Прекрасный искусствовед Пал Иваныч, перекрещенный в Пола и для корма влезающий в шкуру крокодила - перед сослуживцами, изящными галлами, и перед женой, которая когда-то была свежа, как нежная поганочка, а теперь гудела по ночам дико и страшно, обвязав горло тряпкой, как батарея парового отопления - гулял по Люксембургскому, абсолютно доступному ему, как эмигранту первого поколения, саду, - и не чувствовал восторга. Он пробовал отчитывать сад по историческим книжкам, представлял роящихся по аллеям нечистоплотных маркиз с выпавшими коренными зубами, протягивающих к нему сухонькие ручки, он представлял ковыляющего по бортику Сартра, ведущего за ручку роскошную, чуть косенькую и чуть сутуленькую поклонницу таланта - но ничего не помогало: сад все был пуст, сир, скучен, и истории в нем чувствовалось не больше, чем если б угрюмые экскаваторы насадили его только вчера. Тогда он попробовал с другого угла - он попробовал почувствовать правым плечом Эйфелеву Башню, левым - Лувр, а селезенкой - Галери Лафайет, где изящные дочери и жены шейхов закупают сапоги и сумочки, попробовал вдохнуть запах бутиков, галерей, маленьких независимых магазинчиков, где бродят серенькие парижские студенточки и прекрасные иностранки.... от умственного усилия он сморщился, пытаясь объять всех, кто может ему завидовать - ему, червячку в сердцевине этого яблочка, капельке на лепестке этой розы - почувствовать зависть их, прозябающих безвыездно в своих Бобровсках и Самарах, кипятящих чай из батареи, и на волне их зависти - приподняться и воспарить .... но вместо того он не взлетел, а скорчился и усох, как воздушный шарик, севший на куст шиповника - ну и что что не Бобруйск и Саратов - и ему не намного слаще, и у него рацион выданных минут таков же: одна минута на шестьдесят секунд жизни, - и вокруг, какой уж ни Париж, а все равно - просто город, в котором он живет, система координат, в которой он перемещается, город, который стелит ему под ноги истоптанные дороги, оглушает его шумом, а в темноте, по вечерам, кормит его с руки булочками и отпаивает стаканом вина - но и все. Не было ни заманчивых запахов, ни дрожащего хвостика мечты в конце улицы - не было ничего. Вместо этого было место незримой прописки, вместо этого был адрес врача и адрес банка, вместо этого была - фильмотека неба над Парижем, то медно-зеленого, то железно-ржавого, - его личная фильмотека, которую никому не сдашь и не покажешь. Прекрасный искусствовед Пал Иваныч вспомнил основы математики и то, что числовой ряд делим бесконечно, особенно - между нулем и единицей. Он сделал шаг, потом сделал шаг вполовину меньше, следующий шаг был меньше еще наполовину...пока наконец в нем самом стало слишком много места для того, чтобы сделать бесконечно маленький шаг - и он с неслышным звуком схлопнулся, провалился где-то между 0,1 и 0,11, прибавив к тяжелому лесному воздуху, скопившемуся под кустом Люксембургского Сада, всего один нежно-зеленый атом.