Герцен Николай Иванович. Моя работа в Галургии

Герцен Н.И.

Моя работа в "Галургии"

Воспоминания

Березники, 2021

Герцен Николай Иванович

Моя работа в "Галургии". Воспоминания.- Березники.-2021.- 53 с.

В описательной форме приведены некоторые эпизоды из жизни автора во время работы

в Уральском филиале Всесоюзного научно-исследовательского института галургии

Содержание

От автора 4

1. В группе буровзрывных работ 6

2. В секторе механизации и автоматизации горных работ 12

3. Экзамен 17

4. ГДР 19

5. В горной лаборатории и группе машинной выемки 21

6. В лаборатории рационального использования недр 26

7. В лаборатории машинной выемки 30

8. Колхоз 32

9. Учёба 36

10. Дозиметр 42

11. Комбайн 45

12. Дела изобретательские 49

13. В горной лаборатории 54

От автора

Я работал в Березникоском отделении Уральского филиала ВНИИГалургии с 1968 по 1992 годы. За вычетом одного года службы в армии это более 20 лет. За это время прошёл путь от рабочего горно-геологического сектора до заведующего горным сектором и горной лабораторией. Работал и с разыми руководителями и по разной тематике.

Чем занимался, в каких работах участвовал?

Участвовал в работах по:

- испытанию гранулированных рассыпных взрывчатых веществ,

- испытанию комбайновых комплексов ПК-8, Караганда 7/15, Урал-10КС, Урал-20КС, ПКЦ, Хелимайнер,

- разработке технологии комбайновой выемки пластов "Красный II" и АБ сильвинитового состава,

- разработке технологии комбайновой выемки сближенных пластов В и АБ сильвинитового состава,

- оптимизации вариантов и технологических параметров комбайновой выемки,

- уменьшению потерь и разубоживания сильвинитовой руды в недрах,

- нормированию показателей потерь и разубоживания руды,

- повышению качества сильвинитовой руды на основе её рудоподготовки в шахте,

- повышению качества карналлитовой руды путём её предварительного обогащения в шахте,

- разработке подземного склада руды для её усреднения и стабилизации качества,

- вопросам оценки складчатости пластов и установлением связи её с потерями руды,

- вопросам разработки программы автоматического управления комбайном в складчатом пласте,

- вопросам селективной выемки калийно-магниевых руд,

- вопросам сухого разделения смешанной сильвинито-карналлитовой руды.

Что достигнуто?

Являюсь соавтором более 130-ти научных работ, из них более 70-ти опубликованных, в том числе более 30-ти изобретений и патентов. Более половины из опубликованных работ написаны без соавторов, что подтверждает относительно высокий личный творческий потенциал.

Многие разработки, в которых принимал непосредственное участие, внедрены в производство. Так, например, способ отработки камер с выступающей средней частью кровли ("булочка") внедрён на двух Березниковских калийных рудниках. Это позволило улучшить качество добытой руды за счёт уменьшения в ней нерастворимого остатка (вредной примеси) на 1,2-1,9 %.

Переход с трёх-пяти камерных блоков на двух-трёх камерные, внедрённый на Втором Березниковском руднике, позволил уменьшить потери полезного ископаемого в недрах на 1,84 %.

Технология комбайновой выемки сближенных пластов АБ и В внедрена на Втором Соликамском руднике.

Разработанные нормативы потерь руды в недрах и разубоживания при добыче внедрены на пяти рудниках Верхнекамского калийного бассейна.

Способ подготовки горного участка с подачей свежего воздуха по выемочному штреку и сбросу его по нижележащему конвейерному штреку внедрён на Первом Березниковсом руднике.

Новые способы и устройства по вентиляции горных выработок, улучшающие условия их проветривания, внедрены на Первом Березниковском руднике.

Испытана в подземных условиях Второго Березниковского рудника технология повышения качества отбитой руды путём отделения от неё мелких фракций с вредными примесями в специально разработанном подземном пневматическом классификаторе.

На основе разработанных исходных данных выполнен проект подземного склада для усреднения и стабилизации качества сильвинитовой руды на Первом Березниковском руднике.

За участие в испытаниях новых горных комбайнов типа "Урал" на Верхнекамском калийном месторождении награжден бронзовой медалью ВДНХ.

Трижды получал звание "Лучший изобретатель Пермской области".

Присвоено звание "Почётный калийщик ОАО "Уралкалий"".

По тематике комбайновой выемки в Ленинградском горном институте им. В.Г. Плеханова защитил диссертацию на звание кандидата технических наук.

Неоднократно отмечался благодарностями и Почетными грамотами предприятия, Почетной грамотой Министерства топлива и энергетики, знаком Минхимпрома "Победитель социалистического соревнования 1975 года", заносился на Доску Почета предприятия.

О работе в Березникоском отделении Уральского филиала ВНИИГалургии и о людях, с которыми мне приходилось работать, у меня остались, в основном, самые приятные воспоминания.

1. В группе буровзрывных работ

В 1965 году я закончил 11 классов средней школы, поступил на работу на телефонную станцию городского узла связи. И одновременно поступил на вечернее отделение Березниковского филиала Пермского политехнического института по специальности "Технология и комплексная механизация подземной разработки месторождений полезных ископаемых".

В 1968 году, когда я учился на третьем курсе, мне в институте поставили ультиматум: раз работаешь в связи, то переходи на специальность по связи и автоматизации производства (в институте такая специальность была). Или, если учишься на горняка, переходи на работу по горному делу.

Я решил перейти на работу по горному делу. И в середине сентября 1968 года устроился на работу в Березниковскую научно-исследовательскую лабораторию (БНИЛ) Всесоюзного научно-исследовательского института галургии (ВНИИГ). Лаборатория ВНИИГа находилась в городе Березники по адресу ул. Горького, 4.

Начальником горно-геологического сектора БНИЛ ВНИИГа в то время был Владимир Игнатьевич Казакевич. У него был кабинет на третьем этаже напротив кабинета начальника БНИЛ. Но когда он принимал меня на работу, он сидел в кабинете начальника БНИЛ.

Я зашёл в кабинет, представился, объяснил ситуацию и сказал, что хочу устроится на работу в это учреждение.

Владимир Игнатьевич вызвал кого-то по телефону. В кабинет вошёл высокий худощавый мужчина с немного мрачноватым лицом. Он сел напротив меня и внимательно слушал наш разговор. При этом не проронил ни слова

Владимир Игнатьевич поспрашивал меня, где я сейчас работаю, где учусь, чем занимаюсь, почему решил перейти в это учреждение, какое моё хобби. Я запомнил, что он спросил, умею ли я играть в волейбол. И хотя мой рост в то время был 184,5 см, то есть самый волейбольный, в волейбол я играть не особо умел. Но ему я ответил, что если нужно, конечно сыграю.

В конце разговора Владимир Игнатьевич обратился к сидевшему мужчине и спросил: "Ну что, Игорь Дмитриевич, берёшь этого молодого человека к себе?"

Игорь Дмитриевич кивнул головой.

Так я попал в группу буро-взрывных работ, которую возглавлял Игорь Дмитриевич Мухин.

Из трудовой книжки: "1968 год, сентябрь, 16 число. Принят в горный сектор рабочим". С окладом 92 рубля в месяц.

Группа буро-взрывных работ состояла из нескольких человек: старших научных сотрудников Гребешкова Гриши и Свалова Володи, младшего научного сотрудника Меликесова Миши, инженера Гнипа Володи.

Сотрудники группы буровзрывных работ пять лет назад внедрили на Первом Березниковском руднике новый веерный способ отбойки руды (Мухин И.Д., Непримеров А.Ф., Третьякова В.А.). И сейчас занимались его совершенствованием.

Новый способ заключался в том, что по центру 16-ти метровой камеры проходили выработку комбайном ШБМ до сбойки её с вентиляционным штреком. Затем в эту выработку ставили буровую каретку и обуривали забой в пределах контура будущей камеры. Затем передвигали буровую каретку вперёд и вновь обуривали забой веерными шпурами. Обычно за один цикл обуривали 6 вееров.

После этого все шпуры заряжали патронами аммонита. В последний патрон аммонита в устье шпура вставляли электрический капсюль-детонатор, соединяли все капсюли в одну электрическую цепь и взрывной машинкой взрывали заряженный забой. Образовывалась большая куча отбитой руды.

После проветривания камеры вентилятором местного проветривания, который устанавливался на выемочном штреке у устья камеры, с этой кучи вручную обирали заколы в кровле и с помощью скреперной лебёдки доставляли отбитую руду на выемочный штрек в рудоспускной гезенк. На откаточном штреке, расположенном ниже, из этого гезенка руда подавалась в шахтные вагонетки. И электровозом доставлялась к стволу, а по нему в скипах на поверхность.

Всё это было разработано раньше. А теперь шло совершенствование этого способа выемки. Испытывалась возможность механизации ручного процесса зарядки шпуров взрывчатым веществом и механизации доставки руды из камеры.

На опытном участке мы испытывали новое оборудование - самоходный скреперный погрузчик и новое взрывчатое вещество (ВВ) - гранулит. Это взрывчатое вещество было рассыпное. Для его зарядки институтом "Пермгипрогормаш" по исходным данным группы БВР были спроектированы и изготовлены несколько разных пневматических зарядчиков.

Свалов Володя отвечал за испытания гранулита и механизацию заряжания им забоя. А Гребешков Гриша отвечал за испытания новых средств доставки руды из камеры. Всеми этими работами руководил Мухин Игорь Дмитриевич. Ну а мы и другие молодые ребята горно-геологического сектора были на подхвате во всех этих работах.

Миша Меликесов занимался зарядкой шпуров. Молодой, стройный, подтянутый, всегда улыбающийся, он был просто асом своего дела. Мы приходили в забой, Миша одевал за плечи ранец с засыпанным туда гранулитом. Вставлял в шпур полиэтиленовый шланг, включал компрессор и медленно вытягивал шланг из шпура. Таким образом весь шпур оказывался заполненным гранулитом. В устье шпура вставляли патрон аммонита, а в него капсюль-детонатор и вязали электрическую цепь. После чего все выходили из камеры и с выемочного штрека производилось взрывание.

Надо признать, что забой с гранулитом взрывался плохо. Обычно часть вееров так и оставалась стоять нетронутой на своём месте. А в той части руды, которая отрывалась от забоя, было много негабарита. То есть очень больших кусков руды, которую не мог взять ковш скреперной лебёдки.

Игорь Дмитриевич постоянно сидел на работе до глубокого вечера, думал и думал, почему плохо взрывается гранулит. Мы все вместе рассматривали самые разные варианты отказов. Была версия о том, что в шпуре остаётся штыб и он перемешивается с гранулитом. Мы начали продувать шпуры воздухом перед взрыванием.

Думали, что в шпуре появляются расширения, что диаметр шпура не постоянный, что он изменяется. И поэтому в этих местах при равномерном вытаскивании шланга при зарядке не сохраняется нужная плотность гранулита. Игорь Дмитриевич сказал, что неплохо было бы заказать такой прибор, чтобы им измерять диаметр шпура на любом участке его длины.

- Но таких приборов, - сказал он, - я в каталогах не нашёл.

Я говорю:

- Так я могу попробовать сделать такой прибор.

В то время я увлекался радиотехникой и, подумав немного, понял, как его сделать. И сделал такой прибор. Им мы промеряли диаметр всех пробуренных шпуров от их забоя до устья. Выяснили, что диаметр шпура если и изменяется по своей длине, то очень не на много.

Были и другие предположения и была их проверка. То есть работа велась большая. Но результаты взрывов не улучшались.

Игорь Дмитриевич сам часто ходил в шахту на взрывание, осматривал результат взрывов.

Помню, мы с ним пошли на очередной взрыв. Я должен был документировать его. То есть описывать размеры и форму кучи отбитой руды, количество не взорвавшихся вееров, если такие были, размеры, количество и форму негабаритных кусков руды, наличие заколов в кровле и стенках и другие параметры и особенности данного взрыва. Фотоаппараты, как сейчас, в шахте мы не применяли. Поэтому приходилось всё зарисовывать.

Все эти данные в дальнейшем входили в отчёт о научно-исследовательской работе (НИР).

В этот раз на взрыве был не только мой начальник Мухин, но и начальник буровзрывных работ рудника Галаев. Как обычно, мы все стояли на выемочном штреке невдалеке от устья камеры. Здесь же находились взрывник и горный мастер.

Всё было готово к взрыванию. Взрывник нажал на кнопку взрывной машинки. Только успел прогреметь взрыв, не успели ещё рассеяться взрывные газы, как Игорь Дмитриевич сорвался с места и бросился в камеру. Галаев закричал: "Ты куда?" И сиганул за ним.

Как оказалось, взрыв опять оказался плохим. Много негабарита, часть массива осталась стоять на месте.

Постепенно у всех начало складываться мнение, что гранулит - это очень плохое ВВ. Что оно очень плохо взрывается.

Как-то мы с нашим сотрудником Юрой Виноградовым пришли на хронометраж в опытную камеру, в которой недавно был взрыв. Как обычно, некоторые веера остались стоять в массиве не взорванными. А в отбитой руде было много негабарита. Просто большие глыбы сильвинита, оторванные от массива.

Обычно негабарит дробили накладными зарядами. То есть, клали на большой кусок руды патрон аммонита и взрывали его. При этом небольшом взрыве рабочие даже не выходили из камеры, а прятались за стоящие невдалеке механизмы.

И тут один из рабочих предложил взорвать большой негабарит гаранулитом. Так как рабочие считали, что гранулит взрывается плохо, они положили на этот большой кусок руды нераспакованный мешок с гранулитом.

Нам рабочие сказали, чтобы мы спрятались за самоходный скреперный погрузчик, стоящий метрах в 100 от кучи руды.

Взрыв прогремел такой силы, что мы чуть не оглохли. В устье камеры сидел горный мастер Цыбвинцев. Так с его сдуло каску и она улетела в камеру напротив.

Вот тебе и плохо взрывающееся ВВ!

Уже много позже, в восьмидесятых годах, Соловьёв Вячеслав Алексеевич нашёл причину неудачных взрывов гранулита. Он смоделировал шпур из прозрачных труб от шахтных светильников дневного света. И зарядил его пневмозарядчиком. И тут выяснилось, что в шпуре остаётся много пустых мест, так как шланг из шпура вытаскивается неравномерно. Через эти пустоты детонация не передавалась и часть ВВ не взрывалась.

Когда работал в группе БВР, у меня были и курьезные случаи.

Помню, в институте сдавал во время сессии экзамен по взрывным работам. Сдавал я его в Перми преподавателю Лыхину Павлу Александровичу. На вопросы билета я ответил хорошо и Павел Александрович решил мне поставить пятёрку. Он уже раскрыл, было, зачётную книжку. Говорит:

-Вы неплохо знаете материал.

А я, такой радостный, ему в ответ:

- Так я же, Павел Александрович, работаю в группе буровзрывных работ во ВНИИГе у Мухина.

Я знал, что Лыхин и Мухин хорошо знакомы по работе.

- Вы работаете в группе буровзрывных работ? У Мухина? Ну, тогда садитесь. Я поспрашиваю вас более серьёзно.

После долгой беседы Паша Лыхин, как мы его звали за глаза, пятёрку мне уже не поставил. Пришлось довольствоваться четвёркой.

Помню другой случай. Мы с Володей Сваловым, пошли на опытный участок, чтобы присутствовать на очередном взрыве и документировать его. Если идти по откаточному штреку, то на опытный участок надо было подниматься по очень длинной лестнице. Володя говорит:

- Давай пойдём по вентиляционному штреку. И не надо будет подниматься по этой длиннющей лестнице.

Я засомневался, говорю:

- Но это же опасно. А вдруг будет взрыв и мы попадём под него?

- Если будут собираться взрывать, то на вентиляционном штреке будет выставлен пост, - говорит Володя.

Ну, раз будет пост на вентиляционном штреке, чего ж бояться. И мы пошли.

Мы прошли по вентиляционному штреку, через сбойку перешли в разрезной штрек камеры и пошли по нему. И так дошли до забоя камеры. Смотрим, а забой-то заряжен! Вся электрическая сеть собрана и тянутся два звонковых провода к устью камеры, до которой было метров 60.

Я нисколько не удивился, так как по неопытности не знал и не представлял, что это означает. Ну, заряжен и заряжен. Что здесь такого?

А Володя немного побледнел.

Смотрим, в камере замелькал чей-то фонарь. Идёт взрывник, ругается матом, на чём свет стоит. Когда нас увидел в заряженном забое, его чуть мандрашка не хватила. Отвечать то за групповой смертельный несчастный случай пришлось бы ему. Ведь это они с горным мастером не выставили пост на вентиляционном штреке, надеясь, что уж оттуда-то никто не придёт.

Взрывник говорит:

- Жму на кнопку взрывной машинки, а взрыва нет. Видимо, где-то обрыв в цепи. Вот и пошёл проверять.

Об этом случае взрывник и горный мастер попросил нас никому не рассказывать. Потому что за такое нарушение их по головке бы не погладили.

По своей молодости я этому случаю большого значения не придал. Но по прошествии некоторого времени понял, в какую опасную ситуации мы попали.

И только чудо спасло нас он неминуемой гибели.

К работе разные сотрудники относились по-разному.

У нас в группе БВР был паренёк. Я прекрасно помню его имя и фамилию, но сейчас называть их не буду. Так вот ему Мухин поручил делать периодический хронометраж работ на опытном участке. И этот паренёк регулярно уходил из БНИЛ, вроде бы в шахту на эти хронометражи. А на самом деле он садился на троллейбус и уезжал в город. Ходил в кино, по своим друзьям и знакомым девушкам. А к вечеру возвращался в БНИЛ, как будь-то бы с хронометражей.

Через какое-то время Игорь Дмитриевич попросил его сдать ему результаты хронометражей. А их-то у него и не было.

Тогда этот паренёк быстренько пошёл в шахту на опытный участок. Подходит к рабочим и спрашивает:

- Скажите, что вы делали позавчера?

А рабочие, эти хитрые ребята, они ведь видят, что парень ничего не понимает в их работе, и шутливо говорят:

- Позавчера мы снимали шестерни с редуктора самоходного скреперного погрузчика. И смолили их.

И назвали время, когда они это делали. При этом никто из них даже не улыбнулся.

Этот паренёк записал всё в блокнот.

- А вчера что вы делали?

- Вчера ставили эти смолёные шестерни вдоль штрека на просушку.

Он записал и это.

Когда Мухин увидел результаты этих "хронометражей", он был просто возмущён таким отношением к работе. И сразу выгнал этого паренька из нашей группы.

А мы с ребятами долго смеялись над этим эпизодом.

Самое интересное, что ещё один подобный случай произошёл и позже. Уже в лаборатории шахтных стволов. Одна девушка также якобы уходила на "хронометражи", а на самом деле ездила в город по своим делам. Где её и "застукали" в рабочее время.

Фамилию её тоже называть не буду. Кстати, в дальнейшем она стала женой одного из крупных специалистов Уральского филиала ВНИИГалургии,

Чего только не бывало по молодости у каждого из нас!

В 1969 году исполнилось 60 лет нашему общему начальнику - заведующему горно-геологическим сектором Казакевичу Владимиру Игнатьевичу. Состоялся официальный выход его на пенсию. Хотя он продолжал работать и дальше, но чуть позже уже в должности старшего научного сотрудника.

Помню, все собрались на этот праздник в актовом зале, который был в то время на третьем этаже. Все поздравляли Владимира Игнатьевича.

В то время любимым напитком у вниговцев была "вниговка". Это был этиловый спирт с соком клюквы. Этиловый спирт БНИЛ получал для ведения аналитических исследований, а также для чистки приборов.

Помню, отметили мы этот праздник очень хорошо. Всем очень понравилось. В конце праздника Владимир Игнатьевич много шутил, что-то рассказывал, но идти самостоятельно домой после "вниговки" уже не мог.

И мы с Наумовым Василием Андреевичем помогли дойти ему до дому. Жил он недалеко, тут же на руднике в районе дворца калийщиков.

Довели его до дверей его квартиры. Дверь открыла его жена. И как пошла его ругать:

- Ты уже даже сам до дому дойти не можешь! Такой сякой!

Я был поражён. Такого большого, всеми уважаемого человека так укорять! У меня это не укладывалось в голове.

Видимо, по молодости.

Дорогие женщины, дорогие жёны! Никогда не ругайте своих мужей при их подчинённых! Этим вы просто подрываете их авторитет!

Выясняйте отношения внутри семьи, один на один. Чтобы никто этого не слышал.

Кстати к его жене я тоже относился с большим уважением. Как и к нему.

Владимир Игнатьевич часто, когда я помогал ему, когда он брал меня с собой в шахту, много рассказывал о себе. Рассказывал про Соликамский калийный рудник, на котором он работал. Рассказывал о том, что вначале никто не знал, какие должны быть параметры системы разработки. Какой должна была быть ширина камер и ширина междукамерных целиков. Опытным путём подбиралась их ширина, при этом случались и обрушения кровли, и раздавленные целики.

Для того, чтобы разобраться в этом вопросе в Соликамск приезжал учёный-корифей крупный специалист по системам разработки профессор Слесарев В.Д. Как мне рассказывал Владимир Игнатьевич, руководители рудника и горных участков наперебой рассказывали Слесареву о проблемах, связанных с системой разработки. Но он их не особо слушал. Он ходил в шахту, разговаривал с рабочими очистных забоев. Очень внимательно выслушивал их. То есть, хотел получить информацию непосредственно из первых рук.

На это Владимир Игнатьевич особо обращал моё внимание.

В результате Слесарев В.Д. выдал параметры системы разработки, по которым работали долгие годы и Первый Соликамский, и Первый Березнковский калийные рудники. Это ширина камер 16 метров, ширина целика между ними 10 метров.

Помню, мы ездили в Владимиром Игнатьевичем на обследование выработок на Первый Соликамский рудник. Он повёл меня на давно отработанный участок. Для ограждения этого участка на штреке была установлена кирпичная перемычка. Внизу этой перемычки был сделан маленький лаз.

Мы пролезли в этот лаз. Я более-менее свободно, Владимир Игнатьевич - с некоторым трудом. Так как его вес и объём были немного больше моего, а лаз был относительно небольшим.

Как мы шли дальше, я помню до сих пор. Кровля штрека была вся в заколах. Часто встречались вывалы породы, обрушения кровли. Стенки штрека тоже отслоились и на них образовались наклонные плиты, наклонившиеся к центру штрека. Казалось, что они вот-вот упадут на нас. Куда-то спрятаться от всех этих заколов было просто негде.

И чем дальше мы шли, тем опаснее и страшнее было вокруг.

Мне даже стало как-то не по себе. А Владимир Игнатьевич шёл спокойно и рассказывал мне, когда этот штрек был пройден.

На Первом Березниковском руднике Владимир Игнатьевич тоже наблюдал за состоянием целиков и камер. В то время на третьей западной панели рудника испытывались самые разные варианты параметров системы разработки при комбайновой выемке. И Владимир Игнатьевич с моим другом, нашим сотрудником Юрой Виноградовым, обследовали их. Я помню толстенный отчёт Владимира Игнатьевича на эту тему с множеством фотографий.

Владимир Игнатьевич рассказывал, что скреперная доставка появилась на наших рудниках после того, как он был в Германии в 1949 году в составе работников, которые занимались репатриацией. Он изучил там опыт разработки калийных пластов и включил в список оборудования, которое мы вывозили из Германии, несколько скреперных лебёдок. В дальнейшем такие лебёдки начали делать на наших заводах.

Переход на скреперную доставку руды из забоя камеры был в то время большим шагом вперёд в механизации работ на калийных рудниках.

Помню, иногда встречал Владимира Игнатьевича в городе тогда, когда он уже не работал у нас и вышел на пенсию. Спрашивал его: "Как вы живы, здоровы, Владимир Игнатьевич, чем занимаетесь на пенсии?" Он рассказывал мне, что много читает. Перечитывает книги о приключениях, которые читал в молодости. Перечислял эти книги.

На рыбалку он ходил. Лодка моторная у него была. Летом часто отдыхал на Каме.

Зимой он был большим любителем лыжных прогулок. При этом, как он рассказывал мне в то время, когда ещё работал, что он через пруд выходил на его другую сторону и раздевался по пояс. И так проходил свою дистанцию. Я всегда удивлялся этому.

Оказывается, он и на пенсии ещё долгое время продолжал это делать.

Как то уже в конце, встретил его, говорю: "Владимир Игнатьевич, вы прекрасно выглядите. И довольно подвижны". Он отвечает: "Чтобы быть подвижным в это время, приходится по утрам чуть не целый час косточки свои разминать. А как разомнёшь, снова жить можно".

Интересный был человек. Очень грамотный, интеллигентный и, я бы сказал, позитивный.

По крайней мере, он именно таким остался в моей памяти.

2. В секторе механизации и автоматизации горных работ

Пока я работал в группе буро-взрывных работ, Юрий Петрович Ольховиков был руководителем темы по замене свинцовых шайб на полиэтиленовые при соединении тюбингов между собой в шахтных стволах.

Диссертацию, которую он одновременно писал, была на эту же тему.

В работе его основным помощником был Буторин Владимир Григорьевич. Владимир Григорьевич работал в БНИЛ с 1964 года и был ведущим специалистом отраслевой лаборатории шахтных стволов. В разное время он занимал должности ведущего инженера, старшего научного сотрудника, заведующего сектором. К концу своей работы в Уральском филиале за Владимиром Григорьевичем числилось почти 50 научных работ и три изобретения.

Помню, во двор нашего учреждения привезли несколько шахтных тюбингов. И сложили их за механическими мастерскими. Одновременно привезли целую машину дубовых клиньев.

Сделали специальное металлическое обрамление и вовнутрь поставили тюбинги. Это пустое затюбинговое пространство Владимир Григорьевич заполнил дубовыми клиньями. Когда всё пространство было заполнено, он стал заколачивать новые клинья кувалдой.

Это была имитация кейлькранца - уплотнения между породной стенкой ствола и чугунным тюбингом. Это уплотнение необходимо в стволе для того, чтобы вода из вышележащих горизонтов через щель между породной стенкой и тюбингами не попала в шахту.

Как мне объяснял Владимир Григорьевич, плотность забитых клиньев должна была быть такой, чтобы от неё отскакивала специальная стальная игла.

Эти работы выполнялись в рамках темы Ольховикова по совершенствованию технологии и улучшению гидроизоляционных характеристик водоупорных устройств крепи шахтных стволов.

Моим рабочим местом была комната N 5. Мы называли её просто пятёркой. В ней хранилось множество приборов и разное оборудование горно-геологического сектора. Был и верстак с инструментами, на котором мы тоже работали. Это была наша лаборатория, в которой мы изготовляли разные самодельные приборы и оборудование, производили поверку самописцев, определяли гранулометрический состав руды и делали многое другое.

В пятёрке был прибор - генератор радиосигналов, хороший осциллограф и другие приборы, которыми я в свободное время настраивал радиоприёмники, которые приносили мне сотрудники.

Частенько в пятёрку заходил и Юрий Петрович Ольховиков. Видя, что я часто сижу с паяльником в руках и за электрическими приборами, он тоже принёс из дома радиоприёмник, чтобы я его хорошенько настроил на "Голос Америки".

В пятёрку он спускался, чтобы немного отдохнуть, расслабиться, отвлечься от работы. Посмеяться со всеми, рассказать какой-нибудь новый анекдот.

В 1969 году Юрий Петрович Ольховиков защитил диссертацию и стал кандидатом технических наук. Его сразу же повысили в должности, назначили руководителем сектора. Своё новые подразделение Юрий Петрович назвал сектором механизации и автоматизации горных работ. Сокращённо сектором МиАГР.

Для сектора МиАГР срочно нужды были новые сотрудники. А штатное расписание БНИЛ никто особо расширять не собирался. То есть, сотрудников надо было в основном набирать из тех, которые уже работали в БНИЛ.

Юрий Петрович вызвал меня к себе и говорит:

- Ты сколько уже работаешь у Мухина?

Отвечаю:

- Один год.

- Вот ты числишься у него рабочим. А ведь по твоим знаниям и по тому, что ты делаешь, ты заслуживаешь большего. Тем более ты скоро закончишь институт. Я давно приглядываюсь к тебе и сейчас предлагаю перейти ко мне в новый сектор механизации и автоматизации горных работ. На должность старшего инженера. Как ты на это смотришь?

Я говорю:

- Юрий Петрович, ваше предложение для меня несколько неожиданно. Мне бы немного подумать и переговорить с Игорем Дмитриевичем.

На этом мы и разошлись.

Я пришёл к Мухину и спросил, какие у него планы относительно меня. Он мне ответил, что когда я окончу институт, он сделает меня инженером. А потом года через два-три повысит до старшего инженера. Потому что свободных вакансий у него нет.

Я говорю:

- А Ольховиков предлагает мне прямо сейчас должность старшего инженера. Как вы на это смотрите?

Игорь Дмитриевич пожал плечами. Мол, решай сам.

Я написал заявление о переводе в сектор МиАГР и стал работать у Ольховикова.

Из трудовой книжки: "1969 год, октябрь, 20 число. Переведён на должность старшего инженера". С окладом 120 рублей в месяц.

Обычно мы с моими друзьями Борей Титовым и Сергеем Шинкевичем часто ходили в столовую либо чуть раньше, либо чуть позже официального расписания. Также и возвращались из неё либо чуть раньше, либо чуть позже положенного времени. Чтобы не стоять в очередях в столовой. Так было заведено и никто против этого не возражал. Если это не отражалось на работе.

Как только Юрий Петрович стал моим начальником, он в первый же день указал мне на то, что я пришёл с обеда чуть позже. До этого у нас отношения были весьма свободными, практически панибратскими, так как я от него не зависел, а он от меня тем более. Поэтому я очень удивился этому и говорю:

- Вы что, Юрий Петрович? Ничего же страшного не произошло.

Но он дал мне понять, что теперь придётся построже соблюдать официально принятый режим работы.

В секторе МиАГР было несколько групп. Моим непосредственным начальником стал Ермаков Геннадий Иванович.

Геннадий Иванович был очень общительным и общественным человеком. Ни один туристический слёт не проходил без его участия. Молодёжь просто тянулась к нему. Он был душой любой компании.

Как-то я говорю ему:

- Геннадий Иванович, я слышал, что тебя приглашают в горком комсомола вторым секретарём. Это правда?

Геннадий Иванович говорит:

- Да, меня приглашают вторым секретарём. Но если я уйду туда, то только первым секретарём.

Так что амбиции у него были ещё те.

И через небольшое время он ушёл в горком комсомола первым секретарём. И с этого времени его карьера понеслась вверх необычайно быстро.

По работе мы стали встречаться с Геннадием Ивановичем после того, как он стал заместителем главного инженера "Уралкалия" по автоматизации. Я в то время занимался оптимизацией движения комбайна в складчатом пласте с учётом получения минимального ущерба от потерь и разубоживания руды. Эта работа была нужна для автоматического управления комбайном без присутствия человека в выработанном пространстве.

Математическую программу по оптимизации движения комбайна я хотел создать на основе метода динамического программирования. Как всё это сделать, я понимал. А вот переложить на язык программирования не мог. И тогда я обратился за помощью к одному из программистов "Уралкалия" Давыдову Саше. Я рассказал Саше все этапы этой работы, рассказал, как должен двигаться комбайн, какие варианты и как должны быть обсчитаны. Оставалось дело только за малым - переложить эти этапы на язык программирования и тогда можно будет обсчитывать реальный путь комбайна на электронно-вычислительной машине.

Но Саша тянул резину. Сначала говорил, что у него и без моих расчётов много работы. Потом сказал, что надо эту работу включить в его личный план "Уралкалия". И так далее, и тому подобное.

И так прошло два года. Как я считал, это были два года полнейшего бездействия моего знакомого программиста.

Так как ничего не менялось, я решил заключить с "Уралкалием" договор на эту работу. И пришёл с этим договором к Ермакову Геннадию Ивановичу.

Рассказал ему перспективы этого направления, указал на его актуальность. Его ответ меня очень удивил. Геннадий Иванович говорит:

- Ну вот, и ВНИИГ решил подключиться к работе, которую мы начали и ведём уже два года.

- Кто начал и ведёт? - переспросил я.

- Мы начали и ведём, - отвечает Геннадий Иванович.

Я понял, что на таких условиях, какие были у нас с Сашей Давыдовым, дел с "Уралкалием" вести нельзя. Потому что потом не докажешь, что тоже имеешь отношение к этой работе.

Пришлось искать другого программиста. Наконец программа была составлена, реальные пути комбайна в пласте теоретически были обсчитаны. Работа, на мой взгляд, получилась интересной.

В дальнейшем я подготовил статью на эту тему и её приняли к опубликованию в журнале "Физико-технические проблемы разработки полезных ископаемых" Сибирского отделения Академии наук.

В Березниковской лаборатории ВНИИГа в группе, которую возглавлял Ермаков Геннадий Иванович, он и мы с ним занимались конвейерным транспортом.

Конкретно мы с Холстининым Валерием стали заниматься разработкой конвейерных весов. Делали измерения мощности, потребляемой электроприводом, чтобы увязать её с весом перевозимого конвейером груза. И чтобы по этой мощности определять вес груза на конвейере.

С ним же мы занимались испытанием аппаратуры для автоматического и дистанционного управления комбайном, которая называлась САДУ-2.

Кроме того мы со старшим научным сотрудником сектора МиАГР Наумовым Василием Андреевичем занимались электрическими замерами при испытаниях новых горных комбайнов. С ним и Борей Молчановым ходили в шахту, брали с собой множество приборов-самописцев: вольтметров, амперметров, ваттметров, трансформаторов тока и напряжения, подсоединяли их ко всем двигателям комбайна. Записывали начало и окончание времени работы комбайна в разных режимах.

Затем уже в пятёрке расшифровывали полученные результаты. На их основе наши руководители писали отчёты, выдавали рекомендации по улучшению работы комбайнов.

Перед каждым замером все эти приборы мы поверяли. В пятёрке у нас имелось два поверочных стенда с образцовыми приборами высокого класса точности, на которых мы это и делали.

На замеры при испытаниях комбайнов Наумов Василий Андреевич брал меня и раньше. Если не ошибаюсь с годом, в 1968 году мы делали замеры на первом в "Уралкалии" комбайне ПК-8, который испытывался на Первом Березниковском калийном руднике.

Начиная с работы в секторе МиАГР, а также в дальнейшей работе, я принимал участие в самых разных испытаниях практически всех новых комбайнов на наших калийных рудниках: ПК-8, Караганда-7/15, Урал-10КС, Урал-20КС, ПКЦ, "Хелимайнер". И в разработке технологии их применения.

В 1978 году за работы по разработке, испытанию и внедрению комбайнов типа "Урал" на калийных рудниках я, в числе других разработчиков и исследователей, был награждён бронзовой медалью ВДНХ.

Вообще, хорошее это было время!

Я тогда на досуге занимался радиотехникой. Делал катушечный магнитофон. Для лентопротяжного механизма нужны были детали. Естественно, что купить их в магазине в то время было невозможно. Но у нас в Березниковском отделении была маленькая комнатка-мастерская, в которой стоял маленький настольный токарный станок.

Комнатка эта числилась за сектором автоматизации. Руководил сектором Назаров Михаил Алексеевич. Сектор в то время занимался разработкой плотномера для флотофабрики. В секторе работали Бабкин Игорь, Пирякова Галина Гавриловна и ещё несколько человек.

По характеру Михаил Алексеевич был куркулём. Своих подчинённых он держал в ежовых рукавицах. Поэтому они редко выходили из своих комнат. Особенно из маленькой комнатки-мастерской. В эту комнатку Михаил Алексеев приказал ребятам, которые в ней в разное время работали, Саше Абрамову, Саше Чернявскому, Валере Чудинову, никого не пускать. Но я как-то подружился с ними. Особенно с Сашей Чернявским. И я на этом маленьком токарном станке выточил многие детали для своего самодельного магнитофона.

Кстати, этот магнитофон занял у меня первое место на радиовыставке в Перми. И был рекомендован на Всесоюзную радиовыставку в Москву. Но туда я его не отправил. Так как уже из Перми с выставки он пришёл много позже её окончания и довольно потрёпанным. Видимо, его крутили там безбожно.

Подумал, что из Москвы я его вообще могу не дождаться.

До этого я сделал ламповый усилитель и звуковую колонку из большого глобуса. На удивление, это звуковая система работала очень хорошо. Ко мне домой приходили наши ребята - Серёжа Шинкевич, Володя Верещагин, Саша Чернявский и другие. Это были меломаны, разбирающиеся в качестве звучания. И все они оценили эту систему очень высоко. Слушать музыку было просто одно наслаждение! Звук, как бы, заполнял всю комнату! Был мягким и приятным!

Я и сам удивлялся долгие годы, почему она так хорошо звучала? Никакие транзисторные усилители, никакие звуковые колонки, которые я делал позже, так качественно, так приятно не звучали.

Видимо, сказалось хорошее сочетание лампового усилителя и звуковой колонки шарообразной формы.

Ещё одним из руководителей, которые держали своих подчинённых в ежовых рукавицах, был Третьяков Юрий Александрович. Ну, это был довольно жёсткий человек. Он руководил геологами. У него в разное время работали Березин Боря, Плотников Юра, Дюпина Тамара. И все они постепенно от него ушли на производство.

И Назаров Михаил Алексеевич, и Третьяков Юрий Александрович уже в довольно зрелом возрасте защитили кандидатские диссертации. И вскоре после этого ушли на заслуженный отдых. Однако вкусить все прелести кандидатской надбавки к зарплате и насладиться в связи с этим полным материальным достатком, по-моему, они всё же хоть немного, да успели.

Комната, в которой я сидел, находилась на третьем этаже. В обеденный перерыв, идя по коридору третьего этажа, я частенько заглядывал в кабинет Попова Геннадия Николаевича.

- Ну что, Геннадий Николаевич, не пора ли пойти в столовую?

- Пожалуй, можно, - обычно отвечал Геннадий Николаевич, отрываясь от бумаг.

И мы шли с ним в столовую.

Геннадий Николаевич был интересным человеком. Когда я рассказывал ему о каких-то недостатках нашей производственной или общественной жизни, он обычно говорил: "Это трудности роста". При этом в его интонации просвечивал тонкий юмор.

Геннадий Николаевич никогда не повышал голос. Он всегда был очень спокойным. Правда, надо отметить, что и другие руководители и сотрудники Березниковского отделения тоже никогда не переходили на крик. Как это бывает иногда на производстве.

Помню, в то время, когда я увлёкся приготовлением талой, живой, мёртвой, серебряной и магнитной воды, мы с ним частенько говорили на эти темы. Дело в том, что в это время в разных журналах стали появляться статьи о пользе для здоровья, например, омагниченной воды.

Но в официальной печати писали о том, что магнитная вода - это просто блеф. Как теперь говорят, просто фейк. Что магнитная вода ничем не отличается от обычной. Что воду невозможно, намагнитить. Там просто нечего намагничивать.

А я любил всё пробовал на себе. И убедился, что какой-то эффект эти воды всё же дают. И, что интересно, Геннадий Николаевич поддержал меня в этом вопросе.

Геннадий Николаевич был кандидатом технических наук. Но вначале я не знал об этом. И общался с ним довольно свободно и непринуждённо. Пока мой товарищ Толя Ремизов, не сказал мне, что по работам Попова построена фабрика технической соли на Первом Березниковском рудоуправлении.

Я очень удивился этому. Удивился тому, что такой значимый человек такой простой и доступный в общении.

С Геннадием Николаевичем у нас были хорошие отношения. Помню, он даже заходил ко мне домой. И мы с ним выпивали по рюмочке. Возможно, это было уже перед его отъездом в Солигорск. Куда его пригласили в 1978 году заведующим лабораторией галургии. Или в другое время?

Памяти у меня совсем уже нет. Не прошло и каких-то 40-50 лет, а я уже вспоминаю всё прошлое с трудом.

А жалко!

Если уж речь зашла о том, что я всё проверял на себе, мне вспомнился такой случай. Мой товарищ Боря Титов из лаборатории геомеханики как-то начал рассказывать мне о том, что для того, чтобы было вдохновение, особенно при написании отчётов о НИР, надо голодать. Он прочитал книгу Николаева "Голодание ради здоровья". В ней написано, что все великие люди в прошлом специально голодали, чтобы их озаряло вдохновение.

И он всё рассказывал и рассказывал мне об этом. Видимо, как прочитает очередную главу из этой книги, так и пересказывает её мне.

Я говорю:

- Боря, так давай попробуем поголодаем. Проверим, появится ли вдохновение.

Он отвечает:

- А зачем проверять. Раз написано в книге, значит так оно и есть.

Думаю, нет, надо проверить.

И начал голодать. Голодал я три дня. Ничего не ел, только пил воду. При этом по утрам ходил на работу пешком, а это четыре километра. Ещё и в бассейн в это время ходил, в сауне сидел.

Вначале очень хотелось есть. Потом, как-то, есть перестало хотеться. Но никакой слабости тоже не было.

Запомнил, как стою на остановке, жду автобуса, чтобы уехать домой. И слышу, как разговаривают люди. И слышу, что они, в основном, говорят только о еде. О том, кто какую колбасу достал. Или как приготовить какой-нибудь салатик. Или о том, что скоро праздник и надо где-то достать деликатесы.

Ну, одни разговоры про жратву! Ни о театре, ни о книгах, ни о художественных фильмах! Только про жратву!

Обратил внимание, что и по телевизору в передачах все только едят и едят. Или пьют. Имеется в виду спиртное. После чего закусывают.

Подучается, что в голове у наших людей только одна жратва!

Как-то даже неудобно стало за наших людей. Ну, ничего духовного, одна жратва на уме!

Ещё запомнил, как я выходил из этого голодания. Сначала надо принимать только кефир. И то понемногу. Затем уже салатики.

Запомнил вкус этих морковных салатиков. Это было нечто! Вкус просто изумительный! И такой разнообразный!

Как это я раньше не ощущал всего этого?

Я надолго запомнил этот изумительный вкус пищи после голодания.

Ну а какого-то особого вдохновения при голодании я не заметил.

Рассказал об этом Боре Титову. Он мне отвечает:

- Нет, раз в книге пишут, значит при голодании оно должно быть!

Говорю:

- Так ты сам попробуй, поголодай.

- А зачем? Раз пишут в книге, что при голодании возникает вдохновение, значит так оно и есть.

Подумал, что может быть у кого-то и появляется какое-то вдохновение при голодании, но только не у меня.

. 3. Экзамен

Я уже писал немного о своём хобби - занятиями радиотехникой. С радиотехникой у меня связано много интересных историй.

В 1965 году с другом юности Юрой Виноградовым мы поехали в Ижевск поступать на факультет 'Разработка и производство радиоаппаратуры'. Я взял с собой самодельный карманный транзисторный передатчик, работающий на средних волнах. Передатчик был сделан в коробочке от карманного приёмника. Его антенной была обычная электросеть.

Мы поставили его в комнате у девчонок. Говорим, нам надо подзарядить аккумулятор. Ну и я втыкаю антенну в сеть.

Принимали мы наш передатчик на обычный радиовещательный приемник. Он стоял у нас в комнате. Мы ведь жили в обычном общежитии. И сдавали экзамены в то время, когда студентов не было. Слушая, о чём говорили эти девушки, мы умирали со смеху.

На третьем курсе Березниковского отделения Пермского политехнического института решил попробовать сдавать экзамены с помощью радиоаппаратуры. Для этого сделал специальный портативный ламповый передатчик с питанием от сети переменного тока.

Для приема использовал промышленный карманный радиоприемник 'Алмаз'. Он довольно маленький. Хорошо входил во внутренний карман пиджака. У него был выход на наушники. Я всё хорошо продумал. Наушник выходил в левый рукав пиджака. Его легко можно было достать и, подперев левой рукой щеку, слушать.

Во всей этой затее меня привлекала скорее техническая сторона проекта.

Работать с передатчиком вначале я решил из туалета.

Мы с Юрой провели все туалеты. Подобрали к ним ключи. Закрывались в них и я вставал на подоконник, выкручивал лампочку и в этот патрон завинчивал специальную переноску. После чего включал передатчик.

При очередной проверке туалета на втором этаже нас засекла уборщица. Она увидела, что мы заходим в туалет. Ждала, ждала, когда мы выйдем. Но мы не выходили. И решила зайти в туалет. А мы в это время закрылись на свой ключ изнутри. Уборщица пыталась открыть дверь своим ключом. Но мы специально свой ключ не вытащили и она не могла это сделать.

Стала стучать в дверь. Пришлось нам быстренько передатчик сложить в сумку и открыть дверь.

Уборщица пожаловалась заведующей Козловой. Раиса Александровна долго беседовала с нами. Всё пыталась выяснить, зачем мы закрывались в туалете. Но мы молчали, как рыбы.

До сессии мы с Юрой Виноградовым нашли в гаражах кучу ключей от внутренних замков. И потихоньку проверили, какие двери кабинетов на втором и третьем этаже они открывают.

Первую проверку радиосистема прошла при сдаче экзамена по философии. Преподаватель философии Останин отличался мягким характером и, прикрывшись газетой, позволял студентам списывать с учебников. Мы с Юрой Виноградовым вошли в кабинет. Он взял билет, а я, заглянул в него через плечо, билет прочитал. Потом сказал, что забыл зачетку. Преподаватель сказал, что без зачётки экзамен не примет. А мне только этого и было надо. Я вышел, взял сумку с передатчиком, пошёл в актовый зал. Открыл дверь заранее подобранным ключом. Прошёл вдоль стены, нашёл розетку, включил передатчик и прочитал по книге ответы на вопросы в билете. Затем сложил всё в сумку.

Слышу, кто-то пытается открыть дверь. Быстренько сел на первую парту, так как свой ключ в дверях я не оставил. Дверь открылась и вошла уборщица. Я встал из-за парты и пошёл на выход. Когда я проходил мимо неё и выходил из помещения, которое она только что открыла ключом, она чуть не выронила ведро с водой.

В коридоре меня уже ждал Юра. 'Поздравь с пятеркой', - говорит. 'Пока ты медленно читал, я открыл учебник и всё переписал'.

Радиосистема доказала свою работоспособность, но в сдаче экзамена не помогла.

Следующим был экзамен по месторождениям полезных ископаемых. Мы с Юрой поменялись ролями и на экзамен пошёл уже я.

Как и в предыдущий раз, на экзамен мы зашли двое. Я взял билет. Юра посмотрел его и сказал, что забыл дома зачётку. Преподаватель Падерина очень грубо предложила ему выйти из кабинета.

Я сел за парту. Приемник лежал у меня во внутреннем кармане пиджака. Провод с наушником был выведен через рукав в левую руку, которую я держал у левого уха. Всё было сделано очень незаметно.

Юра с передатчиком расположился в одном из пустых кабинетов этого же этажа.

Ожидая начала передачи, я сидел и рисовал каракули.

Наконец пошла передача. Юра доверительно сообщил мне, что понадеявшись на передатчик, мы записали не все лекции, поэтому нужной он в своем конспекте не нашел. Сказал, что сейчас Витька Пушкарев выйдет в коридор и попросит хороший конспект.

- Ну а пока, чтобы ты не скучал, я расскажу пару новых анекдотов. И начал рассказывать.

Но мне было не до анекдотов. Преподаватель уже несколько раз спрашивала:

- Герцен, ты ничего не пишешь. Уже готов?

После анекдотов связь прервалась. Я прибавил громкость до максимальной. Никакого результата. Вытянул провод с наушником во внутренний карман пиджака и пошёл отвечать.

И тут они заговорили. Медленно, с расстановкой, чтобы я мог записать. Преподаватель Падерина прислушалась, встала, прошлась по рядам, послала одного студента в коридор выключить радио.

Когда она повернулась ко мне спиной, я засунул руку в карман и выключил приемник.

Экзамены по этому предмету мне пришлось пересдавать.

Радиосистема ещё раз доказала свою работоспособность, но в сдаче экзамена опять не помогла.

И дело здесь было не в радиосистеме. Чтобы использовать её, нужна была очень чёткая, быстрая, оперативная работа оператора, который сидел за передатчиком. А этого быть просто не могло. Потому что студенты - народ безалаберный. Немного не серьёзный. Анекдоты пытаются рассказывать. Хотя тому, кто находится на экзамене, ну никак не до них.

Больше радиопередатчики при сдаче экзаменов мы не применяли. Просто учили и сдавали дедовским способом.

Однако эти и другие случаи делали жизнь интересней. Они ещё сильнее приобщали меня к радиотехнике и я начал отдавать ей все свободное время.

4. ГДР

Где-то в середине 70-х годов мы передали Германской Демократической республике (ГДР) по её просьбе комбайн 'Урал-10 КС'. Монтировать комбайн выехала бригада наших специалистов во главе с главным механиком ПО 'Уралкалий' Филипповым Сергеем Владимировичем.

Комбайн они смонтировали и он начал работать. Наши специалисты приехали из ГДР домой. Я по работе часто бывал в 'Уралкалии'. Зашёл к Филиппову. Спрашиваю:

- Сергей Владимирович! Какое у тебя впечатление о ГДР? Как смонтировали комбайн? Как он работает? Рекорды ставит?

Надо сказать, что отношения у меня с Сергеем Владимировичем были прекрасные. Дело в том, что у нас в доме в соседнем подъезде жил его младший брат Александр. Если не ошибаюсь, он работал в военкомате.

Саша постоянно устраивал у себя в квартире после работы разные сборища. В его квартире практически не было мебели. Это позволяло собираться у него очень большому количеству его друзей и подруг.

Я тоже заходил к нему.

После разных разговоров был ужин. Все что-то ели и выпивали. Потом девушки и юноши, мужья и жёны вповалку ложились на пол и спали до утра. Я, конечно же, сразу же уходил домой в соседний подъезд.

Такие посиделки мне не нравились. Я же работал в институте. И даже после работы думал, что написать завтра в отчёте. Или продумывал очередную статью.

Поэтому вот так прожигать время - это было не моё.

Кроме того, я тогда ходил в секцию кара-тэ. Там были очень интенсивные тренировки. И дома мне хотелось просто отдохнуть.

Да и сами эти посиделки с этими спящими юношами и девушками вповалку на полу мне не нравились. Не раз думал, что добром это не закончится.

Так оно и вышло.

Как мне потом рассказали, после очередной попойки на полу рядом с Сашей оказалась молоденькая пышногрудая девушка. И молодые люди не смогли удержаться от страсти.

А в другом углу комнаты спала его жена Людмила. Она ночью встала и увидела это безобразие.

Ну и сразу развод.

Весёлые посиделки закончились.

Но сейчас не об этом речь.

Через брата Сашу, ещё раз подчеркну, у меня был просто приятельские отношения с Сергеем Владимировичем. Конечно же, я никогда не злоупотреблял этим.

Сергей Владимирович мне отвечает:

- Немцы - это не работники! Вот представь, мы монтируем комбайн. Всё идёт нормально, только работай. Но у них начинается обед. Все работы остановлены. Только после обеда начали продолжать монтировать - у них снова перерыв - надо попить 'кофе'. Опять останавливают работы, пьют кофе.

Ну разве это работники!

Шахтёры из ГДР часто просили наших специалистов помочь им с ремонтом комбайна. И вместе с этими специалистами Сергей Владимирович много раз бывал в ГДР.

Где-то в начале 80 годов в составе специалистов в ГДР ездил главный инженер Второго Березниковского рудника Панасюк Борис Фёдорович.

Как он мне потом рассказывал, их спустили в шахту. И привезли к комбайну, который был на ремонте. Рабочий орган комбайна был снят.

- Знакомая картина! - говорит Борис Фёдорович. - Меняете подшипник главного рабочего органа? У нас он тоже постоянно выходит из строя.

- Да нет, - отвечают ему. - Сейчас мы его просто смажем, поставим на место и поедем дальше.

Наши специалисты чуть не выпали в осадок!

Комбайн к этому времени работал уже более 7 лет. У нас такие комбайны так долго не работают. И нарубил он в сумме в несколько раз больше, чем нарубают наши за свой жизненный цикл. После этого Сергей Владимирович постоянно рассказывал мне о том, что лучших работников, чем немцы в ГДР, он не видел.

Постоянно рассказывал мне, как у них организовано дело И чем их организация работы отличается от нашей. И что мы должны эту организацию работ у них перенять и внедрить.

Когда он вышел на пенсию, а я уже работал на руднике, он частенько звонил мне и рассказывал о том, как работают в ГДР.

- Вот у нас как. Бросил шахтёр каску, переехал её, например, трактор. У нас ему стазу же выдают другую. А в ГДР не так. Если срок носки сломанной касики ещё не вышел, то поди и купи новую. И них на руднике есть специальный магазин, где её можно купить.

- Или, например, сгорел у тебя вентилятор. А нормативный срок его работы ещё не вышел. То же самое, поди и купи новый. И вся бригада скидывается и покупает новый.

- И так во всём. Поэтому такого бардака, как у нас на рудниках, у них нет.

Он мне много рассказывал об их работе. Надо было бы все эти мелочи их работы, о которых он рассказывал, записывать. Потому что всех деталей я уже не помню. Помню только, что он просто восхищался работой шахтёров ГДР.

Сергей Владимирович предлагал мне попытаться организовать такую же работу и у нас на руднике. Но как я мог это сделать? Никак.

Так что наши комбайны, если за ними нормально ухаживать, нисколько не хуже импортных.

5. В горной лаборатории и группе машинной выемки

В 1971 году я закончил заочное отделение Пермского политехнического института по специальности "Технология и механизация подземной разработки полезных ископаемых". До окончания института у меня была отсрочка от службы в армию. А после его окончания пришлось долг Родине отдать.

Меня призвали в армию осенью 1972 года. Как было принято в то время, после института ребята служили в армии один год. Так что осенью 1973 года я вернулся в Березники. И вновь пошёл устраиваться в уже Березниковский филиал ВНИИГалургии. В который была к тому времени преобразована Березниковская научно-исследовательская лаборатория.

Директором этого филиала в это время была Тетерина Нинель Николаевна. В конце 1972 года она и принимала в этот раз меня на работу.

Вскоре Нинель Николаевна уехала в Пермь в организованный там филиал ВНИИГалургии, а учреждение в Березниках стало его отделением. Начальником Березниковского отделения Уральского филиала стал заместитель Тетериной Гоменюк Виктор Иванович,

Ранее Виктор Иванович работал на Первом Березниковском руднике. Помню, что в последнее время перед переводом в БНИЛ он был там секретарём партийной организации. Одновременно он писал диссертацию по шахтных стволам.

Когда Виктор Иванович стал работать у нас, мы постоянно встречались в пятёрке. Он любил порядок. Чтобы все приборы лаборатории шахтных стволов (ЛШС) были аккуратно разложены на полочках. И не перемешивались с приборами горного сектора. Он сразу же предложил разделить пятёрку на две части и отделиться от горняков.

Пятёрка была по его предложению разделена на две части. И теперь у ЛШС и горной лаборатории приборы хранились отдельно.

Виктор Иванович было общественным человеком. Он вёл у нас учёбу по марксистско-ленинской философии среди молодёжи, как это "предлагал" добровольно-принудительно делать партком "Уралкалия". На эту учёбу каждое подразделение должно было выделить одного или нескольких молодых сотрудников.

На этих занятиях мы с ним частенько вступали в дебаты. Но Виктор Иванович никогда не доводил эти дебаты до какого-то логического конца, до чьего-то явного поражения. Он всегда умел очень незаметно настоять на своём. Не обижая при этом собеседника.

И физически Виктор Иванович был довольно крепким и сильным мужчиной. Помню, я очень удивился, когда он вывел нас на сдачу норм ГТО (этого в то время тоже, по-моему, требовал "Уралкалий") и отжался от земли 40 раз.

Он во всём показывал личный пример.

В целом у меня сложилось о нём мнение, как о порядочном и честном человеке, хорошем организаторе и руководителе. Не случайно, когда он ушёл от нас, уехал в Пермь и поступил в Пермский политехнический институт, его почти сразу же выбрали секретарём партийной организации института.

От нас он ушёл, потому что, как мне сказала потом Лужецкая Нина Даниловна, он не сработался с Ольховиковым Юрием Петровичем. Деталей этой "несработки" я не знаю. Знаю только, что они с Юрием Петровичем прежде были друзьями. А потом, как-то, разошлись.

Кстати, Лужецкая Нина Даниловна, когда ушла от нас после того, как поработала начальником Березниковского отделения после Гоменюка, тоже говорила мне, что уходит потому, что не сработалась с Юрием Петровичем.

Не знаю, в чём они не сработались с Ольховиковым, но по себе знаю, что характер у Юрия Петровича был непростой. Он был, как говорят в народе, себе на уме.

После защиты диссертации Юрий Петрович Ольховиков, набирая людей на новые должности, не скрывал ни от кого свою кадровую политику: "На работу надо брать аспиранта, но защититься ему как можно дольше не давать. До защиты диссертации аспирант пашет как ломовая лошадь и это надо использовать". То есть, использовать в своих интересах.

Других кандидатов технических наук, работающих рядом, в своей лаборатории, Юрий Петрович терпеть не мог.

Когда работник Юрия Петровича молодой специалист Валера Середин вдруг объявил, что подготовил кандидатскую диссертацию, Юрий Петрович создал ему такие условия, что Валере пришлось срочно рассчитаться. Кстати, Валерий Середин сейчас доктор технических наук.

За Валерой по пятам шёл другой молодой специалист, Гена Трифонов. Который тоже писал диссертацию. Юрий Петрович поставил дело так, что Геннадию перед защитой кандидатской диссертации также пришлось рассчитаться из Березниковского отделения. Он уехал в Пермь и устроился в Пермский политехнический институт на кафедру к профессору Степанову. У него он и защитил свою диссертацию.

Кстати, Геннадий Дмитриевич сейчас тоже доктор технических наук, заведующий кафедрой в Пермском Государственном техническом университете.

Аналогичное положение случилось и со мной. Когда мне нужно было ехать на предзащиту диссертации в Ленинградский горный институт, я пришёл в кабинет Юрия Петровича, уже заместителя директора филиала по науке. Рассказал, что через неделю у меня предзащита кандидатской диссертации, нужно подписать командировку в Ленинград. Юрий Петрович говорит:

- Вот пока отчёт не выдашь, никуда не поедешь. Командировку я тебе не подпишу.

- Юрий Петрович, отчёт же надо выдать через три месяца. И я это сделаю. А сейчас, даже работая круглосуточно, отчёт выдать раньше, чем через месяц, не смогу.

- Вот через месяц и поедешь в командировку.

- А как же защита диссертации?

- Это уже твои проблемы.

Тут я вспомнил, как незадолго до этого, когда мы сидели за одним столом в столовой филиала, он мне задушевно говорил:

- Кандидат... Ты понимаешь, кто такой кандидат? Вот я, например, кандидат. Или вот Борзаковский - кандидат...

Намёк понятен: "Ну, а ты - какой кандидат? Ну, какой из тебя кандидат?

Какой кандидат из Трифонова? Какой из него кандидат?

Какой кандидат из Середина? Разве это кандидат?

Командировку он мне не подписал.

Я вышел из его кабинета и прямиком пошёл в кабинет напротив - к директору филиала Филатову Виктору Васильевичу. Виктор Васильевич, узнав, куда я еду, стазу подписал все необходимые бумаги.

- Нам нужны квалифицированные специалисты, - сказал он.

Виктору Васильевичу Филатову я благодарен за это до сих пор.

Так что, возможно, не случайно не сработались с Юрием Петровичем "молодые" кандидаты технических наук в лаборатории шахтных стволов Гоменюк и Лужецкая.

Объективности ради надо отметить, что перед самой защитой моей диссертации и после её защиты отношения мои с Юрием Петровичем вновь нормализовались.

Но ещё об одном случае с Юрием Петровичем, я, всё же, расскажу.

Начало восьмидесятых годов. Иду по коридору нашего Березниковского отделения. Вспомнил что-то приятное, иду не торопясь, улыбаюсь про себя. Навстречу идёт Юрий Петрович. Он только что приехал из Перми к нам в командировку.

Поравнялся со мной:

- Герцен, ты что улыбаешься? Ты чему улыбаешься? Где Шлыков? Позовите его сюда!

Позвали Шлыкова. Михаил Павлович Шлыков был нашим парторгом. Очень трудолюбивый, очень скромный и очень безотказный человек. Именно потому, что он был совершенно безотказным человеком, его и выбрали парторгом. В отличие от других сотрудников искать отговорки о том, чтобы отвертеться от этой общественной нагрузки, он не стал.

Кстати, именно Михаил Павлович был первым в Березниковском отделении, кто ещё в конце 60-х годов занялся гидрозакладкой. Он регулярно ходил на солеотвал и обогатительные фабрики и приносил оттуда пару ведер полужидких отходов, напоминающих для обычного человека простую грязь с дороги в дождливый день. Эти отходы он сушил, делал из них кубики, давил их на прессе, определял их разные свойства и параметры. Все эти параметры, добытые Михаилом Павловичем, в дальнейшем широко использовались другими, уже не такими скромными нашими сотрудниками, занимающимися гидрозакладкой. Вот только выдавали они эти данные за свои, или, всё же, делали ссылку на Шлыкова, сказать не могу.

Ещё Михаил Павлович серьёзно работал, думаю тоже один из первых, над размещением шламов в выработанное пространство рудника.

Я стою, не пойму, в чём дело.

Ольховиков говорит Шлыкову:

- Михаил Павлович, дай Герцену какое-нибудь поручение. Чтобы жизнь-то ему малиной не казалась! Ишь ты... Идёт, по коридору... Улыбается...

Возможно, у Юрия Петровича в тот день было плохое настроение. А возможно, что Юрий Петрович и при хорошем настроении хотел всех загрузить под завязку, чтобы жизнь им "малиной" не казалась?

Когда о наших людях говорят, что они мало улыбаются, ходят хмурые, озабоченные, я их понимаю. Своим мрачным видом они как бы говорили: "Я весь в работе, я весь в проблемах, весь в заботах. Не трогайте меня. Не давайте мне никаких дополнительных поручений, никаких дополнительных заданий".

А если улыбаешься, значит, ты ещё можешь везти воз. Значит, тебе можно ещё подбросить какое-нибудь дополнительное, естественно, не оплачиваемое, задание, какое-нибудь дополнительное общественное поручение.

А общественных поручений в то время давали великое множество. И по комсомольской линии, и по профсоюзной, но, больше всего, по партийной.

Думаю, что с мрачным, неулыбчатым видом нашим людям было просо легче жить.

Но я отвлёкся. В Березниковском отделении в это время произошли и другие изменения. Практически все ведущие специалисты уехали в Пермь и стали работать в Уральском филиале ВНИИГалургии. В Березниках осталась в основном молодёжь. Которой, кстати, стало появляться всё больше и больше. Филиал разрастался и в него принимали всё новых и новых сотрудников.

В горной лаборатории Березниковского отделения с 1973 по 1980 год появились Кекух Светлана, Морозова Тамара, Змеева Наталья, Немтин Геннадий, Чернов Александр, Авдюков Евгений, Катаева Екатерина, Рогальников Владимир, Кудрявцев Виктор, Останин Олег, Журавская Валентина, Кузнецова Маргарита, Югов Михаил и другие сотрудники.

Интенсивно занималась исследованиями Лужецкая Нина Даниловна. Она писала диссертацию о микроклимате в шахте. В пятёрке на стеллажах лежало множество термометров и других приборов по её тематике. Иногда она брала меня с собой в шахту на замеры.

В шахте в разных частях шахтного поля в стенках штреков были пробурены шпуры разной длины. Эти шпуры были заткнуты пробками. Мы вытаскивали пробки из устья шпура и вставляли туда специальную штангу, на конце которой крепился термодатчик. Этот термодатчик упирали в забой шпура и измеряли температуру массива горных пород на данной глубине.

Нина Даниловна защитила диссертацию в 1974 году.

В это время в Перми в Уральском филиале было организовано несколько научно-исследовательских лабораторий. В том числе горная лаборатория, заведующим которой стал Мухин Игорь Дмитриевич. А сотрудники этой лаборатории, в том числе и я, работали в Березниках.

Нужно было искать новую тематику исследований.

В это время интенсивно внедрялась комбайновая выемка сильвинитовых пластов. Я хотел, было, продолжить, в основном, заниматься электрическими замерами на комбайнах. Предложил даже Мухину тему по влиянию качества питающего напряжения на производительность комбайнов. И мы взяли эту тему и провели такие исследования.

Но, как оказалось, жизнь требовала немного другого.

В это время испытывались самые разные варианты систем разработки. При этом при комбайновой выемке по сравнению с буровзрывной значительно возросли потери руды в недрах и изменилось её качество.

Я стал участвовать в исследованиях потерь руды и её разубоживания (засорения руды пустой породой) при комбайновой выемке.

На Втором Березниковском руднике в то время калийные пласты отрабатывали так называемыми трёх- и пятикамерными блоками. Суть этой отработки в том, что из узкого выемочного штрека комбайн под углом 45 градусов проходил стартовую выработку, а из неё тоже под углом 45 градусов "зарубался" в три или пять одноходовых камер. При этом оставались большие потери полезного ископаемого между стартовой выработкой и выемочным штреком.

По такой схеме работали с начала работы рудника, по ней планировали очистные работы на будущие годы.

Работая по теме сокращения потерь полезных ископаемых, я предложил перейти с отработки трёх- и пятикамерых на двухкамерные блоки. То есть уменьшить число камер, проходимых с одной стартовой выработки, с трёх и пяти до двух. Это решение, по крайней мере для меня, было очевидным. Оно позволяло значительно уменьшить потери полезного ископаемого.

Оформил рацпредложение, включил в состав его авторов несколько высокопоставленных лиц, в том числе и главного маркшейдера Второго рудоуправления Макарова Николая Николаевича. Николай Николаевич с удовольствием подписал его. В его должностные обязанности входила разработка мероприятий по уменьшению потерь полезного ископаемого в недрах. А тут такое мероприятие катит ему прямо в руки!

Так как теперь авторами рацпредложения стали работники рудоуправления, решение о его внедрении должно было решаться на более высокой ступеньке - не в рудоуправлении, а в управлении "Уралкалия".

Меня пригласили на технический совет "Уралкалия" для рассмотрения этого предложения. До этого мы провели опытные работы, отработали несколько двухкамерных блоков, определили потери полезного ископаемого и другие важные характеристики. Обо всём этом я и доложил собравшимся специалистам.

- Какие будут мнения? - спросил председательствующий.

Встал главный механик "Уралкалия" Мосов Анатолий Никифорович:

- Я против такого предложения. После его внедрения увеличится число зарубок комбайна. А при зарубке рабочий орган комбайна используется не полностью. Возникнут динамические нагрузки, которые приведут к его поломке. Комбайн должен работать только полным сечением своего рабочего органа.

Пришлось мне привести статистические данные:

- На Первом Березниковском руднике в камере только один из многих ходов комбайна проходится полным сечением. То есть большую часть времени комбайн работает не полным сечением рабочего органа. А ремонтов комбайнов на Первом руднике меньше, чем на Втором. Фактор использования площади рабочего органа комбайна, безусловно, имеет место, но не в такой мере, чтобы отклонить из-за него данное предложение.

Но Мосов начал подымать с мест механиков рудоуправлений. Они в один голос заявили, что все комбайны должны работать только полным сечением рабочего органа.

Видя такой поворот событий, председатель техсовета Масагутов Николай Фёдорович говорит:

- А что думают по этому поводу представители Второго рудоуправления? Николай Николаевич, - обратился он к Макарову, - вы главный маркшейдер, ваше мнение.

"Наконец-то, - подумал я. - Он-то своими аргументами убедит собравшихся в эффективности этого решения. Не зря я включил его в авторы рацпредложения".

Николай Николаевич поднялся с места:

- Я согласен с мнением техосовета. От этого предложения больше вреда, чем пользы. Мы принципиально не будем внедрять двухкамерные блоки на нашем руднике.

Я оторопел. Как же он может выступать "против", если он один из соавторов этого предложения?

Короткая речь Макарова выбила меня "из седла". Я не стал больше ничего доказывать. Поэтому механики наше предложение разгромили полностью. Никто не сказал в защиту предложения ни одного слова. Говорили либо против предложения, либо просто молчали.

"Ладно, - думаю, - куда же деваться. Я ничего не могу сделать, чтобы изменить ситуацию?".

Прошло полгода. Занимаюсь другими рудниками. Сижу на рабочем месте. Раздаётся телефонный звонок из бюро по рационализации Второго рудоуправления:

- Вы почему не приходите получать 250 рублей авторского вознаграждения за рацпредложение по двухкамерным блокам? Вы последний у нас остались, нам надо ведомость в бухгалтерию сдавать. Срочно приходите.

- А разве это предложение внедрено?

- Да. Весь рудник перешёл на него.

- И все авторы уже получили деньги?

- Да, вы один остались.

- Все получили? И даже противник предложения Макаров Николай Николаевич?

- Он первым получил.

Ну что тут скажешь...

После этого с Макаровым мы ещё долго работали в тесном контакте.

Как-то встретил его на вечеринке по случаю дня рождения одного из наших специалистов. Напомнил ему этот случай.

Говорю, смеясь:

- "Принципиальным" человеком ты себя показал, Николай Николаевич. От предложения отказался, а деньги за него первым получил.

Он только добродушно ухмыльнулся. Мол, не бери в голову. Молодой ты ещё. Зелёный. Жизни не знаешь.

Описанный эпизод стал для меня первым звоночком о том, что включение в авторы разработок высоких начальников просто так, только из-за их начальственного кресла, не всегда способствуют поддержке своих разработок. Совсем не факт, что от них будет какая-то польза и рацпредложение или изобретение с их помощью будет внедрено.

Они ведь нос по ветру держат.

6. В лаборатории рационального использования недр

В Уральский филиал ВНИИГалургии устроилась на работу новая сотрудница - Левина Лариса Петровна. Если не ошибаюсь, это произошло в 1976 году. Она занималась вопросами потерь и разубоживания руды на рудниках Кузбасса. По этой теме там и защитила диссертацию кандидата технических наук.

Её приняли в филиал, потому что наша горная лаборатория уже вела работы по исследованию потерь и разубоживания и их снижению. Поэтому квалифицированные специалисты по этой тематике филиалу были нужны.

Через некоторое время под Ларису Петровну была организована лаборатория рационального использования недр. В Кузбассе Лариса Петровна занималась вопросами потерь и разубоживания при буровзрывной выеме. У нас же на рудниках буровзрывная выемка осталась в незначительных объёмах. Большая часть руды "Уралкалия" добывалась комбайнами. Опыта работы по комбайновой выемке и знания особенностей образования потерь руды при этой выемке у Ларисы Петровны не было. Поэтому в эту лабораторию в конце 1977 года старшим научным сотрудником перевели и меня. Так как я уже занимался этими вопросами.

В Перми в этой лаборатории кроме Левиной работали Тихонова Тамара и Старостин Юрий.

С Левиной Ларисой Петровной у меня связаны несколько курьёзных моментов.

Лариса Петровна заключила договор на разработку нормативов потерь и разубоживания руды для всех рудников "Уралкалия". При этом она, на мой взгляд, переоценила свои силы. Опираясь на свой опыт работы в Кузбассе, она думала, что мы сможем выдавать такие нормативы по каждому руднику каждый квартал. А работа эта, как оказалось, была очень трудоёмкая. Научного задела у нас во многом не было.

Помню, Лариса Петровна вызвала меня в очередную командировку в город Пермь, в филиал нашего института. Нужно было срочно выдавать очередные нормативы потерь и разубоживания для одного из калийных рудников.

В Перми мы поработали неплохо, всё, что было запланировано, мы сделали и я с чистой совестью уехал домой.

Через неделю мне звонит заведующий горно-геологическим отделом Старцев Владимир Андреевич. Говорит:

- Николай Иванович, как вы поработали с Левиной?

Отвечаю:

- Нормально поработали Владимир Андреевич. Всё документы мы подготовили и оформили.

- Нормально, говорите. А она на вас докладную написала. Что вы ничего не сделали.

Я несколько опешил.

- Я же сидел в её кабинете, постоянно передавал ей то, что делал. Она смотрела, поправляла. Если что-то ей не нравилось, возвращала эти материалы мне на доработку. Ничего не пойму.

- Она пишет в докладной, что из-за вас она может не выполнить заказ-наряд.

Отвечаю:

- Даже не знаю, что и сказать вам на это... Всё было сделано, всё было оформлено и выдано машинисткам для печати.

Через пару месяцев Лариса Петровна вновь вызывает меня в командировку для разработки нормативов потерь и разубоживания уже для другого рудника. Приезжаю, вновь работаю рядом с Левиной. Она очень любезна, как будь-то не было никакой докладной. По окончанию работы спрашиваю:

- Лариса Петровна, сейчас-то я всё сделал? Справился с работой?

- Да, да, - отвечает. - Вы очень хорошо поработали.

Довольный, уехал домой.

Через неделю звонит Старцев.

- Опять на вас Левина написала докладную. Что вы ничего не сделали и что из-за вас она может сорвать выполнение заказ-наряда "Главка".

- Я же, когда уезжал, прямо спросил у неё, всё ли я сделал. Она ответила, что я сделал всё, поработал хорошо. Я даже не знаю, как на это реагировать.

В конце очередной командировки, в которую меня опять вызвала Левина, захожу к заместителю директора по научной части Ольховикову Юрию Петровичу. Подаю ему заявление о переводе в другую лабораторию. Говорю:

- Юрий Петрович, я хочу перейти в другую лабораторию. В лабораторию технологии машинной выемки к Ковтуну Владимиру Яковлевичу. Он меня берёт. Я же технолог, занимаюсь технологией комбайновой выемкой, в его лаборатории буду заниматься её совершенствованием.

Ольховиков немного задумался.

- Мне надо посоветоваться с Ларисой Петровной.

Вызывает Левину.

Лариса Петровна только зашла в кабинет, только увидела меня у Ольховикова, говорит с порога:

- Подождите минутку, я сейчас приду.

Появляется минут через десять, держа в руках большую охапку документов. Говорит:

- Я предполагала, что этот разговор состоится и хорошо к нему подготовилась.

И я, и Ольховиков с интересом ждём, что же будет дальше.

- Я принесла основные работы Герцена.

Она положила на стол мои отчёты, рекомендации и другие документы и разделила всю охапку документов на две стопки.

- Вот в этой пачке, - показывает на одну стопку документов, - ничего нового нет. Вот в этих документах, - показывает на другую стопку, - есть элементы научной новизны, но эти работы, заметьте, сделанные под моим руководством.

Напрасно вы его защищаете. В целом, работник он никудышный.

Я обрадовано говорю:

- Юрий Петрович, если я в этой лаборатории работник никудышный, подпишите заявление.

- Какое заявление? - спрашивает Левина.

- Николай Иванович хочет перейти в лабораторию Ковтуна. Ковтун согласен на перевод.

Лариса Петровна изменилась в лице. Было видно, что она не ожидала такого поворота событий. Видимо, думала, что я пришёл жаловаться на неё. И она приготовилась к защите, лучший способ которой, как известно, нападение.

Возникла небольшая пауза.

Лариса Петровна говорит:

- Я категорически возражаю. Если он уйдёт, мы сорвём заказ-наряд по разработке нормативов потерь и разубоживания. На нём, - показывает на меня, - висят нормативы по комбайновой выемке для пяти рудников "Уралкалия" и "Сильвинита". Кто это будет делать? Я занимаюсь нормативами по буровзрывной выемке, а её объёмы, как вы знаете, незначительны. Основные объёмы добычи руды на рудниках - это комбайновая выемка, которой он занимается. Так что я категорически против его ухода из моей лаборатории.

Ольховиков говорит:

- Хорошо, Лариса Петровна. Ваша позиция мне понятна. Можете идти.

Когда она ушла, унося мои отчёты, говорит мне:

- Николай Иванович, я не могу сейчас подписать твоё заявление. Моя задача - не допустить срыва нашим филиалом заданий "Главка". А без тебя Левина заказ-наряд не выполнит. Сделаешь нормативы по комбайновой выемке, тогда и перейдёшь к Ковтуну.

Я вышел от Ольховикова несколько опустошённый. Шёл в задумчивости по коридору и думал: "Как же так? С одной стороны, по её словам, я работник "никудышный". С другой стороны - она категорически против моего ухода, потому что без меня она не сможет выполнить заказ-наряд "Главка". То есть с другой стороны, я, вроде бы, работник значимый, даже незаменимый.

Как всё это понимать? Где же логика?"

Почесал затылок и решил, что, видимо, женская логика некоторых женщин для меня непостижима.

В лабораторию технологии машинной выемки к Ковтуну Владимиру Яковлевичу я, всё же, перешёл, только позже. Когда сделал нормативы потерь и разубоживания для условий комбайновой выемки по всем пяти рудникам "Уралкалия" и "Сильвинита".

Был у меня с Левиной и другой интересный случай. Интересен он для меня тем, что я надолго его запомнил.

Лариса Петровна была женщиной неординарной. Она недавно защитила кандидатскую диссертацию, в свои отпуска ходила в горы, имела первый разряд по альпинизму, была не замужней и поэтому очень амбициозной женщиной.

Отношения с моей новой начальницей у меня как-то не складывались. Я до сих пор не пойму, почему.

Ребята-горняки, которые видели её отношение ко мне, шутя советовали:

- Пригласи её в ресторан. Она же незамужняя женщина.

- Ещё чего, - отвечаю, - обойдётся без ресторана.

- Если ты не хочешь поухаживать за ней, чтобы улучшить взаимоотношения, включи её в соавторы какой-нибудь статьи. Ты же регулярно их пишешь.

"А что, - подумал я, - это интересное предложение".

Я всегда до этого со своими начальниками жил как-то бесконфликтно. У меня и с Ларисой Петровной не было никакого желания конфликтовать. Подумал, что надо как-то улучшать наши рабочие отношения. А то стало совсем невозможно работать.

Как раз в это время я подготовил статью о выявленной мною принципиально нового вида связи между потерями и разубоживанием полезного ископаемого при комбайновой выемке. А от этой связи зависит методика расчёта нормативов этих показателей. Был в авторах статьи один, переломил себя, включил в соавторы Левину.

Будучи в очередной командировке в Перми, подсел к её столу, говорю:

- Лариса Петровна, я подготовил статью, посмотрите её, пожалуйста.

- Хорошо, оставляйте.

Довольный, уехал домой в Березники. Думаю: "Ну, теперь-то, когда она увидит свою фамилию в авторах статьи, дела пойдут лучше".

Через некоторое время Лариса Петровна снова вызывает меня в командировку. А я уже знал, что в сборник Пермского политехнического института все материалы ушли. Спрашиваю её:

- Как обстоят дела с нашей статьёй?

- С какой статьёй? Ах, да ... С той... Знаете, у меня столько работы, я ещё не нашла времени её посмотреть.

- Как же так? - говорю. - Я же передал вам её ещё три месяца назад!

- Я посмотрю, посмотрю.

Видимо, она не хотела, чтобы у меня увеличивалось количество опубликованных работ. Тем более, с такими принципиально важными результатами.

Наконец, она посмотрела статью. Править там было нечего и она передала её в наш отдел координации для направления в следующий сборник трудов Пермского политехнического института.

Когда я узнал, что она и не думала смотреть мою статью, подготовил более обширный вариант этой статьи, включив в неё и новые материалы по этой теме. Я же писал диссертацию и мне было необходимо основные научные результаты публиковать.

Эту новую статью я послал в журнал академии наук "Комплексное использование минерального сырья". Она была принята и напечатана.

Перед защитой диссертации в научный совет в составе других документов надо было представить список научных трудов. Если в этом списке были статьи с несколькими авторами, то надо было написать, каков вклад каждого из соавторов и личный вклад соискателя на звание кандидата технических наук.

Я сделал соответствующий список и написал вклад каждого автора. Дошла очередь в этом списке до совместной статьи с Левиной.

Я задумался.

С одной стороны она практически ничего не знала об её содержании, так как работала по технологии буровзрывной, а не комбайновой, выемки. При буровзрывной выемке связь между потерями и разубоживанием совсем другая.

С другой стороны, раз я включил её в соавторы, значит, оторвал от себя и дал ей определённую долю вклада.

Чтобы её не обидеть, написал вклад каждого из соавторов поровну.

Теперь нужно, чтобы этот список подписали все соавторы, в том числе и Лариса Петровна. Это должно было говорить о том, что они согласны с их вкладом и личным вкладом соискателя. Таковы были требования к документам, представляемым в учёный совет.

Я послал список научных трудов Левиной. Время идёт, она мне его обратно не присылает. Я ей звоню, а она отвечает, что ей некогда, что у неё много работы, но она всё же посмотрит этот список, подпишет и вышлет его мне.

Но так и не выслала.

Пришлось эту опубликованную работу из списка исключить. Но так как у меня было опубликовано по теме диссертации довольно много статей, тем более, что были статьи в академических журналах, а восемь из тринадцати представленных в автореферате были вообще без соавторов, это не повлияло на её защиту.

У меня это был второй случай, когда включение соавторов приносило не пользу, а скорее наоборот.

Поэтому в дальнейшем я старался, по возможности, не включать в соавторы своих публикаций людей, которые не вносили никакого творческого вклада.

Почему я так не понравился Ларисе Петровне, не могу понять до сих пор.

7. В лаборатории машинной выемки

Итак, после разработки нормативов потерь и разубоживания при комбайновой выемке для всех пяти рудников "Уралкалия" и "Сильвинита" я перешёл из лаборатории рационального использования недр вновь в лабораторию машинной выемки.

Почему вновь? Потому что в этой лаборатории я уже работал до работы с Левиной. Исследовал потери руды, выдавал рекомендации по их снижению. Руководителями темы были сначала Зайцев Михаил Михайлович из головного ВНИИГа, затем Мухин Игорь Дмитриевич, затем заведующий лабораторией машинной выемки Ковтун Владимир Яковлевич.

Ковтун Владимир Яковлевич - заведующий лабораторий машинной выемки, появился в Уральском филиале ВНИИГалургии где-то в середине 70-х годов.

Как я помню, в кулуарах Мухин и Ольховиков говорили, что Ковтун - это очень хорошее приобретение для филиала.

Специалистом Владимир Яковлевич был классным, как сейчас говорят. Он постоянно предлагал какие-то новые нетрадиционные варианты механизации и технологии выемки.

Помню, были проблемы на Втором Березниковском руднике. Там начало проявляться горное давление на тех панелях, которые отрабатывались прямым порядком. И Владимир Яковлевич предложил отрабатывать панели обратным порядком. Новым в этом известном варианте было то, что он предложил, чтобы комбайн при этом двигался по штреку задом. Что, конечно, было очень необычно.

Я присутствовал на техсовете "Уралкалия", на котором в первый раз выступал Владимир Яковлевич. Говорил он очень уверенно и даже как-то агрессивно. При этом, как мне казалось, как-то снисходительно по отношению к специалистам "Уралкалия". Как будь-то старший товарищ учит несуразных дошколят.

Что тут началось! Специалисты "Уралкалия" очень резко начали отвечали ему. И не приняли его предложения, хотя в них было много положительного.

Но постепенно Владимир Яковлевич нашёл общий язык с ними. И стал помягче вести себя.

После перехода в его лабораторию Владимир Яковлевич сразу же сделал меня ответственным исполнителем по теме разработки технологии сближенных пластов АБ и В на руднике Второго Соликамского рудоуправления. Нами был выполнен целый комплекс исследований, проведены опытно-промышленных испытания, проектной частью был выполнен проект перевода рудника на эту технологию. После чего она была на этом руднике принята к внедрению.

Я запомнил, как Владимир Яковлевич выискивал перспективную тематику для своих работ.

Захожу, как-то в его кабинет. И застаю его за странным занятием. Он что-то выписывает мелким почерком на листе бумаги. После заполнения этого листа приклеивает к нему чистый лист и снова что-то пишет. И вот эта длинная "портянка" из склеенных листов уже лежит на полу. А он всё пишет и приклеивает новые листы.

Говорю:

- Владимир Яковлевич, я не пойму, что вы делаете?

Он мне объяснил, что он делает. Он взял все предписания горнотехнической инспекции для наших рудников за несколько последних лет. И выписывает их на эти самые листы бумаги.

- Вот видишь, сколько проблем на наших рудниках? И ведь их все нужно решать. Но никто не берётся за их решение. А мы возьмёмся!

"Интересный способ поиска актуальных тем", - подумал я.

Вообще, интересный вопрос о кадрах, которые работали в научной части нашего филиала. Например, только через Березникоское отделение прошло множество молодых специалистов. И большинство из них ушло из нашего института. Получается, что к работе в научном учреждении не все готовы. И это действительно так.

Помню, пришёл к нам со Второго Соликамского рудника специалист-производственник Челышев Игорь Васильевич. Надо сказать, что это был очень творческий человек. Но, всё же, он был производственником. Он очень удивлялся работе во ВНИИГе. Вроде бы, сотрудники ничего не делают. Сидят в библиотеке, собираются кучками и разговаривают, что-то обсуждают. Пишут что-то. И никаких оперативок, никаких общих сборов.

Он начал предлагать разные идеи. Среди них были и очень разумные. Но эти идеи надо было развить, изучить похожие по печатным источникам, описать, проверить в опытных условиях, заключить соответствующие договора, организовать их выполнение и т.п. Но дальше разговоров у него как-то дело не шло. А план по научным исследованиям был сформирован. И в этом плане был и его пункт.

В разговорах, которые он вёл в кулуарах, с ним никто особо не спорил. Просто времени на это не было. А он, видимо, думал, что его аргументы просто железные.

И вот через определенное время вызывают его в Пермь на технический совет. Отчитаться о проделанной работе. И после этого техсовета он немного приуныл. А в дальнейшем рассчитался.

Помню, что мне рассказывал другой специалист, не буду называть его фамилию, после перехода с производства, где он занимал высокую должность, был заместителем директора рудоуправления по производству. Он мне говорил:

- Вот на производстве всё ясно. Утором сходишь на оперативку. Получишь по полной от директора рудоуправления и целый день бегаешь по рудоуправлению как наскипидаренный. Вечером на оперативке доложишь, что сделал за день.

А здесь весь день можешь ходить из угла в угол и никто не заставляет тебя работать. А что делать, не ясно.

Хочу ещё раз подчеркнуть, что эти ребята были хорошими производственниками. Но работать в научном учреждении они оказались не готовы. Здесь требуются люди другого склада ума, другого склада характера. Люди, которые сами могут найти актуальную задачу, тему для работы, организоваться сами и организовать сотрудников на работу по ней.

Действительно, руководителей тем никто не заставляет работать. Но приходит время отчётов и сразу выясняется, кто чего стоит. А чтобы ему и его сотрудникам было ясно, что же нужно делать, руководитель тем должен быть, ещё раз повторю, творческим человеком.

Причём, решение актуальной задачи должно быть новым. Очень желательно, чтобы эта новизна была на уровне изобретения.

Владимир Яковлевич Ковтун был именно таким творческим человеком.

С Владимиром Яковлевичем мы работали, на мой взгляд, хорошо. Даже подали с ним несколько заявок на изобретения и получили авторские свидетельства.

И получается, что когда всё хорошо и правильно, то и рассказать-то не о чем.

Интересно получается.

8. Колхоз

По-моему, это было в начале 80-х годов. Я тогда работал заведующим горным сектором. Была осень. Как обычно, в это время к нашему начальнику Лужецкой Нине Даниловне поступила разнарядка из парткома "Уралкалия" послать двух человек на месяц на уборочную в колхоз в Кудымкарский район. Кудымкарский район находился на самом севере нашей области.

Лужецкая вызвала к себе в кабинет меня и заведующего сектором геомеханики Габдрахимова Инвиля Хаировича. Нина Даниловна сказала, что не одобряет такую политику, когда на уборочную надо посылать научных сотрудников. Но с этим она ничего поделать не может, а решение парткома выполнять надо. Тут уж никуда не денешься.

Она сказала, что женщин в колхоз в такую даль и на такой срок, да ещё и в такое время года она, конечно же, посылать не будет.

- И, думаю, вы согласитесь с этим со мной, - сказала она. - А ваши сектора состоят преимущественно из мужчин.

Поэтому нам надо было выделить по одному мужичку и сообщить ей через два дня фамилии кандидатов на поездку в колхоз.

Все сотрудники нашего сектора мужского рода - Миша Югов, Володя Верещагин, Валера Марьин, Олег Останин, Учакин Владимир Николаевич и другие ехать в колхоз категорически отказались. У всех сразу же нашлись какие-то веские причины, невесть оттуда взявшиеся какие-то справки. Некоторые принесли больничные листы и сразу же ушли на больничный. Те, кто не нашёл никаких бумажек, подтверждающих, что они не могут работать в колхозе, просто отказались туда ехать без всяких предлогов.

В секторе у Габдрахимова тоже разгорелись нешуточные страсти. В колхоз ехать никто не хотел. Сивков Евгений Сергеевич и Аникин Николай Фёдорович сказали, что они уже не такие уж и молодые. Что они уже отъездили в колхозы в своё время. Пусть начальник отправляет в колхоз молодёжь. А молодых мужчин - научных сотрудников, в секторе было всего двое. Это Борис Титов и Валерий Мараков. Боря Титов сразу же заявил, что у него через месяц предзащита кандидатской диссертации и ему надо уже через пару недель ехать в Ленинград в головной институт "Галургии". Оставался один молодой человек без уважительных причин - это Валера Мараков.

Через пару дней нас вновь вызвала Нина Даниловна.

- Ну что решили? - спросила она.

Я скромно ответил, что пока не нашёл ни одного кандидата в колхоз.

Нина Даниловна посмотрела на меня и сказала:

- Ну, раз не можешь найти кандидата, значит поедешь сам.

Я немного растерялся. Сижу молчу.

Заговорил Габдрахимов. Он пояснил, что Сивков и Аникин должны остаться для завершения написания отчёта о работе по договору с тем же "Уралкалием". Они поехать не могут. Титову нужно в это время ехать на предзащиту диссертации.

Поэтому он предлагает кандидатом в колхоз Маракова Валерия Егоровича.

- Правда, - сказал он, - Мараков отказывается ехать в колхоз.

- Что значит "отказывается"? - спросила Нина Даниловна. - Приглашай его сюда.

Валеру уламывали долго. Он всё безрезультатно. Он ехать в колхоз наотрез отказался. Ему говорили, что этим он испортит свою карьеру в нашем институте, что у него не будет здесь больше никаких перспектив. Дело дошло, почти что, до его увольнения с работы. Но уговорить его так и не смогли.

Но решение парткома выполнять надо. Лужецкая сказала, что если Габдрахимов не умеет работать с коллективом, если он не может найти человека в колхоз, то должен поехать сам.

Инвиль Хаирович был кандидатом технических наук, писал докторскую диссертацию, считал себя крупным учёным в своей области. Поэтому сначала он очень возмутился такому заявлению. Но Лужецкая поставила всё на свои места - сказала, что если он не поедет в колхоз, то ему не дадут положительную характеристику с работы к защите его докторской диссертации. А без такой характеристики защита докторской невозможна.

Это уже был серьёзный довод.

Гадбрахимов заперся в своём кабинете. Из коридора было слышно, как он матерится вслух и ругает начальство, на чём свет стоит. Сотрудники быстренько проходили мимо его кабинета, застенчиво улыбаясь при этом.

Но в колхоз ему ехать пришлось.

От рудника туда же были направлены несколько рабочих с опытного участка. Габдрахимова назначили старшим всей этой бригады.

В Кудымкар дорога не близкая. Мы доехали до станции Верещагино поездом. Затем автотранспортом по разбитой дороге ещё 120 км до Кудымкара.

В Кудымкаре мы все переночевали в гостинице. А на другой день утром Габдрахимов взял меня и мы вдвоём пошли к первому секретарю горкома партии. На нас были новенькие синие фуфайки и новые резиновые сапоги. Эту спецодежду нам выдали на работе. На Габдрахимове - шапка из норки. Моя шапка была поскромнее, из кролика. На фоне местных жителей, ходивших в задрипанных фуфайках и грязных кирзовых сапогах мы смотрелись достаточно эффектно. Поэтому секретарша в приёмной сразу же пропустила нас к первому.

Мы зашли в кабинет. Первый секретарь не производил впечатления какого-то напыщенного чиновника. На вид это был скромный работяга с усталыми глазами. Он вопросительно посмотрел на нас.

Габдрахимов подошёл к первому, протянул руку, поздоровался, представился. Сказал, что мы работники института и нас направили на уборочную в колхоз. Направили, потому что в колхозе, якобы, не хватает рабочих рук. Что урожай погибает. И вот мы здесь. И что мы видим? А видим мы то, что ещё только девять часов утра, а у магазина, что напротив горкома парии, уже очередь мужиков за водкой. А ведь водку продают только с 11-ти часов. Сказал, что ему, первому секретарю горкома, надо было бы вначале поработать с этим контингентом. Чтобы они не у магазина за водкой стояли, а в поле были, урожай убирали.

А он, первый секретарь горкома, вместо того, чтобы поработать с этими мужиками, просит помощи в обкоме партии. Это ведь по его просьбе нас, научных сотрудников, оторвали от важной работы и заставили ехать на уборочную в колхоз.

Он ткнул себя в грудь:

- Заставили ехать меня, практически доктора наук! И его, почти кандидата наук! Мне пришлось отложить важнейшие научные эксперименты! Под срывом выполнение важнейшей научной программы по подъёму села, утверждённой самим Пермяковым! А в это время здесь, на месте, в магазин за водкой стоит целая толка мужиков, которых те, кто должен это делать, не могут заставить работать!

Говорить Габдрахимов умел. Речь его даже меня поразила своей силой, монументальностью и приведенными аргументами.

Закончил он свою речь тем, что попросил первого секретаря горкома партии дать нам справку о том, что мы, как научные работники, в колхозе не нужны.

Первый секретарь слушал Габрахимова молча. По его усталому лицу было невозможно понять, о чём он думает.

После эмоциональной речи Габдрахимова наступило некоторое молчание. Затем первый тихо заговорил. Он сказал, что на улице уже октябрь, а картошка на полях не убрана. Что колхозники прилагают все силы, чтобы убрать урожай с полей. Но народу в колхозе мало и им сделать это трудно. Что городской комитет партии приказал закрыть все школы и вывести на уборочную школьников.

Чем дольше он говорил, тем громче и чётче становилась его речь. Суть её сводилась к тому, что на поля вывели даже детей! А в это время двое здоровенных мужиков, посланные на помощь колхозникам, хотят получить липовые справки и увильнуть от помощи селу!

Я понял, что этот тихий на вид мужичок был "стрелянный воробей". Что его вот так, голыми руками, не возьмёшь. Что не зря он сидит на этом месте.

Я стоял и тихо улыбался про себя. Мне было просто интересно слушать этих пламенных ораторов, стоящих один другого.

Кончилась эта дискуссия тем, что Габдрахимов договорился с первым, что нас пошлют не в самую последнюю "дыру" в Кудымкарском районе, а в более, менее приличный колхоз.

На этом мы попрощались и ушли.

За нами прислали грузовик и отвезли всю нашу бригаду в колхоз.

В колхозе нас поселили в большой деревянной избе. Хозяева, муж и жена, были уже преклонного возраста, но продолжали работать в колхозе. В избе было несколько комнат. Нам выделили самую большую из них. Довольно большую часть комнаты занимала русская печь.

Утром, уходя на работу, все вместо завтрака пили "квасок". Это была густая овсяная брага, которую постоянно ставили хозяева. Ковшичек такого "кваску" утром выпьешь или съешь, не знаю, как точнее передать словами приём вовнутрь этого кушанья, и до обеда не чувствуешь голода. И настроение поднимается с этой бражки. Хоть в пляс иди.

Мы с Габдрахимовым спали на печи. То есть, наверху, у потолка. А рабочие спали внизу, на полу.

Габдрахимов каждое утро начал ходить на оперативки, которые устраивал председатель колхоза в своём правлении ежедневно в 9 утра. И постоянно выступал на этих оперативках. В первый же день он добился от председателя того, что нас двоих направили не в поле, убирать в разбухшей глине картошку, а на пилораму, пилить доски. А рабочие с опытного участка работали в поле. Обычно работа начиналась в 10 утра, а заканчивалась почти сразу после обеда часа в три. Потому что у колхозников было своё хозяйство, которое тоже требовало времени.

Вечером мы все собирались в избе,

Перед поездкой кто-то из ребят нашего сектора сказал мне, чтобы я взял с собой в колхоз немного радиодеталей. Потому что в каждом колхозе почти у каждого второго не работает телевизор. А мастер приезжает к ним из города только раз в год.

Я так и сделал. Взял с собой немного разных радиодеталей и небольшой самодельный приборчик, который сделал ещё до службу в армии. Ещё взял книжку по самостоятельному ремонту телевизоров.

Тут надо пояснить, что моим хобби в то время было радиолюбительство.

У хозяев телевизор не работал. Как они сказали, он сломался ещё полгода назад. Я посмотрел его. Неисправность была простейшей - просто перегорел предохранитель. Заменил его. Телевизор заработал. Радости хозяев не было границ! Они сразу зауважали нас. И разнесли по деревне молву о том, что один из приезжих может ремонтировать телевизоры. Этим сразу воспользовался Инвиль Хаирыч. Он объявил на оперативке, что среди нас есть мастер по ремонту радиоаппаратуры. По пути на пилораму и при возвращении с неё он находил мне очередных клиентов с неработающими телевизорами. И ставил им непременное условие - за отремонтированный телевизор бутылку водки и ведро браги. После того, как телевизор начинал работать, радостные колхозники сами приносили это вознаграждение к нам домой.

Обычно дома, до колхоза, я очень долго ремонтировал свою радиоаппаратуру. Просматривал литературу, делал всякие измерения для того, чтобы найти неисправность. Пробовал исправлять и так, и сяк. Не получилось, пробовал иначе. Пока отремонтируешь что-либо, позеленеешь. А тут у меня всё получалось очень хорошо и очень быстро! Я сам удивляюсь этому до сих пор. Думаю, что в большинстве телевизоров просто неисправности были элементарные.

В деревне отремонтировал почти все телевизоры. Мне эта работа доставляла истинное наслаждение. Работу на пилораме мы заканчивали в три часа дня. И чем после это заниматься в этой деревне? Пить брагу? Меня это не вдохновляло. Поэтому я заходил домой, брал свою кучку радиодеталей, прибор и книжку по ремонту и шёл к очередному клиенту.

Запомнилось, как мы с Габрахимовым спим на печи. В комнате всю ночь горит лампочка. Которая висит в голом патроне у потолка. Я просыпаюсь, смотрю вниз. На полу спят рабочие с опытного участка рудника. У каждого в голове стоит какая-нибудь ёмкость. У кого трёхлитровый алюминиевый бидончик, у кого маленькое ведёрко, у кого просто трёхлитровая стеклянная банка. И эти ёмкости были с брагой, которую заработал я. Кто-то из рабочих периодически просыпался, привставал, тянулся к бидончику, ведёрку или банке, отхлёбывал бражки, ставил ёмкость с бражкой на прежнее место и поворачивается на другой бок.

Я смотрел на это и мне было немного смешно. Ну где такое ещё увидишь?

Водку пили только мы с Хаирычем. Но очень понемногу. Хаирычу пить было нельзя. Раньше он был слаб на это дело и уже лечился от алкоголизма. Я тоже не особо обожал спиртное, так как считал, да и сейчас считаю, что пить - это просто время терять. Сначала теряешь время, сидя за столом во время принятия этого напитка вовнутрь. Затем теряешь время за всеми этими пьяными и нелепыми разговорами ни о чём. Потом теряешь время, когда захмелеешь. Потому что чем может заниматься поддавший человек? Да ничем серьёзным. А потом ещё теряешь время на другой день, когда с похмелья немного голова побаливает. Тут уж не до радиотехники, заниматься которой я очень любил.

Поэтому водка у нас почти не расходовалась. Хаирыч складывал бутылки в рюкзак. Я думал, зачем он это делает? Домой, что ли, хочет отвезти? Лучше бы рабочим отдавал. Пили бы водку вместо браги.

Но его дальновидность и практичность оценил только позже.

Месяц в колхозе подходил к концу. За пару дней до его окончания Хаирыч договорился с каким-то колхозником и купил у него по-дешёвке половину туши телёнка. Так как на улице к этому времени уже периодически выпадал снежок и было довольно прохладно, эта половина туши лежала у нас прямо в сенях.

Ещё он накупил у колхозников довольно много всяких овощей - луку, моркови, свеклы. Покупал всё это мешками. И за всё это он расплачивался сэкономленной водкой. Нашёл грузовую машину из нашего города, договорился с водителем. Загрузил чуть не полный кузов всякого добра из колхоза. На этой машине мы с ним и поехали домой. Хаирыч, естественно, сидел в кабине. А я со своим маленьких рюкзачком в кузове. Так мы доехали до Верещагино и я там пересел на поезд. А Хаирыч на этой машине доехал до дому.

Рабочих с опытного участка отвезли на другой машине до Верещагино. Там они пересели на поезд до Березников.

В колхозе мы заработали немного денег. Я получил за работу на пилораме 28 рублей. К моим 130 рублям зарплаты, которая шла нам в 100 процентном размере на работе, это была неплохая добавка.

В разных колхозах на уборочных я бывал и до этой поездки, и после неё. И каждая из поездок была неповторима и своеобразна. Как и эта.

Этот колхоз запомнился мне своими положительными эмоциями и новыми впечатлениями. Где ещё такие получишь?

9. Учёба

На работе дела у меня шли неплохо и я решил поступить в аспирантуру. Так как я уже какое-то время занимался вопросами потерь и разубоживания калийной руды, я хотел поступить в аспирантуру к Синопальникову Киму Геннадьевичу. Ким Геннадьевич был кандидатом технических наук, был заведующим кафедрой в Пермском политехническом институте, был руководителем диссертационных работ уже многих специалистов. Он писал докторскую диссертацию по вопросам экономической оценки потерь полезных ископаемых. В этом вопросе он был крупным специалистом. Он постоянно печатался в центральных журналах по горной тематике, не говоря уже про ежегодные выпуски сборников трудов Пермского политехнического института.

Меня Ким Геннадьевич знал ещё студентом. Он был моим руководителем дипломного проекта. Кстати, мой дипломный проект ему понравился, так как в нём я привёл фактические данные испытаний автоматической системы управления двигателями комбайна САДУ-2. Которые мы получили в БНИЛ.

Меня он знал и позже. Так как я к тому времени печатался в сборниках Пермского политехнического института, в которых он был главным редактором. Я знал и команду Кима Геннадьевича - Патокина Леонида Кондратьевича, Мелехина Виктора Николаевича, Полетаева Игоря Григорьевича, общался с ними.

В этот раз к Синопальникову меня привёл Мухин Игорь Дмитриевич. Я рассказал Киму Геннадьевичу, чем занимаюсь и какие результаты уже достигнуты. Показал свои материалы по этой теме, рассказал о своих планах дальнейших исследований. И попросил его быть моим руководителем при подготовке кандидатской диссертации.

И он согласился.

Для начала мне надо было сдать экзамены кандидатского минимума. Экзаменов было три - это марксистко-ленинская философия, иностранный язык и спецпредмет.

Экзамены проходили в Пермском политехническом институте. Принимали экзамены не один, а несколько преподавателей одновременно. Возможно, для объективной оценки экзаменуемого.

Помню, как перед тем, как я вошёл в экзаменационный кабинет для сдачи экзамена по марксистско-ленинской философии, из него вышел улыбающийся Папулов Лев Михайлович. Он только что сдал этот экзамен. Я поздравил его с успешной сдачей.

Со Львом Михайловичем у меня сложились хорошие рабочие отношения. Он частенько бывал в нашем Березниковском отделении. Мухин Игорь Дмитриевич собирал нас и мы обсуждали с ним разные производственные вопросы. Я несколько раз включал его в наши рацпредложения. По ним он, кстати, давал хорошие дельные советы.

Помню, когда он был главным горняком "Уралкалия", я предложил рекомендации по уменьшению потерь в междуходовых целиках при комбайновой выемке. Предварительно обсудил их со Львом Михайловичем и получил от него "добро" на проведение опытных работ.

На Первом Березниковском руднике мы провели опытные работы. По результатам этих работ я оформил официальные рекомендации по снижению потерь. Как обычно, подобные рекомендации нужно было согласовывать с "Уралкалием".

И как раз в это время Папулова выбрали секретарём партийной организации "Уралкалия". А главным горняком стал его заместитель Клишев Василий Леонидович.

Василию Леонидовичу эти рекомендации не понравились. Ему они показались слишком мелкими. И согласовывать их он не стал.

Тогда я пошёл в кабинет секретаря партийной организации "Уралкалия". Показал эти рекомендации Льву Михайловичу. Сказал, что вы же, Лев Михайлович, предварительно согласовали их. И вот они выполнены в полном объёме. А Клишев их не подписывает.

Папулов позвонил Клишеву. И довольно долго говорил с ним. В результате эти рекомендации в лице главного горняка Клишева Василия Леонидовича были согласованы с "Уралкалием".

Клишев тогда сказал мне, что это в последний раз. Что если я и в дальнейшем буду обращаться к секретарю партийной организации по горным вопросам, то мы с ним не сработаемся.

Кстати, с Клишевым Василием Леонидовичем мы тоже работали довольно продуктивно. Но эта работа не была простой. Мне приходилось доказывать ему что-либо долго и нудно. А иногда и подключать к обсуждению Мухина Игоря Дмитриевича.

Помню забавный случай. Сидим мы в кабинете у Клишева. Мухин разговаривает с ним, я просто присутствую.

Клишев отбивает очередной аргумент Мухина. Небольшое молчание. Теперь отвечает Мухин. Чётко и очень точно. Снова небольшое молчание. Клишев думает. И тоже приводит какой-то аргумент, и тоже очень чёткий и очень точный.

И ни одного лишнего слова! Каждый бьёт точно в точку!

Надо сказать, что оба они, и Мухин и Клишев, были очень похожи друг на друга. Оба были немного, как бы это сказать, тугодумами. Нет, пожалуй, это не то слово. Тугодумы долго соображают. А эти просто были немного медлительными. И оба, как бы точнее сказать, спокойными. Но думали они очень чётко и ясно. Оба.

Я сижу и смотрю на них. Их словесные дебаты напоминают мне игру в пинг-понг. Вот задаёт вопрос Мухин. Очень чётко и очень ясно. Наступает очередь Клишева парировать удар. Клишев задумывается на пару минут и очень точно отвечает. Он приводит Мухину какой-то веский аргумент. Игорь Дмитриевич немного помолчит. И вновь бросает шарик Клишеву. Клишев немного подумает и перебрасывает шарик Мухину.

В общем, для меня слушать эту игру словами было просто наслаждение!

Не помню, о чём они спорили, но я до сих запомнил свою эмоциональную реакцию на него. Как реакцию на профессиональную игру в пинг-понг словами.

В общем, это были два профессионала! Причём, очень похожие друг на друга.

Надо сказать, что Клишев был довольно осторожным человеком. Но однажды он выдал такое, что поставило всех в тупик.

Карагандинский политехнический институт предложил попробовать на Втором Березниковском руднике сплошную выемку без оставления каких-либо целиков. Для специалистов "Уралкалия" это было неожиданно. Ведь над калийными пластами целое море подземных вод. А водозащитная толща не такая уж и мощная. Так что риск затопить рудник при такой системе разработки был довольно большим.

После выступления представителя Карагандинского политехнического института с предложением о сплошной выемке наступила пауза. Выступать никто не хотел. Потому что если такое предложение принять, то последствия могут быть очень серьёзными. И за них кому-то придётся отвечать. А если его не принять, то можешь прослыть ретроградом.

И тут Василий Леонидович говорит:

- А что, можно попробовать.

Не помню, кто был председателем техсовета. Но помню, как этот председатель сказал:

- Такое может предложить только пенсионер. Который ни за что не отвечает.

Все засмеялись. Возраст Василия Леонидовича только что перевалил за 60 лет. То есть, он стал пенсионным. Хоть и продолжал работать главным горняком.

Относительно большие трудности были у меня с иностранным языком. Хоть я учил немецкий язык и в школе, и в институте, но для сдачи экзамена по иностранному языку я был не готов. Поэтому пришлось идти на одногодичные курсы подготовки при Березниковском филиале Пермского политехнического института.

Преподаватель курсов Карпова вела занятия очень хорошо. Я очень тщательно вёл конспект этих занятий. По которому учил язык в свободное время.

Надо сказать, что давался мне язык очень трудно. Но я, всё же, его додолбил!

На экзамене преподаватель открыл толстенную книгу о калийной промышленности Германской демократической республики. Открыл он её совершенно произвольно. На какой странице она отрылась, такую он и вручил мне. Нужно было прочитать этот раздел про себя и потом пересказать преподавателям их содержание. Естественно, на немецком языке.

Иностранный на четвёрку я сдал.

И тут у меня мой конспект попросил сотрудник Борзаковского Витя Кудрявцев. И я ему его отдал. И до сих пор жалею об этом. Виктор так и не стал сдавать кандидатские экзамены. То есть, ему мой конспект не пригодился. А для меня этот замечательный источник знаний был потерян безвозвратно.

Экзамен по спецпредмету у меня принимали Синопальников Ким Геннадьевич и Лыхин Павел Александрович. Сдал я его нормально. Помню только, что Павел Александрович спросил меня, от чего зависит цена товара? Я стал перечислять разные факторы, влияющие на цену. А надо было сказать, что она зависит, в основном, от количества товара на рынке.

Кстати, я помню, какое впечатление на меня произвёл через несколько лет Павел Александрович.

Когда он достиг пенсионного возраста, ему пришлось уйти из Пермского политехнического института. Видимо, молодёжь его подпирала.

Я тогда подумал, что уж тут ничего не поделаешь, что его время ушло.

Но какого же было моё удивление, когда через несколько лет я узнал, что Павел Александрович без дела на пенсии не сидел. Он написал дома докторскую диссертацию! И защитил её в 70 лет! И после этого уже доктором был принят на старое место работы. А потом перешёл в Горный институт. И там ещё работал долгие годы.

Для меня это было очень удивительно! Вот это сила воли!

Я и раньше удивлялся, когда мне рассказывали, что он постоянно участвовал в лыжных гонках в институте и завоёвывал чуть ли не призовые места.

Удивительный человек!

Его судьбу повторил и его ученик Соловьёв Вячеслав Алексеевич. Защитив диссертацию, он работал у нас в "Галургии". Одно время был моим непосредственным руководителем.

Не помню точно, то ли в конце восьмидесятых годов, то ли в начале девяностых он перешёл начальником технического отдела Пермской кондитерской фабрики. Но через некоторое время эту фабрику приватизировала фирма "Нестле". И всех наших руководителей эта фирма рассчитала. На все руководящие посты поставила своих. И Вячеславу Алексеевичу пришлось с этой работой тоже расстаться.

На некоторое время он как-то исчез из моего поля зрения. Но через несколько лет я узнал, что он тоже не сидел дома без дела. Он написал докторскую диссертацию и защитил её! После чего устроился вновь и в "Галургию", и в Пермский политехнический институт!

Помню, когда я работал в управлении "Уралкалия", он, уже доктором технических наук, заходил ко мне, предлагал мне участвовать в обновлении "Методического руководства по ведению горных работ на калийных рудниках". В составлении которого я ранее участвовал.

Вячеслав Алексеевич тоже отличался крепкой волей и хорошим физическим здоровьем. Если не ошибаюсь, он был мастером спорта по бадминтону. Постоянно участвовал в парусных регатах, проводимых на Каме в Усолье.

Такие люди дают молодёжи, да и не только ей, очень хороший пример для подражания.

По работе мне приходилось бывать в Солигорске в Солигорском отделении Белорусского филиала ВНИИГалургии. Я тогда обратил внимание на то, что все здания рудоуправлений там выглядели намного богаче, чем наши. В отличие от наших обшарпанных зданий они даже были облицованы плиткой. А на площади стоял какой-то большой памятник.

Как раз в это время у нас на привокзальной площади поставили тоже какой-то памятник. Ну, очень уж невзрачный. По-моему, он до сих пор там стоит. С Солигорским - ну ни в какие сравнения!

Видимо, финансирование рудоуправлений в Белоруссии было на порядок больше, чем в РСФСР.

В Солигорске я попросил показать мне систему разработки с податливыми целиками. Впечатление было весьма интересным. Комбайн ПК-10 только успевал пройти камеру, а целики в начале камеры уже начинали деформироваться и кровля начинала опускаться. На комбайне опускали верхний режущий орган и быстро отгоняли комбайн из камеры.

А если отойти на какое-то расстояние от этой вновь отработанной камеры в сторону отработанного пространства, то там уже кровля ложилась на разрушенные целики и на почву.

У нас, кстати, на Втором Березникоском руднике тоже проводились работы по опусканию кровли камер на податливые целики.

Применение податливых, то есть уменьшенных размеров целиков позволяет уменьшить потери полезного ископаемого в недрах.

Побывал я и в калийной шахте в Стебнике. Это было в 1990 году, когда я отдыхал на курорте в городе Трусковец на Украине. Стебник находится недалеко от Трусковца.

Калийная шахта на Стебниковском месторождении полностью отличается от наших шахт. Пласты месторождения залегают не горизонтально, а наклонно. А в шахте добывают не сильвинит, а каинит и лангбейнит. Система разработки там тоже камерная, но существенно отличающаяся от нашей. Отбойка руды буровзрывная из подэтажных ортов.

Были у меня во время учёбы и курьёзные случаи.

Приезжаю в Солигорск в "Беларускалий". Эта организация была ведущей по моей диссертации. И надо было получить от неё отзыв.

Надо сказать, что такое напряжение, которое было при работе над диссертацией, привело к тому, что у меня понизился иммунитет. И стало постоянно побаливать горло. Я стал усиленно читать разную литературу, чтобы понять, что с этим можно сделать. Как этого можно избежать.

Все корифеи по оздоровлению в один голос писали, что нужно закаляться. И я решил последовать их рекомендациям.

Одной из таких рекомендаций было предложение ходить зимой босиком по снегу. Не длительно, а так, хотя бы немножко. И я начал так ходить. Как похожу немного босиком по снегу, так мне с горлом лучше становилось.

И вот в Солигорске у меня от всех этих выступлений на техсоветах, от подготовки отзыва, от работы со специалистами опять начало побаливать горло.

Что делать? Конечно же, походить босиком по снегу. Тем более, что дело было поздней осенью и тонкий слой снега в Солигорске уже лежал.

Я нашёл в центре небольшой сквер. Прошёл по дорожке в его центр. Чтобы меня не было видно хотя бы с улицы через редкие кустики, которые в нём росли. Снял туфли и носки, оставил их у дорожки и с портфелем, в котором были материалы по диссертации и который я не решился оставить у дорожки вместе с туфлями, начал босиком ходить по небольшой поляне.

Уже темнело. Я продолжал ходить босиком по снегу. И вдруг остановился, так как оказался в лучах сильнейшего света. Оглядываюсь. На дорожке сквера стоит какая-то машина и освещает меня своими фарами и дополнительно ещё и прожектором. А ведь у этой дорожки стоят мои туфли с носками!

Подумал, что хорошо ещё портфель там же не оставил. Со всеми полученными документами.

Прикрыл глаза руками, иду на свет, подхожу к этой машине.

Смотрю, стоит милицейский УАЗик. Около него стоя два милиционера. Стоят молча и смотрят на меня.

Я подошёл к своим туфлям, одел носки и туфли. Говорю, что я просто закаляюсь таким образом.

Они постояли ещё немного. Подождали, пока я одену туфли. И, не проронив ни слова, сели в УАЗик и уехали.

Я посмотрел на высокое здание возле этого скверика. Как потом я узнал, в этом здании был горком партии. Видимо, кто-то увидел из верхнего этажа меня в этом скверике. Подумал, что это за человек ходит с портфелем босиком взад и вперёд по скверику? По скверику перед горкомом. Все ли у него дома? Уж не поехала ли у него крыша?

И вызвал милицию.

Хорошо ещё, что всё обошлось без последствий.

Вспомнил, что подобный случай был у меня и в Перми. Уезжаю как-то раз из Перми после очередной командировки. Прихожу на станцию "Пермь Первая". Сижу в зале ожидания, жду поезда. Так как к этому времени устал от всей этой командировки, склонил голову и немного прикорнул.

Вдруг чувствую небольшой пинок по ноге. Поднимаю голову, открываю глаза. Передо мной стоит милиционер. Под мышкой у него несколько бутылок водки.

Он стоит и молча смотрит на меня. А я тоже молча смотрю на него, ничего не понимая.

Милиционер смотрел, смотрел на меня и вдруг спрашивает:

- Будешь?

И показывает правой рукой на бутылки водки, которые держал под левой подмышкой.

Я ещё как следует не проснулся, покачал головой и говорю: "Нет".

Он продолжает стоять рядом и смотреть на меня.

Тут я окончательно проснулся и говорю: "Да трезвый я!"

Он ещё немного постоял и отошёл.

Видимо, это был очередной рейд милиции по ловле пьяниц на железнодорожной станции.

По работе мне приходилось бывать и в Ленинградском ВНИИГе. Там я познакомился с сотрудниками горной лаборатории Пинским Вадимом Львовичем, Желниным Юрием Александровичем, Хавротиным Георгием Павловичем и другими научными работниками.

Заведующим горной лабораторией был Зайцев Михаил Михайлович.

Это были очень активные ребята. Особенно среди них выделялся Пинский Вадим Львович. Он занимался разработкой новых комбайнов и другой техники для горных работ. Испытания эта техника проходила, в основном, в Солигорске. Помню, как меня поразила разработанная горная техника, которой велась селективная выемка верхней и нижней части пласта. А потом из средней его части, которая была представлена мощным прослоем соли, вырезались блоки из которых формировались искусственные целики.

С Вадимом Львовичем мы обсуждали мою диссертацию, когда он приезжал в Березники. Он поселился в гостинце на руднике, которая располагалась в первом доме по улице Ленина. Он не пожалел для меня нескольких часов в свой выходной день.

Вадим Львович дал на мою диссертацию официальный положительный отзыв.

Мне было очень жаль, что увлёкшись работой, он так и не защитил докторскую диссертацию. Хотя уж у кого-кого, а у него для этого были все основания.

Помню, в одну из командировок зашли мы с Желниным Юрием Александровичем как-то после работы в небольшую забегаловку перекусить и выпить по кружечке пива. Места в ней были стоячие. То есть стояли высокие круглые столы, стульев не было.

Столов таких я в наше время уже нигде не встречал. Из толстых железных прутьев были сделаны относительно ажурные ножки. А сверху на них были положены круглые и довольно толстые плиты из отполированного серого бетона, выполненные белыми вкраплениям под искусственный мрамор.

Стоим, пьём пиво, разговариваем.

Смотрим, заходят в эту забегаловку двое пожилых мужчин. Пристроились они рядом с нами за соседним столиком. Достали из сумки пакеты с молоком. Сейчас я таких в магазинах тоже не встречаю. Пакеты эти были зелёноватого цвета треугольной формы.

Вначале я не обратил на этих мужчин никакого внимания. Ну, пьют и пьют себе молочко. Но когда разговор их стал более громким и менее связным, да ещё и с жестами руками, мне показалось это удивительным.

Смотрю вопросительно на Юрия Александровича. Он говорит:

- Ну что ты хочешь. Сейчас же сухой закон. Водку в таких заведениях уже не наливают. А выпить им хочется. А на улице уже холодно. Вот они и покупают эту самую водку в магазине в то время, когда её продают. Наливают в пакеты из-под молока и заходят вот в такие забегаловки.

Вот ведь как выкручивался наш народ, чтобы выпить во времена сухого закона Горбачёва!

Жил Юрий Александрович в районе Чёрной речки. Той самой речки, где погиб на дуэли Пушкин. Выпить по кружечке пива и поговорить он приглашал меня и к себе домой.

Юрий Александрович был у меня официальным рецензентом при рассмотрении моей диссертации в Ленинградском ВНИИГе.

А первым официальным оппонентом у меня был Зыков Валерий Анатольевич, доктор технических наук, начальник Всесоюзного объединения "Союзкалий".

Положительные отзывы на диссертацию мне дали профессора доктора наук Ломоносов Г.Г., Корнилков В.И., Стровский В.Е., Степанов П., Каретников В.Н.

Защита диссертации проходила в Ленинградском горном институте имени В.Г.Плеханова на заседании специализированного докторского совета под председательством профессора доктора технических наук Проскрякова Н.М.

На заседании присутствовало 14 человек, из них 12 докторов технических наук и 2 кандидата технических наук. Чёрных шаров не было. Все выступающие отметили, что научная новизна работы очевидна. А это главный критерий, по которому оценивается диссертация.

Так что учёбу в аспирантуре я закончил успешно.

10. Дозиметр

В конце 80-х Горбачёв начал политику гласности. И в печати появилось много всякой новой информации. Я прочитал в газете, что в одном крупнопанельном доме в одной из квартир начали вымирать члены всей семьи. Заболеют раком и умирают.

Через какое-то время эту квартиру обследовала санэпидстанция. И обнаружила в ней очень высокую радиацию. Причём, это радиоактивное излучение било, как говорится "ключом", из одной из стен.

Стали разбираться. И обнаружили, что в одной из панелей стены замурован этот самый источник радиоактивного излучения.

Как он туда попал?

Оказывается, что на некоторых заводах при изготовлении плит для крупнопанельного домостроения стояли радиоактивные излучатели и детекторы, реагирующие на это излучение. С помощью этих приборов прекращалась подача бетона в форму железобетонной панели. Чтобы не было его перелива.

И вот один из таких излучателей упал в жидкий бетон в форме. И получилась железобетонная плита вот с таким смертоносным источником радиоактивного излучения.

Читаю следующие газеты. И прочитал, что даже в Перми есть дома, построенные из плит, сделанных из радиоактивного щебня.

Меня это взволновало. Я задумался. А вдруг и у нас, вокруг нас, существует повышенная радиоактивность? Ведь свою работоспособность я оценивал в то время как посредственную. Думал, что я могу делать много больше. Но на всё не хватает сил, не хватает здоровья. А вдруг это происходит из-за повышенной радиоактивности?

Мне захотелось измерить радиоактивность, например, в нашей квартире. Но, естественно, что в продаже приборов для измерения радиоактивности не было.

Так как в то время моим хобби было радиолюбительство, то я решил сделать и сделал небольшой приборчик - дозиметр своими руками. Для измерения этого излучения.

И начал измерять радиацию этим прибором везде, где только можно. Измерял радиацию на рабочем месте и по дороге на работу.

Сходил в шахту. Измерял радиацию там. На сильвинитовом пласте она повышенная. В среднем 75 микрорентген в час. Это раза в 3 выше фона (18-22 микрорентгена в час). Но ещё терпимо.

Этот приборчик увидел у меня Слава Сытый. Он работал в нашем институте у технологов. В конце 80-х годов Горбачёв хотел приучить сотрудников прикладных институтов работать по хозрасчёту, окупая себя. И нам сказали, что теперь можете предлагать свои разработки промышленным предприятиям. Заключайте, мол, с ними договоры и получайте прибавку к зарплате.

Слава Сытый рассказал мне, что у него есть идея делать строительные блоки из продуктов "Белого моря". "Белое море" - это отстойники отходов Содового завода. Содовый завод сбрасывает в эти отстойники свои отходы в жидком виде. Они там отстаиваются. После этого жидкая фаза сливается в реку Каму.

Так как отходы постоянно накапливаются, эти отстойники периодически расширяются.

- Представляешь, - говорит Слава, - строительного сырья здесь немеряно. И оно очень дешёвое.

Слава стал ездить на это "Белое море" и брать оттуда пробы. Наберёт пару ведер этих отходов и везёт их в наш институт. И тут колдует над этими отходами, пытаясь сделать из них прочные строительные блоки. Он их в муфельных печах спекал. А потом на прессе давил, прочность испытывал.

И вот увидел у меня Слава этот приборчик и попросил дать ему на некоторое время.

Через некоторое время Слава возвращает мне этот прибор и говорит:

- Я так и знал.

Спрашиваю, что он "так и знал".

И Слава рассказал мне чуть ли не детективную историю.

Он посвятил в свои идеи директора Содового завода. Чтобы тот разрешил брать пробы отходов из "Белого моря". Слава стал для него почти своим человеком. Директор разрешил ему заходить к нему в кабинет в любое время.

И вот как-то заходит Слава к этому директору, чтобы тот дал разрешение на взятие очередной партии проб. А там, говорит Слава, какой-то мужик сидит. Это мужик и спрашивает, мол, кто это такой? Что заходит к директору, как к себе домой?

Как потом оказалось, этот мужик был из Москвы из Главка.

Ну, директор и поведал этому представителю Главка их, уже ставшей общей, идею о создании чуть ли не индивидуального предприятия по изготовлению строительных блоков из отходов "Белого моря".

К разговору и Слава подключился. Говорит, ваши отходы - это же "золотой Клондайк". Бесплатное строительное сырьё. Если делать из него строительные блоки, то и отходов от Содового завода будет меньше. Это же полный цикл переработки сырья! И защита окружающей среды!

У вас уже все отстойники практически заполнены. Надо новые строить. А если начать делать из отходов строительные блоки, то строить новые отстойники будет уже не нужно. Миллионы рублей будут сэкономлены!

Представитель Главка говорит директору, мол, не вздумай делать какие-то строительные блоки! Сейчас тебе дают громадные бюджетные деньги на эти очистные сооружения. А если будешь эти отходы где-то использовать, то этих денег уже не увидишь. Могут ещё и финансирование завода уменьшить, раз будет такой источник дополнительной прибыли.

И вообще, что это за человек? Откуда он? Что он может?

Дай-ка ему другие отходы. Посмотрим, как он из них строительные блоки сделает.

Директор выделил Славе какого-то работника завода и они пошли куда-то на "Заячью горку". Водил, водил его этот работник завода и привёл к какому-то болотцу, через которое текла небольшая речка. Набрали они там пару ведер проб из этого болотца, которые Слава и привёз в институт.

Поработал Слава с ними, остекловал их, сделал небольшие кубики. Говорит мне:

- Замерил я твоим прибором радиацию этих отходов и всё понял. Они были радиоактивные. А речка эта, напоминающая ручеёк, течёт с Магниевого завода. И сбрасывается в Каму.

После этого Слава поехал на Магниевый завод. Переговорил с кем-то из его руководителей. Сказал, что знает, что завод сбрасывает в Каму радиоактивные отходы. Предложил свои услуги по их нормальной утилизации.

На это руководитель завода ответил ему, что если он и скажет кому-то, что завод сбрасывает радиоактивные отходы в Каму, то представители завода это опровергнут. И, конечно, общественность поверит не ему, а им.

Это, во-первых.

Во-вторых, официальная утилизация радиоактивных отходов заводу не нужна. Это дополнительные затраты и увеличение себестоимости продукции. Кроме того ещё и дополнительные никому не нужные хлопоты.

Так что, мол, дорогой товарищ, иди на все четыре стороны. И больше на наш завод с такими предложения не приходи.

Но идея захоронения радиоактивных отходов каким-то своим способом не покидала Вячеслава Сытого. Он ездил на завод "Маяк" в Челябинск. Предлагал там свои услуги. И даже, как мне рассказывал Слава, он говорил на эту тему с Ельциным, который тоже приезжал на этот завод.

Впоследствии Вячеслав устроился на работу в "Уралкалий". Ходили слухи, что владелец "Уралкалия" Рыболовлев мечтал о захоронении радиоактивных отходов в калийных шахтах. Так как захоронение таких отходов могло принести ему баснословные прибыли.

Поэтому он приказал держать Сытого на предприятии и ни в коем случае не сокращать его даже при массовом сокращении работников.

Я помню, как при моей работе на Первом Березниковском калийном руднике были пройдены две выработки комбайном "Урал 10 КС" около вентиляционного ствола N 4. Никакие очистные работы в этом районе в то время не велись. Для чего были пройдены эти выработки, я официально так и не смог узнать.

Вот так мой небольшой приборчик помог Вячеславу Сытому стать специалистом по захоронению радиоактивных отходов.

11. Комбайн

В настоящее время на всех калийных рудниках применяется так называемая валовая выемка. То есть вынимается полезное ископаемое и прихватывается большой объём пустой породы. Вся эта горная масса идёт на фабрику и там обогащается. Пустая порода отделяется от полезного ископаемого и складируется на солеотвале. Если мы объедем наш город или город Соликамск, то увидим большие горы солеотвалов, этой пустой породы, которая лежит на поверхности. Эта та самая пустая порода, которая добыта в забое вместе с полезным ископаемым, транспортирована по всем горным выработкам, поднята по стволам наверх, подана на фабрику. По фабрике она проходит большой путь. На неё потрачено много воды, пара, энергии, реагентов. И после этого вся эта порода отправлена на солеотвалы, загрязняя природу.

Часть этой породы вновь спускают по стволам в шахту, вновь транспортируют по горным выработкам и, наконец, закладывают её в отработанные камеры. То есть, из одной камеры мы добываем эту породу, выдаём её на поверхность, проделываем большущий путь по поверхности, затем вновь спускаем её в шахту и закладываем в соседней отработанной камере.

Так как любому инженеру ясно, что это очень нерационально, появилась идея селективной выемки. То есть, вынимать только полезное ископаемое, а пустую породу не вынимать.

На эту тему у меня тоже есть несколько изобретений. В том числе и "Комбайн для селективной выемки пластов полезных ископаемых".

С ним приключилась интересная история.

Суть комбайна для селективной выемки такая. Наши калийные пласты залегают слоями. То есть слой полезного ископаемого, слой пустой породы, слой полезного ископаемого, слой пустой породы.

Для селективной выемки я и предложил новый комбайн. Он имеет два конвейера и один исполнительный орган барабанного типа. При работе барабан комбайна поднимается, зарубается в верхний слой пласта и опускается вниз. По пути он пересекает слои полезного ископаемого и породы. Когда он пересекает слой полезного ископаемого, оно подаётся на один конвейер. А когда он пересекает слой породы, она, с помощью указанного в описании устройства, подаётся на другой конвейер.

Таким образом по одному конвейеру всегда идёт полезное ископаемое с повышенным содержанием полезного компонента, а по другому - пустая порода.

Как же транспортировать эти два потока?

Мною так же предложен на уровне изобретения специальный шахтный самоходный вагон. Кузов этого вагона имеет две секции. Одна для складирования полезного ископаемого, другая - для породы. Конструкция эта не сложная. Такой самоходный вагон можно даже сделать из обычного вагона, поставив в его кузове перегородку.

После того, как этот новый самоходный вагон доставил эти два компонента к месту разгрузки, он пересыпает их тоже в специальный передвижной двойной бункер. Полезное ископаемое из соответствующей части этого бункера подаётся на поверхность, а порода из другой части этого бункера закладывается в соседнюю отработанную камеру.

Описанный способ добычи имеет мировую новизну, что подтверждается выданным мне патентом.

Если бы такой способ добычи был осуществлён, то это была бы просто революция в горном деле. Фабрики были бы намного меньше размером, так как такой огромный объём породы уже не надо перерабатывать. На порядок уменьшается потребление воды и энергии. И самое главное, существенно улучшилась бы экология. Солеотвалы на поверхности стали бы значительно меньше.

Я оформил заявку на изобретение на такой комбайн. И отправил её в Пермь в наш филиал. Через пару дней телефонный звонок. Звонит заместитель директора по научной части Ольховиков Юрий Петрович. И спрашивает меня:

- Николай Иванович, ты считаешь, что являешься единственным автором этого изобретения?

Я, конечно же, понял, на что намекает Ольховиков. Мол, такая красивая заявка не может быть с одним автором. Но виду не подал, прикинулся наивным. Говорю:

- Наверно, Юрий Петрович. Я думал над ним. И разрабатывал его сам. Кроме меня никто не знает о нём. Кроме машинистки, которая печатала заявку.

Он снова говорит:

- Так ты, всё же, считаешь, что ты являешься единственным автором этого изобретения?

Я говорю:

- Да, Юрий Петрович.

Юрий Петрович положил трубку.

Я подумал, что изобретение действительно хорошее. Ведь в какой-нибудь пустышке Юрий Петрович вряд ли захотел бы стать соавтором.

После этого мне из филиала приходят все материалы этой заявки. И к ним приложена записка. "Тов. Бею. Прошу посмотреть, целесообразно ли посылать эту заявку от филиала. Ольховиков". "Заявку от филиала посылать целесообразно" - пишет Бей.

То есть, Юрий Петрович дал посмотреть материалы заявки специалисту. И специалист дал заключение, что заявку от филиала посылать целесообразно.

Кстати, хочу заметить, что Бея Марата Моисеевича, я считаю крупным специалистом. Ведь он внедрил комбайны "Урал 10КС" на газоопасном карналлитовом плате. По сравнению с применявшейся скреперной технологией, это очень значительный шаг вперёд в области механизации труда шахтёра. Можно сказать, что он совершил просто маленькую революцию в технологии добычи карналлита.

После положительного заключения Бея, Юрий Петрович пишет: "Не от филиала".

В прежние времена это означало, что заявка не от филиала никогда не пройдёт и по ней никогда не будет получено авторское свидетельство.

Но было уже время перестройки. И я решил рискнуть. Послал эту заявку от себя и получил авторское свидетельство!

В филиале нам объявили, что идёт перестройка, что теперь мы должны быть инициативными, что мы сами своими разработками должны зарабатывать деньги. А все работы выполнять, как сказал товарищ Горбачёв, на уровне мировой новизны, то есть на уровне изобретений.

А как это сделать? Как заработать деньги на этом комбайне, я, например, не знал.

Для начала с этим авторским свидетельством пошёл в "Уралкалий". Разговаривал со специалистами о том, чтобы "Уралкалий" профинансировал проектирование и изготовление такого комбайна. Потому что для него это огромная выгода. Но мне сказал главный механик Филиппов Сергей Владимирович:

- Понимаешь, мы уже сделали ставку на комбайн "Паурат". Конечно, твой комбайн в принципе - это идеальный комбайн. Но, понимаешь ведь, как у нас делается. 10 лет проект разрабатывается. Потом 10 лет изготавливается. И мы получим твой комбайн через 15-20 лет. А "Паурат", который валовую выемку ведёт, да, он похуже, чем твой, на бумаге который, но он реальный, он в металле и он уже совсем скоро будет у нас.

Для информации: комбайн "Паурат" испытали, себя он не оправдал и закупать такие комбайны "Уралкалий" не стал.

После этого я как-то был в Воронеже, на заводе, где выпускают самоходные вагоны, разговаривал с главным инженером. Писал на Ясиноватский машиностроительный завод, который выпускал комбайны ПК-8, писал на Копейский машиностроительный завод, который выпускал комбайны типа "Урал".

Показывал материалы, предлагал спроектировать такой комбайн и двухсекционный самоходный вагон. Предлагал им передачу своего патента на это. Но везде получал отказ. Например, из Ясиноватой мне написал главный инженер завода Яроцкий Н.И. о том, что завод не запланировал выпускать такой комбайн, поэтому и выпускать его не будет. Ну, а как он может быть запланирован, когда это свежайшее изобретение? Конечно, он его ещё не запланировал.

В Копейске не стали вдаваться в подробности. Просто заместитель главного инженера завода Воротников Н.А. написал, что завод признал нецелесообразным приобретение патента на это изобретение.

И тут мне говорит мой товарищ Титов Борис:

- На меня вышел один человек. Он предлагает переправить за границу рекламу наших разработок. Возможно, кто-то заинтересуется и начнёт выпускать что-то из них. У тебя есть какие-то хорошие разработки?

Говорю:

- Есть.

- Ну, тогда готовь материалы.

Я, Боря Титов и Слава Сытый подготовили свои рекламные проспекты. Мы со Славой передали их Боре Титову. Он сказал, что отправит их по почте этому человеку.

Сижу на работе, занимаюсь своими делами. Очередной звонок по телефону. Поднимаю трубу:

- Это говорят из КГБ.

Услышав такое, я весь как-то сжался. "С чего бы это?" - подумал. - Что я такого натворил?"

- Вы можете подойти сегодня в три часа в кабинет номер такой-то в проходной рудоуправления?

Я говорю:

- Конечно могу.

Разве можно сказать кэгэбисту, что я не могу подойти к нему?

- Жду вас.

К назначенному времени зашёл в проходную рудоуправления. Оказывается, в ней был второй этаж. На который я никогда не обращал внимания. На втором этаже было несколько кабинетов. Я постучал в указанный мне кабинет.

- Заходите.

Зашёл. Мне навстречу поднялся молодой человек.

- Садитесь.

Он подошёл к двери и закрыл её изнутри на ключ. "Ничего себе", - думаю. - Пытать, что ли он меня собрался?"

Этот товарищ сел напротив меня. Представился старшим лейтенантом КГБ. Фамилию и имя, отчество не сказал.

Говорит:

- Я понимаю, что каждый изобретатель считает себя немножко обиженным. За то, что его изобретение не сразу внедряется. И он хочет, чтобы его изобретение внедрили хотя бы на Западе.

Вот вы тоже хотите, чтобы ваше изобретение внедрили на Западе. Но вы же знаете, что этого делать нельзя. Нельзя передавать за границу изобретения, которые могут принести пользу нашей стране. Это нарушение закона.

Я понял, что он имеет в виду. Говорю:

- Понимаете, изобретение, которое я хочу отправить на Запад, уже зарегистрировано в реестре изобретений СССР. Оно не секретное, и даже не для служебного пользования. Поэтому любой человек может в этом реестре прочитать его описание. И внедрить на любом предприятии у нас в стране.

С этим изобретением я уже обращался и в "Уралкалий", и на заводы, которые выпускают горные комбайны. И везде получал отказ. Видимо, они считают, что пользы от этого изобретения для них нет.

Ну, а чтобы его использовать на Западе, западной фирме надо выкупить лицензию на его использование у нашей страны. Лицензиями занимается специальная комиссия при ВНИИГПЭ. Если комиссия сочтёт, что это изобретение можно продать, они такую лицензию зарубежному предприятию дадут.

Но чтобы продать изобретение, надо сделать ему рекламу. Вот поэтому я и посылаю этот рекламный проспект на это изобретение за рубеж. То есть, посылаю в качестве рекламы. Чтобы его купили у нашей страны заинтересованные зарубежные фирмы. А сам я продать его никак не могу.

Поэтому никакого нарушения закона здесь нет.

Ещё немного поговорили на эту тему. Кэгэбист, вроде бы, понял меня. И перевёл разговор на другую тему. Он спросил:

- Вот вы кандидат технических наук. Как вы считаете, затопление Третьего Березникоского калийного рудника не могло быть диверсией?

Вопрос меня просто удивил. Как это можно затопить рудник с помощью диверсии?

Стал объяснять ему, почему произошло затопление рудника. В конце говорю:

- Я считаю, что, конечно же, это не диверсия. Была же специальная комиссия из Москвы. Очень высокого уровня. Есть же решения этой комиссии. Нет, диверсии здесь нет.

- Я понял ваше мнение, - сказал он.

Дальше он сказал, что у нас в Березниковском отделении работает Наталья Лужецкая.

Наталья Лужецкая была дочерью нашей бывшей начальницы Лужецкой Нины Давыдовны. Она работала у нас в институте недавно в лаборатории геомехании.

- Вы знаете, что её муж, который работает на Первом Березниковском руднике, является гражданином Боливии?

Отвечаю:

- Я слышал, что они в институте познакомились и женились. Но особо не интересовался этим.

Он начал говорить о том, что по этой причине ей нежелательно поручать какую-либо ответственную работу.

Я говорю:

- Она работает не в моём секторе. Поэтому я ей никакую работу, хоть ответственную, хоть безответственную, дать просто не могу. Так как она не является моей подчинённой.

На этом мы и расстались.

Шёл от кэгэбэшника на работу и думал: "Как же так? Людям, которые соображают, но имеют, например, в принципе, родственника-аристократа в далёком пятом поколении, доверять серьёзные научные работы нельзя.

Молодой Наталье Лужецкой, которая сразу проявила себя в нашем отделении с положительной стороны, но у которой муж из Боливии, ничего серьёзного поручать нельзя. А кому же тогда можно поручать? Тем, кто совсем не соображают? Но у которых родословная рабоче-крестьянская? У нас и так много сотрудников весьма посредственных в научных делах.

Ну и как же с таким подходом мы будем догонять Америку и Японию? А ведь Горбачёв ставит цель, чтобы все работы наших отраслевых институтов были на мировом уровне. Кто это будет делать?"

Кэгэбист сказал, чтобы о нашем разговоре я никому не рассказывал. "Ну да, - подумал я, - обрадовался. Ещё не хватало, чтобы я выполнял все просьбы кэгэбистов".

"Ну, - думаю, - расскажу об этом Боре Титову. У него челюсть отвиснет".

Подхожу на работе к Боре и скромно так говорю:

- Слушай, Боря. Не успел ты отправить наши письма, а меня уже вызывали в КГБ. Видимо, читают они всю корреспонденцию прямо на почте.

Боря посмотрел на меня удивлённо.

- А я их ещё и не посылал. Они у меня дома лежат.

- Как не посылал? - мой рот отрылся и остался в таком положении. Я стоял перед ним в сильнейшем удивлении. Получилось так, что челюсть отвисла не у него, а у меня.

- Не успел ещё.

"Вот это оборот, - пронеслось в голове. - Кто же тогда настучал в КГБ? Ведь кроме машинистки никто не знал об этих письмах? Значит, у нас на работе есть сексот?"

Вспомнил, как Лужецкая Нина Даниловна, когда её назначили начальником нашего отделения, говорила: "Опять кэгэбэшник приходил. Сказал, что надо сообщать ему обо всём, что здесь делается".

Потом и Мухин Игорь Дмитриевич, когда его назначили начальником нашего отделения, говорил то же самое.

Но я как-то не придавал их словам никакого значения. Думал, что это простая формальность со стороны КГБ. Прийти и отметиться.

А, оказывается, слежка за нашими сотрудниками велась постоянно.

Вот такие были дела.

12. Дела изобретательские

Вообще, с изобретениями у меня связано много интересных моментов. Изобретений у меня более трёх десятков. И по каждому можно написать много интересного.

С середины 80-х годов я стал посылать довольно много заявок на изобретения. И даже постоянно стал выходить победителем соцсоревнования среди изобретателей Березникоского отделения.

Когда уже работал на руднике, неоднократно выходил лучшим изобретателем "Уралкалия". Отмечался грамотами городского совета ВОИР.

Трижды получал звание "Лучший изобретатель Пермской области".

Мне приятно сознавать, что имею несколько именных изобретений. Например, "Скребковый конвейер Н.И.Герцена", или "Бункер-перегружатель Н.И.Герцена", или "Пневмоклассификатор Н.И.Герцена", или "Способ рудоподготовки при разработке пластовых месторождении Н.И.Герцена".

Одно из моих изобретений вошло в сборник ВНИИГПЭ "Важнейшие изобретения года", серия "Горное дело и транспорт", 1990 год.

Мне кажется, что перечисленное указывает на неплохой уровень моих разработок.

Запомнил один случай внедрения одного из моих изобретения в производство. С 1996 года практически весь рудник Первого Березниковского рудоуправления перешёл на подготовку панелей при обратной их отработке по моему патенту N 2166095. Подошло время выплаты вознаграждения. Зная, что при этом бывают значительные трудности, я включил в соавторы этого изобретения заместителя главного инженера рудника по горным работам.

Каждый год мы представляли справки о внедрении изобретения на разных панелях рудника. Писали акты об использовании изобретения, экономисты делали экономические расчёты. Писали, что весь рудник давно работает по такому способу.

Ну, и конечно же, ждали получения авторского вознаграждения.

В то время в "Уралкалии" было очень строго с выплатой любых дополнительных к зарплате денег. Поэтому создавались специальные карты, обосновывающие такие выплаты. С множеством подписей руководителей. И вот в такой карте исполнительный директор, ответственный за договор по выплате вознаграждения, Дьяков Сергей Петрович написал "оплачивать нецелесообразно".

После этого начальник отдела по внедрению новых технологий и оборудования И.А. Альжев прислал нам письмо. В нём он написал, что в связи с тем, что Дьяков отказал нам в выплате вознаграждения, авторы могут обратиться в суд.

Видимо, смелым был начальник отдела Илья Александрович Альжев! Если предложил подать в суд на самого Дьякова!

Это всё длилось несколько лет. И вот начальник бюро по изобретательству Михайлова Галина Ивановна пришла к Дьякову и говорит:

- Сергей Петрович, у нас ведь много изобретений, которые не внедряются. Или таких, которые внедряются, но не дают эффекта. Или таких, которые только числятся на бумаге. Конечно, такие изобретения не оплачиваются.

Это оно из таких изобретений?

Сергей Петрович отвечает:

- Нет. Это предложение неплохое. Мы по нему работали уже несколько лет. И будем по нему работать. Но платить вознаграждение авторам не будем.

- Как же так? - спрашивает она.

- Ну, не будем и всё! - он сказал.

Возможно, у него были какие-то личные антипатии к авторам. Или какие-то другие причины. Но так он заявил и оплачивать внедрение изобретения не стал.

Тогда я и обратился к тому соавтору, который и был включён в изобретение для выбивания денег. Передал ему все бумаги с резолюцией Дьякова.

Он мне говорит:

-Что ж ты раньше мне не сказал об этом? Я же жил с Дьяковым в одном доме и на одной лестничной площадке. Я же его хорошо знаю. Да я приду к нему... Я всё решу!

Мы вновь сделали расчёт экономического эффекта. А эффект громадный. Весь рудник работает по такой системе. Сэкономлены громадные средства на подготовку панелей. Уменьшилось время ввода их в эксплуатацию. Вентиляция улучшилась и, соответственно, улучшились условия труда рабочих.

Пришёл мой соавтор к Дьякову. Пришёл один раз, пришёл во второй раз, пришёл в третий раз. Прошёл один месяц, прошёл второй месяц. Прошёл один год, прошёл второй год.

Результата никакого.

- Дьяков всё время обещает, - рассказывает он мне. - Говорит, "да я же подпишу". Или, "да я же подписал".

- А где эта бумага с подписью?

- Да я её уже отправил в бюро по рационализации.

Говорит:

- Прихожу в бюро. Спрашиваю бумаги с подписью Дьякова. А мне говорят, что Дьяков ничего не отправлял.

И вот, прошло несколько лет. Технический директор, который уже стал заместителем генерального директора, снизошёл и подписал нам эффект, который он уменьшил во много, много раз. Сумму по договору, которую нам выплати сразу, якобы за 20 лет предстоящего внедрения, составила меньше моей месячной зарплаты.

Вдумайтесь, за 20 лет внедрения, меньше месячной зарплаты!

Да уж...

И как это за рубежом изобретатели становятся миллионерами?

Непонятно.

Вот такие казусы бывают по этим самым изобретениям.

Но это так, к слову.

Так вот, работая в Березниковском отделении филиала посылаю я заявки на изобретения, а среди них всё чаще встречались такие, где я в авторах один. Мне, как то, звонит по телефону Ольховиков Юрий Петрович и говорит:

- Николай Иванович, ты что-то всё шлёшь и шлёшь свои заявки. И автор-то ты в них один. Ты бы делом занялся. Таких заявок я могу писать по штуке хоть каждый день.

Я подумал про себя: "Вы бы, Юрий Петрович, хотя бы не каждый день, а хотя бы раз в пять лет подавали такие заявки, где вы автор один".

Но, конечно же, такого я ему не сказал. Просто ответил:

- Хорошо, Юрий Петрович. Я это учту.

Видимо, Юрий Петрович рассказал про мои заявки Борзаковскому Борису Александровичу. Борис Александрович был творческим, но довольно амбиционным человеком. Он постоянно выходил первым в филиале в соцсоревновании среди изобретателей. И тут какой-то Герцен наступает ему на пятки.

Как-то я был в командировке в филиале по своим делам. Борис Александрович увидел меня и говорит:

- Слушай, Герцен. Вот ты всё подаёшь и подаёшь такие-то пустые заявки. Занялся бы делом. Ведь проблем у "Уралкалия" - море. Возьмём, например, гидрозакладку. Ведь камеры при такой закладке заполняются, в лучшем случае, только наполовину. Из-за складчатости пласта больше никак не получается. Это проблема? Это проблема.

Или вот, например, остаётся открытым вопрос о том, как заложить свиту камер, расположенных одна над другой. Ведь закладочный штрек над ними не пройдёшь, защитная толща не позволяет. Поэтому сверху их пульпой не зальёшь.

Вот проблемы, которые решаю я. Они жизненные. А ты всё пишешь заявки про какие-то комбайны селективного действия. Которые никто никогда выпускать не будет.

Так что бросай это дело, писать пустые заявки.

Отвечаю:

- Хорошо, Борис Александрович. Я твои пожелания постараюсь учесть.

Думаю: "А ведь он в чём-то прав. Многие мои заявки направлены в будущее. Но надо решать и сегодняшние проблемы".

Стал думать, как же можно заложить гидрозакладкой более полно камеры, отработанные в местах складчатого залегания пласта? Как заложить их буквально под завязку?

А как можно заложить свиту камер? Тоже проблема. Прав в этом Борзаковский.

Стал читать книги по закладке выработанного пространства. Смотреть изобретения на эту тему. Ну и, конечно, думать и думать.

Думал, думал и придумал! И оформил заявку, в которой решались обе эти задачи. В заявке я предложил проходить закладочный штрек не над, а под отработанными камерами. Причём, в качестве прототипа принял одно из авторских свидетельств самого Борзаковского, в котором он предлагает проходить закладочный штрек над камерами. Как обычно, описал недостатки прототипа и показал в своей заявке, как новое техническое решение позволяет устранить эти недостатки. Показал, что именно поэтому данное решение является новым.

И послал эту заявку в филиал.

Тут надо отметить, что большую помощь в работе над заявками изобретателям оказывал сектор патентоведения. Заведующей этим сектором была Гордеева. А с нами, в основном, работала Пихтовникова Нина Степановна. Очень квалифицированный специалист. Даже, по существу, сырые идеи, попавшие в её руки, при совместной работе с изобретателями выкристаллизовывались в авторские свидетельства. Помощь патентоведов была весьма ощутима. Если бы по какой-то причине сектор патентоведения прекратил бы свою работу, это бы сразу почувствовали все научные подразделения филиала.

Патентоведы филиала проверили все материалы заявки, пришли к выводу, что решение, предложенное мной, является новым, что по ним можно подавать заявку во ВНИИ Государственной патентной экспертизы и передали их на утверждение Ольховикову.

Что тут после этого началось!

Юрий Петрович пишет записку Борзаковскому: "Б.А. Прошу разобраться и дать мне совет. Ольховиков".

Борис Александрович звонит мне. И гневно говорит, что мол, гидрдозакладкой занимается он и только он. И что мне не надо лезть в его вотчину.

Отвечаю ему:

- Борис Александрович, я же только хотел помочь тебе. Ты же сам говорил, что по гидрозакладке много проблем. Что при существующем способе камера заполняется только на половину из-за складчатости пласта. Что проходить закладочный штрек над камерами часто невозможно. А моя заявки решает эти проблемы. Она, в принципе, позволяет заложить камеру практически полностью.

- Ещё раз говорю тебе, не лезь со своими предложениями в гидрозакладку. Пиши лучше про свою селективную выему.

Я дам на твою заявку отрицательное заключение.

И бросил трубку.

"Ничего себе, - думаю. - Сам же просил меня не писать про селективную выемку. Сам же говорил, что надо писать заявки на актуальные темы по гидрозакладке. И вот теперь выступает против своих же слов".

Почему Борзаковский выступил против моей заявки, мне было понятно. Ведь специалистом по закладке он считал только себя. И никто другой быть таким специалистом не мог быть просто по определению.

Это с одной стороны.

А с другой, даже если какое-то решение будет во много раз лучше, чем его, он всё равно его внедрять не будет. Потому что оно не его.

А моё решение неплохое. Оно устраняет недостатки его решения. Но в авторах Бориса Александровича нет. Поэтому, каким бы хорошим оно ни было, внедрять его он не будет.

Если бы моя заявка была совсем никчёмной, он бы не очень-то и волновался. Потому что всем бы было видно, что его решение лучше. А тут всё получилось наоборот.

Борис Александрович дал на мою заявку отрицательное заключение. Как он пишет, "в целом предлагаемый способ не достигает показателей прототипа". То есть не достигают показателей его решения. Но если бы это было так, Борис Александрович так бы не волновался.

Вместе с заключением Борзаковский написал гневную записку Ольховикову. Она называется "Предложение". Борис Александрович пишет: "В случае, если автор заявки не согласен с заключением, а научно-технического совета филиала его утвердит, и подаст заявку лично, то считаю целесообразным быть автору принципиальным до конца. Для чего он сообщает нам регистрационный номер заявки, а филиал высказывает во ВНИИГПЭ наше заключение.

Если же автор заявки не согласен с таким условием, нам незачем тратить время на заключения и заседания (слишком дорого)".

Записка эта хранится у меня. Как и все материалы по этой заявке, которые мне вернули из филиала после заключения Бориса Александровича.

Пришлось мне подать эту заявку от себя. И что интересно, эксперты во ВНИИГПЭ предложили мне сделать из этой одной заявки две. Одну по более полному заполнению камер, а другую по гидрозакладке свиты камер. По обеим заявкам они выдали положительные решения. И я получил соответствующие авторские свидетельства.

Но внедрены эти новые и более совершенные решения, конечно же, не были. По причинам, указанным выше.

Надо признать, что придумывать новые решения, оформлять на них заявки, пробивать их в том же филиале, отвечать на вопросы сначала патентоведов из филиала, а потом на вопросы патентоведов из института патентоведения, добивать их до конца, довольно тяжело. Точнее, не то, чтобы очень тяжело. Это просто очень кропотливый, ежедневный и довольно длительный труд, причём, довольно большого объёма.

Этот труд занимает всё свободное время. После работы многие идут в кино, в театр, к друзьям, в лес, в сад, занимаются своими хобби. А тут приходилось заниматься только одним - заявками, перепиской, обдумыванием ответов экспертам, посещением библиотек города и прочим и прочим, связанным с этим делом.

По каждой заявке оформляется множество материалов. Потом идёт длительная переписка. И на каждое письмо из института патентоведения надо очень квалифицированно ответить, убедить экспертов, доказывать что-то им. И никто не сделает это за тебя.

Мне приходилось бывать в Москве в институте патентоведения, разговаривать с экспертами, доказывать им свою правоту. И, чаще всего, они соглашались со мной.

Ну а если на вопросы экспертов, которые они задают в своих письмах, ответишь неправильно, тебе могут зарубить решение, которое на самом деле является абсолютно новым.

Так, например, было у меня с первой моей заявкой, которую я попытался оформить по молодости.

Я в то время на досуге увлекался радиотехникой. И высококачественной музыкой. И сделал громкоговоритель, который давал во много раз меньше искажений, чем дают обычные громкоговорители.

Оформил заявку, работая в Березниковском отделении филиала. Приложил акт испытаний, которые мы провели здесь же, так как все необходимые приборы для этого были. Приложил схемы, графики. Но эксперты из института патентоведения начали писать, что всё это давно известно. Обычно, они отвечают так в первом письме по каждой заявке. Приводя примеры совершенно, как говорится, из другой оперы.

И, хотя я понимал, что эксперты неправы, выразить это словами, привести веские аргументы в свою пользу, я не смог. Из-за отсутствия опыта.

О том, что это решение было абсолютно новым, я прочитал в журнале "Радио" через несколько лет. В заметке было написано, что фирма "Филипс" начала выпускать подобные громкоговорители. И что они будут применяться в самых высококачественных системах звуковоспроизведения.

Изобретать мне было очень интересно. Выдавать новые решения - это здорово! Здорово, кода тебя осеняет какое-то решение на уровне изобретения! Получаешь большое наслаждение, когда это случается! Сознавать, что предложил что-то такое, чего раньше в мире не было - это очень приятно! Ведь изобретение - это мировая новизна. Патентоведы просматривают все печатные источники по разным странам мира. И только если в мире нет ничего подобного, выдают положительное решение.

Но и знать изобретателю надо много. Надо очень хорошо знать свой вопрос. Знать, что такого решения, которое предлагаешь, в мире ещё нет.

Приведу один пример. Уже работая на Первом Березникоском рудоуправлении, подал рацпредложение по обеспыливанию руды. Вот передо мной лежит его копия. Оно было отдано на отзыв главным специалистам.

В своём отзыве главный инженер рудоуправления и заместитель начальника горного отдела "Уралкалия" написали, что данное решение не является новым. А директор рудоуправления в своей резолюции так и написал, что "предложение не содержит элементарной новизны. В теории и практике переработки руд имеются десятки способов отделения пыли". "Отклонить".

Вот вам наглядный пример, что большинство специалистов-производственников иной раз не способны видеть новизну в каких-либо технических решениях.

Так как я ранее серьёзно занимался вопросом обеспыливания руды, то, оформляя рацпредложение, сразу понимал, что это техническое решение, безусловно, имеет мировую новизну. Поэтому, несмотря на то, что моё рацпредложение было отклонено, оформил по нему заявку на изобретение и сразу же получил положительнее решение.

Большая часть изобретений сделана с моим единичным авторством. Или с теми сотрудниками, с которыми они и создавались. В некоторые изобретения я дополнительно включал руководителей с производства. Чтобы они внедряли эти технические решения. Но потом убедился, что это пустое дело. Руководители с удовольствием подписывали подсунутые им материалы по заявкам на изобретения. Но внедрять их они, конечно же, и не собирались. Это подтверждается тем фактом, что изобретения с включёнными в них руководителями рудников и рудоуправлений так и остались не внедрёнными. Хотя их возможная эффективность подтверждаются самим фактом подписания их этими руководителями.

Когда я уходил из филиала на рудник, мой начальник Мухин Игорь Дмитриевич сказал, что я являюсь самым творческим человеком из всех сотрудников, с которыми ему приходилось работать.

Конечно, получать такие комплименты очень приятно.

13. В горной лаборатории

Когда в начале 80-х годов Лужецкая Нина Даниловна ушла в Пермский политехнический институт, начальником Березниковского отделения стал Мухин Игорь Дмитриевич. Он переехал из Перми в Березники.

Вообще, это удивительно! Игорь Дмитриевич - единственный сотрудник ВНИИГалунгии, который переехал из Перми в Березники. Все другие сотрудники наоборот, либо хотели, либо уехали из Березников в Пермь.

Я в то время в Березниковском отделении работал заведующим горным сектором.

Игорь Дмитриевич сразу же начал налаживать связи с производственниками. Помню, как мы с ним ходили в управление Первого Березниковского рудоуправления к главному инженеру Кожемякину, выпивали, купались с бассейне, который был в подвале этого здания.

Игорь Дмитриевич начал свою работу в Березниковском отделении с поисков направления исследований. Продолжая работать по уже начатым темам, он сразу же открыл новую поисковую тему. В результате мы выявили, что одним из перспективных направлений является разработка пласта АБ смешанного сильвинито-карналлитового состава. Однако, получение из горной массы этого пласта кондиционной сильвинитовой и карналлитовой руды было большой проблемой.

Вот одним из направлений нашей работы и стало решение этой проблемы.

Постепенно выявились два основных направления разделения смешанной руды на сильвинит и карналлит. Это трибосепарация и разделение смешанной руды на фракции крупности. А разделение на фракции крупности с помощью пневмосепарации и грохочения.

Помню, как в пятёрке мы собрали и опробовали трибосепаратор для сухого разделения смешанной руды на сильвинит и карналлит. И когда мы отработали на нём основные режимы работы, Мухин пригласил посмотреть на его работу представительную комиссию.

13 октября 1988 года такая комиссия у нас в Березниковском отделении появилась. Возглавлял эту комиссию мой бывший начальник Ермаков Геннадий Иванович. К этому времени он уже занимал пост заместителя министра.

Членами комиссии были:

- Слямзин - представитель главка,

- Головков - директор ВНИИГ,

- Лопушняк - заведующий отделом ВНИИГ,

- Ольховиков - заместитель директора Уральского филиала ВНИИГ,

- Дробязко - главный инженер производственного объединения "Уралкалий".

Результатами работы трибосепаратора члены комиссии остались довольны. Этим одобрением было дано "добро" на продолжение исследований в данном направлении.

Вообще, работа в этот период была интересной. Мы ещё раз провели исследования и убедились, что в пылевой фракции как сильвинитовой, так и карналлитовой руды содержится преимущественно нерастворимый остаток. Который сильно ухудшал процесс обогащения руды на обогатительных фабриках и который желательно удалять ещё до подачи руды на фабрику. На стадии рудоподготовки горной массы.

Одним из способов удаления мелких пылевидных фракции из руды является пневмоклассификация.

Я подал несколько заявок на изобретения и получил по ним положительные решения на разные конструкции пневмоклассификаторов и способы пневоклассификации руды непосредственно в шахте.

По реализации одного из таких способов мы и начали работать.

В ремонтно-механическом цехе Второго Березниковского рудоуправления были изготовлены детали этого пневмоклассификатора. Который был собран на одном из подземных участков рудника этого рудоуправления.

Помню, сколько хлопот было с этим классификатором. Рудник дал нам старое списанное оборудование. Которое постоянно ломалось. В бункере-перегружателе, который входил в состав классификатора, постоянно рвалась цепь. Которую начальник опытного участка Рябов длительно восстанавливал. Были порывы в старых вентиляционных трубах и другие проблемы.

Но, наконец-то, подземный классификатор был собран и опробован в работе. Мы отбирали пробы руды до и после её классификации. Отбирали пробы в пылевой фракции, которая складировалась в отработанной камере. Определяли гранулометрический и химический состав этих проб.

Определяли и другие параметры работы классификатора, его производительность, расход потребляемого воздуха, эффективность обеспыливания.

В целом результаты опытно-промышленных испытаний были успешными.

26 мая 1992 в шахту спустилась специальная комиссия для оценки его работы. В комиссию входили от ВНИИГа - Мухин, Герцен, Кекух. От производственного объединения "Уралкалий" - Энтентеев. От научно-внедренческого управления - Карпов, от Второго Березниковского рудника - Яковкин.

Председатель комиссии Энтентеев Олег Захарович очень высоко оценил качество выдаваемой классификатором руды. В ней был ясно виден каждый кусочек минералов. Никакой пыли в ней не было.

- Да-а... - сказал он. - Такую руду перерабатывать на фабрике можно очень эффективно.

Помню, насколько интересной была работа по разработке подземного склада руды для Первого Березниковского рудника. Эта тема для нас была совершенно новой. И для меня, например, очень интересной.

В результате мы разработали конструкцию такого склада и исходные данные для его проектирования. Но проблемы, вызванные перестройкой в стране, не позволили эту работу довести до конца.

Отдельно я хотел бы немного сказать об Игоре Дмитриевиче Мухине.

Игорь Дмитриевич, как заведующий Березниковским отделением, приложил много сил для того, чтобы наше отделение приобрело своё лицо, чтобы оно имело свою тематику. Именно в этот период в Березниковском отделении начали появляться самостоятельные лаборатории. Это лаборатория геомеханики, горная лаборатория, лаборатория флотационного обогащения и другие.

Те новые направления, которые были начаты им, продолжают развиваться до настоящего времени. Например, работы по классификационному оборудованию.

Большое внимание он уделял подбору кадров, росту их научного потенциала. Помню, в то время у нас появились новые сотрудники. Например, Челышев Игорь, Пермяков Олег.

Игорь Дмитриевич постоянно пытался приобщить к исследованиям новых сотрудников. Пермякова Олега Викторовича он сделал ответственным исполнителем по трибосепарации. Кекух Светлану Григорьевну ответственной по внедрению нового грохота.

Большая заслуга Мухина в том, что он всегда поддерживал новые идеи, поддерживал их в то время, когда они только ещё были в самом зародыше, когда критики и скептики могли их легко погубить.

Мухин был боец. Он никогда не сдавался. В нашей работе встречалось много проблем. Иной раз казалось, что мы зашли в тупик. Но Игорь Дмитриевич медленно, но неуклонно и целенаправленно искал выход и помогал искать его другим. Сам не падал духом и воодушевлял нас на дальнейшую работу.

Он сам никогда не считался со временем, и нас приучал к этому.

30 декабря 1989 года. Запись в моём дневнике: "До глубокого вечера писал отчёт по поисковой теме по фрикционному предобогащению".

До глубокого вечера мы работали почти постоянно. Работать приходилось, не считаясь с личным временем.

Вспоминая то время, не могу не вспомнить, как мы ездили на уборку картошки в тот же Пыскор. Как по вечерам ходили на дежурство в народной дружине.

Было много и другой общественной работы.

Интересное это было время - конец 80-х и начало 90-х годов. Были заседания по переходу на хозрасчёт. Были разные митинги и агитация по выборам. Были сами выборы как заведующего Березниковским отделением, так и директора Уральского филиала.

Но это время было не только интересным, но и сложным и относительно тяжёлым. Зарплата наша оставалась прежней, а цены в магазинах выросли в несколько раз и продолжали расти.

Кроме того, "Уралкалий" до неприличия уменьшил финансирование нашей тематики. И не выплачивал нам, как раньше, часть прибыли от внедрения наших разработок.

И нам приходилось браться за любую работу.

Когда на Втором Соликамском руднике я по просьбе рудника занимался работой по определению плотности руды в скипе и для обмера его внутреннего объёма залез в скип, главный маркшейдер Жуйков долго качал головой.

- Смелый ты человек, - сказал он. - Ни я, ни мои маркшейдера ни рискуют залезать в скип. Это очень опасно.

На 1992-1994 годы я подготовил проект аннотации к постановке научно-исследовательских работ по теме "Разработка и оборудование селективной выемки пластов с формированием в забое рудных и породных потоков и с размещением пустых пород в выработанном пространстве".

Работа эта в случае её успешного завершения обещала дать очень большой экономический эффект. Но перспективы открытия этой темы в тех условиях были весьма туманны. У "Уралкалия" появилось много других серьёзных проблем.

Поэтому я решил закончить работу во ВНИИГе и перейти на работу на Первый Березниковский рудник.

На руднике перед этим случилась довольно крупная авария, загорелись подземные магистральные конвейеры. В связи с этим поменялись некоторые руководители рудника и рудоуправления. Толмачёв Борис Николаевич, с которым мы, как с главным горняком, сотрудничали в последние годы, был назначен главным инженером рудника. Место начальника участка вентиляции подземных горных выработок из-за этой аварии освободилось и он пригласил на это место меня.

Так как работать в филиале ВНИИГа стало для меня очень трудно из-за финансовых проблем, как личных, так и по финансированию наших работ, я согласился с его предложением.

14 июля 1992 года я начал работать на новой работе на руднике.

Так закончилась моя работа в Березниковском отделении Уральского филиала ВНИИГалургии.

Герцен Н.И. Работа в "Галургии". Воспоминания

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Оставить комментарий © Copyright Герцен Николай Иванович (gerzenn@mail.ru) Размещен: 02/11/2023, изменен: 06/10/2024. 188k. Статистика. Рассказ: Проза Иллюстрации/приложения: 1 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: В описательной форме приведены некоторые эпизоды из жизни автора по время работы в Уральском филиале Всесоюзного научно-исследовательского института галургии

Герцен Николай Иванович : другие произведения.

Моя работа в Галургии