизился рослый юноша с длинными каштановыми кудрями поднял чашку: Елена, Алина! За вас! За наших прекрасных муз!" - и выпил свое вино залпом.
   "О, Филипп! Мы разве ваши музы?"
   "Конечно".
   "Умеешь ты польстить..." - Алина сделала небольшой глоток и одарила Филиппа томным взглядом.
   "Не льщу. Говорю правду".
   "Спасибо, Филипп!" - сказал Лена и перевела взгляд, полный ревности, с Филиппа на Алину и обратно.
   "А не устроить ли нам читак?" - очкастый юноша с крашенными в зеленый, фиолетовый и оранжевый цвета волосами вскочил на стул, а со стула на перила веранды, как петух на забор, и присел на корточки, разведя руки, как крылья.
   "О, читак, читак! Желаю читак!" - Алина захлопала в ладоши, подпрыгивая на носочках.
   "Только потише, Жан, я умоляю! - Лена оглянулась в сторону родительских окон. - У нас-то каникулы, а людям завтра на работу. У папы - совещание".
   "Я тихонько..." - Жан выпрямился во весь рост, стукнулся макушкой о деревянный брусок, чертыхнулся, уцепился согнутым локтем за столбик, запрокинул голову назад и задрал ногу вверх. И с легким подвыванием, меняя одну причудливую позу на еще более причудливую, произнес скороговоркой: ...кость в горле кость белая и кость черная... в море вымерли все роли выучили замучили... стаи журавлей ночью летели жмурились... вышли из дома запомнили рыжего клоуна белого серого медленно били...
   "Ой, Жан, Жан, это удивительно, - Лена прижала ладошки к щекам, - но тише, еще тише!".
   "Браво!" - Алиса поставила чашку на перила и хлопнула пару раз в ладоши. Жан понизил голос до шепота, и лишь изредка тонко взвизгивал: ...без водки бред в башке... и с водкой бред в башке... и девка есть водку пью... и как девки нет тоже пью...
   Алина улыбалась, распахнув темные блестящие глазищи, похохатывала, от чего ее грудь быстро поднималась и опускалась. Лена от смущения прикрыла нижнюю часть лица ладонями, не мигая, она удивленно и с некоторым испугом смотрела на извивающегося поэта.
   "Жана понесло, - сутулый Витя сохранял на лице презрительно-надменное выражение, а интонации голоса стали еще более капризными. - А если Жана несет, то это природная стихия. Неизвестно как пойдет и чем обернется. Помнится, однажды во время очередного читака, он вывалился с балкона. Хорошо, успел ухватиться за решетку, а то бы грохнулся с шестого этажа".
   "Русская литература осиротела бы..." - к перилам веранды приблизился полный низенький юноша с шапкой черных кудрявых волос. В руке он держал половинку пирожного с кремом, запрокинув голову, он отправил пирожное в рот, щеки его надулись, она стал жевать.
   "Что ты - мировая!" - язвительно процедил Витя.
   Мамонт смотрел, как полный юноша слизывает с пальцев остатки белого крема. Мамонт сглотнул слюну.
   "Давайте, перекурим, что ли?" - Жан спрыгнул с перил и уселся на них верхом.
   "Только дым на улицу выдувайте, - сказала Лена. - Папа-то не учует, он сам курящий, а вот мама..."
   "Мы, Лен, не беспокойся, мы как партизаны", - Жан достал белую пачку.
   Закурили все, кроме Лены и длинноносого юноши с огромной головой и хилым вялым тельцем. Юноша с вожделением пялился на бедра, ноги и спину Алины. Она это заметила, но сделала вид, что не заметила; повернулась к нему профилем. Мамонт раздул ноздри, ощутив аромат табачного дыма. Сунул руку в карман, достал из пачки сигарету, понюхал ее, размял между пальцами, еще раз понюхал. Сунул сигарету за левое ухо. Продолжил всматриваться и вслушиваться в происходящее на веранде.
   "От окраины к центру", - Филипп развернул бумажный рулон, вытянул перед собой стопку листов, мотнул головой назад так, что взлетели кудри, и низким бархатным голосом, не торопливо и ровно, не меняя громкости, темпа и интонации стал старательно декламировать:
   Вот я вновь посетил эту местность любви, полуостров заводов, парадиз мастерских и аркадию фабрик, рай речных пароходов...
   Филипп расправил плечи и вполоборота развернул торс. Лена смотрела на чтеца, распахнув глаза, завороженно. Алина щурилась и пускала тонкие струйки дыма. Ночные мотыльки пепельными хлопьями порхали округ фонаря. Большеголовый юноша отпил вино из горлышка, протянул бутылку пузатенькому брюнету. Мамонт переступил с ноги на ногу, почесал задницу.
   Предо мною река распласталась под каменно-угольным дымом, за спиною трамвай прогремел на мосту...
   Филипп перенес вес тела с правой ноги на левую. И отставил левую в бок. Лена теребила завязочки на вороте белой блузки с короткими рукавами. Алина затушила сигарету, обняла широкую стойку веранды, скрестила ноги, изогнула талию, выставила бедро.
   ...и кирпичных оград просветлела внезапно угрюмость. Добрый день, вот мы встретились, бедная юность. Джаз предместий приветствует нас, слышишь трубы предместий, золотой диксиленд в черных кепках...
   Мамонт, не мигая, смотрел на Лену, на ее белый профиль, светлые волосы и тонкие руки. Мамонт шлепнул себя по шее, ощутив острую боль от комариного укуса; Лена вздрогнула и, нахмурившись, посмотрела в сторону кустов; Мамонт осторожно отступил назад, за густую листву. Обнял кривоватый и бугристый ствол яблони обеими руками, прижался к шершавой коре щекой.
   ...словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном. В ярко-красном кашне и в плаще в подворотнях, в парадных ты стоишь на виду на мосту возле лет безвозвратных, прижимая к лицу недопитый стакан лимонада...
   Филипп поднял руку и стал ладонью отмахивать ритм, дирижируя сам себе. Лена обхватила плечи руками, запрокинула голову. Алина чуть улыбнулась, лишь краешками губ. Большеголовый юноша уставился на лопатки Алины; кудрявый брюнет уселся на плетеный стул, выудил из пакета закрытую бутылку, стал шарить вокруг в поисках штопора.
   До чего ты бедна. Столько лет, а промчались напрасно. Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.
   Витя тряхнул длинной челкой, отвернулся и зевнул. Заметил, что толстячок держит в руках непочатую бутылку, протянул ему штопор. Жан переместился за спину Филиппа и стал передразнивать его мимику и жесты. Лена посмотрела на Жана с укоризной, Алина сжала кулачок и погрозила им Жану. Филипп сделал паузу, обернулся, и Жан моментально выпрямился, сложил ладони на паху и придал лицу серьезное выражение, и Филипп продолжил.
   Значит, нету разлук. Существует громадная встреча. Значит, кто-то нас вдруг в темноте обнимает за плечи, и полны темноты, и полны темноты и покоя, мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою...
   Мамонт поежился, осторожно кхэкнул. Вытащил из-за пояса чекушку, отхлебнул из нее жгучую жидкость; куснул губу. Лена перевела мечтательный взгляд с Филиппа на фонарь, окруженный мотыльками. Толстенький брюнет вкрутил штопор в пробку, выдернул ее и понюхал, чуть отхлебнул из горлышка, почмокал губами, смакуя.
   ...пароходов огни и сиянье витрин, звон трамваев далеких, плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.
   Лена опять стала вглядываться в темноту за верандой. И Мамонту показалось, что девушка глядит прямо на него, и отступил еще на полшага, завинтил крышку на чекушке, положил ее на землю. Жан приник к юноше с длинной челкой и зашептал ему на ухо. Алина шикнула на них, Лена прижала указательный палец к губам и попыталась сделать строгий взгляд.
   ...Сколько лет проживу, ничего мне не надо. Сколько лет проживу, сколько дам на стакан лимонада...
   Чтец замолчал и склонил голову, тряхнув кудрями.
   "Завораживающе, Филипп!.." - сказала Алина и похлопала. Лена глубоко вздохнула, спросила меланхолично: "Это твое?!"
   "Нет, что ты! - Филипп смущенно кашлянул в кулак, скатал бумагу в рулон, сунул ее в карман шорт-бермуд. - Это из Бродского, раннее. А я отказался от использования рифмы. Сейчас это не актуально. Бродский был последним значительным поэтом, который писал в рифму. После него это делать совершенно бессмысленно".
   "Только ли Бродский? А Рубцов, например?" - спросил Жан.
   "Нет, уж... - встрял юноша с хилым телом, крупной головой и лицом, напоминавшим крысиную мордашку. - Рубцова даже смешно упоминать в одном ряду с Бродским. Рубцов, это посконно-домотканый частушечник, кондовый балалаечник... Это же уровень фольклора".
   "А чем тебе не нравится фольклор, Артем?!" - спросил Жан, прищурившись
   "Ничем, кроме того, что безнадежно устарел. Это ж каменный век!"
   "О, какие вы умные, ребята, как интересно вас слушать..." - Алина закурила, манерно отставила руку с сигаретой в сторону и выпустила дымное колечко через накрашенные губы.
   "Глядя на твой изысканный профиль, Алина, умничать не хочется. - сказал Филипп. - Хочется говорить стихами. Давайте разольем вторую бутылку. - Филипп обернулся к пухлому брюнету. - А в сумке у меня имеется и третья... В такой вечер надо пить вино и читать стихи. Как древние греки".
   Лена переводила ревнивый взгляд с Филиппа на Алину и обратно.
   "Так когда же вы устроите для нас поэтический вечер? - сказала Алина. - Мы позовем всех знакомых".
   "Когда дозреем, - Филипп прислонился к стойке веранды, взял чашку с вином, которую услужливо подал ему крысомордый Артем. - Мне вот еще нужно поупражняться в чтении стихов".
   "Ты не актер, чтобы декламировать. Будь предельно естественен", - сказала Алина
   "Да, но все же произносить слова надо четко", - кивнул Филипп.
   "Это бы не плохо... - сказал Витя язвительно. - И не бубнить".
   "Ни в коем случае. А я разве бубню?" - Филипп залпом осушил чашку.
   Витя промолчал, хмыкнул, пожал плечами; плеснул себе в чашку вина.
   "Ты, нет, нет, ты великолепно читаешь! - воскликнул Артем подобострастно, взял бутылку у Вити и подлил сначала Алине и Лене, а потом Филиппу и себе. - А вот слушал я на днях комсомольских поэтов, так они или бубнят себе под нос или орут как на митинге".
   "Да, это не наш стиль", - согласился Филипп.
   Мамонт поежился, переступил с ноги на ногу, достал сигарету из-за уха, понюхал ее и засунул обратно. Медленно шагнул вперед, чуть отодвинул ветви рукой. Уставился на Лену, которая осторожно зевнула, прикрыв рот ладошкой, собрала волосы в хвост на макушке, резко отпустила их, волосы рассыпались по плечам, Лена вытянула сложенные руки вверх. Под белой блузкой обозначились два маленьких холмика. Выражение лица Мамонта стало тоскливым.
   Филипп присел на перила, опустил левую ногу на пол веранды, а правую согнул в колене. Щелкнул по донышку сигаретной пачки указательным пальцем, выскочила сигарета, Филипп подхватил ее губами. Артем поспешно схватил со стола коробок и, чиркнув спичкой, протянул к Филиппу сложенные ковшиком ладони, в которых трепетал огонек. Филипп вытянул правую ногу вдоль перил.
   "Пора нам составлять поэтический сборник, коллеги", - сказал Филипп и силой выдул дым в сторону фонаря. Мошки и мотыльки, кружившие на свету, вмиг исчезли в темноте, но скоро вернулись на околофонарные орбиты.
   "Самиздат?" - брезгливо спросил Витя.
   "Нет. Самиздат, это вчерашний день, - помотал головой Филипп. - Самиздата сейчас столько, что легко затеряться, нас никто не заметит. Нам надо издаваться официально".
   "Ага... в совдеповских издательствах только и ждут таких, как мы..." - сказал Витя с иронией в голосе.
   "При райкомах вээлкээсэм, - сказал Артем, - есть культурные отделы, они организуют всякие мероприятия. Почему бы им не помочь начинающим поэтам?"
   "А зачем им нам помогать?" - удивился Витя.
   "А, действительно, почему бы и нет? - согласился с Артемом Филипп. - Это их комсомольский долг, помогать начинающим, приветствовать инициативы. Надо идти к ним и общаться. Ведь сами они к нам не придут".
   "Но ведь, это значит, согласится на их руководство, - Витя сунул руки в карманы, поднял острые плечи вверх и придал лицу еще более кислое выражение. - Ты представляешь, например, стихи Жана в книге, выпущенной под патронажем комсомола? Про бред в башке... А если они еще его прическу увидят!.."
   Жан с довольным видом взъерошил свои оранжево-зелено-фиолетовые волосы и крикнул: "Йо-хо-хо!" Лена испуганно прижала палец к губам: "Т-с-с-с!.."
   "Ерунда, - подал голос Артем, - протиснем. Наваляем несколько стишков про этот их БАМ дурацкий. В остальном останемся свободными. Сейчас время в совдепии не такое суровое, как раньше. Вожжи отпустили..."
   Филипп кивнул согласно, положил ладонь на плечо Артема. Артем замлел от удовольствия. Витя изящно-манерным движением ладони убрал с глаз длинную косую челку.
   "А кто будет сочинять комсомольские стихи, а? - Витя перевел взгляд с Артура на Филлипа. Посмотрел и на толстого брюнета, но тот, закрыв глаза, клевал носом, лежа в кресле-качалке. Поискал глазами Жана, но Жан забрался в гамак, висевший в дальнем конце веранды, и раскачивался в нем, свесив расслабленно руки и вытянув ноги вверх. Витя посмотрел в глаза Филиппу. - Ты будете их сочинять? Я-то не стану!"
   "А я наваяю, - кивнул Филипп, затушил сигарету о подошву сандалии, поискал взглядом пепельницу и бросил окурок в стеклянную баночку, услужливо поданную Артемом. - Замараюсь, так и быть. Ради общего дела. Ради поэзии".
   "Ты путаешь, коллега, - сказал Витя презрительно, сложил руки на груди и задрал нос вверх. - Создание стихов и издание книжек стихов, это не одно и то же. Франсуа Вийона не печатали при жизни. И если мараться ради поэзии, то получится ли поэзия?"
   "Ты усложняешь..." - Филипп примирительно улыбнулся.
   "Нет, я ищу ответы, - голос Вити утончился, капризные интонации усилились. - Ты вроде бы такой принципиальный и правильный, но ради карьеры готов поступаться принципами. А я совершенно беспринципный и аморальный, но если ради книжки и гонораров надо халтурить и пресмыкаться, я лучше предпочту остаться непризнанным..."
   "И сдохнуть под забором", - хмыкнул Артем, криво ухмыльнулся и посмотрел на Витю недобро.
   "Ну, зачем уж так трагично?!" - Витя дал петуха, вскинул брови и посмотрел на Артема надменно.
   "Вот видишь, на самый край пропасти и ты не готов шагнуть, - Филипп соскочил с перил, положил ладони на плечи Артема и Вити, как бы призывая их к миру. Артем потянулся к Филиппу, Витя нервно дернулся, сбрасывая руку Филиппа с плеча. - Я не предлагаю пресмыкаться, - продолжил Филипп. - Я предлагаю сотрудничать с теми, у кого имеются влияние и возможности. У нас таланты, у них сила. Никто ни перед кем не гнется, никто никого не покупает. Сотрудничаем взаимополезно".
   "Ты еще в Союз писателй попросись!" - бросил Витя почти гневно.
   "А что, и попрошусь, - спокойно ответил Филипп. - Когда время придет. Без членства в Союзписе литкарьеры не видать".
   "Бродский обошелся как-то..."
   "Случай Бродского - особый. Нельзя примеривать на себя чужую судьбу. Вступление в Союз писателей - необходимый шаг. Там много достойных литераторов. Карьерист - не ругательство. Не всем же быть проклятыми поэтами".
   "Так ты что хочешь, создавать шедевры или делать литкарьеру? Это не всегда совпадает..."
   "Но и не всегда противоречит. Я хочу и того и другого... Что, слишком многого хочу?"
   Витя пожал плечами и отвернулся.
   "А меня вот больше волнует, что до призыва осталось не так уж и много, - пухлый брюнет открыл глаза, раскачал кресло, поискал глазами бутылку и, когда кресло качнулось вперед, схватил ее за горлышко, притормозил кресло ногой, выпил оставшееся на донышке вино, посмотрел через бутылку, как через подзорную трубу, на Филиппа. - Ты вроде говорил, что у тебя в сумке есть еще одна?.."
   "Да, конечно, - Филипп подошел к сумке, висевшей на крючке, расстегнул застежку-молнию, извлек пузатую бутылку, оплетенную лозой, поднял бутылку вверх. - Фетяска. Страшный дефицит сейчас! Говорят, остановили производство, вырубили виноградники..."
   Мамонт почесал в паху и прихлопнул, но негромко, еще одного комара, на щеке.
   "До армии еще три года!" - крикнул Жан и устроился в гамаке поудобней.
   "Но думать, как закосить, надо уже сейчас. - сказал полный брюнет. А не в последний момент. Военкомат о нас уже думает... Мне вот пришел вызов на медкомиссию".
   "Уже?!" - испуганно спросил Артем.
   "Да, увы... и вам скоро придут такие же, - полный брюнет развел руки в стороны. - Вот так-то! Они потенциальных призывников начинают проверять заранее..."
   "Подумать только, два года потерять!" - сказал Витя нервно.
   "А если во флот - три", - кивнул Филипп.
   "А если интернациональный долг этот дурацкий пошлют выполнять, то и жизнь можно потерять!" - воскликнул Артур.
   "Дебилизм... - процедил Витя. - И ради чего?"
   "Что ты хочешь, совдепия!" - крикнул Жан и все одновременно вздрогнули от его крика и посмотрели в сторону гамака.
   "Жан, не ори ты так громко! Умоляю... - сказал Артем испуганно. - Себя не жалко, так хоть нас не подставляй... А то отправят кой куда, где будет похуже, чем в армии".
   "Что армия, что тюрьма, это одно и тоже, - сказал Витя таким уверенным тоном, как будто побывал и там и там. - Надо думать об этом уже сейчас..."
   "И какие могут быть варианты?.." - спросил полный брюнет, сделал глубокую затяжку и, не выпуская дым изо рта, запил его вином.
   "Самый законный, конечно, поступить в вуз, где имеется военная кафедра, - сказал Филипп. - Но конкурс, естественно, там выше..."
   "Жан на медкомиссии почитает свои стихи в характерной для него манере, сразу получит белый билет", - сказал Витя язвительно.
   "А мне что-то не смешно..." - Артура передернуло, как будто он съел вонючего клопа.
   "Я читал у Шкловского, он во время Гражданской войны прятался от кого-то в сумасшедшем доме, - сказал брюнет, раскачиваясь в кресле. - Так доктор ему прямо сказал: не пытайтесь изображать сумасшедшего, не поверят. Будьте просто самим собой, ведите себя обыкновенно".
   "У моих родителей, кстати, есть знакомый психиатр", - сказал Витя.
   "Бесполезно, - помотал головой Филипп. - Он тебе в одиночку не поможет, даже если захочет. Там много проверяющих, несколько комиссий с разным составом. Со всеми не договоришься, всем на лапу не дашь. А последняя медкомиссия - не гражданские доктора, а военные. Мимо них не пройдешь".
   "Я в драмкружок ходил..." - сказал Витя.
   "Чепуха! Врачи ведь профессионалы, - Филипп уселся верхом на перила. - Ты вот сумеешь перед меломанами притвориться, что умеешь играть на скрипке? Они тебе поверят? Нет! А как же ты психиатрам внушишь, что у тебя шизофрения? Они тебя раскусят в два счета. А к тем, кто от армии под дуриков косят, говорят, в психушке такие зверские методы применяют, что они сами в армию начинают просится".
   "Но многие же откашивают..."
   "Нет, они не косят. Они, скорей всего, по-настоящему больны".
   "А меня не возьмут, - сказал Артем с надеждой в голосе. - У меня плоскостопие и..."
   "Возьмут-возьмут, - сказал Витя ехидно. - Сейчас парней мало, в армии недобор. Гребут всех подряд. Хромых, кривых, косых. Надо, чтобы почки не было одной, чтоб освободили от службы, или половины легких, или чтоб безногий был, или одноглазый".
   Артем зло посмотрел на Витю и обратился к брюнету: "Что ж делать?"
   Брюнет пожал плечами, затушил сигарету, закрыл глаза и стал раскачивать кресло все сильнее и сильнее. Филипп поднял длинные ноги, положил их на перила и вытянул: "Я лично начинаю готовиться к экзаменам уже сейчас. Родители наняли кучу репетиторов. Я землю буду носом рыть, но поступлю, куда надо. Я не собираюсь кирзовыми сапогами месить грязь. И вам тоже советую жать на родителей, чтоб не скупились на частные уроки".
   Витя и Артем переглянулись: "Да, хорошо бы!.."
   "Наверно, хватит о плохом, - сказал Филипп. - А то еще приснится какая-нибудь мерзость... вроде танка! - Филипп соскочил с перил. - И не будем злоупотреблять гостеприимством. Пора!"
   "Нет, что вы, мальчики, посидите еще, - Лена сложила ладошки перед грудью и посмотрела на Филиппа умоляюще. - С вами так интересно!"
   "Спасибо, Лена. Алина, ты как? Если хочешь задержаться, то мы с тобой".
   "Пожалуй, мне тоже пора..." - Алина поднялась со стула и одернула юбку.
   Было заметно, что Витя и Артем уходить не хотят, но они подчинились Филиппу, который махнул им рукой и снял свою сумку с крючка на стене. Полный брюнет протер глаза, зевнул, прикрыв рот, и с неохотой поднялся с кресла. "Жан, собирайся!" - повелительно сказал Филипп, и Жан вывалился из гамака, рухнув на четвереньки. Так и пошел к двери, издавая звуки мяу-мяу.
   Хлопнула дверь. Компания свернула с асфальтированной дорожки на земляную тропинку. Шли гуськом. Дергались два красных сигаретных огонька. Шедший впереди включил фонарик, луч запрыгал, освещая тропинку.
   Мамонт видел, что компания движется прямо в сторону кустов, за которыми он прячется. Он начал отступать назад. Зацепился о выступающий корень яблони пяткой, повалился. Захрустели ломающиеся ветки, Мамонт вскочил и тут же прикрыл глаза ладонями, ослепленный лучом фонарика, рявкнул злобно: "Убери". Стоял, тер глаза, перед глазами его плавали радужные круги.
   Компания уходила, фигуры слились в один темный колеблющийся силуэт. Девушка заговорила негромко, но тихой ночью, в замкнутом пространстве двора, фразы были слышны отчетливо:
   "Как я испугалась! Ну и физиономия..."
   "Да, мурло характерное для пролетариев", - согласился один из юношей.
   "Правильнее сказать, для люмпенов, - сказал другой. - Это местное быдло. В одиночку такие не представляют серьезной опасности. Но как все примитивные существа, они предпочитают сбиваться в стаи. Я на всякий случай ношу с собой в сумке рукоятку от молотка..."
   "Я тебе ее в жопу засуну, умник", - сказал Мамонт резко и громко.
   Темное пятно задергалось и рассыпалось на шесть силуэтов. Юноши перешли на быстрый шаг, почти на трусцу, устремившись к выходу со двора. Девушке тоже пришлось ускорить шаги, она зацепилась острым каблучком за корень, ее ноги скрестились, стали подкашиваться. Рослый юноша обернулся, подхватил девушку под локоть, помог устоять, и, крепко обхватив ее ладонь своею, не торопясь вывел на улицу, где их дожидались четверо других юношей.
   "Вот с-с-цуки, - процедил Мамонт сквозь зубы и сплюнул. Вернулся в свое убежище среди кустов. Пошарил в траве руками, нашел чекушку. Посмотрел наверх, на пустую веранду. Вынул сигарету из-за уха, размял ее тщательно. Задымил, перемежая жадные затяжки с крупными глотками. Услышал девичий голос. "Да, я уже скоро иду спать, мама. Еще минутку подышу..." Отбросил пустую чекушку в сторону. Зажав сигарету в зубах, забрался на яблоню, уселся на ветке, прижавшись к шершавому стволу и обхватив его левой рукой. Нацепил на голову наушники, нажал кнопку плеера: Санни ю смайлид эт ми энд риали изид зэ пейн... Санни уанс соу тру... ай лав ю...
   Девушка облокотилась на перила веранды, расслабила хрупкие кисти, свесив их вниз. Мамонт затушил сигарету о подошву и сунул окурок в нагрудный кармашек на футболке. Выключил плеер, спустил хомуток наушников на шею. Девушка мечтательно посмотрела на звездное небо, пряди ее светлых волос свисали до перил веранды. Девушка завела одну прядку за ухо, улыбнулась, отогнала мошку от лица, потеребила мочку уха, переплела пальцы, подняла тонкие белые руки вверх, потянулась, вздохнула. Мамонт, не мигая, пялился на девушку.
   Девушка встревожилась, всмотрелась во тьму:
   "Кто там?"
   Мамонт прижался к стволу плотнее, притянул к себе ветку, пряча за ней лицо.
   "Кто там?" - девушка оперлась о перила, вытянув руки, подалась чуть вперед.
   Ветка надломилась с хрустом, негромким, но в ночной тиши он прозвучал так отчетливо, что девушка вздрогнула и отшатнулась от перил, оглянулась на чуть приоткрытую дверь веранды. Мамонта медленно переменил положение, прячась за стволом. Не удержался, рухнул вниз, ломая яблоневые и жасминовые ветки, шлепнулся, ушибив колено и проколов кожу на ладонях стерней. Подобрал отцепившийся плеер. Выставил руку вперед и ломанулся на полусогнутых через заросли, шумно отводя ветки в сторону.
  
  
   Три
   Четырехногие портовые краны, освещенные мощными прожекторами, шумно ворочались, перетаскивая стрелами кубы и параллелепипеды грузов. Тепловоз гонял вагонный состав взад-вперед, жужжали электрокары, из динамиков разносились невнятные команды, перекрикивались между собой докеры.
   Брюс и Полина остановились у забора из металлической сетки, за которой располагалась игровая площадка детского сада: низкая звездообразная карусель с сиденьями в форме гусят, петушков, лошадок и собачек; навес со скамейками, песочница с забытым игрушечным ведерком, металлическая конструкция из кругов, спиралей и лесенок, качели с деревянными сиденьями на цепях. Брюс в одно движение перемахнул через забор, поманил Полину. Полина подпрыгнула, уцепилась за полосу метала, ловко забралась на нее, легла на живот, но зависла в этом положении, ни туда и ни сюда. Полина хихикнула пару раз испуганно и смущенно. Разноцветные перышки волос, скрепленные лаком, топорщились у нее на макушке, а затылок был выстрижен коротко. Брюс обхватил девушку поперек туловища, снял ее с забора, и, изловчившись, перевернул, поставил на ноги. Ощутил ее тонкую, но крепенькую спину под просторной блузкой, провел ладонями по бедрам, обтянутым короткими штанишками. Девушка отстранилась от парня, всмотрелась внимательно в его лицо и тут же прижалась к нему, обняв за шею. Брюс положил ладонь на бочок Полины, повел ее к качелям, уселся, притянул к себе девушку, и она послушно села к нему на колени. Взялась одной рукой за цепь, а другой обхватила Брюса и склонила голову, ткнувшись маленьким носом в его шею. Перебирая носками кроссовок по земле, Брюс стал раскачиваться. Когда они стали взлетать слишком высоко, почти горизонтально, Полина сильно сжала пальцы, так что ноготки укололи кожу над лопатками Брюса, и попросила: "Не так сильно!"
   Маятниковый ход качелей постепенно укорачивался, все тише стонали крепления между цепями и перекладиной. Брюс остановил качели, вспоров утоптанную глину пяткой. Погладил подушечками пальцев стриженный затылок Полины, заморгал, уколов веки о жестковатые перышки волос, торчащие надо лбом Полины, как зубцы гребенки. Потеребил указательным пальцем правой руки розовую треугольную клипсу на нежном ушке; провел пальцем левой руки по перламутровым каплям пуговиц на блузке, поиграл с декоративными шнурками на коротких штанишках. Понюхал щеку, ощущая душно-кондитерский запах крема и пудры, которыми девушка замаскировала россыпь мелких прыщиков. Понюхал ямку над ключицей, вдыхая освежающе-цветочный аромат духов. Полина заметила, что один волосок на правой брови Брюса торчит, выбиваясь из общего ряда, попыталась пригладить его, волосок не поддался, она послюнявила пальчик, пригладила волосок, опять безуспешно, и тогда она выщипнула его и стряхнула с пальцев.
   Полина глубоко вздохнула. Поправила у Брюса воротник рубашки, провела мягкой ладошкой по углублению между ключицами. Раскрыла ладонь, Брюс прижал к ней свою раскрытую ладонь, и Полина переплела пальцы с пальцами Брюса.
   Губы Полины поблескивали искристым перламутром, ноготки были выкрашены в цвет едва созревшей клубники. Качели колебались чуть-чуть. Брюс потерся кончиком носа о курносый носик Полины, ткнулся носом ей в глаз, Полина часто-часто заморгала. Закрыла глаза и вытянула губы трубочкой.
   Из полутьмы до них донеслись мужские голоса. Четверо парней шли вдоль забора, перекрыв всю ширину асфальтовой дорожки. Полина и Брюс застыли, наблюдая за фигурами. Брюс уперся подошвами в землю. Один из парней остановился, расстегнул штаны, и направил длинную струю мочи через ячейку в сетке на клумбу с цветами. Стебли пионов и астр заколебались под тугой струей. Застегнув штаны, парень подпрыгнул и перелез через забор. За ним тут же последовали остальные. Компания, не замечая Полину и Брюса, направились под навес. В руках один из них держал бутылку, отхлебнув из горлышка, он передал ее другому. Третий щелкнул крышечкой зажигалки. Четверо уселись на скамейки; курили, посмеиваясь, переругиваясь. И внезапно затихли. Тишина длилась минуты полторы. Полина и Брюс сидели не шевелясь. Полина крепко прижималась к Брюсу, Брюс ощущал частое дыхание девушки, и старался замедлить свое. Раздался звук, как будто нечто металлическое стукнулось о деревянное. Полетел в сторону красный огонек, а три огонька поплыли в темноте. Четыре фигуры направились к качелям. Парни остановились в паре шагов, один держал правую руку за головой, как будто чесал затылок. Другой завел руки за спину. Трое из парней сжимали сигареты в зубах, сигаретные огоньки попеременно, в ритме дыхания, то затухали, то разгорались ярче; лица окутывал дым, сквозь дым смутно проступали искаженные огоньками лица. Один крутанул колесико зажигалки, поднял руку вверх, чтобы осветить сидящую на скамейке парочку: "Зырьте! Тут у кого-то романтики - полные штаны..." Другой по-прежнему чесал затылок. "Китаеза, што-ль?! Эй..." Огонь зажигалки, колыхаясь на легком ветру, медленно приблизился к лицу Брюса, затем к лицу Полины. Полина прищурилась и отвела голову назад. Брюс оттолкнул руку с зажигалкой от лица Полины. Крышка зажигалки щелкнула, огонек потух. Брюс часто заморгал, восстанавливая зрение. Слегка подтолкнул Полину под ягодицу, но Полина не поняла знака и лишь сильнее прижалась к Брюсу, еще крепче обхватила его за шею. Один из парней продолжает чесать затылок. Брюс подтолкнул Полину под локоть. Парень, который держит руки за спиной, сказал: "Девочку оставишь тут, а сам можешь уматывать. Если успеешь. Считаю до пяти, - парень расслабил руки, они повисли вдоль тела, в правой руке - пустая бутылка. Он подбросил бутылку, поймал ее за горлышко, шлепнул бутылкой по ладони, неторопливо начал считать: "Н-ну... ра-аз... два-а... Эй, ты по-русски-то хоть понимаешь?.."
   "Давай, до десяти..." - сказал Брюс. "Он и говорить по-нашему умеет!.." - раздалось со смешком. Брюс уперся ногами в землю, вцепился в поручни сиденья и пихнул Полину бедрами под попу так сильно, что девушка подлетела. Брюс оттолкнул ее в сторону. Вспыхнула зажигалка и тут же погасла, и в глазах у Брюса поплыли радужные волны; кулак с зажатой в нем зажигалкой прилетел Брюсу в переносицу. Полина метнулась к Брюсу, схватила его за плечи. "Отпусти, дура, мешаешь!" - Брюс попытался вывернуться из объятий Полины, но Полина вцепилась в него намертво. Кровь из носа Брюса заливала ей блузку. Парни, ничего не предпринимая, наблюдали за возней с насмешливым любопытством. Брюс отодрал от себя Полину, вскочил, несколько раз вслепую брыкнул туда-сюда ногами, но парни лишь смеялись, непринужденно отскакивая. Брюс потер глаза, не обращая внимания на кровь, обильно текущую из носа.
   "У меня старший брат, он из морей пришел, он вас уроет!" - пискнула Полина. Парни переглянулись.
   "Нам испугаться, что ли? Я так охуеть, как испугался, а ты?!" - парень с зажигалкой обратился к парню, который все еще чесал затылок.
   "И я обосрался с перепугу!" - сказал парень с бутылкой, и не торопясь, пошел на Брюса, пошлепывая бутылкой по ладони. Брюс двинулся на звук, он различал нечеткие силуэты, кровь текла у него из носа по губам на подбородок. Парень, чешущий затылок, обогнал парня с бутылкой и резко выбросил руку, заведенную за голову, и в воздухе черной молнией мелькнула, просвистев, велосипедная цепь, обрушилась на плечо Брюса, изогнувшись, хлестнула его поперек спины, между лопаток и по хребту, достав кончиком до поясницы. Брюс громко крикнул, рухнул на колени, и тут же получил бутылкой в ухо, завалился на бок, притянул ноги к животу, обхватил голову руками. Удары шести ног посыпались на него со всех сторон: по ребрам, по спине, по голеням, прикрывающим живот, по ладоням, прикрывающим затылок, по локтям, защищающим лицо. Полина, чуть присев, истошно орала, Брюс катался по земле колобком. Полина сорвалась на визг, схватила себя за волосы. Били трое, а четвертый ходил по кругу, крутил пропеллером велосипедную цепь и просил: "Ну, отойдите-ка! Дайте-ка я еще разок приложусь..." Но его товарищи вошли в азарт и не обращали на его просьбы внимания.
   Со стороны асфальтированное дорожки, захлебываясь лаем, рванулась молодая овчарка, зацепилась когтями передних лап за ячейки сетки. Мужчина, державший туго натянутый брезентовый повод, хрипло скомандовал: "Фу! - и тут же. - Ах, вы, блядь-вашу-еб, блядь-вашу!!!" В забор полетела пустая бутылка, разбилась о стойку.
   Парень с цепью подскочил к забору и хлестнул по сетке цепью; овчарка отпрыгнула далеко, но снова, вздыбив холку, с рыком бросилась вперед, злобно залаяла, широко разевая крупнозубую пасть. У мужчины в руке зажегся фонарик, луч света ударил в лицо парню, тот прикрыл глаза ладонью. Собака заливалась. Засветилось несколько окон в ближайшей хрущовке. Мужской бас прогудел сверху: "Завтра на работу с самого сранья!.." Старческий голос прохрипел: "Что это тут за это?!" Женский голос заверещал на всю улицу: "Милиция!!! Убивают!!!"
   Три парня, оставив Брюса в покое, одновременно полезли на забор, забрались на его верхнюю металлическую планку и, балансируя руками, мелкими шажками стали перемещаться по забору в сторону одноэтажного здания детского сада. Последний из них обернулся: "Съебываем, чо-тормозишь!" Повесив цепь на шею, парень подтянулся и потрусил по забору, догоняя товарищей. Собака, полуприсев и вытянув морду, тянула за собой хозяина, бросалась на сетку, клацала зубам. Парень остановился, чуть качнулся, стараясь устоять наверху, хлестнул сверху цепью, задев собачью морду, собака заскулила, отскочила, но снова полетела вперед, хозяин выматерился, луч фонарика рассекал тьму, высвечивая то собаку, то парня на заборе, парень свернул цепь в клубок и бросил его в хозяина собаки, попал в руку, фонарик разбился и погас.
   Товарищи парня уже достигли конца забора и, подсаживая друг друга, залезли на крышу детского сада. Обернулись. Отстающий прибавил шаг, потерял равновесие, упал животом и пахом на верхнюю планку забора, взвыл, уцепился пальцами за сетку, собака клацнула зубами, выдрала кусок кожи из предплечья, парень пнул собаку по носу, кое-как поднялся, развел руки, как крылья, уравновесил тело, добрался до конца забора, где с крыши к нему протянулись руки. Четверо парней пересекли чуть скошенную крышу, стуча по шиферу подошвами, спрыгнули с другой стороны здания и скрылись в зарослях сирени.
   Брюс корчился на земле, ловил ртом воздух. Полине присела рядом на корточках, шмыгнула носом, размазала ладошкой потекшую тушь по заплаканному лицу. Корочка лака отстала от ногтя, Полина стряхнула ее, дотронулась до плеча Брюса, тихо произнесла: "Эй?.." Мужчина успокаивал овчарку, трепал ее за морду, уши и брыла, поглаживал холку и хребет со вздыбленной шерстью.
  
  
   Четыре
  
   Рублю от Фричи до ул. Кутузова прямая дорога была по ул. Дзераю, мимо стадиона и автобазы, в сторону центра, но Рубль сделал круг, решив пройтись через Шайбу. Интересно было встретиться с шайбовскими ребятами, узнать, рискнут ли они зацепить его: настроение у Рубля было возбужденно-веселое. Желтый ремонтный трамвай с лебедкой и платформой, с двумя темными силуэтами в кабинке, продребезжал возле пятиэтажного здания мореходного училища, повернул на кольце, мазнув по деревьям и стенам широким лучом прожектора, и укатил в сторону канала. Пивной ларек округлой формы и с плоской крышей белел в полутьме, окна его были закрыты ставнями, а на дверях - засов с амбарным замком. Уличный фонарь желтой каплей нависал над трамвайной остановкой, освещая ее. На скамейке сидело четверо юношей с длинными волосами, а четверо парней с короткими стрижками стояли рядом, обступив скамейку полукругом. Ситуация Рублю была ясна, он подумал: шайбовские прижали загулявших гривотрясов, а те, несмотря на равные силы, перетрухали и скисли. Рубль презрительно усмехнулся и пошел было прочь, но остановился, оглянулся еще раз, внимательнее всмотрелся в сидящих на скамейке: нет, юношей трое, а четвертая - девчонка, рыжая и кудрявая. Шайба совсем оборзела, подумал Рубль, и тут же увидел канат из белых простыней, связанных между собой широкими узлами, который свисал из торцевого окна на четвертом этаже мореходки, не доставая метра полтора до газона, и догадался, что ребята не шайбовские, а курсанты, свалившие в ночной самоход. Рубль сунул руки в карманы и направился к остановке. Разобрал фразы: "...а если вы не девки, то почему у вас такие патлы? Вас, что ли, стричь некому? Так вот Валера классно умеет стричь, сейчас он вас обкорнает! Правда, Валера?" Некто, наверное, тот самый Валера, ответил: "Да, только машинки с собой нет, аккуратно не получится, ну, да нечего..." Блеснуло лезвие ножа в руке у Валеры, другой рукой Валера ухватил за прядь ближайшего к себе юношу, тот отстранился, несильно шлепнул Валеру по кулаку вялой ладонью. "Тихо, тихо! Не кипишись..." - Валера засмеялся, крепко ухватил юношу за нос согнутыми пальцами и резко крутанул. Парень жалобно заойкал. "Не дергайся, - сказал Валера, - а то еще порежу... случайно. Да, не боись ты! Волосы не уши, отрастут..."
   Девушка заметила приближающегося Рубля, уставилась на него, не мигая. Белое лицо девушки густо усеивали веснушки. Вслед за девушкой на Рубля испуганно посмотрели и трое ее спутников. А затем к Рублю повернулись и курсанты, оглядели его с ног до головы удивленно, в их взглядах читался вопрос: н-ну-у?..
   Не дожидаясь, пока кто-нибудь из курсантов откроет рот, Рубль кивнул девушке: "Тамар, привет!" Он сунул руку в карман широких джинсов и нащупал в связке ключей самый длинный и расположил его так, чтобы он сильно выпирал под тканью. Курсанты обратили внимание на оттопырившуюся ткань и переглянулись. Рубль мысленно попросил девушку не заявлять сразу же: я не Тамара! И девушка оказалась понятливой и рта не открыла. Трое ее спутников жались к друг другу, как замерзшие птички.
   Рубль остановился, перенес вес тела на правую ногу и обратился к курсантам, стараясь говорить спокойно: "Вы, брачки, откуда? Из мореходки?" - И мотнул головой в сторону окна, из которого свешивались связанные простыни.
   "А тебе-то не все равно?" - ответил Валера, он сложил нож, но оставил его в руке.
   "Мне-то не не все равно. Потому что я отсюда..." - сказал Рубль.
   "А мы оттуда, - усмехнулся Валера. - И-чо теперь?"
   "А то, что беспредел творите... у нас на районе... Эти чуваки, - он кивнул головой в сторону длинноволосых парней, - с девчонкой... А вы их кошмарите!.. Это не по закону".
   "Мы девчонку не трогаем, - сказал Валера. - А ты что, робин-гуд, гривотрясов пожалел?"
   "Да, мне положить на них сверху!.. Я бы и сам им патлы укоротил. Вот если встречу их без девчонки, только стриженными отпущу. А так - не по закону".
   Длинноволосые юноши одновременно чуть приподнялись со скамейки и стали перемещаться к ее краю.
   "Что это он нам втирает тут?.." - Валера обратился к своим товарищам, и они пожали плечами. И тут же один из них рявкнул на длинноволосых: "Куда, бля? А-ну сидеть! С вами, мудюками, еще не закончили..."
   "У нас так принято, - продолжил Рубль. Он чувствовал, что коленки подрагивают все сильнее, и надеялся, что под просторными штанинами бананов эта дрожь незаметна. - Парень с соской гуляет - не стопить его. Без соски - хоть прихватывай его, хоть пизди, хоть копейку отжимай. А у вас, что, не так? Вы с какого района?" - Рубль старался говорить уверенно, по-хозяйски.
   "Мы из Дэпилса", - ответил Валера.
   "А что, в Даугавпилсе нет таких законов? У вас там полный беспредел, что ли? Это мне по хуй... Я приеду в Дэ-пилс, буду по-вашему жить. Но вы к нам приехали, живите нашими порядками".
   Курсанты переглянулись, хмыкнули.
   "Что-то не так... - задумался Валера на мгновенье. Затем улыбнулся дружелюбно и открыто. - Парней-то трое, а девчонка - одна. Значит... одного не трогаем... но двух-то можно! А?.. - и, довольный своим выводом, оглядел товарищей, и те добродушно рассмеялись.
   Рубль понял, что острый момент переговоров пройден и тоже взял шутливый тон: "Не-а... Это неважно сколько девок с парнями. Закон один: перед девками парней не позорим".
   "А они, что, похожи на парней?" - Валера ткнул пальцем в лицо в одного из длинноволосых и тот отпрянул.
   "Также, как и на девок..." - ответил Рубль.
   Курсанты задумались. Рубль осторожно, чтоб не звякнули ключи, вынул руку из кармана и перенес вес тела на левую ногу. И развел руки с раскрытыми ладонями в стороны:
   "Вы, конечно, можете меня загасить сейчас... Но после этого, морячки, вы в самовол из общаги не выйдете. Я с брачками вас буду встречать... каждую ночь".
   "Ты нас совсем уж за говно-то не держи, - сказал Валера укоризненно. - Чтоб мы вчетвером на одного... это ж беспредел".
   "Об том и речь", - сказал Рубль и, подмигнув Валере, мотнул головой в сторону широкой, окаймленной подстриженными кустами, поляны между трамвайными путями, бетонным забором и шоссе.
   Валера оглядел поляну и, прищурившись, обратился к Рублю:
   "Ладно. Только, чур, без ножей", - и передал свой ножик товарищу.
   "А у меня и нет ножа, - ответил Рубль. - Это ключи..." - и он вытянул из кармана связку, позвенел ею, похлопал по карманам, показывая, что они пусты.
   "Лихо. А я-то поверил, что у тебя там нож. Лихо на понт берешь. Молоток! Ну, пойдем, встряхнемся. Побренчим костями..."
   Рубль приблизился к скамейке, протянул связку ключей рыжей девушке:
   "Тамар, подержи пока, ладно?"
   Девушка удивилась, но молча взяла ключи, посмотрела на своих напуганных спутников с жалостью, затем с интересом - в глаза Рублю, приоткрыла губки и слегка прикусила нижнюю.
   Рубль и Валера вышли на середину поляны, заросшую длинной травой. Валера заметил, что Рубль прихрамывает, предложил: "Без ног?" Рубль пожал плечами: "Мне пофиг... Хотя, ладно, давай только руками". Пошарили в траве, проверяя, нет ли камней, разбитых бутылок, деревяшек с гвоздями. Трое курсантов встали чуть поодаль, кто сунув руки в карманы, кто скрестив руки на груди. Рыжая девушка и ее спутники остались сидеть на скамейке.
   Валера поднял кулаки к голове и стал подпрыгивать на носочках. Рубль тоже поднял руки к голове, но не подпрыгивал, а перемещался приставными шагами, чуть припадая на левую ногу. Около пяти минут они кружили по газону, нанося удары и уклоняясь от них, и вытоптали всю траву до черной земли на пятаке диаметром метра четыре. Оба сильно вспотели, и Валера остановился первым. Спросил, не опуская рук:
   "Ну-чо, может, хватит?"
   "Хватит..." - согласился Рубль и подтер кровь с разбитой губы.
   Драчуны одновременно шагнули вперед, пожали руки, с уважением посмотрели друг другу в глаза.
   "Правильно, - сказал один из курсантов. - Хули нам, русским шкетам, махаться меж собой! Что нам делить? Нам надо вместе латышню гасить. Или... таких вот, как эти..." - он повернулся к скамейке. На скамейке темнела только одна фигурка, маленькая. Девушка, щурясь, курила, положив одну ногу на другую. Дымок вился над кудрявой головой.
   "Х-ха, а гривотрясы-то уже ноги сделали! - крикнул Валера. - Слышь, подруга, они тебя бросили, что ли?"
   Девушка не ответила, презрительно скривила губы, отвела взгляд в сторону.
   Рубль подошел к скамейке, протянул руку. Девушка отдала ему связку ключей. Рубль сказал: "Пойдем, Тамара, я тебя до дома провожу".
   "Соседка? - спросил Валера, приблизившись. - Симпатичная соседка! А подружек у соседки нет? Таких же симпатичных..."
   Курсанты посмеялись, бросая на девушку заинтересованные взгляды, а она отводила взгляд и, недовольно щурясь, смотрела в сторону свозь клубы дыма. Валера обратился к Рублю:
   "Первый юношеский?"
   "Второй. Но вообще-то мне больше борьба нравится. Пять лет за Трудовые боролся".
   "Тоже неплохо. По борьбе у нас Паша специалист", - и кивнул головой на белобрысого парня розовым и пухлым лицом.
   "Но это ка-нибудь в другой раз", - сказал Паша
   "Да, уж, лучше в другой..." - охотно согласился Рубль.
   "Боксируешь ты ничего так... - сказал Валера. - Только локоть при прямом так высоко не поднимай. Сильнее удар будет. И уворачивайся побыстрее. Я тебе пару раз чисто на халяву насовал, ты сам открылся".
   Рубль пожал руки всем курсантам. Посмотрел на девушку, мотнул головой:
   "Ну, Том, пойдем, что ли?"
   Девушка отбросила недокуренную сигарету элегантным щелчком, попала точно в урну, поднялась, оправила длинную юбку с косым подолом, украшенным бахромой, тряхнула кожаным браслетом с крупными разноцветными бусинами.
   Они удалились от остановки, прошли мимо афишной тумбы, лохматой из-за отстающих, надорванных плакатов. Ветер гнал по пустой проезжей части надорванный бумажный пакет. На поверхности лужи, образовавшейся у края дороги, блестела радужная масляная пленка. Девушка сказала:
   "Мне вообще-то в другую сторону".
   "Отойдем подальше, - ответил Рубль. - Тогда повернем".
   "Я ничегошеньки не поняла из разговора..." - усмехнулась девушка.
   "Вам и не обязательно это понимать".
   "Ты вроде бы уж начал мне тыкать, так зачем сейчас на вы переходить?.. Тамара! Надо же, придумал мне имечко. Терпеть не могу имя Тамара".
   "Какое в голову пришло... А как тебя по-настоящему зовут?"
   "Вообще-то мужчины первыми представляются... Жанной меня зовут. - Девушка наступила ногой на сухую ветку, валявшуюся на тротуаре, и ветка, надломившись, громко хрустнула. - Но имя Жанна я терпеть не могу. Оно, конечно, не такое противное, как Тамара, но... на втором месте по противности".
   "А по-моему Жанна очень красивое имя!"
   "Не подлизывайся... Я свое имя не люблю... И зови меня Белкой!.. А тебя как?"
   "Руслан я".
   Девушка хмыкнула:
   "Сразу вспоминается сказка из школьной программы..."
   "А есть имена, которые тебе нравятся?"
   "Мефистофель".
   "Хорошо пошутила".
   "Я серьезно".
   "Нет, уж... Мефистофелем меня звать не надо! Я - Рубль. Так меня друзья зовут".
   "Почему не Доллар?" - засмеялась девушка.
   "Рубль сильнее доллара".
   "Да, ну?"
   "Все советское сильнее и лучше. Кроме жвачки, фильмов, машин, телевизоров..."
   "А-га! Шмоток, сигарет и так далее..."
   "Я не курю".
   "А я бы еще покурила, - девушка заглянула в матерчатую сумочку, свисавшую с плеча на длинном ремешке, приоткрыла сигаретную пачку хрупкими пальцами. - Одна осталась, на перед сном... Рубль, доллар, франк... О, я буду звать тебя Фрэнк! Классно звучит... Можно?"
   "Лишь бы не дурачком. А вы тоже друг другу кликухи даете?"
   "Мы, это кто?"
   "Ну... такие вот..." - Рубль постучал себе по плечу ребром ладони, показывая длину волос. - Патлатые".
   Девушка прыснула в кулачок, отбросила рыжие кудри назад резким движением головы.
   "Вообще-то среди моих друзей не только, как ты говоришь, патлатые. Есть и стриженные. И налысо бритые. А есть и с такими вот гребнями!" - девушка показала руками форму прически. - Дело ведь не в волосах. Главное то, что под волосами, в голове".
   "Кто бы спорил... - Рубль смотрел на бледный профиль Белки, на кудрявый рыжие локоны, который качались в такт шагам, закрывали и снова открывали лицо со множеством веснушек. - А чего твои друзья подрыли так резко?.. Оставили тебя одну".
   "Они пацифисты. Пацифизм..."
   "Я знаю, что такое пацифизм. Пацифисты, это трусливые салабоны".
   Белка бросила на Рубля насмешливый взгляд:
   "Ну, ты, да, герой... А мои друзья, они - творческие люди".
   "И-чо?"
   "Да-ни-чо!" - передразнила Белка Рубля.
   "А ты почему с ними не ушла?"
   Белка задумалась. Смотрела на носки своих вытертых замшевых туфель-мокасин с кисточками на подъеме; на тощие голени, мелькающие при каждом шаге из-под длинного подола. Ответила шагов через пять:
   "Ты мне свои ключи доверил. Надо было их вернуть. Ну и потом, на драку посмотреть тоже интересно".
   "Ну, это была не настоящая драка. Так... товарищеский поединок. Попихались чисто по-спортивному. А что, нравится смотреть, как дерутся?"
   "Если честно... нравится".
   "Пацифисты твои дерутся, наверное, не часто?"
   "Никогда не дерутся. Пару раз я, правда, видела, как их били. Такие, как ты... Но это не было интересно. Это было мерзко и страшно".
   "А как я дерусь, значит, не страшно смотреть? А какие это такие, как я?"
   "Много вопросов сразу, Фрэнки... - девушка остановилась. - Кажется, мы отошли достаточно далеко?"
   "Да, мариманы нас уже не видят. Они бы ничего нам не сделали. Но раз уж я сказал, что ты - моя соседка, то..."
   "Я поняла".
   "Так где ты живешь? Доведу".
   "Проводишь? Ну, хорошо... Я живу сразу за конфетной фабрикой, там, где многоэтажки..."
   "Мы почти соседи! Я на Фриче... На Фрициса Зыликиса, то есть".
   "У-гу... У тебя губа разбита. Больно?".
   "Я на такую фигню внимания не обращаю....Течет?" - Рубль дотронулся пальцем до припухлости на губе.
   "Нет, уже подсохла. Подбородок в крови, - Жанна протянула платок. - На, оботри. Послюни кончик..."
   "Платок не отстираешь. Я дома, под краном".
   Белка сунула платок в наплечную сумку, вышитую бисером. До желтокирпичного многоэтажного здания с лоджиями они брели в молчании. Жанна остановилась у дверей подъезда, взялась за ручку:
   "Спасибо, что проводил... А там, на остановке, когда ты сунул руку в карман, я подумала, что у тебя в кармане и правда ножик".
   "Мариманы тоже так подумали. На то и расчет был".
   "А если бы они на тебя все вместе бросились?"
   "Я бы выбил кому-то одному глаз ключом, остальные бы тормознули".
   "Так бы уж и выбил?"
   "Да. В таких делах надо идти до конца... А был бы нож с собой, пырнул бы ножом. Когда настроен серьезно, то противники это чуют. И остывают".
   Жанна распахнула дверь, обернулась, подняла брови вверх:
   "Ты так смотришь на меня, Фрэнки... как будто что-то сказать хочешь. Или мне кажется?"
   "Да, Жанна... Белка, то есть... хочу сказать... спросить хочу".
   "Валяй!"
   "Телефон дашь?"
   "Телефон-то не дам. - Жанна усмехнулась. - А вот номер телефона сказать... могу..."
  
   Повторяя номер телефона про себя, Рубль вприпрыжку двинулся мимо серого здания конфетной фабрики с четырьмя длинными рядами освещенных окон. Ощутил одуряющий шоколадно-карамельный запах. Рубль радостно напел мотивчик, услышанный в передаче Утренняя почта: "Малиновый сироп! Малина!.. Малиновый сироп! Малина!.." Песня Рублю не нравилась, но мотивчик врезался в память, и ничего другого он сейчас припомнить не мог: "Малиновый сироп! Малина!" Рубль станцевал под фонарем нечто вроде лезгинки. Несколько раз шлепнул кулаками по широким овальным листьям старого корявого дерева. Повторил про себя номер телефона, перебежал через перекресток, и двинулся по улице имени Клары Цеткин к улице Кутузова.
   Маргарита открыла дверь, на плечи ее был накинут красный шелковый халат, а под ним - черная кружевная комбинация.
   "Почему так долго, Руслан? Я, между прочим, волновалась! - женщина озабоченно посмотрела парню в лицо, отступила, пропуская в прихожую. - У тебя губа распухла. Подбородок в крови! Ты подрался, что ли?"
   "Немножко".
   "Это называется немножко!.. Ужас!..Дай, зеленкой намажу".
   "Не надо зеленкой, Марго! Заживет. Я на такую ерунду даже внимания не обращаю... В ванную пойду - рожу ополосну".
   "Ополосни, ополосни... И не только рожу!"
   Полочка перед зеркалом была заставлена разнокалиберными флаконами. Зашумела вода, поднялся пар.
   "Может, тебе ванную наполнить?"
   "Нет. Меня после горячей ванны в сон потянет", - Рубль выдавил на ладонь перламутровую медузку из пластиковой бутыли, и стал взбивать пенку, размазывать ее по телу.
   "Это же шампунь! Он для головы..." - сказал Маргарита.
   "Один хрен".
   "Дай-ка, спинку пошкрябаю".
   "Ну, пошкрябай-пошкрябай..." - согласился Рубль и повернулся. Маргарита стал водить красными ногтями по его мокрой спине, между лопаток, вдоль хребта и по копчику. Рубль повторил про себя номер телефона Белки.
   "А чего подрался? Девушку защищал?" - кокетливо спросила Маргарита
   "Да, нет. Просто прицепились ко мне какие-то..." - и повернулся к женщине.
   "Сильно били?.." - Маргарита поскребла ногтями живот парня.
   "Они? Меня? - Рубль фыркнул, запрокинул голову, подставляя под струи лицо. - Нет... А вот я их - сильно".
   "Ладно, герой!.. А теперь холодной... Для контраста. Чтоб не спал! Зачем ты мне сонный?"
   Рубль нес Марго от дверей ванной комнаты до спальни на руках. Марго вздыхала: "Какое у тебя тело! Какие мускулы! Как из дерева... О чем ты думаешь?.. Витаешь где-то... Меня крепче обними!.. Мне нравится, как ты говоришь: Марго. Скажи, Марго!"
   "Марго".
   "Скажи еще раз"
   "Марго-Марго".
   "Нет, помедленнее... У тебя, что, еще нога не зажила! Тебе больно?"
   "Нет, не больно. Просто хромаю".
   Он шел голый, шлепая босыми ногами, оставляя на полу мокрые следы. Спальную освещало красное бра, закрепленное на стене у изголовья кровати. Рубль уложил Маргариту на кровать, выключил бра, но Маргарита вскочила и снова зажгла светильник: "Лучше так..." Ее жемчужные серьги в красных лучах приобрели розовый оттенок.
   "Видео поставить?" - она пальцами обеих рук загладила влажные волосы назад.
   "Нет, - ответил Рубль, - насмотрелся".
   Маргарита скакнула до напольной стереоустановки, запустила магнитофон, стала пританцовывать, поводя плечами и виляя бедрами, под звуки трубы, аккордеона и барабана. Рубль смотрел на расплясавшуюся женщину с любопытством. Спросил: "А что, петь не будут?" Женщина вытянула губы, изогнулась, послала парню воздушный поцелуй и указательными пальцами поманила к себе: "Это инструментальная музыка. Не нравится? Иди ко мне!" Рубль хмыкнул: "Я не аховый танцор..." - и завалился на кровать, прикрыл бедра углом стеганного атласного одеяла, заложил руки за голову. Маргарита обиженно надула губы, но тут же улыбнулась, с подскоком метнулась к кровати и прыгнула на парня, распахнув полы халата, как крылья. Парень выставил руки и поймал расшалившуюся женщину, которая тут же обхватила его шею руками, зажала бедра ногами, как борец, удерживающий соперника.
   "Целоваться больно" - сказал Рубль, поморщившись. У него из губы опять пошла кровь.
   "Ну, вот... - Марго потянулась к тумбочке за круглым зеркальцем и салфеткой. Стерла кровь со своих губ и с еле заметных усиков. - А на что ты мне, если ты целовать меня не можешь?"
   "Ну-у, о жизни поговорим..." - Рубль закинул руки за голову и широко зевнул.
   "Дурашка... Если ты не можешь меня целовать, то я буду целовать тебя за двоих. И не в губы. А вот сюда! - Маргарита завела темные пряди волос за уши и наклонила голову. - И сюда... и сюда... и сюда..."
  
   Маргарита накинула шелковый халат, на носочках прошлась до барного шкафчика, налила в бокал красного вина из початой бутылки, постучала ногтем по второму бокалу, но Рубль замотал головой: "Мне бы лучше минералки". Маргарита плеснула во второй бокал оранжевую жидкость из прямоугольного пакета: "Минералки нет, есть апельсиновый джус".
   Маргарита вернулась к кровати с двумя бокалами и с плиткой шоколада, зажатой в зубах. Полы халата распахнулись, блеснул золотой кулон между грудей. Маргарита присела на край кровати, потянулась к Рублю. Рубль заметил длинный волосок, растущий из правого соска женщины. Взял шоколадную плитку, бросил ее на подушку, принял бокал с соком и жадно осушил его. Маргарита чуть отхлебнула вина, забрала пустой бокал у Рубля и поставила вместе со своим на тумбочку. Осторожно поцеловала Рубля в губы: "Не болит?" Рубль помотал головой. "А вкус вина на моих губах тебе нравится?" Рубль кивнул. Она взяла шоколадную плитку, надорвала обертку, отломила кусочек, протянула его Рублю: "Открой рот. Это горький шоколад. Пробовал? У нас такой не продают..." Рубль пожевал: "Пробовал, пробовал... Отец доставал..."
   "А еще шоколад бывает белым".
   "А вот это ты загнула, Марго! Белый шоколад..."
   "Виктор вернется из морей, может, привезет..."
   "Я лучше у отца спрошу... если такой есть в природе, он достанет".
   Маргарита отломила еще кусочек, сунула себе в рот, разжевала и поцеловала Рубля в рот. Губа его снова лопнула, и соленый вкус крови смещался с горько-сладким вкусом шоколада. Рубль повторил про себя номер телефона Белки.
  
   Маргарита накинула халат на голое тело, выключила красное бра и в полной темноте потянула Рубля за руку с кровати к дверям балкона: "Халат накинь, он мужний".
   "Я не ношу чужое шмотье".
   "Дурашка обидчивый! Он его не надевал почти... Ну, захвати хоть простыню. Тепло, а вдруг продует".
   Маргарита уселась на венский стул, запахнула халат, закинула ногу на ногу. Двор был скудно освещен огнями нескольких окон. Ветерок слабо шевелил темные волосы Маргариты. Ногти на ее ногах были выкрашены в темно-вишневый цвет, как и ногти на руках. Рубль, завернутый в белую простыню, прислонился бедром к перилам. Маргарита нашарила на круглом столике длинную коричневую пачку и пьезо-зажигалку. Синий клинышек, бивший как огонь из сопла мини-ракеты, подпалил тонкую сигарету с длинным фильтром, запахло ментоловым дымком: "Вина принеси! Захвати всю бутылку".
   Рубль вернулся с бутылкой и одним бокалом, разместил бокал рядом с хрустальной пепельницей, наполнил бокал до краев, несколько капель упали на столешницу. "А вот теперь отпей лишнее! - сказал Маргарита. - Кто ж так даме наливает?" Рубль нехотя сделал глоток, посмотрел на бокал, - край темной жидкости качался в паре сантиметров от края бокала, - протянул бокал Маргарите.
   "Хорошо-то как! - Маргарита с наслаждением затянулась и выдула в черное небо струю белого дыма, которая расплылась на черном фоне тонкими завитушками. - Правда ведь?" Рубль молча кивнул. "Ты какой-то странный сегодня..." - женщина посмотрела на парня озабоченно. Рубль пожал плечами, завернулся в простыню плотнее.
  
   Утром они завтракали в спальной. Маргарита прикатила из кухни двухярусную металлическую тележку с серебряными кофейником и чашками, хрустальной сахарницей, фарфоровой масленкой, соломенной корзиночкой для хлеба, тарелками, полными чуть поджаренными в панировке кусками цветной капусты и свернувшимися в спирали тонкими ломтиками бекона. Рубль протыкал кусочки еды вилкой и жевал, разглядывая картину на стене: пальмы на песчаном берегу, голубая лагуна с фрегатом под надувшимися парусами. Полотно обрамляла золоченая резная рама, пышная и широкая. Парень заскользил взглядом по периметру рамы, стараясь не пропустить ни одной завитушки. Женщина иногда посматривала на парня с легкой тревогой и недоумением.
   "Я не хотела давать тебе спать. Но ты отключился, едва добрел до кровати".
   "Угу..." - Рубль захрустел поджаренным беконом.
   "Я тебя тормошила, а ты разговаривал в полусне. Как будто бредил. Что тебе снилось?"
   "А что я говорил?" - Рубль намазал на хлеб тонкий слой масла и уложил сверху два кружочка соленого огурца.
   "Ты говорил про каких-то старушек, которых надо аккуратно сложить в кучку... Старушек в кучку! Смешно..."
   "Да уж... А что еще?"
   "А еще ты говорил про каких-то белок..."
   "И что я про них говорил?" - Рубль отложил вилку, взял последнее соцветие капусты пальцами, сунул его в рот и захрустел.
   "Что белки занимаются боксом..." - улыбнулась Маргарита. Шелковый халат распахнулся, через бледную кожу на ее груди чуть просвечивали синеватые речушки вен.
   "Да ну?!"
   "А еще про моряков... Моряки, говорил ты, висят на простынях и бьют друг друга по глазам ключами. Именно так..."
   "Бред какой-то. Не мог я такого говорить".
   "Именно что бред. Во сне же! Извини, что тормошила тебя... Мне долго не спалось и было скучновато... Ты не выспался?" - Маргарита разлила по чашкам кофе.
   "Нормально все. Я выспался", - Рубль добавил в свою чашку сливки и сахар, размешал.
   "А еще ты говорил про рыжее солнце. Солнце под номером... Шесть-семь-три... дальше я забыла... длинная цифра".
   Рубль исподлобья посмотрел на Маргариту, и так строго, что женщина вздрогнула и смутилась.
   "Еще ты бормотал: рыжее солнце, взгляни на меня... Да, ты поэт никак?"
   "Н-не-а, - Рубль мотнул головой, - ни в одном глазу".
   Рубль еще раз размешал бежевую жидкость в чашке, задумчиво глядя на пенную воронку в чашке, облизнул ложечку, ритмично постучал ею по краю блюдца. Постарался вспомнить номер телефона Белки. Вспомнил.
  
   Пять
  
   Смеркалось. Прожужжал троллейбус за окном, стекла засветились и снова потемнели. Брюс приподнял забинтованную голову, дотянулся забинтованной рукой до шнурка с синим шариком на конце, дернул за шнурок; зажегся настенный светильник в желтоватым плафоном в форме колокольчика.
   "Знатно тебя разукрасили", - сказал Рубль, он сидел рядом с койкой на табурете.
   "Да, уж... - согласился Чиган, сидевший на подоконнике, и потянулся, хрустнув суставами. - А у тебя самого что с губой?"
   "Фигня, - ответил Рубль. - Если б ты не спросил, я бы и не вспомнил".
   Брюс дотронулся пальцами до сизо-черного уха, выглядывающего между лент бинта, надавил слегка на опухшую мочку, поморщился:
   "Я-то думал... чего он затылок чешет все время? А у него за спиной - велосипедная цепь".
   "Хитрый! - тоном знатока заметил Мамонт, сидевший на второй табуретке. - Но на каждую хитрую жопу..."
   Дверь, скрипнув, открылась, и Мамонт замолчал. Вошла бабушка Брюса, она держала в одной руке металлический подносик с пластмассовой банкой, стеклянным пузырьком и большим клоком ваты. Седая прядь волос, выбившаяся из прически, свешивалась женщине на нос.
   Чиган слез с подоконника и прислонился к стенке. Рубль поднялся:
   "Присаживайтесь, Клавдия Васильевна".
   Женщина села на табуретку, разметила поднос на краю кровати, закинула мешающую прядь волос назад. Вытянула от клока ваты клочок поменьше, открутила пробку, смочила ватку прозрачной жидкостью и стала оттирать с уха внука бурые чешуйки засохшей крови.
   "Надо обязательно сходить к врачу, проверить барабанную перепонку", - строго сказала Клавдия Васильевна.
   "Ба, я нормально все слышу", - ответил Брюс.
   "Но проверить надо!" - сказала женщина еще строже, взяла остатки ваты, открыла баночку, макнула ваткой в вязкую серую кашицу с душным густым запахом, приложила ватку к уху внука, взяла с подноса полоску пластыря.
   "Прихожу с дежурства, а он... с салфеткой на голове ходит. Вся голова разбита, салфетка мокрая от крови! Ты что, скорую не мог вызвать?"
   "Какая, бабуль, скорая? Из-за такой ерунды..." - сказал Брюс.
   "Голова - не ерунда. И вся спина - один сплошной синяк. Надо обязательно сходить к врачу, сделать рентген позвоночника".
   "Да, нормально я двигаюсь, ба! Со мной все в порядке, - сказал Брюс. - Это ты меня, как сопливого, в кровать уложила".
   "А если у тебя сотрясение? Все же вызову врача..."
   "Вот, этого, пожалуйста, не надо! Мы же договорились, никаких врачей... - сказал Брюс. - У меня с головой все в порядке. Не кружится, не болит... А шкура и без врачей заживет".
   "И главное, мне сейчас опять на ночное... И поменяться не с кем, летом половина в отпусках".
   "Бабуль, иди спокойно на дежурство. Со мной ничего не случиться".
   "Я тебе снотворное приготовила, Витенька. Здесь две таблеточки, на подносе. Выпей в десять. А лучше в девять".
   "Ну, ладно, снотворное выпью".
   Коротко тренькнул дверной звонок, два раза. Клавдия Васильевна удивленно посмотрела на часы.
   "Это Туча... то есть, Вова... - как бы отвечая на вопрос женщины, сказал Мамонт. - Он всегда так звонит. Интеллигент..."
   Клавдия Васильевна отправилась открывать двери, сказала, обернувшись: "Я на дежурство бегом уже... До свиданья, мальчики".
   Чиган снова уселся на подоконник и, вперив взгляд в свои кроссовки, стал внимательно изучать их.
   "Классно получилось, - Рубль показал на портрет Брюса Ли, прилепленный изолентой к дверце шифоньера. - Только что это он у тебя без рук?"
   "Стер я руки... - ответил Брюс. - Руки чего-то они не выходят у меня... Руки, самое трудное. Надо еще подучиться".
   В комнату заглянул Туча, в руке он держал авоську с семью зелеными бутылками Тархуна. Туча поднял авоську на вытянутой руке и позвенел бутылками:
   "Вот! Какой ты любишь!"
   Рубль усмехнулся, а Мамонт громко заржал:
   "Ты, Туча, тоже, молодец! Посмотри-ка вон туда..."
   Туча посмотрел в угол, куда показывал Мамонт. В углу стояла батарея, штук тридцать пять, зеленых бутылок с этикетками Тархун. Туча смутился:
   "Я ж не знал... что вы тоже... надо было договориться..."
   "Ладно, ставь их до кучи, - перебил его Мамонт весело. - Брюс теперь до конца лета будет Тархуном ссать".
   Туча пожал руку лежащему Брюсу, затем Рублю и Мамонту. На Чигана Туча даже не взглянул. Рубль вопросительно посмотрел на Чигана. Чиган нахмурился и отвел глаза в сторону. Рубль недоуменно посмотрел на Тучу. Туча попытался придать лицу безразличное выражение и нарочито весело спросил:
   "Ну и что теперь?"
   Рубль глубоко вздохнул, сжал кулак и постучал им себе по коленке:
   "Теперь мы шуруем на Космос. Прямо сейчас!"
   "Гулять, что ли? - удивился Туча. - А чего нам там разгуливать? У нас и на Фриче погода хорошая..."
   Рубль немного задумался над ответом:
   "Брюса прихватили, знаешь, где? На Космосе".
   "И чего ж ты там надеялся поиметь, - Туча посмотрел на Брюса, - кроме крепких пенделей?!"
   "Он не один гулял, - сказал Рубль серьезно. - Он с девчонкой был".
   Туча присвистнул изумленно:
   "Совсем оборзели!"
   "То-то и оно... - сказал Рубль веско. - Поэтому мы сейчас двигаем туда. И будем толковать".
   "На святое дело идем, - сказал Чиган голосом артиста Джиграханяна, - за нечестно отмудоханного товарища великую мстю мстить!"
   Все, кроме Тучи, рассмеялись, а Туча лишь кинул на Чигана косой взгляд и презрительно скривил губы
   "Ну, с местью не спешим... - сказал Рубль. - Сперва-то разберемся. На Космосе, в основном, четкие шкеты трутся. Должны понимать! Выдадут нам козлов, как положено, а мы уж накажем".
   "Ага, выдадут они тебе..." - бросил Мамонт скептически.
   "Или пусть сами накажут..." - сказал Чиган.
   "Ну или сами..." - согласно кивнул Рубль.
   "Но чтоб при нас!" - сказал Чиган.
   "Само собой", - согласился Рубль и спросил. - Кто там у них сейчас за основного?"
   "С тех пор, как Клоп в колонии... вроде бы Паук?.." - ответил Чиган.
   "Клоп... Паук... Зоопарк какой-то..." - буркнул Туча.
   "Вобщем, - Рубль сильно хлопнул себя ладонями по коленям. - Не хрен впустую трындеть. Брюс пусть глотает свои таблетки и спит, а мы по седлам".
   "Что, значит, спит? - Брюс приподнялся на локте. - Я с вами иду!"
   "Тебе нельзя, - ответил Рубль, - ты пациент теперь. И я за тебя перед Клавдией Васильевной отвечаю".
   "Я здоров. И что-то не помню, чтоб бабуля просила тебя отвечать за меня", - Брюс резво вскочил, откинув одеяло. Чиган присвистнул, увидев огромный продолговатый синяк на спине Брюса. Брюс, натягивая джинсы, сказал: "Из-за меня все заварилось, значит, и я при делах. - Он открыл шифоньер и стал в нем рыться. - И как вы тех козлов сможете вычислить без меня?"
   "Тоже верно, - Мамонт поднялся с табурета. - И нам ведь репу его помятую надо космосовским предъявить. А то придем, возбухнем на них, а они: а где тот брачка ваш, которого затушили? Вы, скажут, гоните на Космос порожняк..."
   "И будут правы, - Брюс натянул майку с длинными рукавами и капюшоном, и встал у выхода из комнаты. - Я иду. Таблетки, вот, только выкину в унитаз..."
   "Постой!.. - Мамонт протянул руку. - Что за колеса?"
   "Это обычный димедрол, Мамонт, - ответил Брюс. - Ты от него просто будешь дрыхнуть и все..."
   "А я его с водочкой... попробую... Вдруг чего интересного увижу?"
   "Ну, на!.." - Брюс отдал обе таблетки Мамонту
   Рубль хмыкнул и пожал плечами.
   "Как спина?" - спросил он Брюса.
   "Плохо гнется. Как деревянная. Ноет, но терпимо", - ответил Брюс.
   Когда шли по длинному коридору коммунальной квартиры, Рубль чуть придержал Брюса и Мамонта за локти, и когда они отстали от Чигана и Тучи, шепнул:
   "Вы ни-чо не заметили?"
   "А-чо?" - прошептал Мамонт и округлил глаза.
   "Чиган и Туча - как не свои сегодня..."
   "Не просек я ни хуя... А-чо такое?" - прошептал Мамонт.
   "Да, - сказал тихо Брюс, - я заметил... Туча на Чигана какой-то окрысившийся, а Чиган на него даже не глядит, и Туча мрачный, как фиг знает кто..."
   "Он же Туча!.. - прыснул Мамонт - вот и мрачный".
  
   Они энергично вышагивали по темной улице. Впереди - рослые Рубль и Туча, Мамонт, насвистывая, шустро переваливался на коротких кривых ногах следом, а Брюс с белой повязкой на голове, прикрытой капюшоном, и Чиган с сигаретой в зубах замыкали шествие. Свернули в подворотню, остановились у деревянного ящика с косой крышкой. Чиган откинул крышку: ящик был на две трети заполнен сыроватым песком, а сверху темнело несколько хворостяных веников без ручек. Чиган отпихнул веники в сторону. Из песка торчали концы металлических стержней. Чиган потянул за один из стержней, и в его руке оказался короткий кусок арматуры, обмотанный с одного конца изолентой. Такие же орудия вытянули из песка и другие парни. Отряхнули метал от прилипших песчинок, прижали арматурины к ногам, так что цвет железа в темноте почти сливался с цветом джинсов. И пошли странной, одинаковой у всех пятерых, походкой: одна рука плотно прижата к бедру, другая двигается свободно. Только с близкого расстояния можно было разглядеть, что каждый парень вооружен тонкой, но увесистой железякой.
   У серой трасформаторной будки они увидели высокую фигуру: черные брюки, белая рубашка. Арно повернул голову, отбросил окурок:
   "Привет".
   "Здорово! Давай с нами".
   "Куда и зачем?"
   "Соседей проведать. Для серьезного разговора... И чем нас больше, тем лучше".
   "Махаться, что ли, идете?" - насмешливо спросил Арно.
   "Может и так..." - ответил Рубль.
   Арно заметил арматурины:
   "Вид у вас больно грозный... Ну, да, ладно! Интересно даже, как у вас такие дела делаются. Вот, у нас в Ростове..."
   "Потом расскажешь, как у вас в Ростове", - перебил его Рубль и двинулся дальше.
   Навстречу из-за угла вышел Леший и, увидев компанию, собрался было перейти на другую сторону улицы, но, узнав ребят, остановился и робко улыбнулся.
   "Малой, айда и ты с нами до кучи, - хлопнул его по плечу Мамонт. - Чем куча больше, тем нам луч-че", - и сам же рассмеялся неожиданно выскочившей рифме.
   "Я не могу... сейчас не могу..." - Леший виновато развел руки.
   "Что, мамка, боис-ся, заругает?! - зло сказал Мамонт. - Ну, ладно, вали тогда к мамке под юбку. Я-то посчитал тебя железным шкетом, а ты фуфел. Я-то думал, мы брачки с тобой..."
   Леший вздохнул, задумался на пару секунд, и в четыре прыжка догнал удаляющуюся компанию. Мамонт оглянулся на него, поднял большой палец вверх:
   "Молоток ты, Леший! Я в тебе не ошибся..."
   Леший шел рядом с Брюсом, засунув руки в карманы и подняв плечи, как будто ему было холодно, хотя вечер был теплый. Леший вопросительно и с некоторым испугом поглядывал то на забинтованную голову Брюса, то на арматурину в его руке. Чиган приобнял Лешего за плечи: "Все путем!.. Ты во время толковища просто стой сбоку молчком. Расслабься и не дрожи. Морду кирпичом сделай. Скорей всего, до махача и не дойдет... А если начнется заваруха, то вспомни, как ты того гандона у школы отсандалил! Вот, включай сразу бешеного хорька и ни о чем не думай..."
   Леший согласно кивнул: "Угу", - и поежился.
   Они остановились у широкого дорожного полотна, подождали, переминаясь, когда мимо них пронесутся три рычащих Маза с фургонами и прицепами. Перебежали через дорогу, пересекли темный парк, углубились в переплетение улочек между пятиэтажными домами из силикатного кирпича и двухэтажными домиками из почерневших досок.
   Слышался приглушенный грохот со стороны порта. Обгорелый забор окружал спортивную площадку с погнутыми брусьями и турниками.
   "Где искать-то их? - спросил Чиган и сам же ответил. - Побродим, авось найдутся", - и надел солнечные очки, как будто надеялся, что они помогут ему в темноте.
   Туча посмотрел на него, ухмыльнулся и снял свои очки с диоптриями, вложил их в пластиковый футляр, сунул в задний карман.
   Они прошли мимо одноэтажного здания с неоновыми буквами Космос над козырьком. Пересекли широкий двор, пересеченный бельевыми веревками, вышли из узкой подворотни на пустырь. Посреди пустыря круглился небольшой холм, а на нем возвышалась ажурная металлическая башня с площадкой наверху. Рядом с башней валялся толстый древесный ствол с обломанными ветками. За пустырем пролегала железная дорога, по ней пробежал электровоз. За железной дорогой ползали и вертели стрелами портовые краны.
   Оглядели неосвещенный пустырь. У подножия холмика мелькнул огонек сигареты, другой.
   "Вот, кажись..." - сказал Рубль и двинулся вперед, а за ним остальные.
   За двадцать шагов до холма они разглядели компанию из десятка парней и четырех девчонок, который сидели кто на деревянных ящиках, кто на траве, кто на стволе поваленного дерева, курили, прикладывались к горлышкам винных и пивных бутылок.
   Приблизились на расстояние пяти шагов, остановились.
   "Ну, ни-хуя-се, делегация!" - раздался насмешливый голос. И тут же - хохот нескольких прокуренных молодых глоток.
   "Чего потеряли в наших краях, орлы?" - с ящика поднялся тощий сутулый коротышка с длинным свисающим до губы носом.
   "Здорово, Паук, - сказал Рубль, обернулся к своим, оглядел их, прищурившись, быстрым взглядом и снова посмотрел на коротышку. - Разговор есть..."
   "Н-да?" - названный Пауком подошел к Рублю вплотную, посмотрел ему снизу вверх в глаза, перевел взгляд на арматурину в его руках, затем опять уставился в глаза и смотрел долго, пристально, не мигая. Рубль отвечал ему спокойным вглядом уверенного в своем праве человека. Паук носом еле доставал Рублю до уровня груди. Нос шевельнулся кончиком, казалось, Паук сейчас начнет обнюхивать собеседника.
   "У Фричи, значит, к нам разговор... - недоверчиво процедил Паук сквозь зубы. - И вы пришли к нам вот с этими вот штырями? Разговаривать пришли, да? - Паук обернулся к своим. - Они к нам, слышите, разговаривать пришли. И вот эти хуйни с собой прихватили! Чтоб мы лучше их поняли... Н-да?"
   Парни за спиной Паука загудели недовольно. Рубль посмотрел на зажатую в кулаке железку и, не раздумывая, отбросил ее далеко в сторону.
   "Извини", - сказал он Пауку, постаравшись, чтобы в голосе не появились виноватые нотки.
   Чиган, Туча и Брюс тоже размахнулись и отбросили свои железки подальше. Железки провертелись в воздухе пропеллерами и шмякнулись в высокую траву, звякнув друг о дружку. Мамонт скривил нижнюю губу и с явной неохотой выкинул свою арматурину, но не очень далеко.
   "Правильно, - удовлетворенно заметил Паук, проследив за полетом железок. - Они б вам все равно не помогли!"
   За спиной Паука раздался одобрительный гогот. Паук сунул руки в карманы, еще больше ссутулился и склонил голову набок. Казалось, он играл некую роль, и эта роль ему нравилась.
   "Вот вы этими штырями нас пырять собрались? Или бошки нам проламывать? Таким же простым шкетам, как и вы?"
   "Я извинился", - ответил Рубль.
   "Ты-то извинился... А я вот еще на взводе! - Паук вынул руки из карманов, заложил их за спину, прошелся перед Рублем туда-сюда, остановился, изобразил на лице легкую грусть. - Вам бы прийти к нам с пивком, мы бы присели тут на бревнышке дружно, - Паук обвел рукой холм, - выпили бы, перетерли бы основательно все вопросы..."
   Паук замолчал, как будто ожидая, что Рубль извинится в третий раз. Не дождался и спросил:
   "Рубль, а ты хоть знаешь, что такое Космос?!"
   "Район ваш".
   "Наш! Это ты очень правильно заметил - наш... А еще?"
   "Ну, кинотеатр у вас на районе так называется..."
   "Это, да... А еще?.. - и не дожидаясь ответа, громко, едва не визгливо воскликнул. - Я тебе скажу, что такое Космос. Космос - это все!"
   "Космос сила - всем могила", - буркнул Чиган.
   "Чи-во?" - нос Паука вытянулся в направлении Чигана, а лицо приобрело брезгливое выражение. Чиган открыл было рот, но Рубль поднял ладонь, призывая Чигана к молчанию.
   "Тебе, кстати, от Паши Рубероида привет, - сказал Рубль Пауку. - Он нам с зоны маляву кинул, просил и тебе просвистеть".
   Паук задумался. Рубль блефовал, упомянутого послания он не получал, и не мог получить, так как лихому рецидивисту Паше Рубероиду не было никакого дела до Рубля и его сверстников. Когда Пашу Рубероида судили в последний раз, Рублю было лет двенадцать.
   Паук понимал, что Рубль блефует, но упоминание Паши Рубероида могло укрепить его авторитет, и он удовлетворенно кивнул и как будто успокоился:
   "И Паше весть перекинь от меня... - Паук с укоризной на лице помотал головой. - А вот вы только за этим сюда всей кодлой притопали? Чтобы мне привет от Паши передать?"
   "Нет, - ответил Рубль и заложил большие пальцы за ремень. - Нашего прихватили у вас на районе, - Рубль показал рукой на забинтованную голову Брюса, белевшую в темноте. Брюс как встал по приходу, так и стоял, не меняя позы. - Били цепью. Потом ногами".
   "Бывает... - сказал Паук грустно и развел руки, изобразив на лице сожаление. - А потому что не хуй шляться там, где не живешь. Я же у вас не шляюсь? Мне и на Космосе хорошо".
   За его спиной послышались одобрительные возгласы.
   "Он с девчонкой был", - сказал Рубль и приблизил свое лицо к лицу Паука.
   Кто-то за спиной Паука присвистнул. Паук тут же сменил роль: из слегка истеричного заводилы и приблатненного скандалиста, он превратился в озабоченного проблемой администратора.
   "Н-не, это не наши... Наши закон чтут!" - сказал Паук и оглянулся на своих. Парни за его спиной согласно закивали, кто-то из них громко харкнул.
   "Но район-то ваш!.." - сказал Рубль.
   "И что? - во взгляде Паука появилась хитринка. - Нам теперь что, караулы на каждом углу ставить, чтобы какие-нибудь залетные соколики вас случайно не отпиздили, пока вы с нашими девками лижитесь?!"
   Эта фраза, выпаленная четкой скороговоркой и на одном дыхании, вызвала одобрительный смех парней за спиной Паука, и лицо его выразило удовлетворение. Он с сочувствием в голосе обратился к Брюсу, покровительственно положив ему ладонь на плечо: "Смотри, брачка, внимательно, здесь есть кто-то, ну, хоть чуть-чуть похожий на тех гнид, которые тебя ушатали?"
   Брюс стряхнул руку Пауку движением плеча, подошел ближе к холмику, всмотрелся в лица парней, слабо озаряемые далеким светом портовых прожекторов да огоньками сигарет: в лица треугольные, квадратные и круглые, пухлые и худые, усыпанные рябинками, прыщиками, шрамами от фурункулов и совершенно чистые, бледные и загорелые, улыбающиеся и сердито нахмуренные.
   Брюс повернулся к Пауку: "Нет. Их здесь нет".
   "Правильно, - Паук развел руки в стороны. - И не может быть", - Паук шлепнул себя ладонями по ляжкам. И заговорил пафосно и громко, как будто обращался к большой аудитории. - Потому что мы закон чтили и всегда будем чтить! И кто на Космосе вырос, тот никогда не пойдет... ментом работать! Не станет... стучать! Не предаст друга лепшего... И не поднимет руку на шкета, если тот с девкой хиляет!" Парни из компании Паука согласно загудели. "Кстати, - Паук прищурился сурово, - а чего это вы к нашим биксам яйца подкатываете, а?" И тут же раздался возмущенный ропот. Но Паук сменил тон на добродушный, а выражение лица на хитроватое. - Да, ладно, ладно, не жалко... Только на обратном пути нам не попадайтесь!" - и обернулся к своим. - Да?" Парни дружно расхохотались.
   "А что за девка-то хоть? - Паук заговорил спокойно. - Как зовут?"
   "Полиной зовут", - ответил Брюс.
   "Это из моряцкого общежития которая?.." - предположил некто, скрытый в темноте.
   "Наверное, - Брюс пожал плечами, - мы недавно познакомились..."
   Местные парни разглядывали Рубля, Чигана, Тучу, Брюса и Лешего спокойно, без агрессии. Но бросали несколько удивленные, неприязненные взгляды на Арно, который стоял в сторонке и с чуть насмешливой улыбкой курил папиросу.
   Паук приобнял Рубля за плечи, для этого ему пришлось вытянуть руку вверх и даже чуть привстать на носочках: "Отгребем-ка в сторонку... Слышь-а-чо-эт-патлатый тут делает? Никогда не видел его раньше..."
   "Арно, он нормальный шкет. Свойский".
   "Точ-на? Руч-чаешься?"
   "Как за любого из наших".
   "Мои-то иногда звереют, когда видят патлатых, - Паук сделал ударение на слове "мои". - Даже я не всегда могу остановить... - Паук особо выделил "даже я". - Ну, да, ладно... А вот у меня другой вопрос, поважнее..."
   "Да".
   "Правду народ балакает, что вы там у себя, на Фриче, точку водочную держите?"
   "Правда, - ответил Рубль. - Заходите... Продадим дешевле. По-соседски".
   "Ну, это само собой, - важным тоном сказал Паук. - И хорошо она идет, водяра-то?"
   "Хорошо, - ответил Рубль. - А иногда очень хорошо".
   "То-то, я смотрю, вы приоделись все так... в модное, в нулёвое!"
   "Ну, да".
   "А мы бы тоже не прочь... капусты влегкую срубить... чтоб приодеться там... то се... А-а?"
   "Кто ж мешает?"
   "А где вы левые пузыри берете?"
   "Секрет фирмы", - улыбнулся Рубль.
   "Ну, вот... - вздохнул Паук разочарованно, убрал руку с плеча Рубля, сунул обе руки в карманы, поджал губы и задрал длиннющий нос вверх. - Я-то думал мы скорешились уже с тобой!.. Я-то думал мы теперь с тобой брачки! А ты - секрет. Нехорошо. Не по нормалеху это..."
   "Паук, я тебя уважаю, - сказал Рубль серьезно и тоже сунул руки в карманы. - И всех шкетов на Космосе уважаю... Мне бы не жалко! Но секрет не только мой... Те люди, через которых я пузыри достаю, они... очень основательные люди. И они мне доверяют. И я очень напрягся, чтоб их доверие заслужить. И дело они имеют только со мной. Даже наши ребята, с Фричи, не знают, с кем у меня по этому делу терки-варки... Это такое условие... с таким условием мне пузыри дают, чтоб я никому, ни-ни... И если я ляпну где лишнего, со мной никто основательный делов впредь вертеть не подпишется. И это мне повезет еще, если я за трепотню не словлю штык в бочину".
   "Понятно... - протянул Паук. - Жалко. Хотелось бы... эт-та..."
   Рубль нахмурил лоб, пошевелил бровями; раздумывая, кинул взгляд на черное облако в беззвездном небе: "Паук, у меня тут появились мысли... Значит так... я достаю для тебя пойло. Мне... то есть нам... с каждого пузыря - по два рваных. Остальное - ваше. Это хороший навар!"
   "И сколько пузырей ты нам достанешь?" - Паук посмотрел заинтересованно, склонив голову набок.
   "Столько, - ответил Рубль, - сколько сумеете продать. А каждый из вас влегкую будет с вечера до утра толкать по ящику. Это если лениво костями шевелить... А если поднапрячься да подшустрить да при удаче, то запросто уйдет и два... А при удаче и три. Улетит!"
   "Да? - Паук вскинул брови. - Ну-т-к, пойдем-ка назад! Обмоем это..."
   Они вернулись под холмик. Паук протянул руку и тут же ему в руку кто-то сунул зеленую бутылку. На белой этикетке чернели витиеватые буквы Агдам. - Но сначала, Рубль мне надо все хорошенько обмозговать и с брачками обсудить... Это потом, а сейчас, присаживайся тута..." - Паук протянул бутылку Рублю. Рубль отхлебнул и проглотил пахучую, приторную жидкость, стараясь не выказать на лице отвращения к дешевому крепленому вину. Отдал бутылку Пауку, тот сделал крупный глоток, вытер губы запястьем и протянул бутылку Чигану. Бутылка пошла по кругу.
   Леший подкрался к Рублю сбоку и тихонько спросил: "Можно... я пойду уже?.. Мне надо!.."
   Рубль обернулся, протянул Лешему пятерню: "Да, конечно. Спасибо, что поддержал компанию".
   "Ну, что, малой, штанишки-то уже мокрые насквозь?!" - ехидно бросил Чиган Лешему, но руку его все-таки пожал. - Видок у тебя чего-то бледный. Очко-то жим-жим, да?"
   "Не гони на Лешего, - сказал Мамонт. - Леший у нас - железный молоток". - И не только пожал Лешему руку, но и крепко обнял его за плечи, похлопав ладонью между лопаток.
   "Спасибо тебе", - сказал Брюс.
   "Давай! До встречи", - сказал Туча.
   Арно просто махнул рукой и присел на тонкий конец поваленного дерева.
   Леший пятясь, а затем бочком, стал удаляться от холмика. Местным ребятам, похоже, дела до него не было никакого, и он, развернувшись, пошел быстрым шагом к узкому просвету между двух серых пятиэтажек.
  
   Парни общались, рассевшись на ящиках, на стволе или на траве, часа полтора. Делились сигаретами, передавали друг другу бутылки с пивом и вином. Девчонки с Космоса бросали на ребят с Фричи заинтересованные взгляды. Местные ребята сурово косились на Арно, но после того, как Паук ткнул указательным пальцем ему в спину и сразу же поднял большой палец вверх, потеряли к Арно всякий интерес. Арно молчал, пил мало, изучающе рассматривал парней и девушек, покуривал папироски и чему-то улыбался.
   Маленькая, толстенькая брюнетка, у которой всё - попа, груди, щеки, икры - было округлым, упругим и сочным, как-то очутилась на коленях к Чигану. Она терлась своим кнопкой-носиком о крупный, с небольшой горбинкой нос Чигана, распахнув большие влажные глаза, перебирала его пальцы своими пальцами, теребила его черные жесткие кудри, раскрывала то и дело крохотный пухлый ротик. Они закурили одну сигарету на двоих, затягивались поочередно, ладонь Чигана поглаживала спину девушки сверху-вниз и по кругу. Туча кидал мрачные взгляды на эту парочку и часто отхлебывал вино крупными глотками. Толстушка прижалась к Чигану вплотную и что-то шепнула ему на ухо, Чиган острием штопора стал царапать себе предплечье.
  
   Возвращались на Фричу в четыре утра.
   "Заметили, как они слушали этого своего Паука? - сказал Туча и икнул. - Просто фюрер какой-то!"
   "Клоун, - иронично бросил Арно. - То же мне пахан нашелся... Шишка в ямке. У нас в Ростове такие болтуны выше шестерок не подымаются".
   Чиган добродушно и пьяно ухмыльнулся, и сильно хлопнул Арно по плечу:
   "Ну, давай, давай рассказывай теперь... как оно там... у вас в Ростове!"
   Но Арно промолчал, остановился у торца своего дома, украшенного облупленными и выщербленными лепными завитками.
   "Спасибо, - сказал ему Рубль вяло, - ты нам помог, и мы, когда надо, тебе поможем".
   "Сочтемся..." - взявшись за дверную ручку, Арно обернулся.
  
   "Ну, что работать сегодня будем?" - спросил Рубль. Язык у Рубля заплетался, а ноги выписывали кренделя.
   "А-га, работай... - Чиган качнулся на ходу и, обхватив столб, прижался к нему. - Я сейчас, лично, только бай-бай..."
   "Да, отоспаться надо... - согласился Рубль. Он схватился за живот. - Бляха, как можно пить такую дрянь?" - и тут же метнулся к стене дома, оперся о нее вытянутыми руками и выблевал на штукатурку бурую, остропахучую струю.
   Мамонт рассмеялись, его тоже пошатывало, но не так сильно. Узкие глаза Брюса были мутноваты, но шел он твердо. Туча вяло, как бы нехотя, переставлял ноги позади всех.
   "Это просто с непривычки... Ни-чо!" - сказал Чиган
   "А я не хочу к этому привыкать..." - с трудом выдавил Рубль фразу, качнулся от стены, шагнул далеко в сторону, вцепился пальцами в ветви боярышника и, полусогнувшись, выблевал на куст вторую струю.
   "Да, сладковатая бурда, - с видом знатока кивнул Мамонт. - А толку с нее мало: пьешь, пьешь, а всё трезвый. Только ссышь, как блядская лошадь!" - Мамонт сплюнул два раза, расставил ноги; покачиваясь, расстегнул ширинку, порылся в трусах, нашел, что искал, и обильно оросил стену, вращая бедрами.
   "Не спи, не спи..." - сказал Чиган, хлопая Рубля по спине ладонью.
   "Я в порядке, - ответил Рубль, разогнулся, вытер рот тыльной стороной ладони и устремил рассеянный взгляд во тьму, размышляя над дальнейшим маршрутом. Икнул, вытянул вперед руку с напряженным указательным пальцем. - Туда!"
   "Не-е-е-т, это тебе ту-у-уда, - откликнулся Чиган. - А мне вон ту-у-уда! Я п-шел... - он крутанулся вокруг своей оси и едва не грохнулся, но успел упереться в асфальт обеими руками. Взглянул на правое предплечье, широко и мечтательно улыбнулся. Встал в рост, поднял руку и ткнул в предплечье пальцем. На предплечье рядком были выцарапаны цифры. Кровь уже запеклась; Чиган поводил пальцем по царапинам. - Но какой помидорчик!!! - Чиган чмокнул губами. - Телефон дала... Она без лифчика была, зуб даю! Соски через майку просвечивали... А соски - во!" - и Чиган сложил большие и указательные пальцы рук, показывая размер сосков.
   "Чего там тебе в темноте просвечивало, ась?!" - хохотнул Мамонт.
   "Батоны у нее, как дыньки, а соски, во, как сливы!.. Так бы и впился... - Чиган блеснул крупными зубами. - У нее... как ее?.. - Чиган озабоченно нахмурился. - Во, бля, телефон-то взял, а имя забыл!.. Э-э, никто не помнит, как зовут ту шмару, которую я закадрил?.. Н-ну, такой помидорчик!.. Чуть надави и прыснет... Жопа, как арбуз!"
   "Закуски не было!.. Потому про еду вспоминаешь?.." - сказал Туча. Он возвышался над Чиганом и мрачно смотрел на него, склонив голову к груди.
   "Чи-во?"
   "То-го... Ты на любую дырку в заборе бросаешься!"
   Чиган чуть прищурил один глаз:
   "Не-е понял... Чо-за наезды?"
   "Если б я наехал, ты бы сдох".
   "Ты-чо возбухаешь на меня, ты?!" - Чиган развел руки в стороны и выпятил грудь вперед. - Завидуешь, что мне девки дают, а тебе нет?"
   Туча ударил правой рукой от бедра, не замахиваясь. Но Брюс, который внимательно наблюдал за перепалкой, успел прыгнуть и всем телом повис на могучей руке, когда от кулака Тучи до головы Чигана оставалось несколько сантиметров. Рубль, раскачиваясь из стороны в сторону, встал перед Чиганом, обхватил его руками поперек туловища. Чиган махал руками, пытаясь дотянуться до Тучи. Рубль приподнял Чигана, подсек его болтающиеся в воздухе ноги, и рухнул вместе с ним на траву. Уложив Чигана на спину, он навалился сверху.
   "Остынь!.." - тяжело дыша и пуская слюну, прошипел Рубль в ухо Чигану.
   "Я остыл!.." - прошипел в ответ Чиган, пытаясь скинуть с себя Рубля.
   "Нет, не остыл. А я тебе говорю... остынь".
   Они поборолись пару минут, и Чиган обмяк, похлопал Рубля по спине расслабленной ладонью:
   "Ну, все, все... Сдаюсь".
   "Вот, теперь да, ты остыл", - Рубль разжал объятия, поднялся и помог встать на ноги Чигану, они оба пошатывались, терли потные лица. Туча, набычившись, смотрел на них замутненным взглядом. Брюс стоял рядом с ним, готовый перехватить любое его резкое движение. Мамонт сидел на корточках у стены и курил, с интересом следя за развитием событий.
   Рубль ослабел от выпивки, рвоты и борьбы, его все еще мутило; он немного отдышался, перевел взгляд с Чигана на Тучу:
   "И что это такое было?!"
   Туча повел плечами и отвернулся. Чиган уже не сердился, но счел нужным придать лицу сердитое выражение и с возмущениям произнес:
   "Он сказал, что я заборы ебу!"
   "Он этого не говорил, - Рубль поднял палец вверх. - Он всего лишь пошутил насчет дырки в заборе".
   "Есть места, где за такие шутки сразу идут в ножи".
   "Ну-у... мы же не в таком месте, - сказал Рубль. - Пока..."
   Мамонт криво ухмыльнулся, собрал побольше слюны и харкнул. Чиган почесал нос, а затем макушку. Туча достал из кармана пластмассовый очечник; напялил очки на нос. Чиган потянулся к заднему карману, вытянул солнечные очки: оба стекла треснули звездообразно, одна из дужек отвалилась.
   "Во, очкам хана!.. Такие очки... Да, ну и хуй с ними!" - и Чиган небрежно отбросил останки очков в сторону куста боярышника, где они повисли на ветке.
  
   Остановились у деревянного двухэтажного дома. Мамонт уже скрылся за забором, но вернулся, высунул голову между обитой жестью калиткой и деревянной рамой. Крикнул вслед удаляющимся фигурам друзей:
   "А я чего-то не пойму... Чего мы туда ходили, на Космос-то? Не подрались, за Брюса не отомстили... Потрындели, пойла сладенького похлебали... И-чо?"
   "Так космовские ни при чем. Выяснили же, - ответил Рубль, обернувшись. - Это кто угодно мог быть. Может, с Краски залетные, может, вообще задвинские. Ради Брюса мы сделали все, что могли".
   "А я вот не уверен... - сказал Мамонт. Этот Паук, я понял, большой мастак уши затирать. Ушлый такой, скользкий, бля... притвора. Раскудахтался, бля, типа кто на Космос с мечом придет, тот от меча и обосрется! А мы, как валенки, только зенками хлопали".
   "Хочешь вернутся? По новой начать?"
   "Нет, Рубль, чего уж там... Но-чо ж мы ходили-то, не пойму? Чиган только новую соску себе нашел, ну, это да, это как всегда..."
   "Ты и правда, Мамонт, такой тугой мозгами? До тебя не доходит? Мы, может, - дело развернем! Космовские нашей водярой выйдут торговать, а мы с этого поимеем кой чего".
   "А-а... дело... Ну, да, ну, да... - Мамонт почесал макушку. - Тогда, ладно, расширяй дело... а я спать, на хрен", - и Мамонт хлопнул калиткой.
   Туче и Чигану можно было бы вместе свернуть в один проходной двор и разминуться только у детской площадки. Но когда Чиган скрылся под аркой, Туча не последовал за ним, а направился к дому в обход, по переулку.
   Брюс и Рубль задержались у стенда с бесплатными газетами, встали по краям от него, чтобы отлить на газон. Стойки стенда перекосились, стекла в некоторых нишах были выбиты, газеты порваны. На клочках чернели буквы: ...МЫКО ИЗБРАН ПРЕ... НАДЗЕ НАЗНА... ПОД УЧКУДУКОМ... НАПРАВЛЕНЫ ГОЛОДАЮЩИМ В Э... ОБНАРУЖИЛИ ИСПАНСКИЙ ГАЛЕОН НУЭСТРА СЕНЬОРА ДЕ... ЛИЦОМ НАРАСТАЮЩЕЙ ВОЛНЫ БЕСПОРЯДКОВ ПРАВИТЕЛЬСТВО ЮАР... ЛИДЕРОМ СИХКСКОЙ ОБЩИНЫ В ЦЕЛЯХ ОСЛАБЛЕНИЯ... ОДНОСТОРОННИЙ МОРАТОРИЙ...
   "Что за хрень, Брюс?! Ты понимаешь, о чем я?.."
   "Понимаю".
   "Так не пойдет! Свары мешают общему делу".
   "Устаканится".
   "Надеюсь. Но так бешено они еще ни разу не срались".
   "Можно выяснить".
   "Выясним, - сказал Рубль на прощанье. - И уладим. Ибо не хуй!"
  
   Леший с тревожным чувством приближался к своему дому; зашел во двор, как раз, когда ему мать, растрепанная, с красными глазами, с потным лицом, бежала через двор:
   "Я уже все улицы обегала! - закричала она. - Где ты был? Я уже хотела в милицию звонить! Где ты был? От тебя сигаретами пахнет! Где ты был? Я уже все улицы обегала, хотела в милицию звонить!"
   Вставить в этот непрерывный визгливый монолог даже слово было совершенно невозможно, и Леший понуро, с виноватым видом пошел к подъезду, а мать суетливо семенила рядом, всплескивая руками.
   Когда Леший снял рубашку, мать заметила на предплечьях и плечах красноватые, припухлые линии - следы от ударов рапиры Фрицланга: "Что это? Ты дрался? Я из сил выбиваюсь, чтоб ты был здоров! Я ты шляешься по темным закоулкам, где одно хулиганье..."
   Леший лежал в кровати, скрестив ноги, сцепив пальцы рук, и пялился на оштукатуренный потолок, покрытый извилистыми трещинками, с сероватым пятном углу. Когда мать закончила ворчать и полоска света под ее дверью исчезла, Леший закрыл глаза и стал представлять сцену: как он, с развевающимся плащом за спиной, в широкополой шляпе с перьями, сражается на шпагах с разбойниками в масках, стучит каблуками по булыжникам, высекает из них шпорами искры...
  
   Шесть
  
   Эдик посмотрел в дверной глазок, поправил круглые очки, с мягким хрустом провернул ключ в замке, звякнул цепочкой; кивнул головой Туче и отступил назад. Туча протянул Эдику широкую пятерню. Эдик, смутившись, вытер потную ладонь о брюки и пожал протянутую руку. "Крепче жми, ты ведь мужчина, - сказал Туча, и пошел вслед за Эдиком по слабо освещенному коридору. Скрипели длинные доски со стершейся до древесной текстуры краской. Туча стукнул костяшками по жестяному корыту, висевшему на стене; Эдик вздрогнул, обернулся на гулкий звук, посмотрел испуганно. "Это я просто так... - сказал Туча. - А тебе не жарко в рубашке с длинными рукавами. Духотища сегодня!" Эдик молча закатал рукава белой рубашки до середины предплечий, расстегнул верхнюю пуговицу.
   Скрипнули дверные петли. Эдик, а за ним Туча вошли в овальную комнату с полукруглыми окнами; тяжелые темно-вишневые портьеры были подвязаны лентами, комнату заливало солнце. На подоконнике стояла большая клетка с белым какаду, который поднимал и опускал желтоватый гребень, ходил взад вперед по жердочке. Сидевший за массивным старинным столом ветхий сгорбленный старичок в черной круглой шапочке водил лупой над страницами толстой книги. Туча сказал: "Добрый день!" - старичок как будто его не заметил, продолжил водить лупой над строками справа налево. Острый кончик седой бороды подметал листы. "Он не слышит ничего... А это Матильда! - Эдик провел пальцем по прутьям птичьей клетки - птица тут же попытался схватить палец клювом. Эдик приблизился к столу, налил в эмалированную кружку воды из графина, поставил кружку у правой руки старика. Старик даже не повернул головы. Туча мельком заглянул через плечо старика на значки, черневшие на желтой бумаге. Эдик направился дальше, распахнул дверь в свою комнату, жестом пригласил Тучу войти. Прикрыв за собой дверь, Туча спросил: "А на каком языке книга, которую читает твой дедушка? Иероглифы? Не похоже..."
   "Дядя Рафа мне не дедушка, - ответил Эдик, водя пальцем по корешкам книг на настенной полке. - Он мне дядя. А язык - древнееврейский", - Эдик вытянул из книжного ряда два тома в пластиковых обложках, положил книги бережно на письменный стол. "А разве есть несколько еврейских языков?" - Туча сел на стул, поближе к столу, уперся животом в его край. "Да..." - Эдик выдвинул ящик стола, достал стопку чистых бумажных листов и пару карандашей, положил их рядом с книгами. "А ты тоже понимаешь древнееврейский?" - Туча пододвинул к себе лист бумаги, вытащил очечник, нацепил квадратные очки на самый кончик носа и взглянул на Эдика поверх стекол. "Нет... - Эдик сел за стол, взял карандаш, стал вертеть его в пальцах. - Можно, конечно, выучить. Но зачем? Лучше потратить время на изучение живых языков. Из мертвых имеет смысл изучать латынь. Но только в том случае, если я займусь биологией, например, или медициной, или юриспруденцией. Также может понадобиться древнегреческий, если я выберу филологические дисциплины..."
   "Так ты, оказывается, еще не выбрал? - Туча удивленно вскинул брови. - Я-то думал, ты весь, от макушки до пяток, в математике..." - Туча указательным пальцем передвинул очки с кончика носа к межбровью, взял карандаш, проверил остроту заточки грифеля подушечкой пальца. "Нет. Лишь частью нейронов головного мозга... - ответил Эдик серьезно, откинул пятерней со лба влажные волосы. - Точные науки, они, конечно, прекрасны. Но я еще колеблюсь... Многое хочется охватить! Просто не знаю... Вот палеонтология - потрясающе интересная наука... археология... история... биология..." - Эдик вскочил достал с полки несколько широкоформатных книг, бухнул их перед Тучей, стал листать верхнюю, показывая Туче иллюстрации: "Это - наутилус помпилиус".
   "Хм-м... я не силен в зоологии", - сказал Туча, вглядываясь в подробные рисунки. В жировых складках на шее у Эдика скопилась влага. "География так же очень интересна... - Эдик достал из штанов платочек, вытер пот со лба, вытер шею, ладони. - Жарко!.." - сказал Эдик извиняющимся тоном. "Да, - согласился Туча и достал свой платок, - с меня тоже льет. Нам, массивным, тяжеловато в такую погоду". Эдик насупился. Положил руки на стол; пошевелил пальцами, рассматривая широкие ногти. Пятна зеленки усеивали ладони и предплечья Эдика. "Мама приготовила морс. Уже остыл, наверное. Сейчас принесет".
   "А есть что-то, что тебя не интересует?" - Туча снял очки, стал тщательно протирать линзы платком. "Хм-м, - Эдик задумался. - Музыкой меня в детстве мучили. Аккордеоном. Вот это мне вот тут было! - Эдик улыбнулся и ткнул себя ребром ладони в шею. - Хорошо, я вовремя математикой увлекся, так оставили меня в покое и аккордеон продали. Физкультуру еще не люблю... в школе, бр-р-р-р!"
   "В спорт, значит, не отдавали тебя?"
   "Нет, что ты! К счастью для меня, мои родственники равнодушны к спорту. Если не считать шахмат... Ну, так вот... фотографией увлекался во втором классе. Но быстро надоело. Уж очень просто. Слишком элементарный процесс!" Туча посмотрел на руки Эдика: "Что, не заживает никак?"
   "Это свежее, - Эдик засмущался и спрятал руки под стол.
   "Аллергия?"
   "Нет".
   "Я почему подумал... аллергия всегда симметрична. Если на левой руке сыпь или прыщи, то и на правой такие же. Если на правой щеке, то и на левой..."
   "Это не сыпь".
   "Извини... У меня в детстве была аллергия. В раннем детстве, сама как-то прошла".
   "Это не аллергия".
   "Извини. Замнем тему..." - Туча поднял руки вверх, как будто сдаваясь в плен. "Это не заразно!" - сказал Эдик с укоризной. "А я и не думал, что заразно, - сказал Туча виновато. - Просто... Ну, ты чего-то весь в зеленке, как тебя не увижу". Эдик вздохнул, посмотрел на дверь; за дверью слышался скрип досок под мягкими шагами. Эдик встал и распахнул дверь. За порогом, улыбаясь, стояла мама Эдика с подносом в руках. На подносе - два стакана с резным орнаментом и пузатый стеклянный кувшин с ярко-красной жидкостью; пара ягодок колыхалось сверху. "Здравствуйте, Софья Ильинична!" - Туча поднялся. На нос женщины свисала вьющаяся черная прядь, женщины подула на нее, прядь взлетала, но снова опустилась на кончик носа. Туча рванулся к двери, взял поднос из рук женщины, чуть коснувшись ее пальцев. Мама Эдика сказала "Спасибо!" и убрала прядь волос за ухо. Туча уставился на полушария под блузкой из тонкой зеленой ткани, заставил себя отвести взгляд и поставил поднос на стол. Женщина смотрела на Тучу влажными, темными глазами, она приблизилась, взяла кувшин за ручку и наполнила оба стакана доверху. Нечаянно задела Тучу плечом, Туча сглотнул слюну и кашлянул, прикрыв рот кулаком. Бока кувшина усеивали капельки влаги. Туча взял стакан, ощутил холод гладкой поверхности. Женщина коснулась ладонью предплечья Тучи. "Вы бы лучше на подоконник кувшин переставили. А то книги вдруг зальете. Я сейчас ватрушки с мармеладом принесу. Вам нравятся ватрушки с мармеладом, Владимир?"
   "Да... Не знаю... Не пробовал..."
   "Это очень вкусно. И просто. Лепятся обычные ватрушки, а перед отправкой в духовку на творог кладется по четвертинке мармеладины".
   "Мама, нам уже пора заниматься!.." - сказал Эдик строго. Женщина взяла Эдика за правую руку, вгляделась в зеленые пятна: "Заживает?" Эдик выдернул руку и спрятал ее за спину. Мама схватила его за левую руку, подняла повыше, обращаясь к Туче: "Вот, Володя, смотрите, что творят! Фашисты проклятые..." Эдик выдернул и левую руку и тоже спрятал ее за спину. Женщина подошла к Туче совсем близко. Ее темные глаза блестели, грудь под блузкой поднималась и опускалась. Туча почувствовал лимонный запах шампуня, карамельный запах крема и цветочный запах духов, ноздри его раздулись. Губы женщины, выкрашенные бордовой помадой, блестели, ноздри слегка подрагивали. Туче не выдержал пристального взгляда женщины, отвернулся, вопросительно посмотрел на Эдика.
   "Володя, вот вы почти взрослый уже парень, - сказала женщина. - Скажите, вас когда-нибудь обижали сверстники?"
   "Мама! Ну, пожалуйста! Не надо об этом..." - воскликнул Эдик раздраженно.
   "Почему, Эдик? Почему?.. Володя, а!.."
   "Пытались, - ответил Туча. - И не раз. Потом перестали пытаться".
   "Да? А как вы добились перемены отношения к себе? Эдик - хороший мальчик, но его почему-то не любят ровесники".
   "Мама!" - с отчаяньем в голосе воскликнул Эдик. Женщина, вскинув брови, посмотрела на сына: "А что такого?.. - повернулась к Туче. - Володя?.."Туча задумался. Мог бы ответить правдиво, мол, разбил в кровь с десяток носов. Но ему не хотелось выглядеть перед этой женщиной слишком грубым. "Ну-у... Мне пришлось научиться такому стилю общения, что охота меня обижать у всех пропадала".
   "Ой, как здорово! - женщина всплеснула белыми пухлыми руками. - А научите Эдика, а! А то его совсем затуркали. Вот эти вот его раны, вы знаете, от чего?!"
   "Мама!!! - Эдик затопал ступнями по паркету, замахал руками. - Какие раны??? Раны бывают от пуль и от кинжалов..."
   "Эдинька, милый, не надо истерик хотя бы перед гостями. Я ухожу... Володя?
   "Да, Софья Ильинична".
   "Я на вас очень рассчитываю".
   "Конечно, - Туча кивнул. - Не беспокойтесь. Я научу Эдика общаться со сверстниками".
   "Спасибо, - мама Эдика повернулась к Туче спиной и плавно пошла к двери. Туча не мог отвести взгляда от крутых женских бедер. Женщина полуобернулась у дверей, посмотрела на Тучу через плечо; широкая прядь волос прикрыла один глаз Софьи Ильиничны, а другой был прищурен. - Ватрушки с мармеладом и кофе - через полтора часа. Вы ведь любите кофе?". Туча кивнул. "Как я угадала!.. Кофе - напиток ученых, а чай - напиток поэтов". Туча пожал плечами: "Наверное...". Женщина неторопливо притворила дверь за собой. Туча встрепенулся, сделал глубокий вдох и длинный выдох, покрутил головой, разминая шею. И, стараясь не смотреть мальчику в глаза, указал ему ладонью на стол: "Ну, давай, что ли, заниматься, Эдуард..." Эдик смотрел на Тучу озадаченно и с некоторой растерянностью.
  
   Через час Туча бросил карандаш на исчерканный лист бумаги, откинулся на спинку стула, заложил руки за голову: "Ну, все, мои мозги перегрелись. Надо сменить тему. Давай-ка, Эдуард, рассказывай, что там у тебя?.. Я про руки твои, тяжко израненные".
   "Ерунда... - Эдик положил ладони, сцепленные в замок, на стол. - Мама говорит, раны. Какие раны? Смешно! От иголок какие могут быть раны?..
   "От чего?"
   "От иголок. От больших правда".
   "Ну, выкладывай".
   "Только разбираться ходить вам никуда не надо. Пожалуйста! А то тетя Руфа уже ходила... Разобралась!.. Только хуже стало..."
   "Зря она, конечно, ходила... - Туча зевнул. - Ну, так я слушаю".
   "Берут длинные толстые иголки, оборачивают тупой конец нитками. Чтобы удобней было держать. И колют острыми концами".
   "Тебя?!"
   "Ну, да".
   "Кто?"
   "Ребята".
   "Что за ребята?"
   "Только не ходите с ними разбираться, пожалуйста!" - сказал Эдик умоляющим тоном.
   "Да, не пойду я, не пойду".
   "С дач ребята..."
   "А в школе, во дворе?"
   "Тоже... Нет, иголками колются только дачные. А во дворе там другое... пинаются..."
   "А в школе что?"
   "А в школе... натягивают на голову пакет и не дают дышать. Пока не упаду".
   "Ничего себе! У тебя ведь математическая школа. Интеллигентные все ребята должны быть..." Эдик пожал плечами, грустно хмыкнул. "Ясно, - Туча расцепил руки, положил тяжелые кулаки на стол перед собой. - Вобщем так. Я мог бы, конечно, со всеми ребятами переговорить, и в школе и во дворе, и в дачный поселок ваш съездить. Но я этого делать не стану".
   "Тетя Руфа ходила в школу..."
   "Да, я понял, понял. Тетя Руфа сходила... и после этого стало еще хуже. Но я-то не тетя Руфа! Если я схожу, они там все обосрутся. Но, повторяю, делать я этого не стану. Мы иначе... - Туча, опершись ладонями о столешницу, медленно поднялся. - Эдик, ты можешь ударить человека по голове?" Эдик посмотрел на Тучу испуганно, перевел взгляд вниз, вздохнул, задумался, наморщил лоб, почесал переносицу, поправил очки, промычал нечто нечленораздельное. Туча обошел стол, положил руку Эдику на плечо: "Я тебя понял. Не можешь". Туча снял очки, сунул их в очешник, положил его на стол рядом с книгой, вышел на средину комнаты, расставил ноги, выпятил живот: "Вставай". Эдик подчинился. "Снимай очки". Эдик послушно снял очки, повертел их в пальцах. "Кидай на стол". Эдик осторожно уложил свои очки рядом с очечником Тучи. "Ты толстый, и я толстый, - сказал Туча, уперев кулаки в бока. - Ты очкарик, и я очкарик. Ты не можешь ударить человека, и я тоже когда-то не мог. Но научился. Потому что надо было. И тебя научу. Туча смотрел на Эдика сверху вниз. Эдик неловко перетаптывался с ноги на ногу. "Бей, - велел Туча. - По животу. Со всей силы". Эдик помялся, поднял руку и медленно ткнул кулаком в мягкий выпяченный живот. "Единица с минусом, - сказал Туча. - Еще! Быстрее". Эдик постарался ударить быстрее. "Двойка с плюсом. Еще! Силу не береги... Двойка с минусом. Еще! И меня не надо жалеть... Три с минусом. Еще! Плечами тоже двигай... Двойка с минусом. Еще! Да, не тыкай ты, а бей... Три с минусом. Ногами тоже пошевеливай... Твердая тройка. Ладно, хватит на сегодня..."
   Эдик тяжело сопел и обливался потом. Туча подошел к окну, понюхал красно-фиолетовый цветок на кактусе. Цветок запаха не имел, а сам кактус напоминал гневного инопланетянина, разведшего в стороны колючие плоские лапы. Туча наполнил оба стакана доверху морсом, подошел к столу, стукнул донышками стаканов о столешницу, присел на стул, откинулся на спинку. Эдик, кособоко развалившись на стуле, прикладывал платок к мокрому лицу. "Непривычно, да? - спросил Туча. - Мне тоже тяжело. Жара... - Туча осторожно отхлебнул холодный морс, подержал во рту, проглотил. - Вкусно! Только залпом никогда не пей, если потный". Эдик потянулся за стаканом, пригубил.
   "Ну, что, понравилось бить человека?" - спросил Туча и подхватил языком каплю влаги, бежавшую вниз по стенке стакана.
   "Нет".
   "Это хорошо, - Туча удовлетворенно кивнул и отпил морс. - Хорошо!.. Просто отлично, ни сладко, ни кисло, все в меру... Мы будем повторять это упражнение, пока ты не войдешь во вкус. Каждый раз, когда я буду приходить, твоя цель - мое пузо. После математики, конечно".
   "Угу..."
   "Не угу, а так и будет. Я твоей маме обещал решить проблему. И я ее решу. Я же обещал, да? Надо сдержать слово? Надо!" Эдик печально вздохнул. "Когда научишься бить хотя бы на четверку... И, главное, когда я увижу в твоих глазах азарт... тогда оставлю тебя в покое. И впредь, если кто-то рискнет приблизиться к тебе с иголкой... Или даст тебе пендель... Нет, только подумает об этом!.. Ты сразу ударишь его. Понял? Хотя бы на четверку. Этого хватит. Вполне... Не рассуждая вломишь и без болтовни. Не думая о последствиях... Не хочешь бить по лицу, бей в брюхо. Это прокатит. Вполне... Сложи мудона пополам. Выключи пидараса на хрен, если он шумный. Уткни его мордой в плинтус, чтоб не гудел".
   Эдик смотрел на Тучу с таким ошарашенным видом, что Туча расхохотался. Его щеки и живот тряслись, и Эдик тоже рассмеялся. "Я бы еще морсика хлебнул... - Туча встал, похлопал себя по животу. - Мы толстые? Ну и что? Большой вес, это наш козырь. Мы очкарики? Ну и что? Снимай очки, когда мешают..." Туча добродушно хохотнул.
   Распахнулась дверь. "Веселитесь? - мама Эдика внесла в комнату блюдо с ватрушками. - Расскажите и мне!.. Эдик, сходи на кухню за кофейником..." - она поставила блюдо на подоконник, рядом с кувшином. На желтоватых кружках запекшейся творожной массы зеленели подплавленные кусочки мармелада. "Я вспомнил смешную историю, - сказал Туча. - Перелезал как-то через деревянный забор, и забор, не выдержав моего веса, рухнул, и я вместе с ним. Грохот был жуткий. Пыль поднялась до второго этажа... - Туча взял ватрушку, надкусил и, зажмурив от удовольствия глаза, стал жевать. - М-м-м, обалденно!" Мама Эдика улыбнулась, прищурила глаза. Вернулся Эдик с кофейником и чашками. Туча смутился, вздохнул, вытер губы платком: "Морс ваш великолепен. Да. И ватрушки тоже. С мармеладом, это интересно!"
   "Морс не слишком кислый?"
   "В меру. Как надо".
   Туче захотелось склонить голову и поцеловать пухлую белую руку. В кино про гражданскую войну так поступали белогвардейцы. Но Туча не решился, он опасался показаться смешным. "Смотрите, сейчас грянет ливень", - мама Эдика подошла к окну. На улице резко потемнело, задул сильный ветер, по карнизу ударили первые тяжелые капли. - Владимир, придется вам у нас задержаться, - она закрыла створки. - Эдик, сходи-ка к дяде Рафе, прикрой окно. Он сам не догадается. И принеси ему ватрушек, на кухне еще есть. И свари ему какао. Он еще не завтракал. Матильду тоже накорми. И надо, наконец, вычистить клетку. А то это хлев, а не клетка! И переложи все книги с кушетки обратно в шкаф, я там протерла. И поменяй воду в графине, она вчерашняя, это вредно. Вскипяти воду до крупных пузырей и пусть покипит с полминуты. Охлади потом в тазике с холодной водой. Ты все запомнил?.."
  
  
   Семь
  
   Белка, прогнувшись, раскинула руки и подставила лицо под капли дождя. Ее светло-голубая джинсовая рубашка вмиг потемнела на груди и плечах. Красные флаги на длинных металлических шестах шумно трепетали на ветру. Рубль обхватил Белку обеими руками за талию, легко поднял и утащил, болтающую ногами, под козырек подъезда. За несколько минут образовались лужи, на поверхности воды возникали и лопались большие пузыри. "Это надолго", - сказал Рубль. Белка порылась в мешковатой торбе, висевшей у нее на плече, извлекла мятую пачку Элиты и коробок спичек. Осмотрела, вертя в пальцах, кривоватую сигарету, нашла на бумаге порванное место, зажала дырочку пальцем. Рубль покосился на сигарету и придержал руку Белки с горящей спичкой; дунул на огонек, спичка потухла, испустив сизый дымок с резким запахом. "Эй?!" - воскликнула Белка и шутливо стукнула парня кулачком по плечу. "Сначала почмокаемся!" - сказал Рубль и привлек девушку к себе. "Хорошо еще, что не сказал, полижемся!" - Белка подставила Рублю полуоткрытые губы.
   Ливень хлестал по автоматам с газированной водой; к ним подбежал мужчина в кепке, огляделся, сунул граненый стакан в карман мокрого пиджака и потрусил к подворотне. Ветер трепал плакат на торце здания, на плакате - бегущая девушка в белых трусах и майке, и надпись ОТ РЕКОРДА К РЕКОРДУ. Остановился желтый двухвагонный трамвай, открылись двери, никто из вагонов не вышел, никто не вошел, двери закрылись, и трамвай, дребезжа стеклами, покатил дальше, по мосту через железную дорогу. Женщина с синим зонтом процокала на каблуках мимо Рубля и Белки, порывы ветра рвали зонт в разные стороны, женщина хмурилась, ветер выломал спицы зонта, женщина, попытался вправить суставы спиц, но тщетно. Она поспешила к навесу на трамвайной остановке, зажав изувеченный зонт под мышкой. Белка вытащила сигарету.
   "Здесь уже недалеко. Пробежимся? - сказала Белка, выкурив сигарету на две трети. - А-то ведь до утра может хлестать".
   "Поскакали", - ответил Рубль и с брезгливым выражением на лице разогнал клубы дыма ладонью.
   Они взялись за руки и побежали под тугими частыми струями, огибая самые широкие лужи и перепрыгивая небольшие, - мимо здания, обложенного мраморными плитками, мимо киоска Союзпечать и желтой, двухколесной бочки с надписью Kvass, с висячим замком на крышке, вдоль забора из высоких металлических пик, скрепленных круглыми щитками с изображением серпа и молота в обрамлении колосьев. Белка потянула Рубля к высокому эркеру. Забежали во двор, где полные и худые женщины поспешно снимали с веревок белые развевающиеся простыни, пододеяльники в цветочек, разноцветные махровые полотенца, полосатые семейные трусы и синие рейтузы со штрипками, бросали белье в эмалированные тазы и шустрыми полушажками, прижав тазы к животам и бедрам, улепетывали, шлепая резиновыми тапками по мокрому асфальту, к подъездам.
   Белка остановилась перед дверью, ведущей в подвал; дверь по диагонали пересекали ровные полосы желтой, зеленой, оранжевой и голубой краски.
   "Это здесь. Так и называется - Полосатая дверь. Очень известное место!"
   "Кому известное?"
   "Продвинутым людям нашего города", - ответила Белка и стала ритмично стучать по двери раскрытой ладонью. Через пару минут скрипнул засов, дверь приоткрылась, в щель выглянул полноватый бородатый брюнет лет тридцати пяти.
   "А, Белка... Бонжур!"
   "Хэллоу, Гном!"
   "Кто с тобой?"
   "Это Фрэнки! Фрэнки, это Гном, он мой приятель и коллега. А Фрэнки - мой лавер. Нравится?"
   "Ничего..." - буркнул Гном, распахнул дверь и стал спускаться вниз по крутой лестнице, освещая путь карманным фонариком. Рубль разглядывал стены, покрытые разноцветными рисунками: круги, спирали, квадраты, треугольники Рубль засмотрелся, споткнулся и чуть не упал. "Здесь есть поручень. - сказала Белка. - Еще немножко вниз и налево..." Бородач, не предупреждая, скрылся за одной из неприметных дверок, оставив Белку и Рубля посреди просторного подвального помещения, освещенного тусклым светом настенных ламп в кожухах из металлической решетки. Серые вентиляционные и черные водопроводные трубы опоясывали помещение по периметру; на одном из вентилей висела раскрашенная гипсовая маска с оскаленными зубами и длинным, загнутым вниз носом. Рубль различил в полутьме женские и мужские фигуры, окутанные клубами сигаретного дыма. Люди сидели на табуретках, стульях, на полу, пили из бутылок или из стаканов, негромко переговариваясь. Худощавый субъект перебирал струны гитары, громко напевая: "Свобода есть, свобода есть, свобода, есть, свобода пить, свобода спать, с кем хочешь из народа..." Заметив вновь пришедших, он замолчал, поднял стакан с красной жидкостью в знак приветствия. Рубль задел плечом сооружение из металлических стержней, похожее на скелет антилопы, чертыхнулся: "Что это еще фигня?!"
   "Инсталляция", - ответила Белка.
   "Что?.. А по-моему, это классная вешалка" .
   "Ну... можно и так использовать", - рассмеялась Белка, повесила на скелет антилопы сумку и потащила Рубль за руку в дальний угол. По пути она чмокала в щеки юношей и девушек. В углу Белка присела на вязанный из толстых веревок коврик, похлопала ладонью по его краю: "Садись".
   "Садиться мне еще рано... Я пока только присяду", - ответил Рубль. Белка посмотрела на него непонимающе. "Сидят в тюрьме, - пояснил Рубль. - А те, которые на воле, присаживаются".
   "Глупости какие! - ответила Белка, скривив губы. - То, чему ты среди своих приблатненных дружков научился, здесь не имеет абсолютно никакого значения. Абсолютно! Другая среда..." Белка закурила, Рубль поморщился и огляделся; глаза его уже привыкли к темноте. На грубо оштукатуренных стенах Рубль разглядел картины с изображениями геометрических фигур. У дальней стены на полметра от пола возвышался дощатый помост, черные занавеси свисали по бокам его. "Здесь театр, что ли?" - спросил Рубль. "Здесь - все! - ответила Белка, в ее голосе прозвучали надменные и гордые нотки. - Мы не опоздали?" - крикнула Белка, и сразу несколько голосов ответили ей: "Нет!.. Не опоздали!.. Когда это что-нибудь у нас вовремя начиналось?!"
   "Расслабляйся пока, - сказала Белка Рублю, прижимаясь к парню. - Ты немножко напряженный какой-то... Это с непривычки. Ты не знаешь, как себя вести в незнакомой обстановке. Это ничего. Неуверенность, она пройдет", - она положила голову ему на плечо.
   "Я всегда, в любой обстановке, знаю, как себя вести, и я всегда уверен..."
   "Да, ладно? - иронично улыбнулась Белка. - Вина не хочешь выпить?"
   "Ты же знаешь, я не пью".
   "А вот я бы выпила..." - сказала Белка. И крикнула: "Эй, плеснет кто-нибудь из джентльменов мне вина?!"
   "Я бы сразу плеснул, - обернулся к ней лысый юноша с серьгой в правом ухе. - Но мне казалось, что джентльмен, с которым ты пришла, сам поухаживает за тобой".
   "Он еще стесняется", - Белка рассмеялась, приняла из рук юноши пустой стакан.
   Рубль посмотрел на Белку недовольно, открыл было рот, но промолчал. Юноша налил в стакан Белки красного вина.
   К помосту пробирался юноша на тонких ножках, но с огромной головой. Он с трудом тащил бобинный магнитофон, его лицо было напряженно-злым. Он поставил магнитофон на пол, тяжело вздохнул, осмотрелся кругом, сказал раздраженно: "Помог бы хоть кто!" - но на его реплику никто не отреагировал. Отдышавшись, подождав, пока руки перестанут трястись, повернул рычажок. Крутанулись бобины, раздался звук саксофона. "Странная музыка", - заметил Рубль через пару минут и приобнял Белку за талию. "Не нравится?" - спросила Белка. Большеголовый юноша прошел по сцене к заднику и поправил висящий на нем кусок белой ткани.
   "Не то, чтобы не нравится... Необычная! Унылая какая-то..."
   "Это Гарбарек".
   "Что?"
   "Не что, а кто! Ян Гарбарек".
   "А-а-а... Ясно".
   "Да, ничего тебе не ясно, - ласково улыбнулась Белка. - Какой ты смешной, однако!.." - вытянула шею и быстро чмокнула Рубля в щеку.
   "От тебя конфетками пахнет", - сказал Рубль.
   "Это - духи".
   "Вкусные... А что это за люди вокруг нас?" - спросил Рубль, прижимая губы к уху Белки.
   "А-а-а... Разные... - ответила Белка и поерзала, устраиваясь поудобней. - Поэты, художники, музыканты. Или просто очень продвинутые люди".
   "Куда продвинутые?"
   "Не куда, а какие! Разбирающиеся..."
   "В чем?
   "В музыке, в философии, в кино. Ну и так далее..."
   "Понятно".
   "Да ничего тебе не понятно, дурашка!" - Белка погладила Рубля по голове.
   "Ничего. Соображу как-нибудь... Не последний лопух, наверное".
   "О, какой суровый. Ты мне нравишься, когда ты такой суровый. Опасный мужик!"
   "Мужики - в поле, землю пашут".
   "Не перебарщивай, однако, с суровостью, все хорошо в меру. Выпьем?" - Белка протянула Рублю свой стакан.
   "Не пью же, сказал. Совсем. Даже вино".
   "А я вот пью. И не только вино".
   Юноша, притащивший на сцену магнитофон, пробрался к ним, склонился к Белке, чмокнул ее в щечку, посмотрел на Рубля злыми глазами, но Рубль ответил ему таким тяжелым немигающим взглядом, что юноша стушевался и быстро перебрался к другой парочке.
   "Что это еще за головастик?"
   "Фу-у... Какой ты агрессивный! Это - Артем Пэ.
   "Что?"
   "Пэ, это псевдоним такой. Артем у нас поэт... Жил когда-то в Америке поэт По... А Артем - поэт Пэ. Известный довольно. Пока только в нашей среде... - Белка обвела рукой помещение. - Но далеко пойдет. Потому что сечет фишку".
   "Продвинутый, то есть?"
   "Да, очень!.. - Белку сделала глоток и потерлась кончиком носа о шею Рубля. - Прогрессивный. Понимает, что актуально, а что вчерашний день".
   "Хорошие стихи пишет?"
   "Э-э-э... - Белка задумалась, наморщив лобик. - Ну-у-у... Прогрессивные, скажем так... Скоро сам услышишь. А ты разбираешься в поэзии?"
   "Конечно, нет. Кто я такой, чтобы в стихах разбираться?"
   "Не сердись, милый... Тебе это не идет. Ты выглядишь сильнее, когда спокойный".
   "А почему все эти кексы тебя в щеку целуют?"
   "Так принято в нашей среде. Это ничего не значит. Это просто дружеский знак внимания".
   "Ну, тогда ладно, если дружеский. А то я уже примеривался, кому бы из этих дрищей нос сломать".
   "О, да. Будь в этом образе! - Белку поправила рыжеватый вихор на голове Рубля. - Только, пожалуйста, не переигрывай".
   Бородач по прозвищу Гном вышел из дверцы в стене, встал перед помостом, порылся пятерней в бороде: "Коллеги, я не мастер говорить, но меня попросили произнести тост... то есть, нет, извините, вступительную речь. Молодые литераторы, которых мы отрыли... то есть, извините, открыли!.. не так давно решили объединиться... э-э-э... в литературное объединение... Ну, вот, я же предупреждал, что не мастер говорить... Вобщем, творческая группа под названием Точка... символическое такое название, оно... Они, значит, поэты, выбрали для своего первого выступления мой скромный салон. Что, конечно, приятно. Предположительно, что нам покажут... они нам здесь представят... это... это синтез... Синтез словесного, театрального и изобразительного искусства... искусств... Что очень актуально на Западе... Синтетическое искусство, так сказать... Я живописец, мне трудно говорить, вобщем... сами все увидите и услышите... Прошу молодых литераторов на сцену!" Бородач отступил в сторону, выключил свет. У стены, противоположной сцене, зажужжал диапроектор, луч пробил темноту, за сценой на белом экране появилось фотоизображение: плюшевый медвежонок, засунутый в трехлитровую банку. Белка ткнула Рубля в бок: "Это моя фоторабота!" Рубль посмотрел на Белку удивленно. Рослый парень с длинными кудрявыми волосами взошел на помост, встал с краю, чтобы не загораживать изображения на экране. Щелкнул диапроектор, картинка с медвежонком исчезла, вместо нее появилась другая: обнаженный дядька с кудрявыми бакенбардами, с черным цилиндром на голове и с тростью в руках бежал по плоской жестяной крыше. "Это тоже твое?" - спросил Рубль ревниво. "Нет, Фрэнки, не мое, - ответила Белка. - Это экспрессионизм, а я - сюрреалистка". Рубль вскинул брови, но вопрос не задал. "На сцене - Филипп. Мой хороший приятель. Он просто супер!.. Вообще, давай-ка помолчим..." - прошептала Белка, потому что на нее стали оглядываться другие зрители.
   Рослый парень, мотнув головой назад, откинул кудри со лба, и кудри эффектно взлетели. Он стал декламировать наизусть, старательно выделяя каждое слово. Он удачно подстраивался под музыку, но казалось, что невидимый саксофонист аккомпанирует чтецу. Картинки на экране менялись одна за другой: девушки в распахнутых шинелях на голое тело, подводные лодки в густом тумане, юноши с накрашенными лицами и в женских платьях, мусорные баки, переполненные доверху... Звучал четкий голос Филиппа:
  
   Сегодня я выпил пару чашек чая в привокзальной забегаловке,
   а за соседним столиком сидела девушка с прической а-ля кардинал Ришелье.
   Девушка улыбнулась мне застенчиво и мило.
   За окном - туман, туристы бродят в тумане,
   у них такие смешные шапочки на головах.
   А пока я наблюдал за туристами, рыжая девушка ушла,
   она так и не дождалась, что я подойду к ней
   и приглашу прогуляться по набережной.
   Допиваю вторую чашку и иду на работу.
   Я работаю на фабрике, производящей медицинские градусники,
   и это, действительно, первоклассные градусники,
   и поэтому стоять за конвейером не так уж и противно...
   Чтец поклонился, кудри повисли до колен; зрители активно захлопали в ладоши, раздались крики: "Браво!"
   "Интересно, да?" - Белка посмотрела Рублю в глаза.
   "Ну, так... Это стихи?"
   "Конечно, стихи".
   "А рифмы где?"
   "Какие рифмы? Кто сейчас пишет в рифму? Только комсомольцы какие-нибудь!.. Или замшелые пеньки. Весь Запад уже давно отказался от рифм. А у нас все по-старому... Только Филипп и его друзья просекли фишку. Они молодцы! Через десять лет никто уже не будет писать стихи в рифму, а они уже сейчас к этому пришли".
   "Умники".
   "Информированные, скажем так. Достают западные книжки стихов, сами переводят. С английского, с немецкого, с французского. Мне подарили машинопись... Стихи американских битников. В 60-е были такие. И французских сюрреалистов, эти в 20-х гремели. Писали без рифмы. Все что в голову взбредет. Отключали мозги..."
   "Как отключали?"
   "Разные способы есть..."
   "Ну, я знаю только один способ... кулаком в башню. Мозги четко отключает".
   "Хм-м..."
   "Но скажи, если они жили в 20-х и 60-х... каких их там?.."
   "Битники и сюрреалисты. Нет, сначала сюрреалисты, потом битники".
   "Неважно. Но если они так давно жили, то какие ж они современные? Это же старье, получается".
   "Вот именно. На Западе, это давно все пройдено, а до нас только доходит. И то не до всех! А до самых..."
   "Продвинутых, - Рубль громко рассмеялся и несколько человек в зале обернулись, посмотрели недовольно. - А этот поэт, он, правда, что ли, на фабрике за конвейером стоит?"
   "Нет, конечно. Это его лирический герой..." - ответила Белка чуть раздраженно.
   "А вон, еще один - лирический герой!" - Рубль показал рукой на сцену.
   На помост, высоко поднимая колени, вышел следующий чтец. Чтец был одет в элегантный костюм с белой рубашкой и галстуком-бабочкой. Но на ногах у парня зеленели резиновые ласты, а на голову был натянут армейский противогаз. Цилиндрический фильтр свободно болтался на гофрированном шланге и раскачивался, как маятник. Зрители издали одобрительные возгласы. Белка дотянулась губами до уха Рубля: "А это - Жан Пистон. Псевдоним, конечно. Жан очень классный!"
   "Я вижу, что классный, - сказал Рубль и усмехнулся. - Как он в противогазе читать будет? Неудобно же..." Сидящая рядом девушка в черном платье посмотрела на Рубля косо и тут же отвернулась, скорчив презрительную гримаску. Жан Пистон, надувая что есть силы грудь, стал издавать трубные звуки, подчиняясь некоему ритму. Подудев, Жан Пистон сорвал противогаз и отбросил его за кулисы. Раскрасневшееся лицо чтеца заливал пот. Жан Пистон стал приплясывать, высоко поднимая колени, он шлепал ластами по помосту. В такт этим шлепкам Жан Пистон стал выкрикивать слова и сочетания слов. Рубль нахмурил брови, стараясь уловить смысл. Жан Пистон иногда переходил с крика на шепот:
  
   ...хана кубам
   кубам я хан
   айда на Кубу
   на Кубе байда
   кубинские трубы
   втыкаются в губы
   как дам по губам...
  
   Резко оборвав поток слов, Жан Пистон, издал душераздирающий вопль и, глубоко приседая и высоко подлетая над помостом, упрыгал со сцены за кулисы под восторженные крики зрителей.
   "Слышь, Белка, а вот этот Пистон, он ничего... мне даже понравилось, как выступал".
   "Да, неужели?" - спросила Белка иронично.
   "Четкий клоун! Как пьяный лягух в костюме. Только у первого хоть было понятно, про что. А у этого вообще непонятно, бред какой-то. Какие кубы, какие трубы. Причем тут Куба?.. Но смешно".
   "У него фонетическая поэзия. Если Филипп ориентируется на американцев, то Жан - на французов и на русских авангардистов. На Маяковского, например, и всю его компанию".
   "Маяковский вот такой фигней занимался? Да, ладно... Вот так вот он, в ластах и в противогазе по сцене скакал?"
   "Маяковский еще и не таким занимался. Но в школе тебе об этом, конечно, не расскажут".
   Выступили еще трое авторов: болшеголовый юноша, юноша с длинной косой челкой и презрительным выражением на лице, а также толстенький кудрявый брюнет. Но они читали, уткнувшись в толстые тетрадки, вяло и тихо бубнили себе под нос. Рубль слушал невнимательно. Если в первом чтеце чувствовалась уверенность, внутренняя сила, а второй был эмоционален, порывист, артистичен и комичен, то чтецы с тетрадками угнетали своими тихими невыразительными голосами, унылой манерой чтения, однообразными стихами, полных стенаний, жалоб на душевную боль, одиночество, отсутствие любви и непонимание окружающих. Рубль полудремал, поглаживая Белку по животу. Белка смаковала вино, а когда стакан пустел, она протягивала руку в сторону, и всегда находился некто, наполнявший ее стакан.
   "Надо было этих зануд в середине выпустить, - сказал Рубль Белке, когда сцена опустела, а диапроектор перестал жужжать. - А то после бешеного Пистона эти нытики слишком бледно смотрятся". Белка ухмыльнулась скептически: "Фрэнки, может, в тебе великий режиссер пропадает?"
   К Белке, не глядя на ее спутника, приблизилась миниатюрная девушка в красном обтягивающем платье до колен и мужской шляпе-котелке. Пряди черных волос изогнутыми клинками лежали на скулах.
   "Алинка!" - радостно воскликнула Белка.
   "Белка! - в тон ей ответила Алина. - Пойдем, подымим".
   "Я уже надымилась, кажется... Но пойдем. - Белка обратилась к Рублю. - Не скучай. Осмотрись, здесь несколько помещений. Пообщайся с людьми. Не будь таким букой".
   Девушки, взявшись за руки, ушли; скрылись за одной из дверей. Рубль потянулся всем телом, повертел шеей, хрустнул суставами, огляделся. На него никто не обращал внимания. Юноши и девушки, среди которых были и несколько взрослых, лет под тридцать, мужчин и женщин, негромко переговаривались между собой, или молча курили, пили вино, задумчиво изучая подтеки на стене и беспорядочные пятна краски на полу. Рубль пересек задымленный зал, разгоняя клубы дыма ладонью. Остановился перед дверцей, за которой скрылись Белка и Алина, постоял, держась за дверную ручку, раздумывая. Оглянулся. У другой стены заметил прямоугольник еще одной двери, почти сливавшейся со стеной. Подошел к ней, открыл, заглянул: узкий коридор с размалеванными стенами вел в темноту, но из темноты доносились голоса. Рубль двинулся по коридору, касаясь рукой шершавой стены. Коридор расходился на два рукава, Рубль посмотрел направо и налево, повернул направо, потому что в конце коридора брезжил свет. Рубль очутился в помещении, где за широким столом сидел хозяин мастерской, бородач Гном. На столе: чайник, блюдо с квашеной капустой, бутылки с этикеткой 777, тарелка с пирожными. Бородач, заметив Рубля, указал ему рукой на свободный стул, сказал: "Угощайся, ну и вообще..." Бородач взял пирожное тремя пальцами, затолкал его в рот целиком, стряхнул крошки с усов и бороды; затем, еще не прожевав пирожное до конца, сложил пальцы клювообразно и цапнул с блюда здоровенную мочалку квашеной капусты и, задрав голову назад, опустил капусту в широко распахнутый рот. Захрустел волокнами; рассол заструился по щекам. Прожевав, бородач сжал бутылку, полную на треть, и залпом, булькая, высосал содержимое из горлышка, взял еще капусты, стал хрустеть ею. С довольным видом выдохнул. Рубль ощутил этот выхлоп: сладковатый виноградно-фруктовый запах крепленого вина и терпко-кислый запах капусты. Бородач нагнулся, чтобы поставить бутылку под стол. А когда разогнулся, в его руке зеленела уже новая, запечатанная бутыль. Сорвал с горлышка фиолетовую жестяную крышечку, протянул бутыль Рублю. Рубль помотал головой: "Не пью. Совсем". Бородач понимающе кивнул: "В завязке?.." Рубль помотал головой. Бородач снова кивнул: "Тебе еще, наверное, рановато завязывать. В твои годы я только начинал служить Бахусу..." Бородач приложился к горлышку и сделал пару крупных глотков; икнул. Пошарил на настенной полке, нашел курительную трубку с изогнутым мундштуком и жестяную банку; набил трубку табаком. Раскурил с помощью спички, обжег большой палец, поморщился, уронил коробок на пол. Спросил:
   "С Жанной давно знаком?"
   "С Белкой?"
   "С Белкой".
   "Недавно".
   Помолчали с минуту.
   "Ты не очень-то разговорчивый", - нарушил паузу бородач. Рубль пожал плечами. "Жанка - способная. Но разбрасывается. Занималась у меня живописью года полтора, но бросила. На барабанах стала играть. В рок-группе. - Бородач усмехнулся. - Барабанит еще?"
   "Не слышал".
   "А ты не похож на остальных ее... приятелей".
   "Спасибо!"
   "Чем занимаешься?"
   "В школе учусь. Сейчас на каникулах".
   "Это понятно... А так, чем занимаешься?"
   "Хобби, вы имеете в виду?"
   "Можно так сказать, хобби".
   "Фантики собираю".
   "Я так понял, из тебя слова не вытянешь лишнего, - усмехнулся бородач. - Ну, ладно. Главное, в искусство не ходи".
   "Пока не собирался".
   "И не думай даже! Искусство - это болото. Затянет, не вылезешь. На меня посмотри..."
   Рубль оглядел бородача с головы до ног.
   "Вот, правильно, не на что и смотреть, - бормотал бородач пьяненько, его язык заплетался. - А ведь подавал я когда-то большие надежды!.." Его трубка потухла, и он стал искать спички, хлопая себя по бокам и оглядывая стол.
   "Упали ваши спички, - сказал Рубль, нагнулся, нашел коробок под стулом, протянул бородатому. - Вот".
   "Сенькью..."
   "Я пойду".
   "Иди, конечно. Кто ж тебя держит?"
   "Табачный дым плохо переношу", - Рубль поднялся, пошел к выходу, оглянулся. Бородач, не мигая, смотрел на блестящий бок бутылки. Его трубка, торчащая изо рта, опять потухла, но он упорно пытался высосать из нее дым.
   Рубль двинул по коридору в другой конец. В полутьме разглядел парочку: длинноволосый мужчина лет под тридцать в заплатанных джинсах с бахромой и с обнаженным худым торсом сидел на деревянной колоде; на коленях у мужчины расположилась девушка лет пятнадцати в длиннополой юбке, задранной до колен. Мужчина затянулся папиросой, направил тонкую струйку дыма в маленький рот девушки, девушка зажмурила глаза, втянула дым, задержала дыхание. Открыв глаза, выдохнула дымок в лицо мужчине. Мужчина засмеялся, его ладонь легла на голую коленку девушки и скользнула вверх по ляжке, под юбку. Девушка хихикнула; в руке она держала синюю бутылку. Сделала глоток и протянула бутылку мужчине. Заметив Рубля, девушка ничуть не смутилась, только поерзала по коленям мужчины, устраиваясь поудобнее. Мужчина на Рубля даже не взглянул, он прижал к себе девушку и стал вылизывать ее ушную раковину. Девушка, поводя плечами, жмурилась, но Рубль заметил, что она кокетливо посматривает в его сторону. Рубль отвернулся и пошел дальше, свернул в узкий проход. Дверь в конце прохода была приоткрыта на пару сантиметров; за дверью горел свет; Рубль разглядел сероватые кафельные плитки на стенах и бетонный пол; толкнул дверь. В раковине громоздились разноцветные и разнокалиберные чашки и стаканы; из латуньевого крана с фарфоровым вентилем капала вода. На унитазе сидел хилый, но крупноголовый юноша, в котором Рубль узнал поэта Артема Пэ. Перед ним со спущенными до ботинок штанами стоял Жан Пистон, уперев руки в бока и выпятив таз вперед по направлению к лицу Артема Пэ. Артем Пэ рылся в трусах у Жана Пистона и, кажется, уже нашел искомое, но, заметив Рубля, испуганно посмотрел на него и замер. Жан Пистон обернулся к Рублю и, ничуть не теряясь, оглядел Рубля с головы до ног мутновато-озорным взглядом. "Присоединяйся!" - махнул Жан Пистон рукой, приглашая Рубля подойти поближе. Рубль резко развернулся и вышел из уборной. Захлопнул дверь и произнес сквозь зубы: "Тьфу, бля!"
  
   Алина и Белка сидели на матраце, наброшенном на две толстые водопроводные трубы. Лампа дневного света на потолке помигивала и потрескивала. Алина расстелила между собой и Белкой черную шелковую косынку и разложила на ней украшения из желтых, белых и синеватых металлических стерженьков, кругляшек, спиралей, треугольников; из разноцветных ярких стеклышек, плоских, выпуклых или граненых; из бусинок, ракушек и кусочков полированного дерева. Белка внимательно разглядывала коллекцию, иногда касаясь изделий пальцами.
   "Ручная работа, - сказала Алина. - Девчонка с подготовительных курсов делает".
   "Нечто этническое. Класс!.. Латышка?"
   "Да".
   "Я так сразу и подумала. Вот что латыши умеют, так это всякие стильные штучки-дрючки мастерить".
   "Да, этого у них не отнять. Но зато я на наших курсах рисую лучше всех. Хотя педагог по живописи говорит, слишком уж яркие цвета у меня. В глаза бьет, рябит".
   "У тебя классная живопись, Алина!"
   "Спасибо. Но для нашей Академии слишком яркие цвета. Пытаюсь писать поглуше".
   "Но ты же ломаешь себя. Свою творческую натуру".
   "Да, а поступить-то хочется!"
   "Ты в Москву поезжай. Или в Ленинград".
   "Хотелось бы, конечно. Но там такой уровень! Там первокурсники пишут так, как у нас и пятикурсники не сумеют".
   "Алина, художественные вузы есть не только в больших городах. Но и в городах поменьше. Вот, например, Псков... и от нас недалеко..."
   "Да, ну, прям. Поеду я в какой-то там Псков! Ты представляешь меня во Пскове? Меня!!! - Алина раздраженно скривила губы, нервно порылась в сумочке, достала запечатанную пачку Лаки Страйк. - Ничего... Я и здесь поступлю. Сожму зубы и поступлю. Не в этот год, так на следующий. - Алина сорвала с пачки целлофановую обертку, бросила ее на бетонный пол, устланный кусками картона. - Научусь серенько писать и поступлю! - Алина крутанула большим пальцем колесико бензиновой зажигалки. Прикурила и протянула зажигалку Белке. - Слушай, а ты знаешь, что это за чувак с тобой?"
   "Конечно, знаю. Я же с ним встречаюсь. Недавно познакомились. Я его Фрэнком называю. Фрэнки... А ты с ним, что, раньше общалась?"
   "Да, уж как же!.. - произнесла Алина возмущенным тоном, округлив глаза. - Но в лицо знаю. Он в паре кварталов от меня живет. Он из шпаны... за главного у них там".
   "Не сомневалась, что за главного!" - сказала Белка и выпустила струю дыма в потолок.
   "Белка, ты совсем дура, что ли? Они людей грабят по ночам, избивают. Может, еще и квартиры взламывают, говорят..."
   "Ну и пусть говорят. Ты видела, как он кого-то грабил?"
   "Если и не грабит еще, то идет к этому... Его стезя! Он по натуре бандит. Видно же! Рано или поздно в тюрьме окажется, а ты ему передачки будешь носить..." Белка затушила сигарету о водопроводный вентиль, кинула окурок на картон и с ироничной усмешкой произнесла: "Нет, не буду. Другого бандита найду".
  
   Рубль, обхватив Белку поперек туловища, вел ее из подвала вверх по лестнице. Холщовую торбочку Белки он повесил себе на шею. Девушка висела на парне, обхватив руками его шею, и глупо хихикала; ноги ее волочились по ступенькам. "Ой, туфельку потеряла! Мою стильную туфельку..." - запищала Белка и дернула Рубля за нос. Рубль закинул Белку себе на плечо, головой вниз, ее рыжие волосы повисли до его бедер. Ухватив девушку под коленные сгибы одной рукой, Рубль присел, пошарил свободной рукой по ступенькам, нашел туфельку. Дотопав до двери, распахнул ее. На черном небе серебрилась полная луна; Белка хохотала и шлепала Рубля по ягодицам. У входа в подвал стояло два хрупких длинноволосых юноши с папиросами в руках и толстая девушка с бритой головой; на коже ее черепа чернела татуировка: цветок с тремя лепестками, загибающимися влево. В ушах у девушки висели массивные серьги в форме гаек, на пальце серебрился перстень в форме черепа. Рубль обратился к девушке: "Оденьте ей, пожалуйста, туфлю".
   "Туфлю одеть! - захохотала Белка. - Одеть!!! Одень мою туфлю... Моя туфля неодета, она голая, ей стыдно". Толстуха молча взяла туфельку и, крепко ухватив Белку за голень, натянула туфлю и шлепнула ладонью по подошве. Застегнув ремешок, толстуха похлопала ладонью Белку по ноге и сказала неожиданно нежным, тонким и мелодичным голоском: "Ну, ты, мать, и набралась сегодня!" Рубль кивнул толстухе: "Спасибо", - и двинулся прочь со двора. Белка потянула носом, принюхиваясь к дымку: "О, чую, чую, лучший в мире запах!" Белка пищала, болтала ногами, теребила свои взлохмаченные волосы растопыренными пальцами. Крикнула: "Дунуть хочу, дайте мне дунуть, чуваки!" Один из юношей вприпрыжку догнал Рубля у решетчатых ворот и, смеясь, попытался сунуть Белке в рот зажженную папиросину. Рубль обернулся к юноше, сказал: "Сейчас я тебя всю пачку заставлю сожрать". И парень отстал, а вернувшись к двери в подвал, покрутил пальцем у виска, и сказал негромко: "Быдляк какой-то!.. Где она такого откопала?"
  
   Рубль с затихшей Белкой на плече, не торопясь, шел по тропинке между сараями и зарослями кустов. Слегка подбросил свой груз, взялся поудобнее. "Опусти на землю, а то сблевану!" - подала голос Белка. "Давай, давай, тебе полезно", - ответил Рубль. Его дыхание было ровным, он даже не начал уставать. Раздался негромкий звук: п-р-р-р-р. Рубль покосился на попу девушки, дернул ноздрями. Белка крикнула: "Эй, ты, спортсмен, кончай пердеть!" Рубль рассмеялся, ласково похлопал Белку ладонью по ягодице: "Не вали со своей жопы на мою". У перекрестка тропинки с асфальтированной дорогой, Белка взмолилась: "Я пи-пи-писать хочу..." Рубль остановился, ухватил Белку за пояс джинсов, осторожно снял девушка с плеча, повел ее, придерживая подмышки, за киоск Союзпечать. "Давай, вот здесь, - показал Рубль на кусты, росшие за киоском у деревянного забора. - Я на стреме постою... Иди, иди, я не смотрю".
   "Да, смотри на здоровье, тоже мне зрелище..." - пробормотала Белка, зевнула и присела под кустами. Рубль отвернулся. Пробежала длинноногая, но с коротким туловищем, взъерошенная пятнистая собака, шарахнулась в сторону, оглянулась, потрусила вдоль забора, тыкаясь носом в траву. По асфальтовой дороге медленно катил УАЗ желто-синей раскраски, с мигалкой на крыше, и Рубль спрятался за киоск. Проследил взглядом за удаляющимся автомобилем, и когда машина свернула в переулок между рядом хрущевок и фабричным забором, вышел из-за киоска.
   Белка просидела в темноте, укрытая листвой, минуты четыре. Рубль глядел по сторонам. Белка, опираясь руками о землю, выбралась из-под кустов, потерла ладонями джинсы, поднесла ладони к ноздрям, принюхалась и хихикнула: "Ой, а я мокренькая!"
   "Ты что, джинсы не сняла, что ли?"
   "Забыла... - грустно вздохнула Белка, но тут же рассмеялась беззаботно. - Прям в джинсах и пописала!"
   "Ну, ты и чебурашка", - сказал Рубль и покачал головой.
   У дверей своего подъезда Белка обхватила Рубля за шею, прижалась к нему крепко, потянулась губами к его губам. Рубль чмокнул ее легонько. "Ну-у! И это все?" - сказала Белка обиженно. "Иди лучше домой, спать", - ответил Рубль. "А слабо тебе?.. - Белка прищурила один глаз. - Слабо тебе меня прямо здесь?.. Отодрать! Пьяную, обоссавшуюся... Прям у предков под окнами! Слабо?"
   "Дура ты, - ласково сказал Рубль и погладил Белку по волосам. - Ты как такая домой явишься? Лохматая, с мокрыми штанами. Что родители подумают?"
   "Моим родителям это похуй! - крикнула Белка так громко, что Рубль вздрогнул и посмотрел вверх, на здание с темными окнами. - Понимаешь, им по хуй? Им вообще все совершенно похуй! Понял ты меня, тупой ты чувак?!" И развернувшись, резко дернула дверь на себя, взбежала вверх по лестнице. Дверь, влекомая слабой пружиной, захлопнулась не сразу. Рубль поежился от ночной прохлады, передернул плечами и быстрым шагом двинулся прочь.
  
  
   Восемь
  
   "С Космоса шкеты развернулись. С процента нам хорошо капает, - деловым тоном сказал Рубль. Он сидел на длинной широкой доске, перекинутой между кирпичными стенами недостроенных зданий, и вращал в пальцах крупное красное яблоко; глядел на яблоко задумчиво, примеряясь, с какого бы бока его куснуть. До земли, усыпанной осколками кирпича, кусками пенопласта, обрывками рубероида, пустыми пивными бутылками и мятыми пачками Примы, было метра четыре. Доска прогибалась под тяжестью Рубля и пружинила, когда он шевелился.
   Мамонт разместился этажом выше - в оконном, без рамы, проеме, - свесив ноги наружу. "Кинь яблочко, а! - попросил Мамонт. - У меня дикий сушняк". Рубль посмотрел в небо, прищурился из-за ударившего в глаза солнечного света, и подбросил яблоко очень высоко, до самого верха стены. Мамонта проследил за полетом вращающего шара. Яблоко из-за яркого света стало невидимым на мгновение. Совершив дугу, стало падать вниз. Мамонт ухватился левой рукой за кирпичную кладку, подался торсом вперед, вытянул правую руку с растопыренными пальцами как можно дальше, и яблоко с сочным звуком шмякнулось на ладонь. Мамонт жадно впился зубами в яблоко и захрустел им, сожрав за полминуты. Метнул огрызок в оконный проем напротив и вытер рот пальцами, а пальцы о ляжки. "Пиздует наша троица, не прошло и полгода, - сказал Мамонт, и Рубль проследил за его взглядом. Брюс, не вынимая руки из карманов, легко и непринужденно перепрыгнул через деревянные ограждения, которые доставали ему почти до груди. Черные кровоподтеки на его лице местами чуть посветлели и приобрели синевато-желтый оттенок. Туча прошелся вдоль ограждений, обнаружил лазейку и, расширив отверстие, протиснулся через него, прижимая ладони к брюху и к пояснице. Чиган со всей силы пнул ногой по рейкам в месте их крепления, одно из звеньев ограждения повалилось, и Чиган переступил через него.
   Брюс шел впереди, перескакивая, как воробей, через кучки ломаных досок и кирпичных обломков. Чиган и Туча шагали следом, бросая друг на друга хмурые неприязненные взгляды.
   "Ну, так что?" - нетерпеливо крикнул Рубль Чигану.
   "Я позвонил знакомому с Зеленки... - заорал Чиган в ответ. - Мы с ним ходили в лыжную секцию в четвертом классе".
   "Так ты лыжами, значит, занимался?" - Мамонт показал руками движение, которое совершает лыжник, бегущий по трассе.
   "Родители отдали на лыжи... - ответил Чиган. - Я бросил. Достало! Одно и то же, туда-сюда, туда-сюда..."
   "Чиган, а поближе к делу?" - сказал Рубль.
   "Нас ждут сегодня к вечеру на Зеленке", - сказал Чиган.
   "С кирпичами! - хохотнул Мамонт. - Поджидают..."
   Брюс, Чиган и Туча приблизились, задрали головы; Рубль и Мамонт глядели на них сверху со своих насестов.
   "Дело, кажется, двигается, - сказал Рубль удовлетворенно. - Но на Зеленку пойдем не всей кодлой... Только я и Туча. Остальные - работать, как обычно.
   "Почему?" - спросил Чиган .
   "Так лучше, - ответил Рубль. - Верь мне".
   "Может, нам где-то рядом спрятаться?" - спросил Брюс; его узкие глаза превратились в совсем тонкие щелочки.
   "У-гу, - согласно кивнул Мамонт. - А если что сикось-накось пойдет, выскочим сразу из кустов! Тут как тут, бля..."
   "Нет, - Рубль помотал головой из стороны в сторону. - Так нельзя. Кто-то из местных может вас засечь. Поймут, что мы им не доверяем. Это нехорошо. Пришли вроде о мирном делах чесать, а сами в кустах засаду устроили? Так дела не делают... Пойду вдвоем в Тучей... они тогда увидят, что мы им доверяем. Значит и к нам доверия будет больше".
   "Да, они вас отпиздят!" - Мамон произнес это весело, довольным тоном.
   "Отпиздят, будем воевать. - Рубль обратился к Туче. - Ну, Вова, двигаем?" Туча пожал плечами: "Как скажешь". Рубль обвел взглядом прочих парней. - Но если мне опять придется какую-то гадость лакать... я не знаю, выдержу ли".
   "Ради дела уж поднатужься", - сказал Чиган.
   Мамонт расхохотался; Рубль улегся на доску животом, затем встал на карачки, разжал пальцы и, осторожно балансируя, поднялся во весь рост. Разведя руки в стороны, мелкими шажками двинулся по доске к стене. Доска прогибалась и пружинила.
  
   На фасаде пятиэтажного серого дома, возле эркера, зеленела кривоватая надпись масляной краской: Welkam tu Zelenka. "Приглашают", - сказал Туча. Рубль прочитал надпись, склонив голову набок: "Грамотеи!.." - и хмыкнул: "Ну, так зайдем, раз приглашают... Слышь, Туча! Ты б очки свои лучше снял..."
   Они прошли через тоннель, оказались в просторном дворе. У деревянного сарая ржавел Запорожец без колес, поставленный на деревянные колоды. У кирпичного забора цвета гнилой моркови, на скамейке под дуплистым широким деревом разместилась компания парней и девушек. Один из них парней перебирал гитарные струны, выводя высоким голосом: "А старик-хулиган поломал моей юности крылья!.." Остальные задумчиво слушали. Девушки, пригорюнившись, подпирали щечки ладошками. Заметив Рубль и Тучу, певец оборвал куплет и прижал ладонью гитарные струны. Волосы на его лице росли клочками: немножко на подбородке, немножко над верхней губой. В уголке губ желтела корочка заживающей язвы от герпеса.
   По пожарной лестнице одного из домов взбирался парень с обнаженным торсом, таким тощим, что выделялись ребра, позвонки, кости лопаток и мельчайшие мышцы на спине и на руках. Три верхних кронштейна лестницы были сломаны, и конец лестницы отставал от стены, сильно выгибаясь.
   "Здорово. Мы с Фричи", - сказал Рубль, подняв вверх правую ладонь. "Нам, наверно, надо охуеть сразу?!" - сказал костлявый сутулый парень, который сидел, расставив ноги и обхватив колени длинными пальцами с выпуклыми суставами. Кожа плотно обтягивала лицо парня, запавшие щеки, выступающие скулы, горбатую переносицу, массивные надбровные дуги. Глубоко посаженные глаза смотрели не мигая. Пальцы шевелились, то сжимая острые колени, то разжимая их.
   "Мы просто поздоровались", - сказал Рубль.
   "Ну, привет. И что?" - костлявый вперился в глаза Рублю.
   "Наш брачка, Чиган, звонил одному вашему... Договорился, что мы придем".
   "Договорился, ну, да..." - костлявый перестал шевелить пальцами, но зато стал шевелить узкими губами и квадратной челюстью, как будто пережевывал жесткое мясо.
   Худенький паренек добрался до конца лестницы и начал раскачиваться ее. Раскачав, разжал пальцы, оттолкнулся ногами, и лестница, как пружина, перебросила его на крышу. Паренек встал на самом краю и поднял два больших пальца вверх. Девчонки зааплодировали.
   "Гляньте, какие у нас орлы! - сказал костлявый. - Летают..."
   Рубль кивнул: "Мы заценили. Красиво".
   "А вам так... слабо?" - костлявый не мигнул, а очень медленно закрыл и открыл глаза.
   Туча и Рубль переглянулись, задумались.
   "Парень-то легкий, шустрый, - сказал Туча. - А ты посмотри на нас... - и он направил на Рубля обе ладони, как будто школьный учитель биологии, показывающий на муляж человеческого тела. - Другая весовая категория у нас. А я-то вообще... Посмотри на меня! - Туча похлопал себя ладонью по пузу. - Куда мне такому прыгать? Если лестница не оторвется, то крышу проломлю".
   "Выкрутился, хе! Крученый..." - сказал гитарист, тренькнул ногтями по струнам, но тут же прихлопнул их, гася звук.
   "Ну, ладно, - сказал костлявый и поднялся нарочито медленно, как будто его суставы заржавели. Сделал два шага вперед и протянул руку-клешню сначала Рублю, потом Туче. - Я Череп, а это, - Череп, не оборачиваясь, ткнул большим пальцем себе за спину, - моя родня... А у вас к нам чего?.. Чего-эт вам летом не отдыхается?"
   "Капусте, которую мы рубим, ей все равно, лето или зима", - сказал Рубль.
   "О какой капусте трёшь?" - Череп сощурился.
   "Вот о такой, - Рубль изобразил в воздухе пальцами обеих руку небольшой прямоугольник. - О синеньких, красненьких, всяких разноцветных капустных листочках. С цифрами: один, два, три, пять... и так далее. Понятно?"
   "Ну, боле-мене... И что? Задолжал кто тебе?" - Череп чуть повернул голову к своим, не поворачивая плеч.
   "Пока нет, - ответил Рубль. - И сам я в долги не лезу. Но знаю, как сделать так, чтоб в карманах у всех у нас посочнее захрустело".
   "Да, ладно? - Череп опять медленно закрыл и открыл глаза, и вперился тяжелым взглядом в Рубля. - Умный какой, глядите... Знает он? Зна-ток! - Череп издал скрипучее "хэ-хэ-хэ". - А мы типа дураки здесь все?.."
   "Я этого не сказал, - покачал головой Рубль. - И сказать не мог. Я за своими словами слежу... Фрича хочет предложить Зеленке кой-что... Чтоб всем нам стало весело и кудряво. А ты, Череп, нас сразу подкалываешь!.. На зуб берешь?"
   "Не гоношись ты зря, - Череп положил руку на плечо Рублю и оскалился. - Я ведь не со зла. У меня привычка такая..."
   "А у меня дело".
   "Дела-то у прокуроров. А у таких, как мы, делишки".
   "Ты, я вижу, подкованный, гирлянды плести, - Рубль нахмурился. - А надо бы серьезно побалкать"
   "Побалакать, значит? Ну, присаживайтесь, чо-уж... - Череп обернулся к скамейке, ссутулился еще сильнее и сказал, цедя слова сквозь зубы. - Дайте-ка место этим двум чётким деловарам с Фричи, кхе-кхе!.."
  
   Когда Рубль и Туча направились к выходу со двора, один из парней крикнул им вдогонку: "Чигану привет! Пусть зайдет". Туча обернулся и махнул рукой: "Передам".
   Туча вышел из тоннеля подворотни, обернулся к стене с надписью Welkam tu Zelenka, уставился на нее, покачал головой: "Хорошо все-таки, что вдвоем заявились..." Рубль хлопнул тучу по плечу: "Ну, так я знаю, что делаю".
   "Мамонт бы не стерпел таких подколов. Начал бы возбухать".
   "И все сорвал, да".
   "Да и отхватить бы могли..."
   "Угу..." - Рубль сунул руки в карманы и направился вдоль стены. Туча шагал рядом: "А все-таки заебистый этот их рулевой. Может, не сростись у нас... Очень уж он мнит о себе!" Рубль согласно кивнул: "Да, но кроме Зеленки есть еще Квадрат и Угол... Кстати, ты там знаешь кого? Свяжись!.. На пойле, чую, мы хорошо поднимемся". Рубль остановился, дождался, когда прогремит мимо Краз с ковшом, и направился через дорогу, а Туча вслед за ним.
   Они зашли в окруженный металлической решеткой парк имени Фрициса Зыликиса, обогнули гранитную голову латышского поэта-большевика, размещенную на таком низком постаменте, что казалось, будто она торчит из земли, как отрубленная башка великана. Присели возле фонтана на каменный бортик. Туча закурил, жадно затянулся. Струи воды шумели, сверкали розовым жемчугом в лучах предзакатного, но еще сильного солнца. Бабуля в белой панаме, учуяла запах сигаретного дыма, покосилась на Тучу, взяла девочку в матроске за руку и повела прочь; упругие косички с оранжевыми бантиками торчали в стороны из-под бескозырки. Вокруг фонтана стал кружить, поглядывая на парней, мальчуган на велосипеде Кама с трещоткой из прищепки и плотной бумаги на заднем колесе. Рубль показал мальчугану поднятый вверх большой палец. Мальчуган просиял и укатил по аллее, отпустив руль и разведя руки в стороны.
   "Я на неделе новый мопед покупаю", - сказал Туча, докурив.
   "Потерпи до восемнадцати, купишь Ямаху. - Рубль закрыл глаза, подставляя лицо еще теплым лучам. - Я знаю маримана, который может привезти".
   "Не могу терпеть... Это такое ощущение, когда гонишь!"
   "Мопеды только трясутся, дымят и тарахтят. Ни скорости, ни комфорта. Я на машину коплю. Как восемнадцать, сразу..."
   "А очередь?"
   "Без очереди".
   "Анатольич Москвич пятнадцать лет ждал".
   "Потому что твой Анатольич нужных людей не знает".
   "Он такой же мой, как и твой. Заколебал он меня своими проповедями!"
   "Сними отдельную хату. Я сведу с теткой, которая сдаст комнатку, а паспорта не спросит".
   "Сейчас не могу. Пока мать болеет..."
   "Как у нее?"
   "Плохо, но ровно. Нет резкого ухудшения, как раньше. Но присмотр нужен. Анатольич весь в работе, это понятно. Еще и за мелкой надо следить, она у нас беспокойная. Вся в Анатольича пошла..." - Туча добродушно усмехнулся.
  
  
   **
   Всю ночь лил дождь, утреннее солнце быстро высушило асфальт и траву, но вмиг набежали темные облака, стало пасмурно, задул прохладный ветер. Воробьи, чирикая, скакали по тротуару между переваливающихся с боку на бок голубей. Бока голубей переливались радугой, как бензиновые пятна на лужах. Кавказская овчарка ринулась на птиц, натянула цепной поводок, стая взлетела и скрылась за листвой.
   "Чуня!" - длинноволосая юная брюнетка в полосатой майке с глубоким вырезом, широко расставив крепкие ноги, тянула мохнатую собаку за поводок. Собака, высунув язык, тыкалась широкой черно-серой мордой в угол между стеной и тротуаром, где скопилась земля, сломанные ветки и бумажки. Красная юбочка из плисовой ткани еле прикрывала полноватые ляжки девушки. Ее белые руки густо покрывали мелкие коричневые родинки. Успокоив собаку, девушка оправила юбку. И заметила двух соседских парней, которые разглядывали ее, подпирая столб плечами. Девушка откинула волнистые волосы и с независимым видом провиляла бедрами мимо парней, но собака заинтересовалась столбом, поводок туго натянулся, и девушка остановилась, посмотрела на собаку с недовольством: "Чуня!"
   Вид у парней был усталый, глаза их слипались от недосыпа. Собака обнюхала ноги парней. Они отступили в сторонку, давая собаке возможность пометить столб упругой струей. Девушка, дожидаясь, пока животное закончит, смотрела на косые жестяные крыши домов, делая вид, что не чувствует взглядов.
   "Хорошая собака", - сказал Рубль.
   "Да, очень. Молодая еще..." - ответила девушка, не глядя на него.
   "Погладить можно?"
   "Лучше не рискуй, - девушка посмотрела на собаку. - Чуня, ты все?" - собака тряхнула лохматой мордой, высунула язык, перевела взгляд с парней на хозяйку.
   "Я Руслан", - сказал Рубль.
   "Ну и?" - девушка посмотрела на него, улыбнулась, но тут же спрятала улыбку за широкой прядью волос.
   "А это Виктор", - Рубль мотнул головой в сторону Брюса.
   "Он немой, что ли?" - спросила девушка.
   "Нет. Просто молчаливый. А у тебя имя есть?"
   "Есть".
   "И?"
   "И что?" - девушка отбросила волосы назад и посмотрела на Рубля ехидно.
   "Ладно, - Рубль уставился на грудь девушки под полосатой обтягивающей майкой с глубоким вырезом, перевел взгляд на бедра, прокашлялся, посмотрел девушке в темные глаза. - Я и так знаю, как тебя зовут. Пару слов хочу тебе сказать, Наташа".
   "Попробуй!" - Наташа намотала несколько раз цепь на руку, притягивая собаку к своему бедру; потрепала собаку за ушами. Собака сунула нос под юбку, и девушка со смешком оттолкнула собачью морду. Брюс присел на корточки перед собакой, повертел головой, собака потянулась к нему мордой, натягивая поводок.
   "Ребят наших ты ссоришь... - сказал Рубль. - Это неправильно".
   "Я? Ссорю? Каких ребят?" - Наташа нахмурила широкие брови; резко дернула за цепь, заставив собаку отступить от Брюса. - К чужим собакам нельзя лезть без разрешения хозяев!" - Брюс согласно кивнул, поднялся и снова подпер столб плечом; прикрыл глаза.
   "Ты все поняла, Наталья, - сказал Рубль. - В куклы, значит, уже наигралась, захотелось теперь с парнями поиграть? Как с куклами..."
   "Не твое дело, Рубль! Или как там тебя..."
   "Русланом меня... Но дело это мое. Я начинаю напрягаться, когда мои друзья ссорятся. Дело наше общее страдает".
   "Все ваши дела, - Наташа скривила накрашенные темно-вишневой помадой губы в усмешке, - это по району, руки в брюки, околачиваться. - Наташа уперла свободную руку в бок. - Серьезное дело, да! Но мне-то что?.. Напряжен - расслабься... Подсказать, как? Подрочи в уголке!"
   "Такая красивая девушка, и такая грубая..." - вздохнул Рубль.
   "А ты чего зыришь на меня так сурово? Пугаешь? А вот чего-то мне не страшно..."
   "Я? Пугаю? Тебя? Да, ладно, Наташ! У тебя - большая собака и папа-мильтон. Кто я такой, чтоб тебя пугать?"
   "Вот именно", - Наташа качнула бедром. Грудь колыхнулась под майкой. Два темных локона легли на лицо, прикрыв глаза. Наташа сильно подула на волосы, сбивая их вверх и в сторону. Она смотрела исподлобья, не моргая. Во взгляде ее читался вызов; глаза блестели.
   "Я хочу договориться с тобой по-хорошему..." - сказал Рубль.
   "А можешь разве по-плохому? И о чем нам с тобой договариваться? Мне даже папа не указывает, с кем встречаться. А ты-то что за шишка в ямке?"
   "Собачка у тебя хорошая", - Рубль растерялся, не зная, что ответить Наташе. Девушка ему очень нравилась. Он пытался скрыть свою симпатию.
   "Хорошая, да, - девушка намотала поводок пару раз вокруг запястья. - Но ты это уже говорил. Повторяешься... И наболтал, кстати, уже намного больше, чем пару слов. Еще чего добавишь? Нет? Тогда мы пойдем?" - девушка сплела пальцы в замок, вытянула руки вниз и наклонила голову к плечу. И ложбинка между грудей в вырезе майки стала еще глубже.
   Рубль уставился на груди девушки, затем оторвал от них взгляд и посмотрел девушке в глаза. И спросил: "Не мерзнут?"
   "Козел!" - девушка дернула за поводок, потянула собаку, нюхавшую кроссовки Брюса. Собака мотнула башкой, фыркнула, но подчинилась.
   Брюс и Рубль проводили взглядами удаляющуюся девушку с собакой.
   "Хороший картинка", - сказал Брюс. "Да, корма, что надо", - Рубль плавно изобразил в воздухе руками женский силуэт. "Я не только про фигуру. Я вообще... - сказал Брюс задумчиво. - Посмотри на это, Рубль! Девчонка с собакой, зеленые деревья, солнце светит, тени от листьев, небо синее, облака высокие, растрепанные, дома старые, обветшалые... Ты не видишь?"
   "Почему не вижу? Вижу. Я не слепой. Начинающая поблядушка выгуливает псину поутру, пока батяня ее, мусорок пузатый, дрыхнет с бодуна... Чего тут такого?"
   "Красиво".
   "Художник..." - хмыкнул Рубль иронично.
   "Вот бы все это нарисовать!"
   "Так нарисуй. Хули трындеть? Только дома эти, пожалуй, лучше не рисовать..." - Рубль окинул взглядом обшарпанные трехэтажные здания с позеленевшими от плесени крышами.
   "Не могу я это все нарисовать, - сказал Брюс. - Пока не могу. Учиться надо. Долго..."
   "У нас вся жизнь впереди, - Рубль хлопнул Брюса по плечу. - Всему, чему надо, научимся, все свое - возьмем. А сейчас давай-ка по домам. Отсыпаться".
   Они сжали друг другу руки.
   "Чую, без толку с этой лярвой разговаривать... - сказал Рубль. - Я к ней по серьезному, а она мне глазки строит. Тоже мне, секс-ватрушка!"
   "Может и не надо было Тучу и Чигана удерживать. - сказал Брюс. - Пусть бы они подрались..."
   "Да, наверное. Не убили бы друг друга, наверное, зато б размялись. Может и поостыли бы".
  
  
   Девять
  
   Арно пригласил пастора Бриедиса пройти в комнату, но тот, сославшись на спешку, отказался. Арно ушел из прихожей, через пару минут вернулся, протянул Бриедису починенный зонт, сказав: "А я думал, куда это вы пропали?"
   "Переболел некрупно, - ответил Бриедис, рассматривая сложенный зонт. - Осуществить ремонт удалось вам?"
   "Да, конечно".
   "Никто не похотел взять это в ремонт. Говорили, не подвержен ремонту этот предмет".
   "Подвержен, как видите, подвержен. Если у мастера руки из правильного места растут. Вот у нас в Ростове... - Арно задумался и махнул рукой. - Ну, ладно... Проверьте зонтик".
   Пастор несколько раз открыл и закрыл зонт, поднял над головой его купол, удивленно вскинул брови, сказал: "Это примерный труд! Какой мой долг для вас?"
   "Трешка. Три рубля, то есть".
   "Разве довольно это?"
   "Вполне".
   "Благодарю", - пастор сложил зонт, оглядел прихожую, зацепил зонт рукояткой за свободный крючок на вешалке, наклонился к портфелю, прислоненному к шкафчику для обуви, достал из бокового отделения портфеля потертый бумажник из кожзаменителя, нашел нужную купюру, положил ее на тумбочку и разгладил. Арно взял трешку, скатал ее в трубочку и сунул за ухо.
   Арно распахнул дверь на кухню, чуть освещенную единственной тусклой лампочкой. Окно закрывала штора из плотной темной ткани. За столом, покрытым зеленой клеенкой, сидела растрепанная полуседая женщина в черном бархатном халате и с грустным видом пила кофе из маленькой фарфоровой чашки. Женщина едва не спихнула локтем со стола кофейник с изогнутым носиком; Арно ухватил кофейник за ручку в последний момент, нашел на полке еще одну чашечку, налил в нее кофе, принюхался, отхлебнул, удовлетворенно чмокнул губами.
   "Я, мам, поимею дела в городе днем, - Арно прислонился к стене спиной. - А вечером я имею план вернуться в место обитания свое".
   "Чего-чего?..." - женщина щелчком выбила из пачки Беломора папиросу. Струю дыма пустила в вентиляционную вытяжку
   "Да, так... заказчик у меня один - любопытный тип, я у него манеру разговаривать перенял. Не навсегда, конечно".
   Женщина молча подлила себе кофе. Арно потянулся к пачке, вытряхнул папиросу себе на ладонь. Купюру-трешку достал из-за уха, кинул ее небрежно в двухлитровую банку на подоконнике, на две трети заполненную бумажными деньгами и монетами. А папиросу сунул за ухо, на место свернутой купюры.
  
   Рынок-толкучка на Шишкиной горке по выходным начинал шуметь с раннего утра. Арно явился днем, когда лучшие места для торговли уже были заняты. Арно, выгадывая, где бы расположиться, тащил на плечах вместительный туристический рюкзак и перекладывал из руки в руку самодельный складной столик из фанеры, алюминиевых трубок и уголков. Дымя папиросой, Арно миновал площадку, где разместились продавцы декоративных рыбок, черепашек, тритонов, попугаев, канареек, котят и щенков. Пробрался через плотную толпу молодых людей, продающих и покупающих, пластинки, кассеты и бобины с музыкальными записями, а также импортную одежду. Обогнул болтливые группки книготорговцев и библиофилов, нумизматов, антикваров и филателистов. Прошел вдоль ряда ящиков, столов и брезентовых ковриков, заставленных электродеталями, инструментами, сантехникой, домашней утварью. Огляделся, подумал и решил приткнуться в самом конце ряда, возле седого морщинистого мужичка в тельняшке, мятом пиджаке и кепке-восьмиклинке, который продавал с ящиков, застеленных линолеумом, керамические чашки и тарелки, соусницы, плошки и креманки, стальные и мельхиоровые ложки, ножи и вилки.
   "Свободно здесь?" - спросил Арно.
   "Давай! Хоть пляши здесь, хоть лежмя лежи. Мне не помешаешь".
   Арно снял с плеч рюкзак, быстро разложил столик. Мужичок заметил, что на ногах у Арно - домашние тапочки, удивился:
   "Жарко? В тапочках ходишь..."
   Арно не ответил.
   "Я тоже поздновато пришел, - сказал мужичок. - Пораньше бы надо. А я проспал. С перепою, - хихикнул мужичок. - У нас местоположение самое невыгодное".
   "Почему?"
   "Чуешь? Несет!"
   Арно и раньше ощущал легкий гнилостный запах. Принюхался. Дунул ветерок со стороны железнодорожного полотна и запах усилился.
   "Вот-вот! - мужичок закурил сигарету без фильтра. - Оттуда несет. Дерьмом и фекалием. Там канава и туда все бегают облегчаться и мусор кидать".
   "Да уж..."
   "А сами мы виноваты с тобой, нечего дрыхнуть! В следующий раз пораньше приходи и занимай места с другой стороны, между фарцой и антикварцами. Там самое хлебное место. Все улетает, как смазанное, и с резким пердежом. Что у тебя там?" - покосился на рюкзак.
   "Игрушки".
   "Заводные?" - мужичок уселся на деревянный ящик.
   "Нет, на батарейках".
   Арно расстегнул рюкзак, стал доставать из его нутра пластмассовых божьих коровок на колесиках, расставил шесть штук по краю стола.
   "Ездют?" - мужичок с интересом смотрел на товар Арно.
   "Конечно. В том-то и смысл", - Арно взял одну из игрушек, нашел на брюшке рычажок, включил электромоторчик, поставил игрушку на край стола; и подхватил ее, когда она с тихим жужжанием докатилась до края.
   "Хм-м. У моряков брал?"
   "Нет".
   "Отечественное, что ли?!"
   "Сам сделал".
   "Что ты заливаешь мне?! - дядька взял игрушку, посмотрел на брюхо, ткнул пальцем в выпуклое клеймо: Рижский завод пластмассовых изделий. 1 р. 35 коп. - Сам ты это сделал?"
   "Частично сам. Купил игрушки, пустые внутри. Вставил туда электромоторчики, трансмиссии изготовил, чтоб колеса крутились, приладил все, что надо... И готовы машинки, не хуже импортных! А может и лучше".
   "Парень... - сосед уставился на Арно с восхищением. - Ну, ты мастак!"
   К столику Арно подошла полная женщина с высокой прической. Ткнула пальцем в игрушку.
   "Сколько?"
   "Пятнадцать рублей", - ответил Арно.
   "Да, вы что?!"
   "Вы первая покупательница, для вас двенадцать ", - улыбнулся Арно.
   "Все равно как-то... дороговато", - сказала женщина.
   "Да, вы посмотрите, девушка!" - мужичок вскочил с ящика, схватил игрушку, включил ее, дал игрушке докатиться до края стола, подхватил, направил в противоположную сторону, затем протянул игрушку к самому лицу женщины. Мотор работал, колесики вертелись, женщина отстранилась от жужжащего предмета, но глаза ее загорелись, и она потянулась к сумке: "Так она с моторчиком? И всего-то пятнадцать рублей!" - женщина протянула Арно красную и синюю купюры.
   "Для вас, я же сказал, двенадцать", - Арно вынул из заднего кармана три рублевые монеты, положил их столбиком на край стола.
   Шесть игрушек Арно продал часа за полтора и выложил из рюкзака на стол еще шесть штук; но и они долго не залежались. Скоро рюкзак Арно был пустой, а карманы забиты купюрами и монетами.
   "У тебя еще осталось?" - спросил сосед.
   "Последняя", - ответил Арно, пошарив в рюкзаке.
   "Дай-ка и я возьму. Для внучка. Цену не споловинишь? По-соседски... - мужичок хитро подмигнул. - А я тебе на посуду сброшу, если вдруг понадобится".
   "Берите за так, - Арно протянул соседу игрушку. - Это подарок. В честь знакомства". Мужичок положил игрушка с краю своего стола, рядом с кастрюлькой.
   Арно покидать толкучку не спешил; он сходил к фарцовщикам, поболтал с ними, кое с кем свел знакомство, купил за три рубля пачку мятного Кента, и теперь наблюдал за рыночной суетой, сидя на деревянном ящике с сигаретой и попивая чаек, налитый ему соседом из термоса в одну из своих керамических чашек. Сосед принюхался к сигаретному дымку, сказал: "Шикуешь, паря! Ну, да, если хваткий, то чего б не шикануть?" Арно предложил ему сигаретку, сосед взял, но, затянувшись, покачал головой: "Не-е, не накурюсь я такой..." - и прикончив сигаретку несколькими глубокими затяжками, сразу достал и закурил Приму.
   Вдоль торгового ряда шли двое мужчин, похожие, как родные братья, оба сутулые, костлявые, кривоногие, желтоглазые, с серыми опухшими лицами, с цепкими, тяжелыми взглядами из-под мохнатых бровей, с венозными руками, покрытыми аляповатыми сизыми татуировками. Один в кепке, другой совершенно лысый. Они останавливались у каждого стола, осматривали товар, иногда перебрасывались парой фраз с продавцами. Продавцы доставали из кошельков и котомок мятые купюры, клали на столы, а один из мужчин заграбастывал бумажки, сминал их в комки и совал в карманы брюк, то в задние, то в передние, быстро, небрежно, с презрительной усмешкой. Арно внимательно наблюдал за этой парочкой. Докурив двумя затяжками сигарету, Арно бросил окурок под ног, растер его резиновой подошвой.
   "Упыри идут! - сердито сказал сосед, недобро зыркнув в сторону двух мужчин. - И откуда они только взялись? Пол-жизни я на этой толкучке барыжу по выходным... и никто никогда нас не трогал!.. - сосед прокашлялся. - Ну, мусора иногда шерстили, но в меру, это ж понятно - законная власть... А как Горбатый генсеком стал, так и эти откуда-то взялись. Дань, видите ли, берут... То же мне чингисханы!"
   "И много просят?"
   "С каждого по-всякому. На глазок облагают".
   "Их только двое?"
   "Нет, целая кодла. Возле остановки, где бочка с квасом, штаны протирают. Шляются по толкучке, высматривают, прикидывают, у кого как товар идет. Хитрые тоже, у них своя бухгалтерия..."
   "И все им отстегивают? Никто не посылает подальше?"
   "А-га... Пошлешь их... Никто не хочет по пути домой словить заточку в пузо!"
   "Уже дырявили кого-то?"
   "Нет. Но могут. Смотри, рожи какие!"
   "Да, вижу. Рожи страшные. Но рожи это, так сказать, одна видимость".
   "Наколки у них тюремные. Я в этом разбираюсь".
   "Ну, подойдут поближе, я рассмотрю, что у них там за наколки... - Арно усмехнулся. - Но я и так знаю, что трясти барыг настоящие воры в законе никогда не станут. Не их ремесло! Западло это для них... В крайнем случае шестаков могут подослать. Шестерок! Эти синяки - обычные шестерки. Они на понт берут. И кроме дешевых понтов, предъявить им больше нечего".
   "Ну-ну... ты может и наглый парень, а я еще пожить хочу".
   Первым к столу Арно подошел мужчина в кепке. Оглядел голый столик, посмотрел на пустой рюкзак, задержался взглядом по домашних тапочках Арно, недоуменно вскинул брови. Склонив голову набок, посмотрел в глаза Арно пристально, чуть прищурившись:
   "Первый раз тебя вижу... Порядки знаешь?"
   "Извините, я тут намусорил чуть-чуть, - Арно наклонился, подобрал с земли приплюснутый окурок. - Больше не буду, честное слово".
   Мужчина склонил голову на другой бок:
   "Прикалываешься?! Ну-ну..."
   Приблизился его лысый товарищ, тоже оглядел Арно, его столик и рюкзак.
   "Хорошо, видно, товар у тебя шел, паря?"
   "Хорошо, да".
   "Чем торговал?"
   "Игрушками".
   "Такими, что ли? - мужчина ткнул пальцем в божью коровку, сграбастал ее за спинку, перевернул, увидел рычажок, нажал: - Ого, на батарейках!" - поставил на стол, игрушка покатилась. - Шустро бегает, - мужчина схватил божью коровку за спину, поднес к уху, послушал, ухмыляясь, жужжание моторчика, выключил, положил на стол, сказал, обращаясь к Арно: - Я беру. Пакет какой-нибудь мне найди!.. - обернувшись к товарищу в кепке, пояснил: - Для племяша".
   "Она уже не продается..." - сказал Арно и с сожалением пожал плечами.
   "А я и не покупаю. Просто беру..." - и лысый ощерился золотой пастью.
   "Сомневаюсь..." - сказал Арно.
   "Да, бери, бери... - крикнул сосед и, обернувшись к Арно, перешел на хриплый полушепот: - Пусть берет! Пусть берет! Ты ж мне ее подарил, она моя? А я вот ему подарю!.." - и, повернувшись к лысому, угодливо заулыбался, схватил со стола божью коровку, протянул ее, нависая над столом, но Арно забрал у него из рук игрушку, спокойно сказал: - Подарки не передаривают..." - и сунул божью коровку в свой рюкзак.
   Мужчины переглянулись. Лысый схватился за край стола Арно, рванул его кверху и шмякнул им об утрамбованную землю. Алюминиевые ножки согнулись, половинки столешницы отсоединились. Лысый развел руками, как бы извиняясь: "Не хотел". Окружающие, продавцы и покупатели, с интересом наблюдали за происходящим, но когда мужчина поводил головой туда-сюда, осматриваясь окрест, все отвернулись.
   Арно схватил деревянный ящик обеими руками и ударил им лысого по голове; ящик с треском развалился. Арно развел руками: "Не хотел". Лысый застыл, ошарашенный; кожа на черепе лопнула, рана наполнилась кровью, кровь потекла на лицо, заливая глаза. Лысый, ничего не видя, стал хватать воздух перед собой лапами, пытаясь заграбастать Арно. Арно отступил. Второй мужчина сдвинул кепку на затылок, ссутулился и, сжав кулаки, двинулся вперед. Арно махнул ногой, тапка сорвалась со ступни и прилетела мужчине в руки. Мужчина рефлекторно вцепился в тапку и замер на пару секунд. Арно этих секунд хватило, чтобы схватить второй ящик и обрушить его на голову мужчине.
  
   **
   "Черепа укатили на выходные", - сказала Белка в телефонную трубку синего, с вращающимся диском, аппарата Вэф.
   "Кто, кто?!" - недоуменно спросил Рубль. Он держал у головы бело-серебристую трубку японского телефонного аппарата с кнопочным набором, закрепленного на стене в прихожей.
   "Да, родители ж мои, кто, кто! Вернутся в воскресенье вечером". - Белка стояла у окна, зажав трубку между щекой и плечом, и помешивала ложечкой в чашке с растворимым кофе.
   "Родители - черепа? - Рубль широко улыбнулся и почесал переносицу. - Мне нравится. Надо будет друзьям рассказать".
   "А вы родителей как называете? Просто... родители?"
   "По-всякому. Предками называем. Иногда шнурками".
   "Шнурки... интересно".
   "Шнурки в стакане, это, значит, родители дома".
   Белка расхохоталась, расплескала кофе на блюдце и уронила телефонную трубку на пол; поставила чашку с блюдцем на подоконник, нагнулась за трубкой, осмотрела ее со всех сторон, не появились ли трещины, и снова, выпрямившись, приложила к уху:
   "Халё!"
   "Что за грохот?"
   "Трубку выронила от смеха, - Белка смотрела на улицу через тюлевую занавеску и теребила двумя пальцами воротник махрового халата. За окном вопили чайки, диагонально пересекая прямоугольник неба. Девушка срезала острым ноготком подувядший кончик листа алоэ, пощупала пальцами землю и выплеснула в горшок с алоэ остывший кофе. - Так ты придешь ко мне?"
   "А ты меня разве приглашаешь?"
   "Конечно! - воскликнула Белка сердито и тут же добавила ласково. - Балда..."
  
   Войдя в прихожую, Рубль сразу протянул Белке, одетой в расклешенные джинсы с бахромой и легкое разноцветное пончо, три красные розы и плитку шоколада с изображением расцветшей розы на обертке, а крупный ананас разместил на ящике для обуви.
   "Ого! А где ананас достал?" - Белка шмякнула на пол перед Рублем мягкие тапочки с ярко-желтыми помпонами. Положила, не понюхав, букет на шляпную полку.
   "Знаю секретные ананасные места", - ответил Рубль, стаскивая туфли-мокасины.
   "А я ананас только раз в жизни пробовала. У подруги на дне рождения. Другая подруга принесла, у нее отец - штурман".
   "Понравилось?"
   "Я даже не поняла! Всем по маленькому ломтику... Я - хоп! - и проглотила".
   "Ну, сегодня распробуешь".
  
   Белка принесла из кухни в свою комнатку глубокое блюдо с вымытым ананасом, перекинула с журнального столика на узкую кровать десяток книжек, разместила блюдо посредине столешницы.
   "Ничего, если без скатерти?"
   "Мне все равно", - Рубль вместе со стулом пододвинулся поближе к столику.
   "Тебе чай или кофе?"
   "Лучше чай".
   "Я уже целый термос кофе приготовила".
   "Ну, да и ладно".
   "Не люблю, когда на столах скатерти, - сказала Белка, стряхнула легкими движениями ступней тапочки и уселась на край кровати по-турецки. - Есть в этом что-то мещанское".
   "Ну, да и пофиг", - Рубль переставил столик поближе к кровати.
   "Ну и как же это чудо разделывать? - Белка уставилась на влажный блестящий ананас. - Забыла нож захватить. Сейчас".
   "Сиди", - Рубль остановил Белку, вытянув ладонь в ее сторону. Привстал, сунул руку в боковой карман джинсов. Раздался щелчок, блеснуло узкое, чуть изогнутое лезвие. Рубль ухватил ананас за листья и начал срезать грубую, шишкастую кожуру полосами, сверху вниз. Белка наблюдала за сверкающей сталью завороженно.
   "Мусор куда?" - спросил Рубль.
   Белка огляделась, дотянулась до этажерки; взяла с нее и поставила у ножки столика пустую картонную коробку; кинула в нее ананасные кожурки, понюхала пальцы.
   "Отличный ножик, - сказал Рубль и, уложив ананас набок, отсек сначала низ плода, а затем верхушку с листьями. Придержав плод двумя пальцами, разрезал желтоватую, похрустывающую под ножом, мякоть вдоль и пополам. Кончиком лезвия осторожно вырезал сердцевину у обоих половинок, и вместе с листьями швырнул в коробку.
   "Серединку у ананаса не едят, - пояснил он Белке, поймав ее удивленный взгляд. - Она слишком твердая".
   "А мы тогда - слопали. Всё, кроме кожуры и листьев", - улыбнулась Белка.
   "Правда? Ну, вы и чебурашки! Животики потом не бо-бо?.." - Рубль примерился и быстро нарезал сочащуюся мякоть на дольки толщиной в сантиметр.
   "Ловко ты с ним разобрался", - сказала Белка.
   "Опыт большой", - ответил Рубль и показал Белке липкие, блестящие руки.
   "Ванная... направо по коридору до конца, - сказала Белка. - Но можно и на кухне, она ближе. Термос с кухни захвати заодно".
  
   Рубль ополоснул руки и нож под струей воды в ванной комнате, загладил волосы назад мокрой ладонью. Осмотрел свое лицо в зеркале, разинул рот, поковырял язык пальцем, понюхал палец. Набрал в рот воды, прополоскал рот. Взял со стеклянной полочки под зеркалом граненый флакончик с женскими духами Дзинтарс, отвинтил колпачок, принюхался, брезгливо поморщился. На обратном пути завернул на кухню, окинул ее взглядом. Увидел возле деревянной хлебницы, украшенной хохломским орнаментом, термос с иероглифами и журавликами. Выбрал на сушилке две кружки, открыл ящик, прихватил чайные ложки, взял со стола сахарницу.
   Вернулся в комнату, под мышкой термос, чашки в одной руке, сахарница в другой. Белка сидела по-турецки, положив ладони на колени. Девушка посмотрела на парня и развела руки в стороны, и полы ее яркого пончо стали похожи на крылья.
   "Тапки у тебя очень уж смешные!" - сказала она.
   "Сама же их дала... - Рубль посмотрел вниз на тапки с желтыми пушистыми помпонами; пошевелил пальцами ног; помпоны при этом тоже шевельнулись.
   "Я специально такие для тебя выбрала. Чтоб ты не выглядел слишком уж крутым".
   "Это разве плохо, выглядеть круто?" - Рубль приблизился к столику, поставил на него чашки, затем термос.
   "Плохо все, что чересчур, милый мой Фрэнки!" - девушка совершила в воздухе плавное движение руками, изображая взмахи крыльев; схватилась за голову, взъерошила рыжие кудри, наклонила голову, посмотрела на парня из-под бровей, протянула руку к этажерке, взяла пачку Ту-134, закурила, пуская дым колечками. Рубль подошел к окну, распахнул створки.
   "Покажи-ка ножик", - попросила Белка.
   "Ножик аховый! - Рубль разложил нож и протянул его Белке рукояткой вперед; на черных деревянных пластинах рукоятки завивались серебряные нити. - Осторожней, очень острый".
   "Ой!.."
   "Я же говорю, осторожней. Клинок как бритва".
   Белка рассматривала рукоятку. - Да, садись ты рядом, чего встал. Ой, извини, не садись, а присаживайся".
   "Тебе нравится красивое оружие? - удивился Рубль, присев рядом с Белкой. Он рассматривал ее шею, и уши, и профиль.
   "Что в оружии может быть красивого?! Я только про орнамент... Ручная работа?"
   "Один соседский парень сделал".
   "И рукоятку он украшал?"
   "Все сам. Умеет. Мастер, да".
   "А что еще умеет этот мастер?"
   "Кажется, он все умеет. Весной только к нам переехал, а уже весь район к нему ходит починяться".
   "Серьги? Браслеты?"
   "Наверное. Я спрошу".
   "Спроси! Девчонки обзавидуются, если он мне цацки с таким орнаментом сделает... Он, вообще, дорого берет?" - девушка вернула нож; Рубль сложил его и, привстав, сунул в карман.
   "Вообще, смотря, за что... Ножик обошелся недешево. Но я могу позволить. И я заплачу за твои цацки".
   "А я, между прочим, не напрашивалась на такие подарки".
   "И все-таки. Мне не трудно, но приятно".
   "Может, начнем, а?" - Белка мотнула головой в сторону блюда с ананасными дольками.
   Белка дотянулась до блюда и взяла ананасную дольку двум пальцами. Рубль разломил плитку шоколада, не освобождая ее из обертки, на квадратики, и лишь потом надорвал бумагу и развернул фольгу.
   "Родители на даче, - сказала Белка, когда прожевала мякоть и, прислушиваясь к вкусовым ощущениям, проглотила ее. - Тот есть, они называют это дачей, а на самом деле - два куста, четыре грядки и хибара под шифером. Они там заночуют, романтики... А я симулировала понос... извини, не вовремя брякнула, приятного аппетита! - Белка потянулась к следующей дольке, а Рубль кинул себе в рот кусочек шоколада. - Достали они со своим огородом. Картошка, морковь, огурцы. Как лето и выходные, так на огород, копать, полоть... Наденут резиновые сапоги, трико, панамки дурацкие и такими чучелами с рюкзаками - на электричку. О, как же я ненавижу грязный ручной труд! На этом жалком клочке земли! - Белка подтерла платочком каплю сока, стекавшую по подбородку. - Тебя родители не тащат на огород? Или у вас нет?
   "У нас есть дача. Там сад. Груши, вишни, сливы... Цветы растут".
   "Копаться в земле заставляют? - Белка вскочила с дивана, открыла термос, налила кофе в обе чашки. - Я без сахара, а ты?"
   "Мне два кусочка... Отец платит соседке, она копается".
   "Огурцы-помидоры сажаете?"
   "Нет. На рынке покупаем".
   "Так ты у меня, значит, мажор?" - Белка подбоченилась.
   "Кто?"
   "Ладно... долго объяснять. Забыли!"
   Рубль кинул в рот квадратик шоколада:
   "А шоколад тебе не нравится?" - спросил он, прожевав.
   "Нравится. Но шоколад я чаще ела, чем ананас".
   "А я знаю особый способ есть шоколад".
   "Да, ну?!"
   "Могу научить".
   "Валяй!"
   Рубль пододвинул шоколадную пачку к Белке:
   "Возьми кусочек".
   "Ну?.." - Белка отломила кусочек от плитки.
   "Теперь кинь его в рот".
   "Ну! - девушка положила шоколад на язык и посмотрела на парня. - И что?"
   "Чуть-чуть разжуй его", - Рубль отломил кусочек, положил его себе в рот и разжевал.
   "Ну, разь-зевала..." - сказала Белка, ее губы чуть окрасились в темно-коричневый цвет расплавившегося шоколада. - И ць-то?"
   "А вот ць-то!" - Рубль обнял Белку и поцеловал в засос. Он оторвался от нее через пару минут. - И как? Хороший способ есть шоколад?"
   "Ничего так способ! - девушка смотрела на парня округлившимися глазами. - Необычный..."
   "Повторим?"
   "Надо сладкое запить", - девушка налила себе вторую чашку и подлила парню.
   Они допили кофе, и Белка закурила.
   "Пойдем в мою комнату... - девушка увидела, как изменилось лицо парня, и сдержала улыбку. - В смысле, я тебе кое-что показать хочу... - Девушка рассмеялась и стукнула парня кулачком в плечо. - Ну, в том смысле, что я тебе работы свои покажу. А-то лицо у тебя такое сразу стало... какое-то слегка растерянное..."
   "Да, ничего оно не растерянное", - возразил Рубль, поднялся с дивана и оправил рубашку.
  
   Рубль и Белка сидели на узкой кровати. У Белки на коленях лежала толстая серая папка. Рубль разглядывал цветной фотоснимок, держа его на вытянутых руках: обнаженная брюнетка со вздыбленными волосами и часовым циферблатом вместо лица закрывает грудь белой овальной рыбой с автомобильными колесами вместо плавников; вместо бедер у девушки - телевизор с Хрюшей, Филей и Степашкой на экране; на ногах у девушки такие же тапки, какие Белка дала Рублю в прихожей, но вместо помпонов - головы Штирлица-Тихонова и Холмса-Ливанова.
   Рубль вернул снимок Белке:
   "Фотомонтаж".
   "Конечно", - согласилась Белка и протянула парню следующий снимок: двое мужчин в деловых костюмах стоят по колени в месиве из яблок, персиков, груш и сарделек; у одного мужчины на голове противогаз, у другого на макушке - пузатый чайник, красный в белый горошек; мужчина с чайником держит во рту конец гофрированного шланга, который тянется от противогаза.
   "Что они делают?" - спросил Рубль, рассматривая снимок.
   "Ничего, - ответила Белка, - забирая снимок из рук Рубля. - Это сюрреализм".
   "Понятно".
   "Да, ничегошеньки тебе не понятно! - и Белка протянула Рублю третий снимок. - А вот это - психоделика".
   "Да, мне непонятно, - согласился Рубль, вглядываясь в рваные полосы, неправильные круги и мохнатые спирали ярких цветов, красных, зеленых, синих, желтых и фиолетовых. - Вот, я тут самолет вижу!" - и ткнул пальцем в угол снимка.
   "Балда ты! - сказала Белка и стукнула Рубля кулачком в плечо. - Са-мо-лет... Я не спрашиваю, нравится ли это тебе".
   "Ни-чо так, забавно".
   "Ни-чо, забавно! - передразнила девушка парня. - Я не спрашиваю, нравится ли тебе... потому что художник в таком случае как бы унижается, как бы выпрашивает похвалу... Мои черепа, то есть шнурки, в мои картинки тоже не врубаются. Я им вобщем-то давно уже ничего и не показываю".
   "Мне и правда нравится. Занятно. Странно только... - сказал Рубль, возвращая снимок. - У меня отец тоже фотограф",
   "Да ты что?! - воскликнула Белка и заинтересованно распахнула глаза. - Что он снимает? Художественное? Выставляется?! Или репортер? В газете?! - и добавила иронично. - Или, может, в андерграунде?.."
   "Он на Домской площади туристов фотографирует".
   "А-а-а... - разочарованно протянула Белка. - Ну-у, это не фотография!"
   "Почему не фотография? - удивился Рубль. - А что же еще? Снимает фотоаппаратом, значит, фотография".
   Белка посмотрела на Рубля внимательно, вздохнула, махнула ладошкой, сказала: "Ладно, забудем, проехали... Долго объяснять!.." - и потянулась за сигаретной пачкой и спичками. - Кстати, возможно я его знаю в лицо. Широкий такой, атлетичный..."
   "Да, он такой".
   "На Домке?.. Точно! Пыкантнай мушшына, как говорит моя бабуля. И лицом на тебя похож... Точнее, ты на него! - девушка рассмеялась и ткнулась лбом в грудь парню, отведя руку с горящей сигаретой в сторону. - С такой кожаной прямоугольной сумкой..."
   "Это специальная фото-сумка", - Рубль подул на облачко дыма, разгоняя его, и приобнял Белку за плечи. Показал рукой на стол с печатной машинкой и стопками бумаги: "Ты еще и писательница, что ли?" Белка вскинула брови: "Вот уж никогда не думала становиться писательницей!.. Хотя, это идея... Почему бы нет? Почему бы не попробовать?.. А это я так... всякое чужое перепечатываю, самиздат. За деньги. Платят нормально, и я быстро печатаю..."
   "Что такое самоиздат?"
   "Самиздат, ну... это литература всякая, которую не печатают официально... Или книжки, которые достать нельзя, их перепечатывают на машинке, потом еще и еще перепечатывают... Мне вот как раз двадцать копий заказали одной муры..."
   "Антисоветчина?"
   "Нет, - Белка рассмеялась, отбросила прядь со лба, - эта книжка написана, когда эсэсэсэра еще не было... Но все равно она запрещенная!.. Но чушь редкая, не понимаю, зачем такое запрещать, если все равно ничего не понятно... Про каких-то магов египетских, про розенкрейцеров, про тамплиеров каких-то, про колдунов, абракадабра сплошная..."
   "Про кого, про кого?"
   "Да я и не пытаюсь вникать. Я механически печатаю, лишь бы опечаток не сделать".
  
   Вращались бобины магнитофона Астра; Рубль сидел на краю кровати и, уперев локти в колени, прислушивался к словам песни; Белка курила, полулежа.
   "Вижу, тебе не нравится", - сказала девушка.
   "Чего это он блеет, как овца?"
   Белка расхохоталась, вытянулась на кровати, столбик пепла упал на ее пончо, она стряхнула пепел ладонью; рыжие кудри разметались по покрывалу, пончо задралось, обнажился пупок. Рубль покосился на живот Белки, густо покрытый веснушками.
   "И как это... у поворота на Коростылево угрюмый старец бьет клюкой увязшего в болоте крокодила? Откуда в эсэсэсэре крокодилы? Или это тоже сюрреализм?"
   У Белки от новой волны смеха появляются слезы на глазах, девушка захлебнулась дымом, раскашлялась. Успокоившись, сказала:
   "Долго объяснять... Не буду тебя мучить, поставлю что-нибудь другое".
   Она встала с кровати, прошлепала босыми ногами до полки с катушками, провела пальцем по бумажным корешкам упаковок, обернулась к Рублю:
   "А ты вообще какую музыку слушаешь? Рок слушаешь?"
   "Да".
   "Например?"
   "Европу".
   "Юэрэп! Правильно - Юэрэп. И какой же это, на фиг, рок?!"
   "Я знаю, как произносить английские слова. Но все говорят, рок-группа Европа".
   "Все... Кто эти все? Что это за великие авторитеты, если за ними надо повторять даже ошибки?"
   Рубль пожал плечами, уставился на желтые помпоны: "Ты уже целых две минуты не курила!"
   "Спасибо, что напомнил", - и Белка сунула в рот сигарету.
   "А почему группа Европа, это не рок?" - спросил Рубль.
   "Ну, так... Как бы рок, но не совсем... Это долго объяснять".
   "У тебя что ни спросишь, все долго объяснять. А ты попробуй? Я ж не дурак".
   "Нет, конечно, не дурак, - Белка прищурилась. - Какой же ты милый сейчас!.. Не сердись. - Белка кокетливо повела плечом и отвернулась. Вчиталась в бледные надписи карандашом на конвертах бобин; вытянула из плотного ряда один картонный квадрат; подошла к магнитофону, повернула тумблер; сняла со штырька полную катушку и на ее место поставила новую, пропустила ленту через звукосниматель и закрепила конец ленты на пустой катушке. После щелчка и шипения зазвучала музыка.
   Рубль завороженно слушал запись, иногда отбивая ритм пяткой по полу или пальцами по коленкам, покачивал головой. Девушка с ироничным любопытством наблюдала за парнем, следила за меняющимся выражением его лица. Вскочила с кровати, подошла к магнитофону, выключила его и повернула к парню, заложив руки за спину.
   "Кто это поет?!" - Рубль повернулся к Белке.
   "А вид-то у тебя какой... ошарашенный! Понравилось?"
   "Ну-у, это дико четко! Я ничего такого никогда еще не слышал".
   "Потому что ничего похожего не существует! Только он один такой и есть на целом свете... Фрэнки! Обрати же и на меня внимание, плыз-з-з-з. А то я уже ревную тебя к этому..."
   "Восьмиклассниц-а-а-а! А-а, а-а... - пропел Рубль, улыбаясь Белке, и хлопнул два раза в ладони и потянулся обеими руками к Белке. - Восьмиклассница!.."
   "Уже нет!" - Белка вернулась к кровати, растянулась на ней, как кошка; погладила себя по животу.
   "А еще есть записи?"
   "Я потом дам тебе... Перепишу. А сейчас - посмотри на меня!"
   "У меня - кассетник".
   "Хорошо, я достану записи на кассетах. Поближе пересядь!"
   Рубль придвинулся к Белке, задрал край пончо и поцеловал девушку в пупок. Белка зажмурилась и погладила парня по затылку, взъерошила ему волосы.
  
   Пончо валялось на соломенном коврике у кровати. Белка встала, накинула пончо на спинку стула.
   "Что это у тебя за медалька?" - спросил Рубль, переведя взгляд с бедер Белки, затянутых в расклешенные джинсы на ее обнаженные грудь и плечи, усеянные веснушками. Он лежал на кровати в одних джинсах, заложив руки за голову; его рубашка накрывала настенное бра.
   "Это знак - пацифик", - Белка потеребила металлический кружочек, висевший на кожаном шнурке между грудей.
   "А-а, понятно... Пацифизм-пофигизм".
   "Я в системе. В новой системе. Олдовые хипы из старой системы нас не признают. Говорят, что мы хипы не настоящие".
   "Почему?"
   "Ну-у..."
   "Скажи, долго объяснять! И сигаретой запыхти..."
   "Тебе уже начал нравиться дымок?.. - Белка улыбнулась, вынула из шкафа с книгами, несколько томов, положила их на стул, на потрепанных корешках книг Рубль разобрал полустертые надписи: Идиот, Жук в муравейнике, Маленький принц, Игра в бисер, Золотой горшок, - сунула руку вглубь полки, пошарила за книгами; вытащила оттуда бутылку с красными цифрами на этикетке 777. Кинула по дуге бутылку в сторону кровати, Рубль поймал бутылку, ухватил за горлышко, как гранату, взболтнул жидкость, поднял бутылку, так чтобы на нее падал свет из окна, всмотрелся сквозь зеленое стекло в кружащиеся пузырьки.
   "Открой, мужчина!" - велела Белка.
   "Тебе бухать не рановато?.."
   "А соски мои лизать тебе не рановато? - Белка потрогала острые кончики грудей указательными пальцами и присела на краешек кровати.
   "Не понравилось?" - Рубль приложил бутылку к лицу, покатал по щеке, затем по другой; прикосновение холодного стекла к разрумянившейся коже было приятным.
   "Понравилось! Балда... - Белка легко стукнула кулачком в живот Рубля, парень инстинктивно напрягся; Белка провела пальцем по мышцам его живота. - Опыт, говоришь, большой, да? Открывай, если такой умелец. Не томи! А то домой отправлю... - Белка всплеснула руками. - Мама-мия, это же всего лишь винчик!"
   "В магазинах - нет".
   "В магазинах много чего нет. Таких шмоток, - девушка похлопала парня по коленке, - там тоже нет".
   Рубль усмехнулся, вынул из кармана ножик, надрезал розовую пластиковую пленку; Белка протянула ему штопор. Белка схватила открытую бутылку и чуть глотнула из горлышка. Рубль задрал голову, подбросил пробку вверх, поймал ее, когда она летела вниз, и положил, вытянувшись всем телом, на тумбочку.
   "Так почему вас эти... не признают?"
   "Олдовые хипы?.. Не знаю. Может, потому что мы моемся каждый день, - пожала Белка плечами. - Одежду слишком часто стираем. Не аскаем на углах".
   "Чего?"
   "Деньги у прохожих не клянчим... От английского аск. Олдовые хипы называют нас модниками".
   Рубль потеребил бахрому на клешах Белки.
   "Это разве модно?"
   "Балда ты..." - девушка протянула бутылку парню. Он выставил вперед раскрытую ладонь:
   "Не пью. Совсем".
   "Совсем, совсем?! И никогда не пробовал?.."
   "Бывало, раз-другой... Недавно такой же вот дряни нахлебался... Потом весь родной район заблевал".
   "Ты, наверное, что-то другое пил. Солнцедар, какой-нибудь... А три топорика - это классный портвейн, самый лучший. Попробуй!"
   "Да, один хрен, пойло..." - Рубль взял бутылку, понюхал горлышко, наклонил и осторожно попробовал жидкость на язык.
   "Ну, как?"
   "Ну, может чуть получше, чем то, отчего я блевал".
   "Привкус винограда чувствуешь?"
   Рубль почмокал губами:
   "Есть маленько..."
   "Вот!"
   "Все равно - бурда. Мой отец пьет только по праздникам и только коньяк".
   "Фу-у! Коньяк клопами пахнет".
   "Ты импортный не пробовала".
   "А ты - пробовал?"
   "Нюхал. И клопами он не пахнет".
   Девушка рассмеялась, чмокнула парня в ямочку на подбородке. Отхлебнула еще вина, поставила бутылку на пол у кровати. Поднялась и направилась к книжному шкафу танцующей походкой, напевая: Уэлкам-ту-зэ хотел Калифорнья! Сач-э-ловли плейс. Сач-э-ловли фейс. Ла-ла-ла-ла-ла-ла... Рубль смотрел на ее ягодицы с ямками наверху, на тонкую спину с шевелящимися лопатками. Белка резко обернулась на полпути, один ее глаз закрывала рыжая прядь, другой озорно блестел и выражал удовольствие. Рубль послал ей воздушный поцелуй.
   Белка опять сунула руку за книги на полке и вытянула белый конверт и пачку Беломора.
   "У тебя тут везде заначки?.. - спросил Рубль. - А ведь предки первым делом всегда за книжками ищут, ты это знай".
   "Мои не ищут нигде. Моим давно пофигу, как я живу! Я им только, как рабыня, на огороде нужна".
   "Так ты кури и пей в открытую... Слабо?"
   "Со следующего учебного года и начну".
   Держа в разведенных руках конверт и пачку папирос, Белка медленно двинулась на Рубля, глядя ему в глаза из-под бровей. Рубль опустил взгляд, завороженно уставился на груди, которые чуть подрагивали. Рубль сглотнул слюну и посмотрел Белке в глаза, прокашлялся, закрывая кулаком рот:
   "Ты что, рабоче-крестьянскую махру собираешься курить? Я тебе американские сигареты подарю. Если уж травиться, так чтоб приятно..."
   "Это - приятно", - сказала девушка, помахав конвертом перед лицом парня, - очень приятно!"
   Белка вытряхнула из пачки папиросу, из бумажного конверта достала свернутый целлофановый пакетик. Положила конверт на кровать, размяв папиросу двумя пальцами, высыпала на конверт табак, сунула пустую папиросу за ухо; развернула пакет, отщипнула кусочек от темно-зеленого, похожего на пластилин, комка. Раскрошила комок над табаком, и перемешала пальцем. Высыпала эту массу в ковшик ладони, взяла из-за уха папиросу и короткими движениями стала зачерпывать гильзой табак. Рубль наблюдал за действиями Белки удивленно, с любопытством:
   "Ловко у тебя получается. А зачем?"
   "Опыт у меня большой... Ты, что, и правда, не знаешь, что это такое?"
   "Беломор, что тут знать".
   "Ну, ты и одуванчик!"
   Белка скрутила кончик гильзы двумя пальцами, смяла мундштук, сунула папиросу в рот, зажгла спичку; глубоко затянулась и, закрыв глаза, задержала дыхание, выдохнула и протянула папиросу Рублю.
   "Не курю!" - Рубль помотал головой.
   "Это не табак..."
   "А что?"
   "Ну-у... скажем, не только табак".
   "Какая разница? Дым, он и есть дым".
   "Не скажи... Никогда не пробовал?"
   "Нет. И не собираюсь".
   "Даже обычные сигареты?"
   "Никакие не курю... А что, есть еще какие-то необычные сигареты?"
   Белка расхохоталась и откинула на спину, затянулась:
   "Точно, одуванчик! Не пьешь, курить не пробовал... Какой мальчик! А что ты пробовал, мальчик?.. Целоваться ты умеешь, это я уже знаю".
   "Много чего умею. Не только целоваться".
   "Ой! Интрига... Еще пить-курить тебя научить, вообще б лихой парень был".
   "Ни за что! Я и так себе нравлюсь, - Рубль придвинулся к Белке и погладил ее по плечу. - Еще шоколадки?"
   "Потом... - девушка, отставив руку с папиросой в сторону, коснулась кончиком носа щеки парня, ткнула в ухо, захватила мочку губами, высунула язык и стала водить языком по ушной раковине. Парень зажмурился и сжал девушке бедра. Он шепнула:
   "А теперь поцелуемся моим способом".
   Девушка освободилась от объятий, приподнялась, дотянулась до бутылки, глотнула немножко портвейна и поцеловала парня взасос. Через пару минут отстранилась от него:
   "Ну, как?"
   "Хорошо. Но с шоколадом все-таки вкуснее".
   "А вот так? - Белка затянулась, задержала дыхание и выпустила струйку дыма Рублю в чуть приоткрытый рот.
   "Тьфу! - сказал Рубль, когда откашлялся. - Жанна!!! Никогда так больше не делай!"
   "Чего-то мне прохладно стало..." - сказала девушка, сделала из бутылки два больших глотка подряд и потянулась к пончо.
  
   Девушка лежала на спине, прикрывшись пончо; Рубль отогнул пончо и стал считать веснушки на ее животе: "Раз, два, три, четыре... Десять... Пятнадцать... Двадцать пять..." Белка натянула пончо на лицо, сказала:
   "Все не пересчитаешь".
   "Я попробую", - Рубль отогнул край пончо еще дальше и стал считать веснушки на груди у Белки.
   "Эй! - возмутилась она. - Ты на животе еще не все пересчитал".
   "Сбился", - сказал Рубль.
   "Начинай заново, - девушка набросила пончо на голову парня, выскользнула из-под него, попыталась завалить его на спину, и он поддался. - Нет, лучше я твои сосчитаю!" - и девушка села и стала тыкать ноготком указательного пальца в веснушки на животе парня.
   Рубль хотел скинуть пончо с лица, но Белка вжала ткань пятерней парню в лицо.
   "Лежать, мальчик".
   "Там, где ты считаешь, мало веснушек, - пробормотал Рубль приглушенно. - Ниже их больше".
   "Балда!" - сказала девушка.
   "Щекотно!"
  
   "Ах, какой ты!.." - девушка лежала под парнем и гладила его руки, грудь и плечи
   "Какой?"
   "Как будто из железа!"
   "Не привыкла к железным ребятам?"
   "Балда!" - она шлепнула его ладонью по лбу. - Ах, какой ты тяжелый..."
   "Не привыкла к тяжелым?"
   "Вот же дурак... Ах-х!.. О-мама-мия..."
  
   Обнаженная девушка лежала на обнаженном парне, прижавшись щекой к его груди, и водила ладонью по его руке, от ладони к плечу:
   "У тебя очень классные вены. Я бы хотела тебе вмазать. Слы-ышь, я хочу тебе вмазать".
   "В нос, что ли? - Рубль довольно улыбался, прикрыв глаза. - А за что? Тебе разве было плохо?"
   "Балда... Но какие вены! Нам надо как-нибудь вмазаться вместе..."
   "А мне нравится, как ты пахнешь".
   "А духи-то у меня простенькие, наш Дзинтарс".
   "А я не про духи. Не только про духи. Я про твой женский запах".
   "Балда!.."
   "Ты, кстати, я заметил, букет забыла в воду поставить. Он, кажется, так и лежит до сих пор на полке в прихожей. Засохнет!"
   "Поставь сам, а?! И, на будущее... я забыла тебя сразу предупредить... Не дари мне, пожалуйста, розы. Мне не нравятся розы... Эй, ты спишь уже, что ли?.."
   Рубль сопел, полуоткрыв рот и задрав нос, его левая рука свисала с кровати.
  
  
   **
   Арно сидел на парковой скамейке, положив вытянутые в стороны руки на ее спинку. Зажатая в зубах, дымилась сигарета. Веки обеих глаз Арно были сине-черными и опухшими, на подбородке желтели полоски пластыря, наклеенные крестообразно. Арно перевел взгляд с Рубля, на Чигана, с Чигана на Брюса, с Брюса на Мамонта, сказал:
   "Палки можно спрятать заранее. Там рядом бетонные панели... с дырками. Вот в дырках и спрячем хорошие колы. Приедем на трамвае, остановка за углом от входа".
   "А-то мы будто не знаем, где там остановка!" - сказал Чиган.
   Арно движением губ перекинул сигарету из одного угла рта в другой, пыхнул дымом:
   "Они обычно все у квасной бочки на корточках сидят. Прям как вороны помойные... Берем колы, налетаем из-за угла, гасим, и разбегаемся".
   "Гасить надо четко, - сказал Мамонт. - Чтоб не встали с полчаса. И через железку - в лес".
   "Ты, Мамонт, великий стратег, я знаю", - сказал Рубль.
   "А мне уже невтерпеж почесать чью-то репу дрыном", - осклабился Мамонт.
   "Дрын, который у тебя в штанах, почеши", - Чиган хохотнул, снял новые солнечные очки со стеклами каплевидной формы, повертел ими, разглядывая, бережно протер стекла о майку и снова нацепил на нос.
   Арно вынул сигарету изо рта, задушил о подошву, кинул папиросу в мусорник, перекинул одну ногу через другую, покачал ногой. Тапочка слетела с ноги, Арно привстал, дотянулся до упавшей тапочки и надел ее обратно на босую ступню, сказал:
   "Нет, потом лучше всем в разные стороны. План обсудим заранее. Я тут набросал окрестности..." - Арно вынул из нагрудного кармана белой рубашки тетрадный листок, сложенный вчетверо, протянул его Рублю. - Кружок, это водонапорная башня, две параллельные линии, это железка, извилистая линия - тропинка, она ведет через пути в лес..."
   "Ты, что, Арно, - Рубль вертел листок, разглядывая его, - и вправду думаешь, мы своего города не знаем?"
   "Ну-у... вы же все время по Фриче бродите".
   "Ты лучше нас знаешь, где мы бродим? - спросил Чиган. - Ты живешь на Фриче без году неделя... и уже все знаешь про нас?"
   "Не хотите впрягаться за меня, так и скажите. - Арно зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам. - Я тогда сам... как-нибудь... - Арно поднялся, сунул руки в карманы черных брюк, повел плечами и стал наблюдать за девочкой в розовом платьице, которая катила по дорожке парка на трехколесном велосипеде; закрепленный на руле, вращался от ветра золотисто-фиолетовый бумажный пропеллер; вслед за девочкой шла молодая брюнетка в красной клетчатой юбке и сиреневой блузке; женщина на ходу собрала волосы в хвост, скрепила их пластиковой застежкой. - Я знаю, все мои друзья остались в Ростове. В Риге у меня друзей нет. И, наверное, никогда не будет. У вас тут не умеют дружить по-настоящему. Вот у нас в Ростове!.. За друзей бошки режут. И своих голов не жалеют".
   "Подожди... - Рубль скомкал лист бумаги и кинул комок в мусорник. - Мы же не отказываемся. Ты хорошо въехал на Фричу. Показал себя. Значит, ты наш. Мы за своих всегда вписываемся. Но надо обмозговать. Там же не простые шкеты дворовые..."
   "Там?! - Арно резко повернулся к Рублю. - Там пропитые доходяги. Я в одиночку двоих в шесть секунд ушатал. А вместе мы всю их кодлу вонючую зароем".
   "Эти доходяги, - веско сказал Туча и покачал головой, - старые тюремные волки. Их просто так не возьмешь. Надо получше подготовиться..."
   "Да, конечно, подготовиться! - воскликнул Арно, разведя руки в стороны. - Гранатами запастись!.. Вы что? Они там все еле ноги подымают! Ковыляют как собаки-паралитики... Только понтятся, как дешевки, и резких бакланов из себя строят. Страху на ботву нагнали: наколки, фиксы золотые, рожы протокольные... Но за этим ничего нет, один форс. А ботва и рада испугаться, ботве только клыки покажи, она уже в дальних кустах срет. Но вы же не ботва? Я так думал..."
   "Мы не ботва, - сказал Рубль. - Но и дядьки, которые Шишку стригут, не плесень. Они там все тертые блатари. Хилые, может, да... Но чтоб шило в брюхо воткнуть, много сил не надо".
   "В брюхо, это еще не самый худший вариант..." - Туча с любовью посмотрел на свой живот и осторожно похлопал по нему ладонью.
   "Да, какие у вас тут блатари, на фиг?! - Арно расплалился. - Нет у вас воров настоящих, которые в законе и масть держат. Нет!.. В Одессе есть, в Магадане, в Питере, в..."
   "В Ростове твоем..." - буркнул Рубль.
   "Да, - Арно в миг стал спокойным, загладил волосы назад ладонью. - У нас в Ростове воры такие, что о них по всей стране слава бежит. Легенды! А у вас кто? Хоть одного можешь назвать? Чтоб его за пределами вашей Риги кто-нибудь знал".
   "Да, никого у нас, наверное, нет..." - сказал Туча с грустной усмешкой.
   "Впишемся мы за тебя, Арно, - сказал Рубль и посмотрел на друзей. - Впишемся, да?"
   Первым кивнул Мамонт, а за ним закивали остальные. Мамонт нацепил наушники, которые висели у него на шее, на голову, нажал на кнопку плеера, стал ритмично болтать головой; сунул руку в просторный карман новых джинсов, вытащил желтое яблоко, усеянное черными крапинами и серыми шершавыми пупырышками, сказал: "Одно, ни с кем не делюсь!" - и, разинув рот так широко, что сами собой зажмурились глаза, с громким хрустом вгрызся в твердое яблоко и откусил половину плода. Из половинки яблока, которую Мамонт держал в руке, высунулся белый толстый червячок с темной головой и стал неторопливо сгибаться и разгибаться, как будто чей-то крохотный указательный палец. Мамонт несколько секунд завороженно и не мигая смотрел на червяка выпученными глазами. Сплюнул недожеванную мякоть себе под ноги, размахнулся, кинул половинку яблока как можно дальше, она пролетела по дуге над детской площадкой и шлепнулась, брызнув соком, на асфальтовую дорожку в паре метрах от девочки на трехколесном велосипеде; девочка перестала крутить педали, замерла, глядя на парней. Мамонт плевался, согнув туловище и уперев ладони в колени, так часто, остервенело и с таким отвращением, как будто ему в рот наползли слизняки.
   "Червя в космос отправил..." - нарочито мрачно сказал Чиган.
   "Как любит повторять мой отчим, заметил Туча, - червячки, букашки, мошки, комарики, это все чистый белок".
   "Мамонт, ты б детей не пугал, а! - сказал Рубль с досадой. - Мусорник в двух шагах".
   Молодая женщин быстро подошла к девочке, кинула на парней сердито-осуждающий взгляд, взяла велосипед за дужку руля и развернула его.
   "Не обижайтесь на него, - крикнул вослед женщине Рубль. И добавил тише. - Он у нас дурачок".
   Женщина уцепилась за руль и за сиденье велосипеда и, присев и склонившись над ребенком, покатила велосипед, не оборачиваясь, к прыскающему десятком струй фонтану. Но девочке обернулась, нахмурилась и выпятила нижнюю губу. Арно рассмеялся, сунул руки в карманы, покачался на одних пятках, оторвав носки от земли.
   Мамонт перестал отплевываться, вытер губы тыльной стороной ладони и сказал, обращаясь к Рублю: "Сам ты мудачок".
   У велосипеда соскочило правое заднее колесо, женщина успела подхватить девочку. Поставила ее на ноги, оправила подол ее платьица. Взяла в одну руку велосипед, в другую колесо, позвала девочку за собой, но та поковыляла через газон; женщина бросила колесо, догнала девочку, схватила ее за руку, потащила на асфальтовую дорожку. Растерянно посмотрела на валяющееся колесо. Арно поднялся и пошел к ним. Он подобрал с асфальта блестящую гайку; на асфальте дрожали тени от листьев. Женщина заметила парня, бросила внимательный взгляд на его лицо, покрытое кровоподтеками, нахмурилась, отвела взгляд.
   "Отвинтилась, - сказал Арно и показал женщине гайку, держа ее между большим и указательным пальцами. Арно подмигнул девочке, взял у женщины велосипед, зажал его между колен: - Подайте мне, пожалуйста, колесо". Женщина нагнулась за колесом и протянула его Арно. Он насадил колесо на ось и пальцами привинтил гайку: "Доехать сможете... Надо бы покрепче завинтить, но нужен ключ".
   "Спасибо, - сказала женщина, не глядя на Арно. Она усадила девочку в седло, девочка обернулась к Арно, посмотрела с любопытством, но без испуга на его лицо, сунула палец в рот. Женщина легонько шлепнула девочке ладонью по предплечью и подтолкнула велосипед сзади. Арно смотрел, как они медленно удаляются. Догнал в несколько широких шагов. Пристроился рядом.
   "Если по дороге снова отвалится, я прилажу".
   Женщина не ответила, сделала вид, что не замечает Арно. Взяла велосипед за руль и ускорила шаг. У проезжей части она остановилась, пропуская троллейбус, посмотрела на Арно и быстро отвела взгляд: "Мы уже почти пришли. Вам лучше вернуться к своим... Меня муж встретит".
   Арно кинул взгляд на правую руку женщины: средний палец украшало серебряное кольцо-поцелуйчик, но обручального кольца на руке не было. Женщина перехватила этот взгляд и недовольно поджала губы.
   "Вы не хотите, чтобы я узнал, где вы живете? - Спросил Арно. - Вы меня опасаетесь?"
   "Если вам так уж хочется думать, что я вас опасаюсь, - сказал женщина, - думайте так... Но, да, я действительно, не хочу, чтобы вы шли за мной до самого дома..." - женщина посмотрела направо-налево, выгадывая подходящий момент для перехода. Проехал двухсалонный кособокий Икарус, прогремел в другую сторону Зил-самосвал, полный щебня.
   "Почему не хотите?" - спросил Арно.
   "Потому что! - женщина оглядела Арно с головы до ног, задержала взгляд на его ступнях. - Странная у вас какая-то обувь...".
   "Ничего странного, обычные домашние тапки, - сказал Арно, широко улыбнувшись. - Очень удобно".
   "Счастливо оставаться, - женщина сняла девочку с велосипеда, зажала ее подмышкой, в другую руку взяла велосипед и рванула через дорогу. Арно схватил велосипед за седло и пробежался через дорогу рядом с женщиной. Раздался автомобильный гудок, за их спинами промчался автокран Маз.
   "Ты слишком уж прилипчивый!" - сказал женщина, ее дыхание сбилось от бега. Она опустила девочку на тротуар. Арно пальцем крутанул золотисто-фиолетовый пропеллер на руле велосипеда. Женщина остановила вращение пропеллера рукой.
   "Я всего лишь помог перебраться через дорогу, - сказал Арно. - Дальше не пойду".
   "Вот и прекрасно!"
   "Я живу недалеко отсюда, наверное, мы еще встретимся... И ты первой перешла на ты. Значит, лед сломан".
   "Ничего это не значит, мальчик", - женщина усадила дочку на велосипед.
   Арно проводил их взглядом и крикнул, когда они сворачивали за угол: "Я не такой уж мальчик. Мне скоро восемнадцать. Просто выгляжу моложе".
   "Дурак какой..." - сказал женщина негромко.
   "Посему дюрак?" - спросила девочка.
   "На дорогу смотри!" - сказала женщина.
  
  
   Десять
  
   Рубль притормозил у обитой жестью двери в подвал и придержал Тучу за плечо: "Смотри... что это?" На двери - деревянная рамка, под прозрачным пластиком - лист бумаги. Сверху, красным фломастером начертанная, жирная кривоватая надпись, обрамленная орнаментом из звездочек и стрелочек:
  
   ВИДЕОСАЛОН ИМПУЛЬС
  
   А чуть ниже, синим тонким фломастером:
  
   15. 00. Девочка Пегги и дядюшка Бэзил
   мультфильмы
   17. 00. Выкуп за блондинку
   детективный боевик
   19. 00. Хвост дракона
   кунфу
   21. 00. Мертвые танцуют очень тихо
   фантастические ужасы
   23. 00 Горячие пирожки
   молодежно-эротическая комедия
   Вход на сеанс 1р. 50 коп.
  
   "Хм-м, любопытно..." - заметил Туча и толкнул дверь.
   Спустившись в подвал, они увидели пластиковый столик, за которым, скрестив ножки, сидела брюнетка в джинсовой юбке и оранжевой битловке. Брюнетка, склонив голову, стремительно чиркала авторучкой в огромном блокноте. Женщина подняла голову, парни воскликнули одновременно. Туча: "Маргарита?!", Рубль: "Марго?.."
   Маргарита улыбнулась, поправила прическу-каре, отложила блокнот, авторучку кинула рядом: "Привет, давно не виделись! - Марина развела руками. - Вот, видеосалон открыли... с мужем. Официально. Семейный кооператив".
   "Видеосалон?.. - протянул Туча, окидывая крашенные синей масляной краской стены, увешанные постерами с названиями фильмов на английском: American Ninja, Silverado, Cocaine Wars, Hot Chili, Day of the Dead, Red Sonja, Enemy mine, Warriors of the Apocalypse.
   "Зал вон там, - Марина указала на дверь, украшенную плакатом с суровым морщинистым блондином в полосатом пончо. - Мультики начнем крутить через полчаса, вам, по знакомству, скину... пятьдесят копеек".
   "Мы лучше попозже... - сказал Туча. - Мы на что-нибудь для взрослых!".
   "В семь про кунфу. И завтра вечером будет фильм... с Джеки Чаном", - сказала Марго и с грустью взглянула на Рубля. Рубль посмотрел в угол, затем на носки своих туфель.
   "Джекичан, это кто? - спросил Туча. - Типа Брюсли?"
   "Да, типа... - ответила Маргарита. - Но гораздо лучше!"
   "Вот, Брюса позовем, - толкнул Туча Рубля в бок, - пусть сравнит".
   Рубль решился оторвать взгляд от своих туфель и посмотрел прямо в глаза Марго. Женщина выдержала взгляд несколько секунд и резко повернула голову, крикнув: "Ксюша, ты там не уснула?!"
   Дверь с плакатом распахнулась, оттуда, таща подмышкой швабру, обмотанную мокрой холстиной, а в руках ведро с грязной водой, пихая дверь попой, выбралась девушка лет четырнадцати в синих бесформенных шароварах и голубом халате с отвисшими карманами. Увидев парней, девушка смутилась, застыдившись рабочей одежды, потного лица, растрепанных волос, промямлила: "Уже все..." - и поспешно скрылась за дверцей с двумя нолями, судя по звукам, слила грязную воду в унитаз, и стала громыхать ведром и стучать шваброй.
   "Племянница Виктора... - вздохнула Маргарита - Копуша еще та! Но что поделаешь, родственница".
   Туча и Рубль с любопытством рассматривал зрительный зал в приоткрытую дверь: лампы дневного света, несколько рядов стульев, металлических и деревянных, серых, коричневых и синих, новых и потертых; на высоком помосте - телевизор и видеомагнитофон.
   "Почти как у вас дома... - заметил Туча и поспешно добавил. - Но дома, конечно, уютней!"
   "Всё! Домашние просмотры закончились. Хотя... - Марго посмотрела на Рубля и снова быстро отвела взгляд, - для старых друзей иногда могу устроить..."
   "Пошли, - сказал Рубль Туче и хлопнул его между лопаток. - Время не ждет! Пока, Марго... Виктору привет".
   "Пока, пока... - ответила Марина.
   Рубль вышел на улицу первым; Туча, достигнув верхней ступеньки, обернулся:
   "Маргарита, скажите, а много таких видеосалонов в городе?"
   "Точно не знаю... - Маргарита пожала плечами. - На вокзале видела один. Еще в Планетарии висит афишка... Но мы первыми открылись, это точно".
   Захлопнув дверь в подвал, Туча сказал Рублю:
   "Правильно, что мы водкой занялись. Хороши б мы были сейчас с этими видиками..."
   "Ну-так, я ж соображаю", - Рубль поправил воротничок рубашки.
   Маргарита с минуту, не мигая и не двигаясь, смотрела на закрывшуюся дверь. Вздохнула, взяла авторучку, несколько раз щелкнула ею, зачем-то развинтила, стала опять завинчивать, но пружинка закапризничала, прыгнула по дуге, пластмассовые детальки рассыпались, попадали на пол. Маргарита вскочила и с силой расплющила толстым каблуком одну из них.
  
   **
   Утренняя морось вмиг сменилась плотным ливнем; тяжелые струи хлестали по асфальту, рвали мокрые газеты, оставленные на парковых скамейках; ветер раскачивал ветви кленов и лип, полные шуршащих листьев. Рубль, Чиган, Брюс и Мамонт подбежали к зеленой экстраде-ракушке одновременно и запрыгнули на авансцену, расселись в глубине сцены, на чуть покатой площадке. Туча притопал последним и поднялся на сцену по лестнице сбоку.
   Парни целый час скучали под навесом, равнодушно осматривая пространство пустого парка, провожая взглядами трамваи и автомобили, которые проезжали вдалеке. Брюс вскочил, размял ноги, вытягивая их в разный стороны, несколько раз присел, попрыгал на носочках, сильно похлопал ладонями по ляжкам и не торопясь, осторожно уселся в продольный шпагат; лег животом на шершавые доски, положил щеку на сложенные руки и, казалось, уснул. Чиган курил сигареты, одну за другой, прохаживался по краю сцены, пританцовывая; затем встал посредине, вытянул руки по швам, набычился и забасил голосом Иосифа Кобзона: "Не думай о секундах свысока. Настанет время, сам поймешь, наверное. Свистят они, как пули у виска. Мгновения, мгновения, мгновения..." Исполнив песню до конца, Чиган замолчал и стал с важным видом раскланиваться перед рядами пустых скамеек. Рубль, сидящий на заднице, лениво похлопал в ладоши. Мамонт, подпиравший спиной стену ракушки, сплюнул, нацепил наушники и включил плеер.
   "Не боишься, что на Шишке тебе его расколотят? - спросил Туча, который сидел на деревянном ящике сбоку сцены. - Мог бы хоть сегодня дома оставить". Мамонт не ответил, он продолжал с прикрытыми глазами мотать головой в такт слышной только ему музыки.
   "Что ты его спрашиваешь? - сказал Чиган. - Он же в наушниках!"
   Туча не ответил Чигану, презрительно хмыкнул и отвернулся.
   "Может, вы все-таки помиритесь, а? - сказал Рубль. - Все-таки на великую битву идем. А вдруг она для нас... последняя?"
   "Тьфу, тьфу, тьфу! - Чиган сплюнул через левое плечо, вытряхнул сигарету на ладонь, заглянул в синюю пачку. - Блядь, две штуки осталось... - и с сожалением засунул сигарету обратно в пачку. - А чего мне с этим бурундуком мириться, если я с ним и не ссорился?.. Это он на меня надулся. Сам залез в бочку, а теперь вылезти не может".
   Туча раздраженно шевельнул ноздрями, уставился себе под ноги. Чиган сильно сгорбился, чуть присел, сделав ноги колесом, и голосом Армена Джиграханяна просипел: "На святое дело идем... За товарища морды бить!.." Туча нагнул голову, пряча улыбку. Мамонт рассмеялся и открыл глаза.
   "А ведь он все слышит!" - удивленно воскликнул Чиган.
   "Конечно, слышит, - сказал Рубль. - В этих наушниках слышно, что снаружи. Ты не знал?"
   "Если мой батя найдет дома плеер, он его пропьет, - сказал Мамонт, продолжая кивать головой в такт музыке. - А если он пропьет мой плеер, то я ему переебу по кумполу. А кумпол у него и так дырявый и, блядь-нахуй, совсем пустой".
   Ливень затих, сменился тихим дождем. Мимо сцены проплыли две полные женские фигуры, укрытые большим куском полиэтилена. Одна из женщин кинула настороженный взгляд на парней. Рубль встал на ноги, поболтал затекшими ногами, потянулся всем телом; приблизился к самому краю сцены, задрал голову, подставил лицо под мелкие капли, одним глазом посмотрел на темно-серое небо: "Может, он дождя испугался? Может, у них в Ростове мало дождей, вот и не привык".
   "Чего это у них мало дождей?" - спросил Чиган, достал из нагрудного кармана рубашки-поло солнечные очки и нацепил их на нос.
   "С того, что Ростов на юге", - ответил Рубль.
   "Прям?! - удивился Чиган. - Я думал, где-то возле Ленинграда..."
   "Да, конечно! - Рубль завел руки за спину, похрустел суставами. - Возле Магадана... Слышь, Чиган, а тебе солнечные очки сейчас зачем?"
   "Так модно ж!" - Чиган широко улыбнулся, блеснув крупными белыми зубами.
   "Драться тоже в них будешь?" - спросил Рубль.
   "Ой, я не подумал! - Чиган снял очки, подбежал к ящику, на котором сидел Туча. - А-ну-к-привстань... - Туча недоуменно посмотрел на Чигана, но поднялся. Чиган открыл крышку, осмотрел содержимое ящика, повернулся к Туче. - Я знаю, у тебя всегда бумажки с собой. - Ну... - сказал Туча. - Жопой ежиков мну! - сказал Чиган. - Дай листик... - Туча залез в задний карман широких джинсов и протянул Чигану блокнот. - Ручка нужна? - Зачем..." - сказал Чиган, пролистнул страницы, испещренные формулами, вырвал чистый листик, завернул в него очки, и спрятал сверток в ящике под ветошью. Обернулся и крикнул в пустое пространство парка: "Кто возьмет, убью!" - и вернул блокнот. Туча задумался, вырвал из блокнота лист, снял свои очки с диоптриями, завернул их в бумажку, положил в ящик под ветошь и закрыл крышку.
   "И кто телескопы моего брачки спиздит, того я тоже убью!.." - крикнул Чиган. Губы Тучи стали растягиваться в улыбке, но Туча прикрыл рот ладонью, изобразил зевок.
   "Надо кому-нибудь пойти, позвонить... - сказал Рубль. - Я сам пойду. Двушку дайте, - он наклонился к Брюсу. - Спишь, что ли? Не замерзни! Двушка есть?" Брюс поднял голову, сказал: "Нет", - медленно свел ноги вместе, а затем скрестил их по-турецки и свесил голову на грудь.
   "На хуя тебе двушка? - сказал Мамонт. - Звони из автомата возле киоска... Который ближе к туалету, он бесплатный. Пожамкай по рычагу легонько, как трубку снимут..."
   Рубль вернулся через десять минут; он шел быстро, держа руки в карманах, напряженный и злой: "Слышь? Вы офонареете, что я сейчас скажу!"
   "Ну?" - Мамонт выключил плейер.
   "Он проспал!"
   "Чи-во, чи-во он сделал?" - Мамонт снял наушники.
   "Проспал".
   "Ну и ебанат этот Арноша!.. - воскликнул Мамонт. - Мы, значит, вскочили со сранья, притаранили сюда под дождем, сидим тут полтора часа уже, как последние бараны, а он, блядина такая, проспал?!"
   "Вот же уебан!" - Чиган сплюнул себе под ноги.
   Брюс молча встал, повертел головой в одну сторону, в другую, два раза присел. Высоко подпрыгнул, провернулся в воздухе на триста шестьдесят градусов, нанес удар пяткой в голову воображаемого противника и грохнулся на эстраду, сильно ударившись о дощатый пол коленкой. Не изменившись в лице, сел на задницу и стал, громко сопя носом, растирать ушибленный сустав ладонями.
   "Далеко тебе еще до совершенства, - иронично сказал Туча, покачав головой, и повернулся к Рублю. - Так Арно придет или нет?"
   "Он сказал, что всё отменяется на сегодня, - ответил Рубль хмуро. - В другой раз, говорит..."
   "Чи-во?! - завопил Чиган, воздел руки и ударил себя с размаху кулаками по бедрам. - В другой раз? Да, пошел он в жопу в этот раз, ебаный матрас! Барин нашелся... Мы кто ему? Он посвистел, мы прибежали, да? Мы-чо, на зарплате у него?! - Велосипедист в зеленой ветровке с капюшоном, кативший мимо эстрады, оглянулся на Чигана, врезался в угол скамейки, чуть не вылетел из седла; оттолкнувшись от скамейки ногой, велосипедист поправил капюшон и свернул за эстраду. Чиган стал ходить взад-вперед, стуча правым кулаком в раскрытую левую ладонь. - Он попросил вписаться... Мы собрались, как люди... А он проспал, начальник невротъебенный!.. - Чиган вырвал пачку из кармана, размял, покатав в пальцах, сигарету, нервно прикурил от зажигалки, яростно пыхнул дымом, и спалил сигарету за пять глубоких затяжек.
   "Фильтр тоже вкусно курить?" - спросил Рубль.
   Чиган злобно посмотрел на окурок, затушил его плевком и кинул, не глядя, за спину. Брюс отклонил голову в сторону, - окурок пролетел возле его носа, - покосился на Чигана, но промолчал.
   "Вы, как хотите, а я домой, - Чиган спрыгнул с эстраду. - В койку!"
   Он уже достиг границы парка, когда Туча крикнул: "Эй, а очки-то!.." Чиган не расслышал оклика. Пропустив троллейбус и грузовик, Чиган перебежал через двуполосное шоссе, с разгона перескочил через придорожную металлическую ограду и свернул за угол Универсама, нового пятиэтажного здания из алюминия и бледно-зеленого стекла.
   Туча подошел к ящику, поднял крышку; нашел под ветошью два бумажных свертка; один сунул в карман джинсов, другой развернул. Нацепил на нос очки с диоптрией, указательным пальцем придавил дужку к переносице, бросил смятую бумажку в ящик и захлопнул крышку.
   Туча и Рубль, попрощавшись с Брюсом и Мамонтом, вдвоем дошли до табачного ларька на перекрестке и остановились, прежде, чем разойтись в разные стороны. Туча громко, широко распахнув рот, зевнул. Рубль изобразил пальцами обеих рук некий летательный аппарат и направил его к лицу Тучи, издав жужжащий звук: "Б-з-з-з-з-з-з..." Туча поспешно закрыл рот, захлопал покрасневшими веками.
   "Это меня отец так в детстве приучал рот не раззевывать", - усмехнулся Рубль.
   "Мне сейчас лень даже руку поднять... - сказал Туча, коротко зевнул еще раз, раскрыл опухшие глаза как можно шире. - Я как будто пьяный слегка. Приду домой и рухну на пороге".
   "Мне кажется, что Арно все-таки не проспал, - сказал Рубль задумчиво. - То есть, может, и проспал, но специально... Понимаешь?"
   "Думаешь, очканул в последний момент?"
   "Нет... Не похож он на ссыкулявого... Но, понимаешь, встань на его место... вот он речуху кудрявую задвинул, уговорил нас, мы собрались, как дураки, а он нас распускает по домам, мол, я проспал, в другой раз, ребятки".
   "По-барски так!.."
   "Ну, да. Ему приятно, что он рулит людьми, как хочет. Есть такие..."
   "Может, он просто трепло?"
   "Да, - кивнул Рубль, - понтярщик! Понты режет знатно. - Рубль тоже зевнул, прикрыв рот ладонью. - Не впишемся мы больше за него! Никогда... Хотя ножик он мне классный сделал".
   "Не за бесплатно же?"
   "Ну, да. Не за бесплатно".
   "Вот! И никто никому ничего не должен".
   Рубль протянул руку Туче: "Пока, Володя!" Туча ответил на рукопожатие: "Пока, Руслан!"
   Они разошлись метров на пять, когда Туча обернулся:
   "Слышь, Рубль!"
   "Ну, Туча, чиво?"
   "Не знаю, как ты... и как остальные... но лично я так очень даже рад, что Арно оказался треплом. Ну, их на фиг, урок этих шишкинских, а? Связываться с ними... Я сегодня только под утро смог уснуть. Всю ночь ворочался. А как услышал будильник, продрал глаза, сразу вспомнил, куда мне ехать и зачем... И так мне вдруг тошно стало! И что-то жизнь вся вдруг передо мною пронеслась. Думаю, ну, какое мне дело, кто и за что этому Арно репу надрал? Кто он мне?.. Я даже позавтракать не смог, аппетит на нуле. Чаю хлебнул. Иду в парк, как будто на расстрел. Живот крутит, в голове мутно... Представляю себя в какой-нибудь сраной канаве со вспоротым животом, с перерезанным горлом... б-р-р-р! Смотрю на вас, вы все такие спокойные, уверенные, никто не трясется. Только у меня пальцы дрожат и яйца жим-жим..." - Туча виновато улыбнулся и вздохнул. Рубль выслушал Тучу очень внимательно и серьезно, а потом усмехнулся краем губ. Туча с надеждой посмотрел на Рубля: "Слышь! Скажи мне, ну, как друг! Ты тоже боялся? Или я один среди нас такой хлипкий трясун?!" Рубль подошел к Туче, положил ему руки на плечи, прищурившись, заглянул в глаза: "Знаешь, Туча... А я ведь тоже очень и очень рад, что Арно оказался треплом!"
  
  
   **
   Гражина Ежиевна ласкающим движением ладони провела по соцветиям ирисов. Желто-фиолетовые лепестки увядающих цветов посыпались на пол. Гражина Ежиевна вынула из белой вазы старый букет, сменила воду, остригла ножницами кончики черенков бордовых роз и поставила вазу с новым букетом на этажерку у стены.
   Большая рыба с синей чешуей хищно разевала зубастую пасть, намереваясь проглотить рыбешку с чешуей зеленой. Девушка в красной шляпке с бантом летела по черному небу на велосипеде среди желтых колючих звезд. Клоун в клетчатом трико играл на гармошке, балансируя на канате, который натягивали, ухватив хоботами, два зеленых слона.
   "Интересно! - сказал Ольгерд Адальбертович, отступил на шаг от картин, приставленных к стене, и заложил руки за спину. - Довольно интересно..."
   "А вот работа Алины... родственницы ваших знакомых. - Гражина Ежиевна указала на холст, размещенный на мольберте. - Еще, правда, требует доработки".
   Ольгерд Адальбертович внимательно рассмотрел изображение: зеленая поляна, ветви деревьев нависают сверху, вдалеке - изогнутая лента реки, а на ней яхта с алым парусом; за круглым деревянным столом, уставленном разноцветными фруктами и пузатыми бутылками, две девушки в пестрых летних платьях с веерами в руках, и юноша в белой рубашке с воротником-жабо и черных бриджах; второй юноша, одетый в долгополую белую тунику, стоит чуть поодаль и держит в руке бумажный свиток; рот юноши приоткрыт, лицо выражает благородную одухотворенность, а темные длинные кудри развевает ветер.
   "М-да... Романтично! - Ольгерд Адальбертович совершил, не открывая рта несколько жевательных движений, подкрутил ус и прокашлялся. - Импрессионизм?.."
   "Скорее, ближе к экспрессионизму, - Гражина Ежиевна снисходительно улыбнулась и указала рукой на накрытый стол. - После открытия выставки, как положено, скромный банкет".
   Ольгерд Адальбертович повертел в руках темную бутылку; уверенно вонзил штопор в пробку. Налил рубиновую жидкость в высокие бокалы. Поболтал вино в бокале, приблизил его к носу, шевельнул усами, хмыкнул, сказал: "Мальбек предпочитаю аргентинский, там богатая почва и высокогорные виноградники, что дает совершенно особый букет... Но и французский также довольно хорош".
   "Мальбек, Франция, Аргентина... - мечтательно закатив глаза прошептала Гражина Ежиевна. Взялась за ручку кофейника. - И где вы только достаете это импортное вино, когда даже отечественное пиво исчезло с прилавков?"
   "Мда-с... У меня за длинную жизнь сформировалось множество дорогих привычек... От которых я ни в коем случае не собираюсь отказываться. Ни в коем случае! Прозит".
   "Возьмите канапе. Вот с овощами, а вот с языком".
   "О, да, да, ох, это превосходно!"
   "Пирожки с домашним сыром".
   "У-м-м... Чудесно!"
  
   ...тарталетки с грибным соусом... конвертики с творогом... медальоны из рыбы... кнедлики с капустой... сальтисон с курицей... фасолевое суфле... шанежки... климпы в сметане... фаршированные ветчиной помидоры... печенья с ореховой пастой... пате из чернослива... рулет со сгущенкой... мазурики с апельсинами...
  
   "Радиола испортилась, - сказала Гражина Ежиевна с сожалением. - Не включается".
   "Что ж вы ранее не сообщили, - Ольгерд Адальбертович склонился над радиолой и принюхался к ней, как будто это был котелок с ухой. - Молодой человек с соседней улицы замечательно все ремонтирует. Все, что угодно! Руки у парня - золотые. Молодой совсем, а уже мастер... Это беда нашего времени, что старые мастера уходят, а новые не появляются".
  
  
   Одиннадцать
  
   В шесть вечера солнце жарило вовсю. Желтый двухвагонный трамвай резво бежал, погромыхивая, мимо сетчатого забора, за которым черными башнями высились стопки автопокрышек для тяжелых тракторов. Ехали во втором вагоне. Волосы пассажиров овевал ветерок из открытых окон. Чиган сидел, широко развалив ноги, и обнимал за плечи Наташу, волосы которой были собраны в хвост. Чиган время от времени поглядывал на груди девушки под обтягивающей майкой с изображением Микки Мауса. Чиган сглотнул слюну, сказал: "Очки-то фирменные я свои забыл..." Туча, не поворачивая головы, протянул ему солнечные очки: "Н-на!.." Чиган сказал: "Вот так познаются друзья..." - разместил очки на шевелюре и прижал Наташу к себе поплотнее, его ладонь переместилась с плеча девушки на ключицу, пальцы сплясали на ключице молдавский танец. Чиган поерзал, уселся поудобней, два пальца, как ножки лилипута, шагнули с ключицы на край майки; Наташа шлепнула Чигана по пальцам, отпихнула его ладонь. Туча смотрел в окно: трамвай переезжал через железнодорожный мост, внизу чернели ряды рельс, ездил туда-сюда зеленый электровоз c одним вагоном. Мамонт приподнялся, отодвинул полуоткрытую створку до упора, высунул голову в окно, положив локоть на рамку. Мамонт включил плеер и стал ритмично покачивать головой. Брюс и Полина сидели рядом, Брюс, не мигая, смотрел на затылок лысого дядьки. Полина то прижималась к Брюсу, то отстранялась и бросала на него недоуменные взгляды. Царапнула его предплечье розовыми ноготками: "Эй..." Брюс повернул голову: "Задумался я чего-то..." - и чмокнул Полину в висок. Полина удовлетворенно улыбнулась, осмотрела лицо Брюса, осторожно тронула пальцами желтоватые, чуть припухлые места, сказала: "Ну, вот и зажило почти!" - и положила голову парню на плечо. Рубль и Белка сидели рядом, Белка, одетая в сероватый льняной балахон с подолом до щиколоток и длинными рукавами, сосредоточенно читала книжку в замшевой обложке, Рубль иногда поглядывал на страницу, вчитывался, удивленно поднимал брови вверх. Плакса нарочито весело щебетала с подружкой Тамарой, упитанной девушкой с пышным начесом крашенных в каштан волос и большими темно-вишневыми губами, но часто кидала на Брюса и Полину ревнивые взгляды. Тамара же лукаво поглядывала на Рубля, а поймав его взгляд, тут же отворачивалась. Тамара критически оглядела Белку, ее балахон, усеянный бусинами и перышками, и шепнула Плаксе: "И где он такую пугалу откопал?! И не стыдно ему с такой..."
   На остановке у ряда стеклянных теплиц в вагон зашли две пожилые женщины в розовой и белой панамках, и парень со спортивной сумкой. Брюс быстро поднялся, уступил место белой панаме. Туча поднялся тяжело, уступил место розовой. "Спасибо, я выхожу через остановку!" - сказала розовая панама и осталась стоять, ухватившись за поручень. Туча перевел несколько растерянный взгляд с женщины на пустое сиденье. На это сиденье плюхнулся зашедший вместе с женщинами парень, уложил сумку на колени, достал из нее бутылку Буратино, стал шарить по карманам в поисках открывашки. Туча перевел растерянный взгляд с парня на женщину. Мамонт встрепенулся, оглянулся, оторвался от окна и громко рявкнул на парня: "Брысь, чувырло, тебе, что ли место уступили. Вали, а-ну, на хер отсюда!" Розовая панамка вздрогнула, испуганно оглянулась на Мамонта, часто-часто заморгала слезящимися глазами. Парень оглянулся на Мамонта, скорчившего злобную физиономию, поднялся, пробрался к дверям и вышел на следующей остановке, озираясь на Рубля и Чигана, которые провожали его тяжелыми, нарочито пристальными взглядами. Мамонт широко улыбнулся розовой панаме, сказал ей ласково: "Садитесь, садитесь, бабуля!" Женщина пробормотала: "Ничего, ничего, мне скоро выходить..." - и попятилась к дверям. Мамонт пробрался к ней, отпихну в сторону двух пассажиров, взял старушку за плечи и силой усадил на свободное место. Старушка попыталась подняться, взмолившись: "Мне же выходить, мне же выходить, я же не успею!" - а когда Мамонт, отодвинулся, стала протискиваться к дверям. - Я ведь остановку пропущу..." Мамонта стал распихивать пассажиров, освобождая старушке путь: "А, ну-ка, водоросли, отколыхнитесь! Пропустите ветеранку Куликовской битвы..." Старушка поспешно вышла из вагона. Поправила съехавшую набок панамку, испуганно оглянулась на Мамонта и засеменила прочь. Рубль сдерживал смех, покусывая нижнюю губу. Белка сказала тихо, не отрывая взгляда от книжной страницы: "Ну, у тебя и друзья!.."
   Плакса испуганно воскликнула: "Ой! Кто это?!" - и указала пальцем на заднее окно первого вагона. Прижавшись сплющенным носом к стеклу и расщеперив тощую клешню, их приветствовал Череп, он ехидно скалился, окруженный парнями и девушками с Зеленки. Чиган сказал Плаксе: "Не с-цы, подруга, эти команчи к нам дружелюбны". Наташа сердито пихнула Чигана локтем в бок, а Чиган стал реготать на весь салон. Белка вздрогнула, отвлеклась от книги, презрительно фыркнула и снова углубилась в чтение. Рубль поднял над головой сцепленные ладони и отсалютовал ими Черепу.
   На каждой остановке в вагоны протискивались компании парней и девушек, но места всем не хватало, многие оставались на улице, дожидаться следующих трамваев. Мелькали разноцветные клипсы, ленточки, шарфики, сумочки; блестели пуговицы, застежки, серьги, колечки, пряжки ремней и туфель. Вагон наполнился густой смесью запахов: духов, мыла, одеколона, шампуня, пудры, губной помады, лака для волос, дезодоранта, пота, пивного перегара. Подростки жевали бабл-гам, сосали карамельки, лизали мороженое в стаканчиках, булькали лимонадом, грызли яблоки. Взрослые пассажиры с недовольным видом покидали вагоны. Белка ежилась, сурово поджимала губы, водила взглядом по одной и той же строчке, теребила матерчатую книжную закладку, расшитую цветным орнаментом. Низкорослый парень прижался к высокой девушке, стал нюхать ее лопатки; девушка брезгливо покосилась, пихнула парня локтем в ребра, парень смутился, девушка и ее подруги захихикали.
   Подростки на остановке у заросшего тиной пруда стали ломиться в переполненные вагоны. Мамонт встал на сиденье и, высунувшись из окна чуть ли не по пояса, радостно заорал: "Куда прешь, бос`ота?! Езжайте на следующем... Что, вам, чувырлы, трамваев мало?!" Кто-то метнул недоеденную грушу Мамонту в голову, попал в раму, огрызок брызнул соком, стрельнул семечками, размазался мякотью по стеклу. "Я-тя запомнил, найду, урою, на-хуй-блядь-козлина!" - хрипло заорал Мамонт, пятерней утер забрызганное каплями сока лицо и загоготал, запрыгал бешено на сиденье, тряся кулаком и показывая язык всем, кто толпился на остановке. Белка с раздражением захлопнула книгу, и с еще большим раздражением сунула ее в торбу. Последний взрослый покинул вагон, пробормотав что-то себе под нос по-латышски. Чиган недобро посмотрел ему вслед, проводил взглядом. Мамонт обернулся к Чигану: "Э-э! Чо-этот веник тут вякнул?" Чиган досадливо махнул рукой: "Ничего особенного..." - и чмокнул Наташу в ухо. "Я чуть не оглохла, дурак!" - воскликнула Наташа и закрыла ухо ладонью. "Переведи-ка, чо-он сказал!" - не унимался Мамонт. "Я не расслышал, - сказал Чиган, - отвянь..." - и, улыбнувшись Наташе, обхватил девушку обеими руками, прижал ее к себе покрепче; Наташа напряглась всем телом, изогнула спину, сморщила носик и скривила губы, изображая недовольство. Туча утирал пот с лица и шеи платком; Тамара обмахивалась ридикюлем, как веером.
   Высыпали из вагонов на кольцевой остановке. Двинули через сосновый бор по аллее к летней танцплощадке. На асфальт нанесло желтого песку, и песок похрустывал под подошвами. Золотые полосы света лежали на темно-зеленой траве. Тени деревьев косо пересекали белый от солнечного света асфальт. За лесопарком находилась трасса для спортивных мотоциклов, оттуда порывами налетал рев моторов; Туча мечтательно вслушался в эти звуки и грустно вздохнул.
   С разных сторон по тропинкам и по асфальтовым дорожкам к Плашке направлялись компании парней и девушек. Шли от автобусных, троллейбусных, трамвайных остановок; от остановок маршрутных такси и от железнодорожной станции. Шли компании, приехавшие на Плашку из всех районов города.
   Шли с Бумажки и Картонки, Плавников, Колов, Кукушки, с Вертолетки и Блохи.
   С Бунджи шли и Сковородки, со Стеколки и Кольца.
   Шли с Молочки и Цементки, Силикатки и Болд`оса.
   Шли с Болота и Баранки, с Утюга, Вагонки, Вилки, с Дамбы, Целки и Таблетки, Сосен, Слепеней, Соломы, Пурчика, Поляны и Плевков.
   Шли с Луб`ана, Тейки, Юглы, Пентагона и Морковки, Пирамиды, Шкирки, Щетки, Шишки, Мутника, Столбов.
   Шли с Еврейки и Канавы, с Краски, Кукурузы, Зунда,
   Шли с Трубы, Котлов и Твайки, Кенгуров, Корыта, Блазмы.
   С Брасы шли и шли с Тарзанки, с Клумбы, Спицы и Карлуши, со Стахана, Герты, Ложки, Лунки, Пятака, Мамули, Спички, Зепера, Тропы.
   Шли с Мостов, Метлы, Трещотки, Плети, Грависа и Бабы, с Кирпича, Золы, Зеленки, с Элика и Барахла.
   Шли с Турбины, шли со Стрелки, Бочки, Илги и Фарфорки.
   С Бомбы шли и с Раздевалки, Альфы, Иманты и Горки.
   Шли с Угла, Квадрата, Гривы, с Лужи шли, с Кишки и Кошки.
   Шли с Матвея, Чирки, Джуса, Мавзолея, Шайбы, Ринды.
   Шли с Соломы и Батона, шли с Селедки и Столбов.
   Шли с Коровы, Тёрки, Айны, Треугольника и Шайбы,
   С Чёрта, Лифчика, Зеленки, с Мебелки и с Междуног.
   Рубль, чуть припадая на левую ногу, вел Белку за руку, Белка задумчиво разглядывала кроны корабельных сосен, колыхались ее рыжие кудри, развевался широкий подол. Тамара шепнула на ухо Плаксе: "Нет, все-таки не пара они друг другу! Разбегутся, вот увидишь... Он такой спортивный, подкаченный... а она доска, плоская со всех сторон... не за что ухватить... Не то, что мы с тобой, да!.." - и Тамара глянула на свои тяжелые продолговатые груди, мерно колыхающиеся под изумрудной с золотистой искрой блузкой, расстегнутой на три верхние пуговицы, и осталась видом своих грудей довольна. Плакса дернула плечами, сказала негромко: "Да, ладно тебе вредничать..." - быстро повернула голову назад, кинула из-под светлых локонов взгляд на Брюса и на Полину, державшую Брюса под ручку, сжала губы. "Смотри-ка, Машк, лучше себе под ноги!" - сказала Тамара, придержав Плаксу за локоть. Плакса посмотрела вниз, ойкнула, перескочила через сухую серую колбаску. "Чуть не влипла ты, мать, в собачью какашенцию... - хохотнула Тамара и громко крикнула: "Осторожно, ребята, тут мины!"
   Мимо по дорожке пронесся мальчишка на доске с четырьмя колесиками; мальчишка вилял всем телом и доска ехала по волнообразной траектории. Мамонт разинул рот, показал пальцем в спину мальчишки: "О, гляньте, что за хрень!"
   Рубль усмехнулся: "Мамонт, ты как будто только из дупла вылез. На таких досках уже весь Союз пару лет катается". Мамонт невнятно буркнул и, сунув руки в карманы, пнул бутылку из под Пепси-колы, валявшуюся у края дорожки. Бутылка, вращаясь, проехалась по траве метров семь.
   У перекрестка тропы и асфальтовой дорожки стоял желто-синий Уаз, его мотор урчал. Четверо мужчин в синих мундирах и фуражках обыскивали двух парней. Милиционер пару раз пихнул одного из парней в живот концом дубинки, заставил отдать резиновую грелку, закрепленную на животе, отвинтил крышку, понюхал, завинтил крышку, открыл дверцу Уаза и кинул грелку на сиденье. "Спалились ребята", - сказал Чиган сочувственно. Двое из милиционеров обернулись на звук голоса, проводили компанию стылыми взглядами. Один милиционер, пожилой, был горбонос, с длинными черными усами, с полуседой кудрей, свисающей из-под козырька, другой, чуть за двадцать, белобрысый, и оба смотрели так, что, казалось, дай им только повод и волю, и они затопчут любого сапогами. "Лучше всего водяру заранее где-то в парке спрятать, поближе к Плашке, - сказал Чиган. - В дупло сунуть или прикопать под кустом. Мильтоны ведь тоже не совсем дебилы. Как будто они не знают, что шкеты идут на дискотеку с грелками, и в грелках стопудово - бухло".
   "Дубинки у них..." - Мамонт, оглянувшись, прищурился настороженно.
   "Да, как в Америке!" - восторженно воскликнул Чиган.
   "Мильтонов, кажется, больше, чем танцующих. Или мне это кажется?" - Туча, нацепив очки, вертел головой, всматриваясь в просветы между деревьями.
   "Угу... - ответил Рубль, - сейчас так... Парня здесь в лесопарке прирезали, другому башню монтировкой вскрыли. Девку прямо на площадке изнасиловали. Она танцевала, со всех сторон окружили, зажали, юбку задрали и прям под музыку, стоя, поимели по очереди, всем хором".
   "Ужясь-тё какой!" - сказала Тамара с нервным смешком.
   "А вот нечего девочкам на дискачи без парней ходить... - сказал Чиган и ласково приобнял Наташу. - Правду ведь говорю, а?"
   "Ты еще скажи, - Наташа дернула плечами, пытаясь освободиться от объятия, - что она сама была виновата".
   "Не скажу. Но и без нас - не ходите".
   Из глубины соснового парка неслось бодрое: "Хэй-мид-найт-дэнсэ! Охо-охо! Хэй-биг-ромэнсэ! Охо-охо!" Асфальтированная дорожка вела к просторной ромбовидной танцплощадке с высокой сценой, заставленной аппаратурой: два бобинных магнитофона, четыре огромных черных динамика с ритмично вздрагивающими диффузорами, полыхающая светомузыка. Вертящиеся прожекторы, разбрасывая по танцплощадке красные, синие, зеленые, желтые лучи. Над площадкой - жестяной навес на ажурных металлических стойках. Вокруг забор из металлической сетки; вдоль забора прогуливались парочки и компании, и милиционеры с овчарками. У калитки - раскладной стол, за ним продающая билеты женщина в косынке из зеленого фатина с блестками. Неподалеку молодые люди в белых рубашках с красными повязками на рукавах: покуривали, болтали, иногда останавливали парней или девушек, парней хлопали по карманам, девушек заставляли раскрывать сумочки.
   Широкий дощатый настил перед сценой был совершенно пуст; парни и девушки сидели на скамейках, в несколько ярусов окружавших площадку, толпились у входа, под брезентовыми грибками безалкогольного буфета или в игровом отсеке со столами для пинг-понга, бильярда и настольного футбола. На сцене, окруженный гирляндами лампочек, лианами шнуров, возле одного из катушечных магнитофонов колдовал над звуковым пультом диск-жокей в джинсовой жилетке, толстоносый, губастый, рыжий, с кудрявыми волосами до плеч, с длинными вислыми усами и пышными бакенбардами. Над пультом светомузыки горбился лысоватый блондин со шкиперской бородкой. Иногда с улицы заглядывали милиционеры, со скучающим видом прохаживались мимо сцены и вокруг зала, и уходили курить под деревянную беседку в виде мухомора.
   Диск-жокей убавил звук музыки, снял жилетку, набросил ее на штатив, вытер платком потное лицо, почесал, задрав подбородок, бакенбарды, сунул руки в карманы и прошелся, приплясывая, постукивая твердыми высокими каблуками, вдоль края сцены, оглядел аудиторию, выудил из густого переплетения черных проводов микрофон и бархатно промурлыкал: "Если не начнете сейчас же танцевать, я поставлю советскую эстраду... Окэй?" Раздалось недовольное ворчание толпы. "Ну, так танцуйте ж, наконец! - прорычал в микрофон диск-жокей, оскалив крупные блестящие зубы. - А-то Софию Ротару заставлю слушать!" - и расхохотался, довольный своей шуткой.
   Парни смотрели на девушек, девушки улыбались, перекидывались с парнями взглядами, хихикали, хмурились, притоптывали под музыку, покачивали бедрами, теребили сумочки, позвякивали связками ключей, притоптывали каблуками, но никто выйти на площадку не решался.
   Чиган потянул Наташа за руку, крикнул ей: "Начнем, а? Расстормошим всех!.. Покажем салабонам, как надо доски гнуть".
   Наташа уперлась, замотала головой, и Чиган отпустил ее руку с сожалением. Сказал, вздохнув: "Ну, ладно, стой здесь... А я пошел..."
   "Давай, брачка, - подбодрил его Рубль и обратился к Белке, обняв ее за плечи. - Сейчас ты увидишь номер - соло Чигана! Это нечто..."
   Диск-жокей выключил один магнитофон и включил другой, прибавил звук: уи-а-ливин-ин-э-матириал-уорлд...
   Чиган переместил солнечные каплевидные очки-зеркалки с переносицы на лоб и, опустив подбородок, не мигая, глядя в одну точку, неторопливо вышел на середину площадки. Все взоры обратились на него. Те, кто уже когда-то видели пляски Чигана, захлопали в ладоши и завопили одобрительно. Диск-жокей прищурился, взъерошил пальцами бакенбарды, приблизил микрофон к губам: "Нашу комсомольскую дискотеку открывает... Наконец-то дискотеку открывает наш давний знакомый... Наш давний знакомый..."
   Мамонт сложил руки рупором и крикнул что есть силы: "Чиган с Фричи".
   "Как?!" - крикнул диск-жокей.
   "Чиган с Фричи!!!" - заорали одновременно Мамонт, Туча и Рубль, а Брюс промолчал. Полина и Плакса зажали уши ладонями и зажмурились.
   "Чиган с Фичи!.." - промурлыкал диск-жокей в микрофон и восторженно гаркнул. - Ну, давай, Чиган с Фичи!.. Или откуда ты там?.. Й-е-з-з-з!... Цыганочка с выходом".
   Чиган расставил ноги широко. А затем - еще шире, почти сев в шпагат. Резко мотнул головой, и солнечные очки брякнулись со лба переносицу, съехали вниз, едва-едва удержавшись дужкой на кончике носа. Чиган поправил очки указательным пальцем. Раскинул руки в стороны и стал дергаться всем телом, постепенно сводя ноги вместе. Он вращался вокруг своей оси, махал ногами, подпрыгивал, падал навзничь. Его танец представлял собой сумасшедшую смесь из диско, брейка, гопака и танцев из индийского кино. Песня закончилась, Чиган, потный, раскрасневшийся, показал диск-жокею кулаки с выставленным вверх большими пальцами. Диск-жокей ответил Чигану тем же жестом. Поставил на перемотку один магнитофон и включил другой. Зазвучала медленная лиричная мелодия, мужчина и женщина пели дуэтом: джанни-о-йе-е! ю-в-гот-зэ-стайл-энд-зэ-точ... Чиган расстегнул рубашку до ремня, потер пальцами массивную золотистую пряжку с львиным профилем, упер руки в бока, оглядываясь окрест победоносно и с вызовом. Встречался взглядом с девушками и подмигивал некоторым из них.
   "Я запомнил этого танцора-диско еще с прошлого сезона!" - крикнул диск-жокей в микрофон и оглянулся на лысого световика. Световик кивнул, подвигал рычажками на пульте, яркий зеленый свет сменился приглушенным бордовым. К Чигану, придерживая плисовую юбку, выскочила тощая девчонка с выбеленными волосами, уложенными с помощью лака в прическу-дикообраз; с десяток заостренных прядей волос лежали на лбу, касаясь кончиками бровей, множество других торчали во все стороны. Девчонка была одета в канареечного цвета штаны и в ярко-зеленую блузку с блестящим синим галстуком. Девчонка начала танцевать, дергая острыми плечами и коленками, как бы сама по себе, но при этом призывно поглядывала на Чигана. Чиган, совершая вращательные движения бедрами и ступая мягко, как тигр, приблизился к ней и приобнял одной рукой за талию. Девушка незамедлительно обняла Чигана за шею и прижалась к нему. Чиган глубоко подсел и усадил девушку себе на бедро. Девушка ловко, как обезьянка, перебралась выше, обхватила Чиган ногами поперек талии. Вгляделась в свои отражения в каплевидных зеркальных линзах, и отражения ей понравились. Чиган слегка подпихнул девушку ладонями под ягодицы, помогая забраться повыше. Девушка сидела на шее у Чигана, махала руками, как крыльями, мотала головой туда-сюда, извиваясь всем телом. Казалось, Чиган танцевал с этим грузом так же легко, как и без него. Толпа взревела от восторга, диск-жокей потянулся к микрофону: "Оу-оу, полегче, полегче! Мы все-таки не в Рио-де-Жанейро!.." - но загоготал вполне одобрительно.
   "Ну и причесон у этой лярвы! - прокричала Тамара Плаксе в ухо. - Я упала с самосвала, тормозила головой, называется..."
   Песня закончилась, возникла пауза. Чиган помог девушке слезть со своей шеи. Едва коснувшись досок пола носочками, девушка припала к Чигану, повисла у него на шее, он прижал ее к себе и то ли шепнул ей что-то на ухо, то ли чмокнул. Наташа, сложив руки на груди, морщила нос и недобро щурилась. Зазвучала следующая песня: зэ-ист-энд-бойз, энд-уэст-энд гелз... Площадка вмиг заполнилась дергающимися танцорами, они то скучивались, то распадались на двойки, беспорядочно перемещаясь по площадке. Наташа привстала на цыпочки, выглядывая поверх голов Чигана и его парнершу. Туча неотрывно смотрел на профиль Наташи, Наташа бросила на Тучу короткий взгляд и с раздражением отвернулась
   "Вот это настоящий артист, да?! - крикнул Рубль Белке. - Не то, что у вас там в подвале, одни вялые дрыщи..." Белка слегка пихнула Рубля локотком в бок.
   Диск-жокей убавил звук и приблизил микрофон к губам:
   "Танцор-самородок с Фичи с прошлого лета заметно улучшил свое мастерство. Давайте поблагодарим его за это знойное выступление аплодисментами. Такое вы могли бы увидеть только где-нибудь в Лос-Анджелесе, на улице Бродвей. Но туда вы никогда и ни за что не попадете, ха-ха! - диск-жокей поднял руки и с силой захлопал в ладоши у себя над головой. - Чиган с Фичи, Чиган с Фичи, ур-а-а-а!"
   "С Фричи, баран!" - крикнул Мамонт, сложив руки рупором. Но диск-жокей его не расслышал, даже не оглянулся в его сторону. Стал приплясывать под музыку, выкрикнул в микрофон: "Фича-фича... Это где-е-е-е?!"
   "У бабы твоей в пизде-е-е-е!" - весело заголосил Мамонт. Диск-жокей услышал, обернулся на крик, нахмурился, убавил звук музыки, сказал в микрофон: "Наших доблестных дружинников я бы попросил подойти поближе к сцене. Среди посетителей есть некоторые, кажется, не очень трезвые комсомольцы". Рубль с высоты своего роста заметил, что сквозь толпу продираются трое парней в темных брюках, белых рубашках, с красными повязками на рукавах. И положил ладонь Мамонту на плечо: "Срой-ка куда-нибудь на время, а... А-то тебя сейчас примут. Давай-давай, шуруй... С девушкой, что ли, какой-нибудь познакомься".
   Мамонт расхохотался, откинув голову назад. Рубль вгляделся в глаза Мамонта внимательнее:
   "Слышь, ты когда и чем уже успел нагрузиться?"
   "А ты кто, чтоб я тебе докладывал?.."
   Рубль досадливо махнул рукой и отвернулся.
   Чиган, взмыленный и раскрасневшийся, пробрался между танцующих, встал рядом с Наташей, Наташа отступила на шаг в сторону. Чиган, довольно лыбясь, поднес ладонь к лицу и понюхал ее: "Какие у этой девчонки ароматы!.."
   "Ты б поменьше нюхал... - проворчала Наташа. - Всяких там..."
   Чиган попытался обнять Наташу, Наташа грубо оттолкнула его руку: "Отвали. Сперва отмойся. От этой..."
   "Чо-дуешься, подруга?"
   "Иди, ту костлявую лапай! Тебе это, видно, понравилось... - Наташа кусала губы, ее зубы испачкались алой помадой с мелкими золотистыми блестками. - Она ведь тоже вроде прибалдела. Вот и обжимайся с нею дальше".
   "Я же звал тебя танцевать, - Чиган с недоуменным видом развел руки в стороны. - Ты сама отказалась".
   "А не очень-то и сильно ты меня упрашивал!" - сказала Наташа
   Чиган издал губами звук "п-ф-ф-ф", Наташа сузила глаза, поджала губы. Развернулась так резко, что хвост волос хлестнул Чигана по лицу, одернула юбку и, уперев правую руку в бок, в левой подмышке зажала сумочку и решительно направилась в сторону буфета, качая бедрами и стуча длинными каблуками по доскам. Несколько парней проводили ее восхищенными взглядами, один из парней был со спутницей, девушка вспыхнула, возмущенно округлила глаза, размахнулась и отвесила парню подзатыльник: "На меня смотри!!!" Туча грустно вздохнул, отошел в сторонку, подпер спиной металлический столб.
   Белка взяла Чигана под локоть:
   "Явные способности. Но надо учиться".
   "Учиться? - Чиган улыбнулся. - А разве я чего-то не умею?" - но было заметно, что похвала Белки ему приятна.
   "У меня есть друзья, - сказала Белка, - которые занимаются хореографией. Могу познакомить..."
   "Да, Белка тебя познакомит, - кивнул Рубль, - с особо продвинутыми".
   Белка покосилась на Рубля, и он ей улыбнулся: "Потанцуем?"
   "У тебя ж нога!.."
   "Да, она и не болит совсем..."
   Белка мотнула головой: "Я не танцую... под такую музыку!"
   Рубль пожал плечами, стал наблюдать, отбивая ритм пяткой, за танцующими, дергающими конечностями в быстром мигании красного, синего и желтого света.
   Тамара прильнула к Плаксе, Плакса чуть склонилась, чтобы лучше слышать.
   "Музыка ей не нравится! Всем нравится, а ей не нравится. Подумаешь, какая фря... И как вырядилась! Жарища на улице, а эта сучка в какой-то хламиде позорной, из мешков сшитой... Выпендривается! Не такая, как все... Спорим, закадрю я этого вашего Рублика-Русланчика губастенького".
   "А как же она?" - Плакса показала глазами на Белку, которая со скучающим видом подпирала ажурную металлическую опору навеса, иногда брезгливо оглядывая проходящим мимо девушек и парней.
   "Да, пофиг мне эта чучела! Не пара она ему, я ж тебе говорю. А будет возникать, я ее за космы... и об колено".
   "Ты так сможешь?" - Плакса удивленно вытаращила глаза.
   "Запросто! - Тамара гоготнула, а ее массивный бюст колыхнулся, а в ложбинке между грудей блеснул золотистый кулон в форме сердечка. - Если надо, я и парню могу вломить так, что мало не покажется. У меня ж брат-ровесник. Мы с ним лет до четырнадцати по пять раз в день махались".
   "Кулаками?!"
   "Ну-у... почему-то только кулаками. Ногами тоже. Но я не люблю особо ногами дрыгать. Мне их лень высоко задирать. Да и на жопу можно грохнуться запросто. Еще и каблуки поломаешь. Руками надежней: двоечку в голову, слева-справа, потом разок под дыхло и порядок. У меня брат, как со мной драться перестал, так на бокс пошел... через год уже первое место на чемпионате среди юношей. На мне насобачился!.. Так что подраться, это у нас семейное... А ногами хорошо только добивать. Особенно, если каблуки крепкие".
   Плакса смотрела на Тамару с ужасом.
   "А Рубль, - уверенно продолжила Тамара, - через пару недель, самое позднее, будет моим. Вот увидишь! На что спорим?".
   Плакса повела плечом:
   "Да я и не спорю, я верю".
   Брюс и Полина, обнявшись, танцевали у края площадки под медленную музыку: Натали-эн-ля-дистансья. Ту-рекуэрдо-виве-эн-ми...
   Полина положила голову Брюсу на плечо. Плакса не отрываясь следила за ними, машинально теребя завязку на зеленых штанишках. Тамара схватила Полину за руку и потащила за собой: "Пойдем-ка сока выпьем, подружк..." -
   Девушки зашли в буфет и встали в конец длинной очереди. Тамара толкнула Плаксу в бок локтем: "Смотри! Вон, впереди... Та девка, которая с вашим цыганом гуляет".
   "Он у нас латыш вообще-то".
   "Да, ладно, - протянула Тамара, уперев руки в бока. - Из него такой же латыш, как из меня негритоска... Но-эт не важно! Чо-т она без него. Двигаем-ка к ней".
   Тамара схватила Плаксу за руку и потащила в начало очереди, туда, где переминалась с ноги на ногу насупленная, строгая Наташа.
   "Эх, никто не угощает нас, одиноких девушек! - крикнула Тамара Наташе. - Спасибо, Свет-к, что заняла нам..."
   "Я Наташа", - Наташа едва повернулась.
   "Да? Перепутала... Но все равно, спасибо, что заняла", - и Тамара втиснулась в очередь позади Наташи. Плакса робко встал рядом, виновато и неуверенно оглядев длинную очередь.
   "Девушка, вы здесь не стояли", - сказал низенький парень, обращаясь к Тамаре.
   "А я, между прочим, не девушка, - Тамара обернулась, свысока окинула парня критическим взглядом. - Нам подруга заняла. А ты что, мелочь, проблем хочешь заиметь? Сейчас найдешь проблем, отгребешь по полной..." - сказала Тамара с вызовом.
   "Да, ладно, чего ты..." - Плакса положила ладонь на предплечье Тамары. - Пойдем в конец".
   "Иди! - Тамара отпихнула руку Плаксы. - Сама стой с конца, если такая овца. А я буду здесь стоять. Мне подруга место заняла. Правда, Наташ-к?!"
   Наташа кивнула, не оборачиваясь.
   "Извините..." - сказала Плакса парню. И парень примирительно поднял раскрытые ладони: "Проехали".
   Девушки взяли соки в бумажных стаканчиках и пирожные на бумажных тарелках, встали за круглый пластиковый стол с изрезанной ножами столешницей.
   "А где твой хахаль-то чернявенький? - спросила Тамара Наташу, откусив треть эклера. - Он ничего, страстный такой... наверное. - Тамара смахнула с губы крошки пирожного, слизнула крем с пальца. - Страстный, а? Отплясывал-то задорно... Или у него весь темперамент в танцы уходит?.. Бывает и такое... - Тамара хохотнула. - Слышь, Наташ, если тебе он надоел, я его подберу. Мне кудрявые брюнеты нравятся. Ты не против?"
   Наташа молча встала и ушла со стаканчиком и тарелкой в другой конец буфета, села на скамейку, положили тарелку на колени.
   "Ну, подумаешь какая... Еще одна фря! - Тамара откусила от пирожного и, не прожевав, сказала. - Ну? А фто ты в сфоем уфкоглазом нафла? - Тамара достала зеркальце из сумочки, кончиком платка убрала крошки с края темно-малиновой губы. - Он же коротышка, тебе до пупка! Ты что с ним делать-то будешь? На ручках укачивать?"
   "Тамара! Ну, пожалуйста!.. Я прошу..."
   "Хотя... - Тамара слопала одно пирожное и взялась за другое. - В кровати-то все мы одного роста".
   "Ну, знаешь!.. Это уж слишком..." - Плакса с осуждением посмотрела на Тамару.
   "Чо-слишк-м? Не об-жайся, подруга. Я-ж-тя-люблю! Пирожное мое доешь, а? Н-на! В меня уж не влезает, а ты спортсменка, тебе полезно".
   Плакса надула губы, ее огромные голубые глаза увлажнились, она отвела взгляд и уставилась на тонкие, качающиеся ритмично, как будто под музыку, макушки сосен
  
   Тамара, подпихнула снизу-вверх ладонью сначала одну свою грудь, потом другую, быстренько запустила руку за ворот, поправила съехавшую бретельку бюстгальтера, почесала возле пупка, и только потом огляделась, проверяя, не заметил ли кто ее движений. "Нашла ты по кому сохнуть! Не стоит он тебя... - Тамара отпила из стаканчика томатный сок, облизнула губы, стрельнула вокруг глазами. - Смотри, сколько здесь свободных шкетов". Тамара открыла ридикюль, извлекла помаду и зеркальце, укрылась за спиной у Плаксы, подкрасила губы и взбила каштановые кудри. Отцепила один конец ремешка от ридикюля, сумочка повисла на ремешке, почти касаясь тротуара. Тамара повернулась в сторону двух парней, которые, сунув руки в карманы, высматривали одиноких девушек в толпе, провожали плотоядными взглядами, оценивали их ноги, попы, груди. "Ой... молодые люди! - воскликнула Тамара и сделала взгляд томным, когда парни обратили не нее внимание. - Помогите девушке. У меня сумочка сломалась..."
   Парни подошли вразвалку, поводя плечами. У одного из парней волосы были светлыми, а брови темными, на лбу у него синела здоровенная шишка, двумя пальцами он держал огрызок яблока; парень плавным жестом метнул огрызок в ближайшую сосну, огрызок шмякнулся и разлетелся брызгами, парень пригладил ладонью пробор и подмигнул Плаксе, и Плакса вздрогнула, часто-часто захлопала ресницами, а высокие скулы ее зарумянились. Тамара выстроила глазки второму, который держал большие пальцы за ремнем, рыжий закрученный вихор трепетал на ветру. Рыжий нагнулся, подцепил ридикюль и пристегнул к нему ремешок.
   Темнобровый блондин, дожевывая яблочную мякоть, с полминуты молча смотрел в глаза Плаксе снизу вверх. Смотрел он нахально, хотя и доставал ей макушкой только до подбородка. Спросил шутливо: "Баскетболом занимаешься?!"
   "Волейболом..." - ответила Плакса серьезно и смутилась еще сильнее. Посмотрела на темнобрового с испугом, растерянно и нервно хихикнула.
   "Э-ты-чо, юморист, да?" - Тамара пощелкала у парня перед носом двумя пальцами; ее лицо приобрело шаловливое выражение, толстые грубы дрогнули, блеснули крупные белые зубы. Тамара убрала алыми ноготками прядь каштановых волос, прилипшую к влажной от пота щеке. Солнце опустилось за макушками сосен, от остывающего асфальта исходил сильный жар.
   "Ага, куплетист!.." - ответил рыжий со смешком, озорно подмигнул Тамаре и сделал шаг вперед, уставился на ее бюст.
   "Мы куплетисты-мотористы", - поддержал товарища темнобровый и подшагнул к Плаксе вплотную. Плакса отступила на два шажка. Парень широко оскалился, между его верхних резцов темнела щербина, в ней застрял кусочек зеленой яблочной кожуры; парень выдавил ее кончиком языком и сдул в сторону.
   Тамара встала боком к рыжему, уперла ладонь в поясницу, прижала ридикюль к низу живота. Сверкнула глазами, метнув на рыжего оценивающий взгляд:
   "Ну и как же вы докатились до жизни такой, куплетисты-мотористы?"
   "А вот так вот... - рыжий пожал плечами, - катились-катились... да, упор поставили!" - и сделал еще полшага к Тамаре. Тамара вскинула подбородок, подняла левую бровь, убрала руку с поясницы и нажала указательным пальцем на металлическую пуговицу на синей рубашке рыжего: "Стоп-машина!"
   Возникла напряженная пауза. Парни оглядывали фигуры девушек, пошевеливали ноздрями, вдыхая парфюмерные ароматы. Тамара машинально поглаживала себя ладонью по бедру, Плакса рассматривала крашеные ногти на ногах, ручейки голубоватых вен на подъемах стоп и ремешки перламутровых босоножек.
   "Что-то мне пить хочется, - Тамара двумя пальцами потеребила цепочку, на которой болтался кулон в форме сердечка; поднесла ладонь к губам, дотронулась до них подушечками пальцев, слегка зевнула. - Принес бы нам кто лимонада, что ли, а-а?.."
   "А, может, чего покрепче?" - рыжий понизил голос почти до баса, откровенно при этом пялясь в вырез блузки Тамары.
   "А у вас, что ли есть?" - спросила Тамара нагло и с вызовом, повела плечами, ее жирные груди колыхнулись.
   "Я б не предлагал, если б не было".
   "Так наливай, чего тянешь!" - сказал Тамара, перейдя на игривый тон.
   "Ну, не здесь же".
   "А где?"
   "Есть места. Там у нас все припасено. И винчик, и шампик, все цивильно".
   "Ха! Места у них есть! Ты думаешь, мы совсем дуры, да? Посмотри мне в глаза, я разве похожа на дуру?"
   "Да, не особо".
   "Вот, не особо! Так с чего ж ты решил, что вы только намекнете на шампик, как мы сразу кинемся вам на шею. Поедем с вами куда угодно, наплюем на мамкины запреты..."
   "Ну-у, Тамар..." - протянула Плакса укоризненно, посмотрела на темнобрового и виновато ему улыбнулась. Темнобровый ей озорно подмигнул, и Плакса распахнула синие влажные глаза.
   "Не верь мужчинам, меня так бабушка учила, они хотят только одного..." - сказала Тамара и подбоченилась. Выбила носочком правой туфли короткую дробь на асфальте. Каблук погрузилось на сантиметр в теплый асфальт, Тамара дернула ногой, озабоченно осмотрела кончик каблук.
   "Мы не такие", - сказал рыжий, разводя руками, а темнобровый согласно угукнул.
   "Правильно сделанные, да? Все вы такие... - Тамара надменно улыбнулась парню и сказала повелительно. - А вот если вы и вправду не такие, то давайте-ка, сгоняйте нам за лимонадом и мороженым".
   Парни одновременно кивнули и направились к буфету, оглядываясь на девушек, что-то говоря друг другу с усмешками.
   "Ну-у, Тамар... - Плакса осторожно дотронулась до локтя подруги. - Так же нельзя!".
   "Ну, что Тамар? Что Тамар? - Тамара шаркнула подошвой, растирая по асфальту мелкого черного жука, закинула ридикюль за плечо и, развернувшись к Плаксе фронтально, уперла кулак в бедро. - Что ты тамаришь меня каждую секунду? Я и так знаю, как меня зовут. Выжмем из шкетов сейчас по полной, проверим, жадюги или нет. Потом поглядим... Если лопухи, то продинамим. А если стоящие, то можно и по серьезному их закадрить. Вроде ничего... подкаченные и одеты в фирм`у".
  
   **
   Рубль задел кистью стаканчик с яблочным соком и отшагнул от стола, когда янтарная жидкость добежала до края и тоненькой струйкой зажурчала вниз, образовывая на земле шарики из пыли. Рубль с досадой повертел пустой стаканчик, смял его, метнул точно в жестяное ведро у соседнего стола, оглядел длинную очередь к буфету. Туча, Чиган и Брюс одновременно протянули Рублю свои стаканчики. Рубль задумался и, запивая жирный эклер, поочередно отхлебнул изо всех трех стаканчиков по чуть-чуть,. Полина, отставив мизинец, поедала булочку с маком; шоколадная глазурь правилась, липла к кончикам пальцем, а на глазурь налипали маковые зерна. Белка прислонилась бочком к краю стола и читала книжку, не обращая ни на кого внимания. Рубль покосился на Белку, протянул было руку, чтобы дотронуться до ее предплечья, но передумал и глубоко вздохнул. Белка поежилась, Рубль спросил: "Тебе холодно, что ли? Такая жара!" Белка не ответила, лишь натянула рукава платья до костяшек кулаков. Рубль повернул голову, увидел, что к их столику приближается Череп; его фиолетовая атласная рубашка была расстегнута до пупа; бледную кожу на груди и животе покрывала россыпь капелек пота; из закатанных рукавов, как сухие ветки, торчали тощие, венозные руки; мосластые кулаки испещряли свежие и заживающие ссадины. Череп осклабился, показав острые желтоватые зубы: "Рубль, отчапаем-ка в сторонку. Надо с брачками потрещать". Рубль кивнул: "Ну, давай..." - и пошел вместе с Черепом к дальнему столику, за которым теснилось с десяток парней. "Переговорщики... - тихо сказал Туча, провожая напряженным взглядом спины Черепа и Рубля. - И чего им надо?" Чиган вытер губы, испачканные соком, тыльной стороной ладони: "Да-хуй-проссышь!.. У этого Черепа всегда одно и то же выражение лица. Как у людоеда". Туча осмотрелся кругом: "А Мамонт-то где?". Чиган пожал плечами. - Мне пофигу, где Мамонт. А вот где Наташка моя? - Чиган огляделся. - А вот она там! Грустит на скамеечке... Пойти развеселить ее, что ли? Пока ее кто-нибудь другой не развеселил". Чиган почесал затылок, раздумывая, стоит ли ему приближаться к Наташе, имевшей такой суровый вид, что ни один из парней, стоявших неподалеку и жадно пялившихся на ее ноги, бедра и грудь, не решался с ней заговорить. Чиган пропел высоким голосом: "Я-иду-к-тибе-на-встречу... росными луга-а-ами. Радось-падаит-на-плечи... желтыми ветра-а-ами. Знаю-жешь-миня-ты-где-та... у любви ва вла-а-асти... пасреди-цвитов-и-лета, пасреди-и-ини щасья..." На Чигана оглянулась проходящая мимо, в обнимку с парнем, блондинка с мелко завитыми волосами, посмотрела с интересом, Чиган подмигнул ей; а ее парень через плечо бросил на Чигана жесткий взгляд и крепче обнял девушку за талию. Полина облокотилась о стол, подперла щеку ладошкой, сделала мечтательный взгляд, попросила: "Чиганчик, спой еще, а!.." Чиган, польщенный признанием своего таланта, слегка смутился и махнул рукой: "А-а, потом как-нибудь... Без гитары совсем не то!" Чиган извлек из нагрудного кармана кусочек серого бархата и несколько раз с нажимом протер ременную пряжку, и без того сиявшую на солнце. Повертел плечами из стороны в сторону, хрустнул суставами: "Брюс, смотри-ка, Плакса себе хахаля нашла. Вон-вон, за тем дальним столом, с Тамаркой своей и какими-то двумя хмырями".
   Светловолосая голова рослой Плаксы была видна издалека, иногда девушка поворачивалась, пристально смотрела в затылок Брюса, поджимала губы, суживала глаза и резко отворачивалась, так что длинные кудри хлестали по уху и макушке темнобрового блондина, он довольно смеялся и зарывался лицом в эти кудри.
   "Нашла, ну и на здоровье", - ответил Брюс невозмутимо и раскрыл рот, чтобы куснуть желто-белый прямоугольный бисквит.
   "Тебя разлюбила!" - Чиган хлопнул Брюса по спине, так что Брюс едва не выронил пирожное, подхватил его, разваливающееся, у живота.
   "Разлюбила, ну, наконец-то..." - Брюс стряхнул мелкие кусочки бисквита с футболки.
   Полина вытерла губы белым платочком с синей каемкой и протянула его Брюсу, и спросила ревниво: "У тебя что-то было с ней?.."
   "Ничего", - ответил Брюс спокойно, вытирая платком испачканные белой глазурью и крошками пальцы.
   Полина покосилась на него недоверчиво: "Она на тебя пялится весь день, просто глазами жрет!"
   Брюс хмыкнул, едва дернув плечом, вернул платок Полине.
   Чиган сверкнул зубами: "Да, Брюс у нас еще тот сердцеед".
   "Правда?!" - Полина вскинула брови, надула малиновые губы. Она отцепила от узкого пояска козырек из полупрозрачного оранжевого пластика, укрепила его на лбу и строго посмотрела на Брюса через козырек. Зеленые и розовые острые перышки волос торчали над козырьком. "О, какая классная штукень! - сказал Чиган. - Где достала?" Полина не ответила, она пристально смотрела на Брюса, пытаясь прочесть на его лице хоть какую-то эмоцию.
   "А мильтонов все больше и больше..." - сказал Туча, оглядев парковые дорожки, ведущие через парк от танцплощадки к остановкам.
   "В самом начале лета, - сказал Чиган, - шкеты троллейбус разлохматили, стекла выбили, штангу чуть не оторвали. Теперь вот... ну, вот так вот..."
   Вернулся Рубль, навалился на стол левым локтем, оглядел компанию, с таким серьезным видом, как будто хотел сообщить нечто важное. Держал паузу, пока все смотрели на него вопросительно.
   "Ну, чего они хотели-то?" - не утерпел Чиган.
   "На следующей неделе едем на Картошку бодаться с задвинскими", - ответил Рубль, забрал у Чигана стаканчик и жадно допил сок.
   "А чего нам с ними делить?" - спросил Туча.
   "Ничего, - Рубль положил на стол второй локоть. - Центровые каждое лето бодаются с задвинскими".
   "Вражда, уходящая корнями вглубь веков... - хмыкнул Туча. - Ну, а мы-то при чем?"
   "Ну-у... - протянул Рубль, - мы как бы считаемся почти центровые. Фрича всегда за центровых была... Если все наши старшие в тюрьме или в армии, то теперь наша очередь".
   "Заебись", - сказал Чиган без всякого выражения и сплюнул под стол. Белка метнула на Чигана короткий презрительный взгляд и снова, шевельнув тощими плечиками, уставилась в книжку.
   "Впрягутся шкеты с Угла, с Квадрата, с Космоса, с Зеленки... - продолжил Рубль, - ну и другие..."
   "И с Шайбы?" - спросил Чиган.
   "Конечно", - ответил Рубль.
   "Гады они, шайбовские... - Чиган еще раз сплюнул себе под ноги и растер плевок носком кроссовки. - А с Блядухи?
   "Нет, с Блядухи никого не будет, - ответил Рубль. - Блядуха всегда бодается только за себя".
   "Чего так?" - спросил Туча.
   "А ты поди у них сам спроси! - Рубль мотнул головой в неопределенную сторону, посмотрел в небеса, вздохнул. - Можем, конечно, соскочить... Но потом мы ни на одну центровую дискотеку не зайдем".
   "У-гу... - кивнул Чиган, соглашаясь. - Туда-то, может, и зайдем. А вот обратно - вылетим".
   "Да и Плашка для нас будет закрыта, - продолжил Рубль. - Прикиньте, мы явимся, а все на нас косятся, мол, с Фричи шкеты обосрались".
   "Да, идем-идем, хули там думать!" - Чиган шлепнул ладонью по столешнице. Полупустые пластиковые стаканчики подпрыгнули и попадали на бок, покатились к краю стола. Белка вздрогнула и отодвинулась от стола. Полина обвела всех испуганным взглядом, вопросительно посмотрела в глаза Брюсу. Брюс чуть пожал плечами и положил ладонь на ладонь Полины, легко погладил ее. Чиган, заметив испуг Полины, усмехнулся: "Айда, Полинка, с нами? Сумку возьмешь с бинтами, будешь нас с поля боя вытаскивать".
   "Не смешно! - сказала Полина с укором и покачала головой. - Ну, ни капельки не смешно..."
   "Ни ножей, ни цепей, ни свинчаток... ничего такого с собой не брать", - сказал Рубль.
   "Арно позовем?" - спросил Туча.
   "Нет", - ответил Рубль.
   "И правильно, - согласился Чиган. - А-то он чо-то-умный-самый".
   "А Мамонт, кстати, где?" - спросил Рубль.
   Чиган вытянул руку в сторону густорастущих сосен, с восточной стороны темных, а со стороны заходящего солнца золотистых: "Ушел, наверно, в партизаны".
  
   **
   Мелкий гравий похрустывал под мягкими подошвами кроссовок и твердыми каблуками туфель. Под широким мостом, перекинутом через десяток рядов железнодорожных путей, стояла непроглядная темень. Когда наверху проносились грузовики, железобетонный мост издавал гулкие протяжные звуки. "Зачем ты меня сюда завел? - спросила Наташа. - Пойдем отсюда, здесь плохо пахнет... Ну, лапы убери, да!!!" Чиган чиркнул спичкой, чтобы прикурить. Из-за массивной опоры моста выпорхнули две летучие мыши, заметались кругами; спичка погасла.
   Они поднялись по винтовой металлической лестнице на мост. На черном небе мигала красная точка, она медленно перемещалась справа налево, чуть наискосок. Наташа прислонилась поясницей к перилам и скрестила руки на груди. Наташа пристально смотрела на красную точку в небе, а Чиган разглядывал фигуру Наташи, он тихонько просвистел лирическую мелодию, чтобы привлечь внимание девушки. Наташа перевела взгляд на Чигана и склонила голову набок. Наташа не моргала, а плавно поднимала и опускала веки. Так медленно, что за время, пока густо накрашенные ресницы совершали путь из верхней точки в нижнюю и обратно, можно было глубоко затянуться сигаретой и выпустить струю дыма.
   Чиган, докурив, запрыгнул на перила шириной в локоть, посмотрел вниз, на линии высоковольтных проводов, на ряды черных рельс. Наташа вскрикнула испуганно: "Прекрати, дурак!" Чиган развел руки в стороны и стал, пританцовывая, прохаживаться по перилам туда-сюда; массивная пряжка на ремне посверкивала в лучах прожекторов. Наташа закрыла ладонями глаза: "Слезай оттуда, я не могу на это смотреть!.." Чиган уселся на перила верхом и широко улыбнулся: "Слезу, если сиську дашь потрогать". Наташа посмотрела на Чигана сквозь пальцы, сказала: "Ох, ну и кретин же ты!"
  
   **
   Белка, подложив под ягодицы холщовую сумку, уселась на чуть покатой крыше спиной к печной трубе; Рубль опустился рядом. Согнул ноги в коленях, плотно их обхватил. Втянул носом едкий дымок, когда Белка чиркнула спичкой. Белка, спрятав огонек в ладонях, поднесла его к папиросе. Глубоко затянулась и задержала дыхание секунд на пятнадцать. Выпустив дым, откинула голову назад и закрыла глаза. Сидели молча. По небу цвета давленной черники медленно перемещалась красная мигающая точка, и они не отрываясь следили за ней. Докурив папиросу до рулончика из плотной бумаги, Белка смяла окурок о жесть. Красная точка исчезла вдали, Рубль приобнял Белку, она положила ему голову на плечо.
   "А это у тебя и друзей твоих такое хобби - драться?" - спросила Белка.
   "Это такая у нас жизнь", - ответил Рубль.
   "У-гу... интересно... - Белка поежилась. - Фрэнки!"
   "Да".
   "Ты денег мне можешь одолжить?"
   "Запросто", - Рубль чмокнул девушку в висок.
   "Но мне много надо!.."
   "Много, это сколько?"
   "Пятьдесят..." - сказала Белка робко.
   Рубль хлопнул ладонью по коленке, вытянул ноги, прикрыл ладонью глаза, его плечи подрагивали от смеха. Белка посмотрела на него удивленно. Рубль полез в задний карман джинсов: "Ну, ты уморила!.. Пятьдесят, это разве много?.. У меня вот при себе только тридцать. Но остальное утром дома возьму..."
   Белка взяла смятые купюры, засунула их в замшевый, расшитый бисером кошелечек, притороченный к поясу: "В долг беру... Не знаю, на сколько... Но я отдам!"
   "Да, ладно".
   "Не да ладно, а отдам... Фрэнки!"
   "Ч-чо?"
   "А если б я у тебя сто попросила?"
   "Сотня рваных? Не проблема".
   "А две сотни?"
   "Сразу бы, может, и не нашел, но за пару дней собрал бы".
   "Вот так запросто?"
   "Да, а-чо-т-такого?"
   "Ну, ты настоящий мажор!" - Белка обняла Рубля покрепче и довольно улыбнулась.
   "У меня все деньги свои. Не папины".
   "Для большинства две сотни, это хорошая месячная зарплата".
   "А меня большинство не волнует. Большинство людей, это слабые, глупые и трусливые лохи. А чего мне на таких оглядываться?"
   "Ого! Да ты у меня ницщеанец, оказывается..."
   "Кто-кто?"
   "Долго объяснять... Ну, Ницще, философ был такой... великий..."
   "И он говорил, что большинство людей - лохи?"
   "Не совсем так, конечно, он говорил... Не такими словами... Но вобщем-то, да, смысл, примерно, такой же..."
   "Ну, тогда и мой отец тоже... - Рубль хохотнул, - великий философ".
   "Может быть, может быть... Но ты, Фрэнки, не спросил, зачем мне такие деньги!"
   "А мне до лампочки. Ты просишь, значит, тебе надо".
   "А если бы я у тебя тыщу попросила?"
   "Тыщу сразу не нашел бы. Но, если есть время, то и тысяча не проблема. Это же всего лишь деньги. Они под ногами валяются. Только не ленись подбирать".
   "Хм-м..." - Белка положила голову Рублю на бедра, а Рубль намотал на указательный палец прядь ее рыжих волос.
  
   **
  
   Брюс и Полина, свесив ноги, сидели на деревянной, чуть покосившейся пристани. Невысокие речные волны шлепали о столбы, заросшие длинными темными водорослями, с плеском набегали на берег, усеянный галькой. На противоположном берегу реки гасли и вспыхивали огоньки многоэтажек. Чернел вдалеке пятигорбый скелет железнодорожного моста, а над ним мерцал кружок луны цвета ртути. Покачивались лодки, хлюп-хлюп по воде; стукались бортами. Звенели цепи, которыми лодки были прикованы к пристани. Дрожали на темной воде желтоватые блики; поскрипывали старые доски и брусья. Теплый ветер играл с камышовыми зарослями, камышовые стебли качались и шуршали, а от реки пахло огуречным рассолом. Красная мигающая точка пересекала черное небо. Полина и Брюс следили за ней, пока она не исчезла вдали.
   Брюс скинул всю одежду и, разбежавшись, бултыхнулся в реку. Вынырнул через полминуты, фыркнул, поманил к себе Полину, она спросила: "Холодно?!" Брюс помотал головой, и Полина стянула босоножки. Сняла штанишки и блузку, уложила их на доски пристани, сверху бросила лифчик и трусы, осторожно присела на край пристани, потянулась пальцами ног к воде. Оттолкнулась, ойкнула, ушла под воду с головой, тут же вынырнула и поплыла к Брюсу по-лягушачьи.
   Держась за руки, они выбрались на каменистый берег в двадцати метрах от пристани. От их кожи шел пар, а тела светились под луной жемчужно.
  
   **
   Мамонт, сбившись с тропы, брел по лесопарку в темноте. Обнимал стволы берез и сосен, спотыкался о пеньки. Он то карабкался вверх на холмики, погружая расщеперенные пальцы рук в мягкий, толстый дерн, усыпанный прошлогодними сухими листьями и иголками, то скатывался, кувыркаясь, в ложбины и овраги. Он шумно дышал, из носа у него текли сопли, слюна пузырилась на губах, его шатало и мутило. Врезался в сосну грудью, ободрал щеку о кору, его обильно вырвало, и ему стало чуть легче. Его качнуло в другую сторону, и он, едва поспевая ногами за туловищем, шумно вломился в кусты, оцарапал лоб и ладони о ветви, усеянные мелкими шипами. Выбравшись из зарослей, споткнулся о сухую, изогнутую ветвь в руку толщиной и метра два длинной, шлепнулся лицом в мох. Выплюнув изо рта сор, занес ногу над ветвью и, кхэкнув, резко опустил ногу. Ушиб пятку, зашипел, плюхнулся на задницу, задрал голову, взвыл. Тяжело поднявшись, схватил ветвь, широко замахнулся в сторону и хрястнул ветвью со всей силы о ближайшее дерево. Ветвь не сломалась, завибрировала, и ладони ожгла боль. Выронил ветвь, отдышался и стал карабкаться, отплевываясь и матерясь, на очередное всхолмие. Вполз на него на четвереньках, поднял голову: впереди, на широкой поляне, горел костер. Вокруг костра сидели на корточках четыре парня и две девушки. Они настороженно смотрели в сторону Мамонта, пытаясь высмотреть во тьме источник шума. В руках они держали тонкие прутики, а на прутиках - зефир, который они поджаривали на костре. Зефир пузырился и уже приобрел желтоватый, а местами коричневый цвет. В круге от костра поблескивали две винные бутылки, початая и пустая. Порыв ветра прибил на пару мгновений языки пламени к земле, обнажив раскаленные угли, затем костер вновь взметнулся вверх. Мамонт медленно, стараясь идти ровно, двинулся вперед; он опустил голову, смотрел исподлобья, сжимал и разжимал кулаки. Его немигающий взгляд источал первобытную злобу. Обе девушки и два парня, ближайших к Мамонту, смотрели с испугом на его уродливую окровавленную голову с всклокоченными волосами, на губы, с которых свисала слюна, на изодранную, грязную футболку. Но другие два парня изучали приближающегося Мамонта спокойно, с насмешливым прищуром. "Чего нада?" - услышал Мамонт, остановился и ответил: "Лимонада!" - и указал пальцем на бутылку. "Это не твое. Гуляй мимо", - услышал он, и прозвучало это нарочито доброжелательно, и один из парней поднялся с корточек, сунул руку за спину, вытянул из-за ремня две палочки, каждая длиной с локоть, скрепленные одна с другой короткой цепочкой. Сжав палочку в кулаке, парень стал с меланхоличным видом небрежно покручивать кистью и предплечьем, и палка, висевшая свободно, завертелась в воздухе, описывая круги и восьмерки. Мамонту уже видел такую штуку - у Брюса, который старательно и ловко жонглировал ею. Мамонт тогда показал на Брюса пальцем и, закинув голову, рассмеялся. Брюс слегка мазанул Мамонта по вытянутой руке, по мякоти предплечья, и Мамонт и тут же издал громкое, возмущенное "а-а-а!" и стал яростно тереть ушибленные мышцы. Он попросил у Брюса: "Дай-ка мне эту вертелку!" Попробовал повторить движения Брюса, но тут же сам себе залепил палочкой в ухо и ошалел от боли.
   Мамонт сказал парню: "Тебе, что ль, слабо со мной голыми руками? Ну, ты и ебанат тогда..." Парень, который вовсе не собирался нападать, а лишь красовался перед девушками, после таких слов не мог уклониться от драки. "За ебаната ответишь!.." - сказал он не вопросительно, но утвердительно, и засунул палочки сзади за ремень. "Угу..." - произнес Мамонт. "Борзый, да?" - спросил парень и пошел на Мамонта. "А-то!.." - согласился Мамонт, но стал отступать. "А чего пятишься? - парень недобро улыбнулся. - Как базлать, так смелый, а как отвечать за слова, так сдулся?.." Мамонт промолчал, повернулся и, мелко семеня, сбежал в ложбину; опустился на карачки, стал быстро перемещаться, шаря ладонями по дерну. Парень встал на краю ложбины, нагнулся, уперев ладони в коленки, и всмотрелся в темноту: "Эй, чувырло, ты где?!" Мамонт уже отыскал ветвь, которой он бил по деревьям, и сжал ее в руках, как винтовку, направив самый широкий конец вперед. Сказал, обращаясь к темному силуэту наверху: "Я тут!.." - и, разбежавшись, взлетел на всхолмие. Стоявший наверху рухнул на спину - ветвь торцом впечаталась ему в подбородок. Мамонт со звериным рыком помчался к костру, держа ветвь двумя руками, как палицу. Компания рассыпалась в стороны, Мамонт гонялся то за одним смутным силуэтом, то за другим. Никого не догнав, он стал лупцевать ветвью по стволам, так, что отлетали древесные чешуйки. Он не ощущал ни боли в ладонях, ни утомления, ни рези под веками от попадавших туда крохотных кусочков коры. Глаза его выпучились, на губах запузырилась пена, он потел, как в жаркой бане. Ветвь хрустнула и разломилась надвое, Мамонт ударил по стволу обломком, пнул дерево пяткой, издал мычащий звук, застыл на миг; ноги его подогнулись, он рухнул на спину и провалился в сон.
   Очнулся, когда первые лучи восходящего солнца пробились между стволов. Его веки склеились от слизи, щеку покрывала бурая короста, на губах засохла желтая пена, и по ней ползали зеленые мошки. Мамонта трясло от холода, он продрал глаза, вскочил, и, обхватив себя за плечи, побрел к поляне. На месте костра - серый овал. Ветер дунул, унес пепел, обнажились остывшие угли. Мамонт нагнулся за ополовиненной бутылкой вина, выдул содержимое залпом, ему стало теплее. Он высморкался, поочередно зажимая указательным пальцем то одну ноздрю, то другую, вытер палец о колено. Нашел прутик с застывшим жареным зефиром, стряхнул с зефира муравьев, стал жевать с усилием; приторная вязко-тягучая масса липла к зубам, как ириска, застревала в щербинах и дуплах; на зубах поскрипывали угольные крошки.
   Приблизился к краю ложбины, огляделся кругом. Тела парня, которого он вчера сшиб ветвью, не обнаружил, но в траве блеснула цепочка. Мамонт поднял палочки, осмотрел их, они оказались гранеными, и сунул их за ремень у поясницы. Почесал бока, потер лицо, случайно содрал коросту. Посмотрел на пальцы, увидев кровь, чертыхнулся, вытер ладони о футболку. Нашел в траве, недалеко от кострища, две запечатанные бутылки пива, одну запихнул в передний карман джинсов, другую открыл зубами. Отхлебнул и, щурясь одним глазом, кособоко поковылял между деревьев. Обнаружил тропинку и по ней вышел к трамвайным путям, огибающим грибовидную водонапорную башню. Восходящее солнце окрасило половину башни в алый цвет, а другая половина оставалась черной. Мамонт приложил крышечку бутылки к выпирающей из стены ржавой скобе и коротко ударил сверху основанием ладони. Жестяной кружок отлетел, из горлышка хлынула пенная струя. Мамонт приложился к бутылке, задрал голову, всасывая теплое пиво. Пена текла по руке и щекам. Выдув до дна, громко рыгнул, отбросил бутылку и прислонился к стене водокачки с солнечной стороны, к неровно отесанным камням. Замер в блаженстве минуты на три.
   Когда Мамонт добрался до дома, солнце уже палило вовсю. Мамонт шел с голым торсом, он снял футболку по дороге, и время от времени вытирал ею шею и чумазое лицо.
   Входная дверь висела на одной петле, Мамонт поднялся на черное, скрипучее крыльцо и пнул дверь ногой, так что она отвалилась и грохнулась плашмя на землю, подняв облако пыли. В комнате родителей, на захламленном столе, среди перевернутых стаканов, пустых консервных банок, рыбьих костей, оберток от плавленых сырков и кожурок от ливерной колбасы, отыскал несколько кривых окурков. На кухне нашел спички, там же подымил, прикуривая один окурок от другого. Стоял, уперев правое колено в подоконник, смотрел в окно. Во дворе колыхались зелено-бурые заросли: вымахали на полтора метра крапива, репейник и сныть. Выбросив последний окурок в форточку, достал из-за ремня палочки, шваркнул ими об стол, уселся на край табурета. Лезвием кухонного ножа стал процарапывать буквы, сначала на одной палочке, потом на другой. Осмотрел, остался доволен. Включил газ, разместил нож на плите: так, чтобы пламя лизало острие. Минуты через три оно раскалилось докрасна. Мамонт несколько раз прижал метал к дереву, выжег первую букву. Острие потемнело, и Мамонт снова раскалил его. Через час закончил, вытянул руки с палочками перед собой, осмотрел надпись и остался ею доволен. На одной палочке чернело брюсу, а на другой от мамонта.
  
  
   Двенадцать
  
   Утреннее солнце било в глаза. Вероника поднялась с тахты, накинула халат на голое тело, скрепила резинками волосы в хвостик. Прошлепала до окна босиком, задернула синие в цветочек шторы, но тут же отвела их в стороны. С высоты третьего этажа она проводила взглядом четыре мужские фигуры, перемещающиеся шеренгой по противоположной стороне улицы. Вероника повернула голову. Арно, закрытый до пояса одеялом, лежал на тахте и тихонько позевывал.
   "Компания твоя!" - сказала Вероника.
   Арно неторопливо, с ленцой встал, прошелся голышом до окна, встал позади Вероники, обхватил ее плечи, прижался скулой к ее щеке, посмотрел одним глазом за окно, на удаляющиеся спины: "Шуруют, добры молодцы"/
   "Серьезные такие..." - Вероника высвободилась, завела сложенные руки за голову.
   "Да, они очень серьезные. У них ведь де-ла! - Арно усмехнулся, подул Веронике в ухо, она чуть шутливо поморщилась. - Только эта компания не моя. - Сказал Арно. - Я сам по себе. Моя компания осталась в Ростове. Здесь у меня друзей нет... А эти парни, они ничего... но слишком уж мелкие для меня. Им лет по пятнадцать-шестнадцать, не больше".
   "А выглядят старше".
   "Акселераты. Но мозгами зеленые".
   "Ой! А ты, можно подумать, матерый?.. Мужик!"
   "Мужики в поле, землю пашут... А я, да, поматерее иных стариков буду. Вот у нас в Ростове..."
   "Ты мне с этим Ростовом уже все уши прожужжал!.." - Вероника повернулась к Арно лицом, уселась на подоконник. Усмехнулась: "А тебе и правда уже восемнадцать?" - Вероника вцепилась в загривок Арно, чуть отклонилась назад, разглядывая Арно с прищуром, изучающе.
   "Будет. Скоро".
   "А ведь говорил, что уже..."
   "Месяц туда, месяц сюда, какая разница... Тебе я нужен или паспорт мой?"
   "А что ты с этими малявками крутишься, если взрослый такой?"
   "Ну, надо же с кем-то общаться".
   Вероника вскинула брови в притворном возмущении: "А со мной ты, значит, потому, что надо же с кем-то спать?!" - стукнула его кулачками в грудь, надула губы.
   "Я про тебя сейчас и слова не сказал. Это ты сама навоображала чего-то там... - Он подхватил Веронику под ягодицы, снял с подоконника, прижал к стене. Через несколько минут они кувыркались на полу, а через полчаса переместились на диван. Через полчаса Арно подложил под голову две подушки, сцепил пальцы на затылке, прикрыл глаза. Вероника положила голову ему на живот, двумя пальцами потеребила волосы вокруг пупка.
   "Арно?!"
   "У-у?.."
   "А почему ты по улице в домашних тапочках ходишь?"
   Арно передернул плечами:
   "Привык... А что?"
   "Да, ничего... Но ты не мог бы... надевать приличную обувь, ну, хотя бы иногда? Ну, хотя бы тогда, когда ты идешь по улице со мной..."
   "Ты меня стыдишься?"
   "Нет. Но как-то... неловко... Мало что мальчик такой молоденький, так еще и в тапках!"
   "Не такая уж у нас с тобой большая разница в возрасте".
   "Не такая... Но туфли-то можно приучиться носить? Вместо тапок этих дурацких. Ну, кто в тапках по улице ходит?"
   "Я".
   "А зимой? Зимой ты тоже в тапках на голу ногу? У нас тут ведь не Сочи".
   "Зимой я в ботинках", - буркнул Арно.
   "Ну, вот видишь! Можешь ведь носить ботинки зимой. Значит и летом сможешь носить туфли!"
   "Летом - тепло".
   "Ну-у, пожалуйста... - протянула Вероника и погладила Арно по макушке, - ради меня!"
   Арно не ответил, положил ладонь Веронике на шею.
  
   Они сидели за кухонным столом, накрытом клетчатой клеенкой, белый кофейник был полон, в соломенной корзинке желтели плюшки в форме сердечек. Вероника приподняла кофейник, придержала указательным пальцем крышечку, направила темно-коричневую струю в одну чашку, затем в другую.
   "Арно?!.." - Вероника осторожно поставила кофейник.
   "У-у?.." - Арно принюхался к пару из чашки.
   "Я хочу, чтобы ты встретил подходящую тебе девушку..."
   "Ты и есть подходящая", - Арно взял плюшку и, полюбовавшись ее формой, понюхал с наслаждением, а затем с нескрываемым аппетитом куснул.
   "Я соломенная вдова, - вздохнула Вероника. - С довеском..."
   "Хороший у тебя довесок. Милый такой... - Арно отхлебнул, чмокнул губами. - То, что надо!.. Я и про Тусю и про кофе".
   "Туся тебя обожает..." - Вероника внимательно наблюдала, как Арно жует, подливала ему кофе, сама ела мало, - Ешь-ешь! А то очень худой. Тебя надо откормить".
   "Бесполезно, - Арно взял вторую плюшку, всмотрелся в нее, как будто прицеливаясь. - Всегда был худым, сколько ни пихал в себя... Вкусно!"
   "А я-то думала... - Вероника усмехнулась, - ты сейчас скажешь: да, какие это плюшки, вот у нас в Ростове, плюшки так плюшки!"
   "Нет, плюшки у вас здесь и вправду хороши".
   "Ну, хоть что-то у нас есть хорошего!.. А-то у меня от твоего Ростова уже в голове звенит".
   "Знаешь, как там сейчас хорошо!!!" - Арно откинулся на спинку стула, сцепил пальцы на затылке, зажмурил глаза.
   "А почему же ты здесь, а не там?"
   "Долгая история... Я здесь, главным образом, из-за матери. Она у меня на инвалидности. Я не могу ее здесь вдвоем с бабушкой оставить. Бабушка с ней не справится".
   "А в Ростове твоя мама не хочет жить?"
   "Не может. Я не стану тебе всего рассказывать. Не могу. Дело в моем отце..."
   "У него конфликт с ней?"
   "Нет, они редко ссорились".
   "А что с ним?"
   "Ничего. Уже ничего. Он мертв. Его убили".
  
   **
   Мамонт томился в ожидании на пустыре, потел, сидя на горячей автопокрышке. Он упирал кулаки в широко расставленные колени; на его голые плечи была наброшена сизая стеганая телогрейка, а ноги были обуты в кирзовые сапоги со сморщенными голенищами.
   "Мамонт, ты чего так разоделся?! Как будто в Кремль?" - Чиган рассмеялся и хлопнул Мамонта по плечу, выбив из телогрейки облачко пыли.
   "У меня вот еще, что есть, - Мамонт движением плеч скинул телогрейку, оставшись в синей майке-безрукавке. Он поднял руки и согнул их в локтях. К предплечьям Мамонта были примотаны ремешками прямоугольные отрезы войлока, на каждом отрезе - полоска железного строительного уголка, в металле просверлены дырочки, а через дырочки пропущены шнурки, и этими шнурками уголки крепились к войлоку. - Во, тебя бьют, а ты просто ставишь блок, и кость у мудона надвое хрус-сь!"
   "Слышь, ты, гладиатор, - сказал Рубль, оценив доспехи Мамонта, - снимай-ка ты эту поебень. Уговор был - без оружия. Опозорить нас хочешь?"
   Мамонт помялся и нехотя снял самодельные поручи, и спрятал их внутри покрышки.
   "А кирзачи на Картошке снимешь", - сказал Рубль.
   "Кирзачи не оружие", - возразил Мамонт.
   "Подкованные - оружие. Смотрите-ка! У него и на носках и на каблуках набойки... Мамонт, ты, что, убивать там кого-то собрался?"
   "Ну-у... это я так..."
   "Кирзачи снимешь! Будешь босиком махаться".
   "Иди ты!.." - Мамонт подтер пальцем соплю, злобно глянул исподлобья.
   "Да, надо будет снять, - кивнул Чиган. - А-то шкеты не поймут".
   "Еще один умник..." - буркнул Мамонт.
   "А вот фуфайку можно оставить, - добавил Чиган. - Фуфайка, это точно не оружие".
   Все рассмеялись, даже Мамонт улыбнулся, хотя и с выражением обиды на лице.
  
   **
   Красно-желтый ромб воздушного змея парил над булыжной насыпью, которая сизо-черной косой выгибалась вдоль покрытого зеленью берега реки. На узком конце насыпи, между двух столбов, торчащих из воды, дремал одинокий рыбак в широкой белой панаме. Плавился асфальт, сверкали перила моста, и бликовала серебристо мелкая рябь на воде.
   Изнывая от жары, глотая душную вонь от раскаленных солнцем метала, асфальта и бетона, вяло протопали через мост гуськом, спустились по винтовой лестнице на Картофельный полуостров. Прошли по пыльной тропе между огородными наделами, на которых кое-где копались согбенные мужчины и женщины, полуодетые, местами загорелые, в панамах и косынках, в семейных трусах и в шортах, в растянутых трико и в купальниках; огородники дергали сорняки, тяпками рыхлили землю, подрезали зеленые усики, стучали молотками, укрепляя ветхие сарайчики.
   Продрались, хрустя ветками и чертыхаясь, если паутинки прилипали к лицам, сквозь протяженные заросли боярышника, коринки и дикой сливы. Песчаную прибрежную лысину размером с футбольное поле с одной стороны ограничивал дощатый забор, над которым зеленели продавленные крыши заброшенных амбаров, а с другой - тесно сплоченные стволы деревьев, которые хаотично оплетали лианы ползучих растений. Воняли нагретой резиной дырявые автопокрышки, сложенные вдоль забора рядами кривоватых башен. Сухой ветер доносил запах гниющих на берегу реки двустворчатых моллюсков.
   Переминались в ожидании, почесывались, зевали, хмыкали, прочищали горло, сплевывали, щурились, жмурились, утирали пот, разглядывали изучающе сверстников, появляющихся с разных сторон на прогалине, возникающих из солнечных снопов, из пыли да из порывов ветра, сверстников спрыгивающих с забора или протискивающихся между деревьями, планирующих на перепончатых крыльях с высоких облаков или вылезающих, как хищные черви, как сколопендры, пауки и змеи, из глубоких нор, вылезающих из воды, разевая зубастые пасти, бия чешуйчатыми хвостами.
   И сверстников дружественных разглядывали и сверстников враждебных. На сухом песке десятки когтистых ступней, копыт и перепончатых лап оставляли вмятины, уничтожали мелкие островки, заросшие слабой жухлой травой. Светло-желтая, залитая солнцем площадка, потемнела с двух сторон, это темные разрозненные фигуры сбились в две вибрирующие и гудящие стаи.
   Рубль сглотнул слюну, спросил, не оборачиваясь: "А воду кто-нибудь взял?" Ответа не дождался, проворчал: "Хрена кто воду взял. Обо всем мне надо думать". Чиган перекатывал в правой ладони с десяток камешков, пересыпал их по одному в левую ладонь, отбросил в сторону, камешки веером рассыпались по песку. Закурил, но тут же отбросил сигарету, просипел: "Ну и жара, курить тошно". Оглянулся на Мамонта, Мамонт уже стянул кирзовые сапоги, отбросил в сторону телогрейку, его голубая майка-безрукавка стала темной от пота, голые ступни покрылись серой пылью.
   Две стаи погудели-погудели и враз притихли. Замерли на минуту и без всякого сигнала медленно двинулись на сближение, с каждым шагом разгоняясь, с каждым прыжком взлетая все выше. Топали копытами, щелкали клешнями, свистели крыльями, били, выпучив зенки, хвостами по земле как плетками, и скрежетали жвалами. С треском сшибались рогами и панцирями, разевали клыкастые пасти, клацали зубами, выпускали когти. Вцеплялись в друг друга, шипели, рычали и взвизгивали. Брызгали едкой слюной, истекали горячим потом, роняли кровавые сопли.
   На жаре все быстро выдохлись, и драка утихла сама собой. Драчуны разбрелись в разные стороны по вытоптанной до черноты поляне, задвинские смешались с центровыми, поглядывали друг на друга устало и равнодушно.
   Туча, тяжело дыша и пошатываясь, добрел до берега реки, рухнул на карачки и окунул голову в воду. Поболтал головой в воде, пофыркал, загладил волосы назад. Раздвинулась осока, на берег прошлепал рыжий взъерошенный парень, опустился на корточки, стал зачерпывать воду двумя ладонями и плескать ее на окровавленное лицо. Незнакомец тоже поглядел на Тучу, отвернулся и продолжил умываться. Спросил, отплевываясь: "На курево не богат?" Туча вытащил из заднего кармана джинсов смятую в лепешку желтую пачку с изображением верблюда, протянул незнакомцу: "Держи! Если там еще что-то осталось..." Незнакомец воскликнул: "О-го! Кэмэл! - вытер мокрые ладони о штанины, потянулся за сигаретами: Ну, ты кудряво живешь..." Туча усмехнулся: "Не жалуюсь. Кто какую жизнь себе выбрал, тот так и живет". Незнакомец двумя пальцами, осторожно, чтобы не увлажнить табак, выудил из пачки плоскую кривоватую сигарету, критически осмотрел ее, сказал: "Сойдет..." Указал пальцем на голову Тучи: "А, это... не я тебе залепил?" Туча потрогал правый глаз, заплывший, начинающий наливаться синью, ответил: "Может и ты. Я, что, помню вас всех?.." Незнакомец довольно хохотнул: "Бланш-то под правым глазом! А левшей-то у нас всего двое, я и еще один... а он-то дико мелкий, ему до головы трудно дотянуться, так он обычно живот пробивает, ныряет в ноги, заваливает и душит, такой вот вреднюк... Так что это точно я приложился, четко... - незнакомец преисполнился гордостью. - Ну, а ты, вобщем, давай! Неплохое получилось махалово, но бывало и веселей..." - и дружелюбно улыбнулся, махнул рукой. "Давай, давай!" - помахал ему вслед Туча.
   Чиган нашел тенек под хилым деревцем, присел, согнул колени и оперся спиной о ствол. Мимо проковылял лохматый парень с голым, покрытом кровоподтеками и ссадинами торсом, порванную синюю футболку парень держал в руке. Вытер футболкой розовый пот с живота и с досадой отбросил ее в сторону. Футболка повисла на ветке чахлого деревца.
   Рубль приблизился, опираясь рукой о серую дощатую ограду, подмигнул Чигану. Задрал майку, ощупал ребра, скривился: "Вроде бы не сломаны, но дышать, шиздец, как больно!" - прислонился спиной к столбику ограды. Кряхтя, медленно нагнулся, закатал штанину: "Теперь, кажется, на обе ноги буду хромать... - И стал обеими ладонями растирать ушибленное колено: - А ты, Чиган, я смотрю, свежий, как огурчик, и ни одного фингала". Чиган хохотнул: "Потому что не хрен башню подставлять, она не для того... Шевелиться надо шустрее! - Чиган вытянул руки, сжал кулаки, опухшие, с ободранными суставами, измазанные кровью, и сказал хвастливо. - Меня никто сегодня не достал, а я зато достал многих... - и улыбнулся радостно. - А вон и Туча на горизонте, живой". Когда Туча подковылял к ним, Чиган обратился к нему: "Слышь, Туча, хватит на меня дуться. Было б из-за чего... Эта Натали... она стервоза еще та. Я с ней больше не хожу, ну-ее-на!.. Так что можешь к ней спокойно подкатывать все, что у тебя подкатывается". Туча не смог сдержать улыбки: "Ну, спасибо. Если стерва тебе больше не нужна, то мне ее хочешь сплавить? Такой ты, значит, друг?!"
   К ним, вразвалку, расставляя широко руки, подошел Череп, кровь из разбитого носа запеклась на верхней губе, а правое ухо было в два раза больше левого и горело пунцово. Череп сплюнул на ограду, красноватый плевок медленно потек по шершавому бруску. Череп процедил: "Ваш там один... не угомонится никак". Чиган нехотя, опираясь ладонями о ствол, поднялся: "Я даже догадываюсь, кто".
   Череп повел Рубля и Чигана за собой. Обогнули вытащенную на берег, завалившуюся набок и вросшую на треть в песок ржаво-черную баржу. На борту баржи, свесив ноги, сидел Брюс; заметив Рубля и Чигана, он махнул им левой рукой. Правой рукой Брюс придерживал лист подорожника, налепленный на разбитую бровь.
   Увязая во влажном песке, Мамонт и парень из задвинских, крепко сжимая бока друг друга, топтались на берегу, иногда забредая по щиколотку в воду. Полукольцом, сложив руки на груди или уперев их в бока, толпились зрители. Некто буркнул: "Завязывайте уже!.." Другой возразил: "Да-не, пусть еще попихаются, дел-ть-т-сё-рано-не-х-х..." Задвинский, который уже совершенно выбился из сил, пытался отпихнуть Мамонта. Мамонт глубоко присел и вцепился зубами в ремень противника, прихватив и кусок кожи. Его противник взвыл, стал колошматить Мамонта кулаками по спине и загривку, но безуспешно. Двое парней схватили Мамонта за ноги и попытались оторвать его от противника. Мамонт сцепил зубы еще крепче, зажмурил глаза, вены у него на лбу и шее вздулись, он издавал низкое утробное рычание. Все четверо рухнули на песок. Зрители заулюлюкали, Чиган и Рубль протиснулись сквозь них. Чиган почесал макушку, взъерошив черные кудри, вздохнул: "Вот, не люблю я этого..." - наклонился к Мамонту, взял его за плечо и основанием ладони коротко ударил по затылку. Мамонт тут же разжал челюсти, перевернулся на спину и обмяк, пустив пенистую струйку изо рта. Чиган обернулся к зрителям: "Ну, чего уставились? Цирк вам тут, что ли?"
   Из-за баржи выбежал парень с синяками на обеих скулах и закричал: "Атас, огородники мусорей вызвали!" Все бросились врассыпную, кто-то ломанулся через кусты, кто-то залез на баржу и юркнул в трюм. Брюс спрыгнул с борта баржи, отбросил в сторону потемневший и вялый лист подорожника. На разбитой и припухшей брови уже образовалась бурая корка. Рубль подхватил Мамонта подмышки, а Чиган взял его за щиколотки. "Куда? - крикнул им Туча. - Вы с ним не убежите. Сюда его!" - он указал на кучу старого мусора. Они кинули спящего Мамонту на кучу и поспешно забросали его тело тряпками, обломками деревянных ящиков, кусками пыльной резины. Туча кинул сверху кусок дерюги и придавил его обгорелым поддоном, прищурился: "Вроде натурально выглядит..." Рубль хлопнул его по плечу: "Ноги в руки". Они выглянули из-за баржи, оглядели Картофельный полуостров, оценили царящую на нем суету. Мужчины в синей форме ловили парней, выкручивали им руки, вели к мосту, на котором стоял ряд желто-синих Уазов. "Вяжут всех!.." - сказал Рубль. Он быстро стащил джинсы, скинул кроссовки, остался в трусах и майке. Отцепил от ремня цепочку со связкой ключей, повесил ее на шею и забежал в воду по пояс. Обернулся: "Другого выхода нет. Фиг с ними, со шмотками, новые купим". Туча тяжко вздохнул и стал раздеваться, Брюс последовал его примеру. Чиган махнул рукой: "Не-а... прорвусь, как-нить!.." Рубль поднял вверх сцепленные руки, желая Чигану удачи, ухнул в воду и поплыл саженками к небольшому, заросшему зеленью островку на середине реки.
  
   Чиган улепетывал от двух милиционеров, которые шумно галопировали, держа фуражки в руках. Пробегая мимо уложенных одна на другую автопокрышек, Чиган подпрыгнул, дернул за верхнюю, и вся резиновая бугристая башня наклонилась и рассыпалась. Первый милиционер споткнулся о покрышку, упал, громко выматерился; второй налетел на первого, перекувыркнулся через голову, сел на задницу и издал губами звук: бр-р-р-р-р... Чиган добежал до плотных зарослей кустарника, лег на землю и под сенью листвы пополз по-пластунски, виляя между тонких стволов как ящерица. Нижние ветки цеплялись за майку, царапали кожу. Чиган высунулся из листвы и увидел прямо перед носом пару пыльных ботинок и синие штанины с прилипшими к ним травинками. Поднял взгляд: милиционер с рыжими усами и бакенбардами, заложив руки за спину, криво ухмылялся, между верхними резцам у него зияла щель в полсантиметра. "Н-н-ню, н-н-ню... - милиционер нарочито дружелюбно подмигнул Чигану и пригладил усы большим пальцем. - Попался?!" Чиган дал задний ход, елозя локтями и коленями по дерну, но сильные пятерни ухватили его за кудри. Милиционер дернул Чигана на себя, Чиган взвыл от боли, попытался выкрутить милиционеру пальцы. Милиционер с усилием вытянул Чигана из кустов: "А-ну-ка, иди-к-ты-сюдой!.. - заломил Чигану руку назад, уселся ему спину, сдавил коленями ребра. - Получишь год колонии за сопротивление представителю власти". Фуражка свалилась с потной лысеющей головы милиционера и, продолжая улыбаться, милиционер добавил: "А за то, что фуражку с меня сбил, еще год сверху".
  
   **
   Рубль, Туча и Брюс укрылись от проливного дождя под жестяным навесом трамвайной остановки. Дневной яркий свет сменился сумраком, жара сменилась прохладой. Покрытый причудливой сетью трещин асфальт потемнел, а вдоль тротуара журчал мутный ручеек. Над треугольными силуэтами крыш торчали две тонкие черные трубы с серыми плюмажами дыма. На противоположной стороне улицы, у четырехэтажного краснокирпичного здания урчал желто-синий Уаз с мигалкой на крыше. Из подъезда выбежали два милиционера, громко хлопнули дверцы, закрутилась мигалка, и Уаз, резко рванув с места, скрылся за поворотом, подняв колесами с асфальта водяную взвесь.
   Рубль присел на скамейку между Тучей и Брюсом, сказал: "Если сам не расколется, его отпустят... наверное".
   "Чиган-то не расколется, - сказал Туча, - но свидетели..."
   "И что? Кого они там могли разглядеть, свидетели? В такой куче-мале".
   "Сам понимаешь, какое к цыганам отношение. Если цыган, уже виноват во всем".
   "Но Чиган - латыш".
   "А-га... Много в нем от латыша! С какой стороны не взглянуть... Свидетели только его увидят и сразу станут пальцами тыкать. И наплетут, что это он драку устроил и вдобавок все помидоры с огородов стащил. А которые не стащил, те перетоптал".
  
   **
   Белобрысый милиционер с синими глазами-льдинками смотрел на Чигана спокойно, равнодушно. Милиционер сидел, сложив худые руки на груди. Синий китель висел на спинке стула, фуражка лежала с краю столешницы. Чиган ерзал на табуретке по другую сторону массивного деревянного стола, пошмыгивал носом, почесывал то один бок, то другой, то пытался пригладить курчавые волосы, разглядывал свои разбитые, опухшие суставы с корками запекшейся крови. Милиционер перевел взгляд на зарешеченное окно: стало сумеречно, струи дождя хлестали по стеклу. Милиционер протянул руку к настольному вентилятору, выключил. Неторопливо поднялся, нажал на тумблер, закрепленный на стене, длинные лампы дневного света на потолке стали загораться одна за другой, потрескивая и мигая. Поправил висящий на стене красный треугольный вымпел с золотистой окантовкой, зашел Чигану за спину, стал не мигая смотреть ему в затылок. Чиган поежился, но головы не повернул. Шумно распахнулась дверь, несколько хлопьев штукатурки слетели со стены на крашенные в коричневый цвет доски. В кабинет упружистой походкой вметнулся милиционер с круглым рябым лицом, низкого роста, толстый, бодренький, с широкими плечами и мощными ляжками. Ощерившись, он хитровато, как будто старому приятелю, подмигнул Чигану. Нацепил фуражку на изогнутый рог деревянной вешалки, плюхнулся на стул, метнул на Чигана пару острых взглядов, пошлепал себя по круглому животу, погонял туда-сюда каретку пишущей машинки с заправленным в нее листом бумаги: "Что, не запел еще?" - полуобернулся он к блондинистому милиционеру, и тот, не меняя выражения лица, процедил сквозь зубы: "Молчит..." - и отошел к окну, посмотрел на улицу, заливаемую дождем, уселся на подоконник, закинул ногу на ногу. Толстый милиционер посмотрел на Чигана строго, нахмурил брови: "Ну, ты, эта-а, паря, того... Хватит дурачка лепить. Выкладывай-ка все по-хорошему, а-то притомил уже! - и посмотрел на Чигана грозно. - А если ты, пигмалион..."
   "Пигмей, ты хотел сказать..." - перебил его белобрысый, зевнув.
   "Я что хотел сказать, то и говорю!.. - огрызнулся на коллегу толстый милиционер и вновь обернулся к Чигану. - Если ты, пигмалион, не выложишь нам тут всю подноготную, я тебя, знаешь, что?.. знаешь куда?.."
   Чиган широко распахнул глаза, придал лицу глупое выражение, почесал макушку: "Я уже все рассказал. Я просто гулял".
   "Гулял, значит?.." - толстячок вынул из синего пластикового стаканчика авторучку и стал ритмично выщелкивать-защелкивать кончик стержня.
   "Ну, да, - Чиган взъерошил кудри пятерней. - А что нельзя и погулять уже?"
   "Гулять-то можно... - милиционер коротким движением кисти метнул авторучку в стаканчик. Стаканчик стал заваливаться, милиционер задержал его падение и придал ему вертикальное положение. Поерошил двумя пальцами разноцветный султан из авторучек и карандашей. - Ты участвовал в массовой драке, паря".
   "Ни в чем я не участвовал. Я вообще не дерусь никогда. Я в кружок юных краеведов записался, город изучаю, вот, ходил, изучал Картофельный полуостров..."
   "Краевед, угу!" - толстый милиционер повернулся к блондину, и они обменялись усмешками.
   "Да. И свежим воздухом дышал заодно..." - кивнул Чиган и почесал ребра.
   "Природой любовался?" - спросил толстый участливо, склонив голову к правому плечу и прищурив правый глаз.
   "Ну, да, природой. Красиво ж..." - согласился Чиган слегка виновато.
   Милиционер фыркнул. "Какая на Картошке красота природы? Насмешил!" - выхватил другую авторучку из стаканчика и стал ею щелкать быстро-быстро, вперив немигающий взгляд Чигану между бровей.
   Чиган смутился, пожал плечами: "Ну, река там, кусты, облака... Хожу, значит, никого не трогаю. А потом какие-то хулиганы выскочили и начали драться между собой. Я испугался и в кусты эти самые спрятался. В кусты, ну, да..."
   "А от милиции почему бегал?" - милиционер перестал щелкать авторучкой. Открыл правый глаз, прищурил левый и наклонил голову к левому плечу.
   "Говорю ж, испугался", - Чиган придал лицу обиженное выражение и пару раз шмыгнул носом.
   "Милица-а-анеров?.." - протянул милиционер глумливо и поднял брови вверх, придав лицу притворно озабоченное выражение.
   "Ну-у, да... и их тоже..." - согласился Чиган.
   Толстый милиционер встрепенулся, резко вскочил, отпихнув стул назад. Чиган вздрогнул и отшатнулся, вцепился обеими руками в табуретку. Милиционер оперся кулаками о столешницу, обратился к коллеге: "Вот мы, значит, какие страшные!" - и, резко сменив выражение лица с сурового на добродушное, мелко загыгал, потряхивая брюшком. Мягко ступая, приблизился к Чигану сбоку, посмотрел дружелюбно, с лукавинкой. Легонько похлопал Чигана по плечу, снизил голос до полушепота: "И никого из участников драки ты не знаешь?"
   "Конечно, нет, - Чиган распахнул повлажневшие глаза, придал взгляду невинное выражение. - Откуда мне их знать?.. Я просто там гулял".
   "Яблоки в садах воровал!!!" - выпучив глаза и нагнувшись, гаркнул милиционер Чигану в правое ухо. Чиган прикрыл ухо ладонью, отшатнулся, зажмурился. Милиционер ударил кулаком по столешнице с такой силой, что стаканчик, подпрыгнув, опрокинулся, карандаши и авторучки покатились к краю стола, посыпались на пол.
   "Какие яблоки? - захныкал Чиган, сжавшись в комок. - На Картошке нет садов, только огороды..." - Чиган едва не плакал.
   "А-а-а! Значит, изучил уже там все? - милиционер со зловещим видом навис над Чиганом и пророкотал басом. - Разведал уже, значит, где что плохо лежит, а? Частенько, значит, там гуляешь?"
   "Бы-ва-ет, - протянул Чиган жалобно и ту же перешел на подобострастную скороговорку. - А что, нельзя? Я просто так, я никого не трогал... я гулял. Нельзя?"
   "Можно-можно... - сказал милиционер тихо, нарочито спокойным тоном. Выпятил живот, заправил выбившуюся из синих брюк голубую рубашку. Глубоко вдохнул и, сжав кулаки, свирепо рявкнул, - Высматривал, значит, где что своровать?!"
   Чиган переместился на самый край табуретки, скрючился. Милиционер оглядел его презрительно, указал пальцем на рассыпанные по полу карандаши и авторучки: "Подбери".
   Чиган шустро вскочил, с угодливой улыбкой, глядя преданно в глаза милиционеру опустился на корточки и стал суетливо собирать рассыпанное, приговаривая: "Ну-у... что на Картошке воровать? Грабли, что ли, ржавые?"
   "Ага! А было б что, значит, стащил бы?" - милиционер плюхнулся на стул, сложил руки на животе, окинул Чигана пренебрежительным взглядом, громко зевнул, блеснув золотыми коронками.
   "Почему? Нет. Зачем? - собрав карандаши и авторучки, Чиган бережно опустил их в стаканчик. Подумав поправил авторучки. - Я не ворую ничего никогда... - Переместил стаканчик на угол стола. - Погулять нельзя? Я в кружок краеведов записался..." - оглядев стол, передвинул стаканчик поближе к пишущей машинке. Оглядел натюрморт и снова протянул руку к стаканчику, чтобы улучшить композицию.
   "Оставь канцтовары в покое!" - бросил милиционер раздраженно. Вынул пробку из стеклянного графина, налил воды в граненый стакан и залпом осушил его.
   Чиган присел на край табуретки, положил ладони на колени, вытянул спину в струну и нервно моргнул. Милиционер взял из пачки чистый лист бумаги, скатал его в трубку и стал через нее разглядывать лицо Чигана. Чиган глуповато улыбался одной стороной рта. Милиционер положил бумагу на стол, раскатал лист, перегнул углы, согнул лист пополам. Как будто забыв о Чигане, стал складывать бумажный самолетик, высунув от усердия кончик языка. Сложив, запустил самолетик в полет. Все трое проследили взглядами за белым треугольником. Самолетик стукнулся носом в оконное стекло и, перевернувшись, упал на подоконник.
   Толстый милиционер вспомнил о задержанном: "Ну, что ты заливаешь тут мне? - протянул он с укором, - Я тебе, кстати, садиться не разрешил еще. - Чиган вскочил и вытянулся, прижав ладони к бедрам. - Не-ну, наглый такой! - милиционер оглядел Чигана критически. - Н-не, ты смотри, какой он наглый, - полуобернулся к коллеге, который с невозмутимым видом продолжал сидеть не подоконнике, не меняя позы. - У него все кулаки разбитые, а он про кружок краеведов заливает! Почему у тебя суставы в ссадинах, а? Упал?"
   Чиган посмотрел на свои кулаки с таким удивлением, как будто видел их впервые: "Ну, да, упал. Ободрался чуть..."
   "Н-не, он еще и издевается!.." - милиционер поднялся со стула и присел на край стола, включил лампу под зеленым колпаком, - ну-чо, стоишь, как истукан?"
   "Так вы ж..."
   "Садись, я сказал! - милиционер милостиво махнул рукой, и Чиган осторожно опустился на табурет. - Выж, яж! Яж, выж!.." - передразнил милиционер интонацию Чигана.
   Милиционер изогнул гибкую металлическую струбцину, на котором держался плафон, и направил свет в лицо Чигану. Чиган поежился, прикрыл глаза рукой. Милиционер шлепнул деревянной полуметровой линейкой ему по запястью: "На меня смотреть! Глаза не закрывать!.. - повернулся к сидящему на подоконнике. - Врет и не краснеет".
   "Щас зажмем ему яйца в дверях, так сразу по-другому запоет", - ответил сидящий на подоконнике, не меняя выражения лица.
   "Это всегда успеется, - толстый милиционер посмотрел с хитрецой, поднялся, подошел к шкафу, порылся в нижнем отделении, достал валенок и сизый гладкий камень размером с кулак, вернулся к столу, сунул валенок под нос Чигану. - Вот смотри, паря, это что такое у меня в левой руке?"
   "Ну, валенок..." - Чиган поник головой, опустил плечи, ссутулился.
   "Правильно. А что у меня в правой руке?" - и сунул под нос Чигану камень.
   "Ну, булыжник, - Чиган нервно передернулся. - И-чо?"
   "Сейчас узнаешь "ичо". Я делаю вот так... - милиционер засунул камень в валенок, взялся за голенище обеими руками и взглянул на Чигана выразительно. - А теперь это что?"
   Чиган пожал плечами: "Ну-у... булыжник в валенке".
   "Правильно. А зачем я его туда сунул? Не знаешь?"
   "Не-а..." - Чиган перестал мигать, пустым застывшим взглядом он смотрел на валенок,
   "Сейчас узнаешь... - устало вздохнул милиционер, со скучающим видом обратился к коллеге, грустно улыбнулся, коллега кивнул одобрительно. - Если не выложишь все... с именами-фамилиями, то твоя наглая жопа сразу узнает, зачем мне валенок с булыжником..."
   Чиган задумался, внимательно посмотрел на отяжелевший валенок в руках у милиционера. Перевел испуганный взгляд на милиционера. Милиционер, заметив испуг Чигана, выразил на лице удовлетворение.
   "Я все расскажу..." - сказал Чиган тихо и угрюмо.
   Милиционер оживился, кинул валенок на пол - раздался глухой стук - подпихнул валенок под стол каблуком. Уселся, с довольным видом потер ладони: "Давно бы так!"
   "А покурить сначала можн-а-а?" - заискивающим тоном попросил Чиган.
   "Мал ты еще ты курить. Покурить ему, видал, а?.. - милиционер укоризненно покачал головой. - Хотя, ладно, хрен с тобой, кури. Кури и пиши", - и пододвинул к Чигану стеклянную граненую пепельницу.
   "А у меня сигарет нету... Вы ж отобрали..."
   "Ох, ну и нахал! - воскликнул милиционер, но улыбнулся вполне добродушно. - Кстати, откуда у тебя Марлборо? - милиционер выдвинул ящик стола, взял в руку и стал рассматривать полупустую красно-белую пачку, открыл ее, достал сигарету, понюхал, водя под носом. Обратился к коллеге: - Слышь, ты когда-нибудь штатовские курил? Вот и я не курил!.. А этот, гляди-к, еще салага салагой, а уже Марлбором балуется... У фарцы, небось, купил? Со спекулянтами, значит, делишки имеешь? Может, тебя обэхээсэсу передать, а? Шучу-шучу, не боись!На фиг ты нужен обэхээсэсу! А деньги на такое курево, где берешь? Воруешь, да? Ладно, не боись, шучу я. Ты, главное, пиши-пиши..." - милиционер достал сигарету и бросил пачку коллеге, тот поймал ее, сунул сигарету в нагрудный кармашек и метнул пачку обратно. Толстяк чиркнул спичкой и выпустил дым: "Ох, сладкая-то какая!" - воскликнул восхищенно. Чиган шевельнул ноздрями, вдыхая аромат. Милиционер положил пачку на край стола, указательным слегка пододвинул к Чигану, но когда тот протянул руку, прикрыл пачку пятерней. Хохотнул, сграбастал пачку и сунул ее в боковой карман кителя: "Обойдёс-си". Из другого кармана достал пачку Примы: "Покуришь, вот, пролетарских... Не-ну, все-таки наглый ты какой-то! Не по годам... - милиционер осуждающе покачал головой. - Но ты, главное, пиши, пиши. С фамилиями, адресами... Свою фамилию тоже вспомни... Напиши правду, все как было. А если не знаешь, что писать, так мы тебе надиктуем... - засмеялся, обернувшись к коллеге, похлопал себя ладонями по коленкам. - И орфографию, если что, поправим".
   Чиган неторопливо размял приму, превращая ее из овальной в круглую. С обеих концов сигареты на пару миллиметров вылез табак, Чиган отщипнул табачинки с одного конца, придавил большим пальцем краешек бумаги. Милиционер резко бросил в лицо Чигану коробок спичек. Чиган поймал его коротким движением руки, невозмутимо зажег спичку, хотел швырнуть коробок обратно, но передумал и положил его рядом с графином. "Ты смотри, - толстый милиционер повернулся к худому, - реакция-то какая, у краеведа нашего! Прям второй Ринат Дасаев... Это ты в кружке краеведов, что ли, такие рефлексы наработал? А?.. Ладно, ты, главное, пиши-пиши..."
   "Напишу-напишу, - сказал Чиган хмуро, - накурюсь вот только..." - и задымил с удовольствием, откинув голову и прикрыв глаза.
   "Что, нравятся рабоче-крестьянские?" - ухмыльнулся милиционер.
   Чиган, не открывая глаз, кивнул. Милиционер посмотрел на свою сигарету, строго заметил: "Сигаретка-то импортная вкусненькая, но уж больно быстро сгорает. Не накурился я... - и достал вторую. - Растекся, да? Давно бы так. Нечего из себя партизана корчить. Все вы такие, сначала герои, а чуть нажмешь, так все и выкладываете".
   Кабинет заволокло дымом. Милиционер включил вентилятор. Молча слушали его жужжание. "Ну, долго ты еще курить будешь? Дети желтыми будут! - милиционер затушил свой окурок в пепельнице. - Хватит смолить, давай-ка, пиши".
   Чиган положил левую ладонь на стол рядом с пепельницей. Не мигая, уставился на ладонь, сделал глубокий вдох. Медленно вытянул руку с дымящимся окурком, занес ее над пепельницей. Но изменил направление и вдавил окурок в левую ладонь, между большим и указательным пальцем. Задержал дыхание, выпучил глаза. С шумом выдохнул через рот. Вдавил окурок еще сильнее. На нижних веках Чигана заблестела влага, одинокая слеза покатилась по щеке. Ноздри широко раздулись, губы плотно сжались. Чиган крепко зажмурился, часто задышал через нос. Не торопясь положил смятый затушенный окурок в пепельницу. На коже образовалось пятно клубничного цвета, размером с две копейки, обрамленное бледно розовым неровным ободком. Чиган согнулся, прижал обоженную ладонь к животу, накрыл ее здоровой, и стал покачиваться взад-вперед, издавая протяжные шипящие звуки.
   Милиционеры глядели на Чигана остолбенело. Опомнившись, вскочили одновременно и метнулись к Чигану, запоздало хватая его за руки. Вытаращились на ожог, из которого сочилась сукровица.
   "Ты, что, паря, совсем офонарел?!" - просипел толстый милиционер испуганно.
   "Н-ну, да..." - ответил Чиган и улыбнулся сквозь слезы
  
   **
   Худойбердыев сидел в трамвае у окна, наблюдал за крохотными каплями воды, во множестве сбегавшими по стеклу наискосок. Светофоры окрашивали капли то в зеленый, то в желтый, то в красный цвета. Худойбердыев достал из наплечной сумки болоньевую ветровку с капюшоном, надел ее поверх пиджака, снял кепку, сунул ее в сумку, натянул капюшон до бровей и метнулся к дверям, едва они разъехались в стороны. Скользнул взглядом по трем силуэтам, шагнул уж было на проезжую часть, но обернулся и забежал под козырек. Стянул назад мокрый капюшон, протянул руку каждому. С ироничной улыбкой оглядел лица, разукрашенные синяками, покрытые ссадинами.
   "Чего торчите здесь?.."
   "Чигана... - ответил Рубль, - то есть Бруно Чодарса забрали в мусарню... то есть в отделение ми..." - и мотнул головой в сторону подъезда.
   "Что натворил?"
   "А-ничо..."
   "Так уж, ничо! - усмехнулся Худойбердыев. - Не бывает так... Почему задержали?"
   Рубль пожал плечами: "Перепутали с кем-то".
   "Ладно. Разберусь. Если перепутали, распутаю. А чего все красивые такие?"
   "На соревнования по боксу ездили", - ответил Рубль.
   Худойбердыев покосился недоверчиво: "Ну-ну... Знаю, я какие у вас соревнования. Сам таким же был..."
  
   **
   Рубль, Чиган, Туча и Брюс вошли в подъезд и стали гуськом подниматься по лестнице, оставляя мокрые следы на стертых каменных ступенях.
   "Вовремя там этот Чингисхан нарисовался, да?" - Рубль полуобернулся к Чигану, шедшему следом.
   "Мильтон, он и есть мильтон, - ответил Чиган. - Это он так в доверие втирается. А как вотрется, так сразу - цап".
   "Он тебя, между прочим, из мусарни вытащил..." - сказал Рубль с укоризной.
   "А они бы меня и так отпустили. Ну, помурыжили бы часок-другой... Не было у них ничего на меня".
   "Что это у тебя с рукой?" - спросил Туча, поднимавшийся вслед за Чиганом.
   "Сигаретой".
   "Они об тебя сигареты, что ли, тушили?" - воскликнул Туча.
   "Нет. Я сам".
   "Сам?" - удивился Туча.
   "Ну, они меня припугнуть решили. Думали, я тюха сопливый, они подергают за нервы, и я расколюсь. А я закурить попросил... типа с-щас запою. - Чиган довольно хохотнул. - А сам докурил и окурок... себе в ладонь. Ох, видели б вы эти рожи мильтонские!"
   "И они сразу поняли, что ты - железный дровосек, да?" - спросил Рубль.
   "Ну, вроде..." - Чиган ухмыльнулся и с довольным видом посмотрел на забинтованную руку.
   "Кстати, Мамонта кто-нибудь уже видел? - спросил Брюс, поднимавшийся последним. - Он, может, так и дрыхнет до сих на Картошке?"
   "Ничего с ним не сделается, - ответил Рубль. - Отоспится и явится".
   Они достигли лестничной площадки на четвертом этаже и поднялись на пролет выше. Рубль взялся за отвесную железную лестницу, ведущую к люку на чердак, задрал голову: "Какая-то харя повесила замок".
   "И здоровенный такой..." - сказал Туча.
   "Петли надо сковырнуть", - сказал Чиган.
   "Можно и аккуратно отомкнуть..." - возразил Туча.
   "Давайте, через другой подъезд", - предложил Брюс.
   "Я вам отомкну! Я вам сковырну! - послышался трескучий стариковский голос снизу.
   Замолчали, застыли, прислушиваясь к шагам. Смотрели на серую в черную крапинку кепку, маячившую внизу.
   "Все, закончились ваши шлындранья по крышам! Замки на всех люках, во всем районе..." - фигура приблизилась, они узнали домоуправа, прапорщика в запасе Суховатого. Домоуправ снял кепку, резко стряхнул с нее влагу, брызги веером окропили стену; длинный пепельный чуб взвился, обнажив лысину: "Отличные замки, самые дорогие, самые крепкие. Не сломаете! - Суховатый не стал подниматься выше, задрал голову, пригладил чуб, прикрывая им лысину; разместил кепку на затылке. - А если я увижу, что где-то замок сломан, ваши родители мне оплатят... в тройном размере".
   "Ага, в пятерном!.." - огрызнулся Чиган
   "Не залупайся, - Рубль пихнул его локтем в бок и проговорил, еле шевеля губами, - мы потом тихонько откроем".
   "Я вам вскрою, я вам вскрою, - ухмыльнулся Суховатый, сверкнув золотым зубом. - Вскрыватели нашлись, то же мне!" - и пригладил седые пышные усы сложенными вместе указательным и средним пальцами.
  
  
   **
  
   Мамонт втиснулся в прихожую с двумя спортивными сумками в руках. Света выбежала навстречу, кинулась брату на шею, стала быстро чмокать его в щеки.
   "Светка, ну-тя-на-фиг, обслюнявила всего, - Мамонт с сердитым видом уклонялся от поцелуев. - Дай пройти". Мамонт сбросил туфли-мокасины и потащил сумки в комнату, Света неуклюже поспешила за ним следом. В комнате стоял тяжелый смрад, пахло грязным бельем, прокисшей мочой, табачным и алкогольным перегаром, протухшей ливерной колбасой. На столе валялись объедки: головы селедок, колбасные шкурки, в пятилитровой банке еще оставалось на пару пальцев мутноватой жидкости, на обрывке газеты - черная сковорода с картофельными пригарками. По столом: грязные носки, окурки, обертки от плавленых сырков. Клочья обоев свисали со стен, обнажая наклеенные под ними газеты.
   "Светка, ты что, окно открыть не можешь, глупая овца? - рявкнул Мамонт. - Жара на улице, а ты тут дохнешь в этом киселе гнойном".
   Света метнулась распахивать створки. Одна половина окна была забита фанерой, другую покрывала серая патина пыли. Дунуло свежим воздухом, березовые ветви колыхались от ветра, стегали по раме окна; двор зарос двухметровой снытью. Заскрипели кроватные пружины, стеганное, прожженное сигаретами одеяло зашевелилось, край его откинулся, и показалась круглое отекшее синеватое лицо с глазами-щелочками. "Не ори, твою едит, в черепе и без тебя бакланка!" Мамонт шлепнул сумки на пол: "Ебнись, батяня, с разбегу башкой об стенку - полегчает тогда малехо!" Из-за мужского плеча высунулась женская голова со спутанными, засаленными, серыми волосами: "Доченька, водички!.." Света поспешила на кухню, прибежала с алюминиевым ковшиком в руках, протянула посудину матери, через туловище отца. Мужчина схватил ковшик, расплескав часть воды на себя. Жадно выхлебал половину, сунул кувшин жене. Заметил, что в банке еще остался самогон, довольно уркнул, прокашлялся: "Давай-ка сюда банку!" Света потянулась за банкой через стол, Мамонт поймал сестру за шкирку, рванул назад так, что захрустела ткань: "Пусть сами костями шевелят, не инвалиды еще". Мать укоризненно покачала головой, отец нахмурился: "Ну, вот, говнюк, платье сестрино порвал... Покупал ты его, а?" Мамонт подтолкнул Свету к самодельной брезентовой ширме: "Иди, переодеваться будешь. В нормальную одежду. - Повернулся к отцу. - Этому платью давно уж на помойку пора". Мамонт нагнулся, расстегнул молнию на сумке, достал оттуда джинсовый комбинезончик с цветочной аппликацией на штанине и белую майку с изображением Микки-Мауса, перебросил одежду через ширму: "Примеряй". Света стал шуршать и шебуршиться. Мамонт достал из сумки пару босоножек и пару кроссовок, джинсы-бананы и красную шелковую кофту, красное платье в белый горошек, а также шапочку с полупрозрачным зеленым козырьком: "Будешь модная теперь, Светка". Девочка вышла из-за ширмы, одетая в комбинезон, довольно улыбаясь. Отец, мать и Мамонт уставились на Свету. "Ох, красиво!" - выдохнула мать. "Красиво, но что-то не то..." - удивленно произнес отец. "Комбинезон наоборот надела!" - Мамонт засмеялся и напялил сестре на макушку кепку, дернул за козырек, натягивая его на нос. Светка весело загукала. "Красавица!" - воскликнула мать, скрестив руки на груди, поддерживаемой заштопанным пятнистым лифчиком. "Если пропьете - дом сожгу!" - строго сказал Мамонт. Зацепился носком за шляпку гвоздя, торчащую из пола, дернул ногой, порвал носок. Схватил со стола алюминиевый ковшик, зло стукнул пару раз по шляпке гвоздя; рукоятка отвалилась, Мамонт швырнул ее в угол. "Ломать не делать..." - пробурчал отец недовольно. "Захлопни, батяня, хлебало!" - рыкнул Мамонт. "Вырастили, блядь, сучонка..." - проворчал отец, лег и накрыл голову одеялом.
   Мамонт раскрыл застежку-молнию на второй сумке, стал вытаскивать из нее и укладывать на стол продукты: пластиковую сеточку с желтыми яблоками, бумажные кульки с мармеладом и зефиром, бутылки с Тархуном и Байкалом.
   "Добытчик! Вырос сынуля... - сказала мать умиленно и пихнула мужа ладонью, - а ты, старый хрен, ни хрена в дом путного не можешь принести". Мужчина высунул из-под одеяла ногу и лягнул жену в бедро: "С-час допихаес-ся у меня. Так пихну, что..." Света прыгала вокруг стола, опираясь руками на столешницу, жадно разглядывала сладости, принюхивалась к фруктовым ароматам. Потянулась к зефиру, но Мамонт шлепнул ее по пальцам: "Руки помой". Света убежала на кухню.
   Отец отшвырнул одеяло, кряхтя, поднялся, и, почесывая живот через дырявую майку, подковылял к столу, брезгливо посмотрел на сладости, рыгнул: "Это все баловство. Че-нить посерьезней не мог купить?"
   "Сходи в магаз и купи", - огрызнулся Мамонт, приложил горлышко бутылки с лимонадом к краю стола, стукнул сверху, жестяная пробка отлетела, вращаясь, Мамонт протянул бутылку сестре, вернувшейся из кухни.
   "А на гроши ты не богат?" - спросил отец.
   Мамонт достал из кармана пачку мятых разноцветных купюр, сжал их в кулаке, показал отцу и запихнул деньги обратно. Отец выпучил глаза: "Сберкассу, что ль, ломанул?"
   "А тебе не пофиг?" - Мамонт запихнул в рот сразу две мармеладины. Света несколько раз вопросительно гукнула. "Чиво? - оборнулся к ней Мамонт. - Повозникай тут еще!.. Мне можно руки не мыть. Я уже большой".
   "Заработал - долю в общий котел", - строго сказал отец, отпил самогон из банки, поморщился, передернулся. - В семье живешь... На хозяйство надо..." Мамонт показал ему пальцы, сложенные в фигу: "На! Видел это?.. Моя доля, я знаю, на что уйдет..."
   "Кормили его, поили, одевали... - мужчина обернулся к жене, побултыхал жидкость в банке, женщина помотала головой, свесила ноги с кровати, стал искать тапки. - Смотри, мать, какую ряху на моих харчах отъел, а теперь жмется..."
   "Да, уж, лопаюсь я с твоих харчей, у-гу, - Мамонт положил мармеладину поверх зефира, вдавил ее в белую массу, и сунул в широко разинутый рот. - Не особо-то они жирные, твои харчи..."
   "А чего ты, как жидок, торгуешься со мной, а? - и обратился к жене. - Слышь, мать, в кого он такой жидок вырос, а? Родному отцу счета предъявляет... - Отпил еще, показал банку. - Будешь?" Женщина махнула рукой: "Не-а... Что я, алкашка, с утра зенки заливать?"
   Мамонт выудил из кармана трешку и, помедлив, пятерку. Швырнул купюры на стол: "Н-на".
   "О, какой, сынуля, а! Вырастил я на своем горбу жмотину-жидотину..." - сказал отец ворчливо, но сгреб купюры и дохлебал самогон из банки.
  
   **
   Луну цвета рыбьей чешуи то закрывали, то снова открывали бегущие по небу жидковатые облака. Рубль стоял во дворе-колодце, подпирая стену спиной, и пересчитывал мятые купюры, разглаживал их, складывал в тонкие пачки, пачки складывал вдвое, рассовывал по карманам. Лампа в овальном плафоне, заключенном в металлическую клетку, скудно освещала двор. В подворотню вбежал Брюс, бросил: "Мамонт психует!" И они ринулись со двора, пробежали вдоль покосившегося деревянного забора, нырнули в узкий проход между сараями. К кирпичной стенке жались две мужские фигуры. Разъяренный Мамонт рвался к ним, занеся над головой руку с отрезком арматуры, Чиган сдерживал Мамонта, перехватив его поперек туловища. Туча схватил Мамонта за запястье, вырвал у него из руки железку, она со звоном упала на растрескавшийся асфальт. Рубль всмотрелся в темноту: "Ну, чего застыли, валите!" Один из мужчин прошелся вдоль стены, прижимаясь к ней боком, не спуская с Мамонта глаз, и улепетнул со двора. Второй с тяжким стоном, опустился на корточки, обхватил голову руками. Его лицо заливала темная жидкость.
   "Мамонт, ты совсем охерел, да?! - сказал Рубль. - Зачем арматуриной? Замочить их хотел?"
   "Ты же сам говорил... - ответил Мамонт, тяжело дыша, - это на случай, если нас не примут всерьез. Вот, они не приняли меня всерьез..." - он вырвался из объятий Чигана и пнул носком ботинка сидящего на корточках мужчину, тот завалился на бок, прижал колени к груди, обхватил голову руками. Туча отпихнул Мамонта, загородил собой лежащего. Чиган наклонился к мужчине, тронул его за плечо: "Эй, как дела?.. Живой?.. Ну, так ползи отсюда..."
   Мамонт извлек из выемки к кирпичной стене початую бутылку водки, вытащил из горлышка скатанной в цилиндр обрывок газеты, приложился, пролил жидкость на майку, вытер губы тыльной стороной ладони, рыгнул.
   "Ты пьяный что ли?" - спросил Рубль, вглядываясь в лицо Мамонту.
   "Нет, бля, похмеляюсь!.." - ухмыльнулся Мамонт и хотел еще раз приложиться к бутылке, но бутылка выскользнула у него из пальцев и разбилась. Мамонт посмотрел на осколки озадаченно, почесал затылок.
   "Если неудачник, то во всем", - сказал Рубль.
   Мамонт бросил на него злобный взгляд. Запустил руку в дупло и выудил нераспечатанную бутыль.
   "Это не твое, - сказал Рубль. - Это наш товар, его надо прода..."
   Мамонт резко швырнул бутылку в голову Рублю. Рубль увернулся, бутылка разбилась о стену, разлетелась на мокрые осколки. Рубль двинулся на Мамонта, Мамонт подобрал арматурину, выставил ее перед собой. Туча, Чиган и Брюс встали между Мамонтом и Рублем
   Избитый мужчина с трудом поднялся и, держась за голову руками, шатаясь и постанывая, зигзагами двинулся со двора на полусогнутых ногах. У арки он оглянулся, а потом его силуэт исчез в темноте.
   "Мильтонов позовет", - сказал Туча
   "Не позовет. А вот корешей своих привести может... - ответил Чиган. - Надо бы нам свернуться на сегодня".
   Мамонт присел на корточки у стены, воткнул арматурину в широкую трещину на асфальте. Закурил, поглядывая на Рубля.
   "Ты с нами больше не работаешь, - сказал ему Рубль спокойно. - Ты нам все дело портишь".
   "Не очень-то и надо... - ощерился Мамонт. - Тоже мне, дело великое".
   "Ну, так, будешь, как раньше, с пионеров копейки сшибать. И ходить в обносках", - сказал Рубль и махнул рукой, увлекая за собой прочь со двора Брюса, Чигана и Тучу.
   "Не твоя забота, деловар невротъебенный!" - крикнул Мамонт вдогонку.
   Никто на крик не обернулся.
  
   **
   Мамонт слонялся по переулкам часа полтора. Улегся на скамейку, окруженную с трех сторон кустами акации. Проследил за мигающим красным огоньком в темном небе. Зевнул, достал из кармана коробок, тряхнул им возле уха. Зажал в зубах спичку, смял пустой коробок, метнул его назад; подложил скрещенные руки под голову, согнул левую ногу в колене, закинул правую ногу на колено левой. Пожевал спичку; выплюнул ее вверх, спичка упала на живот, стряхнул ее. Двумя пальцами снял с языка крохотные древесные кусочки; вытер пальцы о штанину. Нажал на кнопку плеера, но музыка не зазвучала. Вынул батарейки, зашвырнул их в кусты.
   Кухонное окно на четвертом этаже зажглось, выглянул дедок в майке, покурил, бросил окурок по дуге. Мамонт проследил за красным огоньком, окурок улетел за сарай.
   Мамонт закрыл глаза, прислушался к звукам. Буркнуло в животе; за рядом кирпичных гаражей прогромыхал ремонтный трамвай; хлопнула окно наверху; взвизгнуло женское сопрано; ворона проскакала по жестяной крыше гаража, нашла куриную косточку, взяла ее в клюв, уронила, снова подняла, вспорхнула, захлопала крыльями; ветер рванул ветви кустов, сухая ветка упала на трансформаторную будку; хлопнула форточка, со стороны трамвайной линии послышался стук каблучков и голоса. Мамонт приоткрыл левый глаз. В проеме ворот четко обозначились два темных силуэта, окруженные тонкой сияющей каймой. Рослый юноша и хрупкая девушки шли, посмеиваясь, в обнимку. Мамонт открыл и правый глаз.
   "Филипп, почитай еще стихи!" - девушка остановилась, заставив остановиться и юношу, обхватила его за шею, откинула голову назад, так, что длинные русые волосы коснулись ягодиц. Юноша обнял девушку за талию, сцепив пальцы в замок. Мамонт повернулся на правый бок и подложил ладонь под щеку. Подол синей юбки в красный горошек встрепенулся от порыва ветра, обнажив худые бледные ноги. "Только свои, да?!" - попросила девушка. Юноша перевел взгляд с лица девушки на фонарь, призадумался. Кашлянул легко, прикрыв рот кулаком. Прищурился и негромко стал говорить, глядя в глаза девушке. Мамонт скривил лицо и вытянул шею, пытаясь разобрать слова: "...твои волосы, рассыпающиеся по обнаженным плечам... темная ночь, как кисель... наконец, ты улыбнулась мне сквозь серебро своих слез..."
   "О, какие у тебя стихи!.." - выдохнула девушка и крепко прижалась к юноше.
   "Какие? - юноша улыбнулся и погладил девушку по затылку.
   "Прекрасные... - ответила девушка и тихо засмеялась. - А еще у тебя брови... соболиные!"
   Постояв в обнимку, пара медленно двинулась дальше. Мамонт поперхнулся слюной, кашлянул, сел, оперся ладонями о колени и исподлобья посмотрел на юношу. Девушка услышала скрип скамейки, стал испуганно вглядываться в полутьму. Юноша положил руку на плечо девушки и нервно потеребил пальцами рукав ее блузки; глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
   Девушка попыталась ускорить шаг, но юноша придержал ее. Они прошли мимо Мамонта, делая вид, что не замечают его, и девушка прошептала.
   "У нас тут очень опасно бывает вечерами!.."
   "Да, ладно", - бросил юноша небрежно и нарочито замедлил шаг.
   Они отошли от скамейки на двадцать шагов, юноша сказал негромко, со смешком: "Ну и мурло!" - и чмокнул девушку в мочку уха. Мамонт хорошо расслышал и реплику юноши и звук поцелуя. Девушка быстро повернула голову назад, встретилась взглядом с Мамонтом, и тут же отвернулась.
   "Осторожней, Филипп, когда пойдешь обратно?"
   "Лена, я не такой уж беспомощный. Поэты не обязательно слабые".
   "Да, ты сильный, я знаю. Но все равно... Тебе лучше пойти другим путем".
  
   Мамонт уселся на спинку скамейки, вытер подошвы кроссовок о край сиденья.
   Разглядывал трещины на асфальте, смотрел на окна, на трепыхающиеся на ветру кружевные панталоны, закрепленные на веревках прищепками. Принюхался: кто-то среди ночи жарил рыбные котлеты. Мамонт сглотнул слюну. Ветер сменил направление и со стороны пустыря, из-за шоссе потянуло ядовитой вонью, резко запахло горящей резиной, тлеющим матрасом, паленой гнилью. Мамонт достал ножик из заднего кармана джинсов, нагнулся, прорезал на скамеечной продолговатую выемку, затем еще две, соединил их, обвел неровной линией. Минут пятнадцать бездумно царапал дерево острием, испещряя доску хаотичными изломанными линиями.
   Услышал шаги, увидел красный огонек сигареты, различил высокую фигуру.
   Когда Филипп приблизился, Мамонт с силой вогнал острие ножа в скамейку, нож завибрировал. Мамонт лениво поднялся, встал посреди дорожки, преградив Филиппу путь. Смотрел, не мигая, склонив голову набок. Филипп остановился, сказал: "Что, закурить? Пожалуйста!.." - и протянул Мамонту открытую синюю пачку. Мамонт хмыкнул: "Ну-у... это само собой", - вытащил из пачки пять сигарет, две засунул за правое и левое ухо, две в задний карман, а одну зажал в зубах, фильтром вперед, и нахально посмотрел на Филиппа. Филипп улыбнулся:
   "Это все? Теперь могу пройти?"
   "Нет, - ответил Мамонт, - не все".
   "А что еще? Прикурить дать?"
   "Ну-да".
   Филипп протянул Мамонту руку, щелкнул зажигалкой, сказал: "Другой стороной".
   "Чиво?"
   "Сигарету. Другой стороной. В рот фильтром..."
   "А-а..." - Мамонт удивленно посмотрел на сигарету и перевернул ее.
   Мамонт прикурил и, затянувшись, выпустил длинную струю дыма в лицо Филиппу. Филипп нахмурился, попытался обойти Мамонта, но Мамонт сделал шаг в сторону:
   "Поговорить надо".
   "А о чем мне с вами разговаривать?"
   "Э-э-э..." - протянул Мамонт задумчиво и почесал переносицу.
   "Понял! Я понял, что вам нечего мне сказать. Дайте, пожалуйста, пройти".
   "Пройдешь. Когда поговорим".
   "Я весь внимания!"
   Мамонт переступил с ноги на ногу, шмыгнул носом, сплюнул в сторону.
   "Вы, извините, меня задерживаете, - сказал Филипп. - Увеличьте свой словарный запас. Хотя бы слов до трехсот. Тогда нам, возможно и будет, о чем разговаривать".
   "А ты борзый, смотрю".
   "Какой? Вы хотите сказать, что я - охотничья собака? Что ж, спасибо. Мне очень нравятся эти прекрасные животные".
   Мамонт задумчиво прикусил губу, переступил с ноги на ногу:
   "Так тебе, значит, мое лицо не нравится?"
   "Мне? Ваше лицо? Не нравится?.. - Филипп удивленно вскинул брови. - Да, мне твое... мне ваше лицо не может не нравится, потому что мне ваше лицо, если честно, совершенно безразлично!" - в голосе Филиппа появились нотки раздражения.
   "А-чо-ж тогда вякал?"
   "Ну-у... - Филипп закатил глаза к небу, - если вы считаете себя оскорбленным, примите мои глубочайшие извинения!" - Филипп поклонился, мотнув гривой кучерявых волос, и шаркнул ногой.
   "Издеваешься?"
   "Ничуть. Но вы меня, признаюсь, успели изрядно утомить, - Филипп натянуто улыбнулся, прижал ладонь к плечу Мамонта и попытался сдвинуть его с места. Мамонт покачнулся, но устоял; снизу вверх двинул локтем по руке Филлипа, спихнув ее со своего плеча. Округлил глаза :
   "Ну-ни-хера-се! Ты меня толкнул".
   "А ты мешаешь мне пройти, - глаза Филиппа сузились, лицо приобрело сердитое выражение.
   "А-чо вдруг на ты перешел?"
   "Вы хотите ссориться? Мне недосуг".
   "Слышь... - Мамонт бросил недокуренную сигарету через плечо. - Я тебя не стал прихватывать, когда ты с девчонкой гулял. Но сейчас ты без девчонки..."
   "Какая разница?"
   "Закон такой есть".
   "Что за бред! Какой еще закон? Чей?"
   "Наш".
   Филипп глубоко, всей грудью, вздохнул, надул щеки и шумно выдохнул, глядя в сторону:
   "О-майн-гот, ну и дебил!"
   "Ты меня дебилом назвал? - Мамонт, склонив голову набок, прищурился. - Я хотел только перетереть с тобой. По-мужски. Но теперь тебе придется ответить..."
   "За что ответить?"
   "За гнилой свой базар".
   "Ладно, признаю... вы - не дебил!"
   "Издеваешься?"
   "Нет. Напротив. Извинения приношу".
   "А хули мне твои извинения? - Мамонт осклабился. - Словечко-то вылетело!"
   "Понял. - Филипп отступил на пару шагов, откинул со лба волнистую прядь волос. - Вы хотите драться? Что ж... я готов!
   Филипп отступил еще на шаг, покрутил головой туда-сюда, поднял-опустил плечи, тряхнул руками. Мамонт с любопытством наблюдал за этими телодвижениями. Филипп сошел с асфальтовой дорожки на газон, сжал кулаки, поднял их к скулам, ссутулился, опустил подбородок и, сурово глядя на Мамонта в просвет между кулаками, стал пружинисто подпрыгивать на носочках.
   "Это бокс, что ли?.. Бокс это хорошо!" - Мамонт иронично хмыкнул: и тут же в один подскок преодолел расстояние до Филипа и ударил его пяткой под колено. Филипп охнул, сморщился от боли, но устоял. Стукнул кулаком Мамонту в нос и отступил, сильно хромая, подволакивая ушибленную, не гнущуюся ногу. Мамонт с опущенными руками пошел вперед, из носа у него текла кровь. Филипп ударил его два раза по скулам, голова Мамонт мотнулась влево-вправо, сигареты, заложенные за уши, попадали на землю. Мамонт подтер под носом большим пальцем, стряхнул кровь с руки, пошел вперед. Филипп оперся левой рукой о ствол дерева, размашисто ударил правой Мамонту сбоку в ухо, Мамонт грохнулся на спину. Филипп обнял ствол дерева, прижался щекой к коре, опустил руку, сказал срывающимся голосом:
   "Ну... что? Доволен? Хватит с тебя?"
   Мамонт молча поднялся и, набычившись, пошел на Филиппа, не обращая внимания на кровавые сопли, свисающие ниже подбородка. Филипп оттолкнулся левой рукой от дерева и нанес длинный удар правой рукой, Мамонт пригнул голову, кулак Филиппа впечатался Мамонту в макушку, Филипп схватился за ушибленный кулак, стал пятиться, хромая, быстро и коротко выбрасывая перед собой левую руку, пока не уперся спиной в стену дома. Отбросил влажную прядь волос, закрывающую глаза.
   "Что, патлы мешают? - спросил Мамонт издевательским тоном. - Стричься надо!"
   "Не твое дело..."
   Мамонт бросился вперед, схватил Филиппа за воротник рубашки, - хрустнула фланелевая ткань, - подпрыгнул, обхватил торс Филиппа ногами и ударил Филиппа лбом в лицо. Вцепившись в друг друга, они оба стали заваливаться набок. Филипп ударился о стену затылком, зажмурил глаза, застонал, опустился на корточки. Отпихнул Мамонта, поднялся и захромал к выходу со двора, держа одну ладонь на затылке, а другой прикрывая нос и рот. Мамонт, выпучив глаза и расставив руки, поковылял за ним; кровь из носа смешивалась с пеной изо рта. Филипп запахнул металлические створки ворот. Мамонт вцепился в прутья и стал трясти ворота. Он попытался укусить Филиппа за пальцы, но, закатив глаза, рухнул без сознания, растянулся в грязной луже. Филипп изучающе поглядел на спящего Мамонта, облегченно вздохнул и поспешил прочь.
  
   Дворник Андрей проснулся на рассвете без будильника, напялил растянутые на коленках синие трико, глянул на щекастое, курносое лицо спящей жены Ланы, поправил одеяло, прикрыв им полные женские плечи. Встал перед листом ватмана, прикрепленным кнопками к фанерной стенке, на котором был нарисован черный круг с золотистой четырехконечной звездой внутри. Андрей сложил руки перед грудью, издал долгий утробный звук. Стал подергиваться всем телом, притоптывать, не отрывая взгляда от рисунка, совершать руками замысловатые пассы. Занимался этим минут десять. Шумно выдохнул, закрыл глаза и замер в полной неподвижности. Стоял так минуты три.
   Зазвонил круглый металлический будильник на прикроватной тумбочке с облупившейся краской. Лана зевнула, протерла глаза, потянулась в разные стороны. Спросила: "Почему не разбудил меня для практики?" Андрей нежно улыбнулся, показав источенные кариесом, желто-коричневые зубы: "Ты так сладко посапывала..." - нагнулся, чмокнул жену в плечо и щеку. - Для женщины, если она спутница мага, практика необязательна. Она получает энергию Вселенной через него..." Лана обхватила Андрей за шею, прижала к себе так крепко, что он завалился на скрипучую пружинистую кровать: "И все ж ты буди меня в другие разы. Я хочу пройти этот путь наравне с тобой, любимый".
   Они приготовили кофе в полулитровой алюминиевой турке, позавтракали черным хлебом с огурцами, выкурили по две папиросы. Заварили грузинский чай в термосе, изукрашенном цветами и китайскими иероглифами; Андрей сунул термос в армейский вещмешок. Оделись в залатанные лыжные костюмы. Андрей показал на холсты в рамах, расставленные изображениями к стене: "Осенью устрою ритуальное сожжение картин. Позовем лишь посвященных..." Лана сделал брови домиком: "Не жалко?!" Андрей помотал головой: "Энергия сожженных картин вернется ко мне утроенной". Лана прижалась к Андрею: "Я тоже хочу... свои картины сжечь!" Андрей ласково погладил Лану по плечу: "Я всегда знал, что ты у меня настоящая боевая подруга".
   В дворницкой, примыкавшей к их полуподвальному жилищу, они вооружились черными метлами. Андрей закинул вещмешок за плечи. Начали работу с подметания своего двора, утро выдалось прохладное и сырое, они то и дело останавливались, чтобы попить чаю. Лана махала метлой по периметру, Андрей шуршал по диагональной дорожке между газонами. У одной из скамеек он остановился, оперся на древко метлы, уставился в задумчивости на скамью. Поманил Лану, она подошла, и Андрей указал ей на доски скамьи, испещренные царапинами и надрезами: "Я еще с зимы, когда стали находить убитых котов, заподозрил, что здесь... - Андрей, прищурившись, обвел настороженным взглядом окна домов, - кроме на с тобой... еще кто-то... практикует оккультное... Причем адепт этот... или, не дай Митра, адепты... они самой что ни на есть черной масти!.. и очень высокого уровня... - Андрей озабоченно нахмурился, нагнулся к скамье, ткнул пальцем: "Вот, видишь... символ некромантов... а здесь - руны, пробуждающие хтонических существ... А это, ничего себе! Печать Ваала!.. - Андрей резко обернулся, Лана вздрогнула и испуганно прижалась к Андрею. Не увидев окрест ничего опасного, они снова обратили внимание к скамье. С краю ее торчал воткнутый в брусок складной нож, его зеленая рукоятка имела форму рыбки. Лана потянулась к ножику. Андрей перехватил ее руку: "Женщина! Попроси разума у Астарты! Нельзя касаться инструментов эзотерической практики! Особенно острых предметов... они аккумулируют энергию чудовищной мощи!.." Лана поежилась, сложила руки на груди: "Может... это та старая ведьма... которая за пустырем?.." Андрей пожал плечами: "Вряд ли. Не ее стиль".
   Со стороны арки с запахнутыми воротами послышался шум. Лана и Андрей посмотрели туда с тревогой. Различили на асфальте нечто вроде темного мешка, и этот мешок шевелился. У мешка появились руки, ноги, голова. Мешок поднялся, и направился к скамье. Лана и Андрей с облегчением узнали одного из парней, живущих где-то поблизости. Парень, скулы которого почернели и опухли, а ноздри закупорились высохшей кровью, едва ковылял, как будто тело его сильно занемело. Подойдя к скамье, парень буркнул: "Это мое!" - выдернул нож, со щелчком сложил его и опустил в задний карман джинсов. И направился к воротам. Лана и Андрей смотрели вслед парню озадаченно.
  
   **
   Из комнаты родителей доносилось нестройное хоровое пение: "Ночь... голубая ночь... сколько на небе звезд..." Света сидела на табуретке и, грызя зеленое яблоко, пялилась в открытое окно, на плавно колышущуюся полутораметровую крапиву. Игорек топтался возле двери на кухню. Вода в синем, черными пятнами, чайнике забурлила, Мамонт выключил газ, налил горячую воду в пластмассовое корытце с холодной водой, побултыхал воду ладонью. Закрыл плотно створки окна. Сказа брату: "Раздевайся, чего ждешь". Обернулся к Свете: "Мочалку неси". Света положила недоеденное яблоко на подоконник, утопала прочь. Игорек, стягивая штаны, чуть не грохнулся на пол, Мамонт подхватил его подмышки, поднял и поставил в тазик. Игорек охнул, стал поднимать то одну ногу, то другую. "Чего дергаешься? - прикрикнул на него Мамонт. - Вода, что надо, я пробовал". Вернулась Света, протянула Мамонту рыжеватую мочалку. "А мыло?" - спросил Мамонт. Света всплеснула руками и возмущенно загукала. Мамонт упер руки в бока: "Чего булькаешь? Раз мочалка нужна, то и мыло тоже нужно, надо же понимать. Не маленькая уже... Ну, чего встала? Двигай резво жопой, тащи сюда мыло!" Света убежала, громко шлепая тапками по деревянному полу, и вернулась с большим куском серого хозяйственного мыла. "Светка, ну ты и дура! - сказал Мамонт, махнул рукой. - Ладно, стой здесь, держи братана. Если грохнется, я тебя прибью". Мамонт вышел из кухни, зашел в комнату. Пьяная компания из шести человек сидела за круглым столом. Трехлитровая банка с мутноватой жидкостью была полна на две трети. Мамонт присел на корточки у фанерного ящика с откидной крышкой, стал, закусив губу, рыться в нем. Повернулся к столу: "Где мыло?" Отец замер, держа пальцами за хвостик маслянисто блестящую кильку: "Зачем тебе?" Мамонт поднялся: "Батя, ты совсем, что ли, тупой? Зачем мне мыло?.. Жру я его!!!"
   "Как ты с отцом разговариваешь!" - кулак грохнул об столешницу, выскользнувшая из пальцев килька упала в пустой стакан.
   "Мать, где детское мыло?" - повернулся Мамонт к женщине.
   "Закончилось, наверное..." - женщина пьяно улыбнулась, показав черные резцы.
   "А купить ты не могла, да? Если я не куплю, то всем похеру?"
   "Ты как с родной матерью разговариваешь!.." - мужчина еще сильнее стукнул кулаком по столу, стакан подпрыгнул и повалился на бок, рыбка выскользнула на клеенку.
   "Да иди ты, знаешь куда... Разбарабанился тут... - Мамонт развернулся и пошел прочь. - Барабанщик хренов!"
   Один из гостей, потянувшись за банкой, сказал: "Избаловал ты мальца совсем. Давно тебе говорю. Он тебе скоро в рожу плевать начнет, а ты утрешься и не гу-гу".
   "Да, он у меня вот тут! - отец поднял сжатый кулак, повертел его у себя перед носом, сунул под нос гостю, повертел и там. - Все вы у меня вот тут!" - и грохнул кулаком об стол в третий раз. Зазвенела жестяная банка с килькой.
   "Ну, разбушевался... - мать потрепала отца по засаленным жидким волосам. - Больше не наливать".
   Гости засмеялись. Отец взял стакан: "Я-те-дам, не наливать!" - подставил стакан под струю из банки. Выпил, попытался взять кильку, но рыбка скользила по клеенке, и когда отцу все же удалось зажать ее в пальцах, рыбка развалилась. Все, кто сидел за столом, с интересом наблюдали за этой игрой. Отец левой ладонью подгреб остатки кильки к краю стола, подставил правую ладонь. В ковшике ладони оказалась серебристо-коричневая бесформенная масса, отец сделал губы трубочкой и с хлюпающим звуком всосал массу в рот.
  
   Света держала Игоря одной рукой за плечо, а другой за шею. У обоих тела были напряжены, лица красные, а глаза выпученные.
   "Ты его придушить, что ли, собралась? - сказал Мамонт, вернувшись на кухню. - Табуретку пододвинь поближе, сядь и держи за ноги его. - Мамонт опустил в воду мочалку, макнул туда хозяйственное мыло и стал тереть им об мочалку. - Не так низко держи, повыше возьми, вот же балда". Света пошевелила ноздрями, сморщила носик. "Что, вонючее мыло? - спросил ее Мамонт, ухмыльнувшись; стал тереть брату грудь и живот. - Матке своей спасибо скажи, она только на хату к самогонщику дорожку помнит... Это ничего, что воняет... Мыльцо, не говнецо! Едкое, вонючее, зато моет добела".
   Пена попала Игорю в глаза, мальчик захныкал, стал тереть лицо. Мамонт, не обращая на жалобы внимания, намылил брата полностью. Стал тереть корявое тощее тельце мочалкой, размазывая пену. Макнул мочалку в воду, стал пену смывать. Большой клочок пены отлетел Свете в лицо, попал в глаза, и она, отпустив Игоря, заорала. "Ну, почти все!" - Мамонт расстелил перед тазом тряпку, поставил на нее брата. Дотянулся до стула, снял со спинки широкое, протертое до дыр полотенце, накинул его на Игоря, вытер его насухо, поднял, легко закинул на плечо, отнес в детскую комнату, пройдя через комнату с распевающей компанией, уложил Игоря в кроватку, надел ему на голову лыжную шапочку, накинул одеяло. Достал таблетки, сунул две в рот Игорю. Дал запить из стеклянной бутылки с этикеткой Буратино.
   Вернулся на кухню, Светка стояла у окна, опираясь одной рукой на подоконник, а в другой держала яблочный огрызок и внимательно его рассматривала. Мамонт отобрал у девочки огрызок, открыл створку окна, бросил огрызок в ствол дерева, огрызок разлетелся вдребезги. Мамонт закрыл окно, посмотрел на Светку: "Раздевайся, давай. Ты бы еще тулуп напялила". Взял корытце с грязной водой, прошелся по коридору до умывальной, вылил воду в раковину, отжал губку. Корытце не влезало в раковину, Мамонт подсоединил к крану резиновый шланг, включил воду. Сполоснул и отжал мочалку, бросил ее в воду, мочалка набухла и опустилась на дно. Вернулся на кухню. Светка сидела на табуретке в одних сатиновых трусах, мужских, полосатых которые ей были до колен. Одежда валялась на полу. Мамонт сграбастал одежду сестры, отправился в умывальник. Таз уже наполнился на две трети водой, Мамонт закрутил кран. Бросил одежду в большую корзину. Поднял таз и понес его в напряженных руках на кухню.
   У кухонным дверей стоял один из собутыльников отца, мужчина с пятнистой потной лысиной. Мужчина придерживал рукой дверь и пялился на Свету, на ее узкобедрое тело: на толстые кривые ноги и на груди разного размера, одну едва наметившуюся, детскую, а другую увесистую, как у взрослой девушки. Света, широко распахнув глаза, удивленно смотрела на мужчину, улыбалась и ковыряла в носу.
   Мамонт замедлил шаг, пошел неслышно. Толкнул мужчину краем таза в поясницу: "Что потерял?"
   Мужчина неторопливо обернулся, в его мутном взгляде не появилось ни капли смущения или испуга. Ухмыльнулся: "Воды хочу".
   "Вода дальше по коридору. На кухне кран сломан. Как будто не знаешь... Кто-то из ваших его и того... когда над раковиной рыгал".
   "Ясна-а-а-а..." - протянул мужчина, глядя в глаза Мамонту
   "А если тебе ясна-а-а-а, так чего ждешь? Чапай, куда чапал!"
   "Не борзей, малой, - сказал мужчина, но в сторону отступил. - А то фингалов у тебя вроде маловато. Могу еще добавить". Мамонт зашел на кухню, ногой захлопнул дверь перед самым лицом мужчины, поставил корытце на пол, выдвинул ящик стола, нашарил там массивную скалку с пятнами присохшего теста. Сжав скалку в кулаке, подошел к двери, распахнул ее, но спина мужчины уже удалялась по коридору.
   "А ты чего лыбишься?! - сказал Мамонт, обернувшись к Свете, и со стуком положил скалку на подоконник. - В следующий раз, будет пялиться, кинь ему в морду табуретку". Света широко улыбнулась. "Вот же дура..." - сказал Мамонт и покачал головой. Потрогал бок чайника ладонью, включил газ, дождался, когда из носика потянется струя пара. Долил в таз горячей воды, повертел в воде ладонью, сказал Свете: "Шагай в корыто... Стой! Куда, блин?
   Света застыла, одной ногой в корыте, испуганно посмотрела на брата.
   "Трусы-то сними... - Мамонт кинул сестре мыло и мочалку. - Ну, ты и балда".
  
   Игорь крепко спал, Мамонт лежал на раскатанном матрасе, подложив под голову пуфик и подушку, держал в руках тонкую книжку с затертой до неразличимости картинкой на обложке. Света, замотанная в простыню, как в саван, только блестели светлые глаза, сидела на тахте. Пение в комнате родителей прекратилось, доносился лишь невнятное бурчание и отдельные возгласы. Света несколько раз гукнула. "Не хочешь больше про медведиков? - спросил Мамонт и отбросил книжку. - Ну, спи тогда!" Света гукнула недовольно: "А про вампириков я еще ничего нового не придумал... Не придумывается чего-то!.."
   Света белым коконом растянулась на тахте и вскоре засопела. Мамонт прислушался к звукам, поднял, на цыпочках подошел к двери, чуть приоткрыл. Двое гостей валялись под столом, остальные спали, уронив головы на столешницу. Мамонт на цыпочках подошел к столу, осмотрел его. Схватил банку, в несколько приемов допил остатки самогона и сгреб со стола полупустую пачку Примы.
  
  
   **
   Худенькая русоволосая девушка в светло-сером легком платье и синих босоножках трусила в сумерках под дождем, перескакивая через мелкие лужи и огибая большие. Поскользнулась на куске мокрого целлофана, шлепнулась, ойкнула, ушибла бедро, ободрала ладонь об асфальт, испачкала платье, скривила губы, застонала. Поднялась, побежала дальше, остановилась у подворотни, освещенной тусклой лампой, вгляделась во мрак, поежилась от холода, обхватив плечи, закинула мокрые волосы, свисавшие на глаза, назад. Боязливо вошла в подворотню, двинулась вдоль бетонной стены, касаясь ее шершавой и влажной поверхности пальцами. Споткнулась о кирпич, ушибла о него ноготь большого пальца. Зажмурилась от боли, со свистом втянула ртом воздух через сжатые губы; заплакала. Нагнулась к правой ступне, помассировала палец. Вытерла слезы, смешивая их с дождевой водой, кулачком. Миновала подворотню, очутилась во дворе-колодце, поглядела вверх, на неправильный прямоугольник покрытого тучами неба. Прошла мимо металлической, с вмятиной на боку, бочки темно-ржавого цвета. Добрела, прихрамывая, до бетонного крыльца, остановилась возле крашеной в темно-зеленый цвет, двери, на которой белела табличка с расписанием работы пункта приема стеклотары. Девушка укрылась от дождя под жестяным козырьком, подпираемым конструкцией из деревянных шершавых брусков. Брезгливо оттянула мокрую ткань платья, поежилась. Прочла зачем-то расписание. Посмотрела опять на квадрат темного неба, и на желтые, зеленые, синие окна домов. Стояла, притоптывая, чтобы согреться, растирала плечи и локти ладонями, шумно выдыхала воздух, сделав губы буквой О.
   Увидела в темноте подворотни приближающуюся коренастую мужскую фигуру, всмотрелась, напрягая зрение.
   Мамонт шел нарочито прямо, сжав кулаки; смотрел сосредоточенно, не мигая, под ноги. Глаза его были мутны, на лице то появлялась, то исчезала тупая ухмылка, обе скулы были черными и опухшими. Мамонт остановился возле жестяной водосточной трубы, посмотрел на трубу исподлобья, пнул по трубе ногой. Нижняя часть труба с грохотом развалилась на несколько частей. Мамонт с удовлетворенным выражением лица поднял большой палец вверх. Проходя мимо железной бочки, Мамонт, не глядя, ударил правой ногой и по бочке. Бочка уже заполнилась на треть дождевой водой, и Мамонт охнул от боли, согнул колено, схватился за щиколотку, запрыгал на левой ноге к стенке, издавая ртом свистящий звук. Ударился плечом о стенку, неловко качнулся, сполз по стенке вниз, обдирая ладони о кирпич. Уселся задницей в лунку, полную воды, злобно выругался. Поднялся, опираясь о стену локтями, посмотрел на ладони - на ссадинах проступили капельки крови - нагнулся. Упершись макушкой в стенку, помыл руки в лунке с водой, вытер ладони о рубашку, и, прихрамывая, двинулся дальше. Он уже не старался идти прямо, его заметно покачивало, иногда ноги заплетались, и тогда Мамонт командовал сам себе: "Стоять! Не-е-е падать..."
   Когда он поравнялся с дверьми, то не заметил девушку, и прошел было мимо, но девушка вышла из-под козырька:
   "Послушайте! Как вас там?.."
   Мамонт остановился, обернулся, узнал Лену. Посмотрел на нее мутным сердитым взглядом и произнес с нарочито грубой интонацией:
   "Ну?!"
   "Я хочу вам сказать, - Лена вытянулась в струнку, то ли от холода, то ли от волнения, и сжала кулачки. - Вы - распоследний негодяй! И ваши дружки - такие же".
   Мамонт с громким звуком втянул в себя сопли, повернул голову и мощно харкнул на стену; икнул и пошатнулся. Переступил с ноги на ногу, удерживая равновесие.
   "Вы еще и пьете к тому же!" - сказала Лена презрительным тоном.
   "Ну, да..." - Мамонт согласно кивнул, сунул большие пальцы за ремень на джинсах и кривовато ощерился.
   "У Филиппа сломан нос! - пискнула Лена со слезой в голосе. - И... и он никому ничего не рассказал. Но я-то знаю, что это всё ваша мерзкая злобная компания!!! Вы все - трусы и подлецы. Только и можете, что толпой на одного!.. - Лена всхлипнула, дернула плечами, - Я желаю, чтоб все вы поскорее сдохли бы под забором! Чтоб всех вас... чтоб всем вам..." - девушка прикрыла задрожавшие губы ладонью, развернулась и побежала к выходу на улицу, шлепая босоножками по жидкой грязи.
   Мамонт проводил Лену долгим тоскливым взглядом.
  
  
  
   Час волка
  
  
   Раз
  
   Предутренний туман, молочно-стальной, холодный и тяжелый, заливал Т-образный двор до самых крыш; на расстоянии нескольких шагов уже невозможно было что-либо разглядеть. Желтоватый свет единственного фонаря едва просачивался сквозь этот туман. Рубль дотронулся ладонью до жестяной бочки, поваленной набок и подпертой парой почерневших деревянных брусков; ладонь увлажнилась, Рубль вытер ее о джинсы, достал из кармана ветровки целлофановый пакет с фотографическим изображением красногубых веселых девушек в купальниках, расстелил пакет на бочке, уселся сверху, выпрямил ноги. Бочка катнулась назад, но уперлась в бурую кирпичную стену, полную множеством выбоин и щербин, как будто в нее палили картечью. Рубль растер уши, сунул руки в карманы, приподнял плечи, нахохлился, свесил голову и прикрыл глаза.
   Из тумана появился Чиган, с покрасневшими глазами, опухшими веками, стал выгребать из карманов джинсовой куртки скомканные купюры: красные, синие, зеленые. Рубль привстал, подставил раскрытый пакет: "Как?". Чиган небрежно пошвырял купюры в пакет и широко зевнул: "Ну, как всегда. То есть, зашибись". Чиган выгреб купюры из задних и передних карманов джинсов, нагнулся, вытащил несколько купюр из обоих носков. "В трусах не заныкал?" - спросил Рубль, еле ворочая языком. Чиган осклабился: "Хэ-э!", присел на корточки возле стены, выбил сигарету из бело-синей пачки Кента, щелкнул золотистой зажигалкой в форме русалки: на месте глаз у русалки блестели зеленые стеклышки, а кончики грудей украшали стеклышки алые. Чиган полюбовался на зажигалку, провел подушечкой указательного пальца по русалочьей груди. Появился Брюс в спортивной куртке с капюшоном, стал доставать и кидать в пакет пачки денег, разложенные по номиналу и перетянутые резинками, отошел в сторонку, прислонился лбом к стене, руки сцепил на затылке. Явился Туча, достал из внутреннего кармана короткого черного плаща гигантское портмоне из темно-коричневой кожи с ромбовидным тиснением, кинул в подставленный Рублем пакет пачку купюр - крупные купюры снизу, мелкие сверху, гербами вверх. Посмотрел, прищурившись, на отяжелевший пакет: "Чем хуже погода, тем лучше у нас дела", - вынул из нагрудного кармана алюминиевый тюбик, отвернул крышку и вытряхнул из него на ладонь сигарный окурок, крутанул колесико бензиновой зажигалки. "А зимой так вообще... будет улетать со свистом", - сказал Рубль и швырнул в пакет свою добычу. Банкноты заполняли пакет на треть, ручки пакета натянулись.
   "Надо бы хорошую сумку для денег купить", - сказал Туча, достал платок, снял очки и бережно протер линзы.
   "Чемодан!" - воскликнул Чиган.
   "И так сойдет", - сказал Рубль, туго свернул пакет и зажал его подмышкой.
   "И нравятся тебе эти вонючки?" - спросил Чиган, когда Туча напустил вокруг своей головы облако дыма и стал нюхать воздух. "Ну, так себе... - ответил Туча, - надо привыкнуть... Зараз не могу целиком скурить... Всю ночь по чуть-чуть покуривал..." Несколько раз пыхнув, Туча складным ножом отрезал от сигары горящий кончик и сунул окурок в тюбик. Посмотрел на сигарету Чигана: "Слушай, Чиган, у тебя... нормальных не осталось?.." Чиган усмехнулся: "То-то! - заглянул в пачку. - Последняя... но разве для друга жалко?.." - протянул пачку Туче. Туча вынул сигарету, скомкал пачку, кинул ее под водяной сток.
   Послышалось урчание мотора, два белых луча пробили туман, парни зашли за сарай, прижались к стене. Рубль с трудом втиснул свернутый пакет за пояс джинсов, застегнул молнию на куртке; пошлепал ладонью по образовавшейся выпуклости. Через подворотню во двор въехала желтая Волга, с черными шашечками на передних дверцах, остановилась, фары продолжали светить. Дверь распахнулась, показалась худая женская нога в черном ажурном чулке, красная туфелька на шпильке опустилась на асфальт, покрытый жижей, носок туфли окрасился черным. Вторая тонкая ножка вытянулась, произвела в воздухе несколько балетных па. Хозяйка ножек не сразу смогла выбраться из машины. Парни выглядывали из-за сарая, щурясь напряженно
   "Я же сказала, вынесу деньги сейчас, ну-у..." - услышали они капризный женский голос.
   "Это Верчик-Перчик..." - шепнул Чиган.
   "По ногам узнал? - Рубль прижался спиной к холодной влажной стене. - Не высовывайся!" - локтем надавил Чигану на живот.
   "Ножек таких много, а вот батоны ее с ничьими другими не спутаешь!" - Чиган, вглядываясь, вытянул шею. Женщина выбралась из машины, стала рыться в сумочке, пошатываясь на подламывающихся ногах. Платиновые перышки волос, торчащие надо лбом, слегка подрагивали, малиновая помада размазалась по щеке. - Ох, Вера... Вера... - протянул страстным шепотом Чиган. - Я ж ее с третьего класса выебать хочу".
   "С третьего?!" - Рубль скептически покосился на Чигана.
   "Ну, ладно, с пятого".
   Рубль издал губами звук "П-ф-ф-ф!.."
   "А сколько она берет?" - шепнул Туча и сглотнул слюну.
   "А вот сколько в нее влезает, столько и берет", - ответил Чиган.
   "Ну, нет, в смысле... сколько ей надо заплатить? Сколько таким... как она... платят вообще?"
   "А почем я знаю? - ответил Чиган. - Я за любовь никогда не платил и не плачу. И платить не стану".
   "А при чем тут любовь?.." - удивленно вскинул брови Туча.
   "Тихо. Хватит вам орать тут?!" - прошептал Рубль.
   "Да, мы и не орем!.. - хором прошептали Туча и Чиган. - Сам ты орешь!.."
   Вера пьяно пританцовывала, окруженная туманом. Коленки ее подогнулись, она оперлась о капот, ее качнуло назад, и она повисла на открытой дверце, переплетя ножки. "Дверь только мне попробуй сломать, овца!" - послышался раздраженный мужской голос. Вера собралась, распрямила ноги, нашла точку равновесия, подправила прическу. Правая дверца открылась, вылез пузатый шофер в кепке, усы чернели острыми короткими клинышками, как наконечники стрел. Таксист обогнул машину со стороны капота, ухватился за ремешок дамской сумочку.
   "Ну, Слава, - Вера потянула сумочку к себе. - Я ж сказала, сейчас вынесу деньги, да-а!.. Ну, чего ты прицепился, вынесу я деньги, ну, ты ж меня знаешь!"
   "Вот именно, что знаю... - сказал таксист. - И очень хорошо!"
   "Ну, когда я тебя обманывала, Слав? Отдам я тебе всё".
   "Конечно, отдашь... - таксист выпустил ремешок из руки, но пузом припер Веру к корпусу машины. Я поднимусь с тобой, и ты мне отдашь. Можно и натурой", - он осклабился похотливо, положил ладонь на Верино бедро.
   "Ну, Слав... - Вера отпихнула его руку, - моя натура тебе не по карману. Ты кто ва-ще такой? Извозчик!"
   "Да, ладно..." - таксист сильнее прижался в Вере животом.
   "Место знай свое, мужик!" - произнесла Вера капризно и попыталась Славу отпихнуть.
   "Ну, ты тоже не принцесса".
   "Да, тебе, жлобина, полгода надо пахать, чтоб только дотронуться до меня. Лапы-то убери!"
   "Да, ты, дура, скоро под забором будешь всем давать. За стакан водяры".
   "Не твое дело, урод!" - Вера удалось вывернуться, она отшагнула, продолжая опираться о крышу автомобиля.
   "За фунфырик одеколона, ха-а..."
   "Козел".
   "А за козла-то ведь, знаешь, и на перо сажают..." - угрожающе протянул шофер.
   "Ой-ой... Ладна-а-а... Не строй ты из себя блатаря! Кто в это поверит? Кишка у тебя тонка, на перо кого-то посадить".
   "А вот переебать по губищам болтливым... это могу!" - шофер оттеснял Веру в сторону от машины.
   "Рискни - ответишь..." - Вера отступала, крутя сумочкой, как кистенем.
   "Это перед кем же?" - ухмыльнулся Слава.
   "А ты вот только тронь меня, узнаешь, перед кем..." - наградила его Вера кривоватой улыбкой.
   "Да, кому ты нужна, профурсетка?.."
   Чиган протянул раскрытую ладонь Рублю: "Дай-ка жменю шуршунов".
   "Чего ради?" - покосился на него Рубль.
   "Я сказал, дай. В счет моего навара".
   "Ну и ско-ка?" - спросил Рубль, вытягивая пакет из-за пояса. Чиган молча запустил руку в пакет, сграбастал столько бумажек, сколько ухватил пятерней. Расправил плечи, вышел из-за сарая, неторопливо вразвалочку направился к такси, на ходу складывая купюры в пачку. Две купюры он выронил, бумажки, порхая, опустились на землю. Чиган оглянулся, но поднимать не стал. Таксист заметил окутанную туманом мужскую фигуру, пятясь, прижался к боку автомобиля, обогнул Волгу, открыл дверь такси, чуть присел и, не спуская глаз с Чигана, нашарил под водительским сиденьем короткую черную монтировку, один конец которой был обмотан шершавой тканевой изолентой, выпрямился, прикрыл дверь коленом, правую руку прижал к бедру, черная монтировка слилась по цвету с темными брюками, стала незаметной, натянул козырек кепки на переносицу, склонил голову набок, прищурил левый глаза. Вера пофыркивала и, шатаясь, рылась в сумочке. Из сумочки в грязь попадали салфетки, тюбики с губной помадой, из раскрытой пачки посыпались сигареты.
   Чиган валкой расслабленной походкой приблизился к машине, остановился у переднего бампера, правую руку упер в бедро, левую забинтованную заложил за спину, улыбнулся таксисту: "Сколько с нее?"
   "Сколько должна, все отдаст", - ответил таксист настороженно.
   "Я за нее заплачу, - Чиган показал таксисту пачку купюр, помахал ею. - Какие проблемы, шеф? Вот деньги".
   "Три червонца", - сказал таксист, с опасливым подозрением глядя на модно одетого цыгана с нахальной физиономией и атлетической фигурой. Таксист нервно сжимал в кулаке монтировку, ладонь его вспотела.
   "Из Вентспилса, что ли, вез?!" - удивился Чиган,
   "Особый тариф", - сказал таксист.
   Чиган отделил от пачки одну десятку, три трешки, один рубль и две пятерки, положил бумажки на капот, пришлепнул их ладонью. Таксист не двинулся с места, продолжая следить за каждым движением Чигана. Чиган посмотрел на Веру, которая, сокрушенно разглядывала россыпь мокрых сигарет у себя под ногами.
   "Соседка! А, соседка!" - позвал Чиган Веру. Вера нагнулась, подняла пудреницу в форме сердечка, одноразовую зажигалку, тюбик губной помады. И покачнулась, неловко села на попу. Перевела осоловело-изумленный взгляд с Чигана на таксиста: "Чуваки, закурить не найдется?"
   "Не найдется!" - ответил таксист, буравя взглядом Чигана.
   "Закончились..." - ответил Чиган, неотрывно глядя в глаза таксисту.
   Ветерок колыхал бумажки на капоте, десятку отнес к самому краю. Таксист покосился на бумажку и опять посмотрел Чигану в глаза.
   Вера с трудом поднялась, оступилась, шатнулась, стала заваливаться. Чиган дернулся с места, таксист поднял руку с монтировкой. Чиган подскочил к Вере, подхватил ее, прижал к себе и повел к сараю. Таксист опустил руку, сгреб купюры с капота, сунул их, скомканные, в карман, шагнул назад, провожая взглядом Чигана и Веру, нашарил дверную ручку, уселся за руль, положил монтировку на пассажирское сиденье, дал задний ход. И только, когда вывел машину из подворотни и развернулся, потянулся к бардачку за сигаретами.
   Чиган, улыбаясь, вел Веру к подъезду, обняв ее за талию. Проходя мимо сарая, он подмигнул друзьям, стоявшим, руки в карманах у стены.
   "Слышь ты, Робин Гуд!" - сказал Рубль.
   "Ой, кто здесь!.." - испуганно пискнула Вера.
   "Свои, свои..." - шепнул Чиган, нежно щупая ее за бочок.
   "Деньги-то подбери, которые уронил, - сказал Рубль. - Не ты один их зарабатывал".
   "Не видишь, я занят?.." - Чиган остановился и еще раз подмигнул Рублю. Рубль сквозь зубы выругался и стал собирать купюры с асфальта, оттирать их пальцами от грязи и совать в пакет.
   "Мальчики! - Вера изумленно смотрела на парней. - Вы что здесь делаете?.. В такое время!"
   "Грибы собираем..." - хмуро ответил Рубль, подобрал последнюю купюру и кинул ее в пакет. Пакет он сунул под мышку.
   "А курить нету у вас?" - спросила Вера и хлопнула густо накрашенными ресницами.
   "Не курю!" - ответил Рубль раздраженно. - Чиган, давай быстрей, все спать хотят. А нам еще считать..."
   "А вы пересчитайте без меня, - улыбнулся Чиган и подмигнул Рублю в третий раз. - Можете вообще всю мою долю забрать", - и подмигнул в четвертый.
   "У тебя нервный тик, что ли?" - спросил Рубль, глядя на Чигана исподлобья.
   Туча усмехнулся и воздел глаза к небу: "Жрать хочу, как не знаю кто!.." Брюс зевнул, поежился, натянул капюшон до бровей и, сунув руки в карманы, не спеша двинулся к выходу со двора по длинной подворотне-трубе. Прислонился к створке ворот, укрытый туманом и тенью.
   На противоположной стороне дороги, у афишной тумбы, припарковался автомобиль Жигули, фары погасли, мотор заглох. Из автомобиля вышли двое, хлопнули дверцами. Впереди шагал высокий кудрявый блондин в черной куртке с поднятым воротником, за ним упругой рысцой поспешал массивный рыжий коротышка с кустистыми бровями, оба протопали в сторону подворотни. Брюс отступил, вжался в стену, слился со стеной. Двое протопали, не заметив Брюса, вглубь тоннеля. Брюс задумчиво посмотрел им вслед, поправил нунчаки, засунутые сзади за ремень. Неторопливо, вдоль стены, двинулся во двор, не сводя глаз с мужских фигур.
   Вера отстранилась от Чигана, сделала пару неуверенных шагов, каблук попал в ямку, ноги Веры подкосились, одна заплелась за другую.
   "Верунчик, - метнулся к ней Чиган, - тебя качает. Дай подопру!"
   "Не хохми со мной, мальчишка", - Веру размахнулась, легонько стукнула сумочкой Чигану по плечу.
   "Мальчишкой меня уже лет пять не называют".
   "Дома-то у меня есть сигареты..." - томно позевывая, произнесла Вера.
   "А можно у тебя одолжить? - спросил Чиган, прижимая к себе Веру. - Всю ночь не курил".
   "Ну-у, - Вера икнула, - ну, тогда уж веди меня..."
   Чиган еще раз с довольным видом подмигнул друзьям.
   Когда Чиган и Вера подошли к дверям, раздался резкий окрик: "Эй, ты, дочь трудового народа! Стоять!" Чиган повернул голову, всмотрелся в туман. Вера ухватилась за ручку и приоткрыла дверь, но пружина поддавалась туго, пальцы соскользнули с влажного метала, и дверь с шумом захлопнулась. Тогда Вера обернулась, сделала брови домиком, а губы бантиком: "Н-ню?"
   "Не н-нюкай!" - передразнил ее Виталя, а Кеша равнодушным взглядом обвел стоящих вдоль стены парней. - Мы за тобой по всему городу, что ли, бегать должны?"
   "Дык, не бегайте", - Вера икнула и опять взялась за дверную ручку. Чиган рывком распахнул дверь, подтолкнул Вера к проему, обернулся к Витале и Кеше: "Чего надо?"
   Виталя округлил глаза, перевел изумленный взгляд с Чигана на Кешу и протянул капризно: "Кешик! Ни-понял я, кто эт-тут вякнул ток-что?"
   Кеша пожал толстыми плечами, еще раз обвел взглядом парней.
   "Кешик, ты их знаешь?"
   "Нет".
   "Ну, тогда пусть они идут отсюда, да?"
   "Пусть идут. Не держу", - сказал Кеша спокойно.
   "Э-э!.." - угрожающе произнес Чиган, склонив голову набок, двинулся на Виталю. Рубль выразительно посмотрел на Тучу, вынул пакет из подмышки, запихнул его, втянув живот, за пояс. Туча, широко шагнув, встал у Чигана на пути, положил ему руки на плечи. Вера, разведя руки в стороны, стояла в дверном проеме, носком туфли удерживала дверь.
   Виталя скривил лицо в ухмылке и двинулся на Чигана: "Ни-и-понял! Кому тут возбухнуть захотелось? Кто тут совсем страх потерял?" Чиган сунул руку в карман, сжал рукоятку Вальтера. Рубль сделал шаг, но Кеша небрежно пихнул его локтем в грудь. - Не дергайся". Приблизился Брюс и прислонился к сараю. Кеша заметил Брюса, направил на него указательный палец и негромко, уверенным ровным тоном произнес: "Даже не пытайся". Кеша сунул руку в карман, нащупал кастет. Кеша переводил спокойный, ничего не выражающий взгляд, в котором не было ни злости, ни страха, с Рубля на Брюса, с Брюса на Тучу. Виталя ткнул пальцем в грудь Туче: "А ты, кусок рыхлого сала, отвали-к в сторонку!" Туча отступил, вопросительно посмотрел на Рубля. Рубль, перекрестив ладони перед грудью, помотал головой из стороны в сторону. Виталя оглядел Рубля с ног до головы, задержался взглядом на бугре, выпирающий на животе у Рубля, перевел взгляд на Кешу: "Кешик, шкеты ищут проблем? Они их найдут?" Кеша усмехнулся: "Нет, ребята все поняли правильно. - И обратился к Рублю. - Правда ведь?" Рубль согласно кивнул: "Да, - повернулся к Чигану и Туче. - Уходим".
   Чиган, вскипая, попытался выйти из-за Тучи, Туча прихватил его за рукава.
   "Что ты его загородил? - рявкнул Чиган на Тучу. - Он что, девочка твоя?"
   Чиган отпихнул Тучу и, выпятив грудь, встал перед Виталей.
   "Тебе бай-бай не пора, мальчик?" - спросил Виталя.
   "А тебе какое дело? Ты кто?"
   "На вы! - Виталя двумя пальцами небрежно поддел Чигана под подбородок . - К взрослым надо обращаться на вы".
   Рубль успел перехватить правую руку Чигана, сжатую в кулак. Туча схватил Чигана поперек груди. Чиган рвался к Витале.
   "Извините его", - попросил Туча.
   "Темпераментный какой, чернявый пуделек, а! - Виталя ткнул указательным пальцем Чигану в середину лба. - Кешик, нет, ты видел? Он замахнулся на меня!"
   "Виталя... - сказал Кеша. - Остынь. - Кеша полез большим и указательным пальцем себе в ноздрю, выдернул сразу несколько волосков. - Мы сюда зачем пришли?"
   "Я помню, зачем... - Виталя выставил в сторону раскрытую ладонь вперед. - Но он замахнулся на меня. Нет, эт-ваще! Борзая зеленая поросль. Вчера то-ка вылупились, ште-ль?"
   "Мы извинились..." - Рубль, прихрамывая, подошел к Витале.
   "А ты, инвалидушка-обосранцец, вообще хлебало заткни! - взвизгнул Виталя. - Пока на вторую ногу не захромал..." - и пихнул Рубля обеими ладонями в грудь.
   Виталя перевел злобный взгляд на Брюса: "А ты китайчонок, ште-ль?"
   "Русский", - ответил Брюс без всякого выражения.
   "Вижу, какой ты русский... - нервно хохотнул Виталя. - На Брусли похож. - Виталя указал пальцем на лицо Брюса. - Кешик, смотри-ка, вылитый Брусли! Слышь, Брусли, а вот так ты умеешь?"
   Виталя сделал несколько быстрых шажков в сторону Брюса. Махнул правой ногой по дуге сбоку, целясь Брюсу в ухо. Брюс чуть отклонился, лакированная туфля промелькнула возле его головы, едва не зацепив. Все лицо Брюса покрылось темными каплями, слетевшими с подошвы. Виталя потерял равновесие, неловко взмахнул руками и едва не грохнулся. Кеша с неожиданной для его комплекции резвостью подскочил к Витале, успел ухватить его за воротник.
   "Умею, - спокойно ответил Брюс и растер мокрую грязь по лицу ладонью. - Но не так хорошо, как вы..." - достал носовой платок, приложил несколько раз ко лбу и к щекам.
   "Так, шкеты, - сказал Кеша, придав Витале вертикальное положение и хлопнув его обеими ладонями по плечам, - вы и правда, валите-ка отсюда... по кроваткам. Взрослым людям надо потереть о серьезном..."
   "Да, ребята, идите, - поддержала его Вера, - у нас очень взрослая тема, - Вера присела на корточки. - Ну, кто-нибудь даст мне закурить, наконец?!"
   Рубль, удерживая Чигана, прошептал ему что-то на ухо, повел к квадрату подворотни, махнул рукой остальным. Кеша и Виталя проводили взглядами четыре фигуры, которые скрылись в черноте тоннеля, ведущего на улицу.
   "Верунчик!.. - Виталя повернулся к Вере, которая дремали, сидя в дверном проеме. Ее спина упиралась в дверной косяк, голова свесилась вниз. Вера вытянула правую ногу наружу, красная туфелька слетела с ноги, сумочка валялась рядом. Вера согнула левую ногу, прижала ее с нежностью к животу. Голубая джинсовая юбка задралась, обнажив белую плоть между черными чулками и красными кружевными трусиками. "О-о-о, мля, не спать!.. - Виталя приблизился к двери, уцепил несколько платиновых прядей на голове Веры и резко дернул за них. Вера открыла глаза: "Больно ж, дурак!" - и шлепнула Виталю по руке. Виталя ухватил Веру за волосы покрепче, всей пятерней: "Это еще не больно, сученька! - сощурив злые глаза, процедил Виталя сквозь зубы. - Это я еще ласково с тобой!" - и он раза четыре стукнул Веру затылком о косяк. - Это тебе для бодрости... Просыпайся, профурсетка!" Вера шипела и пускала слюни, вцепившись в запястье Витали острыми красными ноготками.
   Кеша, опустив подбородок и сложив руки на животе, со скучающим видом наблюдал за этой сценой. Сказал спокойно, увещевательно: "Пригласи нас, что ль, в свою нору. А то чего мы на улице торчим, как будто не родные".
   Виталя рванул Веру за волосы, заставив ее подняться. Кеша присел, широко расставив толстые ноги и свесив между ними живот. Взял сумочку, высыпал ее содержимое: пудреницу, зеленые карамельки, упаковку салфеток с надписью Аэрофлот, разноцветные кирпичики с надписью Donald Bubble Gum, мягкие плоские квадратики с надписью ConDom, блестящие щипчики, пилочку для ногтей, пузырек с кроваво-красным лаком. Поворошил кучку указательным пальцем, подцепил за кольцо связку ключей с брелоком в форме сердечка, позвенел ключами и, тяжело ступая, направился вверх по винтовой лестнице черного хода. Виталя пихал перед собой хнычущую извивающуюся Веру. Она, оглянувшись, воскликнула: "Сумочка моя!.." Виталя ткнул Веру кулаком в правый бок, чуть выше поясницы: "Разбудишь соседей, я тебе почки отобью". "Это же Тонелли, она, знаешь скока стоит!.." - проскулила Вера тихо.
   "Ничего... - Виталя усмехнулся и шлепнул Веру по обтянутому узкой юбкой заду. - Резвее будешь подмахивать, заработаешь на новую!.."
  
   Парни шли к воротам. Луч от карманного фонарика, который держал Рубль, метался по утоптанной щебенке с островками старого асфальта. Железные ворота были открыты, желтоватая полоса света лежала косо. Рубль остановился перед воротами, выключил фонарик. Посмотрел на жигули-копейку, припаркованную у афишной тумбы: "Они на этой жестянке приехали?" Брюс кивнул: "У-гу".
   "Так мы их, значит, дождемся?" - спросил Чиган.
   "Само собой... - Рубль с усилием закрыл одну створку ворот, несмазанные петли заскрипели. Брюс подобрал с земли изогнутый спиралью обрывок толстой проволоки, прикрыл вторую створку, погремел засовом, сказал: "Посвети-ка мне..." Рубль включил фонарик, направил луч на засов. Брюс распрямил проволоку и протянул ее через ушки засова, концы проволоки крепко закрутил. Рубль повел лучом по стенам: "Здесь где-то дверь в подвал... Вот она!"
   На двери висел круглый замок. Чиган ухватился за него, подергал, сначала слабо, потом сильнее, уперся ногой в дверь, ржавая дужка вышла из подгнившего дерева, дверь распахнулась наружу. Рубль посветил внутрь фонариком и спустился в подвал крутой лестнице первым. Брюс спустился последним и прикрыл дверь. Рубль поводил фонариком по сторонам и вверх: деревянные клетушки размером каждая с телефонную будку были частично заполнены дровами.
   "В морду мне только не надо светить, да... - сказал Чиган. - Здесь воды по колено... Сколько нам их ждать-то?"
   "Сколько надо, столько и будем ждать, - ответил Рубль. - У нас времени много. Вся жизнь впереди... Туча, ты... как всегда".
   "У-гу".
   "Первым надо рыжего борова свалить, - сказал Рубль. - Губастый пуделек сам растечется".
   "Не суди о противнике по внешности", - возразил Брюс.
   "А я не по внешности сужу. Я чую".
   Рубль поводил фонариком, засунул пакет с деньгами в щель между рейками, потушил фонарь.
   "Ну, вот теперь я тут вообще не вижу ни хрена! - недовольно воскликнул Чиган. - Включи фонарь".
   "А чего здесь рассматривать? - сказал Рубль. - И ори шепотом".
   "Жалко, с нами Мамонта нет..." - сказал Туча, снял очки, завернул их в платок, убрал в карман пиджака.
   "Хорошо, что с нами Мамонта нет... - возразил Рубль. - А то сейчас бы вопли стояли по всему району... А мы тихонько... Быстро, незаметно, но очень больно".
   "Бля, здесь крыса, кажись!.. - воскликнул Чиган. - Шуршит... Ой, я на что-то мягкое наступил!.. Ой, мне за шиворот что-то капнуло!.."
   "Ну-у, разойкался... - со смешком заметил Рубль, - прям как девочка".
  
   Виталя спускался по винтовой лестнице лестнице первым, а Кеша пыхтел за ним, его массивный живот колыхался при каждом шаге, Кеша хмурился, смотрел на свой живот недовольно.
   "Наглеет шмарочка день ото дня, - сказал Виталя, провел растопыренными пальцами по белым кудрям, - Страх совсем потеряла! Займусь-ка ее воспитанием... да пожестче..."
   "Займешься, займешься... - буркнул Кеша, почесал красную шею. - Зря ты с парнями так".
   "Ты о ком?"
   "Ну-у... которые эти... во дворе".
   "А-а, тьфу ты, я уж забыл про них... - Виталя перед дверью на улицу застегнул куртку до горла, поднял воротник. - Тебе, Кешик, их жалко что ли?"
   "Нет, не жалко... И не называй меня Кешиком!"
   "Ну, подумаешь, Кешик, наехал я чуть-слегка на борзый молодняк... Воспитывать таких надо!".
   "Ты не просто наехал, Виталя, ты их унизил. А мужчин нельзя унижать. Тем более перед женщиной. Мужчины такое не прощают".
   "Чи-во?.. Ну, ты и философ!.. Они - шкеты, а она - шлюха. - Виталя распахнул дверь, шагнул в туман, поежился. - Вот и лету скоро конец... пролетело, а я и не позагорал, как следует.
   "Шкеты быстро растут", - Кеша спрыгнул со ступеньки, твердо сжатым кулаком постучал себя по брюху, прислушался к глухому звуку.
   "Ты их боишься, что ли?" - Виталя повернул голову, изогнул бровь.
   "Нет, - Кеша догнал Виталю. - Но все-таки, зря ты с ними так... Они бы сами ушли".
   "Ну, ты и гуманист! Раньше за тобой не замечал..."
   "Я не гуманист. Просто я за справедливость... - Кеша подергал себя за кустистую рыжеватую бровь. - Слышь, Виталь, а ты вот одного из них куском рыхлого сала назвал... А я, что ли, тоже... кусок рыхлого сала?"
   Виталя громко заржал, запрокинув голову: "Нет, Кешик, ты не кусок рыхлого сала. Ты - кусок упругого са..." - Виталя осекся, заметив, как недобро смотрит на него Кеша. - Все-все... извини... пошутил я... Уж и пошутить нельзя?"
   "Не смешно ни хера... - обиженно буркнул Кеша. - И не называй ты меня Кешиком".
   Они шли в молчании. Виталя зацепился носком туфли за осколок кирпича:
   "Блядь, не видно ни хуя. У тебя фонарик есть?"
   "Нет. Зажигалка вот есть", - Кеша щелкнул бензиновой зажигалкой.
   "Тольку от нее..."
   Они подошли к закрытым воротам. Кеша потянул створку на себя, ворота поддались лишь на несколько сантиметров. В щель виднелась слабоосвещенная улица. Кеша провел ладонью по засову, обмотанному проволокой: "Не нравится мне это..." - поднял зажигалку повыше, с озабоченным видом огляделся по сторонам, пламя зажигалки колыхалось на слабом ветру. Кеша закрыл крышечку зажигалки.
   "Ну, теперь вообще ничего не видать, - сказал Виталя. - Зажги!"
   "Нагрелась. Жжется".
   "Дай, я подержу... - Виталя забрал зажигалку у Кеши, щелкнул, поднял повыше. - Давай, разматывай эту хуйню скорей. Время не ждет!"
   "Ты поглядывай назад, а..." - Кеша, сгорбившись, стал раскручивать проволоку. - Во, замотал кто-то... Не нравится мне это!.."
   "Ты, давай, шустрее, не томи", - Кеша потушил пламя.
   "Ну, спасибо, теперь я вообще ни хера не вижу".
   "Так нагрелась сволочь, пальцы жжет".
   "Вот, и я о том... - Кеша наощупь возился с проволочными узлами. - Нет, ну, какой козлина накрутил здесь эту херь?.. Ты там не дремай, посматривай, посматривай..."
   "Да, я посматриваю, посматриваю... - Виталя опять запалил зажигалку. - Хули тут посматривать, если не видно ни хуя! Долго ты там еще?"
   "Огонь чуть повыше... - Кеша сопел, распутывая проволоку. - Я сказал, чуть повыше, смотри, куда светишь. Бля, ты только ухо мне не сожги".
  
   Рубль осторожно приоткрыл дверь на пару сантиметров, прошептал Туче.
   "Туча, ну, ты понял, как всегда, да? Я сейчас распахну дверь, врублю фонарик, и ты сразу летишь вперед, да!..Ты слышишь меня вообще?.."
   "Да, я ж киваю".
   "А я что, вижу в темноте, как ты мне киваешь?!"
   "Да, понял я, понял все..."
   Чиган погладил лежащий в кармане Вальтер, достал пистолет, понюхал затвор, провел пальцем по стволу. Сунул пистолет в карман, пошарил в темноте руками, нащупал шатающуюся доску, подергал ее из стороны в сторону, потянул не себя. Раздается скрип вытягиваемых из дерева гвоздей. Рубль зло прошептал: "Что это?" Чиган прошептал в ответ: "Да, это я тут... досточку себе..."
   "Досточку он... - передразнил Рубль Чигана. - Сейчас весь дом проснется... Досочку, а не досточку, семь раз ты не русский". Чиган глухо хохотнул, и Рубль ткнул его локтем в бок: "Вот поржи еще тут... Самое время... - Рубль приоткрыл дверь, прислушался.
   "Н-ну, п-паехали!" - Рубль распахнул подвальную дверь, включил фонарик, направил луч в сторону ворот. Кеша и Виталя обернулись и сразу зажмурились, выставили ладони перед глазами. Кеша поднялся с корточек, сунул руку в карман, выхватил кастет. Виталя нервно дернул головой вправо-влево, сжал и разжал кулаки. Туча бросился Кеше в ноги, обхватил их обеими руками чуть выше лодыжек, сжал, что есть сил, и, давя плечом под колени, повалил Кешу на землю. Рубль кулаком ударил Виталю поддых, а Брюс коленкой в пах, зажигалка вылетела у Витали из пальцев, звенькнула о стену, Виталя повалился, охнув и согнувшись пополам, завалился на асфальт, как куль, засучил ногами, хватая ртом воздух. Кеша кастетом нацелился Туче в затылок, но попал вскользь в ухо. Кеша попытался вырвать ноги из захвата, но подскочивший Чиган плашмя ударил Кешу по лицу толстой сырой доской, замахнулся, опустил доску Кеше на макушку, доска разломилась надвое. Чиган прыгнул Кеше обеими ногами на живот, ударил пяткой в подбородок: "Да, вырубайся ж ты, наконец!" Туча отпустил обмякшего Кешу, поднялся, прижал ладонь к разорванному, обильно кровоточащему уху. Рубль ухватил скрючившегося на земле Виталю за воротник куртки и рывком поставил на ноги, Чиган вцепился Витале в волосы и прижал к стене. Рубль направил в глаза Витале луч фонарика.
   "Убери!.." - попросил Виталя, жмурясь и кривя губы.
   Рубль, оскалившись, прижал светящий фонарик к нижнему веку Витали, надавил фонариком на глазное яблоко, Виталя нервно задергался, громко задышал. Рубль сказал: "Слышь, ты в центре быкуй, может, там ты - основной. Но здесь - Фрича, и здесь ты никто. Появишься еще раз, мы тебя зароем. А приведешь кодлу, мы Космос и Зеленку подымем, и тебя зароют вместе с кодлой. И кусты сверху посадят! Понял? Не слышу?"
   "Понял..."
   "Я же говорил, - улыбнулся Рубль, - что он растечется".
   "Но врезать ему все же еще надо бы... - сказал Чиган. - А то другану его знатно вломили, а надо по справедливости... Дай-ка я ему пару раз... отпусти его".
   "Валяй", - Рубль отступил на шаг. Виталя прикрыл голову руками. Чиган пнул Виталю в грудь и отошел в сторону: "Полубаб не интересно бить!.. Брюс, ты?"
   Брюс приблизился к Витале, натянул капюшон до бровей: "Когда ты... Нет, извините, вы... Когда вы показывали мне маваши-гери, то вы кое-что сделали неправильно... Во время удара вы поднялись опорной ногой на носок. Это очень грубая ошибка! Поэтому вы не смогли удержать равновесие. А надо вот так..."
   Брюс по кругу ударил Виталю подъемом стопы по уху, Виталя завалился набок и сжался в комок.
   "Ну, у-сё? Па-шли?" - Чиган
   Туча возился с проволокой на засове: "Ну, ты, Брюс, и замотал. Профессионально! Как будто всю жизнь этим занимался".
   Ворота открылись. Занимался рассвет. Кеша встал на карачки, замычал, замотал головой, роняя кровь из носа. Виталя глухо стонал, лежа на боку.
  
   Перешли через улицу, Чиган, проходя мимо Жигулей, разбил каблуком передние габаритные огни, харкнул на ветровое стекло, подобрал осколок кирпича, замахнулся. "Тачка-то при чем?" - удержал его Рубль. - Стоп! - и Рубль хлопнул себя по животу. - Пакет забыл..."
   Вприпрыжку он внесся в подворотню. Кешу рвало тушеной капустой и котлетами, из носа свисали кровавые сопли, Кеша поднял голову, посмотрел на Рубля мутными отекшими глазами. Виталя сидел у стенки, обхватив голову руками. Рубль спустился в подвал с горящим фонариком, извлек из щели пакет. Поднялся из подвала, споткнулся о верхнюю ступеньку, выронил пакет. Половина купюр шуршащей волной высыпалась из пакета. Кеша и Виталя посмотрели на купюры изумленно. Рубль сделал вид, что хочет ударить ногой Виталю, Виталя съежился. Рубль остановил ступню у его головы и слегка пихнул, оставив на лбу грязный след. Выскочил за ворота, припустил рысцой, на бегу запихивая пакет за ремень.
  
   Два
  
   Рубль медленно повернул ключ в замке, и осторожно потянул на себя дверь, замер, прислушался. Не включая свет в прихожей, на ощупь снял кроссовки и на цыпочках, едва прикасаясь пальцами к стене, пошел по темному коридору в сторону своей комнаты. Резко открылась дверь родительской спальни, и Рубль замер. "Не шухерись, не сплю, - раздался тихий голос отца. - Иди на кухню, покалякаем". Рубль, понурив голову, зашел на кухню, включил свет. Следом прошлепал тапками отец, уселся на табуретку, придвинув ее к столу, запахнул полосатый халат, налил в граненый стакан минеральной воды из бутылки Боржоми, выпил воду в несколько глотков, стукнул дном стакана о столешницу, скрестил руки:
   "Н-ну?!"
   "Чи-во?.." - Рубль подпер стенку плечом.
   "Как ты докатился до жизни такой?"
   "В смысле?.."
   Отец вздохнул: "Думаешь, я такой дурак и до сих пор ничего не знаю?.. Да, уже весь район знает, что младший Григорюк по ночам паленую водку ханурикам толкает".
   Руль долго смотрел в глаза отцу. Понял, что отпираться бессмысленно: "Ну, во-первых, не паленую, а фабричную, хорошего качества. Во-вторых, не ханурикам, а вполне... приличным людям. Ханурикам ночные цены не по карману".
   "Деловар крученый!.." - отец ехидно усмехнулся.
   "Весь в тебя".
   Отец положил кулаки на стол, сжал их, разжал, побарабанил пальцами по столешнице:
   "Сынуля ты мой... - отец шумно выдохнул. - Наш участковый ведь тоже в курсе... Он до сих пор не сочинил рапорт только из уважения ко мне. Но эта отсрочка до поры до времени... рано или поздно... - отец поиграл желваками на лице, посмотрел на сына исподлобья. - И тогда... Мало, что придется тебя отмазывать... и мне это влетит в копеечку... так еще и мои дела могут пострадать... А вот этого я никак допустить не могу!"
   Отец резко поднялся, Рубль вздрогнул. Отец, подойдя вплотную, занес руку, Рубль зажмурился. Отец усмехнулся и мягко опустил ладонь на плечо сына: "Жди меня у подъезда. Кое-что покажу тебе..."
   Отец вышел на улицу, одетый в джинсы и темную ветровку. Придержал дверь, чтобы она не хлопнула. Поманил сына пальцем и двинулся к ряду сараев. Отпер навесной замок на одном из них, дернул за шнурок, на потолке загорелась лампочка без плафона, висящая на проводе. "Сынуля, ты хочешь самостоятельно зарабатывать деньги? - отец снял с гвоздя лобзик, с полки достал ручную дрель, и положил их на верстак. - Вот инструмент. - Указал пальцем на стопку фанеры. - Вот материал. А это твои лекала, - кинул на стол кухонные доски в форме рыбок, поросят, фруктов, грибов. - Посмотрел на сына выразительно. - Начинать можешь хоть сейчас. А мой швагер будет толкать на Шишкиной горке. Маленькие досочки по три рубля, большие по пять. Ему половина, тебе половина. За вычетом цены на материал. А за идею я с тебя ничего не возьму!" - и отец улыбнулся, довольный.
   "Шутишь, па?" - Рубль сложил руки на груди, посмотрел угрюмо.
   "Ничуть. Хочешь рубить капусту, вот тебе для зачина".
   "Ты же сам говорил, что руками деньги зарабатывают только лохи".
   "И сейчас так скажу... Но!.. Эти досочки, они ведь только для начала... - отец уселся на березовый чурбан. - Комуняки разрешили частные бизнесы открывать... Да, да, чего удивляешься!.. Ты же газет не читаешь, Время не смотришь, а иногда стоит... Пока можно только семейные кооперативы заводить. Я регистрирую такой на днях. Но рано или поздно, а, скорей всего, рано, разрешат открывать и большие фирмы. Как в Америке! Все к тому идет, нельзя бесконечно энергичных людей в чулане запертыми держать... - отец похлопал себя ладонью по шее. - Вот тогда-то мы и развернемся! Будешь сначала работать на меня. А потом и свою фирму откроешь. Я помогу... Сейчас хорошее время наступает для таких, как я... Ну и для таких, как ты... Можно будет широко развернуться, высоко подняться. Деньги делать на всем, из воздуха, лопатищами их грести. Причем совершенно легально. А это важно... Ты, думаешь, мне легко столько лет в напряжении жить? Ждать днем и ночью: а вдруг, что откроется, а вдруг, кто стуканет... Я ведь здорово рискую, чтоб у нас все было, у тебя, у матери, у Алиски. Чтоб еда хорошая была, вкусная, а не совковая дрянь. Чтоб одевались не как чмошники колхозные, а как белые люди на Западе... Но пора уже выходить из подполья, там крыс слишком много. Надо цивильно дела вести, как в капстранах... А пока до этого далеко, не стыдно и руки напрячь. Это не калечит. Иногда даже полезно. Я, как демобилизовался, на судоремонтный завод устроился... учеником сварщика, за гроши... Года полтора вкалывал!.. И не жалею о том".
   Рубль взял в правую руку лобзик, с грустным видом посмотрел на него, потрогал подушечкой указательного пальца туго натянутую пилку.
   "И никаких ночных шляний, - твердо сказал отец. - К девяти вечера, чтоб дома, как штык".
   "Ну-у, па-а-а-п!.."
   "Не папкай!.. Ладно, так и быть... в десять".
   "Я уже большой".
   "А вот это ты видал?! - отец сунул под нос Рублю бугристый кулак. - Видал?.. Он тоже большой!" - отец весело подмигнул сыну, разжал кулак, крепко хлопнул Рубля по плечу и шагнул к двери. У порога обернулся: "А корешки твои, они шпанята мелкоплавающие. Пусть занимаются своими жидкими делишками. У них родители неудачники, и сами они вырастут такими же неудачниками. Тебе с ними не по дороге. Ты ж мой сын! Ты - Григорюк".
  
   Три
   Небо стало серым, накатила хмарь и смурь. Туча застегнул пиджак на все четыре пуговицы, конец шарфа перекинул через плечо. Марлевая повязка охватывала голову Тучи, проходя под подбородком и венчаясь на макушке бантиком; с левой стороны под повязкой виднелась подушечка из ваты. "Зашивать пришлось?" - спросил Брюс, он сидел верхом на стволе поваленного дерева, капюшон болоньевой куртки закрывал пол-лица. Свежесрубленные ветви усеивали землю вокруг. "Я к врачу не ходил. Само зарастет", - ответил Туча. "Хочешь, моя бабушка посмотрит?" - предложил Брюс. "Все нормально..." - Туча махнул рукой. "А мне отец комендантский час установил, сказал Рубль, вжикнув застежкой-молнией на красно-белой куртке. - Это у него временный заскок. Но пока я с вами только до десяти вечера..." Через деревянный покосивший забор перелез Чиган, зацепился штаниной за шляпку гвоздя, раздался хруст разрываемой ткани. Чиган осмотрел прореху: "Фигня! Все равно пора новое шмотье закупать... - Чиган поднял воротник глянцево-черной кожаной куртки, приталенной, с широкими плечами. - Идем вместе в Автоматы к фарце, у них там такие девки четкие! Фигуристые, модные, блестючие... - Чиган снял солнечные очки посмотрел на трещину в стеклышке. - И очки надо новые!" Рубль ухмыльнулся: "Пляжный сезон закончился. Зима близко..." Рубль поставил ногу на свежий пенек, раскрыл нож, метнул его сверху в пенек, понаблюдал, как вибрирует рукоятка, выдернул нож, сложил с резким щелчком.
   Двери двухэтажного кирпичного дома распахнулись, вышел дед со стулом в руке. У стула одна из четырех ножек была отломана, но дед прислонил стул спинкой к стене, уравновесил стул, осторожно присел на него, выудил из-за пазухи черную пластмассовую коробочку, вытянул из коробочки серебристую антенку, крутанул большим пальцем колесико сбоку коробочки, раздался шипящий звук, перебиваемый отрывистой речью, дед поднес коробочку поближе к уху и стал с наслаждением слушать хрипы и свист.
   С десяток автомобильных покрышек были вкопаны в землю, формируя забор, Чиган прошелся по пружинящим под его стопами покрышкам, уселся на ствол, лицом к Брюсу: "Брюс, твоя Плакса все-таки нашла себе постоянного хахаля. Потерял ты ее сердце навсегда..." Брюс не изменился в лице: "Она такая же моя, как и твоя. Нашла, так и на здоровье". Чиган завел руки за голову, сцепил пальцы в замок, шумно зевнул, пропел высоким голосом: "Сердце красавицы склонно к измене... и к перемене, как ветер в мае... - И пояснил, как бы извиняясь. - Я эту песенку по радио услышал!.." Рубль усмехнулся: "Песенка... Это из Риголетто, балда. Великая опера! Нас с отцом мать затащила на гастрольный спектакль, дико модный, ленинградский... Тягомотина та еще!" Чиган улегся спиной на ствол, развел руки, ища баланс: "А знаете, с кем Плакса теперь?" Брюс пожал плечами: "С таким же плаксой, как и она, наверное..." Рубль присел на край пня: "Только не говори, что он тоже коротышка, как и Брюс. Ой, Брюс, извини, я не хотел!"
   "А может, ей только мелкие нравятся? - сказал Рубль. - Ой, Брюс, извини, опять сорвалось! Ну, ударь меня!.."
   "Да, иди ты..." - Брюс запахнул куртку поплотнее.
   "Нет, - Чиган помотал головой. - У нее теперь такой конь здоровенный... Бичепсы, как дыни!"
   "Бицепсы, балда", - поправил Рубль.
   "Помните, в Юрмале мы базлали с речниками. Ну, из речного училища, радисты-мотористы..."
   "Это которых мы чуть было в лесочке не отмудохали?" - спросил Рубль.
   "Ну-у... или они нас... Так вот, иду я мимо остановки, смотрю, наша Плакса... с этой своей подругой тупой... Тамара - на жопе сало!.. Ну, да... Стоят и обжимаются с двумя этими морячками..."
   "Речниками?" - уточнил Рубль.
   "Да, один хрен, плавают!.. Не перебивай... Жмутся они. Плакса, как меня заметила, еще сильней к парню сиськой прижалась. Он хоть и здоровый, но она его все равно на голову выше... Сиськой прямо в нос ему ткнулась, тот чуть не брякнулся от счастья... Прижалась и на меня типа не смотрит, а сама глазом косит. И вид такой довольный, глаза масляные. Чует, что скоро ей ноги раздвинут, вот и довольная".
   "Вот, мамаша их засечет, - сказал Рубль, - она ей раздвинет. Заодно и парню чего-нибудь раздвинет".
   "Не засечет. Они на автобусе уже укатили, наверное. Автобус уже появился из-за поворота..."
   "А какой автобус, Чиган?" - спросил Рубль настороженно.
   "Двойка. Какой же еще? У нас тут разве другие автобусы останавливаются?"
   "Это который до Грависа идет?"
   "Ну, да. Ты сам как будто не знаешь!"
   "А в какую сторону автобус ехал?" - Рубль поднялся с пенька.
   "Вот в сторону Грависа и ехал. В какую еще сторону он мог ехать, если из-за поворота вывернул..."
   "Чиган, ты вроде ж не дурак?"
   "А что?"
   "Хрен через плечо! В Грависе - общежитие у речников".
   "О, бля! А я и не подумал..."
   Воцарилась напряженная тишина, парни переглядывались, Рубль первым нарушил молчание:
   "Такси надо брать!.. А-то Плаксе сейчас пол общаги ноги раздвинет".
   Зашли в соседний двор, Рубль поднял крышку деревянного ящика для песка, разворошил песок, вытянул по одной пять коротких арматурин, обмотанных с одного конца изолентой, раздал всем по одной, себе взял две. "Почему пять?" - спросил Туча. Рубль молча повернулся и пошагал со двора, держа обе железки в левой руке.
   Они прошли вдоль забора из почерневших от времени досок. Рубль толкнул калитку, поднялся по ступенькам покосившегося крыльца. Кнопка звонка была оторвана, из дырки торчали синий и белый проводки. Дверь оказалась не запертой, она распахнулась сама, когда Рубль стукнул в нее кулаком. Мамонт попался им навстречу в коридоре, освещенном тусклой лампочкой, в котором пахло подгнившим деревом и кислой капустой. Мамонт был в полосатых трусах и дырявой майке, его башка была неровно выбрита, где-то остались длинные волоски, где-то краснели свежие порезы. Мамонт имел сонный вид, а лицо его пересекали розоватые следы от скомкавшейся наволочки. Мамонт держал в руке алюминиевую кружку. Он смотрел угрюмо, но без удивления. Заметив арматурины, перекосил лицо. Жадно отхлебнул из кружки, по его щекам, подбородку и шее потекли струйки простокваши. Он почесал живот через майку, произнес хрипло: "Ну, чего?" Туча и Чиган смотрели на Мамонта из-за плеч Рубля. Брюс, прислонившись к стенке, изучал узор из трещин и пятен на потолке. "Ты нам нужен", - ответил Рубль. "С каких пор понадобился?" - зевнул Мамонт. "Минут пятнадцать как", - ответил Рубль и протянул Мамонту арматурину. Мамонт взял железку, повертел ее, как пропеллер: "Ничего, если я штаны надену?"
   Пока шли к шоссе, не сговариваясь, позасовывали арматурины в левые рукава. Придерживали концы железок полусогнутыми пальцами. Махали при ходьбе только правыми руками, а левые были плотно прижаты к бокам.
   Став у края шоссе, Рубль поднял правую руку с вытянутым вверх большим пальцем. Волга с зеленым огоньком притормозила, но шофер, вглядевшись, тут же нажал на газ. "Стремные мы... Сделайте лица попроще, - сказал Рубль и, подумав, добавил, - Чиган и Туча, зайдите-ка за вон ту будку. Мы поедем на первой тачке, а вы ловите вторую. Только выходите не у самого общежития! А за квартал хотя бы..." Чиган махнул рукой: "Ну, не совсем же мы дебилы!.." Чиган и Туча спрятались за деревянную квадратную будку с выбитыми стеклами. Рубль заметил в ряду грузовиков оранжевый Москвич и поднял руку. Машина притормозила, Рубль, нагнувшись, заглянул в открывшееся оконце: "До Грависа". Молодой лысеватый мужчина стрельнул глазами по Рублю, Мамонту и Брюсу: "Синенькую, - прищурился, - и деньги вперед". Рубль протянул сложенную вдвое купюру, водитель цапнул ее, сунул за солнцезащитный козырек, украшенный вырезкой из журнала: чернокожая девушка в белом купальнике на фоне пальмовой рощицы. Поднял со щелчками два черных пальчика-блокиратора на передней и задней дверях. Рубль уселся на переднее сиденье, верхний конец арматурины резко уперся в подмышку, Рубль зашипел от боли. Туча и Мамонт неловко втиснулись на задние сиденья. Водитель с озадаченным видом посмотрел на левый рукав куртки Рубля, оглянулся назад, но, ничего не сказав, тронулся с места. Всю дорогу он опасливо косился на Рубля, тревожно поглядывал в зеркало заднего вида, на котором болтался чертик, сплетенный из прозрачной капельницы. Когда машина неслась по лужам, из-под колеса веером разлетались брызги.
   Когда машина пронеслась мимо судоремонтного завода, где на гигантских стапелях чернели могучие выпуклые борта кораблей, взлетела на мост и свернула по шоссе за огромные штабеля из желтых стволов сосен с ободранной корой, возвышающиеся у реки чередой холмов, Рубль указал рукой влево: "Вон за той автостоянкой". Протянул водителю еще одну пятерку: "За умелую и быструю езду". Водитель, проводив взглядом удаляющиеся фигуры парней, вздохнул с облегчением, скомкал пятерку, кинул ее в бардачок, сердито хлопнул крышкой и процедил сквозь зубы: "Щенки сопливые!.. Туда ж еще!.."
   Присели на корточки у черной цистерны, размещенной на широких стойках из серых цементных блоков, стали следить за потоком машин. Газель с открытым фургончиком притормозила, свернула к обочине. Распахнулась левая дверь, на траву выпрыгнули Чиган и Туча.
  
   Тамара откинулась на спинку железной кровати, манерно отвела руку с дымящейся сигаретой назад, запрокинула голову, прижав к губам эмалированную кружку с портвейном; розовая капля сбежала по подбородку; Тамара подтерла каплю, направила томный взгляд на курносого конопатого парня с оттопыренной нижней гбой. Плакса сидела на краешке кровати, теребила в руках конфетный фантик, испуганно посматривала кругом, хлопая ресницами. В середине комнаты стояли вплотную к друг другу шесть табуреток, на них была накинута простыня в голубую полоску, на простыне - горка пряников вперемешку с мармеладом и зефиром, несколько початых зеленых и голубых бутылок, граненые стаканы и эмалированные кружки. Двенадцать парней впритирку сидели на пружинных кроватях, с довольными ухмылками разглядывали девушек.
  
   Ветер дунул в лицо, бросил в лицо пыль, пыль поднялась, окутала лица, захрустела на зубах. Прошли, сдвинув кепки на затылки, вдоль забора из рифленой жести, свернули за приземистое краснокирпичное строение с железными воротами и покатой шиферной крышей. "Вона!.." - Чиган указал на четырехэтажное здание из серого кирпича. Постояли за кустами, за ветками. Тени листьев дрожали на лицах. Чиган, Туча и Мамонт по-быстрому перекурили, нервно затягиваясь. Бросили окурки под ноги, дернули за козырьки кепок, сдвинув кепки на глаза, отвели ветки в стороны.
  
   "Мы что вам, шлюхи, что ли?!" - возмущенно бросила Тамара в лицо парню с острыми ушами и скошенным подбородком. "Ну, да... - ласково улыбнулся парень, склонив голову на бок, как дружелюбный пес. - А кто ж вы еще такие?" - и положил ладонь Тамаре на бедро. Тамара отпихнула парня: "Разогнался!.."
   Плакса икнула, скатала конфетный фантик в шарик и осторожно положила его на край табуретки. Фантик покатился и упал Плаксе под ноги. "Извините!.." - промямлила Плакса, нагнулась за шариком, а когда подняла голову, то увидела перед носом протянутую руку с кружкой, полной пузырящегося шампанского. Глянула поверх кружки. Плаксе улыбался парень со сросшимися бровями: "Хлебни, подруга! Расслабься... Смотри, какую полянку для вас раскатали!"
  
   Распахнули синие двери, направились по выложенному кафельной плиткой полу, мимо вахтерской будки из дерева и прозрачного пластика к металлическому турникету. Пожилой мужчина посмотрел строго поверх раскрытой газеты, приподнялся с сиденья, поправил роговые очки, хрипнул сердито: "Куда?! А, ну, куда?.." Рубль прошел через турникет последним, не оборачиваясь, бросил: "К друзьям. На день рождения", - прикрыл за собой двери со стеклом-морозко. "Назад!.. Милицию вызову!" - крикнул им вслед вахтер.
  
   "Поедешь, поедешь ты домой! Попозже... У нас ведь правило такое... - разъяснял курносый шатен Плаксе, приобнимая ее за плечи. - Если с девчонкой настоящее чувство, любовь, шуры-муры... то в общагу ее не ведут... встречаются там где-нибудь... в других местах... А если привел девчонку в общагу, то все... мы ее пускаем на хор!.. Ну, правило такое, что я могу сделать. И те, кто вас привели сюда, они ведь знали об этом... Гады, они, конечно! Подставили вас... - Парень утер большим пальцем слезы, которые катились у Плаксы по щекам. - Мне тебя даже жалко. Но помочь тебе я не могу. Ну, правило такое у нас - на хор". Плакса всхлипнула, проскулила: "Н-ну, п-жал-ста!.." Плаксе жгуче хотелось повернуть голову вправо, туда, откуда доносились хрипы и сопение, но было Плаксе страшно. Курносый протянул ей кружку: "На, выпей, дурочка! Легче все пройдет... Вон посмотри на свой подружку. Ей уже хорошо! Бери пример..." Плакса перевела взгляд вправо, с ужасом уставилась на кровать у окна. Кровать шаталась и скрипела. На кровать лежала Тамара с задранной до пупка юбкой, ее крепкие ноги, обутые в туфли на высоких каблуках, вздымались вверх. Белые трусики и лифчик валялись на полу. За щиколотки Тамару держал один из парней, сладострастно щерился, приоткрыв рот; другой, со спущенными до колен штанами, дергался у Тамары между ног. Лицо Тамары закрывали спутанные пряди каштановых волос. Тамара охала, вцепившись руками в железные прутья кроватной спинки; жирные, блестящие от пота, груди ритмично сотрясались; между грудей золотилась цепочка с кулоном в форме бабочки. Несколько парней сгрудились вокруг, плотоядно пялясь на женское тело. Крохотные часики с металлическим браслетом на запястье Тамары позвякивали, стукаясь о спинку кровати. Ветви, густо усеянные темными листьями шкрябали оконное стекло, полностью перекрывая вид из окна.
   Курносый крутанул колесико кассетного магнитофона Весна, увеличивая громкость, обхватил Плаксу за талию левой рукой, прижал к себе, а правой потянулся к вырезу на блузке. Плакса дернулась, но подскочили два парня, один схватил ее за голени, другой за запястья. Втроем повалил на кровать, пружины резко скрипнули, Плакса взвизгнула, курносый открытой ладонью пару раз жестко ударил Плаксу по щекам, прошипел нечто неразборчивое в покрасневшее ухо.
  
   Прошлись, напрягая слух, по первому этажу, вдоль нумерованных дверей. "Ну и где их искать?" - спросил Туча. Чиган пожал плечами, озадаченно огляделся, почесал лоб. Рубль сказал: "Включаем чуйку!" - махнул рукой Взбежали вслед за ним по широкой лестнице на второй этаж. Из дальнего конца коридора неслись слабые звуки музыки. Чиган лирично подпел тенором: "Фром су-увени-ир ту... су-увени-ир...", - и большим пальцем тыкнул в сторону, откуда звучала песня. Приблизились к дверям из крашенной в синее фанеры, чуть согнули ноги в коленях. Сквозь музыку пробивался звук нескольких голосов, один - девичий. "Здесь, - сказал Рубль и надавил на дверную ручку, но дверь не поддалась. - Только не тормозить. Все по-быстрому. Валяем всех жестко и уходим". Туча отошел к противоположной стенке, выудил из рукава арматурину, оттолкнулся от стены, с шумным выдохом ринулся на дверь, впечатался в нее плечом. Дверной косяк хрустнул, дверь резко распахнулась, Туча с грохотом растянулся на полу между двумя рядами металлических кроватей, сшиб табуретки с выпивкой и закуской, запутался в залитой портвейном простыне.
   Когда железо ударяло по мягким тканям тела, кожа лопалась, раскрывались на телах расщелины, розовые, блестящие, как клоунские улыбки, и вмиг эти расщелины наполнялись до краев алой кровью; кровь переполняла раны, перекатывала через края, стекала струйками по коже. Рев и хрипение заглушали звуки музыки, Чиган крутанул колесико на магнитофоне до упора: Фром сувенир, ту сувенир!..
   Вытерли железки о простыню: кровавые резкие штрихи легли поверх синеватых округлых пятен от крепленого вина. Закатали железки в газетные листы, найденные на прикроватной тумбочке, засунули свертки подмышки. Чиган пнул напоследок кого-то стонущего, изгибающегося на полу, в крестец. Тамара оправила розовую юбку, застегнула лифчик, натянула желтую майку с цветочным узором, выложенным зелеными, фиолетовыми и красными блестками, накинула короткую курточку, прошлась по волосам десятью расщеперенными пальцами, формируя прическу. Зареванная Плакса, поднявшись с кровати, застегнула блузку, сняла со спинки стула серый плащик. Осмотрела комнату, подошла к курносому, который сидел у стены и удивленно рассматривал свои окровавленные бедра, предплечья и бока. Скула его была рассечена горизонтально, а взгляд был мутен. Плакса присела напротив курносого на корточки, левой рукой ухватилась за ножку кровати, замахнулась правой, рука молниеносно описала длинную дугу, ладонь шлепнула курносого по уху, голова его мотнулась, затылок вскользь ударился о стену, стену забрызгали кровяные капли. Курносый завалился набок, прикрыл голову руками. "Подача у тебя, что надо, отработана!" - одобрительно сказал Рубль и протянул Плаксе руку. Плакса повернула к Рублю раскрасневшееся лицо, сжала протянутую ладонь, поднялась рывком, посмотрела на Рубля пристально. Рубль шмыгнул носом и отвел взгляд.
   Сбежали по лестнице на первый этаж, двинули по коридору к выходу. Навстречу вилял пьяный курсант. Уставился на них: "Э-э, чего?!" Мамонт рванулся было к нему, рыкнул, недобро ощерясь, курсант отшатнулся, ударился лопатками о стену, но Чиган и Туча удержали Мамонта, схватив его за плечи. Плакса приобняла Тамару, желая утешить: "Том, а!.. Ты..." - но Тамара грубо ее отпихнула: "Да, пошла ты... О себе поволнуйся!"
   Закрутился, металлически повизгивая, турникет; вахтер выскочил из своей будки: "Сейчас милицию вызову!" Чиган показал ему средний палец: "Да, уж вызови ты ее, наконец".
   Хлопнули дверью, сбежали с бетонных ступенек крыльца, свернули за высокие кусты. Проходя мимо широкой ямы в асфальте, огороженной деревянным заборцем с красными ленточками, побросали арматурины в грязевую жижу на дне ямы. "Часики потеряла! - спохватилась Тамара. - Ой, и цепочку!" - оглянулась на здание общежития. "Забудь, - бросил ей Чиган, - веселей шевели булками". Рубль шагал впереди, держа Плаксу за руку. Плакса на высоких каблуках семенила следом. "Если этот попугай и вправду мильтонов вызовет, то они приедут минут через сорок..." - сказал Туча, пыхтя позади всех, его щеки раздувались, он истекал потом. "Ноги в руки!.." - крикнул Рубль, кинув быстрый взгляд назад. Оглянулись: из окон общежития, с первого и вторых этажей, выпрыгивали курсанты, натягивая на ходу майки и застегивая пряжки ремней. "Ой, бля!.." - выдохнул Чиган и припустил, обогнав всех метров на пять.
   У Плаксы на бегу сломался каблук, она скинула обе туфельки, прижала их к груди и снова вцепилась в руку Рубля. Туча, задыхаясь, бежал последним. Они подоспели к остановке, когда двери автобуса уже начали закрываться. Чиган уперся ладонями в створки задней двери, придержал их. Заскочили в салон, дверной механизм зашипел, бежавший первым курсант вцепился в поручень, створки дверей сжали его плечи. Чиган пнул курсант пяткой в лицо, парень разжал кулаки, грохнулся спиной на асфальт; двери закрылись, мотор заурчал сильнее, автобус набрал скорость.
   "Не расслабляемся! - сказал Рубль; оглядел испуганных пассажиров, пассажиры стали отводить в глаза, уткнулись в газеты, уставились в окна на проплывающие мимо серые коробки домов. - Через пару остановок выходим..." Плакса посмотрела на Рубля влюбленно, сильнее сжала его ладонь, прижалась к нему плечом. Рубль подмигнул девушке, и она смутилась, стала нервно поправлять пряди волос.
   Выскочили из автобуса за мостом через железнодорожные пути, пересекли пустырь, заросший лопухами и снытью, углубились в лабиринт тропинок между садовыми домиками, вышли к притоку реки с лентами камыша по обеим берегам, увидели вдалеке узкий деревянный мостик. За мостиком серели руины заброшенных складских помещений. "А мы вообще... где?" - спросил Туча, переводя дух и утирая лоб кепкой. "А я свою кепку посеял..." - ухмыльнулся Чиган. "А я - тоже!" - в тон ему ответил Рубль. Мамонт надвинул кепку на нос, сказал довольно: "А я недавно башку побрил под ноль, так теперь у меня кепка с башки никогда не слетает". Брюс молча поправил капюшон на спортивной ветровке. Плакса неотрывно смотрела на лицо Рубля, а он старался не встречаться с нею взглядом. Тамара покусывала губы и озабоченно осматривалась кругом. Каблуки ее туфель были целы, но туфли измазались в грязи и один ремешок оторвался. Плакса стояла в грязевой жиже в одних чулках, сжимая в руках туфельки. Плакса не замечала ни холода в ногах, ни сырости, ни грязи; она ловила взгляд Рубля и, один раз поймав его, широко распахнула ресницы и потянулась к Рублю всем телом. Рубль озабоченно огляделся по сторонам, как бы ненароком отступил от Плаксы на полшага, выпустив ее ладонь, поднял палец вверх: "Слышь-те! - Вдалеке прозвенело. - Трамвай... Куда-нибудь, да приедем". Чиган первым двинулся в сторону звонка: "Только как бы нам обратно не приехать..."
  
   Проводили девушек до входа во двор Плаксы. Тамара попросилась заночевать у подруги. "И как я только маме это объясню?" - Плакса осмотрела свои грязные ступни, чулки были порваны и заканчивались на щиколотках. "Придумаем что-нибудь, - ответила Тамара. - У меня опыт большой... В смысле, отмазки придумывать".
   Чиган, Мамонт и Туча решили перекурить возле афишной тумбы на углу. Сигарета нашлась только у Мамонта - одна штука примы в надорванной, поистерханной пачке. Курили, пуская сигарету по кругу. Рубль и Брюс, сунув руки в карманы, встали чуть поодаль, с наветренной стороны. "Отвык я от таких..." - заметил Чиган, принимая дымящуюся сигарету у Тучи. "Ну, так и не переводил бы курево зря, буржуин... - сказал Мамонт. - Мне бы больше досталось. - И повернулся к Рублю. - Бля буду, Плакса в тебя втрескалась!" Чиган ухмыльнулся: "Она у нас такая... любвеобильная. То в одного, то в другого". Рубль с легкой досадой отмахнулся: "Да-ну-вас..." Брюс задрал голову, завороженно глядел на рыжеющие кроны деревьев, колышимые прохладным ветром: "Осень". Туча вздохнул: "Опять лето пролетело, я и не заметил..." Чиган кивнул: "Вы сколько раз успели искупаться? Я - полтора". Туча ответил: "Полтора раза нельзя искупаться. Или один или два". Чиган протянул длинный окурок Туче: "Включай ты юмор иногда, математик хренов! - и похлопал Тучу по плечу. - Если я, допустим, только яйца в море помочил? Это за сколько считается?.. Чисто за половину, вот так-то..."
  
   **
   На рабочем столе часовщика Шафро, под ярко горящей лампой, поблескивали разнокалиберные пинцеты, щипцы, отвертки, молоточки. Шафро переместил с глаза на лоб цилиндрик с увеличительным стеклом, укрепленный на голове резиновым ремешком. Протянул Фрицлангу круглые серебряные часы на цепочке: "Готово! Через пару лет можно снова почистить. Отличная вещь! Во, как раньше умели делать. А сейчас даже в Швейцарии толком работать разучились..."
   "Да, уж... - согласился Фрицланг, засовывая часы в жилетный кармашек. - Мастеров сейчас мало... Из часовщиков только вас и знаю. Благодарю!"
   Шафро польщенно улыбнулся, поднялся, раскрыл стенной шкафчик, достал литровый штоф с коричневой жидкостью и два граненых стакана: "Примете со мной? Или вы только коньячок? Это самогон..."
   "Да, отчего ж не принять и самогону!" - Фрицланг присел на предложенный стул.
   Шафро налил в каждый стакан на один палец: "Рабочий день закончен, можно и расслабиться, да?.. Самогонка, что надо, проверенная. Я у хуторянина покупаю, а он варит, как для себя. Настаивает на зверобое, мяте, шишках там всяких... Тут и минералы и витамины, и все, вобщем, что надо немолодым организмам". Шафро и Фрицланг выпили одновременно, залпом, стукнули стаканами о столешницу. Шафро вытер губы рукавом свитера, Фрицланг достал белый платок с витиеватой монограммой AF.
   Шафро налил снова - но уже на два пальца, пояснил: "Пить правильно надо так... сначала пятьдесят грам, потом сто, потом сто пятьдесят, потом опять сто... и далее все время - по сто. Фрицланг согласно кивнул, поднес, отставив локоть, стакан к губам. Шафро повернул голову, посмотрел, прищурившись, на большую репродукцию в широкой позолоченной раме, висящую на стене: средних лет усатый полуседой брюнет в белом кителе с красной книгой в левой руке и с дымящей трубкой в правой. Шафро отсалютовал изображению стаканом, выпил вслед за Фрицлангом, кряхтанул, налил в оба стакана на три пальца: "Закуску принесу после третьего... Вы, я знаю, не любите его, - Шафро мотнул головой в сторону репродукции, - и пить за него не станете. Я понимаю... Но я вот выпил! И еще раз выпью!.." Фрицланг вздохнул, отвел взгляд. Шафро взялся за стакан: "У великих людей и ошибки не малые, так я мыслю... Нам-то легко судить, плохой-хороший, а вот нас бы на его место да в то времечко, а!.. Мы бы смогли такой страной рулить, руки не испачкав, а? Злодей, говорят!.. А Македонский не злодеем был? А Юлий Цезарь, а Наполеон?.. А?.."
   Фрицланг хмыкнул, пожал плечами и потянулся к стакану.
  
   Четыре
  
   Бордовый кленовый лист прилип к мокрому стеклу. Ольгерд Фрицланг зажег две свечи в канделябре, выключил люстру, плеснул из граненой бутыли янтарной жидкости в округлый бокал, подержал бокал над пламенем свечи; поднес край бокала к кончику длинного носа, шевельнул ноздрями. Подправил седые усы, сделал крохотный глоток, закрыл глаза. Подошел к окну, за окном темнело, легкий туман имел желтоватый оттенок: два уличных фонаря тускло мерцали в темноте. Посмотрел вниз: по тротуару двигалась коренастая мужская фигура, прохожий, пошатываясь, приблизился к фонарному столбу, обнял его, попытался закурить, уронил пачку сигарет в лужу, шлепнул по луже стопой, давя пачку; и, поскользнувшись на мокрых листьях, шлепнулся на спину. Слетела кепка, обнажая выбритую под ноль голову.
   Прозвенел колокольчик, Фрицланг поставил бокал на зеленое сукно ломберного столика. Прошелся по длинному коридору к входной двери. "Добрый вечер, Ольгерд Адальбертович!" - сказал дворник Андрей, одетый в черный плащ с поднятым воротником; голову Андрея прикрывал черный берет, заломленный набок. К груди Андрей прижимал тонкий черный портфель. "Вы предельно точны, молодой человек, это похвально!" - сказал Фрицланг, щелкнув крышкой серебряных карманных часов.
   Зайдя в комнату, Фрицланг задернул шторы на окне, включил люстру, загасил свечки латунным колпачком на тонкой витой ножке с рукояткой из кости; указал гостю на тяжелый стул с резной спинкой. Андрей уставился на бутылку с янтарной жидкостью. "Арманьяку не желаете? Отменный!.." Андрей сглотнул слюну: "Я, увы, в завязке, Ольгерд Адальбертович!.." - и горестно вздохнул. Осторожно присел на краешек стула; положил портфель на колени, размял пальцы, хрустнув суставами, пригладил сложенными вместе четырьмя пальцами пробор. На лацкане черного пиджака Андрея серебрился значок размером с пятак: восьмиконечный крест, заключенный в круг.
   Фрицланг выдвинул нижний ящик массивного квадратного стола, украшенного резными завитушками. Достал толстый прямоугольный предмет, завернутый в малинового цвета бархатную ткань, положил сверток на край стола, развернул: "Вот..." Андрей привстал, на чуть согнутых ногах, не выпуская из руки портфеля, приблизился к столу. С благоговейным видом провел ладонью по черному коленкору. Рассмотрел вытесненное на переплете изображение: глаз в круге, от круга в разные стороны отходят шестнадцать стрелок, - провел по углублениям оттиска подушечкой указательного пальца. "Листайте, - сказал Фрицланг, - не стесняйтесь". Андрей приставил портфель к ножке стола. Андрей бережно перелистывая плотные желтые страницы, дышал очень медленно и глубоко. "Прекрасная сохранность, как видите!" - нарушил торжественную тишину Фрицланг. "О, да, весьма! Весьма... - Андрей, подцепив ручку портфеля двумя пальцами, положил его на стол рядом с фолиантом; щелкнул пряжкой замка, сунул руку внутрь портфеля. Посмотрел на Фрицланга вопросительно: "А латинский язык?.." Фрицланг с сокрушенным видом развел руками: "Эту книгу, - Фрицланг положил ладонь на страницу, - как ни странно, достать было проще, чем современный учебник латыни... - Фрицланг погладил книгу. - Но и его я вам найду. Обязательно. Не сомневайтесь". Андрей удовлетворенно кивнул, вынул из кармана прямоугольный газетный сверток. С черно-белого фотоснимка широко улыбалась девушка в строительной каске. Андрей развернул газету, отсчитал от толстой пачки купюр три четверти, пододвинул деньги Фрицлангу. Сказал чуть извиняющимся тоном: "В складчину берем. На всем, буквально, пришлось экономить". Пока старик, хмурясь, пересчитывал красные и зеленые бумажки, Андрей внимательно изучал одну из книжных иллюстраций: могучее дерево, ветки которого, вместо листьев, усеивали ромбы, треугольники и круги, а также звезды с тремя, пятью и семью лучами; из дупла на дереве выглядывала оскаленная кошачья морда, а ствол дерева был обмотан цепью. Лицо Андрея приобрело изумленно-восторженное выражение.
   У порога Андрей обернулся, бросил на Фрицланга заговорщицкий взгляд. Зажал отяжелевший портфель подмышкой, сбил край берета на правое ухо, поднял воротник плаща и шагнул за порог. Фрицланг пожал плечами, хмыкнул и с хрустом повернул в замке массивный ключ.
   Мамонт поднялся, осторожно шагнул, нагнулся за кепкой, упавшую в лужу, скрутил кепку двумя руками, выжимая из нее воду. Напялил влажную кепку на бритую башку, произнес: "Б-р-р-р-р!.." - и с сожалением посмотрел на раздавленную в луже пачку Примы. Двинулся, пошатываясь по слабо освещенной улице; левый бок и спина его были испачканы кащицей из мокрых листьев. Под козырьком подъезда на противоположной стороне улицы заметил смутный силуэт мужской фигуры - красный огонек разгорался ярко, поднимаясь вверх, и чуть затухал, опускаясь вниз. Мамонт пересек пустую дорогу, поднял руку, произнес: "Э-э-э..." Но курящий мужчина, отбросил окурок в сторону и поспешно юркнул в подъезд. Дверь громко хлопнула, Мамонт досадливо махнул рукой и повернул обратно. Взвизгнули тормоза, белый Запорожец вильнул в сторону, едва не задев Мамонта, водитель притормозил, пустив машину юзом, машина встала поперек дороги, водитель высунулся из окошка, открыл было рот, но Мамонт схватил осколок красного кирпича и замахнулся. Автомобиль затарахтел громче, водитель дал задний ход, осколок кирпича шваркнул по асфальту перед бампером, водитель дернул машину вперед и, вырулив на прямую, дал газу. Мамонт сплюнул и невнятно выругался.
  
   Света, укрытая до подбородка лоскутным одеялом без наволочки, крепко спала на боку, сложив ладошки под ухом. Света сопела одной ноздрей; ресницы девочки слегка подрагивали. Над ее кроватью склонились двое мужчин.
   Один из мужчин зажег спичку, осветил лицо девочки, девочка шмыгнула носом. На мужчине была майка без рукавов, он был жилист, с болезненно худым лицом и близко посаженными глазами; неровно подстриженная челка доходила ему до широких сросшихся бровей. Мужчина что-то жевал. Спичка потухла, мужчина в темноте передал коробок второму мужчине: "Чиркни..." Спичка вспыхнула, остро запахло серным дымком. Лицо второго мужчины было одутловатым, оно маслянисто поблескивало; редкие пряди сальных волос беспорядочно облипали потную лысину; над и под левым глазом у мужчины чернели кровоподтеки, глаз заплыл и не открывался. Бровастый неторопливо стянул лоскутное одеяло к лодыжкам спящей девочки. Ночная сорочка закрывала ее тело от шеи до колен. Лысый занес руку со спичкой над кроватью и опасливо обернулся на полуоткрытую дверь; из комнаты родителей Светы доносился переливистый храп. "Ну, ты, Джо Одноглазый, - злобно зашептал бровастый, - ты мне спичкой в ухо-то не тычь! А-то я тебя сделаю Безглазым Джо..." Спичка догорала, огонек обжег пальцы, лысый выронил спичку, она упала Свете на шею и тут же потухла; Света недовольно забормотала, заерзала, чмокнула губами. "Точно тебе надо и второй глаз подбить! - бровастый толкнул приятеля в бок. - Дай сюда коробок, мудило..." Он зажег спичку: девочка лежала с закрытыми глазами и приоткрытым ртом, вытянув руки вдоль тела.
  
   Мамонт нацепил наушники поверх кепки, включил плеер: папа-донт-прич!.. - выводил низкий женский голос. Мамонт побрел по улице Маукас вдоль двухэтажных и трехэтажных домов с покатыми жестяными крышами. Дойдя до середины забора, толкнул калитку, присел на верхнюю ступеньку крыльца под деревянным навесом. Капли стучали по жестяным крышам и доскам навеса, ямка, вытоптанная перед крыльцом, была полна водою. Мамонт достал из заднего кармана джинсов ножик с пластмассовой рукояткой в форме рыбки, раскрыл его, поковырял им балясину, несколько раз метнул в нижнюю ступеньку, сложил и сунул обратно в карман. Откинулся спиной на балясину, натянул козырек кепки на переносицу, сложил руки на груди и закрыл глаза. Слушая музыку: бойз-бойз-бойз!.. - провалился в сон.
  
   Бровастый приподнял подол ночной рубашки девочки и задрал его до пухлых колен. Осторожно, перестав жевать и приоткрыв рот, продолжил подтягивать ночнушку вверх, обнажая бедра, живот и грудь. Изо рта бровастого выпал непрожеванный рыбий воздушный пузырь, шмякнулся на бедро девочки, она завозилась, почесала бедро, всхлипнула во сне.
   "Белая такая вся... - прошептал бровастый, поднимая над кроватью шестую спичку. - Как будто светится... Пухленькая... Любишь пухленьких?" Света зевнула. "Да так..." - пожал плечами лысый. По стене, извиваясь, ползла рыжеватая многоножка с длинными усиками. Бровастый прижег насекомое огоньком, многоножка упала на пол, свернувшись в колечко. Отбросив потухшую спичку, бровастый тряхнул коробком, зажег седьмую спичку, глянул, сколько спичек осталось в коробке. Наклонился над кроватью, принюхался, застонал, чуть всхлипнул, всасывая слюну: "А-а, душистая!.." Лысый тоже нагнулся пониже, принюхался: "Кажись, ссаньем несет?.. - отпрянул. - Черт, она ж пердит!" Спичка погасла. "Все пердят, чистоплюй..." - раздался шепот бровастого в кромешной темноте. - Эх, ну и дурак же ты!" - и чиркнул следующей спичкой. "Чо-обзываешься?.. - обиженно протянул лысый и ткнул указательным пальцев в грудь девушки. - Глянь, у нее одна титька больше другой раза в два!" Бровастый усмехнулся: "Тебе не пофиг?" Лысый ответил: "Пофиг, я так просто... Мордашка-то у нее страшненькая..." Спичка погасла. "Ты на себя посмотри, Ален Делон! Какой ты привередливый... То сиськи не такие, то морда. Не смотри на морду ей, газеткой прикрой..." - "Да-не, я ни-чо, я так..." Девочка заворочалась и, когда зажглась спичка, девочка уже лежала на животе. "Зато жопа, глянь, какая! - возбужденно заметил бровастый. - Крепенькая, кругленькая... Орех, а не жопа". Лысый высунул язык: "Мурашками вся покрылась. Холодно ей..." Бровастый хрипнул: "Сейчас согреем".
   Света открыла глаза. Бровастый тут же зажал ей рот ладонью и уже в полной темноте нащупал одеяло, набросил на голову Свете, зашипел: "За ноги держи". Стал наматывать одеяло на голову девочке, она вцепилась в спинку кровати, он стукнул девочке кулаком по пальцам, она рванулась, замычала, засучила ногами.
   "За ноги держи, говорю!"
   "Держу".
   "Плохо держишь".
   В темноте, стукаясь боками о стены и дверные косяки, они потащили Свету через комнату родителей в коридор, Света дергалась и выгибалась, стонала сквозь одеяло, намотанное на голову.
   "Черт, мелкая такая, а сильная!" - лысый пыхтел, напрягаясь, и потел.
   "Кривоногие толстушки, они, да, сильные, - ответил бровастый и ткнул девочке кулаком в живот. - Вот, теперь расслабиться... Куда тянешь, дурак?"
   "Куда, куда?.. Не видно ж ничего..."
   "В умывальню несем, чего ты ее к выходу потащил? На крыльце, что ли, ебать собрался? Вот же балда..."
   Лысый стер пот со лба, понюхал ладонь: "Бухло с потом выходит, скоро отходняк начнется".
   Бровастый нащупал кнопку выключателя, зажглась лампочка. Ногой прихлопнул дверь. Лысый щелкнул задвижкой. Бровастый резко толкнул Свету головой в стену, выложенную зеленоватой кафельной плиткой. Из-за того, что голову накрывало несколько слоев толстой ткани, звук удара получился глухим. Через одну из плиток наискось протянулась трещина. Бровастый нагнул девочку, с силой упираясь ей венозной ладонью в затылок. Девочка лягнула бровастого ногой в живот. Бровастый шлепнул Свету основанием кулака по затылку и тут же одновременно ударил обеими кулаками по почкам. Девочка застонала, ее ноги ослабли и подкосились, но бровастый удержал ее, ухватившись за одеяло и ночную рубашку. Ткань ночнушки с треском порвалась.
   "Ты, смотри, девку-то не убей случайно", - встревоженно зашептал лысый.
   "Не убью, не ссы. Знаю, что делаю... Ты бы лучше помог, чем пиздеть!"
   "Как?"
   "Как-как?.. - передразнил бровастый лысого. - Раскакался, балда! Подтереться не забудь... Одеяло потуже затяни и держи покрепче... Да, не так, балда!.. Как ты держишь?.. Давай, я подержу, а ты первый!.. Вот так надо держать!.. Я ее чуть придушу, она и размякнет. А то ноги так сжала, сучка, что не пропихнуть... Ну-чо-ты-сташь-стылбом. Штаны снимай, мудила!"
   Лысый обиженно шмыгнул носом. И потянул вниз растянутые на коленках синие трикотажные штаны.
  
   Мамонт проснулся от холода. Дрожа, поднялся, издал звук: "Уа-а-а-у... б-р-р-р!" Похлопал себя по бокам, растер руки, попрыгал на крыльце. Доски в ночной тишине скрипели громко. Кассета в плеере домоталась до конца и со щелчком остановилась. Мамонт перевернул кассету на другую сторону и нажал на кнопку: точь-ми, точь-ми, ай-вона фил-ё-бади... - выводил высокий женский голосок. Мамонт увеличил громкость и взялся за дверную ручку.
  
   "Смажь чем-нибудь!" - прорычал бровастый, который крепко держал голову девочки в локтевом захвате и сгибая ее тело пополам.
   "Чем?.." - ноющим тоном спросил лысый, который стоял со спущенными до щиколоток штанами и терся пахом о ягодицы девочки, левой рукой вцепившись ей в бок, а правой теребя свой член.
   "Да, хоть вон тем!.. - бровастый ткнул пальцем в склизкий серый обмылок, валявшийся на решетке водостока. Почувствовав слабину, девочка рванулась, пища и всхлипывая, но бровастый тут же сжал ее голову тощими жилистыми руками, так, что надулись вены, и через слои одеяла пнул острой коленкой в лицо. И злобно зашипел на лысого: То ты гундосил, что терпеть невмочь, а теперь даже вставить не можешь! Что, давно бабу не видел, попадать разучился?"
   "Сейчас-сейчас!.. - с присвистом зашептал лысый, кривя лоснящееся лицо. - Уже наливается... Наливается потихоньку!.."
   "Пока там у тебя наливается потихоньку... - издевательским тоном сипел бровастый, - я в штаны раза три кончу! Зря добро пропадет!.. Держи-ка лучше ты ей голову, а я первый... У меня с похмелюги стояк всегда зверский".
   "П-дажди, п-дажди... - шептал лысый, пот заливал его лицо, обильно тек по груди и животу. - Сейчас... сейчас... Уже почти входит... Узкая, бля!.."
   "Ну, так не ебанная еще, что ты хочешь..."
  
   Мамонт распахнул дверь, в полной темноте двинулся по коридору, повернул направо. Не зажигая света, наощупь прошел через комнату родителей в свою. Щелкнул выключателем и озадаченно почесал затылок, увидев две пустые кровати. Заглянул в кроватку брата, огороженную перилами: Игорь спал, натянув одеяло на голову, часто сопел, нервно подергивая пятками. Мамонт выключил плеер и кинул его на свою кровать. Туда же метнул и мокрую кепку. Заглянул на кухню, шевельнул ноздрями: пахло горелым луком. Вышел в коридор, негромко кликнул: "Светка!.." В темноте, упирая ладонь в стену, направился в дальний конец коридора, зацепился ногой за жестяное ведро, едва не упал, чертыхнулся. На полдороге замер, прислушался. Из левого колена коридора, со стороны душевой доносились тонкие всхлипы, приглушенные подвывания и мужские покряхтывания. Мамонт вмиг протрезвел, послесонная скованность тела сменилась пружинистой легкостью, ощущение холода исчезло совсем. Мамонт стремительно бросился на звук. Периметр двери в темноте обозначался четырьмя тонкими полосками желтого света.
   Мамонт рванул на себя дверцу, сорванная задвижка со звоном упала на кафельный пол. Мамонт застыл на пороге. Лысый мужчина в майке и в спущенных до пола штанах вцепился одной пятерней в обнаженную ягодицу девочки, согнутой пополам, а пальцами другой руки теребил у себя между ног. Мужчина с широкими, сросшимися бровями зажимал в кулаках тюрбан из одеяла, намотанный девочке на голову. Две белые половинки разорванной ночной рубашки висели у девочки по бокам, концы их лежали на мокрой кафельной плитке. Девочка похныкивала и жалобно пищала. Мужчина, теребивший член, перестал его теребить, с недоуменным испугом уставился на Мамонта. Бровастый тоже повернулся к Мамонту, но не испугался, не удивился, а выставил ладони перед собой и сказал примирительным тоном, дружелюбно щерясь: "Паря, все путем... все путем..." - и скосил взгляд в сторону, на швабру, прислоненную в углу.
   Мамонт вытащил складной нож из заднего кармана. Потные пальцы скользили, ноготь не цеплялся за выемку на обушке. Бровастый, держа раскрытые ладони перед собой, сделал шажок в сторону. Мамонт ударил бровастого ногой в пах. Мужчина согнулся, завалился на бок, стукнулся скулой о стену. Мамонту удалось открыть нож, лезвие, сверкнув, полоснуло по лбу, по глазам, по щекам упавшего, лицо его залило кровью; бровастый орал, закрывая лицо растопыренными ладонями, выставлял то одно, то другое колено, пытаясь отбиться. Мамонт ударил его сверху вниз пяткой по макушке, бровастый поднял руки повыше, и Мамонт всадил ему лезвие в пах, в живот, в кадык, в глаз. Света ревела в углу, сучила ногами, закутываясь с головой в одеяло. Мамонт отпихнул окровавленное мужское тело.
   Лысый прижимался к стене, прикрывая живот и пах эмалированным тазом. Мамонт глянул на мужчину с тазом, на трикотажные штаны, спущенные до лодыжек. Глаза Мамонта остекленели, рот свела судорога, с краю губ потекла слюна. Пощелкивая зубами, Мамонт двинулся на лысого. Лысый выпучил глаза, выставил вперед руки, прикрывая тазом грудь. Мамонт рыкнул, лысый швырнул таз в Мамонта и попытался отскочить, но запутался ступнями в штанах и грохнулся, ударившись виском о латунный кран, торчащий из стены. Мамонт еще несколько минут, рыча и пуская пену изо рта, кромсал ножом безжизненное тело, а потом потерял сознание и с шумным выдохом повалился на залитый кровью кафельный пол.
   Очнулся перед рассветом, с мрачным видом огляделся. Света, дрожа, поскуливала, куталась в одеяло. Девочка посмотрела одним глазом на Мамонта, измазанного в кровищи, и заголосила: "У-а-а!.. У-а-а!.."
   "Заткнись!" - рявкнул Мамонт, поднялся, подобрал окровавленный ножик, тщательно вымыл его под краном, бросил в раковину умывальника. Разделся догола, бросил одежду в угол, снял головку душа с держателя на стене, крутанул один кран, затем второй. Горячей воды не было. Мамонт шипел и фыркал под струями холодной воды, перетаптывался с ноги на ногу. Голышом прошлепал по коридору в свою комнату, растерся вафельным полотенцем, переоделся в чистое, нашел на дне шкафа большой брезентовый рюкзак и спортивную сумку из кожзаменителя, покидал в них несколько комплектов белья, взрослой и детской одежды, пару одеял. Застежку-молнию заело, Мамонт шипел сквозь зубы, дергал за застежку. Из сумки полезли длинные капроновые нити, опутывая пальцы. Мамонт дернул за нитяную прядь, не порвал, но порезал указательный палец. Выругался, приложился к ранке губами, зажмурился, высасывая кровь. Сплюнул, чертыхнулся, налепил на порез кусочек газеты; кинул в сумку плеер. Дотащил сумку и рюкзак до кухни, выгреб из холодильника консервы, из хлебницы остатки батона, сграбастал с полки пачку макарон, спички и свечной огарок. Перетащил сумку и рюкзак к входным дверям. Принес в душевую комбинезончик, болоньевую куртку и вязаную шапочку, бросил сестре: "Одевайся". Отобрал у нее одеяло, расстелил на полу, навалил в центр свою окровавленную одежду, завязал концы одеяла узлом, перетащил тюк к входным дверям. Вернулся за Светой, повел ее в прихожую: "Жди здесь, я за Игорем". Света кивнула. Мамонт вспомнил про ножик, заглянул в душевую. Взял ножик из раковины. Равнодушно скользнул взглядом по двум окровавленным телам. Остановился, задумался, вертя нож в пальцах. Сложил его, сунул в задний карман и пошагал враскачку на кухню.
   Выдернул ящик кухонного стола. Ложки, вилки и ножи посыпались на пол. Мамонт выбрал два ножа: длинный, с почерневшим от времени лезвием, и покороче, с широким лезвием из нержавеющей стали. Вытер их тряпочкой, обернул кухонным полотенцем.
   В душевой Мамонт всунул рукоятку длинного ножа в сжатый окоченевший кулак бровастого. А короткий нож положил на раскрытую ладонь лысого. Оглядел композицию, остался доволен.
   Прошлепал босиком в сторону комнаты. Увидев, что через щель внизу двери пробивается свет, приоткрыл дверь. Мать сидела за столом, подпирая щеку ладонью. Отец полулежал в кровати, чиркал спичками о коробок и отбрасывал сломанные спички в сторону. Мать дотянулся до бутылки на столе, хлебнула самогона, передала бутылку отцу. Ласково посмотрела на Мамонта, произнесла с нежностью:
   "Сыночек..."
   "Какой я тебе сыночек, дура!" - огрызнулся Мамонт.
   "Дай прикурить!" - просипел отец, сломав очередную спичку. Папиросина, зажатая в зубах, мешала ему говорить внятно.
   "Батяня, ты б заткнулся лучше... пока я тебя не пришиб!" - Мамонт смотрел на отца исподлобья, с лютой ненавистью.
   Разбудил Игоря, одел его в болоньевый комбинезон с капюшоном. С крышки шкафа снял коробку с пузырьками и пакетиками, вытряхнул их в дерматиновую торбочку. Туда же кинул две пачки сигарет, книжку, тетрадь и авторучку, рулончик купюр, перетянутый черной резинкой. Взял брата за руку.
   Отцу удалось раскурить папиросу, он пыхтел ею, откинувшись на подушку. Мать с закрытыми глазами лежала рядом. Игорь замер, засунул указательный палец в ноздрю. Мамонт сильно дернул Игоря за руку и потянул за собой. В прихожей стал надевать рюкзак Свете на спину, девочка неловко путалась руками в ремнях, Мамонт раздраженно сопел. Справившись с рюкзаком, перекинул ремень спортивной сумки через свое плечо, поднял узел с окровавленной одеждой. Хрустнул замком, подтолкнул брата и сестру к выходу. В одном из проходных дворов Мамонт запихнул узел в продолговатый мусорный бачок. А дверной ключ швырнул в кусты.
   Три силуэта едва темнели в предутреннем тумане. Света горбилась из-за тяжелого груза на плечах, Мамонт шагал вразвалку, то и дело поправляя ремень тяжелой сумки, мешавшей ходьбе, а между братом и сестрой на слабых ножках ковылял Игорь. Света и Мамонт держали его за руки.
  
   Часовщик Шафро долго вертел ручку кофемолки. Он сварил в турке одну чашку кофе и выкурил папиросу. Подумал, подумал и еще раз поставил турку с водой и молотыми зернами на маленький огонь плиты. Он знал, что вторая чашка крепкого кофе может вызвать тяжесть и даже болевые спазмы в груди, но не смог себе отказать в дополнительной порции.
   Допив кофе, он вышел на крыльцо деревянного двухэтажного дома в шлепанцах и трикотажном костюме лыжника. В шапке он не нуждался, густая кудрявая шевелюра заменяла ему шапку. Постарался дышать глубоко и медленно. Холодный свежий воздух, вдыхаемый глубоко, растворил твердый тяжелый ком в середине груди. Шафро испытал облегчение, почувствовал себя моложе и сильнее, улыбнулся, оглядев изломанные крыши низких домов, черные на фоне розовеющего на востоке неба. Взялся уж было за дверную ручку, но замер, потянув носом воздух. Подумал: рановато что-то топить в этом году начали... И какой же мудак топит печь таким говном?..
   Запах стал отчетливей. Шафро спустился с крыльца и вышел за ворота. Весь дальний конец улицы Маукас заволокло дымом. Резкий противный запах горящего рубероида, крашеных досок, старых матрасов и резины ударил в ноздри. Шафро не имел домашнего телефона. Пришлось торопливо направиться в противоположный конец улицы, к перекрестку с улицей Красных Пулеметчиков, где была телефонная будка, наклоненная, как Пизанская башня. Уже дойдя до телефонной будки, Шафро треснул себя ладонью по лбу: кошелька-то нет с собой! Развернулся и потрусил рысцой к дому. Бежать в шлепанцах было неудобно. Уже добежав до ворот, треснул себя по лбу еще раз, вспомнив, что для вызова пожарных, скорой и милиции двушки не требуется. Дыма стало больше, воняло резче. Мысленно обозвав себя старым дурнем, Шафро припустил в обратную сторону. Один из шлепанцев слетел с ноги, ноготь большого пальца зацепился за бугорок на тротуаре, сильная боль заставила Шафро замереть, но, надев шлепанец, Шафро, сцепив зубы и припадая на правую ногу, побежал к перекрестку.
   Рванул на себя дверцу телефонной будки. И чертыхнулся: ухо пластиковой трубки было разбито вдребезги, из трубки на тонких проводках свисала металлическая мембрана. Шафро побежал по улице Красных Пулеметчиков к перекрестку с улицами Фрициса Зыликиса и Клары Цеткин, где размещались аж две телефонные будки. Оба шлепанца слетели с ног, Шафро подобрал их, надевать не стал, а побежал босиком, прижимая тапочки к груди. Сердце в груди тяжело бухало.
   Телефон оказался исправным, но Шафро от волнения не мог вспомнить номер пожарной службы: 01, 02 или 03?
   Решил набирать поочередно, успел вставить указательный палец в дырочку с цифрой 0. Схватился обеими руками за грудь и со стоном присел на корточки, завалился на бок, закатывая глаза. Трубка раскачивалась на шнуре, глухо стуча по задней стенке телефонной будки.
  
   Пять
   Тощий паренек в серой кепке, заломленной на затылок, стоял у выхода из тоннеля, освещенного тусклой лампочкой. Тоннель вел из одного двора в другой. Парень прислонился к водостоку спиной, жестяные сочленения водостока захрустели. Парень вытащил из коробка спичку, зажал в зубах, стал нервно пожевывать. Сунул руки в карманы. У ног его валялся метровый отрезок покрытой ржавчиной трубы толщиной в два пальца. Парень прошелся через тоннель, поднял голову. У входа в тоннель, на крыше сарая, на волнистом, темном от плесени шифере сидел, подложив под задницу кусок фанеры, его ровесник и активно двигал челюстями. Голова его была укрыта капюшоном болоньевой куртки
   "Что ты там жрешь все время?" - спросил парень в кепке.
   Сидящий на крыше сарая молча порылся двумя пальцами в нагрудном кармане, достал квадратную ириску и метнул ее парню в кепке. Он вытянулся всем телом, пытаясь поймать конфету, но она лишь задела кончики его пальцев и стукнулась о стену.
   "Ну, ты и снайпер!" - сказал парень в кепке, нагнулся, упершись ладонями в коленки, разыскивая упавшую конфету среди камешков, гнилых кусочков дерева и осколков стекла.
   "У тебя просто руки косо прикручены, - невозмутимо ответил сидевший на сарае. Он привстал, вгляделся в полутьму; посмотрел на небо. - Луна сегодня просто как сковородка какая-то... С-час как завою на луну".
   "Ну, идет там кто?" - спросил парень в кепке. Он увидел конфету, поднял ее, придирчиво осмотрел, оттер обертку от влажных песчинок, развернул бумажку, выплюнул разжеванную спичку себе под ноги, сунул ириску в рот, бумажку скатал в шарик и отбросил щелчком пальцем.
   "Не-а... - парень в куртке поежился, похлопал по груди и плечам ладонями. - Не май месяц! Надо было мне свитер под куртку одеть. Не дотумкал".
   "Все с опытом..." - парень в кепке повернулся к забитому изнутри фанерой оконцу, узкому и вытянутому, как бойница, всмотрелся в свое мутное отражение, нахмурился, прищурил один глаз, другой, скорчил злобную рожу, дернул кепку за козырек, перетягивая ее с затылка на лоб.
   "А чего мы вообще утром засели тут?! - спросил его товарищ с крыши. - Чего не вечером?.."
   "Вечером только лохи стопят, - ответил парень в кепке. - А мастера... по утрам. Ну, ты поставь себя на место прохожего. Ты идешь вечером... домой с работы. Ты боишься, что на тебя могут ограбить. Ты осторожничаешь. Ты выбираешь людные пути. И там, где света побольше. А, главное, ты готов к тому, что на тебя могут напасть. Ты уже настроился, чтобы убегать или отбиваться... А теперь представь, наоборот, ты идешь из дома на работу... рано утром. Ты вялый, ты сонный, ты плохо соображаешь. И самое главное, тебе даже в голову не приходит, что утром тебя кто-то будет грабить! Потому что из книг и кино ты знаешь, что грабят только поздно вечером или ночью. Поэтому настоящие стопорилы всегда идут на дело перед рассветом".
   Парень на сарае привстал, взял фанерку, переместил ее к краю крыши, сел на фанерку свесив с сарая ноги. Фанерка скользнула вниз, шлепнулась на асфальт, парень едва успел затормозить ладонями о шифер, выругался. Парень в кепке негромко рассмеялся. И побрел к другому концу тоннеля. "Хули ты ржешь! Я руки ободрал..." - услышал он вслед, но промолчал, не обернулся. Обнаружил в стене нишу, втиснулся в нее.
  
  
   Арно поплескал воду на глаза, виски и уши, вытер концом пушистого полотенца лицо и шею; запахнул полосатый халат, прошел по коридору на кухню, шлепая по линолеуму ярко-зелеными тапочками с помпонами. Вероника не повернулась, когда он распахнул дверь, молча разбила в глубокую миску четыре яйца, плеснула полчашки молока, бросила щепотку соды и полгорсти накрошенного зеленого лука; стала взбивать содержимое миски вилкой. Арно присел на табуретку, закинул ногу на ногу, положил локоть на край стола. Кусочек сливочного масла таял на чугунной сковородке. Когда стал подниматься сизый дымок, Вероника вылила бледно-желтую жижицу на сковороду, жижица, скворча, стала запекаться по краям сковороды.
   Завтракали молча. Вероника пилила лимон ножом для масла, лимонная корка поддавалась плохо, Вероника плющила лимон, закусив губу. Арно отобрал у Вероники лимон, достал нож из чехла на ремне, щелкнул, выбросив лезвие, легко отсек от лимона с десяток тонких долек; полюбовался влажным блестящим лезвием, протер его салфеткой.
   В комнате скинул халат, надел белую рубашку, черные брюки; застегнул металлический браслет наручных часов с золотыми стрелками. В прихожей оранжевые тапочки с помпонами сменил на лаковые туфли, накинул плащ из салатового габардина. Вероника обхватила Арно руками за шею, поднявшись на цыпочки:
   "Может, задержишься?"
   "Нет... Волка ноги кормят".
   Вероника почувствовала животом прицепленный к его ремню чехол.
   "Зачем тебе нож?"
   "У мужчины всегда должен быть при себе нож".
   "Зачем?"
   "Не зачем. Просто должен быть и всё тут... Знаешь, поговорку?.. Нож еще никому не помешал, но многим помог".
   "Никогда не слышала такой поговорки".
   "Ну, вот зачем тебе этот кулончик?" - Арно дотронулся указательным пальцем до кулона в форме подковки.
   "Для красоты".
   "Но ты же носишь его под одеждой. Никто не видит".
   "Никто?.. Как это никто?! Ты видишь..."
   "Но в темноте я этот кулон не вижу. Он мне только все время на зуб попадает".
   "Подковка приносит счастье!"
   "И много уже принесла?"
   "Да, много... Тебя вот принесла!.."
   "Ну, вот и мне мой нож, считай, приносит мне счастье".
   Вероника взяла с полочки трюмо бумажник из черной кожи, протянула его Арно:
   "Ты, как босяк, деньги в карманах носишь! Вот... И для монеток, и для бумажек. Я пятачок положила, чтоб не пустой дарить".
   Арно сунул бумажник во внутренний карман плаща.
   "Холодновато уже по утрам, - сказала Вероника. - Свитер дать?" - она запахнула полы плаща Арно, застегнула все пуговицы, завязала пояс простым узлом.
   "Нет. Я быстро доскачу... Откуда у тебя мужской свитер?"
   "Так... остался... из прошлой жизни... Жалко выбросить, вдруг пригодится... Подожди, чуть не забыла, я сейчас!.."
   Вероника поспешно ушла на кухню, вернулась с пластиковым пакетом. На пакете - вытертая картинка: еле-еле угадывался черный силуэт Эйфелевой башни на фоне розового закатного неба.
   "Бутерброды, вот... возьми".
   Арно свернул пакет, сунул в боковой карман плаща, чуть улыбнулся:
   "А у вас-то рано холодает? Вот в Ростове..."
   "Мне твой Ростов уже вот где?! - Вероника прочертила ладонь у себя надо лбом. - Все уши мне Ростовом своим прожужжал..." - Вероника опустила воротник плаща Арно, поправила острые лацканы.
   Сбегая по лестнице, Арно развязал пояс на плаще и расстегнул все пуговицы. На улице поежился, но плащ не запахнул, только поднял воротник. Сунул руки в карманы, пошел быстро. Ветер трепал полы плаща, рубашка белела в предрассветных сумерках.
  
   Парень на крыше метнул камешек вниз, камешек ударился о стену, парень в кепке высунул голову из ниши.
   "Н-ну?.."
   "Плывет карась!.. Вон там, у водокачки... - парень полуприсел на краю крыши, уперся ладонями в колени, вытянул шею, всматриваясь в полутьму. - Салабон какой-то! В белой, бля, рубашечке шурует... комсомолец хренов!"
   "Не вижу отсюда... Сюда гребет?"
   "Вроде сюда... А финтить-то ему особо и некуда... Разве через свалку попрет, но на кой хрен ему..."
   "Один?"
   "Один, да..." - парень растянулся посредине крыши сарая; одежда его слилась цветом с грязным шифером.
   "А торба есть?" - просипел парень в кепке.
   "Нет у него торбы... - негромко ответил парень на крыше. - Пропускаем?"
   "Ни фига не пропускаем! Скоро солнце, а у нас ни шиша..."
   "Может, мне каменюку взять?" - и попихал носком кроссовки обломок красного кирпича, валявшийся у края крыши.
   "Лишнее".
   "А если заорет?"
   "Может и заорет. Но мужики редко орут. Или цепенеют, или на тебя прут, или слинять пытаются. Но, нет, не орут. Бабы те орут, это да. Потому и не люблю я баб стопить. Вопят, как дурные. А что вот с ней с такой сделаешь?"
   "По башке. Сразу замолкнет".
   "По башке, подельничек ты мой, это уже совсем другая статья, тяжелее срок. Об этом тоже надо думать".
   "Я в тюрьму не собираюсь".
   "Никто не собирается. Но когда-нибудь попадает. Если психически не готов, то лучше вообще не лезть в блатные дела. Иди, вон... на завод. Хуячь там у станка!.. Не хочешь, да?.. Вот-вот, я тоже не хочу... И пизди поменьше, не отвлекайся! Фарт молчаливых любит".
   "Пока что пиздишь тут, в основном, ты..." - бросил слегка обиженно и стал напряженно всматриваться в полутьму.
   Парень в кепке достал из кармана строительную рукавицу из грубой серой ткани, натянул ее на правую ладонь. Правой же рукой поднял с асфальта отрезок трубы. Повертел кистью туда-сюда, трубой коротко рассек воздух по диагонали, слева направо и справа налево. Остался доволен: шершавая от ржавчины труба хорошо держалась в руке. Выглянул из ниши, разглядел приближающуюся фигуру, опустил вооруженную руку, в полголоса произнес:
   "Если он вдруг на тебя полезет, в драку не вяжись. В ноги бросайся, сжимай обе под коленками. Главное, ноги ему держи покрепче, остальное моя забота".
   "Да, знаю я, знаю!"
   "Знаешь-то, ты знаешь... Покажи, как умеешь!"
   Прохожий в белой рубашке под развевающимся плащом прошел мимо сарая, не заметив распластавшегося на его крыше парня. Исчез в темном жерле тоннеля. Когда он дошел до середины тоннеля, парень в кепке шагнул из ниши, держа правую руку за спиной; встал посреди тоннеля, широко расставив ноги. Произнес "Алё-малё!" так весело и дружелюбно, как будто встретил старого приятеля. Натянул козырек кепки на нос, большой палец левой руки засунул за ремень, а вооруженную руку расслабленно опустил.
   Арно остановился, нахмурился, посмотрел на железку в руке у парня, перевел взгляд на его лицо; козырек кепки скрывал его глаза. Парень, залегший на сарае, спрыгнул вниз, Арно бросил короткий взгляд назад: мужской силуэт темнел в проеме. Парень в кепке наклонил голову набок, осмотрел Арно сверху донизу:
   "Котлы", - сказал спокойным тоном и указал концом трубы на краешек серебристого циферблата, выглядывающий из левого рукава. "Шузы", - и указал на лаковые туфли. "В том кармане что?" - и показал концом трубы на левый боковой карман плаща. "Пакет с бутербродами", - ответил Арно. Парень с трубой в руке сделал пару шагов вперед. "А тут что? - и указал концом трубы на грудь Арно: габардин плаща чуть оттопыривался из-за бумажника. - Лопатник? Не вынимай. Давай сюда вместе с плащом..." Арно оглянулся назад, темная фигура по-прежнему торчала в проеме, спросил: "Штаны-то хоть оставишь?" Парень поднял козырек кепки до середины лба, не мигая уставился в глаза Арно, пытаясь подавить его тяжелым взглядом. Арно услышал шум шагов за спиной, отступил в сторону, прижался спиной к стене. Раздался тихий щелчок, слабый желтоватый ламповый свет отразился на лезвии. Арно прижал руку с ножом к бедру, крутанул кисть туда-сюда, посверкивая сталью.
   Парень в кепке удивился, но остался спокоен. Скептически скривил губу:
   "Думаешь, перышка твоего сильно испугаемся?!"
   "Я не пугаю, - сказал Арно и направил острие на парня в кепке. - Просто подойди и возьми то, что тебе нужно", - Арно, не поднимая руки, перевел острие на парня в куртке с капюшоном, который замер поодаль с растерянным видом.
   Парень в кепке пожал плечами, шмыгнул носом, почесал ухо, посмотрел на своего товарища вопросительно, пожал плечами, произнес: "Н-да..." И с разочарованным видом махнул рукой, стал поворачиваться, как будто намереваясь уйти прочь, но, не завершив поворота, резко развернулся обратно, хватая кепку левой рукой за козырек. Метнул кепку, как тарелку, в лицо Арно. Кепка закрыла лицо Арно полностью, а грабитель, еще не завершив первого движения, молниеносно дернулся вперед, метя концом трубы в руку с ножом. Попал в предплечье. Арно охнул, чуть согнулся, мышцы предплечья онемели, пальцы разжались, но Арно успел подхватить падающий нож левой рукой, выпрямился, и грабитель, двигаясь по инерции вперед, напоролся на клинок. Лезвие вошло в живот с тихим чавканьем, грабитель согнулся, ошарашенно посмотрел Арно в глаза. Арно бросил нож, ухватил парня за воротник полупальто и произнес: "И ради чего ты такой упертый, а?!" Парень скривился, оттолкнул Арно от себя, но сам упал на спину, расстегнул на куртке нижние пуговицы, уронил голову на грудь. Голубая рубашка потемнела и надулась, как будто у парня выросло брюхо. Грабитель поднял голову, посмотрел на Арно растерянно и умоляюще. Парень в куртке с капюшоном нервно перетаптывался на одном месте, не решаясь приблизиться. Арно потянулся рукой за валяющимся на асфальте окровавленным ножом. Парень в куртке развернулся и стремительно ушлепал в темноту тоннеля.
   "Больно, что ли?" - спросил Арно без всякого сочувствия.
   Парень кивнул, страдальчески морщась.
   "Врешь!" - покачал головой Арно. Он достал из кармана пакет, отошел к противоположной стене и присел на корточки: "Сейчас-то тебе не очень больно. Больно станет позднее. А когда заживать начнет, тогда вот по-настоящему завоешь". Арно развернул пакет, достал бутерброд с докторской колбасой и солеными огурцами, и стал с аппетитом поедать его. "Ну, и чефо ты полеф на ноф, дуфак?" - Арно говорил с набитым ртом. Дожевав бутерброд, он заглянул в пакет, извлек бутерброд с сыром и помидорами: "Тебе не предлагаю. Тебе сейчас не до жратвы!.." Охотно умял второй бутерброд, заметив: "Масла многовато.." С пустым пакетом приблизился к раненому, всмотрелся в его мутноватые глаза, протянул ему пакет. Парень сжал пакет в левой руке, другой рукой прижимая к животу окровавленную рубашку. От влажной фланелевой ткани шел пар. Арно чуть согнул корпус: "Ну, скажи, какой мудак тебя гопстопу учил? Ну, кто ж так стопарит! Как дети просто... Даже грабить у вас тут толком не умеют. Вот у нас, в Ро..." Арно прервал свой монолог, пощелкал пальцами перед глазами у раненного: "Эй, ты только не засыпай!.. И кишки, если полезут, обратно не вздумай засовывать!.. Вот, в пакет их уложи аккуратно... И, снизу придерживая, бысренько, топ-топ, в травмпункт... А я свалю отсюда... Мне с тобой нянчиться, себе дороже. Ты мне никто. Я к тебе в знакомцы не набивался. Ты сам ко мне подвалил... с этим вот... - Арно пнул ногой отрезок трубы, железка откатилась, звеня. - Ты мне котелок, что ли, проломить хотел?.. Я правой рукой до сих пор еле шевелю, как мертвая. Где вот дружок твой гниловатый? Обоссался и ноги в руки? Что ж это за друг такой, а? Это крыса, а не друг. Да уж... Выбирать надо строже, с кем на дело идти".
   Из нагрудного кармана рубашки Арно извлек носовой платок, вытер ладони, испачканные огуречным рассолом и томатным соком. Заметил пятна крови на рубашке: "Рубашку теперь только на выброс!" Подобрал с асфальта нож, протер лезвие и рукоятку платком, платок запихнул в кармашек, а нож сложил и убрал в чехол на поясе.
   "Ничего. Требуху тебе впихнут обратно, а брюхо заштопают... Сейчас от такого не умирают. Если только ливер не задет. Вот если ливер задет, тогда хуже... Эй, не уплывай, эй!.. Смотри на меня... Глаза открой!"
   Арно нагнулся, пощелкал двумя пальцами перед лицом раненного. Но парень глаз не открыл, его голова безвольно свесилась на грудь.
  
   Шесть
  
   Навалившись локтями на столешницу, за массивным канцелярским столом сидел мужчина лет тридцати пяти. Темный клетчатый пуловер обтягивал его широкие плечи, толстые руки и выпирающий живот. Серый пиджак висел на спинке стула. Мужчина, закрыв глаза, растирал виски, лоб, лысую макушку и короткостриженый затылок. С краю стола дымилась сигарета в пепельнице, полной окурков, поднимался парок над кружкой с черной жидкостью. Мужчина открыл глаза, откинулся на спинку стула и, зевнув, потянулся, хрустя суставами. Хлебнул из кружки, докурил сигарету до фильтра, затушил. Несколько раз включил и выключил лампу с зеленым стеклянным плафоном в форме купола морской медузы. Включил настольный трехлопастной вентилятор, вентилятор загудел, затрясся, воздушная волна выдула пепел из пепельницы, частицы пепла тонким слоем покрыли столешницу и листы бумаги. Мужчина с раздражением выключил вентилятор. Выдернул лист бумаги из каретки пишущей машинки, скомкал его, кинул в пластиковую корзинку, полную бумажного мусора. Бумажный комок упал рядом с корзинкой. Мужчина чертыхнулся, приподнялся лениво, потянулся было за комком, но передумал, шлепнулся обратно на стул. Взял из пачки, лежащей на массивном столе, чистый лист, вставил его в каретку, провернул колесико. Стащил пуловер, ослабил синий синтетический галстук, снял его, скатал в рулончик и сунул в карман пиджака, расстегнул верхнюю пуговицу на синей рубашке, закатал рукава выше локтей, откинулся на спинку стула, сложил ладони в замок на затылке, вытянул ноги, скрестив их. Уставился, не мигая, на фотопортрет Дзержинского, висевший над соседним столом, сказал: "Ну, что, Феликс Эдмундович, думать будем, да?.."
   На соседнем столе также размещались телефонный аппарат, пишущая машинка, графин, и зеленая лампа, но пепельницы, картонных папок и пачек бумажных листов не было. Пожилой коллега слег в больницу с межпозвоночной грыжей за пару месяцев до пенсии. На изогнутом крючке, прибитом к стене, рядом с черным плащом, висела авоська с четырьмя апельсинами, кульком шоколадных конфет и пачкой печенья. Собирался после работы заехать в больницу с передачкой, но опять замотался. Мужчина взглянул на часы: полдесятого, а пока то да се, стукнет полночь, в больницу ехать уже поздно. Может, завтра с утра? Мужчина поднялся, поднял с пола скомканную бумажку, придвинул стул коллеги к стене, стал на него. Протер тряпицей стекло, прикрывающее портрет Дзержинского. Спустившись со стула, это же бумажкой протер и сиденье, метнул комок в корзину, попав точно.
   Допил остывший кофе, налил из графина в кружку воды, опустил в воду спиральку электрокипятильника. Тряхнул жестяную баночку с изображением грудастой индийской танцовщицы. Брезгливо понюхал коричневые, слипшиеся между собой, гранулки: шестая или пятая кружка растворимого кофе за день, уже воротит от этого пойла.
   Прошелся по кабинету. С полминуты побоксировал, глядя на свое отражение в стеклах шкафа, заполненного толстыми папками и книгами. Запыхался, еле отдышался. Ну, его на фиг, надо бросать курить, дыхалка уже ни к черту! Но как тут бросишь? Кофе бы поменьше... Молодой еще, а на сердце будто камень лежит! Посмотрел на свой живот. В спортзал бы почаще! Но где время взять? Сел на край стола, пододвинул к себе папку, развязал тесемки, в который раз перечитал заключение эксперта.
   С супругами Подбородковами и их ближайшей соседкой все предельно ясно. Возгорание матраса, скорей всего, заснули с сигаретой; алкоголя в венах больше, чем крови. Но смерть всех троих наступила не от ожогов, а от отравления продуктами горения. Дети Подбородковых могли проснуться в самом начале пожара, успеть выскочить в окно и убежать, но почему до сих пор они нигде не объявились? Испугались огня, спрятались где-то, это можно понять. Но почему не побежали к соседям? Двое младших детей, девочка и мальчик, умственно неполноценны, могли потеряться в городе, засесть где-нибудь в подвале или на чердаке. Но все подвалы, все чердаки, все канализационные люки, все стройплощадки, все сараи и гаражи, все заколоченные двухэтажные дома района и прилегающих к нему улиц уже обшарены с предельным тщанием, а следов никаких.
   У старшего сына Подбородковых, если верить медицинской карте, умственное развитие нормальное. Трудный подросток, как говорится, с биографией. Предположим, он в ту ночь не ночевал дома. Предположим, до сих пор шляется где-то. И возможно, даже не знает о случившейся трагедии. Но где шляется, это надо выяснить. Надо теребить дружков его лепших, а найти их не трудно, вот списочек весь тут. Комсомолец этот, Худойбердыев, зря штаны не просиживал, по всем молодежным шайкам района такие исследования провел, что хоть диссертацию защищай! Так что корешей и марух Сергея Подбородкова мы тряхнем хорошенько. Всё выложат, и найдем его быстро. Но это все завтра, завтра...
   А вот гостей Подбородковых мужеского пола личности до сих пор не установлены... Десяток ножевых ранений у одного, а второй как будто под железный дождь попал. У одного важные органы не задеты, но перерезана бедренная артерия, и умер он быстро, от потери крови. Причина смерти второго - проникающее ранение в мозг, через глазницу, но до этого его шкуру знатно покоцали. Оба умерли примерно в одно время. Кухонные ножи в руках у обоих, и вроде все ясно - бытовая поножовщина на почве внезапно возникшей неприязни, мы по нескольку таких дел в месяц закрываем. Нажрутся дебилы и пыряют друг друга почем зря!.. Нечего тут особо думать. Но, вот, заковыка, раны-то нанесены не теми клинками, которые нашли в руках у трупов. Другим клинком, поуже и покороче, нанесены все ранения, и клинка этого в доме нет. Зато есть следы обуви, а также отпечатки пальцев, которые не принадлежат ни Подбородковым, ни, безымянным пока, погибшим мужчинам. Отпечатки взрослого человека. Младшим детям Подбородковых они не могут принадлежать. Они могут принадлежать старшему, Сергею Подбородкову. Но могут принадлежать и еще какому-то неизвестному лицу. Был кто-то еще в квартире, чую был. И этот неизвестный кто-то, наверное, считает советских сыскарей идиотами! Замочил собутыльников, а потом, заметая следы, вложил им руки кухонные ножи, и думает, что мы на эту дешевую дулю поведемся. Ха! Думает, что не найдем его. Найдем, найдем... Поймаем, поймаем... Таких орлов ловили, таких мастеров разбойного дела к ногтю прижимали, а тут какого-то пропойцу тупого не отловим? Отловим... Но первым делом, конечно, надо разыскать детей. Надо найти детей... Минут пятнадцать подремлю... Мужчина навалился грудью на стол, уложил голову на скрещенные руки и моментально провалился в крепкий сон.
  
   **
   Чиган высунул голову из-под одеяла, протер глаза, посмотрел на часы: половина второго. В комнате было темно, за окном стоял плотный туман. На кухню Чиган прошлепал голышом, из плетеной корзинки цапнул два квадратных печенья, намазал одно из них подтаявшим сливочным маслом, положил сверху вторую печеньку, надавил слегка, чтобы масло вылезло по краям, убрал лишнее масло ножом. Разрезал круглую булочку вдоль, намазал маслом половинки, по краям их сформировал из масла бортики, и заполнил эти емкости: одну клубничным, другую смородиновым вареньем. Уложил на тарелку рядом с печеньем; оглядел свой завтрак, остался доволен и потянулся к жестяной коробке с надписью Какао.
   Туман рассеялся, как ни бывало. Чиган встал у окна с кружкой в руке. Узкий пустынный двор заливало солнце, на крышах сараях грелись черные, рыжие и серые кошки; широко разросшийся куст боярышника облепила стая дроздов; розовые ягоды густо усеивали траву под кустом. На конце одной из деревянных стоек, между которыми были протянуты веревки для сушки белья, чернел мужской ботинок с отклеившейся подошвой. На рябой стенке противопложного дома белели знаки:
   ||~ -|- ~|~ (|| (|||) ^|^ <|> :|: ~|~ [|] >|< -||- :| -||- :|: =||= (|) :|: :| -||- || ~|~ |: -|- =||= |: =||= \||/ <||> :| -||- -|- -||- \|/ ^|^ ^|||^ || =||= >||< =||= ~|~ \|/ -||- (|| :||: >||< ~|~ ~|||~ -||- :||: :|||: >||< (|||) ^|^ :||: =||= ~|||~ \|/
   Каждый знак с ладонь. Вчера этих знаков - точно! - не было. Или не заметил? Не мог не заметить! Не было...
   Чиган залпом допил какао, поморщился, ощутив на языке неприятный вкус гущи, сплюнул коричневым на край раковины, отвернул кран, поплескал на плевок, смывая его в воронку, поставил чашку в раковину. Натянув лыжное трико, вышел в коридор и снял трубку массивного аппарата на столе, накрытом клеенкой в цветочек.
  
   Через пару часов Рубль, Туча и Чиган стояли напротив стены и рассматривали знаки. Брюс прилег на кривую скамеечку, закрыл глаза, положил ладонь на лоб.
   "Это же наш детский шифр!" - сказал Рубль.
   "Ну, да... - согласился Туча. - Наш".
   "Я потому и обзвонил вас! - воскликнул Чиган. - Если я этого не писал, если Туча этого не писал, если Рубль этого не писал и если Брюс этого не писал... - Чиган обернулся к дремлющему Брюсу. - Брюс, это не твое?.. - Брюс, не открывая глаз и не убирая ладони со лба, мотнул головой ею вправо-влево. - Вот!.. Значит, кроме Мамонта, больше некому?"
   "Н-да... - Рубль поднял левую бровь, просматривая начертанное мелом на стене. - Ну... и кто из вас помнит наш детский шифр?"
   "Элементарно, Ватсон! - сказал Туча, вынул пластиковый чехол, нацепил на нос очки, достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и авторучку. - Это самый примитивный принцип шифровки: один символ соответствует одной букве алфавита. Да, любой дешифровщик расколет в момент..."
   "Ну, хорошо, хорошо... - Рубль ткнул пальцем стену. - Давай, прочитай-ка это... дешифровщик".
   Туча кашлянул в кулак, подошел к стене поближе, раскрыл блокнот, щелкнул авторучку, прошелся вдоль стены, внимательно всматриваясь в строки: "Тэк-с, тэк-с... Сначала надо выписать все одинаковые символы, которые повторяются по нескольку раз..."
   Рубль покивал головой: "Ну, ну..."
   "Мне кажется, вот это означало букву А", - сказал Чиган, обведя указательным символ :|: .
   "Нет, букву А означало вот это..." - Рубль указал пальцем на \|/ .
   "Помолчите, а!" - Туча полуобернулся и выставил раскрытую ладонь с зажатой между указательным и средним пальцем авторучкой. - Помолчите хоть пять минут! Я думаю..."
   "Тихо, Чапай думать будет!.." - пробасил Чиган.
   "Так... - Туча, махнув на Чигана досадливо рукой, стал торопливо чиркать на странице блокнота. - Символ, который чаще всего повторяется... Предположим, он соответствует букве... - Туча, раздраженно рвя бумагу кончиком стержнем, зачеркнул надпись. - Ну, почему Мамонт не сделал интервалов между словами?! Было б гораздо проще..."
   "А может, это всего одно слово? - широко улыбнувшись, спросил Чиган. - Длинное-предлинное какое-нибудь словцо..."
   "Ну, да... очень смешно!" - Туча дотронулся указательным пальцем до дужки очков, переместив их с с кончика переносицы к бровям.
   "Хватит фигней страдать... - тихо сказал Брюс, не убирая руки со лба. - Я помню этот шифр".
   "А чего молчишь?" - восклинули Рубль и Чиган одновременно.
   "Ну... не совсем помню... Почти вспомнил... Если перестанете галдеть, то вспомню все..."
   Брюс лежал пять минут в тишине, все смотрели на него. Чиган и Туча выкурили по сигарете. Брюс резко встал, подошел к стене, вгляделся в надпись, несколько раз медленно перевел взгляд слева направо и справа налево. Закрыл глаза и постоял, не шевелясь пару минут. Остальные всматривались в безмятежное лицо Брюса. Брюс открыл глаза:
   "Это я".
   "Это мы видим, что ты!.." - сказал Рубль, глядя на Брюса с тревогой.
   "Нет, я просто первые буквы прочитал. - Брюс указал пальцем на ||~ -|- ~|~ (|| . - Тут написано ЭТОЯ".
   "Зашибись! - Рубль покачал головой. - И что?"
   "Наверное, Мамонт себя имел в виду?.." - спросил Чиган.
   "Какой ты догадливый, - съязвил Рубль. - Ясно, что Мамонт себя имел виду. Мог бы и не уточнять, что это он. Больше ведь некому. А как он умудрился этот шифр не забыть?"
   "Так он же его и придумал", - ответил Туча.
   "Дальше... - Брюс поднял ладонь, призывая к тишине, - он пишет, что ему нужна еда, сигареты, спички, мыло, одеяла, котелок и тэдэ".
   "Что и тэдэ?"
   "Не знаю. Так он написал ИТэДэ - Брюс показал на значки =||= ~|||~ \|/ .
   "Вот в этом весь Мамонт, - сказал Рубль. - Ни драсте, ни пажалста!.. Это я, везите мне быстренько жратву!"
   "Да, он такой..." - вздохнул Туча.
   "Ну, а где он заныкался, не пишет?" - спросил Чиган.
   "Пишет, - кивнул Брюс. - На конце реки, где старая крепость".
   "Он так и написал на конце реки?" - спросил Чиган.
   "Да", - Брюс повернулся, прошелся, сунув руки в карманы, до скамейки и уселся на ее спинку.
   "Вот, бля! - воскликнул Чиган. - Я хоть и семь раз не русский, а и то знаю, что конец реки, это устье. На конце реки! На конце... Конец в штанах у него!"
   "Двоечник, что с него взять..." - пожал плечами Рубль.
   "А еще писатель называется!" - сказал Чиган и уселся рядом с Брюсом.
   "Кто писатель?" - Рубль удивленно вскинул брови.
   "Мамонт, кто ж! Не я ж... - Чиган сплюнул, вытер губы большим пальцем. - Ты что не знал, что он сказки сочиняет?"
   "Нет".
   "Зуб даю!"
   "А ты читал?"
   "Ну, да!.. Немножко..."
   "И как?"
   "Да, так... - Чиган пожал плечами. - Никак... Туфта какая-то!.. Сказочки детские..."
   "Мамонт и сказочки?.." - скептически протянул Туча.
   "Вот, надо же!.. И скрывал от всех! Кроме тебя..." - Рубль прищурился.
   "Не заслужили, значит, вы доверия. - Чиган широко улыбнулся и поднял вверх указательный палец. - А мне он целых две толстых тетради отдал! На хранение... Сказал, что если он погибнет молодым, то мне надо будет его писанину сохранить для потомков. Прикинь, так и сказал... для потомков!"
   "Вот же мудило!.." - рассмеялся Рубль.
  
   **
   Солнце близилось к зениту, грело жарко, но ветер с моря приносил прохладу. Красно-белая башня маяка высилась вдалеке, у впадения реки в море. Серо-зеленые военные корабли и черно-красные танкеры, казалось, застыли на линии горизонта. Сверхзвуковые истребители чертили небо белыми линиями; стрекотали изредка вертолеты. Альбатросы парили над волнами, бросались вниз, чиркали кончиками крыл по воде и взмывали вверх с серебристой добычей в клювах. Волны разбивались о бетонные кубы прибрежного мола. Руины полузатопленной крепости гнилыми зубьями торчали из воды.
   На пригорке, закрытом со всем сторон молодыми соснами, серело поросшее лишайником округлое сооружение из монолитного железобетона, с прямоугольными пулеметными бойницами. Вокруг дота желтели песочные проплешины, отороченные разнообразными травами и мхами. Рядом с дотом валялся кривой, выбеленный, высушенный солнцем и ветрам, древесный ствол. На нем сидела девочка в спортивной кепке с козырьком и в джинсовом комбинезоне с аппликацией в форме ромашки. Девочка ковыряла пятку; ботиночек с всунутым в него носком белым носком валялся рядом. Мальчик тыкал пальцем в рогатого жука, упрямо ползущего вверх по склону. Из дота выбрался Мамонт с толстой тетрадкой в руке и авторучкой в зубах, сел между девочкой и мальчиком на ствол.
   "Ну, что, про вампирика?.. - спросил он девочку и, не дожидаясь ответа, повернулся к мальчику, который вдавил жука в песок и с интересом наблюдал, как жук, ворочая корпусом, выползает из песка. - Часть вторая, последняя! Окончание, то есть..." - Мамонт раскрыл тетрадь, и стал авторучкой медленно выписывать слова. Ничего не исправлял и не зачеркивал. Досочинив предложение, зачитывал его вслух. Мальчик слушал равнодушно, вполуха, пытаясь обнаружить неизвестно куда пропавшего жука, девочка заинтересованно, приоткрыв рот.
   Они все пришли на старинное кладбище и стали рыть землю на могиле того старичка которого они там похоронили. Подняли крышку гроба. Видят что труп старичка лежит растолстевший и с довольным видом. И когти на руках и ногах у старичка выросли как кинжалы и зубы торчат между усмехающихся жестоко губ. А губы в крови все и борода слиплась от крови и спуталась с усами. Дачник тут понял почему его сын начал умирать. Вскрикнул тогда и размахнулся лопатой на старичка. А старичок раскрыл вдруг глаза и засмеялся зловеще и выпрыгнул быстро из могилы. Побежал быстро в лес и все за ним тут же погнались через кусты и овраги. Но не смогли догнать.
   Мамонт прервался, заложил авторучку за ухо: "Светка, сходи за лопухом, солнце жарит, не могу!" - и расстегнул молнию на спортивной кофте до пупа. Девочка вскочила, побежала вниз.
   "Что ты рвешь, это же не лопух! - заорал Мамонт, а когда девочка вернулась, спросил: - Что ты принесла? Это разве лопух?.. Да, это лопух, но фиговый!.. Побольше не могла найти?.. Махай, давай... А-то я спекусь сейчас... На меня махай... И на Игоря тоже махай, он, видишь, совсем квелый. Что ты только не себя весь ветер гонишь?! Светка, ну-тя нахрен! Кто так махает? Смотри, как надо!" - Мамонт вырвал из рук сестры лопух и стал размахивать им так сильно, что стебель обломился. Девочка рассмеялась. Мамонт зло втоптал пяткой остатки лопуха в песок. Продолжил сочинять и тут же зачитывать вслух:
   Бабушка взяла земли из могилы и на даче намазала ею внука с ног до головы. И он быстро выздоровел. Стал здоровым и веселым. Потому что бабушка была колдуньей но доброй. Еще она ходила ночью вокруг дачи и шептала чтобы мертвый злой старичок не вернулся.
   Но однажды под утро кошки зашипели и выгнулись подняв хвост и дверь заскрипела зловеще. Окно стукнуло и завыло в трубе. Дверь распахнулась а на пороге стоял мертвец ростом до потолка. Он открыл рот и высунул язык защелкав зубами в крови. И стал смотреть на бабушку а бабушка смотрела на него но не боялась ничего. Они долго не мигали глазами и все смотрели и смотрели. Изо рта мертвеца капала кровь по каплям а бабушка грозно шептала УХОДИ ВАМПИР ОБРАТНО В МОГИЛУ. А вампир зловеще смеялся ОТДАЙ МНЕ СЕЙЧАС ЖЕ ЭТОГО РЕБЕНКА.
   Вдруг бабушка схватила палку и ударила мертвеца прямо в грудь. И она проткнула гнилую кожу и кости и вышла концом с другой стороны а из дырки побежали черные пауки и поползли волосатые черви. А из ноздрей мертвеца пошел вонючий ядовитый дым. Бабушка закашлялась она была старенькой но не сдалась и замахнулась палкой еще. Мертвец шел на нее рыча. Его язык высовывался между загнутых зубов и извивался как змея. Но бабушка пробила ему глаз концом палки и надавила что было сил и она застряла в черепе. А мертвец завыл и замахал руками потому что хотел достать бабушку длинными черными когтями но не хватило длины. Бабушка вскрикнула вырвав палку из черепа и пробила мертвецу второй глаз и он захрипел. У всех уже не было сил но бабушка вспомнила про маленького внука и наполнилась сразу сил. А мертвец вздрогнул от страха он ведь тоже не хотел умирать. Он шипел и пускал желтые пузыри через длинный нос которые лопались с громким звуком. Он попытался в третий раз схватить бабушку когтями и чуть не оцарапал ей голову но она вовремя отскочила. А мертвец упал и стал дергаться скребя когтями Он умер воя. И скрипя зубами выпустил дух.
   Тут все проснулись и сбежались в коридор. Увидели на полу гнилого мертвеца с дырой в груди и с выколотыми глазами и спросили бабушку в испуге ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? А бабушка была довольна хоть и устала немного но сказала с радостью во взгляде БОЛЬШЕ МЕРТВЕЦ НЕ ОЖИВЕТ НИКОГДА И НИКОГО НЕ СМОЖЕТ СОЖРАТЬ.
   Тогда все успокоились и пошли спать в свои кровати. А бабушка еще долго гладила своего внука по кудрявой голове и шептала ему ласково чтобы он спал крепко и спокойно.
  
   **
   Желтый кривобокий икарус-гармошка катил по шоссе. Справа тянулся речной порт. Гигантские краны желто-синими фламинго перетаскивали в клювах черные, белые, красные кубы. Слева пролегали поля, вдалеке виднелись заводские трубы, пускающие в ярко-синее небо серые султаны дыма.
   Брюс сжимал между ног синий нейлоновый чехол с одеялами и туристическими спальными мешками внутри. В ногах у Чигана лежала спортивная сумка, в руке Чиган держал две удочки. Одет Чиган был в новые джинсы, шелковую цветастую рубашку с искорками, на ногах блестели лакированные туфли с острыми носами и золотистыми пряжками; на животе сияла массивная пряжка кожаного ремня в форме львиной головы. Чиган нацепил на переносицу солнечные очки с серебристыми зеркальными стеклами.
   "Середина октября, а жарит как летом!" - сказал Туча, вытирая вспотевшее лицо платком. Туча снял пиджак, сложил вдвое и набросил на объемистую хозяйственную сумку из кожзаменителя, лежащую на соседнем сидении. Привстал, попытался открыть окно, но створки окна заклинило, удалось раздвинуть лишь на треть.
   "Очки новые достал?" - спросил Рубль у Чигана. Рубль был одет в вельветовые брюки и черную битловку
   "Ну, да. В Автоматах брал, у центровой фарцы".
   "Вещная вещь! - Рубль одобрительно кивнул головой. - Только ведь зима близко... А к следующему лету эти очки уже выйдут из моды".
   Чиган махнул рукой. Втиснул удочки между двумя сиденьями, прижался лбом к стеклу.
   "Теперь, значит, в Автоматах гнездо у них?" - спросил Рубль.
   "Да, - ответил Туча, - У Лаймы посерьезней деловары трутся... Рыжье... валюта... А в Автоматах мелкие шмоточники".
   "Надо бы к ним еще разок заглянуть. К зиме приодеться, - сказал Чиган. - А-то меня из зимнего одно советское старье..."
   Минут пятнадцать молчали. Автобус переехал через мост над узкой речкой. У берега из воды торчали черные деревянные сваи с привязанными к ним моторными и весельными лодками. Посредине речки темнела лодка с двумя сгорбившимися рыбаками, одна из удочек согнулась и вскоре в солнечных лучах блеснула рыбешка.
   "Так, Мамонт, получается, под самым носом у погранцов... - сказал Чиган. - Рисково!"
   "Рисково, но не глупо, - ответил Рубль. - Мильтоны там его искать не догадаются. Тебя они, кстати, уже трясли насчет..."
   "Трясли, - усмехнулся Чиган. - А хули им толку? Я сказал, ни-чо не знаю! Где он, что он, с кем он?.." - Чиган развел руками.
   "И поверили?" - спросил Туча.
   "Поверили, не поверили, мне пох! Ну, помурыжили пару часов и выгнали, что они сделают".
   "Они за тобой хвост не пустили?" - озабоченно спросил Туча
   "Ну, да, как же, хвост!.. - хохотнул Чиган. - Туча, ты кино насмотрелся! Какие хвосты? Мусорам делать больше нечего? Особенно в последние теплые деньки"
   "А хочу спросить, - Рубль широко зевнул, - а на фига ты вот удочки везешь?
   "А-чо, отдам Мамонту, пусть рыбачит".
   "Он рыбак?"
   "Жрать захочет, станет рыбаком".
   "Ну-у... тоже верно!"
   Полупустой салон автобуса постепенно заполнялся пассажирами. Рядом встал усатый дедок в кепке-восьмиклинке и стал с пьяной ухмылкой разглядывать парней. Спросил:
   "Что, рыбалить?"
   "Угу, - ответил Туча, снял сумку с сиденья и положил себе на колени. - Присаживайтесь..."
   "К устью?" - дедок плюхнулся рядом с Тучей и закряхтел.
   Рубль бросил на Тучу тревожный взгляд. Туча мотнул головой:
   "Не, на острова".
   "Да, кто ж там рыбачит теперь?! - протянул дед. - Там подлодками всю рыбу распугали!"
   "Нет там подлодок", - сказал Туча.
   "А ты почем знаешь? - дед шлепнул себя ладонями по коленкам и хитро прищурился. - Шпион?"
   "Я-то нет, - ответил Туча спокойно. - А вы?"
   Дед рассмеялся, потрепал седые с концов и желтые посредине усы.
   "Там не может быть подлодок, - продолжил Туча. - Мелковато".
   Дед достал из кармашка фланелевой рубахи полосатый наборный мундштук из разноцветного стекла, понюхал его, сунул обратно.
   "Мелковато-узковато... Специалист!.. Может, там для больших подлодок мелковато, а для мелких-то в самый раз?.. Хотя, не знаю, чем, может и не подлодками... А все-таки распугали. Катерами, может... Один хрен, не клюет. Вот раньше клевало! Шкетами, помню, ловили. Щук было столько, что руками их брали. Зайдешь по яйца в воду и стоишь. Вода прозрачная, видишь, щука плывет, килограм на десять-двадцать, - дед внимательно оглядел компанию, желая убедиться, что ему верят. - Она, щука-дура, думает, ты коряга какая... А ты ее хвать... и на берег, через голову одним броском! Щука бьется, выгибается дугой, брызги на пять метров вокруг летят. К щуке подойти страшно, такая здоровенная, еще убьет хвостом! Или ногу откусит... Ломик возьмешь тогда и тяп-тяп ей по башке!.. Она и того, ку-ку... Только хвостом шваркнет... А ты за следующей идешь... За пару часиков такую гору щук навытаскиваешь, выше тебя ростом. И каждая рыбина, как бревно".
   "Да, ну?!" - притворно удивился Чиган
   "Чо-да-ну?! Вру я, что ли? Кого только не ловили, и язей, и карасей, вот таких... ох, жирные были караси!.. и угрей... Анаконды, а не угри! А сейчас и сетью никого не вытащишь, только казараг зеленых, которых и кошки не жрут. У моста еще можно что-то поймать... ловят мужики, но всё мелочь идет, не рыба, а слезы... А на островах вообще никто не ловит давно!"
   "Да, мы в поход вообще-то, - сказал Рубль. - А удочки так... на всякий случай".
   "В похо-о-од?! - дед недоуменно оглядел модную импортную одежду парней, их новую дорогую обувь. - Пионеры?.."
   "Уже нет".
   "А где там ходить, в походы-то? С острова на остров, что ли, по висячему мосту? Ну-ну, ходите, ходите. Там ходить больше нечего... Там и без вас уже весь лес повытоптали, топтуны. Туристы, мать их!!! Вот раньше там, помню, был лес... - дед зажмурился, его лицо приобрело мечтательное выражение. - Оба острова все заросшие, как будто шапки меховые на воде лежат!.. Ох, какой был лес! И грибы там, и ягоды... И зайцы водились, и ондатры, и барсуки, и эти... как их там... бобры... да и цапли... А сейчас там не лес, а слезы!"
   Дед открыл глаза, достал пачку Примы и мундштук, сунул в него сигарету, поднялся, постучал себя по карманам: "Спички забыл..."
   Туча расстегнул сумку, порылся в ней. Протянул деду коробок спичек: "Берите, берите. У нас спичек много. Мы ж в поход идем".
   Дед, кряхтя, поднялся, козырнул, стал протискиваться к дверям. Автобус притормозил, дверь разъехались в стороны.
   "Плохо, - Рубль проводил деда взглядом. - Запомнит он нас".
   "Он уже всю память пропил", - сказал Туча.
   "Ну-ну, надейся..." - Рубль, прищурившись, смотрел в окно. Дед стоял на остановке и болтал с двумя пожилыми женщинами с алюминиевыми бидончиками в руках.
   "Ты, Рубль, какой-то шуганный в последнее время стал, - сказал Чиган. - Дергаешься чего-то... на измене сидишь".
   "Ни на чем я не сижу. Просто думаю много. Кто, кроме меня подумает, чтоб у нас все было чики-пики?!"
   Рубль критически осмотрел наряд Чигана.
   "Ты поярче еще не мог нарядиться? Сразу видно, какой ты турист! Еще и удочки эти дурацкие..."
   "А что?.. Ну-у, нету у меня летних дешевых шмоток. Все выбросил, как маза пошла. Ты на себя посмотри".
   "Да, уж... Туча поглядел на свой пиджак, - туристы из нас еще те... рыбаки... Один Брюс боле-мене на туриста похож".
   Нагруженные сумками и рюкзаками, шли по асфальтированной дороге мимо каменных двухэтажных домов с заколоченными окнами, свернули на грунтовую дорогу, углубились в сосновый лес. Туча указал на еле заметную тропинку: "До старых укреплений вот тут ближе..."
   Чиган закатал рукава, расстегнул до пупка рубашку, удочки положил на плечо. Рубль, тяжело пыхтя, тащился позади всех, бледный, мокрый, с покрасневшими белками глаз, с темными веками.
   "Тебе не жарко с длинными рукавами?" - спросил Чиган, обернувшись и озабоченно посмотрев на Рубля.
   "Нет..." - промямлил Рубль и утер рукавом битловки залитое потом лицо
   "Что-то я тебя давно в спортзале не видел", - сказал Брюс.
   "Он теперь в кровати тренируется, - хохотнул Чиган, - с тренершей веселой, рыжухой кудреватой. Ви-шь, как похудел?! Еле ходит... Совсем загоняла тебя бикса, да?" - Чиган подмигнул Рублю.
   "Отвали..." - ответил Рубль, бросив на Чигана хмурый взгляд.
   Они остановились на поляне перед пригорком. Невдалеке шумело море. Пригорок весь порос высокой зеленой растительность с густыми белыми соцветиями и широкими остроугольными листьями:
   "Смотрите, - удивился Рубль, - какой здоровенный укроп вымахал... Укроп-мутант!"
   "Сам ты укроп! - сказал Туча, оглядывая заросли. - Это борщевик. Древнейшее растение на земле. Только не дотрагивайтесь до него..."
   Чиган тут же протянул руку и коснулся пальцем листа: "Ой!" - отдернул руку и посмотрел на покрасневшую подушечку пальца.
   "Чиган, я же говорил не трогать... он ядовитый".
   Чиган жалобно посмотрел на тучу: "И чего теперь со мной будет?.."
   "Помрешь теперь".
   Глаза Чигана округлись, лицо вытянулось. Туча рассмеялся:
   "Да, пошутил я... Не бойся. Будет маленький волдырь, скоро продет. Вот если голым через заросли борщевика пройти, тогда, да, можно получить смертельные ожоги".
   Чиган скинул рюкзак, положил рядом удочки, нашел в траве палку, бросился на борщевик и стал рубить палкой его толстые, но хрупкие, полые внутри, стебли: "Ах, ты сука! Сука ты, борщевик-хуевик! На, тя, ну, тя, вот так!.."
   "У него вообще-то и сок тоже ядовитый, - заметил Туча. - Сейчас набрызгаешь на себя..."
   Чиган метнул в заросли борщевика позеленевшую палку, осторожно стряхнул с рубашки ошметки растения. Присел спиной к соснам на нагретый солнцем валун, вытянул над головой руки, хрустнув суставами: "А помните... в детстве нас пугали мужиком психованном, который в этих местах прятался?.. Еще говорили, что он кучу народа топором зарубил и даже, кажись, съел потом... Так вот... видел я его однажды!.. В поход мы сюда пошли в классе шестом, на крепостные развалины смотреть... А я отстал от своих, заблудился... Иду, вижу, мужик смотрит на меня из-за кустов... Бородатый такой, лохматый, глаза горят. Сразу видно, псих. Борода до пупа, а в руке топор. Окровавленный! Зуб даю!.. Он такой выходит на меня и лыбится, а зубы, пиздец, как у акулы. И еще пальцем меня поманил, а ноготь сантиметров пять, загнутый такой... Ну, я же не дурак, сразу деру дал. Он за мной с полчаса по лесу гонялся, топором махал и ржал как конь. Потом отстал... Я своих нашел, училке рассказал, она милицию вызвала... Но мильтоны его не смогли поймать. Месяца два за ним гонялись, а бестолку... Тут же подземные лабиринты... Еще со средних веков... Чтоб этого психа поймать, спецназ кэгэбэ подключили. И они его с полгода выслеживали. В музее каком-то нашли старинную карту лабиринта. И по этой карте разыскали все ходы-выходы. Тогда у всех дырок поставили по спецназовцу и пустили внутрь газ специальный. Псих этот задыхаться стал и выскочил из одного лаза. И спецназовец его сразу очередью из калашникова пришил. Специальными пулями, со смещенным центром тяжести. Попадает такая пуля, допустим, в пятку, а вылететь может из глаза или из уха. При этом по пути она виляет по всему организму, все внутренности и кости перемалывает, внутри потом месиво, фарш, да..."
   Чиган закурил с важным, задумчивым видом. Из кустов позади Чигана вылезла длинная изогнутая палка с утолщением на конце. Палка тяжело опустилась Чигану на плечо. Чиган поперхнулся, выронил сигарету, вскочил: "А-а-а!.." Из кустов выпрыгнул Мамонт, голый по пояс. Лицо и туловище Мамонта украшали красноватые причудливые узоры, а на голове колыхались черные и белые птичьи перья. Мамонт приложил к губам ладонь, издал индейский клич: "Улю-лю-лю-лю! У-у-у!" Взял палку как копье и стал прыгать вокруг оторопевшего Чигана. Придя в себя, Чиган ногой выбил палку из рук Мамонта, бросился на него и, схватив за ноги, повалил. Они боролись пару минут, взметая пятками и локтями фонтанчики желтого песка, под дружный хохот зрителей. Даже у Рубля улучшилось настроение, он взбодрился и стал энергично подбадривать борцов.
   Отдышавшись, Мамонт свистнул в два пальца и махнул рукой. Из леса вышли Света и Игорь, их лица были разрисованы красной и белой глиной, и сажей, а головы украшали перья, треплемые ветром с моря. "Мы тут в индейцев играем, чтоб не заржаветь. А это племя мое!" - пояснил Мамонт.
   Спустились через узкое отверстие в дот. Рубль зажег карманный фонарик, Туча достал из сумки парафиновые свечи, закрепил их в выступах на стене, зажег. Чиган, Брюс и Туча достали из сумок и рюкзаков одеяла и спальные мешки, расстелили их на свежих еловых ветках, которыми был устлан бетонный пол, стали выкладывать на одеяла жестянки с консервами, пачки с вермишелью и крупой, кульки с конфетами и печеньем. "Ты бы на пол еще деревяшек потолще наложил бы, - посоветовал Туча Мамонту, - а то все бока застудите, и одеяла не помогут".
   "А удочки-то мне на хрена? - спросил Мамонт, вертя в руках бамбуковые палки, обмотанные лесками.
   "Рыбу будешь ловить..." - ответил Чиган
   "А на хрена мне ее ловить, если вы рыбу в банках уже готовую привезли?"
   "Мне эти удочки назад, что ли, переть?" - развел руками Чиган.
   "Да, ладно уж, оставь!.. - милостиво разрешил Мамонт и спросил, прищурившись: - А водяры привезли?"
   "А тебе так уж надо?" - спросил Рубль
   "Ночью здесь не жарко".
   "Ладно, привезем тебе в следующий раз водки", - кивнул Рубль
   "А денег оставите?"
   "Зачем тебе в лесу деньги? Мы все, что нужно, привезем".
   "А если вдруг не сможете, нам подыхать тут от голода?.. А так я в магазин смогу сходить, не так уж далеко... через лес. Я уже ходил разок... ну... спиздил там кое-чего... Не засекли... Да, чуть не забыл... батареек для плеера привезите. И записей каких-нибудь новых. Мне эта Саманта Фокс уже обрыдла со скулежом своим!"
   Рубль вытянул бумажник из заднего кармана вельветовых брюк, молча отсчитал несколько купюр, протянул Мамонту. Мамонт потянулся за деньгами, но Чиган перехватил его руку.
   "Ты чего?" - удивился Мамонт.
   "Из руки в руку нельзя деньги передавать. Примета плохая".
   "Тьфу ты!.. С приметами с этими... У тебя на каждый бздых, своя примета найдется!" - воскликнул Рубль, но все же положил купюры на одеяло.
   Пошли к морю, Чиган предложил искупаться и первым разделся до трусов, и полез в воду. "Ну, как вода?" - спросил Брюс, стягивая через голову спортивную кофту. "Ледяная!" - крикнул Чиган и нырнул с головой. Мамонт и Брюс, пофыркивая, забрели по пояс и одновременно поплыли саженками. Туча разделся до пояса, закатал брюки выше колен, зашел в воду, с опаской побрызгал себе на лицо, грудь и плечи. И сразу вернулся на берег. Рубль, обхватив согнутые колени руками, с мрачным видом сидел на песке, усеянном мелкой галькой, черными водорослями и кусочками древесины.
   "А ты чего не освежишься?" - спросил Туча, надевая рубашку.
   "Да, так, ничего... - Рубль поежился. - Знобит. Может, простудился слегка..."
   "В такую жару? Ну, ты даешь!"
   Мамонт и Чиган с криками плескали друг в друга водой. Брюс сосредоточенно плыл вдоль берега. Остывающее солнце клонилось к закату, окрашивая небо в темно-малиновый цвет.
  
   **
   Обратно ехали в гудящей, стучащей колесами электричке. За окном мелькали столбы электропередач и полулысые деревья с остатками красно-желтой листвы.
   "Как они там перезимуют!" - озабоченно сказал Туча.
   "Не будут они там зимовать, - ответил насупленный Рубль. - Квартиру им снимем. Где-нибудь на отшибе..."
   "Может, им уехать куда-то?" - спросил Чиган.
   "Куда, например?"
   "Ну, не знаю, в тайгу какую-нибудь... или в степь. Мало, что ли, места в стране?"
   "Нет, - Рубль покачал головой, сложил руки на груди. - Мой отец говорит, что если бы ему пришлось скрываться, он бы прятался в Москве. Там восемь миллионов жителей, и никому ни до кого дела нет. Затеряться легко. А там, где людей мало живет, любая новая фигура привлекает внимание. Сейчас все, кто розыске, не в тайгу бегут, а в крупные города".
   "Не сравнивай, - возразил Чиган. - У твоего отца - опыт и связи. А Мамонт в Москве - никто. Да еще с двумя инвалидами на руках. Да с его-то ебанутым характером... Обязательно в какую-нибудь хуйню ввяжется"
   "В хуйню он где-угодно ввяжется. Уже ввязался... Говорю, хату им снять, это пока лучший вариант. На самой глухой окраине, у бабки какой-нибудь, которой уже всё пофиг и которая стучать не побежит".
   "Если бабка не побежит, так соседи настучат, - сказал Чиган. - Нет, хату лучше в центре снимать, где народу погуще и... ты правильно сказал... затеряться легче".
   "Ладно... - Рубль прикрыл глаза, откинул голову, уперев затылок в дрожащее стекло. - Может, придумаем что-нибудь... до морозов".
  
   **
   Белка накинула шаль на белый плафон, и комнату залил рубиновый свет. Белка уселась на Рубля сверху, закинула руки за голову, изогнулась. Ее белое тело приобрело красноватый оттенок, а рыжие волосы стали черными. Белка обмякла, рухнула, обхватила парня за шею, прошептала ему в ухо:
   "Ну, как, шмали дунули, так совсем другие ощущения, да?"
   "Да".
   "А с ширевом так вообще на седьмое небо улетим! Я тебе обещаю..."
   Белка потянулась к тумбочке, пошарила в ящике, извлекла коробочку. Зажатая между большим и указательным пальцем, блеснула ампула. Жидкость в ампуле из-за накинутой на лампу шали, приобрела розоватый оттенок.
   "Это не какая-нибудь черная вмазка... Это фабричная химия. Чистый сульфат морфина!"
   "Белка! - Рубль приподнялся на локте. - Я попробовал несколько раз и хватит с меня".
   "Да, ладно?! Не понравилось?..
   "Мне это просто, - Рубль покачал головой, - не нужно..."
   "Но ведь понравилось, признайся! - Белка пихнула его кулачком в плечо. - Признавайся же! Чего глаза отводишь?.. Ну, ладно... тебе, может, и не нужно, а мне - нужно. Помоги жгут затянуть..."
  
   В черный океан
  
   Раз
  
   Вера цокала по мокрому тротуару, держа в руке натянутый поводок. Пушистая белоснежная собачка с черными круглыми глазками и черным кончиком вытянутого носа семенила, дрожа закрученным хвостом. Рубль, подпирая столб плечом, наблюдал за Верой и ее собачкой. Вера поправила короткую прядь платиновых волос над ухом, подняла воротник красного глянцевого полуплаща. Собачка подбежала к столбу, обнюхала черный ботинок Рубля, задрала заднюю ногу. Вера дернула за поводок, Рубль присел на корточки, потрепал собачку за острыми ушами. Поднял взгляд на Веру. Вера достала из сумочки синюю пачку с золотистой окантовкой; щелкнула серебряной зажигалкой, затянулась длинной тонкой сигаретой. Блеснул красный камешек на пальце:
   "Это не вы в тот раз Кешу с Виталей отмудохали?"
   "Что-что мы сделали?" - Рубль перестал гладить собачку, поднялся, шагнул навстречу Вере. Собачка тут же пометила столб желтой струйкой.
   "Не прикидывайся дурачком... - Вера выпустила струю душистого дыма. - Не верю!"
   "А что такое случилось с Кешей-Виталей? - Рубль ухмыльнулся, сложив руки на груди. - Болеют?!"
   "Значит, все-таки твоя компания?.. Здорово вы их, конечно! Браво!.. Только..."
   "Я не понимаю, Верчик, о чем ты сейчас говоришь! После того, как Кеша-Виталя, нас, как шпендиков, прогнали со двора, мы сразу разошлись... Не знаю, как другие, а я до дома несся вприпрыжку, забился под одеяло и сутки из-под не вылезал, дрожал от страха".
   "Ну, ладно. Пусть так... Но, предупреждаю, Кеша и Виталя не такие ребята, чтоб спускать обиду. Они злобные жестокие зверюги! Для них любой человек, как таракан. Растопчут и не оглянутся".
   "Полегче, Вера! Могу ведь и описаться".
   "Я серьезно. Они уже вынюхивают про вас... ну, про вашу компанию... которая... ну, это... Кто вы, да, что вы... Да, где кто живет, да, чем каждый дышит... с кем общается, чем занимается... какими дорогами ходит и к кому..."
   "Ну и?"
   "Просто предупредила. Чтоб жили осторожней".
   "Спасибо... А у тебя они тоже про нас выспрашивали?"
   "Конечно. У меня-то в первую очередь..." - Вера щелчком отбросила сигарету, докуренную до половины, посмотрела на длинный красный ноготь, отколупнула отстающую от ногтя чешуйку лака.
   "И что ты?"
   У края тротуара притормозила желтая Нива, опустилось левое стекло.
   "Ответила, что с такими зелеными шкетами не вожусь. И это абсолютная правда..." - Вера потянула за поводок, развернулась, собираясь уходить.
   Дверь Нивы распахнулась, вылез Виктор Григорюк, одетый в черную куртку, которая подчеркивала его атлетическую фигуру, и, не глядя на Веру, сказал:
   "Так, сынуля, хватай кавуны из багажника, тащи в дом! - И посмотрел вслед Вере, которая уходила покачивая бедрами, смерил взглядом ее фигуру. - А вам, девушка, чего надо было?!"
   Вера остановилась, полуобернулась, ответила с усмешкой: "Мне-то ничего. А вам, дяденька, чего?!" - и продолжила свой путь, сунув руку в карман плаща. Собачка резво трусила впереди.
   "Ну-ну..." - Виктор Григорюк проводил Веру недобрым и тяжелым взглядом, который невольно опустился с затылка женщины до ее ног в черных ажурных чулках.
   "Баранки гну!" - огрызнулась Вера, не оборачиваясь, и с силой дернула за поводок. Собачка недовольно тявкнула.
   Старший Григорюк, не мигая, уставился сыну в глаза:
   "И чего ей от тебя надо было?!"
   "Ничего. Поболтали так... По-соседски".
   "Поболтали?.. Я чтоб тебя рядом с этой шмарой больше не видел никогда!.." - Виктор Григорюк поднял багажную дверь Нивы и передал сыну арбуз. - И не косись на меня так! С ней даже рядом стоять опасно. Чихнет... и подцепишь чего-нибудь. Потом всю жизнь на аптеки придется работать".
   "Да-ла-н-на..." - Рубль пристроил арбуз подмышкой и двинулся к подворотне. Толкнул ногой железную дверцу в правой створке ворот.
   "Не да-ла-н-на, а как я сказал, так и будет! - Виктор Григорюк, держа двумя руками огромный арбуз у живота, вошел во двор вслед за сыном и слегка поддал ему коленкой под зад. - Шевелись живей, чего вялый такой! С понедельника вместе бегать начнем. Я тоже чего-то... расслабился. Работаю много! Надо и о здоровье думать. Тебе жарко, что ли ?"
   "Нет".
   "А пот-то льет ручьями!"
   "Мне не жарко!" - раздраженно ответил Рубль. Толкнул дверь и стал, тяжело дыша, подниматься по лестнице.
   "Еще так рявкнешь на меня, кавун об башку твою разобью. Не пожалею фрукт".
   "Ягоду..."
   "Что?"
   "Арбуз, это ягода", - Рубль остановился передохнуть между пролетами, положил арбуз на замызганный подоконник окна, выходящего во двор.
   "Ну, прям?.." - Виктор Григорюк протопал мимо сына вверх по лестнице.
   "Правда, правда... Ты же сам говоришь, учись! Вот я и учусь. Арбуз - ягода. Элементарно, Ватсон. Ботаника за шестой класс...
   "Ла-н-на, ботаник! Догоняй, давай... Как нога? - остановился у двери квартиры, зажал арбуз между своим боком и стенкой, и стал рыться в кармане.
   "Не болит..." - Рубль подхватил арбуз и стал подниматься.
   "Не болит, хорошо. А чего хромаешь?" - выудил из кармана звенящую связку ключей.
   "Да, вот, чего-то хромается".
   "А что чувствуешь?" - вставил ключ в скважину, повернул с хрустом.
   "Ничего. - Рубль добрался до лестничной клетки. - Немножко как будто онемелое... над пальцами".
   "К доктору поедем... дверь придержи, - Григорюк вошел в прихожую, положил арбуз на пол. - К самому лучшему... Если здесь специалиста не найдем, в Москву тебя повезу, - оглядел сына, который тоже положил арбуз на пол, снял куртку с капюшоном и повесил ее на крючок: - Что-то ты похудел, сынок..."
   "Никогда я не был толстым..." - Рубль нагнулся, стал развязывать шнурки.
   "Нет, похудел сильно! И видок у тебя бледный, нездоровый какой-то... Ничего не болит?"
   "Переходный возраст у меня", - Рубль сунул ступни в пушистые домашние тапочки.
   "Какой еще переходный?.. У тебя уже все, что должно было перейти, куда надо перешло! Ты какой-то стал... Я так не запыхался, как ты... Тренировки пропускаешь?"
   "Учусь много. Десятый класс..." - Рубль побрел по коридору к уборной.
   "Стой! Я тебя не отпускал... - строго сказал Виктор Григорюк. Рубль остановился, присел на корточки у стены, прикрыл глаза. Виктор Григорюк глянул в прямоугольное настенное зеркало, пригладил редкие волосы на лысеющей голове. - Учиться, это правильно. Молодец! Учись, наследник, шагай вперед. Времена наступают интересные. На коне сейчас будет тот, у кого котелок хорошо варит... Так что, главное, ты учись, учись. Как Ленин!.. А тыл я тебе обеспечу. Это очень важно, чтоб в начале жизни у парня имелся надежный тыл. Ты запутаешься - я совет дам. Ты ошибешься - я поправлю. А если упадешь - помогу подняться... - Виктор Григорюк вздохнул, подошел к сыну. - Вот у меня тыла никогда не было... Он присел на корточки напротив сына. - Ты знаешь, что это такое - не иметь тыла?" Рубль, не открывая глаз, пожал плечами. Отец положил руку ему на плечо: - Посмотри мне в глаза! - и когда Рубль поднял веки, продолжил: - Не иметь тыла, это значит, не иметь права на ошибку. Это значит, что если тяжело - никто не поможет. Это значит, что если сделаешь неверный шаг, никто не остановит. А если полетишь в пропасть - никто не подхватит, не вытащит. Вот как я рос... Все сам! Все на свой страх и риск. Совсем без поддержки... - Виктор Григорюк убрал руку с плеча сына и поднялся. - А у тебя тыл есть! И будет... покуда я жив... Ты хоть ценишь это, сынок?.."
   "У-гу... ценю..." - Рубль снова закрыл глаза.
   "Вижу, вижу я, как ты ценишь!.." - с упреком сказал Виктор Григорюк, махнул досадливо рукой и отвернулся.
  
   **
   Распахнулись двери, двое плотных и рослых мужчин в белых халатах вывели, придерживая за локти, полуседую растрепанную женщину с блуждающим взглядом, с опухшими веками. Женщина шевелила губами, испуганно озиралась: "Они нашли нас! Они пришли за нами! Они забрали его..." Мужчина с оранжевым чемоданчиком в руке вышел следом из дома, распахнул задние двери белого с красной полосой микроавтобуса. Водитель курил, сидя за рулем, пускал дым в окошко. Полуседую женщину санитары подсадили в машину, залезли сами, двери захлопнулись. Мужчина с оранжевым чемоданчиком забралась с правой стороны в кабину, водитель бросил окурок, взялся за руль и рычаг коробки передач, микроавтобус выехал со двора.
   Туча проводил автомобиль напряженным взглядом. Туча стоял, опершись о стену плечом. Оглядел двор, вздохнул. Поднял голову, посмотрел на небо, солнце еле пробивалось через темно-серую клочковатую пелену. Лицо приятно холодили крохотные капельки влаги.
   Ольгерд Фрицланг стоял у приоткрытого окна и смотрел вниз. Повернулся, встретился взглядом с Гражиной Хлибко, которая сидела за обеденным столом, сказал: "Увезли". Она покачала головой: "Как это печально!" Гонимые ветром, в окно влетели, кувыркаясь, желто-красные кленовые листья, один спланировал на пустую тарелку перед Гражиной Хлибко, и она взяла лист двумя пальцами за черенок и стала с восхищенным видом вертеть лист перед глазами. Несколько листьев опустились на пол. Ольгерд Фрицланг прикрыл створку окна, повернул рукоять. Собрал с пола листья, направился к корзине для бумаг, но Гражина Хлибко подняла руку, исполнив указательным и средним пальцем нечто вроде балетного па-де-де: "Ольгерд Адальбертович, не выбрасывайте! Несите сюда, выйдет славный букет".
   Фрицланг приблизился к столу, протянул Гражине Хлибко листья, сел на свое место, взял в руки ложечку, помешал в чашке с чаем:
   "Потерять разум, вот чего я страшусь более всего".
   "А может, оно и лучше? - Гражина Хлибко надавила на коричневое пирожное ребром вилочки с двумя зубцами. - Может, сумасшедшие счастливы?"
   "Чтобы чувствовать себя счастливым, надо состояние счастья осознавать. Безумцы не могут осознавать своего счастья, значит, они не способны быть счастливыми. Но и несчастья своего они, наверное, тоже не сознают. Фрицланг пожал плечами. - Да. Но этой женщине, кажется, было очень страшно. Может, она всю оставшуюся жизнь проведет, испытывая ужас".
   "Ее тащили в смирительной рубашке?"
   "Нет, что вы! Просто вели под руки. Зачем же ее связывать? Она и не пыталась вырваться. Довольно смирно себя вела. Только вот этот страх... выраженный в интонациях голоса, в движениях тела..."
   "Она так жутко билась и голосила с самого утра, крик по всему двору! Я думала, с ней не справятся..."
   "Наверное, ей сделали необходимый укол".
   "Нет, это все-таки кошмар!"
   "Да, эпизод неприятный, - Ольгерд Фрицланг кашлянул в кулак. - Мягко говоря".
   "Сына - в тюрьму! А такой интеллигентный юноша..."
   "Да. И руки золотые".
   "Говорят, человека зарезал. Как такое возможно? Я не верю..."
   "Не будем гадать о том до суда. Всякое бывает в жизни. Может, какая-то досадная ошибка".
   "Ох, пусть окажется так... Но мать-то переживет ли такое? Как на нее это повлияет?"
   "Мне всегда казалось, что она психически не уравновешенная особа. Очень своеобычная личность..."
   "Задним числом я теперь понимаю, что да. Вспоминаю странности в ее поведении, которым я не придавала значения. Еще чаю?"
   За окном потемнело, ударил порыв ветра, оконные рамы дрогнули, на стекла налипло несколько красных и желтых листьев.
  
   Два
   Держа пустые спортивные сумки над головами, стояли у светофора перед зеброй, белые полосы были стерты по центру до асфальта. В воде, скопившейся у бордюра, попеременно отразились желтый и красный цвета. Шуршали по мокрой дороге автомобильные шины, поднимая на несколько сантиметров водяную взвесь. Ветер рванул, закачались дорожные знаки, косой дождь сменился мощным ливнем. Едва в потоке автомобилей образовался промежуток, парни, не дожидаясь зеленого, рванули через дорогу. Забежали под козырек газетного киоска.
   "Вот уж ливануло, так ливануло, - воскликнул Чиган весело, - ядрена Матрена!" - и потрепал кудри, вытряхивая из них влагу. Брюс из-под капюшона, надвинутого ниже бровей, посмотрел на мрачное небо. Туча недовольно фыркнул, снял очки, протер стекла носовым платком. "Это не надолго, - сказал Чиган. - Вон пузырей на лужах нет, сейчас закончится".
   "Еще одна примета?" - криво усмехнулся Туча.
   "Не примета, а дедушкова мудрость".
   "Дедушкина", - поправил его Туча.
   "Один хрен, ядрен патрон!.."
   Стояли, руки в брюки, под козырьком газетного киоска, пустые спортивные сумки повесив на плечи. По асфальту хлестали тяжелые струи. Киоскер сдвинула очки на кончик носа, глянула поверх очков на парней, развернула газету, закрылась ею. Чиган разглядывал календарики с портретами киноартистов, обложки журналов. Ветер трепал кроны деревьев, срывая последние листья. Волги с черными шашечками на дверях желтели вдоль проезжей части, клубы дыма выпускали таксисты в треугольные боковые окошки. Подкатили белые Жигули-копейка, остановилась напротив киоска. Щетки на лобовом стекле гоняли воду. Прижимая носы к ветровому стеклу в сторону кисока смотрели двое.
   "Это не те ли, которых мы того... тогда?.." - спросил Туча, слегка пихнув Чигана локтем.
   "Да, они самые... - согласился Чиган. - Они, может, тоже из центровой фарцы? Может, у них что-нибудь купим, а?"
   "Хорошо пошутил!.." - Туча скрестил руки на груди, исподлобья уставившись на лица за ветровым стеклом жигулей. Щетки-дворники замерли, вода, залившая стекло, скрыла лица сидящих в машине.
  
   "Сейчас только, Кешик, не дергайся, да..." - сказал Виталя, глядя с прищуром на три фигуры у газетного киоска. - Всякому овощу свое время".
   "Даже не собирался. За дурака меня не держи! - Кеша потрогал указательным пальцем переносицу. - И не называй ты меня Кешиком, сколько раз просил!"
   "Больно, Кешик?" - то ли участливо, то ли издевательски спросил Виталя.
   "Уже не больно..." - ответил Кеша, мрачнея лицом. Наклонив голову низко, он смотрел, как струи ливня разбиваются о капот.
   "Но обидно, да? - Виталя хохотнул, поправил воротник белой рубашки. Под рубашку была надета черная битловка. - До кандидата в мастера ты дошел, и ни разу тебе ничего не ломали... В каких только передрягах ты не бывал, и как заговоренный!.. А тут какие-то шкеты, ля! Мокрым поленом... По носу, гы!"
   "Доской, а не поленом..." - поправил Кеша, сильно сжал руль, медленно повернул голову вправо и, не мигая, вперился в глаза Витале.
   "Все, все, все! - Виталя поднял руки вверх. - Шутка!"
   "Не смешная..." - сквозь зубы процедил Кеша, отпустил руль, отвел взгляд от Витали, снова стал внимательно разглядывать три фигуры у киоска, машинально поглаживая правый кулак ладонью.
   "Давай-ка, о делах... Атэншн, плыз! - сказал Виталя и пощелкал пальцами перед носом Кеши. - А как у нас дела?"
   "Как сажа бела".
   "Вот-вот, и я о том же... Вобщем... Нам по двадцать пять уж скоро, а мы все какой-то фигней маемся. По мелочи щиплем. Настоящее дело надо затевать. Чтоб сразу - раз и в дамки!.. - Виталя ткнул пальцем в чертика, сплетенного из красной и зеленой капельницы; и когда чертик перестал раскачиваться, продолжил, - Верчик-Перчик дает хорошую наводку... Живет неподалеку от нее, в соседнем дворе, дед, коллекционер. Собирает всякий древний хлам. Цацки, побрякушки... Сечешь?! - Виталя поднял указательный палец вверх. - И в мусарню заявление он вряд ли понесет, потому что у самого рыльце в пуху. Он не только собирает, но и толкает... по-черному, само собой".
   "Не нравится мне эта наводка... - Кеша залез кончиками указательного и большого пальца в ноздрю, вырвал снопик рыжих волосков, рассмотрел его, вытер пальцы о колено. - Антиквариат еще попробуй-ка продай! У них там своя мафия, все друг друга знают. Дорогие цацки как начнут всплывать, так нас в шесть секунд вычислят. А у них там, я слышал, нравы тоже не пионерские. К мусорам жаловаться, да, не побегут... Но запросто пришлют свою торпеду... Там люди серьезные, не смотри, что интеллигенты".
   "Боишься, что ли? - насмешливо спросил Виталя. - Всю жизнь хочешь нищебродом прокукарекать?"
   "Причем тут боишься? Но надо ж по-уму... И насчет кукареканья... ты это, Виталь... слова-то просеивай! Ты хоть и друг мне, а не были б мы вдвоем... мне пришлось бы тебе башню проломить за такое слово... Чтоб уважение не потерять".
   "Ладно-ладно, разворчался... - Виталя примирительно хлопнул Кешу по плечу. - Если по уму, то, значит, сначала надо найти заказчика, которому хабар скинуть. И лучше, чтоб все сразу взял. И чтоб был не из наших мест..."
   Кеша кивнул, поскреб подбородок, покрытый рыжеватой щетиной. Виталя кончиком языка ткнул в дырку на месте верхнего правого клыка, поморщился: "Кусочки зуба в челюсти остались. И вылезают по одному. И, главное, вылезет очередной, десна зарастет, думаешь, все, это последний был... А через неделю трогаешь языком... что-то остренькое там... еще кусочек лезет... Гравитация их вниз тянет, что ли! Хорошо, что сами вылезают, а то б гнить начали. Но вот сколько их там еще может быть? - Виталя сунул палец в рот, ногтем зацепил и сплюнул на ладонь, показал Кеше желтую косточку и стряхнул ее в пепельницу. - А вот еще идея... Ребята мои знакомые ходят по лесам и копают. И накапывают там много чего хорошего. Например, стволы времен второй мировой. И волыны, и дуры, и плетки, на любой вкус. И в приличном состоянии... Восстанавливают, умельцы... А сейчас к любым стволам большой интерес у черносливов. Вся Средняя Азия и весь Кавказ вооружается. Черносливы всегда к оружию слабость имели. Но сейчас просто бешеный спрос на стволы. С кем они там воевать собрались, не пойму?.. Но это нам пофигу... Мы берем огнестрел у копальщиков, и толкаем его черносливам. Вот это дело серьезное, крупное. Весь мир будет у нас в кармане!"
   "Надо подумать... - Кеша зевнул, похлопал себя по пузу, упирающемуся в рулевое колеса. - Мамонище вот у меня в последнее время шибко раздулся. - Пресс качаю каждый день, мышцы как железные, а сверху на них все равно жиры нарастают".
   "Макаронов с котлетами на ночь поменьше трескай".
   Стало тихо, струи перестали хлестать по корпусу автомобиля, ливень сменился реденьким дождем. По краю проезжей части стремительный ручеек нес опавшие листья, образовывал воронку над решеткой водостока. Кеша и Виталя одновременно посмотрели в сторону киоска. Парней под козырьком не было. Мужчина в шляпе сложил зонт, наклонился к окошку киоска. Киоскерша взяла с блюдца монеты, подала мужчине пачку сигарет и газету. Киоскерша сняла круглые очки, натянула на голову зеленый берет с хвостиком, как у арбуза, накинула плащик, вышла из киоска, прислонилась спиной к дверце, размяла сигарету, чиркнула спичкой, сощурилась, когда дым попал в глаза. Быстро и жадно выкурила сигарету до фильтра, вернулась в киоск.
   "Пойду, куплю кислородных палочек", - сказал Кеша и с трудом выбрался из автомобиля. Вернувшись, точным коротким запульнул распечатанную пачку Аэрофлота в открытый бардачок. Втиснулся на сиденье, брезгливо принюхался, посмотрел на Виталю с подозрением: "На полминуты только выскочил, а ты уже полную машину шептунов напускал".
   Виталя с довольным видом заржал, стал хлопать себя по ляжкам, колечки светлых кудрей тряслись над ушами и надо лбом.
  
   Шли мимо мокрых парковых скамеек, мимо навесов, под которыми прятались торговцы цветами. Поднялись по ступеньках двухэтажного желтого здания, оказались в зале, заставленном игровыми автоматами, которые жужжали, скрипели, звенькали, тренькали, шипели, стрекотали, погромыхивали, мигали лампами. Посетители увлеченно гоняли резиновые мячики под прозрачными полусферами, вертели рукоятки с насаженными на них пластиковыми фигурками футболистов; стреляли из электронных ружей по светящимся мишеням; крутили баранки, управляя машинками на экранах. Чиган поздоровался за руку с одним, кивнул головой второму, хлопнул по плечу третьего. Приблизился к полукруглому оконцу: за кассовым аппаратом сидела пожилая женщина с завитыми волосами, выкрашенными в фиолетовый цвет. Губы женщины были ярко-красными, а на пальцах блестели крупные золотые кольца с камешками. Чиган нагнулся к оконцу, положив локоть на полочку перед ним: "Драсьте, Клара Цезаревна!" Клара Цезаревна сверкнула золотым зубом: "Здорово, бандит! До сих пор на свободе?" Чиган осклабился, вытянул из кармашка сумки плитку шоколада с красными розами на обертке и просунул ее в оконце: "С прошедшим Днем Конституции вас, Клара Цезаревна! А у нас тут... важная встреча... с Юликом... Вы, может, в курсе?" Клара Цезаревна кивнула, дотянулась до швабры в углу каморки, и концом ее древка сильно стукнула в фанерную перегородку позади себя: четыре раза с короткими интервалами и два раза с интервалами длинными. В соседней с каморкой двери захрустел старый замок, приоткрылась дверь, сдерживаемая цепочкой, показалось пол-лица. "Мы с Фричи, к Юлику, - сказал Чиган уверенно, - у нас был с ним уговор". Цепочка звенькнула, рослый парень выглянул в зал, оглядел его внимательно, махнул рукой: "Ну, давайте". Прошли по короткому коридору, освещенному тусклой лампочкой. Туча споткнулся о пустое жестяное ведро, Чиган ударился коленкой об остов разобранного игрального автомата, чертыхнулся. Провожатый постучал ключом в одну из дверей и, не дожидаясь ответа, толкнул ею. Оказались в помещении без окон. Потрескивали, помигивали лампы яркого дневного света. "Юлик, к тебе клиенты... с Фричи", - сказал рослый парень и присел в уголке на пластиковый стул. Посредине помещения в массивном кожаном кресле сидел жирный парень с маслянистыми черными волосами, эффектно уложенными в подобие морской волны. Джинсовая рубаха была расстегнута до пупа, на груди сверкала золотая цепочка с кулоном в форме лучистого солнца. Вдоль стен до потолка возвышались металлические стеллажи, на полках - плотно уложенные яркие целлофановые пакеты. Скрестив ноги в обтягивающей черной юбке, на подлокотнике кресла сидела девушка с длинной тонкой сигаретой в правой руке. Прядь длинных русых волос закрывала девушке пол-лица. Зеленый глаз прищурился, девушка медленно затянулась, оглядела Тучу, Чигана и Брюса со слегка насмешливым любопытством. Туча смутился, Брюс остался невозмутим, Чиган озорно подмигнул девушке. Девушка фыркнула, но взгляда не отвела; потеребила мочку уха. Высокие скулы девушки покрывали румяна с крохотными блестками. "Здорово!" - Чиган в знак приветствия поднял ладонь. "Коли не шутишь! - ответил Юлик и обвел рукой помещение: "Выбирайте. Лапти-валенки, картузы-кафтаны-портянки и всякая прочая сбруя".
   Чиган обратился к девушке: "Чо, не узнала меня?" Девушка посмотрела на Чигана насмешливо. Чиган вынул из кармана солнечные очки, нацепил их на нос: "И сейчас не узнала?" Девушка посмотрела на Чиган недоуменно. Чиган сказал: "Вспомни, Лен!" Девушка посмотрела на Чигана настороженно. Чиган достал из кармана куртки красный теннисный мячик и, ухмыляясь, стал перекидывать его из руки в руку. Глаза девушки округлились, она выпустила воздух через надутые губки, издав звук: "п-ф-ф-ф-ф..." - и цокнула, покачав головой.
   Когда Юлик пересчитал купюры и уложил их в коробку из-под ботинок, а сумки Тучи, Чигана и Брюса наполнились так, что с трудом застегнулись, Чиган сказал: "Мне бы еще солнечные очки, зеркальные. А то на этих, - Чиган снял очки и швырнул их в мусорную корзину, - царапинка!"
   Юлик хмыкнул, пожал плечами: "Не сезон вообще-то... Но... Лена, покажи клиенту, что у нас осталось из модных аксессуаров". Лена открыла дверь в соседнее помещение, зажгла там свет и поманила Чигана ладошкой. Длинные ноготки имели цвет перезрелой вишни. Через несколько минут они вышли, у Чигана на носу переливались очки с радужными стеклами. Чиган довольно улыбнулся: "Сколько?" Юлик махнул рукой: "Подарок от нашей фирм`ы". Выбрался из кресла и по очереди протянул руку Тучу, Чигану и Брюсу: "Забредайте почаще, поможем, чем сможем".
   Вышли на крыльцо, спустились по ступенькам. "Какие у фарцовщиков девки классные!" - сказал Чиган. "Ну, так..." - вздохнул Туча. Чиган закинул тяжелую сумку подальше за спину: "Я вот думаю, полазить бы по этому курятнику, а..."
   "Не-е-а, - протянул Туча, - фарца в свой в круг просто так никого не пустит. Вот ты представь, кто-то из них явился бы к нам, на Фричу и..."
   "Ну-у... если парень не из говна сделан, то почему нет?" - отозвался Чиган.
   Двинулись к троллейбусной остановке.
   "У них там связи особые... - сказал Туча, - с иностранцами... Нет, они так просто к себе не подпустят. Покупать, покупай, но нос не суй".
   "А ты видел, как у этой биксы глаза загорелись, когда она пачки наших шуршунов увидала?! Я не я буду, если с ней не состыкуюсь".
   "Ну-ну"
   "Так, ты смотри сюда!" - Чиган показал Туче обрывок бумаги. На клочке синело шесть цифр.
   "И что?"
   "Это телефон ее... Девки той блестючей! Ле-ны..."
   "Когда ты успел у нее телефон выпросить?" - удивился Туча.
   "А вот учитесь. Пока я жив".
   Подошел троллейбус. Туча взялся за поручень, поставил ногу на ступеньку. Чиган обернулся в сторону Автоматов: на крыльце, прислонившись ягодицами к перилам, стояла Лена в накинутом на плечи плаще, курила, смотрела внимательно на Чигана. Чиган вцепился в локоть Туче, потянул его назад:
   "Нет, давай уж на частнике. По-барски. На троллейбусах пусть нищета катается".
   "А мне ничего, - сказал Туча, но все же вернулся на тротуар. - Особенно на трамваях хорошо. Думается хорошо".
   Лобовое стекло желтой Волги с шашечками на дверях белой тряпицей протирал горбоносый небритый брюнет черной куртке.
   "Шеф, нам до Фричи", - обратился к нему Чиган.
   "Гиде эта?"
   "Улица Фрициса Зыликиса, знаете где?"
   "Канэчна. Эта толка сэм мынут изды".
   "Десятка", - предложил Чиган.
   "Пакажы..." - брюнет смотрел недоверчиво.
   "Во!" - Чиган помахал красноватой купюрой.
   "Дэнги впэред".
   "Не доверяете?" - улыбнулся Чиган.
   "Нэт, - ответил брюнет и забрал купюру у Чигана. - Садысь, паэхалы".
   Таксист открыл багажник, парни загрузили в него сумки, распахнули двери в салон.
   "Ну, ты даешь, деньгами швыряться", - сказал Туча
   "А хули!" - Чиган обернулся, Лена все еще стояла на крыльце. Волосы треплемые ветром, закрывали ее лицо.
   "За червонец на такси можно вокруг города объехать", - проворчал Туча
   "Не жмись, математик, - Чиган хлопнул Тучу по спине и пропел, - Один лишь раз сады цветут!"
   Таксист вел машину лихо, за окном мелькали дома, столбы и деревья. На обеих запястьях у таксиста блестели по три пары часов, электронных и механических.
   "Вы Рубля, когда последний раз видели?" - спросил Туча.
   "Недели две назад", - ответил Брюс.
   "Плохо", - сказал Туча
   "Соскучился?" - спросил Чиган.
   "Пузыри заканчиваются. Четыре ящика осталось. А без Рубля мы новую партию не возьмем".
   "Ты, что, не знаешь, у кого он берет? Ты ж у нас заместитель директора".
   "Не заместитель директора, а главный бухгалтер, это раз. А два, я знаю, у кого Рубль водяру берет, но мне без него ее могут не продать".
   "А ты попробуй! Поистратились сегодня... А там и зима близко, не успеем моргнуть. А я дубленку хочу! Канадскую..."
   "И новые солнечные очки?" - спросил Туча с иронией.
   "Рубль не подходит к телефону, - сказал Брюс. - Его мать и сестра бросают трубку. А на отца попал, так он обещал мне ноги-руки поменять местами, как будто так и було".
   "Так и сказал? Ну, он может".
   Чиган заметил, что таксист прислушивается к разговору. Сказал тихо: "Не трепитесь".
   Остановились, стали доставать сумки из багажника. Таксист спросил, заговорщицки ухмыляясь:
   "Спортсмэны?"
   "Да, хоккеисты", - ответил Чиган.
   Таксист поднял обе руки вверх, позвенел часами с металлическими браслетами:
   "Купытэ часы. Харошый часы".
  
   **
   "А почему он в центральной?" - спросил Чиган.
   "Потому что он совершеннолетний. Ему только-только восемнадцать исполнилось".
   "Да, ладно? А я-то думал мы с ним одногодки!"
   "Нет, он взрослый уже... У меня есть знакомый блатарь. Ну, настоящий, в законе. Может, с ним переговорить?"
   "Ты, Туча, такой весь гуманный, а мне до этого Арно дела нет. Пусть он теперь попробует в тюряге такие понты кидать, какие он на воле кидал. Его там быстро отучат... А откуда ты настоящего вора в законе знаешь?"
   "Я с ним в шахматы играю".
  
   **
   Вероника поднялась на холм, ведя дочку за руку. Из-под вязаной шапки у девочки выбивались светлые кудряшки. В руке девочка держала красный кленовый лист. С холма открывался вид на шоссе, а за шоссе серело четырехэтажное здание с зарешеченными окнами, окруженное высоким белым забором с кружевом колючей проволоки. Шоссе пересекал виадук, на бетонных опорах которого чернели огромные, выведенные коряво, буквы: С М Е Р Т Ь М У С О Р А М
  
  
   **
   Мамонт накинул на спальный мешок, в который забрались Света и Игорь, пару одеял, подождал, пока дети уснут. Прицепил плеер к ремню, выбрался из дота. Воздух был сырой и холодный, кроссовки промокли через несколько шагов по мокрой траве. Мамонт набрел на тропинку, двинулся по ней через сумрачный лес в противоположную от моря сторону. Тропинка вывела к грунтовой дороге. Вдалеке белели зубья пятиэтажных домов. Ветер разогнал темные облака, стало теплее, от быстрой ходьбы Мамонт вспотел, расстегнул куртку.
   В универсаме купил бутылку Буратино, присел на корточки у стены, сорвал крышечку зубами, выплюнул, отхлебнул лимонада, поставил бутылку у ног, закурил, стал внимательно изучать окрестность. Мимо брел квелый синелицый мужчина в залатанной телогрейке, остановился, спросил: "Бутылку оставишь?" Мамонт кивнул. Мужчина присел на скамейку, метрах в пяти, осмотрелся по сторонам, потеребил бордовый пористый нос. Помолчав несколько минут, спросил: "А на курево ты не богат?" Мамонт протянул ему синюю пачку; мужчина вскочил, засеменил к Мамонту. Вытянул сигарету, оторвал от нее фильтр, пояснил: "Не накурюсь, если с фильтром". Мамонт приложился к бутылке, поперхнулся лимонадом. Откашлявшись, сплюнул: "Пивка бы с-час!" Мужчина ощерился: "Не травил бы душу... Горбатый - сука меченая, реформатор хренов..." Мамонт дохлебал лимонад, отбросил окурок, протянул бутылку мужчине: "А водяру левую тут можно где-то раздобыть?" Мужчина выудил из кармана телогрейки авоську, опустил в нее пустую бутылку, огляделся: "Конечно, можно. Все можно. Можно и Машку за ляжку! Были б гр`оши..." Мамонт показал мужчине купюры, зажатые в кулаке: "Есть малёк грошей. Мне три бутылки, тебе одну". Мужчина взбодрился, схватил купюры, радостно воскликнул: "Мигом! Не обману, не бойся..." Мамонт пожал плечами: "Да, я не особо-то боюсь". Мужчина развернулся и бодро, мелкими шажками двинулся прочь, прижав локти к бокам. Обернулся, показал пальцем на низкое строения из красного кирпича: "Ты только вон за подстанцией меня жди. Чтоб не на виду..." Мамонт обогнул строение, на другой его стороне оказалась железная дверь, на ней желтел треугольник с черной молнией, направленной вниз. Присел на пенек, надел наушники, включил плеер, прикрыл глаза.
   Мимо по узкой асфальтовой дорожке молодая женщина вела за руку девочку в болоньевом комбинезоне с капюшоном. В руках девочка держала пропеллер на палочке из полупрозрачного красного целлулоида. Ветер заставлял пропеллер вращаться, ветер гнал через дорожку желтые листья и трепал косынку, повязанную на шее у женщины. Проехал велосипедист, картонный прямоугольник, закрепленный у переднего колеса прищепкой, стрекотал, задеваемый спицами. Велосипедист, свернув с дорожки на газон, объехал женщину с девочкой. Им навстречу топали гуськом четыре парня; развернув плечи, пропустили женщину с девочкой. Прошли мимо Мамонта, равнодушно скользнув по нему взглядами. Шедший последним брюнет в красной куртке через несколько шагов обернулся, споткнулся о выбоину в асфальте, выплюнул сигарету, сказал: "Тормозните-ка". Наклонив голову, подкрался к Мамонту, оглядел его. Мамонт открыл глаза: "Чо-нада?" Брюнет указал пальцем на плеер: "Работает хорошо?" Мамонт снял наушники: "Как надо работает. А тебе не пофиг?" Брюнет осклабился: "Мне не пофиг! Это ж мой плеер... - парень ткнул указательным пальце в лоб Мамонту. - Я тебя сразу узнал. Такую рожу, как у тебя, один раз увидишь, на всю жизнь запомнишь". Мамонт всмотрелся в лицо брюнета, упер ладони в коленки. Брюнет протянул: "Что, не помнишь меня? Сейчас вспомнишь!.." - и махнул рукой, подзывая троих спутников. Парни, недоуменно переглядываясь, стали приближаться.
   Ноги Мамонта, как сжатые пружины, выпрямились; голова его пушечным ядром ударила брюнета в живот, брюнет рухнул, скорчился эмбрионом на траве. Мамонт с громким рыком, расставив руки в стороны, побежал на трех парней. Парни в растерянности замерли. В полуметре от них Мамонт резко свернул в сторону, толкнув обеими руками крайнего. Плеер сорвался с ремня, заскользил по асфальту, теряя крышку, батарейки и серебристые кнопки. Трое, опомнившись, бросились догонять Мамонта. Мамонт обежал подстанцию. Приметил просвет между голыми черными кустами, а за ними прогнувшийся забор из крупноячеистой металлической сетки, а далее тропинку в красно-желтых зарослях. Доскакав галопом до забора, подпрыгнул, вцепился в верхнюю планку, рывком подтянулся, повис животом на заборе и закинул правую ногу вверх. Один из преследователей, ухватил Мамонта за левую ногу и повис на ней. Оба рухнули на землю. Мамонт пнул левой ногой парню в лицо и, вырвав правую ногу, проломился сквозь колючие ветви кустов на открытое пространство. Двое припустили следом. Когда они неслись мимо витрины универсама, один из парней догнал Мамонта и прыгнул на него, как вратарь за мячом, обхватил руками поперек туловища, и оба врезались в витрину. Стекло с громким звоном рассыпалось на крупные и мелкие осколки.
   Мамонт лежал среди расколотых банок, в месиве из стекляшек и яблочно-томатной жижи. Приподнялся, опираясь на локоть, попытается отряхнуть ладони от небольших осколков, воткнувшихся в кожу, но лишь загнал осколки глубже. Из длинного поперечного пореза на лбу Мамонта обильно текла кровь, заливая правую сторону лица. Мамонт утер кровь рукавом, проморгался, взглянул на парня, который сидел неподалеку и с ошалело-испуганным видом разглядывал длинный, узкий, чуть изогнутый осколок стекла, торчащий у него из живота. Парень дотронулся пальцем до широкой части осколка и перевел жалобный взгляд на Мамонта. Хрустя стекляшками, к ним приблизился лысый пожилой крепыш в тельняшке под синим халатом грузчика, нагнулся, опершись ладонями в колени, осмотрел осколок, поскреб ногтями щетинистый подбородок и покачал головой: "М-да, уж... Ты, только, паря, не вздумай, это вынимать!" Грузчик перевел взгляд на Мамонта: "Н-ну и чего не поделили?.. В мирное-то время!.." Мамонт открыл было рот, но оцепенел; и резко откинулся на спину, треснувшись затылком о кафель, и затрясся всем телом, разбрызгивая кровь и пенные слюни.
   Мужчина неспешно двигался по кривому переулку, поддерживая карманы телогрейки снизу. Из каждого кармана торчало прозрачное бутылочное горлышко. На запястье у мужчины раскачивалась, задевая коленку, авоська с двумя продолговатыми газетными свертками. Мужчина остановился у толстой липы, прислонился к стволу спиной, авоську бережно уложил между корней. Вытянул из кармана бутылку, сорвал золотистую жестяную крышечку с хвостиком. Приложился к бутылке, задрав голову, пару раз булькнул. Шумно выдохнул, кхэкнул, блаженно зажмурился. Отхлебнул еще раз. Нагнулся к авоське, оторвал от газеты клочок, скатал из него пыж и заткнул им горлышко, а бутылку сунул в карман. Подхватил авоську и еще медленней, с довольным видом пошагал к перекрестку, на котором серело здание универсама. Вышел из-за угла и тут же, выдохнув: "Ох-х-епьти!.." - отпрянул за угол, увидев возле входа в магазин желтый Уаз с синей полосой и белый Раф с полосой красной, людей в белых халатах и людей в синих кителях и фуражках, и разномастных зевак, толпящихся чуть поодаль от площадки перед магазином. Сбил шапку на затылок и в пол-лица выглянул из-за угла, тараща желтоватый глаз. Произнес: "М-да... картина маслом!.." Отошел от угла, прислонился к стене. Вытянул зубами из горлышка бутылки бумажный пыж, выплюнул его и залпом осушил бутылку. Пошатываясь, добрел до ближайшей подворотни и скрылся в ее темном чреве.
  
   Три
   За кухонными окнами было черно. По стеклу сбегали дождевые капельки.
   Кеша облапил запотевшую бутылочку с этикеткой Пепси-кола, сорвал крышку о край столешницы. "Для этого у меня открывашка имеется!" - заметил Виталя раздраженно. Кеша набычился, шевельнул рыжими кустистыми бровями. Налил до половины в два граненых стакана темной жидкостью; жидкость с тихим шипением запузырилась, образуя пену. Из опустошенной на три четверти бутылки с этикеткой Havana Club, Кеша плеснул в оба стакана прозрачной жидкости, наполнив стаканы до рисочки. "Сначала надо ром, а потом уж пепси!" - сказал Виталя. "Какая разница?" - Кеша поднял стакан. "Так принято. На загнивающем Западе", - Виталя потянулся за другим стаканом. "Бухло, оно и есть бухло" - Кеша залпом осушил стакан, пролив немного коктейля на желтую майку с расправившим крылья черным орлом и надписью Montana, и со стуком поставил стакан рядом с тарелкой, на которой были беспорядочно набросаны толстые кружки копченой колбасы, разрезанные на половинки маринованные огурцы и пластинки ноздреватого сыра. Кеша хрустнул огурцом. "Темный ты все-таки, Кешик, ох, темный... - Виталя отпил треть коктейля и откусил от кружка колбасы маленький кусочек. - Учу я тебя, учу, а все без толку... Да, шучу, шучу, не обижайся!"
   Кеша дождался, когда Виталя осушит свой стакан, достал из холодильника бутылку пепси-колы и приготовил еще две порции коктейля.
   "Вобщем, так... - сказал Виталя, отхлебнув, - фигово для нас, что за рулевого у них сын Григорюка".
   "Того самого?" - спросил Кеша.
   "У-гу... - сказал Виталя. - А Григорюк, он дядька серьезный... За своего наследничка он..."
   "А мне по хрен! - перебил его Кеша. - Если надо, я и старшего Григорюка урою".
   "Да?.. Ну, хорошо... А тот, который на китаёзу похож, это, прикинь, чей выблядок!.."
   "И чей?"
   "Железной Лошади!" - и Виталя затрясся, похохатывая. - Этой старой шлюхи!"
   "Город - тесный... - ухмыльнулся Кеша. - Но... не такая уж она и старая".
   "Я стаж имею в виду... Вот, с китаёзы этого и начнем... - Кеша ткнул пальцем в бутыль с ромом. - Доливай уж, что там осталось!.. А по ночам они, знаешь, чем занимаются?"
   "Дрочат, ясен пень!.." - Кеша разлил остатки рома, разбавил только порцию Витали, свою выпил залпом, поморщился, дернув плечами. Нажал на педальку металлического мусорного ведра, хотел было выкинуть бутылку, но Виталя остановил его: "Куда? Я же фирменные этикетки коллекционирую!" Виталя поднялся, отобрал у Кеши бутылку, попытался поставить ее на пол. Бутылка упала и покатилась, Виталя потянулся было за ней, но махнул рукой и, пошатываясь, вернулся к столу, плюхнулся на стул.
   "Водочкой они левой торгуют. Деловары малолетние! Сами точку открыли, прикинь!.."
   "И что, никто за ними не стоит?" - Кеша посмотрел на Виталю с недоверием.
   "Никто!!! - Виталя хлопнул себя ладонью по коленке. - Вот, молодежь пошла! Тока, тока вылупились, а туда же... Я в их возрасте еще таким пай-мальчиком был!.. Кружок филателистов посещал. Марочки собирал, прикинь. Французским языком с репетитором занимался... Комсомольский значок носил!" - и Виталя стукнул себя кулаком в грудь, отпил из стакана; цапнул двумя пальцами пластинку сыру, но, не донеся ее до рта, швырнул в угол кухни. Кеша посмотрел на валяющийся на полу сыр, помрачнел, перевел тяжелый взгляд на Виталю: "А я лет в десять воровать начал... Так, по мелочи... Шмотки, игрушки, еду... Пришлось воровать... Батя все пропивал, дома вечно не было ни хрена..." Виталя выставил перед лицом Кеши раскрытую ладонь: "Харэ! А то я щас обрыдаюсь!.." Кеша помрачнел еще больше, вперил в Виталю немигающий взгляд. Но Виталя, не замечая этого, с озабоченным видом шарил глазами по кухне: "Где-то у меня еще бухло припрятано... Где-то... точно... - и поднял указательный палец вверх. - Тэкс-с-с, я щ-щас вспомню!"
   Дверь со стеклом-морозко раскрылась, на кухню зашла девушка с кудрявыми светлыми волосами, собранными на макушке в пучок; две прядки свисали на щеки. Девушка посмотрела на Кешу с нескрываемой неприязнью, уперла правую руку в отставленное бедро, и, растягивая слова, произнесла: "Вит-а-аль, мне ску-у-учна!" Виталя осоловелым взглядом оглядел девушку: на ногах у нее розовели пушистые тапки с помпонами, бедра ее обтягивали короткие зеленые шорты с карманами; через желтоватую ткань майки, окантованной мелкими стразами, просвечивали темные плоские соски размером с кофейное блюдце.
   "Анжелочка, - приторным тоном ответил Виталя, - мы скоро закончим, посмотри пока видики!"
   "Не ха-а-а-чу видики... - протянула девушка капризно, - надоело! Мне скучн-а-а-а!.."
   "Ну, включи, тогда музычку, полистай журнальчики! Анжелочка, рыбонька, цыпонька, лапка, у нас тут разговорчики на мужские темки!.."
   Девушка фыркнула, прошлепала к хлебнице, разрезала булочку пополам, намазала одну половинку маслом, сложила половинки вместе, откусила, и, жуя на ходу, с недовольным видом вышла из кухни, подарив на прощанье Витале колючий взгляд.
   "Так, на чем мы?.. - обратился Виталя к Кеше. - Мне уже трудно базлать, язык заплетается, вот список, здесь всё... досье, пароли, явки, адреса..." - и он достал из нагрудного кармана джинсовой рубашки несколько тетрадных листков в клеточку, сложенных вчетверо, протянул их Кеше. Кеша, шевеля бровями, изучал записи пару минут, сказал: "Их там четверо было... а не семеро".
   "Еще три урода - из их, кажись, компании".
   "Но если их там не было. За что ж их тогда?.."
   "А за компанию!" - Виталя загоготал.
   "Нет, так, Виталя, не пойдет..."
   "С каких пор ты гуманистом заделался?.."
   "Не заделался я никем... - ответил Кеша. - Но я за справедливость. Четверо их там было... вот, только этих четверых и будем поправлять".
   "А может... - Виталя в задумчивости задрал голову к потолку, - а может, мы того-этого... мусоров на них наведем?"
   Кеша замер, уставившись в пол, с силой сжал пустой стакан. Медленно перевел взгляд на Виталю: "Ты что сейчас такое сказал?! Ты хоть понимаешь, что ты сказал?.."
   "А что такого я сказал?.." - Виталя с удивленным видом пожал плечами.
   "Мусоров. Навести. Это. Западло... - Кеша стукнул дном стакана о столешницу. - Хоть. Ты. Мне. Друг. Но..."
   "Ой-ой-ой! - Виталя театрально выставил ладони перед собой в примирительном жесте. - Какой ты принципиальный... Хорошо, забудем про мусоров".
   "Забудем, - кивнул Кеша. - Ты этого не говорил. И никогда больше не скажешь. Иначе..."
   Дверь распахнула. Анжела прислонилась к косяку, надула губки цвета недозрелой клубники, намотала прядку волос на указательный палец: "Виталь, ну, Виталь! Ну, мне ж скучна-а-а..."
   "Анжелочка-ангелочек, солнышко, бутончик, зайка, Допей, на, вот, мой коктейль? - он протянул ей стакан. - Ром и пепси-кола!" Девушка дернула ногой, с ноги слетел тапок, пролетев возле головы Витали, шлепнулся на подоконник: "Сам ты пей свой коктейль!!!" Хлопнула дверь, задребезжало стекло-морозко. Громкая музыка зазвучала из комнаты: "Багама, багама-мама..." Виталя поморщился, поднялся, сказал, повысив голос, чтобы перекрыть звук музыки: "Я с-час..." Наколол на вилку кружок колбасы и вышел из кухни.
   Девушка босиком танцевала посреди комнаты, пучок волос у нее макушке вздрагивал. Увидев Виталю, она рухнула на тахту, посмотрела томно, приподнялась на локтях, вытянула одну ногу, другую согнула в колене. Кеша убавил звук магнитофона. Приблизился к тахте, поставил одну ногу на край ее. Отправил в рот кружок колбасы, тщательно прожевал. Девушка, приоткрыв влажный рот, смотрела на Кешу с легкой улыбкой. Жеманно поправила задравшуюся майку, чуть развела ноги, затем скрестила их. Кеша придавил ступней в кроссовке с ребристой подошвой лодыжку девушки. Она скривила губы, попыталась выдернуть ногу из-под кроссовки: "Эй, ты, больно же!" Кеша, держа вилку перед собой, опустился рядом с девушкой на колени, схватил ее за пучок волос, дернул в сторону. Приставил к нижнему веку девушки зубья вилки и спросил участливо: "Больно? Нет, это еще не больно..." В глазах у девушки отразился испуг, он тихонько и жалобно хныкнула. Кеша надавил вилкой на веко чуть сильнее: "Слышь, ты, прошмандовка тупая... Если ты еще раз сунешься на кухоньку без спросу и вякнешь что-нибудь, я тебе глазик-то вилочкой повыковыриваю... И сырым его сожру! Понятно? Не слышу..." Девушка сквозь слезы прохныкала: "Поня-я-ятно". У выхода из комнаты Виталя обернулся. Девушка, свернувшись калачиком и закрыв голову руками, тряслась и всхлипывала. "И не ной слишком громко, - сказал Виталя, - мешает..."
   Вернувшись на кухню, сказал: "Ну, эти девки... и без них никак... и с ними возня".
   Кеша согласно кивнул, тоскливо посмотрел на пустой стакан. Виталя поднял указательный палец вверх: "Вспомнил! Вспомнил, где бухло заныкал..." - поднял крышку сундучка и извлек непочатую бутылку с оранжевой жидкостью, на этикетке - разрезанный пополам апельсин. Кеша забрал у него бутылку, повертел в руках, отвинтил крышку, принюхался брезгливо: "Дрянь-пойло! Сладкое, как блядь. Попроще ничего нет?"
   "Нет попроще... - ответил Виталя, подставляя стакан под горлышко наклоненной бутыли. - Можно Анжелочку на улицу за водочкой послать. Чего дура без дела валяется? Пусть хоть что-то полезное совершит".
   "Да, ладно, сойдет..." - Кеша налил густую и липкую жидкость в стакан.
   В бутылке еще оставался ликер, когда Кеша рыгнул и поднялся: "Все. Хватит с меня. У горла уже это пойло стоит". В коридоре Виталя покачивался с бутылью в руке, отхлебывал по чуть-чуть, хлопал Кешу по плечам и спине. Чуть не упал, прислонился к шкафчику, доски шкафчика хрустнули. Кеша, путаясь в рукавах, кое-как натянул ветровку, попытался застегнуть молнию, сломал ее: "Да и хер с ней!.. Я, Виталь, машину у тебя во дворе оставлю. Такси поймаю. Ты поглядывай иногда в окно..."
   "А-га... - усмехнулся Виталя, - сяду я у окошечка и буду тачечку твою сторожить! Больше мне заняться нечем... А-то оставайся до утра, раскладушечку поставлю".
   "Не-е, - покачал Кеша головой и пустил струйку слюны, подтер ее ладонью. - Я люблю дома ночевать". Оперся, чтобы не упасть, одной рукой о косяк, а другой два раза повернул ключ, торчащий из дверного замка.
   "А давай, - сказал Виталя, - мою Анжелочку вместе, вдвоем, а? Ты спереди, я сзади, а потом наоборот. А, Кешик?
   Кеша развернулся и, нахмурясь, ткнул толстым указательным пальцем в грудь Витале: "Не называй меня Кешиком!" - развернулся, резко дернул дверь и шумно захлопнул ее за собой.
   Виталик послушал, как затихает топот тяжелых ног по лестнице. Поставил бутылку на пол, снял рубашку, кинул ее в угол. Достал из ящика гвоздодер, встал перед зеркалом, оскалился. Поиграл мускулами, рассек гвоздодером воздух несколько раз по диагонали, прошипел: "Эти щенки думали, что меня можно задеть... и после этого жить спокойно... Нет, тот, кто рискнул меня задеть... уже никогда не сможет жить спокойно! И не будут даже знать, откуда к ним мои пиздюлинки прилетят..." Отхлебнул из бутылки, пыхтя и потея, стал беспорядочно махать гвоздодером. Дверь в комнату приоткрылась, выглянула Анжела, стала боязливо и удивленно наблюдать за Виталей. Виталя заметил девушку, развернулся к ней, напряг пресс: "Нравится?!" Девушка икнула. Виталя стал медленно к ней приближаться, девушка прикусила губу и, не мигая, попятилась. Кеша усмехнулся, швырнул гвоздодер на пол: "Боишься? Правильно! Меня надо бояться... Но сейчас ты меня не бойся. Сейчас ты иди ко мне, рыбонька моя, иди ко мне, заинько моё..."
   Держа бутылку в одной руке, стал шарить под майкой у Анжелы. Обхватив рукой поперек туловища, подцепил ногой, повалил на пол. Разодрал майку от горла до живота. Налил ликера на груди Анжелы и стал слизывать густую оранжевую жидкость.
   Катнул пустую бутылку по полу к стенке. Стянул с Анжелы шорты, приспустил свои джинсы и трусы. Заерзал у Анжелы между ног. Поерзав пару минут, недоуменно посмотрел на свой пах, потеребил вялый член. Дотянулся до пустой бутылки и засунул Анжеле горлышко бутылки между ног. Анжела заорала, задергалась; Виталя зажал ей рот ладонью, придавливая затылком к полу, вытянул бутылку наружу и тут же загнал обратно, прохрипев: "Что, нравится?.. Нравится, сученька?!"
   **
   Брюс усадил Полину на стул, направил на нее свет лампы. Присел на табуретку, положил на колени прямоугольный кусок фанеры с прикнопленным листом ватмана. Взял в руки карандаш: "Сними, пожалуйста, блузку". Полина смутилась. "Чего там такого, что ты еще стесняешься мне показывать?" - спросил Брюс. "Ну, так при свете же, другое дело..." - Полина потеребила воротник блузки. "Художники рисуют обнаженную натуру, в этом нет ничего такого..." - сказал Брюс. "Так уж ничего?.." - Полина расстегнула две пуговицы, задумавшись, расстегнула остальные. Набросила блузку на спинку стула. Сложила руки на груди. "Руку одну положи на коленку, - попросил Брюс, - а другую заведи за голову. И голову поверни... Вот так..." Сосредоточившись, Брюс стал набрасывать на ватман контуры женского тела.
   Через пятнадцать минут Полина закапризничала: "Я устала. Мне холодно". Она надела блузку, подскочила к Брюсу, зашла ему за спину и обняла. Прищурившись, оценила набросок:
   "Ой, здорово как!"
   "Руки не получились".
   "Да, нормально".
   "Нет, плохо. Надо еще попробовать".
   "А ты зарисуй их чем-нибудь и все..."
   "Чем?"
   "Ну, не знаю. Муфту поверх нарисуй, вроде я с муфтой сижу".
   "С муфтой и голая?"
   "Нет, ну, ты еще какую-нибудь одежду на мне нарисуй. Я что, так голая и буду сидеть... Ты не покажешь никому? Ты только не показывай..."
   "Нет, выйду на улицу с картиной и буду всем показывать".
   "Ой!" - воскликнула Полина с притворным испугом. Стала ласкаться, тереться щекой о щеку. Но Брюс, не обращая на девушку внимания, взял ластик и стал тереть им ватман.
   "Ну, что ты делаешь?!" - возмутилась Полина.
   "Заново надо руки рисовать. Не сейчас, так в другой раз. Пока не получится. Руки, это самое трудное..."
   "А ноги?" - спросила Полина игриво, приподняла подол юбки и вытянула ногу в строну, как балерина.
   "Ноги у меня уже хорошо получаются", - серьезно ответил Брюс.
  
   **
   Виктор Григорюк смотрел видеофильм, держа между расставленными коленями коробку со сладкими кукурузными хлопьями; совал лапу в коробку, кидал в рот несколько сухих желтых гусеничек, с аппетитом хрустел ими. Под кожей лица перекатывались желваки. На экране гигант-блондин с холодными голубыми глазами нациста избивал на боксерском ринге мускулистого смуглого брюнета средиземноморского типа внешности. Разлеталась в стороны юшка из пота, крови и соплей. Рубль, одетый в толстый свитер, медленно прошел по коридору мимо открытой двери
   "Стой! - приказал старший Григорюк и поставил видеомагнитофон на паузу. На экране застыла смазанная картинка: боксерская перчатка плющит мокрое лицо брюнета, перемещая губы к уху. - Подойди-ка поближе". Рубль неохотно приблизился.
   "Чего-то ты бледный..." - отец критически осмотрел Рубля.
   "Учусь много".
   "Чего-то ты похудел..."
   "Тренируюсь много".
   "А чего в свитере дома ходишь?"
   "Холодно".
   "А где по ночам шляешься?"
   "Я взрослый".
   "Еще нет... - старший Григорюк вздохнул. - Руслан, ты считаешь своего папу идиотом?"
   Рубль помотал головой, а Виктор Григорюк продолжил:
   "Я ведь звонил... и твоему тренеру и классной руководительнице... Ты очень редкий гость в новой школе. А ведь мне было ой как нелегко тебя туда пристроить... после того случая... Ты бы мог сейчас в каком-нибудь пэтэу засратом... вот эдаким здоровенным напильником да вот по эдакой чугунной болванке елозить. Туда-сюда, туда-сюда. Вместе с такими же дурнями, как эти кореша твои лепшие. Хотел бы так?.. Но ты же не дурень у меня?!"
   "Нет".
   "А спортзал ты не посещаешь с начала лета. Как ты все это объяснишь?"
   "Ну-у..."
   "Не понужай, не запряг еще! - Виктор Григорюк поманил сына пальцем. - Подойди-ка ближе".
   "Вот, подошел. И чего?.. Дыхнуть надо? Пожалуйста..."
   Отец отстранился, взял сына за ворот свитера, шерстяные нити захрустели, рывком поднялся, коробка упала на пол, желтые гусенички рассыпались по ковру. - Встань-ка вот сюда, сынуля".
   "Ну, встал. И чего?"
   "Того! - Витор Григорюк пихнул сына так, что Рубль стукнулся затылком о стену, и задребезжал хрусталь в серванте. Наклонив голову, вперился застывшим взглядом в глаза сыну и процедил сквозь зубы:
   "А, ну-ка... рукава закатай!"
  
   Четыре
  
   Сухие листья, сметенные в кучи на парковых газонах, курились душистым белым дымком. Дым стелился по траве, по асфальтовым дорожкам, завивался вокруг ножек скамеек, обволакивал карусель на детской площадке, заполнял резервуар неработающего фонтана с мраморными карапузами. Мягкое солнце грело воздух. Валера отсел от шахматной доски, освобождаю место другому игроку. Туча тоже поднялся: "Я больше не играю!" - и на его место тут же плюхнулся толстяк в шляпе. "Редко приходиь стал..." - сказал Валера, выбив папиросину из пачки Беломора. "Дела..." - сказал Туча, наблюдая за клубами дыма. "Дела у прокурора, а у скромных людей - делишки!" - сказал Валера. Один из игроков подобострастно захихикал, и Валера бросил на него презрительный взгляд. Уперся ладонями в коленки и тяжело покряхтывая, поднялся: "Годы, годы..." - повернулся к Туче: "Дождь скоро начнется. Пройдемся до беседки. Покалякаем".
   Они спустились с возвышения, на котором располагались ряды скамеек. Зашли в беседку, Валера сел, вытянул ноги. Вместо дождя посыпались крохотные твердые крупинки, зашуршали по конусовидной, покрытой жестью крыше. Валера поднял воротник серого пиджака, застегнул его на все четыре пуговицы. Пластмассовые пуговицы за долгие годы стерлись, стали тонкими как бритвенные лезвия; верхняя пуговица оторвалась, Валера стряхнул с нее червячок черных ниток, сунул пуговицу в карман. Спросил, не глядя на Тучу:
   "Ну, выкладывай, с чем пришел. Вижу, не просто так".
   "Как догадался?"
   "Живу давно".
   Крупинки перестали падать через несколько минут, но небо осталось темным. Валера закурил вторую папиросу, сделал две затяжки. В беседку заскочила девочка, а за ней мальчик, стали ерзать по скамейкам, с интересом поглядывая на сутулого пожилого мужчину и высокого толстого парня. Валера затушил недокуренную папиросу о каблук изношенного ботинка. Достал из нагрудного кармана пиджака мятый носовой платок в клеточку, протер им слезящиеся глаза, завернул в платок окурок, сунул в боковой карман. Расстегнул пуговицы на шерстяной кофте, почесал впалую грудь с синеватыми узорами. Мелькнул крестик, выточенный из кусочка жести.
   "А с чего ты взял, что я могу подсобить?" - усмехнулся Валера.
   "Ну-у..." - Туча покосился на руки Валеры; на пальцах у Валеры были выколоты перстни с полосами, ромбами и крестами.
   "Это? И что? - Валера оглядел свои худые пятерни. - Ты разбираешься в наколках?"
   "Немножко".
   "Немножко!.. - Валера усмехнулся. - Наколки любой может себе сделать".
   "Такие - не любой".
   "Ну и что ж ты хочешь? Чтобы я маляву на хату кинул, и твоего кореша сразу за первый стол усадили? Так не бывает... А если он крысой окажется, тогда с кого спрос?.. С меня!.. Но ты не менжуй. Если он не гад, не крыса, и поставит себя правильно, то никто его под шконку загонять не станет".
  
   **
   На парк имени революционного поэта Фрициса Зыликиса опустились сумерки. Круглая гранитная голова поэта поблескивала в свете фонарей рядом с неработающим фонтаном, полным увядшей листвы. В глубинах парка зеленовато мерцали винные бутылки, вспыхивали красные огоньки сигарет. Раздавался девичий смех и повизгивания. Судя по звукам началась, но быстро закончилась драка. Чиган, Туча и Брюс сидели, подложив под задницы сложенные картонные коробки, на невысоком кирпичном заборчике, огораживающим парк. Над их головами нависали голые ветви боярышника. Напротив, через две дорожки, на четырех жестяных коробах мерцали надписи Газированная Вода. Перевернутый граненый стакан имелся только в одном автомате. В парковые ворота вошла компания из четырех пьяных парней. Когда компания проходила мимо Брюса, Чигана и Тучи, один притормозил и произнес с наглой интонацией, глядя на Чигана мутными глазами: "Э!"
   "Ты чего раскипелся? - спросил Чиган. - Иди-ка отсюда ногами".
   "Э-э! - интонация стала требовательной. Парень направился было к забору, но двое товарищей схватили его за руки и потянули назад. "Э-э-э! - интонация стала возмущенной, парень махнул в сторону Чигана ногой. Чиган с удивлением посмотрел на него. Четвертый парень с испуганным видом подбежал к забору, сказал извиняющимся тоном: "Он просто уже не соображает нифига!.." Вернулся к своим: "Ты совсем нюх потерял?!"
   "Э-э-э-э? - произнес махнувший ногой, но уже с вопросительной интонацией
   "Они же всю Фричу у ногтя держат!.. Тебе жить надоело?!"
   "Э-э-э-э-э!.." - интонация стала удивленной.
   Четверка удалилась в глубь темного парка. Чиган сказал с усмешкой: "А слава-то впереди нас бежит".
   Из темноты возник сгорбленный мужичок, цапнул стакан из ниши автомата и оттопырил уж было карман, но Чиган голосом Исаака Левитана громко и торжественно произнес: "Хищение государственной или общественной собственности в мелких размерах карается лишением свободы сроком до трех лет". Ханурик встрепенулся, стал испуганно озираться, не разглядел никого, но все же поставил стакан в нишу и поспешно удалился, прижав руки к бедрам и мелко-мелко перебирая ногами. Чиган соскочил с заборчика, пересек газон, надавил стаканом на круглую подставку, выжимая из нее струйки воды. Перевернул стакан и треснул кулаком по автомату рядом с прорезью для монет. Аппарат дрогнул и с шипением наполнил стакан пузырящейся водой. Чиган несколько разочарованным тоном заметил: "Без сиропа!.." - в три глотка осушил стакан и вернул его на место.
   Мимо парка проехала желтая Нива. Резко затормозила, дала назад, остановилась рядом с воротами. Из автомобиля выбрался Виктор Григорюк, прошел под аркой и двинулся по парковой дорожке прямиком к Чигану.
   "Дрясь-те!" - сказал Чиган.
   "Где Руслан?" - спросил Григорюк.
   "Не знаем?" - Чиган пожал плечами.
   "Не знаем!.. Ты о себе во множественном числе говоришь?.. Как император всея Руси?"
   Григорюк вгляделся в темноту: "Эй, марш сюда! Знаю, что вы там прячетесь".
   Туча и Брюс спрыгнули со стены, вышли из-под ветвей, приподняв их ладонями, Брюс имел спокойный вид, а Туча несколько смущенный: "Добрый вечер, Виктор Валерьевич. Мы вобщем-то не прятались".
   "А кто тебя со старшими пререкаться учил?"
   Григорюк, сгибая и разгибая указательный палец, поманил Тучу и Брюса. Когда они приблизились, повторил: "Каждого из вас спрашиваю, где Руслан? - Григорюк поочередно резко и грубо ткнул пальцем в Брюса, Тучу и Чигана. И чур, не врать мне!.." Туча отшатнулся, Брюс сделал шаг назад, а Чиган возмутился: "А-чо вы в меня пальцем тыкаете?!"
   "Цыц! - Григорюк обвел всех троих тяжелым взглядом. - Если я ткну, ты не разогнешься".
   "Ой-ой-ой..." - покачал головой Чиган, но на всякий случай отступил от Григорюка на пару шагов. И упер руки в бока, все видом показывая независимость.
   "Виктор Валерьевич, мы и правда, не знаем, где Руслан. - сказал Туча. - Мы его сами очень давно не видели".
   "Я предупреждал... не врать мне! - тон голоса Григорюка стал угрожающим. - А ты, чего молчишь, чукча?" - обернулся Григорюк к Брюсу. Брюс ничего не ответил, лишь улыбнулся краешком рта. Туча заметил эту легкую улыбку и встал между Григорюком и Брюсом: "Мы, честно, не видели его с середины октября".
   "Да?.."
   "У него летом появилась девушка, рыжая такая, маленькая, худенькая, с веснушками... Может, он с ней? Она из этих... которые собираются У Трупа..."
   "Где-где собираются?!" - Григорюк прищурил правый глаз
   "Н-у-у... У Трупа, это между рестораном Лирика и книжным магазином Планета. Там такое кафе... без названия, но неподалеку из канала как-то труп вытащили, вот и называют это кафе теперь... У Трупа... Гривотрясы и внутри толкутся и снаружи. Хиппи-панки-металлисты. Музыканты-художники всякие. Мы там не знаем никого..."
   Виктор Григорюк, не дослушав, развернулся и пошагал, поводя плечами, к выходу из парка. По дороге к автомобилю он задержался и стукнул кулаком по круглому мусорному ящику, закрепленному на стене дома, и ящик прогнулся. Григорюк уселся за руль, поджал губы. Закрывая дверь, сердито дернул ее на себя, но в последний момент придержал, и закрыл дверь мягко. Нива сорвалась с места.
  
   **
   Брюс надвинул капюшон куртки до бровей и, сунув руки в карманы, прошел вдоль сетчатого металлического забора, огораживающего детскую площадку, в сторону Т-образного перекрестка. Под беседкой-грибком темнели две мужские фигуры: широкая и узкая длинная. Брюс дошагал до поворота, мужчины вскочили и спешно проследовали до перекрестка, выглянули из-за угла. Брюс открыл дверь телефонной будки, на которой широким козырьком нависали голые ветви. Ветвь попала в зазор между дверцей и корпусом будки, Брюс отломил ветку и швырнул ее на асфальт, но перекосившаяся дверь все равно не закрывалась плотно. Несколько сухих веточек упали под ноги Брюсу. Брюс сдвинул капюшон на затылок, выскреб горсть мелочи из заднего кармана брюк, сделал ладонь ковшиком и, поднеся ее поближе к лицу, перемешал монеты указательным пальцем. Отыскал двушку, опустил ее в желобок на аппарате, зажал трубку между ухом и левым плечом, а правым плечом прислонился к стеклу. Справа от телефонного аппарата на коричневом пластике серели коряво выцарапанные буквы: аЛ ка даЕ т в сЕМ Вж опу.
   Две мужские фигуры выплыли из-за угла. Тихо ступая по газону, укрытые тенью, приблизились к будке. Массивный мужчина присел на корточки у ствола липы, высокий прижался к стволу боком, повернул ухо в сторону телефонной будки, стараясь разобрать слова, доносившиеся из нее.
   Пластиковая трубка легла на металлическую дужку, Брюс натянул капюшон на голову, вышел из будки, дверца скрипнула, закрывшись и открывшись снова. Широкоспинный мужчина почесал правое ухо, высокий пригладил волосы.
   Брюс вошел в подворотню, свернул в проходной двор, и у самого выхода из него заметил женскую фигуру в черном пальто. Длинные белые волосы развевались на ветру. Вздрогнув от неожиданности, Брюс замер. Женщина провела указательным пальцем с острым изогнутым ногтем перед своим бледным морщинистым лицом и поводила головой из стороны в сторону. Преодолев оцепенение, Брюс сказал: "Здрась-те!.." Заурчал неподалеку автобус, и Брюс поспешил на звук.
   Две мужские фигуры пересекли проходной двор. У выхода едва не столкнулись с седой женщиной в черном пальто. Она смотрела на мужчин, не мигая. Высокий шарахнулся в сторону. Отойдя на несколько шагов, обернулся, сказал широкоспинному: "Тьфу, ты... я чуть не обосрался!.. Вылитая ведьма из В гостях у сказки!" Широкоспинный проворчал: "Не трясись, как девочка. Это всего лишь старая чокнутая кошелка".
   Женщина вынула из кармана пальто кожаный мешочек, развязала тесемки. Достала из мешочка шепотку сухой земли, смешанной с мелко нарезанной травой, бросила смесь вслед удаляющимся мужским фигурам, пропев молодым и сильным голосом: "Ы-ы-ы-ы-ы-ы..." Ветер подхватил мелкие частицы смеси, развеял их по воздуху.
   Брюс спешил к остановке, где покряхтывал кособокий икарус-гармошка. На тротуар выпали две ребристые палочки, соединенные короткой цепью. Брюс повернулся, подобрал палочки и засунул их обратно в специальный чехол, пришитый к куртке изнутри; рванул к остановке. Веревочная петля, удерживавшая палочки в чехле, оторвалась с одного конца, и Брюс на бегу придерживал палочки рукой. Заскочил на подножку, прошел из второго салона в первый, уселся у окна, задумчиво уставился в черноту за стеклом, усеянную красными и белыми огоньками. Мужчины добежали до остановки, когда двери уже начали закрываться, широкоспинный вцепился в створки задней двери и с усилием раздвинул их. Мужчины плюхнулись на задние сиденья во втором салоне, таком же полупустом, как и первый. Водитель бросил недовольный взгляд в зеркало заднего вида, нажал на газ. Огоньки за стеклом двинулись назад, расплываясь в тонкие ленточки.
  
   **
   Из деревянной лакированной коробки вырастал медный рупор в форме цветка колокольчика. Черный диск кружился по часовой стрелке, металлическая лапка, имевшая тонкое жало, едва касалась им диска, извлекая звуки музыки. Женский лиричный голосок тонко выводил: "Адьё майн кляйнер гардеофицир..."
   Тренькнул три раза дверной звонок, Ольгерд Фрицланг отложил лупу, оправленную в бронзу, прикрыл куском серой ткани разложенные на столе рыжеватые цепочки с кулонами из прозрачных граненых камней. Накинул клетчатый пиджак поверх синей сорочки, глянул в большой овальное зеркало, расправил завернувшийся низ штанины, сбросил тапочки и сунул ступни в туфли-мокасины.
   На лестничной клетке стояла высокая девушка в зеленом плаще, с белым шарфом, повязанном вокруг шеи, с черной лакированной сумочкой, зажатой подмышкой. Длинная вьющаяся прядь русых волос закрывала левую половину лица девушки; правый глаз зеленел, на высокой скуле поблескивали румяна с искорками, уголок тонких малиновых губ чуть поднимался в улыбке: "Ольгерд Адальбертович!.." Фрицланг вздохнул, приосанился, машинально подкрутил вверх седые усы. "Елена... прошу вас!" Кашлянув в кулак, совершил галантный жест рукой, приглашая девушку войти, и зажмурился, ощутив цветочно-карамельный аромат духов, когда Елена уверенно шагнула в коридор.
   Диск граммофона давно перестал кружиться, но Фрицланг не стал вновь заводить пружину. Елена гляделась в большое овальное зеркало, а Фрицланг любовался Еленой. Девушка отвела с лица прядь волос, оценила, как горит в мочке уха красный камешек. Повернула голову вправо-влево. Сказала: "Вот эти я возьму, не снимая. И еще мне хотелось бы взглянуть на броши". Фрицланг церемонно склонил голову.
   Часа через полтора, когда платок Фрицланга стал влажным от частых прикладываний к лысине, Елена выбрала овальную, серебристую с чернотой, брошь, покрытую цветочным орнаментом, и с хороводом зеленых камней в середине. Фрицланг кхэкнул и произнес, модулируя голос, как будто декламировал со сцены: "Не мое дело поучать вас, барышня, но... мне кажется, это украшение слишком тяжеловато для столь юной особы. Эта брошь была бы весьма к лицу зрелой даме, примадоне, светской львице... А девушкам в цвету подходит что-то легкое, игривое... дразнящее, так сказать, пылких романтичных кавалеров..." Елена произнесла в тон старику: "Ольгерд Адальбертович... Это для моей бабушки! Ей весьма по вкусу подобная роскошь". Фрицланг развел руками: "Воля ваша... Выразите вашей бабушке мое нижайшее почтение!" Елена отвернулась и прикрыла лицо прядью волос, чтобы скрыть улыбку. Едва сдержалась, чтоб не рассмеяться. Совладав с собой, раскрыла сумочку, достала бумажник из желтоватой змеиной кожи.
   Проводив Елену до дверей, Фрицланг сказал: "У вас, барышня, хорошая деловая хватка. Вы, признаться, удивили меня своим умением торговаться. Браво!"
   "Кто не считает деньги, у того их нет", - ответила Елена и стала спускаться по лестнице, на ходу завязывая ремешок на плаще. Кончик белого шарфа, перекинутого через плечо, подрагивал в такт шагам. Фрицланг вздохнул и мечтательно закатил глаза.
  
   **
   Ольгерд Фрицланг, поеживаясь, топтался у железной двери, ведущей в подвал. Во двор, пыхтя, потея и тяжело переваливаясь, зашел могучий бригадир сантехников Мих-Мих. Стеганная телогрейка на нем была распахнута, влажные рыжие усы обвисли. Мих-Мих тащил тяжелую брезентовую сумку. Фрицланг в знак приветствия приподнял шляпу. "Шибко извинтиляюсь, Ольгер Адаль... Адаль... - Мих-Мих зазвенел ключами, выуживая большую их связку из кармана замусоленных и мокрых суконных штанов. - Вобщем, пардон меня, товарищ Фрицланг! На Пулеметчиках чистый мировой потоп, бабку с котами залило по самые гланды, коты орут, бабка гавкает, такой зоопарк, что мама не горюй!.." - Мих-Мих повернул длинный ключ в амбарном замке размером с тарелку, скрипнул засовом. Перебрав связку, нашел ключ поменьше и отпер им врезной замок. Распахнул дверь, нашарил тумблер. Зажглась лампа под толстым колпаком. Фрицланг, подхватит с тротуара саквояжик и, согнувшись пополам, чтобы не стукнуться головой, стал спускаться вниз по лестнице. В подвале было тепло, и Фрицланг расстегнул демисезонное пальто и размотал шарф. Мих-Мих, настороженно щурясь, обшарил взглядом пустой двор, втиснулся в дверь боком и, закрыв дверь на массивный крючок, спустился вслед за Фрицлангом: "Направо поворачивайте, направо... туда, где свет..."
   Просторное подвальное помещение было заставлено многоярусными стеллажами с большими аквариумами. В каждом аквариуме поднимался со дна столб пузырьков, каждый аквариум освещался тремя круглыми лампами. Извивались в аквариумах причудливые сизо-зеленые водоросли, мельтешили между водорослями мелкие рыбки и солидно покачивались, едва шевеля плавниками, рыбы покрупнее: красные, сиреневые, голубые и желтые, полосатые, однотонные и пятнистые. "Хозяйство, Михал-Михалыч, очень у вас богатое!" - заметил Фрицланг одобрительно. "Ну, дык же!.." - согласился польщенный Мих-Мих.
   Пересчитав деньги, Мих-Мих выловил сачком золотистую толстобрюхую рыбку с полупрозрачными белесыми плавниками, осторожно вытряхнул рыбку в литровую банку с водой, завинтил крышку, вручил банку Фрицлангу, спросил: "Содержать-то как, знаете?" Фрицланг ответил: "Дама, которой я презентую это волшебное создание, полагаю, знает..." Мих-Мих хохотнул и заговорщицки подмигнул Фрицлангу. И указал на один из аквариумов: "А тритонов не надо? У меня еще тритоны тута". Фрицланг взглянул на существ - пятнистых продолговатых рептилий с длинным плоскими хвостами, которые, застыв в воде, пучили на Фрицланга крохотные черные глазки, и ответил: "Тритонов не надо".
  
   **
   Над тахтой на стене - две теннисные ракетки, перекрещенные между собой. На противоположной стене - акустическая гитара с золотистой цветочной инкрустацией на темно-красной деке. На тумбочке, плавно пробираясь между зеркалом на ножке, вазочкой с сухими кленовыми листьями и ночником в форме головы африканского божка, выгибала спину и трепетала хвостом, пятнистая кошка. Елена смотрела на Чигана, сопящего лицом в подушку. На мочках ушей у Елены в свете ночника мерцали красные камешки. Елена стащила с Чигана одеяло, Чиган заворчал, потянул одеяло на себя. Елена села на подушку, скрестив голые ноги. Дотянулась до прикроватного столика, взяла веер, распахнула его - на шелковой ткани была нарисована птица на цветущей ветке, с краю веера - столбец иероглифов. Елена сложила веер и стала, посмеиваясь, тыкать его толстым концом в бок Чигану. Чиган, не открывая глаз, пробурчал: "Спать хочу..." Елена отбросила веер, уселась Чигану на поясницу и стала щекотать ему ребра. Чиган с громким возмущенным рыком выгнул спину, подбросив всадницу вверх. Резко перевернулся, и Елена, хохоча, слетела с тахты. Села на полу, откинула пряди волос с лица, надула губы, сказала притворно обиженным тоном: "Я бочок ушибла!.." - и ткнула указательным пальцем себе в бедро. Чиган улыбнулся, протянул к ней руки: "Ну, тогда или сюда. Я потру твой бочок".
   Чиган полусидел, уперев затылок в стенку, подсунув под лопатки подушку. Елена положила голову ему на живот, закрыла глаза, Чиган стал двумя пальцами перебирать волосы у нее на затылке. Спросил: "Твоя гитара? Ты играешь?" Елена, открывая глаз, ответила: "Моя бабушка играет".
   Чиган, голый и босой, стоял посреди комнаты, держа в руках гитару. Перебирал струны, вертел колки. Сказал уважительно: "Хорошая вещь". Елена приподнялась на локте, откинула волосы назад, усмехнулась: "Хорошая? Да, это настоящий Гибсон, дурашка! Таких на весь наш город - штук пять..." Чиган, хмыкнув, пожал плечами. Прошелся по деке пятью пальцами, выбив скорую дробь. Тронул большим пальцем струны и пропел, нарочито модулируя голос на цыганский манер: "Знал я и бога, и черта. Был я и чёртом, и богом. Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором. Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором".
   Чиган возвращался домой в сумерках. Сквозь холодный туман сочился бледно-желтоватый свет редких уличных фонарей. Чигана обогнал велосипедист и резко затормозил. Заднее колесо пошло юзом. Велосипедист выровнял велосипед и, привстав на педалях, поехал, разгоняясь, прямо на Чигана. Чиган в недоумении остановился. Отшагнул чуть в сторону и поднял колено, чтобы встретить велосипедиста распрямленной ногой. Велосипедист притормозил, когда стопа Чигана была в нескольких сантиметрах от руля. Чиган опустил ногу, взялся за руль одной рукой, другую, сжав в кулак, поднял к плечу: "Н-ну?!" Велосипедист казался ровесником Чигана, может, чуть помладше; он попытался вырвать руль, но Чиган сжал ладонь еще крепче. "У меня к тебе мужской разговор!.." - сказал велосипедист, заметно волнуясь. Чиган склонил голову чуть набок и поднял левую бровь. "Отвяжись от моей сестры, - продолжил велосипедист, нервно теребя рычажок звонка. - У нее был нормальный парень, они встречались... А тут ты явился, неизвестно кто такой и непонятно откуда... И все им испортил. Отвяжись от нее, я тебе приказываю!.." Чиган опустил кулак, шагнул назад, сунул большие пальцы за ремень и с усмешкой оглядел велосипедиста: "А ты кто такой, чтобы мне приказывать?" - "Я ее брат!" - "Ну, так ты ж ее брат, а не мой. Вот ей и приказывай. Если она потерпит..." Велосипедист выпучил глаза, раскрыл рот, но, не найдя, что ответить, стал открывать и закрывать рот, как будто ему не хватало воздуха. И, наконец, выдавил: "Ты ее не достоин! Ты хоть знаешь, кто мы? Если наши родители узнают, они и тебе и всем твоим родственникам такое устроят!.." Чиган похлопал велосипедиста по плечу: "Слышь ты, огрызок недоделанный... Догадываешься, почему я тебя еще не отпиздил?.. Только Ленка и спасает тебя от тяжелый люлей. И ты хорошо понимаешь, что я не стану тебя калечить, раз ты ее брат... Знаешь, потому и хуеешь от наглости. Смелый ты - за сестровой юбкой прятаться... А велик у тебя что надо, клевый?.. Импортный, наверно, да?.. А ну-ка, дай сюда!" - Чиган одновременно дернул за руль и шлепнул велосипедиста ладонью по шее. Велосипедист вылетел из седла и грохнулся на асфальт. Чиган поднял велосипед, держа его за седло и за раму, поднял над головой и стукнул велосипедом по бетонному столбу - посыпались стеклышки фонаря и светоотражателей. Чиган швырнул велосипед на тротуар и несколько раз топнул по колесу ногой, вышибая спицы, сгибая обод колеса в восьмерку. Развернулся и процедил через плечо сидящему с ошалелым видом велосипедисту: "Хорошая была вещь".
  
   **
   Моросил холодный дождик. Промокший пожилой мужчина, тощий, но с выпирающим по растянутым свитером брюхом, с авоськой руках, где звякал пяток пустых бутылок из-под пива, зашел в двор-колодец, присел под жестяным навесом на деревянный ящик, выудил из кармана ворсистых штанов, покрытых белыми соляными разводами и темными маслянистыми пятнами, два пузырька: настойку Боярышник и одеколон Сирень, поставил пузырьки рядышком на ящик. Руки мужчины густо покрывали наколки, давно нанесенные узоры слились в сплошную синеву. Мужчина огляделся, заметил в другом углу двора пол-литровую банку. Прошелся через двор, вытряхнул из банки гнилую веточку, подставил банку под струйку воды из дождевой трубы, банка быстро наполнилась до половины, мужчина вернулся под навес. Поставил банку рядом с пузырьками. Свинтил пробку с Боярышника, вылил содержимое в банку с водой. Долго держал пузырек вниз горлышком, чтобы вытекло все, до последней капли. То же самое проделал с одеколоном Сирень. Жидкость в банке стала непрозрачной, белого цвета с едва зеленоватым оттенком. Мужчина выпил ее в несколько глотков, его покрытый щетиной кадык двигался вверх-вниз. Допив, мужчина издал звук "б-р-р-р", тряхнул плечами, сморщился. Прижал шерстистый рукав ко рту, зажмурился. Через несколько секунд открыл глаза и, расслабляясь, стал прислушиваться к ощущениям в животе. Уложил банку поверх бутылок и, подцепив авоську кривыми грязно-желтыми пальцами с толстыми растрескавшимися ногтями, с довольным видом направился к двери в подвал.
   В подвале - совершенная темень. Мужчина, касаясь правой рукой скользкой из-за влажной плесени стене, пробрался к лежанке на двух толстых горизонтальных трубах: на трубах лежал лист фанеры, примотанный к трубам проволокой, а сверху был уложен матрас, а на матрас набросано разнокалиберное тряпье. Мужчина нащупал вентиль и повесил на него авоську; кряхтя, вскарабкался на лежанку, расстегнул застежки-молнии на войлочных ботах и разместил обувь на одной из труб. Пошевелил пальцами голых ног, почесал ногтями правой ноги распухшую щиколотку левой. Пошарил рукой по стене, запустил пальцы в нишу, достал жестянку из-под рыбных консервов, заполненную окурками, нащупал окурок подлинее, размял и зажал в зубах. Отогнул угол матраса: между матрасом и фанерой был схоронен целлофановый пакетик с парой спичечных коробков. Чиркнул спичкой. Пока прикуривал, краем глаза заметил нечто, показавшееся ему странным, насторожился. Спичка погасла, мужчина прислушался. Часто капала вода. В несколько затяжек мужчина добил окурок. Зажег спичку и поднял ее повыше, всматриваясь в полутьму. Увидел на одной из вертикальных труб в центре подвала темный мешок. Спичка догорела и затухла у края желтого ногтя с трещиной посредине. Мужчина натянул боты и, не застегивая их, слез с лежанки и в полной темноте побрел к центру подвала. Вытянул руку, дотронулся до того, что показалось ему мешком. Зажег третью спичку, поднял ее повыше. Широко распахнул глаза, разинул беззубый рот и прикрыл его кулаком. Спотыкаясь в темноте об обломки ящиков, обрывки кабеля и кучи мокрой ветоши, поспешил к выходу из подвала. Боты по одному слетели с ног, мужчина босиком выскочил на улицу, прижался спиной к стене. Он тяжело дышал, давя ладонями на грудь. Во двор вошла высокая кособокая женщина, посмотрела на мужчину добрыми глазами с опухшими веками, ласково улыбнулась: "Что, родной, похмель замучил? - и вытянула из кармана стеганной телогрейки чекушку. - Сейчас подлечу тебя... - женщина, ковыляя на негнущихся ногах, направляется к подвальной двери. Мужчина хватает ее за локоть:
   "Не ходи туда?"
   "Чо-эт-та?"
   "Там - жмур".
   Женщина удивленно вскинула брови:
   "А кто помер-то?"
   "Ты, дура?! Почем я знаю, кто?.. Я-чо, рассматривал его? Увидел и тикать... до сих пор мотор колотит с непривычки".
   "Мусорям надо сообщить".
   "Ты и правда, дура. Затаскают... жизни не дадут... Да еще и мокруху на нас же и повесят!" - мужчина вырвал из рук женщины чекушку, отодрал пробку, присосался к горлышку.
   "Э-э-э, не разгоняйся!.. - женщина отобрала у мужчины чекушку, выхлебала остаток, глянула на босые ноги мужчины.
   "А ты чего босиком? Не май месяц!"
   "Боты потерял... там..." - и мотнул в сторону подвальной двери. Перетаптываясь босыми стопами на мокром асфальте, пожаловался: "Холодно".
   "Я принесу..." - женщина достала из кармана фуфайки коробок спичек и свечной огарок, распахнула дверь, с двух попыток подпалила свечной фитиль и стала спускаться внутрь.
   "Не ходи туда! - крикнул мужчина. - Ну и дура..."
   Через несколько минут женщина с перекошенным лицом выбралась, кряхтя, из подвала. Мужчина встретил ее с издевательской ухмылкой: "Ну, что, курица, убедилась? Пошли отсюда! Я уже вроде как отдышался. Другое место надо искать, где покемарить. И обувку надо раздобыть, - мужчина торопливо порысил к арке, высокого поднимая колени. - Только не болтай никому. Про это..."
  
   За деревянной стойкой, крашеной в синий цвет, высилась стена из пластиковых ящиков. Сквозь щели в ящиках мерцало синее, зеленое, коричневое и бесцветное стекло бутылок. Сутулый грузчик в сером халате возился в проходе между ящиками, дребезжа стеклотарой. Полноватая женщина в синем халате и с пуховым платком на голове, повязанном как чалма, ловко гоняла пальцем костяшки на деревянных счетах, ощупывала горлышки бутылок, отвергая те, что со сколом, отсчитывала монеты, шлепая их на жестяное блюдце, закрепленное на стойке шурупом. Очередь, вытянув хвост на улицу, шаркала, покряхтывала, шуршала, чихала, сипела, посмеивалась. Сквозь этот шум приемщица стеклотары расслышала быстрый шепоток, который заставил ее навострить уши. Длинная кособокая женщина с опухшими глазами нависала над низенькой худышкой с рябым лицом: "...глаза вырваны, висят на каких-то жилках... лицо искромсано все, корка запеклась... брюхо проткнуто проволокой, толстенной такой... двумя концами проткнуто... эт-та... концы проволоки сзади у него из хребта выходят и вокруг трубы накручены... и крысы уж до него добрались..."
  
   Пять
  
   Брюса хоронили в закрытом гробу. Коричневый гроб опускали двое крепышей, удерживая его на веревках. Суетливый старичок с морщинистым лицом и седыми волосами дрожащим голосом попросил: "Ребята, помогите им, чего вы стоите!" Туча и Чиган метнулись было к могиле, попытались ухватить за веревки, но кладбищенские рабочие зыркнули косо, раздраженно заворчали, отпихнули парней плечами. Умело опустив гроб, вытянули веревки из ямы и намотали их на локти. В яму полетели горсти песка, а затем рабочие взялись за лопаты. Плакса, одетая в серое полупальто в клеточку, с черной береткой на голове, прижалась к Чигану, уткнулась ему лбом в плечо и, вздрогнув, зарыдала. Светлые пряди волос сплелись с черными кудрями. Одну длинную прядь поднял ветерок и стал трепать ее перед лицом у Чигана. Чиган зажмурил глаза, принюхался к волосам Плаксы.
   Шли к воротам по кривой тропинке между рядами свежих могил, заваленных еловыми ветками и цветами, а затем между старыми могилами, украшенных гранитными памятниками, огороженными чугунными заборчиками. Плакса льнула к Чигану, Чиган поглаживал Плаксу по плечу, по локтю. На лице Плаксы почти не было косметики, только губы были подкрашены бледно-розовой помадой, лицо было чистое, белое, блестящее от слез, веки припухли, глаза покраснели. Чиган положил ладонь на талию Плаксы, оглянулся, встретился взглядом с Тучей и переместил ладонь повыше.
   Салон желтого автобуса с буквой Л между круглых фар заполнился на треть. Чиган и Плакса добрались до задних сидений. Туча двинул было за ними следом, но остановился, почесал лоб, и втиснулся на сиденье в середине салона. Обернулся: Плакса горбилась, закрыв лицо шарфом, а Чиган что-то нашептывал ей в ухо. Туча передернул плечами и отвернулся, стащил с головы кепку, смял ее в кулаке.
   На кухне ресторана, арендованного для поминок, копошились две средних лет женщины в белых халатах и колпаках. Третья женщина, одетая в строгий черный костюм, деловым тоном отдавала распоряжения: "Вино в синий чайник, водку в белый, коньяк в желтый... не перепутайте". Женщины стали откупоривать бутылки, переливать алкоголь в чайники. Одна подняла повыше желтый чайник, на бочке которого красовался коричневый зверек, похожий на медвежонка, но с огромными круглыми ушами: "Лидь-Степан-на, коньяк, что ли, в этом подавать? У людей горе, а мы им чайник с Чебурашкой!"
   "Тьфу ты!.. - женщина в костюме рубанула воздух ладонью. - Я ж тож не могу одна за всем глядеть! Тащи другую емкость..."
   За поминальными столами, расставленными в форме буквы П, мужчины разливали вино женщинам, а себе водку из эмалированных чайников. Суетливый старичок, морщинистый и седовласый, налил коньяку в кофейную чашку и покрутил головой, как маленькая робкая птица: "Молодежи тоже плесните... по чуть-чуть... кагорчику... В такой день - можно. Партия и комсомол возражать не станут!"
   Туча и Чиган проглотили вино залпом. Плакса едва пригубила. "Как?.." - тихо спросил Чиган, приблизив рот к уху Плаксы. Чиган скосил глаза на развитый не по годам бюст, обтянутый черной трикотажной кофтой с пуговицами в форме сосновых шишек. "Вкусно..." - кивнула Плакса и отправила в рот дольку яблока, допила вино. Глаза у Плаксы снова увлажнились. Чиган дотянулся до синего чайника, налил вина Плаксе, затем Туче и себе. Плакса разрумянилась. Оттянула толстый ворот кофты и стала обмахивать себе шею и лицо стопкой салфеток, как веером. Расстегнула кофту, распахнула ее. Под кофтой - зеленая туника с треугольным вырезом. Плакса склонилась вбок, дотянулась пальцем до голени, розовым ноготком почесала голень через темные чулки. Чиган уставился, не мигая, в вырез туники и сглотнул слюну. Плакса выпрямилась, Чиган отпрянул; и как ни в чем ни бывало захрустел соленым огурцом; не прожевав, потянулся за чайником. Плакса сделала два глотка, притронулась пальцами к вискам, погрозила Чигану пальцем: "Хватит! У меня голова кружится..."
   Туча и Чиган, пошептавшись, решили уйти, когда поминки были в разгаре. Чиган сжал ладонь Плаксы в кулаке; Плакса послушно, застегивая кофту на ходу, последовала из зала в гардеробную. "Баяна им только не хватает!.." - проворчал Туча, надевая плащ. Напялил кепку и резко дернул ее за козырек. Плакса запуталась в рукавах, тихо рассмеялась: "Я что-то пьяненькая вся..." Чиган помог ей надеть полупальто: "Полегчало на душе от вина? Это хорошо..." Плакса криво натянула беретку, попыталась запихнуть под нее пряди волос. Чиган потащил Плаксу за локоть от зеркала к выходу: "Ты и так здесь самая красивая". Туча распахнул стеклянную дверь, пропустил Чигана и Плаксу, они спустились по бетонным ступеням на мокрый асфальт.
   Шли по парковой аллее; ветер шумно колыхал черные корявые ветви, гудел в проводах. Свернули на газон, остановились в темном уголке у забора. Чиган вжикнул молнией на куртке, распахнул ее, вытащил из-за пазухи бутылку водки: "Помянем по-человечески". Сорвал крышечку зубами, налил немного водки на носок своего правого ботинка. Туча и Плакс посмотрели недоуменно. Чиган пояснил: "Это для тех, кто в земле. Обычай такой..." - и протянул бутылку Плаксе, девушка помотала головой из стороны в сторону. Туча забрал у Чигана бутылку: "Разве у нас еще остались запасы?"
   "Эту я в ресторане из подсобки стырил", - ответил Чиган.
   "Когда успел?"
   "Не зевал".
   Туча, приложившись к горлышку, сделал два глотка, вернул бутылку Чигану. Чиган отхлебнул, поставил бутылку себе под ноги, достал белую пачку сигарет. Туча протянул руку, Чиган ухмыльнулся: "Что, на буржуинские сигарки шуршунов уже не хватает?"
   "Не хватает", - спокойно согласился Туча и наклонился за бутылкой. Стал перемежать мелкие глотки с затяжками. Сказал, протягивая Чигану опустошенную на треть бутылку: "Все. Спать пойду. Устал".
   "Да, ладно, куда ты, время еще детское... - Чиган старался произнести эту фразу расстроенным тоном, но Туча уловил радостные нотки. Перевел грустный взгляд на Плаксу: "Пока". Плакса приобняла Тучу за плечи, прижалась щекой к его щеке: "Пока..." Туча легонько погладил Плаксу по спине и отстранился.
   "Ты не беспокойся!..." - сказал Чиган, пожимая руку Туче.
   "Нет причин".
   "Я девчонку провожу. Доставлю, как под конвоем".
   "В этом не сомневаюсь", - Туча хмыкнул, нетвердым шагом направился через газон к аллее, стал удаляться по ней, держа руки в карманах плаща.
   "Хороший он!.." - печально вздохнула Плакса, ее огромные синие глаза увлажнились, и на краю век засверкали капельки.
   "Да... - кивнул Чиган. - Я за него убить могу. И он за меня любому башню свернет".
   "Только одинокий он какой-то... Я это чувствую".
   "Нет, одинокий, это я! - Чиган придал лицу нарочито жалобное выражение и положил ладонь Плаксе на поясницу. - Чуешь?" - и уткнулся носом Плаксе в ключицу.
   Неторопливо брели по парку. Чиган правой рукой приобнял Плаксу за талию. В левой он держал бутылку, небрежно, за горлышко. Плакса молчала, следила за острыми носками своих равномерно двигающихся полусапожек. Девушка сложила руки на груди и разрыдалась. Отпихнула Чигана локтем так сильно, что он едва устоял на ногах. Выронил бутылку, она упала на траву, из горлышка толчками полилась водка, и Чиган быстро бутылку поднял. Плакса остановилась, закрыла лицо ладонями, ссутулилась, ее плечи задрожали. Чиган почесал пятерней затылок, отхлебнул водки, протянул бутылку Плаксе: "Дернешь?" Плакса, не отводя ладоней от лица, нервно и быстро повертела головой вправо-влево, но тут же вытянула руку, схватила бутылку, прикоснулась вытянутыми как для поцелуя губами к горлышку, едва смочила язык, поморщилась: "Ой!.." Второй глоток был больше, Плакса поперхнулась, закашлялась, вытерла тыльной стороной ладони губы, размазывая бледно-розовую помаду. "Не гони так!.. - Чиган похлопал Плаксу по спине, взял девушку за руку и повел к скамейке со стертой краской. "Ничего... ничего... щас станет легче... - сказал Чиган и стал гладить Плаксу по спине, ведя ладонь от лопаток до поясницы и обратно.
   Чиган утянул Плаксу за дерево, прижал ее спиной к стволу, расстегнул на ней пальто, задрал девушке тунику до живота, просунул пальцы под резинку трусиков. Плакса, напрягаясь изо всех сил, сжала бедра, но потом вздохнула и, обхватив Чигана за шею, вмиг расслабилась. Беретка упала с ее головы, длинные светлые волосы закрыли лицо. Чиган потянулся к пряжке своего ремня.
   Чиган лбом доставал Плаксе до ключиц, он сунул нос в ложбинке между грудей и запыхтел. Плакса всхлипывала и качала головой в такт движениям Чигана. Она вцепилась одной рукой в его волосы, а другой в воротник куртки. Чиган сжимал ягодицы Плаксы, вдавливал в них пальцы, двигал бедра Плаксы на себя. Ему пришлось привстать на носки, чтобы проникнуть глубже.
   Чиган сидел на спинке скамейки, а Плакса рядом, склонив голову, не шевелясь. Свисающие волосы полностью закрывали ее лицо. Чиган поднялся, светя зажигалкой, разыскал возле дерева беретку, осторожно надел ее Плаксе на голову, поправил. Отвел прядь в сторону, заглянул в лицо Плаксе: "Эй, ты как?.." Глаза Плаксы были закрыты, лицо спокойным, казалось, она спала. Подняла веки, повернула голову к Чигану, молча посмотрела на него покрасневшими, но совершенно сухими глазами.
   "Так, у тебя в первый раз, значит?" - спросил Чиган
   "М-м-м!.." - Плакса отвернулась, прядь волос снова, как занавесь, закрыла ее лицо.
   "И как?" - лицо Чигана приобрело крайне глупое выражение.
   "Да, так..." - пожала плечами Плакса. Поежилась, застегнула на полупальто верхнюю пуговицу. Тело Плаксы остывало, и влажную от пота кожу начинало холодить. Чиган снял свою куртку и накинул ее Плаксе на плечи.
   "У меня тоже в первый раз..."
   "М-м-м?" - Плакса удивленно распахнула глаза.
   "Не-ет... - протянул Чиган, - не вообще в первый раз, а с целкой в первый раз! Понимаешь?".
   Чиган заглянул под скамейку, у ее ножки блестела бутылка, заполненная на треть. Чиган цыпанул булылку за горлышко двумя пальцами, повернулся к Плаксе: "Холодно... Будешь?" Плакса посмотрела на бутылку брезгливо, помотала головой. Чиган выхлебал водку залпом и отбросил бутылку назад, через плечо. Бутылка с глухим звуком стукнулась о древесный ствол и, не разбившись, упала на жухлую траву. Чиган достал сплющенную пачку Космоса, извлек надорванную сигарету, выбросил ее, вынул целую, но мятую и изогнутую, осмотрел ее критически, распрямил: "Закуришь?" Плакса мотнула головой, но все же протянула руку за сигаретой. Чиган щелкнул зажигалкой, предупредил: "Волосы береги!" Плакса отвела прядь волос за ухо, но несколько длинных волосинок попали на язычок пламени и, нежно потрескивая, сгорели. Плакса потеребила подпаленные волосы. Чиган раздвинул пачку двумя пальцами, заглянул внутрь - пачка пуста - он смял ее в кулаке, отбросил. Подобрал с асфальта надорванную сигарету и, зажав прореху в бумаге пальцем, попытался прикурить. Плакса затянулась, закашлялась, скривила губы. Отдала сигарету Чигану: "Бери мою. Я больше не хочу... И правда, холодно! Домой хочу..."
  
   **
   Стая ворон с громким карканьем пересекла по диагонали неправильный четырехугольник белесого неба. На бледно-зеленой, местами желтеющей траве газонов белели островки выпавшего ночью, но подтаявшего к середине дня снега. Высокий, молодой дворник в лыжном костюме и кирзовых сапогах шкрябал деревянной лопатой по асфальту в углу двора, сгоняя густую бурую жижу к провалу в тротуаре.
   Туча, одетый в серый плащ, с надвинутой на лоб черной кепкой, подпирал спиной шведскую стенку, грубо сваренную из металлических труб. В уголке рта Туча зажимал толстую сигару и попыхивал ею. Чиган, не вынимая сигареты изо рта, подскочил, повис на турнике, но вскоре отпустил перекладину, растер друг об друга замерзшие ладони, вытащил из карманов ярко-красной мотоциклетной куртки кожаные перчатки. Надев перчатки, снова повис на турнике. Подтягиваясь на руках, он выдыхал из ноздрей сигаретный дым, распрямляя руки, вдыхал его, втягивая щеки. Сигарета быстро истлела. Чиган выплюнул фильтр, выдохнул остатки дыма из легких и стал, ритмично пыхтя, поднимать выпрямленные ноги вверх, стуча по перекладине острыми носками замшевых полусапожек. Туча бросил на Чигана скептический взгляд, сдвинул козырек кепки еще ниже, выпустил огромный клуб дыма, который мгновенно развеял порыв холодного ветра. Сказал: "Я с тех пор, как Брюса... того... я ни одного из братцев-картофанцев на улице не видел. А раньше они постоянно там-сям мелькали..." Чиган подтянулся, выплюнул окурок, пустил изо рта струю дыма, повис на турнике: "И что? Соскучился?" Туча отошел от шведской стенки, присел на скамейку, уперев локти в колени и сцепив пальцы: "Нет... Но тебе не кажется это подозрительным? Как будто они прячутся..." Чиган подтянулся, повис: "Думаешь, это они?.." Туча пожал плечами: "Я рассматриваю варианты. Зуб-то они на Брюса имели... Как и на всех нас..."
   "И что, они с Брюсом бы справились?"
   "Почему нет? Они ребятки плотные. Если навалились все, да неожиданно..."
   "Но отметелить, это одно дело... но чтобы вот так!.."
   "А как они кошек убивали!"
   "Одно дело кошек, а другое человека..."
   "Ты вот, Чиган, человека можешь избить, если он крупно насолил тебе?"
   "Запросто".
   "А животное пнуть, которое тебе ничего плохого не сделало?"
   "Нет, конечно. Я ж не псих!"
   "Вот, видишь... А те, кто могли котов и собак мучить и убивать... просто так... ради удовольствия... как ты думаешь, что они могли с человеком сделать, который их обидел?
   "Туча, ты - башка!"
   "Я пока только рассуждаю. Может, Картофанцы и ни при чем".
   "Ты думай, думай. А если нароешь чего... Если стопудово будешь знать, что это они... я тогда с каждого из Картофанцев лично шкуру сниму... живьем".
   Хлопнула дверь, Леший, чьи губы были разбиты, покрыты коростой засохшей крови, правое ухо распухло розовым пельменем, а левая скула имела темно-синий цвет, выйдя на улицу, в нерешительности остановился, пойти ли на спортивную площадку или выйти со двора. Чиган, повиснув на левой руке, поманил Лешего правой. Леший, поправив вязаную шапочку с помпоном, двинулся к спортивной площадке. Чиган отпустил перекладину; стал кружиться вокруг Лешего, нанося удары кулаками по воздуху вблизи от головы и туловища Лешего. Леший оцепенел. Вытянув руки по швам, он неловко перетаптывался и робко улыбался, вздрагивая и жмурясь, если кулаки Чигана слегка задевали его. Чиган, закончив свою пляску, заржал, хлопнул Лешего по плечу ладонью, так что тот едва удержался на ногах: "Что ты стоишь, как статуй деревянный? Двигайся! Отвечай!.. Чего-то я забросил твое воспитание. Надо будет продолжить... Что с мордой?" Леший притронулся кончиками пальцев к распухшей губе: "Так... в учаге... немножко... того..." Чиган уселся на сиденье качелей: "Понятно... - и, оттолкнувшись от земли обеими ногами, стал раскачиваться. - Разобраться надо?"
   "Нет", - Леший присел на сиденье соседней качели.
   Туча аккуратно затушил о каблук сигару, выкуренную на треть, засунул окурок в желтый тюбик с наклейкой Cohiba, мотнул головой в сторону распахнутых ворот: "Не к нам ли делегаты?" Чиган притормозил ногами раскачивание качелей, прищурился, всматриваясь в дальний конец двора: "Не просто делегаты. Сам фюрер впереди хуячит.... На боевом коне!"
   Пересекая газоны и дорожки, к спортивной площадке двигалась компания из десятка парней. Впереди, сунув руки в карманы и низко опустив подбородок, резво перебирал ногами низкорослый и тщедушный паренек с длинным носом и колючим взглядом. За ним, поводя плечами, вперевалку шагали парни гораздо крупнее вожака. У всех на головах краснели одинаковые лыжные шапки-гребешки, натянутые ниже бровей. Все поджимали губы и сурово щурились.
   Чиган привстал с сиденья качелей и пожал протянутую руку: "Здорово, Паук! Гуляете?.."
   "Ага, - ответил Паук и оглянулся на своих, - прогуливаемся... Для здоровья!" Парни в красных шапочках дружно загоготали. Когда все перездоровались друг с другом, Леший протянул руку Пауку, но Паук даже не повернул головы, сказав: "А ты, малой, кыш отсюд! Здесь с-час толковище начнется... оно не для твоих лопухов..." Леший встал с качелей и сделал было шаг в сторону, но Чиган резко выбросил руку, ухватил Лешего за рукав куртки и дернул назад: "Стоять!" Чиган направил на Паука отяжелевший взгляд: "Ты, это, знаешь, что... Ты там у себя на Космосе командуй, командир. А не здесь, лан-на-а!.." Последняя фраза прозвучала угрожающе. Паук, стряхнув с лица маску суровости, как ни в чем ни бывало, заухмылялся и легко, одним движением, вскочил на высокое деревянное гимнастическое бревно, уселся на нем верхом, поболтал ногами. Поглядел с хитрецой на Чигана, затем на Тучу и снова на Чигана. Спросил, обводя взглядом двор: "Ну и кто теперь у вас тут за основного?" Чиган, пожав плечами, хмыкнул: "Мы тут все - основные. Фрича, это не Космос. Мы тут на паханов и шестерок не делимся". Парни, пришедшие с Пауком, переглянувшись, недовольно забурчали. Они не могли решить, относится ли к ним слово шестерки. Паук поднял руку с раскрытой ладонью и бурчание тут же прекратилось. "Лан-на. Не важно, кто на Фриче рулит. Я не о том... - Паук вмиг принял серьезный вид, с прищуром посмотрел в глаза Туче, а затем в глаза Чигану: "Я вас всех уважаю! - и замолчал, как бы ожидая ответной реплики, затем повторил. - Я вас дико уважаю, брачки! И дело ваше уважаю... Точнее, - Паук поднял указательный палец вверх, - наше дело, общее... Мы ведь вместе, да? Капусту мы вместе рубим, да? Или нет?" Чиган посмотрел на Тучу, прося подсказки, Туча пожал плечами и кивнул. Чиган, помедлив, тоже кивнул. "Ну, вот... - с удовлетворенным видом продолжил Паук, каждое слово кладя веско. - Наше дело... с тех пор, как Рубль..." Чиган резко прервал Паука, ткнув в его сторону указательным пальцем: "А что ты знаешь про Рубля?!" Паук ощерился: "Про Рубля я знаю все! Ну, почти все..." Чиган с недоброй ухмылкой развел руками и протянул: "Ну, ни фига се! Мы и то про Рубля сейчас ничего не знаем... Ну, почти ничего... А ты - знаешь ну почти все?!" Паук, подражая жесту и интонации Чигана, развел руки в стороны: "А мне китайская разведка доносит... - и тут же показал Чигану раскрытую ладонь, набрал в грудь побольше воздуха и выпалил: - Дело наше общее затухло. Вам, не знаю, может и приятно нищебродить... или, может, вы мечтаете на завод пойти, вкалывать там за три копья?.. А мы - нет..." Чиган придал лицу глуповатое выражение: "Так и крутитесь, если деловары такие! Мы-то при чем?.. Мы вам, что, мешаем? Или помочь чем можем?.. - Чиган поглядел на всех пришедших с Пауков парней округлившимися удивленными глазами, парни невнятно загудели, стали перетаптываться с ноги на ногу и тут же замолкли, стоило Пауку поднять ладонь. - А если ты про пузыри эти левые, - продолжил Чиган, обращаясь к Пауку, - то мы без понятия, где их Рубль доставал. Кто их ему подгонял - не знаем..." Взгляд Паука стал злее, он стукнул кулачком по бревну, на котором сидел, и резко бросил: "Знаете!" И тут же обмяк, успокоился, сделался на вид добродушным, сдвинул шапку на затылок: "Ну, а если и вправду не знаете, то какой с вас спрос... Я и сам могу разузнать, где, что, у кого и почем..."
   "Китайская разведка донесет?" - ехидно спросил Чиган.
   "Она самая... - невозмутимо кивнул Паук. - Ну, а если даже не узнаю, свои ходы-выходы найду. Я ведь не тупее Рубля... Но!"
   "Чего но?" - спросил Чиган.
   Паук вмиг посуровел и стал чеканить каждое слово, в его голосе зазвенел метал: "Если левое бухло через меня потечет, то и на Фриче толкать его мои шкеты будут!.." - Паук по-отечески глянул на своих шкетов, и те довольно заурчали.
   "О-го!.. - улыбка слетела с лица Чигана, его лицо окаменело, он смотрел на Паука исподлобья, сжав губы. - Много на себя хочешь взять, смотри, пупок развяжется".
   "Ты, брачка, за меня будь спок! - Паук надвинул шапку на брови, встал на бревно во весь рост, качнулся направо-налево, но, вытянув руки в стороны, сохранил равновесие. - Я свое сказал. А вы теперь думайте... - Паук поднял ногу, медленно вытянул ее пяткой вперед, на уровень своего лба, подержал в напряженном состоянии несколько секунд, затем, сохраняя баланс, перевел ногу вбок, на уровень своих плеч, неторопливо вернул ступню на бревно. - Но, ладно, я добрый!.. Если захотите и дальше жировать на этом деле, я не против... Но только со мной... и через меня... И не хрен на меня так злобно зыркать! Я ничего у вас не отжимаю, хабар из пасти не рву. Все чисто по-деловарски. Все будет по-справедливости... Как толкали пузыри, так и будете их толкать. Но для меня! За свою долю. И не плохую... Потому, что я вас уважаю!" - Паук спрыгнул с бревна, развернулся, махнул своим спутникам рукой, и те послушно двинулись за ним следом.
   "Ну, спасибо!" - едко бросил Чиган вдогонку.
   "На здоровье, - не оборачиваясь, ответил Паук. - А если слишком гордые, так идите на завод ебашить... Там всегда ждут... лбов таких здоровенных".
   Чиган, Туча и Леший смотрели вслед удаляющейся компании. Красные лыжные шапочки маячили на сером фоне. Компания вышла через арку с распахнутыми створками ржавых ворот. Дворник, пошкрябав лопатой в одной стороне двора, отправился шкрябать в другую. Без особого интереса, но с легкой иронией он иногда поглядывал на троих парней у спортивной площадки. Дверь в полуподвал открылась, на улицу вышла полная молодая женщина в телогрейке и в косо сидящей беретке, из-под которой выбивались прядки каштановых волос. Дворник кивнул женщине. Она кивнула в ответ и, сжимая в руках древко черной метлы, пристроилась неподалеку от мужчины и стала чиркать прутьями метлы по мокрому и грязному асфальту.
   "Почуял слабину, паученыш..." - процедил Чиган сквозь зубы и уставился на острые носки своих замшевых полусапожек. На носках светлая замша от влаги потемнела.
   "Никогда он мне не нравился... - сказал Туча. - Ну, чисто фюрер!"
   "И что мы теперь будем делать? - спросил Чиган. - Без Рубля... без Мамонта... без Брюса... - Чиган мотнул головой в сторону ничего не понимающего Лешего. - Вот, из таких зеленых, непроверенных кодлу новую собирать? - Чиган сердито сплюнул. - Так, Леший... ты оценил номер на бревне?.. Видел, что этот клоун ногами своими умеет вытворять? Ну, тогда залезай на бревно и тренируйся! Да, стой ты... куда... - Чиган хохотнул, - я ж, это... пошутил..."
   "Не знаю, не знаю, что делать..." - Туча пожал плечами, достал желтый тюбик, вытряхнул из него на ладонь сигарный окурок, крутанул колесико бензиновой зажигалки, прикурил. - Не знаю..." - и выпустил клуб дыма. И добавил грустно: "Вообще... уеду я, наверно, отсюда... - Туча посмотрел по сторонам, - от всей этой серятины промозглой... К отцу поеду... Давно зовет..."
   "Ну-ну..." - Чиган опустил голову и сплюнул на жухлую сырую траву точно между полусапожек.
  
   **
   Туча тащил, закинув за плечо, спортивную сумку-банан. Чиган шел рядом и всматривался в лица прохожих. Туча остановился, перевел дух, отдал сумку Лешему, они двинулись дальше по улице, погружающейся в сумерки. Чиган обратился к мужчине лет тридцати: "Модные кроссы не нужны? На липучках. Задешево!"
   "Что за кроссы? - заинтересовался мужчина. - Покажи-к!"
   "Зайдем вон туда... - Чиган мотнул головой в сторону подворотни. - Чтоб на улице не отсвечивать".
   Мужчина с опаской посмотрел на темный квадрат, обвел троицу настороженным взглядом:
   "Не-е, здесь показывайте..."
   "Да, покажем, покажем!" - с досадой сказал Туча и махнул рукой Лешему, забрал у него сумку. Огляделся по сторонам, прохожих было полным полно, но каждый был занят своими думами. Туча плюхнул сумку на тротуар поближе к стене дома, прожужжал застежкой-молнией, приоткрыл сумку. "Ну-у... - Чиган ткнул пальцем в синие и зеленые кроссовки, которые плотно прижатые к друг другу, как куски рыбы в банке, наполняли сумку доверху. Мужчины осмотрел обувь скептически, поводил головой туда-сюда, изрек: "Не-а... Цвет какой-то..." Чиган нагнулся, вытащил из сумки пару кроссовок, пошлепал их подошвами друг об друга: "Чего цвет, чего цвет? Нормальный цвет! Сейчас темновато, а на солнце будет нормальный цвет. На липучках кроссы!.." Мужчина поморщил нос: "Да и сезон как бы прошел... Ну и почем эти шузы?"
   "По тридцать".
   "Заломил!"
   "Двадцать пять".
   "Да я и за двадцать не возьму"
   "За двадцать никто и не продаст"
   "Да мне и даром не надо"
   "Не надо, так не надо. Что зря тереть..."
   Мужчина взял одну кроссовку в руки, осмотрел ее: "Так это ж не импортные! Это ж наши, рекордовские! То-то и видно, что страшноватые такие..." Чиган выхватил у него из рук кроссовку, стукнул основанием кулака в подошву: "Дядя! Ну, конечно, наши, отечественные! А какой бы дебил адидасовские за такую цену продавал бы?!"
   Мужчина занудливо протянул: "Пятнадцать могу дать..." Чиган округлил глаза, сделал губами звук "пф-ф-ф-ф", швырнул кроссовку в сумку, резко вжикнул застежкой, упер кулаки в бока: "Пятнадцать, дядя, это цена прощай-молодости". Туча заметил, что некоторые прохожие стали оборачиваться на их компанию, положил Чигану ладонь на плечо, сказал тихо: "Давай, отдадим за пятнадцать, для затравки". Чиган расстегивает сумку и с торжественным видом протягивает мужчине пару кроссовок. Мужчина прикладывает подошвы кроссовок к подошвам своих ботинок. Вынимает из бумажника три синеватые купюры. Чиган берет сумку и перекидывает себе через плечо, идет шумно сопя: "Ладно, если первый покупатель мужик, то это к хорошему навару. Примета такая..."
   Они петляли по улицам и переулкам, по очереди таща сумку. Чиган начал ворчать: "Мы так не продадим ни фига! Уже три часа ходим, а только одну пару толкнули. На Фриче водяра только так улетала, за это время у нас бы уже полные карманы были шуршунов".
   "Ну, так-то водка..." - вздохнул Туча.
   "А это - кроссы! На липучках! Мода!"
   "Так и кроссовки не Пума и не Адидас. Советское барахло, да еще и бракованное!"
   "Бракованное?.." - спросил Леший удивленно, принимая сумку из рук Тучи.
   "Ну-дык... - ответил Чиган, осклабясь. - Мы ж эти шузы с фабрики спиздили. Бракованные, их же в утиль сдают, они в контейнерах на заднем дворе лежат... Но чего зря добру зря пропадать, вот мы с Тучей их и оприходовали, гы-ы!.." Чиган обратил внимание на трех парней лет двадцати пяти, которые лениво прохаживались по противоположной стороне улицы, перебежал дорогу перед носом у желтого трамвая, разговорился, жестикулируя с парнями, помахал рукой Туче и Лешему, подзывая их.
   В подъезде тускло светила одна лампочка, заляпанная побелкой. Раскрытая сумка с кроссовками лежала у стены. Парень с лицом в круглых мелких шрамах от заживших фурункулов, поджав губы, вертел в руках зеленую кроссовку. Посмотрел исподлобья на Чигана, который стоял у стены, согнув правую ногу, разместив пятку в углублении на месте выпавшей кафельной плитки. Парень спросил: "А чего липучки разной длинны?" Чиган пожал плечами: "Фасон такой". Парень ухмыльнулся недобро, сверкнув золотыми зубами: "Фасон?.. Слыш-те?.. Говорит, фасон такой..." - и повернулся к своим товарищам. Один из них, упитанный, с тонкими усиками-стрелками на красноватом лице, переместился от стены к двери и прижался к ней спиной; надвинул кепку на брови, сложил руки на груди и стал зыркать из-под козырька то на Тучу, то на Чигана, то на Лешего. Другой, мосластый, длинный, с крючковатым носом взял вторую кроссовку, помял ее, повертел: "А чего липучки не держатся ни фига?" Туча кашлянул в кулак, поправил очки. Чиган почесал подбородок, устремил взгляд в потолок: "Это поначалу всегда так. Потом разработаются..." Мосластый вскинул одну бровь: "Разработаются?" Стоявший у двери ткнул пальцем в направлении Чигана: "Ты, что, за чангалов нас хуторских держишь, которые никогда цивильных шузей не видали?!" Золотозубый швырнул кроссовку в лицо Чигану, Чиган увернулся. Золотозубый извлек из-за пазухи молоток с отпиленной до половины рукояткой и, пошлепывая им по ладони, медленно двинулся вперед, раздувая ноздри. Чиган, Туча и Леший стали отступать вглубь подъезда, к металлической коробке лифта. Мосластый сунул руку в карман и вытянул из него тяжелую связку ключей на толстой цепочке; отстегнул цепочку от ремня, намотал ее конец на кулак, звеня ключами. Краснолицый сдвинул кепку на затылок, шмыгнул носом, подтер пальцем под ноздрями, вытащил из кармана куртки канализационный вентиль, обмотанный с одной стороны изолентой, всунул пальцы в кольца, сжал кулак, легонько стукнул вентилем по стене, - на голубом квадрате плитки появилась косая трещина, - но остался на месте, подпирать тяжелой спиной дверь.
   Туча, Леший и Чиган отступали, пока не уперлись в коробку лифта, коробка загрохотала. Чиган сунул руку в карман, выудил Вальтер, большим пальцем поднял язычок предохранителя. Прижал пистолет к бедру, направив ствол в живот мосластому. Тот вскинул брови, сказал весело: "Ты нас зажигалочкой этой закошмарить решил? Слыш-те, этот комик нас зажигалкой пугает!" Но его товарищи не улыбнулись, с серьезным видом они глядели на пистолет.
   "Ага, - Чиган поднял руку, нацелив ствол парню в переносицу. - Доставай сигаретку, дам прикурить".
   Парень, не мигая, смотрел в черный глазок ствола. Чиган перевел ствол на лицо мосластого, тот несколько моргнул и выставил перед своим лицом пустую левую ладонь. В правой опущенной руке болталась связка ключей. "На пол кинь!" - приказал Чиган и ключи грохнулись на каменный пол. - Все железки на пол. И сами тоже, мордами вниз". Когда парни улеглись, Чиган, не опуская руки с пистолетом, сказал: "Леший, хватай сумку. Туча, открой дверь". Леший первым вышел на улицу, за ним Туча, он придержал дверь для Чигана. Чиган сунул руку с Вальтером в карман. Ствол, направленный вперед, выпирал под тканью джинсов-бананов. Чиган, пятясь, вышел на крыльцо последним.
   "Я тебя, хрен копченый, запомнил, - донесся голос из подъезда, - накажу как-нибудь... при случае".
   "Заебешься пыль глотать!" - Чиган захлопнул дверь и, развернувшись, спрыгнул со ступенек на тротуар.
  
   Поплутав по улицам, они вышли к парку и присели на скамью. Чиган протянул одну купюру Туче и одну Лешему: "Держи долю, брачка. Поздравляю с первым нетрудовым доходом!.. До чего мы докатились, а, Туч? Советские голимые шузы толкаем... Да и то как-то безфартово". Туча похлопал себя по карманам плаща, нащупал сигаретную пачку: "А ты этот пистолет всегда с собой таскаешь?.."
   "Конечно", - ответил Чиган.
   "Тогда ты больной на голову. Спалишься как-нибудь..."
   "А, что, мне, такой классный ствол в подвале зарыть? Имею вещь, надо пользоваться. Видел, как четко сработало?"
   "Видел... видел... У тебя он, между прочим, до сих пор на взводе. Ты хоть на предохранитель поставь".
   "Ой, точно!" - Чиган сунул руку в карман, не вынимая пистолета из кармана, передвинул рычажок предохранителя вниз.
   Через лужайку на такую же скамейку присели двое пожилых мужчин с опухшими, синеватыми лицами. Чиган поднялся, подхватил сумку, пересек газон. Приблизившись к мужчинам, сказал: "Здорово, отцы!" Мужчины посмотрели на Чигана настороженно. Он плюхнул у их ног сумку, расстегнул молнию: "Это от нас вам подарок. Обувка. Молодежная".
  
   Шесть
   Туча дожидался Худойбердыева на перекрестке, в пальцах Туча с угрюмым выражением лица вертел Кубик Рубика. Из-за угла вывернул Худойбердыев, борым шагом направился к Туче и, прежде, чем протянуть руку, отсалютовал по-военному, приложив напряженную ладонь в козырьку черной кепки. Сказал: "А я это штуку никак не могу научиться собирать". Туча сунул игрушку в карман плаща: "Есть специальные формулы, я могу объяснить".
   Туча и Худойбердыев подошли к дверям из непрозрачного голубого пластика. Над дверьми мелкими огоньками сияла вывеска: Кафе-мороженое ПИНГВИН. Во всё витринное стекло - рисунок: мерцающая льдина на синей воде, на льдине - стайка пингвинов, на заднем плане - сверкающий, как самоцвет, голубоватый айсберг. Худойбердыев взялся за длинную хромированную ручку и поставил ногу на ступеньку из искусственного мрамора, окаймленную лентой из нержавеющей стали. Дверь резко распахнулась наружу, Худойбердыев едва успел отпрянуть. Туча отступил в сторону, пропуская компанию девушек, веселых, нахальных, самоуверенных, довольных жизнью. Девушки, как газели, запрыгали через лужу, крепконогие, розовощекие, искроглазые. "Хм-м..." - Худойбердыев проводил компанию критическим взглядом, придержал самозакрывающуюся дверь и жестом пригласил Тучу войти внутрь. Очередь была небольшой, человек пять. Худойбердыев снял кепку, сунул ее в карман плаща, оглядел зал кафе, высматривая свободные места. За стойкой орудовали две женщины в сине-белых костюмах и кружевных колпачках. Одна накладывала мороженое в креманки, поливала белые шарики розовым и желтым сиропами, другая управлялась с кофейной машиной, выпускающей с шипением пар. Пирожные под стеклом кудрявились кремовыми завитками. Конусовидные колбы с краниками на узких концах содержали разноцветные жидкости. Женщина сняла крышку с одной из опустевших колб, перелила в нее красную непрозрачную жидкость из банки с этикеткой Сок томатный.
   "Что возьмешь? Я угощаю!" - сказал Худойбердыев, когда они приблизились к кассовому аппарату.
   "У меня есть деньги", - ответил Туча и достал из внутреннего кармана плаща блестящее кожаное портмоне вишневого цвета. Худойбердыев покосился на роскошное портмоне Тучи и достал свой потертый сероватый кошелек из кожзаменителя. Они расплатились поочередно. Худойбердыев взял кофе со сливками и мороженое с клюквенным сиропом. Туча - черный кофе и шоколадный эклер. Они поставили чашки и тарелки на столик в углу. Повесили плащи на рогатую вешалку. Расстегнули пуговицы на пиджаках и уселись напротив друг друга. Худойбердыев ослабил узел на синем галстуке, Туча расстегнул вторую пуговицу на рубашке в мелкую черно-белую полоску. В стену кафе были вмонтированы плоские светильника из стекла медового цвета, и поэтому салфетки, скатерти, куски рафинада, шарики мороженого и лица посетителей имели желтоватый оттенок.
   "А у меня в твои годы с деньгами было не густо", - сказал Худойбердыев и кинул в кофе прямоугольный кусочек сахара.
   "Я учусь в вечерке. И работаю. На обувной фабрике". - Туча наблюдал за вертящейся коричневой пенкой в своей чашке, затем подцепил невесомую пенку ложечкой и отправил ее в рот.
   "Нравится?"
   "Кофе? Нравится!"
   "Нет, я про учебу и работу..." - усмехнулся Худойбердыев и вдавил ложку в шарик мороженого. Клюквенный сироп размазался по белой массе
   "Учиться нравится. А работать не очень. То есть, не работать вообще, а на фабрике".
   "Чего так?"
   "Конвейер - не мое место"
   "Надоело?"
   "Не то слово! Стельки и каблуки через ночь снятся".
   "А ты определился уже со стезей? Жизненную цель поставил?"
   "В море хотел бы ходить. - Туча передернул плечами. - Но медкомиссию вряд ли пройду... из-за зрения... Хотя доктор говорит, что надежда есть. Вопрос времени. Но, может, когда вылечу, уже поздно мне будет в мореходку..."
   "Ты в математике, знаю, силен".
   "Математика и моряку не повредит".
   "В науку, может?"
   "Посмотрю..." - ответил Туча уклончиво.
   "А в органах правопорядка служить нет желания?"
   "Даже мысль такая в голову не приходила".
   "Нам башковитые ребята нужны. А если ты думаешь, что это... как говорят в определенной среде, в падлу... то, пойми... это все дурное влияние блатной псевдоромантики!.. Но это ничего, у нас, в уголовном розыске и вообще в милиции полным полно сотрудников из шпанят. Я и сам в колонию чуть было не угодил... расскажу как-нибудь потом... - Худойбердыев заулыбался, поднял взгляд к потолку, как будто вспоминая что-то увлекательное. - Ну, мы перебесились по молодости, а потом взялись за ум. Честно служим стране, защищаем граждан. Главное, не сделать рокового шага, не совершить непоправимое... А время сейчас начинается интересное! Особенно для смелых, толковых, инициативных. Большие перемены в стране грядут! Наша партия, да, бывало... совершала ошибки. Но ведь партия всегда умела свои ошибки признавать! Не так ли?.. А потребность в реформах зрела давно. И теперь наша советская страна получит новый импульс для развития..."
   "Вы, что ли, об этом хотели со мной поговорить?.." - Туча еле сдержал зевоту.
   "Не только... Произошло трагическое событие, касающееся тебя лично. Да и меня... если уж я вас курировал..."
   "Так вы, значит, наш куратор?.. - Туча грустно усмехнулся. - А меня уже вызывали по этому поводу в му... ну, вобщем, куда-надо..."
   "И еще вызовут. И не раз. Но я сейчас не как сотрудник эмвэдэ с тобой говорю... А как друг".
   Туча хмыкнул и отвел взгляд.
   "Ну, ладно, не стану к тебе в друзья набиваться, если не хочешь. Как старший товарищ. Товарищ, это слово больше подходит?"
   "Сойдет... - Туча вздохнул, отложил ложечку. - Я честно говоря не понимаю, чего Брюс... то есть, Витя... в такую даль, аж до Кукушки потащился. Да еще и на ночь глядя. Друзей у него там нет. Девчонка его совсем рядом живет, а он не из таких, как Чиган, у которого в каждом районе по девке... Но это вряд ли кукушкинские сделали?"
   "Почему так думаешь?"
   "Ну, местных ведь первыми начинают трясти... если что. Разве не так?"
   Худойбердыев кивнул: "Так-так... Ну, а здесь... или в ближайших райнах у него были с кем-нибудь конфликты?" Туча задумался, продолжил: "Всякое бывало... но... Шкеты могли, конечно, избить, покалечить даже. Ну... даже ножом чиркнуть могли... Но чтоб вот так... - Туча с горестным выражением на лице покачал головой. - Нет, я даже представить не могу, кто такое сделал... Хотя!.." - Туча сжал кулак и уставился в одну точку - на бликующий бочок фарфоровой салфеточницы. "Что?!" - Худойбердыев подался вперед.
   "Да так, ничего... - Туча махнул ладонью, - глупости..."
   "Даже если тебе что-то кажется глупостью или мелочью, не скрывай, - Худойбердыев сжал предплечье Тучи, - это может оказаться ниточкой, за которую потянем, и весь клубок распутается".
   "Ну-у... вряд ли... Но я вас тоже кое о ком спросить хочу. О Мамонте. О Сергее Подбородкове, то есть. Что с ним? И что с его мелкими?"
   Худойбердыев молчал долго, уставившись в край столешницы.
   "Игоря и Светлану отдадут в специальные детские дома, для больных детей. Да, к сожалению, в разные. Но когда их вылечат, они смогут встретиться. А Сергей, увы... скорей всего он тоже нуждается во внимании медиков. Но в другом спецзаведении... - Худойбердые сжал кулак, занес его над столом, но опустил на столешницу мягко. - Сергей Подбородков - крайне опасный для общества элемент. Он за здорово живешь зарезал двух человек и, возможно, сжег собственных родителей... какими бы они ни были... У него тяжелая форма психопатии, хронический алкоголизм, судя по всему, врожденный... токсикомания и..."
   "Вы разве доктор?"
   "Извини, - Худойбердыев раскрыл ладонь перед собой, - конечно, я не врач, не мне решать. Печально все это... Но друга своего Подбородкова ты вряд ли когда-нибудь увидишь"
   Туча пошарил в кармане брюк, извлек монету в один рубль. Поставил ее между салфеточницей и своей чашкой на ребро, крутанул. Монета завертелась, Худойбердыев и Туча молча следили за блестящим шариком. Когда инерция вращения монеты стала угасать, Туча накрыл шарик рукой и закрутил монету вновь. Худойбердыев тут же прихлопнул шарик ладонью, подбросил монету с ногтя, проследил, как она вспорхнула, поймал, шлепнул на тыльную сторону ладони, развел руки, растопырил пальцы, показывая, что монеты у него в руках нет. Вытянул из салфеточницы сложенную вчетверо салфетку, развернул ее. Монета звякнула, упав на блюдце.
   "Фокус-покус... - сказал Худойбердыев. - Слышь, Володя... тебе точно к нам бы надо, а... Ты все-таки подумай..."
   "Ага, - сказал Туча с иронией, - уже начал".
  
  
   Семь
  
   Три пары конусовидных лучей дальнего света пробивали тьму. Шесть пар колес шуршали ребристой резиной по мокрому асфальту пустого шоссе. Первой мчалась желтая Нива, за ней красные Жигули-семерка, белая Волга замыкала ряд. В свете фар мелькали редкие капли затихающего дождя. Вдоль шоссе высились ажурные четырехногие башни высоковольтной электропередачи. Вдалеке горели палубные огоньки крейсеров, стоящих на рейде в акватории военного порта; а в небе сиял полумесяц. Нива влетела на чуть выгнутый, как бровь, мост, перекинутый через приток реки, - и лучи, как огненные клинки, на несколько мгновений взметнулись вверх, - за мостом автомобиль притормозил и подрулил к обочине. Водитель Нивы оглянулся, дождался, когда через мост перескочат Жигули и Волга, и, держа небольшую скорость, свернул на гравиевую дорогу, петляющую между рядами одноэтажных деревянных и двухэтажных каменных домов.
   Нива остановились на узкой улице. Виктор Григорюк застегнул молнию на черной дутой куртке, натянул кожаные перчатки, открыл дверцу, посмотрел на лужу под ногами, помедлил, посмотрел налево и направо: лужа, полная компота из палой листвы, желудей и мелких веточек, разлилась на всю улицу. Сказал: "Хана ботинкам!.." - и вылез из автомобиля. Ступил ногой на отраженный в луже полумесяц, и отражение полумесяца разбилось на дрожащие осколки. Передние дверцы Волги и Жигулей распахнулись, двое плотного телосложения мужчин, брезгливо морщась, ступили в лужу и, шипя сквозь зубы, чертыхаясь, и высокого поднимая ноги, приблизились к Ниве. "Кроссам пиздец!" - сказал один, у которого за воротником ветровки виднелась тельняшка с темно-синими полосками, а второй ничего не сказал. Григорюк поднял крышку багажника, достал из него монтировку и массивный гаечный ключ, протянул инструменты мужчинам, сказал: "Не помешает". Сам Григорюк взял из багажника короткую штыковую лопатку в брезентовом чехле, захлопнул багажник, показал лопаткой в сторону двухэтажного дома: "Там".
   Мужчины обошли дом, прислушиваясь. В двух окнах на втором этаже сквозь щели между занавесками пробивался свет. Поднялись на крыльцо. Под тяжестью мясистых тел заскрипели ступени. Григорюк потянул за круглую дверную ручку. Сунул штык лопаты в образовавшуюся щель и поддел крючок. Достал из кармана фонарик и включил его. Мужчины гуськом двинулись вверх по узкой деревянной лестнице. Мужчины сопели, шмыгали носами, перекладывали инструменты из одной руки в другую. На втором этаже было пять дверей. На самой узкой, приоткрытой дверце - плашка с двумя нулями. Григорюк открыл дверцу шире, направил луч света внутрь, оглядел длинноволосое существо в задранной до бедер мешковатой хламиде цвета картофельной кожуры. Существо, вздрагивая и о чем-то вздыхая, спало, сидя на унитазе, привалившись одним плечом к стене; грязные спутанные волосы закрывали лицо и грудь. "Баба, что ли?" - спросил мужчина в тельняшке. Существо застонало, выпростало пятерню из длинного рукава, стало сгрести грудь черными ногтями. "Мужик..." - сказал второй спутник Григорюка. "Пидор!" - сказал Григорюк и, не закрывая дверцу, перевел луч фонаря на соседнюю дверь, обитую кожзаменителем, треснувшем во многих местах. Из прорех торчали желтые лепестки поролона. Григорюк приблизил ухо к косяку, прислушался: "Вроде шебуршится кто?.." - и подергал за металлическую скобу, занес кулак, намереваясь стукнуть в дверь. Но дверь распахнулась на мгновение раньше, ударив Григорюка по коленке. В проеме стоял тощий парень лет двадцати с клочковатой порослью на щеках и подбородке, с сальными волосами до плеч, с пестрой лентой, обвязанной вокруг головы. Парень был гол до пояса и бос, из расстегнутой ширинки на джинсах торчали темные лобковые волосы. На шее парня болтался на кожаном шнурке круглый деревянный медальон с выжженным знаком, похожим на отпечаток куриной лапки. Парень мутным равнодушным взглядом оглядел Григорюка, спросил, еле ворочая языком: "Т-ты-хто?" Григорюк ответил: "Пихто!" - и ткнул парня черенком лопаты в живот. Парень согнулся, откачнулся к стене и сполз по ней на корточки. Григорюк шагнул в прихожую, его спутники двинулись за ним, мужчин в тельняшке презрительно процедил сквозь зубы съежившемуся в позе эмбриона парню: "Мотню застегни, ушлепок!.." - но задержался, нагнулся к парню, подцепил загнутым концом монтировки круглый медальон, сощурился, рассматривая знак, недоуменно спросил у мужчины, шедшего следом: "Глянь... Мерседесовская эмблемка, что ли?" - но второй мужчина лишь молча похлопал первого мужчину ладонью по спине, подталкивая вперед.
   Григорюк заглянул в душевую комнату, увидел жестяное корыто с замоченной в нем одеждой, брезгливо шевельнул ноздрями, учуяв кисловато-гнилостный запах и направился на кухню. На табуретке сидел голый парень, сверху на нем ерзало худое женское тело, выделялись ребра и позвонки. Спутанные женские волосы закрывали головы обоих. Григорюк рукой в перчатке откинул волосы девушки в сторону. Ни парень, ни девушка не обратила на него никакого внимания, продолжая облизывать губы друг друга. "Нет, это не мое...", - Григорюк обернулся к спутникам, показал ладонью направление, и втроем они направились в комнату. Толкнув дверь, мужчина тельняшке замер на пороге: "Ну и срач!" - сказал он. Второй мужчина покачал головой: "Тьфу ты..." Григорюк шагнул к четырем матрасам, раскатанным на полу и стал сдирать поочередно: дырявые одеяла, шали, банные полотенца, тряпки из дерюги. Отбрасывал барахло в разные стороны. На матрасах вповалку лежали обнаженные и полуобнаженные юноши и девушки, их руки и ноги переплетались, головы лежали на спинах и животах друг друга, некоторые пары разместились на матрасе валетом. Один парень сидел в углу комнаты на табуретке, свесив голову и безвольно опустив руки. Мужчина в тельняшке двинул ногой по ножке табуретки, ножка отломилась, и парень грохнулся на пол, поднял голову, равнодушным мутным взглядом оглядел мужчин, с долгим стоном выдохнул и уронил голову на доски пола. "Куча мала..." - сказал Григорюк. Одна из девушек громко пукнула. Мужчина в тельняшке расхохотался: "Ничё-се! Такая немочь бледная, а пердит как слониха". На матрасе рядом с бедрами девушки расплылась лужица зеленовато-коричневой жижи. Сосед девушки завозился повернулся и с блаженной улыбкой положил щеку в лужицу. "Она еще и обосралась, кажись..." - с мрачным выражением на лице сказал третий мужчина. "Рота дрищей смердючих, подъем!" - командирским голосом рявкнул мужчина в тельняшке. Григорюк нахмурился, вгляделся в переплетение рук и ног, ухватил одну из ног за стопу и потянул на себя. Послышались всхлипы, зевки, стоны и недовольные междометия. Хрупкая девушка с сальными волосами приподнялась, откинула волосы со лба. На шее у девушки висела цепочка, а на цепочке - крохотный навесной замочек. Девушка почесала ногтями под правой грудью. Взъерошенный парень сел на задницу, вытянув ноги, и стал ерошить волосы, недоуменно оглядывая троих гостей. "Эй, шеф! В чем дело?." - обратился парень к мужчине в тельняшке. Мужчина, подтянув штанину, задрал согнутую ногу, неторопливо опустил стопу, придавливая парню коленную чашечку. Парень взвизгнул и попытался высвободить ногу. Мужчина надавил сильнее, в коленном суставе у парня что-то негромко и нежно хрустнуло, и тогда мужчина убрал стопу. Спросил: "Еще есть вопросы?" Парень, схватившись за колено, захныкал. "Значит, вопросом больше нет!" - мужчина удовлетворенно кивнул головой. Григорюк положил саперную лопатку на пол, и со словами: "А вот это - моё!" - ухватился обеими руками за ногу в замшевом ботинке и несколькими рывками вытянул из сцепления тел парня в синих спортивных штанах Адидас. На майке Монтана зияла прореха, взъерошенные волосы торчали вверх, в грязных прядях запутался папиросный мундштук. "Привет, сынок! - воскликнул Григорюк. - Наследничек, еб твою мать..." - и пихнул сына растопыренной пятерней в лицо. Рубль помотал головой, поскреб пальцами макушку, дотянулся до одеяла и накрылся им с головой. Григорюк одеяло сорвал, пнул сына под ребра. Хрупкая рыжая девушка протянула руки к Рублю, простонала: "Фрэнки... Фрэнки..." Рубль попытался обнять Белку. Григорюк схватил Белку за волосы, намотал их на кулак, тряхнул: "Слышь ты, Джульетта засратая, держись-ка от моего парня подальше. Не посмотрю, что ты девка, ноги из жопы выверну и к ушам привинчу!" Белка зажмурилась, сморщила конопатое личико, издала звук: "ы-ы-ы-ы-ы-ы..." Рубль рванулся, вцепился отцу в рукав. Григорюк двинул сыну локтем в скулу, Рубль отлетел, как мячик. Четыре мужские руки подхватили его, поставили на ноги, придержали, подтолкнули к дверям. Григорюк уходил из комнаты последним. Остановился в дверном проеме, оглянулся. В два быстрых шага оказался у журнального столика и ударил носком ботинка под столешницу. Столик развалился, полетели в стороны, сверкая, шприцы, столовые ложки, склянки с мутной жидкостью. Ложка звякнула об оконное стекло, склянка разбилась о стену, на стене образовалось пятно.
   На улице Григорюк сорвал с сына одеяло, бросил его в лужу: "В этом пончо заразном ты в мою машину не сядешь". Рубль, голый до пояса, дрожал стоя по щиколотку в луже, обнимал себя за плечи. Григорюк пожал руки обоим мужчинам: "Спасибо, братишки. За мной не заржавеет".
   Когда Нива скрылась за поворотом, мужчина в тельняшке сказал второму: "Не-дай-боже такое! Если б мой вот так... я б его лучше придушил. Это ж на всю жизнь теперь с ним ебатня... Наркомания, она ж не лечится". Второй мужчина закурил, щелкнув самодельной зажигалкой из пулеметного патрона: "А некоторые девки ничего. Если только отмыть их... Хрупкие. Я люблю хрупких. Их ебешь, а у них косточки похрустывают. Вот эта, с замком между сисек, очень даже ничего! Сиськи - козьи. Мне такие нравятся". Мужчина в тельняшке обернулся: "Если хочешь стайку мандавох завести, так вернуться еще не поздно... - и через лужу двинулся к Жигулям, загребая подъемами стоп холодную густую жижу. - Ноги замерзли. Надо бы согреться... - и похлопал себя по брюшку. Второй мужчина уселся на сиденье Волги, сказал, поворачивая ключ в замке зажигания: "Хорошо бы, да... Я на даче заныкал полтора литра самогона. Тесть наварил. По старинному рецепту. И настоял на сухофруктах, - мужчина поправил зеркало заднего вида, на котором висели крохотные боксерские перчатки. - Вкуснющий самогонище! Лучше любого импортного пойла. Рули за мной..." - выплюнул сигарету в лужу и захлопнул дверцу. "А вот это дело!" - обрадованно воскликнул мужчина в тельняшке и поспешил к Жигулям.
  
   Григорюк впихнул сына в прихожую: "Первым делом под душ. Воняешь!.. Вшей-то еще не завел?.. Тебя прежде, чем в приличный дом пускать, надо бы к дерматологу. А потом - к дерьмотологу".
   Григорюк сидел на кухонном табурете, положив локти на колени. В руках он сжимал толстый резиной шланг, сгибал и разгибал его, переводя взгляд со шланга на сына. Рубль в одних трусах сидел у стены, вытянув ногу, а другую, согнутую, обхватив руками. Шея Рубля была обхвачена толстой цепью, другой ее конец обвивался вокруг батареи центрального отопления. Звенья с обеих концов цепи скреплялись навесными замками.
   "Отпусти меня, гад!.." - сказал Рубль, глядя в пол.
   "Так ты, значит, отца родного теперь гадом величать вздумал?"
   "А ты гад и есть..."
   "Ну-ну".
   Григорюк поднялся с табуретки, повел плечами, похрустел суставами, медленно шагнул вперед, навис над Рублем, держа шланг в обеих руках. Отпустил левый конец шланга, шланг повис в правой руке, касаясь кончиком пола. Григорюк замахнулся, шланг взвился под потолок, мелькнул по дуге, просвистел, и с мокрым звуком хлестнул парню по плечу. Рубль вздрогнул, сжался, заскулил. На коже появилась багровая выпуклая полоса. В ожидании второго удара Рубль подтянул колени к животу, прикрыл голову руками. Шквальный ветер хлопнул форточкой; задребезжали оконные стекла. Полумесяц исчез за тучами, темно-синее ночное небо стало непроницаемо черным.
   Григорюк возвышался над сыном, говорил тихо и проникновенно: "Я недосмотрел за тобой, сынок. Этот грех теперь на мне висит. И если я виноват в том, что ты заболел, то, значит, я тебя и вылечу".
  
   Восемь
  
   "Сейчас ливанет..." - Чиган взял Елену за руку и потянул девушку в сторону эстрады-ракушки. Взбежали по ступенькам и тут же за их спинами раздался такой звук, как будто бомбардировщик сбросил на город тонны сухого гороха. "Это же град! Ой, смотри, град!" - радостно крикнула Елена и вытянула руку. Показала Чигану полную пригоршню градин, подняла руку и высыпала градины на макушку парня. Чиган засмеялся, стал вытряхиваться градины из жестких кудрей. Елена со смехом отскочила от Чигана, когда несколько градин попали ей в лицо. Обнаженные черные ветви деревьев порывы ветра бросали из стороны в сторону, в ветвях играл свет ночных фонарей, дробясь на тонкие острые лучики. Толстая изогнутая ветка обломилась и упала на скамейки. "Во, дает стихия!" - воскликнул Чиган и потянул Елену к заднику сцены, прижал Елену к плакату с надписью ВИА Ракета и силуэтами четырех парней с гитарами. Чиган осторожно отвел прядь волос с лица девушки. Блеснула зеленоватая радужка в глазу, блеснул красный камешек в серьге. Елена мотнула головой, и прядь вновь закрыла левый глаз. Елена провела подушечкой указательного пальца по круглому, как монета-двушка, шраму на тыльной стороне левой ладони Чигана и спросила: "Кстати, что это?.. Похоже на шрам от пулевого отверстия, только поменьше". "Сигарету тушил - промахнулся мимо пепельницы" - ответил Чиган и сцепил пальцы в замок на пояснице девушки. - А откуда ты знаешь, как выглядят шрамы от пуль?" Елена обхватила Чигана за шею, запусти одну ладонь в его курчавые волосы: "У моего деда таких хватает. От пуль шрамы круглые. Как будто кожу раскаленными монетами прижигали. А от осколков шрамы продолговатые. Как будто железной плеткой хлестнули". Чиган поцеловал Елену в рот, почувствовал языком волосы, попавшие между ее и его губами, отстранился. Елена отвела прядь и прижалась к Чигану бедрами, животом и грудью, быстро куснула Чигана за кончик носа и тут же слегка прихватила зубами его нижнюю губу. Ладони Чигана сместились с поясницы девушки на ее бедра. Тяжелая пряжка мужского ремня вдавилась в мягкий женский живот.
   Они сидели на косой, обитой жестью крышке деревянного ящика. Красную мотоциклетную куртку Чиган накинул Елене на плечи. Елена достала длинную тонкую сигарету с позолоченным ободком вокруг темно-коричневого фильтра. Пальцами левой руки царапнула Чигана по пояснице. Чиган поежился.
   "Тебе холодно?" - спросила Елена
   "Нет, - соврал Чиган. - Щ`икотно!"
   "Как-как ты сказал?" - Елена усмехнулась, подняв бровь.
   "Щ`икотно... А-чо?"
   "Да-ни-чо!" - ответила Елена и запустила пятерню в кудри Чигана. Он щелкнул пьезо-зажигалкой. "Чиган-Чиган, а имя у тебя есть?" - спросила Елена.
   "Конечно".
   "Какое?"
   "Оно мне не нравится".
   "Ну, какое?!"
   "Друзья зовут меня Чиган".
   Елена закатила глаза, подергала Чигана за мочку уха, сложила губы, нежно подула в ушную раковину, Чиган мотнул головой.
   "Ну, скажи... Я не буду называть тебя по имени. Но я хочу знать!"
   "Бруно..." - ответил Чиган и смутился.
   "Как, как??!!"
   "Бруно! Ну, вот я же предупреждал, что оно смешное".
   "Нет. Не смешное. Просто необычное, ну и что. У меня бабушку зовут Олимпиадой. Олимпиада Петровна, тоже ведь забавно. Бруно! Итальянское имя. Для брунэта в самый раз... Бруно!!!"
   "Ну, я же просил! Ты обещала..."
   "Ой, Брюнька, не будь таким занюдькой".
   "Так я и знал, - вздохнул Чиган, - что лучше мне его было не называть тебе..."
   "Тебе не нравится звук твоего имени? А если я его буду произносить вот так... - Елена выгнула спину, откинула одну прядь волос назад, а другой прикрыла глаз, прищурилась, приоткрыла губы, провела по нижней губе кончиком языка и прошептала: "Бру-у-у-но... Вот так лучше?"
   "Вот так - не так уж плохо, но лучше все же - Чиган".
   "А вот, вот так?.. Как на видео... - Елена закрыла глаза, откинула голову назад и простонала довольно громко: Бруно, о, Бруно... о, да... Бруно, еще... о, да... - и Елена лукаво посмотрела на Чигана. - Даже так нельзя тебя звать по имени?"
   "Ну, ладно, - Чиган обхватил Елену за талию и притянул девушку к себе. - Называй, как хочешь".
  
   **
   Сырой асфальт высыхал под дневным солнцем, от асфальта шел пар.
   "С первым снежком!" - сказал Валера. Он был одет в серый потертый костюм, пиджак был ему велик, а штанины брюк слишком коротки, ботинки из вяленой шерсти на молнии были надеты на голые ноги, а в вырезе пиджака виднелась синяя спортивная кофта с воротом до подбородка и застежкой-молнией; из-под широкой кепки выбивались седые волосы. Валера, близоруко прищурившись, оглядел парк. Скамейки, клумбы, дорожки покрывал белый налет. "Скоро растает. Солнышко печет не по-осеннему"
   "Это град, - сказал Туча. - Ночью был град". Они прошли под аркой парковых ворот, под ногами хрустели градины. Валера приблизился к скамейке у фонтана. Туча вынул из кармана плаща кожаные перчатки, натянул их и ладонями очистил доски от трехсантиметрового слоя градин, которые начали слипаться в пузырчатую корку. "Последние теплые деньки. А ночью уже холодрыга, - сказал Валера, сверкнул зубами из нержавеющей стали и, издав горлом звук, похожий на скрип отсыревшей доски, присел на скамейку. Протянул Туче пачку Беломора, тряхнув рукой так, чтобы одна папиросина выскочила из прорванной в пачке отверстия. "Если есть в кармане пачка, уже неплохо, да?!" - сказал Валера и закашлялся. Туча кивнул, смял мундштук папиросы, придав ему форму коленца. Валера расстегнул застежку кофты до половины. Обнажилась впалая бледная грудь. Во всю грудь - сизая татуировка: сердце, пробитое кинжалом. Туча большим пальцем открыл крышку зажигалки, крутанул колесико. Валера наклонил голову к огоньку, затянулся, выдохнул дым и, глядя в светлое небо и позевывая, лениво почесал ребра. Грубый желтый ноготь зацепился за нитку. Валера осмотрел ноготь, большим пальцем пригладил заусенец. Неторопливо, со смаком затянулся; снял двумя пальцами с кончика языка табачную крошку. "Кореш твой - дурилка, каких поискать! - сказал Валера, выдержав длинную паузу, во время которой Туча безотрывно смотрел на него. - Балда куражная... - Валера повернул голову к Туче, и Туча смутился от его сурового взгляда. - Зашел, значит, дурень на хату, и в первый же день стал гнать обществу тухлый базар... Заявил обществу, мол, нет тут, среди вас, законных воров. Дескать, в Ростове, откуда он родом, там вот, да... там много честных воров, а у нас... не воры, а фраера, которые косят под блатных. И поэтому он ничейного авторитета признавать не станет, и закон ему наш, что чернила на воде... Общество, как положено, сочинило маляву смотрящему, мол, так и так, объявился на правильной хате эдакий хрен с горы, и ботвит, что воров в законе у нас нет. Общество ждет ответной малявы. Хотя известно, какой будет ответ! Какой тут может быть ответ?.. Вилы твоему корешу, и без отмаза. Пускай вот теперь босота ростовская шныряет сюда и выручает, если сдюжит, своего дурня... - Валера говорил спокойно, без выражения, тихим голосом, под морщинистой кожей на горле ходил кадык, вверх-низ. - Нет, ну, как это так?.. Я с малолетства фартом живу, воровской закон чту. Не служил, не работал, не гнулся. И если я не вор, то кто ж я тогда! Пыль на тапках?.. Да, если б мне на воле, кто такое предъявил, я бы просто щелкнул мудозвону по сопатке и забыл тут же... Но там... Там такое не стерпят. Там нельзя такое прощать! Если кто-то кому-то спустит обиду, то сам под шконку полезет. Понял?" Туча грустно вздохнул. Валера докурил до мундштука, смял его и метнул катышек точно в мусорник, который находился от скамейки в пяти метрах. "Боишься, что его опустят?" - спросил Валера. Туча пожал плечами. "Не боись!.. - Валера кашлянул в кулак, задрал голову к небу. - За такое не опускают. За такое..."
   Валера посмотрел Туче в глаза и чиркнул ногтем большого пальца по своему острому кадыку.
  
   **
   Леший, подняв напряженные плечи, уперев ладони в колени и подтянув ноги под спинку стула, слушал, как его мать визгливо скандалила на общей кухне: "Картофельная кожура в раковине! В раковине..." Ей в ответ басил сосед: "Это не наша кожура... Мы за собой всегда убираем... Стерва зубастая!!!". Дверь распахнулась, мать влетела в комнату, хлопнула дверью так, что задрожали стекла в книжном шкафу. Лицо женщины покрывали красные пятна, злющие глаза влажно блестели. Она с гневом крикнула сыну: "Почему меня некому защитить! Почему любой хам может безнаказанно издеваться надо мной?"
   "Может, это и правда не их кожура?"
   "А чья?! Я, что ли, набросала?.. Ты - предатель! Ты всегда был предателем. Ты предал свою мать!" - и, громко разрыдавшись, мать бросилась во вторую комнату, но дверь в нее не закрыла.
   Леший полчаса слушал ругань, перемежающуюся с истерическими зазываниями, потом надел куртку, шапку с помпоном, и тихонько вышел из дома. Пересекая двор, Леший поднял глаза вверх, даже при закрытых окнах, нервная материнская скороговорка была слышна на улице, но слов нельзя было разобрать. До вечера он гулял в одиночестве. Когда вернулся, мать спала, на прикроватной тумбочке блестел пустой пузырек из-под валериановой настойки. Леший присел у двери, дождался, когда сосед протопает в туалет. Зашел в общую душевую, выключил свет и замер в углу. Через несколько минут раздался звук воды, спускаемой из сливного бачка. Леший вжался в стену, дверь в ванную распахнулась, зажегся свет. Сосед, одетый в синюю майку без рукавов и в трико со штрипками, подошел к раковине, положил на раковину пластмассовую мыльницу, поставил рядом стаканчик с зубной щеткой и тюбиком пасты Мятная, снял с плеч белое вафельное полотенце, нацепил его на крючок на стене, отвинтил оба краника, подставил ладони ковшиком под струю. Леший вздохнул поглубже и шагнул к соседу со спины. Схватил его одной рукой за загривок, а другой за запястье. Тряхнул изо всех сил и прошипел в ухо: "Если ты еще раз!.. Мою мать!.. То я тебя!.. Я в тюрьму сяду, но я тебя!.." - и, тряхнув еще пару раз, отпустил. Сосед обернулся, вид он имел испуганно-ошеломленный. Он был на полторы головы выше Лешего, и раза в два тяжелее. Сосед сжал кулак и замахнулся, но из глаз его по-прежнему сочился страх и, подержав руку на весу, он опустил ее и кулак разжал. Леший спросил: "Понял?!" - стараясь придать голосу угрожающий тон, и, не дожидаясь ответа, развернулся и выскочил в коридор. Лешего била нервная дрожь. "Да, сядешь, сядешь ты в тюрьму!" - догнало его восклицание соседа, прозвучавшее на высоких нотах.
  
   Девять
   Чиган, расставив широко ноги и уперев кулаки в бока, торчал посредине прямоугольного двора-колодца и, задрав голову, орал: "Ле-е-е-н-на-а-а! Ле-е-н!" Несмотря на холод, его рубашка была расстегнута до пупа, на груди в лунном свете поблескивала золотая цепочка с крупным кулоном в форме револьвера. Мотоциклетную, красную с черными полосками, куртку Чиган небрежно набросил на кованную ограду овальной клумбы, за которой гнулись побитые дождями и градом, заиндевелые хризантемы с квелыми выцветшими лепестками. На один из балконов на четвертом этаже вышла Елена в накинутом на плечи пальто с воротником из короткого черного, чуть искрящегося меха. В правой руке Елена держала длинный мундштук с дымящейся сигаретой, на пальце у Елены золотилось кольцо с зеленым граненым камешком. Вслед за Еленой на балкон, мягко крадучись, выбрались кошки: тонкая черная, толстенькая бело-желто-коричневая и пушистая пепельно-серая. Елена облокотилась на витые, в форме виноградных лоз, перила балкона, длинная прядь волос, как шторка, закрыла левый глаз девушки. Черная кошка вспрыгнула на стул с гнутыми ножками и стала тереться боком о прутья спинки, забралась на кованый ажурный столик, на котором размещалась бронзовая пепельница в форме черепахи, осторожно обнюхала края пепельницы и удовлетворенная ее чистотой, положила на пепельницу короткошерстый, чуть подрагивающий хвост. Трехцветная толстушка сделала круг по балкону, высунула голову между перилец, поводила вздернутым носиком и тут же шмыгнула с балкона в теплую комнату; серая, выставив пушистый хвост вверх, отправилась вслед за трехцветной. Елена с ироничной полуулыбкой смотрела на стоящего внизу Чигана. Она сделал несколько нарочито медленных затяжек, и только после этого спросила, спокойно и негромко: "Что надо?"
   "Выходи".
   "Ради чего?"
   "Погуляем".
   "С пэтэушницами своими гуляй", - сказала Елена, презрительно скривив алые губы.
   "Нет у меня, Лен, никаких пэтэушниц, - весело, широко улыбаясь, ответил Чиган. - А есть одна лишь ты!"
   "Как же... рассказывай!.." - губы Елены начали растягиваться в улыбку, но Елена сдержалась. Выдохнув, окутала лицо клубами дыма.
   Чиган развел руки в сторону: "Ну-у, иди ко мне!"
   "А-га, дождешься..." - столбик пепла серой гусеницей изогнулся на кончике сигареты, порыв ветер сдул его. Елена задумчиво смотрела на огонек.
   Чиган взял куртку с перилец, надел ее, застегнул молнию, поднял воротник. Перешагнул через перила и улегся посреди клумбы, приминая хризантемы к земле. Подмерзшие стебли, листья и бутоны нежно захрустели. Чиган развел руки и ноги в стороны, уподобившись морской звезде, и крикнул: "Не уйду, пока не простишь".
   Елена вытряхнула окурок из мундштука в пепельницу. Поправила сползающее с плеч пальто и ушла с балкона, прикрыв дверь. Задернула тяжелые портьеры из темно-вишневого бархата, с золотыми кистями по низу. Подтянула гирьку на бронзовых настенных часах с фигурами ангелочков. Посмотрела в тяжелое овальное зеркало в резной раме и дернула за шнурок семиламповой люстры. В комнате стало темно. Черная кошка стала толкать лапками стекло балконной двери, просясь внутрь.
   Чиган лежал, прислушиваясь к ночным звукам, вертел головой. Недовольно поморщился, когда почувствовал, что влага стала проникать через джинсовую ткань и холодить ягодицы. Минут через пять Чиган услышал, как открылась балконная дверь.
   Елена вышла на балкон с пластмассовым ведром, полным воды. Черная кошка порскнула в комнату. Елена громко спросила: "Ты еще там?"
   "Да!!!" - радостно воскликнул Чиган и приподнялся на локтях, вытянув шею.
   Елена обеими руками подняла ведро, поставила его на перила балкона, два раза глубоко вздохнула, поглядела вниз - на полулежащего Чигана, сощурилась: "Ну, тогда - держи!" - и резко перевернула ведро. Волосы Елена ветер поднял вверх, они хлестнули по ртутной луне. Тяжелая струя, ярко вспыхнув в лунном свете, окатила Чигана. Он подскочил и выматерился. Елена удовлетворенно расхохоталась, мотнула головой, разметав волосы, и, двигаясь плавно, по-кошачьи, удалилась с балкона.
   Чиган перелез через ограду палисадника, зацепился шнурками левой туфли за штырек, грохнулся на асфальт. Отряхнул ладони от мокрых каменных крошек, поднес ладони поближе к лицу, рассматривая ссадины. Огляделся, приметил у кирпичной стены ряд круглых мусорных бачков; вынул из кармана Вальтер, большим пальцем сместил вверх запятую предохранителя, направил ствол на один из бачков, надавил на спусковой крючок. Звук выстрела и звук удара пули в металл слились в единый грохот, который с долгим эхом раскатился по двору. Из всех бачков повыскакивали упитанные крысы и запрыгали в разные стороны, а одна из крыс побежала вверх по отвесной стене и шлепнулась с высоты трех метров. Чиган оскалился, направил пистолет на второй бак, выстрелил. Темные окна стали окрашиваться в оранжевые, желтые, розовые и синие тона. Хлопнули несколько оконных ставень. Чиган сунул пистолет в карман. Теплый метал приятно согрел бедро. Чиган выбежал со двора на улицу, остановился, осмотрелся, - улица была пустынной, голые корявые ветви деревьев растекались черными речками и ручейками по фиолетовому небу, - и пошагал неторопливо, сунув руки в карманы. Свернул в узкий переулок и ускорил шаги. Из-за мокрой одежды и холодного ветра ему стало зябко, и он перешел на бег трусцой. Вдалеке виднелись огни мостов и фонарей на набережной.
   Елена, встревоженная грохотом, отбросила пухлый том с надписью на переплете GONE WITH THE WIND, вскочила с тахты, выключила настенное бра, побежала к окну. Полы зеленого шелкового халата с вышитым золотом драконом распахнулись. Елена стояла в темноте, не отодвигая занавесок, прижав щеку к стеклу балконной двери. Выждала несколько минут, запахнула халат, перевязала пояском, осторожно, чтобы ни раздалось ни звука, открыла дверь и босиком, на цыпочках вышла на балкон, оглядела двор, зябко повела плечами, перегнулась через перила, посмотрела вниз. Длинные пряди волос повисли, достав кончиками основания балкона. Двор был пуст. Хлопнули створки форточек, трещала крыльями испуганная птица. Овальная клумба мерцала внизу, как брошь: останки хризантем, покрытые инеем, мерцали в лунном сиянии. Посредине клумбы темнело пятно - силуэт фигуры человека, который развел руки и ноги в стороны.
  
   Семивагонная электричка, рассекая мрак, пылающей гусеницей промчалась по пятигорбому мосту. На вершине всхолмия изгибалась черная полоса виадука, изредка ее края озарялись светом едущих по виадуку автомобилей. "Первая электричка, между прочим, - сказал Виталя, стоявший, прислонившись плечом к кривому дереву. - Скоро утро". "Утро, но не рассвет..." - ответил Кеша и прошелся по гравиевой дорожке. Всмотрелся, щурясь, в темноту, поскреб пятерней четырехдневную щетину на подбородке. Виталя машинально повторил этот жест. Виталя был чисто выбрит, на подбородке на месте пореза запеклась продолговатая бурая корочка, Виталя сковырнул ее ногтем, на царапине выступили две кровяные капельки. Мост через канал, заключенный в пологие бетонные берега, был пуст и освещен лишь светом луны. За каналом чернел угловато-изломанный силуэт фабричного здания. Под проезжей частью моста, сбоку от бетонных опор, была закреплена узкая пешеходная дорожка из арматурного каркаса и ржавых металлических листов. Перила дорожки были грубо сварены из тонких труб, со стершейся покраской, согнутых, как слегка натянутый лук. Кеша держал руки в карманах куртки, подушечками пальцев он ощущал гладкую поверхность ударных выступов кастета. Виталя стал нервно прохаживаться туда-сюда перед Кешей. "Не насекомь! - сказал Кеша с досадой. - И вообще, не отсвечивай на тропинке. Встань поближе к стене". Виталя раздраженно отмахнулся, сказал: "Ветер пробирает". Подпрыгивая и постукивая себя ладонями по плечам, взбежал на пешеходный мостик, приблизился к перилам, поглядел вниз: лунная дорожка пересекала канал, из воды кое-где торчали грани расколотых бетонных блоков, о кое-где - концы арматур. Листья подгнивающих кувшинок образовали на воде широкую черную простыню. Виталя подобрал камешек, кинул его в воду, камешек с хлюпом ушел под воду, образовал в плотном скоплении кувшинок прореху. Лунная дорожка разбилась, забликовали ее осколки. Виталя сбежал с моста, вытащил из-за ремня коричневые палочки, скрепленные цепочкой, прочертил ими в воздухе пару восьмерок. Прочел вслух надпись, вырезанную на одной из палочек: Брюсу от Маманта. Кеша нахмурился: "Ты, что, их себе взял?" Виталя ответил: "Трофей". Кеша быстро подошел к нему, вырвал палочки из рук и метнул их на середину канала: "Это не трофей. Это улика". Виталя нагнулся, расстегнул молнию на остроносом сапожке, поднял колено, балансируя на одной ноге, стянул сапожок и носок. Кеша хмуро наблюдал за этими действиями. Виталя надел сапожок на голую ступню, подошел к насыпи, подобрал ребристый камушек размером с полкулака, сунул его в носок. Взвесил на руке, ткань пружинила под тяжестью камня, носок то растягивался, то опять сжимался. Виталя повертел носком в воздухе, как пропеллером, сказал: "Кистень. Еще лучше нунчаков! Жах-жах...". Обмотал носок вокруг камня и сунул оружие в карман куртки. Прошелся мимо Кеши еще раз, поглядывая на него недовольно и с неким вызовом, спросил: "Сколько еще будем ждать?" Кеша ответил, набычившись: "Сколько надо, столько и будем ждать".
   "А если он вообще тут не пойдет?"
   "А ги-де он по твоему пойдет? Или, может, думаешь, он через эту говнотечку поплывет? - Кеша крутанул головой в сторону темной ленты воды. - Да, еще в такую холодрыгу... Расслабься!"
   "Я не напрягаюсь".
   "Нет, напрягаешься", - Кеша посмотрел на другую сторону канала.
   "Что там, Кешик?" - спросил Виталя.
   "Пока ничего... И не называй ты меня Кешиком, сколько раз просил!.. И не суетись. Он под утро всегда идет этим путем... от ляльки своей".
   Виталя пошмыгал носом, попрыгал на носочках. Постучал каблуками.
   "И красивая у него лялька?"
   "Кому как, - Кеша хмыкнул и пожал плечами. - По мне так ничего особенного. Но походка - царская. И волосы у нее... эдак... на пол-лица опускаются. Смотрит одним глазом, как из-за шторы, и оценивает, будто прикидывает, чего ты стоишь. Да ты ведь и сам знаешь ее!.. Она из центровой фарцы. Елена Прекрасная, они ее так называют... Они там все на нее хором дрочат... А было бы, на что возбуждаться? Девка как девка. Ни цыцек, ни жопы. Кроме походки, волос и взгляда и нет у нее ничего. Тоже мне прекрасную нашли".
   "Эт-та, генеральская дочка, что ль?"
   "Она самая. Только не дочка, а внучка. А папа у нее - знатный партиец".
   "Варченя говорит, что драл её".
   "Пиздит твой Варченя, не драл он никого".
   "Ну, может, и не драл".
   "Ну, не знаю... хоть и лох он, но всякое бывает... может и драл... - Кеша сунул руки в карманы, широко зевнул. - Ну и что этот Варченя придурошный интересного про нее рассказывал?"
   "Говорил, что ебется как кошка. Визжит и выгибается!" - Виталя сглотнул слюну.
   "Ну-ну..." - Кеша криво осклабился.
   "Ты посмотри вон туда, вроде идет кто... - Виталя указал пальцем на противоположный берег. - Надо бы нам в кусты залезть. И из кустов..."
   "У-гу... А окоп нам тута не надо вырыть?! Стой, партизан, где стоишь, и не мечись. Прислонись к стене. Никуда он не денется".
   "Орать станет..."
   "И до кого он тут доорется?"
   Чиган шел по железному мостику, твердые каблуки издавали гулкий звук. Чиган ступил на гравиевую дорожку, и лишь тогда заметил две мужские фигуры у бетонной стены, между зарослями орешника и берегом канала. Чиган замедлил шаг, задумался, оглянулся назад, но все-таки двинулся вперед, как ни чем ни бывало. Прошел мимо двух мужчин, не поворачивая головы. Направился, не спеша, по дорожке в сторону гирлянды фонарей, освещающих далекое шоссе. Чиган смотрел перед собой, на свою тень. Свет луны падал сзади. Чиган наблюдал за своей тенью. И как только за его тенью появились еще две тени, Чиган сунул руку в правый карман джинсов, обхватил тремя пальцами рукоятку Вальтера, указательный палец положил на спусковой крючок, а большим пальцем перевел рычажок предохранителя вверх. Чиган не спускал глаз с теней, видел, как чужие тени настигают его тень. И все же удар по левой лопатке, сопровождавшийся жуткой болью, оказался неожиданным: Виталя, крутанув носок с камнем, резко выбросил руку вперед. Чигана охнул, повернулся и едва успел подставить левое плечо под удар кастета, рука онемела до кончиков пальцев. Чиган рванул пистолет из кармана, выстрелил, не целясь, пуля взвизгнула, попав по касательной в бетонный блок. Кеша и Виталя отскочили назад. Чиган выстрелил вторично. Виталя схватился за ляжку и, падая, завизжал. Затвор пистолета отъехал назад, и Чиган, уже понимая, что магазин пустой, толкнул затвор на место, и направил ствол на Кешу, зная, что раздастся лишь щелчок.
   Виталя валялся на земле, кровь из пробитой бедренной артерии выхлестывала толчками. Виталя обхватил бедро пальцами, пытаясь остановить кровь, и заверещал: "Скорую мне, скорую!..Кешик, Кешик, вызови скорую!.." Кеша коротко глянул на Виталю, процедил сквозь зубы: "Да, иди ты в пизду, Виталик!" - и двинулся, опустив руки, на Чигана: "Ну, что?! Все братушки полегли и с патронами напряжно?.." Кеша, приблизившись, завел руку с кастетом далеко за плечо, как бы замахиваясь, но ударил не рукой, а ногой снизу. Чиган, схватившись за живот, согнулся. Кеша нацелился коленом Чигану в голову, но Чиган подставил под удар руку с пистолетом, колено Кешы ударилось о пистолетную рукоятку, и тогда охнул и присел Кеша.
   Они, полусогнувшись, кружили на одном пятачке, следя за малейшими движениями друг друга. Чиган сверлил взглядом переносицу Кеши, а Кеша устремил немигающий взгляд в солнечное сплетение Чигана. Виталя скулил, возясь на земле, толчки крови из ляжки ослабли, Виталя, зажмурив глаза, мотал головой из стороны в сторону, гладил раненную ногу ладонями, шепотом звал то доктора, то Кешика, но Кеша не обращал на Виталю никакого внимания. Лицо Кеши приобрело такое выражение, как будто он выполнял механическую работу, например, лепил пельмени. Кеша коротко и невысоко взбрыкнул левой ногой, и, перенеся на нее всю тяжесть тела, выбросил правую руку с кастетом. Чиган отпрянул, кастет задел его грудину, Чиган упал на спину, перекувыркнулся, и, привстав на одном колене, склонил голову и нарочито тяжело запыхтел. Правую руку с пистолетом он прижал к груди, а левую завел за стопу, и, обдирая ногти до крови, выскреб пальцами из хорошо утоптанного и уже подмерзающего грунта жменьку земли с мелким гравием. Челка прикрывала Чигану глаза. Через кудри Чиган следил за фигурой Кеши. Чиган стал дышать еще более тяжко, как будто испытывал сильную боль. Кеша склонил голову на бок, прислушиваясь и приглядываясь к Чигану, ухмыльнулся. Бочком, по-крабьи, осторожно придвинулся ближе к Чигану, подпрыгнул и, - шумно выдохнув "Х-ха!" - топнул обеими ногами о землю. Чиган тут же метнул в лицо Кеши горсть земли, но Кеша, как будто только этого и ждал, отклонился в сторону, пнул Чигана и попал ему пяткой в ухо. Чиган грохнулся спиной назад, скатился по бетонному склону к самой воде. Поднялся, посмотрел вверх. Кеша подошел к краю склона, стряхнул с плеча крохи песка и земли, и сказал: "Кого ты хотел наебать, мелюзга? Будто я этих штучек цыганских не знаю! - Кеша погладил левой ладонью ребра кастета. - Давай-ка, вылезай оттуда!.. Мне в лом к тебе спускаться. Или, может, на другой берег поплывешь? - Кеша присел на корточки перед обрывом. - А вообще-то, ты парень-молоток. Твой кореш узкоглазый быстрее сдулся". Чиган, переводя дыхание, поглядел вправо-влево. Обмакнул Вальтер в воду, смывая с металла песчинки. Сунул пистолет за пряжку ремня, а куртку снял и отбросил назад. Куртка, горбясь, поплыла по каналу. Балансируя разведенными в стороны руками, Чиган двинулся по склону влево, к опоре моста. Кеша поднялся и, низко наклонив голову, двинулся туда же.
   Виталя лежал, вытянув ноги, а затылком упираясь в стену. Руки с раскрытыми ладонями протянулись вдоль тела. Кровь из ноги больше не хлестала. Темная лужа обрамляло бездвижное тело.
   Чиган левой рукой нащупал выбоину в бетоне, ухватился за нее, подтянулся, взялся правой рукой за торчащую из бетона железную петлю. Кеша затопал, как носорог, перешел на рысь. Его живот колыхался, толстые ноги совершали коротковатые, но стремительные шажки. Чиган вскарабкался по бетонной опоре до металлического мостика и перемахнул через перила. Кеша резво, несмотря на свой вес, ринулся, загрохотал по железным листам. Они столкнулись на середине мостика. Кеша с разбега повалил Чигана, зажал его шею, стал беспорядочно молотить вооруженной кастетом рукой. Чиган левой рукой упирался Кеше в предплечье, а сам пытался стволом пистолета попасть Кеше в висок или в глаза. Но достаточно сильно и точно ударить не получалось ни у того, ни у другого. У Кеши обильно текла кровь из разодранного уха. У Чигана волосы стали мокрыми от крови, скула была рассечена, а глаз заплыл. Кеше удалось привстать на колено, а затем рывком, шумно выдохнув, подняться вместе с Чиганом. Кеша вцепился в волосы Чигана на затылке и стал тянуть вниз, выламывая Чигану шею, но Чиган успел поставить Кеше подножку, и Кеша широкой спиной ухнул на выгнутые перила мостика, и перила под массой двух тел выгнулись еще сильнее. Чиган быстро тыкал стволом пистолета Кеше в ребра, не причиняя этими короткими тычками большого вреда. У Кеши тоже не получалось как следует размахнуться, и Кеша крепко прижал кастет ко рту Чигана, надавил, кастет разорвал губы, проломил передние зубы, расплющил язык о небо. Чиган мычал, вытаращив полные ужаса и боли глаза. Кеша вперился в эти глаза, ловя в них отражение своей победы. Взгляд Кеши выражал злорадство, ноздри его раздувались, он шумно сопел, блестящий пот обильно тек по лицу, изо рта свисали слюни, смешиваясь с кровью на нижней челюсти.
   Верхняя труба перил выгнулась еще чуть-чуть, сварной шов на одном из концов трубы лопнул и, вцепившись накрепко друг в друга, Чиган и Кеша полетели с пешеходного моста в канал. Всплеск прозвучал не очень громко. Они упали на обломки бетонных конструкций, укрытых водой. Лунная дорожка на воде разбилась на дрожащие пятна.
   Чиган ревел, корчился и сучил ногами: два окровавленных ребристых штыря арматуры торчали у него из-под ребер с левого бока. В правой руке Чиган продолжал судорожно сжимать рукоятку Вальтера. Кеша с низким хрипом извивался спиной вниз, как жирная гусеница на булавке: арматурина пронзала его с хребта, выходила из пуза, с конца ее свисала кишка. Чиган пытался оттолкнуться ногами и локтями от бетонной плашки, чтобы снять свое тело со штырей. Кеша, хрипя, хватался за измазанный кровью и калом штырь, но ладони соскальзывали. Обоим приходилось сильно напрягать шеи, чтобы удерживать головы над поверхностью воды. Головы их то опускались под воду, то поднимались над ней. Когда их головы попеременно оказывались над водой, Кеша и Виталя жадно хватали воздух, разевая рты, и у обоих изо рта текла кровь, из ноздрей сопли, а из глаз слезы. Если их головы оказывались над водой одновременно, то Кеша и Чиган смотрели другу другу в глаза, и взгляды их выражали голод. Голод столь чудовищный, как будто они ничего не ели сотни тысяч лет. Своими конвульсивными движениями они взбаламутили воду, подняли волны, и скопление подгнивших кувшинок сдвинулось и переместилось к ним. Один крупный лист проплывал над головой Кешы, когда она опустилась под воду, и когда Кеша поднял голову, чтобы вдохнуть, округлый лист облепил все его лицо бурой скользкой глянцевитой маской, и в другой ситуации эта картинка показалась бы Чигану смешной. Кеша попытался вдохнуть через мокрый лист, замотал головой, замычал. Стал шлепать ладонями по воде, полетели брызги. Чиган поднял голову, как можно выше, на шее его напряглись вены. Уперся ступнями, выгнулся, но тут же обмяк, выпустил из руки пистолет, который, булькнув, ушел под воду.
   Занимался рассвет. Солнце поднималось раскаленным докрасна пятаком. Малиновые, рубиновые и оранжевые полосы стелились над горизонтом. На солнце наехало, как ширма, быстро летящее, огромное облако. Нижняя часть облака по форме напоминала крылатую ладью с украшением на носу в форме драконьей головы. Верхняя часть облака имела силуэт женщины с копьем в руках и с развевающимися за спиной длинными косами.
  
   Десять
   Леший пересекал пустырь, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на доски с торчащими гвоздями или не запнуться о погнутые железки, куски бетонных плит. Ветер пронизывал насквозь, и Леший натянул капюшон болоньевой куртки поверх шерстяной шапки. Почувствовал резкую боль в ухе, как будто ударили кулаком, испуганно оглянулся, но никого рядом не увидел. Метрах в тридцати от него, у деревянных контейнеров, сваленных в кучу, маячили три фигуры. Одна из фигур дернулась, в воздухе мелькнула гнутая железка, просвистела, крутясь как бумеранг, попала в старую покрышку, отпружинила. Все три фигуры поочередно согнулись, распрямились, дернулись, три округлых предмета мелькнули в воздухе, Лешему удалось увернуться от каждого из них, один камень и две крупные гайки ударили о грунт, поднимая коричневую пыль. Три фигуры приближались. Леший узнал братьев Картофанец, они нагибались на ходу, подбирая с земли камни, болты, металлические обрезки. Леший развернулся и порысил, петляя между кучками мусора, в сторону дыры в бетонном заборе. Ощутил удар в левую лопатку, справа просвистела железяка, звякнула о бетонную плиту. Леши юркнул в дыру, разорвав ткань на рукаве и капюшоне, и понесся по тропе вдоль забора. До угла забора оставалось еще метров сто, когда сразу два предмета попали в Лешего, в затылок и в поясницу. Курта и свитер под ней смягчили удары, но боль была ощутима. Леший повернулся, Картофанцы приближались, они шли гуськом, держа в согнутых левых руках, на предплечьях по нескольку железок и камней. Леший, приподнявшись на носочки, побежал спиной вперед. Картофанцы метали в него предметы, а Леший наблюдал за их полетом, и если видел, что летит мимо, то продолжал спокойно бежать, а если предмет летел в него, то он без труда уворачивался. Картофанцы завыли, прибавили скорость, но Леший уже достиг угла, свернул за него, перемахнул через две параллельно и вплотную уложенных трубы теплотрассы, покрытых серо-черным рубероидом, запрыгал через ряды рельсов, согнувшись, пролез под вагоном длинного состава, протиснулся через щель между стеной кирпичного дома и деревянным сараем, разрывая болонью на спине и груди, шмыгнул в одну из черных дверей, пробежал мимо рядов зеленых почтовых ящиков, и выскочил из парадной на оживленную улицу.
  
   **
   Туча и Борис Анатольевич сидели напротив друг друга за круглым обеденным столом, покрытом клетчатой желто-оранжевой клеенкой. Борис Анатольевич совершал медленные вращательные движения ложкой в чашке и задумчиво следил за кружением стайки чаинок. У правой руки Бориса Анатольевича лежала сложенная вдвое газета, был виден фрагмент заголовка - ...оптимизм созидателей... - на газете лежали очки, линзы увеличивали чей-то мясистый нос. Туча откинулся на спинку стула, сложил руки на груди, опустил подбородок. Борис Анатольевич длинно и шумно выдохнул, звякнул ложечкой о блюдце, посмотрел на газету, перевел взгляд на Тучу, вздохнул еще раз.
   "Ситуация, Владимир, такова... Придется тебе в одиночку ухаживать за матерью. Ее выписывают, отправляют домой... Потому что... ну, скажем так... начался последний этап ее жизни... Это лишь вопрос времени. Предполагаю, что недолгого... Она уходит от нас... Твоя задача, сделать так, чтобы она ушла хорошо, достойно... Ты понимаешь меня? - Туча кивнул, Борис Анатольевич продолжил. - Следует обеспечить ей комфорт, так сказать... по возможности... У меня, как ты понимаешь, ответственная служба... - Борис Анатольевич прокашлялся в кулак. - Сашеньку я отправлю пока жить к своей тетке в деревню под Новгородом. Чтоб не травмировать девочке психику... А ты запасайся терпением. Я понимаю, что у тебя учеба и работа, но иного выхода у нас нет. Все, что нужно по матчасти, я обеспечу... Я договорился с одной пенсионеркой... она моя бывшая подчиненная, аккуратная, обязательная женщина... она будет приходить три раза в неделю, мыть полы, посуду ну и... что там нужно... гигиена, то се... Ты слушаешь меня? Ты понимаешь, о чем я говорю?!"
   Борис Анатольевич платком прошелся по лысине, бросил платок рядом с газетой, поправил съезжающие с плеч подтяжки. Туча, не мигая, смотрел на часы с кукушкой, висевшие на стене за спиной у Бориса Анатольевича, слушал равномерное "тик-так", следил за круглым золотистым маятником. Минутная стрелка уже достигла цифры 12, и Туча ждал, когда распахнется дверца и выскочит крашенная фарфоровая птичка.
   Пышнотелую рослую женщину привезли из больницы тощей и скрюченной, как сухая ветвь. Кожа на руках и шее потемнела и висела складками. Мышцы на правой стороне лица застыли в вечной судороге, верхнее веко наползло на нижнее. Левый глаз иногда смотрел внимательно, умно, иногда выражал испуг или тоску, иногда ничего не выражал. А иногда женщина напряженно смотрела в угол потолка, как будто видела там завораживающие картинки. Поначалу женщина часто плакала, сморщивая левую половину лица, торопливо лепетала нечто невнятное, протягивала к сыну руки, требуя объятий, но через пару недель плакать перестала совсем, впадала в апатию. Туча заглядывал в открытый левый глаз и вопрошал многократно: "Мама, ты слышишь меня? Ты понимаешь, что я говорю? Пошевели пальцем, если слышишь меня..." Женщина не отвечала и не совершала никаких движений.
   Туча водил мать до уборной, прихватив за талию, закинув высохшую и бессильную материнскую руку себе на плечо. Возле зеркала мать останавливалась, кидала удивленный взгляд на отражение. Иногда, стоило Туче выйти на кухню, мать порывалась встать с кровати и идти самостоятельно, но через пару шагов теряла равновесие, и с пугающим грохотом рушилась на пол. Туча подбегал, проверял, целы ли кости, укладывал мать в кровать. Туча нашел в игрушках сестры детский бубен с бубенцами, пытался объяснить матери, как звенеть им, чтобы позвать на помощь, но женщина упорно игнорировала бубен, устремлялась в поход по квартире и неизменно падала. Инвалидная клюка оказалась бесполезной, так как парализовало одноименные руку и ногу. Однажды, вернувшись из магазина, Туча нашел мать на полу, беспомощно скребущую пальцами левой руки линолеум в прихожей. Туча вплотную придвинул в материнской кровати диван со спинкой, чтобы умирающая не могла сбегать из постели, мать пихала спинку дивана ногой, но вскоре смирилась.
   Пенсионерка, которую нанял Борис Анатольевич, готовила пюреобразную пищу и поддерживала чистоту, но кормить больную у нее не получалось. Чтобы накормить мать, Туча усаживал ее на стул, пристегивал ее к спинке ремнями, повязывал салфетку. Мать открывала рот, Туча совал мягкую детскую ложечку ей рот, подтирал губы и подбородок полотенцем. Рот с каждым днем открывался все хуже и хуже, в конце концов Туче пришлось просовывать между губ пипетку с жидким детским питанием, и на то, чтобы скормить сто граммов пищи уходило часа полтора.
   Туча спал на диване, который стоял вплотную к материнской постели. Просыпался засветло, прислушивался, а услышав слабый звук дыхания, успокаивался и засыпал еще на часок. Однажды он открыл глаза в пять часов утра и сразу понял, что мать мертва. Он поднялся, вгляделся, прислушался, дотронулся до руки матери. Рука была холодной, пульс не прощупывался. Но кожа в некоторых местах тела еще хранила тепло, и Туча еще раз проверил пульс и прислушался к дыханию. Отошел на кухню, приготовил чай, выпил пару чашек, покурил у окна, выпуская дым в форточку, затем вернулся в спальню, проверил пульс в третий раз, и только после этого снял телефонную трубку
  
   **
   Холодный ветер шумел в зарослях тростника, раскачивал ветви прибрежных деревьев: лещины и дикой яблони, липы и вербы, - нависающими кривыми стволами над темной речной водой; ветер срывал с ветвей редкие последние листья, округлые и продолговатые, зазубренные и гладкие. Винно-красные и лимонно-желтые листья вертелись на ветру и опускались на воду, и река уносила их за бетонные опоры железнодорожного моста. Черные блестящие макушки прибрежных валунов торчали над поверхностью воды, а бока валунов сплошь покрывали длинные водорослями, и эти бурые гривы извивались под водой, колышимые волнами, которые с плеском накатывали на каменистый речной берег.
   Туча прислонился боком к склонившегося к воде дерева, поднял воротник плаща, скрестил руки на груди, зябко поежился, проследил взглядом за черным пузатым баркасом с белой рубкой. Над рекой, как вата, стелилась плотная туманная пелена, нос баркаса резал эту пелену, за кормой показывалась черная вода; в рубке за штурвалом стоял седой бородатый мужчина в фуражке с кокардой, во рту он сжимал изогнутый коленом мундштук дымящейся трубки. Баркас протарахтел наискосок через реку, к противоположному берегу, в сторону скопления подъемных кранов, которые двигали желтыми и синими стрелами, перемещая на тросах огромные тюки и контейнеры с палуб пришфартованных судов на причалы.
   Леший, сбив шапку на затылок, присел на корточки. Заметил в мокрой траве веточку с четырьмя коричневыми орехами в бахромчатых зеленых капюшонах. Очистил орехи от зелени, расколол один орех зубами, тут же выплюнул гнилую труху, и, размахнувшись, бросил остальные орешки в реку. Чайка с высоты метнулась вниз, скользнула над рекой, едва коснувшись крылом воды, и с резким криком взмыла в небо, к низким тяжелым облакам цвета мокрого шифера.
   Туча сунул ладонь за отворот плаща, вытащил темно-коричневую сигару длиной в два указательных пальца, прикурил от бензиновой зажигалки. Табачный дым попадал в глаза, глаза слезились и от дыма и от ветра, челка падала на нос, и Туча заправил ее под козырек кепки. "Привык сигары курить, - сказал Туча. - Недешевая привычка". Туча подул на столбик пепла, сдул пепел с кончика сигары. Печально улыбнулся, покачал головой, втянул дым, надув щеки, и выпустил между губ дымное колечко. К мосту приблизился зеленый тепловоз, тянувший состав из платформ, груженных массивными бревнами. Состав загромыхал по мосту, и Туче пришлось повысить голос:
   "Уезжаю я отсюда... Насовсем".
   "Куда?"
   "Отец прислал письмо и деньги на дорогу. Зовет к себе. На Дальний Восток. Он там охотой занимается, на медведей ходит... Ну и другим всяким таежным промыслом... Пишет, что деньги можно ковшом грести. Вот и зовет... Так что... уеду я. Решил твердо. Что мне здесь делать?.. Чиган и Брюс на кладбище. Мамонт в психушке. Рубль... непонятно, что с ним, где он?.. Нечего мне здесь ловить!.. Осточертел мне этот город: десять улиц в одну сторону, десять в другую... Хочу на простор!.. Хоть в тайгу, хоть в море, хоть в пустыню. Лишь бы не торчать на одном месте. А как мать схоронил... так меня здесь ничего уже не держит. Ну, разве что Сашка... Но она еще мелкая, с ней и поговорить не о чем... Анатольич ее всем обеспечит, он ее поднимет, он дядька хороший, хоть и зануда. Может, еще раз женится?.. При его-то должности и окладе, он теперь вдовец нарасхват!.. А я - лишний для него... Решено, как заберу документы из вечерки, так и в путь".
   "А как же я?"
   "Поехали вместе. Будем на медведей охотиться".
   "Ну, как же я уеду?.. Мать сразу за мной помчится. Всех медведей в тайге распугает!"
   Туча пожал плечами, отвернулся, задумчиво проводил взглядом товарный состав, последние платформы которого катили через мост, и бросил сигарный окурок в воду. Раздался короткий шипящий звук, окурок сразу намок, расслоился, волна растрепала его на кусочки и выбросила эти ошметки на каменистый берег.
  
   Инициация
  
   Раз
   За стеклом плавали пушистые снежинки размером с грецкий орех; на карнизе в ярких солнечных лучах поблескивал толстый слой снега. Настенные часы с бронзовыми ангелами на верхушке издали высокий колокольный звон. Ольгерд Фрицланг натянул черный вязаный берет так низко, что под ним скрылись уши. Седые усы свисали до подбородка, помутневшие глаза слезились. Согбенный старик, одетый в полосатый ватный халат, с трудом добрел до темно-коричневого кресла с изогнутыми ножками и высокой резной спинкой; покряхтел, усаживаясь; укрылся до груди красно-черным клетчатым пледом, поежился, кашлянул пару раз. Протянул руку к ломберному столику, инкрустированному желтоватой костью, взял фарфоровую чашку с бурой жидкостью, от которой поднимался пар; задумчиво посмотрел на чашку, вздохнул. С брезгливым выражением на лице пригубил отвар, раздраженно поправил белый ус. "Александр, подайте мне, пожалуйста, банку с фиксатуаром, - старик указал ладонью на столик у трюмо. - Вон, ту..." Леший озадаченно взглянул на Фрицланга. "Вон, ту... Серую... - Фрицланг слабо улыбнулся, вытер усы платком. Я употребляю такие слова как фиксатуар, бриолин, гуталин, мелкокалиберные винтовки я называю монте-кристо... а леденцы - монпансье. Какой же я, однако, древний!" Старик разместил чашку с отваром на широком поручне кресла. Открыл банку, щипнул немного желтоватой пасты, помял ее между пальцами, нанес на усы, закрутил их, придав им форму турецких кинжалов. "Когда я в юности отпустил усы, то скоро смекнул, отчего взялся этот бравурный фасон - усы кверху". Леший взглянул на Фрицланга вопросительно. "Когда ешь или пьешь, то длинные вислые усищи ужасно мешают... В рот лезут!" И Фрицланг тихо рассмеялся, а Леший рассмеялся вслед за ним; старик зажмурился, приложил ладонь к груди, Леший с озабоченным видом приблизился к креслу. Фрицланг потрогал чашку двумя пальцами: "Остыло... Вылейте, Александр, пожалуйста, эту гадость! Вон, плесните-ка в горшок на окне. Фикусу лекарство наверняка пойдет на пользу, а мне уж что..."
   Леший осторожно вылил отвар под темно-зеленые глянцевитые листья. В одном из окон супротивного дома Леший разглядел, сквозь просвет между тюлевыми занавесками, пухлую женщину в розовом халате, которая сидела за столом и вертела колесо швейной машинки. На голове у женщины блестели металлические бигуди.
   "Достаньте, если вас не затруднит, - сказал Фрицланг, - бутылку с коньяком из буфета. И наполните рюмку".
   "А вам можно?" - Леший отвел взгляд от женщины и повернулся к Фрицлангу.
   "Мне уже всё можно! Смерть моя, так сказать, у парадного подъезда. - Фрицланг принял из рук Лешего наполненную почти до краев рюмку из червленого серебра со светлым цветочным орнаментом . - Вас не пугает слово смерть?"
   "Слово - не пугает", - ответил Леший.
   Фрицланг приблизил край рюмки к ноздрям: "Сколько я не дегустировал разные марки, самые дорогие и редкостные, а молдавское бренди мне кажется все же самым лучшим! Как говорят французы: главное, не этикетка на бутылке, а ее содержимое... - Фрицланг приподнял руку с рюмкой, посмотрел в глаза Лешему и осушил рюмку; зажмурился, пошевелил губами. - Я служил, пусть и недолго, в качестве артиллериста русскому императору, и с тех пор коньяк пью исключительно залпом". Старик, закрыв глаза, прислушивался к ощущениям внутри тела. Леший рассматривал текстурные узоры на паркетных дощечках. "Вы еще поправитесь, Ольгерд Адальбертович!" - прервал Леший молчание. "А я здоров, Александр, совершенно здоров. Если только старость не считать болезнью. Немощь накатила. Тяжко... - Фрицланг говорил тихо и медленно, делая длинные паузы. - Еще неделю назад я взлетал на четвертый этаж, а сейчас из комнаты в комнату еле ковыляю... Но мне не страшно, это правда. Было страшно... когда с урками в лагере на заточках дрался, очень страшно. Потому что время помирать еще не пришло. А теперь - не страшно. Не потому, что старый, нет. Старики тоже боятся смерти. Не все, но многие... - Фрицланг перевел дух, как после напряженного усилия. - Я думаю, если старый человек боится смерти, значит, он как-то неправильно жил. Не делал того, что нужно было делать. А если я не боюсь умирать, значит, я хорошо свою жизнь прожил... - Фрицланг протянул в сторону Лешего руку с пустой рюмкой, показывая другой рукой, что следует наполнить рюмку вторично. - Умру, дальние родственники начнут побрякушки делить. - Фрицланг обвел взглядом кабинет. - А ведь за каждым антикварным предметом - история... Драмы, трагедии, фарсы... - Фрицланг указал ладонью в направлении антресолей. - Откройте-ка!" Леший приставил стул к шкафу, встал на сиденье, распахнул дверцу и вопросительно посмотрел на Фрицланга. "Сверток из ткани..." - прошелестел Фрицланг. Леший подал Фрицлангу увесистый предмет длиной с руку, завернутый в бордовый бархатный материал. Фрицланг уложил сверток на колени, развернул ткань. Поднял на ладонях широкую саблю в потертых кожаных ножнах с тусклыми металлическими ободками, с массивной гардой в виде чаши, испещренной сечками, с парой вмятинок. "Это - вам, Александр, подарок, - Фрицланг повернул саблю рукоятью к Лешему. - Обнажите клинок". Леший взялся за эфес и потянул на себя. Он завороженно смотрел на зазубренную ленту темного металла, покрытую царапинами и оспинами.
   "Любое оружие - прекрасно, - сказал Фрицланг. - Потому что у него есть все, что надо, и нет ничего лишнего. Идеальное произведение искусства".
   "Редкость, наверное?.." - спросил Леший.
   "Антикварная ценность не очень-то велика. Абордажный брикет середины 19-го века. Предельная простота и дешевизна... изготовляли во множестве. Но оружие славное".
   "Спасибо".
   "Только не показывайте никому!.. В нашем государстве у мужчины нет права на оружие. Но ведь глупые законы на то и существуют, чтобы их нарушать. Иногда... - Фрицланг поднял рюмку. - По второй!" Осушив рюмку, Фрицланг забрал у Лешего саблю, несколько раз взмахнул ею, комично подскакивая в кресле. "Дам совет... Вы, Александр, почистите саблю хорошенько и спрячьте. Но иногда доставайте свое оружие. И просто держите в руке. Смотрите на клинок, ни о чем серьезном не думая, пусть мысли текут сами собой... Можете подточить лезвие, даже если оно и не тупое. Можно помахать саблей вокруг себя, порубить воздух. Это важно. Я не смогу объяснить, почему, но поверьте на слово. Это куда важнее, чем чистить зубы. И со временем, вы заметите, этот нехитрый ритуал начнет менять ваше мышление, а, стало быть, и вашу жизнь. А каким образом... право, не знаю". Леший кивнул. Он опасался, что старик передумает, и сабля опять займет место на антресолях, и, в конце концов, достанется наследникам Фрицланга.
   "Я уже захмелел... - Фрицланг повертел в руках саблю, осматривая ее со всех сторон. - Прежде, чем передать вам оружие, я по правилам должен был бы шлепнуть вас им по плечу. Посвятить в рыцари... Это было бы смешно, да?"
   "Нет. Не смешно".
   "Ну, тогда... Устроим маленький спектакль?"
   Леший мочал кивнул, встал перед креслом на левое колено.
   "Откуда вы знаете, что надо вставать на колено?" - Фрицланг поднял брови.
   "В книжках читал".
   "В книжках, это хорошо! Только ноги поменяйте... Опускаться следует на правое колено".
   Леший переменил колени и, чуть склонив голову, приложив ладонь к сердцу. Старик левой рукой подтянул сползающий плед; правую, вооруженную, руку воздел над головой парня. И со словами: "Рыцарю следует быть храбрым, честным, великодушным, щедрым, гостеприимным, учтивым..." - шлепнул клинком плашмя Лешего по правому плечу и снова поднял саблю. - Надо бы по-латыни, но не будем, однако, формалистами... Итак... рыцарь должен всегда говорить правду и держать слово... - Фрицланг задумался. - Немножко подзабыл... да и ладно... главное - суть... Рыцарь должен защищать слабых, вдов и сирот... кажется, так... - Клинок коснулся левого плеча. - Почитать старших, уважать друзей, вести себя благородно, достойно... - Фрицланг прокашлялся, прикрыв рот кулаком. - И, конечно, быть галантным с дамами, это непременно. - Фрицланг опустил клинок Лешему на правое плечо. - Поздравляю вас, сэр!.. - Старик положил саблю на ладони и вытянул руки вперед. - Видел бы кто-нибудь... Подумал бы, что пансионарий совсем рехнулся. Вам, Александр, не кажется, что я выжил из ума?"
   "Нет!" - Саша Горбачев чмокнул холодный клинок, поднялся и гордо задрал подбородок. Вид он при этом имел совершенно серьезный и даже торжественный.
  
   **
   Высокие черные четырехконечные кресты между толстыми стволами грабов и лип. Покосившиеся гранитные стелы, покрытые сетками трещин и пятнами заледеневшего мха. Мраморные ангелы с отломанными крыльями и отбитыми носами, покрытые темно-серыми разводами. Кованные ржавые ограды с орнаментами из дубовых и виноградных листьев. Готические склепы с выломанными дверями и отвалившейся штукатуркой, под которой желтели фрагменты кирпичной кладки. Два десятка женских и мужских фигур вокруг песочного холмика. Венки из еловых ветвей, перевитые черными глянцевыми лентами; букеты роз, хризантем и гвоздик. Белые ленточки пасторского воротничка, трепещущие на холодном ветру. Могильщик с порозовевшим потным лицом, завершив работу, положил лопату рядом с могилой, и штык лопаты вскоре скрылся под синими и красными купюрами. Гражина Ежиевна приподняла вуаль на шляпке, поднесла к глазам кружевной платок. Пастор закрыл толстую книгу в кожаном переплете и убрал ее в портфель; снял очки, поместил их в пластиковый футляр и сунул его за отворот черного пальто. Ветер трепал две белые ленточки у горла.
   Саша Горбачев повернулся, натянул вязаную шапку и двинулся прочь по узкой аллее, выложенной булыжниками, которые бугрились под тонким слоем утрамбованного снега.
  
   **
   В конце декабря учащихся ПТУ распустили на зимние каникулы. А в начале января Саша Горбачев, гуляя по улице им. Клары Цеткин, заглянул в помещение ЖЭКа, поздоровался с домоуправом, прапорщиком в запасе Суховатым, который, заложив руки за спину, прохаживался по коридору и время от времени кидал строгие взгляды на прислоненные стопочкой к стене листы регипса. Саша, застенчиво переминаясь с ноги на ногу, спросил, не найдется ли для него какой-нибудь временной подработки. Суховатый удивился, шумно крехтанул, задумался, подергал себя за длинный седой ус, как будто это могло помочь ему найти ответ на вопрос, но, ответа не найдя, направил Сашу в кабинет главного инженера - Саломеи Ираклиевны Крокус. В кабинете, полном табачного дыма, за широким обшарпанным столом восседала, окруженная стопками картонных папок, могучая женщина лет пятидесяти в пестром трикотажном костюме. На голове у женщины красовался овал из угольно-серебристых волос, заколотый перламутровым гребнем, формой напоминавшим садовую тяпку-рыхлилку. Между тяжелых шаров грудей висел на цепочке кусок янтаря размером с отроческий кулак. В зубах у женщины торчала зажженная папироса; жирные, выпуклые губы были выкрашены в темно-коричневый цвет, но слой помады, из-за частого перемещения папиросного мундштука туда-сюда, сохранился только по краешку губ. Саша Горбачев поздоровался и, запинаясь, озвучил вопрос. Саломея Ираклиевна Крокус раздавила папиросину в стеклянной пепельнице, полной доверху кривыми желтоватыми окурками, нацепила на нос очки, оглядела Сашу с головы до ног и сказала: "Завтра в девять - сюда, на планерку. Будешь окна стеклить. Бьют их часто... такие вот, вроде тебя!" - и раскрыв одну из папок, углубилась в чтение документа.
  
   Саша Горбачев явился первым. Коллектив - человек пятнадцать - собрался в кабинете главного инженера к половине десятого. Работники расселись по стульям, расставленным вдоль стен, и дружно закурили. Помещение вскоре заволокло густым сизым дымом. Саломея Ираклиевна Крокус раздавала работникам бланки с заявками жильцов, присовокупляя деловые наставления. Начальник жилконторы Суховатый примостился у краешка стола и, после каждой фразы Саломеи Ираклиевны Крокус, поддакивал, кивая головой, а когда главный инженер замолкала, поворачивал туловище к настенным стендам и начинал внимательно рассматривать иллюстрированные инструкции по технике безопасности. Саше Горбачеву картинки тоже показались интересными: суровые, но красивые дяденьки и тетеньки в аккуратных комбинезонах, в кепках или с красными косынками на головах, обращались к читателю с призывами:
   Пользуйся соответствующей спецодеждой. Умей освободить пострадавшего от тока. Не носи бутылей с кислотой без пробок. Разгильдяев - гони. Не загромождай проходы. Соблюдай угол естественного откоса грунта. Загибай вбитые гвозди. Ничего не оставляй неукрепленным. Смотри, куда ступаешь. Работай только на прочной стремянке. Не проверяй пальцами напряжение. Прячь волосы и защищай глаза. Не работай плохо насаженной кувалдой.
   Саша Горбачев приглядывался к собравшимся. Двое сантехников в стеганых ватниках, один рослый, с выпуклой грудью, а другой маленький и сутулый, явно мучились с похмелья, то и дело терли ладонями, синими от аляповатых наколок, красные, опухшие лица, скребли волосатые шеи грубыми желтыми ногтями. Пшеничноусый плотник в очках, одетый в потертый джинсовый костюм, держался надменно и отчужденно, смотрел то в потолок, то на носки ботинок. Жестянщик, кривоватый на один глаз, нервно дергался и поеживался, и чесал живот через заштопанный в нескольких местах, растянутый до коленок свитер. В ответ на одно из поучений главного инженера пузатый бригадир-сантехник, имевший пышные усы скобкой и вольно разросшиеся бакенбарды, пробасил: "Что вы меня всё поучаете, Саломея Ираклиевна. Меня не надо учить работать - у меня вся жопа седая". Крокус переместила очки на кончик носа и посмотрела на бригадира поверх оправы: "Эта информация, Михал Михалыч, совершенно лишняя для меня!"
   Затем Саломея Ираклиевна обратилась к жестянщику: "Холкин, я давала тебе адрес, где крыша протекает, еще в прошлом месяце. Жильцы жалуются, течет еще сильнее". Холкин вздрогнул, стал нервно поджимать губы: "Я лазал на ту крышу". Крокус постучала тупым концом карандаша по столешнице: "Слазать на крышу, Холкин, этого мало. Надо еще дыру в крыше найти. И заделать ее".
   "А я слазал и дыры там не нашел..."
   "Значит, надобно слазать вторично!!!" - Крокус, сломав карандаш, хлопнула по столешнице ладонью.
   "Что вы на меня кричите, Саломей Иракливна?! - истерично взвился Холкин. - На меня нельзя кричать! Я - существо нервное, пьющее!"
   Саломея Ираклиевна фыркнула ехидно: "А то мы этого не замечали..."
   Наконец, Саломея Ираклиевна Крокус вспомнила и про Сашу Горбачева. Взглянула на предъявленное им свидетельство о рождении, и обратилась к плотнику: "Георгий, покажите студенту мастерскую, научите его резать стекло и остеклять рамы. А завтра оформим временный договор, и пускай мальчик трудится... Уважаемые коллеги, приступайте к выполнению текущих задач!"
   Мастерская, разделенная фанерными перегородками на множество отсеков, располагалась в подвале. Георгий надел нитяные перчатки, уложил на желтый продолговатый стол лист стекла. Указал пальцем на черную линию, пересекающую столешницу вдоль. С помощью линейки отмерил нужное расстояние; держа стеклорез небрежно и с изяществом, как перьевую авторучку, слегка чиркнул по краям листа, чтобы сделать еле заметные насечки. Навалился животом на стол, прицелился. Быстро провел острым стальным колесиком по стеклу, точно по линии на столешнице. Передвинул лист стекла, чтобы образовавшаяся царапина совпала с краем стола. Коротким, резким движением отломил кусок стекла и посмотрел на Сашу через узкий прозрачный прямоугольник: "Понятно? На, тренируйся!" - и вручив Саше инструменты, удалился в смежный отсек.
   Саша приступил к отработке навыков с внутренней дрожью и за полчаса перебил пару десятков стеклянных листов. Он боялся, что его станут ругать за брак да еще и вычтут из будущего заработка стоимость расколотого стекла, но вернувший Георгий развеял его опасения, махнул рукой: "А-а, расслабься! Всем пофиг, материалы-то государственные... Уверенности тебе не хватает, вот чего. Ты боишься стекло разбить, потому оно и бьется. А ты не бойся и всё сразу начнет получаться. Вот ты представь, что вовсе не стекло перед тобой, а, скажем... тонкий слой говна. Представил?" Саша попытался это представить, и сам был удивлен, как у него ловко получилось отрезать идеально ровный кусок. Он пробовал еще и еще, и вошел в раж. Строго прищуривал один глаз, высовывал от удовольствия и азарта кончик языка. Из своих отсеков за его упражнениями вышли понаблюдать сантехники, электрики и кровельщики. Стояли, лыбились, одобрительно хмыкали, шлепали Сашу по плечу, приговаривая: "Пиздато, шкет, ты насобачился эт-хуйню ебашить. Быть тебе мастером охуенным". Рабочие повели Сашу в один из самых дальних отсеков мастерской, где шумно вибрировал помятый холодильник с испещренным чернильными пометками календарем на дверце; на раскаленной спирали электроплитки нагревалась чугунная сковородка с макаронами-ракушками и кровяной колбасой; закрепленный в углу под потолком телевизор был выключен, зато из пластмассового радиоприемника неслись звуки торжественной фортепианной музыки; а на круглом столе, испещренном резными надписями, валялись игральные карты и костяшки домино. На одной из фанерных перегородок было неумело намалевано масляной краской обнаженное женское туловище с гигантскими грудями-тарелками, с тонкими ножками-ручками и с крохотной пучеглазой головой, покрытой редкими, но длинными волосами, торчащими во все стороны, как иглы у дикобраза. Сутулый сантехник обратился рослому товарищу: "Слышь, Витя, а мы сегодня работать пойдем?" Рослый сантехник открыл холодильник, извлек с верхней полки запечатанную бутылку водки Кристалл, сдернул зеленую жестяную крышечку, сказал: "Сегодня, Толя, нам не до работы. Сегодня мы с тобой слишком болеем..." - и наполнил два граненых стакана до рисочки. Дотянулся до радиоприемника, сказал: "Не могу я эту байду слушать!.." - крутанул колесико влево до щелчка, наступила тишина. Присел на стул, расставил ноги широко, уперся левым кулаком с расплывчатой наколкой Света на мощное бедро, поднял стакан до подбородка, а локоть задрал аж до уха, посмотрел на стакан, как боксер смотрит на лицо противника, обернулся к Саше, сказал: "Смотри, шкет, вот так пили офицеры царской гвардии!" - и, не опуская локтя, издавая булькающие звуки, выхлебал двести граммов водки в четыре глотка.
   На следующий день Саша Горбачев уже приступил к остеклению окон. После планерки рабочие шли в мастерскую, где до часу дня чаевничали или похмелялись. Кривоглазый жестянщик и пшеничноусый плотник уединялись в своих закутках: первый мастерил электрогитары, второй лепил из стекловолокна и темной, резко пахнущей, вязкой субстанции мотоциклетные каски, а когда формы застывали, размашисто лупил по ним кувалдой, проверяя на прочность. Уверял: "Мои каски - лучше любых импортных".
  
   Два
   Саша Горбачев, сверяясь с адресами в бланке заявок, бродил по району с метровой рулеткой и карандашом, делал замеры оконных проемов, очищал рамы от застрявших осколков; возвращался в мастерскую, вырезывал стекла и отпиливал рейки, наполнял карман мелкими гвоздями, совал в другой карман легкий молоточек, натягивал холстяные рукавицы, обертывал стопку стекол толстой серой бумагой, зажав стопку подмышкой, оправлялся в путь. Если вставлял стекла не в подъездах и общих коридорах, а в комнатах, то жильцы часто совали ему трешки, хотя он ничего и не просил. Некоторые давали рубль-два, а некоторые не давали ничего. Старушки виновато улыбались, говорили: "Пенсия маленькая..." - и иногда предлагали угоститься чаем с печеньем. Саша отвечал: "Не беспокойтесь, я это делаю за зарплату", - но и от угощения не отказывался. Некоторые из жильцов общались с Сашей скупо, неприязненно, держались с ним надменно, другие же, наоборот, начинали дружелюбно и весело болтать о всякой чепухе или же с печалью изливать сокровенное.
   Одна из жилиц, полноватая женщина лет тридцати пяти в розовом халате и с алюминиевыми бигудями на голове, наблюдала за работой Саши, сидя вполоборота у столика со швейной машинкой. Сашу немного смущали ее частые, пристальные взгляды, но ее внимание было все же приятно, и он так старался работать красиво, что раскокал стеклянную заготовку. Сказал: "Извините, я схожу в мастерскую, вырежу снова... это быстро!" Женщина ответила: "А я никуда не тороплюсь!" - и улыбнулась, и посмотрела эдак странновато, как будто Саша подарил ей надувного полосатого слона. Она вышла из комнаты и скоро вернулась с жестяным совком и с метелкой из желтого сорго. Нагнулась, сметая осколки в совок, и Саша уставился на ее усеянные родинками, пухлые груди в белых чашечках кружевного бюстгальтера. "А ты только стекла вставляешь? - спросила женщина, выпрямившись. - Можешь гнилую доску в туалете заменить? А то вашего плотника не дождаться никак!.." Саша сглотнул слюну и отвел взгляд в сторону: "Доску?.. Можно попробовать и доску..."
   Когда Саша на следующий день явился с ножовкой, тяжелым молотком и полутораметровым отрезком половой доски, хозяйка была одета в узкую черную юбку до колен и обтягивающую кофту темно-вишневого цвета с розочкой из атласной ленты под треугольным вырезом. Светло-каштановые волосы женщины были свободны от бигуди, кудри взбиты, глаза подведены черным, а губы ярко накрашены. На ступнях ее блестели лаковые туфли-лодочки. В воздухе витал острый пряно-карамельный запах духов. Саша остолбенел от восхищения, женщина этим была польщена: "Как тебя зовут? Я - Людмила". Саша икнул и выронил молоток с ножовкой, а, пытаясь их поднять, уронил и доску. "Александр, - сказал он Людмиле, прячущей улыбку за ладонью. - А как вас по отчеству?" Женщина обиженно поджала губы и метнула на парня быстрый смущенный взгляд: "Лучше просто по имени!.."
   В течение двух недель Саша заходил к Людмиле утром или днем и выполнял мелкие ремонтные работы: приладил отваливающуюся дверцу шифоньера, повесил на стену книжную полку, заменил ножку у кухонной табуретки, покрыл заново лаком журнальный столик. Людмила каждый раз находила какую-нибудь неисправность, спрашивала: "Сколько это стоит?" Саша пожимал плечами: "Не знаю точно, сколько..." Людмила прикидывала в уме, прищуривая один глаз, и выкладывала на тумбочку то трешку, то пятерку. Каждый раз она уговаривала Сашу задержаться на кофе с бутербродами, и Саша охотно соглашался. Людмила каждый раз была одета по-новому и благоухала парфюмерией, этот запах приятно тревожил Сашу, как и томные взгляды Людмилы, ее плавные телодвижения и жеманные позы, мурлыкающие интонации голоса и глубокое дыхание при котором поднимался и опускался ее бюст. Саше казалось, что Людмила скрывает от него какую-то тайну и собирается вот-вот открыть ее, но почему-то оттягивает этот момент, и терзался любопытством, смешанным с легкой боязнью.
   Однажды, - когда Саша взобрался на шаткий табурет, чтобы ввинтить шуруп в деревянный шип, забитый в просверленную в стене дырку, и обернулся, присел, чтобы положить молоток на краешек сиденья, и попросил у Людмилы подать оставленную им на тумбочке отвертку, - Людмила, проигнорировав просьбу, приблизилась, обхватила Сашу поперек туловища, прижалась щекой к животу, и прошептала: "Оставь ты этот дурацкий шуруп в покое!" Саша дернулся, задел молоток каблуком, молоток шумно грохнулся на пол, табурет пошатнулся, Саша оперся одной рукой о стенку, другой вцепился в плечо Людмилы, сказал: "Я сейчас грохнусь!", - но все же сохранил равновесие, кое-как спустился с табурета, отдавив Людмиле пальцы на ногах. Ощутил на языке маслянисто-конфетный вкус губной помады. Провел ладонями по валикам мягкого жирка на женской спине, перерезанной штрипками нижнего белья. Ременная пряжка зацепилась за кофточку и вытянула из нее шерстяную нить. До тахты они добрались в обнимку, исполнив по пути некий нелепый заполошный танец, в котором Людмила то вела партнера, то отдавалась его неумелому правлению. Саша застыдился своей пыльной рабочей одежды и потного тела, вспомнил, что, торопясь в контору на планерку, забыл утром почистить зубы и прошептал, слюнявя ухо Людмилы: "Я грязный..." Людмила стянула с него застиранную до серого цвета битловку, прошептала в ответ: "Нет, не грязный... Чистый, чистый!" - засунула нос ему подмышку и стала жадно и шумно вдыхать.
   Саша приблизительно представлял, что нужно делать, если вдруг окажешься голым на одной постеле с голой женщиной. И даже многократно репетировал этот акт в своем воображении лет эдак с двенадцати. Однако осуществить то, о чем давно мечталось, так просто ему не удалось. После непродолжительной бестолковой возни и неуспешных попыток вонзиться, куда следует, Саша почувствовал приятное облегчение и, часто дыша, откинулся на спину, прикрыл глаза, положил предплечье на лоб. Босая Людмила вышла, ступая на носочки, из комнаты, вернулась с вафельным полотенцем, провела им по бедрам Саши, а затем вытерла и свой живот. Скомкав, опустила полотенце за спинку кровати. Подошла к окну, задернула темные шторы, погрузив комнату в полумрак. Обмотала кофтой плафон настенного бра и щелкнула выключателем. Комната залилась слабым красноватым светом. Людмила провела указательным пальцем по стопке пластинок, вытянула из нее конверт с портретом длинноволосого бородатого и очень толстого брюнета. Саша Горбачев наблюдал за Людмилой из-под руки, удивляясь тому, что ладная в одежде женская фигура, обнаженная, потеряла волшебно-виолончельную форму, стала приземистой и некрасивой. Но коротковатые ноги, рыхлые ягодицы и обвисшие груди почему-то взволновали его так сильно, что, едва Людмила прилегла рядом и положила голову ему на плечо, он перевернулся и, когда тенор вывел свою руладу на пик, навалился на женщину, судорожно протиснув свои напряженные до твердости дерева бедра между ее толстых, мягких, бледных ляжек.
   Когда он, потный и часто дышащий, набросился на ее тело в шестой раз, она выдохнула: "Ну, ты и раскочегарился!" - вцепилась пятерней в его волосы на загривке и стала так громко орать, совершая тазом подбрасывающие движения, выгибаясь и трепеща, как крупная рыба на дне лодки, что Саша испугался, как бы прохожие на улице не услышали эти истошные вопли и не подумали бы, что совершается убийство.
   Успокоившись и остыв, Людмила резко приподнялась, бросила взгляд на будильник у изголовья, вскочила с кровати, суетливо забегала по комнате, собирая в охапку свою и его одежду: "Скорей, скорей, Юлька из школы вот-вот вернется! Сволочи, опять горячую воду не дали, сволочи!.." Торопливо ополоснувшись ледяной водой и наспех одевшись, они обнялись в прихожей и с благодарностью посмотрели друг на друга; Саша поднял деревянный ящик с инструментами, Людмила потянулась к замку, и в это время раздался звук вставляемого ключа. Саша поздоровался с вошедшей толстенькой краснощекой девочкой-очкариком, примерно его ровесницей, может, чуть младше, в шапке с помпоном и пятнистой шубейке. Девочка посмотрела на Сашу с легким презрением и, ничего не сказав, небрежно шлепнула тощий ранец на пол. Людмила подняла ранец, прижала его к груди и извиняющимся тоном, округлив глаза, выражавшие испуг, произнесла скороговоркой: "Вот, Юль, это мастер тут у нас... из жилконторы... он тут поприбивал нам кое-что... тут у нас поотваливалось кое-что... то тут, то там у нас всё отваливается да отваливается... а он подремонтировал... он сейчас уходит уже... он уже всё привинтил и прибил, что надо!.." Саша поздоровался с девочкой вторично; девочка профыркала нечто невнятное и, придав лицу надменное выражение, отвернулась.
  
   **
   Дворники Лана и Андрей курили у дверей своего жилья во флигеле деревянной трехэтажки, передавая друг другу после пары затяжек сигарету Прима. Саша Горбачев шел мимо, кивнул, сказал, устало вздохнув: "Ну, всё на сегодня... закончил". Андрей сказал: "Молодец! Работа тебя любит..." - и переглянулись с Ланой. Лана подняла ладонь: "Заходи на чай, юный друг!" Саша остановился, задумался: "Ненадолго если..." Андрей усмехнулся, показав изъеденные кариесом зубы: "Надолго мы тебя пока не приглашаем".
   На стенах тесной каморки висели листы картона, с разноцветными изображениями кругов, спиралей, квадратов, треугольников, многолепестных бутонов, а также полуобнаженных существ: одно из существ имело жирное человеческое тело и слоновью голову, другое существо размахивало десятью парами рук с булавами и кинжалами и оскаливалось драконьей пастью. На тахте валялся бубен, украшенный красными, синими и зелеными лентами и облезлыми хвостиками неких мелких животных. "Не разувайся, - сказала Лана, - третьих тапок нет. - А сама стянула кирзовые сапоги, обратилась к Андрею. - Надо, наконец, тапки для гостей купить". Андрей тоже стянул кирзовые сапоги: "Что ж, купи..." - опустил спираль кипятильника в двухлитровую банку с водой и вставил вилку в розетку. Саша осторожно присел на краешек стула: "Я могу и в носках". Лана достала из настенного шкафа мягкий бумажный кубик с этикеткой Чай Грузинский Зеленый: "В одних носках в жилище нельзя - искривляются энергетические потоки. И засоряется эгрегор". Андрей стал доставать из жестяной банки короткие окурки и потрошить их, формирую на угол столешницы горку из табака. Вырезал два прямоугольника из газетного листа с портретом молодого длинноволосого человека в тельняшке и с гитарой, умело скрутил козьи ножки. Спросил у Саши: "Ты куришь?" - и, получив ответ: "Иногда. Чуть-чуть..." - кивнул и принялся вырезать третью бумажку. Посмотрел на газетный портрет человека с гитарой, сказал, обращаясь к Лане: "Гребень совсем мажором стал. Приезжает в Ригу - и выступает, знаешь, где?.. Ты не поверишь, в Доме офицеров! И билеты на концерт аж по пять рублей..." Лана возмущенно передернула плечами и опустилась толстой попой на скрипучую кровать. Андрей, заметив, что Саша рассматривает квадратную картинку с черной змеей, кусающей кончик своего хвоста, и вписанный в этот кружок красный и желтый треугольник, пояснил: "Это модель мироздания. Змей-уроборос символизирует вечность и бесконечность, природный цикл, созидание и разрушение, жизнь и смерть, перерождения... Треугольник с основанием внизу символизирует женское начало во вселенной, второй треугольник - мужское начало". Лана стала разливать кипяток по кружкам: "Наоборот!" Андрей помотал головой: "Женское начало, не спорь со мной". Лана сжала в зубах цигарку: "Оттопырин придет, спросим у него..." Андрей чиркнул спичкой, дал Лане прикурить: "Оттопырин хорошо сечет в западном оккультизме. А в восточной эзотерике он полный профан". Лана затянулась: "Тогда у Шиманского..." Андрей дал прикурить Саше и прикурил сам: "Шиманский - старый розенкрейцер". Саша вдохнул газетно-табачный дым и закашлялся. "Что, ядреная у большевиков пресса, да? - спросил Андрей и повернулся к Лане: А откуда по-твоему пошли розенкрейцеры? А вот отсюда они и пошли!" - и ткнул пальцем в картину с треугольниками. - Хотя Шиманский не более розенкрейцер, чем я тамплиер. Шиманский, скорее, иллюминат". Лана подула на чай: "Не вижу особой разницы". Андрей пригубил и стал тереть обожженные губы: "Разница чудовищна! Но доверять нельзя ни тем, ни другим... - и обратился к Саше. - А тебе можно доверять?.." Саша пожал плечами. Андрей посмотрел на Лану: "Как ты думаешь, можно ввести молодого человека в круг адептов?" Лана: "Неофиты необходимы любому сообществу. Абсолютный герметизм приводит к застою в энергетических каналах. И без учеников не состояться гроссмейстеру... - Лана, прищурившись, посмотрела Саше в глаза, чем смутила его. - Я чувствую в нашем юном друге недюжинный метафизический потенциал!" - и Саша смутился еще больше. "Ты понимаешь, о чем мы говорим?" - спросил Андрей. "Нет..." - ответил Саша. "Это прекрасно! - Андрей хлопнул себя ладонями по коленкам. - Пустой сосуд! Имеется возможность наполнить его. И начнем мы с символов... Ты задирал когда-нибудь голову вверх, когда гуляешь по улицам". Саша кивнул: "Ну, так..." Андрей потер подбородок, покрытый жидкими клочьями волос: "Фасады всех старых домов усеяны мистическими символами. Надо только научиться их читать. Большинство ходит всю жизнь по одним и тем же улицам, не подозревая, какие смыслы имеют тайные масонские знаки на стенах..." Лана докурила самокрутку и затушила ее: "Не забивал бы ты сразу парню голову масонами!.." Андрей взял бубен и легонько постучал по нему двумя пальцами: "От масонов можно плясать. Они, да, поверхностны, но от них тянутся нити вглубь тысячелетий, к истокам тайных знаний... Кстати, Лан, мне тут на днях Медведко рассказывал... Отправился он к нашей районной ведьме... ну, к этой, которая в заброшенном бараке за пустырем обитает... решил попроситься к ней в ученики... В его-то шестьдесят с хвостиком, самое время учиться на метле летать!.. Принес он ей, как положено, дары: крупу, сахар, яйца, шмотки-тряпки... ведьма дары-то взяла... и молча захлопнула перед Медведко дверь... Он протоптался перед бараком часа полтора... и решил домой вернуться и - заблудился!.. До утра не мог дорогу найти... а там площадь-то с футбольное поле... Он уж решил, что с ума сходит... стал рыдать, выть на луну... Но с первыми лучами солнца выбрел на нужную дорожку и вышел к людям... С тех пор он территорию бараков обходит, а как ведьму на улице заметит, так тут же сворачивает в обратную сторону..."
   С оккультистом Оттопыриным, и розенкрейцером Шиманским Саша вскорости познакомился. Оттопырин оказался плотным кривоногим мужичком с широкой бородой до середины груди; он носил ветхий, прожженный на рукавах и спине тулуп, ватные штаны, войлочные, с резиновой подошвой боты и шапку-ушанку, напоминавшую дохлую кошку. Шиманский, полуседой аристократического вида брюнет с офицерской выправкой и гордым выражением на лице, одевался в черные костюмы и пальто, носил широкополую шляпу и остроносые лаковые сапоги; на его искрящемся галстуке сияла заколка с большим прозрачным камнем, а руку украшал перстень с камнем черным; опирался Шиманский на старинную трость с серебряным набалдашником в форме собачьей головы. Поговаривали, что трость - с секретом: набалдашник откручивается, но какой именно секрет заключен в трости, точно никто не знал; имелось две версии: то ли внутри был спрятан кинжал, то ли имелась емкость для спиртного. Оттопырин называл себя потомственным колдуном, а Шиманский представился, как гроссмейстер Остзейской тайной ложи Сияющего Льда. Свою фамилию он произносил как Шиманскай.
   Саша стал по субботам захаживать к Лане и Андрею, участвовать в вечерних посиделках. В комнатушку набивалось до десяти-пятнадцати человек. Полноватые рослые женщины, увешанные множеством массивных брелоков, кулонов и серег, женщины с пышными распущенными волосами, выпивали пару стаканов портвейна, после чего, страшновато завывая, начинали декламировать стихотворения, смысл которых от Саши ускользал; стихотворения изобиловали такими словосочетаниями, как "чувственная эманация", "призрачные элементали", "эссенция полночной страсти", "зловещая фасцинация", "иллюзорное видение", "теургия меркурия", "оргазмирующая Лилит", "благоухание ночного эфира", "звенящий Логос", "ужас трансцедентного", "субстанция сакрального", "суицидальная рефлексия", "эмульсия лунного света", "жало Танатоса", "поступь Хроноса", "метаморфозы Эроса, "алхимия томящегося духа", "трансформация психеи", "пульсирующие соцветия звезд", "эфемерное существование", "структура субтильного", "восторг угасания", "гибельный экстаз", "аккорды смерти", "шепот потустороннего", "магнезия греха", "озарения страсти", "импульсы микрокосма". Сутулые, нервозные очкарики с острыми бороденками и жидкими усиками приносили пачки машинописных листов или ветхие, потрепанные книги с текстами на латинице, и читали вслух отрывки из них, и вся компания слушала с торжественным вниманием. Очкарики читали сначала отрывок не по-русски, - Андрей пояснил Саше, что это на латыни, или на старонемецком, или на старофранцузском языках, - затем, протерев очки, переводили прочитанное, но Саша все равно ничего не понимал. Фразы вроде "...хомо эректус симметрично расположен в зодиакальной сфере, а гениталии фиксированы черным медальоном с солярным символом посредине..." или "...гармония космической музыки создается по законам вселенского креационизма, интервальное расстояние от терры инкогнито до эмпирея - двойная октава, по траектории солнца свершается переход от октавы земной к октаве небесной, и сердце-солнце наполняет мерцающим светом дух, душу и тело...", или "...комментаторы неоплатонизма провозгласили гелиоцентризм, то есть центральность материального фебуса в материальном космосе, и Адам Кадмон утратил равновесие и обрел все возрастающую неуверенность в себе, что явилось пролонгацией изначального иудео-христианского дуализма..." - кружились, извивались, причудливо переплетались в его сознании. "Постепенно вникнешь, - утешал его Андрей. - Ты пустая чаша, отключи логическое мышление, доверься интуиции". Приходили и девушки, одетые в темные балахоны, девушки с длинными ногтями, покрытыми черным лаком, девушки с горящими полубезумными взорами, девушки с зеленой или фиолетовой тушью на веках и ресницах. Саша этих девушек опасался, но поглядывал на них с любопытством, и однажды некая тощая особа, у которой длинные спутанные локоны свисали на лицо, совершенно закрывая глаза, нервно откинула прядь волос в сторону и взвизгнула, подскочив на стуле: "Почему он так на меня смотрит?! Почему он смотрит на меня!" - и стремительной кобылкой ускакала из флигеля в вечерний сумрак. Саша смутился, но Лана дружелюбно толкнула его пухлым плечом, сказала, усмехнувшись: "Не бери в голову... Раиса у нас немножко того... ку-ку... - и Лана покрутила пальцем у виска. - Сбрендила слегка. Практики индейских шаманов оказались ей не по плечу. Но вообще-то она дева безобидная... Только не попадайся ей в полнолуние!"
   Когда Саша встречал Андрея в рабочие дни в конторе ЖЭКа или на улице, Андрей заговорщицки подмигивал, иногда произнося фразы вроде: "Следует быть предельно чутким к текущему моменту!" или "Этот мир гораздо сложнее, чем кажется..."
  
   **
   Андрей познакомил Сашу с крепеньким узкоглазым коротышкой по фамилии Азаматов, который уверял, что является продолжателем династии личных телохранителей Чингисхана, а прадед Азаматова якобы обучался боевым искусствам у мастеров Тибета и Бирмы. Азаматов предложил Саше посещать его занятия, где раскрываются древние восточные секреты боя с оружием и без. Стоило это 25 рублей в месяц, деньги у Саши водились, и он стал посещать тренировки. На тренировках юноши и девушки повторяли за Азаматовым множество странных движений, сопровождая их шипящими или гортанными звуками. Саше не удавалось сдерживать смешки и улыбки, Азаматов однажды рассердился и предложил Саше участие в свободных поединках с младшими учениками. Саша, используя все, чему его научили Чиган и Мамонт, легко справился с одним из младших учеников, а затем и с одним из старших. Саша не понимал, зачем ребята делают столько лишних сложных движений и сами подставляются под удары. Когда старший ученик, растопырив пальцы, развел руки в стороны, поднял колено к груди и грозно, вытаращив глаза, зашипел, Саша схватил его за опорную ногу, опрокинул на спину и чуть придавил ему шею, заставив стучать ладонью по ковру. Азаматов, сложив руки на груди, наблюдал за поединками с хмурым видом. Саша предложил поединок и ему. Азаматов оглядел своих учеников, они смотрели на него выжидающе. Азаматов, поколебавшись, взял две бамбуковые палки, и одну протянул Саше. Азаматов широко расставил ноги и, держа палку двумя руками, завел ее за голову. Вот же дурак, подумал Саша и сделал длинный стремительный выпад, как учил его Фрицланг. Азаматов не успел и дернуться - конец палки ткнулся ему в живот, и Азаматов еле сдержал гримасу боли. Саша швырнул палку в угол, развернулся и направился в раздевалку. Когда он завязывал шнурки на ботинках, в раздевалку проскользнул старший ученик Азаматова, которого Саша заставил сдаться. "Ты чем таким раньше занимался?! - спросил парень. - Китайским чем-то?.." Саша пожал плечами: "Это всего лишь самбо... бокс... фехтование..." Брови у парня поползли вверх, глаза выразили искреннее удивление: "Да, ладно тебе!.."
  
   **
   На одной из вечеринок у Ланы и Андрея на середину комнаты вышел незнакомый Саше сутулый очкарик с повязанным вокруг шеи кашне. Очкарик очень смущался и держал перед собой серую картонную папку с тесемками, как будто хотел ею защититься. Андрей поднялся: "Друзья, прошу предельно торжественной тишины!.. Как я и обещал, сегодня у нас выступит с лекцией на интереснейшую тему литературовед-метафизик Дима Коробкин - видный деятель нашего эзотерического подполья". Присутствующие захлопали в ладоши, Коробкин засмущался еще сильнее, ткнул указательным пальцем в дужку очков и стал дрожащими пальцами развязывать тесемки на папке. "У Димы это будет первый опыт публичного выступления... - сказал Андрей, опустившись на стул. - Поехали!" Коробкин справился с тесемками, но папку не раскрыл, а сунул ее подмышку. И начал, прокашлявшись: "Летом по моему приглашению в Ригу приедет представитель московского эзотерического кружка... имени я его пока не хочу называть... но в определенных кругах это имя гремит... кх-м, кх-м... Да и вы наверняка читали в самиздате его анонимные статьи... Он прочтет нам лекцию о романе Фурманова "Чапаев", полного зашифрованной эзотерической информации. Эта лекция уже наделала шуму в Москве, в среде мистиков и оккультистов... А мы сегодня коснемся схожей темы... Я прочту вам вводную лекцию из большого цикла... - Коробкин достал папку из подмышки, раскрыл папку, показал лист бумаги, испещренный причудливыми значками. - Это конспект лекции, он, естественно, зашифрован. Вы понимаете, почему... - присутствующие закивали, - и, конечно, все произнесенное мною должно здесь и остаться... И, надеюсь, здесь все свои?" - Коробкин выразительно посмотрел на Сашу, и Андрей махнул рукой: "Это свой, свой". Коробкин бросил взгляд на лист, убрал его в папку, папку прижал к груди и продолжил: "Может, кто-то из вас смотрел телефильм "Сердце Бонивура"? Его как раз недавно снова показывали... - кто-то кивнул, а кто-то замотал головой из стороны в сторону. - А книгу, по которой фильм снят, кто-нибудь читал?.. Вижу, что нет... Для вас, наверное, книга - образчик соцреализма?.. Но так она и должна восприниматься! Так и было задумано изначально автором, моим тезкой, Дмитрием Нагишкиным. Ибо его книги содержат в зашифрованном виде массу ценнейшей для адептов тайных учений информации... Как, впрочем, и многие сочинения Фурманова, Фадеева, Демьяна Бедного или Федора Панферова с его легендарными таинственными "Брусками". Эта информация не нужна профанам...и даже может быть опасной для них... но чрезвычайно полезна для посвященных в тайные науки или тех, кто стремится стать таковыми... то есть для таких, как мы... - присутствующие загудели одобрительно. - Итак! Как все вам прекрасно известно, элита большевиков с самого начала занималась различными оккультными практиками, достигая с их помощью, казалось бы, недостижимых целей... Как крохотная, имеющая нулевое влияние в Думе, партия забрала себе всю власть? Как со скудными ресурсами победила мощных противников в Гражданской войне? Как в кратчайшие сроки провела индустриализацию, подняла из руин полуголодную страну и вернула почти все утраченные территории?.. Как, если не благодаря тайным знаниям и мастерству красных магов, астрологов, спиритов и медиумов?! Вот-вот... - Коробкин выдержал паузу, он заметно взбодрился и осмелел, от застенчивости не осталось и следа. В комнате царило молчание, присутствующие подались вперед, уперев локти в колени и вытянув напряженные шеи. - Но, в отличие от германских национал-социалистов, которые старались синтезировать тайные знания Запада и Востока, большевики разделились на множество враждебных друг другу эзотерических фракций, между которых постоянно велась борьба за сферы влияния. В период так называемого культа личности кабинетно-подковерная борьба трансформировалась в кровавую бойню. А затем, после смерти гроссмейстера, она опять перешла в относительно гуманную форму. И, кстати, таковая борьба ведется в Кремле до сих пор!.. О чем можно узнать, если внимательно и разбираясь в тайных кодах анализировать современные советские фильмы, спектакли и книги. Да-да... Некоторые представители советской творческой интеллигенции, причем самой конъюнктурной ее части, являются посвященными адептами высокого ранга... Я перечислю самые могущественные оккультные фракции большевиков: приверженцы западной, масонско-розенкрейцерской традиции, такие, как Дзержинский, например... адепты восточного, китайского, индийского, тибетского эзотеризма, как Глеб Бокий или Яков Блюмкин... иудейские каббалисты, как Свердлов... наследники славянских волхвов, как Калинин... а также объединения сибирских и финно-угорских шаманов... К последним принадлежал, кстати, Ленин..." Одна из дам эмоционально взвизгнула: "А Сталин, Сталин к какой группе принадлежал?!" Коробкин мягко ей улыбнулся: "Это, пожалуй, самая загадочная фигура среди большевиков... С одной стороны, он пытался стравить всех со всеми... А с другой, по некоторым прямым и косвенным признакам, он использовал как западные, так и восточные методы... Возможно, именно поэтому ему удалось одержать победу над универсальным магом Гитлером. Ведь мы же понимаем... - и Коробкин грустно улыбнулся, - что битвы на полях сражений, это лишь отражения тех духовных битв, которые ведут гроссмейстеры тайных наук в тиши своих мрачных кабинетов..." Аудитория испустила вздох восхищения. Коробкин продолжил: "Но оккультизм в политике, это не тема нашей сегодняшней встречи... Наша тема - Дмитрий Нагишкин и его произведения... Расскажу вам немного об этом удивительном человеке. Родился он 1909 году на Дальнем Востоке и там прошла его молодость. С ранних лет он проявил незаурядные творческие способности. А это является одним из признаков, что человек обладает способностями и к тайным наукам. Ведь первыми поэтами, артистами и художниками были шаманы, да и все искусство древних людей имело практическое значение - как форма колдовства... И, отклонюсь немного... если сейчас живопись, театр, кино и литература не воспринимается, как формы магической практики, то это не значит, что они таковыми не являются. Они являются именно таковыми!!! - Коробкин задрал подбородок и поднял вверх указательный палец. - И если мы говорим магия искусства, волшебство искусства, кудесник слова, то это не просто фигуры речи. Даже если автор не считает себя магом... и вообще не верит в магию... он все же таковым является. Ибо общее у магии и художественного творчества одно - воздействие на реальность и, как результат, изменение ее. - Коробкин сделал долгую паузу, во время которой он, гипнотическим взглядом, не мигая, обводил затаивших дыхание слушателей. - Итак!.. В конце 20-х Дмитрий Нагишкин, который уже был знаком с шаманской практикой, по заданию Глеба Бокия стал налаживать контакты с даосами из числа китайцев, проживавших на советском Дальнем Востоке. Примерно в то же время Яков Блюмкин участвовал в экспедиции Рериха, искал Шамбалу... В 30-х, когда казнили Глеба Бокия... и это убийство, конечно, было ритуальным!.. Нагишкину удалось спастись. А все, чему писателю удалось научиться у китайцев, он зашифровал в романе "Сердце Бонивура", законченном в 53-ем году. Рекомендую вам внимательно прочитать эту вещь, чтобы вы были готовы к моим следующим лекциям на эту тему... И в заключение нашей сегодняшней встречи...С 53-его по 57-ой годы Нагишкин проживал в Риге, будучи редактором периодических изданий на русском языке и литературным номенклатурщиком. Разумеется, это было прикрытием для его основной деятельности... В Латвии Нагишкин стал интересоваться западной эзотерикой. Мой приятель, работник Латвийской Государственной библиотеки имени Вилиса Лациса, раздобыл для меня список старинных книг, которые Нагишкин запрашивал в строго засекреченном архиве. О, это очень странный список, уверяю вас! Волосы дыбом встают... В хорошем смысле... Проанализировав детскую повесть Нагишкина "Город золотого петушка", действие которого происходит в Риге, я сделал вывод, что текст содержит в зашифрованном виде информацию о сокровищах тамплиеров. - Одна из женщин восхищенно пискнула. - Да-да... Ливонский орден был ответвлением Тевтонского ордена, а Тевтонский имел тесные контакты с Орденом храмовников. Если можно употребить такие слова, они дружили и сотрудничали. И после разгрома тамплиеров многие из них спаслись в Ливонии. Их следы ведут сюда... Их сокровища, возможно, где-то здесь. - Раздался всеобщий вздох восхищения. - Я уже приступил к расшифровке повести "Город золотого петушка". Любой из вас может попытаться заняться этим на досуге, используя те знания, которые мы получили на собраниях нашего кружка и в процессе личных изысканий, и потом мы сравним наши выводы. И кто знает..." Один из субтильных бородачей подскочил: "Мы найдем сокровища тамплиеров!" Коробкин улыбнулся ему снисходительно: "Но мы же понимаем... главное это не драгоценности, которым, вобщем-то, нет цены... Главное, что некоторое из артефактов можно использовать для эзотерических практик. Они обладают колоссальной магической силой..."
  
  
   Три
  
   Людмила накинула тонкий розовый халат на голое тело и проводила Сашу до прихожей. Прислонилась плечом и бедром к стене, сложила руки на груди. Блеснула золотая цепочка, змеившаяся по ключице. Саша натянул ботинок на правую ногу и стал в растерянности осматриваться кругом. Людмила хмыкнула, нагнулась, пошарила за тумбочкой и протянула Саше левый ботинок: "Ты их скинул, как пришел... Вот... Такой нетерпеливый!.. Может, все-таки переночуешь?"
   "Мне утром на работу".
   "Всем на работу. Позавтракаешь и пойдешь".
   "Мама вернется после двенадцати..."
   "Ах, мама! Ну, тогда, конечно..." - Людмила чмокнула Сашу в щеку, и он сразу запустил ладонь за отворот халата. "Эй!.. - Людмила с нервным смешком отстранилась. - Собрался уходить, так уходи".
   Саша выглянул на пустую вечернюю улицу. Морозный воздух был полон крохотных льдистых искринок, белых и золотых. Ветви деревьев угольно-черными извивающимися линиями прочерчивали беззвездное фиолетовое небо. Луна имела цвет селедочного брюха. Синий иней мерцал на проводах. Дверь, влекомая пружиной, стукнула Сашу по лопаткам. Он натянул капюшон зимней куртки поверх вязаной шапки, сунул руки в карманы и направился вдоль бетонного забора, за которым круглились жестяные крыши ангаров. Жесть поблескивала в свете круглой луны. За ангарами четыре фабричные трубы выпускали вверх прямые ленты серого дыма. Единственный фонарь огромной желтой карамелью сиял над дорожкой между забором и канавой, огороженной кривоватой конструкцией из брусков и реек с повязанными на них красными тряпицами. Саша шагал торопливо. Увидев впереди три темные фигуры, он захотел повернуть назад, но продолжил идти вперед, чуть замедлив шаг. Двое шли впереди, занимая всю ширину дорожки, а третий маячил за их спинами. Когда расстояние сократилось до десятка метров, Саша узнал братцев Картофанцев. Братья двигали только левыми руками, а правые их руки, заведенные слегка назад, были неподвижны, и Саша догадался, что за спинами братья прячут некие предметы. Саша остановился, огляделся кругом, взгляд его задержался на деревянном ограждении. Саша поставил ногу на брусок, служивший основанием, и несколько раз с силой дернул за верхнюю рейку. Каждый раз, когда гвозди немного вытягивались из дерева, раздавался короткий ноющий звук.
   Первым на Сашу ринулся, замахнувшись полутораметровой палкой, старший Картофанец. Саша успел отвести удар в сторону и ткнул Картофанца концом рейки в живот. Палка среднего брата мелькнула с другой стороны и впечаталась Саше в ухо. Шерстяная шапка и капюшон смягчили удар, но все же Саша, ошарашенный, застыл на мгновение. И тогда палочные удары посыпались на него со всех сторон. Он парировал некоторые из них, но большинство пропускал, - в руки, в спину, в голову, в бедра, - и скоро оцепенел от жуткой боли, и тело перестало слушаться его. Из разбитого носа на снег падали частые крупные капли крови. Оба глаза заплыли до щелочек, ушибленная кисть разжалась, рейка отлетела в сторону. Капюшон съехал на затылок, шапка налезла на глаза. Саше захотелось упасть на землю, прижать колени к животу и закрыть голову руками, но все мышцы его тела судорожно напряглись, одеревенели, и он стоял столбом, расставив ноги и скрестив руки на груди, не в состоянии даже шевельнуться.
   Боль утихла в один миг. Саша почувствовал сильный жар во всем теле, и источник этого жара находился у Саши в животе. Там пульсировал и вращался раскаленный золотой шар, испускавший извивающиеся, как змеи, лучи света, которые пронизывали все органы, мышцы и кости, а пробиваясь сквозь кожу, превращались в длинные языки красно-желтого пламени. Это пламя жгло, не опаляя. Страх исчез вместе с болью, мышечный спазм прошел, Саша расслабился и блаженно улыбнулся. И подумал: как же мне сейчас хорошо! ни разу в жизни мне не было так хорошо!
   Старший Картофанец отшвырнул палку и со словами: "Да, падай же ты, наконец!" - подцепил Сашину левую ногу своей правой и подтолкнул плечом. Саша качнулся, взмахнул руками и полетел на дно канава, сокрушив деревянное ограждение.
   Братья Картофанцы дышали часто и глубоко, их щеки раскраснелись, лица покрылись легкой испариной. Старший махнул рукой, и младшие поспешили за ним резвой трусцой, чуть проскальзывая резиновыми подошвами по утоптанному снегу. Достигнув угла забора, перебежали через дорогу и исчезли в черном квадрате подворотни.
   Саша лежал на дне канавы без единой мысли в голове. Он был совершенно спокоен, умиротворен и глядел в небо. Безотрывно следил за красной мигающей точкой, которая медленно, наискосок, перемещалась от одного края канавы к другому. Золотой шар в животе постепенно замедлял вращение и охлаждался, языки пламени укорачивались и слабели. Удерживать веки не было ни сил, ни желания, и Саша закрыл глаза. Начался снегопад, хлопья валили густой пеленой, кровяные брызги на дорожке вскоре исчезли под белым искрящимся покровом. Дно канавы заполнялось снегом, тело Саши скрылось под снегом полностью, лишь торчали наружу тупые носы тяжелых черных ботинок.
  
   **
   Очнулся Саша от холода, разворошил снежный покров над собой, согнул колени, сел на корточки. Его трясло крупной дрожью, он поднялся, стал притоптывать и хлопать по бокам, плечам и бедрам ладонями. Немножко согревшись, стер с лица снежно-кровяную корку, нашарил в снегу шапку, отряхнул ее, напялил до ушей. И, постанывая, выкарабкался из канавы. Правая кисть распухла, левая нога онемела и еле сгибалась, каждое движение отзывалось болью в суставах. Сильно хромая, Саша двигался в сторону дома. Часто останавливался, опирался рукой о дерево, столб или стену. Постепенно тело разогревалось, боль становилась терпимей, движения свободней и быстрее. В том месте живота, где недавно вращался раскаленный золотой шар, Саша ощутил только слабый источник тепла, как будто тлел там крохотный уголек. Саша остановился, закрыл глаза, вспомнил все те чудесные ощущения, что испытал накануне. И с удивлением почувствовал, как уголек заискрил, чуть раскалился, как будто на него подули, и немножко увеличился в размере. Сердце наполнила беспричинная радость. Источник неисчерпаемой энергии ощущался под солнечным сплетением, и сила эта плавными волнами расходились по всему телу. Никогда еще Саша не был так уверен в себе, так душевно силен и бесстрашен. Радость нарастала, и Саше захотелось спеть, станцевать или громко завопить от непривычного ощущения абсолютной свободы. Он приближался к своему дому. Легкое, приятное возбуждение заставляло парня приплясывать, подскакивая то на одной ноге, то на другой. Он неловко кувыркнулся через голову, зажмурился от боли и тут же рассмеялся. Увидев впереди на тротуаре ледяную дорожку, разбежался и проехался по ней. Из-за угла вышел мужчина в лыжном костюме, вытаращил удивленные глаза, разглядев разбитую Сашину переносицу, черные корки засохшей крови в ноздрях и синяки на скулах. Саша улыбнулся прохожему, развел руки широко в сторону, громко пропел "А-а-а-а-а-а-а!.." Прохожий испуганно шарахнулся в сторону, едва не поскользнулся, и поспешил прочь, пару раз нервно оглянувшись.
   Войдя в свой двор, Саша задрал голову. Окна его квартиры были темны. Отперев дверь в квартиру, он не стал разуваться, только взглянул на часы - половина двенадцатого, и тут же вышел обратно в коридор, запер дверь. На общей кухне он налил воду из-под крана в большую эмалированную кружку и жадно осушил ее. В общей ванной он глянул в зеркало на свое заплывшее лицо, быстренько смыл остатки крови и грязи. Осторожно приложил к лицу серое вафельное полотенце, на ткани остались кровавые пятна, и Саша запихнул полотенце за ванную. Отрывной календарь, висевший на гвоздике рядом с зеркалом, сообщал, что сегодня 30 ноября, хотя уже заканчивался декабрь. Саша оторвал листок, разодрал его на мелкие клочки, и налепил бумажки на ссадины. Бумажки тут же пропитались розовой влагой и прилипли накрепко. В общем коридоре Саша подошел к ряду высоких узких шкафов, и отпер висячий замок на одном из них. Верхние полки были уставлены жестяными банками с гвоздями, шурупами, гайками; на средних валялись отвертки, плоскогубцы, клещи, гаечные ключи, пассатижи, дюбели, сверла, мотки проволоки, шайбы изоляционной ленты, куски канифоли, свинцовые и оловянные плашки, латунные краны с фарфоровыми вентилями, старые электрозетки с щупальцами проводов, выжатые наполовину тюбики с клеем. Саша присел на корточки и на самой нижней полке, среди пил, топоров, молотков и монтировок, нашарил сверток из холстины, перевязанный пояском от банного халата. Положил увесистый сверток на пол, поднялся, собрался уже повесить замок, но открыл дверцу снова и разыскал среди инструментов гвоздодер. Спустился во двор, у самой арки шарахнулся в сторону и прижался к стене, когда заметил, что с улицы в подворотню сворачивает легковой автомобиль. Белая копейка-жигули пробила темноту двумя лучами света, резко остановилась посреди двора. Из машины выбралась невысокая стройная женщина в длинном черном пальто и шапке с двумя помпонами на коротких шнурках, раздраженным тоном бросила водителю какую-то резкую фразу и с силой хлопнула дверцей. Саша узнал свою мать по одежде и по фигуре, и прижался к стене плотней. Водитель дал задний ход, объехал занесенную снегом клумбу, лучи света хлестнули по Сашиным глазам, машина глухо рыкнула и умчалась со двора. Ослепленный Саша дождался, когда хлопнет дверь подъезда, а глаза вновь привыкнут к полутьме и, придерживая тяжелый сверток обеими руками под мышкой, вышел на улицу. Кое-где в окнах горел свет. На стенах домов образовалась изморозь, и дома поблескивали, как фанерные театральные декорации, покрытые слоем толченого стекла.
   Саша поднялся по винтовой лестнице черного хода до последней площадки. На пролет ниже горела лампочка, и ее тусклого света едва хватало, чтобы разглядеть чердачную дверь, обитую жестью. Жесть, видимо, решили покрыть синей масляной краской, но почему-то выкрасили только правую половину двери, а по левой лишь беспорядочно помазюкали кистью, оставив на жести причудливо завивающиеся спирали и экспрессивно изломанные линии. Немного краски досталось и ржавому засову с черным висячим замком. Саша опустился на корточки, положил сверток на шершавую поверхность площадки. Развязал узел, размотал холстину; метал звякнул о бетон, гвоздодер и короткая сабля лежали рядом. Саша подушечкой пальца нащупывал зазор между засовом и дверью. Приставил к зазору зубья гвоздодера, надавил; расшатал немножко засов, всунул зубья поглубже. Приладился поудобней, сжал рукоять покрепче и потянул ее, как рычаг, вниз. Гвозди, вылезая из двери, издали громкий противный скрип; засов, повиснув на одном гвозде, стукнулся о дверь, дверь приоткрылась. Саша замер и прислушался: не хрустнет ли на какой-нибудь из площадок замок, не раздадутся ли на лестнице звуки шагов. Осторожно уложил гвоздодер на холстину, достал из карманов и натянул вязаные перчатки, взял саблю правую руку и, пригнув голову, вошел в дверной проем. Чердачный пол покрывал толстый слой мешанины из стружек, керамзитного драже, засохшего голубиного помета и пыльных, свалявшихся перьев. Саша, продвигаясь в темноте наощупь, спотыкался о деревянные балки на полу и один раз стукнулся головой об уложенное под наклоном стропило. Голуби волновались: ворковали и шумели крыльями. Саша выбрался через люк на слегка скошенную односкатную крышу. Под слоем недавно выпавшего, мягкого снега прощупывался плотный снежный наст. Саша, впечатывая в наст внутренние края подошв и ставя стопы ёлочкой, не спеша поднялся до конька крыши, ухватился за него левой рукой и стал двигаться вправо, держа руку с саблей у бедра. На высоте пятого этажа дул сильный ветер, но Сашу согревал горячий уголек в животе, который уже вырос до размеров пятикопеечной монеты. Достигнув края односкатной крыши, Саша спрыгнул на расположенную чуть ниже крышу плоскую, с каменным бортом по периметру. Огляделся: круглая, в серых пятнах луна восседала на одной из печных труб соседнего, через дорогу, дома; вдалеке полосатые заводские трубы дымили клубами, казавшимися молочно-белыми на фоне едва ли не черного неба; высоченный подъемный кран со стрелой, усеянной красными огнями, перемещал плоский груз к возведенной на две трети телебашне, напоминающей формой ракету, на оперении которой, через разные промежутки времени, расцветали желтые астры электросварки. Саша воткнул саблю в снег, стянул куртку, отбросил ее в сторону, снял также шапку и поправил шерстяную перчатку на правой руке. Сжал рукоятку сабли, присел, расставив ноги. Левый кулак завел за спину, прижал его к пояснице. Согнул локоть вооруженной руки, чуть коснулся гардой кончика носа и сразу выбросил руку вперед, и два раза рассек воздух крест-накрест перед собой. В животе ощущался уже не крохотный тлеющий уголек, а золотистый шар размером с теннисный мячик, который не очень быстро, но постепенно ускоряясь, вращался в разных направлениях и приятно хлестал по внутренним органам множеством тонких серповидных лучиков. Серебристый в лунном свете сабельный клинок мелькал со свистом в воздухе, рисуя петли, круги и восьмерки. Ноги вытаптывали на снежном покрове округлую площадку. Теннисный мячик вырос в пушечное ядро, раскаленное почти до белизны, и длинные, как удочки, красно-желтые лучи, изгибаясь, с огромной скоростью прорезывали черноту ночи, а Саша стоял внутри бушующего пламени и сам был источником этого огня. Пот обильно, как в банном пекле, покрывал лицо и смешивался со слезами. Слезы текли по скулам, щекам и подбородку, и были это слезы счастья
  
  
   КОНЕЦ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"