Сашенька была слабенькая, неприметная худышка с пепельными волосами и мелкими зубками - как есть мышка-песчанка. Муж ее так и звал - мЫша.
Ее ровесницы давно уж обзавелись тем и сем - детьми, карьерой и болячками, а она, кажется, только и занималась тем, что избавлялась от всего - от иллюзий, привязанностей, страха и килограммов. Стояла, как травка в чистом поле, как продуваемый ветром ковыль, и прислушивалась к шагам прохожих.
Малейшее усилие как-то ее преждевременно пугало. Когда все же приходилось что-то сделать - начнет суетиться - и привычно все завалит. Как послушная девочка - пойдет и сделает что-нибудь неинтересное. Работу нашла дурацкую, шубуршилась на ней... Входящие-исходящие. Домой придет, как послушная девочка, приготовит что-нибудь невкусное - и смотрит глазками:
так старалась же!
Муж платил по счетам. Муж сдавал все в починку. Муж следил за новостями и за тем, чтобы в мире что-то происходило. Муж разговаривал с людьми и приносил домой новые слова и анекдоты, над которыми Сашенька смеялась. Муж сердился на людей и высказывал мнения. Муж знал, кто - дурак, а кто - совсем козел. Муж раздавал всех сестрам по серьгам.
Что муж разгребал - то было еще ничего. Но какие-то части вселенной не поддавались разгребанию. Люди старели, по телевизору показывали говно, книжки были - тупая развлекуха, на работе преуспевали многоречивые хлыщи и наглые бабищи. Бабы рожали в муках, и иногда - уродов. До Австралии лететь было - десять часов. А в Австралии, между прочим - утконосы и коалы! Мир словно укусил себя за хвост и сжимал зубы все сильнее и сильнее.
Каждый раз, сворачиваясь калачиком на перинке и мгновенно отходя ко сну, Сашенька чувствовала, что сегодня день был просто неудачный, а завтра вот ужо- она за пол-часа все устроит. Кто же, если не она! Если что не так - то это потому, что она забыла что-то важное. Смутно виделось ей что-то в начале времен... Шатер, ветка, птица... Как-то в самом начале надо было подправить - и мир стал бы теплый, ароматный, дышащий темнотой.
А просыпалась на следующий день , и сил у нее опять было ровно настолько , чтоб как-то прошебуршать день. Опять вспоминала -надо ж все разрешить! - только за секунду перед сном. Ну как же это я! - спохватывалась она. И опять проваливалась в туман.
...Вот как-то сидела она на заборе и плевала в прохожих косточками - как пацанка, и в кепке набекрень, и в штанах из мешковины с карманами. Самый форс!
...Сидела и плевала. А че? А почему бы и не поплевать? Ее возраст вольно флуктуировал от двенадцати до родных тридцати с хвостиком, пол был и вообще неопределим. Так бывает во сне или в преддверии.
Мимо шел солдат.
- Воды дашь попить?... мальчик... тетенька... девочка.. - Не мог он выбрать.
Она сходила в дом и принесла холодного эльзасского. Налила в пыльный пузатый бокал.
Солдат был молодой, но старше ее лет на десять. Значит, ей и вправду было двенадцать лет. И яблоня за ее спиной стояла еще неспиленная.
Пахло борщом. С деревянного домика слезала краска. Мимо проехала зеленая электричка. От электрички осело на заячью капусту облако чистой угольной пыли. И мама была молодая - с ее, Сашеньки, теперешним лицом.
Не проснуться никак - подумала Сашенька. Ну никак! Придется продолжать сон. Да и хорошо все пока.
Луна светила сквозь яблоню - сквозь самую сердцевину яблока. Солдат, в тонком мундире, пил вино из бокала с пупырчатой ножкой. Хотелось взять его запястье в зубы и не выпускать.
Ее двенадцать лет ушли как не бывало. Моментально пришли - зрелость, надлом, похоть, безнадежность, красота, озарение, одиночество. Тряхануло до обморока. Вот оно как! Как-то слишком весело, чтобы бросаться в пропасть. Но слишком глубоко - чтобы перепрыгнуть.
Она вцепилась в запястье, не в силах разомкнуть кандалы пальцев, а ее руку тащили, тащили вниз - на праздник...
Яблоня старалась шуметь как ни в чем не бывало, и насвистывала соловьем, чтобы из сада не доносились непривычные - звуки. Обернула их рай своим шелестом.
Спящая рука наконец уселась ей на плечо . Боялась пошевелиться, чтоб не спугнуть - доверчиво заснула, и несла на себе коготки руки долго-долго, как семена счастья.
- Нет, что-то неправильно. Совсем неправильно! - положила Сашенька в сон закладку на самом интересном месте.
- Вот думаешь - ты и такая, и другая, и мальчик, и девочка, а как приблизишься - ты - просто Мыша, и старше на двенадцать лет, и рвано и больно не совпадают - планы, мечты, возраст. Из какого бы далека ни был разбег. Нет, нехорошо это!
- Неправильно! - подумала Сашенька. - Но не трагично. Я сейчас получше присню!
Сашка сидела в манеже и тащила в рот большой палец ноги. Палец был чистый, розовый. Загляденье, а не палец. Пахло смородиной. Три года - прекрасный возраст. Мне как раз - навырост. Вокруг манежа ходил кругами кот и возмущенно мурлыкал, словно он знал, кто дурак, а кто -козел, кого наказать, а кого- отпустить. Но он еще не научился говорить. Как и Сашенька. Сашенька засмеялась: не боюсь!
Мимо забора прошел солдат, посмотрел на розовую Сашку - и, не задерживаясь, подмигнул и прошагал дальше. Она сморщила нос. Когда я вырасту - я тоже стану солдатом. И вообще - кем захочу. И я никогда не забуду... Никогда не забуду - я могу стать кем захочу!
Она взялась за углы деревьев и развела их широко-нироко, а потом свела ручки близко-близко. Вот такоооой ужины - вот такооой ширины. Выросла репка большааая большая...
Рядом храпел муж, во сне лелея строгие планы. Он все построил и промерил. Расчертил туман - и всем сестрам по серьгам. Завтра, как проснется - он все ей разъяснит про ее поведение и ее романчики. Вот бог - а вот порог. Или - сиди тихо, как.. как мышь, Мыша.
А Сашенька опять все быстро вспомнила, сладко улыбнулась во сне - ну как же, как же я могла забыть! Все же так просто!
Вокруг ее запястья кандалами захлопнулась еще одна ночь.
Вольница
Наутро муж открыл свой вас-ист-дас и стал раздавать всем сестрам по серьгам.
Он начал подготовку еще со вчерашнего вечера: нарочно спал плохо, ворочался, потел, вставал попить и надсадно кашлял, попрекая Сашеньку за ее здоровый сон. Встал в строгом настроении, подозрительно смотрел на круасаны, морщился на кофе, на йогурт пошел открытой войной, поперхнувшись клубничным зернышком.
Муж колдовал над вас-ист-дасом. Подсчитывал долги, считал, кто козел, а кто - дурак, а кто подозрительно неарийского происхождения. Взглядывал на Сашеньку, ожидая, пока она истомится ждать и ослабеет.
Сашенька бегала по косяку кухонной двери вверх-вниз, как древнерусская мысь.
- Ну что, поймал, гвоздиками прибил? - Встала она, не дождавшись, руки-в-боки.
Но голодная мышь - хуже волка! Вышла на лестничную площадку - никого, затворила дверь тихонечко, первый пролет прошла на цыпочках. Потом - бегом, бегом, вприпрыжку - и на улицу!
Стул смотрел из окна и грозил кулаком в бессилии. Шкаф издал органный стон. Мыша показала им нос: не устерегли, не устерегли!
Колышки в землю воткнула, веревку растянула...Поставила шатер напротив дома. Город - против вольницы.
Десять СМС по городам и весям. Приходите! Шатры для вас расставлены, бухло закуплено! Я из дома сбежала, давайте веселиться, а дальше посмотрим.
И посмотрев в глаза добычи- глаза навсегда завоеванного зверька - вальяжно пойти на зов.
Зашумел лагерь, загомонил! Для прикола понабежали,. Не важно, кто виски приносит - лишь бы стол шатался! Не важно, кто читает стихи да на каком языке - лишь бы под стишки под одеялом шли веселые подземные раскопки. Это чья нога? Моя! А это? А это - не нога.
Сашенька-полководец взбежала на холм, вдохновенная , строгая:
- Мальчики, девочки и тетеньки!...
...И - скатилась с горы, не раскомандовавшись, тихо свернулась в шарик. Мыша - мыша и есть. Что она там сказать может! Да и зачем говорить! Кто понимает - тот понимает, а кто не понимает - того уж не починишь.
А они уж и времени не теряли! Возились и хихикали, и разнеживались, и - отпрянув, держали на дистанции. Такие бесшабашные, такие умные! Тянут руку вниз, на праздник, чтоб не дать тебе думать.
Закатала Сашенька рукав, испытала новую вакцину на себе. Кровяные тельца задышали, поплыли над городом, как огромные кровяные дирижабли. Тонкая желтая кровь забила струйкой, узкими лентами зазмеилась в городских каналах.
Полетала над полем, посмотрела на глюки, развешанные в облаках и деревьях.
Осторожненько, по теплой травке, вернулась в шатер, ткнулась в случайное родное плечо. Красотища, нежность.
- Милые мои! - шептала Сашенька, в ямку в плече незнакомого милого. - Как же мне остановиться? Вырастают у меня ноги - только когда бегу, вырастают руки - только когда глажу ключицы! Без вас - я только помню, что - нет ничего, пока вас нет. Никого не виню, это мои собственные игры, и никто тут ни при чем.
Тельца в ее крови вздрогнули и потекли споро, ладно. Чужой милый проснулся, протянул спросонья гладкую лапку. Ресницы слиплись в стрелки, густые брови, гордые губы. Наглая улыбка и веселое нахальство в голосе.
...Морозный ветер прихватывает инеем квартиру. Звенят подвески на люстре. Кот застыл, неся вишенку ко рту.
- Что за грохот? - муж степенно подходит к окну.
А дома до горизонта снесены, небо крутится медленной воронкой. У желтой палатки сидит Сашенька с пером в волосах и гладит по коленке русоволосого работягу.
- Как же все-таки снесли за одну ночь? - удивляется он, удивляясь по привычке самому мелкому из кучи удивительных фактов.
- Посмотри за окно! Там плавают рыбы! - шепчет она.
- Ох! Да что ты говоришь! Там чистое небо! - выглядывал он за окно. Тут проплывала рыба - косо, сверху вниз окна - Ох, нет, верно, это чистая - вода! А заказал очиститель воздуха к среде - трудно им его будет доставить!
Молния бьет в дуб - и дуб, пошатывшись, чернеет и умирает, уверенный в своей правоте, не разглядев, что его тряхануло. Сгорит дотла, так ничему и не научившись, в каждой клетке - слепое недоумение.
Вся его жизнь промелькнет перед ним: достойная, прекрасная, солидная, плотной древесины жизнь!
Сашенька вспомнила степенные прогулки по городу, впомнила робкую радость мужа от дозволенных радостей, солнечный ландшафтик его лица, когда все хорошо и как надо.
Ну как же, как же... Она хотела провести в дом электричество - а направила в него молнию.
Нет, завтра по утру - проснуться пораньше, и все отменить. Отменить. Экую кашу заварила! Подмога нужна. Вы уж вмешайтесь, разберитесь. А меня - посадите меня за конторку, дайте цифирки считать, и ладно. А я ручками разведу - сорри, ванна перелилась, утюг выключить забыла, мобильник проэтосамила... сама еле живая приползла - но вы ж меня и такой любите, правда? ...Ох!
Вокруг ее плечей обвилась лапка чужого милого.
Экую кашу заварила! Слишком сильно люблю - вольницу, и палатку, и свое исчезающее войско, слишком хорошо понимаю - дом, и кота, и вишенки. Как же им воевать? Увольте!
Спросят:
- Так за что они биться-то будут, Мыша? Неужто за тебя?
- Да нет, не за то! Ах, пустое....Да как же вам непонятно-то....Просто чтоб все верно было, правильно, прямо в сердце. Каждое слово, даже лживое, было - как в первый раз. Чтобы ладошки до неба дотрагивались. И глаза в глаза светились с сумасшедшей верностью. Пусть не твой, не про тебя, и вообще низачем. Все равно искренне и верно и до копеечки. И бежим плечо к плечу, слаженно. Слова-то холодны, а изнанка у них горячая, Если мы в один сон попадем - нам же и слов никаких не нужно, господи, и ни мирить, ни обьяснять ничего не надо. Зажмурить глаза - и сразу все поймешь.
Нет, завтра по утру - проснуться пораньше, и все отменить. Отменить. Что наросло коростой, ржавой накипью. Все эти седые годы, все эти полумысли и недовзгляды, копание в сумочке, устраивание расписаний, неотвеченные письма, отложенные встречи, лишние килограммы, не того тона помада, плач по поводу утерянного гроша,
И стоять в том саду с бокалом воды. А кто-то мимо пройдет, окликнет.
...Но странное завтра настало для бедной Мыши. От рассеянности она так глубоко заснула, проваливаясь сквозь новые и новые слои ваты, что когда проснулась - увидела, что не ручки у нее - а скрюченные серые лапки. И мир стал велик, гулок, неразборчив. Говорят - гудят. Ходят - большие, странные.
....Положили ее дети в коробочку и выпустили в чисто поле. Она металась от одного к другому, смотрела черными глазками - но куда там! Великаны, головы в облаках. Не различить, кто есть кто,- только ботинки большие, как дома. Большие, чужие. Пищит - не откликаются, только смотрят внимательно. Стоят, переминаются. Показывают, как она бегает у них под ногами - большими руками, ручищами.
- Это же я, Мыша!
Не слышат.
И побежал Мыша в поле изо всех мышиных силёнок, не чуя себя, не ведая будушего...изо всех мышиных силенок. чужие. Иногда она останавливалась- и тогда распадалась на кусочки, как головоломка, в лапках наступало колотьё, в глазках - резь. Застывала костяным крабиком. Нет, бежать, снова бежать, не чуя ножек.....вечно.
...В обшарпаннои районнои больнице, в скудной палате - маленькая старушка с лысой головенкой, как обсосанная виноградная косточка - прыгала на коечке, смеялась, по сторонам оглядывалась, хлопала в ладоши.
И весело блестели мышиные глазки-бусинки, как будто мелькали перед ней травинки-травинки-травинки-травинки под бесконечным весёлым солнцем.