Отгуляв на свадьбе своей лучшей подруги Эллы Осадчей, Лида Малышева с головой окунулась в учебу. Правда, сделала она это не потому, что жаждала достичь каких-либо высот на научном поприще (да и каких высот можно достичь в жалком провинциальном институте, тем более специализирующегося в такой прозаической области человеческих отношений, как торговля...). И не для того, чтобы, поразив своими знаниями сокурсников и преподавателей, возвыситься и стать заметной личностью в торговом институте. О, нет! Тем более, что, помимо своего желания, Лида все равно стала заметной личностью благодаря своей неординарной нежной красоте, что, впрочем, только угнетало девушку. Проявленное к ней повышенное внимание заставляло Лиду с особой остротой чувствовать, как она бедно, нелепо, немодно одета, и ужасно страдать из-за этого.
Народная мудрость, желая возвысить истинные человеческие ценности, провозгласила: "Встречают по одежке, а провожают - по уму". Несомненно, все происходит именно так: провожают по уму. Но ведь, так же бесспорно, что встречают-то по одежке! Увы.
Итак, Лида Малышева с головой окунулась в учебу просто потому, что больше ей нечем было заняться, вернее, некуда приткнуться. К сожалению, в своей студенческой группе Лида не смогла завести себе новых друзей.
Иногородние студентки жили в общежитии и держались особняком. Несколько девушек были из одной школы и предпочитали не пускать "чужаков" в свой клан. Остальные девчонки просто не нравились Лиде по ряду причин и, естественно, дружить с ними не хотелось.
Парней, хоть мало-мальски заслуживающих внимания, как мы выяснили еще в первый день занятий - не было. Таким образом, неожиданно для самой себя, Лида Малышева оказалась в изоляции.
Дома ее ждала тоска зеленая: мама Лида, Галина Петровна, все более погружалась в пучину накопительства, и присутствие дочери в доме лишь раздражало родительницу, так как Лида представлялась ей неисчерпаемым источником растрат. То, видите ли, ей мало света в комнате от люстры, и она еще включит настольную лампу! То просит деньги на студенческий проездной билет или порвавшиеся колготки! То включит вечером телевизор, да еще усядется в кресло перед ним, а если обивка потрется или, не дай Бог, лампа в телевизоре перегорит?! Платить то за ремонт придется Галине Петровне. А ведь для нее это ужасно болезненная процедура - трата накопленных денег, которые ей придется отрывать от сердца с кровью и страданиями. Галина Петровна свое раздражение не скрывала, и при первом же удобном и, даже, совсем неудобном случае, со смаком выплескивала его на дочь.
Да, жизнь у Лиды складывалась совсем не безоблачно и, порой, подкатывала такая тоска от безысходности и безнадежности, что впору было "головой в омут". Но щедро одаренная от природы жизнелюбием, Лидочка, стиснув зубы, продолжала добросовестно учиться и молча проглатывать несправедливые нападки матери, пытаясь смотреть даже с некоторой долей юмора - благо, это чувство было ей присуще.
Что, как не юмор, позволяет нам выжить и не потерять свое лицо в тяжелых, часто унизительных и безнадежных ситуациях.
Таким образом, Лида Малышева тоскливо пребывала в "CIRCULUS VITIOSUS" - "порочном круге" одиночества, ненужности и безысходности, когда ей позвонил новый знакомый - береговой матрос Виктор Сидорчук и пригласил на свидание. И нет ничего удивительного в том, что Лида согласилась придти в назначенное место, хотя ведь при первом знакомстве Виктор ей ой как не понравился. Но как ей было поступить, если ужасно хотелось вырваться из постылого дома и хотя бы некоторое время не слышать стенаний матери по поводу непомерных трат и нехватки денег.
Итак, Лида Малышева и Виктор Сидорчук начали встречаться. Вскоре Лида уже знала, что Виктор жил с родителями и младшей сестрой в крошечной квартирке портовской пятиэтажки постройки шестидесятых годов. Отец его, впрочем, ходил в "загранку", но, видимо, не особо старался тратиться на семью. Впрочем, они имели автомобиль "Жигули" и цветной телевизор, о чем Виктор с гордостью и незамедлительно сообщил Лиде в первый же вечер, желая произвести на девушку должное впечатление. Также. В первый вечер Виктор радостно сообщил Лиде, что, когда его мама услышала о том, что Виктор идет на свидание с дочкой Галины Петровны Малышевой - главбуха процветающего рыбколхоза (в городе Керчи, как в самой что ни на есть обычной деревне все знали всех о все обо всех), то она поздравила сына с удачным выбором, сказав, что у Малышевых "денег куры не клюют".
У Лиды от таких откровений душа вывернулась наизнанку, и девушку чуть не стошнило прямо на сияющего берегового матроса. Первым побуждением Лиды было убежать домой без оглядки, но она сдержалась, только горько усмехнулась про себя: "Знал бы ты, алчущий чужого богатства, как Галина Петровна убивается над каждой ржавой копейкой!". И, представив, какое жуткое разочарование ожидает любого охотника, жаждущего добраться до денег Галины Малышевой, ужасно развеселилась и расхохоталась, приведя Сидорчука в растерянность.
С той секунды Лида поняла, что ничего серьезного у нее с береговым матросом не получится, так как люди с меркантильным, мелочно-расчетливым характером были ей омерзительны. Хватит с нее собственной мамаши!
Но, трезво оценив обстоятельства, в которых она пребывала - ведь ей не с кем было даже в кино сходить, пересилила себя, решив, что отталкивать сейчас от себя какого-никакого, но приятеля, было бы глупо и недальновидно. Впрочем, Лиде в первый день знакомства пришлось пережить еще один неприятный момент, когда Виктор Сидорчук, оценив ее более чем скромное платьице, бестактно возмутился: "А почему ты не в джинсах?!"
О, джинсы, джинсы!.. Жаль, что я не поэт (а, может, и хорошо, что не поэт), иначе я бы написала оду: "Джинсы 70-х". О, джинсы, Вы были гораздо большим, чем просто одежда. Вы были визитной карточкой, опознавательным знаком для окружающих, гласившим: перед вами современная раскрепощенная девушка, принадлежащая к "элите", "сливкам" общества, а не какой-то там отсталый, закомплексованный "синий чулок"! Джинсы возвышали своего владельца над остальными, обделенными судьбой и не имеющими "джинсового богатства". Носящие джинсы автоматически объединялись в высшую касту, образуя собой привилегированное сословие, ревниво оберегающее свою исключительность.
Впрочем, попасть в данные "сливки" общества было совсем несложно - требовалось лишь купить и одеть это "чудо семидесятых". Правда, тут начинались некоторые трудности. Нет-нет, джинсов на "черном рынке" было предостаточно - постарались моряки-"загранщики". Но цена... Цена кусалась. Приличные джинсы стоили двести - двести пятьдесят рублей. Если учесть, что валютный курс в то время, в одностороннем порядке установленный советским государством, составлял шестьдесят копеек за один американский доллар, стоимость вожделенного "прикида" была довольно внушительной.
С другой стороны, учитывая, что средняя зарплата инженерно-технического работника составляла около ста пятидесяти рублей, ну а гегемона-пролетариата и того более - около трехсот рублей, джинсы были вполне досягаемы для подавляющего большинства населения. Ведь приобретенные джинсы носили годами! К тому же, обычно, в советской семье работало не менее двух человек, так как тяжелый и очень важный труд домохозяйки был перечеркнут унизительным клеймом "иждивенка", что, как Вы понимаете, вовсе не поощряло женщину сидеть дома и заниматься детьми, а просто-таки выталкивало на производство.
Но... Здесь возникали новые препятствия, так как практически все советские семьи имели глубоко почитаемую, хранящуюся в заветной шкатулочке, сберегательную книжку. Не иметь ее было дурным тоном. Копили деньги все: бабушки в деревнях - "на похороны"; интеллигенция - "на кооперативные квартиры"; рабочий класс - на автомобили "Жигули" или (О!) "Волга".
Правда, положить деньги на хранение, да еще под процент, психологически гораздо легче, чем снять их оттуда и потратить. Даже на ту же необходимую кооперативную квартиру или желанный автомобиль.
Видимо, успешно вдолбленный в советские головы символ еще не достигнутого "светлого будущего" подсознательно ассоциировался таким же образом и на бытовом уровне.
Мол, счастье и достаток возможны лишь в далеком будущем, которое, конечно же, наступит, но не сейчас. А в настоящее время вкушать радости неприемлемо для советского человека. Тем более, что, в отличие от Советского Союза, как без устали вещала официальная пропаганда, во всем капиталистическом мире царят голод и обнищание народных масс, нарушение прав человека и геноцид.
Так что, в большинстве своем, вклады в сберегательных книжках имели устойчивую тенденцию к росту, а вот траты в большинстве советских семей сводились к минимуму. Поэтому, вожделенные джинсы оставались недосягаемы для большинства и являлись непотопляемым символом "элитности" и "кастовости".
Итак, Лиде Малышевой предстоял выбор: либо сразу "отшить" назойливого ухажера из-за того, что проявленные им свойства характера были ей особенно неприятны, либо, проглотив неприязнь и обиду, продолжать с ним встречаться. Лида, скрипя сердцем, выбрала второе. Видит Бог - она нуждалась в этом парне!
Сам Виктор Сидорчук работал сменным матросом на стоящей на приколе недалеко от причалов Морского торгового порта барже - плавучей бензозаправке для кораблей, буксиров и катеров. Отработав сутки, береговой матрос трое суток отдыхал, из чего следует, что свободного времени у него было предостаточно. Чего нельзя сказать о Лиде Малышевой, загруженной "под завязку" в своем торговом институте всевозможными семинарами, коллоквиумами, курсовыми работами и конспектированием сочинений классиков марксизма-ленинизма, что, впрочем, ничуть не смущало Виктора Сидорчука.
Выспавшись после ночной смены, вольный казак, то есть моряк, начинал накручивать диск телефонного аппарата, вызывая Лиду из дома на свидание. Причем, чем больше Лида ссылалась на занятость, тем более настойчивым становился Сидорчук. Он не успокаивался до тех пор, пока Лида, отбросив все дела, не соглашалась придти на свидание.
Справедливости ради следует сказать, что с Сидорчуком Лиде было интересно: у него дома, как оказалось, была неплохая (по тем временам беспрецедентного книжного дефицита) библиотека, которую Виктор проштудировал фактически от корки до корки. И теперь, прогуливаясь с Лидой по керченским улочкам, очень красочно и увлекательно пересказывал ей прочитанные произведения. Это были романы Герберта Уэллса "Война миров" и "Машина времени", увлекательные произведения Уилки Коллинза "Лунный камень" и "Женщина в белом" и, даже, бессмертные похождения блистательной Анжелики, описанные Анной и Сержем Голон.
Лида была благодарной слушательницей. Она сама безумно любила читать, но... Перечитав всю школьную библиотеку, а после - весь скучный и скудный ассортимент городской библиотеки, была вынуждена на этом и остановиться.
Во всех книжных магазинах города-героя Керчи в изобилии были представлены труды К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина в шикарных кожаных переплетах с золотым теснением, и в простых картонных, и в дешевых бумажных переплетах, на все вкусы и на все карманы - только бери! Очень редко в продаже мелькали произведения художественной литературы, в основном - М, Горький, В. Маяковский, Н. А. Некрасов и, представьте себе - на украинском языке! И это в городе, где и в школе, и дома, и на улице, и на производстве - все разговаривали на русском.
Конечно, в общеобразовательных школах дети в обязательном порядке изучали "украйинську мову" и "украйинську литэратуру", в основном "выезжая" на уроках на родственной близости русского и украинского языков и коверкая русские слова на украинский манер. Но читать на украинском В. Маяковского или Н. А. Некрасова - нет уж, увольте!
Правда, в последнее время в продаже появились "затмившие" все написанное до этого произведения Л. И. Брежнева "Малая земля" и "Возрождение", во всяком случае так вещала официальная пропаганда. Но сколько бы она не вещала, ценности это вышеназванным "шедеврам" не прибавило, и они сразу же пополнили собой пылящиеся залежи марксистско-ленинской и пропагандистской литературы.
Таким образом, вечерние прогулки Лиды Малышевой с береговым матросом являлись для оно некоторой отдушиной в ее безрадостной жизни. Жаль только, что эти прогулки не оставались только "вечерними", так как Виктор Сидорчук, как боевой конь, каждое утро встречал Лиду на автобусной остановке и, невзирая на ее возражения, трясся в автобусе через весь город к торговому институту, молча провожая Лиду до его дверей.
Часто (гораздо чаще, чем хотелось) после занятий, выходя из здания института, Лида наталкивалась на ждущего ее Виктора с подобострастно-нагловатой улыбочкой на тонких губах, после чего следовали те же молчаливые проводы до дверей подъезда Лидиного дома.
Особое удовольствие Сидорчуку доставляла удавшаяся попытка слегка напугать Лиду, выйдя из укромного места, где он ее поджидал, когда она вроде бы убеждалась в его отсутствии. Все это напоминало какую-то странную охоту, где Лида, несомненно, была дичью.
Девушку угнетало столь навязчивое ухаживание, тем более, что Лида стала замечать за собой появившиеся неуверенность и тревогу. Она поймала себя на том, что начинает оглядываться, выйдя из дома, института или магазина, ожидая, что вот-вот из-за кустиков или пивного ларька выйдет Виктор Сидорчук и по-хозяйски возьмет ее под руку. И, даже, если он не подходил к ней, Лида до самых дверей своей квартиры не была уверена, что Сидорчук не идет где-нибудь позади нее и не смотрит ей в спину.
Было похоже на то, что ухаживание быстрыми темпами перерастало в преследование. Но даже в такой ситуации Лида Малышева не могла дать "от ворот поворот" навязчивому ухажеру, так как ее смертельно пугала перспектива проводить вечера и выходные дни дома, с вечно ворчащей матерью и телевизором, демонстрирующим одну программу, состоящую из унылых и скучных передач, беззастенчиво восхваляющих прелести социалистического бытия и гневно порицающих "загнивающий и разлагающийся" капиталистический мир.
И Лида продолжала встречаться с Виктором, упорно вызывающим ее на свидания каждый божий день, за исключение тех редких вечеров, когда он сам был на дежурстве, а "затурканная" Лида могла перевести дух и заняться неотложными делами.
В один из таких "отдохновенных" ноябрьских вечеров к Лиде в гости пришла Элла Осадчая.