Я попробовала освободить руку - не получилось. Рука моя была прижата несколькими телами, прижата плотно, но даже узнать, насколько плотно - было трудно, поскольку у меня не было точки опоры- казалось, и ноги мои не стояли на полу, а просто помещались в непосредственной от него близости, а сама я была просто засунута в толпу, как елочная игрушка на елку, как апельсин в сетку с апельсинами. Справа и слева, сверху и сбоку - меня толкали, давили и теснили, а впереди - еще и грозили, если я не буду постоянно настороже, припечатать к моему лицу ржаво-коричневую ткань пальто, похожую по цвету на пригорелый пирог, а по фактуре.. не будем говорить, на что она была похожа по фактуре.
А ведь сама виновата - если б я не поспешила, пропустила этот автобус, подождала следующего - то не попала бы в этот ад. Следующий автобус мне вполне подходил, а вот через один - было уже поздновато. И что же? Я решила, что немного могу и пострадать, а следующий может и не прийти - и влезла туда, где, казалось, было много народу - но не так много народу, и если люди послушаются постоянных криков 'в середине свободно! Продвигайтесь!'- то скоро меня опустят на пол, и отступит ощущение, что я у врача, и мне меряют давление - только черная надувалка почему-то не только на руке, а на всем теле... Но то ли в середине не было свободно, то ли середины не было вовсе - и через десять минут было то же. Впрочем, конечно, я не могла проверить время - руки у меня, как у Алисы, были где-то далеко-далеко.... Но вся дорога занимала минут сорок, и если автобус не сломается - то скоро мучение кончится. Через пару остановок я не то что привыкла, но упала в равнодушие, которое позволяло даже забавляться положением: когда автобус, как переполненная, ожиревшая китиха, останавливался на остановках и открывал-таки, пусть не полностью, дверь, которые дополнительно сморщивали и стискивали и так сморщенные и стиснутые живые тела - люди на остановке отступали - как ни спешили они, но соваться в автобус не смели. Мы же, автобусные, чувствовали нечто вроде солидарности и гордости дебилов - мы уже затрамбовались сюда, и будем здесь до конца!
Каждый думал, что кто-то будет сходить на каждой остановке - но почти все ехали до конечной, .поэтому свободней не становилось. Когда на второй остановке все-же какой-то еретик задумал выходить - и пошел, протаранивая бока, прорывая карманы, вырывая из рук сумки, заезжая в глаз детям - весь автобус был готов вылезти вслед за ним и разорвать его в клочья... мы загудели, как встревоженный рой, и подумали уже создающимся групповым, темным и маленьким, но упрямым сознанием: 'легко отделался!'. Я подумала - вот создается новое существо, посредством простого прессования; скоро нами заинтересуется армия.
Освобождение от монстра было даже неинтересным: мы все уже висели в коме, когда голос водителя достиг мозга матки и разбежался по нервным узлам: Чернышевская. Двери еще раз стиснули закрайних страдальцев, уже мутировавших до резиновой гибкости. Сначала один, потом другой, поколебавшись, отлепились от кома, с недоумением посмотрели на портфели и сумки в руке - вещи, необходимые для жизни вне роя, про которые они уже забыли. Они шагнули раз, другой, по дороге, и пошли прочь, еще неуверенной походкой, сохраняя выражение недоумения. Рой, или, вернее, ком - распадался, редел. Люди из мистической середины вышли и, на радость всем, были они так же помяты и с цветом лиц таким же синюшным, как закрайные.
Я держала в вытянутой руке портфель и смотрела, как временно опустевший, светлый и мистически легкий автобус идет на другую остановку, где подберет новую толпу. Тут я вспомнила, что вчера я купила умение летать - взамен зрения левого глаза. Я прижала руку к левому ребру - точно, там прощупывалось крыло, удобно уложенное на спине. Ладно, в следующий раз попробую. Жаль, что утром я купила целую пачку автобусных билетов.