В конце февраля 1980 года выпал столь неожиданный, хотя и весьма желанный снежок и, даже, закрепился на несколько дней благодаря небольшому морозцу. По всей видимости, Зима спохватилась, что ее уже вовсю теснят (ведь на носу, как-никак, Март-месяц), а она, вообще-то еще и не начиналась! И раздосадованная Зимушка приняла срочные контр-меры.
Покрытый белоснежным покрывалом, будто невеста фатой, дважды приморский город (омываемый двумя морями) выглядел тихим, спокойным, умиротворенным. Это спокойствие легкой шалью окутало и Марьяну Гмырю, спешащую на ночное дежурство в круглосуточно открытый буфет "Морянка" на территории морского торгового порта.
Пробегая по вечерней улице, ведущей от железнодорожного вокзала к незамерзающему и, как следствие, незасыпающему круглый год порту, Марьяна любовалась темно-зелеными туями и кипарисами, а также изредка встречающимися голубоватыми финиковыми пальмами, укрытыми искрящимся при свете редких фонарей, пушистым, будто бы из белого козьего пуха, снеговым платком.
Впервые за последнее время Марьяна почувствовала душевный подъем. Настроение ее стало почти что веселым. Семейные неурядицы, постоянно глодавшие измученную душу, померкли, будто бы их тоже припорошило белым снежком, продолжавшим сыпаться с небес и превратившим довольно неприглядный в зимнее время, обычно улитый дождями и просоленный суровыми морскими ветрами крымский городишко в волшебную страну Снежной Королевы.
Поглядев под очередным фонарем на наручные часы, Марьяна ускорила шаг. Ей очень хотелось застать свою школьную подружку Эллу Осадчую, которая работала в том же буфете в дневную смену и, судя по времени, уже собиралась домой.
Проучившись пять месяцев на полугодичных курсах продавцов продовольственных товаров, в завершающем обучение феврале, будущие продавцы были направлены на практику в местные продовольственные магазины и кафе. Элла Осадчая, Марьяна Гмыря и еще две девушки с их курса были направлены буфетчицами в кафе "Морянка", где старательно практиковались под неусыпным взором старшей буфетчицы Людмилы Анатольевны, а проще - Люси. Элла Осадчая работала только в дневную смену, так как находилась уже на пятом месяце беременности, и ее маленький округлый животик упрямо выпирал из-под вязаной кофточки, заявляя всему миру свои права.
Добежав до портовского кафе, Марьяна вошла через служебный вход и приостановилась у приоткрытой двери, ведущей в помещение буфета, чтобы отряхнуть с одежды засыпавший ее мелкий солоноватый снежок. С удовлетворением Марьяна услышала голос своей подруги Эллы, но тут же насторожилась: говорили о ней, Марьяне.
Элла говорила громко и возмущенно:
"А я тебе еще раз повторяю - не смей ломать Марьянке жизнь, ей и так не сладко!"
Второй голос звучал как-то нехотя, с ленцой, равнодушно:
"Да отстань ты от меня... И вообще, не твое это дело".
Марьяна узнала свою соученицу Таню Андрейченко и, ко всему прочему, соседку по поселку Капкан, где Марьяна уже более полугода проживала в доме своего мужа.
Элла продолжала, с трудом сдерживая гнев:
"Если ты не прекратишь шастать к Марьянкиному мужу, я тебе такое устрою, такое..."
Голос Эллы прервался, будто ей не хватило воздуха.
"Да заткнись ты!" - опять Андрейченко, но уже с раздражением: "Лучше про пузо свое подумай, "пирожок с начинкой"!".
У двери раздались быстрые шаги и, не успев отпрыгнуть в сторону, Марьяна нос к носу столкнулась с разгневанной Татьяной. На щеках Андрейченко выступили бурые пятна, губы дрожали, но черные глаза с вызовом и явно читаемым превосходством нагло смотрели прямо в растерянные глаза Марьяны. Пренебрежительно передернув плечом, Таня бойко простучала каблучками к выходу и мгновенно скрылась за снежной пеленой, будто на метле улетела. Входная дверь с грохотом захлопнулась.
Марьяна на ватных ногах вошла в помещение буфета. Элла, бледная, с твердо сжатыми губами, стояла возле прилавка, держа руку на животе. Увидев Марьяну, она как-то судорожно вздохнула и отвела глаза.
"Что здесь происходит?" - тихо спросила Марьяна.
"Да так, ничего, ерунда, одним словом", - скороговоркой произнесла Элла, все еще глядя в сторону: "С Танькой Андреихой поцапалась - не хочет за собой прилавок протирать, да и стаканы мутные..."
"А-а...", - протянула Марьяна и, поняв, что из Эллы уже больше ничего не вытянешь, поплелась в раздевалку. Там , возле персональных шкафчиков для одежды, у приоткрытой форточки, курила симферопольские сигареты с фильтром "Золотой пляж" крупная, рыхлого телосложения буфетчица-наставница Люся, с наслаждением вдыхая сладковатый дым и оставляя на сигарете ярко-морковный след от помады, густым слоем покрывающей ее довольно тонкие губы.
"Что там за стычка была?" - спросила наставницу Марьяна, расстегивая дубленку.
"О", - оживилась Люся, по-мужски затушив окурок о подошву и щелчком выкинув его в форточку.
"Тут такая трагедия - "м-м", - промычала буфетчица, качая головой, видимо, чтобы придать драматизм своему повествованию, и тут же резко придвинулась к Марьяне, плюхнувшись рядом на скамейку. Глазки ее горели.
"Тут такое дело", - азартно зашептала она Марьяне в ухо: "У нас тут одна бабёнка работает, жена Танькиного соседа. Так вот когда его супруга - в ночь, сам супруг - к Таньке в постель!".
"Вот ужас-то!" - весело добавила Люся и тут же встрепенулась: "Тебе чего - с сердцем плохо? Ты чё посинела-то так?!"
"Эй, девки, кто там!" - завопила наставница, вскочив с лавки неожиданно резво для своей комплекции: "Скорую" вызовите!"
В дверях появилась перепуганная Элла и, сразу оценив ситуацию, ахнула:
"Разболтала, значит, баржа дырявая!"
Люся поняла не сразу, а, поняв, с изумлением поглядела на оцепеневшую Марьяну:
"Так это ты и есть жена?"
И тут же с недоверием покачала головой в кружевной наколке на блеклых завитых волосах.
"Так ведь гулящий муж-то, говорят красавец - еще поискать какой!" - пробормотала она себе под нос, с недоумением охватывая взглядом скрючившуюся на скамеечке Марьяну. Та вдруг встрепенулась и, слетев с лавки, понеслась прочь из раздевалки, на ходу застегивая дубленку.
"Ты куда?" - попыталась задержать ее Элла: "Ночь на дворе!"
"Еще на последнюю электричку успею!" - крикнула ей на бегу Марьяна. Элла ухватила подружку за вышитую полу дубленки, но та вырвалась и понеслась ко входной двери. И лишь по цементному полу раздевалки поскакала вырванная "с мясом" лакированная деревянная пуговица. Элла, растерянно проводив взглядом прыгающую пуговицу, опомнилась и кинулась следом за Марьяной:
"Стой!"
Придерживая рукой предательски бултыхающийся животик, Элла еще некоторое время пыталась бежать по заснеженной улице за уже исчезнувшей из поля зрения подружкой, но, поскользнувшись на затянутой льдом лужице и с трудом сохранив равновесие, в испуге остановилась. Испугалась не за себя. Испугалась за ребенка.
Она еще некоторое время стояла, не обращая внимания на сыпавшийся на непокрытую голову снег, тревожно всматриваясь в теряющуюся в снежных сумерках дорогу. Но тут подоспела перепуганная Люся, укрыла ее замерзшие плечи своим пуховым платком и почти насильно увела Эллу обратно в кафе.
Запыхавшаяся Марьяна, поскальзываясь на своих высоченных каблуках, на одном дыхании проскочила через здание железнодорожного вокзала и выбежала на заснеженный перрон. Увидев стоящую на первом пути вожделенную пригородную электричку "Керчь - Капкан", кинулась к ближайшему вагону, но тут же в растерянности остановилась: поезд тронулся. Двери вагонов были наглухо закрыты, в тускло освещенных окнах не было и признаков жизни. Казалось, что с железнодорожного вокзала станции "Керчь" неторопливо отправляется в свой таинственный путь поезд-призрак.
Марьяна в отчаянии металась вдоль перрона, натыкаясь взглядом лишь на равнодушные в своей слепоте, наглухо задраенные окна вагонов.
Боже мой, как же ей было необходимо попасть на эту мерно постукивающую на рельсах, медленно, но упорно набирающую скорость, такую близкую, но уже недосягаемо далекую электричку! Электричку, казалось, выстукивающую по слогам речитатив:
СКО - РЕЙ! ДО - МОЙ!
СКО - РЕЙ! ДО - МОЙ!
Молодая женщина в отчаянии заломила руки, но, тут же, гневно топнула ногой и упрямо закусила губу - нет, она не собиралась сдаваться! Просто не могла... Она обязана была что-то сделать!
И тут Марьяна почувствовала, как у нее за спиной выросли сильные крылья, и уходящий поезд показался легкой добычей. Ей оставалось лишь оттолкнуться от края перрона и зацепиться за длинную деревянную ручку наглухо закрытой двери движущегося вагона. При этом она могла бы легко, подталкиваемая в спину необъяснимой силой, встать на подобие ступеньки прямо над постукивающими стальными колесами. И так, вися над пропастью, добраться до желанного дома.
И Марьяна прыгнула. Она чувствовала, что на крыльях любви домчится до своего, оклеветанного злыми людьми, возлюбленного в мгновение ока. Как горлица, как чайка. Как чайка...
Деревянная ручка оказалась скользкой, будто отполированной, покрытой тонким слоем льда. Вцепившиеся в нее страждущие женские руки неподвластно заскользили вниз. И, тяжело ударившись неуклюжим в зимней одежде телом о покрытую инеем, скользкую, глухую металлическую дверь вагона, Марьяна рухнула вниз, в узкую щель между движущимся поездом и перроном.
Мелькнули перед удивленными глазами так и не покоренная ступенька, и неправдоподобно большие, неестественно медленно вращающиеся, железные скелетообразные колеса, неуклонно катившие по рельсам - как в жутком нереальном ночном кошмаре.
И, находясь в кошмарном сне, будто со стороны, Марьяна увидела, как эти неспешные бесстрастные колеса одним махом отсекли ей ноги ниже колен. От страшной, полоснувшей адовым огнем жгучей боли, Марьяна проснулась, вскрикнула и дернулась всем телом, подавшись вперед обрубленными ногами. И те же неспешные бесстрастные колеса уже последнего вагона отсекли страдалице ноги выше колен.
Поезд, погромыхивая на стыках, укатил в ночную темень, а Марьяна страшно закричала. В горячке она все же услыхала, как на ее крик отозвался собачий лай в соседствующем с вокзалом домишке, как засуетились и запричитали откуда-то взявшиеся на перроне люди, как завыла сирена "Скорой помощи".
И тут ночная тьма обрушилась на ее сознание, дав маленькую передышку опаленной душе.