Митя шел вдоль забора и грыз мороженое. Это занятие занимало его очень сильно. Он вообще был серьезным мальчиком, и занимался всем с полной отдачей, но мороженое, как известно всем - это дело особенно серьезное. Можно капнуть на жилетку и тогда нужно будет некрасиво суетиться и оттирать, а все равно не сотрешь. Можно уронить и пройти с мнимо равнодушным видом - а все равно будет жалко. Видите сколько несчастий развешано вокруг одного вафельного стаканчика с крем-брюле. На самом деле Митя мог показать класс и достать мороженое из стаканчика (если это был вафельный стаканчик) и со спринтерской скоростью облизать ледяную глыбку так, чтобы ни капли не упало- но сейчас вокруг не было никого, выпендриваться былло не перед кем, а стаканчик, повторяю, был вафельный. Это очень важно.
Митя примерился, как аккуратно укусить мороженое за бочок, с правильной пропорцией вафли и мороженого - и тут земля под его ногами кчнулась. Землетрясение, что ли?- подумал он - и вспомнил один из печальных эпизодов своей биографии - как он получил четверку за сочинение. Правда, все остальные получили тройки - наделали ошибок почти в каждом слове. А он сделал одну. Все написали (помимо ошибок в каждом слове) - землятрясение. Он, по причине, неизвестной ему самому, написал - землетресение. Наверное, пересидел над словом, ворочая его и так и этак и понимая, что ну никак не землятрясение. Мите до сих пор было стыдно.
То, что сейчас толкнуло его в ноги - выглядело как грамматически правильное землетрясение. Но сейсмологически землетрясение в ленинграде в 1975 году произойти не могло. Не такое, чтоб толкнуло под ноги здорового десятилетнего мальчика ( ну, болеющего часто, но все мы знаем, что не всем справкам можно верить) так, что ему нужно было б цепляться за решетку, как сердечнику. Не так, чтоб у него потемнело перед глазами, и слабый и хриплый вскрик вырвался у него - странно было слушать собственные придушенные слова:
- Там, на столике...Корвалол.
Митя отпустил решетку и упал почему-то на подушки. Перед ним была незнакомая комната, в зыбком туманном свете.
Прямо перед ним склонялась голова. Голова была седая, но это была не бабушка. Он знал бабушкину кофту и бабушкин запах. От этой головы слегка пахло свежей затхлостью. Как будто белье сложили в шкаф - чистое , свежее белье - а потом хранили слишком долго.
- How are you, my dear? - на него взглянула незнакомая бабушка с крашеными глазами и нарумяненными щечками. - I was getting worried.
Говорила она на диво невнятно и певуче, так что гласные перетекали друг в друга. Не как англичанка Вера Карловна. Смотрела на него одновременно очень встревоженно и как-то уверенно. Как будто она так сильно тревожилась в день по нескольку раз и уже привыкла, что как-то все разруливается.
- I am fine. - сказал Митя, решив, что он потом разберется, но пока ничто не представляет опасности, и его долг - быть вежливым с бабушкой.
- Where am I ? - спросил он.
Он старался прподражать бабушке, но все равно пока получалось говорить как на уроке.
Старушка как-то замялась, потом в ее глазках мелькнула искорка и она видимо решила, что дело сложнее, чем она думала с начала - но и не такое преодолевали.
- You talk funny. You talked that way when...
-
Она нежно и кокетливо улыбнулась и нежно поправила митину подушку. Что-то вэтой нежности ему не понравилось. Она склонилась близко к митиному лицу, как будто собиралась его поцеловать в губы. Он крепко сжал губы и мотнул головой. Опасность миновала - старушка снова выпрямилась, поправила подушку и встала.
- Get well, my dear. Jamie and Ann are getting worried. They'll come tomorrow.
Have a good sleep.
И она наконец ушла. Митя вскочил на кровати, чтоб оглядеть комнату. Вернее, таково было его начальное намерение. Он сделал рывок, но его словно держали тысячи веревочек, как гулливера - веревочки лилипутов. Особенно сильные веревочки - просто канаты - удерживали его за плечи, а на запястьях и под коленями они вгрызались глубокуо в плоть и резали кожу. Тем не менее митя сначала сел на кровати потом встал и оглядел комнату.
Комната была скучная, пахло в ней лавандой и затхлостью, Стены были бежево-желтенькие, стоял у стены хлипкий столик и потертый диван. В детстве у Мити был плюшевый верблюд - Митя его не любил и вечно запинывал под диван - вот такого плюшево-верблюжьего цвета была эта комната.
Митя посмотрел на свои руки. Руки были морщинистыми, в узловатых венах. Красотой эти клешни не отличались - но они еще и дрожали.
Митя стал стариком.
Он сел на диван. Он не потерял сознание. Еще раз посмотрел вокруг. Он был высоким стариком и подоконник, уровень ег зрения сместился. Может, для мальчика Мити эта комната была бы просторней.
Как всякий мальчик, Митя много читал фантастики и не раз примерялся к ситуации, когда он встретит делегацию внеземных цивилизаций или его выбросит в параллельное пространство. Обычно он не включал в условия задачи изменение собственного тела, правда, там, в мечтах, он был обычно чуть взрослее, занл несколько языков ( в том числе и инопланетные) - но это как-то получалось само собой. При этом он продолжал быть мальчиком Митей и, что самое главное, у него была миссия, и он преодолевал собственные слабости и побеждал.... конечно. У него была работа. Не то что он был идеалистом и боролся за счастье всего человечества - просто у него была Работа, и в работе был элемент героического.
Конечно, в 10 лет Митя не особенно планировал, кем он будет. Он еще раз посмотрел на свои руки. Зеркала в комнате не было. Но к чему зеркало...шаркающая походка, руки в жилах. Он был старик. Из 80 или 90 лет жизни, отмерянных ему - кто-то украл добрых 50 или 60.
Для нас с вами, читатель, это было бы трагедией. Честно говоря, я думаю, я бы погрузилась в ступор. Но Митя был мальчик очень серьезный и логически мыслящий. Он сразу осознал выгоджы своего положения. Первое - он, наверное , находится в Англии. Он узнал английский акцент. Второе - пусть ему 70 - но он взрослый человек. Прямо сейчас может пйти в магазин и купить килограмм конфет. И сьесть. Он может пойти у купить супер-английский клей дл своей модели планера...Он может ... ого-го. Правда, он, наверное, не богат (он осмотрел обстановку) - но какие-то деньги у него должны быть
Он снял пижаму (стараясь не смотреть на жидкое и мосластое, желтое и синюшное тело) и переоделся в неожиданно приятную вельветовую рубашку и жилетку. Он вышел в коридор. Ручка открывалась не так, как ручки дома. Вот ведь забавно - подумал он - смотрели Шерлока Холмса, хотели оказаться в Англии - а про то, что тут ручки и розетки и лампочки другие - не думали.
- My dear! Oh, I am so happy! - всплеснула руками старушка. Для того, чтобы всплеснуть руками, ей потребовалось стянуть с рук желтые перчатки - она мыла посуду в раковине и ставила тарелки (почему-то оставляя хлопья пены) на сушилку.
- I knew everything would be fine! We survived the war, little cold is nothing!
Это ты пережила войну, подумал Митя - я -ничего не пережил. Пожрать бы, вообще-то.
- You should be careful, my dear. Put on your cardi.
-
Кардиограмма, что ли? А вот аккуратным он не будет. И заботиться о здоровье - глупо. Его не осталось. В этом есть определенное преимущество. Он может делать что захочет и не слушать взрослых. И вообще никого. Он станет самым озорным старичком Англии. К тому же, как скачком его забросило в Англию - так же скачком его может бросить обратно... или куда-нибудь в третье место, может быть - на межпланетную станцию.
.. Во рту у него еще был вкус вафельного стаканчика из 1975, а Митя уже листал газету Leeds Metro ...
***
Митя сидел и ел еду. Суп был густой, с множеством всякой интересной зелени, бобов, горошка, еще какие-то зеленые хвостики попадались. Проглотив суп Митя с восторгом стал ждать продолжения - но старушка подала невыразимую размазню из овощей, без следа мяса, посыпанную пресным тягучим сыром. Как ни странно, она смотрела на него с той же нежность, и ожидая той же похвалы и за прекрасный бульон и за гадкую размазню.
Митя не мог понять подвоха, как она сама не может различать, что вкусно , а что нет. Когда мама подсовывала гадость - грибной или молочный суп - то она ЗНАЛА, что делает подлость, и вид у нее был соотвествующий. Старушка же, кажется, и не подозревала, как отвратны квеклые овощи. Но на всякий случай, поскольку это была пока наименьшая из загадок - он решил ее пока отложить в сторону.
- My dear! I knew you would recover quickly. Look at you! As if nothing happened. You seem to be quite peckish!
-
И она опять кокетливо захихикала, вытирая руки о передник. Митя решил, что неизвестное peckish - не оскорбительно.
Кухня ему понравилась, хотя она была маленькая и какая-то... он не мог представить, что он живет в таком уютном резном и немного затхлом домике. А ведь это был он кто жил здесь 60 лет - почему -то именно такая версия сложилась в умудренном чтением фантастики мозгу Мити - что он прыгнул в собственное состарившееся тело, а не в тело постороннего старика. Он взглянул на календарь - был 2008 год. Эта информация не сходилась с его ощущениями: в 2008 году ему будет 38, не может он быть стариком. НО тем не менее, распрямляя под столом длинные тощие стариковские ноги, Митя решил, что он находится именно в своем, а не в чьем-либо ином теле. И что, с другой стороны, ему это стариковское тело не жалко.
- Excellent, - воскликнул он и вскочил со стула. - I'll go for a walk!
- It would not be good for you now! Oh, wait, wait, I'll go with you, - заспешила старушка, видя, что его дома не удержишь. Она надела бледно-голубой плащ, стоявший на ее сгорбленной спине немного коробом. Он натянул похожий плащ бутылочно-зеленого цвета и они отправились в путь.
Мите было до крайности любопытно, куда они выйдут. Он ожидал большой мрачный кирпичный город с яркими лавочками, пожалуй, все же не кебы, а машины на улице, но неуловимый дух конан-дойлевского Лондона - пусть даже они окажутся и не в Лондоне.
Старушка семенила рядом, то прячась за ним, как испуганная девочка, то заботливо забегая вперед и заглядывая в глаза - проверяла.
К митиному удивлению, они шли скорее по агата-кристевской деревне, чем по конан-дойлевскому городу. Корзины с цветами свисали с домов, под ними виднелись лужи от поливки. Немногочисленные прохожие гуляли с ленивым или сосредоточенным видом.
- We do have everything, my dear. Ann brought on Wedsday.
- Ноги понесли его в лавочку, украшенную желтой вывеской.
- My dear boy! - привествовал его старик с кустистыми бровями...
***
Митя зашел в лавку и оглянулся. Это была обычная английская лавка, полная всякой всячины - тут продавались и газеты, и лампочки, и порошок, и открытки (остались только открытки 'Скорбим', 'Любимому дядюшке' и 'Поздравляем с выигрышем в лотерею' ) банки с едой для кошек и морских свинок (пока Митя шел по проходу - морские свинки на банках дружелюбно на него смотрели, придерживая лапкой не огрызок морковки, а непонятные кружевные фестончики, словно вырезанные из картона).
Конечно, Митя в точности не знал, как должны выглядеть английские лавочки, и если бы их устраивал он - там было бы больше канатов и колокольчиков по стенам, неведомых заспиртованных животных в банках на полках, сами полки были бы темного дуба или необструганного рассохшегося дерева, и проч и проч - но теснота и уют и захламленность внушали доверие- создавалось впечатление, что здесь действительно можно найти все и еще немножко. Это как-то заставляли забыть и про электрический свет и пластмассовые полочки. Словом, это была уютная, уютная лавочка!
Хозяин лавочки был небольшой человек с твердым животиком, оттопыривавшим чистый и потертый свитер. На голове у человечка были плотно подстриженные кудряшки, а на лице витала приятная улыбка.
- I knew you would get well soon! You are a tough guy! Dis stupid cold could not get you!
Старушка тем временем всем своим небольшим старушечьим существом выказывала недовольство - она вцепилась в рукав Мити и затруднила его движения, пусть и не решаясь прямо вытаскивать его из заветной лавочки.
-Мики! - сказала она, принужденно улыбаясь и показывая желтоватые чересчур ровные зубы. - Мы на минуточку. Митя еще слаб. Ему нельзя много гулять.
- И мы ничего не будем покупать - добавила она так твердо и испуганно, что Митя тут же решил - что бы он обычно ни покупал в этой лавке - он ТОЧНО купит это сегодня.
Мики, однако, ровно улыбался на все старушкины слова, словно такое положение вещей его нисколько не смущало и даже если его любимого друга Митю утащат сейчас на тысячу лет лечиться и кутать горлышко - его это не огорчит нисколько. Митя же уже увидел на полочке за спиной неведомого но дружелюбного Мики несколько весьма заманчивых журналов. На обложках темнело дерево и сверкали золотые ободки - это были, насколько он мог разобрать, журналы Яхты, Планеростроение и еще один взрослый, но выглядевший чертовски приятно - чубуки и трубки. Справа же лежали журналы известного свойства, и Митя лениво скользнул взглядом по розовым окружностям и ярким улыбкам и пообещал себе: и это куплю.
- Мы только немного поговорим, - примирительно обронил Митя, и похвалил себя: спокойный голос вышел так натурально из его гортани - и, по-видимому, это были правильные слова, в голове старушки нажалась какая-то кнопочка, она сразу стала счастливой, беспечной старушкой, отбросила все цепляния и заглядывания в глаза. Она посмотрела вокруг, потом увидела в дверях нечто большое и коричневое и рванулась туда:
- Jane! Oh, my dear!
Митя облокотился на прилавок. У него было странное ощущение. Мики был меньше его ростом, ибо Митя стал довольно высоким стариком, и Мики приходилось задирать голову, чтоб взглянуть на Митю. Это было очень странно - смотреть на взрослого сверху вниз. А Мики был один из тех взрослых, которых ну никак невозможно вообразить детьми: кожа у него была желто-серая и морщинки очень убедительно нарисованы вокруг глаз.
Тем не менее, несмотря на такую явную взрослость- Митя почувствовал такое несомненное доверие к Мики, словно они с первого класса сидели за одной партой и не раз вставали в драке бок о бок против превосходящих сил братьев Коркиных.
- Hi, mate. How are you? You all right, mate? - спросил Мики.
Митя вздохнул - вот уже минут 15 Мики видел его перед собой - как -нибудь мог бы разобраться, как он. Потом он решил, что это просто выражение дружбы, на которое надо просто сказать что-нибудь ободрительное.
-
- I'm all right, old chap! - сказал Митя.
Мики достал из коробки пачку журналов и стал листать. Опять теплое дерево и золотые ободки, легко нарисованные голубые облака и синие волны против плотных корпусов кораблей и летательных аппаратов. Потом он достал новую пачку. Розовые голенькие тела и надменные улыбки. Эту пачку Мики показал ему молча и положил в коричневый пакет.
- What's new, mate?
- Old same, old same, - сказал Мики, продолжая сиять.
- - Anything special?
- Well, maybe I have something, - и Мики вложил в руку Мити маленький пакетик, смотря через плечо в пространство. Митя, уловив ритуалы глубокой конспирации, тоже сделал незаинтересованное лицо и положил пакетик в карман.
Он распрямил свое длинное тело и прошел по проходу из Лавки.
Старушка прощалась с какой-то толстой складчатой, как софа, старухой.
- Bye!
- Take care!
- Talk soon!
- Bye!
- Bye, my dear!
- Oh, and give my love to Ann!
- I sure will!
- Bye!
- Take care!
- Poor girl. She looks pale. She lost some weight. It doesn't suit her, doesn't suit at all. - озабоченно покачала головой старушка, когда они наконец отошли и все бай были пропеты по тысяче раз.
-
В этом предложении было все настолько ужасно - красное как буряк и толстое чудовище никак не могло быть 'бедной девочкой', что Митя попытался было закрыть свой мозг и отвлечься, но старушка ударилась в воспоминания.
- At school she was so thin and pale. - И она завела длинную историю про Коричневую Софу в школьные годы.
Митя впервые решил, что старость в этом случае весьма удобна: старушка начинает как новые рассказывать истории, которые он наверняка тысячу раз слышал - то есть не слышал ни разу - и из этих историй что-то можно выловить что-нибудь полезное. Не то что она заговаривалась от старости, но подрастеряла остроту, и уж точно их каждодневный разговор не сверкал алмазами остроумия и свежестью.
Дома она, запыхавшись, присела на cтул.
- Walking is good, but one day, I wonder... maybe we should stick to the village, don't go further.
Митя жадно разглядывал журналы. Сердце его стучало от прогулки, ноги болели, но какое ему дело - это не его тело. Вернее, его - но он не чувствует к нему никакой жалости и никакой ответственности. Если б он видел день за днем, как вянет кожа, как прожилки бороздят щеки, как руки все с меньшей точностью попадают в кнопки, скользят по пуговицам, путаются в шнурках - тогда, наверное, он чувствовал бы к этому большую жалость, прижимал к груди последние крохи здоровья. Но сейчас ему было вполне наплевать - он был временный жилец в этом дряхлом теле. Выжму все из старика! - подумал он.
Поправив розоватую рубашку, он вышел поесть суп. Слава богу, после пары гримас во время обеда старушка поняла, что ее милый муж по какой-то причине после болезни разлюбил овощи. Смирившись, она перешла на выпекание симпатичных маленьких котлеток. Чтоб в ней не перегорел энтузиазм - Митя похрюкиванием и стуком ложки выразил свое одобрение.
Он все еще не видел вокруг никаких признаков свершений. Незнакомый ему старик - Митя - прожил на свете около 70 лет, но, судя по обстановке, даже в собственном доме его присутствие не особенно было заметно. Неужели так проходит жизнь всех людей? Или он, Митя -особенный такой неудачник, без талантов и амбиций?
- Ann will come tomorrow. She is doing quite well. - сказала старушка.
Мысли Мити приняли особый оборот.Старушка видимо гордилась Анн - очевидно, Анн была их дочка.
Не скроем, что Митя, когда еще был мальчиком, не раз думал (после мечтаний про космические корабли и нуль-транспортировку) про то, что у него будет сын. Сыновья.
Выглядело это примерно так: он, Митя, в потертом скафандре, высокий и крепкий, но слегка усталый, выходит на синеватую полянку, поросшую шевелящимися неземными цветами. На секунду нам становится жаль одинокого стареющего героя. Его дело еще не закончено. Солнце гаснет. Он не успеет построить звездолет, Но тут из-за сизо-зеленых стволов выходит один - нет, трое - молодых , в скафандрах, и очень похожих на старого Митю. И они говорят: Отец!.... Старший делает шаг вперед. - Отец! - говорит он - Нам остался всего лишь день. Мы успеем!...
Вот примерно так. Это, конечно, была только картинка, показывающая приблизительное направление мечтаний -
- What has she done? Anything in particular?
- She got a pay rise . An Steve is really good with Mike and lil Mimi. They booked holiday to Ibiza
Митя ел в молчании. Что-то про взрослых он не понимал. Эта Анн работала и у нее был муж. По-видимому - второй муж, а дети от первого брака. И вот милая старушка страшно гордилась этими немудрящими фактами: что ее ребенок - девочка. - жила и работала и растила детей. Митя посмотрел в окно. Ему показалось, что солнце стало тусклее. Неужели взрослым не выдают больше счастья? Неужели и в самом деле надо быть ДОВОЛЬНЫМ тем, что ты в 70 лет сидишь в собственном маленьком домике, тесном, как домик кума тыквы, а твоя дочь doing quite well, то есть nothing in particular?
Он вспомнил разговор с приятелем Васькой.
Неделю назад сидели за пластиковыми столами на переменке и пили компот. В компоте плавала скукоженная виноградинка, сморщенная, как кожа на пальцах после долгой ванны.
- 403 задачу решил? - спросил Митя, маясь от неприятного ощущения. Он-то не решил, и пытался оправдаться тем, что не было времени. А на самом деле - еще та была задачка! Просто - приходилось признаться - не допетрил.
- Ничего не успел - словно не слыша его, покачал головой Васька. - Сказка о потерянном времени какая-то. Оглянулся - а уже старик. И тут - оглянулся - а уже вечер. А к 403 даже не приступал.
Васька сказал это таким проникновенным тоном, словно думал об этом долгими ночами. Была у него такая манера. Васька тренировался в мудрецы. Он был высокий и толстый и неуклюжий. Будь он еще и дураком - его бы задразнили. Поэтому он еще с первого класса научился загадочно молчать и говорить прочувствованно, словно восточный мудрец. От этого от Васьки иногда было трудно добиться толка, и только Митя знал, что на самом деле Васька - кремень-парень . Не просто позер, а на самом деле не дурак, и к его 'мудрым словам' иногда действительно не грех было и прислушаться.
- Детская сказка какая-то, что ли? - легкомысленно сказал Митя, гоняясь за виноградиной. - О потерянном времени?
- Детская - посмотрел на него загадочно Вася. - Только почему все они так испугались постареть? Все ведь старыми будем! Этого не избежать! Так какая разница - на САМОМ деле прожить - или ПОМНИТЬ, что ты прожил? ...
Митя пожал плечами. Для компота это были слишком тяжелые разговоры.
- А ведь интересно было бы туда заглянуть? В свою старость? Представь - ты старик, а вокруг - сотни твоих книг. Или фильмов. Или новый город, основанный тобой. Уверен, с нами так и будет! А эти - они были просто старики. Они просто постарели - и все. Истратили себя. У них ничего не было, кроме их старого тела. Ничего.
- И пенсия - поддакнул Митя, еще не понимая, к чему ведет Вася.
- Да-да! - Вася кивнул. - И пенсия. А знаешь, что такое пенсия? Это словно тебе говорят 'ты никому не нужен и ни на что не годен, но живи дальше - не убивать же тебя!'
- Неужели мы живем , чтобы просто дожить?
Неужели мы живем, чтоб просто дожить? - голос еще отдавался в его ушах эхом. И все отпущенные человеку мегаватты энергии, тонкие рецепторы, логические передачи в мозгу - все это уходит только на то, чтобы более-менее обеспечить, чтобы телу было тепло, светло и нескучно? Неужели, как не бейся, в конце останешься только наедине с этим старым телом и скукой и 'но живи дальше, не убивать же', Англия или Россия - все равно??? Неужели даже у него с Васькой не получится - или не получилось - вместить в жизнь больше, чем просто... чем просто животную, минута-равна-минуте- жизнь?
Мите стало по-настоящему, по-взрослому грустно, - так грустно, когда и пожаловаться некому, и один выход - переждать, утро вечера мудренее. Да, никому не пожалуешься - старушка-жена была не подмога, хотя сейчас он был даже рад, что она была рядом, . родственница, все же. Только бы не посматривала кокетливо - у него от этого дрожь по коже.
Да, товарищи, грустно. Неужели жизнь бесцельна?
Он ощупал в кармане пакетик, выданный волшебным Мики.