"HOMO SUM, HUMANI NIHIL A ME ALIENUM PUTO", лат. -
Я человек, ничто человеческое мне не чуждо.
Публий Теренций Афр
"Да вы все еще не спите, детки", - ужаснулась Анна Трофимовна, одной рукой разматывая сырой с прилипшими льдинками шарф, другой пытаясь оттолкнуть Эллу, старающуюся повиснуть у нее на шее, невзирая на мокрую холодную шубу.
"Да дай же раздеться!" - наконец рассердилась Анна Трофимовна и легонько оттолкнула дочь от себя, из-за чего та пролетела полкомнаты иврезалась в стоявших кучкой подружек, чуть не уронив всех на многострадальную вьетнамскую циновку.
Анна Трофимовна была женщина видная, в полной силе. Ну не такая сильная, как кузнец Вакула, например, но редкий мужчина устоял бы против нее в рукопашной. Особенно, если учесть, что среднестатистический советский мужчина, благодаря своеобразной 70-летней эволюции в одной, отдельно взятой стране, представлял собой особь, сильно ослабленную чрезмерным употреблением низкокачественного алкоголя.
Впрочем, пресловутое "чрезмерное употребление" объяснялось с научной точки зрения менталитетом русского человека, Мол, от Природы мы такие пьяницы, от нее - Матушки. И рады бы остановиться, но никак нельзя. Сама Природа Мать подталкивает и шепчет при этом, голубушка:
"Возьми где хочешь, но выпей!"
Вот такая у нас, русских, горькая судьба, а все он - проклятый менталитет.
Эх!..
"Тетя Аня", - зазвенел голосок Лиды: "А как же вы на лифте доехали? Он же отключен был..."
"А черт его знает", - пожала Анна Трофимовна могучими плечами, с трудом с помощью Эллы стаскивая промокшие сапоги с отекших ног. Наконец-то разоблачившись, в стареньком вязаном платье и войлочных тапочках, она прошлепала в комнату, где с наслаждением уселась в протяжно скрипнувшее кресло поближе к горячей батарее.
"Захожу я в подъезд - темень, хоть глаз выколи", - продолжила она свое повествование, для наглядности даже прикрыв глаз рукой: "Вдруг смотрю - красный огонек горит. Я аж чуточку испугалась, а потом пригляделась - да это ж глазок от лифта светится. И тут вдруг дверцы открываются, а там..."
Анна Трофимовна сделала эффектную паузу, в которую тут же встряла Марьянка:
"Дед Мороз с подарками?!"
На что тут же получила пинок от Лидиной коленки по известному месту. И поделом - не передразнивай взрослых!
Анна Трофимовна насмешки не заметила:
"Ну что ты, деточка, просто кабинка лифта, чистенькая и аж светится, и на табло циферка "9" горит. Я и нажимать не стала - села и поехала".
"Как же это?" - удивилась Лида, добросовестно изучившая законы физики, в пределах школьной программы, конечно: "Ведь в доме обесточка была?"
"Не знаю, детка", - тяжело, со вздохом, поднялась Анна Трофимовна с кресла (причем вздохнули оба - (и Анна Трофимовна, и кресло): "Видно, монтеры первым лифт подключили".
"Не монтеры, а электрики", - тихо поправила мать Элла, несколько стесняясь своей матери из-за ее необразованности.
Но та, занятая своими мыслями, уже взбивала в спальне подушки на Эллиной кровати.
"Ну-ка, куколки, раздеваться - и в постель", - скомандовала она: "А то аж посерели с лица, гадальщицы. Я вот вам еще на диване в комнате постелю".
Когда Анна Трофимовна разогнула над застеленным диваном натруженную спину, она с удивлением обнаружила, что все три девочки уже забились под пуховое одеяло на Эллину кровать, и прижавшись друг к другу, спали мертвецким сном.
"Ну и ну!" - всплеснула руками Анна Трофимовна: "Вот это натрудились - нагадались, аж попадали без сил!"
"Даже не рассказали, что видели-то", - посетовала она, обращаясь к своему отражению в зеркале трюмо, на что то ей в ответ сочувственно улыбнулось.
Анна Трофимовна опять грузно уселась в закряхтевшее кресло, сложила на животе натруженные, мозолистые, в трещинках и мокнущих язвочках руки, искалеченные в холодной солоноватой воде самого тяжелого, но и самого высокооплачиваемого ( хотя кто и когда подсчитал стоимость утраченного здоровья?) разделочного цеха орденоносного рыбзавода.
В "разделке" люди работали в бесформенных резиновых сапогах и уродливых прорезиненных фартуках, стоя по 8 часов по щиколотку в холодной воде, ловко орудуя длинными, остро наточенными ножами.
По технике безопасности полагалось работать в резиновых перчатках, но они были до безобразия неудобные: грубые, негнущиеся, сковывающие движения. Ну как тут выполнить норму, не говоря уже о взятых соц. обязательствах?..
Поэтому работницы (мужчины в "разделку" не шли категорически, занимая, по возможности руководящие посты - поближе к теплым кабинетам, подальше от сырых, мрачных, пропахнувших рыбой цехов), трудились без перчаток, стараясь заработать побольше денег для своих семей и пренебрегая собственным здоровьем.
Поэтому ревматизм, полиартрит и недостаточность митрального клапана "косили" работниц "разделки" ускоренными темпами. Отлежав очередной раз в кардиологическом отделении городской больницы, и проклиная убийственную работу, в большинстве своем работницы вновь возвращались в ставший родным разделочный цех, почесывая исколотые антибиотиками мягкие места и зубоскаля на всегда актуальную в советской России, уже ставшую хрестоматийной тему эксплуатации женского труда:
"Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик..."
Манила сравнительно высокая зарплата, время от времени перепадающие премии, дополнительные дни к отпуску и более ранний уход на пенсию.
Эх, дешева баба на Руси...
Анна Трофимовна тяжело вздохнула. Потом поглядела в дверной проем на черную, рыжую и золотистую головки, уткнувшиеся в подушку, и тепло улыбнувшись, подумала про себя:
"Небось, нагадали себе красавцев-женихов да богатую счастливую жизнь... Ну и дай то Бог!"
Незаметно для самой себя Анна Трофимовна перенеслась в те далекие годы, когда по всей, в недавнем прошлом вполне благополучной и зажиточной стране, взрывали церкви и уничтожали монастыри вместе с их обитателями. А, также, осуществляли помпезные стройки социализма, возводя их фактически на костях сгоняемых туда полуграмотных крестьян из разоренных деревень, и люмпен - пролетариев.
Родители Анны Трофимовны в голодном 33-м году бежали из кубанской станицы Тамань в город Керчь от раскулачивания (в то время взялись уж и за крепких середняков). После всю жизнь скитались по чужим углам, надрываясь на тяжелой малоквалифицированной работе и мечтая о лучшей доле для своей единственной дочурки Анюты, которая родилась уже в Керчи в 1938 году.
Надорвав здоровье на строительстве советского гиганта (по тем временам) - металлургического завода имени Войкова, отец Анюты умер, не дожив до Великой Отечественной войны 22 дня.
Мать Ани, пережившая с маленькой дочкой на руках фашистскую оккупацию, голод и разруху, после войны, не жалея себя, восстанавливала разрушенный немцами все тот же металлургический комбинат имени Войкова, отдавая почти весь свой паек подрастающей дочери. Посчитав, что она уже достаточно настрадалась в этой жизни, она тихо скончалась, едва Анюте исполнилось 16 лет.
Оставшись одна, девушка по комсомольскому призыву пошла работать в разделочный цех рыбзавода, тем более, что там давали койку в бараке, и надежды на лучшую жизнь пришлось возложить на удачное замужество.
На рыбзаводе Анюта успешно проработала около пяти лет, став ударницей коммунистического труда, когда, наконец-то, подвернулся подходящий жених - Валентин Осадчий, отслуживший в стройбате положенные два года и, в настоящее время, оформлявшийся матросом на советское торговое судно "XX съезд КПСС", ходившее в загранплавание.
В то время, при советской власти, плавание в "загранку" служило пропуском в гораздо более зажиточную и комфортабельную жизнь, чем у остальных советских рабочих и служащих. Солидная зарплата моряков, часть которой выплачивалась в валюте, в целом безобидные аферы по обмену "контрабандой" между социалистическим и капиталистическим берегами (по схеме: икра, водка, матрешки - туда; импортные одежда и обувь, аппаратура - сюда); возможность перепродать в измученном дефицитом городе заграничные диковинки (сигареты, жевательную резинку, журналы фривольного содержания) с большим "наваром" и, наконец, допуск в местный валютный "бонный" магазин - все это поднимало семьи "загранщиков" на более высокую ступень социальной лестницы.
Моряки - загранщики имели реальную возможность построить кооперативную квартиру. В последующем - приобрести верх роскоши советского времени - автомобиль "Жигули" и, даже, привести своей жене заморское норковое манто. Если, конечно, она, то есть жена, этого заслуживала своим безупречным поведением во время долгого (6 - 8 месяцев) отсутствия мужа.
А вот именно безупречное поведение жен "загранщиков" и было для оных самым тяжелым и почти что невыполнимым испытанием. Ну вот представьте себе молодую, обеспеченную, да если, на беду, еще и симпатичную, фактически одинокую женщину, ко всему прочему обернутую в норковое манто!
Гормоны играют, кровь бурлит, бриллианты в ушах зазывно посверкивают... А муж - где то там: на просторе, в синем море. Не зря же в народе говорят:
"Моряк - не муж, актриса - не жена"
Ну как тут не пуститься во все тяжкие... Годы молодые, они ведь - как вода сквозь пальцы: проморгаешь - и нет их. А когда драгоценный муж - добытчик, наконец-то, выйдет на пенсию и обоснуется на берегу, супругам будет уже за пятьдесят. И, как Вы думаете, взыграют ли гормоны так же, как в двадцать пять? Ну то то же...
Не удивительно, что чудесная песня:
"Я пью до дна,
За тех, кто в море,
За тех, кого любит волна,
За тех, кому повезет..."
Молодой вокально-инструментальной группы "Машина времени", сразу полюбившаяся всем советским слушателям, в Керчи была мгновенно переведена на местный диалект:
"Я пью до дна,
Когда муж в море,
И пусть его смоет волна,
Я с тем, кому повезло..."
Вот Вам и ответ на извечный вопрос:
"Является ли богатство необходимой и достаточной предпосылкой для счастья?"
Является, несомненно, но только желательной, а совсем - не необходимой. Ну и уж, конечно, не достаточной.
Однако пора вернуться к нашей героине, пока она окончательно не заснула в своем ворчливом кресле.
Итак, Анна Трофимовна в молодости была красивой, высокой , крупной девушкой с манящими черными глазами под кокетливо взбитой челкой и тяжелой черной косой, уложенной венцом на голове - настоящая кубанская казачка.
Что и говорить - Валентин Осадчий был ей не пара: невзрачный, худощавый, горбоносый, он едва доставал Ане до уха, и то в том случае, если девушка была в туфлях на низких каблуках. Но возможность в скором времени стать обеспеченной женой моряка - "загранщика" и вырваться из уже въевшейся в душу нищеты решила все. На предложение Валентина "выйти за него замуж" тотчас последовало согласие. И, не откладывая дело "в долгий ящик", в ближайшее воскресенье молодые люди направились в ЗАГС, где получили по штампу в паспорта и короткое напутствие - быть достойной советской семьей - ячейкой социалистического государства.
Оформление в загранплавание в те подозрительные годы шло довольно медленно, и пока молодожены поселились в комнатке семейного барака от Аниного рыбзавода. Однако Аня даже не пыталась создать хоть какой-то уют в их семейном гнездышке, считая это пристанище временным. И, даже, с некоторым высокомерием поглядывала на соседей по бараку, в душе жалея их за неумение устроиться в жизни поудобнее.
Сама же Анна Осадчая стояла на пороге сказочной страны, готовая с легкостью Золушки перепорхнуть из жалкого барака в королевские покои.
Да, видать, не та сказка сказывалась... Вернее, Аннушка и была-то как раз самой настоящей Золушкой, да вот не случилось ей иметь в крёстных волшебную Фею. Почему, спросите? Да потому, что родители Анюты в свое время вообще не покрестили ее в церкви, чтобы не попасть в гиблый список "врагов народа". Ну а что за Золушка без волшебной Феи?..
Несбывшиеся мечты, вот что.
Все рухнуло в одночасье. При прохождении Валентином Осадчим обязательного при оформлении в загранплавание медицинского осмотра у него выявили сахарный диабет. Как с ужасом узнала Аня, эта болезнь не только ставила крест на карьере мужа как моряка - "загранщика", но и вообще низводила его к статусу инвалида, исключая возможность заниматься тяжелым физическим трудом.
Не имея профессионального образования, Валентин Осадчий в перспективе мог заниматься только сравнительно легким физическим трудом, например, в должности матроса на причале морского торгового порта, выполняющего функции дворника и подающего и принимающего концы у причаливающих катеров и буксиров. Куда, впрочем, Валентин в скором времени и вынужден был устроиться, не имея другой альтернативы. Но и заработная плата за "легкий" труд была весьма облегченной, и уж, конечно, не сравнима с доходами, уже мысленно подсчитываемыми его молодой женой.
Анна некоторое время пребывала в шоке. Беда усугублялась тем, что девушка вышла замуж без любви и даже какой-либо особой симпатии, движимая исключительно корыстными побуждениями. Но, зная историю ее жизни, вправе ли мы осуждать Аню за ее стремление просто прожить свою жизнь в нормальных человеческих условиях...
Вправе ли мы вообще судить других людей? Только Господь Бог знает все тайники и бездны человеческой души, и только Он вправе судить свое не очень-то удачное творение - Человека.
Но, как мы уже выяснили, в советском государстве Бога не было. Ну а, известное дело - свято место пусто не бывает. Поэтому функции Судьи взяли на себя коммунистическая партийная организация и безликий коллектив, засудившие и покалечившие за годы советской власти немало человеческих душ.
Но мы что-то отвлеклись. Итак, очнувшись после оглушившего ее известия, Анна решила уйти от нелюбимого мужа, не оправдавшего ее надежд. Однако к этому времени выяснилось, что неудачник на профессиональном поприще, Валентин хорошо преуспел в семейной жизни, успев сделать Анну матерью. Пока еще будущей, но... Не оставишь же ребенка без отца.
Так, "благодаря" еще не родившейся Элле, Анна Трофимовна смирилась со своей несчастной долей - провести оставшуюся жизнь, надрываясь на работе в разделочном цехе (так как функции кормильца семьи, помимо ее желания, перекочевали к ней), в жалком бараке, да еще и с постылым мужем.
Сначала Анна возненавидела Валентина, неумышленно сломавшего ей жизнь и растоптавшего сладостные мечты о комфортабельной жизни. Потом, после рождения дочери, стала к нему абсолютно равнодушна, сосредоточив всю любовь на крохе-дочурке, и живя мечтами о лучшей доле уже для своей дочери.
Валентин, чувствуя отношение жены, старался как можно меньше бывать дома, свободное от работы время проводя на том же причале, ловя на блесну "бычков" и щедро раздаривая улов окрестным кошкам. Как злословят в народе: "Так они и жили - спали врозь, а дети были", уже без малого 18 лет.
В детстве мне сказали:
"Вот твоя дорога.
Приложи усилия,
Потрудись немного.
Честная дорога
Приведет к успеху,
И тогда всем недругам
Будет не до смеху".
И я побежала.
Бежала и бежала...
Мелькали годы
Словно опахало,
Сквозь рыжие пряди
Пробилась седина,
"Нельзя остановиться", -
Шептала мне страна.
И я опять бежала,
Бежала и бежала,
Бежала и бежала,
И, наконец, устала...
Ну, думаю: "Ура!
Я осилила свой путь,
Мне пора и отдохнуть".
Но где ж обещанный успех?
Лишь за спиной - большой пробег,
А конца пути все нет!
Все та же, что и в детстве
Дорога впереди...
"Господи! Помилуй. Помилуй и спаси..."
Недоумение. Испуг.
Но голос тут раздался вдруг.
Нет, нет, не ангельское пение,
Но все же, все же - Откровение.
Итак, раздался голос,
Веселый детский голос
Забавный звонкий голос
Как будто бы с Небес:
"Вы только посмотрите,
Вы только поглядите,
Какая же смешная
Эта белка в колесе!"
Белка в колесе. Это обо мне?!..
Утомившись от нахлынувших воспоминаний, Анна Трофимовна удобно вытянула отекшие ноги и, пригревшись в уютном кресле, заснула, слегка при этом похрапывая, на что ее отражение в стоящем напротив кресла трюмо, укоризненно покачало головой.
Крепко спали и девочки, забыв на время о своем Крещенском гадании. И лишь огромная оранжевая луна с любопытством заглядывала в спящие лица через не зашторенное окно, будто пытаясь рассмотреть - не началось ли уже сбываться шутливое предсказание о будущем у девочек, так легкомысленно попытавшихся заглянуть в свою судьбу.
Но и ее вскоре заволокли растрепанные штормовым ветром снеговые тучи. Пошел мокрый снег, тут же закружившийся в воздушных вихрях. Началась метель.
Ничего удивительного, таков он - январь в Крыму.